Авалон (Калифорния)

Эта статья об американском городе. О легендарном острове см. Авалон

Город Авалон Avalon Герб Страна СШАСША Штат КалифорнияКалифорния Округ Лос-Анджелес Координаты 33°20′27″ с. ш. 118°19′40″ з. д.33.34083° с. ш. 118.32778° з. д. / 33.34083; -118.32778    Мэр Боб Кеннеди Город с 1913 Площадь 8,15 км² Высота центра 9 м Население 3094 человека (2009) Плотность 429,5 чел./км² Часовой пояс UTC-8, летом UTC-7 Телефонный код +1 310/424 Почтовый индекс 90704 Официальный сайт [www.cityofavalon.com/ yofavalon.com]

Авалон (англ. Avalon) — город на острове Санта-Каталина, относящегося к группе островов Чаннел, а также самый южный город округа Лос-Анджелес. Кроме того, Авалон является единственным крупным городом на острове: на Санта-Каталине также расположен маленький невключенный город Ту-Харборс.

Изначально население Авалона составляли индейцы тонгва — коренные жители Калифорнии. С конца XIX по начало XX веков осуществлялись планы по превращению данного города в курорт, но большинство из этих идей обанкротились. В 1919 году Уильям Ригли-младший встал во главе города. Он приложил усилия к дальнейшему развитию Авалона и к привлечению туристов (яркий пример тому — строительство казино Catalina под его надзором).

К началу XXI столетия Авалон остаётся, прежде всего, курортом. Большинство побережья отдано под туристический бизнес. В старой части города на дне долины расположены небольшие дома, а также двух- и трёхэтажные постройки различных традиционных архитектурных стилей. На холмах по обе стороны долины расположены несколько крупных жилых комплексов.

История

Доевропейские поселения

До современного периода Авалон был заселен индейцами тонгва. Кроме острова Санта-Каталина тонгва занимали территории нынешнего Лос-Анджелес, север округа Ориндж и остров Сан-Клементе. Данный остров для индейцев был основным источником мыльного камня, из которого коренные жители изготавливали сосуды для приготовления пищи. К 1830-м годам коренное население либо вымерло, либо переселилось на материк для работы на белых землевладельцев.

Первые управленцы

В 1840-х годах мексиканский губернатор Пио Пико подарил остров Санта-Каталина Дону Хосе Коррувиасу с Санта-Барбары. В последующие годы остров много раз перепродавался из одних рук в другие. Во время гражданской войны в 1864 году войска США оккупировали остров. Командиры федеральных войск планировали использовать Санта-Каталину как резервацию для индейцев. В итоге к 1860-м годам остров перешёл во владение Джеймса Лика, который управлял островом в течение 25-ти лет.

Первым управленцем, попытавшимся превратить остров в курорт, был Джордж Шатто из Мичигана. Он приобрел остров у Лика за 200 тысяч долларов во время пика недвижимости в Южной Калифорнии в 1887 году. Шатто создал поселение на месте будущего Авалона и построил первый отель. Название «Авалон» было взято из поэмы Альфреда Теннисона «Королевские идиллии» про Короля Артура.

Шатто проложил по поселению улицы и представил Авалон как место «отдыха для широкой публики». В 1887 году он также приобрел пароход для ежедневного доступа людей на остров. Несмотря на все усилия, Шатто вскоре разорился и остров перешёл обратно во владения Джеймса Лика. Сыновья Финеаса Бэннинга выкупили остров в 1891 году и продолжили его развитие как курорта, воплотив мечту Шатто в жизнь. Братья Бэннинг построили танцевальную площадку в центре города, пароходный причал, игорный клуб для мужчин, а также перестроили уже существовавшую гостиницу и улучшили городской пляж. Для дополнительного жилья Бэннинг построили более ста тентов вдоль каньона Авалон (так называемый «палаточный городок»). Эти палатки были установлены для людей, не имевших возможности оплачивать номер в отеле. Аренда одной палатки на неделю равнялась семи с половиной долларов.

Но большинство усилий Бэннингов ушли впустую: 29 ноября 1915 года в пожаре погибла половина зданий Авалона, в том числе шесть гостиниц и несколько клубов. Но братья, движимые желанием восстановить остров, отказались его продавать. Отстраивать Авалон они стали с отеля Saint Catherine. Изначально планировалось построить его на живописных скалах острова, но из-за отсутствия финансирования отель был построен в каньоне Дескансо. В связи с пожаром 1915 года и со снижением уровня туризма вследствие Первой мировой войны Бэннинги были вынуждены продать остров в 1919 году.

Правление Ригли

В феврале 1919 года Уильям Ригли-младший, основатель компании по производству сладостей и жевательной резинки Wrigley, приобрел контрольный пакет акций на остров у братьев Бэннинг. Перед покупкой он вместе с женой и сыном посетил остров и сразу же влюбился в него. Ригли вкладывал миллионы долларов в развитие инфраструктуры Авалона. Также, с целью увеличения потока туристов, он приобретает ещё один пароход.

В 1927 году Ригли устроил «Океанский марафон»: он согласился заплатить 25 тысяч долларов тому, кто переплывёт канал, отделяющий материк от острова Санта-Каталина. Из 102 соискателей награды доплыть до конца удалось лишь одному — канадскому пловцу Джорджу Янгу, который проплыл это расстояние за 15 часов 44 минуты. С 1921 по 1951 годы (исключая военные 1942—1945) Амалон был также местом весенних сборов бейсбольного клуба Чикаго Кабс. В 1929 году Ригли построил казино Catalina на месте бывшей танцевальной площадки. После смерти Уильяма Ригли-младшего в 1932 году его сын Филипп взял бразды правления островом в свои руки. Впоследствии он развивал инфраструктуру Авалона и Санта-Каталины в целом.

На время Второй мировой войны остров был закрыт для туристов. Санта-Каталина использовалась в качестве места для военных тренировок. Пароходы были экспроприированы как средство для перевозки солдат.

Эра после Ригли

В 1975 году Филипп Ригли продал большую часть акций компании «Охрана природы острова Каталина». Данная фирма успешно развила и развивает по настоящее время инфраструктуру острова.

География и климат

Авалон находится на острове Санта-Каталина примерно в 35 километрах к юго-юго-западу от гавани Лос-Анджелеса. Авалон является самым южным городом округа Лос-Анджелес. Его общая площадь составляет 8,15 км², площадь земли — 7,28, а воды — 0,87.

Климат Авалона
Показатель	Янв.	Фев.	Март	Апр.	Май	Июнь	Июль	Авг.	Сен.	Окт.	Нояб.	Дек.	Год
Средний максимум, °C	16,61	17,17	17,39	18,5	19,39	20,67	22,28	23,06	22,78	21,5	19,5	17,33	19,67
Средний минимум, °C	8,11	8,67	9,11	10,67	12,11	13,83	15,72	16,33	15,5	13,56	10,56	8,56	11,89
Норма осадков, мм	67,3	60,2	48,3	24,6	4,6	0,5	0	1,8	7,4	4,6	34,3	48,3	302,3
Источник: [www.wrcc.dri.edu/cgi-bin/cliMAIN.pl?caaval+sca Западный региональный климатический центр]

Правительство

Правительство Авалона представлено мэром, избираемым сроком на два года, городским советом, состав которого избирается на четыре года, а также сити-менеджером, которого назначает непосредственно городской совет.

Демография

По данным переписи населения 2000 года в Авалоне проживает 3094 человека. Плотность населения равняется 429,5 человек на км². Расовый состав выглядит следующим образом: 71,63 % белых, 0,74 % черных, 1,02 % коренных американцев, 0,61 % азиатов, 0,22 % жителей тихоокеанских островов, 25,77 % других рас.

См. также

• Города округа Лос-Анджелес

Отрывок, характеризующий Авалон (Калифорния)

Покачиваясь от давки, охватившей его, Пьер оглядывался вокруг себя.
– Граф, Петр Кирилыч! Вы как здесь? – сказал чей то голос. Пьер оглянулся.
Борис Друбецкой, обчищая рукой коленки, которые он запачкал (вероятно, тоже прикладываясь к иконе), улыбаясь подходил к Пьеру. Борис был одет элегантно, с оттенком походной воинственности. На нем был длинный сюртук и плеть через плечо, так же, как у Кутузова.
Кутузов между тем подошел к деревне и сел в тени ближайшего дома на лавку, которую бегом принес один казак, а другой поспешно покрыл ковриком. Огромная блестящая свита окружила главнокомандующего.
Икона тронулась дальше, сопутствуемая толпой. Пьер шагах в тридцати от Кутузова остановился, разговаривая с Борисом.
Пьер объяснил свое намерение участвовать в сражении и осмотреть позицию.
– Вот как сделайте, – сказал Борис. – Je vous ferai les honneurs du camp. [Я вас буду угощать лагерем.] Лучше всего вы увидите все оттуда, где будет граф Бенигсен. Я ведь при нем состою. Я ему доложу. А если хотите объехать позицию, то поедемте с нами: мы сейчас едем на левый фланг. А потом вернемся, и милости прошу у меня ночевать, и партию составим. Вы ведь знакомы с Дмитрием Сергеичем? Он вот тут стоит, – он указал третий дом в Горках.
– Но мне бы хотелось видеть правый фланг; говорят, он очень силен, – сказал Пьер. – Я бы хотел проехать от Москвы реки и всю позицию.
– Ну, это после можете, а главный – левый фланг…
– Да, да. А где полк князя Болконского, не можете вы указать мне? – спросил Пьер.
– Андрея Николаевича? мы мимо проедем, я вас проведу к нему.
– Что ж левый фланг? – спросил Пьер.
– По правде вам сказать, entre nous, [между нами,] левый фланг наш бог знает в каком положении, – сказал Борис, доверчиво понижая голос, – граф Бенигсен совсем не то предполагал. Он предполагал укрепить вон тот курган, совсем не так… но, – Борис пожал плечами. – Светлейший не захотел, или ему наговорили. Ведь… – И Борис не договорил, потому что в это время к Пьеру подошел Кайсаров, адъютант Кутузова. – А! Паисий Сергеич, – сказал Борис, с свободной улыбкой обращаясь к Кайсарову, – А я вот стараюсь объяснить графу позицию. Удивительно, как мог светлейший так верно угадать замыслы французов!
– Вы про левый фланг? – сказал Кайсаров.
– Да, да, именно. Левый фланг наш теперь очень, очень силен.
Несмотря на то, что Кутузов выгонял всех лишних из штаба, Борис после перемен, произведенных Кутузовым, сумел удержаться при главной квартире. Борис пристроился к графу Бенигсену. Граф Бенигсен, как и все люди, при которых находился Борис, считал молодого князя Друбецкого неоцененным человеком.
В начальствовании армией были две резкие, определенные партии: партия Кутузова и партия Бенигсена, начальника штаба. Борис находился при этой последней партии, и никто так, как он, не умел, воздавая раболепное уважение Кутузову, давать чувствовать, что старик плох и что все дело ведется Бенигсеном. Теперь наступила решительная минута сражения, которая должна была или уничтожить Кутузова и передать власть Бенигсену, или, ежели бы даже Кутузов выиграл сражение, дать почувствовать, что все сделано Бенигсеном. Во всяком случае, за завтрашний день должны были быть розданы большие награды и выдвинуты вперед новые люди. И вследствие этого Борис находился в раздраженном оживлении весь этот день.
За Кайсаровым к Пьеру еще подошли другие из его знакомых, и он не успевал отвечать на расспросы о Москве, которыми они засыпали его, и не успевал выслушивать рассказов, которые ему делали. На всех лицах выражались оживление и тревога. Но Пьеру казалось, что причина возбуждения, выражавшегося на некоторых из этих лиц, лежала больше в вопросах личного успеха, и у него не выходило из головы то другое выражение возбуждения, которое он видел на других лицах и которое говорило о вопросах не личных, а общих, вопросах жизни и смерти. Кутузов заметил фигуру Пьера и группу, собравшуюся около него.
– Позовите его ко мне, – сказал Кутузов. Адъютант передал желание светлейшего, и Пьер направился к скамейке. Но еще прежде него к Кутузову подошел рядовой ополченец. Это был Долохов.
– Этот как тут? – спросил Пьер.
– Это такая бестия, везде пролезет! – отвечали Пьеру. – Ведь он разжалован. Теперь ему выскочить надо. Какие то проекты подавал и в цепь неприятельскую ночью лазил… но молодец!..
Пьер, сняв шляпу, почтительно наклонился перед Кутузовым.
– Я решил, что, ежели я доложу вашей светлости, вы можете прогнать меня или сказать, что вам известно то, что я докладываю, и тогда меня не убудет… – говорил Долохов.
– Так, так.
– А ежели я прав, то я принесу пользу отечеству, для которого я готов умереть.
– Так… так…
– И ежели вашей светлости понадобится человек, который бы не жалел своей шкуры, то извольте вспомнить обо мне… Может быть, я пригожусь вашей светлости.
– Так… так… – повторил Кутузов, смеющимся, суживающимся глазом глядя на Пьера.
В это время Борис, с своей придворной ловкостью, выдвинулся рядом с Пьером в близость начальства и с самым естественным видом и не громко, как бы продолжая начатый разговор, сказал Пьеру:
– Ополченцы – те прямо надели чистые, белые рубахи, чтобы приготовиться к смерти. Какое геройство, граф!
Борис сказал это Пьеру, очевидно, для того, чтобы быть услышанным светлейшим. Он знал, что Кутузов обратит внимание на эти слова, и действительно светлейший обратился к нему:
– Ты что говоришь про ополченье? – сказал он Борису.
– Они, ваша светлость, готовясь к завтрашнему дню, к смерти, надели белые рубахи.
– А!.. Чудесный, бесподобный народ! – сказал Кутузов и, закрыв глаза, покачал головой. – Бесподобный народ! – повторил он со вздохом.
– Хотите пороху понюхать? – сказал он Пьеру. – Да, приятный запах. Имею честь быть обожателем супруги вашей, здорова она? Мой привал к вашим услугам. – И, как это часто бывает с старыми людьми, Кутузов стал рассеянно оглядываться, как будто забыв все, что ему нужно было сказать или сделать.
Очевидно, вспомнив то, что он искал, он подманил к себе Андрея Сергеича Кайсарова, брата своего адъютанта.
– Как, как, как стихи то Марина, как стихи, как? Что на Геракова написал: «Будешь в корпусе учитель… Скажи, скажи, – заговорил Кутузов, очевидно, собираясь посмеяться. Кайсаров прочел… Кутузов, улыбаясь, кивал головой в такт стихов.
Когда Пьер отошел от Кутузова, Долохов, подвинувшись к нему, взял его за руку.
– Очень рад встретить вас здесь, граф, – сказал он ему громко и не стесняясь присутствием посторонних, с особенной решительностью и торжественностью. – Накануне дня, в который бог знает кому из нас суждено остаться в живых, я рад случаю сказать вам, что я жалею о тех недоразумениях, которые были между нами, и желал бы, чтобы вы не имели против меня ничего. Прошу вас простить меня.
Пьер, улыбаясь, глядел на Долохова, не зная, что сказать ему. Долохов со слезами, выступившими ему на глаза, обнял и поцеловал Пьера.
Борис что то сказал своему генералу, и граф Бенигсен обратился к Пьеру и предложил ехать с собою вместе по линии.
– Вам это будет интересно, – сказал он.
– Да, очень интересно, – сказал Пьер.
Через полчаса Кутузов уехал в Татаринову, и Бенигсен со свитой, в числе которой был и Пьер, поехал по линии.


Бенигсен от Горок спустился по большой дороге к мосту, на который Пьеру указывал офицер с кургана как на центр позиции и у которого на берегу лежали ряды скошенной, пахнувшей сеном травы. Через мост они проехали в село Бородино, оттуда повернули влево и мимо огромного количества войск и пушек выехали к высокому кургану, на котором копали землю ополченцы. Это был редут, еще не имевший названия, потом получивший название редута Раевского, или курганной батареи.
Пьер не обратил особенного внимания на этот редут. Он не знал, что это место будет для него памятнее всех мест Бородинского поля. Потом они поехали через овраг к Семеновскому, в котором солдаты растаскивали последние бревна изб и овинов. Потом под гору и на гору они проехали вперед через поломанную, выбитую, как градом, рожь, по вновь проложенной артиллерией по колчам пашни дороге на флеши [род укрепления. (Примеч. Л.Н. Толстого.) ], тоже тогда еще копаемые.
Бенигсен остановился на флешах и стал смотреть вперед на (бывший еще вчера нашим) Шевардинский редут, на котором виднелось несколько всадников. Офицеры говорили, что там был Наполеон или Мюрат. И все жадно смотрели на эту кучку всадников. Пьер тоже смотрел туда, стараясь угадать, который из этих чуть видневшихся людей был Наполеон. Наконец всадники съехали с кургана и скрылись.
Бенигсен обратился к подошедшему к нему генералу и стал пояснять все положение наших войск. Пьер слушал слова Бенигсена, напрягая все свои умственные силы к тому, чтоб понять сущность предстоящего сражения, но с огорчением чувствовал, что умственные способности его для этого были недостаточны. Он ничего не понимал. Бенигсен перестал говорить, и заметив фигуру прислушивавшегося Пьера, сказал вдруг, обращаясь к нему:
– Вам, я думаю, неинтересно?
– Ах, напротив, очень интересно, – повторил Пьер не совсем правдиво.
С флеш они поехали еще левее дорогою, вьющеюся по частому, невысокому березовому лесу. В середине этого
леса выскочил перед ними на дорогу коричневый с белыми ногами заяц и, испуганный топотом большого количества лошадей, так растерялся, что долго прыгал по дороге впереди их, возбуждая общее внимание и смех, и, только когда в несколько голосов крикнули на него, бросился в сторону и скрылся в чаще. Проехав версты две по лесу, они выехали на поляну, на которой стояли войска корпуса Тучкова, долженствовавшего защищать левый фланг.
Здесь, на крайнем левом фланге, Бенигсен много и горячо говорил и сделал, как казалось Пьеру, важное в военном отношении распоряжение. Впереди расположения войск Тучкова находилось возвышение. Это возвышение не было занято войсками. Бенигсен громко критиковал эту ошибку, говоря, что было безумно оставить незанятою командующую местностью высоту и поставить войска под нею. Некоторые генералы выражали то же мнение. Один в особенности с воинской горячностью говорил о том, что их поставили тут на убой. Бенигсен приказал своим именем передвинуть войска на высоту.
Распоряжение это на левом фланге еще более заставило Пьера усумниться в его способности понять военное дело. Слушая Бенигсена и генералов, осуждавших положение войск под горою, Пьер вполне понимал их и разделял их мнение; но именно вследствие этого он не мог понять, каким образом мог тот, кто поставил их тут под горою, сделать такую очевидную и грубую ошибку.
Пьер не знал того, что войска эти были поставлены не для защиты позиции, как думал Бенигсен, а были поставлены в скрытое место для засады, то есть для того, чтобы быть незамеченными и вдруг ударить на подвигавшегося неприятеля. Бенигсен не знал этого и передвинул войска вперед по особенным соображениям, не сказав об этом главнокомандующему.


Князь Андрей в этот ясный августовский вечер 25 го числа лежал, облокотившись на руку, в разломанном сарае деревни Князькова, на краю расположения своего полка. В отверстие сломанной стены он смотрел на шедшую вдоль по забору полосу тридцатилетних берез с обрубленными нижними сучьями, на пашню с разбитыми на ней копнами овса и на кустарник, по которому виднелись дымы костров – солдатских кухонь.
Как ни тесна и никому не нужна и ни тяжка теперь казалась князю Андрею его жизнь, он так же, как и семь лет тому назад в Аустерлице накануне сражения, чувствовал себя взволнованным и раздраженным.
Приказания на завтрашнее сражение были отданы и получены им. Делать ему было больше нечего. Но мысли самые простые, ясные и потому страшные мысли не оставляли его в покое. Он знал, что завтрашнее сражение должно было быть самое страшное изо всех тех, в которых он участвовал, и возможность смерти в первый раз в его жизни, без всякого отношения к житейскому, без соображений о том, как она подействует на других, а только по отношению к нему самому, к его душе, с живостью, почти с достоверностью, просто и ужасно, представилась ему. И с высоты этого представления все, что прежде мучило и занимало его, вдруг осветилось холодным белым светом, без теней, без перспективы, без различия очертаний. Вся жизнь представилась ему волшебным фонарем, в который он долго смотрел сквозь стекло и при искусственном освещении. Теперь он увидал вдруг, без стекла, при ярком дневном свете, эти дурно намалеванные картины. «Да, да, вот они те волновавшие и восхищавшие и мучившие меня ложные образы, – говорил он себе, перебирая в своем воображении главные картины своего волшебного фонаря жизни, глядя теперь на них при этом холодном белом свете дня – ясной мысли о смерти. – Вот они, эти грубо намалеванные фигуры, которые представлялись чем то прекрасным и таинственным. Слава, общественное благо, любовь к женщине, самое отечество – как велики казались мне эти картины, какого глубокого смысла казались они исполненными! И все это так просто, бледно и грубо при холодном белом свете того утра, которое, я чувствую, поднимается для меня». Три главные горя его жизни в особенности останавливали его внимание. Его любовь к женщине, смерть его отца и французское нашествие, захватившее половину России. «Любовь!.. Эта девочка, мне казавшаяся преисполненною таинственных сил. Как же я любил ее! я делал поэтические планы о любви, о счастии с нею. О милый мальчик! – с злостью вслух проговорил он. – Как же! я верил в какую то идеальную любовь, которая должна была мне сохранить ее верность за целый год моего отсутствия! Как нежный голубок басни, она должна была зачахнуть в разлуке со мной. А все это гораздо проще… Все это ужасно просто, гадко!