Битва при Спрингмартине
| Битва при Спрингмартине | ||||
| Основной конфликт: Конфликт в Северной Ирландии | ||||
 Стена близ Спрингмартин-Роуд, разделяющая Белфаст | ||||
| Дата | ||||
|---|---|---|---|---|
| Место |
зона между Спрингмартином и Бэллимёрфи, Белфаст | |||
| Итог |
неопределённый | |||
| Противники | ||||
| ||||
| Командующие | ||||
| ||||
| Силы сторон | ||||
| ||||
| Потери | ||||
| ||||
Битва при Спрингмартине (англ. Battle at Springmartin)[1] — серия перестрелок, случившихся в Белфасте 13-14 мая 1972 между боевиками ИРА, британскими солдатами и ольстерскими лоялистами. Насилие началось после того, как рядом со зданием борделя в католическом квартале Бэллимёрфи взорвался автомобиль. Снайперы Ольстерских добровольческих сил (ОДС) открыли огонь по выжившим из заброшенного здания, что привело к крупнейшей бойне со времён роспуска парламента Северной Ирландии и введения «прямого управления» (англ. Direct Rule) из Лондона. В течение двух суток боевики ИРА вели перестрелки против ОДС и британских войск. Большая часть стычек произошла на стыке между католическим кварталом Бэллимёрфи и протестантским Спрингмартином, где располагалась военная база британцев. В результате перестрелки погибли пять гражданских лиц (четыре католика и один протестант), британский солдат и молодой боевик ИРА. Четверо из погибших были несовершеннолетними.
Взрыв автомобиля
В 5 часов вечера 13 мая 1972 на перекрёстке Спрингфилд-Роуд и Уайтрок-Роуд около бара «Келли'с Бар» (англ. Kelly's Bar) взлетел на воздух заминированный автомобиль. В здании бара находился бордель, большую часть клиентов которого составляли ирландские католики и националисты[2][3]. В тот момент бар был полон посетителей, которые смотрели по цветному телевизору футбольный матч между Англией и Германией. В результате взрыва пострадали 63 человека, из них 8 получили особенно тяжёлые ранения[2]. 19-летний католик Джон Моран, который подрабатывал барменом, скончался от последствий ранений 23 мая[4][5].
Изначально британская армия утверждала, что взрыв был устроен боевиками Временной ИРА, и госсекретарь Северной Ирландии Уильям Уайтлоу в Палате общин 18 мая заявил, что это произошло из-за неосторожного обращения боевиков ИРА с бомбой, которая взорвалась раньше времени[2]. Однако по свидетельствам очевидцев, бомбу заложил провокатор из Ассоциации обороны Ольстера[3], а республиканцы заявили, что боевики ИРА не пошли бы на такой риск в заполненном баре[3]. Независимое расследование подтвердило тот факт, что бомбу действительно заложили лоялисты[2]. В память о погибших позднее была установлена мемориальная табличка с именами погибших как при взрыве бомбы, так и в массовых убийствах, устроенных британскими парашютистами. На табличке написано:
...здесь, 13 мая 1972 года без предупреждения была взорвана бомба в автомобиле. В результате 66 человек пострадали и погибли три невинных работника «Келли'с Бар». Это были: Томми Макилрой (погиб 13 мая 1972), Джон Моран (умер от ран 23 мая 1972), Джерард Кларк (умер от ран 6 сентября 1989)[6].
Оригинальный текст (англ.)...here on 13th May 1972 a no warning Loyalist car bomb exploded. As a result, 66 people were injured and three innocent members of staff of Kelly's Bar lost their lives. They were: Tommy McIlroy (died 13th May 1972), John Moran (died from his injuries 23rd May 1972), Gerard Clarke (died from his injuries 6th September 1989).
Перестрелки
13 мая
За ночь до взрыва вооружённые лица Западно-Белфастской бригады ОДС заняли позиции на третьем этаже заброшенного здания в протестантском квартале Спрингмартин, откуда открывался вид на дома католиков. Вооружены лоялисты были старыми винтовками времён Второй мировой войны, которые они привезли с Шэнкилл-Роуд[7]. Уже после взрыва ольстерцы открыли огонь по выбегавшим из паба[2]. По свидетельству наблюдателя британской армии, стрельба началась только в 17:35, когда прозвучало порядка 30 выстрелов[2], однако по заявлению члена парламента Джерри Фитта (от Социал-демократической и лейбористской партии), выстрелы прозвучали уже через считанные минуты после взрыва. Фитту возражал Уильям Лайтлоу, который сказал, что с момента взрыва до выстрелов прошло как минимум 40 минут[2]. На место перестрелки прибыли машины скорой помощи, которые поспешили эвакуировать раненых, среди которых было много детей[2]. 50-летний католик Томми Макилрой был расстрелян в упор, получив смертельное ранение груди, и стал первой жертвой битвы при Спрингмартине[2].
В ответ на расстрел мирных граждан на помощь мирному населению поспешили боевики ИРА, завязавшие битву с Западно-Белфастским батальоном Ольстерских добровольческих сил[7][4]. По некоторым данным, помощь оказывали члены как Временной, так и Официальной Ирландских республиканских армий, будучи вооружёнными пистолетами-пулемётами «Thompson», карабинами M1 и пулемётами «Bren»[3]. Ирландцы открыли огонь по британским войскам, которые ринулись усмирять воюющие стороны: 22-летний капрал Алан Бакли шотландских пограничников был смертельно ранен, находясь внутри бронеавтомобиля «Феррет»[8] на Уайтрок-Роуд. Взвод солдат прикрывал его, пока раненому Бакли пытались оказать помощь. В перестрелке был ранен ещё один солдат, после чего на помощь шотландским пограничникам был отправлен Парашютный полк[8].
В течение следующих нескольких часов были зафиксированы 35 перестрелок, что превратило битву в самое кровавое побоище со времён роспуска парламента Северной Ирландии и введения прямого управления из Лондона в том году[4][7]. Боевики ИРА обстреливали британских солдат и снайперов Ольстера в Спрингмартине[2]. Особенно упорные бои велись на базе Хенри Таггарт близ Спрингмартина: за первые 14 часов по ней было выпущено более 400 пуль[2]. Обстрел вёлся не только из квартала Бэллимёрфи, но и даже с ближайших гор[2]. По данным журналиста Малаки О’Дохерти, битва шла между британскими солдатами и ирландскими националистами и на городском кладбище между Уайтрок-Роуд и Спрингфилд-Роуд[9].
В ту ночь были убиты ещё двое. Первым был 15-летний боевик ИРА Майкл Маги, получивший смертельное ранение в грудь около своего дома на Нью-Барнсли-Кресент; его даже не успели довести до Королевского госпиталя Виктории[8]. Те, кто вёз умирающего Маги, уверяли, что на них бросились обезумевшие гибелью капрала Бакли британские солдаты и пытались избить[8]. По данным свидетельства о смерти, Маги был застрелен британскими солдатами, однако в официальном заявлении руководства Белфаста его смерть расценивается как несчастный случай[8]. Вторым погибшим был 32-летний гражданский, католик Роберт Макмаллэн, застреленный в Нью-Бэрнсли-Парк около своего дома. По свидетельствам, в 8 часов вечера в той зоне был слышен мощный огонь, а затем прозвучал одиночный выстрел, который и уложил Макмаллэна. Убийц так и не нашли, но предполагается, что его застрелили британцы с базы Хенри Таггарт[8].
Королевская полиция Ольстера арестовала двух членов Ольстерских добровольческих сил, Тревора Кинга и Уильяма Грэма. В доме на Блэкмаунтин-Пасс они пытались починить винтовку, которую заклинило при стрельбе. Во время обыска полиция изъяла три автоматические винтовки Steyr AUG, боеприпасы и сигнальные ракеты[10].
14 мая
Стычки между всеми тремя сторонами не прекращались на следующий день. По данным книги UVF (1997), британцы захватили первый этаж заброшенной многоэтажки, где скрывались снайперы Ольстера. Британцы и ольстерцы стали стрелять по Бэллимёрфи, даже не подозревая о присутствии друг друга в здании[7], однако, по свидетельствам одного снайпера, стычка всё-таки произошла между воюющими сторонами: один из боевиков ОДС был схвачен британцами, пытаясь спрятать оружие в мусорной корзине, а его соратник заявил, что в корзине лежит не оружие, а мусор[10]. По дому было сделано множество выстрелов, насчитано более 400 следов попаданий пуль[7].
В Спрингмартине был застрелен 17-летний Джон Педлоу, его друг был ранен[11]. Согласно книге «Потерянные жизни» (англ. Lost Lives), в обоих стреляли солдаты. Выживший друг утверждал, что до обоих донеслись звуки выстрелов, когда те шли из магазина домой. Звуки доносились с блокпоста Таггарт, а выстрелы были направлены в сторону Блэк-Маунтэйн[12]. Однако по словам Малкольма Саттона, Педлоу был убит боевиками ИРА[5]. На месте преступления была обнаружена пуля калибра .303, которая могла срикошетить. Педлоу был похоронен с лоялистскими почестями, а полиция сама заявила, что тот не был связан с какими-либо преступными группировками[12]. От рук снайперов Ольстера спустя три часа погибла 13-летняя католичка, школьница Марта Кэмпбелл на Спрингхилл-Авеню[12]: один из свидетелей заявлял, что снайперы специально стреляли по детям, поскольку рядом не было кого-либо из посторонних. Гибель школьницы подтверждают и источники лоялистов[12].
Одним из руководителей Ольстерских добровольческих сил, согласно данным Джима Касака и Генри Макдональда, был Джим Ханна, будущий главнокомандующий ОДС[13]. Ханна рассказал журналисту Кевину Майерзу, что его самого и двух других ольстерских добровольцев защищал британский патруль: британцы помогли им добраться до Коррис-Тимбер-Ярд. Они были свидетелями того, как ольстерцы расстреляли в упор католика[14], и даже не попытались его арестовать, несмотря на приказы сверху[14]. Вскоре лоялисты установили баррикады на Шинклл-Роуд, преградив туда путь и объявив эту территорию «мёртвой зоной». Она была под контролем роты B, которой командовал Дэйви Фогель, бывший офицер британской армии[15].
См. также
- Хронология действий Временной Ирландской республиканской армии
- Хронология действий Ольстерских добровольческих сил
Напишите отзыв о статье "Битва при Спрингмартине"
Примечания
- ↑ Cusack, Jim & McDonald, Henry (1997). UVF. Poolbeg. p.101
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 McKittrick, David (1999). Lost Lives. Edinburgh: Mainstream Publications. p.183
- ↑ 1 2 3 4 McGuire, Maria. To Take Arms: My Year with the IRA Provisionals. Viking Press, 1973. p.126
- ↑ 1 2 3 The Troubles – a Chronology of the Northern Ireland conflict. Glenravel publications. Issue #13. May 1972. pp.43–44
- ↑ 1 2 [cain.ulst.ac.uk/sutton/chron/1972.html Sutton's Index of Deaths from the Conflict in Ireland: 1972], Conflict Archive on the Internet (CAIN)
- ↑ [cain.ulst.ac.uk/victims/memorials/static/photos/868.html Kelly's Bar Memorial Plaque], Conflict Archive on the Internet (CAIN)
- ↑ 1 2 3 4 5 Cusack, Jim & McDonald, Henry (1997). UVF. Poolbeg. pp.99–100
- ↑ 1 2 3 4 5 6 McKittrick, p.184
- ↑ Malachi O’Doherty, The Telling Year: Belfast 1972, Dublin: Gill and Macmillan, 2007, p. 142
- ↑ 1 2 Cusack & McDonald, p.100
- ↑ McKittrick, p.183
- ↑ 1 2 3 4 McKittrick, p.186
- ↑ Cusack & McDonald, p.152
- ↑ 1 2 Bruce, Steve. The Red Hand: Protestant Paramilitaries in Northern Ireland. Oxford University Press, 1992. p.210
- ↑ Wood, Ian S. (2006). Crimes of Loyalty: a History of the UDA. Edinburgh: Edinburgh University Press. p.8
Отрывок, характеризующий Битва при Спрингмартине
– Ах, мерзкие, – с отвращением сказал он.При свете искр Болховитинов увидел молодое лицо Щербинина со свечой и в переднем углу еще спящего человека. Это был Коновницын.
Когда сначала синим и потом красным пламенем загорелись серники о трут, Щербинин зажег сальную свечку, с подсвечника которой побежали обгладывавшие ее прусаки, и осмотрел вестника. Болховитинов был весь в грязи и, рукавом обтираясь, размазывал себе лицо.
– Да кто доносит? – сказал Щербинин, взяв конверт.
– Известие верное, – сказал Болховитинов. – И пленные, и казаки, и лазутчики – все единогласно показывают одно и то же.
– Нечего делать, надо будить, – сказал Щербинин, вставая и подходя к человеку в ночном колпаке, укрытому шинелью. – Петр Петрович! – проговорил он. Коновницын не шевелился. – В главный штаб! – проговорил он, улыбнувшись, зная, что эти слова наверное разбудят его. И действительно, голова в ночном колпаке поднялась тотчас же. На красивом, твердом лице Коновницына, с лихорадочно воспаленными щеками, на мгновение оставалось еще выражение далеких от настоящего положения мечтаний сна, но потом вдруг он вздрогнул: лицо его приняло обычно спокойное и твердое выражение.
– Ну, что такое? От кого? – неторопливо, но тотчас же спросил он, мигая от света. Слушая донесение офицера, Коновницын распечатал и прочел. Едва прочтя, он опустил ноги в шерстяных чулках на земляной пол и стал обуваться. Потом снял колпак и, причесав виски, надел фуражку.
– Ты скоро доехал? Пойдем к светлейшему.
Коновницын тотчас понял, что привезенное известие имело большую важность и что нельзя медлить. Хорошо ли, дурно ли это было, он не думал и не спрашивал себя. Его это не интересовало. На все дело войны он смотрел не умом, не рассуждением, а чем то другим. В душе его было глубокое, невысказанное убеждение, что все будет хорошо; но что этому верить не надо, и тем более не надо говорить этого, а надо делать только свое дело. И это свое дело он делал, отдавая ему все свои силы.
Петр Петрович Коновницын, так же как и Дохтуров, только как бы из приличия внесенный в список так называемых героев 12 го года – Барклаев, Раевских, Ермоловых, Платовых, Милорадовичей, так же как и Дохтуров, пользовался репутацией человека весьма ограниченных способностей и сведений, и, так же как и Дохтуров, Коновницын никогда не делал проектов сражений, но всегда находился там, где было труднее всего; спал всегда с раскрытой дверью с тех пор, как был назначен дежурным генералом, приказывая каждому посланному будить себя, всегда во время сраженья был под огнем, так что Кутузов упрекал его за то и боялся посылать, и был так же, как и Дохтуров, одной из тех незаметных шестерен, которые, не треща и не шумя, составляют самую существенную часть машины.
Выходя из избы в сырую, темную ночь, Коновницын нахмурился частью от головной усилившейся боли, частью от неприятной мысли, пришедшей ему в голову о том, как теперь взволнуется все это гнездо штабных, влиятельных людей при этом известии, в особенности Бенигсен, после Тарутина бывший на ножах с Кутузовым; как будут предлагать, спорить, приказывать, отменять. И это предчувствие неприятно ему было, хотя он и знал, что без этого нельзя.
Действительно, Толь, к которому он зашел сообщить новое известие, тотчас же стал излагать свои соображения генералу, жившему с ним, и Коновницын, молча и устало слушавший, напомнил ему, что надо идти к светлейшему.
Кутузов, как и все старые люди, мало спал по ночам. Он днем часто неожиданно задремывал; но ночью он, не раздеваясь, лежа на своей постели, большею частию не спал и думал.
Так он лежал и теперь на своей кровати, облокотив тяжелую, большую изуродованную голову на пухлую руку, и думал, открытым одним глазом присматриваясь к темноте.
С тех пор как Бенигсен, переписывавшийся с государем и имевший более всех силы в штабе, избегал его, Кутузов был спокойнее в том отношении, что его с войсками не заставят опять участвовать в бесполезных наступательных действиях. Урок Тарутинского сражения и кануна его, болезненно памятный Кутузову, тоже должен был подействовать, думал он.
«Они должны понять, что мы только можем проиграть, действуя наступательно. Терпение и время, вот мои воины богатыри!» – думал Кутузов. Он знал, что не надо срывать яблоко, пока оно зелено. Оно само упадет, когда будет зрело, а сорвешь зелено, испортишь яблоко и дерево, и сам оскомину набьешь. Он, как опытный охотник, знал, что зверь ранен, ранен так, как только могла ранить вся русская сила, но смертельно или нет, это был еще не разъясненный вопрос. Теперь, по присылкам Лористона и Бертелеми и по донесениям партизанов, Кутузов почти знал, что он ранен смертельно. Но нужны были еще доказательства, надо было ждать.
«Им хочется бежать посмотреть, как они его убили. Подождите, увидите. Все маневры, все наступления! – думал он. – К чему? Все отличиться. Точно что то веселое есть в том, чтобы драться. Они точно дети, от которых не добьешься толку, как было дело, оттого что все хотят доказать, как они умеют драться. Да не в том теперь дело.
И какие искусные маневры предлагают мне все эти! Им кажется, что, когда они выдумали две три случайности (он вспомнил об общем плане из Петербурга), они выдумали их все. А им всем нет числа!»
Неразрешенный вопрос о том, смертельна или не смертельна ли была рана, нанесенная в Бородине, уже целый месяц висел над головой Кутузова. С одной стороны, французы заняли Москву. С другой стороны, несомненно всем существом своим Кутузов чувствовал, что тот страшный удар, в котором он вместе со всеми русскими людьми напряг все свои силы, должен был быть смертелен. Но во всяком случае нужны были доказательства, и он ждал их уже месяц, и чем дальше проходило время, тем нетерпеливее он становился. Лежа на своей постели в свои бессонные ночи, он делал то самое, что делала эта молодежь генералов, то самое, за что он упрекал их. Он придумывал все возможные случайности, в которых выразится эта верная, уже свершившаяся погибель Наполеона. Он придумывал эти случайности так же, как и молодежь, но только с той разницей, что он ничего не основывал на этих предположениях и что он видел их не две и три, а тысячи. Чем дальше он думал, тем больше их представлялось. Он придумывал всякого рода движения наполеоновской армии, всей или частей ее – к Петербургу, на него, в обход его, придумывал (чего он больше всего боялся) и ту случайность, что Наполеон станет бороться против него его же оружием, что он останется в Москве, выжидая его. Кутузов придумывал даже движение наполеоновской армии назад на Медынь и Юхнов, но одного, чего он не мог предвидеть, это того, что совершилось, того безумного, судорожного метания войска Наполеона в продолжение первых одиннадцати дней его выступления из Москвы, – метания, которое сделало возможным то, о чем все таки не смел еще тогда думать Кутузов: совершенное истребление французов. Донесения Дорохова о дивизии Брусье, известия от партизанов о бедствиях армии Наполеона, слухи о сборах к выступлению из Москвы – все подтверждало предположение, что французская армия разбита и сбирается бежать; но это были только предположения, казавшиеся важными для молодежи, но не для Кутузова. Он с своей шестидесятилетней опытностью знал, какой вес надо приписывать слухам, знал, как способны люди, желающие чего нибудь, группировать все известия так, что они как будто подтверждают желаемое, и знал, как в этом случае охотно упускают все противоречащее. И чем больше желал этого Кутузов, тем меньше он позволял себе этому верить. Вопрос этот занимал все его душевные силы. Все остальное было для него только привычным исполнением жизни. Таким привычным исполнением и подчинением жизни были его разговоры с штабными, письма к m me Stael, которые он писал из Тарутина, чтение романов, раздачи наград, переписка с Петербургом и т. п. Но погибель французов, предвиденная им одним, было его душевное, единственное желание.
В ночь 11 го октября он лежал, облокотившись на руку, и думал об этом.
В соседней комнате зашевелилось, и послышались шаги Толя, Коновницына и Болховитинова.
– Эй, кто там? Войдите, войди! Что новенького? – окликнул их фельдмаршал.
Пока лакей зажигал свечу, Толь рассказывал содержание известий.
– Кто привез? – спросил Кутузов с лицом, поразившим Толя, когда загорелась свеча, своей холодной строгостью.
– Не может быть сомнения, ваша светлость.
– Позови, позови его сюда!
Кутузов сидел, спустив одну ногу с кровати и навалившись большим животом на другую, согнутую ногу. Он щурил свой зрячий глаз, чтобы лучше рассмотреть посланного, как будто в его чертах он хотел прочесть то, что занимало его.
– Скажи, скажи, дружок, – сказал он Болховитинову своим тихим, старческим голосом, закрывая распахнувшуюся на груди рубашку. – Подойди, подойди поближе. Какие ты привез мне весточки? А? Наполеон из Москвы ушел? Воистину так? А?
Болховитинов подробно доносил сначала все то, что ему было приказано.
– Говори, говори скорее, не томи душу, – перебил его Кутузов.
Болховитинов рассказал все и замолчал, ожидая приказания. Толь начал было говорить что то, но Кутузов перебил его. Он хотел сказать что то, но вдруг лицо его сщурилось, сморщилось; он, махнув рукой на Толя, повернулся в противную сторону, к красному углу избы, черневшему от образов.
– Господи, создатель мой! Внял ты молитве нашей… – дрожащим голосом сказал он, сложив руки. – Спасена Россия. Благодарю тебя, господи! – И он заплакал.
Со времени этого известия и до конца кампании вся деятельность Кутузова заключается только в том, чтобы властью, хитростью, просьбами удерживать свои войска от бесполезных наступлений, маневров и столкновений с гибнущим врагом. Дохтуров идет к Малоярославцу, но Кутузов медлит со всей армией и отдает приказания об очищении Калуги, отступление за которую представляется ему весьма возможным.
Кутузов везде отступает, но неприятель, не дожидаясь его отступления, бежит назад, в противную сторону.
Историки Наполеона описывают нам искусный маневр его на Тарутино и Малоярославец и делают предположения о том, что бы было, если бы Наполеон успел проникнуть в богатые полуденные губернии.
Но не говоря о том, что ничто не мешало Наполеону идти в эти полуденные губернии (так как русская армия давала ему дорогу), историки забывают то, что армия Наполеона не могла быть спасена ничем, потому что она в самой себе несла уже тогда неизбежные условия гибели. Почему эта армия, нашедшая обильное продовольствие в Москве и не могшая удержать его, а стоптавшая его под ногами, эта армия, которая, придя в Смоленск, не разбирала продовольствия, а грабила его, почему эта армия могла бы поправиться в Калужской губернии, населенной теми же русскими, как и в Москве, и с тем же свойством огня сжигать то, что зажигают?
