Райт, Ричард

Ричард Райт Richard Wright
Райт на выступлении 29 июля 2006 года
Основная информация
Полное имя	Ричард Уильям Райт
Дата рождения	28 июля 1943(1943-07-28)
Место рождения	Хэтч-Энд, Мидлсекс, Англия, Британская империя (ныне боро Харроу, Лондон)
Дата смерти	15 сентября 2008(2008-09-15) (65 лет)
Место смерти	Лондон, Англия, Великобритания
Годы активности	1962—2008
Страна	Великобритания Великобритания
Профессии	клавишник, композитор
Инструменты	Фортепиано, синтезатор, орган, гитара, саксофон, труба, тромбон, ударные
Жанры	прогрессивный рок, психоделический рок, арт-рок, экспериментальный рок, электронная музыка, джаз
Коллективы	Pink Floyd
Сотрудничество	Дэйв Харрис, Сид Барретт, Дэвид Гилмор

Ри́чард Уи́льям Райт (англ. Richard William Wright, также Рик Райт, англ. Rick Wright; 28 июля 1943, Хэтч-Энд, Мидлсекс — 15 сентября 2008, Лондон) — британский пианист, клавишник, автор песен и певец, более всего известный участием в группе Pink Floyd.

Изящные клавишные партии Райта были неотъемлемыми компонентом и отличительной чертой подавляющего большинства альбомов Pink Floyd. Райт нередко также выступал в роли бэк-вокалиста, а в некоторых композициях был основным вокалистом. Не являясь столь плодовитым автором, как Роджер Уотерс и Дэвид Гилмор, он всё же написал многое из того, что сейчас считается классикой Pink Floyd. Рик Райт скончался 15 сентября 2008 года от рака, не успев закончить работу над сольным альбомом.

Биография

Детство и юность

Ричард Уильям Райт родился в семье биохимика (работавшего в компании Unigade Diaries) 28 июля 1943; детство провёл в Хэтч-энде, северном пригороде Лондона, а начальное образование получил в Haberdashers' Aske’s School. В четыре года он начал играть на фортепиано; позже — овладел гитарой, трубой и тромбоном.

В 1962 году Райт поступил в Политехнический институт на Риджент-стрит на архитектурный факультет. Здесь он познакомился с Роджером Уотерсом и Ником Мэйсоном, а вскоре вошёл в их группу, которая меняла названия: Sigma 6, The Abdabs, The Megadeths. В этих составах время от времени появлялась и его будущая жена Джульет Гэйл. Как вспоминал гитарист Клайв Меткалф, «очаровательная Джульет была в центре внимания, но… Рик был очень застенчив и почти не разговаривал».

Вскоре, утратив интерес к архитектуре, Райт покинул Лондонский Политехнический и перешёл в Лондонский музыкальный колледж. В это время он уже писал песни, более того, одну из них, «You’re the Reason Why», предложил ливерпульской поп-группе Adam, Mike & Tim, которая выпустила её синглом.

Pink Floyd

В 1965 году с приходом Сида Барретта состав, в котором играл Райт, превратился — сначала в The Pink Floyd Sounds, затем в Pink Floyd. Группа, начинавшая с исполнения ритм-энд-блюзового материала, быстро стала одной из ведущих на андеграундной лондонской психоделической сцене. К 1967 году Pink Floyd уже обладали собственным узнаваемым стилем; в их репертуаре преобладали продолжительные композиции, напоминавшие сюиты, в которых использовались элементы хард-рока, блюза, фолка и квазиклассической музыки.

Когда The Pink Floyd приступили к записи своего дебютного альбома The Piper at the Gates of Dawn, образование, полученное Райтом, сыграло немаловажную роль.

Помню, как он распределял вокальные партии и говорил, что кому петь… Думаю все, включая меня, недооценивали Рика. Это была классическая ошибка менеджера. Он не доставлял беспокойств, поэтому оставался незаметным. На виду были проблемные личности.

— Питер Дженнер, менеджер

Склонный к экспериментаторству и структурным исследованиям, Райт был идеальным сподвижником для фронтмена Сида Барретта. Позже Райт признавался что в какой-то момент даже рассматривал возможность уйти вместе с Барреттом из группы и продолжить работу дуэтом. По словам Ника Мэйсона, «…Рик любил мелодичность, но… был начисто лишён всяких предрассудков относительно возможностей использования клавишных». Сам Райт так говорил о себе:

Когда-то я мечтал о технической оснащённости, хотел стать концертирующим пианистом, — но увы, этого у меня не было. Все мы выросли самоучками. Я научился играть на фортепиано самостоятельно, в четыре года, без преподавателя, поэтому техника игры у меня совершенно неправильная. Я не смог бы даже сыграть гамму, как этому учат в школе. Но у меня не было с этим проблем, потому что я всегда следовал глубокой мудрости, которую лучше других выразил Майлз Дэвис: «Не ноты имеют значение, а паузы между ними».

Для второго альбома A Saucerful of Secrets Райт написал две вещи: «See-Saw» и «Remember a Day», «печальные песни в барреттовской традиции» (по словам Мэйсона). Однако сотрудничество с Барреттом вскоре прекратилось, и это произвело на клавишника группы гнетущее впечатление. Райт рассказывал, что с самого начала находился под сильным влиянием Барретта, а в своих фортепианных пассажах, как правило, лишь следовал идеям лидера, словно бы «играя в вопросы и ответы».

Однако, заменивший Барретта Дэвид Гилмор не просто нашёл с Райтом общий музыкальный язык, но и (как сам вспоминал много позже) имел с ним «почти телепатическое» взаимопонимание. Последнее идеально проявилось в «Echoes», композиции, занявшей всю вторую сторону альбома Meddle, которую Рик Райт всегда называл своей любимой. Экспериментируя в студии Эбби-Роуд, он создал ставший впоследствии знаменитым ping-эффект (которым начинается «Echoes»). «У меня стоит перед глазами такая картина: Рик работает, не обращая внимание на войны, бушующие вокруг», — говорил Мэйсон. «Он мог молча сидеть в углу целыми днями, но каждый раз именно его выступление оказывалось центральным эпизодом студийной сессии», — вспоминал звукоинженер Джон Лекки.

После выхода альбома Dark Side of the Moon о Райте заговорил весь мир. В 1973 году, когда на виду были клавишники-виртуозы Кит Эмерсон и Рик Уэйкман, Райт заявил о себе как о мастере звуковых структур. «Я не хочу быть самым быстрым пианистом планеты. Мой пример — это Майлз Дэвис, который мог целый такт держать одну ноту», — говорил он. Идеальными иллюстрациями такого подхода могут служить «The Great Gig in the Sky», мини-сюита для фортепиано и женского вокала, а также «Us and Them», где Райт свою партию, сам того не подозревая, сыграл (на рояле, а не на Хаммонде, который использовал до этого) под фонограмму, а не под живой аккомпанемент группы, которая должна была находиться в соседней комнате. По словам звукоинженера Алана Парсонса, «то, что началось как розыгрыш в адрес Рика, превратилось… в одну из лучших вещей, когда-либо им созданных». Роджер Уотерс называл «Us And Them» одной из своих любимых песен Pink Floyd и даже когда окончательно рассорился с Райтом, продолжал отмечать огромный вклад клавишника группы в создание альбома Dark Side of the Moon.

Значительный вклад Райт внёс и в создание альбома Wish You Were Here: звучание его синтезатора VCS3 оформило общую атмосферу пластинки, в частности, её центральных вещей: «Shine On You Crazy Diamond» и «Welcome to the Machine». По словам Рика Блейка, корреспондента журнала Mojo, «альбом звучит как бенефис Рика Райта, звуковая выставка его идей». Игра Райта в Animals (1977) была безупречной, но здесь у него наступил творческий кризис: клавишник группы практически ничего не написал для альбома. Не исключено, что негативно сказались на его творческой форме обстоятельства личной жизни: распадающийся брак с Джульетт и увлечение частными вечеринками, проводившимися как на купленной им незадолго до этого ферме The Old Rectory в селении Терфилд в Кембриджшире, так и на греческом острове Родос, где он обустроил себе второй дом. Некоторые гости вспоминали впоследствии, что Райт не ограничивал себя ни в чём, а от кокаина становился ещё более замкнутым и подавленным.

Сольный альбом Рика Райта Wet Dream (1978) тематически был словно бы разорван пополам: умиротворённая, пасторальная часть материала была посвящена острову Родос, нервная и неровная — его отношениям с Джульетт. Альбом не имел коммерческого успеха.

Уход из Pink Floyd

Давние трения между Райтом и Уотерсом обострились во время работы над The Wall, альбомом, большую часть материала для которого подготовил бас-гитарист группы. В ходе сессий, которые организовал во Франции продюсер Боб Эзрин, Райт почти не играл и, как признавался позже сам, чувствовал себя «словно бы замороженным». «Рик просто сидел и молчал, и это нас сводило с ума», — вспоминал Дэвид Гилмор. Агрессивность Уотерса не способствовала улучшению атмосферы в студии.

Рик не из тех людей, которые хорошо работают под давлением. Он — интуитивный музыкант. А Роджер не прощал никому ошибок и каждый раз, когда видел, что кто-то не отдается работе полностью, высказывался об этом со всей прямотой. — Боб Эзрин.

Вскоре под давлением Уотерса Райт покинул Pink Floyd, но согласился отыграть с группой в туре, как рядовой сессионный музыкант. «Я думал, что если буду играть хорошо, Роджер признает, что был неправ», — говорил Райт, но этого не произошло. С другой стороны, Райт получил деньги за свою работу, в то время как участникам коллектива пришлось за свой счёт покрывать финансовые издержки от своих грандиозных сценических постановок.

К созданию музыки Райт вернулся лишь через два года после ухода из Pink Floyd: слишком отвлекали его греческий дом, яхта и невеста Франка, модель, ставшая дизайнером. Для работы над второй сольной пластинкой Райт пригласил Дэйва «Ди» Харриса, в недавнем прошлом — вокалиста нововолновой группы Fashion. Они приступили к работе в домашней студии Райта в Кембриджшире. Харрис, боготворивший Pink Floyd, пытался уговорить Райта сыграть на Хаммонде, но сделать это было, по его словам, чрезвычайно трудно. Рик хотел создавать нечто в духе его любимых исполнителей того времени: Talking Heads, Питера Гэбриэла и Ино. «У нас был Fairlight, но что бы мы ни записывали, звучало оно, как робот», — вспоминал Харрис. Харрис и Райт (под вывеской Zee) выпустили альбом Identity, успеха не имевший и критикой не замеченный. Харрис ушел из проекта, чтобы заняться продюсерской деятельностью: на этом сотрудничество завершилось.

Возвращение и концертная деятельность

После ухода Уотерса из Pink Floyd Мэйсон и Гилмор, тем не менее, решили сохранить группу, а в преддверии предстоявших судебных разбирательств вернуть Райта в группу. (Еще на обложке альбома A Momentary Lapse of Reason имя Райта значилось среди сессионных музыкантов. Как и на концертах «The Wall» в турне его дублировал второй клавишник, на этот раз Джон Кэрин. Однако к моменту выхода The Division Bell (1994) Райт был полностью восстановлен в правах участника группы).

Второй сольный альбом Рика Райта, «Broken China» (1996), был, однако, преисполнен меланхолией: он рассказывал о депрессии, которой страдал «близкий друг» — как выяснилось впоследствии, его новая жена Милли (Хоббс, американская модель). Музыкальные критики лучшим треком альбома сочли заключительный, «Breakthrough», партию вокала в котором исполнила Шинейд О’Коннор.

Райт мечтал ещё раз записаться с Pink Floyd, но этим мечтам не суждено было сбыться. Группа выступила с Роджером Уотерсом, другими словами в «классическом» составе (Гилмор, Уотерс, Райт и Мэйсон) на Live 8 в 2005 году, впервые, спустя 20 лет, но это не повлекло за собой ожидавшегося воссоединения группы. Райт сыграл на сольном альбоме Гилмора On an Island (2006), хотя, как вспоминал гитарист, «затащить его в студию и заставить играть было нелегко». В ходе последовавшего турне Райт раз за разом исполнял свою классику: «Echoes», «Time», «The Great Gig In The Sky», каждый раз наслаждаясь овациями. Райт говорил, что это был для него счастливейший тур всей жизни.

Смерть

Райт умер 15 сентября 2008 года от рака легких, в своем доме в Великобритании, в возрасте 65 лет. Смерть прервала работу Райта над новым сольным альбомом, который должен был состоять из серии инструментальных произведений. Дэвид Гилмор тут же дал понять, что воссоединение Pink Floyd невозможно: «Никто не сможет заменить Рика Райта». Тем не менее, Гилмор и Мейсон воссоединились в 2013-2014 годах для записи последнего альбома группы, состоящего из записей, не попавших в альбом The Division Bell. Новый альбом был назван The Endless River и, по заявлениям Гилмора, был посвящён памяти Райта. На альбоме присутствуют несколько композиций, авторами которых является сам Райт, все клавишные партии на записях также были исполнены им.

Дискография

Pink Floyd

Ричард Райт участвовал в создании всех альбомов Pink Floyd, кроме альбома The Final Cut.

• The Piper at the Gates of Dawn (5 августа 1967)
• A Saucerful of Secrets (29 июня 1968)
• More (27 июля 1969)
• Ummagumma (25 октября 1969)
• Atom Heart Mother (10 октября 1970)
• Meddle (30 октября 1971)
• Obscured by Clouds (3 июня 1972)
• The Dark Side of the Moon (24 марта 1973)
• Wish You Were Here (15 сентября 1975)
• Animals (23 января 1977)
• The Wall (30 ноября 1979)
• A Momentary Lapse of Reason (7 сентября 1987)
• The Division Bell (30 марта 1994)
• The Endless River (октябрь 2014)

Сольная дискография

Студийные альбомы

• Wet Dream (15 сентября 1978)
• Identity («Zee») (9 апреля 1984)
• Broken China (26 ноября 1996)

Синглы

• «Confusion» («Zee») (12 марта 1984)
• «Runaway» (1996)

Записи с участниками Pink Floyd

Вместе с Дэвидом Гилмором

• On an Island (6 марта 2006)
• Live in Gdańsk (2008)

Вместе с Сидом Барретом

• Barrett (14 ноября 1970)

Интересные факты

• Ричард Райт назвал альбом Wish You Were Here своим любимым альбомом.
• Одну из своих песен посвятили Ричарду Райту музыканты из российской группы E.V.A..

Ссылки

• [richard_wright.livejournal.com/ richard_wright] — сообщество «Райт, Ричард» в «Живом Журнале»
• [www.lenta.ru/articles/2008/09/16/rick/ Биография Ричарда Райта на lenta.ru]
• [www.findagrave.com/cgi-bin/fg.cgi?page=gr&GRid=29816925 Райт, Ричард] (англ.) на сайте Find a Grave

Отрывок, характеризующий Райт, Ричард

– Что такое? Что? – спрашивал князь Андрей.
Билибин вышел навстречу Болконскому. На всегда спокойном лице Билибина было волнение.
– Non, non, avouez que c'est charmant, – говорил он, – cette histoire du pont de Thabor (мост в Вене). Ils l'ont passe sans coup ferir. [Нет, нет, признайтесь, что это прелесть, эта история с Таборским мостом. Они перешли его без сопротивления.]
Князь Андрей ничего не понимал.
– Да откуда же вы, что вы не знаете того, что уже знают все кучера в городе?
– Я от эрцгерцогини. Там я ничего не слыхал.
– И не видали, что везде укладываются?
– Не видал… Да в чем дело? – нетерпеливо спросил князь Андрей.
– В чем дело? Дело в том, что французы перешли мост, который защищает Ауэсперг, и мост не взорвали, так что Мюрат бежит теперь по дороге к Брюнну, и нынче завтра они будут здесь.
– Как здесь? Да как же не взорвали мост, когда он минирован?
– А это я у вас спрашиваю. Этого никто, и сам Бонапарте, не знает.
Болконский пожал плечами.
– Но ежели мост перейден, значит, и армия погибла: она будет отрезана, – сказал он.
– В этом то и штука, – отвечал Билибин. – Слушайте. Вступают французы в Вену, как я вам говорил. Всё очень хорошо. На другой день, то есть вчера, господа маршалы: Мюрат Ланн и Бельяр, садятся верхом и отправляются на мост. (Заметьте, все трое гасконцы.) Господа, – говорит один, – вы знаете, что Таборский мост минирован и контраминирован, и что перед ним грозный tete de pont и пятнадцать тысяч войска, которому велено взорвать мост и нас не пускать. Но нашему государю императору Наполеону будет приятно, ежели мы возьмем этот мост. Проедемте втроем и возьмем этот мост. – Поедемте, говорят другие; и они отправляются и берут мост, переходят его и теперь со всею армией по сю сторону Дуная направляются на нас, на вас и на ваши сообщения.
– Полноте шутить, – грустно и серьезно сказал князь Андрей.
Известие это было горестно и вместе с тем приятно князю Андрею.
Как только он узнал, что русская армия находится в таком безнадежном положении, ему пришло в голову, что ему то именно предназначено вывести русскую армию из этого положения, что вот он, тот Тулон, который выведет его из рядов неизвестных офицеров и откроет ему первый путь к славе! Слушая Билибина, он соображал уже, как, приехав к армии, он на военном совете подаст мнение, которое одно спасет армию, и как ему одному будет поручено исполнение этого плана.
– Полноте шутить, – сказал он.
– Не шучу, – продолжал Билибин, – ничего нет справедливее и печальнее. Господа эти приезжают на мост одни и поднимают белые платки; уверяют, что перемирие, и что они, маршалы, едут для переговоров с князем Ауэрспергом. Дежурный офицер пускает их в tete de pont. [мостовое укрепление.] Они рассказывают ему тысячу гасконских глупостей: говорят, что война кончена, что император Франц назначил свидание Бонапарту, что они желают видеть князя Ауэрсперга, и тысячу гасконад и проч. Офицер посылает за Ауэрспергом; господа эти обнимают офицеров, шутят, садятся на пушки, а между тем французский баталион незамеченный входит на мост, сбрасывает мешки с горючими веществами в воду и подходит к tete de pont. Наконец, является сам генерал лейтенант, наш милый князь Ауэрсперг фон Маутерн. «Милый неприятель! Цвет австрийского воинства, герой турецких войн! Вражда кончена, мы можем подать друг другу руку… император Наполеон сгорает желанием узнать князя Ауэрсперга». Одним словом, эти господа, не даром гасконцы, так забрасывают Ауэрсперга прекрасными словами, он так прельщен своею столь быстро установившеюся интимностью с французскими маршалами, так ослеплен видом мантии и страусовых перьев Мюрата, qu'il n'y voit que du feu, et oubl celui qu'il devait faire faire sur l'ennemi. [Что он видит только их огонь и забывает о своем, о том, который он обязан был открыть против неприятеля.] (Несмотря на живость своей речи, Билибин не забыл приостановиться после этого mot, чтобы дать время оценить его.) Французский баталион вбегает в tete de pont, заколачивают пушки, и мост взят. Нет, но что лучше всего, – продолжал он, успокоиваясь в своем волнении прелестью собственного рассказа, – это то, что сержант, приставленный к той пушке, по сигналу которой должно было зажигать мины и взрывать мост, сержант этот, увидав, что французские войска бегут на мост, хотел уже стрелять, но Ланн отвел его руку. Сержант, который, видно, был умнее своего генерала, подходит к Ауэрспергу и говорит: «Князь, вас обманывают, вот французы!» Мюрат видит, что дело проиграно, ежели дать говорить сержанту. Он с удивлением (настоящий гасконец) обращается к Ауэрспергу: «Я не узнаю столь хваленую в мире австрийскую дисциплину, – говорит он, – и вы позволяете так говорить с вами низшему чину!» C'est genial. Le prince d'Auersperg se pique d'honneur et fait mettre le sergent aux arrets. Non, mais avouez que c'est charmant toute cette histoire du pont de Thabor. Ce n'est ni betise, ni lachete… [Это гениально. Князь Ауэрсперг оскорбляется и приказывает арестовать сержанта. Нет, признайтесь, что это прелесть, вся эта история с мостом. Это не то что глупость, не то что подлость…]
– С'est trahison peut etre, [Быть может, измена,] – сказал князь Андрей, живо воображая себе серые шинели, раны, пороховой дым, звуки пальбы и славу, которая ожидает его.
– Non plus. Cela met la cour dans de trop mauvais draps, – продолжал Билибин. – Ce n'est ni trahison, ni lachete, ni betise; c'est comme a Ulm… – Он как будто задумался, отыскивая выражение: – c'est… c'est du Mack. Nous sommes mackes , [Также нет. Это ставит двор в самое нелепое положение; это ни измена, ни подлость, ни глупость; это как при Ульме, это… это Маковщина . Мы обмаковались. ] – заключил он, чувствуя, что он сказал un mot, и свежее mot, такое mot, которое будет повторяться.
Собранные до тех пор складки на лбу быстро распустились в знак удовольствия, и он, слегка улыбаясь, стал рассматривать свои ногти.
– Куда вы? – сказал он вдруг, обращаясь к князю Андрею, который встал и направился в свою комнату.
– Я еду.
– Куда?
– В армию.
– Да вы хотели остаться еще два дня?
– А теперь я еду сейчас.
И князь Андрей, сделав распоряжение об отъезде, ушел в свою комнату.
– Знаете что, мой милый, – сказал Билибин, входя к нему в комнату. – Я подумал об вас. Зачем вы поедете?
И в доказательство неопровержимости этого довода складки все сбежали с лица.
Князь Андрей вопросительно посмотрел на своего собеседника и ничего не ответил.
– Зачем вы поедете? Я знаю, вы думаете, что ваш долг – скакать в армию теперь, когда армия в опасности. Я это понимаю, mon cher, c'est de l'heroisme. [мой дорогой, это героизм.]
– Нисколько, – сказал князь Андрей.
– Но вы un philoSophiee, [философ,] будьте же им вполне, посмотрите на вещи с другой стороны, и вы увидите, что ваш долг, напротив, беречь себя. Предоставьте это другим, которые ни на что более не годны… Вам не велено приезжать назад, и отсюда вас не отпустили; стало быть, вы можете остаться и ехать с нами, куда нас повлечет наша несчастная судьба. Говорят, едут в Ольмюц. А Ольмюц очень милый город. И мы с вами вместе спокойно поедем в моей коляске.
– Перестаньте шутить, Билибин, – сказал Болконский.
– Я говорю вам искренно и дружески. Рассудите. Куда и для чего вы поедете теперь, когда вы можете оставаться здесь? Вас ожидает одно из двух (он собрал кожу над левым виском): или не доедете до армии и мир будет заключен, или поражение и срам со всею кутузовскою армией.
И Билибин распустил кожу, чувствуя, что дилемма его неопровержима.
– Этого я не могу рассудить, – холодно сказал князь Андрей, а подумал: «еду для того, чтобы спасти армию».
– Mon cher, vous etes un heros, [Мой дорогой, вы – герой,] – сказал Билибин.


В ту же ночь, откланявшись военному министру, Болконский ехал в армию, сам не зная, где он найдет ее, и опасаясь по дороге к Кремсу быть перехваченным французами.
В Брюнне всё придворное население укладывалось, и уже отправлялись тяжести в Ольмюц. Около Эцельсдорфа князь Андрей выехал на дорогу, по которой с величайшею поспешностью и в величайшем беспорядке двигалась русская армия. Дорога была так запружена повозками, что невозможно было ехать в экипаже. Взяв у казачьего начальника лошадь и казака, князь Андрей, голодный и усталый, обгоняя обозы, ехал отыскивать главнокомандующего и свою повозку. Самые зловещие слухи о положении армии доходили до него дорогой, и вид беспорядочно бегущей армии подтверждал эти слухи.
«Cette armee russe que l'or de l'Angleterre a transportee, des extremites de l'univers, nous allons lui faire eprouver le meme sort (le sort de l'armee d'Ulm)», [«Эта русская армия, которую английское золото перенесло сюда с конца света, испытает ту же участь (участь ульмской армии)».] вспоминал он слова приказа Бонапарта своей армии перед началом кампании, и слова эти одинаково возбуждали в нем удивление к гениальному герою, чувство оскорбленной гордости и надежду славы. «А ежели ничего не остается, кроме как умереть? думал он. Что же, коли нужно! Я сделаю это не хуже других».
Князь Андрей с презрением смотрел на эти бесконечные, мешавшиеся команды, повозки, парки, артиллерию и опять повозки, повозки и повозки всех возможных видов, обгонявшие одна другую и в три, в четыре ряда запружавшие грязную дорогу. Со всех сторон, назади и впереди, покуда хватал слух, слышались звуки колес, громыхание кузовов, телег и лафетов, лошадиный топот, удары кнутом, крики понуканий, ругательства солдат, денщиков и офицеров. По краям дороги видны были беспрестанно то павшие ободранные и неободранные лошади, то сломанные повозки, у которых, дожидаясь чего то, сидели одинокие солдаты, то отделившиеся от команд солдаты, которые толпами направлялись в соседние деревни или тащили из деревень кур, баранов, сено или мешки, чем то наполненные.
На спусках и подъемах толпы делались гуще, и стоял непрерывный стон криков. Солдаты, утопая по колена в грязи, на руках подхватывали орудия и фуры; бились кнуты, скользили копыта, лопались постромки и надрывались криками груди. Офицеры, заведывавшие движением, то вперед, то назад проезжали между обозами. Голоса их были слабо слышны посреди общего гула, и по лицам их видно было, что они отчаивались в возможности остановить этот беспорядок. «Voila le cher [„Вот дорогое] православное воинство“, подумал Болконский, вспоминая слова Билибина.
Желая спросить у кого нибудь из этих людей, где главнокомандующий, он подъехал к обозу. Прямо против него ехал странный, в одну лошадь, экипаж, видимо, устроенный домашними солдатскими средствами, представлявший середину между телегой, кабриолетом и коляской. В экипаже правил солдат и сидела под кожаным верхом за фартуком женщина, вся обвязанная платками. Князь Андрей подъехал и уже обратился с вопросом к солдату, когда его внимание обратили отчаянные крики женщины, сидевшей в кибиточке. Офицер, заведывавший обозом, бил солдата, сидевшего кучером в этой колясочке, за то, что он хотел объехать других, и плеть попадала по фартуку экипажа. Женщина пронзительно кричала. Увидав князя Андрея, она высунулась из под фартука и, махая худыми руками, выскочившими из под коврового платка, кричала:
– Адъютант! Господин адъютант!… Ради Бога… защитите… Что ж это будет?… Я лекарская жена 7 го егерского… не пускают; мы отстали, своих потеряли…
– В лепешку расшибу, заворачивай! – кричал озлобленный офицер на солдата, – заворачивай назад со шлюхой своею.
– Господин адъютант, защитите. Что ж это? – кричала лекарша.
– Извольте пропустить эту повозку. Разве вы не видите, что это женщина? – сказал князь Андрей, подъезжая к офицеру.
Офицер взглянул на него и, не отвечая, поворотился опять к солдату: – Я те объеду… Назад!…
– Пропустите, я вам говорю, – опять повторил, поджимая губы, князь Андрей.
– А ты кто такой? – вдруг с пьяным бешенством обратился к нему офицер. – Ты кто такой? Ты (он особенно упирал на ты ) начальник, что ль? Здесь я начальник, а не ты. Ты, назад, – повторил он, – в лепешку расшибу.
Это выражение, видимо, понравилось офицеру.
– Важно отбрил адъютантика, – послышался голос сзади.
Князь Андрей видел, что офицер находился в том пьяном припадке беспричинного бешенства, в котором люди не помнят, что говорят. Он видел, что его заступничество за лекарскую жену в кибиточке исполнено того, чего он боялся больше всего в мире, того, что называется ridicule [смешное], но инстинкт его говорил другое. Не успел офицер договорить последних слов, как князь Андрей с изуродованным от бешенства лицом подъехал к нему и поднял нагайку:
– Из воль те про пус тить!
Офицер махнул рукой и торопливо отъехал прочь.
– Всё от этих, от штабных, беспорядок весь, – проворчал он. – Делайте ж, как знаете.
Князь Андрей торопливо, не поднимая глаз, отъехал от лекарской жены, называвшей его спасителем, и, с отвращением вспоминая мельчайшие подробности этой унизи тельной сцены, поскакал дальше к той деревне, где, как ему сказали, находился главнокомандующий.
Въехав в деревню, он слез с лошади и пошел к первому дому с намерением отдохнуть хоть на минуту, съесть что нибудь и привесть в ясность все эти оскорбительные, мучившие его мысли. «Это толпа мерзавцев, а не войско», думал он, подходя к окну первого дома, когда знакомый ему голос назвал его по имени.
Он оглянулся. Из маленького окна высовывалось красивое лицо Несвицкого. Несвицкий, пережевывая что то сочным ртом и махая руками, звал его к себе.
– Болконский, Болконский! Не слышишь, что ли? Иди скорее, – кричал он.
Войдя в дом, князь Андрей увидал Несвицкого и еще другого адъютанта, закусывавших что то. Они поспешно обратились к Болконскому с вопросом, не знает ли он чего нового. На их столь знакомых ему лицах князь Андрей прочел выражение тревоги и беспокойства. Выражение это особенно заметно было на всегда смеющемся лице Несвицкого.
– Где главнокомандующий? – спросил Болконский.
– Здесь, в том доме, – отвечал адъютант.
– Ну, что ж, правда, что мир и капитуляция? – спрашивал Несвицкий.
– Я у вас спрашиваю. Я ничего не знаю, кроме того, что я насилу добрался до вас.