Культура Исландии

Культу́ра Исла́ндии — культура исландцев — основного народа, населяющего Исландию, которая, восходя к традициям викингов, развивалась под влиянием языческой религии, а впоследствии — христианства, при этом не подвергаясь большим изменениям за последнее тысячелетие и сохранив свою самобытность. Причиной тому является не только и не столько отрезанность исландцев от остальных европейских народов, сколько главные национальные черты исландцев — этноцентризм и консерватизм. Однако географические факторы, такие как суровый субарктический климат, долгие полярные дни и ночи, скудность флоры и фауны и отрезанность от материковой Европы, и такие природные явления, как частые землетрясения, извержения вулканов, наводнения и снежные бури, тоже не могли не повлиять на культуру этого северного народа.

Исландский язык и литература

Исландский язык

В силу отделённости Исландии от материковой Европы язык исландцев сохранил сходство с древнескандинавским. Исландский народ соблюдает языковую чистоту, так что в языке практически отсутствуют заимствования — новые термины образуются с помощью словосложения и словообразования. В словарном составе исландского языка абсолютно преобладает исконная лексика. В силу пуристического характера исландской словесности и её ориентации на классическую древнеисландскую литературу, слова для новых лексических значений возникают в основном за счёт калькирования (см. калька). В литературном исландском языке почти нет международной терминологии, а новые термины калькируются, а не заимствуются в фонетической форме. В устной речи процент заимствований из датского и английского языков выше. Исландский язык является одним из богатейших в мире, не только из-за большого и богатого словаря, но и из-за огромного литературного наследия. В средние века использовалось руническое письмо, а в дальнейшем был создан исландский алфавит на латинской основе. В 1990-х годах началось движение за исландский язык без иностранных слов, а в начале XXI века появилась ультрапуристическая форма языка, который был назван высокий исландский (Háfrónska на исландском языке). Слово «frónska» является производным от «frón» — поэтического названия Исландии, которое было одним из имён Земли, фигурирующем в эпической прозе эдды. Хотя язык не имеет официального статуса, существует Центр высокого исландского языка, целью которого является не только замена заимствований неологизмами, но и пропагандирование нового языка.

Однако из вышесказанного не следует, что исландский язык совсем не изменился за последнее тысячелетие. Он изменился, но эти изменения не были спровоцированы влиянием других языков. В IX веке, когда началось заселение острова, скандинавские языки почти не отличались друг от друга. Автор «Первого грамматического трактата», произведения, написанного в Исландии в середине XII века, ещё называет свой язык датским (dönsk tunga); так назывался язык всех скандинавских народов до XII—XIII веков. В XIII—XIV веках язык исландцев и норвежцев назывался «северный язык» (norrœnt mál), а выражение «исландский язык» (íslenska) появилось только в XV веке.

В 1925 году в Исландии был издан специальный закон, запрещающий гражданам страны приобретать фамилии. Тем не менее у некоторых граждан страны, в основном у иммигрантов, имеется фамилия, а у большинства коренных исландцев есть только отчества, которые образуются путём прибавления к имени отца — либо son (сын), либо dóttir (дочь). Например, сына Йона Петурссона будут звать Арни Йонссон, а его дочь — Агнес Йонсдоттир. В телефонном справочнике всех пишут по первым именам, а набор исландских имён до недавнего времени был ограничен — никто не мог стать гражданином Исландии, если его имя не было исландским (см. Исландское имя). Этот закон был изменен в 90-е годы, и сейчас можно стать гражданином Исландии, не меняя имени.

Древняя и средневековая исландская литература

Истоки исландской литературы восходят к традициям древнескандинавского фольклора. До наших дней дошли десятки исландских саг, которые считаются одними из лучших образцов средневековой литературы Европы. Одни из самых известных саг — «Сага о Ньяле» и «Сага о Гисли», которые являются родовыми сагами — прозаическими произведениями, связанными с устной народной традицией. К родовым относятся также следующие саги: «Сага о йомсвикингах», «Сага об Инглингах», «Сага о потомках Кнута» и т. д. (см. Сага).

Королевские саги — рассказы из истории Норвегии до середины XIII века, лучшая из которых — «Хеймскрингла», написанная Снорри Стурлусоном в начале XIII века. В XIII—XIV веках были созданы саги древних времён, рассказывающие о людях, живших до X века. Перу Снорри Стурлусона принадлежит также «Эдда младшая», которая, наряду с «Эддой старшей», считается вершиной исландской средневековой литературы. «Эдда младшая», состоящая из четырёх частей, содержит большое количество цитат из древних поэм, основанных на сюжетах из германо-скандинавской мифологии. А «Эдда старшая», авторство которого приписывается ученому Сэмунду Мудрому, является сборником древнеисландских песен о богах и героях, написанным в начале XII века.

Кроме саг исландцы внесли ещё один вклад в мировую литературу — поэзия скальдов, самым известным из которых был Эгиль Скаллагримссон — сын одного из первопоселенцев Исландии, бесстрашно боровшийся с королями Норвегии Харальдом и Эйриком, чья жизнь описана в «Саге об Эгиле». Так говорил Скаллагримссон о поэзии скальдов:

Когда Харальд Прекрасноволосый был королём Норвегии, произошло заселение Исландии. У Харальда были скальды, и люди ещё помнят их стихи, а также стихи обо всех королях, которые потом правили Норвегией… Мы признаем за правду всё, что говорится в этих стихах о походах или битвах королей, ибо, хотя у скальдов в обычае всего больше хвалить того правителя, перед лицом которого они находятся, ни один скальд не осмелился бы приписать ему то, что, как всем известно, кто слушает, в том числе самому правителю, ложь и небылица. Эта было бы издевательством, а не похвалой.

В XIII—XIV веках развивалась христианская поэзия, которая уделяла большое место обычному человеку и его страданиям; вершины она достигла в середине XIV века в поэме Аусгримссона «Лилия». Ещё одним ярким представителем средневековой исландской литературы является Х. Пьетурссон, который написал прекрасное произведение христианской литературы — «Гимны о Страстях Господних».

В христианской Исландии основным литературным жанром наряду с религиозными сочинениями, являлись римы — танцевальные баллады, которые пришли из Франции через Данию и Норвегию и слились со старинными скальдическими формами, образовав новый жанр. Одна из первых рим восходит к XIV веку и сохранилась в «Книгe с Плоского острова», которая является самым большим средневековым исландским манускриптом.

А в XVII веке, когда обострялась борьба исландцев за независимость, исландская культура и в первую очередь литература получила новый толчок для развития. Творчество Э. Оулафссона способствовало пробуждению национального самосознания и подъёма исландской литературы после длинного застоя. Во время возрождения литературы Исландии, которое началось в XIX веке, в эпоху романтизма, тесно связанного с политической борьбой за независимость, передовых писателей сплотил журнал «Фьольнир» (1835—1839, 1844—1847), который успел выйти всего девять раз.

Хотя и писатели боролись за чистоту исландского языка и суверенитет Исландии, большинство из них не следовали вековым традициям исландской литературы. С. Брейдфьёрд и Х. Йоунссон были одними из тех, чьи произведения соответствовали всем традициям средневековой исландской литературы. В конце XIX века в Исландии начал развиваться реализм, представителями которого являются Г. Паульссон, И. Эйнарссон, Й. Сигурйоунссон, Т. Эрлингссон, Г. Стефанссон, Э. Бенедихтссон и многие другие.

Современная исландская литература

Огромную роль в современной исландской литературе сыграл лауреат Нобелевской премии Х. К. Лакснесс, который продолжил традиции реалистической литературы и написал известные романы «Салка Валка», «Свет мира», «Атомная станция» и другие. Кроме этого Лакснесс перевёл известный роман Хемингуэя «Прощай, оружие!». Нельзя переоценить вклад Халдора Лакснесса в исландско-советские, а в дальнейшем и в исландско-российские отношения, так как он был председателем Общества исландско-советской дружбы и написал о поездках в СССР книги «Путь на Восток» («I Austurvegi», 1933 год) и «Русская сказка» («Gerska oefintyrid», 1938 год). В США Лакснесс не пользовался большой популярностью из-за прокоммунистического настроения в его произведениях, в частности в романе «Атомная станция».

Языковед Элиас Вессен, член Шведской академии, в своей речи на церемонии награждения Нобелевской премией по литературе отдал должное богатому наследию исландской литературы и отметил:

Халльдоур Лакснесс вернул литературу к её истокам и обогатил исландский язык новыми художественными средствами для выражения современного содержания.

Одним из самых знаменитых писателей современности в Исландии является Хадльгримюр Хельгасон, который написал роман «101 Рейкьявик», опубликованный в 1996 году, по мотивам которого был снят фильм режиссёром Бальтазаром Кормакуром в 2000 году. Ещё один известный исландский писатель — Арнальд Индридасон, детективы которого широко известны за пределами Исландии. Немалый вклад в исландскую литературу внёс Тор Вильхельмссон. Его повесть «Быстро-быстро птица говорила» заинтересовала литературную критику, а роман «Раскалённый серый мох» был награждён Литературной премией Северного совета.

Архитектура и изобразительное искусство

Архитектура

Первые поселенцы острова строили дома из торфяных блоков с дерновой крышей (см. Исландские дерновые дома). Такие дома позволяли защищаться от частых морозов зимой и дождей летом. Такие дома представляли собой так называемые длинные дома (исл. langhús), которые были характерны для скандинавских народов. Длинные дома имели одну комнату, что позволяло держать весь дом теплым в течение зимы. Поздние виды таких домов имели несколько комнат, одна из которых отапливаемая баня — бадстова (исл. baðstofa).

В XVIII—XIX веках, когда население острова быстро росло, началось строительство каменных домов. В XIX веке сложился тип 2—3-этажного исландского дома из привозного леса, туфа, базальта, с обшивкой гофрированным железом.

В раннем Средневековье в Исландии была распространена резьба по дереву, которая носила черты как романской, так и норманнской культуры, традиционным плетёным узором украшались и серебряные чаши XII—XIII веков, и готические миниатюры XIV—XV веков, и алтарные шитые покрывала.

Традиции современной исландской архитектуры сложились после Второй мировой войны, когда Исландия стала независимой страной. Современная исландская архитектура включает в себя черты как средневековой исландской архитектуры, так и современной мировой архитектуры. В начале XXI века в Рейкьявике были построены первые небоскрёбы в Исландии — Смаураторг и Хёвдаторг. Самые известные архитекторы Исландии — Сигурдур Гудмундссон и Гудйоун Самуэльссон.

Главными жемчужинами исландской архитектуры являются Кафедральный собор Рейкьявика, Хатльгримскиркья, Свободная церковь Рейкьявика, Церковь Акюрейри, Перлан, Хёвди, Бессастадир и другие. В Исландии также развита скульптура. Эйнар Йоунссон (1874—1954) был первым и, пожалуй, единственным исландским скульптором, который известен за пределами Исландии. Его произведения можно увидеть на многих улицах и площадях не только Рейкьявика, но и других городов страны. Создан музей Эйнара Йоунссона, располагающий собранием оригиналов и копий его работ. Среди скульпторов XX века известны Сигурйоун Оулафссон (1908—1982) и Аусмундур Свейнссон (1893—1982). Последний работал как в фигуративной, так и абстрактной скульптуре. Главной темой его работ является отображение событий повседневной жизни и современных ему технических достижений, а также таинственный мир исландских саг (например, памятник Сэмунду Мудрому и дьявольскому тюленю возле здания Исландского университета в Рейкьявике). Ещё один исландский скульптор, Рикардур Йоунссон (1888—1972), прославился своими деревянными резными скульптурами и портретами.

Живопись

Усиление национально-освободительного движения в начале XIX века становится импульсом для развитии исландской живописи. Самым известным исландским художником является Тоурарин Торлаухссон (1867—1924), который писал исключительно пейзажи. Он был первым художником в Исландии, получившим государственный грант, а также был членом так называемого Комитета исландского флага, члены которого были назначены первым премьер-министром страны, Ханнесом Петурссоном. Другие известные исландские художники — Сигурдур Гудмундссон, Аусгримур Йоунссон, Гудмундур Торстейнссон, Кристин Йоунсдоуттир, Йоун Стефаунссон, Гердур Хельгадоттир, Эрро. Бо́льшая часть работ исландских художников выставлена в Национальной галерее Исландии, которая находится в Рейкьявике, а работы таких современных исландских художников, как Эрро, Эйнара Хауконарсона и других, можно увидеть даже в самых известных музеях мира.

Национальная одежда

Фьйóудбунингюринн (Þjóðbúningurinn) является собирательным названием для национальных костюмов исландцев, которые за прошедшие века претерпели много изменений, однако сегодня специальная комиссия следит за тем, чтобы в дальнейшем они не меняли свой вид.

Есть пять видов исландских национальных костюмов для женщин: киртиль (kyrtill), скьéйтбунингюр (skautbúningur), фáлдбунингюр (faldbúningur), пéйсуфет (peysuföt) и упплютур (upphlutur). Первые две были созданы известным исландским художником Сигурдом Гудмундссоном для разных церемоний, а последние три известны со Средневековья.

Национальный исландский костюм мужчин существует в трех вариантах, однако только один из них — Фьйоудбунингюр кадла (þjóðbúningur karla) является прямым наследником традиционной исландской одежды. Фьоудбунингюр кадла, который надевали мужчины Исландии в XVII—XIX веках, состоит из шерстяных штанов, жакета с пуговицами, который называется трейя, но может быть заменён пейсой.

В XX веке был создан новый стиль одежды и знаменитый на весь мир исландский свитер — лопапейса. Лопапейса возник в середине двадцатого века, когда импорт иностранных товаров вытеснил исландские народные товары, и чтобы использовать отечественную шерсть, был придуман исландский свитер. Скорее всего стиль заимствован из национальных костюмов гренландских женщин, но как свитер его носят и мужчины.

До относительно недавнего времени вязание было повальным увлечением и мужчин, и женщин. В сельской местности оно, впрочем, сохранилось до сих пор, и об этом шутят, что пастухи, перегоняя стада, не прекращают вязать ни на минуту, а фермерские жены не выпускают спиц из рук, даже исполняя свой супружеский долг.

Исполнительское искусство

Музыка

Народная исландская музыка, истоки которой восходят к глубокой древности, очень самобытная. После введения христианства в Исландии распространяется григорианский, а затем — протестантский хорал, но сохраняются традиции древней и средневековой народной исландской музыки. Основным жанром в средневековой исландской музыке наряду с церковным хоровым пением являются римы и викиваки — героические песни о жизни рыцарей. Песни поются без аккомпанемента, а это значит, что народная музыка исключительно вокальная, хотя крайне редко используется скрипка и некоторые другие инструменты. Гимн Исландии — Ó Guð vors lands (с исланд. — «Бог нашей страны»), написан в 1874 году. Автор слов — Маттиас Йохумссон, композитор — Свейнбьёрн Свейнбьёрнссон.

Профессиональная музыка зародилась в начале XIX века, во время обострения борьбы исландцев за независимость. В XX веке на исландскую музыку повлияла европейская музыка, хотя и влияние не было сильным, что позволило сохранить её самобытность. После Второй мировой войны, когда Исландия стала независимой страной, исландская культура, и в том числе музыка, стала развиваться очень быстро. В 1950 году был основан Исландский симфонический оркестр и открылся Национальный театр Исландии. В 1993 году в городе Акюрейри был создан второй в стране профессиональный оркестр — симфонический оркестр Северной Исландии.

В 1980—1990 годах в Исландии развивались новые музыкальные направления — джаз, рок-музыка, поп-музыка. Многие исландские певцы, музыканты стали известными не только у себя на родине, но и во всём мире. Бьорк, The Sugarcubes, Sigur Rós, Múm, Эмилианa Торрини, Seabear, Олоф Арналдс, Amiina, Árstíðir, Олафур Арналдс, Of Monsters and Men и другие имена известны не только в Исландии, но и за её пределами. Известнейшие композиторы Исландии — Герберт Аугустссон, Йоун Лейфс, Свейнбьёрн Свейнбьёрнссон, Хилмар Ёрн Хилмарссон и другие.

Исландия также является страной-участницей конкурса песни Евровидение с 1986 года. Самые удачные выступления этой страны на конкурсе были в 1999 году, когда от Исландии участвовала Сельма Бьорндоттир, и в 2009 году, когда от Исландии участвовала Йоханна Гвюдрун Йоунсдоттир. Обе певицы занимали второе место.

В Рейкьявике и других крупных городах часто проходят музыкальные фестивали, самые известные из которых джазовый фестиваль «Reykjavik Jazz Festival» и «Iceland Airwaves». Последний является самым большим индивидуальным концертом в Исландии, в котором участвуют 2500 певцов и музыкантов не только из Исландии, но и из других стран. На фестиваль приходят зрители со всех концов Исландии, а также туристы из других стран.

Драматический театр

Хотя элементы театрального искусства содержались уже в произведениях средневековой исландской литературы, однако первые профессиональные спектакли ставились только в начале XVIII века латинской школой в Скаульхольте, которая позже работала в Рейкьявике. В 1897 году в столице было создано Рейкьявикское театральное общество, которое стало первым толчком для развития театрального искусства. В первые годы работы общества ставились в основном пьесы исландских авторов — С. Пьетурссона, М. Йохумссона, И. Эйнарссона, Й. Сигурйонссона и других. Однако позже, когда Исландия стала суверенной страной, ставились пьесы Г. Ибсена, Б. Шоу, Н. В. Гоголя, А. П. Чехова и других. Позже общество было переименовано в Городской театр Рейкьявика, а в 1950 был организован Национальный театр, на сцене которого ставятся драматические и музыкальные спектакли. В репертуаре Национального театра время от времени появляются оперы, и ряд исландских оперных певцов и певиц пользуется большим успехом за границей. Среди них одна из самых известных — Сигрун Хьялмтисдоуттир. В 1980 году был создан Исландский оперный театр (Íslenska óperan), в котором каждый год ставятся 2—3 оперных представления. Исландский оперный театр является одним из немногих культурных объектов страны, которые получают субсидии из государственного бюджета. За пределами Рейкьявика большую роль играет Театральная компания Акюрейри, а также несколько любительских театральных трупп, которые дают представления по всей стране. Число таких любительских театральных групп равняется примерно 80-и, однако деятельность их всех координируется профессиональными театральными учреждениями.

В Исландии роль театра так высока, что три из четырёх жителей страны регулярно посещают спектакли, поставленные различными театрами, а одна из директоров Городского театра Рейкьявика, Вигдис Финнбогадоттир, была избрана президентом страны в 1980 году.

Кино

История исландского кино начинается в 1906 году, когда в этой стране Альфредом Линдом был снят первый документальный фильм, который длится всего три минуты. В том же году в Рейкьявике был открыт первый в стране кинотеатр. Все фильмы, снятые в начале XX века в Исландии, были фильмами зарубежного производства (чаще всего они снимались скандинавскими странами). Первый полнометражный исландский фильм — «Приключения Йоуна и Гвендара», снятый в 1923 году.

Исландская киноиндустрия очень развита, несмотря на ограниченный рынок, и это не только результат того, что в этой стране существуют налоговые льготы для производства фильмов, а ещё и того, что исландцы любят этот вид искусства. Каждый год в Исландии выходят несколько документальных и художественных фильмов. Самые известные режиссёры — Бальтазар Кормакур, который снял фильмы «Плохая кровь», «101 Рейкьявик», «Небольшое путешествие в рай», «Море»; Фридрик Тоур Фридрикссон, который снял фильмы «Сага о Ньяле», «Рок в Рейкьявике», «Дети природы», «Соколы»; Арни Олафур Асгейрссон и другие.

Самую большую роль в кинематографии Исландии сыграл Фридрик Тоур Фридрикссон. В конце 1970-х Фридрикссон не столько участвует в кинематографической жизни Рейкьявика, сколько сам её создаёт: запускает первый в Исландии киножурнал «Квикмюндбладид», становится его главным редактором и критиком, организовывает Рейкьявикский кинофестиваль (1978) и принимает на себя обязанности управляющего директора, открывает собственную кинокомпанию «Icelandic Film Corporation» и, спустя несколько лет, наконец-то переходит к творческой деятельности, начинает снимать кино.

Кинематография Исландии развивалась по нескольким этапам. До 1970-х годов снимались фильмы разных жанров, хотя и бо́льшая часть их не имела художественную ценность. В 1980-х годах развивалось историческое кино, снимались также документальные фильмы.

В 1984 году режиссёр Храфн Гуннлаугссон снял исторический фильм «Полёт ворона», а в 1988 году «Тень ворона», которая, не являясь непосредственным продолжением первого фильма, тем не менее является следующим в серии фильмов, снятых Храфном о викингах Исландии. В главной женской роли снялась сестра режиссёра Тинна Гуннлаугсдоттир. В дальнейшем режиссёр ещё не раз возвращался к теме средневековой Исландии и снял ещё несколько фильмов, среди которых особую популярность завоевал фильм «Белый викинг», снятый в 1991 году.

В 1990-х годах больше начали снимать романтические фильмы и драмы, а также документальные фильмы. В 1990-х годах самый большой успех из исландских фильмов имел снятый Фридриком Тоур Фридрикссоном в 1991 году фильм «Дети природы», который номинировался на премию «Оскар» в категории «Лучший иноязычный фильм» в 1992 году. Этот фильм также получил много наград, среди которых «Приз Скандинавского Киноинститута» в 1991 году, а по итогом X Скандинавского фестиваля «Дети природы» был признан лучшим скандинавским фильмом 1991—1993 годов.

Кроме художественных фильмов, в Исландии очень популярны также документальные фильмы и мультфильмы. Два документальных фильма, которые изменили исландскую кинематографию, — это «Рок в Рейкьявике», снятый в начале 1980-х Фридрикссоном, и «Heima», снятый в 2007 году. Оба фильма рассказывают о музыкантах Исландии, но в первом из них раскрыта тема рокa, а вторая снята о группе Сигур Рос, которая исполняет песни в стиле пост-рок.

В 2000-х годах появились первые качественные анимационные фильмы и развлекательные передачи. В 2006 году на экранах появился детская передача-сериал Лентяево, которая очень популярна на Западе. Передача была создана чемпионом Исландии по гимнастике Магнусом Шевингом, который одновременно является автором проекта, продюсером и актёром и в конце 2000-х годов завоевал популярность во всем мире. В 2011 году выйдет новый полнометражный комедийный компьютерный мультипликационный фильм «Тор — хроники Эдды».

Традиции и обычаи

Образ жизни

Стиль жизни и характер исландцев во многом обусловлен природой и климатом острова, а также историческим прошлым народа. Исландцы связаны с природой и считают себя частью её. Вот почему почти у всех исландцев есть большие внедорожники, на которых они часто ездят отдыхать в свои маленькие домики за городом. Исландцы любят путешествовать, но не заграницей, а у себя на родине; каждый год исландские семьи посещают исторические места и природные памятники Исландии.

Исландцы любят все виды искусства. Даже в маленьких городах можно увидеть музеи, галереи, театры и кинотеатры. Из расчёта на душу населения в среднем исландском городе в четыре раза больше кинотеатров, чем в аналогичном европейском. Исландцы обожают вечеринки. Будучи вынужденными в течение веков развлекаться долгими зимними вечерами коллективно, они и в наши дни не выносят одиночества.

Климат очень сильно влияет на стиль жизни исландцев. На острове люди в течение веков придумывали занятия, игры, которые помогают коротать длинные зимние ночи и разнообразить летние дни. Кроме семейных игр, есть множество видов состязаний, в которых участвуют все — и молодые, и старики. До недавнего времени вязание было настоящим национальным хобби и остаётся таким в маленьких хуторах, причём, вяжут как женщины, так и мужчины. Ещё одно распространённое хобби — коневодство. В Исландии есть даже особая порода лошадей — исландская лошадь. Её характерные черты — небольшой рост (до 144 см в холке), коренастость и грубоватость, большая голова, косматая плотная чёлка, длинные грива и хвост.

Как и во всех холодных странах, в Исландии пьют. И пьют много, несмотря на то, что алкоголь в этой стране стоит дорого. До того, как был отменен сухой закон в 1989 году, исландцы сами гнали алкоголь. Национальный исландский алкогольный напиток — картофельная водка, которая называется бреннивин.

В Исландии развиты все виды спорта, но особенно популярна народная исландская борьба — глима. Глима, существовавшая уже во времена викингов, сохранилась только в Исландии. Описания глимы имеются в нескольких исландских сагах, например, в «Саге о Греттис» и «Саге об Олаве Трюггвасоне». В Исландии популярны также такие виды спорта, как гандбол, шахматы, футбол, а также зимние виды спорта. Но особых успехов достигли исландцы в гандболе и шахматах. Мужская сборная Исландии по гандболу завоевала серебряную медаль на Летних Олимпийских играх 2008 года, которые проходили в Пекине. А исландские шахматисты, самые известные из которых — Фридрик Олафссон, Йоун Арнасон, Маргейр Петурссон, Хельги Олафссон, Гудмундур Сигурьонссон, и Йохан Хьяртарсон, неоднократно побеждали в разных турнирах.

Хотя исландцы считают себя потомками викингов, а общество этого древнего народа было патриархальным, чётко прослеживается одна из главных тенденций современной Исландии — феминизация общества. В начале 2010 года в Исландии запретили проведение стриптиз-шоу. Исландия стала первой европейской страной за исключением Ватикана, Андорры и нескольких других карликовых государств, где стриптиз запрещён законодательно. Гендерное равенство считается одной из главных черт этой страны. Исландки получили право голосовать на выборах одними из первых в Европе в 1915 году. При этом в стране не было массовых демонстраций суфражисток или дискуссий по этому поводу, как в других странах Европы (см. Женское избирательное право).

В Исландии с 2010 года разрешены однополые браки, и премьер-министр страны, Йоханна Сигурдардоттир, стала одной из первых граждан страны, заключивших брак с лицом того же пола. А вообще в Исландии отношение к гомосексуализму, как и во всех странах Скандинавии, толерантное.К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Религия и верования

В Исландии действует евангелистская лютеранская церковь, прихожанами которой являются 92,2 % жителей страны. В отличие от многих протестантских конфессий лютеране большое значению придавали и придают архитектуре, в результате большинство кирх если не архитектурные шедевры, то достопримечательности населённых пунктов, в которых они находятся. Часть зданий перешла к лютеранам от католиков (правда, далеко не всегда мирным путём), затем строились здания в стиле барокко, классицизма, а с конца XIX века очень активно — в стиле неоготики. В XX веке построено большое количество церквей в стиле модерн. В Исландии есть также небольшое количество католиков и православных (см. Религия в Исландии), а также мусульман (см. Ислам в Исландии).

С официальной религией мирно уживаются неугасающие языческие традиции. Всё большую популярность завоёвывает древняя скандинавская религия, известная как Асатру, причём не как новое веяние, а в качестве официально признаваемой религии. Возрождение Асатру произошло в 1970-х годах в среде овцеводов; эта религия основана на гармонии с природой и на могуществе природных сил, представленных в образе древних божеств.

Последователи Асатру считают главным долгом возродить религию своих предков. Их вера базируется, как и у прочих язычников, на обожествлении сил природы, восстановлении традиций и фольклора коренного населения своей страны. Скандинавская мифология является мистической основой Асатру. Согласно вероучению Асатру, люди наполнены божественной сущностью, которая находится вне сознания и выражается через богов и богинь. Так как боги являются родственниками людей, их принято почитать и славить. Верховный бог пантеона Асатру — Один, спутники которого — вороны Хугин и Мунин («думающий» и «помнящий») и волки Гери и Фреки («жадный» и «прожорливый»), его ездовое животное — восьминогий конь Слейпнир (Sleipnir, «скользящий»). В Вальхалле Одину и его дружине прислуживают валькирии — девы, определяющие судьбу воинов на поле битвы, выбирающие героев для Вальхаллы. Оружие Одина — копьё Гунгнир, которое никогда не пролетает мимо цели и поражает насмерть всякого, в кого попадает. Корабль Одина — Скидбладнир (Skíðblaðnir, «сложенный из тонких дощечек»), самый быстрый корабль мира, вмещающий любое количество воинов, который, однако, можно при надобности сложить и спрятать в карман. Скидбладнир был построен гномами Брок и Синдри. Сначала он принадлежал Локи, но потом был подарен богам в возмещение за кражу волос богини Сиф, жены Тора.

Исландцы также верят в существование мифических существ — троллей, эльфов и гномов. Однако эти существа отличаются от своих собратьев из других скандинавских стран. В отличие от норвежских, исландские тролли громадного роста и обитают в горах, а карлики живут под землёй и в скалах. Их также называют «хульдуфоулк» — что в переводе с исландского означает подземные жители или скрытые жители, мир которых — это зеркальное отражение мира людей, хотя они ни чем не отличаются от людей. Вера исландцев в сверхъестественное очень глубока, и доказательство тому многочисленные исландские сказки, в которых отобразилось всё богатство исландской культуры. В отличие от других стран Европы, в Средневековой Исландии не были забыты языческие мифы; наоборот — древние мифы и христианская религия были синкретизированы (См. Религиозный синкретизм).

Так писал Эйнар Оулав Свейнссон, исландский писатель, который собрал народные сказки:

Немало узнает об исландской культуре прошлых веков тот, кто углубится в исландские народные сказки, хотя бы он не прочёл ни одного исторического исследования об этом времени. Возможно, правда, что краски на картине, которую он получит, будут не совсем натуральные, суеверие окажется преувеличенным, и он увидит больше привидений и мертвецов, чем видели люди того времени. Но в большинстве народных сказок говорится о сверхъестественном, таковы их природа и тематика, и это должно отразиться на даваемой ими картине исландской культуры. Тем не менее картина эта широка и глубока.

В отличие от сказок других народов, исландские сказки, так называемые сказки-былички или сказки-бывальщины, претендуют на достоверность и рассказываются так, как будто рассказчик верит в их правдивость, и в древности действительно верили в достоверность фактов, изложенных в них. В сказках-быличках трафаретом служит не сюжет, а свойства того сказочного персонажа, о котором рассказывается. При чём в таких сказках доскональным образом описывается место и время действия, а также сообщаются имена действующих лиц, их происхождение, состав семьи и другие данные. Сверхъестественные существа, встречающиеся в исландских сказках-быличках, как правило, во всём похожи на людей, хотя их образы отличаются друг от друга, и все они встречаются только в исландской устной традиции. Из волшебных персонажей языческих мифов в исландских сказках можно встретить только великанов, которые называются tröll (см. тролль) — большие и сильные, но глупые, похожие на людей существа, живущие в пещерах и отличающиеся свирепостью и жадностью. Однако как и все персонажи исландских сказок тролли не являются абсолютно злыми или добрыми персонажами; в некоторых сказках описывается, как тролль становится навсегда верным другом, когда ему оказывают услугу. Тролли боятся дневного света, так как с наступлением дня они превращаются в скалы. Часто в исландских сказках рассказывается о троллях женского пола, или «скессах», свирепых и глупых, но чадолюбивых и мужелюбивых существах, которые похищают мужчин и делают из них троллей, если похищенному не удаётся убежать.

Есть множество исландских сказок, где главный персонаж — колдун. Это чаще всего священник, пастор, иногда даже епископ. Самый знаменитый из таких колдунов — это Сэмунд Мудрый — типичный добрый колдун. Существуют несколько десятков сказок, где главным персонажем является именно он. В некоторых сказках главными героями являются скрытые жители, которые часто контактируют с людьми. Например, они просят молока для ребёнка, или просят помощи роженице — она не может разрешиться, пока человеческая рука не ляжет на неё.

Праздники

Одним из главных праздников Исландии является Новый год. На празднике Нового Года исландцы жгут костры, поют и танцуют возле них. Перед Новым Годом исландцы празднуют самый главный традиционный праздник — Йоль. У этого праздника много названий. Его называют «Праздник костров», так как в этот день исландцы жгут большие костры в специальных местах; «Мать всех ночей», так как праздник посвящён дисам — богиням судьбы, «Треттаундинн», который переводится, как «тринадцатый день» (символизирует тринадцатый день после Рождества). Традиции Йоля близки традициям Рождества. В Йоль наряжают ёлку и кладут под ней подарки. Издавна в Исландии существует поверье, что в этот день надо обязательно надеть новую шерстяную одежду, иначе Йольский Кот придёт и отберёт праздничный обед, дорогие вещи или даже детей.

Ещё один зимний праздник — День святого Валентина. Хотя этот праздник христианский и церковный, но исландцы добавили в него национальный колорит. В Исландии День святого Валентина посвящается сыну Одина — Вали, тем не менее это праздник, как и повсюду в мире, имеет отношение к романтике любви. В Исландии существует забавный обычай: девушки в этот день вешают парням на шеи головешки, а те в ответ пытаются повесить на шеи девушек камушки. Смысл этого ритуала легче понять, если учесть, что для зажжения костра в День Вали обязательно нужно высечь искру ударом камня о камень.

Один из самых новых праздников — День пива. Его отмечают 1 марта — в этот день был принят закон о пиве, действующий в этой стране до 1989 года. Этим актом был отменен «сухой закон», действовавший в стране почти век. День пива празднуется в барах и ресторанах. Гулянки продолжаются до утра. Организуются концерты и специальный пивной фестиваль.

Лютеранская Пасха — один из самых, если не самый главный праздник для исландцев. В Пасху исландцы пекут пироги, делают шоколадные яйца. Единственной исландской традицией, связанной с Пасхой, можно считать поверье, что в Пасху солнце танцует, двигаясь в разные стороны, однако чтобы стать очевидцем этого зрелища, надо, чтобы дата Пасхи совпала с той датой, когда Иисус воскрес.

Сумардагуринн Фирсти — праздник первого дня лета празднуется с особым размахом. С этим днем связано очень много поверий, так как это языческий праздник. Например, считалось, что если в ночь на праздник случались заморозки, то это к лучшему. Это явление называлось «лето, примёрзшее к зиме». Также считалось, что слой сливок на молоке в новом году будет соответствовать слою льда, образовавшегося на воде в эту ночь. Так что если ночь была морозной, то и молоко было бы жирным.

21 июня исландцы отмечают мид-саммер — праздник середины лета. Этот праздник тоже является языческим и сохранился с времён, когда древние викинги делили год на две части — лето и зиму и праздновали середину лета и середину зимы. В этот день в современной Исландии организуется Фестиваль летнего солнцестояния. Есть множество традиций, связанных с этим днем. Например, исландцы считают, что самая короткая ночь в году обладает магической силой и может излечить от 19 различных болезней, поэтому проводят культовые мероприятия, связанные с этим поверьем.

Ветрнэтр — Праздник первого дня зимы или День зимы. В этот день исландцы жгут костры, проводят разные состязания. В современной Исландии в Ветрнэтр организуются множество фестивалей, самые знаменитые из которых — «Iceland Airwaves» и Фестиваль молодёжного искусства.

В декабре исландцы празднуют Католический день Святого Николая и Рождество Христово. В Исландии, как и во многих других странах, праздник Рождества Христова был введён для вытеснения дня зимнего солнцестояния, в который производились жертвоприношения. Хотя этот праздник христианский, однако есть очень много поверий, связанных с ним. Например, исландцы считают, что в этот день эльфы переезжают в другое место и те, кто хотели завладеть их богатством, стояли ночью на перекрёстках и ждали эльфов, чтобы торговаться с ними так долго, как это только возможно — пока не наступит рассвет и эльфы не растворятся в воздухе, оставив всё добро на земле.

Главнейшие государственные праздники — День независимости Исландии, который празднуется 1 декабря, День президента Исландии и День провозглашения Исландской Республики, который празднуется 17 июня.

Кухня

Несмотря на то, что природа Исландии скудная, исландская кухня отнюдь не однообразная, наоборот — очень богатая. Овощи и фрукты привозят в Исландию из других стран, а морковь, капусту, картофель, огурцы и помидоры выращивают на острове. Кухня в деревне консервативная, а в городах всё большую и большую популярность завоёвывает фастфуд. Однако и в городах есть рестораны, где подают традиционные исландские блюда. К традиционным блюдам относятся: сурмьйоулк (местное кислое молоко); тресковые щёки; квашеные тюленьи плавники; жареное мясо тупиков; бычьи яйца, мочёные в простокваше; яйца тупиков; тухлое мясо акулы (Хакарль) и т. д.. В Исландии очень популярен кофе. Есть даже праздник в честь этого напитка. Интересно, что в кафе нужно платить только за первую чашку кофе.

Литература

• Стеблин-Каменский М. И. Древнеисландский язык — 2-е изд. — М: Едиториал УРСС, 2002. — С 288. — ISBN 5-354-00039-4.
• Стеблин-Каменский М. И. История скандинавских языков. — М.-Л., 1953.
• Андрессон К. Современная исландская литература. 1918—1948. — М., 1957.
• Стеблин-Каменский М. И. Скандинавский эпос. Старшая Эдда. Младшая Эдда. Исландские саги. — М: АСТ, 2009. — С 858. — ISBN 978-5-17-054196-6.
• Стеблин-Каменский М. И. Древнескандинавская литература. — М., 1979.
• Литературная энциклопедия в 11 тт. — М.: 1929—1939.
• Стеблин-Каменский М. И. Культура Исландии. — Л: Наука, 1967. — С 183.

Ссылки

• [www.stranz.ru/str/52-isl/761-islk.html Всё о планете Земля. Культура Исландии]  (рус.).
• [www.las-flores.ru/iceland/information/iceland-kitchen.html Традиционная исландская кухня]  (рус.).
• [valhalla.ulver.com/f288/t4711.html icelandculture.ru]  (рус.).
• [norse.ulver.com/src/index.html Исландская литература]  (рус.).
• [www.calend.ru/holidays/iceland/ Статья об исландских праздниках]  (рус.).
• [norse.ulver.com/src/ Скандинавские саги]  (рус.).
• [feb-web.ru/feb/litenc/encyclop/ Литературная энциклопедия на сайте ФЭБ]  (рус.)

Отрывок, характеризующий Культура Исландии

Француз выставил грудь и сделал царский жест рукой.
– Vous m'avez sauve la vie. Vous etes Francais. Vous me demandez sa grace? Je vous l'accorde. Qu'on emmene cet homme, [Вы спасли мне жизнь. Вы француз. Вы хотите, чтоб я простил его? Я прощаю его. Увести этого человека,] – быстро и энергично проговорил французский офицер, взяв под руку произведенного им за спасение его жизни во французы Пьера, и пошел с ним в дом.
Солдаты, бывшие на дворе, услыхав выстрел, вошли в сени, спрашивая, что случилось, и изъявляя готовность наказать виновных; но офицер строго остановил их.
– On vous demandera quand on aura besoin de vous, [Когда будет нужно, вас позовут,] – сказал он. Солдаты вышли. Денщик, успевший между тем побывать в кухне, подошел к офицеру.
– Capitaine, ils ont de la soupe et du gigot de mouton dans la cuisine, – сказал он. – Faut il vous l'apporter? [Капитан у них в кухне есть суп и жареная баранина. Прикажете принести?]
– Oui, et le vin, [Да, и вино,] – сказал капитан.


Французский офицер вместе с Пьером вошли в дом. Пьер счел своим долгом опять уверить капитана, что он был не француз, и хотел уйти, но французский офицер и слышать не хотел об этом. Он был до такой степени учтив, любезен, добродушен и истинно благодарен за спасение своей жизни, что Пьер не имел духа отказать ему и присел вместе с ним в зале, в первой комнате, в которую они вошли. На утверждение Пьера, что он не француз, капитан, очевидно не понимая, как можно было отказываться от такого лестного звания, пожал плечами и сказал, что ежели он непременно хочет слыть за русского, то пускай это так будет, но что он, несмотря на то, все так же навеки связан с ним чувством благодарности за спасение жизни.
Ежели бы этот человек был одарен хоть сколько нибудь способностью понимать чувства других и догадывался бы об ощущениях Пьера, Пьер, вероятно, ушел бы от него; но оживленная непроницаемость этого человека ко всему тому, что не было он сам, победила Пьера.
– Francais ou prince russe incognito, [Француз или русский князь инкогнито,] – сказал француз, оглядев хотя и грязное, но тонкое белье Пьера и перстень на руке. – Je vous dois la vie je vous offre mon amitie. Un Francais n'oublie jamais ni une insulte ni un service. Je vous offre mon amitie. Je ne vous dis que ca. [Я обязан вам жизнью, и я предлагаю вам дружбу. Француз никогда не забывает ни оскорбления, ни услуги. Я предлагаю вам мою дружбу. Больше я ничего не говорю.]
В звуках голоса, в выражении лица, в жестах этого офицера было столько добродушия и благородства (во французском смысле), что Пьер, отвечая бессознательной улыбкой на улыбку француза, пожал протянутую руку.
– Capitaine Ramball du treizieme leger, decore pour l'affaire du Sept, [Капитан Рамбаль, тринадцатого легкого полка, кавалер Почетного легиона за дело седьмого сентября,] – отрекомендовался он с самодовольной, неудержимой улыбкой, которая морщила его губы под усами. – Voudrez vous bien me dire a present, a qui' j'ai l'honneur de parler aussi agreablement au lieu de rester a l'ambulance avec la balle de ce fou dans le corps. [Будете ли вы так добры сказать мне теперь, с кем я имею честь разговаривать так приятно, вместо того, чтобы быть на перевязочном пункте с пулей этого сумасшедшего в теле?]
Пьер отвечал, что не может сказать своего имени, и, покраснев, начал было, пытаясь выдумать имя, говорить о причинах, по которым он не может сказать этого, но француз поспешно перебил его.
– De grace, – сказал он. – Je comprends vos raisons, vous etes officier… officier superieur, peut etre. Vous avez porte les armes contre nous. Ce n'est pas mon affaire. Je vous dois la vie. Cela me suffit. Je suis tout a vous. Vous etes gentilhomme? [Полноте, пожалуйста. Я понимаю вас, вы офицер… штаб офицер, может быть. Вы служили против нас. Это не мое дело. Я обязан вам жизнью. Мне этого довольно, и я весь ваш. Вы дворянин?] – прибавил он с оттенком вопроса. Пьер наклонил голову. – Votre nom de bapteme, s'il vous plait? Je ne demande pas davantage. Monsieur Pierre, dites vous… Parfait. C'est tout ce que je desire savoir. [Ваше имя? я больше ничего не спрашиваю. Господин Пьер, вы сказали? Прекрасно. Это все, что мне нужно.]
Когда принесены были жареная баранина, яичница, самовар, водка и вино из русского погреба, которое с собой привезли французы, Рамбаль попросил Пьера принять участие в этом обеде и тотчас сам, жадно и быстро, как здоровый и голодный человек, принялся есть, быстро пережевывая своими сильными зубами, беспрестанно причмокивая и приговаривая excellent, exquis! [чудесно, превосходно!] Лицо его раскраснелось и покрылось потом. Пьер был голоден и с удовольствием принял участие в обеде. Морель, денщик, принес кастрюлю с теплой водой и поставил в нее бутылку красного вина. Кроме того, он принес бутылку с квасом, которую он для пробы взял в кухне. Напиток этот был уже известен французам и получил название. Они называли квас limonade de cochon (свиной лимонад), и Морель хвалил этот limonade de cochon, который он нашел в кухне. Но так как у капитана было вино, добытое при переходе через Москву, то он предоставил квас Морелю и взялся за бутылку бордо. Он завернул бутылку по горлышко в салфетку и налил себе и Пьеру вина. Утоленный голод и вино еще более оживили капитана, и он не переставая разговаривал во время обеда.
– Oui, mon cher monsieur Pierre, je vous dois une fiere chandelle de m'avoir sauve… de cet enrage… J'en ai assez, voyez vous, de balles dans le corps. En voila une (on показал на бок) a Wagram et de deux a Smolensk, – он показал шрам, который был на щеке. – Et cette jambe, comme vous voyez, qui ne veut pas marcher. C'est a la grande bataille du 7 a la Moskowa que j'ai recu ca. Sacre dieu, c'etait beau. Il fallait voir ca, c'etait un deluge de feu. Vous nous avez taille une rude besogne; vous pouvez vous en vanter, nom d'un petit bonhomme. Et, ma parole, malgre l'atoux que j'y ai gagne, je serais pret a recommencer. Je plains ceux qui n'ont pas vu ca. [Да, мой любезный господин Пьер, я обязан поставить за вас добрую свечку за то, что вы спасли меня от этого бешеного. С меня, видите ли, довольно тех пуль, которые у меня в теле. Вот одна под Ваграмом, другая под Смоленском. А эта нога, вы видите, которая не хочет двигаться. Это при большом сражении 7 го под Москвою. О! это было чудесно! Надо было видеть, это был потоп огня. Задали вы нам трудную работу, можете похвалиться. И ей богу, несмотря на этот козырь (он указал на крест), я был бы готов начать все снова. Жалею тех, которые не видали этого.]
– J'y ai ete, [Я был там,] – сказал Пьер.
– Bah, vraiment! Eh bien, tant mieux, – сказал француз. – Vous etes de fiers ennemis, tout de meme. La grande redoute a ete tenace, nom d'une pipe. Et vous nous l'avez fait cranement payer. J'y suis alle trois fois, tel que vous me voyez. Trois fois nous etions sur les canons et trois fois on nous a culbute et comme des capucins de cartes. Oh!! c'etait beau, monsieur Pierre. Vos grenadiers ont ete superbes, tonnerre de Dieu. Je les ai vu six fois de suite serrer les rangs, et marcher comme a une revue. Les beaux hommes! Notre roi de Naples, qui s'y connait a crie: bravo! Ah, ah! soldat comme nous autres! – сказал он, улыбаясь, поело минутного молчания. – Tant mieux, tant mieux, monsieur Pierre. Terribles en bataille… galants… – он подмигнул с улыбкой, – avec les belles, voila les Francais, monsieur Pierre, n'est ce pas? [Ба, в самом деле? Тем лучше. Вы лихие враги, надо признаться. Хорошо держался большой редут, черт возьми. И дорого же вы заставили нас поплатиться. Я там три раза был, как вы меня видите. Три раза мы были на пушках, три раза нас опрокидывали, как карточных солдатиков. Ваши гренадеры были великолепны, ей богу. Я видел, как их ряды шесть раз смыкались и как они выступали точно на парад. Чудный народ! Наш Неаполитанский король, который в этих делах собаку съел, кричал им: браво! – Га, га, так вы наш брат солдат! – Тем лучше, тем лучше, господин Пьер. Страшны в сражениях, любезны с красавицами, вот французы, господин Пьер. Не правда ли?]
До такой степени капитан был наивно и добродушно весел, и целен, и доволен собой, что Пьер чуть чуть сам не подмигнул, весело глядя на него. Вероятно, слово «galant» навело капитана на мысль о положении Москвы.
– A propos, dites, donc, est ce vrai que toutes les femmes ont quitte Moscou? Une drole d'idee! Qu'avaient elles a craindre? [Кстати, скажите, пожалуйста, правда ли, что все женщины уехали из Москвы? Странная мысль, чего они боялись?]
– Est ce que les dames francaises ne quitteraient pas Paris si les Russes y entraient? [Разве французские дамы не уехали бы из Парижа, если бы русские вошли в него?] – сказал Пьер.
– Ah, ah, ah!.. – Француз весело, сангвинически расхохотался, трепля по плечу Пьера. – Ah! elle est forte celle la, – проговорил он. – Paris? Mais Paris Paris… [Ха, ха, ха!.. А вот сказал штуку. Париж?.. Но Париж… Париж…]
– Paris la capitale du monde… [Париж – столица мира…] – сказал Пьер, доканчивая его речь.
Капитан посмотрел на Пьера. Он имел привычку в середине разговора остановиться и поглядеть пристально смеющимися, ласковыми глазами.
– Eh bien, si vous ne m'aviez pas dit que vous etes Russe, j'aurai parie que vous etes Parisien. Vous avez ce je ne sais, quoi, ce… [Ну, если б вы мне не сказали, что вы русский, я бы побился об заклад, что вы парижанин. В вас что то есть, эта…] – и, сказав этот комплимент, он опять молча посмотрел.
– J'ai ete a Paris, j'y ai passe des annees, [Я был в Париже, я провел там целые годы,] – сказал Пьер.
– Oh ca se voit bien. Paris!.. Un homme qui ne connait pas Paris, est un sauvage. Un Parisien, ca se sent a deux lieux. Paris, s'est Talma, la Duschenois, Potier, la Sorbonne, les boulevards, – и заметив, что заключение слабее предыдущего, он поспешно прибавил: – Il n'y a qu'un Paris au monde. Vous avez ete a Paris et vous etes reste Busse. Eh bien, je ne vous en estime pas moins. [О, это видно. Париж!.. Человек, который не знает Парижа, – дикарь. Парижанина узнаешь за две мили. Париж – это Тальма, Дюшенуа, Потье, Сорбонна, бульвары… Во всем мире один Париж. Вы были в Париже и остались русским. Ну что же, я вас за то не менее уважаю.]
Под влиянием выпитого вина и после дней, проведенных в уединении с своими мрачными мыслями, Пьер испытывал невольное удовольствие в разговоре с этим веселым и добродушным человеком.
– Pour en revenir a vos dames, on les dit bien belles. Quelle fichue idee d'aller s'enterrer dans les steppes, quand l'armee francaise est a Moscou. Quelle chance elles ont manque celles la. Vos moujiks c'est autre chose, mais voua autres gens civilises vous devriez nous connaitre mieux que ca. Nous avons pris Vienne, Berlin, Madrid, Naples, Rome, Varsovie, toutes les capitales du monde… On nous craint, mais on nous aime. Nous sommes bons a connaitre. Et puis l'Empereur! [Но воротимся к вашим дамам: говорят, что они очень красивы. Что за дурацкая мысль поехать зарыться в степи, когда французская армия в Москве! Они пропустили чудесный случай. Ваши мужики, я понимаю, но вы – люди образованные – должны бы были знать нас лучше этого. Мы брали Вену, Берлин, Мадрид, Неаполь, Рим, Варшаву, все столицы мира. Нас боятся, но нас любят. Не вредно знать нас поближе. И потом император…] – начал он, но Пьер перебил его.
– L'Empereur, – повторил Пьер, и лицо его вдруг привяло грустное и сконфуженное выражение. – Est ce que l'Empereur?.. [Император… Что император?..]
– L'Empereur? C'est la generosite, la clemence, la justice, l'ordre, le genie, voila l'Empereur! C'est moi, Ram ball, qui vous le dit. Tel que vous me voyez, j'etais son ennemi il y a encore huit ans. Mon pere a ete comte emigre… Mais il m'a vaincu, cet homme. Il m'a empoigne. Je n'ai pas pu resister au spectacle de grandeur et de gloire dont il couvrait la France. Quand j'ai compris ce qu'il voulait, quand j'ai vu qu'il nous faisait une litiere de lauriers, voyez vous, je me suis dit: voila un souverain, et je me suis donne a lui. Eh voila! Oh, oui, mon cher, c'est le plus grand homme des siecles passes et a venir. [Император? Это великодушие, милосердие, справедливость, порядок, гений – вот что такое император! Это я, Рамбаль, говорю вам. Таким, каким вы меня видите, я был его врагом тому назад восемь лет. Мой отец был граф и эмигрант. Но он победил меня, этот человек. Он завладел мною. Я не мог устоять перед зрелищем величия и славы, которым он покрывал Францию. Когда я понял, чего он хотел, когда я увидал, что он готовит для нас ложе лавров, я сказал себе: вот государь, и я отдался ему. И вот! О да, мой милый, это самый великий человек прошедших и будущих веков.]
– Est il a Moscou? [Что, он в Москве?] – замявшись и с преступным лицом сказал Пьер.
Француз посмотрел на преступное лицо Пьера и усмехнулся.
– Non, il fera son entree demain, [Нет, он сделает свой въезд завтра,] – сказал он и продолжал свои рассказы.
Разговор их был прерван криком нескольких голосов у ворот и приходом Мореля, который пришел объявить капитану, что приехали виртембергские гусары и хотят ставить лошадей на тот же двор, на котором стояли лошади капитана. Затруднение происходило преимущественно оттого, что гусары не понимали того, что им говорили.
Капитан велел позвать к себе старшего унтер офицера в строгим голосом спросил у него, к какому полку он принадлежит, кто их начальник и на каком основании он позволяет себе занимать квартиру, которая уже занята. На первые два вопроса немец, плохо понимавший по французски, назвал свой полк и своего начальника; но на последний вопрос он, не поняв его, вставляя ломаные французские слова в немецкую речь, отвечал, что он квартиргер полка и что ему ведено от начальника занимать все дома подряд, Пьер, знавший по немецки, перевел капитану то, что говорил немец, и ответ капитана передал по немецки виртембергскому гусару. Поняв то, что ему говорили, немец сдался и увел своих людей. Капитан вышел на крыльцо, громким голосом отдавая какие то приказания.
Когда он вернулся назад в комнату, Пьер сидел на том же месте, где он сидел прежде, опустив руки на голову. Лицо его выражало страдание. Он действительно страдал в эту минуту. Когда капитан вышел и Пьер остался один, он вдруг опомнился и сознал то положение, в котором находился. Не то, что Москва была взята, и не то, что эти счастливые победители хозяйничали в ней и покровительствовали ему, – как ни тяжело чувствовал это Пьер, не это мучило его в настоящую минуту. Его мучило сознание своей слабости. Несколько стаканов выпитого вина, разговор с этим добродушным человеком уничтожили сосредоточенно мрачное расположение духа, в котором жил Пьер эти последние дни и которое было необходимо для исполнения его намерения. Пистолет, и кинжал, и армяк были готовы, Наполеон въезжал завтра. Пьер точно так же считал полезным и достойным убить злодея; но он чувствовал, что теперь он не сделает этого. Почему? – он не знал, но предчувствовал как будто, что он не исполнит своего намерения. Он боролся против сознания своей слабости, но смутно чувствовал, что ему не одолеть ее, что прежний мрачный строй мыслей о мщенье, убийстве и самопожертвовании разлетелся, как прах, при прикосновении первого человека.
Капитан, слегка прихрамывая и насвистывая что то, вошел в комнату.
Забавлявшая прежде Пьера болтовня француза теперь показалась ему противна. И насвистываемая песенка, и походка, и жест покручиванья усов – все казалось теперь оскорбительным Пьеру.
«Я сейчас уйду, я ни слова больше не скажу с ним», – думал Пьер. Он думал это, а между тем сидел все на том же месте. Какое то странное чувство слабости приковало его к своему месту: он хотел и не мог встать и уйти.
Капитан, напротив, казался очень весел. Он прошелся два раза по комнате. Глаза его блестели, и усы слегка подергивались, как будто он улыбался сам с собой какой то забавной выдумке.
– Charmant, – сказал он вдруг, – le colonel de ces Wurtembourgeois! C'est un Allemand; mais brave garcon, s'il en fut. Mais Allemand. [Прелестно, полковник этих вюртембергцев! Он немец; но славный малый, несмотря на это. Но немец.]
Он сел против Пьера.
– A propos, vous savez donc l'allemand, vous? [Кстати, вы, стало быть, знаете по немецки?]
Пьер смотрел на него молча.
– Comment dites vous asile en allemand? [Как по немецки убежище?]
– Asile? – повторил Пьер. – Asile en allemand – Unterkunft. [Убежище? Убежище – по немецки – Unterkunft.]
– Comment dites vous? [Как вы говорите?] – недоверчиво и быстро переспросил капитан.
– Unterkunft, – повторил Пьер.
– Onterkoff, – сказал капитан и несколько секунд смеющимися глазами смотрел на Пьера. – Les Allemands sont de fieres betes. N'est ce pas, monsieur Pierre? [Экие дурни эти немцы. Не правда ли, мосье Пьер?] – заключил он.
– Eh bien, encore une bouteille de ce Bordeau Moscovite, n'est ce pas? Morel, va nous chauffer encore une pelilo bouteille. Morel! [Ну, еще бутылочку этого московского Бордо, не правда ли? Морель согреет нам еще бутылочку. Морель!] – весело крикнул капитан.
Морель подал свечи и бутылку вина. Капитан посмотрел на Пьера при освещении, и его, видимо, поразило расстроенное лицо его собеседника. Рамбаль с искренним огорчением и участием в лице подошел к Пьеру и нагнулся над ним.
– Eh bien, nous sommes tristes, [Что же это, мы грустны?] – сказал он, трогая Пьера за руку. – Vous aurai je fait de la peine? Non, vrai, avez vous quelque chose contre moi, – переспрашивал он. – Peut etre rapport a la situation? [Может, я огорчил вас? Нет, в самом деле, не имеете ли вы что нибудь против меня? Может быть, касательно положения?]
Пьер ничего не отвечал, но ласково смотрел в глаза французу. Это выражение участия было приятно ему.
– Parole d'honneur, sans parler de ce que je vous dois, j'ai de l'amitie pour vous. Puis je faire quelque chose pour vous? Disposez de moi. C'est a la vie et a la mort. C'est la main sur le c?ur que je vous le dis, [Честное слово, не говоря уже про то, чем я вам обязан, я чувствую к вам дружбу. Не могу ли я сделать для вас что нибудь? Располагайте мною. Это на жизнь и на смерть. Я говорю вам это, кладя руку на сердце,] – сказал он, ударяя себя в грудь.
– Merci, – сказал Пьер. Капитан посмотрел пристально на Пьера так же, как он смотрел, когда узнал, как убежище называлось по немецки, и лицо его вдруг просияло.
– Ah! dans ce cas je bois a notre amitie! [А, в таком случае пью за вашу дружбу!] – весело крикнул он, наливая два стакана вина. Пьер взял налитой стакан и выпил его. Рамбаль выпил свой, пожал еще раз руку Пьера и в задумчиво меланхолической позе облокотился на стол.
– Oui, mon cher ami, voila les caprices de la fortune, – начал он. – Qui m'aurait dit que je serai soldat et capitaine de dragons au service de Bonaparte, comme nous l'appellions jadis. Et cependant me voila a Moscou avec lui. Il faut vous dire, mon cher, – продолжал он грустным я мерным голосом человека, который сбирается рассказывать длинную историю, – que notre nom est l'un des plus anciens de la France. [Да, мой друг, вот колесо фортуны. Кто сказал бы мне, что я буду солдатом и капитаном драгунов на службе у Бонапарта, как мы его, бывало, называли. Однако же вот я в Москве с ним. Надо вам сказать, мой милый… что имя наше одно из самых древних во Франции.]
И с легкой и наивной откровенностью француза капитан рассказал Пьеру историю своих предков, свое детство, отрочество и возмужалость, все свои родственныеимущественные, семейные отношения. «Ma pauvre mere [„Моя бедная мать“.] играла, разумеется, важную роль в этом рассказе.
– Mais tout ca ce n'est que la mise en scene de la vie, le fond c'est l'amour? L'amour! N'est ce pas, monsieur; Pierre? – сказал он, оживляясь. – Encore un verre. [Но все это есть только вступление в жизнь, сущность же ее – это любовь. Любовь! Не правда ли, мосье Пьер? Еще стаканчик.]
Пьер опять выпил и налил себе третий.
– Oh! les femmes, les femmes! [О! женщины, женщины!] – и капитан, замаслившимися глазами глядя на Пьера, начал говорить о любви и о своих любовных похождениях. Их было очень много, чему легко было поверить, глядя на самодовольное, красивое лицо офицера и на восторженное оживление, с которым он говорил о женщинах. Несмотря на то, что все любовные истории Рамбаля имели тот характер пакостности, в котором французы видят исключительную прелесть и поэзию любви, капитан рассказывал свои истории с таким искренним убеждением, что он один испытал и познал все прелести любви, и так заманчиво описывал женщин, что Пьер с любопытством слушал его.
Очевидно было, что l'amour, которую так любил француз, была ни та низшего и простого рода любовь, которую Пьер испытывал когда то к своей жене, ни та раздуваемая им самим романтическая любовь, которую он испытывал к Наташе (оба рода этой любви Рамбаль одинаково презирал – одна была l'amour des charretiers, другая l'amour des nigauds) [любовь извозчиков, другая – любовь дурней.]; l'amour, которой поклонялся француз, заключалась преимущественно в неестественности отношений к женщине и в комбинация уродливостей, которые придавали главную прелесть чувству.
Так капитан рассказал трогательную историю своей любви к одной обворожительной тридцатипятилетней маркизе и в одно и то же время к прелестному невинному, семнадцатилетнему ребенку, дочери обворожительной маркизы. Борьба великодушия между матерью и дочерью, окончившаяся тем, что мать, жертвуя собой, предложила свою дочь в жены своему любовнику, еще и теперь, хотя уж давно прошедшее воспоминание, волновала капитана. Потом он рассказал один эпизод, в котором муж играл роль любовника, а он (любовник) роль мужа, и несколько комических эпизодов из souvenirs d'Allemagne, где asile значит Unterkunft, где les maris mangent de la choux croute и где les jeunes filles sont trop blondes. [воспоминаний о Германии, где мужья едят капустный суп и где молодые девушки слишком белокуры.]
Наконец последний эпизод в Польше, еще свежий в памяти капитана, который он рассказывал с быстрыми жестами и разгоревшимся лицом, состоял в том, что он спас жизнь одному поляку (вообще в рассказах капитана эпизод спасения жизни встречался беспрестанно) и поляк этот вверил ему свою обворожительную жену (Parisienne de c?ur [парижанку сердцем]), в то время как сам поступил во французскую службу. Капитан был счастлив, обворожительная полька хотела бежать с ним; но, движимый великодушием, капитан возвратил мужу жену, при этом сказав ему: «Je vous ai sauve la vie et je sauve votre honneur!» [Я спас вашу жизнь и спасаю вашу честь!] Повторив эти слова, капитан протер глаза и встряхнулся, как бы отгоняя от себя охватившую его слабость при этом трогательном воспоминании.
Слушая рассказы капитана, как это часто бывает в позднюю вечернюю пору и под влиянием вина, Пьер следил за всем тем, что говорил капитан, понимал все и вместе с тем следил за рядом личных воспоминаний, вдруг почему то представших его воображению. Когда он слушал эти рассказы любви, его собственная любовь к Наташе неожиданно вдруг вспомнилась ему, и, перебирая в своем воображении картины этой любви, он мысленно сравнивал их с рассказами Рамбаля. Следя за рассказом о борьбе долга с любовью, Пьер видел пред собою все малейшие подробности своей последней встречи с предметом своей любви у Сухаревой башни. Тогда эта встреча не произвела на него влияния; он даже ни разу не вспомнил о ней. Но теперь ему казалось, что встреча эта имела что то очень значительное и поэтическое.
«Петр Кирилыч, идите сюда, я узнала», – слышал он теперь сказанные сю слова, видел пред собой ее глаза, улыбку, дорожный чепчик, выбившуюся прядь волос… и что то трогательное, умиляющее представлялось ему во всем этом.
Окончив свой рассказ об обворожительной польке, капитан обратился к Пьеру с вопросом, испытывал ли он подобное чувство самопожертвования для любви и зависти к законному мужу.
Вызванный этим вопросом, Пьер поднял голову и почувствовал необходимость высказать занимавшие его мысли; он стал объяснять, как он несколько иначе понимает любовь к женщине. Он сказал, что он во всю свою жизнь любил и любит только одну женщину и что эта женщина никогда не может принадлежать ему.
– Tiens! [Вишь ты!] – сказал капитан.
Потом Пьер объяснил, что он любил эту женщину с самых юных лет; но не смел думать о ней, потому что она была слишком молода, а он был незаконный сын без имени. Потом же, когда он получил имя и богатство, он не смел думать о ней, потому что слишком любил ее, слишком высоко ставил ее над всем миром и потому, тем более, над самим собою. Дойдя до этого места своего рассказа, Пьер обратился к капитану с вопросом: понимает ли он это?
Капитан сделал жест, выражающий то, что ежели бы он не понимал, то он все таки просит продолжать.
– L'amour platonique, les nuages… [Платоническая любовь, облака…] – пробормотал он. Выпитое ли вино, или потребность откровенности, или мысль, что этот человек не знает и не узнает никого из действующих лиц его истории, или все вместе развязало язык Пьеру. И он шамкающим ртом и маслеными глазами, глядя куда то вдаль, рассказал всю свою историю: и свою женитьбу, и историю любви Наташи к его лучшему другу, и ее измену, и все свои несложные отношения к ней. Вызываемый вопросами Рамбаля, он рассказал и то, что скрывал сначала, – свое положение в свете и даже открыл ему свое имя.
Более всего из рассказа Пьера поразило капитана то, что Пьер был очень богат, что он имел два дворца в Москве и что он бросил все и не уехал из Москвы, а остался в городе, скрывая свое имя и звание.
Уже поздно ночью они вместе вышли на улицу. Ночь была теплая и светлая. Налево от дома светлело зарево первого начавшегося в Москве, на Петровке, пожара. Направо стоял высоко молодой серп месяца, и в противоположной от месяца стороне висела та светлая комета, которая связывалась в душе Пьера с его любовью. У ворот стояли Герасим, кухарка и два француза. Слышны были их смех и разговор на непонятном друг для друга языке. Они смотрели на зарево, видневшееся в городе.
Ничего страшного не было в небольшом отдаленном пожаре в огромном городе.
Глядя на высокое звездное небо, на месяц, на комету и на зарево, Пьер испытывал радостное умиление. «Ну, вот как хорошо. Ну, чего еще надо?!» – подумал он. И вдруг, когда он вспомнил свое намерение, голова его закружилась, с ним сделалось дурно, так что он прислонился к забору, чтобы не упасть.
Не простившись с своим новым другом, Пьер нетвердыми шагами отошел от ворот и, вернувшись в свою комнату, лег на диван и тотчас же заснул.


На зарево первого занявшегося 2 го сентября пожара с разных дорог с разными чувствами смотрели убегавшие и уезжавшие жители и отступавшие войска.
Поезд Ростовых в эту ночь стоял в Мытищах, в двадцати верстах от Москвы. 1 го сентября они выехали так поздно, дорога так была загромождена повозками и войсками, столько вещей было забыто, за которыми были посылаемы люди, что в эту ночь было решено ночевать в пяти верстах за Москвою. На другое утро тронулись поздно, и опять было столько остановок, что доехали только до Больших Мытищ. В десять часов господа Ростовы и раненые, ехавшие с ними, все разместились по дворам и избам большого села. Люди, кучера Ростовых и денщики раненых, убрав господ, поужинали, задали корму лошадям и вышли на крыльцо.
В соседней избе лежал раненый адъютант Раевского, с разбитой кистью руки, и страшная боль, которую он чувствовал, заставляла его жалобно, не переставая, стонать, и стоны эти страшно звучали в осенней темноте ночи. В первую ночь адъютант этот ночевал на том же дворе, на котором стояли Ростовы. Графиня говорила, что она не могла сомкнуть глаз от этого стона, и в Мытищах перешла в худшую избу только для того, чтобы быть подальше от этого раненого.
Один из людей в темноте ночи, из за высокого кузова стоявшей у подъезда кареты, заметил другое небольшое зарево пожара. Одно зарево давно уже видно было, и все знали, что это горели Малые Мытищи, зажженные мамоновскими казаками.
– А ведь это, братцы, другой пожар, – сказал денщик.
Все обратили внимание на зарево.
– Да ведь, сказывали, Малые Мытищи мамоновские казаки зажгли.
– Они! Нет, это не Мытищи, это дале.
– Глянь ка, точно в Москве.
Двое из людей сошли с крыльца, зашли за карету и присели на подножку.
– Это левей! Как же, Мытищи вон где, а это вовсе в другой стороне.
Несколько людей присоединились к первым.
– Вишь, полыхает, – сказал один, – это, господа, в Москве пожар: либо в Сущевской, либо в Рогожской.
Никто не ответил на это замечание. И довольно долго все эти люди молча смотрели на далекое разгоравшееся пламя нового пожара.
Старик, графский камердинер (как его называли), Данило Терентьич подошел к толпе и крикнул Мишку.
– Ты чего не видал, шалава… Граф спросит, а никого нет; иди платье собери.
– Да я только за водой бежал, – сказал Мишка.
– А вы как думаете, Данило Терентьич, ведь это будто в Москве зарево? – сказал один из лакеев.
Данило Терентьич ничего не отвечал, и долго опять все молчали. Зарево расходилось и колыхалось дальше и дальше.
– Помилуй бог!.. ветер да сушь… – опять сказал голос.
– Глянь ко, как пошло. О господи! аж галки видно. Господи, помилуй нас грешных!
– Потушат небось.
– Кому тушить то? – послышался голос Данилы Терентьича, молчавшего до сих пор. Голос его был спокоен и медлителен. – Москва и есть, братцы, – сказал он, – она матушка белока… – Голос его оборвался, и он вдруг старчески всхлипнул. И как будто только этого ждали все, чтобы понять то значение, которое имело для них это видневшееся зарево. Послышались вздохи, слова молитвы и всхлипывание старого графского камердинера.


Камердинер, вернувшись, доложил графу, что горит Москва. Граф надел халат и вышел посмотреть. С ним вместе вышла и не раздевавшаяся еще Соня, и madame Schoss. Наташа и графиня одни оставались в комнате. (Пети не было больше с семейством; он пошел вперед с своим полком, шедшим к Троице.)
Графиня заплакала, услыхавши весть о пожаре Москвы. Наташа, бледная, с остановившимися глазами, сидевшая под образами на лавке (на том самом месте, на которое она села приехавши), не обратила никакого внимания на слова отца. Она прислушивалась к неумолкаемому стону адъютанта, слышному через три дома.
– Ах, какой ужас! – сказала, со двора возвративись, иззябшая и испуганная Соня. – Я думаю, вся Москва сгорит, ужасное зарево! Наташа, посмотри теперь, отсюда из окошка видно, – сказала она сестре, видимо, желая чем нибудь развлечь ее. Но Наташа посмотрела на нее, как бы не понимая того, что у ней спрашивали, и опять уставилась глазами в угол печи. Наташа находилась в этом состоянии столбняка с нынешнего утра, с того самого времени, как Соня, к удивлению и досаде графини, непонятно для чего, нашла нужным объявить Наташе о ране князя Андрея и о его присутствии с ними в поезде. Графиня рассердилась на Соню, как она редко сердилась. Соня плакала и просила прощенья и теперь, как бы стараясь загладить свою вину, не переставая ухаживала за сестрой.
– Посмотри, Наташа, как ужасно горит, – сказала Соня.
– Что горит? – спросила Наташа. – Ах, да, Москва.
И как бы для того, чтобы не обидеть Сони отказом и отделаться от нее, она подвинула голову к окну, поглядела так, что, очевидно, не могла ничего видеть, и опять села в свое прежнее положение.
– Да ты не видела?
– Нет, право, я видела, – умоляющим о спокойствии голосом сказала она.
И графине и Соне понятно было, что Москва, пожар Москвы, что бы то ни было, конечно, не могло иметь значения для Наташи.
Граф опять пошел за перегородку и лег. Графиня подошла к Наташе, дотронулась перевернутой рукой до ее головы, как это она делала, когда дочь ее бывала больна, потом дотронулась до ее лба губами, как бы для того, чтобы узнать, есть ли жар, и поцеловала ее.
– Ты озябла. Ты вся дрожишь. Ты бы ложилась, – сказала она.
– Ложиться? Да, хорошо, я лягу. Я сейчас лягу, – сказала Наташа.
С тех пор как Наташе в нынешнее утро сказали о том, что князь Андрей тяжело ранен и едет с ними, она только в первую минуту много спрашивала о том, куда? как? опасно ли он ранен? и можно ли ей видеть его? Но после того как ей сказали, что видеть его ей нельзя, что он ранен тяжело, но что жизнь его не в опасности, она, очевидно, не поверив тому, что ей говорили, но убедившись, что сколько бы она ни говорила, ей будут отвечать одно и то же, перестала спрашивать и говорить. Всю дорогу с большими глазами, которые так знала и которых выражения так боялась графиня, Наташа сидела неподвижно в углу кареты и так же сидела теперь на лавке, на которую села. Что то она задумывала, что то она решала или уже решила в своем уме теперь, – это знала графиня, но что это такое было, она не знала, и это то страшило и мучило ее.
– Наташа, разденься, голубушка, ложись на мою постель. (Только графине одной была постелена постель на кровати; m me Schoss и обе барышни должны были спать на полу на сене.)
– Нет, мама, я лягу тут, на полу, – сердито сказала Наташа, подошла к окну и отворила его. Стон адъютанта из открытого окна послышался явственнее. Она высунула голову в сырой воздух ночи, и графиня видела, как тонкие плечи ее тряслись от рыданий и бились о раму. Наташа знала, что стонал не князь Андрей. Она знала, что князь Андрей лежал в той же связи, где они были, в другой избе через сени; но этот страшный неумолкавший стон заставил зарыдать ее. Графиня переглянулась с Соней.
– Ложись, голубушка, ложись, мой дружок, – сказала графиня, слегка дотрогиваясь рукой до плеча Наташи. – Ну, ложись же.
– Ах, да… Я сейчас, сейчас лягу, – сказала Наташа, поспешно раздеваясь и обрывая завязки юбок. Скинув платье и надев кофту, она, подвернув ноги, села на приготовленную на полу постель и, перекинув через плечо наперед свою недлинную тонкую косу, стала переплетать ее. Тонкие длинные привычные пальцы быстро, ловко разбирали, плели, завязывали косу. Голова Наташи привычным жестом поворачивалась то в одну, то в другую сторону, но глаза, лихорадочно открытые, неподвижно смотрели прямо. Когда ночной костюм был окончен, Наташа тихо опустилась на простыню, постланную на сено с края от двери.
– Наташа, ты в середину ляг, – сказала Соня.
– Нет, я тут, – проговорила Наташа. – Да ложитесь же, – прибавила она с досадой. И она зарылась лицом в подушку.
Графиня, m me Schoss и Соня поспешно разделись и легли. Одна лампадка осталась в комнате. Но на дворе светлело от пожара Малых Мытищ за две версты, и гудели пьяные крики народа в кабаке, который разбили мамоновские казаки, на перекоске, на улице, и все слышался неумолкаемый стон адъютанта.
Долго прислушивалась Наташа к внутренним и внешним звукам, доносившимся до нее, и не шевелилась. Она слышала сначала молитву и вздохи матери, трещание под ней ее кровати, знакомый с свистом храп m me Schoss, тихое дыханье Сони. Потом графиня окликнула Наташу. Наташа не отвечала ей.
– Кажется, спит, мама, – тихо отвечала Соня. Графиня, помолчав немного, окликнула еще раз, но уже никто ей не откликнулся.
Скоро после этого Наташа услышала ровное дыхание матери. Наташа не шевелилась, несмотря на то, что ее маленькая босая нога, выбившись из под одеяла, зябла на голом полу.
Как бы празднуя победу над всеми, в щели закричал сверчок. Пропел петух далеко, откликнулись близкие. В кабаке затихли крики, только слышался тот же стой адъютанта. Наташа приподнялась.
– Соня? ты спишь? Мама? – прошептала она. Никто не ответил. Наташа медленно и осторожно встала, перекрестилась и ступила осторожно узкой и гибкой босой ступней на грязный холодный пол. Скрипнула половица. Она, быстро перебирая ногами, пробежала, как котенок, несколько шагов и взялась за холодную скобку двери.
Ей казалось, что то тяжелое, равномерно ударяя, стучит во все стены избы: это билось ее замиравшее от страха, от ужаса и любви разрывающееся сердце.
Она отворила дверь, перешагнула порог и ступила на сырую, холодную землю сеней. Обхвативший холод освежил ее. Она ощупала босой ногой спящего человека, перешагнула через него и отворила дверь в избу, где лежал князь Андрей. В избе этой было темно. В заднем углу у кровати, на которой лежало что то, на лавке стояла нагоревшая большим грибом сальная свечка.
Наташа с утра еще, когда ей сказали про рану и присутствие князя Андрея, решила, что она должна видеть его. Она не знала, для чего это должно было, но она знала, что свидание будет мучительно, и тем более она была убеждена, что оно было необходимо.
Весь день она жила только надеждой того, что ночью она уввдит его. Но теперь, когда наступила эта минута, на нее нашел ужас того, что она увидит. Как он был изуродован? Что оставалось от него? Такой ли он был, какой был этот неумолкавший стон адъютанта? Да, он был такой. Он был в ее воображении олицетворение этого ужасного стона. Когда она увидала неясную массу в углу и приняла его поднятые под одеялом колени за его плечи, она представила себе какое то ужасное тело и в ужасе остановилась. Но непреодолимая сила влекла ее вперед. Она осторожно ступила один шаг, другой и очутилась на середине небольшой загроможденной избы. В избе под образами лежал на лавках другой человек (это был Тимохин), и на полу лежали еще два какие то человека (это были доктор и камердинер).
Камердинер приподнялся и прошептал что то. Тимохин, страдая от боли в раненой ноге, не спал и во все глаза смотрел на странное явление девушки в бедой рубашке, кофте и вечном чепчике. Сонные и испуганные слова камердинера; «Чего вам, зачем?» – только заставили скорее Наташу подойти и тому, что лежало в углу. Как ни страшно, ни непохоже на человеческое было это тело, она должна была его видеть. Она миновала камердинера: нагоревший гриб свечки свалился, и она ясно увидала лежащего с выпростанными руками на одеяле князя Андрея, такого, каким она его всегда видела.
Он был таков же, как всегда; но воспаленный цвет его лица, блестящие глаза, устремленные восторженно на нее, а в особенности нежная детская шея, выступавшая из отложенного воротника рубашки, давали ему особый, невинный, ребяческий вид, которого, однако, она никогда не видала в князе Андрее. Она подошла к нему и быстрым, гибким, молодым движением стала на колени.
Он улыбнулся и протянул ей руку.


Для князя Андрея прошло семь дней с того времени, как он очнулся на перевязочном пункте Бородинского поля. Все это время он находился почти в постояниом беспамятстве. Горячечное состояние и воспаление кишок, которые были повреждены, по мнению доктора, ехавшего с раненым, должны были унести его. Но на седьмой день он с удовольствием съел ломоть хлеба с чаем, и доктор заметил, что общий жар уменьшился. Князь Андрей поутру пришел в сознание. Первую ночь после выезда из Москвы было довольно тепло, и князь Андрей был оставлен для ночлега в коляске; но в Мытищах раненый сам потребовал, чтобы его вынесли и чтобы ему дали чаю. Боль, причиненная ему переноской в избу, заставила князя Андрея громко стонать и потерять опять сознание. Когда его уложили на походной кровати, он долго лежал с закрытыми глазами без движения. Потом он открыл их и тихо прошептал: «Что же чаю?» Памятливость эта к мелким подробностям жизни поразила доктора. Он пощупал пульс и, к удивлению и неудовольствию своему, заметил, что пульс был лучше. К неудовольствию своему это заметил доктор потому, что он по опыту своему был убежден, что жить князь Андрей не может и что ежели он не умрет теперь, то он только с большими страданиями умрет несколько времени после. С князем Андреем везли присоединившегося к ним в Москве майора его полка Тимохина с красным носиком, раненного в ногу в том же Бородинском сражении. При них ехал доктор, камердинер князя, его кучер и два денщика.
Князю Андрею дали чаю. Он жадно пил, лихорадочными глазами глядя вперед себя на дверь, как бы стараясь что то понять и припомнить.
– Не хочу больше. Тимохин тут? – спросил он. Тимохин подполз к нему по лавке.
– Я здесь, ваше сиятельство.
– Как рана?
– Моя то с? Ничего. Вот вы то? – Князь Андрей опять задумался, как будто припоминая что то.
– Нельзя ли достать книгу? – сказал он.
– Какую книгу?
– Евангелие! У меня нет.
Доктор обещался достать и стал расспрашивать князя о том, что он чувствует. Князь Андрей неохотно, но разумно отвечал на все вопросы доктора и потом сказал, что ему надо бы подложить валик, а то неловко и очень больно. Доктор и камердинер подняли шинель, которою он был накрыт, и, морщась от тяжкого запаха гнилого мяса, распространявшегося от раны, стали рассматривать это страшное место. Доктор чем то очень остался недоволен, что то иначе переделал, перевернул раненого так, что тот опять застонал и от боли во время поворачивания опять потерял сознание и стал бредить. Он все говорил о том, чтобы ему достали поскорее эту книгу и подложили бы ее туда.
– И что это вам стоит! – говорил он. – У меня ее нет, – достаньте, пожалуйста, подложите на минуточку, – говорил он жалким голосом.
Доктор вышел в сени, чтобы умыть руки.
– Ах, бессовестные, право, – говорил доктор камердинеру, лившему ему воду на руки. – Только на минуту не досмотрел. Ведь вы его прямо на рану положили. Ведь это такая боль, что я удивляюсь, как он терпит.
– Мы, кажется, подложили, господи Иисусе Христе, – говорил камердинер.
В первый раз князь Андрей понял, где он был и что с ним было, и вспомнил то, что он был ранен и как в ту минуту, когда коляска остановилась в Мытищах, он попросился в избу. Спутавшись опять от боли, он опомнился другой раз в избе, когда пил чай, и тут опять, повторив в своем воспоминании все, что с ним было, он живее всего представил себе ту минуту на перевязочном пункте, когда, при виде страданий нелюбимого им человека, ему пришли эти новые, сулившие ему счастие мысли. И мысли эти, хотя и неясно и неопределенно, теперь опять овладели его душой. Он вспомнил, что у него было теперь новое счастье и что это счастье имело что то такое общее с Евангелием. Потому то он попросил Евангелие. Но дурное положение, которое дали его ране, новое переворачиванье опять смешали его мысли, и он в третий раз очнулся к жизни уже в совершенной тишине ночи. Все спали вокруг него. Сверчок кричал через сени, на улице кто то кричал и пел, тараканы шелестели по столу и образам, в осенняя толстая муха билась у него по изголовью и около сальной свечи, нагоревшей большим грибом и стоявшей подле него.
Душа его была не в нормальном состоянии. Здоровый человек обыкновенно мыслит, ощущает и вспоминает одновременно о бесчисленном количестве предметов, но имеет власть и силу, избрав один ряд мыслей или явлений, на этом ряде явлений остановить все свое внимание. Здоровый человек в минуту глубочайшего размышления отрывается, чтобы сказать учтивое слово вошедшему человеку, и опять возвращается к своим мыслям. Душа же князя Андрея была не в нормальном состоянии в этом отношении. Все силы его души были деятельнее, яснее, чем когда нибудь, но они действовали вне его воли. Самые разнообразные мысли и представления одновременно владели им. Иногда мысль его вдруг начинала работать, и с такой силой, ясностью и глубиною, с какою никогда она не была в силах действовать в здоровом состоянии; но вдруг, посредине своей работы, она обрывалась, заменялась каким нибудь неожиданным представлением, и не было сил возвратиться к ней.
«Да, мне открылась новое счастье, неотъемлемое от человека, – думал он, лежа в полутемной тихой избе и глядя вперед лихорадочно раскрытыми, остановившимися глазами. Счастье, находящееся вне материальных сил, вне материальных внешних влияний на человека, счастье одной души, счастье любви! Понять его может всякий человек, но сознать и предписать его мот только один бог. Но как же бог предписал этот закон? Почему сын?.. И вдруг ход мыслей этих оборвался, и князь Андрей услыхал (не зная, в бреду или в действительности он слышит это), услыхал какой то тихий, шепчущий голос, неумолкаемо в такт твердивший: „И пити пити питии“ потом „и ти тии“ опять „и пити пити питии“ опять „и ти ти“. Вместе с этим, под звук этой шепчущей музыки, князь Андрей чувствовал, что над лицом его, над самой серединой воздвигалось какое то странное воздушное здание из тонких иголок или лучинок. Он чувствовал (хотя это и тяжело ему было), что ему надо было старательна держать равновесие, для того чтобы воздвигавшееся здание это не завалилось; но оно все таки заваливалось и опять медленно воздвигалось при звуках равномерно шепчущей музыки. „Тянется! тянется! растягивается и все тянется“, – говорил себе князь Андрей. Вместе с прислушаньем к шепоту и с ощущением этого тянущегося и воздвигающегося здания из иголок князь Андрей видел урывками и красный, окруженный кругом свет свечки и слышал шуршанъе тараканов и шуршанье мухи, бившейся на подушку и на лицо его. И всякий раз, как муха прикасалась к егв лицу, она производила жгучее ощущение; но вместе с тем его удивляло то, что, ударяясь в самую область воздвигавшегося на лице его здания, муха не разрушала его. Но, кроме этого, было еще одно важное. Это было белое у двери, это была статуя сфинкса, которая тоже давила его.