Культура Испании

Культура Испании — одна из наиболее древних и самобытных европейских культур, сформировавшаяся под влиянием многочисленных факторов. Древнейшие культурные памятники Испании — многочисленные пещерные росписи и наскальные рисунки в окрестностях Аресат-дель-Маэстрата, относящиеся к эпохе каменного века. Дошедшие до нас памятники кельто-иберийской эры хранят следы многообразного влияния кельтской и греческой культуры. Свой вклад в формирование культуры Испании внесли древние римляне, период мусульманского господства (VII—XV века) также оставил заметный след, особенно в лексике испанского языка. После Реконкисты Испания стала страной, исповедующей католицизм, что также сыграло роль в становлении национальной культуры. Таким образом, культура Испании представляет собой уникальный сплав европейских и средиземноморских культур, став по сути дела, огромным музеем под открытым небом. Испания занимает третье место по числу объектов всемирного наследия ЮНЕСКО в мире, в общей сложности 44.

Литература

До XII века в Испании фактически существовали две литературы: испано-арабская и испано-еврейская, с выдающимися классиками послебиблейской литературы. Собственно испанская литература, то есть созданная и написанная на кастильском наречии, восходит к XII веку. Время, к которому относятся первые сохранившиеся литературные памятники Испании, совпадает с начальным периодом реконкисты.

В истории испанской литературы выделяется четыре крупных периода:

• период зарождения;
• период расцвета — эпоха Сервантеса, Лопе де Вега, Кальдерона, Аларкона;
• период упадка и подражания.
• период возрождения, обещающий обновление и вторичный расцвет испанской литературы.

Литература Испании периода зарождения (XII—XV века)

Самое древнее произведение испанской литературы — «Песнь о моём Сиде» («El cantar de mío Cid»), в которой воспевается великий национальный герой Родриго Диас де Бивар, известный в истории под арабским прозвищем «Сид». Эта поэма неизвестного автора была написана не позднее 1200 года. Типичные жанры этого периода — исторические романсы, исторические хроники, придворная литература, рыцарские романы. Политические, военные, религиозные и литературные связи Испании и Италии, активизировавшиеся во второй половине 15-го века, способствовали увеличению культурного обмена между обеими странами, в рамках которого в Италии начали переводить и публиковать работы испанских литераторов, а в Испании — итальянских. Пребывание на папской должности двух валенсийцев, Каликста III и Александра VI, ещё сильнее упрочило отношения Кастилии, Арагона и Каталонии с Римом.

Литература Испании в XX веке

На рубеже XIX—XX веков интеллектуальная и литературная жизнь Испании претерпевает серьёзные перемены, что было связано с определенным спадом в экономике и культуре.

После Первой мировой войны испанский модернизм вступил в период так называемого ультрамодернизма, состоящего из различных течений, в том числе «ультраизма», представители которого резко порывали с прежней литературной традицией, и сюрреализм, связанный с дадаизмом, философией Гегеля и теорией Фрейда о бессознательном.

Поэт Рафаэль Альберти (1902—1999) сначала интересовался сюрреализмом, однако потом отошёл от модернистских направлений, обратившись к традиции испанской классической поэзии и к формам народной поэзии — «Куплеты Хуана Пекаря» (1953). (В 1985 Альберти получил национальную премию имени Сервантеса). Классическим традициям испанской поэзии благоволил и Мигель Эрнандес (1911—1939), который в период войны с фашизмом стал революционным поэтом и героем антифашистского движения. Среди прочих стихотворных форм широко использовал народную форму романса (сборник «Всеобщий романсеро гражданской войны»). Висенте Алейксандре (1898—1984), оставшись в Испании после поражения республики, организовал кружок молодых поэтов, оппозиционных франкистскому режиму. Первая книга его стихов «Пространство» (1928) наметила главную тему его творчества — разочарование в окружающей действительности, обращение к природе. Поэт и критик Луис Сернуда (1904—1963) выпускал сборники сюрреалистических стихов («Реальность и желание», 1936), а Хорхе Гильена (1893—1984) писал стихи, насыщенные сложными метафорами и причудливыми образами.

Поэт Федерико Гарсиа Лорка(1899—1936) стал единственным в истории испанской литературы XX века автором, который попытался возродить традиции испанского классического театра. Пьесы Лорки условно делят на три группы: пьесы, в той или иной степени связанные с романтизмом 19 в. («Мариана Пинеда», 1927 и др.); фарсы («Чудесная башмачница» и др.); драмы из народной жизни с трагическим финалом («Кровавая свадьба», «Дом Бернарды Альбы» и др.). В сборниках «Первые песни» (1922) и «Песни» (1921—1924) Лорка находит свой стиль, основанный на сочетании принципов модернистской поэзии с народным творчеством. Его самый знаменитый сборник -«Цыганский романсеро» (1928). Видное место в западноевропейской философии и литературе занимает Хосе Ортега-и-Гассет (1883—1955), взгляды которого наиболее полно выражены в книгах «Испания с переломанным хребтом» (1921) и «Восстание масс» (1930). Проблемам творчества посвящены его работы «Дегуманизация искусства» и «Мысли о романе».

После разгрома республики и установления в 1939 диктатуры Франко большинство писателей Испании оказалось в эмиграции. Франкистской цензурой были запрещены не только многие современные литераторы, но и Декарт, Дидро, Руссо. В испанской литературе появляется направление под названием «тремендизм» (от слова tremendo — ужас), своего рода разновидность натурализма. Одним из основоположников тремендизма считается Камило Хосе Села (1916—2002), лауреат Нобелевской премии по литературе 1989 года. Другая представительница «тремендизма» — Лафорет (р. 1921), удостоенная в 1944 крупнейшей в Испании литературной премии Надаль за роман «Ничто» (1945), в котором экзистенциализм также соседствует с реализмом.

После Второй мировой войны на литературную сцену выступило новое поколение испанских писателей. Ана Мария Матуте (р.1926) проблемы антифашистской борьбы трактует в духе модернистской философии. Её романы, например, «Семья Авелей» (1954), «Мёртвые сыновья» (1959), довольно пессимистичны. Макс Ауб (1903—1972), чей стиль сочетает элементы реализма и фантазии, на материале испанской гражданской войны и её последствий создал трилогию «Закрытое поле» (1943), «Кровавое поле» (1945), и «Открытое поле» (1951).

Мигель Делибес (1920−2010) — один из самых известных испанских писателей XX века. Мир его романов — жестокий и безнадёжный. Уже первый его роман «Кипарис бросает длинную тень» (1948) получил премию Надаль. Затем последовал ряд произведений, в основе которых лежит противопоставление природы и цивилизации, а также непростое положение человека в современном мире, будь он горожанином или деревенским жителем. Творчество Хуана Антонио Сунсунеги-и-Лоредо (1901—1981) тесно связано с традицией испанского романа XIX века, в том числе с «костумбристской» литературой, в то же время явственно обнаруживая модернистское начало.

Творчество Долорес Медио (р. 1920) во многом перекликается с Сунсунеги, особенно в романе «Государственный служащий» (1920), где мысль, что только иллюзия может скрасить человеку жизнь, оказывается спасительной.

Испанских писателей волнует проблема пробуждения чувств в современном человеке (Альфонсо Гроссо), тема молодежи, а пессимистический настрой продолжает окрашивать сочинения многих авторов в довольно мрачные тона (например, Хулио Льямасарес, (р. 1955), романы «Волчья луна», 1986 и «Жёлтый дождь», 1988).

В детективном жанре работал Мануэль Васкес Монтальбан (1939 −2003), используя детективные сюжеты для разработки социальных и политических проблем («Одиночество менеджера», 1983, «Южные моря», 1984, и др.).

Драматург Александро Касон (1903—1965) в своем творчестве как бы перекидывает мост от драм Лорки к современным пьесам, а мотив «Жизнь есть сон» Кальдерона проходит красной нитью сквозь все его работы. Антонио Буэро Вальехо (1916 −2000) по-своему продолжает тему иллюзии и реальности в пьесах о современности, а также на исторические и мифологические темы. За пьесу «История одной лестницы» (1949) он получил премию Лопе де Вега. Альфонсо Састре (р. 1926), развивает в своих произведениях мотивы экзистенциализма и заявляет о себе, как о приверженце авангардизма. В 1950 вместе с режиссёром Хосе Мария де Кинто он создал «Театр социальной агитации» и в особом манифесте требовал нового формата театра — агитационного, социального, пропагандистского.

На русский язык испанские авторы переводились на протяжении всего XX века в достаточно большом объёме. В СССР были изданы не только все испанские классики и крупнейшие авторы первой половины XX века, но и переведены почти все значительные испанские писатели второй половины XX века: лауреат Нобелевской премии по литературе 1989 Камило Хосе Села, Мигель Делибес, Хуан Гойтисоло, Луис Гойтисоло, Ана Мариа Матуте, Хуан Бенет, Кармен Лафорет, Долорес Медио, Мерседес Родорера, Эдуардо Мендоса, Хорхе Семпрун, Франсиско Гарсиа Павон, Васкес Монтальбан, Франсиско Айала, Франсиско Умбраль, Карлос Рохас, Антонио Буэро Вальехо, Антонио Гала, Лауро Ольмо, Хосе Алонсо Мильан, Анхель Гонсалес и другие.

В начале 1975 года на базе Союза писателей СССР была создана Смешанная советско-испанская комиссия по литературным связям, которая организовывала ежегодные встречи литераторов обеих стран попеременно в Испании и в Советском Союзе. В период «перестройки» и последовавшего за ним распада СССР интерес к переводной испанской литературе в России несколько спал и стал избирательным. В последние годы на русский язык переводятся Долорес Медио, Хуана де ла Крус, Лаура Эскивель — её книга «Шоколад на крутом кипятке» весьма популярна у поклонников «магического реализма», характерного для латиноамериканской литературы. Повесть «Слабость большевика» Лоренсо Сильвы, одного из наиболее признанных в Испании молодых авторов, впервые за пределами его родины была переведена именно в России, после чего её стали переводить на другие языки. Испанская литература продолжает отличаться своей изысканностью и элитарностью, аристократичностью и рафинированносттью. В России, как и во всем мире, пользуются большой популярностью остросюжетные романы Артуро Переса-Реверте. В 1999 по его книге «Клуб Дюма» был снят мистический триллер «Девятые врата». (режиссёр Роман Полански, в ролях Джонни Депп, Лена Олин, Джеймс Руссо).

Такое направление, как фантастика, в современной испанской литературе развито слабо. В числе наиболее известных испанских фантастов — философ и журналист Х. Х. Муньос Ренхель (р. 1974), чьи произведения переведены на английский и русский языки.

В 2003 в России открыт филиал Института Сервантеса, задачей которого, подобно Институту Гёте в Германии, является развитие культурных связей между Испанией и Россией.

Кинематография

Первый кинопоказ в Испании состоялся 5 мая 1895 года в Барселоне. Фильмы братьев Люмьер были показаны в мае в Мадриде и в декабре в Барселоне. Первыми испанскими фильмами считаются «Выход двенадцатичасовой мессы из церкви Пилар Сарагосской» (Salida de la misa de doce de la Iglesia del Pilar de Zaragoza) Эдуардо Химено Пероманте, «Портовая площадь в Барселоне» (Plaza del puerto en Barcelona) Александра Промио и «Прибытие поезда из Теруэля в Сегорбе» (Llegada de un tren de Teruel a Segorbe) неизвестного автора (все — 1897).

В эпоху немого кино (1900-е—1920-е) центр кинопроизводства Испании располагался сначала в Барселоне, а к концу 1920-х переместился в Мадрид.

С установлением диктатуры Франко кинематография попала под жёсткий административный нажим. Стало обязательным озвучивание на кастильском наречии всех фильмов, демонстрирующихся в стране. В 1940-е—1950-е наиболее популярными режиссёрами стали Игнасио Ф. Икино, Рафаэль Хиль («Huella de luz», 1941), Хуан де Ордунья («Locura de amor», 1948), Артуро Роман, Хосе Луис Саэнс де Эредия («Raza», 1942 — по собственному сценарию Франко) и Эдгар Невильe. Также смог отличиться фильм «Fedra» (1956) режиссёра Мануэля Мур Оти.

В 1950-х в Испании начали проходить два важных кинематографических фестиваля. 21 сентября 1953 впервые состоялся Фестиваль Кино (El Festival de Cine) в Сан-Себастьяне, который с тех пор не прерывался ни на один год. А в 1956 прошла первая Неделя Международного Кино в Вальядолиде (Semana Internacional de Cine — SEMINCI).

В период франкистского режима многие испанские режиссёры эмигрировали из страны, некоторые из них возвращались ещё при жизни Франко. Например, Луис Буньюэль приезжал в Испанию, чтобы снять скандальную «Виридиану» (1961) и «Тристану» (1970), два из его лучших фильмов.

На протяжении послефранкистской эпохи каждое новое поколение испанских кинорежиссёров пересматривало предшествовавшую историю страны. Наиболее известными из них стали Хайме Чаварри, Басилио Мартин Патино, Виктор Эрисе, Хосе Луис Гарси, Мануэль Гутьеррес Арагон, Элой де ла Иглесия, Пилар Миро и Педро Олеа.

Также проявило себя так называемое «новое кино басков» («nuevo cine vasco») режиссёров Мончо Армендариса и Хуана Бахо Ульоа.

В число наиболее известных режиссёров, признанных мировой критикой в жанре фантастического кино вошёл постановщик Хауме Балагеро, постоянно получающий призы на престижных киносмотрах кинофантастики. На сегодняшний день фильмы испанского производства составляют только 10-20 % кинопроката Испании, что говорит о кризисе национального кино. Современное испанское кино зависит от эпизодических успехов и кассовых сборов так называемых «мадридских комедий» («comedia madrileña») Фернандо Коломо и Фернандо Труэбы, утончённых мелодрам Педро Альмодовара, чёрного юмора Алекса де ла Иглесии и грубоватого юмора Сантьяго Сегуры (Santiago Segura), а также работ Алехандро Аменабара до такой степени, что, по словам продюсера Хосе Антонио Фелеса (José Antonio Félez), в 2004 году «50 % сборов собрали 5 фильмов, а 8-10 фильмов дали 80 % всех сборов». В 1987 в Испании основана кинематографическая премия «Гойя», своего рода «противовес» «Оскару» для испанского кино.

См. также

• Искусство Испании
• Испанская готика
• Испанская живопись XVII века

Отрывок, характеризующий Культура Испании

– Вот глупости! – смеясь крикнула Наташа. – Ни об нем и ни о ком я не думаю и знать не хочу.
– Вот как! Так ты что же?
– Я? – переспросила Наташа, и счастливая улыбка осветила ее лицо. – Ты видел Duport'a?
– Нет.
– Знаменитого Дюпора, танцовщика не видал? Ну так ты не поймешь. Я вот что такое. – Наташа взяла, округлив руки, свою юбку, как танцуют, отбежала несколько шагов, перевернулась, сделала антраша, побила ножкой об ножку и, став на самые кончики носков, прошла несколько шагов.
– Ведь стою? ведь вот, – говорила она; но не удержалась на цыпочках. – Так вот я что такое! Никогда ни за кого не пойду замуж, а пойду в танцовщицы. Только никому не говори.
Ростов так громко и весело захохотал, что Денисову из своей комнаты стало завидно, и Наташа не могла удержаться, засмеялась с ним вместе. – Нет, ведь хорошо? – всё говорила она.
– Хорошо, за Бориса уже не хочешь выходить замуж?
Наташа вспыхнула. – Я не хочу ни за кого замуж итти. Я ему то же самое скажу, когда увижу.
– Вот как! – сказал Ростов.
– Ну, да, это всё пустяки, – продолжала болтать Наташа. – А что Денисов хороший? – спросила она.
– Хороший.
– Ну и прощай, одевайся. Он страшный, Денисов?
– Отчего страшный? – спросил Nicolas. – Нет. Васька славный.
– Ты его Васькой зовешь – странно. А, что он очень хорош?
– Очень хорош.
– Ну, приходи скорей чай пить. Все вместе.
И Наташа встала на цыпочках и прошлась из комнаты так, как делают танцовщицы, но улыбаясь так, как только улыбаются счастливые 15 летние девочки. Встретившись в гостиной с Соней, Ростов покраснел. Он не знал, как обойтись с ней. Вчера они поцеловались в первую минуту радости свидания, но нынче они чувствовали, что нельзя было этого сделать; он чувствовал, что все, и мать и сестры, смотрели на него вопросительно и от него ожидали, как он поведет себя с нею. Он поцеловал ее руку и назвал ее вы – Соня . Но глаза их, встретившись, сказали друг другу «ты» и нежно поцеловались. Она просила своим взглядом у него прощения за то, что в посольстве Наташи она смела напомнить ему о его обещании и благодарила его за его любовь. Он своим взглядом благодарил ее за предложение свободы и говорил, что так ли, иначе ли, он никогда не перестанет любить ее, потому что нельзя не любить ее.
– Как однако странно, – сказала Вера, выбрав общую минуту молчания, – что Соня с Николенькой теперь встретились на вы и как чужие. – Замечание Веры было справедливо, как и все ее замечания; но как и от большей части ее замечаний всем сделалось неловко, и не только Соня, Николай и Наташа, но и старая графиня, которая боялась этой любви сына к Соне, могущей лишить его блестящей партии, тоже покраснела, как девочка. Денисов, к удивлению Ростова, в новом мундире, напомаженный и надушенный, явился в гостиную таким же щеголем, каким он был в сражениях, и таким любезным с дамами и кавалерами, каким Ростов никак не ожидал его видеть.


Вернувшись в Москву из армии, Николай Ростов был принят домашними как лучший сын, герой и ненаглядный Николушка; родными – как милый, приятный и почтительный молодой человек; знакомыми – как красивый гусарский поручик, ловкий танцор и один из лучших женихов Москвы.
Знакомство у Ростовых была вся Москва; денег в нынешний год у старого графа было достаточно, потому что были перезаложены все имения, и потому Николушка, заведя своего собственного рысака и самые модные рейтузы, особенные, каких ни у кого еще в Москве не было, и сапоги, самые модные, с самыми острыми носками и маленькими серебряными шпорами, проводил время очень весело. Ростов, вернувшись домой, испытал приятное чувство после некоторого промежутка времени примеривания себя к старым условиям жизни. Ему казалось, что он очень возмужал и вырос. Отчаяние за невыдержанный из закона Божьего экзамен, занимание денег у Гаврилы на извозчика, тайные поцелуи с Соней, он про всё это вспоминал, как про ребячество, от которого он неизмеримо был далек теперь. Теперь он – гусарский поручик в серебряном ментике, с солдатским Георгием, готовит своего рысака на бег, вместе с известными охотниками, пожилыми, почтенными. У него знакомая дама на бульваре, к которой он ездит вечером. Он дирижировал мазурку на бале у Архаровых, разговаривал о войне с фельдмаршалом Каменским, бывал в английском клубе, и был на ты с одним сорокалетним полковником, с которым познакомил его Денисов.
Страсть его к государю несколько ослабела в Москве, так как он за это время не видал его. Но он часто рассказывал о государе, о своей любви к нему, давая чувствовать, что он еще не всё рассказывает, что что то еще есть в его чувстве к государю, что не может быть всем понятно; и от всей души разделял общее в то время в Москве чувство обожания к императору Александру Павловичу, которому в Москве в то время было дано наименование ангела во плоти.
В это короткое пребывание Ростова в Москве, до отъезда в армию, он не сблизился, а напротив разошелся с Соней. Она была очень хороша, мила, и, очевидно, страстно влюблена в него; но он был в той поре молодости, когда кажется так много дела, что некогда этим заниматься, и молодой человек боится связываться – дорожит своей свободой, которая ему нужна на многое другое. Когда он думал о Соне в это новое пребывание в Москве, он говорил себе: Э! еще много, много таких будет и есть там, где то, мне еще неизвестных. Еще успею, когда захочу, заняться и любовью, а теперь некогда. Кроме того, ему казалось что то унизительное для своего мужества в женском обществе. Он ездил на балы и в женское общество, притворяясь, что делал это против воли. Бега, английский клуб, кутеж с Денисовым, поездка туда – это было другое дело: это было прилично молодцу гусару.
В начале марта, старый граф Илья Андреич Ростов был озабочен устройством обеда в английском клубе для приема князя Багратиона.
Граф в халате ходил по зале, отдавая приказания клубному эконому и знаменитому Феоктисту, старшему повару английского клуба, о спарже, свежих огурцах, землянике, теленке и рыбе для обеда князя Багратиона. Граф, со дня основания клуба, был его членом и старшиною. Ему было поручено от клуба устройство торжества для Багратиона, потому что редко кто умел так на широкую руку, хлебосольно устроить пир, особенно потому, что редко кто умел и хотел приложить свои деньги, если они понадобятся на устройство пира. Повар и эконом клуба с веселыми лицами слушали приказания графа, потому что они знали, что ни при ком, как при нем, нельзя было лучше поживиться на обеде, который стоил несколько тысяч.
– Так смотри же, гребешков, гребешков в тортю положи, знаешь! – Холодных стало быть три?… – спрашивал повар. Граф задумался. – Нельзя меньше, три… майонез раз, – сказал он, загибая палец…
– Так прикажете стерлядей больших взять? – спросил эконом. – Что ж делать, возьми, коли не уступают. Да, батюшка ты мой, я было и забыл. Ведь надо еще другую антре на стол. Ах, отцы мои! – Он схватился за голову. – Да кто же мне цветы привезет?
– Митинька! А Митинька! Скачи ты, Митинька, в подмосковную, – обратился он к вошедшему на его зов управляющему, – скачи ты в подмосковную и вели ты сейчас нарядить барщину Максимке садовнику. Скажи, чтобы все оранжереи сюда волок, укутывал бы войлоками. Да чтобы мне двести горшков тут к пятнице были.
Отдав еще и еще разные приказания, он вышел было отдохнуть к графинюшке, но вспомнил еще нужное, вернулся сам, вернул повара и эконома и опять стал приказывать. В дверях послышалась легкая, мужская походка, бряцанье шпор, и красивый, румяный, с чернеющимися усиками, видимо отдохнувший и выхолившийся на спокойном житье в Москве, вошел молодой граф.
– Ах, братец мой! Голова кругом идет, – сказал старик, как бы стыдясь, улыбаясь перед сыном. – Хоть вот ты бы помог! Надо ведь еще песенников. Музыка у меня есть, да цыган что ли позвать? Ваша братия военные это любят.
– Право, папенька, я думаю, князь Багратион, когда готовился к Шенграбенскому сражению, меньше хлопотал, чем вы теперь, – сказал сын, улыбаясь.
Старый граф притворился рассерженным. – Да, ты толкуй, ты попробуй!
И граф обратился к повару, который с умным и почтенным лицом, наблюдательно и ласково поглядывал на отца и сына.
– Какова молодежь то, а, Феоктист? – сказал он, – смеется над нашим братом стариками.
– Что ж, ваше сиятельство, им бы только покушать хорошо, а как всё собрать да сервировать , это не их дело.
– Так, так, – закричал граф, и весело схватив сына за обе руки, закричал: – Так вот же что, попался ты мне! Возьми ты сейчас сани парные и ступай ты к Безухову, и скажи, что граф, мол, Илья Андреич прислали просить у вас земляники и ананасов свежих. Больше ни у кого не достанешь. Самого то нет, так ты зайди, княжнам скажи, и оттуда, вот что, поезжай ты на Разгуляй – Ипатка кучер знает – найди ты там Ильюшку цыгана, вот что у графа Орлова тогда плясал, помнишь, в белом казакине, и притащи ты его сюда, ко мне.
– И с цыганками его сюда привести? – спросил Николай смеясь. – Ну, ну!…
В это время неслышными шагами, с деловым, озабоченным и вместе христиански кротким видом, никогда не покидавшим ее, вошла в комнату Анна Михайловна. Несмотря на то, что каждый день Анна Михайловна заставала графа в халате, всякий раз он конфузился при ней и просил извинения за свой костюм.
– Ничего, граф, голубчик, – сказала она, кротко закрывая глаза. – А к Безухому я съезжу, – сказала она. – Пьер приехал, и теперь мы всё достанем, граф, из его оранжерей. Мне и нужно было видеть его. Он мне прислал письмо от Бориса. Слава Богу, Боря теперь при штабе.
Граф обрадовался, что Анна Михайловна брала одну часть его поручений, и велел ей заложить маленькую карету.
– Вы Безухову скажите, чтоб он приезжал. Я его запишу. Что он с женой? – спросил он.
Анна Михайловна завела глаза, и на лице ее выразилась глубокая скорбь…
– Ах, мой друг, он очень несчастлив, – сказала она. – Ежели правда, что мы слышали, это ужасно. И думали ли мы, когда так радовались его счастию! И такая высокая, небесная душа, этот молодой Безухов! Да, я от души жалею его и постараюсь дать ему утешение, которое от меня будет зависеть.
– Да что ж такое? – спросили оба Ростова, старший и младший.
Анна Михайловна глубоко вздохнула: – Долохов, Марьи Ивановны сын, – сказала она таинственным шопотом, – говорят, совсем компрометировал ее. Он его вывел, пригласил к себе в дом в Петербурге, и вот… Она сюда приехала, и этот сорви голова за ней, – сказала Анна Михайловна, желая выразить свое сочувствие Пьеру, но в невольных интонациях и полуулыбкою выказывая сочувствие сорви голове, как она назвала Долохова. – Говорят, сам Пьер совсем убит своим горем.
– Ну, всё таки скажите ему, чтоб он приезжал в клуб, – всё рассеется. Пир горой будет.
На другой день, 3 го марта, во 2 м часу по полудни, 250 человек членов Английского клуба и 50 человек гостей ожидали к обеду дорогого гостя и героя Австрийского похода, князя Багратиона. В первое время по получении известия об Аустерлицком сражении Москва пришла в недоумение. В то время русские так привыкли к победам, что, получив известие о поражении, одни просто не верили, другие искали объяснений такому странному событию в каких нибудь необыкновенных причинах. В Английском клубе, где собиралось всё, что было знатного, имеющего верные сведения и вес, в декабре месяце, когда стали приходить известия, ничего не говорили про войну и про последнее сражение, как будто все сговорились молчать о нем. Люди, дававшие направление разговорам, как то: граф Ростопчин, князь Юрий Владимирович Долгорукий, Валуев, гр. Марков, кн. Вяземский, не показывались в клубе, а собирались по домам, в своих интимных кружках, и москвичи, говорившие с чужих голосов (к которым принадлежал и Илья Андреич Ростов), оставались на короткое время без определенного суждения о деле войны и без руководителей. Москвичи чувствовали, что что то нехорошо и что обсуждать эти дурные вести трудно, и потому лучше молчать. Но через несколько времени, как присяжные выходят из совещательной комнаты, появились и тузы, дававшие мнение в клубе, и всё заговорило ясно и определенно. Были найдены причины тому неимоверному, неслыханному и невозможному событию, что русские были побиты, и все стало ясно, и во всех углах Москвы заговорили одно и то же. Причины эти были: измена австрийцев, дурное продовольствие войска, измена поляка Пшебышевского и француза Ланжерона, неспособность Кутузова, и (потихоньку говорили) молодость и неопытность государя, вверившегося дурным и ничтожным людям. Но войска, русские войска, говорили все, были необыкновенны и делали чудеса храбрости. Солдаты, офицеры, генералы – были герои. Но героем из героев был князь Багратион, прославившийся своим Шенграбенским делом и отступлением от Аустерлица, где он один провел свою колонну нерасстроенною и целый день отбивал вдвое сильнейшего неприятеля. Тому, что Багратион выбран был героем в Москве, содействовало и то, что он не имел связей в Москве, и был чужой. В лице его отдавалась должная честь боевому, простому, без связей и интриг, русскому солдату, еще связанному воспоминаниями Итальянского похода с именем Суворова. Кроме того в воздаянии ему таких почестей лучше всего показывалось нерасположение и неодобрение Кутузову.
– Ежели бы не было Багратиона, il faudrait l'inventer, [надо бы изобрести его.] – сказал шутник Шиншин, пародируя слова Вольтера. Про Кутузова никто не говорил, и некоторые шопотом бранили его, называя придворною вертушкой и старым сатиром. По всей Москве повторялись слова князя Долгорукова: «лепя, лепя и облепишься», утешавшегося в нашем поражении воспоминанием прежних побед, и повторялись слова Ростопчина про то, что французских солдат надо возбуждать к сражениям высокопарными фразами, что с Немцами надо логически рассуждать, убеждая их, что опаснее бежать, чем итти вперед; но что русских солдат надо только удерживать и просить: потише! Со всex сторон слышны были новые и новые рассказы об отдельных примерах мужества, оказанных нашими солдатами и офицерами при Аустерлице. Тот спас знамя, тот убил 5 ть французов, тот один заряжал 5 ть пушек. Говорили и про Берга, кто его не знал, что он, раненый в правую руку, взял шпагу в левую и пошел вперед. Про Болконского ничего не говорили, и только близко знавшие его жалели, что он рано умер, оставив беременную жену и чудака отца.


3 го марта во всех комнатах Английского клуба стоял стон разговаривающих голосов и, как пчелы на весеннем пролете, сновали взад и вперед, сидели, стояли, сходились и расходились, в мундирах, фраках и еще кое кто в пудре и кафтанах, члены и гости клуба. Пудренные, в чулках и башмаках ливрейные лакеи стояли у каждой двери и напряженно старались уловить каждое движение гостей и членов клуба, чтобы предложить свои услуги. Большинство присутствовавших были старые, почтенные люди с широкими, самоуверенными лицами, толстыми пальцами, твердыми движениями и голосами. Этого рода гости и члены сидели по известным, привычным местам и сходились в известных, привычных кружках. Малая часть присутствовавших состояла из случайных гостей – преимущественно молодежи, в числе которой были Денисов, Ростов и Долохов, который был опять семеновским офицером. На лицах молодежи, особенно военной, было выражение того чувства презрительной почтительности к старикам, которое как будто говорит старому поколению: уважать и почитать вас мы готовы, но помните, что всё таки за нами будущность.