Контарини, Доменико II
| Доменико II Контарини итал. Domenico II Contarini<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;">  </td></tr>
<tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Портрет дожа Доменико II Контарини</td></tr><tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"> | ||
| ||
|---|---|---|
| 16 октября 1659 — 26 января 1675 | ||
| (под именем Доменико II Контарини) | ||
| Предшественник: | Джованни Пезаро | |
| Преемник: | Николо Сагредо | |
| Вероисповедание: | католик | |
| Рождение: | 28 января 1585 Венеция | |
| Смерть: | 26 января 1675 (89 лет) Венеция | |
| Место погребения: | Церковь Сан-Бенето | |
| Род: | Контарини | |
| Имя при рождении: | Доменико Контарини | |
| Отец: | Джулио Контарини | |
| Мать: | Лукреция Корнаро | |
| Супруга: | Паолина Трон | |
| Дети: | сын Джулио, пятеро дочерей Чиарра, Маддалена, Лаура и две другие | |
| Образование: | Падуанский университет | |
Доменико II Контари́ни (итал. Domenico Contarini; 28 января 1585, Венеция — 26 января 1675, Венеция) — 104-й венецианский дож, седьмой по счёту родом из семьи Контарини. Был избран на должность 16 октября 1659 года и правил в течение 16 лет вплоть до своей смерти. При нём Венеция вела разорительную войну с Османской империей из-за Кандии[1].
Содержание
Биография
Молодость
Доменико Контарини происходит из семьи Ронзинетти (фамилия была образована от прозвища Маффео, предка Доменико), ветви семьи Контарини. Он родился в Венеции и был сыном Джулио ди Доменико Контарини и Лукреции ди Андреа Корнер. У него был единственный старший брат Анджело, родившийся 11 августа 1581 года (по некоторым источникам, в некой неясности) и который, вероятно, сам бы стал дожем, если бы не его преждевременная смерть[2].
Доменико Контарини получил хорошее образование в Падуанском университете. Будучи вторым сыном в семье, он сначала не вёл активную общественную жизнь. Его старший брат Анджело начал престижную карьеру через cursus honorum Венецианской республики, а Доменико пришлось смириться с женитьбой на Паолине Трон. У них родился один сын — Джулио (1611 — 1676), ставший прокуратором Сан-Марко 12 ноября 1651 года, и пятеро дочерей: Чиара, Маддалена, вышедшая замуж за Джироламо Дандоло, Лаура, оставшаяся в девах, и две другие, ставшие монахинями в монастыре при церкви Святой Екатерины[3].
Политическая жизнь
Доменико Контарини вёл спокойный и умиротворённый образ жизни, но всё-таки сыграл свою роль в жизни города. Он не часто посещал коридоры власти, но постоянно следил за окружением руководства Республики, и всегда искал для своего брата, растущей политической фигуры города, способы дальнейшего продвижения по карьерной лестнице. Он всегда внимательно слушал, постоянно приобретал новых друзей и рекомендовал всем своего брата.
В 1627—1628-х годах Венеция разделилась на две противостоящие фракции: одна возглавлялась дожем Джованни I Корнером (Корнаро), который стремился создать политический блок для семьи Корнаро в Венеции, а второй фракцией руководил Реньеро Дзено, одна из глав Совета десяти, стремившийся помешать Корнеру. Доменико Контарини не поддерживал ни одной из фракций, у него были претензии к обеим сторонам: он осуждал Корнаро за попытку захватить власть, хотя тот был не в состоянии сделать это, и также критиковал Дзено за его пылкие речи и сомнительные новаторские идеи, в которых Контарини видел опасность для Республики[4].
С самого детства ему была предназначена второстепенная роль подчинённого, и Доменико не противился ей. Он предпочитал, вместо того, чтобы стать дожем, войти в сенат, где он мог бы выдавать милости и просить о поддержке для своего брата, который всегда нуждался в новых союзниках. Между тем, его общественная жизнь начинает развиваться, так как он был избран в Совет десяти, и в марте 1655 года он был избран вице-дожем на выборах, которые привели Карло Контарини к победе.
Тем временем, планы семьи по становлению Анджело на должность правителя Венеции провалились после избрания дожем Франческо Молина в 1646 году. В 1657 году Анджело Контарини умер. К тому времени Доменико было уже больше шестидесяти лет и он не имел никакой серьёзной карьеры позади, чтобы стремиться к такой важной должности, а его сын Джулио был ещё слишком молод, чтобы добиться успеха. Казалось, что работа целого поколения пошла прахом[3].
Избрание дожем
Овдовев, Доменико Контарини уединился в Вальногаредо, где он собирался спокойно провести последние годы своей жизни.
30 сентября 1659 года, дож Джованни Пезаро неожиданно скончался. На пост его преемника претендовали немного кандидатов, только Альвизе Контарини из семьи « де Сан-Джустина », Андреа Пизано и Лоренцо Долфин. Равновесие между конкурентами и их боязнь продолжать голосование (чтобы не потерять голоса) привели их к тому, чтобы избрать дожем почти никому неизвестного Доменико Контарини на восьмом по счёту голосовании 40 голосами из 41[3].
Многие дворяне не одобрили этот выбор: война с турками длилась уже 15 лет, и они хотели видеть на посту дожа представительного человека, способного снова показать Венецию сильным государством, но не пожилого и слабого Доменико Контарини.
Между тем, этот выбор не был сделан так уж случайно: изучив различные случаи избрания дожей в XVII веке, кажется, что венецианское правительство предпочитало больше ставить на эту должность пожилых людей, которых было легко контролировать — намного легче, чем молодых или опытных политиков, которые, пользуюсь слабостью Республики, жаждали изменить существующий государственный строй на монархию.
Во всяком случае, принимая во внимание среднюю длительность жизни человека того времени (64 или 68 лет, согласно действительной дате рождения), Доменико Контарини должен был править недолго, всего лишь несколько лет. Но несмотря на свой преклонный возраст, правление Контарини продлилось 16 лет, и за это время он мог принести стабильность Венеции, в которой с момента смерти Франческо Молина сменилось четверо дожей: Карло Контарини, Франческо Корнер, Бертуччо Вальер и Джованни Пезаро.
Правление
Немало удивлённый, Доменико охотно принял этот пост, а народ встретил его с радостью. Люди сразу зауважали нового дожа — он не был ни требовательным, ни властным. Однако он не был сильным правителем, ему не были даны какие-либо реальные возможности; все его инициативы быстро блокировались и каждый раз советники настойчиво напоминали ему о его действительной роли.
В течение первых десяти лет правления Контарини, война с османами обострилась сильнее чем когда-либо раньше: в 1644 году Османская империя, желая навязать своё влияние на острове Крит (Кандия), бесценном для коммерческой империи Венеции, и под предлогом того, что пираты укрылись на острове в одной из бухт, чтобы нападать на турецкое побережье, атаковала и смогла захватить большую часть крепостей острова. В 1648 году началась осада Кандии, и многие венецианцы опасались, что если она будет потеряна, то это будет означать конец венецианского господства в Средиземном море и начало гегемонии Османской империи. Европа мало помогала Венеции и ей пришлось самой вести неравную борьбу.
Поэтому Сенат Венеции поклялся, что Кандия никогда не будет потеряна — и он сдержал своё обещание: венецианская казна пустела, многие купеческие семьи разорялись, тысячи людей гибли, но Кандия не сдавалась. Доменико Контарини несколько раз поддержал родину за счёт пожертвований и призывов, быстро став своего рода « отцом » для молодых венецианских дворян, многие из которых видели в нём яркий пример честности и ума.
В конце концов, Венеция была уже не в силах противостоять Османской империи: 6 сентября 1669 года проведитор Кандии Франческо Морозини (назначенный Контарини в 1661 году и снова поставленный на должность в 1667 году) был вынужден подписать капитуляцию. Знаменитый кондотьер, затем дож, Морозини сократил количество защитников города до трёх тысяч человек, противостоявших превосходившим силам противника, но после почти полного разрушения города он в конце концов сдался.
После 25 лет борьбы, война закончилась: она стоила Венеции 134 миллиона дукатов и 30 тысяч жизней. Однако дела турок обстояли не лучше: они потеряли 80 тысяч человек во время кампании, которая должна была длиться всего несколько месяцев[5].
Доменико Контарини, старый и измученный работой на посту дожа, непреднамеренно принял участие в судебном процессе по делу Франческо Морозини, который, по возвращении в Венецию в 1670 году был обвинён в трусости и измене из-за вынужденной сдачи Кандии туркам, осуществлённой без консультаций с правительством, однако вскоре он был полностью оправдан.
В последние годы своей жизни, Доменико также поприсутствовал на свадьбе своего внука Анджело с Еленой Нани и на крещении их ребёнка, Джулио Феличе, в 1671 году.
Во время правления Контарини ничего особенного не происходило. После окончания войны, Венеция пыталась восстановить торговые маршруты, заброшенные из-за военных действий и уравновесить свой бюджет, что было закончено в 1679 году.
Доменико Контарини, уже очень старый, провёл последние полтора года своей жизни прикованным к постели, будучи парализованным гемипарезом. Он составил завещание 24 января 1674 года и умер 26 января 1675 года в возрасте почти 90 лет; многие оплакивали его смерть[3].
Интересные факты
Его дочери были первыми дворянками, отказавшимися от традиционного сабо и начавшими носить башмаки. В 1665 году появились парики, однако они были запрещены в 1668 году, но без особого успеха[6].
Напишите отзыв о статье "Контарини, Доменико II"
Примечания
- ↑ Большая энциклопедия Южакова, [books.google.com/books?id=AqsDAAAAYAAJ&printsec=frontcover#v=onepage&q&f=false Одиннадцатый том]. Киты — Ландана. Статья "Контарини"
- ↑ Domenico II Contarini on [www.tagsup.com/tag/Domenico+II+Contarini tagsup.com]
- ↑ 1 2 3 4 Benzoni, Gino. Alvise Contarini in [www.treccani.it/enciclopedia/domenico-contarini_(Dizionario-Biografico)/ Dizionario Biografico]
- ↑ [rolandomirkobordin.jimdo.com/repubblica-di-venezia-catalogazione-delle-monete-dei-dogi-cronaca-storico-politica-numismatica/domenico-contarini-doge-104/ rolandomirkobordin.jimdo.com]
- ↑ [www.worthpoint.com/worthopedia/gold-ducat-zecchino-doge-domenico-128802524 worthpoint.com]
- ↑ [www.periwigdirect.com/wigs/history-of-wigs.aspx periwigdirect.com]
Источники
- Da Mosto, Andrea. I dogi di Venezia — Флоренция, 1983 — S. 400-406.
- Rendina, Claudio. I dogi — Рим, 1984 — S. 383-388.
- Enciclopedia bibliografica degli italiani — Vol.28, S. 142 – 145.
| |||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Контарини, Доменико II
Офицеры встали и окружили казаков и пленного француза. Французский драгун был молодой малый, альзасец, говоривший по французски с немецким акцентом. Он задыхался от волнения, лицо его было красно, и, услыхав французский язык, он быстро заговорил с офицерами, обращаясь то к тому, то к другому. Он говорил, что его бы не взяли; что он не виноват в том, что его взяли, а виноват le caporal, который послал его захватить попоны, что он ему говорил, что уже русские там. И ко всякому слову он прибавлял: mais qu'on ne fasse pas de mal a mon petit cheval [Но не обижайте мою лошадку,] и ласкал свою лошадь. Видно было, что он не понимал хорошенько, где он находится. Он то извинялся, что его взяли, то, предполагая перед собою свое начальство, выказывал свою солдатскую исправность и заботливость о службе. Он донес с собой в наш арьергард во всей свежести атмосферу французского войска, которое так чуждо было для нас.Казаки отдали лошадь за два червонца, и Ростов, теперь, получив деньги, самый богатый из офицеров, купил ее.
– Mais qu'on ne fasse pas de mal a mon petit cheval, – добродушно сказал альзасец Ростову, когда лошадь передана была гусару.
Ростов, улыбаясь, успокоил драгуна и дал ему денег.
– Алё! Алё! – сказал казак, трогая за руку пленного, чтобы он шел дальше.
– Государь! Государь! – вдруг послышалось между гусарами.
Всё побежало, заторопилось, и Ростов увидал сзади по дороге несколько подъезжающих всадников с белыми султанами на шляпах. В одну минуту все были на местах и ждали. Ростов не помнил и не чувствовал, как он добежал до своего места и сел на лошадь. Мгновенно прошло его сожаление о неучастии в деле, его будничное расположение духа в кругу приглядевшихся лиц, мгновенно исчезла всякая мысль о себе: он весь поглощен был чувством счастия, происходящего от близости государя. Он чувствовал себя одною этою близостью вознагражденным за потерю нынешнего дня. Он был счастлив, как любовник, дождавшийся ожидаемого свидания. Не смея оглядываться во фронте и не оглядываясь, он чувствовал восторженным чутьем его приближение. И он чувствовал это не по одному звуку копыт лошадей приближавшейся кавалькады, но он чувствовал это потому, что, по мере приближения, всё светлее, радостнее и значительнее и праздничнее делалось вокруг него. Всё ближе и ближе подвигалось это солнце для Ростова, распространяя вокруг себя лучи кроткого и величественного света, и вот он уже чувствует себя захваченным этими лучами, он слышит его голос – этот ласковый, спокойный, величественный и вместе с тем столь простой голос. Как и должно было быть по чувству Ростова, наступила мертвая тишина, и в этой тишине раздались звуки голоса государя.
– Les huzards de Pavlograd? [Павлоградские гусары?] – вопросительно сказал он.
– La reserve, sire! [Резерв, ваше величество!] – отвечал чей то другой голос, столь человеческий после того нечеловеческого голоса, который сказал: Les huzards de Pavlograd?
Государь поровнялся с Ростовым и остановился. Лицо Александра было еще прекраснее, чем на смотру три дня тому назад. Оно сияло такою веселостью и молодостью, такою невинною молодостью, что напоминало ребяческую четырнадцатилетнюю резвость, и вместе с тем это было всё таки лицо величественного императора. Случайно оглядывая эскадрон, глаза государя встретились с глазами Ростова и не более как на две секунды остановились на них. Понял ли государь, что делалось в душе Ростова (Ростову казалось, что он всё понял), но он посмотрел секунды две своими голубыми глазами в лицо Ростова. (Мягко и кротко лился из них свет.) Потом вдруг он приподнял брови, резким движением ударил левой ногой лошадь и галопом поехал вперед.
Молодой император не мог воздержаться от желания присутствовать при сражении и, несмотря на все представления придворных, в 12 часов, отделившись от 3 й колонны, при которой он следовал, поскакал к авангарду. Еще не доезжая до гусар, несколько адъютантов встретили его с известием о счастливом исходе дела.
Сражение, состоявшее только в том, что захвачен эскадрон французов, было представлено как блестящая победа над французами, и потому государь и вся армия, особенно после того, как не разошелся еще пороховой дым на поле сражения, верили, что французы побеждены и отступают против своей воли. Несколько минут после того, как проехал государь, дивизион павлоградцев потребовали вперед. В самом Вишау, маленьком немецком городке, Ростов еще раз увидал государя. На площади города, на которой была до приезда государя довольно сильная перестрелка, лежало несколько человек убитых и раненых, которых не успели подобрать. Государь, окруженный свитою военных и невоенных, был на рыжей, уже другой, чем на смотру, энглизированной кобыле и, склонившись на бок, грациозным жестом держа золотой лорнет у глаза, смотрел в него на лежащего ничком, без кивера, с окровавленною головою солдата. Солдат раненый был так нечист, груб и гадок, что Ростова оскорбила близость его к государю. Ростов видел, как содрогнулись, как бы от пробежавшего мороза, сутуловатые плечи государя, как левая нога его судорожно стала бить шпорой бок лошади, и как приученная лошадь равнодушно оглядывалась и не трогалась с места. Слезший с лошади адъютант взял под руки солдата и стал класть на появившиеся носилки. Солдат застонал.
– Тише, тише, разве нельзя тише? – видимо, более страдая, чем умирающий солдат, проговорил государь и отъехал прочь.
Ростов видел слезы, наполнившие глаза государя, и слышал, как он, отъезжая, по французски сказал Чарторижскому:
– Какая ужасная вещь война, какая ужасная вещь! Quelle terrible chose que la guerre!
Войска авангарда расположились впереди Вишау, в виду цепи неприятельской, уступавшей нам место при малейшей перестрелке в продолжение всего дня. Авангарду объявлена была благодарность государя, обещаны награды, и людям роздана двойная порция водки. Еще веселее, чем в прошлую ночь, трещали бивачные костры и раздавались солдатские песни.
Денисов в эту ночь праздновал производство свое в майоры, и Ростов, уже довольно выпивший в конце пирушки, предложил тост за здоровье государя, но «не государя императора, как говорят на официальных обедах, – сказал он, – а за здоровье государя, доброго, обворожительного и великого человека; пьем за его здоровье и за верную победу над французами!»
– Коли мы прежде дрались, – сказал он, – и не давали спуску французам, как под Шенграбеном, что же теперь будет, когда он впереди? Мы все умрем, с наслаждением умрем за него. Так, господа? Может быть, я не так говорю, я много выпил; да я так чувствую, и вы тоже. За здоровье Александра первого! Урра!
– Урра! – зазвучали воодушевленные голоса офицеров.
И старый ротмистр Кирстен кричал воодушевленно и не менее искренно, чем двадцатилетний Ростов.
Когда офицеры выпили и разбили свои стаканы, Кирстен налил другие и, в одной рубашке и рейтузах, с стаканом в руке подошел к солдатским кострам и в величественной позе взмахнув кверху рукой, с своими длинными седыми усами и белой грудью, видневшейся из за распахнувшейся рубашки, остановился в свете костра.
– Ребята, за здоровье государя императора, за победу над врагами, урра! – крикнул он своим молодецким, старческим, гусарским баритоном.
Гусары столпились и дружно отвечали громким криком.
Поздно ночью, когда все разошлись, Денисов потрепал своей коротенькой рукой по плечу своего любимца Ростова.
– Вот на походе не в кого влюбиться, так он в ца'я влюбился, – сказал он.
– Денисов, ты этим не шути, – крикнул Ростов, – это такое высокое, такое прекрасное чувство, такое…
– Ве'ю, ве'ю, д'ужок, и 'азделяю и одоб'яю…
– Нет, не понимаешь!
И Ростов встал и пошел бродить между костров, мечтая о том, какое было бы счастие умереть, не спасая жизнь (об этом он и не смел мечтать), а просто умереть в глазах государя. Он действительно был влюблен и в царя, и в славу русского оружия, и в надежду будущего торжества. И не он один испытывал это чувство в те памятные дни, предшествующие Аустерлицкому сражению: девять десятых людей русской армии в то время были влюблены, хотя и менее восторженно, в своего царя и в славу русского оружия.
На следующий день государь остановился в Вишау. Лейб медик Вилье несколько раз был призываем к нему. В главной квартире и в ближайших войсках распространилось известие, что государь был нездоров. Он ничего не ел и дурно спал эту ночь, как говорили приближенные. Причина этого нездоровья заключалась в сильном впечатлении, произведенном на чувствительную душу государя видом раненых и убитых.
На заре 17 го числа в Вишау был препровожден с аванпостов французский офицер, приехавший под парламентерским флагом, требуя свидания с русским императором. Офицер этот был Савари. Государь только что заснул, и потому Савари должен был дожидаться. В полдень он был допущен к государю и через час поехал вместе с князем Долгоруковым на аванпосты французской армии.
Как слышно было, цель присылки Савари состояла в предложении свидания императора Александра с Наполеоном. В личном свидании, к радости и гордости всей армии, было отказано, и вместо государя князь Долгоруков, победитель при Вишау, был отправлен вместе с Савари для переговоров с Наполеоном, ежели переговоры эти, против чаяния, имели целью действительное желание мира.
Ввечеру вернулся Долгоруков, прошел прямо к государю и долго пробыл у него наедине.
18 и 19 ноября войска прошли еще два перехода вперед, и неприятельские аванпосты после коротких перестрелок отступали. В высших сферах армии с полдня 19 го числа началось сильное хлопотливо возбужденное движение, продолжавшееся до утра следующего дня, 20 го ноября, в который дано было столь памятное Аустерлицкое сражение.
До полудня 19 числа движение, оживленные разговоры, беготня, посылки адъютантов ограничивались одной главной квартирой императоров; после полудня того же дня движение передалось в главную квартиру Кутузова и в штабы колонных начальников. Вечером через адъютантов разнеслось это движение по всем концам и частям армии, и в ночь с 19 на 20 поднялась с ночлегов, загудела говором и заколыхалась и тронулась громадным девятиверстным холстом 80 титысячная масса союзного войска.
Сосредоточенное движение, начавшееся поутру в главной квартире императоров и давшее толчок всему дальнейшему движению, было похоже на первое движение серединного колеса больших башенных часов. Медленно двинулось одно колесо, повернулось другое, третье, и всё быстрее и быстрее пошли вертеться колеса, блоки, шестерни, начали играть куранты, выскакивать фигуры, и мерно стали подвигаться стрелки, показывая результат движения.
Как в механизме часов, так и в механизме военного дела, так же неудержимо до последнего результата раз данное движение, и так же безучастно неподвижны, за момент до передачи движения, части механизма, до которых еще не дошло дело. Свистят на осях колеса, цепляясь зубьями, шипят от быстроты вертящиеся блоки, а соседнее колесо так же спокойно и неподвижно, как будто оно сотни лет готово простоять этою неподвижностью; но пришел момент – зацепил рычаг, и, покоряясь движению, трещит, поворачиваясь, колесо и сливается в одно действие, результат и цель которого ему непонятны.
