История Каталонии

Каталония (кат. Catalunya, исп. Cataluña, окс. Catalonha) — историческая область и автономное сообщество (кат. Comunitat Autònoma) в Испании, на северо-востоке Пиренейского полуострова между средиземноморским побережьем и Пиренеями.

Со времён Карла Великого и до середины XVII в. сохраняла свою целостность, однако по Пиренейскому договору 1659 г. была разделена между Испанским и Французским королевствами. В настоящее время Каталония имеет автономный статус в составе Испании.

География и этапы истории

Историческая Каталония состоит из автономной области Каталония в Испании и Северной Каталонии во Франции (департамент Восточные Пиренеи). История Каталонии, начиная с середины XVII века, то есть разделения исторического региона, касается преимущественно земель современной автономной области Каталония в Испании.

Каталония является этнической территорией каталонцев — западно-романского народа, формирование которого ученые относят к средневековому периоду Испанской марки.

Этапы каталонской истории

Хронологическая периодизация каталонской истории в целом совпадает с общепринятой в мировой, в частности, европейской, истории. В истории Каталонии выделяют следующие основные исторические периоды:

• Доисторическая эпоха — характеризуется археологическими находками на территории Каталонии остатков примитивного человека, в частности предшественника неандертальца, останки эпохи палеолита (среднего и позднего), мезолита; неолитические стоянки первобытных людей; продолжается до наступления бронзового века (1200-е гг. до н. э.).
• Древняя история — охватывает иберийский период истории Каталонии (2−1 тыс. до н. э.), финикийскую, древнегреческую и карфагенскую колонизацию (с конца 2 тыс. — до II века до н. э.) и римское господство на каталонских землях со II в. до н. э. до вестготского нашествия в начале V в. н. э.
• Каталонское Средневековье — период вестготского господства (V — нач. VII вв.), борьбы с мусульманским нашествием, становления и обретения независимости Барселонского графства как ячейки формирования каталонской независимости (сер. VII — сер. XII вв.) и Арагон — каталонская федерация (1137—1469 гг.).
• Новое время — Каталония в составе централизованной Испанской морской империи (сер. XV — кон. XVIII вв.); потеря остатков автономии в результате Войны за испанское наследство (1714 год).
• Новейшее время — Каталония под французским управлением как следствие Наполеоновских войн (1808—1814); капиталистические преобразования в Испании (карлистские войны, революция, многопартийность и рабочее движение) 1830—1890 гг. Зарождение и развитие каталонского национализма.
• XX век — по настоящее время — диктатура Франко (1939−1975 гг.); восстановление каталонской автономии (1977); современное политико-экономическое положение Каталонии.

Доисторическая эпоха

Первые поселения доисторического человека на территории современной Каталонии датируются началом среднего палеолита. Древнейшие останки человека-предшественника неандертальца, жившего около 200 тыс. лет назад, были открыты в окрестностях городка Баньолас (район Пла-де-ла-Эстань), хотя среди ученых нет единства в определении возраста этих костей.

Первые вещи, сделанные из меди, датируются периодом с 2500 до 1800 лет до н. э. Бронзовый век датируется периодом от 1800-х до 700-х годов до н. э. Бронзовый век совпадает по времени с прибытием индоевропейского населения несколькими волнами, начиная с 1200-х гг. до н. э., и появлением первых поселений городского типа. Примерно с середины VII в. до н. э. на землях Каталонии начался железный век.

Древняя история Каталонии (2 тыс. до н. э. — начало V века н. э.)

От иберов до карфагенян

Первыми жителями современной Каталонии были Иберы, пришедшие из Северной Африки и осевшие на побережье в районе сегодняшней Барселоны и Матаро. С VI в. до н. э. свидетельства об иберах предоставляют античные авторы — Гекатей Милетский, Руф Фест Авиен, Геродот, Страбон.

Начиная с 1100 г. до н. э. средиземноморское побережье Иберийского полуострова начинает заселяться финикийскими переселенцами.

С VIII в. до н. э. в Каталонии, как и по всему Иберийскому побережью, появляются греческие колонии, в частности, Родис (сейчас Росас) и ок. 580 г. до н. э. Эмпорион (греч. Εμπόριον, лат. Emporiae, сейчас муниципалитет Ла-Эскала на 35 км южнее от французской границы). Эти колонии основывались преимущественно выходцами из греческого царства Иония. Появление греческих колоний на побережье Средиземного моря способствовало развитию региона, стимулировало распространение сельского хозяйства и оживление торговли, как морской, так и внутренней. Греческие колонисты принесли с собой навыки некоторых ремесел и хозяйственной деятельности. Среди артефактов этого периода, найденных археологами, прекрасные греческие мозаики, керамические изделия, в частности, амфоры, серебряные монеты, которые чеканили как в Родисе, так и в Эмпорионе.

В последующие века, в Каталонию проникают карфагеняне, которые некоторое время удерживали контроль над этой частью Средиземноморья.

Римская колонизация

В 269 году до н. э. река Эбро стала первой военной границей между Карфагеном и Римом. Одной из двух римских провинций, созданных в 197 году до н. э., которая включала в себя территорию современной Каталонии, стала провинция Ближняя Испания (лат. Hispania Citerior), южнее располагалась провинция Дальняя Испания (лат. Hispania Ulterior).

После провозглашения Августом Римской империи, которая в 27 г. до н. э. пришла на смену Республике, была проведена административная реформа. В результате обе испанские провинции преобразованы в одну — Тарраконскую Испанию, в которую входили земли современной Каталонии, Лузитании и Бетики.

В III в. Римская империя в силу внутренних причин переживает значительный кризис, который сильно сказался и на римских провинциях, в частности, расположенных на Пиренейском полуострове.

Но именно внешний фактор привел к последующему ослаблению и окончательному упадку империи.

Однако постоянные набеги варваров (гуннов и вестготов) во 2-й пол. IV века привели к значительному ослаблению империи. Вестготы быстро продвигались по территории ослабевшей империи, фактически не встречая сопротивления. В 410 году пал Рим, а уже 415 году — Барсино (Барселона). Нашествие германских племен знаменовало скорый конец Римской империи — в 476 году последний император Западной Римской империи Ромул Август отрекся от престола.

Римское господство, длившееся на землях современной Каталонии на протяжении почти 6 веков (со II века до н. э. до нач. V века н. э.), имело значительное положительное влияние на регион, обусловив его всестороннее развитие. Одним из основных факторов римского управления является романизация. Её следует рассматривать как всеобъемлющее явление — римляне повлияли как на экономику каталонских земель, так и на культуру, в первую очередь, речь, местного населения. Испанские провинции были одними из богатейших в империи, фактически её «житницей». Заслугой именно Рима является широкое распространение на Пиренеях земледелия, в частности, выращивание злаковых, оливок, виноградарства и т. п., применение достижений тогдашней инженерной мысли в сельском хозяйстве (строительство ирригационной системы и акведуков). Другим важным фактором стала урбанизация. Именно в римский период были основаны и получили развитие большинство значительных каталонских городов — Барсино (лат. Barcino, будущая Барселона), Таррако (лат. Tarraco, будущая Таррагона), Герунда (лат. Gerunda, будущая Жирона) и т. д. Как и повсюду, римская администрация в испанских провинциях занималась сбором налогов и развитием инфраструктуры — строительством, дорогами, мостами и т. д. Внедрение римских управленческих институтов привело к усвоению местным населением норм римского права. В культурной сфере основным следствием римского владычества была латинизация жителей сегодняшней Каталонии (и Иберийского полуострова в целом). Римской эпохой датируются также первые свидетельства о христианстве на каталонских землях (II—III век н. э.). Во времена упадка империи каталонские города были укреплены крепостями и защитными валами, что, однако, не помешало быстрому завоеванию вестготами.

Средневековье (V—XV вв.)

Вестготы и арабское нашествие (нач. V — нач. VII вв.)

В 418 году вестготы заселили значительную часть некоторых римских провинций: Тарраконскую Испанию, а также Нарбонну и Аквитанию в Галлии (земли сегодняшней Каталонии тогда входили в Тарраконскую Испанию и частично Нарбонну).

В течение следующих двух веков (VI и VII, т. н. «Темные века» в истории Европы) именно вестготы контролировали большую часть Пиренейского полуострова, кроме юго-востока (провинция Бетика), где располагались колонии Византии. Государство вестготов было довольно неустойчивым — вестготские короли постоянно вели изнурительные войны с внешними врагами (франками, басками, византийцами), кроме того, население страны страдало от эпидемии чумы.

Именно в результате децентрализации власти состоялось первое документально зафиксированное восстание на территории современной Каталонии с целью её государственного выделения — восстание герцога Павла в 672 г. В этом году в Нарбонне он провозгласил себя королём, взяв имя Флавиус Паулюс. Нового короля поддержала знать провинций Септимания и востока провинции Римская Испания (то есть современной Каталонии). Однако уже в следующем 673 году власть на территории, стремящейся отколоться от королевства вестготов, вернул законный король Вамба. У Паулюса конфисковали все имения.

С середины VII в. стал усиливаться Дамасский халифат, начавший захват Пиренейского полуострова. 19 июля 711 г. между вестготами-христианами и арабами-мусульманами произошла битва при Гвадалете, которая знаменовала собой вторжение мусульман в Европу. После этого арабские войска быстро продвигаются вглубь Иберийского полуострова и вскоре захватывают столицу вестготского королевства — Толедо. Вся территория Каталонии была захвачена арабо-берберскими захватчиками в 720 г.

Последним вестготским правителем был король Ардо, правивший только в Септимании до 720—721 гг., а Муса ибн Нусайр стал первым правителем мусульманского государства Аль-Андалус, которое под разными названиями, в разных границах и статусах существовало на Пиренеях до 1492 г.

Почти одновременно с арабо-берберскими завоеваниями начинается Реконкиста — борьба за освобождение Пиренеев от мусульман. Если значительная часть Испании долгое время находилась под правлением мусульман (напр. Гранада до 1492 г.), то каталонские земли в ходе Реконкисты преимущественно были освобождены уже к концу VIII века, хотя некоторые территории т. н. каталонских земель (Валенсия и средиземноморские острова), а также непосредственно современной Каталонии, оставались под властью мусульман. Освобождение Таррагоны было осуществлено лишь в середине XII века, что отразилось как на культуре местного населения, так и на внешнем виде таррагонских городов.

Борьба с арабскими захватчиками, независимость Каталонии (988 г.) и союз с Арагоном (1137 г.) (VIII—XII вв.)

Завоевав практически весь Иберийский полуостров, мусульмане вторглись во владения Франкского королевства, где они были остановлены в 732 г. в Битве при Пуатье Карлом Мартелом.

С ростом веса династии Каролингов франки начинают вытеснять мусульман уже южнее Пиренеев.

На территории современной Каталонии и вдоль всех Пиренеев франки одерживают существенные победы, отвоевывая одну за одной территории и раздавая их вассалам. Эта новые территория была разделена на отдельные графства, формально независимые политические единицы, которые находились в сфере влияния государства франков — все вместе они получили название «Испанская марка».

Первым графством Испанской марки на каталонских землях стал Руссильон, отвоеванный ок. 760 г. В 785 г. были созданы Жиронское графство и графство Бесалу. В 798 г. освобождены и созданы графства Сердань и Урхель, в следующем 799 г. — Осона. До 820 г. все эти три графства, представляющие значительную часть современных каталонских провинций Лерида и Барселона, находились под управлением Бурелом Узонського.

В 801 г. граф Тулузы Гильом Желонский захватывает Барселону, что считается датой создания Барселонского графства (801—1154 гг.), которое выделялось среди соседей попытками проводить сильную самостоятельную и централизаторскую политику уже со времени правления первого графа Барселоны Бера (правил в 801—820 гг.), которому удалось объединить под своим началом графства Барселону, Кунфлен, Жирону и Базаль.

В конце IX в. вновь предпринята попытка объединить разрозненные каталонские графства. Король из династии Каролингов Карл Лысый назначил Вильфреда, сына бывшего графа Барселоны Сунифреда I, графом Сердани и Урхеля (870). После смерти Карла Лысого (877) Вильфред становится графом Барселоны и Жироны (878). Таким образом, значительная часть современной территории Каталонии оказалась под властью одного лица. После его смерти каталонские земли снова были разделены между различными графствами.

Освобождение Каталонии от франкской зависимости

Начиная с 987 г., когда граф Боррель II отказался клясться на верность первому монарху из династии Капетингов Гуго Капету, каталонские графства становятся все свободнее от Каролингской династии. В настоящее время каталонцы считают 988 год датой основания Каталонии.

Именно с этого времени численность населения, впервые после мусульманского вторжения, начала увеличиваться. В течение IX—X вв. Каталония все больше становилась обществом аллодов (от кат. Alou) — мелких семейных фермерских хозяйств, которые производили больше сельскохозяйственной продукции, чем было нужно для личного потребления. Такие хозяйства не имели феодальной повинности.

XI век характеризовался развитием феодального общества: ранее независимые крестьянские хозяйства становились вассалами местной аристократии. В середине XI в. началась настоящая классовая война, где феодалы в борьбе против крестьян начали использовать новую военную силу — хорошо вооруженных конных наемников. В конце столетия большинство аллодов уже были в вассальной зависимости.

Этот процесс совпал по времени с ослаблением графской власти и с началом разделения «Испанской марки» на все более мелкие графства, которые постепенно становились единым феодальным государством, основанном на сложной системе подчинения вассала своему феодалу. Со времени возвышения Рамона Беренгера I над другими каталонским графами, барселонские графы стали ассоциироваться с высшей властью в Каталонии — именно они связывали системой вассальной зависимости все другие каталонские территории.

Рамон Беренгер I известен тем, что в постоянной борьбе с арабами расширил свои владения в г. Барбастро в Арагоне, ввел большие налоги на мусульманские поселения на Иберийском полуострове, что привело к первому известному периоду экономического процветания в Каталонии. Он впервые покорил территории севернее современной Северной Каталонии (то есть французского департамента Восточные Пиренеи), а именно Разес и Каркассон в современном департаменте Од во Франции (территория исторической Окситания).

Ко времени правления Рамона Беренгера I также относят начало кодификации Каталонского права. Составленный 1058 году кодекс Usatici или Lex usuaria (кат. Usatges, Обычаи) стал первым сводом феодальных законов в Западной Европе, с помощью которого Рамон Беренгер I смог управлять процессом феодализации, начавшимся ещё при его отце. Также он впервые на территории Каталонии (и впервые во всей Западной Европе) в 1027 году вынудил местных феодалов ограничивать свои междоусобные войны системой так называемого «Мира Божьего».

Слово «Каталония» впервые задокументировано в начале XII в. в присяге барселонскому графу Рамону Беренгеру III, где он был назван catalanicus heroes, rector catalanicus и dux catalanensis. В этом документе также имеется слово Catalania. Интересно то, что население Каталонии названо catalanenses (то есть «каталонцы»).

К середине XII века графы Барселоны попытались расширить свою территорию как на юг, так и на запад и север. К территории, подчиненной Барселоне, было присоединено графство Бесалу, часть графства Ампурьяс, всё графство Серданья и на некоторое время даже Прованс. Каталонская церковь становится независимой от нарбонской епархии, в 1118 г. её центром вновь становится г. Таррагона.

Арагонское королевство

Во времена правления Рамона Беренгера IV (1131—1162 гг.) происходит несколько важных для будущего Каталонии событий: брак с Петронилой Арагонской в 1137 г., который образовал союз барселонского графства с франкским королевством. Этот союз уже в XIV в. будет подтверждён Педро IV. Рамон Беренгер IV использовал именно слово «Арагон» для обозначения своего титула, поскольку быть Арагонским королём было престижнее, чем барселонским графом. Именно поэтому с 1150 года барселонская графская линия официально перестает существовать. Сын графа уже назывался королём Арагона, а не Каталонии. Несмотря на это, Каталония и Арагон сохраняли все свои традиционные права. В частности, в Каталонии продолжал функционировать один из первых парламентов в Европе — Кортс каталанас. Впервые как представительный орган дворянства, духовенства и горожан он собрался в 1289 году. Каталонский парламент был признан официальным органом в 1359 году.

Кроме этого, в царствование Рамона Беренгера IV были завоеваны Лерида и Тортоса, то есть завершилось объединение всей территории, охватывающей современную Каталонию (без Валенсии и Балеарских островов). Эта территория включала земли к югу от исторической «Испанской марки», которые стали известны как Новая Каталония. Каталонцы заселили эти новые земли к концу XII века.

В течение нескольких последующих столетий Каталония становится одним из главнейших регионов в Европе, великой морской империей, владения которой находились главным образом в Западном Средиземноморье, включая захваченную Валенсию, Балеарские острова, Сардинию, а также Сицилию, которой арагонские короли управляли благодаря династическому союзу.

В конце XII в. с Кастильским королевством было заключено несколько соглашений, которые делили между этими государствами мусульманские земли, которые было решено вернуть в христианский мир (Реконкиста). Кроме того, Арагонским королевством производилась политика укрепления своей власти в Провансе, однако в 1213 году король Педро II был убит в битве при Мюре, и этот «политический проект» был забыт. Его преемник Хайме I в 1227 г. завершил объединение своего унаследованного королевства и начал новые завоевания. В течение следующих 25 лет именно он завоевал Мальорку и Валенсию.

Каталония в Новое время (1469 г. — кон. XVIII в.)

Каталонские земли во 2-й пол. XV—XVI веках

Союз Арагонского и Кастильского королевств

В 1469 г. король Арагона Фердинанд женится на Изабелле Кастильской, таким образом создается династический союз Арагона и Кастилии. После крестьянских восстаний 1462 −1472 и 1484 −1486 гг. указом Фердинанда в Каталонии была отменена феодальная зависимость крестьян. В 1516 г. оба королевства были формально объединены в едином Королевстве Испания, однако каждое из них сохраняло собственные политические учреждения, судопроизводство, законы, а также вело выпуск собственных денег.

Открытие Америки Христофором Колумбом во время экспедиции, которая была снаряжена на испанские деньги, привело к перемещению центра европейской экономики из Средиземноморья в Атлантику. Это ощутимо уменьшило экономическую и политическую важность Каталонии.

Каталония в XVI веке

В XVI в. население Каталонии вновь возросло, улучшилась также экономическая ситуация. Поскольку экономический центр Испании как морской державы переместился из Средиземного моря в Атлантику, Королевство Валенсия стало главной (с экономической точки зрения) частью бывшего Арагонского королевства, то есть конфедерации Арагона, Каталонии, Валенсии и Балеарских островов.

Правление испанского короля Филиппа II ознаменовало начало постепенного упадка каталонской экономики, культуры и каталанского языка. Среди самых негативных процессов того периода было увеличение пиратских нападений на побережье Каталонии и бандитизма на суше.

Наступление на автономные права Каталонии — от «Войны жнецов» (1640—1652) до отмены автономии (1714)

«Война жнецов» (1640—1652) началась как восстание крестьян в Барселоне. Подавление восстания было поручено генералу Педро Фахардо. Конфликты между Каталонией и монархией уже не раз возникали во времена Филиппа II. Истощив экономические ресурсы Кастилии, Филипп хотел воспользоваться богатствами Каталонии, однако каталонские правительственные учреждения и привилегии были хорошо защищены условиями союза Арагонского и Кастильского королевств, о чём заботилась каталонский аристократия.

В 1630-х годах, после Тридцатилетней войны с Францией, в Руссильоне был размещён многочисленный испанский военный контингент. Местным крестьянам было приказано кормить солдат и предоставлять им жильё. 7 июня 1640 года началось восстание, известное как «Корпус крови». Одновременно пострадали многие королевские чиновники разного этнического происхождения, не только кастильцы. Впрочем, в первую очередь крестьянское восстание было направлено против доминирования кастильцев и за независимость Каталонии.

Президент правительства Пау Кларис (кат. Pau Claris), провозгласил Каталонскую республику под протекторатом Людовика XIII, короля Франции. Это позволило французским войскам занять новые позиции на территории Иберийского полуострова, ближе к его центральной части. Республика была провозглашена 10 сентября 1640, просьба о протекторате была направлена Людовику XIII 23 января 1641 года, ответ от короля Франции пришёл 30 декабря 1641 года, следовательно Каталония была de facto независима 11 месяцев.

В 1652 году Каталонию вновь заняли испанские войска. Война с Францией продолжалась до 1659 года, когда, в соответствии со статьями Пиренейского мирного договора, к Франции отошли каталонские территории Руссильон, Конфлан, Вальеспир, Капсир, а также северная часть Графства Серданьи. До сегодняшнего дня эта территория находится в составе Французской республики и административно входит в состав департамента Восточные Пиренеи.

Война за испанское наследство (1705−1714)

Война за испанское наследство (1705—1714) привела к отмене каталонской автономии и привилегий. В дальнейшем правители Испании пытались разрушить национальную идентичность каталонцев. В течение следующих двух с половиной столетий запрещался каталанский язык, сфера его распространения существенно ограничивалась.

В 1705 году после постоянных конфликтов герцог Анжуйский Филипп вошёл в Барселону, которая признала его как короля Испании в 1706 году. Война 1705—1714 годов, которая началась после этого, стала настоящим бедствием для Каталонии и других земель бывшего Арагонского королевства. В 1710 году политико-административные структуры Валенсии и Арагона были уничтожены, их привилегии отменены. Последний период войны и Утрехтский договор (1713—1714) ознаменовались взятием Барселоны 11 сентября 1714 года, которое стало решающей битвой Войны за испанское наследство, для каталонцев же она стала национальным поражением, впрочем, именно этот день в настоящее время является Национальным днем Каталонии.

После падения Барселоны была отменена каталонская конституция, закрыты каталонские университеты и запрещено использование каталанского языка в делопроизводстве. Также язык было запрещено преподавать даже в начальных и средних школах.

Экономическое положение Каталонии в XVIII в.

Несмотря на сложную внутреннюю ситуацию, экономика Каталонии развивалась на протяжении XVIII века. Население, сельскохозяйственное производство и торговля росли, особенно благодаря прибыли от американских колоний (после 1778 года Каталонии, уже как неотделимой части Испании, было разрешено торговать с испанскими колониями в Америке). С выработки хлопчатобумажных и других тканей началась индустриализация, появилась прослойка собственников предприятий и, соответственно, людей, занятых исключительно на производстве.

Каталония в Новейшее время (кон. XVIII—XIX вв.)

Наполеоновские и карлистские войны

Наполеоновские войны

В 1808 году во время наполеоновских войн Каталонию заняли солдаты генерала Гийома Филибера Дюэм. Испанская армия рассеялась, но народное сопротивление против французской оккупации быстро набрало силу в Каталонии, также как и в других частях Испании. Это перешло в Испанскую войну за независимость. Среди событий этой войны следует отметить битву при Брук и три осады Жироны, которую окружила французская армия и которая защищалась под руководством генерала и военного губернатора Мариано Альварес де Кастро (исп. Mariano Álvarez de Castro). Французы окончательно захватили город 10 декабря 1809 года после того, как множество людей умерло от голода, эпидемий и холода. Альварес де Кастро умер в тюрьме через месяц.

26 января 1812 года Каталония была аннексирована Францией, а на её территории было создано четыре (позднее два) департамента.

Французский доминион в Каталонии существовал до 1814 г., когда департаменты были официально ликвидированы 10 марта 1814 года. Британский генерал А. Веллингтон подписал перемирие, по условиям которого французы оставили Барселону и другие свои опорные пункты, которые к тому времени все ещё оставались под контролем Франции.

Карлистские войны

Во время правления Фердинанда VII (1808—1833) в Каталонии произошло несколько восстаний. После его смерти конфликт между карлистами(сторонниками Инфанта Карлоса) и либеральными сторонниками Изабеллы II привел к Первой карлистской войне, длившейся до 1840 г. и бывшей наиболеее разрушительной войной на территории Каталонии. Как и баски, многие каталонцы боролись на стороне карлистов, и не потому, что они поддерживали абсолютную монархию, а потому, что они надеялись, что реставрация Старого режима означает возврат их привилегий и региональной автономии.

Победа либералов над абсолютистами привела к буржуазной революции во время правления Изабеллы II. Оно было отмечено коррупцией, неэффективностью административного управления, углублением централизации, а также политической и социальной напряженностью. Либералы вскоре разделились на «умеренных» и «прогрессивных». В Каталонии начало утверждаться республиканское движение, кроме того каталонцы стали выступать за федеративную Испанию.

В сентябре 1868 года испанский экономический кризис привёл к Сентябрьской революции (Ла-Глориоза), которая ознаменовала начало так называемых «Шести революционных лет» (исп. Sexenio Revolucionario), длившихся на протяжении 1868—1873 гг. Среди самых примечательных событий этого периода следует отметить правление правительства генерала Хуана Прима и его убийство, федералистские восстания 1869 г., провозглашение Первой испанской республики, Третью карлистскую войну и распространение идей Первого Интернационала.

Каталонское национальное движение на фоне экономического роста (2-я пол. ХIХ в.)

Экономическое и культурное возвышение

Во второй трети XIX в. Каталония стала центром испанской индустриализации. Одновременно с развитием капитализма на территории Каталонии появились признаки каталонского культурного ренессанса — движения за возрождение каталанского языка и культуры после длительного периода упадка.

Зарождение и развитие каталонского национализма

На фоне экономических и культурных успехов в Каталонии усилились центробежные настроения. В 1871 году Каталония даже попыталась отделиться от Испании, однако после переговоров с центральным правительством осталась в составе Испанского Королевства.

В 1874 г. мятеж генерала Мартинеса привёл к восстановлению династии Бурбонов в лице короля Альфонса XII. Это был период репрессий, направленных против рабочего движения, а также медленной кристаллизации каталонской национальной идентичности, и длился он до начала XX века.

В течение последующих десятилетий политический подтекст идентичности Каталонии как отдельной страны становится очевидным. Впервые современная теория каталонской национальной идентичности была сформулирована Валенти Альмиралем. В 1901 г. Анрик Прат (исп. Enric Prat de la Riba) и Франсеск Камбо (исп. Francisco Cambóo) сформировали Региональную Лигу (исп. Lliga Regionalista), которая стала составной частью коалиции Каталанская солидарность (исп. Solidaridad Catalana).

Каталония в XX—XXI веках

Первая половина XX века

Начало XX века

Каталонское рабочее движение в начале XX века имело три составляющие: синдикализм, социализм и анархизм, в том виде, в котором его популяризировал Алехандро Леррус^кат.. Вместе с Астурией, Каталония в целом и Барселона в частности были центрами радикального трудового движения, отмеченного многочисленными всеобщими забастовками, террористическими актами (особенно в конце 1910-х годов) и распространением анархистской Национальной конфедерации труда. Растущее напряжение между каталонскими рабочими и буржуазией привело к тому, что буржуазия поддержала диктатуру Мигеля Прима де Риверы, несмотря на его централизаторскую политику.

Республика и гражданская война

После падения режима Прима де Риверы левые силы Каталонии приложили большие усилия, чтобы создать единый фронт во главе с Франсеском Масией. Республиканских левых Каталонии поддержало много каталонских рабочих, которые ранее в основном не голосовали. Отстаивая социализм и независимость Каталонии, левые достигли впечатляющей победы на муниципальных выборах 12 апреля 1931 г., которые предшествовали провозглашению 14 апреля II Испанской Республики. Каталонский Женералитат был восстановлен, а в сентябре 1932 г. Каталония получила новый автономный статус. Подобный статус получила также Страна Басков.

В бытность двух президентов Женералитата — Франсеска Масии (1931—1933) и Льюиса Компаниса (1934—1939) республиканские органы самоуправления Каталонии осуществили значительные реформы, несмотря на серьезный экономический кризис и его социальные последствия и политические изменения в течение этого периода, в частности восстание в Барселоне в октябре 1934 г. Национальная конфедерация труда переживала кризис, что привело в 1930-х годах к её разделению на Рабочую партию марксистского единства и Объединённую социалистическую партию Каталонии^кат..

После того, как на выборах 1936 года победили левые силы, в июле 1936 года националистические силы во главе с Франсиско Франко выступили против правительства страны, что привело к Гражданской войне в Испании. Поражение военного восстания в Каталонии в самом его начале привело к тому, что Каталония приняла сторону республиканцев. Женералитат постепенно стал единственным центром силы в Каталонии, хотя наряду с ним существовали и военные подразделения, созданные рабочими партиями.

Военные подразделения Женералитата были сосредоточены на двух фронтах: в Арагоне и на Мальорке. Арагонский фронт сопротивлялся до 1937 г., когда войска Франко заняли Льейду и Балагер. В конце концов войска Франко разделили республиканскую территорию на две части, заняв Винарос, чем изолировали Каталонию от остальной территории, контролируемой республиканским правительством Испании. Поражение Республиканских армий в битве на Эбро привело к захвату Каталонии в 1938 г. и 1939 г. антиправительственными войсками.

Установленный Франко политический режим сразу же отменил каталонскую автономию, принял строгие меры против каталонского национального движения, начал притеснения каталонской интеллигенции и культуры. Только через сорок лет, после смерти диктатора в 1975 году и принятия новой демократической Конституции Испании в 1978 году, Каталония вернула себе собственную автономию и воссоздала в 1979 году Женералитат.

Джордж Оруэлл воевал в Каталонии с декабря 1936 г. по июнь 1937 г.. Его воспоминания об этом периоде под названием «Уважение к Каталониии», были впервые изданы в 1938 г. Эта книга является одной из самых известных книг о гражданской войне в Испании.

Диктатура Франко (1939—1975)

Как и в других частях Испании, правление Франко в 1939—1975 гг. в Каталонии привело к подавлению демократических свобод, роспуску и преследованию партий, тотальной цензуре, а также к запрету всего, что было связано с левыми идеями. Для Каталонии это также означало уничтожение автономии, упразднение особых каталонских учреждений и полное закрытие каталаноязычной прессы. В течение первых лет режима любое сопротивление было уничтожено, в тюрьмы по политическим мотивам были брошены тысячи людей, многие каталонцы были вынуждены эмигрировать. Кроме того, 4 тыс. каталонцев были казнены между 1938 г. и 1953 г., среди них был и бывший президент Женералитата Льюис Компанис.

В 1960-е годы началась модернизация в сельском хозяйстве, возросла индустриализация страны и начался массовый туризм. В Каталонию приехало много мигрантов из других регионов Испании, что особенно ускорило рост Барселоны и агломерации вокруг неё. Оппозиция рабочего класса к Франко начала проявляться в виде «Рабочих комиссий»^кат., возвращении профсоюзов. В 1970-х годах демократические силы объединились в Ассамблею Каталонии.

Восстановление демократии

С окончанием диктатуры Франко начался период, известный как переход к демократии, или сокращенно «Переход» (кат. La transició), который длился с 1975 по 1982 гг. и в течение которого демократические свободы в Испании в целом были восстановлены. Так, в 1978 г. была принята новая демократическая испанская Конституция. Эта конституция признала существование многочисленных национальных общин в рамках испанского государства. По Конституции страна была разделена на автономные области. Для Каталонии это означало постепенное возвращениё её автономистских прав.

Временный Женералитат Каталонии был возрождён на первых всеобщих выборах в 1977 году. Его возглавил Жосеп Тарраделлас (кат. Josep Tarradellas). В 1979 году устав автономии был окончательно одобрен. Этим уставом самоуправлению делегировалось больше прав по делам образования и культуры, чем уставом 1932 г., но меньше в сфере правосудия и надзора за законностью. Согласно этому уставу, Каталонию определили как «нацию», каталанский язык на её территории стал официальным, наряду с испанским.

Для самой Каталонии период 1980-1990-х годов стал временем значительного экономического подъёма и развития автономных учреждений. В экономической сфере большим фактором роста стало вхождение 1 января 1981 года Испании в ЕЭС (2-я волна евроинтеграции). Также не в последнюю очередь этому способствовала внутренняя политическая стабильность — в течение почти четверти века (1980—2003 гг.) во главе каталонского автономного правительства находился 126-й председатель Женералитата Жорди Пужоль (кат. Jordi Pujol i Soley), глава правоцентристской каталонской националистической избирательной коалиции Конвергенция и Союз, которая состояла из его собственной партии Демократическая конвергенция Каталонии (кат. Convergència Democràtica de Catalunya) и меньшего и более консервативного Демократического Союза Каталонии (кат. Unió Democràtica de Catalunya, UDC). Кроме того, в связи с постоянными кризисами центрального правительства и отсутствием абсолютного большинства в испанском парламенте в течение 1990-х годов, испанское правительство сделалось зависимым от поддержки, которую оказывали националистические партии автономий (каталонские, баскские, Канарских островов и т. д.), что значительно поспособствовало укреплению каталонской автономии, в частности, в период последнего срока Фелипе Гонсалеса (1993—1996 гг.) и первого срока Хосе-Марии Аснара (1996—2000 гг.).

Экономическое положение в 1990-х

В области обособления каталонской автономии было сделано немало — созданы автономная полиция, уездные администрации и верховный суд в форме Высшего трибунала юстиции Каталонии (кат. Tribunal Superior de Justícia de Catalunya). Каталонским законом о лингвистической нормализации были поддержаны каталаноязычные СМИ. Правительство Каталонии стало напрямую обеспечивать предоставление субсидий для продвижения каталонской культуры, в частности создание каталаноязычных кинолент и размещение субтитров на каталанском в фильмах иностранного производства.

В 1992 г. в Барселоне прошли летние Олимпийские игры, которые привлекли внимание международной общественности к Каталонии и её столице. В 1990-е, в связи с крахом Восточного блока и СССР и сопряжёнными с этим политическими и экономическими неурядицами в странах Центральной и Восточной Европы, значительно усилилось иммиграционное движение в Каталонию, что, с одной стороны, отражалось негативно на социальной сфере, а с другой стороны — давало приток относительно дешёвой и/или часто неучтённой (незарегистрированной) рабочей силы, что было дополнительным фактором экономического роста.

Политический раскол 2000-х

На начало 2000-х вышли на поверхность политические противоречия в каталонском истеблишменте. В ноябре 2003 г. выборы в Женералитата дали больше голосов (но не абсолютное большинство) коалиции Конвергенция и Союз. Три другие партии (PSC-PSOE, ERC и ICV) объединились и сформировали кабинет Паскуаля Марагаля (PSC-PSOE), который и стал новым главой Женаралитата.

Это правительство оказалось неустойчивым, особенно в том, что касалось проблемы реформирования Устава автономии Каталонии, поэтому были назначены новые досрочные выборы, которые были проведены осенью 2006 г. В результате этих выборов Конвергенция и Союз вновь набрала больше голосов, чем другие партии, но PSC-PSOE, ERC и ICV снова сформировали правительственную коалицию. 28 ноября 2006 г. 128-м президентом Женаралитата Каталонии стал Хосе Монтилья Агилера

Современное положение

См. также: Каталонский сепаратизм

В начале XXI в. каталонская элита и общество разделились на тех, кто требует большей независимости от Мадрида вплоть до государственного самоопределения, и сторонников существующей автономии. Следует отметить, что среди каталонцев отношение к независимости Каталонии неоднозначно. Весьма значительной является часть каталонцев, которые не определились со своим отношением к независимости Каталонии, и их число все время меняется; около 40 % жителей Каталонии выражают негативное отношение. Доля тех, кто выступает за выход из состава Испании, составляет около трети населения (это число остаётся стабильным). Следует учитывать, что среди сторонников независимости Каталонии есть и те, кто предпочел бы видеть в составе вновь созданного каталонского государства так называемые каталонские земли; некоторые из них, преимущественно молодежь, настроены довольно агрессивно, правда чаще всего это показной юношеский протест.

18 июня 2006 г. в Каталонии состоялся референдум, по результатам которого 74 % его участников высказались за бо́льшую самостоятельность своей автономии и за признание каталонцев отдельным народом. В результате сообщество получило бо́льшие права в регулировании внутренней жизни, в частности, в налоговой системе, юстиции и миграционной политике.

9 ноября 2015 г. Парламент Каталонии утвердил резолюцию о создании независимой республики. В течение 18 месяцев должны быть сформированы различные госструктуры и составлен текст новой конституции. За документ проголосовали 72 депутата и 63 высказали. Однако 2 декабря Конституционный суд, пересмотрев иск правительства Испании о нелегитимности резолюции как акта сепаратистского движения, аннулировал указанную резолюцию, признав ее незаконной.

Литература

• Альтамира-и-Кревеа Р. История Испании. Т 1-2., М.: Издательство иностранной литературы, 1951
• Альтамира-и-Кревеа Р. История средневековой Испании., СПб.: «Евразия», 2003
• Испания и Португалия. Энциклопедический справочник М.: «Советская энциклопедия», 1947
• Корсунский А. Р. История Испании IX—XIII веков., М.: «Высшая школа», 1976
• Мильская Л. Т. Очерки истории деревни в Каталонии X—XII вв. М: Издательство АН СССР, 1962
•  (рус.) [vostlit.narod.ru/Texts/rus9/Chron_vest_kor/text.htm «Хроника вестготских королей» / Chronica regum visigothorum]
• Испания — Каталония. Империя и реальность. Антология, М.: Regnum, 2007
• Кудрявцев А. Е. Испания в средние века. (серия «Академия фундаментальных исследований: история»), ЛКИ, 2007

Ссылки

• История Каталонии: тематические медиафайлы на Викискладе
• Каталония // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• Каталония // Большая советская энциклопедия : [в 30 т.] / гл. ред. А. М. Прохоров. — 3-е изд. — М. : Советская энциклопедия, 1969—1978.</span>
• Фонсека Нели де Жезуш [cyberleninka.ru/article/n/politika-ispanskogo-gosudarstva-po-protivodeystviyu-separatizmu Политика испанского государства по противодействию сепаратизму] // Вестн. Том. гос. ун-та. Философия. Социология. Политология. 2012. № 3. С.128-133.
• Годлевская Валентина Юрьевна [cyberleninka.ru/article/n/formirovanie-gosudarstva-avtonomiy-v-ispanii-v-usloviyah-ustanovleniya-i-konsolidatsii-demokratii-1975-1996-gg Формирование государства автономий в Испании в условиях установления и консолидации демократии (1975—1996 гг.)] // Вестн. Том. гос. ун-та. История. 2013. № 5 (25). С.165-172.
• Сорокина Светлана Валентиновн [cyberleninka.ru/article/n/osnovnye-tendentsii-slozheniya-nezavisimyh-gosudarstv-v-rayone-pireneev-v-x-xii-vekah-i-osobennosti-formirovaniya-skulpturnogo-dekora Основные тенденции сложения независимых государств в районе Пиренеев в X—XII веках и особенности формирования скульптурного декора романских храмов. Региональный аспект] // Известия РГПУ им. А. И. Герцена. 2009. № 119.

Отрывок, характеризующий История Каталонии

– Граф, Петр Кирилыч! Вы как здесь? – сказал чей то голос. Пьер оглянулся.
Борис Друбецкой, обчищая рукой коленки, которые он запачкал (вероятно, тоже прикладываясь к иконе), улыбаясь подходил к Пьеру. Борис был одет элегантно, с оттенком походной воинственности. На нем был длинный сюртук и плеть через плечо, так же, как у Кутузова.
Кутузов между тем подошел к деревне и сел в тени ближайшего дома на лавку, которую бегом принес один казак, а другой поспешно покрыл ковриком. Огромная блестящая свита окружила главнокомандующего.
Икона тронулась дальше, сопутствуемая толпой. Пьер шагах в тридцати от Кутузова остановился, разговаривая с Борисом.
Пьер объяснил свое намерение участвовать в сражении и осмотреть позицию.
– Вот как сделайте, – сказал Борис. – Je vous ferai les honneurs du camp. [Я вас буду угощать лагерем.] Лучше всего вы увидите все оттуда, где будет граф Бенигсен. Я ведь при нем состою. Я ему доложу. А если хотите объехать позицию, то поедемте с нами: мы сейчас едем на левый фланг. А потом вернемся, и милости прошу у меня ночевать, и партию составим. Вы ведь знакомы с Дмитрием Сергеичем? Он вот тут стоит, – он указал третий дом в Горках.
– Но мне бы хотелось видеть правый фланг; говорят, он очень силен, – сказал Пьер. – Я бы хотел проехать от Москвы реки и всю позицию.
– Ну, это после можете, а главный – левый фланг…
– Да, да. А где полк князя Болконского, не можете вы указать мне? – спросил Пьер.
– Андрея Николаевича? мы мимо проедем, я вас проведу к нему.
– Что ж левый фланг? – спросил Пьер.
– По правде вам сказать, entre nous, [между нами,] левый фланг наш бог знает в каком положении, – сказал Борис, доверчиво понижая голос, – граф Бенигсен совсем не то предполагал. Он предполагал укрепить вон тот курган, совсем не так… но, – Борис пожал плечами. – Светлейший не захотел, или ему наговорили. Ведь… – И Борис не договорил, потому что в это время к Пьеру подошел Кайсаров, адъютант Кутузова. – А! Паисий Сергеич, – сказал Борис, с свободной улыбкой обращаясь к Кайсарову, – А я вот стараюсь объяснить графу позицию. Удивительно, как мог светлейший так верно угадать замыслы французов!
– Вы про левый фланг? – сказал Кайсаров.
– Да, да, именно. Левый фланг наш теперь очень, очень силен.
Несмотря на то, что Кутузов выгонял всех лишних из штаба, Борис после перемен, произведенных Кутузовым, сумел удержаться при главной квартире. Борис пристроился к графу Бенигсену. Граф Бенигсен, как и все люди, при которых находился Борис, считал молодого князя Друбецкого неоцененным человеком.
В начальствовании армией были две резкие, определенные партии: партия Кутузова и партия Бенигсена, начальника штаба. Борис находился при этой последней партии, и никто так, как он, не умел, воздавая раболепное уважение Кутузову, давать чувствовать, что старик плох и что все дело ведется Бенигсеном. Теперь наступила решительная минута сражения, которая должна была или уничтожить Кутузова и передать власть Бенигсену, или, ежели бы даже Кутузов выиграл сражение, дать почувствовать, что все сделано Бенигсеном. Во всяком случае, за завтрашний день должны были быть розданы большие награды и выдвинуты вперед новые люди. И вследствие этого Борис находился в раздраженном оживлении весь этот день.
За Кайсаровым к Пьеру еще подошли другие из его знакомых, и он не успевал отвечать на расспросы о Москве, которыми они засыпали его, и не успевал выслушивать рассказов, которые ему делали. На всех лицах выражались оживление и тревога. Но Пьеру казалось, что причина возбуждения, выражавшегося на некоторых из этих лиц, лежала больше в вопросах личного успеха, и у него не выходило из головы то другое выражение возбуждения, которое он видел на других лицах и которое говорило о вопросах не личных, а общих, вопросах жизни и смерти. Кутузов заметил фигуру Пьера и группу, собравшуюся около него.
– Позовите его ко мне, – сказал Кутузов. Адъютант передал желание светлейшего, и Пьер направился к скамейке. Но еще прежде него к Кутузову подошел рядовой ополченец. Это был Долохов.
– Этот как тут? – спросил Пьер.
– Это такая бестия, везде пролезет! – отвечали Пьеру. – Ведь он разжалован. Теперь ему выскочить надо. Какие то проекты подавал и в цепь неприятельскую ночью лазил… но молодец!..
Пьер, сняв шляпу, почтительно наклонился перед Кутузовым.
– Я решил, что, ежели я доложу вашей светлости, вы можете прогнать меня или сказать, что вам известно то, что я докладываю, и тогда меня не убудет… – говорил Долохов.
– Так, так.
– А ежели я прав, то я принесу пользу отечеству, для которого я готов умереть.
– Так… так…
– И ежели вашей светлости понадобится человек, который бы не жалел своей шкуры, то извольте вспомнить обо мне… Может быть, я пригожусь вашей светлости.
– Так… так… – повторил Кутузов, смеющимся, суживающимся глазом глядя на Пьера.
В это время Борис, с своей придворной ловкостью, выдвинулся рядом с Пьером в близость начальства и с самым естественным видом и не громко, как бы продолжая начатый разговор, сказал Пьеру:
– Ополченцы – те прямо надели чистые, белые рубахи, чтобы приготовиться к смерти. Какое геройство, граф!
Борис сказал это Пьеру, очевидно, для того, чтобы быть услышанным светлейшим. Он знал, что Кутузов обратит внимание на эти слова, и действительно светлейший обратился к нему:
– Ты что говоришь про ополченье? – сказал он Борису.
– Они, ваша светлость, готовясь к завтрашнему дню, к смерти, надели белые рубахи.
– А!.. Чудесный, бесподобный народ! – сказал Кутузов и, закрыв глаза, покачал головой. – Бесподобный народ! – повторил он со вздохом.
– Хотите пороху понюхать? – сказал он Пьеру. – Да, приятный запах. Имею честь быть обожателем супруги вашей, здорова она? Мой привал к вашим услугам. – И, как это часто бывает с старыми людьми, Кутузов стал рассеянно оглядываться, как будто забыв все, что ему нужно было сказать или сделать.
Очевидно, вспомнив то, что он искал, он подманил к себе Андрея Сергеича Кайсарова, брата своего адъютанта.
– Как, как, как стихи то Марина, как стихи, как? Что на Геракова написал: «Будешь в корпусе учитель… Скажи, скажи, – заговорил Кутузов, очевидно, собираясь посмеяться. Кайсаров прочел… Кутузов, улыбаясь, кивал головой в такт стихов.
Когда Пьер отошел от Кутузова, Долохов, подвинувшись к нему, взял его за руку.
– Очень рад встретить вас здесь, граф, – сказал он ему громко и не стесняясь присутствием посторонних, с особенной решительностью и торжественностью. – Накануне дня, в который бог знает кому из нас суждено остаться в живых, я рад случаю сказать вам, что я жалею о тех недоразумениях, которые были между нами, и желал бы, чтобы вы не имели против меня ничего. Прошу вас простить меня.
Пьер, улыбаясь, глядел на Долохова, не зная, что сказать ему. Долохов со слезами, выступившими ему на глаза, обнял и поцеловал Пьера.
Борис что то сказал своему генералу, и граф Бенигсен обратился к Пьеру и предложил ехать с собою вместе по линии.
– Вам это будет интересно, – сказал он.
– Да, очень интересно, – сказал Пьер.
Через полчаса Кутузов уехал в Татаринову, и Бенигсен со свитой, в числе которой был и Пьер, поехал по линии.


Бенигсен от Горок спустился по большой дороге к мосту, на который Пьеру указывал офицер с кургана как на центр позиции и у которого на берегу лежали ряды скошенной, пахнувшей сеном травы. Через мост они проехали в село Бородино, оттуда повернули влево и мимо огромного количества войск и пушек выехали к высокому кургану, на котором копали землю ополченцы. Это был редут, еще не имевший названия, потом получивший название редута Раевского, или курганной батареи.
Пьер не обратил особенного внимания на этот редут. Он не знал, что это место будет для него памятнее всех мест Бородинского поля. Потом они поехали через овраг к Семеновскому, в котором солдаты растаскивали последние бревна изб и овинов. Потом под гору и на гору они проехали вперед через поломанную, выбитую, как градом, рожь, по вновь проложенной артиллерией по колчам пашни дороге на флеши [род укрепления. (Примеч. Л.Н. Толстого.) ], тоже тогда еще копаемые.
Бенигсен остановился на флешах и стал смотреть вперед на (бывший еще вчера нашим) Шевардинский редут, на котором виднелось несколько всадников. Офицеры говорили, что там был Наполеон или Мюрат. И все жадно смотрели на эту кучку всадников. Пьер тоже смотрел туда, стараясь угадать, который из этих чуть видневшихся людей был Наполеон. Наконец всадники съехали с кургана и скрылись.
Бенигсен обратился к подошедшему к нему генералу и стал пояснять все положение наших войск. Пьер слушал слова Бенигсена, напрягая все свои умственные силы к тому, чтоб понять сущность предстоящего сражения, но с огорчением чувствовал, что умственные способности его для этого были недостаточны. Он ничего не понимал. Бенигсен перестал говорить, и заметив фигуру прислушивавшегося Пьера, сказал вдруг, обращаясь к нему:
– Вам, я думаю, неинтересно?
– Ах, напротив, очень интересно, – повторил Пьер не совсем правдиво.
С флеш они поехали еще левее дорогою, вьющеюся по частому, невысокому березовому лесу. В середине этого
леса выскочил перед ними на дорогу коричневый с белыми ногами заяц и, испуганный топотом большого количества лошадей, так растерялся, что долго прыгал по дороге впереди их, возбуждая общее внимание и смех, и, только когда в несколько голосов крикнули на него, бросился в сторону и скрылся в чаще. Проехав версты две по лесу, они выехали на поляну, на которой стояли войска корпуса Тучкова, долженствовавшего защищать левый фланг.
Здесь, на крайнем левом фланге, Бенигсен много и горячо говорил и сделал, как казалось Пьеру, важное в военном отношении распоряжение. Впереди расположения войск Тучкова находилось возвышение. Это возвышение не было занято войсками. Бенигсен громко критиковал эту ошибку, говоря, что было безумно оставить незанятою командующую местностью высоту и поставить войска под нею. Некоторые генералы выражали то же мнение. Один в особенности с воинской горячностью говорил о том, что их поставили тут на убой. Бенигсен приказал своим именем передвинуть войска на высоту.
Распоряжение это на левом фланге еще более заставило Пьера усумниться в его способности понять военное дело. Слушая Бенигсена и генералов, осуждавших положение войск под горою, Пьер вполне понимал их и разделял их мнение; но именно вследствие этого он не мог понять, каким образом мог тот, кто поставил их тут под горою, сделать такую очевидную и грубую ошибку.
Пьер не знал того, что войска эти были поставлены не для защиты позиции, как думал Бенигсен, а были поставлены в скрытое место для засады, то есть для того, чтобы быть незамеченными и вдруг ударить на подвигавшегося неприятеля. Бенигсен не знал этого и передвинул войска вперед по особенным соображениям, не сказав об этом главнокомандующему.


Князь Андрей в этот ясный августовский вечер 25 го числа лежал, облокотившись на руку, в разломанном сарае деревни Князькова, на краю расположения своего полка. В отверстие сломанной стены он смотрел на шедшую вдоль по забору полосу тридцатилетних берез с обрубленными нижними сучьями, на пашню с разбитыми на ней копнами овса и на кустарник, по которому виднелись дымы костров – солдатских кухонь.
Как ни тесна и никому не нужна и ни тяжка теперь казалась князю Андрею его жизнь, он так же, как и семь лет тому назад в Аустерлице накануне сражения, чувствовал себя взволнованным и раздраженным.
Приказания на завтрашнее сражение были отданы и получены им. Делать ему было больше нечего. Но мысли самые простые, ясные и потому страшные мысли не оставляли его в покое. Он знал, что завтрашнее сражение должно было быть самое страшное изо всех тех, в которых он участвовал, и возможность смерти в первый раз в его жизни, без всякого отношения к житейскому, без соображений о том, как она подействует на других, а только по отношению к нему самому, к его душе, с живостью, почти с достоверностью, просто и ужасно, представилась ему. И с высоты этого представления все, что прежде мучило и занимало его, вдруг осветилось холодным белым светом, без теней, без перспективы, без различия очертаний. Вся жизнь представилась ему волшебным фонарем, в который он долго смотрел сквозь стекло и при искусственном освещении. Теперь он увидал вдруг, без стекла, при ярком дневном свете, эти дурно намалеванные картины. «Да, да, вот они те волновавшие и восхищавшие и мучившие меня ложные образы, – говорил он себе, перебирая в своем воображении главные картины своего волшебного фонаря жизни, глядя теперь на них при этом холодном белом свете дня – ясной мысли о смерти. – Вот они, эти грубо намалеванные фигуры, которые представлялись чем то прекрасным и таинственным. Слава, общественное благо, любовь к женщине, самое отечество – как велики казались мне эти картины, какого глубокого смысла казались они исполненными! И все это так просто, бледно и грубо при холодном белом свете того утра, которое, я чувствую, поднимается для меня». Три главные горя его жизни в особенности останавливали его внимание. Его любовь к женщине, смерть его отца и французское нашествие, захватившее половину России. «Любовь!.. Эта девочка, мне казавшаяся преисполненною таинственных сил. Как же я любил ее! я делал поэтические планы о любви, о счастии с нею. О милый мальчик! – с злостью вслух проговорил он. – Как же! я верил в какую то идеальную любовь, которая должна была мне сохранить ее верность за целый год моего отсутствия! Как нежный голубок басни, она должна была зачахнуть в разлуке со мной. А все это гораздо проще… Все это ужасно просто, гадко!
Отец тоже строил в Лысых Горах и думал, что это его место, его земля, его воздух, его мужики; а пришел Наполеон и, не зная об его существовании, как щепку с дороги, столкнул его, и развалились его Лысые Горы и вся его жизнь. А княжна Марья говорит, что это испытание, посланное свыше. Для чего же испытание, когда его уже нет и не будет? никогда больше не будет! Его нет! Так кому же это испытание? Отечество, погибель Москвы! А завтра меня убьет – и не француз даже, а свой, как вчера разрядил солдат ружье около моего уха, и придут французы, возьмут меня за ноги и за голову и швырнут в яму, чтоб я не вонял им под носом, и сложатся новые условия жизни, которые будут также привычны для других, и я не буду знать про них, и меня не будет».
Он поглядел на полосу берез с их неподвижной желтизной, зеленью и белой корой, блестящих на солнце. «Умереть, чтобы меня убили завтра, чтобы меня не было… чтобы все это было, а меня бы не было». Он живо представил себе отсутствие себя в этой жизни. И эти березы с их светом и тенью, и эти курчавые облака, и этот дым костров – все вокруг преобразилось для него и показалось чем то страшным и угрожающим. Мороз пробежал по его спине. Быстро встав, он вышел из сарая и стал ходить.
За сараем послышались голоса.
– Кто там? – окликнул князь Андрей.
Красноносый капитан Тимохин, бывший ротный командир Долохова, теперь, за убылью офицеров, батальонный командир, робко вошел в сарай. За ним вошли адъютант и казначей полка.
Князь Андрей поспешно встал, выслушал то, что по службе имели передать ему офицеры, передал им еще некоторые приказания и сбирался отпустить их, когда из за сарая послышался знакомый, пришепетывающий голос.
– Que diable! [Черт возьми!] – сказал голос человека, стукнувшегося обо что то.
Князь Андрей, выглянув из сарая, увидал подходящего к нему Пьера, который споткнулся на лежавшую жердь и чуть не упал. Князю Андрею вообще неприятно было видеть людей из своего мира, в особенности же Пьера, который напоминал ему все те тяжелые минуты, которые он пережил в последний приезд в Москву.
– А, вот как! – сказал он. – Какими судьбами? Вот не ждал.
В то время как он говорил это, в глазах его и выражении всего лица было больше чем сухость – была враждебность, которую тотчас же заметил Пьер. Он подходил к сараю в самом оживленном состоянии духа, но, увидав выражение лица князя Андрея, он почувствовал себя стесненным и неловким.
– Я приехал… так… знаете… приехал… мне интересно, – сказал Пьер, уже столько раз в этот день бессмысленно повторявший это слово «интересно». – Я хотел видеть сражение.
– Да, да, а братья масоны что говорят о войне? Как предотвратить ее? – сказал князь Андрей насмешливо. – Ну что Москва? Что мои? Приехали ли наконец в Москву? – спросил он серьезно.
– Приехали. Жюли Друбецкая говорила мне. Я поехал к ним и не застал. Они уехали в подмосковную.


Офицеры хотели откланяться, но князь Андрей, как будто не желая оставаться с глазу на глаз с своим другом, предложил им посидеть и напиться чаю. Подали скамейки и чай. Офицеры не без удивления смотрели на толстую, громадную фигуру Пьера и слушали его рассказы о Москве и о расположении наших войск, которые ему удалось объездить. Князь Андрей молчал, и лицо его так было неприятно, что Пьер обращался более к добродушному батальонному командиру Тимохину, чем к Болконскому.
– Так ты понял все расположение войск? – перебил его князь Андрей.
– Да, то есть как? – сказал Пьер. – Как невоенный человек, я не могу сказать, чтобы вполне, но все таки понял общее расположение.
– Eh bien, vous etes plus avance que qui cela soit, [Ну, так ты больше знаешь, чем кто бы то ни было.] – сказал князь Андрей.
– A! – сказал Пьер с недоуменьем, через очки глядя на князя Андрея. – Ну, как вы скажете насчет назначения Кутузова? – сказал он.
– Я очень рад был этому назначению, вот все, что я знаю, – сказал князь Андрей.
– Ну, а скажите, какое ваше мнение насчет Барклая де Толли? В Москве бог знает что говорили про него. Как вы судите о нем?
– Спроси вот у них, – сказал князь Андрей, указывая на офицеров.
Пьер с снисходительно вопросительной улыбкой, с которой невольно все обращались к Тимохину, посмотрел на него.
– Свет увидали, ваше сиятельство, как светлейший поступил, – робко и беспрестанно оглядываясь на своего полкового командира, сказал Тимохин.
– Отчего же так? – спросил Пьер.
– Да вот хоть бы насчет дров или кормов, доложу вам. Ведь мы от Свенцян отступали, не смей хворостины тронуть, или сенца там, или что. Ведь мы уходим, ему достается, не так ли, ваше сиятельство? – обратился он к своему князю, – а ты не смей. В нашем полку под суд двух офицеров отдали за этакие дела. Ну, как светлейший поступил, так насчет этого просто стало. Свет увидали…
– Так отчего же он запрещал?
Тимохин сконфуженно оглядывался, не понимая, как и что отвечать на такой вопрос. Пьер с тем же вопросом обратился к князю Андрею.
– А чтобы не разорять край, который мы оставляли неприятелю, – злобно насмешливо сказал князь Андрей. – Это очень основательно; нельзя позволять грабить край и приучаться войскам к мародерству. Ну и в Смоленске он тоже правильно рассудил, что французы могут обойти нас и что у них больше сил. Но он не мог понять того, – вдруг как бы вырвавшимся тонким голосом закричал князь Андрей, – но он не мог понять, что мы в первый раз дрались там за русскую землю, что в войсках был такой дух, какого никогда я не видал, что мы два дня сряду отбивали французов и что этот успех удесятерял наши силы. Он велел отступать, и все усилия и потери пропали даром. Он не думал об измене, он старался все сделать как можно лучше, он все обдумал; но от этого то он и не годится. Он не годится теперь именно потому, что он все обдумывает очень основательно и аккуратно, как и следует всякому немцу. Как бы тебе сказать… Ну, у отца твоего немец лакей, и он прекрасный лакей и удовлетворит всем его нуждам лучше тебя, и пускай он служит; но ежели отец при смерти болен, ты прогонишь лакея и своими непривычными, неловкими руками станешь ходить за отцом и лучше успокоишь его, чем искусный, но чужой человек. Так и сделали с Барклаем. Пока Россия была здорова, ей мог служить чужой, и был прекрасный министр, но как только она в опасности; нужен свой, родной человек. А у вас в клубе выдумали, что он изменник! Тем, что его оклеветали изменником, сделают только то, что потом, устыдившись своего ложного нарекания, из изменников сделают вдруг героем или гением, что еще будет несправедливее. Он честный и очень аккуратный немец…
– Однако, говорят, он искусный полководец, – сказал Пьер.
– Я не понимаю, что такое значит искусный полководец, – с насмешкой сказал князь Андрей.
– Искусный полководец, – сказал Пьер, – ну, тот, который предвидел все случайности… ну, угадал мысли противника.
– Да это невозможно, – сказал князь Андрей, как будто про давно решенное дело.
Пьер с удивлением посмотрел на него.
– Однако, – сказал он, – ведь говорят же, что война подобна шахматной игре.
– Да, – сказал князь Андрей, – только с тою маленькою разницей, что в шахматах над каждым шагом ты можешь думать сколько угодно, что ты там вне условий времени, и еще с той разницей, что конь всегда сильнее пешки и две пешки всегда сильнее одной, a на войне один батальон иногда сильнее дивизии, а иногда слабее роты. Относительная сила войск никому не может быть известна. Поверь мне, – сказал он, – что ежели бы что зависело от распоряжений штабов, то я бы был там и делал бы распоряжения, а вместо того я имею честь служить здесь, в полку вот с этими господами, и считаю, что от нас действительно будет зависеть завтрашний день, а не от них… Успех никогда не зависел и не будет зависеть ни от позиции, ни от вооружения, ни даже от числа; а уж меньше всего от позиции.
– А от чего же?
– От того чувства, которое есть во мне, в нем, – он указал на Тимохина, – в каждом солдате.
Князь Андрей взглянул на Тимохина, который испуганно и недоумевая смотрел на своего командира. В противность своей прежней сдержанной молчаливости князь Андрей казался теперь взволнованным. Он, видимо, не мог удержаться от высказывания тех мыслей, которые неожиданно приходили ему.
– Сражение выиграет тот, кто твердо решил его выиграть. Отчего мы под Аустерлицем проиграли сражение? У нас потеря была почти равная с французами, но мы сказали себе очень рано, что мы проиграли сражение, – и проиграли. А сказали мы это потому, что нам там незачем было драться: поскорее хотелось уйти с поля сражения. «Проиграли – ну так бежать!» – мы и побежали. Ежели бы до вечера мы не говорили этого, бог знает что бы было. А завтра мы этого не скажем. Ты говоришь: наша позиция, левый фланг слаб, правый фланг растянут, – продолжал он, – все это вздор, ничего этого нет. А что нам предстоит завтра? Сто миллионов самых разнообразных случайностей, которые будут решаться мгновенно тем, что побежали или побегут они или наши, что убьют того, убьют другого; а то, что делается теперь, – все это забава. Дело в том, что те, с кем ты ездил по позиции, не только не содействуют общему ходу дел, но мешают ему. Они заняты только своими маленькими интересами.
– В такую минуту? – укоризненно сказал Пьер.
– В такую минуту, – повторил князь Андрей, – для них это только такая минута, в которую можно подкопаться под врага и получить лишний крестик или ленточку. Для меня на завтра вот что: стотысячное русское и стотысячное французское войска сошлись драться, и факт в том, что эти двести тысяч дерутся, и кто будет злей драться и себя меньше жалеть, тот победит. И хочешь, я тебе скажу, что, что бы там ни было, что бы ни путали там вверху, мы выиграем сражение завтра. Завтра, что бы там ни было, мы выиграем сражение!
– Вот, ваше сиятельство, правда, правда истинная, – проговорил Тимохин. – Что себя жалеть теперь! Солдаты в моем батальоне, поверите ли, не стали водку, пить: не такой день, говорят. – Все помолчали.
Офицеры поднялись. Князь Андрей вышел с ними за сарай, отдавая последние приказания адъютанту. Когда офицеры ушли, Пьер подошел к князю Андрею и только что хотел начать разговор, как по дороге недалеко от сарая застучали копыта трех лошадей, и, взглянув по этому направлению, князь Андрей узнал Вольцогена с Клаузевицем, сопутствуемых казаком. Они близко проехали, продолжая разговаривать, и Пьер с Андреем невольно услыхали следующие фразы:
– Der Krieg muss im Raum verlegt werden. Der Ansicht kann ich nicht genug Preis geben, [Война должна быть перенесена в пространство. Это воззрение я не могу достаточно восхвалить (нем.) ] – говорил один.
– O ja, – сказал другой голос, – da der Zweck ist nur den Feind zu schwachen, so kann man gewiss nicht den Verlust der Privatpersonen in Achtung nehmen. [О да, так как цель состоит в том, чтобы ослабить неприятеля, то нельзя принимать во внимание потери частных лиц (нем.) ]
– O ja, [О да (нем.) ] – подтвердил первый голос.
– Да, im Raum verlegen, [перенести в пространство (нем.) ] – повторил, злобно фыркая носом, князь Андрей, когда они проехали. – Im Raum то [В пространстве (нем.) ] у меня остался отец, и сын, и сестра в Лысых Горах. Ему это все равно. Вот оно то, что я тебе говорил, – эти господа немцы завтра не выиграют сражение, а только нагадят, сколько их сил будет, потому что в его немецкой голове только рассуждения, не стоящие выеденного яйца, а в сердце нет того, что одно только и нужно на завтра, – то, что есть в Тимохине. Они всю Европу отдали ему и приехали нас учить – славные учители! – опять взвизгнул его голос.
– Так вы думаете, что завтрашнее сражение будет выиграно? – сказал Пьер.
– Да, да, – рассеянно сказал князь Андрей. – Одно, что бы я сделал, ежели бы имел власть, – начал он опять, – я не брал бы пленных. Что такое пленные? Это рыцарство. Французы разорили мой дом и идут разорить Москву, и оскорбили и оскорбляют меня всякую секунду. Они враги мои, они преступники все, по моим понятиям. И так же думает Тимохин и вся армия. Надо их казнить. Ежели они враги мои, то не могут быть друзьями, как бы они там ни разговаривали в Тильзите.
– Да, да, – проговорил Пьер, блестящими глазами глядя на князя Андрея, – я совершенно, совершенно согласен с вами!
Тот вопрос, который с Можайской горы и во весь этот день тревожил Пьера, теперь представился ему совершенно ясным и вполне разрешенным. Он понял теперь весь смысл и все значение этой войны и предстоящего сражения. Все, что он видел в этот день, все значительные, строгие выражения лиц, которые он мельком видел, осветились для него новым светом. Он понял ту скрытую (latente), как говорится в физике, теплоту патриотизма, которая была во всех тех людях, которых он видел, и которая объясняла ему то, зачем все эти люди спокойно и как будто легкомысленно готовились к смерти.
– Не брать пленных, – продолжал князь Андрей. – Это одно изменило бы всю войну и сделало бы ее менее жестокой. А то мы играли в войну – вот что скверно, мы великодушничаем и тому подобное. Это великодушничанье и чувствительность – вроде великодушия и чувствительности барыни, с которой делается дурнота, когда она видит убиваемого теленка; она так добра, что не может видеть кровь, но она с аппетитом кушает этого теленка под соусом. Нам толкуют о правах войны, о рыцарстве, о парламентерстве, щадить несчастных и так далее. Все вздор. Я видел в 1805 году рыцарство, парламентерство: нас надули, мы надули. Грабят чужие дома, пускают фальшивые ассигнации, да хуже всего – убивают моих детей, моего отца и говорят о правилах войны и великодушии к врагам. Не брать пленных, а убивать и идти на смерть! Кто дошел до этого так, как я, теми же страданиями…
Князь Андрей, думавший, что ему было все равно, возьмут ли или не возьмут Москву так, как взяли Смоленск, внезапно остановился в своей речи от неожиданной судороги, схватившей его за горло. Он прошелся несколько раз молча, но тлаза его лихорадочно блестели, и губа дрожала, когда он опять стал говорить:
– Ежели бы не было великодушничанья на войне, то мы шли бы только тогда, когда стоит того идти на верную смерть, как теперь. Тогда не было бы войны за то, что Павел Иваныч обидел Михаила Иваныча. А ежели война как теперь, так война. И тогда интенсивность войск была бы не та, как теперь. Тогда бы все эти вестфальцы и гессенцы, которых ведет Наполеон, не пошли бы за ним в Россию, и мы бы не ходили драться в Австрию и в Пруссию, сами не зная зачем. Война не любезность, а самое гадкое дело в жизни, и надо понимать это и не играть в войну. Надо принимать строго и серьезно эту страшную необходимость. Всё в этом: откинуть ложь, и война так война, а не игрушка. А то война – это любимая забава праздных и легкомысленных людей… Военное сословие самое почетное. А что такое война, что нужно для успеха в военном деле, какие нравы военного общества? Цель войны – убийство, орудия войны – шпионство, измена и поощрение ее, разорение жителей, ограбление их или воровство для продовольствия армии; обман и ложь, называемые военными хитростями; нравы военного сословия – отсутствие свободы, то есть дисциплина, праздность, невежество, жестокость, разврат, пьянство. И несмотря на то – это высшее сословие, почитаемое всеми. Все цари, кроме китайского, носят военный мундир, и тому, кто больше убил народа, дают большую награду… Сойдутся, как завтра, на убийство друг друга, перебьют, перекалечат десятки тысяч людей, а потом будут служить благодарственные молебны за то, что побили много люден (которых число еще прибавляют), и провозглашают победу, полагая, что чем больше побито людей, тем больше заслуга. Как бог оттуда смотрит и слушает их! – тонким, пискливым голосом прокричал князь Андрей. – Ах, душа моя, последнее время мне стало тяжело жить. Я вижу, что стал понимать слишком много. А не годится человеку вкушать от древа познания добра и зла… Ну, да не надолго! – прибавил он. – Однако ты спишь, да и мне пера, поезжай в Горки, – вдруг сказал князь Андрей.
– О нет! – отвечал Пьер, испуганно соболезнующими глазами глядя на князя Андрея.
– Поезжай, поезжай: перед сраженьем нужно выспаться, – повторил князь Андрей. Он быстро подошел к Пьеру, обнял его и поцеловал. – Прощай, ступай, – прокричал он. – Увидимся ли, нет… – и он, поспешно повернувшись, ушел в сарай.
Было уже темно, и Пьер не мог разобрать того выражения, которое было на лице князя Андрея, было ли оно злобно или нежно.
Пьер постоял несколько времени молча, раздумывая, пойти ли за ним или ехать домой. «Нет, ему не нужно! – решил сам собой Пьер, – и я знаю, что это наше последнее свидание». Он тяжело вздохнул и поехал назад в Горки.
Князь Андрей, вернувшись в сарай, лег на ковер, но не мог спать.
Он закрыл глаза. Одни образы сменялись другими. На одном он долго, радостно остановился. Он живо вспомнил один вечер в Петербурге. Наташа с оживленным, взволнованным лицом рассказывала ему, как она в прошлое лето, ходя за грибами, заблудилась в большом лесу. Она несвязно описывала ему и глушь леса, и свои чувства, и разговоры с пчельником, которого она встретила, и, всякую минуту прерываясь в своем рассказе, говорила: «Нет, не могу, я не так рассказываю; нет, вы не понимаете», – несмотря на то, что князь Андрей успокоивал ее, говоря, что он понимает, и действительно понимал все, что она хотела сказать. Наташа была недовольна своими словами, – она чувствовала, что не выходило то страстно поэтическое ощущение, которое она испытала в этот день и которое она хотела выворотить наружу. «Это такая прелесть был этот старик, и темно так в лесу… и такие добрые у него… нет, я не умею рассказать», – говорила она, краснея и волнуясь. Князь Андрей улыбнулся теперь той же радостной улыбкой, которой он улыбался тогда, глядя ей в глаза. «Я понимал ее, – думал князь Андрей. – Не только понимал, но эту то душевную силу, эту искренность, эту открытость душевную, эту то душу ее, которую как будто связывало тело, эту то душу я и любил в ней… так сильно, так счастливо любил…» И вдруг он вспомнил о том, чем кончилась его любовь. «Ему ничего этого не нужно было. Он ничего этого не видел и не понимал. Он видел в ней хорошенькую и свеженькую девочку, с которой он не удостоил связать свою судьбу. А я? И до сих пор он жив и весел».
Князь Андрей, как будто кто нибудь обжег его, вскочил и стал опять ходить перед сараем.


25 го августа, накануне Бородинского сражения, префект дворца императора французов m r de Beausset и полковник Fabvier приехали, первый из Парижа, второй из Мадрида, к императору Наполеону в его стоянку у Валуева.
Переодевшись в придворный мундир, m r de Beausset приказал нести впереди себя привезенную им императору посылку и вошел в первое отделение палатки Наполеона, где, переговариваясь с окружавшими его адъютантами Наполеона, занялся раскупориванием ящика.
Fabvier, не входя в палатку, остановился, разговорясь с знакомыми генералами, у входа в нее.
Император Наполеон еще не выходил из своей спальни и оканчивал свой туалет. Он, пофыркивая и покряхтывая, поворачивался то толстой спиной, то обросшей жирной грудью под щетку, которою камердинер растирал его тело. Другой камердинер, придерживая пальцем склянку, брызгал одеколоном на выхоленное тело императора с таким выражением, которое говорило, что он один мог знать, сколько и куда надо брызнуть одеколону. Короткие волосы Наполеона были мокры и спутаны на лоб. Но лицо его, хоть опухшее и желтое, выражало физическое удовольствие: «Allez ferme, allez toujours…» [Ну еще, крепче…] – приговаривал он, пожимаясь и покряхтывая, растиравшему камердинеру. Адъютант, вошедший в спальню с тем, чтобы доложить императору о том, сколько было во вчерашнем деле взято пленных, передав то, что нужно было, стоял у двери, ожидая позволения уйти. Наполеон, сморщась, взглянул исподлобья на адъютанта.
– Point de prisonniers, – повторил он слова адъютанта. – Il se font demolir. Tant pis pour l'armee russe, – сказал он. – Allez toujours, allez ferme, [Нет пленных. Они заставляют истреблять себя. Тем хуже для русской армии. Ну еще, ну крепче…] – проговорил он, горбатясь и подставляя свои жирные плечи.
– C'est bien! Faites entrer monsieur de Beausset, ainsi que Fabvier, [Хорошо! Пускай войдет де Боссе, и Фабвье тоже.] – сказал он адъютанту, кивнув головой.
– Oui, Sire, [Слушаю, государь.] – и адъютант исчез в дверь палатки. Два камердинера быстро одели его величество, и он, в гвардейском синем мундире, твердыми, быстрыми шагами вышел в приемную.
Боссе в это время торопился руками, устанавливая привезенный им подарок от императрицы на двух стульях, прямо перед входом императора. Но император так неожиданно скоро оделся и вышел, что он не успел вполне приготовить сюрприза.
Наполеон тотчас заметил то, что они делали, и догадался, что они были еще не готовы. Он не захотел лишить их удовольствия сделать ему сюрприз. Он притворился, что не видит господина Боссе, и подозвал к себе Фабвье. Наполеон слушал, строго нахмурившись и молча, то, что говорил Фабвье ему о храбрости и преданности его войск, дравшихся при Саламанке на другом конце Европы и имевших только одну мысль – быть достойными своего императора, и один страх – не угодить ему. Результат сражения был печальный. Наполеон делал иронические замечания во время рассказа Fabvier, как будто он не предполагал, чтобы дело могло идти иначе в его отсутствие.
– Я должен поправить это в Москве, – сказал Наполеон. – A tantot, [До свиданья.] – прибавил он и подозвал де Боссе, который в это время уже успел приготовить сюрприз, уставив что то на стульях, и накрыл что то покрывалом.
Де Боссе низко поклонился тем придворным французским поклоном, которым умели кланяться только старые слуги Бурбонов, и подошел, подавая конверт.
Наполеон весело обратился к нему и подрал его за ухо.
– Вы поспешили, очень рад. Ну, что говорит Париж? – сказал он, вдруг изменяя свое прежде строгое выражение на самое ласковое.
– Sire, tout Paris regrette votre absence, [Государь, весь Париж сожалеет о вашем отсутствии.] – как и должно, ответил де Боссе. Но хотя Наполеон знал, что Боссе должен сказать это или тому подобное, хотя он в свои ясные минуты знал, что это было неправда, ему приятно было это слышать от де Боссе. Он опять удостоил его прикосновения за ухо.
– Je suis fache, de vous avoir fait faire tant de chemin, [Очень сожалею, что заставил вас проехаться так далеко.] – сказал он.
– Sire! Je ne m'attendais pas a moins qu'a vous trouver aux portes de Moscou, [Я ожидал не менее того, как найти вас, государь, у ворот Москвы.] – сказал Боссе.
Наполеон улыбнулся и, рассеянно подняв голову, оглянулся направо. Адъютант плывущим шагом подошел с золотой табакеркой и подставил ее. Наполеон взял ее.
– Да, хорошо случилось для вас, – сказал он, приставляя раскрытую табакерку к носу, – вы любите путешествовать, через три дня вы увидите Москву. Вы, верно, не ждали увидать азиатскую столицу. Вы сделаете приятное путешествие.
Боссе поклонился с благодарностью за эту внимательность к его (неизвестной ему до сей поры) склонности путешествовать.
– А! это что? – сказал Наполеон, заметив, что все придворные смотрели на что то, покрытое покрывалом. Боссе с придворной ловкостью, не показывая спины, сделал вполуоборот два шага назад и в одно и то же время сдернул покрывало и проговорил:
– Подарок вашему величеству от императрицы.
Это был яркими красками написанный Жераром портрет мальчика, рожденного от Наполеона и дочери австрийского императора, которого почему то все называли королем Рима.
Весьма красивый курчавый мальчик, со взглядом, похожим на взгляд Христа в Сикстинской мадонне, изображен был играющим в бильбоке. Шар представлял земной шар, а палочка в другой руке изображала скипетр.
Хотя и не совсем ясно было, что именно хотел выразить живописец, представив так называемого короля Рима протыкающим земной шар палочкой, но аллегория эта, так же как и всем видевшим картину в Париже, так и Наполеону, очевидно, показалась ясною и весьма понравилась.
– Roi de Rome, [Римский король.] – сказал он, грациозным жестом руки указывая на портрет. – Admirable! [Чудесно!] – С свойственной итальянцам способностью изменять произвольно выражение лица, он подошел к портрету и сделал вид задумчивой нежности. Он чувствовал, что то, что он скажет и сделает теперь, – есть история. И ему казалось, что лучшее, что он может сделать теперь, – это то, чтобы он с своим величием, вследствие которого сын его в бильбоке играл земным шаром, чтобы он выказал, в противоположность этого величия, самую простую отеческую нежность. Глаза его отуманились, он подвинулся, оглянулся на стул (стул подскочил под него) и сел на него против портрета. Один жест его – и все на цыпочках вышли, предоставляя самому себе и его чувству великого человека.
Посидев несколько времени и дотронувшись, сам не зная для чего, рукой до шероховатости блика портрета, он встал и опять позвал Боссе и дежурного. Он приказал вынести портрет перед палатку, с тем, чтобы не лишить старую гвардию, стоявшую около его палатки, счастья видеть римского короля, сына и наследника их обожаемого государя.
Как он и ожидал, в то время как он завтракал с господином Боссе, удостоившимся этой чести, перед палаткой слышались восторженные клики сбежавшихся к портрету офицеров и солдат старой гвардии.
– Vive l'Empereur! Vive le Roi de Rome! Vive l'Empereur! [Да здравствует император! Да здравствует римский король!] – слышались восторженные голоса.
После завтрака Наполеон, в присутствии Боссе, продиктовал свой приказ по армии.
– Courte et energique! [Короткий и энергический!] – проговорил Наполеон, когда он прочел сам сразу без поправок написанную прокламацию. В приказе было:
«Воины! Вот сражение, которого вы столько желали. Победа зависит от вас. Она необходима для нас; она доставит нам все нужное: удобные квартиры и скорое возвращение в отечество. Действуйте так, как вы действовали при Аустерлице, Фридланде, Витебске и Смоленске. Пусть позднейшее потомство с гордостью вспомнит о ваших подвигах в сей день. Да скажут о каждом из вас: он был в великой битве под Москвою!»
– De la Moskowa! [Под Москвою!] – повторил Наполеон, и, пригласив к своей прогулке господина Боссе, любившего путешествовать, он вышел из палатки к оседланным лошадям.
– Votre Majeste a trop de bonte, [Вы слишком добры, ваше величество,] – сказал Боссе на приглашение сопутствовать императору: ему хотелось спать и он не умел и боялся ездить верхом.
Но Наполеон кивнул головой путешественнику, и Боссе должен был ехать. Когда Наполеон вышел из палатки, крики гвардейцев пред портретом его сына еще более усилились. Наполеон нахмурился.
– Снимите его, – сказал он, грациозно величественным жестом указывая на портрет. – Ему еще рано видеть поле сражения.
Боссе, закрыв глаза и склонив голову, глубоко вздохнул, этим жестом показывая, как он умел ценить и понимать слова императора.


Весь этот день 25 августа, как говорят его историки, Наполеон провел на коне, осматривая местность, обсуживая планы, представляемые ему его маршалами, и отдавая лично приказания своим генералам.
Первоначальная линия расположения русских войск по Ко лоче была переломлена, и часть этой линии, именно левый фланг русских, вследствие взятия Шевардинского редута 24 го числа, была отнесена назад. Эта часть линии была не укреплена, не защищена более рекою, и перед нею одною было более открытое и ровное место. Очевидно было для всякого военного и невоенного, что эту часть линии и должно было атаковать французам. Казалось, что для этого не нужно было много соображений, не нужно было такой заботливости и хлопотливости императора и его маршалов и вовсе не нужно той особенной высшей способности, называемой гениальностью, которую так любят приписывать Наполеону; но историки, впоследствии описывавшие это событие, и люди, тогда окружавшие Наполеона, и он сам думали иначе.
Наполеон ездил по полю, глубокомысленно вглядывался в местность, сам с собой одобрительно или недоверчиво качал головой и, не сообщая окружавшим его генералам того глубокомысленного хода, который руководил его решеньями, передавал им только окончательные выводы в форме приказаний. Выслушав предложение Даву, называемого герцогом Экмюльским, о том, чтобы обойти левый фланг русских, Наполеон сказал, что этого не нужно делать, не объясняя, почему это было не нужно. На предложение же генерала Компана (который должен был атаковать флеши), провести свою дивизию лесом, Наполеон изъявил свое согласие, несмотря на то, что так называемый герцог Эльхингенский, то есть Ней, позволил себе заметить, что движение по лесу опасно и может расстроить дивизию.
Осмотрев местность против Шевардинского редута, Наполеон подумал несколько времени молча и указал на места, на которых должны были быть устроены к завтрему две батареи для действия против русских укреплений, и места, где рядом с ними должна была выстроиться полевая артиллерия.
Отдав эти и другие приказания, он вернулся в свою ставку, и под его диктовку была написана диспозиция сражения.
Диспозиция эта, про которую с восторгом говорят французские историки и с глубоким уважением другие историки, была следующая:
«С рассветом две новые батареи, устроенные в ночи, на равнине, занимаемой принцем Экмюльским, откроют огонь по двум противостоящим батареям неприятельским.