Финал Кубка Англии по футболу 1953

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Финал Кубка Англии 1953
1953 FA Cup Final
Турнир

Кубок Англии 1952/53

Дата

2 мая 1953 года

Стадион

Уэмбли, Лондон

Посещаемость

100 000

1952
1954

Финал Кубка Англии по футболу 1953 года, также известный как Финал Мэтьюза (англ. Matthews Final)[1] стал восьмым финалом Кубка Англии, проведённым на «Уэмбли» после окончания Второй мировой войны и 72-м финалом этого турнира с момента его основания. В этом футбольном матче встретились английские клубы «Блэкпул» и «Болтон Уондерерс». Победу со счётом 4:3 одержал «Блэкпул». Матч получил собственное название и широкую известность благодаря выступлению в нём вингера «Блэкпула» Стэнли Мэтьюза. Также это единственный финал Кубка Англии на «Уэмбли», в котором был сделан хет-трик (три гола в матче забил Стэн Мортенсен). «Блэкпул» сыграл в третьем финале Кубка Англии в течение шести лет, уступив до этого в финалах 1948 и 1951 годов.

Это был первый футбольный матч, который посетила Королева Великобритании Елизавета II. В феврале 2010 года бутсы, которые на этот матч надевал Стэнли Мэтьюз, были проданы на аукционе Bonhams в Честере за £38 400[2].





Обзор матча

Нэт Лофтхаус забил гол уже на 75-й секунде матча. На 35-й минуте Мортенсен сравнял счёт, но уже спустя четыре минуты «Болтон» вновь вышел вперёд благодаря голу Вилли Мойра с передачи Бобби Лэнгтона. На перерыв команды ушли при счёте 2:1. После перерыва «Болтон» смог забить ещё один гол: играющий несмотря на травму подколенного сухожилия Эрик Белл ударом головой забил в ворота Джорджа Фарма. «Блэкпул» проигрывал со счётом 1:3. Однако после этого активизировался Стэнли Мэтьюз, совершая опасные атакующие проходы. На 68-й минуте он прострелил с правого фланга, а его прострел замкнул Мортенсен. На 89-й минуте Мортенсен забил прямым ударом со штрафного, завершив свой хет-трик в матче. Затем, уже в добавленное время, Мэтьюз вновь навесил с правого фланга, а Билл Перри замкнул передачу, установив в матче окончательный счёт: 4:3 в пользу «Блэкпула»[3].

Стэнли Мэтьюз, наконец, выиграл Кубок Англии (после двух предыдущих неудачных попыток), а сам матч впоследствии стал известен как «Финал Мэтьюза», хотя сам Мэтьюз не одобрял подобное название, указывая на то, что это была командная победа и особо отмечая вклад Стэна Мортенсена.

После финального свистка «Блэкпулу» аплодировали даже футболисты побеждённого «Болтона», включая Нэта Лофтхауса, который забивал во всех раундах Кубка Англии сезона 1952/53, включая финальный матч, но упустивший победу[1].

Отчёт о матче

2 мая 1953
Блэкпул 4:3 Болтон Уондерерс
Мортенсен  35'  68'  89'
Перри  90+2'
[www.fa-cupfinals.co.uk/1953.htm (отчёт)] Лофтхаус  2'
Мойр  39'
Белл  55'
Уэмбли, Лондон
Зрителей: 100 000
Судья: Б. М. Гриффитс (Ньюпорт)

Блэкпул
 
Болтон Уондерерс
Блэкпул:
GK 1 Джордж Фарм
RB 2 Эдди Шимуэлл
LB 3 Томми Гарретт
RH 4 Юэн Фентон
CH 5 Гарри Джонстон (к)
LH 6 Сирил Робинсон
OR 7 Стэнли Мэтьюз
IR 8 Эрни Тейлор
CF 9 Стэн Мортенсен
IL 10 Джеки Мади
OL 11 Билл Перри
Главный тренер:
Джо Смит
Болтон Уондерерс:
GK 1 Стэн Хэнсон
RB 2 Джон Болл
LB 3 Ральф Бэнкс
RH 4 Джонни Уилер
CH 5 Малкольм Баррэсс
LH 6 Эрик Белл
OR 7 Дуг Холден
IR 8 Вилли Мойр (к)
CF 9 Нэт Лофтхаус
IL 10 Гарольд Хассэлл
OL 11 Бобби Лэнгтон
Главный тренер:
Билл Риддинг

Напишите отзыв о статье "Финал Кубка Англии по футболу 1953"

Примечания

  1. 1 2 [news.bbc.co.uk/sport2/hi/football/fa_cup/1321960.stm 1953 – The Matthews Final] (англ.), BBC Sport.
  2. [news.bbc.co.uk/1/hi/england/lancashire/8534832.stm Stanley Matthews' boots sold for £38,400] (англ.), BBC.
  3. [www.fa-cupfinals.co.uk/1953.htm Wembley – Saturday 2nd May Blackpool 4 Bolton Wanderers 3] (англ.), FA-CupFinals.co.uk.

Ссылки

  • [www.retrofootball.co.uk/1953-the-matthews-final-85.html Отчёт о матче] на сайте RetroFootball.co.uk  (англ.)


Отрывок, характеризующий Финал Кубка Англии по футболу 1953

Пьер на этом бале в первый раз почувствовал себя оскорбленным тем положением, которое занимала его жена в высших сферах. Он был угрюм и рассеян. Поперек лба его была широкая складка, и он, стоя у окна, смотрел через очки, никого не видя.
Наташа, направляясь к ужину, прошла мимо его.
Мрачное, несчастное лицо Пьера поразило ее. Она остановилась против него. Ей хотелось помочь ему, передать ему излишек своего счастия.
– Как весело, граф, – сказала она, – не правда ли?
Пьер рассеянно улыбнулся, очевидно не понимая того, что ему говорили.
– Да, я очень рад, – сказал он.
«Как могут они быть недовольны чем то, думала Наташа. Особенно такой хороший, как этот Безухов?» На глаза Наташи все бывшие на бале были одинаково добрые, милые, прекрасные люди, любящие друг друга: никто не мог обидеть друг друга, и потому все должны были быть счастливы.


На другой день князь Андрей вспомнил вчерашний бал, но не на долго остановился на нем мыслями. «Да, очень блестящий был бал. И еще… да, Ростова очень мила. Что то в ней есть свежее, особенное, не петербургское, отличающее ее». Вот всё, что он думал о вчерашнем бале, и напившись чаю, сел за работу.
Но от усталости или бессонницы (день был нехороший для занятий, и князь Андрей ничего не мог делать) он всё критиковал сам свою работу, как это часто с ним бывало, и рад был, когда услыхал, что кто то приехал.
Приехавший был Бицкий, служивший в различных комиссиях, бывавший во всех обществах Петербурга, страстный поклонник новых идей и Сперанского и озабоченный вестовщик Петербурга, один из тех людей, которые выбирают направление как платье – по моде, но которые по этому то кажутся самыми горячими партизанами направлений. Он озабоченно, едва успев снять шляпу, вбежал к князю Андрею и тотчас же начал говорить. Он только что узнал подробности заседания государственного совета нынешнего утра, открытого государем, и с восторгом рассказывал о том. Речь государя была необычайна. Это была одна из тех речей, которые произносятся только конституционными монархами. «Государь прямо сказал, что совет и сенат суть государственные сословия ; он сказал, что правление должно иметь основанием не произвол, а твердые начала . Государь сказал, что финансы должны быть преобразованы и отчеты быть публичны», рассказывал Бицкий, ударяя на известные слова и значительно раскрывая глаза.
– Да, нынешнее событие есть эра, величайшая эра в нашей истории, – заключил он.
Князь Андрей слушал рассказ об открытии государственного совета, которого он ожидал с таким нетерпением и которому приписывал такую важность, и удивлялся, что событие это теперь, когда оно совершилось, не только не трогало его, но представлялось ему более чем ничтожным. Он с тихой насмешкой слушал восторженный рассказ Бицкого. Самая простая мысль приходила ему в голову: «Какое дело мне и Бицкому, какое дело нам до того, что государю угодно было сказать в совете! Разве всё это может сделать меня счастливее и лучше?»
И это простое рассуждение вдруг уничтожило для князя Андрея весь прежний интерес совершаемых преобразований. В этот же день князь Андрей должен был обедать у Сперанского «en petit comite«, [в маленьком собрании,] как ему сказал хозяин, приглашая его. Обед этот в семейном и дружеском кругу человека, которым он так восхищался, прежде очень интересовал князя Андрея, тем более что до сих пор он не видал Сперанского в его домашнем быту; но теперь ему не хотелось ехать.
В назначенный час обеда, однако, князь Андрей уже входил в собственный, небольшой дом Сперанского у Таврического сада. В паркетной столовой небольшого домика, отличавшегося необыкновенной чистотой (напоминающей монашескую чистоту) князь Андрей, несколько опоздавший, уже нашел в пять часов собравшееся всё общество этого petit comite, интимных знакомых Сперанского. Дам не было никого кроме маленькой дочери Сперанского (с длинным лицом, похожим на отца) и ее гувернантки. Гости были Жерве, Магницкий и Столыпин. Еще из передней князь Андрей услыхал громкие голоса и звонкий, отчетливый хохот – хохот, похожий на тот, каким смеются на сцене. Кто то голосом, похожим на голос Сперанского, отчетливо отбивал: ха… ха… ха… Князь Андрей никогда не слыхал смеха Сперанского, и этот звонкий, тонкий смех государственного человека странно поразил его.
Князь Андрей вошел в столовую. Всё общество стояло между двух окон у небольшого стола с закуской. Сперанский в сером фраке с звездой, очевидно в том еще белом жилете и высоком белом галстухе, в которых он был в знаменитом заседании государственного совета, с веселым лицом стоял у стола. Гости окружали его. Магницкий, обращаясь к Михайлу Михайловичу, рассказывал анекдот. Сперанский слушал, вперед смеясь тому, что скажет Магницкий. В то время как князь Андрей вошел в комнату, слова Магницкого опять заглушились смехом. Громко басил Столыпин, пережевывая кусок хлеба с сыром; тихим смехом шипел Жерве, и тонко, отчетливо смеялся Сперанский.
Сперанский, всё еще смеясь, подал князю Андрею свою белую, нежную руку.
– Очень рад вас видеть, князь, – сказал он. – Минутку… обратился он к Магницкому, прерывая его рассказ. – У нас нынче уговор: обед удовольствия, и ни слова про дела. – И он опять обратился к рассказчику, и опять засмеялся.
Князь Андрей с удивлением и грустью разочарования слушал его смех и смотрел на смеющегося Сперанского. Это был не Сперанский, а другой человек, казалось князю Андрею. Всё, что прежде таинственно и привлекательно представлялось князю Андрею в Сперанском, вдруг стало ему ясно и непривлекательно.
За столом разговор ни на мгновение не умолкал и состоял как будто бы из собрания смешных анекдотов. Еще Магницкий не успел докончить своего рассказа, как уж кто то другой заявил свою готовность рассказать что то, что было еще смешнее. Анекдоты большею частью касались ежели не самого служебного мира, то лиц служебных. Казалось, что в этом обществе так окончательно было решено ничтожество этих лиц, что единственное отношение к ним могло быть только добродушно комическое. Сперанский рассказал, как на совете сегодняшнего утра на вопрос у глухого сановника о его мнении, сановник этот отвечал, что он того же мнения. Жерве рассказал целое дело о ревизии, замечательное по бессмыслице всех действующих лиц. Столыпин заикаясь вмешался в разговор и с горячностью начал говорить о злоупотреблениях прежнего порядка вещей, угрожая придать разговору серьезный характер. Магницкий стал трунить над горячностью Столыпина, Жерве вставил шутку и разговор принял опять прежнее, веселое направление.