Сингапурская стратегия

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

«Сингапурская стратегия» (англ. Singapore strategy) — военно-морская стратегия Британской империи на Дальнем Востоке в период между двумя мировыми войнами. Воплощена в серии стратегических планов, сменявших друг друга с 1919 по 1941 год. Доктрина была нацелена на сдерживание агрессии Японской империи путём размещения на Дальнем Востоке сильного флота, способного в случае войны перехватить и нанести поражение японскому флоту вторжения, угрожавшему Индии или Австралии. Для эффективного решения задачи Британии требовалось сильная военно-морская база на Дальнем Востоке. В 1919 году местом для размещения базы был выбран Сингапур, удобно расположенный у восточного входа в стратегически важный Малаккский пролив. Строительство базы и укреплений продолжалось в течение двух десятилетий.

Авторы стратегии предполагали, что война с Японией пройдёт через три фазы: гарнизон Сингапура будет оборонять крепость до прибытия сильного флота из метрополии, затем флот выдвинется к Гонконгу для его деблокады или захвата, после чего установит морскую блокаду Японских островов. Высадка на острова считалась нецелесообразной — авторы стратегии полагали, что Япония не решится на решительное морское сражение, и морская блокада окажется действенным средством экономического давления на самое сердце островного государства.

«Сингапурская стратегия» стала краеугольным камнем британской оборонной политики на Дальнем Востоке на протяжении 1920—1930-х годов. По мнению историка флота Стивена Роскилла (англ.)русск., к 1937 году концепция «главные силы флота — в Сингапур» декларировалась столь часто, что превратилась в своего рода Священное Писание[1]. На практике стратегия оказалась неосуществимой из-за комплекса финансовых, политических и технических проблем. В 1930-х стратегия критиковалась как в Британии, так и за её пределами, особенно в Австралии, где «Сингапурской стратегией» оправдывалась экономия на обороне.

В конце 1941 года Великобритании потребовалось сформировать флот, чтобы противостоять Японии. Война в Европе не позволяла отправить на восток крупный флот, вместо этого Великобритания отправила в Сингапур соединение Z, состоявшее из линкора «Принс оф Уэлс», линейного крейсера «Рипалс» и четырёх эсминцев. По замыслу политиков, наличие этих сил должно было оказать сдерживающее влияние на политику Японии[2]. 10 декабря 1941 года соединение было разгромлено японской авиацией. В феврале 1942 года Сингапур пал, что, по выражению Уинстона Черчилля, стало «худшей катастрофой и крупнейшей капитуляцией в британской истории»[3].

Королевский флот вернулся на Сингапурскую базу в 1945 году.





Предпосылки появления стратегии

После завершения Первой мировой войны главный соперник британского Королевского флота — германский Флот открытого моря — самозатопился в британской базе Скапа-Флоу, однако теперь на статус самого мощного флота в мире претендовали Императорский флот Японии и ВМС США[4]. Желание США иметь флот, который бы, по выражению самого высокопоставленного адмирала ВМС США Джорджа Дьюи, «не уступал бы никому» (англ. a navy second to none), предвещало начало новой гонки морских вооружений[5].

В 1919 году американский флот был меньше британского, но продолжал строить корабли, заложенные по программе военного времени и превосходившие более старые британские корабли[6]. С 1889 года Королевский флот развивался, исходя из требования быть сильнее суммы флотов двух самых сильных противников. В 1909 году планка была понижена: теперь Королевский флот должен был обладать только 60-процентным преимуществом в количестве дредноутов[7].

Американская кораблестроительная программа вызвала рост напряжённости между военно-морскими кругами Великобритании и США, в марте и апреле 1919 года вылившуюся в горячую полемику Первого морского лорда Росслина Вемисса (англ.)русск. с Начальником штаба ВМС США Уильямом Бенсоном[8]. Между тем, как и в 1909 году, правительство Великобритании ясно дало понять Адмиралтейству, что США не рассматриваются в качестве потенциального противника. Это заявление было подтверждено Кабинетом министров в августе 1919 года, дабы помешать Адмиралтейству использовать обширную американскую кораблестроительную программу в качестве оправдания для развёртывания аналогичной британской[9]. В 1920 году Первый лорд Адмиралтейства сэр Уолтер Лонг заявил, что британский флот «не должен быть слабее флота любой другой державы»[7]. Новая концепция стала официальной после того, как была публично объявлена на Имперской конференции 1921 года[10].

В 1921 году премьер-министры Великобритании и доминионов собрались в Лондоне на Имперской конференции, намереваясь определить общую международную политику, и, в частности, отношения с Японией и США[11]. Наиболее неотложным из обсуждавшихся был вопрос о том продлевать или нет Англо-японский союз, срок действия которого завершался 13 июля этого же года[12]. Мнения собравшихся разделились. За продление союза ратовали премьер-министры Австралии и Новой Зеландии[13], не желавшие оказаться «меж двух огней» в случае войны США с Японией, и не забывшие ту помощь, которую Япония оказывала во время прошлой войны, тем более заметную на фоне первоначального нежелания США вмешиваться в конфликт[14]. Австралийский премьер Уильям Хьюз заявил, что «Британская империя должна иметь верного друга на Тихом океане»[15]. Против продления союза выступил премьер-министр Канады Артур Мейен, отметивший, что этот альянс омрачит отношения с США, каковые являются важными для безопасности доминиона[16]. В результате решение о продлении не было принято, и союз прекратил своё существование[17].

В 1922 году Вашингтонское морское соглашение установило лимит на тоннаж линейных флотов в соотношении 5:5:3 для Великобритании, США и Японии[18]. Тем не менее, в течение 1920-х годов Королевский флот по-прежнему был крупнейшим в мире и обладал заметным превосходством над вероятным противником — Императорским флотом Японии[19]. Помимо ограничений, налагаемых на тоннаж, Вашингтонское соглашение также запрещало фортифицировать тихоокеанские острова, однако для Сингапура было сделано исключение[18].

В 1930 году в Лондоне был подписан новый договор, ограничивавший строительство военных кораблей. Введённые договором ограничения привели к значительному спаду в британском судостроении, недополучившем крупные заказы[20]. В 1935 году Германия изъявила готовность ограничить тоннаж своего флота, следствием чего стало подписание в том же году Англо-германского морского соглашения. Этот шаг Германии расценивался в то время как искреннее желание избежать войны с Великобританией[21]. В 1934 году Первый морской лорд сэр Эрни Четфилд начал лоббировать новую кораблестроительную программу, выполнение которой позволило бы Великобритании воевать одновременно с Японией и сильнейшим европейским противником. Четфилд намеревался максимально ускорить постройку кораблей, дабы полностью загрузить британские верфи[22]. Затея сильно встревожила Казначейство, поскольку расчётная стоимость выполнения программы составляла от 88 до 104 миллионов фунтов[23]. К 1938 году Казначейство окончательно потерпело фиаско в попытках помешать планам перевооружения, поскольку перспектива будущего финансового кризиса пугала политиков и общество меньше, нежели неготовность к войне с Германией и Японией[24].

Планы

«Сингапурская стратегия» нашла отражение в серии военных планов, разрабатывавшихся в течение двадцати межвоенных лет. Были разработаны планы как оборонительного, так и наступательного характера. Целью одних была победа над Японией, другие же стремились умерить её агрессивную политику[25].

В ноябре 1918 года австралийский морской министр сэр Джозеф Кук попросил адмирала Джеллико составить план военно-морской обороны Империи. В феврале 1919 года адмирал отправился на линейном крейсере «Нью-Зиленд» в инспекционное плавание по Империи[26]. В августе того же года Джеллико представил парламенту Австралии отчёт о поездке. Секретный раздел отчёта содержал прогноз о неизбежном столкновении интересов Британии и Японии. Адмирал призвал создать британский Тихоокеанский флот, способный противостоять Императорскому флоту Японии. По мнению Джеллико, флот должен был иметь следующий состав: 8 линкоров, 8 линейных крейсеров, 4 авианосца, 10 крейсеров, 40 эсминцев, 36 подводных лодок и вспомогательные суда[6]. Кроме того, для обслуживания такого флота требовалось иметь на Дальнем Востоке крупную верфь.

В октябре 1919 года Комитет обороны Империи рассмотрел документ, озаглавленный «Военно-морская ситуация на Дальнем Востоке». В нём военно-морской штаб докладывал, что Англо-японский союз может привести Великобританию к войне с США. В 1920 году Адмиралтейство выпустило меморандум с инструкциями на случай войны с Японией (англ. War Memorandum (Eastern)). В нём, в частности, отмечалось, что оборона Сингапура является крайне важной. Новая стратегия была представлена доминионам на Имперской конференции 1923 года[27].

Авторы меморандума полагали, что война с Японией пройдёт через три фазы: гарнизон Сингапура будет оборонять крепость до прибытия сильного флота из Метрополии, затем флот выдвинется к Гонконгу для его деблокирования или захвата. Во время третьей фазы флот начнёт блокаду Японии и принудит её завершить войну на условиях Великобритании[28].

Большинство планов затрагивали действия во время первой фазы, считавшейся наиболее важной. Для успешной обороны Сингапура требовалось возвести прочные оборонительные сооружения. Для осуществления второй фазы стратегии необходимо было иметь в Сингапуре крупную военно-морскую базу, способную принять флот и обеспечить его снабжение и ремонт. В то время как США оборудовали Пёрл-Харбор большим сухим доком в период с 1909 по 1919 год, Великобритания не имела на Тихом океане столь хорошо оснащённую базу — ближайшей была Мальта[6]. В 1919 году Отдел планирования Адмиралтейства подготовил документ, содержащий анализ возможных мест для оборудования базы в Тихом океане на случай войны с Японией или США. Гонконг был сочтён слишком уязвимым, в то время как Сидней — безопасным, но слишком далёким от Японии. Наилучшим местом для создания базы был назван Сингапур[26].

Оценка времени, необходимого для прибытия флота из Метрополии в Сингапур в случае войны, многократно менялась. Следовало учесть время, необходимое для сбора флота, его оснащения, пополнения и подготовки к походу, а также сам поход в Сингапур. Поначалу штабные аналитики рассчитывали уложиться в 42 дня при условии заранее полученного предупреждения о возможности начала войны. В 1938 году оценка выросла до 70 дней и ещё 14 дней потребовалось бы для пополнения запасов продовольствия. В 1939 году срок увеличился до 90 дней (плюс 15 на пополнение продовольствия), и наконец, в сентябре 1939 года — до 180 дней[29].

На пути следования флота были устроены запасы нефтепродуктов: в Гибралтаре, на Мальте, в Порт-Саиде, Порт-Судане, Адене, Коломбо, Тринкомали, Рангуне, Сингапуре и Гонконге[30]. Существовало важное ограничение: линейные корабли не могли пройти Суэцкий канал, будучи полностью загруженными, так что на выходе из канала они должны были дозаправиться[31]. Нефтехранилища Сингапурской базы вмещали 1 270 000 тонн топлива[32]. Кроме того, были созданы секретные базы на Камаране, атолле Адду и на острове Нанкаури[33]. Согласно расчётам флот ежемесячно требовал 110 000 тонн топлива, для перевозки которого необходимо было иметь 60 танкеров[34]. Топливо должно было поступать с нефтеперерабатывающих заводов Абадана и Рангуна, кроме того, планы предполагали закупку всей нефти, добываемой в Голландской Ост-Индии[35].

Третьей фазе уделили меньше всего внимания, однако штабные аналитики сочли, что Сингапур слишком далёк от Японии и не может служить хорошей базой для действий флота вблизи Японии. Более того, чем дальше флот от Сингапура, тем он уязвимей[28]. В случае поддержки со стороны США удобной базой флота могла стать Манила[36]. Идея высадки на Японские острова с перспективой воевать на суше была сочтена неразумной, однако штабисты не рассчитывали на то, что Япония даст решительное сражение на море. Таким образом, дело свелось бы к блокаде японцев. Британцы, исходя из из собственного опыта заключили, что блокада самого сердца островной империи даст необходимый результат, и экономического давления будет достаточно[28].

Готовность Японии выдержать блокаду подверглась анализу. На основании данных Министерства торговли и рапортов военно-морского атташе в Токио штабные аналитики пришли к выводу, что на долю Британской империи приходится 27 % японского импорта. Большинство из этих импортируемых товаров в случае войны могли быть ввезены из Китая или США. Тем не менее, был выявлен ряд стратегически важных импортируемых товаров (металл, станки, химикаты, нефть, каучук[37] и др.), источники которых находились преимущественно под британским контролем. Доступ Японии к судам нейтральных стран мог быть ограничен путём отказа в страховании тем из них, кто участвовал в торговле с Японией, равно как и фрахтованием судов для того, чтобы они не достались японским нанимателям[38].

Сложность осуществления ближней блокады заключалась в том, что корабли, патрулировавшие вблизи японских берегов, подвергались бы опасности со стороны подводных лодок и авиации[39]. Альтернативой была блокада портов небольшими кораблями, однако прежде нужно было уничтожить японский флот, который едва ли позволил легко это сделать. В итоге было решено осуществлять дальнюю блокаду Японии, перехватывая суда в Ост-Индии и Панамском канале. В этих условиях торговля Японии с Китаем, Кореей и, вероятно, с США, не была бы нарушена, что вызывало сомнения в эффективности такой блокады[37].

Контр-адмирал сэр Герберт Ричмонд (англ.)русск., командовавший Ост-Индской станцией, отметил подозрительную зацикленность логики:

  • Мы должны принудить Японию к сдаче, отрезав её от снабжения.
  • Мы не можем отрезать её от снабжения, не уничтожив прежде её флот.
  • Мы не можем уничтожить её флот покуда он не выйдет на бой.
  • Мы можем принудить японский флот к бою, отрезав Японию от снабжения[40].

План 1919 года предусматривал создание мобильного соединения (англ. Mobile Naval Base Defence Organisation; MNBDO), в задачу которого входили создание и оборона передовой базы флота[41]. Соединение насчитывало 7000 человек и состояло из бригады ПВО, бригады береговой артиллерии и батальона пехоты — весь личный состав был набран из морских пехотинцев[42]. На штабных учениях морская пехота без сопротивления захватила бухту Накагусуку на Окинаве и развернула там главную базу, с которой флот должен был осуществлять блокаду Японии. В 1920-е годы действия соединения отрабатывалась на практике во время учений на Средиземном море[43]. Между тем, Королевская морская пехота не проявляла большого интереса к десантным операциям, что привело к застою. В начале 1930-х годов Адмиралтейство, обеспокоенное тем, что США и Япония далеко обогнали Великобританию в этом вопросе, призвало армию и ВВС создать Межведомственный учебно-исследовательский центр (англ. Inter-Service Training and Development Centre), который и был создан в июле 1938 года. В стенах центра началось изучение проблем, связанных с проведением десантных операций, в частности — конструирование десантных кораблей[44].

Десантные операции были не единственным делом, в котором Великобритания отставала от Японии и США в 1930-х годах. Ещё в 1920-х годах в Японию была направлена полуофициальная британская военная миссия, которую возглавлял полковник Семпилл[45]. В задачу миссии входило помочь японскому флоту с созданием современной морской авиации. В то время Великобритания лидировала в этой области. Миссия Семпилла оказала японцам техническую и методологическую помощь: предоставила образцы современного оборудования и двигатели, показала как садиться на авианосец, как обучать лётчиков и т. д[46]. В течение следующего десятилетия японцы превзошли своих британских учителей[47]. Британский Королевский флот первым принял на вооружение авианосцы с бронированной полётной палубой: броня позволяла защитить палубу, однако корабль мог нести меньшее количество самолётов в сравнении с небронированным авианосцем того же водоизмещения[48]. Кроме того, на флоте уверовали в силу корабельной ПВО, что привело к нежеланию развивать высокоскоростные палубные истребители[49]. Ради повышения боевой ценности тех сравнительно небольших авиагрупп, что несли британские авианосцы, флот требовал от авиаконструкторов многоцелевые самолёты — так были созданы «Рок», «Фулмар», «Барракуда» и «Суордфиш», уступавшие японским машинам[50].

Штабисты предвидели возможность извлечения Японией выгоды от войны в Европе. В июне 1939 года Тяньцзиньский инцидент показал ещё один возможный вариант развития событий: Германия могла попытаться извлечь выгоду из войны на Дальнем Востоке[51]. В случае возможной войны с Германией, Италией и Японией рассматривались два варианта действий. Согласно первому, Италию следовало как можно быстрее выбить из войны, после чего сосредоточить усилия на Германии и Японии[52]. Бывший Первый морской лорд, сэр Реджинальд Дракс, был снова призван на службу в качестве советника для обсуждения стратегии, согласно которой в Сингапур предполагалось отправить быстроходную эскадру из четырёх-пяти линейных кораблей, авианосца, нескольких крейсеров и эсминцев. Такая эскадра была бы слишком слабой для борьбы со всем японским флотом, однако достаточно сильной для защиты британского судоходства в Индийском океане. Дракс считал, что небольшое быстроходное соединение будет лучше, нежели большое и тихоходное. По мере появления новых кораблей эта эскадра могла бы стать ядром полноценного боевого флота. Четфилд, в то время министр по координации обороны (англ. Minister for Coordination of Defence), считал, что такая слабая эскадра станет лёгкой добычей для японцев. Вместо этого, предложил он, следует на время вывести флот из Средиземного моря и отправить его в Сингапур[53].

Создание базы

Основная статья: Сингапурская военно-морская база

Местом для постройки военно-морской базы была выбрана северная оконечность Сингапура — Сембаванг (англ.)русск.[54]. Британская колония Стрейтс Сетлментс подарила 1,151 гектара земли[55], а Гонконг в 1925 году пожертвовал на строительство 250 000 фунтов. В том же году Великобритания внесла 204 000 фунтов на строительство плавучего дока[56]. 2 000 000 фунтов внесли Федерированные малайские государства, Новая Зеландия — 1 000 000 фунтов[57]. Контракт на строительство получила фирма сэра Джона Джексона, запросившая наименьшую цену — 3 700 000 фунтов[58]. Для выравнивания стройплощадки понадобилось переместить 4 600 000 м³ грунта, ещё 6 100 000 м³ ушло на засыпку болотистых участков. Для оснащения базы в Англии был построен плавучий док длиной 300 метров и шириной 400 — один из крупнейших в мире. Общая протяжённость глубоководных набережных базы составляла 1500 метров. В инфраструктуру базы входили склады, мастерские и госпитали[59].

В систему обороны базы входили пять 381-миллиметровых орудий, предназначенных для борьбы с линейными кораблями противника. Все они были взяты из запасов Королевского флота и частично оплачены из тех 500 000 фунтов, что были подарены султаном Джохора на серебряный юбилей коронации Георга V. Три орудия, установленные на Джохорской батарее (англ.)русск. в Чанги (англ.)русск., могли вести огонь в секторе 360°[60], сектор стрельбы двух орудий батареи Буона Виста (англ.)русск. был ограничен. Для борьбы с кораблями меньших размеров предназначались орудия калибром 233,7 миллиметра. Противовоздушную и противодесантную оборону базы обеспечивали малокалиберные орудия, размещённые в фортах Силосо, Каннинг и Лабрадор[61].

Воздушное прикрытие базы должны были осуществлять 18 летающих лодок, 18 истребителей-разведчиков, 18 торпедоносцев и 18 одноместных истребителей. Королевскими ВВС были созданы авиабазы Тенгах (англ.)русск. и Сембаванг (англ.)русск.[62]. Начальник штаба ВВС маршал авиации лорд Тренчерд заявил, что тридцатью торпедоносцами можно заменить все 381-миллиметровые орудия. Первый морской лорд адмирал флота лорд Битти не согласился с этим. После рассмотрения вопроса было решено установить 381-мм орудия, однако вернуться к этому вопросу в будущем, когда появятся более совершенные самолёты[63]. Между тем, по результатам опытных стрельб 381- и 233,7-миллиметровых орудий, проведённых в Портсмуте и на Мальте в 1926 году, был сделан вывод, что для успешного поражения линкоров этим орудиям необходимы более совершенные снаряды[64].

14 февраля 1938 года состоялась официальная церемония открытия сухого дока. Над местом церемонии парадным строем пролетели две эскадрильи Воздушных сил флота. В празднестве приняли участие 42 корабля, в том числе три американских крейсера. Присутствие в районе такого числа кораблей позволило провести серию морских, воздушных и наземных учений. Во время учений авианосец «Игл» сумел незамеченным подойти к Сингапуру на расстояние 135 миль (217 километров), после чего произвёл несколько внезапных авианалётов на аэродромы Королевских ВВС. Случившееся весьма озадачило командующего ВВС на Дальнем Востоке вице-маршала авиации Артура Теддера. Не меньшее беспокойство проявил командующий сухопутными силами генерал-майор сэр Уильям Добби, разочарованный неудачной работой ПВО. Последовавшие затем рапорты рекомендовали установить на острове радиолокационную станцию, что было сделано лишь в 1941 году. Береговая оборона сработала лучше, однако десантная партия с крейсера «Норфолк» всё же сумела «захватить» отель «Раффлз». Наибольшее беспокойство Теддера и Добби вызывала возможность обхода флота японцами путём наземного вторжения из Таиланда на территорию Малайи. Добби провёл на юге Малайи учения, показавшие, что джунгли не настолько непроходимы для солдат, как это было принято считать. Комитет начальников штабов заключил, что японцы вероятнее всего высадятся на восточном побережье Малайи и будут наступать на Сингапур с севера[65].

Австралия

Австралийское правительство Стенли Брюса, сформированное консервативной Националистической партией Австралии (англ.)русск., всецело поддержало «Сингапурскую стратегию», полагаясь на мощь британского флота, который должна поддерживать как можно более сильная австралийская эскадра. Расходы на австралийские ВМС в 1923—1929 годах составили 20 000 000 фунтов, в то время как на армию и военную промышленность — только 10 000 000. Недавно созданным ВВС Австралии были выделены лишь 2 400 000 фунтов[66]. Преимущество выбранной политики заключалось в том, что основные затраты на оборону Австралии оказались возложены на Великобританию. При этом Австралия, в отличие от Новой Зеландии, отказалась выделить деньги на строительство базы в Сингапуре[67].

Австралийская лейбористская партия, в 1920-е и 1930-е находившаяся в оппозиции, предложила альтернативную политику. Лейбористы считали, что защиту Австралии следует возложить на сильные ВВС и хорошо оснащённую и обученную армию, в случае угрозы вторжения способную значительно вырасти за короткое время. Это, в свою очередь, требовало иметь сильную оборонную промышленность. Политики цитировали критиков, в частности американского контр-адмирала Уильяма Фуллэма (англ.)русск., считавшего корабли уязвимыми для авиации, морских мин и подводных лодок. Лейборист Альберт Грин (англ.)русск. отмечал в 1923 году, что современный линейный корабль стоит 7 000 000 фунтов, в то время как самолёт — 2500, и что это — хороший повод задуматься о правильном вложении денег, коль скоро самолёт может потопить линейный корабль[68]. Позиция лейбористов по этому вопросу полностью совпадала с позицией армии[66].

В сентябре 1926 года подполковник Генри Винтер (англ.)русск. прочёл в Королевском Объединённом институте лекцию «Стратегические взаимоотношения флота, армии и ВВС: австралийский взгляд», позднее опубликованную в апрельском номере British Army Quarterly за 1927 год. Автор доказывал, что война на Тихом океане вероятнее всего начнётся в условиях, когда Британия будет втянута в войну в Европе, и что в этом случае Британия не сможет оказать необходимую поддержку Сингапуру. Винтер настаивал на том, что Сингапур уязвим для атак с суши и с воздуха, и что следует придерживаться более сбалансированной стратегии, заключающейся в усилении армии и ВВС, нежели только одних военно-морских сил[66]. По словам официального австралийского историка Лайонела Вигмора, статья заставила ведущих австралийских военных усомниться в том, что Великобритания сможет выполнить своё обещание[69].

Министр обороны Австралии Фредерик Шедден (англ.)русск. опубликовал статью, в которой рассмотрел «Сингапурскую стратегию» как парадигму обороны Австралии. Шедден доказывал, что Австралия, будучи островным государством, уязвима для морской блокады. И если Австралию можно победить без сухопутного вторжения, ограничившись морской блокадой, то и оборонять её следует на море. С Шедденом не согласился его однокашник по Имперскому военному колледжу (англ.)русск. полковник Джон Лаварак, заявивший, что протяжённая береговая линия Австралии делает морскую блокаду чрезвычайно трудной, а богатая ресурсами территория способна выдержать экономическое давление[70].

После того как в 1933 году Герберт Ричмонд раскритиковал позицию лейбористов на страницах «British Army Quarterly», Лаварак выступил с резкой отповедью[71]. В 1936 году лидер оппозиции Джон Кёртин прочёл статью Винтера в Палате представителей. Резкая критика Винтером «Сингапурской стратегии» стоила ему понижения в должности[71]. 3 сентября 1939 года, вскоре после начала войны с Германией[72], премьер-министр Австралии Роберт Мензис сместил Винтера с поста начальника Генерального штаба и назначил на его место британского генерал-лейтенанта Эрнеста Сквайрса (англ.)русск.. Через несколько месяцев британским офицером был заменён и начальник Штаба ВВС[73].

Вторая мировая война

Ситуация до вступления Японии в войну

Вскоре после начала войны Мензис послал в Лондон Ричарда Кейзи, который должен был получить от правительства Великобритании заверения о надлежащей обороне Австралии в случае, если австралийские войска будут отправлены в Европу или на Ближний Восток[74]. В ноябре 1939 года правительства Австралии и Новой Зеландии были заверены в том, что Сингапуру не позволят пасть, и что в случае войны с Японией приоритетным театром военных действий будет Дальний Восток, а не Средиземное море[75]. В то время подобные обещания казались осуществимыми, поскольку германский флот был невелик, а Франция была союзницей Британской империи[51]. 20 ноября Брюс и Кейзи встретились с британским Кабинетом министров. По итогам встречи австралийцы сочли, что, несмотря на прежние заверения, Королевский флот недостаточно силён для эффективных действий одновременно и в Европе, и на Средиземном море, и на Дальнем Востоке[76].

В 1940 году ситуация стала развиваться по самому худшему сценарию. В июне в войну вступила Италия, а Франция была вскоре повержена[77]. Комитет начальников штабов докладывал:

Безопасность имперских интересов на Дальнем Востоке всецело зависит от нашей способности контролировать морские коммуникации в юго-западной части Тихого океана, для чего необходимо иметь в Сингапуре сильный флот. Несмотря на нашу прошлую уверенность в решении этого вопроса, стратегическая ситуация существенно изменилась после поражения Франции. Результатом стало нарушение баланса морских сил в домашних водах. Ранее мы планировали вывести флот со Средиземного моря и перевести его на Дальний Восток, полагаясь на французский флот в западном Средиземноморье, который должен был противодействовать итальянскому флоту. Если мы теперь переведём флот со Средиземного моря на Дальний Восток, то нечем будет сдержать итальянский флот, который получит возможность действовать в Атлантике или же усилит германский флот, базируясь на порты северо-запада Франции. Следовательно, мы должны иметь в европейских водах флот, достаточно сильный для контроля итальянского и немецкого флотов, что нельзя осуществить, отправив корабли на Дальний Восток. В то же время стратегическое значение Дальнего Востока как для безопасности империи, так и для победы над врагом ещё более увеличилось[78].

В сложившейся ситуации Великобритании оставалось надеяться на помощь США. В ходе секретных переговоров в Вашингтоне в июне 1939 года начальник штаба ВМС США адмирал Уильям Лехи поднял вопрос о возможности отправки американского флота в Сингапур[79]. В апреле 1940 года американский военно-морской атташе в Лондоне Алан Кирк спросил британского вице-адмирала Томаса Филлипса о том, будут ли американцам предоставлены портовые сооружения Сингапура в случае, если туда придёт американский флот. Британский вице-адмирал заверил Кирка в том, что будут отданы все необходимые распоряжения[80]. Надежды на американскую помощь потерпели крах в феврале 1941 года во время тайной встречи начальников штабов в Вашингтоне. ВМС США были сосредоточены главным образом на Атлантическом побережье. Американские адмиралы предложили вывести британский флот из Атлантики и Средиземного моря и отправить его на Дальний Восток[81].

В июле 1941 года японцы заняли бухту Камрань, которую британцы планировали использовать в качестве промежуточной базы для флота. Японцы оказались в опасной близости от Сингапура[82]. В августе 1941 года, когда дипломатические отношения с Японией заметно ухудшились, Адмиралтейство и Комитет начальников штабов вернулись к вопросу об отправке кораблей в Сингапур. Комитет рекомендовал перевести со Средиземного моря линкор «Барэм» и четыре линейных корабля типа «Ривендж», проходившие ремонт и модернизацию на верфях США и Англии, однако 25 ноября 1941 года «Барэм» был потоплен немецкой подводной лодкой в Средиземном море. 18 декабря 1941 года в гавани Александрии итальянскими боевыми пловцами были серьёзно повреждены линкоры «Куин Элизабет» и «Вэлиант». В условиях, когда Адмиралтейство не располагало свободными крейсерами и эсминцами, было решено отправить вместо них старый авианосец «Игл»[83].

Уинстон Черчилль, к тому времени занявший пост премьер-министра, полагал, что небольшая эскадра сможет отвлечь крупные силы японского флота подобно тому, как немецкий линкор «Тирпиц» отвлекает значительные силы Королевского флота. Министерство иностранных дел выразило мнение, что присутствие в Сингапуре современных линейных кораблей может удержать Японию от вступления в войну[84][2]. Таким образом, в октябре 1941 года Адмиралтейство направило в Сингапур новейший линейный корабль «Принс оф Уэлс». В Сингапуре к нему должны были присоединиться линейный крейсер «Рипалс»[83] и авианосец «Индомитэбл», однако последний 3 ноября сел на мель у берегов Ямайки, а другими свободными авианосцами флот не располагал[85].

В августе 1940 года Комитет начальников штабов доложил, что для удержания Малайи и Сингапура в условиях отсутствия флота потребуются 336 самолётов первой линии и гарнизон численностью девять бригад. Чуть позже Черчилль известил премьер-министров Австралии и Новой Зеландии о том, что в случае нападения на доминионы их оборона будет иметь второй приоритет после обороны Британских островов[86]. В октябре 1940 года в Сингапуре была созвана конференция по вопросам обороны, в которой приняли участие представители флота, ВМС и армии. Австралийские интересы представляли трое старших офицеров австралийских ВМС, ВВС и армии. В течение десяти дней собравшиеся обсуждали обстановку на Дальнем Востоке. По оценке участников конференции для обороны Бирмы и Малайи требовалось не менее 582 самолётов[87]. По состоянию на 7 декабря 1941 года ВВС имели в Малайе и Сингапуре лишь 164 самолёта первой линии, причём все истребители — устаревшие «Буффало»[88]. Не лучше обстояло дело и с сухопутными войсками: при полном отсутствии танков имелся лишь 31 пехотный батальон из требовавшихся 48. Тем не менее, в течение 1941 года Великобритания отправила 676 самолётов и 446 танков в Советский Союз[89]. Помимо нехватки техники многие подразделения испытывали недостаток обученных людей.

Японцы знали о состоянии обороны Сингапура, полагаясь на данные своей агентурной сети и на рапорт Комитета начальников штабов от августа 1940 года, захваченный 11 ноября 1940 года немецким рейдером «Атлантис» на борту парохода «Аутомедон». Рапорт, содержавший подробные сведения о состоянии обороны Сингапура, был передан японцам для изучения[90].

Захват Малайи японцами. Падение Сингапура

Основные статьи: Малайская операция, Сингапурская оборона

8 декабря 1941 года японцы оккупировали Шанхайский международный сеттльмент. Несколько часов спустя японские части высадились в Кота-Бару на северо-восточном побережье Малайского полуострова. Час спустя японская палубная авиация атаковала американскую военно-морскую базу Пёрл-Харбор[91].

Высадка в Кота-Бару служила для захвата аэродромов и отвлечения внимания. Главные силы японцев высадились на Сиамском перешейке полуострова, примерно в 500 милях к северу от Сингапура. Оттуда японцы устремились на юг, двигаясь вдоль западного побережья, обходя с флангов оборонительные рубежи, на которых их пытались остановить английские части[92].

10 декабря японская авиация потопила линейный крейсер «Рипалс» и линкор «Принс оф Уэлс», отправленные для перехвата японских сил вторжения[93].

В конце января 1942 года английские войска после шестинедельного отступления были вынуждены оставить материк и перейти на остров Сингапур. В ночь на 8 февраля японские части начали штурм острова. Японцы высадились во многих местах и мелкими группами просочились через боевые порядки защитников острова на широком фронте. 15 февраля Сингапур капитулировал[92].

Последствия

Политические последствия

Уинстон Черчилль назвал сдачу Сингапура «худшей катастрофой и крупнейшей капитуляцией в британской истории»[3]. Капитуляция нанесла тяжёлый удар по престижу и морали Британской империи. Обещанный флот не был послан, а крепость, считавшаяся неприступной, быстро пала[75]. Потери составили 139 000 человек, из которых 130 000 попали в японский плен. 38 000 составляли британцы (большая их часть — из состава 18-й пехотной дивизии (англ.)русск., отправленной в Малайю в январе 1942 года). Ещё 18 000 — австралийцы (включая личный состав австралийской 8-й пехотной дивизии (англ.)русск.). В списке потерь значились 14 000 солдат, набранных среди местного населения, однако наибольшие потери — 67 000 — пришлись на долю войск, набранных в Британской Индии[94]. Впоследствии около 40 000 индийских военнопленных вступили в Индийскую национальную армию, сформированную японцами[95].

Отставной контр-адмирал сэр Герберт Ричмонд, некогда командовавший Ост-Индской станцией, в 1942 году писал в The Fortnightly Review, что потеря Сингапура показала всю глупость пренебрежения господством на море в обстановке возможной войны на два океана[96]. Ричмонд утверждал, что «Сингапурская стратегия» была совершенно нереалистичной. В частных беседах он проклинал политиков, допустивших упадок британского морского могущества[96]. Ресурсы, выделенные для обороны Малайи, были недостаточны для удержания Сингапура, а способы их расходования часто были расточительными, неэффективными и нерезультативными[97].

Сингапурская катастрофа имела как политические, так и военные последствия. На слушаниях в Парламенте Черчилль предложил расследовать катастрофу после окончания войны[3]. В 1946 году его речь была опубликована, после чего правительство Австралии запросило правительство Великобритании о том, намерены ли британцы начать расследование. Объединённое управление планирования рассмотрело запрос и рекомендовало не начинать расследование, поскольку для его осуществления требовалось изучить не только непосредственно саму сдачу, но и множество политических, дипломатических и военных аспектов «Сингапурской стратегии» за многие годы. Премьер-министр Клемент Эттли принял совет военных и расследование так и не было начато[98].

Австралийцы и новозеландцы чувствовали себя обманутыми. Политические последствия случившегося давали знать о себе спустя десятилетия[75]. В 1992 году в речи в австралийской Палате представителей премьер-министр Пол Китинг сказал:

Мне заявили, будто в школе я не научился уважению. Скажу так: я научился уважать себя и свою страну — безо всякого подобострастия к той стране, которая решила не защищать Малайский полуостров, которая бросила Сингапур и не вернула нам наши собственные войска тогда, когда они были нужны для борьбы с японской угрозой. Та самая страна, с которой вы крепко связали себя. И если даже она покинет вас и вступит в ЕЭС — вы по-прежнему будете желать Орден Британской империи, рыцарство и прочие её регалии.[99]

В 1944 году Великобритания всё же собрала и отправила против Японии Тихоокеанский флот (англ.)русск., который затем действовал совместно с Тихоокеанским флотом США[100]. Прочные отношения, возникшие между Великобританией и США перед войной с Японией, впоследствии переросли в союз, что стало наиболее положительным результатом и наследием «Сингапурской стратегии»[101].

В ходе боёв за Сингапур военно-морской базе был нанесён незначительный ущерб и после захвата города она стала важнейшей японской военно-морской базой за пределами собственно Японии[102]. Пять 381-миллиметровых орудий перед сдачей были подорваны британцами и четыре из них японцы признали непригодными для ремонта, после чего отправили на слом. Британцы затопили плавучий док, однако он был поднят японцами. В феврале 1945 года док, находившийся в ремонте, был повреждён во время налёта американских «суперкрепостей». В 1946 году док отбуксировали в море и затопили[103].

Королевский флот вновь занял военно-морскую базу в 1945 году[95].

Операция «Мастодонт»

В 1958 году «Сингапурская стратегия» возродилась в виде операции «Мастодонт» — плана переброски в Сингапур британских стратегических бомбардировщиков с ядерным оружием в рамках британского вклада в совместную оборону региона странами-участницами SEATO. И снова планам мешали логистические проблемы. Бомбардировщикам не хватало дальности для беспосадочного перелёта в Сингапур, поэтому Королевским ВВС пришлось построить транзитный аэродром на Мальдивских островах. Взлётно-посадочная полоса сингапурской авиабазы Тенгах оказалась слишком короткой для стратегических бомбардировщиков, что вынудило Королевские ВВС временно разместить самолёты на авиабазе Баттерворт в Малайзии. Не согласованное с местными властями размещение бомбардировщиков и запаса ядерных бомб вскоре привело к политическим осложнениям[104].

«Мастодонт» предусматривал размещение в Баттерворте двух эскадрилий по восемь Handley Page Victor и одной эскадрильи из восьми Avro Vulcan. В 1958 году британский ядерный арсенал насчитывал 53 бомбы, большинство из которых составляли старые Blue Danube. По плану на авиабазе Тенгах должны были храниться 48 бомб новейшего типа Red Beard, что позволило бы вооружить каждый самолёт двумя бомбами[105]. В период с 1962 по 1970 год на авиабазе Тенгах в хорошо охраняемом арсенале были тайно складированы около 48 бомб[106].

В 1960 году Королевский флот отправил на Дальний Восток авианосец «Викториес», оснащённый самолётами «Скимитэр» (англ.)русск., способными нести бомбы типа Red Beard[107]. Авианосец был отправлен из опасения, что имеющихся на берегу стратегических бомбардировщиков может оказаться недостаточно в случае начала войны[108], особенно после того, как в 1964 году Китай создал собственное ядерное оружие[109].

После обострения в 1963 году индонезийско-малайзийских отношений Бомбардировочное командование направило на Дальний восток несколько звеньев «викторов» и «вулканов». В течение трёх лет четыре стратегических бомбардировщика находились на постоянном дежурстве, при этом эскадрильи, базировавшиеся на Соединённое Королевство, регулярно меняли звенья, служившие на Дальнем Востоке.

В 1965 году Сингапур вышел из состава Малайзии и стал независимым государством[110]. Постепенно обстановка в Сингапуре стабилизировалась и в 1966 году Великобритания вывела оттуда последние стратегические бомбардировщики[111]. В следующем году британское правительство заявило о намерении вывести все войска, находившиеся «восточнее Суэца» (англ.)русск.[112]. 8 декабря 1968 года Сингапурская военно-морская база была передана правительству Сингапура. Крупная верфь, находившаяся на территории базы, послужила основой для развития успешной судостроительной промышленности города-государства[95].

Напишите отзыв о статье "Сингапурская стратегия"

Примечания

  1. ↑ McIntyre, 1979, p. 214.
  2. ↑ 1 2 Роскилл, 2000, с. 229.
  3. ↑ 1 2 3 Churchill, 1950, p. 81.
  4. ↑ Callahan, 1974, p. 69.
  5. ↑ [query.nytimes.com/mem/archive-free/pdf?res=F20A1EF7395D16738DDDAB0A94DA415B858DF1D3 Urges Navy Second to None: Admiral Dewey and Associates Say Our Fleet Should Equal the Most Powerful in the World] (англ.) (PDF). New York Times (22 December 1915). Проверено 1 июля 2013. [www.webcitation.org/6HphtQp7x Архивировано из первоисточника 3 июля 2013].
  6. ↑ 1 2 3 McIntyre, 1979, pp. 19—23.
  7. ↑ 1 2 Callahan, 1974, p. 74.
  8. ↑ Callahan, 1974, p. 70.
  9. ↑ Bell, 2000, p. 49.
  10. ↑ Bell, 2000, p. 13.
  11. ↑ Tate and Foy, 1959, p. 539.
  12. ↑ Brebner, 1935, p. 48.
  13. ↑ Brebner, 1935, p. 54.
  14. ↑ Tate and Foy, 1959, pp. 535—538.
  15. ↑ Tate and Foy, 1959, p. 543.
  16. ↑ Brebner, 1935, pp. 48—50.
  17. ↑ Brebner, 1935, p. 56.
  18. ↑ 1 2 McIntyre, 1979, pp. 30—32.
  19. ↑ Bell, 2000, p. 20.
  20. ↑ Bell, 2000, p. 25.
  21. ↑ Bell, 2000, pp. 103—105.
  22. ↑ Bell, 2000, pp. 26—28.
  23. ↑ Bell, 2000, pp. 33—34.
  24. ↑ Bell, 2000, p. 38.
  25. ↑ Bell, 2000, p. 60.
  26. ↑ 1 2 McIntyre, 1979, pp. 4—5.
  27. ↑ Dennis, 2010, pp. 21—22.
  28. ↑ 1 2 3 Bell, 2000, pp. 608—612.
  29. ↑ Paterson, 2008, pp. 51—52.
  30. ↑ Field, 2004, p. 61.
  31. ↑ Field, 2004, p. 93.
  32. ↑ Field, 2004, p. 67.
  33. ↑ Field, 2004, p. 66.
  34. ↑ Field, 2004, p. 57.
  35. ↑ Field, 2004, pp. 93—94.
  36. ↑ McIntyre, 1979, p. 174.
  37. ↑ 1 2 Bell, 2000, pp. 76—77.
  38. ↑ Bell, 2000, pp. 84—85.
  39. ↑ Field, 2004, p. 75.
  40. ↑ Field, 2004, pp. 77—78.
  41. ↑ Field, 2004, p. 59.
  42. ↑ Millett, 1996, p. 59.
  43. ↑ Field, 2004, pp. 159—164.
  44. ↑ Millett, 1996, pp. 61—63.
  45. ↑ [www.telegraph.co.uk/news/worldnews/asia/japan/1380539/The-Highland-peer-who-prepared-Japan-for-war.html The Highland peer who prepared Japan for war] (англ.), The Daily Telegraph (2002-01-6). Проверено 4 июля 2013.
  46. ↑ Ferris, 2010, pp. 76—78.
  47. ↑ Ferris, 2010, p. 80.
  48. ↑ Till, 1996, pp. 218—219.
  49. ↑ Till, 1996, p. 217.
  50. ↑ Field, 2004, p. 153.
  51. ↑ 1 2 McIntyre, 1979, pp. 156—161.
  52. ↑ Bell, 2000, pp. 613—614.
  53. ↑ Field, 2004, pp. 107—111.
  54. ↑ McIntyre, 1979, pp. 25—27.
  55. ↑ McIntyre, 1979, p. 55.
  56. ↑ McIntyre, 1979, pp. 57—58.
  57. ↑ McIntyre, 1979, pp. 61—65, 80.
  58. ↑ McIntyre, 1979, p. 67.
  59. ↑ [nla.gov.au/nla.news-article42251612 Strong gateway.], National Library of Australia (19 июля 1940), стр. 8. Проверено 20 августа 2014.
  60. ↑ McIntyre, 1979, pp. 120—122.
  61. ↑ McIntyre, 1979, pp. 71—73.
  62. ↑ McIntyre, 1979, p. 74.
  63. ↑ McIntyre, 1979, pp. 75—81.
  64. ↑ McIntyre, 1979, p. 83.
  65. ↑ McIntyre, 1979, pp. 135—137.
  66. ↑ 1 2 3 Long, 1952, pp. 8—9.
  67. ↑ Long, 1952, p. 10.
  68. ↑ Gill, 1957, pp. 18—19.
  69. ↑ Wigmore, 1957, p. 8.
  70. ↑ Dennis, 2010, pp. 23—25.
  71. ↑ 1 2 Long, 1952, pp. 19—20.
  72. ↑ Long, 1952, pp. 33—34.
  73. ↑ Long, 1952, p. 27.
  74. ↑ Day, 1988, pp. 23—31.
  75. ↑ 1 2 3 Paterson, 2008, p. 32.
  76. ↑ Day, 1988, p. 31.
  77. ↑ McIntyre, 1979, p. 165.
  78. ↑ Wigmore, 1957, p. 19.
  79. ↑ McIntyre, 1979, p. 156.
  80. ↑ McIntyre, 1979, p. 163.
  81. ↑ McIntyre, 1979, pp. 178—179.
  82. ↑ McIntyre, 1979, p. 182.
  83. ↑ 1 2 Roskill, 1954, pp. 553—559.
  84. ↑ Bell, 2001, 2001, pp. 620—623.
  85. ↑ Wigmore, 1957, p. 92.
  86. ↑ Callahan, 1974, p. 83.
  87. ↑ Gillison, 1962, pp. 142—143.
  88. ↑ Gillison, 1962, pp. 204—205.
  89. ↑ Wigmore, 1957, pp. 102—103.
  90. ↑ Hack, 2003, pp. 90—91.
  91. ↑ McIntyre, 1979, pp. 192—193.
  92. ↑ 1 2 Лиддел Гарт, 1999, с. 225.
  93. ↑ Wigmore, 1957, p. 144.
  94. ↑ Wigmore, 1957, pp. 182—183, 189—190, 382.
  95. ↑ 1 2 3 McIntyre, 1979, p. 230.
  96. ↑ 1 2 Bell, 2001, 2001, pp. 605—606.
  97. ↑ McIntyre, 1979, pp. 214—216.
  98. ↑ Farrell, 2010, p. ix.
  99. ↑ Шаблон:Cite hansard
  100. ↑ McIntyre, 1979, pp. 221—222.
  101. ↑ Kennedy, 2010, p. 52.
  102. ↑ Cate, 1953, p. 156.
  103. ↑ [nla.gov.au/nla.news-article46167130 Largest Floating-Dock To Be Dumped], Perth, WA: National Library of Australia (2 September 1946), стр. 9. Проверено 3 ноября 2012.
  104. ↑ Jones, 2003, pp. 316—318.
  105. ↑ Jones, 2003, pp. 320—322.
  106. ↑ Tom, Rhodes. [www.sunday-times.co.uk/news/pages/sti/2000/12/31/stinwenws02015.html Britain Kept Secret Nuclear Weapons In Singapore & Cyprus], United Kingdom: News International (31 December 2000). [replay.web.archive.org/20010610212649/www.sunday-times.co.uk/news/pages/sti/2000/12/31/stinwenws02015.html Архивировано] из первоисточника 31 декабря 2000. Проверено 15 сентября 2012.
  107. ↑ Jones, 2003, p. 325.
  108. ↑ Jones, 2003, p. 329.
  109. ↑ Jones, 2003, p. 333.
  110. ↑ Edwards, 1997, p. 58.
  111. ↑ Wynn, 1994, p. 448.
  112. ↑ Edwards, 1997, p. 146.

Литература

Книги

На русском языке
  • Лиддел Гарт Б. Г. Вторая мировая война. — М.: АСТ, 1999.
  • Роскилл, С. У. Флаг Святого Георгия. Английский флот во Второй мировой войне = The War At Sea, 1939-1945. — М.: АСТ, 2000. — 560 с. — (Военно-историческая библиотека). — ISBN 5-237-05177-4.
На английском языке
  • Bell, C. M. The Royal Navy, Seapower and Strategy between the Wars. — Stanford, California: Stanford University Press, 2000. — ISBN 0-8047-3978-1.
  • Cate, J. L. The Twentieth Air Force and Matterhorn // [www.ibiblio.org/hyperwar/AAF/V/index.html Volume Five. The Pacific: Matterhorn to Nagasaki June 1944 to August 1945] / Craven, Wesley Frank and Cate, James Lea. — Chicago and London: The University of Chicago Press, 1953. — (The Army Air Forces in World War II).
  • Churchill, W. [books.google.com/books?id=ul4FXiT4-9wC&pg=PA81 The Hinge of Fate]. — Boston, Massachusetts: Houghton Mifflin, 1950. — ISBN 0-395-41058-4.
  • Day, D. The Great Betrayal: Britain, Australia and the Onset of the Pacific War, 1939–42. — New York: Norton, 1988. — ISBN 0-393-02685-X.}
  • Dennis, P. [www.abc.net.au/4corners/specials/noprisoners/viewpoints/dennis.htm A Great Betrayal?: The Fall of Singapore Revisited]. — Singapore: Marshall Cavendish Editions, 2010. — P. 20–31. — ISBN 978-981-4276-26-9.
  • Edwards, P. A Nation at War: Australian Politics, Society and Diplomacy During the Vietnam War 1965–1975. — Allen and Unwin, 1997. — ISBN 1-86448-282-6.
  • Farrell, B. P. Introduction // A Great Betrayal?: The Fall of Singapore Revisited. — Singapore: Marshall Cavendish Editions, 2010. — ISBN 978-981-4276-26-9.
  • Ferris, J. R. Student and Master: The United Kingdom, Japan, Airpower and the Fall of Singapore // A Great Betrayal?: The Fall of Singapore Revisited. — Singapore: Marshall Cavendish Editions, 2010. — P. 74–97. — ISBN 978-981-4276-26-9.
  • Field, A. Royal Navy Strategy in the Far East 1919–1939: Preparing for the War against Japan. — London: Frank Cass, 2004. — (Cass Series – Naval Policy and History). — ISBN 0-7146-5321-7.
  • Gill, G. H. [www.awm.gov.au/histories/second_world_war/volume.asp?levelID=67910 Royal Australian Navy 1939–1942]. — Canberra: Australian War Memorial, 1957. — (Australia in the War of 1939–1945). — ISBN 0-00-217479-0.
  • Gillison, D. [www.awm.gov.au/histories/second_world_war/volume.asp?levelID=67912 Royal Australian Air Force 1939–1942]. — Canberra: Australian War Memorial, 1962. — (Australia in the War of 1939–1945).
  • Hack, K. Did Singapore Have to Fall? Churchill and the Impregnable Fortress. — London: Routledge, 2003. — ISBN 0-415-30803-8.
  • Kennedy, G. Symbol of Imperial Defence // A Great Betrayal?: The Fall of Singapore Revisited. — Singapore: Marshall Cavendish Editions, 2010. — ISBN 978-981-4276-26-9.
  • Long, G. [www.awm.gov.au/histories/second_world_war/volume.asp?levelID=67903 To Benghazi]. — Canberra: Australian War Memorial, 1952. — (Australia in the War of 1939–1945).
  • McGibbon, I. C. Blue-Water Rationale: The Naval Defence of New Zealand, 1914–1942. — Wellington: Government Printer, 1981. — ISBN 0-477-01072-5.
  • McIntyre, W. D. The Rise and Fall of the Singapore Naval Base, 1919–1942. — London: MacMillan Press, 1979. — (Cambridge Commonwealth Series). — ISBN 0-333-24867-8.
  • Millett, A. R. Assault from the Sea-The Development Of Amphibious Warfare between the Wars : the American, British and Japanese Experiences // Military Innovation in the Interwar Period. — Cambridge: Cambridge University Press, 1996. — P. 50–95. — ISBN 0-521-55241-9.
  • Murfett, M. M. An Enduring Theme: The Singapore Strategy // A Great Betrayal?: The Fall of Singapore Revisited. — Singapore: Marshall Cavendish Editions, 2010. — ISBN 978-981-4276-26-9.
  • Roskill, S. W. The War at Sea: Volume I: the Defensive. — London: Her Majesty's Stationery Office, 1954. — (History of the Second World War).
  • Till, G. Adopting the Carrier Aircraft : the British, American and Japanese Case Studies // Military Innovation in the Interwar Period. — Cambridge: Cambridge University Press, 1996. — P. 191–226. — ISBN 0-521-55241-9.
  • Wigmore, L. [www.awm.gov.au/histories/second_world_war/volume.asp?levelID=67906 The Japanese Thrust]. — Canberra: Australian War Memorial, 1957. — (Australia in the War of 1939–1945).
  • Wynn, H. RAF Nuclear Deterrent Forces. — London: The Stationery Office, 1994. — ISBN 0-11-772833-0.

Статьи

  • Bell, C. M. The Singapore Strategy and the Deterrence of Japan: Winston Churchill, the Admiralty and the Dispatch of Force Z // The English Historical Review. — Oxford University Press, June 2001. — Т. 116, № 467. — P. 604–634. — ISSN [www.sigla.ru/table.jsp?f=8&t=3&v0=0013-8266&f=1003&t=1&v1=&f=4&t=2&v2=&f=21&t=3&v3=&f=1016&t=3&v4=&f=1016&t=3&v5=&bf=4&b=&d=0&ys=&ye=&lng=&ft=&mt=&dt=&vol=&pt=&iss=&ps=&pe=&tr=&tro=&cc=UNION&i=1&v=tagged&s=0&ss=0&st=0&i18n=ru&rlf=&psz=20&bs=20&ce=hJfuypee8JzzufeGmImYYIpZKRJeeOeeWGJIZRrRRrdmtdeee88NJJJJpeeefTJ3peKJJ3UWWPtzzzzzzzzzzzzzzzzzbzzvzzpy5zzjzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzztzzzzzzzbzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzvzzzzzzyeyTjkDnyHzTuueKZePz9decyzzLzzzL*.c8.NzrGJJvufeeeeeJheeyzjeeeeJh*peeeeKJJJJJJJJJJmjHvOJJJJJJJJJfeeeieeeeSJJJJJSJJJ3TeIJJJJ3..E.UEAcyhxD.eeeeeuzzzLJJJJ5.e8JJJheeeeeeeeeeeeyeeK3JJJJJJJJ*s7defeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeSJJJJJJJJZIJJzzz1..6LJJJJJJtJJZ4....EK*&debug=false 0013-8266]. — DOI:10.1093/ehr/116.467.604.
  • Brebner, J. B. Canada, The Anglo-Japanese Alliance and the Washington Conference // Political Science Quarterly. — The Academy of Political Science, March 1935. — Т. 50, № 1. — P. 45–58. — ISSN [www.sigla.ru/table.jsp?f=8&t=3&v0=0032-3195&f=1003&t=1&v1=&f=4&t=2&v2=&f=21&t=3&v3=&f=1016&t=3&v4=&f=1016&t=3&v5=&bf=4&b=&d=0&ys=&ye=&lng=&ft=&mt=&dt=&vol=&pt=&iss=&ps=&pe=&tr=&tro=&cc=UNION&i=1&v=tagged&s=0&ss=0&st=0&i18n=ru&rlf=&psz=20&bs=20&ce=hJfuypee8JzzufeGmImYYIpZKRJeeOeeWGJIZRrRRrdmtdeee88NJJJJpeeefTJ3peKJJ3UWWPtzzzzzzzzzzzzzzzzzbzzvzzpy5zzjzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzztzzzzzzzbzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzvzzzzzzyeyTjkDnyHzTuueKZePz9decyzzLzzzL*.c8.NzrGJJvufeeeeeJheeyzjeeeeJh*peeeeKJJJJJJJJJJmjHvOJJJJJJJJJfeeeieeeeSJJJJJSJJJ3TeIJJJJ3..E.UEAcyhxD.eeeeeuzzzLJJJJ5.e8JJJheeeeeeeeeeeeyeeK3JJJJJJJJ*s7defeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeSJJJJJJJJZIJJzzz1..6LJJJJJJtJJZ4....EK*&debug=false 0032-3195]. — DOI:10.2307/2143412.
  • Callahan, R. The Illusion of Security: Singapore 1919–42 // Journal of Contemporary History. — Sage Publications, Ltd, April 1974. — Т. 9, № 2. — ISSN [www.sigla.ru/table.jsp?f=8&t=3&v0=0022-0094&f=1003&t=1&v1=&f=4&t=2&v2=&f=21&t=3&v3=&f=1016&t=3&v4=&f=1016&t=3&v5=&bf=4&b=&d=0&ys=&ye=&lng=&ft=&mt=&dt=&vol=&pt=&iss=&ps=&pe=&tr=&tro=&cc=UNION&i=1&v=tagged&s=0&ss=0&st=0&i18n=ru&rlf=&psz=20&bs=20&ce=hJfuypee8JzzufeGmImYYIpZKRJeeOeeWGJIZRrRRrdmtdeee88NJJJJpeeefTJ3peKJJ3UWWPtzzzzzzzzzzzzzzzzzbzzvzzpy5zzjzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzztzzzzzzzbzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzvzzzzzzyeyTjkDnyHzTuueKZePz9decyzzLzzzL*.c8.NzrGJJvufeeeeeJheeyzjeeeeJh*peeeeKJJJJJJJJJJmjHvOJJJJJJJJJfeeeieeeeSJJJJJSJJJ3TeIJJJJ3..E.UEAcyhxD.eeeeeuzzzLJJJJ5.e8JJJheeeeeeeeeeeeyeeK3JJJJJJJJ*s7defeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeSJJJJJJJJZIJJzzz1..6LJJJJJJtJJZ4....EK*&debug=false 0022-0094]. — DOI:10.1177/002200947400900203.
  • Jones, M. Up the Garden Path? Britain's Nuclear History in the Far East, 1954–1962 // The International History Review. — Routledge, June 2003. — Т. 25, № 2. — P. 306–333. — ISSN [www.sigla.ru/table.jsp?f=8&t=3&v0=0707-5332&f=1003&t=1&v1=&f=4&t=2&v2=&f=21&t=3&v3=&f=1016&t=3&v4=&f=1016&t=3&v5=&bf=4&b=&d=0&ys=&ye=&lng=&ft=&mt=&dt=&vol=&pt=&iss=&ps=&pe=&tr=&tro=&cc=UNION&i=1&v=tagged&s=0&ss=0&st=0&i18n=ru&rlf=&psz=20&bs=20&ce=hJfuypee8JzzufeGmImYYIpZKRJeeOeeWGJIZRrRRrdmtdeee88NJJJJpeeefTJ3peKJJ3UWWPtzzzzzzzzzzzzzzzzzbzzvzzpy5zzjzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzztzzzzzzzbzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzvzzzzzzyeyTjkDnyHzTuueKZePz9decyzzLzzzL*.c8.NzrGJJvufeeeeeJheeyzjeeeeJh*peeeeKJJJJJJJJJJmjHvOJJJJJJJJJfeeeieeeeSJJJJJSJJJ3TeIJJJJ3..E.UEAcyhxD.eeeeeuzzzLJJJJ5.e8JJJheeeeeeeeeeeeyeeK3JJJJJJJJ*s7defeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeSJJJJJJJJZIJJzzz1..6LJJJJJJtJJZ4....EK*&debug=false 0707-5332]. — DOI:10.1080/07075332.2003.9640998.
  • Paterson, R. [fla-sir.weebly.com/uploads/2/4/7/1/2471121/sir30-paterson.pdf The Fall of Fortress Singapore: Churchill's Role and the Conflicting Interpretations] // Sophia International Review. — Sophia University, 2008. — Т. 30. — ISSN [www.sigla.ru/table.jsp?f=8&t=3&v0=0288-4607&f=1003&t=1&v1=&f=4&t=2&v2=&f=21&t=3&v3=&f=1016&t=3&v4=&f=1016&t=3&v5=&bf=4&b=&d=0&ys=&ye=&lng=&ft=&mt=&dt=&vol=&pt=&iss=&ps=&pe=&tr=&tro=&cc=UNION&i=1&v=tagged&s=0&ss=0&st=0&i18n=ru&rlf=&psz=20&bs=20&ce=hJfuypee8JzzufeGmImYYIpZKRJeeOeeWGJIZRrRRrdmtdeee88NJJJJpeeefTJ3peKJJ3UWWPtzzzzzzzzzzzzzzzzzbzzvzzpy5zzjzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzztzzzzzzzbzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzvzzzzzzyeyTjkDnyHzTuueKZePz9decyzzLzzzL*.c8.NzrGJJvufeeeeeJheeyzjeeeeJh*peeeeKJJJJJJJJJJmjHvOJJJJJJJJJfeeeieeeeSJJJJJSJJJ3TeIJJJJ3..E.UEAcyhxD.eeeeeuzzzLJJJJ5.e8JJJheeeeeeeeeeeeyeeK3JJJJJJJJ*s7defeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeSJJJJJJJJZIJJzzz1..6LJJJJJJtJJZ4....EK*&debug=false 0288-4607].
  • Tate, M.; Foy, F. More Light on the Abrogation of the Anglo-Japanese Alliance // Political Science Quarterly. — The Academy of Political Science, December 1959. — Т. 74, № 4. — P. 532–554. — ISSN [www.sigla.ru/table.jsp?f=8&t=3&v0=0032-3195&f=1003&t=1&v1=&f=4&t=2&v2=&f=21&t=3&v3=&f=1016&t=3&v4=&f=1016&t=3&v5=&bf=4&b=&d=0&ys=&ye=&lng=&ft=&mt=&dt=&vol=&pt=&iss=&ps=&pe=&tr=&tro=&cc=UNION&i=1&v=tagged&s=0&ss=0&st=0&i18n=ru&rlf=&psz=20&bs=20&ce=hJfuypee8JzzufeGmImYYIpZKRJeeOeeWGJIZRrRRrdmtdeee88NJJJJpeeefTJ3peKJJ3UWWPtzzzzzzzzzzzzzzzzzbzzvzzpy5zzjzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzztzzzzzzzbzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzvzzzzzzyeyTjkDnyHzTuueKZePz9decyzzLzzzL*.c8.NzrGJJvufeeeeeJheeyzjeeeeJh*peeeeKJJJJJJJJJJmjHvOJJJJJJJJJfeeeieeeeSJJJJJSJJJ3TeIJJJJ3..E.UEAcyhxD.eeeeeuzzzLJJJJ5.e8JJJheeeeeeeeeeeeyeeK3JJJJJJJJ*s7defeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeSJJJJJJJJZIJJzzz1..6LJJJJJJtJJZ4....EK*&debug=false 0032-3195]. — DOI:10.2307/2146422.



 Статья содержит короткие («гарвардские») ссылки на публикации, не указанные или неправильно описанные в библиографическом разделе.
Список неработающих ссылок: Bell, 2001, 2001, Brebner, 1935, Callahan, 1974, Jones, 2003, Tate and Foy, 1959
Пожалуйста, исправьте ссылки согласно инструкции к шаблону {{sfn}} и дополните библиографический раздел корректными описаниями цитируемых публикаций, следуя руководствам ВП:Сноски и ВП:Ссылки на источники.

Отрывок, характеризующий Сингапурская стратегия

– C'est un sujet nerveux et bilieux, – сказал Ларрей, – il n'en rechappera pas. [Это человек нервный и желчный, он не выздоровеет.]
Князь Андрей, в числе других безнадежных раненых, был сдан на попечение жителей.


В начале 1806 года Николай Ростов вернулся в отпуск. Денисов ехал тоже домой в Воронеж, и Ростов уговорил его ехать с собой до Москвы и остановиться у них в доме. На предпоследней станции, встретив товарища, Денисов выпил с ним три бутылки вина и подъезжая к Москве, несмотря на ухабы дороги, не просыпался, лежа на дне перекладных саней, подле Ростова, который, по мере приближения к Москве, приходил все более и более в нетерпение.
«Скоро ли? Скоро ли? О, эти несносные улицы, лавки, калачи, фонари, извозчики!» думал Ростов, когда уже они записали свои отпуски на заставе и въехали в Москву.
– Денисов, приехали! Спит! – говорил он, всем телом подаваясь вперед, как будто он этим положением надеялся ускорить движение саней. Денисов не откликался.
– Вот он угол перекресток, где Захар извозчик стоит; вот он и Захар, и всё та же лошадь. Вот и лавочка, где пряники покупали. Скоро ли? Ну!
– К какому дому то? – спросил ямщик.
– Да вон на конце, к большому, как ты не видишь! Это наш дом, – говорил Ростов, – ведь это наш дом! Денисов! Денисов! Сейчас приедем.
Денисов поднял голову, откашлялся и ничего не ответил.
– Дмитрий, – обратился Ростов к лакею на облучке. – Ведь это у нас огонь?
– Так точно с и у папеньки в кабинете светится.
– Еще не ложились? А? как ты думаешь? Смотри же не забудь, тотчас достань мне новую венгерку, – прибавил Ростов, ощупывая новые усы. – Ну же пошел, – кричал он ямщику. – Да проснись же, Вася, – обращался он к Денисову, который опять опустил голову. – Да ну же, пошел, три целковых на водку, пошел! – закричал Ростов, когда уже сани были за три дома от подъезда. Ему казалось, что лошади не двигаются. Наконец сани взяли вправо к подъезду; над головой своей Ростов увидал знакомый карниз с отбитой штукатуркой, крыльцо, тротуарный столб. Он на ходу выскочил из саней и побежал в сени. Дом также стоял неподвижно, нерадушно, как будто ему дела не было до того, кто приехал в него. В сенях никого не было. «Боже мой! все ли благополучно?» подумал Ростов, с замиранием сердца останавливаясь на минуту и тотчас пускаясь бежать дальше по сеням и знакомым, покривившимся ступеням. Всё та же дверная ручка замка, за нечистоту которой сердилась графиня, также слабо отворялась. В передней горела одна сальная свеча.
Старик Михайла спал на ларе. Прокофий, выездной лакей, тот, который был так силен, что за задок поднимал карету, сидел и вязал из покромок лапти. Он взглянул на отворившуюся дверь, и равнодушное, сонное выражение его вдруг преобразилось в восторженно испуганное.
– Батюшки, светы! Граф молодой! – вскрикнул он, узнав молодого барина. – Что ж это? Голубчик мой! – И Прокофий, трясясь от волненья, бросился к двери в гостиную, вероятно для того, чтобы объявить, но видно опять раздумал, вернулся назад и припал к плечу молодого барина.
– Здоровы? – спросил Ростов, выдергивая у него свою руку.
– Слава Богу! Всё слава Богу! сейчас только покушали! Дай на себя посмотреть, ваше сиятельство!
– Всё совсем благополучно?
– Слава Богу, слава Богу!
Ростов, забыв совершенно о Денисове, не желая никому дать предупредить себя, скинул шубу и на цыпочках побежал в темную, большую залу. Всё то же, те же ломберные столы, та же люстра в чехле; но кто то уж видел молодого барина, и не успел он добежать до гостиной, как что то стремительно, как буря, вылетело из боковой двери и обняло и стало целовать его. Еще другое, третье такое же существо выскочило из другой, третьей двери; еще объятия, еще поцелуи, еще крики, слезы радости. Он не мог разобрать, где и кто папа, кто Наташа, кто Петя. Все кричали, говорили и целовали его в одно и то же время. Только матери не было в числе их – это он помнил.
– А я то, не знал… Николушка… друг мой!
– Вот он… наш то… Друг мой, Коля… Переменился! Нет свечей! Чаю!
– Да меня то поцелуй!
– Душенька… а меня то.
Соня, Наташа, Петя, Анна Михайловна, Вера, старый граф, обнимали его; и люди и горничные, наполнив комнаты, приговаривали и ахали.
Петя повис на его ногах. – А меня то! – кричал он. Наташа, после того, как она, пригнув его к себе, расцеловала всё его лицо, отскочила от него и держась за полу его венгерки, прыгала как коза всё на одном месте и пронзительно визжала.
Со всех сторон были блестящие слезами радости, любящие глаза, со всех сторон были губы, искавшие поцелуя.
Соня красная, как кумач, тоже держалась за его руку и вся сияла в блаженном взгляде, устремленном в его глаза, которых она ждала. Соне минуло уже 16 лет, и она была очень красива, особенно в эту минуту счастливого, восторженного оживления. Она смотрела на него, не спуская глаз, улыбаясь и задерживая дыхание. Он благодарно взглянул на нее; но всё еще ждал и искал кого то. Старая графиня еще не выходила. И вот послышались шаги в дверях. Шаги такие быстрые, что это не могли быть шаги его матери.
Но это была она в новом, незнакомом еще ему, сшитом без него платье. Все оставили его, и он побежал к ней. Когда они сошлись, она упала на его грудь рыдая. Она не могла поднять лица и только прижимала его к холодным снуркам его венгерки. Денисов, никем не замеченный, войдя в комнату, стоял тут же и, глядя на них, тер себе глаза.
– Василий Денисов, друг вашего сына, – сказал он, рекомендуясь графу, вопросительно смотревшему на него.
– Милости прошу. Знаю, знаю, – сказал граф, целуя и обнимая Денисова. – Николушка писал… Наташа, Вера, вот он Денисов.
Те же счастливые, восторженные лица обратились на мохнатую фигуру Денисова и окружили его.
– Голубчик, Денисов! – визгнула Наташа, не помнившая себя от восторга, подскочила к нему, обняла и поцеловала его. Все смутились поступком Наташи. Денисов тоже покраснел, но улыбнулся и взяв руку Наташи, поцеловал ее.
Денисова отвели в приготовленную для него комнату, а Ростовы все собрались в диванную около Николушки.
Старая графиня, не выпуская его руки, которую она всякую минуту целовала, сидела с ним рядом; остальные, столпившись вокруг них, ловили каждое его движенье, слово, взгляд, и не спускали с него восторженно влюбленных глаз. Брат и сестры спорили и перехватывали места друг у друга поближе к нему, и дрались за то, кому принести ему чай, платок, трубку.
Ростов был очень счастлив любовью, которую ему выказывали; но первая минута его встречи была так блаженна, что теперешнего его счастия ему казалось мало, и он всё ждал чего то еще, и еще, и еще.
На другое утро приезжие спали с дороги до 10 го часа.
В предшествующей комнате валялись сабли, сумки, ташки, раскрытые чемоданы, грязные сапоги. Вычищенные две пары со шпорами были только что поставлены у стенки. Слуги приносили умывальники, горячую воду для бритья и вычищенные платья. Пахло табаком и мужчинами.
– Гей, Г'ишка, т'убку! – крикнул хриплый голос Васьки Денисова. – Ростов, вставай!
Ростов, протирая слипавшиеся глаза, поднял спутанную голову с жаркой подушки.
– А что поздно? – Поздно, 10 й час, – отвечал Наташин голос, и в соседней комнате послышалось шуршанье крахмаленных платьев, шопот и смех девичьих голосов, и в чуть растворенную дверь мелькнуло что то голубое, ленты, черные волоса и веселые лица. Это была Наташа с Соней и Петей, которые пришли наведаться, не встал ли.
– Николенька, вставай! – опять послышался голос Наташи у двери.
– Сейчас!
В это время Петя, в первой комнате, увидав и схватив сабли, и испытывая тот восторг, который испытывают мальчики, при виде воинственного старшего брата, и забыв, что сестрам неприлично видеть раздетых мужчин, отворил дверь.
– Это твоя сабля? – кричал он. Девочки отскочили. Денисов с испуганными глазами спрятал свои мохнатые ноги в одеяло, оглядываясь за помощью на товарища. Дверь пропустила Петю и опять затворилась. За дверью послышался смех.
– Николенька, выходи в халате, – проговорил голос Наташи.
– Это твоя сабля? – спросил Петя, – или это ваша? – с подобострастным уважением обратился он к усатому, черному Денисову.
Ростов поспешно обулся, надел халат и вышел. Наташа надела один сапог с шпорой и влезала в другой. Соня кружилась и только что хотела раздуть платье и присесть, когда он вышел. Обе были в одинаковых, новеньких, голубых платьях – свежие, румяные, веселые. Соня убежала, а Наташа, взяв брата под руку, повела его в диванную, и у них начался разговор. Они не успевали спрашивать друг друга и отвечать на вопросы о тысячах мелочей, которые могли интересовать только их одних. Наташа смеялась при всяком слове, которое он говорил и которое она говорила, не потому, чтобы было смешно то, что они говорили, но потому, что ей было весело и она не в силах была удерживать своей радости, выражавшейся смехом.
– Ах, как хорошо, отлично! – приговаривала она ко всему. Ростов почувствовал, как под влиянием жарких лучей любви, в первый раз через полтора года, на душе его и на лице распускалась та детская улыбка, которою он ни разу не улыбался с тех пор, как выехал из дома.
– Нет, послушай, – сказала она, – ты теперь совсем мужчина? Я ужасно рада, что ты мой брат. – Она тронула его усы. – Мне хочется знать, какие вы мужчины? Такие ли, как мы? Нет?
– Отчего Соня убежала? – спрашивал Ростов.
– Да. Это еще целая история! Как ты будешь говорить с Соней? Ты или вы?
– Как случится, – сказал Ростов.
– Говори ей вы, пожалуйста, я тебе после скажу.
– Да что же?
– Ну я теперь скажу. Ты знаешь, что Соня мой друг, такой друг, что я руку сожгу для нее. Вот посмотри. – Она засучила свой кисейный рукав и показала на своей длинной, худой и нежной ручке под плечом, гораздо выше локтя (в том месте, которое закрыто бывает и бальными платьями) красную метину.
– Это я сожгла, чтобы доказать ей любовь. Просто линейку разожгла на огне, да и прижала.
Сидя в своей прежней классной комнате, на диване с подушечками на ручках, и глядя в эти отчаянно оживленные глаза Наташи, Ростов опять вошел в тот свой семейный, детский мир, который не имел ни для кого никакого смысла, кроме как для него, но который доставлял ему одни из лучших наслаждений в жизни; и сожжение руки линейкой, для показания любви, показалось ему не бесполезно: он понимал и не удивлялся этому.
– Так что же? только? – спросил он.
– Ну так дружны, так дружны! Это что, глупости – линейкой; но мы навсегда друзья. Она кого полюбит, так навсегда; а я этого не понимаю, я забуду сейчас.
– Ну так что же?
– Да, так она любит меня и тебя. – Наташа вдруг покраснела, – ну ты помнишь, перед отъездом… Так она говорит, что ты это всё забудь… Она сказала: я буду любить его всегда, а он пускай будет свободен. Ведь правда, что это отлично, благородно! – Да, да? очень благородно? да? – спрашивала Наташа так серьезно и взволнованно, что видно было, что то, что она говорила теперь, она прежде говорила со слезами.
Ростов задумался.
– Я ни в чем не беру назад своего слова, – сказал он. – И потом, Соня такая прелесть, что какой же дурак станет отказываться от своего счастия?
– Нет, нет, – закричала Наташа. – Мы про это уже с нею говорили. Мы знали, что ты это скажешь. Но это нельзя, потому что, понимаешь, ежели ты так говоришь – считаешь себя связанным словом, то выходит, что она как будто нарочно это сказала. Выходит, что ты всё таки насильно на ней женишься, и выходит совсем не то.
Ростов видел, что всё это было хорошо придумано ими. Соня и вчера поразила его своей красотой. Нынче, увидав ее мельком, она ему показалась еще лучше. Она была прелестная 16 тилетняя девочка, очевидно страстно его любящая (в этом он не сомневался ни на минуту). Отчего же ему было не любить ее теперь, и не жениться даже, думал Ростов, но теперь столько еще других радостей и занятий! «Да, они это прекрасно придумали», подумал он, «надо оставаться свободным».
– Ну и прекрасно, – сказал он, – после поговорим. Ах как я тебе рад! – прибавил он.
– Ну, а что же ты, Борису не изменила? – спросил брат.
– Вот глупости! – смеясь крикнула Наташа. – Ни об нем и ни о ком я не думаю и знать не хочу.
– Вот как! Так ты что же?
– Я? – переспросила Наташа, и счастливая улыбка осветила ее лицо. – Ты видел Duport'a?
– Нет.
– Знаменитого Дюпора, танцовщика не видал? Ну так ты не поймешь. Я вот что такое. – Наташа взяла, округлив руки, свою юбку, как танцуют, отбежала несколько шагов, перевернулась, сделала антраша, побила ножкой об ножку и, став на самые кончики носков, прошла несколько шагов.
– Ведь стою? ведь вот, – говорила она; но не удержалась на цыпочках. – Так вот я что такое! Никогда ни за кого не пойду замуж, а пойду в танцовщицы. Только никому не говори.
Ростов так громко и весело захохотал, что Денисову из своей комнаты стало завидно, и Наташа не могла удержаться, засмеялась с ним вместе. – Нет, ведь хорошо? – всё говорила она.
– Хорошо, за Бориса уже не хочешь выходить замуж?
Наташа вспыхнула. – Я не хочу ни за кого замуж итти. Я ему то же самое скажу, когда увижу.
– Вот как! – сказал Ростов.
– Ну, да, это всё пустяки, – продолжала болтать Наташа. – А что Денисов хороший? – спросила она.
– Хороший.
– Ну и прощай, одевайся. Он страшный, Денисов?
– Отчего страшный? – спросил Nicolas. – Нет. Васька славный.
– Ты его Васькой зовешь – странно. А, что он очень хорош?
– Очень хорош.
– Ну, приходи скорей чай пить. Все вместе.
И Наташа встала на цыпочках и прошлась из комнаты так, как делают танцовщицы, но улыбаясь так, как только улыбаются счастливые 15 летние девочки. Встретившись в гостиной с Соней, Ростов покраснел. Он не знал, как обойтись с ней. Вчера они поцеловались в первую минуту радости свидания, но нынче они чувствовали, что нельзя было этого сделать; он чувствовал, что все, и мать и сестры, смотрели на него вопросительно и от него ожидали, как он поведет себя с нею. Он поцеловал ее руку и назвал ее вы – Соня . Но глаза их, встретившись, сказали друг другу «ты» и нежно поцеловались. Она просила своим взглядом у него прощения за то, что в посольстве Наташи она смела напомнить ему о его обещании и благодарила его за его любовь. Он своим взглядом благодарил ее за предложение свободы и говорил, что так ли, иначе ли, он никогда не перестанет любить ее, потому что нельзя не любить ее.
– Как однако странно, – сказала Вера, выбрав общую минуту молчания, – что Соня с Николенькой теперь встретились на вы и как чужие. – Замечание Веры было справедливо, как и все ее замечания; но как и от большей части ее замечаний всем сделалось неловко, и не только Соня, Николай и Наташа, но и старая графиня, которая боялась этой любви сына к Соне, могущей лишить его блестящей партии, тоже покраснела, как девочка. Денисов, к удивлению Ростова, в новом мундире, напомаженный и надушенный, явился в гостиную таким же щеголем, каким он был в сражениях, и таким любезным с дамами и кавалерами, каким Ростов никак не ожидал его видеть.


Вернувшись в Москву из армии, Николай Ростов был принят домашними как лучший сын, герой и ненаглядный Николушка; родными – как милый, приятный и почтительный молодой человек; знакомыми – как красивый гусарский поручик, ловкий танцор и один из лучших женихов Москвы.
Знакомство у Ростовых была вся Москва; денег в нынешний год у старого графа было достаточно, потому что были перезаложены все имения, и потому Николушка, заведя своего собственного рысака и самые модные рейтузы, особенные, каких ни у кого еще в Москве не было, и сапоги, самые модные, с самыми острыми носками и маленькими серебряными шпорами, проводил время очень весело. Ростов, вернувшись домой, испытал приятное чувство после некоторого промежутка времени примеривания себя к старым условиям жизни. Ему казалось, что он очень возмужал и вырос. Отчаяние за невыдержанный из закона Божьего экзамен, занимание денег у Гаврилы на извозчика, тайные поцелуи с Соней, он про всё это вспоминал, как про ребячество, от которого он неизмеримо был далек теперь. Теперь он – гусарский поручик в серебряном ментике, с солдатским Георгием, готовит своего рысака на бег, вместе с известными охотниками, пожилыми, почтенными. У него знакомая дама на бульваре, к которой он ездит вечером. Он дирижировал мазурку на бале у Архаровых, разговаривал о войне с фельдмаршалом Каменским, бывал в английском клубе, и был на ты с одним сорокалетним полковником, с которым познакомил его Денисов.
Страсть его к государю несколько ослабела в Москве, так как он за это время не видал его. Но он часто рассказывал о государе, о своей любви к нему, давая чувствовать, что он еще не всё рассказывает, что что то еще есть в его чувстве к государю, что не может быть всем понятно; и от всей души разделял общее в то время в Москве чувство обожания к императору Александру Павловичу, которому в Москве в то время было дано наименование ангела во плоти.
В это короткое пребывание Ростова в Москве, до отъезда в армию, он не сблизился, а напротив разошелся с Соней. Она была очень хороша, мила, и, очевидно, страстно влюблена в него; но он был в той поре молодости, когда кажется так много дела, что некогда этим заниматься, и молодой человек боится связываться – дорожит своей свободой, которая ему нужна на многое другое. Когда он думал о Соне в это новое пребывание в Москве, он говорил себе: Э! еще много, много таких будет и есть там, где то, мне еще неизвестных. Еще успею, когда захочу, заняться и любовью, а теперь некогда. Кроме того, ему казалось что то унизительное для своего мужества в женском обществе. Он ездил на балы и в женское общество, притворяясь, что делал это против воли. Бега, английский клуб, кутеж с Денисовым, поездка туда – это было другое дело: это было прилично молодцу гусару.
В начале марта, старый граф Илья Андреич Ростов был озабочен устройством обеда в английском клубе для приема князя Багратиона.
Граф в халате ходил по зале, отдавая приказания клубному эконому и знаменитому Феоктисту, старшему повару английского клуба, о спарже, свежих огурцах, землянике, теленке и рыбе для обеда князя Багратиона. Граф, со дня основания клуба, был его членом и старшиною. Ему было поручено от клуба устройство торжества для Багратиона, потому что редко кто умел так на широкую руку, хлебосольно устроить пир, особенно потому, что редко кто умел и хотел приложить свои деньги, если они понадобятся на устройство пира. Повар и эконом клуба с веселыми лицами слушали приказания графа, потому что они знали, что ни при ком, как при нем, нельзя было лучше поживиться на обеде, который стоил несколько тысяч.
– Так смотри же, гребешков, гребешков в тортю положи, знаешь! – Холодных стало быть три?… – спрашивал повар. Граф задумался. – Нельзя меньше, три… майонез раз, – сказал он, загибая палец…
– Так прикажете стерлядей больших взять? – спросил эконом. – Что ж делать, возьми, коли не уступают. Да, батюшка ты мой, я было и забыл. Ведь надо еще другую антре на стол. Ах, отцы мои! – Он схватился за голову. – Да кто же мне цветы привезет?
– Митинька! А Митинька! Скачи ты, Митинька, в подмосковную, – обратился он к вошедшему на его зов управляющему, – скачи ты в подмосковную и вели ты сейчас нарядить барщину Максимке садовнику. Скажи, чтобы все оранжереи сюда волок, укутывал бы войлоками. Да чтобы мне двести горшков тут к пятнице были.
Отдав еще и еще разные приказания, он вышел было отдохнуть к графинюшке, но вспомнил еще нужное, вернулся сам, вернул повара и эконома и опять стал приказывать. В дверях послышалась легкая, мужская походка, бряцанье шпор, и красивый, румяный, с чернеющимися усиками, видимо отдохнувший и выхолившийся на спокойном житье в Москве, вошел молодой граф.
– Ах, братец мой! Голова кругом идет, – сказал старик, как бы стыдясь, улыбаясь перед сыном. – Хоть вот ты бы помог! Надо ведь еще песенников. Музыка у меня есть, да цыган что ли позвать? Ваша братия военные это любят.
– Право, папенька, я думаю, князь Багратион, когда готовился к Шенграбенскому сражению, меньше хлопотал, чем вы теперь, – сказал сын, улыбаясь.
Старый граф притворился рассерженным. – Да, ты толкуй, ты попробуй!
И граф обратился к повару, который с умным и почтенным лицом, наблюдательно и ласково поглядывал на отца и сына.
– Какова молодежь то, а, Феоктист? – сказал он, – смеется над нашим братом стариками.
– Что ж, ваше сиятельство, им бы только покушать хорошо, а как всё собрать да сервировать , это не их дело.
– Так, так, – закричал граф, и весело схватив сына за обе руки, закричал: – Так вот же что, попался ты мне! Возьми ты сейчас сани парные и ступай ты к Безухову, и скажи, что граф, мол, Илья Андреич прислали просить у вас земляники и ананасов свежих. Больше ни у кого не достанешь. Самого то нет, так ты зайди, княжнам скажи, и оттуда, вот что, поезжай ты на Разгуляй – Ипатка кучер знает – найди ты там Ильюшку цыгана, вот что у графа Орлова тогда плясал, помнишь, в белом казакине, и притащи ты его сюда, ко мне.
– И с цыганками его сюда привести? – спросил Николай смеясь. – Ну, ну!…
В это время неслышными шагами, с деловым, озабоченным и вместе христиански кротким видом, никогда не покидавшим ее, вошла в комнату Анна Михайловна. Несмотря на то, что каждый день Анна Михайловна заставала графа в халате, всякий раз он конфузился при ней и просил извинения за свой костюм.
– Ничего, граф, голубчик, – сказала она, кротко закрывая глаза. – А к Безухому я съезжу, – сказала она. – Пьер приехал, и теперь мы всё достанем, граф, из его оранжерей. Мне и нужно было видеть его. Он мне прислал письмо от Бориса. Слава Богу, Боря теперь при штабе.
Граф обрадовался, что Анна Михайловна брала одну часть его поручений, и велел ей заложить маленькую карету.
– Вы Безухову скажите, чтоб он приезжал. Я его запишу. Что он с женой? – спросил он.
Анна Михайловна завела глаза, и на лице ее выразилась глубокая скорбь…
– Ах, мой друг, он очень несчастлив, – сказала она. – Ежели правда, что мы слышали, это ужасно. И думали ли мы, когда так радовались его счастию! И такая высокая, небесная душа, этот молодой Безухов! Да, я от души жалею его и постараюсь дать ему утешение, которое от меня будет зависеть.
– Да что ж такое? – спросили оба Ростова, старший и младший.
Анна Михайловна глубоко вздохнула: – Долохов, Марьи Ивановны сын, – сказала она таинственным шопотом, – говорят, совсем компрометировал ее. Он его вывел, пригласил к себе в дом в Петербурге, и вот… Она сюда приехала, и этот сорви голова за ней, – сказала Анна Михайловна, желая выразить свое сочувствие Пьеру, но в невольных интонациях и полуулыбкою выказывая сочувствие сорви голове, как она назвала Долохова. – Говорят, сам Пьер совсем убит своим горем.
– Ну, всё таки скажите ему, чтоб он приезжал в клуб, – всё рассеется. Пир горой будет.
На другой день, 3 го марта, во 2 м часу по полудни, 250 человек членов Английского клуба и 50 человек гостей ожидали к обеду дорогого гостя и героя Австрийского похода, князя Багратиона. В первое время по получении известия об Аустерлицком сражении Москва пришла в недоумение. В то время русские так привыкли к победам, что, получив известие о поражении, одни просто не верили, другие искали объяснений такому странному событию в каких нибудь необыкновенных причинах. В Английском клубе, где собиралось всё, что было знатного, имеющего верные сведения и вес, в декабре месяце, когда стали приходить известия, ничего не говорили про войну и про последнее сражение, как будто все сговорились молчать о нем. Люди, дававшие направление разговорам, как то: граф Ростопчин, князь Юрий Владимирович Долгорукий, Валуев, гр. Марков, кн. Вяземский, не показывались в клубе, а собирались по домам, в своих интимных кружках, и москвичи, говорившие с чужих голосов (к которым принадлежал и Илья Андреич Ростов), оставались на короткое время без определенного суждения о деле войны и без руководителей. Москвичи чувствовали, что что то нехорошо и что обсуждать эти дурные вести трудно, и потому лучше молчать. Но через несколько времени, как присяжные выходят из совещательной комнаты, появились и тузы, дававшие мнение в клубе, и всё заговорило ясно и определенно. Были найдены причины тому неимоверному, неслыханному и невозможному событию, что русские были побиты, и все стало ясно, и во всех углах Москвы заговорили одно и то же. Причины эти были: измена австрийцев, дурное продовольствие войска, измена поляка Пшебышевского и француза Ланжерона, неспособность Кутузова, и (потихоньку говорили) молодость и неопытность государя, вверившегося дурным и ничтожным людям. Но войска, русские войска, говорили все, были необыкновенны и делали чудеса храбрости. Солдаты, офицеры, генералы – были герои. Но героем из героев был князь Багратион, прославившийся своим Шенграбенским делом и отступлением от Аустерлица, где он один провел свою колонну нерасстроенною и целый день отбивал вдвое сильнейшего неприятеля. Тому, что Багратион выбран был героем в Москве, содействовало и то, что он не имел связей в Москве, и был чужой. В лице его отдавалась должная честь боевому, простому, без связей и интриг, русскому солдату, еще связанному воспоминаниями Итальянского похода с именем Суворова. Кроме того в воздаянии ему таких почестей лучше всего показывалось нерасположение и неодобрение Кутузову.
– Ежели бы не было Багратиона, il faudrait l'inventer, [надо бы изобрести его.] – сказал шутник Шиншин, пародируя слова Вольтера. Про Кутузова никто не говорил, и некоторые шопотом бранили его, называя придворною вертушкой и старым сатиром. По всей Москве повторялись слова князя Долгорукова: «лепя, лепя и облепишься», утешавшегося в нашем поражении воспоминанием прежних побед, и повторялись слова Ростопчина про то, что французских солдат надо возбуждать к сражениям высокопарными фразами, что с Немцами надо логически рассуждать, убеждая их, что опаснее бежать, чем итти вперед; но что русских солдат надо только удерживать и просить: потише! Со всex сторон слышны были новые и новые рассказы об отдельных примерах мужества, оказанных нашими солдатами и офицерами при Аустерлице. Тот спас знамя, тот убил 5 ть французов, тот один заряжал 5 ть пушек. Говорили и про Берга, кто его не знал, что он, раненый в правую руку, взял шпагу в левую и пошел вперед. Про Болконского ничего не говорили, и только близко знавшие его жалели, что он рано умер, оставив беременную жену и чудака отца.


3 го марта во всех комнатах Английского клуба стоял стон разговаривающих голосов и, как пчелы на весеннем пролете, сновали взад и вперед, сидели, стояли, сходились и расходились, в мундирах, фраках и еще кое кто в пудре и кафтанах, члены и гости клуба. Пудренные, в чулках и башмаках ливрейные лакеи стояли у каждой двери и напряженно старались уловить каждое движение гостей и членов клуба, чтобы предложить свои услуги. Большинство присутствовавших были старые, почтенные люди с широкими, самоуверенными лицами, толстыми пальцами, твердыми движениями и голосами. Этого рода гости и члены сидели по известным, привычным местам и сходились в известных, привычных кружках. Малая часть присутствовавших состояла из случайных гостей – преимущественно молодежи, в числе которой были Денисов, Ростов и Долохов, который был опять семеновским офицером. На лицах молодежи, особенно военной, было выражение того чувства презрительной почтительности к старикам, которое как будто говорит старому поколению: уважать и почитать вас мы готовы, но помните, что всё таки за нами будущность.
Несвицкий был тут же, как старый член клуба. Пьер, по приказанию жены отпустивший волоса, снявший очки и одетый по модному, но с грустным и унылым видом, ходил по залам. Его, как и везде, окружала атмосфера людей, преклонявшихся перед его богатством, и он с привычкой царствования и рассеянной презрительностью обращался с ними.
По годам он бы должен был быть с молодыми, по богатству и связям он был членом кружков старых, почтенных гостей, и потому он переходил от одного кружка к другому.
Старики из самых значительных составляли центр кружков, к которым почтительно приближались даже незнакомые, чтобы послушать известных людей. Большие кружки составлялись около графа Ростопчина, Валуева и Нарышкина. Ростопчин рассказывал про то, как русские были смяты бежавшими австрийцами и должны были штыком прокладывать себе дорогу сквозь беглецов.
Валуев конфиденциально рассказывал, что Уваров был прислан из Петербурга, для того чтобы узнать мнение москвичей об Аустерлице.
В третьем кружке Нарышкин говорил о заседании австрийского военного совета, в котором Суворов закричал петухом в ответ на глупость австрийских генералов. Шиншин, стоявший тут же, хотел пошутить, сказав, что Кутузов, видно, и этому нетрудному искусству – кричать по петушиному – не мог выучиться у Суворова; но старички строго посмотрели на шутника, давая ему тем чувствовать, что здесь и в нынешний день так неприлично было говорить про Кутузова.
Граф Илья Андреич Ростов, озабоченно, торопливо похаживал в своих мягких сапогах из столовой в гостиную, поспешно и совершенно одинаково здороваясь с важными и неважными лицами, которых он всех знал, и изредка отыскивая глазами своего стройного молодца сына, радостно останавливал на нем свой взгляд и подмигивал ему. Молодой Ростов стоял у окна с Долоховым, с которым он недавно познакомился, и знакомством которого он дорожил. Старый граф подошел к ним и пожал руку Долохову.
– Ко мне милости прошу, вот ты с моим молодцом знаком… вместе там, вместе геройствовали… A! Василий Игнатьич… здорово старый, – обратился он к проходившему старичку, но не успел еще договорить приветствия, как всё зашевелилось, и прибежавший лакей, с испуганным лицом, доложил: пожаловали!
Раздались звонки; старшины бросились вперед; разбросанные в разных комнатах гости, как встряхнутая рожь на лопате, столпились в одну кучу и остановились в большой гостиной у дверей залы.
В дверях передней показался Багратион, без шляпы и шпаги, которые он, по клубному обычаю, оставил у швейцара. Он был не в смушковом картузе с нагайкой через плечо, как видел его Ростов в ночь накануне Аустерлицкого сражения, а в новом узком мундире с русскими и иностранными орденами и с георгиевской звездой на левой стороне груди. Он видимо сейчас, перед обедом, подстриг волосы и бакенбарды, что невыгодно изменяло его физиономию. На лице его было что то наивно праздничное, дававшее, в соединении с его твердыми, мужественными чертами, даже несколько комическое выражение его лицу. Беклешов и Федор Петрович Уваров, приехавшие с ним вместе, остановились в дверях, желая, чтобы он, как главный гость, прошел вперед их. Багратион смешался, не желая воспользоваться их учтивостью; произошла остановка в дверях, и наконец Багратион всё таки прошел вперед. Он шел, не зная куда девать руки, застенчиво и неловко, по паркету приемной: ему привычнее и легче было ходить под пулями по вспаханному полю, как он шел перед Курским полком в Шенграбене. Старшины встретили его у первой двери, сказав ему несколько слов о радости видеть столь дорогого гостя, и недождавшись его ответа, как бы завладев им, окружили его и повели в гостиную. В дверях гостиной не было возможности пройти от столпившихся членов и гостей, давивших друг друга и через плечи друг друга старавшихся, как редкого зверя, рассмотреть Багратиона. Граф Илья Андреич, энергичнее всех, смеясь и приговаривая: – пусти, mon cher, пусти, пусти, – протолкал толпу, провел гостей в гостиную и посадил на средний диван. Тузы, почетнейшие члены клуба, обступили вновь прибывших. Граф Илья Андреич, проталкиваясь опять через толпу, вышел из гостиной и с другим старшиной через минуту явился, неся большое серебряное блюдо, которое он поднес князю Багратиону. На блюде лежали сочиненные и напечатанные в честь героя стихи. Багратион, увидав блюдо, испуганно оглянулся, как бы отыскивая помощи. Но во всех глазах было требование того, чтобы он покорился. Чувствуя себя в их власти, Багратион решительно, обеими руками, взял блюдо и сердито, укоризненно посмотрел на графа, подносившего его. Кто то услужливо вынул из рук Багратиона блюдо (а то бы он, казалось, намерен был держать его так до вечера и так итти к столу) и обратил его внимание на стихи. «Ну и прочту», как будто сказал Багратион и устремив усталые глаза на бумагу, стал читать с сосредоточенным и серьезным видом. Сам сочинитель взял стихи и стал читать. Князь Багратион склонил голову и слушал.
«Славь Александра век
И охраняй нам Тита на престоле,
Будь купно страшный вождь и добрый человек,
Рифей в отечестве а Цесарь в бранном поле.
Да счастливый Наполеон,
Познав чрез опыты, каков Багратион,
Не смеет утруждать Алкидов русских боле…»
Но еще он не кончил стихов, как громогласный дворецкий провозгласил: «Кушанье готово!» Дверь отворилась, загремел из столовой польский: «Гром победы раздавайся, веселися храбрый росс», и граф Илья Андреич, сердито посмотрев на автора, продолжавшего читать стихи, раскланялся перед Багратионом. Все встали, чувствуя, что обед был важнее стихов, и опять Багратион впереди всех пошел к столу. На первом месте, между двух Александров – Беклешова и Нарышкина, что тоже имело значение по отношению к имени государя, посадили Багратиона: 300 человек разместились в столовой по чинам и важности, кто поважнее, поближе к чествуемому гостю: так же естественно, как вода разливается туда глубже, где местность ниже.
Перед самым обедом граф Илья Андреич представил князю своего сына. Багратион, узнав его, сказал несколько нескладных, неловких слов, как и все слова, которые он говорил в этот день. Граф Илья Андреич радостно и гордо оглядывал всех в то время, как Багратион говорил с его сыном.
Николай Ростов с Денисовым и новым знакомцем Долоховым сели вместе почти на середине стола. Напротив них сел Пьер рядом с князем Несвицким. Граф Илья Андреич сидел напротив Багратиона с другими старшинами и угащивал князя, олицетворяя в себе московское радушие.
Труды его не пропали даром. Обеды его, постный и скоромный, были великолепны, но совершенно спокоен он всё таки не мог быть до конца обеда. Он подмигивал буфетчику, шопотом приказывал лакеям, и не без волнения ожидал каждого, знакомого ему блюда. Всё было прекрасно. На втором блюде, вместе с исполинской стерлядью (увидав которую, Илья Андреич покраснел от радости и застенчивости), уже лакеи стали хлопать пробками и наливать шампанское. После рыбы, которая произвела некоторое впечатление, граф Илья Андреич переглянулся с другими старшинами. – «Много тостов будет, пора начинать!» – шепнул он и взяв бокал в руки – встал. Все замолкли и ожидали, что он скажет.
– Здоровье государя императора! – крикнул он, и в ту же минуту добрые глаза его увлажились слезами радости и восторга. В ту же минуту заиграли: «Гром победы раздавайся».Все встали с своих мест и закричали ура! и Багратион закричал ура! тем же голосом, каким он кричал на Шенграбенском поле. Восторженный голос молодого Ростова был слышен из за всех 300 голосов. Он чуть не плакал. – Здоровье государя императора, – кричал он, – ура! – Выпив залпом свой бокал, он бросил его на пол. Многие последовали его примеру. И долго продолжались громкие крики. Когда замолкли голоса, лакеи подобрали разбитую посуду, и все стали усаживаться, и улыбаясь своему крику переговариваться. Граф Илья Андреич поднялся опять, взглянул на записочку, лежавшую подле его тарелки и провозгласил тост за здоровье героя нашей последней кампании, князя Петра Ивановича Багратиона и опять голубые глаза графа увлажились слезами. Ура! опять закричали голоса 300 гостей, и вместо музыки послышались певчие, певшие кантату сочинения Павла Ивановича Кутузова.
«Тщетны россам все препоны,
Храбрость есть побед залог,
Есть у нас Багратионы,
Будут все враги у ног» и т.д.
Только что кончили певчие, как последовали новые и новые тосты, при которых всё больше и больше расчувствовался граф Илья Андреич, и еще больше билось посуды, и еще больше кричалось. Пили за здоровье Беклешова, Нарышкина, Уварова, Долгорукова, Апраксина, Валуева, за здоровье старшин, за здоровье распорядителя, за здоровье всех членов клуба, за здоровье всех гостей клуба и наконец отдельно за здоровье учредителя обеда графа Ильи Андреича. При этом тосте граф вынул платок и, закрыв им лицо, совершенно расплакался.


Пьер сидел против Долохова и Николая Ростова. Он много и жадно ел и много пил, как и всегда. Но те, которые его знали коротко, видели, что в нем произошла в нынешний день какая то большая перемена. Он молчал всё время обеда и, щурясь и морщась, глядел кругом себя или остановив глаза, с видом совершенной рассеянности, потирал пальцем переносицу. Лицо его было уныло и мрачно. Он, казалось, не видел и не слышал ничего, происходящего вокруг него, и думал о чем то одном, тяжелом и неразрешенном.
Этот неразрешенный, мучивший его вопрос, были намеки княжны в Москве на близость Долохова к его жене и в нынешнее утро полученное им анонимное письмо, в котором было сказано с той подлой шутливостью, которая свойственна всем анонимным письмам, что он плохо видит сквозь свои очки, и что связь его жены с Долоховым есть тайна только для одного него. Пьер решительно не поверил ни намекам княжны, ни письму, но ему страшно было теперь смотреть на Долохова, сидевшего перед ним. Всякий раз, как нечаянно взгляд его встречался с прекрасными, наглыми глазами Долохова, Пьер чувствовал, как что то ужасное, безобразное поднималось в его душе, и он скорее отворачивался. Невольно вспоминая всё прошедшее своей жены и ее отношения с Долоховым, Пьер видел ясно, что то, что сказано было в письме, могло быть правда, могло по крайней мере казаться правдой, ежели бы это касалось не его жены. Пьер вспоминал невольно, как Долохов, которому было возвращено всё после кампании, вернулся в Петербург и приехал к нему. Пользуясь своими кутежными отношениями дружбы с Пьером, Долохов прямо приехал к нему в дом, и Пьер поместил его и дал ему взаймы денег. Пьер вспоминал, как Элен улыбаясь выражала свое неудовольствие за то, что Долохов живет в их доме, и как Долохов цинически хвалил ему красоту его жены, и как он с того времени до приезда в Москву ни на минуту не разлучался с ними.
«Да, он очень красив, думал Пьер, я знаю его. Для него была бы особенная прелесть в том, чтобы осрамить мое имя и посмеяться надо мной, именно потому, что я хлопотал за него и призрел его, помог ему. Я знаю, я понимаю, какую соль это в его глазах должно бы придавать его обману, ежели бы это была правда. Да, ежели бы это была правда; но я не верю, не имею права и не могу верить». Он вспоминал то выражение, которое принимало лицо Долохова, когда на него находили минуты жестокости, как те, в которые он связывал квартального с медведем и пускал его на воду, или когда он вызывал без всякой причины на дуэль человека, или убивал из пистолета лошадь ямщика. Это выражение часто было на лице Долохова, когда он смотрел на него. «Да, он бретёр, думал Пьер, ему ничего не значит убить человека, ему должно казаться, что все боятся его, ему должно быть приятно это. Он должен думать, что и я боюсь его. И действительно я боюсь его», думал Пьер, и опять при этих мыслях он чувствовал, как что то страшное и безобразное поднималось в его душе. Долохов, Денисов и Ростов сидели теперь против Пьера и казались очень веселы. Ростов весело переговаривался с своими двумя приятелями, из которых один был лихой гусар, другой известный бретёр и повеса, и изредка насмешливо поглядывал на Пьера, который на этом обеде поражал своей сосредоточенной, рассеянной, массивной фигурой. Ростов недоброжелательно смотрел на Пьера, во первых, потому, что Пьер в его гусарских глазах был штатский богач, муж красавицы, вообще баба; во вторых, потому, что Пьер в сосредоточенности и рассеянности своего настроения не узнал Ростова и не ответил на его поклон. Когда стали пить здоровье государя, Пьер задумавшись не встал и не взял бокала.
– Что ж вы? – закричал ему Ростов, восторженно озлобленными глазами глядя на него. – Разве вы не слышите; здоровье государя императора! – Пьер, вздохнув, покорно встал, выпил свой бокал и, дождавшись, когда все сели, с своей доброй улыбкой обратился к Ростову.
– А я вас и не узнал, – сказал он. – Но Ростову было не до этого, он кричал ура!
– Что ж ты не возобновишь знакомство, – сказал Долохов Ростову.
– Бог с ним, дурак, – сказал Ростов.
– Надо лелеять мужей хорошеньких женщин, – сказал Денисов. Пьер не слышал, что они говорили, но знал, что говорят про него. Он покраснел и отвернулся.
– Ну, теперь за здоровье красивых женщин, – сказал Долохов, и с серьезным выражением, но с улыбающимся в углах ртом, с бокалом обратился к Пьеру.
– За здоровье красивых женщин, Петруша, и их любовников, – сказал он.
Пьер, опустив глаза, пил из своего бокала, не глядя на Долохова и не отвечая ему. Лакей, раздававший кантату Кутузова, положил листок Пьеру, как более почетному гостю. Он хотел взять его, но Долохов перегнулся, выхватил листок из его руки и стал читать. Пьер взглянул на Долохова, зрачки его опустились: что то страшное и безобразное, мутившее его во всё время обеда, поднялось и овладело им. Он нагнулся всем тучным телом через стол: – Не смейте брать! – крикнул он.
Услыхав этот крик и увидав, к кому он относился, Несвицкий и сосед с правой стороны испуганно и поспешно обратились к Безухову.
– Полноте, полно, что вы? – шептали испуганные голоса. Долохов посмотрел на Пьера светлыми, веселыми, жестокими глазами, с той же улыбкой, как будто он говорил: «А вот это я люблю». – Не дам, – проговорил он отчетливо.
Бледный, с трясущейся губой, Пьер рванул лист. – Вы… вы… негодяй!.. я вас вызываю, – проговорил он, и двинув стул, встал из за стола. В ту самую секунду, как Пьер сделал это и произнес эти слова, он почувствовал, что вопрос о виновности его жены, мучивший его эти последние сутки, был окончательно и несомненно решен утвердительно. Он ненавидел ее и навсегда был разорван с нею. Несмотря на просьбы Денисова, чтобы Ростов не вмешивался в это дело, Ростов согласился быть секундантом Долохова, и после стола переговорил с Несвицким, секундантом Безухова, об условиях дуэли. Пьер уехал домой, а Ростов с Долоховым и Денисовым до позднего вечера просидели в клубе, слушая цыган и песенников.
– Так до завтра, в Сокольниках, – сказал Долохов, прощаясь с Ростовым на крыльце клуба.
– И ты спокоен? – спросил Ростов…
Долохов остановился. – Вот видишь ли, я тебе в двух словах открою всю тайну дуэли. Ежели ты идешь на дуэль и пишешь завещания да нежные письма родителям, ежели ты думаешь о том, что тебя могут убить, ты – дурак и наверно пропал; а ты иди с твердым намерением его убить, как можно поскорее и повернее, тогда всё исправно. Как мне говаривал наш костромской медвежатник: медведя то, говорит, как не бояться? да как увидишь его, и страх прошел, как бы только не ушел! Ну так то и я. A demain, mon cher! [До завтра, мой милый!]
На другой день, в 8 часов утра, Пьер с Несвицким приехали в Сокольницкий лес и нашли там уже Долохова, Денисова и Ростова. Пьер имел вид человека, занятого какими то соображениями, вовсе не касающимися до предстоящего дела. Осунувшееся лицо его было желто. Он видимо не спал ту ночь. Он рассеянно оглядывался вокруг себя и морщился, как будто от яркого солнца. Два соображения исключительно занимали его: виновность его жены, в которой после бессонной ночи уже не оставалось ни малейшего сомнения, и невинность Долохова, не имевшего никакой причины беречь честь чужого для него человека. «Может быть, я бы то же самое сделал бы на его месте, думал Пьер. Даже наверное я бы сделал то же самое; к чему же эта дуэль, это убийство? Или я убью его, или он попадет мне в голову, в локоть, в коленку. Уйти отсюда, бежать, зарыться куда нибудь», приходило ему в голову. Но именно в те минуты, когда ему приходили такие мысли. он с особенно спокойным и рассеянным видом, внушавшим уважение смотревшим на него, спрашивал: «Скоро ли, и готово ли?»
Когда всё было готово, сабли воткнуты в снег, означая барьер, до которого следовало сходиться, и пистолеты заряжены, Несвицкий подошел к Пьеру.
– Я бы не исполнил своей обязанности, граф, – сказал он робким голосом, – и не оправдал бы того доверия и чести, которые вы мне сделали, выбрав меня своим секундантом, ежели бы я в эту важную минуту, очень важную минуту, не сказал вам всю правду. Я полагаю, что дело это не имеет достаточно причин, и что не стоит того, чтобы за него проливать кровь… Вы были неправы, не совсем правы, вы погорячились…
– Ах да, ужасно глупо… – сказал Пьер.
– Так позвольте мне передать ваше сожаление, и я уверен, что наши противники согласятся принять ваше извинение, – сказал Несвицкий (так же как и другие участники дела и как и все в подобных делах, не веря еще, чтобы дело дошло до действительной дуэли). – Вы знаете, граф, гораздо благороднее сознать свою ошибку, чем довести дело до непоправимого. Обиды ни с одной стороны не было. Позвольте мне переговорить…
– Нет, об чем же говорить! – сказал Пьер, – всё равно… Так готово? – прибавил он. – Вы мне скажите только, как куда ходить, и стрелять куда? – сказал он, неестественно кротко улыбаясь. – Он взял в руки пистолет, стал расспрашивать о способе спуска, так как он до сих пор не держал в руках пистолета, в чем он не хотел сознаваться. – Ах да, вот так, я знаю, я забыл только, – говорил он.
– Никаких извинений, ничего решительно, – говорил Долохов Денисову, который с своей стороны тоже сделал попытку примирения, и тоже подошел к назначенному месту.
Место для поединка было выбрано шагах в 80 ти от дороги, на которой остались сани, на небольшой полянке соснового леса, покрытой истаявшим от стоявших последние дни оттепелей снегом. Противники стояли шагах в 40 ка друг от друга, у краев поляны. Секунданты, размеряя шаги, проложили, отпечатавшиеся по мокрому, глубокому снегу, следы от того места, где они стояли, до сабель Несвицкого и Денисова, означавших барьер и воткнутых в 10 ти шагах друг от друга. Оттепель и туман продолжались; за 40 шагов ничего не было видно. Минуты три всё было уже готово, и всё таки медлили начинать, все молчали.


– Ну, начинать! – сказал Долохов.
– Что же, – сказал Пьер, всё так же улыбаясь. – Становилось страшно. Очевидно было, что дело, начавшееся так легко, уже ничем не могло быть предотвращено, что оно шло само собою, уже независимо от воли людей, и должно было совершиться. Денисов первый вышел вперед до барьера и провозгласил:
– Так как п'отивники отказались от п'ими'ения, то не угодно ли начинать: взять пистолеты и по слову т'и начинать сходиться.
– Г…'аз! Два! Т'и!… – сердито прокричал Денисов и отошел в сторону. Оба пошли по протоптанным дорожкам всё ближе и ближе, в тумане узнавая друг друга. Противники имели право, сходясь до барьера, стрелять, когда кто захочет. Долохов шел медленно, не поднимая пистолета, вглядываясь своими светлыми, блестящими, голубыми глазами в лицо своего противника. Рот его, как и всегда, имел на себе подобие улыбки.
– Так когда хочу – могу стрелять! – сказал Пьер, при слове три быстрыми шагами пошел вперед, сбиваясь с протоптанной дорожки и шагая по цельному снегу. Пьер держал пистолет, вытянув вперед правую руку, видимо боясь как бы из этого пистолета не убить самого себя. Левую руку он старательно отставлял назад, потому что ему хотелось поддержать ею правую руку, а он знал, что этого нельзя было. Пройдя шагов шесть и сбившись с дорожки в снег, Пьер оглянулся под ноги, опять быстро взглянул на Долохова, и потянув пальцем, как его учили, выстрелил. Никак не ожидая такого сильного звука, Пьер вздрогнул от своего выстрела, потом улыбнулся сам своему впечатлению и остановился. Дым, особенно густой от тумана, помешал ему видеть в первое мгновение; но другого выстрела, которого он ждал, не последовало. Только слышны были торопливые шаги Долохова, и из за дыма показалась его фигура. Одной рукой он держался за левый бок, другой сжимал опущенный пистолет. Лицо его было бледно. Ростов подбежал и что то сказал ему.
– Не…е…т, – проговорил сквозь зубы Долохов, – нет, не кончено, – и сделав еще несколько падающих, ковыляющих шагов до самой сабли, упал на снег подле нее. Левая рука его была в крови, он обтер ее о сюртук и оперся ею. Лицо его было бледно, нахмуренно и дрожало.
– Пожалу… – начал Долохов, но не мог сразу выговорить… – пожалуйте, договорил он с усилием. Пьер, едва удерживая рыдания, побежал к Долохову, и хотел уже перейти пространство, отделяющее барьеры, как Долохов крикнул: – к барьеру! – и Пьер, поняв в чем дело, остановился у своей сабли. Только 10 шагов разделяло их. Долохов опустился головой к снегу, жадно укусил снег, опять поднял голову, поправился, подобрал ноги и сел, отыскивая прочный центр тяжести. Он глотал холодный снег и сосал его; губы его дрожали, но всё улыбаясь; глаза блестели усилием и злобой последних собранных сил. Он поднял пистолет и стал целиться.
– Боком, закройтесь пистолетом, – проговорил Несвицкий.
– 3ак'ойтесь! – не выдержав, крикнул даже Денисов своему противнику.
Пьер с кроткой улыбкой сожаления и раскаяния, беспомощно расставив ноги и руки, прямо своей широкой грудью стоял перед Долоховым и грустно смотрел на него. Денисов, Ростов и Несвицкий зажмурились. В одно и то же время они услыхали выстрел и злой крик Долохова.
– Мимо! – крикнул Долохов и бессильно лег на снег лицом книзу. Пьер схватился за голову и, повернувшись назад, пошел в лес, шагая целиком по снегу и вслух приговаривая непонятные слова:
– Глупо… глупо! Смерть… ложь… – твердил он морщась. Несвицкий остановил его и повез домой.
Ростов с Денисовым повезли раненого Долохова.
Долохов, молча, с закрытыми глазами, лежал в санях и ни слова не отвечал на вопросы, которые ему делали; но, въехав в Москву, он вдруг очнулся и, с трудом приподняв голову, взял за руку сидевшего подле себя Ростова. Ростова поразило совершенно изменившееся и неожиданно восторженно нежное выражение лица Долохова.
– Ну, что? как ты чувствуешь себя? – спросил Ростов.
– Скверно! но не в том дело. Друг мой, – сказал Долохов прерывающимся голосом, – где мы? Мы в Москве, я знаю. Я ничего, но я убил ее, убил… Она не перенесет этого. Она не перенесет…
– Кто? – спросил Ростов.
– Мать моя. Моя мать, мой ангел, мой обожаемый ангел, мать, – и Долохов заплакал, сжимая руку Ростова. Когда он несколько успокоился, он объяснил Ростову, что живет с матерью, что ежели мать увидит его умирающим, она не перенесет этого. Он умолял Ростова ехать к ней и приготовить ее.


Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=Сингапурская_стратегия&oldid=81643485»