Обезьяна на палке (книга)

Обезьяна на палке: убийства, безумие и кришнаиты
Monkey on a Stick: Murder, Madness and the Hare Krishnas
Автор:	Джон Хьюбнер Линдсей Грусон
Жанр:	документальная проза
Язык оригинала:	английский
Оригинал издан:	1988
Издатель:	Harcourt Brace Jovanovich
Страниц:	xviii, 414
Носитель:	бумажный
ISBN:	0151620865

«Обезья́на на па́лке: уби́йства, безу́мие и кришнаи́ты» (англ. Monkey on a Stick: Murder, Madness and the Hare Krishnas) — книга американских журналистов Джона Хьюбнера (корреспондента газеты San Jose Mercury News) и Линдсей Грусон (корреспондента The New York Times). Книга была опубликована в 1988 году издательством Harcourt Brace Jovanovich и стала бестселлером.

«Обезьяна на палке» принадлежит к жанру документального детектива и повествует о первых 20-ти годах истории Международного общества сознания Кришны (ИСККОН), уделяя основное внимание драматизированному описанию ряда преступлений, совершённых кришнаитами. Согласно газете The New York Times, книга повествует о том, как «улыбаясь на пути к просветлению, некоторые из кришнаитов занимались торговлей наркотиками, избиением жён, насилием над детьми, поджогами, мошенничеством, вымогательством, присвоением имущества, воровством и убийствами». Книга часто используется деятелями антисектантского движения для дискредитации Международного общества сознания Кришны и его руководства.

История написания и публикации

Первое издание книги вышло в 1988 году. Появлению книги в свет предшествовала статья тех же авторов под названием «В случае убийства набирайте „Ом“» («Dial OM for Murder»), опубликованная в журнале Rolling Stone в 1987 году. В статье описывался ряд преступлений, совершённых кришнаитами в США: два убийства, торговля наркотиками и пр. Журнал Rolling Stone имел тираж около миллиона экземпляров. Вдобавок к этому, статью перепечатали многие другие американские издания. В результате, скандальная публикация о кришнаитах оказалась практически везде.

Авторами статьи были журналисты Джон Хьюбнер и Линдсей Грусон. Хьюбнер работал корреспондентом калифорнийской газеты San Jose Mercury News, а Линдсей Грусон — The New York Times. Ранее, Хьюбнер и Грусон опубликовали ряд статей о кришнаитах в этих изданиях. Вскоре после выхода в свет статьи в Rolling Stone, известное американское издательство Harcourt Brace Jovanovich заключило с авторами договор на написание книги на эту тему. Хьюбнер и Грусон продолжили журналистское расследование, собрав большое количество информации, «варьировавшей от жуткой до комичной». На основе этих материалов, Хьюбнер и Грусон написали книгу «Обезьяна на палке», представив в ней «более развёрнутое, но от этого не ставшее более глубоким описание индуистского религиозного движения, основанного в 1965 году в манхэттенской Ист-Виллидж».

Член МОСК и редактор газеты ISKCON World Review Нори Мустер в своей книге «Предательство духа» вспоминает, что незадолго до выхода «Обезьяны на палке» в свет, министр по связям с общественностью ИСККОН Мукунда Госвами и председатель Руководящего совета ИСККОН Равиндра Сварупа встретились с Джоном Хьюбнером в храме ИСККОН в Лос-Анджелесе и дали ему интервью. Мукунда разрешил авторам использовать в книге фотографии из архивов издательства «Бхактиведанта Бук Траст» и официальной кришнаитской газеты ISKCON World Review. После этого, Хьюбнер пригласил Мукунду, Равиндру Сварупу и редакторов ISKCON World Review отобедать в кришнаитском вегетарианском ресторане, где между ними состоялась беседа о книге и о роли журнализма в демократическом обществе.

После выхода книги в свет, Ларри Кинг пригласил Джона Хьюбнера на своё шоу. Хьюбнер рассказал о том, что подвигло его на написание книги. Он, в частности, сказал:

Я — дитя 1960-х годов, Ларри. Я прекрасно помню, как эти люди впервые появились на улицах городов и в университетских кампусах. Интересно было наблюдать за тем, как индуизм пришёл в Америку. Я ничего не знал об этом и, подобно большинству людей, пошёл своим путём и забыл о них. Но спустя 15-20 лет, я узнал некоторые из вещей, которые ты упомянул — убийства, и прочее. Мне стало интересно, как что-то, что началось так хорошо, могло превратиться во зло.

На вопрос Ларри Кинга о том, чем можно объяснить быстрый рост Движения сознания Кришны в Америке, Хьюбнер ответил, что Прабхупада прибыл в Америку в самое подходящее время, когда молодое поколение разочаровалось в иудаизме и христианстве и искало новые ответы. Хьюбнер заявил, что Прабхупада не был харизматичной фигурой и что его сила была истинно духовной. Он предоставил людям новый путь, по которому они могли следовать, и сделал сознание Кришны мостом между Востоком и Западом.

Многие узнали о книге, прочитав рекламу на полстраницы в журнале Time, где говорилось: «Наркотики, извращения, насилие над детьми, убийства — всё это во имя религии. Теперь вы сможете узнать, какие они на самом деле — в ужасающей новой книге о секте, в которой практиковались любовь, простота и преданность Богу, в то время как её лидеры были поглощены жаждой денег и власти».

Название книги произошло от жестокого обычая, практикуемого индийскими крестьянами. Чтобы отвадить обезьян от воровства бананов, крестьяне вывешивают убитую обезьяну на жерди посреди банановой плантации. По замыслу авторов, обезьяной на шесте для ИСККОН стал бывший член организации Стивен Брайант, выступивший с разоблачением «коррумпированного руководства» ИСККОН. Брайант был убит в 1986 году в Лос-Анджелесе бывшим членом общины Нью-Вриндаван Томасом Дрешером.

Сюжет

В июне 1966 года престарелый индуистский санньясин Бхактиведанта Свами Прабхупада, недавно прибывший в Нью-Йорк из Калькутты, арендует помещение бывшего магазина на Второй Авеню, где начинает давать лекции по «Бхагавад-гите» и рассказывать о Кришне. Аудитория Прабхупады в основном состоит из студентов и хиппи, которых он призывает служить Кришне, отказавшись от мясоедения, наркотиков, сигарет, кофе, чая и секса вне брака; носить традиционную индуистскую одежду; побрить головы; помечать лоб специальным знаком из глины и повторять священную мантру «Харе Кришна» 1728 раз в день. Те, кто способны сделать это, выйдут из под влияния майи, иллюзии материального мира, и станут инструментами в руках Бога. Проповедь Прабхупады привлекает его молодых слушателей, жаждующих духовной дисциплины, но отвергающих Иисуса Христа и Моисея как наскучившие символы родительского истеблишмента. Кришна, с другой стороны, очень близок контркультуре: он играл на флейте, ходил босиком, украшал себя гирляндами из цветов и танцевал с девушками-пастушками коров.

В 1967 году в Сан-Франциско один из первых учеников Прабхупады, Мукунда Даса, открывает второй храм Кришны в США и организует концерт Mantra-Rock Dance с участием Прабхупады, Дженис Джоплин, The Grateful Dead и Аллена Гинзберга. Тысячи молодых людей поют на концерте мантру «Харе Кришна». В 1968 году Джордж Харрисон и группа кришнаитов из лондонского храма Радхи-Кришны записывают пластинку с распевом мантры «Харе Кришна», которая в первый же день после выхода расходится тиражом в 70 000 экземпляров.

Международное общество сознания Кришны быстро растёт, «вырастая до невероятных размеров», в то время как некоторые из кришнаитов падают обратно в майю, вовлекаясь по пути в разного рода преступную деятельность: торговлю наркотиками, насилие над детьми, мошенничество, воровство и убийства. Для ритуального сбора пожертвований, называемого санкиртаной, кришнаиты начинают использовать набор обманных трюков. Кришнаитки переодеваются из сари в блузы с декольте и собирают по нескольку сотен долларов в день для сирот в Африке и ветеранов Войны во Вьетнаме. Некоторые из кришнаитов идут ещё на большее: Гурукрипа Свами и руководимая им «группа санкиртаны» занимается грабежом ювелирных магазинов в Японии, а кришнаиты из храма в Лагуна-Бич в Калифорнии зарабатывают миллионы долларов на контрабанде гашишного масла из Пакистана. Прибыль используется для строительства новых храмов.

После того, как неведавший о совершаемых его учениками злоупотреблениях Прабхупада умирает в 1977 году, между назначенными им 11-ю гуру-наследниками разгорается война за власть. В то время, как ученики живут в простоте и бедности, гуру состязаются между собой, покупая дорогую недвижимость и шикарные машины. Один из гуру, Хамсадутта Свами, тратит 35 000 долларов на запись религиозного рок-н-рольного альбома Nice but Dead, представляющего собой, по оценке The New York Times, «сборник нападок на других гуру под аккомпанемент гитары».

Но всех других гуру превосходит Киртанананда Свами. В 1968 году он основывает Нью-Вриндаван — кришнаитскую сельскохозяйственную общину в Западной Виргинии, названную в честь Вриндавана — святого места в Индии, где по преданию Кришна провёл своё детство. В Нью-Вриндаване, ученики носят Киртанананду на украшенном драгоценными камнями паланкине и бесплатно работают по 14 часов в день над сооружением роскошного храма, посвящённого Прабхупаде. Чтобы защититься от возможных атак карми (варваров-мясоедов или просто некришнаитов), члены общины собирают арсенал нелегального оружия. Тем временем, община становится ареной насилия и конфликтов между её членами. Возможно с ведома Киртанананды, одного из маргинальных членов Нью-Вриндавана убивают и захоранивают его останки на дне протекающей по территории общины реки. Авторы описывают, как убийца, пыряя жертву ножом, требует от неё повторять мантру «Харе Кришна», полагая, что умерев таким образом, жертва получит возможность практиковать духовную жизнь в следующем воплощении. Спустя три года, тот же кришнаит убивает в Калифорнии другого бывшего члена ИСККОН, Стивена Брайанта, сделавшего достоянием публики факты о преступной деятельности Киртанананды.

В предисловии к книге Хьюбнер и Грусон пишут, что «Сознание Кришны несёт в себе мудрость религий Востока и может много чего предложить Америке. По всему миру даже сегодня существуют сотни искренних, благородных кришнаитов, воспевающих „Харе Кришна“». Авторы также отмечают, что, как правило, после смерти харизматичного лидера-основателя в новых религиозных движениях наступает кризисный период. Успех миссии движения или её провал зависит от того, как пришедшие на смену лидеры будут распространять учение основателя. Одной из основных причин кризисной ситуации, возникшей в ИСККОН после смерти Прабхупады, авторы называют желание многих гуру «стать Прабхупадой, а не распространять учение Прабхупады». По этой причине, по мнению авторов, к середине 1980-х годов ИСККОН «превратился в группу соперничавших между собой культов, в которых практиковались убийства, насилие над женщинами и детьми, торговля наркотиками и мошенничество, которые удивили бы даже дона итальянской мафии». Однако, авторы отмечают, что с 1987 года реформаторы внутри ИСККОН ведут работу по очищению организации от всех описанных в книге ужасов, в надежде восстановить чистые духовные принципы, на которых была основана организация.

Отзывы о книге

Различного рода рецензии на книгу появились во многих ведущих американских СМИ.

Журналист Энни Фадиман писала в The New York Times, что «Обезьяна на палке» при прочтении производит впечатление халтуры, написанной в живом темпе, но вульгаризированной воровским сленгом и чудовищными клише. По её мнению книга изобилует «драматизированными» сценами, хотя сам материал достаточно сенсационен и в дальнейшей драматизации не нуждался. Фадиман, однако, признаёт наличие у авторов «таланта хороших рассказчиков», в особенности в тех частях кни, где они «воздерживаются от размышлений и анализа» и сосредотачиваются на том, что их действительно интересует — «раздобытых с таким усердием скандальных фактах». Фадиман отмечает, что «лучше всего у авторов получается описание коррупции и насилия, начавших проникать в Международное общество сознания Кришны…».

Журналист Р. Шеппард писал в журнале Time, что с целью рассказать историю «о проблемах в нирване», Хьюбнер и Грусон использовали обычные методы жанра документального детектива. По его мнению информация, основанная на слухах, была преподнесена авторами как достоверная, свидетельства очевидцев были «энергично драматизированы». Он отмечает, что некоторые из героев книги были выдуманы или представлены под псевдонимами. Шеппард также указывает, что в книге присутствуют вымышленные диалоги, драматизированные в расчёте произвести максимальный эффект на читателя. И в качестве пример приводит описанную в книге сцену убийства, в которой жертву «также трудно убить, как Распутина»: в неё многократно стреляют, её колят ножом и избивают дубинкой.

В 1997 году Нори Мустер (член МОСК и редактор газеты ISKCON World Review) писала в своей книге «Предательство духа», что «Обезьяна на палке» сыграла на самых глубоких страхах американской публики. По её мнению чтобы представить ИСККОН как секту, руководимую преступниками, авторы «Обезьяны на палке» сплели вместе два нью-вриндаванских убийства, случай с хранением нелегального оружия Хамсадуттой в храме в Беркли и участие кришнаитов из храма в Лагуна-Бич в трафике наркотиков.

Журналист Марк Вуд писал в британской газете The Daily Telegraph, что «Обезьяна на палке» содержит «множество откровений о Движении сознания Кришны в Америке» и читается как захватывающий детективный триллер. Он отметил, что Хьюбнер и Грусон «использовали все приёмы детективного романа» с целью вовлечь читателя в реальную историю о том, как «убийства, наркотики и мошенничество превратили духовные чаяния целого поколения в кошмар». По мнению Вуда, «триллерный аспект книги послужил для Хьюбера и Грусона фоном для социального исследования кришнаитского движения». К недостаткам книги Вуд отнёс её структуру: факты и данные, делающие книгу более достоверной, были похоронены в примечаниях в самом её конце.

Религиовед и политолог Майкл Баркун отмечал, что по мнению критиков-сторонников ИСККОН, книга была написана авторами в погоне за сенсациями и многие из представленных в ней фактов преувеличены и искажены. Описанное могло быть правдой для отдельных кришнаитских общин, но не для всего ИСККОН.

Религиовед С. М. Дударенок в своей монографии «Нетрадиционные религии на Дальнем Востоке: история и современность» отмечает, что хотя книга «Обезьяна на палке» «рассказывает не о руководителях МОСК, а о группе, которая была исключена из этой организации и, благодаря помощи руководства МОСК, привлечена к суду за свою преступную деятельность, противники новых религиозных движений ссылаются на неё, стремясь дискредитировать МОСК и его руководство».

В судебной практике

В тексте решения Хорошевского межмуниципального народного суда СЗАО г. Москвы от 21 мая 1997 года по делу об иске из-за брошюры «10 вопросов…» говорится, что допрошенные на суде в качестве свидетелей эксперты (со стороны ответчиков: Йоханнес Огорд, пастор Томас Гандоу, профессор Клэр Шамполион; со стороны истцов: Айлин Баркер и Джеймс Ричардсон) подтвердили, что, хотя книга была написана журналистами с использованием художественных приёмов, описанные в ней факты совершения преступлений кришнаитами имели место в действительности.

См. также

• Киртанананда Свами
• Нью-Вриндаван
• Мукунда Госвами
• Равиндра Сварупа Даса

Литература

на русском языке

• Дударенок С. М. [books.google.com/books?id=ib95AAAAMAAJ Нетрадиционные религии на Дальнем Востоке: история и современность]. — Владивосток: Изд-во Дальневосточного университета, 2004. — 530 с. — ISBN 5744416404.

на других языках

• Angel L. [books.google.com/books?id=ds8Xgh-mDJEC&pg=PA236 Enlightenment East and West]. — Albany: SUNY Press, 1994. — 388 p. — ISBN 079142054X.
• Ayella M. F. [books.google.com/books?id=Ju-CmCQC9PoC&pg=PA9 Insane Therapy: Portrait of a Psychotherapy Cult]. — Temple University Press, 1998. — 213 p. — ISBN 1566396018.
• Anthony D., Robbins T. Conversion and “Brainwashing” in New Religious Movements (англ.) // James R. Lewis The Oxford Handbook of New Religious Movements. — New York: Oxford University Press, 2004. — ISBN 0195149866.
• Barkun M. [books.google.com/books?id=klAzvzR6BcwC&pg=PA44 Millennialism and Violence]. — London: Frank Cass, 1996. — 177 p. — (Political Violence Series). — ISBN 071464708X.
• Muster N. J. [books.google.ru/books?id=Dw3-xD05wnoC&printsec=frontcover&hl=ru&source=gbs_ge_summary_r&cad=0 Betrayal of the Spirit: My Life Behind the Headlines of the Hare Krishna Movement]. — 2nd ed. — Urbana: University of Illinois Press, 2001. — 216 p. — ISBN 0252065662.

Ссылки

• [web.archive.org/web/20120507194636/www.iriney.ru/books/007.htm Отрывки из книги (С. ix, 196—215, 371—376, 427—429, 445—446 оригинала) (Перевод с английского)] // Секты против Церкви (Процесс Дворкина) / Сост. А. Л. Дворкин. — М., 2000. — С. 620—644.
• [www.harekrsna.org/iskgone/monkey/contents.htm Отдельные главы на английском языке]
• [web.archive.org/web/20100613134258/surrealist.org/pdf/dial_om.pdf Dial OM for Murder] // Rolling Stone, April 9, 1987
• [web.archive.org/web/20100613134540/surrealist.org/pdf/monkey_ad_time.pdf Реклама книги] в журнале Time
• [www.youtube.com/watch?v=tu9DL9P9Rt0 Ларри Кинг берёт интервью у соавтора книги Джона Хьюбнера]

Отрывок, характеризующий Обезьяна на палке (книга)

Подле первого чувства недоуменья, возбужденного в родителях предложением Берга, в семействе водворилась обычная в таких случаях праздничность и радость, но радость была не искренняя, а внешняя. В чувствах родных относительно этой свадьбы были заметны замешательство и стыдливость. Как будто им совестно было теперь за то, что они мало любили Веру, и теперь так охотно сбывали ее с рук. Больше всех смущен был старый граф. Он вероятно не умел бы назвать того, что было причиной его смущенья, а причина эта была его денежные дела. Он решительно не знал, что у него есть, сколько у него долгов и что он в состоянии будет дать в приданое Вере. Когда родились дочери, каждой было назначено по 300 душ в приданое; но одна из этих деревень была уж продана, другая заложена и так просрочена, что должна была продаваться, поэтому отдать имение было невозможно. Денег тоже не было.
Берг уже более месяца был женихом и только неделя оставалась до свадьбы, а граф еще не решил с собой вопроса о приданом и не говорил об этом с женою. Граф то хотел отделить Вере рязанское именье, то хотел продать лес, то занять денег под вексель. За несколько дней до свадьбы Берг вошел рано утром в кабинет к графу и с приятной улыбкой почтительно попросил будущего тестя объявить ему, что будет дано за графиней Верой. Граф так смутился при этом давно предчувствуемом вопросе, что сказал необдуманно первое, что пришло ему в голову.
– Люблю, что позаботился, люблю, останешься доволен…
И он, похлопав Берга по плечу, встал, желая прекратить разговор. Но Берг, приятно улыбаясь, объяснил, что, ежели он не будет знать верно, что будет дано за Верой, и не получит вперед хотя части того, что назначено ей, то он принужден будет отказаться.
– Потому что рассудите, граф, ежели бы я теперь позволил себе жениться, не имея определенных средств для поддержания своей жены, я поступил бы подло…
Разговор кончился тем, что граф, желая быть великодушным и не подвергаться новым просьбам, сказал, что он выдает вексель в 80 тысяч. Берг кротко улыбнулся, поцеловал графа в плечо и сказал, что он очень благодарен, но никак не может теперь устроиться в новой жизни, не получив чистыми деньгами 30 тысяч. – Хотя бы 20 тысяч, граф, – прибавил он; – а вексель тогда только в 60 тысяч.
– Да, да, хорошо, – скороговоркой заговорил граф, – только уж извини, дружок, 20 тысяч я дам, а вексель кроме того на 80 тысяч дам. Так то, поцелуй меня.


Наташе было 16 лет, и был 1809 год, тот самый, до которого она четыре года тому назад по пальцам считала с Борисом после того, как она с ним поцеловалась. С тех пор она ни разу не видала Бориса. Перед Соней и с матерью, когда разговор заходил о Борисе, она совершенно свободно говорила, как о деле решенном, что всё, что было прежде, – было ребячество, про которое не стоило и говорить, и которое давно было забыто. Но в самой тайной глубине ее души, вопрос о том, было ли обязательство к Борису шуткой или важным, связывающим обещанием, мучил ее.
С самых тех пор, как Борис в 1805 году из Москвы уехал в армию, он не видался с Ростовыми. Несколько раз он бывал в Москве, проезжал недалеко от Отрадного, но ни разу не был у Ростовых.
Наташе приходило иногда к голову, что он не хотел видеть ее, и эти догадки ее подтверждались тем грустным тоном, которым говаривали о нем старшие:
– В нынешнем веке не помнят старых друзей, – говорила графиня вслед за упоминанием о Борисе.
Анна Михайловна, в последнее время реже бывавшая у Ростовых, тоже держала себя как то особенно достойно, и всякий раз восторженно и благодарно говорила о достоинствах своего сына и о блестящей карьере, на которой он находился. Когда Ростовы приехали в Петербург, Борис приехал к ним с визитом.
Он ехал к ним не без волнения. Воспоминание о Наташе было самым поэтическим воспоминанием Бориса. Но вместе с тем он ехал с твердым намерением ясно дать почувствовать и ей, и родным ее, что детские отношения между ним и Наташей не могут быть обязательством ни для нее, ни для него. У него было блестящее положение в обществе, благодаря интимности с графиней Безуховой, блестящее положение на службе, благодаря покровительству важного лица, доверием которого он вполне пользовался, и у него были зарождающиеся планы женитьбы на одной из самых богатых невест Петербурга, которые очень легко могли осуществиться. Когда Борис вошел в гостиную Ростовых, Наташа была в своей комнате. Узнав о его приезде, она раскрасневшись почти вбежала в гостиную, сияя более чем ласковой улыбкой.
Борис помнил ту Наташу в коротеньком платье, с черными, блестящими из под локон глазами и с отчаянным, детским смехом, которую он знал 4 года тому назад, и потому, когда вошла совсем другая Наташа, он смутился, и лицо его выразило восторженное удивление. Это выражение его лица обрадовало Наташу.
– Что, узнаешь свою маленькую приятельницу шалунью? – сказала графиня. Борис поцеловал руку Наташи и сказал, что он удивлен происшедшей в ней переменой.
– Как вы похорошели!
«Еще бы!», отвечали смеющиеся глаза Наташи.
– А папа постарел? – спросила она. Наташа села и, не вступая в разговор Бориса с графиней, молча рассматривала своего детского жениха до малейших подробностей. Он чувствовал на себе тяжесть этого упорного, ласкового взгляда и изредка взглядывал на нее.
Мундир, шпоры, галстук, прическа Бориса, всё это было самое модное и сomme il faut [вполне порядочно]. Это сейчас заметила Наташа. Он сидел немножко боком на кресле подле графини, поправляя правой рукой чистейшую, облитую перчатку на левой, говорил с особенным, утонченным поджатием губ об увеселениях высшего петербургского света и с кроткой насмешливостью вспоминал о прежних московских временах и московских знакомых. Не нечаянно, как это чувствовала Наташа, он упомянул, называя высшую аристократию, о бале посланника, на котором он был, о приглашениях к NN и к SS.
Наташа сидела всё время молча, исподлобья глядя на него. Взгляд этот всё больше и больше, и беспокоил, и смущал Бориса. Он чаще оглядывался на Наташу и прерывался в рассказах. Он просидел не больше 10 минут и встал, раскланиваясь. Всё те же любопытные, вызывающие и несколько насмешливые глаза смотрели на него. После первого своего посещения, Борис сказал себе, что Наташа для него точно так же привлекательна, как и прежде, но что он не должен отдаваться этому чувству, потому что женитьба на ней – девушке почти без состояния, – была бы гибелью его карьеры, а возобновление прежних отношений без цели женитьбы было бы неблагородным поступком. Борис решил сам с собою избегать встреч с Наташей, нo, несмотря на это решение, приехал через несколько дней и стал ездить часто и целые дни проводить у Ростовых. Ему представлялось, что ему необходимо было объясниться с Наташей, сказать ей, что всё старое должно быть забыто, что, несмотря на всё… она не может быть его женой, что у него нет состояния, и ее никогда не отдадут за него. Но ему всё не удавалось и неловко было приступить к этому объяснению. С каждым днем он более и более запутывался. Наташа, по замечанию матери и Сони, казалась по старому влюбленной в Бориса. Она пела ему его любимые песни, показывала ему свой альбом, заставляла его писать в него, не позволяла поминать ему о старом, давая понимать, как прекрасно было новое; и каждый день он уезжал в тумане, не сказав того, что намерен был сказать, сам не зная, что он делал и для чего он приезжал, и чем это кончится. Борис перестал бывать у Элен, ежедневно получал укоризненные записки от нее и всё таки целые дни проводил у Ростовых.


Однажды вечером, когда старая графиня, вздыхая и крехтя, в ночном чепце и кофточке, без накладных буклей, и с одним бедным пучком волос, выступавшим из под белого, коленкорового чепчика, клала на коврике земные поклоны вечерней молитвы, ее дверь скрипнула, и в туфлях на босу ногу, тоже в кофточке и в папильотках, вбежала Наташа. Графиня оглянулась и нахмурилась. Она дочитывала свою последнюю молитву: «Неужели мне одр сей гроб будет?» Молитвенное настроение ее было уничтожено. Наташа, красная, оживленная, увидав мать на молитве, вдруг остановилась на своем бегу, присела и невольно высунула язык, грозясь самой себе. Заметив, что мать продолжала молитву, она на цыпочках подбежала к кровати, быстро скользнув одной маленькой ножкой о другую, скинула туфли и прыгнула на тот одр, за который графиня боялась, как бы он не был ее гробом. Одр этот был высокий, перинный, с пятью всё уменьшающимися подушками. Наташа вскочила, утонула в перине, перевалилась к стенке и начала возиться под одеялом, укладываясь, подгибая коленки к подбородку, брыкая ногами и чуть слышно смеясь, то закрываясь с головой, то взглядывая на мать. Графиня кончила молитву и с строгим лицом подошла к постели; но, увидав, что Наташа закрыта с головой, улыбнулась своей доброй, слабой улыбкой.
– Ну, ну, ну, – сказала мать.
– Мама, можно поговорить, да? – сказала Hаташa. – Ну, в душку один раз, ну еще, и будет. – И она обхватила шею матери и поцеловала ее под подбородок. В обращении своем с матерью Наташа выказывала внешнюю грубость манеры, но так была чутка и ловка, что как бы она ни обхватила руками мать, она всегда умела это сделать так, чтобы матери не было ни больно, ни неприятно, ни неловко.
– Ну, об чем же нынче? – сказала мать, устроившись на подушках и подождав, пока Наташа, также перекатившись раза два через себя, не легла с ней рядом под одним одеялом, выпростав руки и приняв серьезное выражение.
Эти ночные посещения Наташи, совершавшиеся до возвращения графа из клуба, были одним из любимейших наслаждений матери и дочери.
– Об чем же нынче? А мне нужно тебе сказать…
Наташа закрыла рукою рот матери.
– О Борисе… Я знаю, – сказала она серьезно, – я затем и пришла. Не говорите, я знаю. Нет, скажите! – Она отпустила руку. – Скажите, мама. Он мил?
– Наташа, тебе 16 лет, в твои года я была замужем. Ты говоришь, что Боря мил. Он очень мил, и я его люблю как сына, но что же ты хочешь?… Что ты думаешь? Ты ему совсем вскружила голову, я это вижу…
Говоря это, графиня оглянулась на дочь. Наташа лежала, прямо и неподвижно глядя вперед себя на одного из сфинксов красного дерева, вырезанных на углах кровати, так что графиня видела только в профиль лицо дочери. Лицо это поразило графиню своей особенностью серьезного и сосредоточенного выражения.
Наташа слушала и соображала.
– Ну так что ж? – сказала она.
– Ты ему вскружила совсем голову, зачем? Что ты хочешь от него? Ты знаешь, что тебе нельзя выйти за него замуж.
– Отчего? – не переменяя положения, сказала Наташа.
– Оттого, что он молод, оттого, что он беден, оттого, что он родня… оттого, что ты и сама не любишь его.
– А почему вы знаете?
– Я знаю. Это не хорошо, мой дружок.
– А если я хочу… – сказала Наташа.
– Перестань говорить глупости, – сказала графиня.
– А если я хочу…
– Наташа, я серьезно…
Наташа не дала ей договорить, притянула к себе большую руку графини и поцеловала ее сверху, потом в ладонь, потом опять повернула и стала целовать ее в косточку верхнего сустава пальца, потом в промежуток, потом опять в косточку, шопотом приговаривая: «январь, февраль, март, апрель, май».
– Говорите, мама, что же вы молчите? Говорите, – сказала она, оглядываясь на мать, которая нежным взглядом смотрела на дочь и из за этого созерцания, казалось, забыла всё, что она хотела сказать.
– Это не годится, душа моя. Не все поймут вашу детскую связь, а видеть его таким близким с тобой может повредить тебе в глазах других молодых людей, которые к нам ездят, и, главное, напрасно мучает его. Он, может быть, нашел себе партию по себе, богатую; а теперь он с ума сходит.
– Сходит? – повторила Наташа.
– Я тебе про себя скажу. У меня был один cousin…
– Знаю – Кирилла Матвеич, да ведь он старик?
– Не всегда был старик. Но вот что, Наташа, я поговорю с Борей. Ему не надо так часто ездить…
– Отчего же не надо, коли ему хочется?
– Оттого, что я знаю, что это ничем не кончится.
– Почему вы знаете? Нет, мама, вы не говорите ему. Что за глупости! – говорила Наташа тоном человека, у которого хотят отнять его собственность.
– Ну не выйду замуж, так пускай ездит, коли ему весело и мне весело. – Наташа улыбаясь поглядела на мать.
– Не замуж, а так , – повторила она.
– Как же это, мой друг?
– Да так . Ну, очень нужно, что замуж не выйду, а… так .
– Так, так, – повторила графиня и, трясясь всем своим телом, засмеялась добрым, неожиданным старушечьим смехом.
– Полноте смеяться, перестаньте, – закричала Наташа, – всю кровать трясете. Ужасно вы на меня похожи, такая же хохотунья… Постойте… – Она схватила обе руки графини, поцеловала на одной кость мизинца – июнь, и продолжала целовать июль, август на другой руке. – Мама, а он очень влюблен? Как на ваши глаза? В вас были так влюблены? И очень мил, очень, очень мил! Только не совсем в моем вкусе – он узкий такой, как часы столовые… Вы не понимаете?…Узкий, знаете, серый, светлый…
– Что ты врешь! – сказала графиня.
Наташа продолжала:
– Неужели вы не понимаете? Николенька бы понял… Безухий – тот синий, темно синий с красным, и он четвероугольный.
– Ты и с ним кокетничаешь, – смеясь сказала графиня.
– Нет, он франмасон, я узнала. Он славный, темно синий с красным, как вам растолковать…
– Графинюшка, – послышался голос графа из за двери. – Ты не спишь? – Наташа вскочила босиком, захватила в руки туфли и убежала в свою комнату.
Она долго не могла заснуть. Она всё думала о том, что никто никак не может понять всего, что она понимает, и что в ней есть.
«Соня?» подумала она, глядя на спящую, свернувшуюся кошечку с ее огромной косой. «Нет, куда ей! Она добродетельная. Она влюбилась в Николеньку и больше ничего знать не хочет. Мама, и та не понимает. Это удивительно, как я умна и как… она мила», – продолжала она, говоря про себя в третьем лице и воображая, что это говорит про нее какой то очень умный, самый умный и самый хороший мужчина… «Всё, всё в ней есть, – продолжал этот мужчина, – умна необыкновенно, мила и потом хороша, необыкновенно хороша, ловка, – плавает, верхом ездит отлично, а голос! Можно сказать, удивительный голос!» Она пропела свою любимую музыкальную фразу из Херубиниевской оперы, бросилась на постель, засмеялась от радостной мысли, что она сейчас заснет, крикнула Дуняшу потушить свечку, и еще Дуняша не успела выйти из комнаты, как она уже перешла в другой, еще более счастливый мир сновидений, где всё было так же легко и прекрасно, как и в действительности, но только было еще лучше, потому что было по другому.

На другой день графиня, пригласив к себе Бориса, переговорила с ним, и с того дня он перестал бывать у Ростовых.


31 го декабря, накануне нового 1810 года, le reveillon [ночной ужин], был бал у Екатерининского вельможи. На бале должен был быть дипломатический корпус и государь.
На Английской набережной светился бесчисленными огнями иллюминации известный дом вельможи. У освещенного подъезда с красным сукном стояла полиция, и не одни жандармы, но полицеймейстер на подъезде и десятки офицеров полиции. Экипажи отъезжали, и всё подъезжали новые с красными лакеями и с лакеями в перьях на шляпах. Из карет выходили мужчины в мундирах, звездах и лентах; дамы в атласе и горностаях осторожно сходили по шумно откладываемым подножкам, и торопливо и беззвучно проходили по сукну подъезда.
Почти всякий раз, как подъезжал новый экипаж, в толпе пробегал шопот и снимались шапки.
– Государь?… Нет, министр… принц… посланник… Разве не видишь перья?… – говорилось из толпы. Один из толпы, одетый лучше других, казалось, знал всех, и называл по имени знатнейших вельмож того времени.
Уже одна треть гостей приехала на этот бал, а у Ростовых, долженствующих быть на этом бале, еще шли торопливые приготовления одевания.
Много было толков и приготовлений для этого бала в семействе Ростовых, много страхов, что приглашение не будет получено, платье не будет готово, и не устроится всё так, как было нужно.
Вместе с Ростовыми ехала на бал Марья Игнатьевна Перонская, приятельница и родственница графини, худая и желтая фрейлина старого двора, руководящая провинциальных Ростовых в высшем петербургском свете.
В 10 часов вечера Ростовы должны были заехать за фрейлиной к Таврическому саду; а между тем было уже без пяти минут десять, а еще барышни не были одеты.
Наташа ехала на первый большой бал в своей жизни. Она в этот день встала в 8 часов утра и целый день находилась в лихорадочной тревоге и деятельности. Все силы ее, с самого утра, были устремлены на то, чтобы они все: она, мама, Соня были одеты как нельзя лучше. Соня и графиня поручились вполне ей. На графине должно было быть масака бархатное платье, на них двух белые дымковые платья на розовых, шелковых чехлах с розанами в корсаже. Волоса должны были быть причесаны a la grecque [по гречески].
Все существенное уже было сделано: ноги, руки, шея, уши были уже особенно тщательно, по бальному, вымыты, надушены и напудрены; обуты уже были шелковые, ажурные чулки и белые атласные башмаки с бантиками; прически были почти окончены. Соня кончала одеваться, графиня тоже; но Наташа, хлопотавшая за всех, отстала. Она еще сидела перед зеркалом в накинутом на худенькие плечи пеньюаре. Соня, уже одетая, стояла посреди комнаты и, нажимая до боли маленьким пальцем, прикалывала последнюю визжавшую под булавкой ленту.
– Не так, не так, Соня, – сказала Наташа, поворачивая голову от прически и хватаясь руками за волоса, которые не поспела отпустить державшая их горничная. – Не так бант, поди сюда. – Соня присела. Наташа переколола ленту иначе.
– Позвольте, барышня, нельзя так, – говорила горничная, державшая волоса Наташи.
– Ах, Боже мой, ну после! Вот так, Соня.
– Скоро ли вы? – послышался голос графини, – уж десять сейчас.
– Сейчас, сейчас. – А вы готовы, мама?
– Только току приколоть.
– Не делайте без меня, – крикнула Наташа: – вы не сумеете!
– Да уж десять.
На бале решено было быть в половине одиннадцатого, a надо было еще Наташе одеться и заехать к Таврическому саду.
Окончив прическу, Наташа в коротенькой юбке, из под которой виднелись бальные башмачки, и в материнской кофточке, подбежала к Соне, осмотрела ее и потом побежала к матери. Поворачивая ей голову, она приколола току, и, едва успев поцеловать ее седые волосы, опять побежала к девушкам, подшивавшим ей юбку.
Дело стояло за Наташиной юбкой, которая была слишком длинна; ее подшивали две девушки, обкусывая торопливо нитки. Третья, с булавками в губах и зубах, бегала от графини к Соне; четвертая держала на высоко поднятой руке всё дымковое платье.
– Мавруша, скорее, голубушка!
– Дайте наперсток оттуда, барышня.
– Скоро ли, наконец? – сказал граф, входя из за двери. – Вот вам духи. Перонская уж заждалась.
– Готово, барышня, – говорила горничная, двумя пальцами поднимая подшитое дымковое платье и что то обдувая и потряхивая, высказывая этим жестом сознание воздушности и чистоты того, что она держала.
Наташа стала надевать платье.
– Сейчас, сейчас, не ходи, папа, – крикнула она отцу, отворившему дверь, еще из под дымки юбки, закрывавшей всё ее лицо. Соня захлопнула дверь. Через минуту графа впустили. Он был в синем фраке, чулках и башмаках, надушенный и припомаженный.
– Ах, папа, ты как хорош, прелесть! – сказала Наташа, стоя посреди комнаты и расправляя складки дымки.
– Позвольте, барышня, позвольте, – говорила девушка, стоя на коленях, обдергивая платье и с одной стороны рта на другую переворачивая языком булавки.