Финал Кубка Англии по футболу 1876

Финал Кубка Англии 1876
1876 FA Cup Final
Турнир	Кубок Англии 1875/76
Уондерерс Олд Итониэнс 1 1
Была назначена переигровка на 18 марта
Дата	11 марта 1876
Стадион	Кеннингтон Овал, Лондон
Арбитр	У.С.Бьюхенен
Посещаемость	3500
← 1875 1877 →

Финал Кубка Англии по футболу 1876 (англ. 1876 FA Cup Final) — футбольный матч между командами «Уондерерс» и «Олд Итониэнс» 11 марта 1876 года на стадионе «Кеннингтон Овал» в Лондоне. Это был пятый финал старейшего в мире футбольного клубного турнира, называемого Кубком вызова Футбольной ассоциации (англ. the Football Association Challenge Cup, известен сейчас как Кубок Англии). Перед этим, Уондерерс дважды выигрывали этот турнир (в 1872 и 1873 годах). Итониэнс играли во втором подряд финале Кубка Англии, проиграв перед этим в финале 1875 года. Обе команды пропустили лишь по одному голу за 4 предыдущих раунда. В полуфинале Уондерерс победили «Свифтс», а Итониэнс обыграли клуб-обладатель титула 1874 года «Оксфорд Юниверсити».

Матч закончился ничьёй, 1:1. Это был второй раз, когда матч финала Кубка Англии по футболу заканчивался ничьёй. Джон Эдвардс, игрок «Уондерерс», открыл счёт, но вскоре «Итониэнс» сравняли счёт усилиями (как заявляют современные источнки) Александра Бонзора. Неделю спустя на этом же стадионе произошла переигровка. «Итониэнс» были вынуждены заменить некоторых игрков, так как некоторые футболитсы, игравшие в первом матче, не смогли сыграть во втором, из-за чего возникла несыгранность, благодаря которой «Уондерерс» выиграли 3:0. Чарльз Уоллестон и Томас Хьюз с разницей в 3 минуты забили незадолго до перерыва, а Хьюз забил третий в начале второго тайма.

Путь к финалу

«Олд Итониэнс», команда из бывших учеников Итонского колледжа, дошли до финала в 1875, но проиграли там «Ройал Энджинирс». «Уондерерс» выигрывал титулы в 1872 и 1873, но в следующих двух сезонах не проходил дальше четвертьфинала. Обе команды начали сезон-1875/76 домашними матчами первого круга. «Уондерерс» победил команду 1-го Суррейского полка 5:0, а «Итониэнс» одолели «Пилгримс» 4:1. Во втором круге «Уондерерс» обыграли «Кристал Пэлас» 3:0, в то время как «Итониэнс» одолели «Мэйдэнхед», забив восемь безответных голов.

На стадии четвертьфинала «Уондерерс» встретился со старейшим в мире футбольным клубом, «Шеффилдом», и выиграл 2:0. «Итониэнс» же обыграли «Клэпхем Роверс» 1:0. В соответствии с первоначальными правилами Кубка, оба полуфинальных матча прошли на стадионе Кеннингтон Овал в Лондоне. В первом полуфинале «Итониэнс» победили обладателей трофея 1874 года «Оксфорд Юниверсити» 1:0, а неделю спустя «Уондерерс» получил место в финале, победил «Свифтс» из Слау 2:1.

Матч

Ход матча

В матче играли три пары братьев. Фрэнсис и Хьюберт Херон сыграли за «Уондерерс», в то время как за «Итониэнс» играли Эдвард и Альфред Литтелтон, а также Альберт и Чарльз Мейси-Томпсон. Это был единственный случай, когда в одном финале Кубка Англии играли две и более пары братьев. Позже в том же году, Фрэнсис Бёрли женился на Маргарет, сестре напарника по команде Джарвиса Кенрика. В составе «Итониэнс» также играл Джулиан Старджис, который родился в США и был первым иностранным футболистом, сыгравшим в финале Кубка Англии (исключая тех, кто был рождён британскими родителями на территории Британской империи (например как Артур Киннэйрд, который был капитаном «Уондерерс» в выигранном финале 1873 года). «Уондерерс» начали игру с двумя защитниками, двумя полузащитниками и шестью нападающими, в то время как «Итониэнс» играли в одного защитника, двух полузащитников и семерых нападающих.

«Уондерерс» выиграли подбрасывание монетки и начали матч, защищая ворота со стороны Харлифорд-роуд. На матче присутствовало 3 500 зрителей, что стало рекордом посещаемости финала Кубка Англии на тот момент. Матч игрался в условиях сильного ветра, из-за чего мяч, после подачи углового игроком «Уондерерс» Фредерик Мэддисон, был сдут ветром далеко за пределы поля. В начале игры «Уондерерс» доминировали на поле, но «Итониэнс», в условиях ветра в их лица, смогли их сдерживать до 35 минуты, пока Чарльз Уоллестон не обработал передачу Томпсона и передал мяч Джону Эдвардсу, который забил в дальний угол ворот «Итониэнс» и открыл счёт в матче. Во втором тайме «Итониэнс» играли по ветру, и качество их игры улучшилось. Примерно через пять минут после перерыва подача углового «Итониэнс» привела к борьбе в штрафной, в результате чего мяч и несколько игроков оказались за линией ворот «Уондерерс», тем самым «Итониэнс» забили и сравняли счёт в матче. Современные источники приписывают гол на счёт Александра Бонзора, но газеты того времени The Sporting Life и Bell's Life in London не упоминают этого имени, только лишь отмечая, что мяч был забит «во время борьбы». Больше ни одна команда так и не смогла забить, и игра закончилась ничьёй 1:1, тем самым второй раз подряд в финале Кубка Англии была назначена переигровка.

Детали

11 марта 1876

Уондерерс	1:1	Олд Итониэнс
Эдвардс  35'	[www.fa-cupfinals.co.uk/1876.html Отчёт]	Бонзор  50' (оспаривается)

Кеннингтон Овал, Лондон Зрителей: 3 500 Судья: У.С.Бьюхенен (Клэпхем Роверс)

Уондерерс

Олд Итониэнс

Уондерерс: ВР Уильям Грейг ЗЩ Альфред Стратфорд ЗЩ Уильям Линдсэй ПЗ Фредерик Мэддисон ПЗ Фрэнсис Бёрли НП Чарльз Уоллестон НП Фрэнсис Херон НП Хьюберт Херон НП Джон Хоули Эдвардс НП Джарвис Кенрик НП Томас Хьюз

Олд Итониэнс: ВР Квинтин Хогг ЗЩ Джеймс Уэллдон ПЗ Эдвард Литтелтон ПЗ Альберт Мейси-Томпсон НП Артур Киннэйрд НП Чарльз Мейси-Томпсон НП Капитан Уильям Кеньон-Слейни НП Альфред Литтелтон НП Джулиан Старджис НП Александр Бонзор НП Герберт Аллейне

Регламент матча:
90 минут основного времени.
30 минут дополнительного времени (по решению капитанов).
Переигровка, если счёт остался ничейным.
Замен нет.

Переигровка

Переигровка финала Кубка Англии 1876
1876 FA Cup Final Replay
Уондерерс Олд Итониэнс 3 0
Дата	18 марта 1876
Стадион	Кеннингтон Овал, Лондон
Арбитр	Уильям Роусон
Посещаемость	3500

Ход матча

Переигровка прошла в том же месте ровно через неделю. «Уондерерс» выставили тот же состав, что и в первой игре, однако «Итониэнс» были вынуждены поменять нескольких футболистов, в том числе травмированного Мейси и трех других игроков. Один из заменяющих игроков, Эдгар Лэббок, ещё не успел восстановиться после болезни и даже не проходил предматчевые тренировки, в то время как Киннэйрд всё ещё ощущал эффекты от травмы, полученной в первом матче.

Погода в день матча была холодной, мог пойти снег. «Итониэнс» начали игру очень грубо, и было много заявлений судье по поводу игры рукой, что затягивало игру. После примерно получаса игры нападающие «Уондерерс» организовали атаку на ворота, которую Чарльз Уоллестон завершил ударом воротам мимо вратаря «Итониэнс» Квинтина Хогга. Почти сразу же произошла ещё одна массированная атака «Уондерерс», в результате которой Томас Хьюз удвоил преимущество своей команды.

Вскоре после перерыва Джон Хоули Эдвардс, Фрэнсис Херон и Джарвис Кенрик организовали умелую атаку и вывели Хьюза на голевую позицию, который забил свой второй гол в матче. Несмотря на то, что вратарь «Уондерерс», Уильям Грейг , несколько раз выручал свою команду, «Итониэнс» так и не смогли забить мяч в его ворота, и матч закончился со счётом 3:0 в пользу «Уондерерс». Капитан команды-победителя Фрэнсис Бёрли был отмечен прессой за его выступления в Кубке, также как и братья Литтелтоны, игроки «Итониэнс».

Детали

18 марта 1876

Уондерерс	3:0	Олд Итониэнс
Уоллестон  30' Хьюз  33', 50'	[www.fa-cupfinals.co.uk/1876.html Отчёт]

Кеннингтон Овал, Лондон Зрителей: 3 500 Судья: Уильям Роусон (Оксфорд Юниверсити)

Уондерерс

Олд Итониэнс

Уондерерс: ВР Уильям Грейг ЗЩ Альфред Стратфорд ЗЩ Уильям Линдсэй ПЗ Фредерик Мэддисон ПЗ Фрэнсис Бёрли НП Чарльз Уоллестон НП Фрэнсис Херон НП Хьюберт Херон НП Джон Хоули Эдвардс НП Джарвис Кенрик НП Томас Хьюз

Олд Итониэнс: ВР Квинтин Хогг ЗЩ Эдгар Лэббок ПЗ Эдвард Литтелтон ПЗ Мэттью Феррер НП Артур Киннэйрд НП Сэр Джеймс Строндж НП Капитан Уильям Кеньон-Слейни НП Альфред Литтелтон НП Джулиан Старджис НП Александр Бонзор НП Герберт Аллейне

Регламент матча:
90 минут основного времени.
30 минут дополнительного времени, если счёт равный (по решению капитанов).
Переигровка, если счёт остался ничейным.
Замен нет.

После матча

Вплоть до 1882 года, победившая команда получала трофей не прямо на стадионе, а позже на ежегодном ужине. Вдобавок ко вручению Кубка, все игроки команды-победителя получили медали от крикетного клуба «Суррей Каунти». Неделю спустя после переигровки игрока «Уондерерс» были выбраны представлять Лондон в матче против команды Шеффилда. Несмотря на их участие в матче, лондонцы проиграли шеффилдцам 0:6.

Примечания

Источники

• Keith Warsop. The Early FA Cup Finals and the Southern Amateurs. — SoccerData, 2004. — ISBN 1-899468-78-1.

Сноски

Ссылки

• [www.fa-cupfinals.co.uk/1876.html Информация о матче на сайте Футбольной ассоциации Англии]
• [www.sportingchronicle.com/FACUP/1876.html Стартовые составы финала Кубка Англии 1876]

Отрывок, характеризующий Финал Кубка Англии по футболу 1876

– Да подите же туда! Гони ж их вон! – крикнул старший офицер.
Офицер в шарфе слез с лошади, кликнул барабанщика и вошел с ним вместе под арки. Несколько солдат бросилось бежать толпой. Купец, с красными прыщами по щекам около носа, с спокойно непоколебимым выражением расчета на сытом лице, поспешно и щеголевато, размахивая руками, подошел к офицеру.
– Ваше благородие, – сказал он, – сделайте милость, защитите. Нам не расчет пустяк какой ни на есть, мы с нашим удовольствием! Пожалуйте, сукна сейчас вынесу, для благородного человека хоть два куска, с нашим удовольствием! Потому мы чувствуем, а это что ж, один разбой! Пожалуйте! Караул, что ли, бы приставили, хоть запереть дали бы…
Несколько купцов столпилось около офицера.
– Э! попусту брехать то! – сказал один из них, худощавый, с строгим лицом. – Снявши голову, по волосам не плачут. Бери, что кому любо! – И он энергическим жестом махнул рукой и боком повернулся к офицеру.
– Тебе, Иван Сидорыч, хорошо говорить, – сердито заговорил первый купец. – Вы пожалуйте, ваше благородие.
– Что говорить! – крикнул худощавый. – У меня тут в трех лавках на сто тысяч товару. Разве убережешь, когда войско ушло. Эх, народ, божью власть не руками скласть!
– Пожалуйте, ваше благородие, – говорил первый купец, кланяясь. Офицер стоял в недоумении, и на лице его видна была нерешительность.
– Да мне что за дело! – крикнул он вдруг и пошел быстрыми шагами вперед по ряду. В одной отпертой лавке слышались удары и ругательства, и в то время как офицер подходил к ней, из двери выскочил вытолкнутый человек в сером армяке и с бритой головой.
Человек этот, согнувшись, проскочил мимо купцов и офицера. Офицер напустился на солдат, бывших в лавке. Но в это время страшные крики огромной толпы послышались на Москворецком мосту, и офицер выбежал на площадь.
– Что такое? Что такое? – спрашивал он, но товарищ его уже скакал по направлению к крикам, мимо Василия Блаженного. Офицер сел верхом и поехал за ним. Когда он подъехал к мосту, он увидал снятые с передков две пушки, пехоту, идущую по мосту, несколько поваленных телег, несколько испуганных лиц и смеющиеся лица солдат. Подле пушек стояла одна повозка, запряженная парой. За повозкой сзади колес жались четыре борзые собаки в ошейниках. На повозке была гора вещей, и на самом верху, рядом с детским, кверху ножками перевернутым стульчиком сидела баба, пронзительно и отчаянно визжавшая. Товарищи рассказывали офицеру, что крик толпы и визги бабы произошли оттого, что наехавший на эту толпу генерал Ермолов, узнав, что солдаты разбредаются по лавкам, а толпы жителей запружают мост, приказал снять орудия с передков и сделать пример, что он будет стрелять по мосту. Толпа, валя повозки, давя друг друга, отчаянно кричала, теснясь, расчистила мост, и войска двинулись вперед.


В самом городе между тем было пусто. По улицам никого почти не было. Ворота и лавки все были заперты; кое где около кабаков слышались одинокие крики или пьяное пенье. Никто не ездил по улицам, и редко слышались шаги пешеходов. На Поварской было совершенно тихо и пустынно. На огромном дворе дома Ростовых валялись объедки сена, помет съехавшего обоза и не было видно ни одного человека. В оставшемся со всем своим добром доме Ростовых два человека были в большой гостиной. Это были дворник Игнат и казачок Мишка, внук Васильича, оставшийся в Москве с дедом. Мишка, открыв клавикорды, играл на них одним пальцем. Дворник, подбоченившись и радостно улыбаясь, стоял пред большим зеркалом.
– Вот ловко то! А? Дядюшка Игнат! – говорил мальчик, вдруг начиная хлопать обеими руками по клавишам.
– Ишь ты! – отвечал Игнат, дивуясь на то, как все более и более улыбалось его лицо в зеркале.
– Бессовестные! Право, бессовестные! – заговорил сзади их голос тихо вошедшей Мавры Кузминишны. – Эка, толсторожий, зубы то скалит. На это вас взять! Там все не прибрано, Васильич с ног сбился. Дай срок!
Игнат, поправляя поясок, перестав улыбаться и покорно опустив глаза, пошел вон из комнаты.
– Тетенька, я полегоньку, – сказал мальчик.
– Я те дам полегоньку. Постреленок! – крикнула Мавра Кузминишна, замахиваясь на него рукой. – Иди деду самовар ставь.
Мавра Кузминишна, смахнув пыль, закрыла клавикорды и, тяжело вздохнув, вышла из гостиной и заперла входную дверь.
Выйдя на двор, Мавра Кузминишна задумалась о том, куда ей идти теперь: пить ли чай к Васильичу во флигель или в кладовую прибрать то, что еще не было прибрано?
В тихой улице послышались быстрые шаги. Шаги остановились у калитки; щеколда стала стучать под рукой, старавшейся отпереть ее.
Мавра Кузминишна подошла к калитке.
– Кого надо?
– Графа, графа Илью Андреича Ростова.
– Да вы кто?
– Я офицер. Мне бы видеть нужно, – сказал русский приятный и барский голос.
Мавра Кузминишна отперла калитку. И на двор вошел лет восемнадцати круглолицый офицер, типом лица похожий на Ростовых.
– Уехали, батюшка. Вчерашнего числа в вечерни изволили уехать, – ласково сказала Мавра Кузмипишна.
Молодой офицер, стоя в калитке, как бы в нерешительности войти или не войти ему, пощелкал языком.
– Ах, какая досада!.. – проговорил он. – Мне бы вчера… Ах, как жалко!..
Мавра Кузминишна между тем внимательно и сочувственно разглядывала знакомые ей черты ростовской породы в лице молодого человека, и изорванную шинель, и стоптанные сапоги, которые были на нем.
– Вам зачем же графа надо было? – спросила она.
– Да уж… что делать! – с досадой проговорил офицер и взялся за калитку, как бы намереваясь уйти. Он опять остановился в нерешительности.
– Видите ли? – вдруг сказал он. – Я родственник графу, и он всегда очень добр был ко мне. Так вот, видите ли (он с доброй и веселой улыбкой посмотрел на свой плащ и сапоги), и обносился, и денег ничего нет; так я хотел попросить графа…
Мавра Кузминишна не дала договорить ему.
– Вы минуточку бы повременили, батюшка. Одною минуточку, – сказала она. И как только офицер отпустил руку от калитки, Мавра Кузминишна повернулась и быстрым старушечьим шагом пошла на задний двор к своему флигелю.
В то время как Мавра Кузминишна бегала к себе, офицер, опустив голову и глядя на свои прорванные сапоги, слегка улыбаясь, прохаживался по двору. «Как жалко, что я не застал дядюшку. А славная старушка! Куда она побежала? И как бы мне узнать, какими улицами мне ближе догнать полк, который теперь должен подходить к Рогожской?» – думал в это время молодой офицер. Мавра Кузминишна с испуганным и вместе решительным лицом, неся в руках свернутый клетчатый платочек, вышла из за угла. Не доходя несколько шагов, она, развернув платок, вынула из него белую двадцатипятирублевую ассигнацию и поспешно отдала ее офицеру.
– Были бы их сиятельства дома, известно бы, они бы, точно, по родственному, а вот может… теперича… – Мавра Кузминишна заробела и смешалась. Но офицер, не отказываясь и не торопясь, взял бумажку и поблагодарил Мавру Кузминишну. – Как бы граф дома были, – извиняясь, все говорила Мавра Кузминишна. – Христос с вами, батюшка! Спаси вас бог, – говорила Мавра Кузминишна, кланяясь и провожая его. Офицер, как бы смеясь над собою, улыбаясь и покачивая головой, почти рысью побежал по пустым улицам догонять свой полк к Яузскому мосту.
А Мавра Кузминишна еще долго с мокрыми глазами стояла перед затворенной калиткой, задумчиво покачивая головой и чувствуя неожиданный прилив материнской нежности и жалости к неизвестному ей офицерику.


В недостроенном доме на Варварке, внизу которого был питейный дом, слышались пьяные крики и песни. На лавках у столов в небольшой грязной комнате сидело человек десять фабричных. Все они, пьяные, потные, с мутными глазами, напруживаясь и широко разевая рты, пели какую то песню. Они пели врозь, с трудом, с усилием, очевидно, не для того, что им хотелось петь, но для того только, чтобы доказать, что они пьяны и гуляют. Один из них, высокий белокурый малый в чистой синей чуйке, стоял над ними. Лицо его с тонким прямым носом было бы красиво, ежели бы не тонкие, поджатые, беспрестанно двигающиеся губы и мутные и нахмуренные, неподвижные глаза. Он стоял над теми, которые пели, и, видимо воображая себе что то, торжественно и угловато размахивал над их головами засученной по локоть белой рукой, грязные пальцы которой он неестественно старался растопыривать. Рукав его чуйки беспрестанно спускался, и малый старательно левой рукой опять засучивал его, как будто что то было особенно важное в том, чтобы эта белая жилистая махавшая рука была непременно голая. В середине песни в сенях и на крыльце послышались крики драки и удары. Высокий малый махнул рукой.
– Шабаш! – крикнул он повелительно. – Драка, ребята! – И он, не переставая засучивать рукав, вышел на крыльцо.
Фабричные пошли за ним. Фабричные, пившие в кабаке в это утро под предводительством высокого малого, принесли целовальнику кожи с фабрики, и за это им было дано вино. Кузнецы из соседних кузень, услыхав гульбу в кабаке и полагая, что кабак разбит, силой хотели ворваться в него. На крыльце завязалась драка.
Целовальник в дверях дрался с кузнецом, и в то время как выходили фабричные, кузнец оторвался от целовальника и упал лицом на мостовую.
Другой кузнец рвался в дверь, грудью наваливаясь на целовальника.
Малый с засученным рукавом на ходу еще ударил в лицо рвавшегося в дверь кузнеца и дико закричал:
– Ребята! наших бьют!
В это время первый кузнец поднялся с земли и, расцарапывая кровь на разбитом лице, закричал плачущим голосом:
– Караул! Убили!.. Человека убили! Братцы!..
– Ой, батюшки, убили до смерти, убили человека! – завизжала баба, вышедшая из соседних ворот. Толпа народа собралась около окровавленного кузнеца.
– Мало ты народ то грабил, рубахи снимал, – сказал чей то голос, обращаясь к целовальнику, – что ж ты человека убил? Разбойник!
Высокий малый, стоя на крыльце, мутными глазами водил то на целовальника, то на кузнецов, как бы соображая, с кем теперь следует драться.
– Душегуб! – вдруг крикнул он на целовальника. – Вяжи его, ребята!
– Как же, связал одного такого то! – крикнул целовальник, отмахнувшись от набросившихся на него людей, и, сорвав с себя шапку, он бросил ее на землю. Как будто действие это имело какое то таинственно угрожающее значение, фабричные, обступившие целовальника, остановились в нерешительности.
– Порядок то я, брат, знаю очень прекрасно. Я до частного дойду. Ты думаешь, не дойду? Разбойничать то нонче никому не велят! – прокричал целовальник, поднимая шапку.
– И пойдем, ишь ты! И пойдем… ишь ты! – повторяли друг за другом целовальник и высокий малый, и оба вместе двинулись вперед по улице. Окровавленный кузнец шел рядом с ними. Фабричные и посторонний народ с говором и криком шли за ними.
У угла Маросейки, против большого с запертыми ставнями дома, на котором была вывеска сапожного мастера, стояли с унылыми лицами человек двадцать сапожников, худых, истомленных людей в халатах и оборванных чуйках.
– Он народ разочти как следует! – говорил худой мастеровой с жидкой бородйой и нахмуренными бровями. – А что ж, он нашу кровь сосал – да и квит. Он нас водил, водил – всю неделю. А теперь довел до последнего конца, а сам уехал.
Увидав народ и окровавленного человека, говоривший мастеровой замолчал, и все сапожники с поспешным любопытством присоединились к двигавшейся толпе.
– Куда идет народ то?
– Известно куда, к начальству идет.
– Что ж, али взаправду наша не взяла сила?
– А ты думал как! Гляди ко, что народ говорит.
Слышались вопросы и ответы. Целовальник, воспользовавшись увеличением толпы, отстал от народа и вернулся к своему кабаку.
Высокий малый, не замечая исчезновения своего врага целовальника, размахивая оголенной рукой, не переставал говорить, обращая тем на себя общее внимание. На него то преимущественно жался народ, предполагая от него получить разрешение занимавших всех вопросов.
– Он покажи порядок, закон покажи, на то начальство поставлено! Так ли я говорю, православные? – говорил высокий малый, чуть заметно улыбаясь.
– Он думает, и начальства нет? Разве без начальства можно? А то грабить то мало ли их.
– Что пустое говорить! – отзывалось в толпе. – Как же, так и бросят Москву то! Тебе на смех сказали, а ты и поверил. Мало ли войсков наших идет. Так его и пустили! На то начальство. Вон послушай, что народ то бает, – говорили, указывая на высокого малого.
У стены Китай города другая небольшая кучка людей окружала человека в фризовой шинели, держащего в руках бумагу.
– Указ, указ читают! Указ читают! – послышалось в толпе, и народ хлынул к чтецу.
Человек в фризовой шинели читал афишку от 31 го августа. Когда толпа окружила его, он как бы смутился, но на требование высокого малого, протеснившегося до него, он с легким дрожанием в голосе начал читать афишку сначала.
«Я завтра рано еду к светлейшему князю, – читал он (светлеющему! – торжественно, улыбаясь ртом и хмуря брови, повторил высокий малый), – чтобы с ним переговорить, действовать и помогать войскам истреблять злодеев; станем и мы из них дух… – продолжал чтец и остановился („Видал?“ – победоносно прокричал малый. – Он тебе всю дистанцию развяжет…»)… – искоренять и этих гостей к черту отправлять; я приеду назад к обеду, и примемся за дело, сделаем, доделаем и злодеев отделаем».
Последние слова были прочтены чтецом в совершенном молчании. Высокий малый грустно опустил голову. Очевидно было, что никто не понял этих последних слов. В особенности слова: «я приеду завтра к обеду», видимо, даже огорчили и чтеца и слушателей. Понимание народа было настроено на высокий лад, а это было слишком просто и ненужно понятно; это было то самое, что каждый из них мог бы сказать и что поэтому не мог говорить указ, исходящий от высшей власти.
Все стояли в унылом молчании. Высокий малый водил губами и пошатывался.
– У него спросить бы!.. Это сам и есть?.. Как же, успросил!.. А то что ж… Он укажет… – вдруг послышалось в задних рядах толпы, и общее внимание обратилось на выезжавшие на площадь дрожки полицеймейстера, сопутствуемого двумя конными драгунами.
Полицеймейстер, ездивший в это утро по приказанию графа сжигать барки и, по случаю этого поручения, выручивший большую сумму денег, находившуюся у него в эту минуту в кармане, увидав двинувшуюся к нему толпу людей, приказал кучеру остановиться.
– Что за народ? – крикнул он на людей, разрозненно и робко приближавшихся к дрожкам. – Что за народ? Я вас спрашиваю? – повторил полицеймейстер, не получавший ответа.
– Они, ваше благородие, – сказал приказный во фризовой шинели, – они, ваше высокородие, по объявлению сиятельнейшего графа, не щадя живота, желали послужить, а не то чтобы бунт какой, как сказано от сиятельнейшего графа…
– Граф не уехал, он здесь, и об вас распоряжение будет, – сказал полицеймейстер. – Пошел! – сказал он кучеру. Толпа остановилась, скучиваясь около тех, которые слышали то, что сказало начальство, и глядя на отъезжающие дрожки.
Полицеймейстер в это время испуганно оглянулся, что то сказал кучеру, и лошади его поехали быстрее.