Филокартия
Поделись знанием:
Опять события действительности соединялись с сновидениями, и опять кто то, сам ли он или кто другой, говорил ему мысли, и даже те же мысли, которые ему говорились в Можайске.
«Жизнь есть всё. Жизнь есть бог. Все перемещается и движется, и это движение есть бог. И пока есть жизнь, есть наслаждение самосознания божества. Любить жизнь, любить бога. Труднее и блаженнее всего любить эту жизнь в своих страданиях, в безвинности страданий».
«Каратаев» – вспомнилось Пьеру.
И вдруг Пьеру представился, как живой, давно забытый, кроткий старичок учитель, который в Швейцарии преподавал Пьеру географию. «Постой», – сказал старичок. И он показал Пьеру глобус. Глобус этот был живой, колеблющийся шар, не имеющий размеров. Вся поверхность шара состояла из капель, плотно сжатых между собой. И капли эти все двигались, перемещались и то сливались из нескольких в одну, то из одной разделялись на многие. Каждая капля стремилась разлиться, захватить наибольшее пространство, но другие, стремясь к тому же, сжимали ее, иногда уничтожали, иногда сливались с нею.
– Вот жизнь, – сказал старичок учитель.
«Как это просто и ясно, – подумал Пьер. – Как я мог не знать этого прежде».
– В середине бог, и каждая капля стремится расшириться, чтобы в наибольших размерах отражать его. И растет, сливается, и сжимается, и уничтожается на поверхности, уходит в глубину и опять всплывает. Вот он, Каратаев, вот разлился и исчез. – Vous avez compris, mon enfant, [Понимаешь ты.] – сказал учитель.
– Vous avez compris, sacre nom, [Понимаешь ты, черт тебя дери.] – закричал голос, и Пьер проснулся.
Он приподнялся и сел. У костра, присев на корточках, сидел француз, только что оттолкнувший русского солдата, и жарил надетое на шомпол мясо. Жилистые, засученные, обросшие волосами, красные руки с короткими пальцами ловко поворачивали шомпол. Коричневое мрачное лицо с насупленными бровями ясно виднелось в свете угольев.
– Ca lui est bien egal, – проворчал он, быстро обращаясь к солдату, стоявшему за ним. – …brigand. Va! [Ему все равно… разбойник, право!]
И солдат, вертя шомпол, мрачно взглянул на Пьера. Пьер отвернулся, вглядываясь в тени. Один русский солдат пленный, тот, которого оттолкнул француз, сидел у костра и трепал по чем то рукой. Вглядевшись ближе, Пьер узнал лиловую собачонку, которая, виляя хвостом, сидела подле солдата.
– А, пришла? – сказал Пьер. – А, Пла… – начал он и не договорил. В его воображении вдруг, одновременно, связываясь между собой, возникло воспоминание о взгляде, которым смотрел на него Платон, сидя под деревом, о выстреле, слышанном на том месте, о вое собаки, о преступных лицах двух французов, пробежавших мимо его, о снятом дымящемся ружье, об отсутствии Каратаева на этом привале, и он готов уже был понять, что Каратаев убит, но в то же самое мгновенье в его душе, взявшись бог знает откуда, возникло воспоминание о вечере, проведенном им с красавицей полькой, летом, на балконе своего киевского дома. И все таки не связав воспоминаний нынешнего дня и не сделав о них вывода, Пьер закрыл глаза, и картина летней природы смешалась с воспоминанием о купанье, о жидком колеблющемся шаре, и он опустился куда то в воду, так что вода сошлась над его головой.
Перед восходом солнца его разбудили громкие частые выстрелы и крики. Мимо Пьера пробежали французы.
– Les cosaques! [Казаки!] – прокричал один из них, и через минуту толпа русских лиц окружила Пьера.
Долго не мог понять Пьер того, что с ним было. Со всех сторон он слышал вопли радости товарищей.
– Братцы! Родимые мои, голубчики! – плача, кричали старые солдаты, обнимая казаков и гусар. Гусары и казаки окружали пленных и торопливо предлагали кто платья, кто сапоги, кто хлеба. Пьер рыдал, сидя посреди их, и не мог выговорить ни слова; он обнял первого подошедшего к нему солдата и, плача, целовал его.
Долохов стоял у ворот разваленного дома, пропуская мимо себя толпу обезоруженных французов. Французы, взволнованные всем происшедшим, громко говорили между собой; но когда они проходили мимо Долохова, который слегка хлестал себя по сапогам нагайкой и глядел на них своим холодным, стеклянным, ничего доброго не обещающим взглядом, говор их замолкал. С другой стороны стоял казак Долохова и считал пленных, отмечая сотни чертой мела на воротах.
– Сколько? – спросил Долохов у казака, считавшего пленных.
– На вторую сотню, – отвечал казак.
– Filez, filez, [Проходи, проходи.] – приговаривал Долохов, выучившись этому выражению у французов, и, встречаясь глазами с проходившими пленными, взгляд его вспыхивал жестоким блеском.
Денисов, с мрачным лицом, сняв папаху, шел позади казаков, несших к вырытой в саду яме тело Пети Ростова.
С 28 го октября, когда начались морозы, бегство французов получило только более трагический характер замерзающих и изжаривающихся насмерть у костров людей и продолжающих в шубах и колясках ехать с награбленным добром императора, королей и герцогов; но в сущности своей процесс бегства и разложения французской армии со времени выступления из Москвы нисколько не изменился.
От Москвы до Вязьмы из семидесятитрехтысячной французской армии, не считая гвардии (которая во всю войну ничего не делала, кроме грабежа), из семидесяти трех тысяч осталось тридцать шесть тысяч (из этого числа не более пяти тысяч выбыло в сражениях). Вот первый член прогрессии, которым математически верно определяются последующие.
Французская армия в той же пропорции таяла и уничтожалась от Москвы до Вязьмы, от Вязьмы до Смоленска, от Смоленска до Березины, от Березины до Вильны, независимо от большей или меньшей степени холода, преследования, заграждения пути и всех других условий, взятых отдельно. После Вязьмы войска французские вместо трех колонн сбились в одну кучу и так шли до конца. Бертье писал своему государю (известно, как отдаленно от истины позволяют себе начальники описывать положение армии). Он писал:
«Je crois devoir faire connaitre a Votre Majeste l'etat de ses troupes dans les differents corps d'annee que j'ai ete a meme d'observer depuis deux ou trois jours dans differents passages. Elles sont presque debandees. Le nombre des soldats qui suivent les drapeaux est en proportion du quart au plus dans presque tous les regiments, les autres marchent isolement dans differentes directions et pour leur compte, dans l'esperance de trouver des subsistances et pour se debarrasser de la discipline. En general ils regardent Smolensk comme le point ou ils doivent se refaire. Ces derniers jours on a remarque que beaucoup de soldats jettent leurs cartouches et leurs armes. Dans cet etat de choses, l'interet du service de Votre Majeste exige, quelles que soient ses vues ulterieures qu'on rallie l'armee a Smolensk en commencant a la debarrasser des non combattans, tels que hommes demontes et des bagages inutiles et du materiel de l'artillerie qui n'est plus en proportion avec les forces actuelles. En outre les jours de repos, des subsistances sont necessaires aux soldats qui sont extenues par la faim et la fatigue; beaucoup sont morts ces derniers jours sur la route et dans les bivacs. Cet etat de choses va toujours en augmentant et donne lieu de craindre que si l'on n'y prete un prompt remede, on ne soit plus maitre des troupes dans un combat. Le 9 November, a 30 verstes de Smolensk».
[Долгом поставляю донести вашему величеству о состоянии корпусов, осмотренных мною на марше в последние три дня. Они почти в совершенном разброде. Только четвертая часть солдат остается при знаменах, прочие идут сами по себе разными направлениями, стараясь сыскать пропитание и избавиться от службы. Все думают только о Смоленске, где надеются отдохнуть. В последние дни много солдат побросали патроны и ружья. Какие бы ни были ваши дальнейшие намерения, но польза службы вашего величества требует собрать корпуса в Смоленске и отделить от них спешенных кавалеристов, безоружных, лишние обозы и часть артиллерии, ибо она теперь не в соразмерности с числом войск. Необходимо продовольствие и несколько дней покоя; солдаты изнурены голодом и усталостью; в последние дни многие умерли на дороге и на биваках. Такое бедственное положение беспрестанно усиливается и заставляет опасаться, что, если не будут приняты быстрые меры для предотвращения зла, мы скоро не будем иметь войска в своей власти в случае сражения. 9 ноября, в 30 верстах от Смоленка.]
Ввалившись в Смоленск, представлявшийся им обетованной землей, французы убивали друг друга за провиант, ограбили свои же магазины и, когда все было разграблено, побежали дальше.
Все шли, сами не зная, куда и зачем они идут. Еще менее других знал это гений Наполеона, так как никто ему не приказывал. Но все таки он и его окружающие соблюдали свои давнишние привычки: писались приказы, письма, рапорты, ordre du jour [распорядок дня]; называли друг друга:
«Sire, Mon Cousin, Prince d'Ekmuhl, roi de Naples» [Ваше величество, брат мой, принц Экмюльский, король Неаполитанский.] и т.д. Но приказы и рапорты были только на бумаге, ничто по ним не исполнялось, потому что не могло исполняться, и, несмотря на именование друг друга величествами, высочествами и двоюродными братьями, все они чувствовали, что они жалкие и гадкие люди, наделавшие много зла, за которое теперь приходилось расплачиваться. И, несмотря на то, что они притворялись, будто заботятся об армии, они думали только каждый о себе и о том, как бы поскорее уйти и спастись.
Действия русского и французского войск во время обратной кампании от Москвы и до Немана подобны игре в жмурки, когда двум играющим завязывают глаза и один изредка звонит колокольчиком, чтобы уведомить о себе ловящего. Сначала тот, кого ловят, звонит, не боясь неприятеля, но когда ему приходится плохо, он, стараясь неслышно идти, убегает от своего врага и часто, думая убежать, идет прямо к нему в руки.
Сначала наполеоновские войска еще давали о себе знать – это было в первый период движения по Калужской дороге, но потом, выбравшись на Смоленскую дорогу, они побежали, прижимая рукой язычок колокольчика, и часто, думая, что они уходят, набегали прямо на русских.
При быстроте бега французов и за ними русских и вследствие того изнурения лошадей, главное средство приблизительного узнавания положения, в котором находится неприятель, – разъезды кавалерии, – не существовало. Кроме того, вследствие частых и быстрых перемен положений обеих армий, сведения, какие и были, не могли поспевать вовремя. Если второго числа приходило известие о том, что армия неприятеля была там то первого числа, то третьего числа, когда можно было предпринять что нибудь, уже армия эта сделала два перехода и находилась совсем в другом положении.
Одна армия бежала, другая догоняла. От Смоленска французам предстояло много различных дорог; и, казалось бы, тут, простояв четыре дня, французы могли бы узнать, где неприятель, сообразить что нибудь выгодное и предпринять что нибудь новое. Но после четырехдневной остановки толпы их опять побежали не вправо, не влево, но, без всяких маневров и соображений, по старой, худшей дороге, на Красное и Оршу – по пробитому следу.
Ожидая врага сзади, а не спереди, французы бежали, растянувшись и разделившись друг от друга на двадцать четыре часа расстояния. Впереди всех бежал император, потом короли, потом герцоги. Русская армия, думая, что Наполеон возьмет вправо за Днепр, что было одно разумно, подалась тоже вправо и вышла на большую дорогу к Красному. И тут, как в игре в жмурки, французы наткнулись на наш авангард. Неожиданно увидав врага, французы смешались, приостановились от неожиданности испуга, но потом опять побежали, бросая своих сзади следовавших товарищей. Тут, как сквозь строй русских войск, проходили три дня, одна за одной, отдельные части французов, сначала вице короля, потом Даву, потом Нея. Все они побросали друг друга, побросали все свои тяжести, артиллерию, половину народа и убегали, только по ночам справа полукругами обходя русских.
Ней, шедший последним (потому что, несмотря на несчастное их положение или именно вследствие его, им хотелось побить тот пол, который ушиб их, он занялся нзрыванием никому не мешавших стен Смоленска), – шедший последним, Ней, с своим десятитысячным корпусом, прибежал в Оршу к Наполеону только с тысячью человеками, побросав и всех людей, и все пушки и ночью, украдучись, пробравшись лесом через Днепр.
От Орши побежали дальше по дороге к Вильно, точно так же играя в жмурки с преследующей армией. На Березине опять замешались, многие потонули, многие сдались, но те, которые перебрались через реку, побежали дальше. Главный начальник их надел шубу и, сев в сани, поскакал один, оставив своих товарищей. Кто мог – уехал тоже, кто не мог – сдался или умер.
Казалось бы, в этой то кампании бегства французов, когда они делали все то, что только можно было, чтобы погубить себя; когда ни в одном движении этой толпы, начиная от поворота на Калужскую дорогу и до бегства начальника от армии, не было ни малейшего смысла, – казалось бы, в этот период кампании невозможно уже историкам, приписывающим действия масс воле одного человека, описывать это отступление в их смысле. Но нет. Горы книг написаны историками об этой кампании, и везде описаны распоряжения Наполеона и глубокомысленные его планы – маневры, руководившие войском, и гениальные распоряжения его маршалов.
Отступление от Малоярославца тогда, когда ему дают дорогу в обильный край и когда ему открыта та параллельная дорога, по которой потом преследовал его Кутузов, ненужное отступление по разоренной дороге объясняется нам по разным глубокомысленным соображениям. По таким же глубокомысленным соображениям описывается его отступление от Смоленска на Оршу. Потом описывается его геройство при Красном, где он будто бы готовится принять сражение и сам командовать, и ходит с березовой палкой и говорит:
– J'ai assez fait l'Empereur, il est temps de faire le general, [Довольно уже я представлял императора, теперь время быть генералом.] – и, несмотря на то, тотчас же после этого бежит дальше, оставляя на произвол судьбы разрозненные части армии, находящиеся сзади.
Потом описывают нам величие души маршалов, в особенности Нея, величие души, состоящее в том, что он ночью пробрался лесом в обход через Днепр и без знамен и артиллерии и без девяти десятых войска прибежал в Оршу.
И, наконец, последний отъезд великого императора от геройской армии представляется нам историками как что то великое и гениальное. Даже этот последний поступок бегства, на языке человеческом называемый последней степенью подлости, которой учится стыдиться каждый ребенок, и этот поступок на языке историков получает оправдание.
Тогда, когда уже невозможно дальше растянуть столь эластичные нити исторических рассуждений, когда действие уже явно противно тому, что все человечество называет добром и даже справедливостью, является у историков спасительное понятие о величии. Величие как будто исключает возможность меры хорошего и дурного. Для великого – нет дурного. Нет ужаса, который бы мог быть поставлен в вину тому, кто велик.
– «C'est grand!» [Это величественно!] – говорят историки, и тогда уже нет ни хорошего, ни дурного, а есть «grand» и «не grand». Grand – хорошо, не grand – дурно. Grand есть свойство, по их понятиям, каких то особенных животных, называемых ими героями. И Наполеон, убираясь в теплой шубе домой от гибнущих не только товарищей, но (по его мнению) людей, им приведенных сюда, чувствует que c'est grand, и душа его покойна.
«Du sublime (он что то sublime видит в себе) au ridicule il n'y a qu'un pas», – говорит он. И весь мир пятьдесят лет повторяет: «Sublime! Grand! Napoleon le grand! Du sublime au ridicule il n'y a qu'un pas». [величественное… От величественного до смешного только один шаг… Величественное! Великое! Наполеон великий! От величественного до смешного только шаг.]
И никому в голову не придет, что признание величия, неизмеримого мерой хорошего и дурного, есть только признание своей ничтожности и неизмеримой малости.
Для нас, с данной нам Христом мерой хорошего и дурного, нет неизмеримого. И нет величия там, где нет простоты, добра и правды.
Кто из русских людей, читая описания последнего периода кампании 1812 года, не испытывал тяжелого чувства досады, неудовлетворенности и неясности. Кто не задавал себе вопросов: как не забрали, не уничтожили всех французов, когда все три армии окружали их в превосходящем числе, когда расстроенные французы, голодая и замерзая, сдавались толпами и когда (как нам рассказывает история) цель русских состояла именно в том, чтобы остановить, отрезать и забрать в плен всех французов.
Каким образом то русское войско, которое, слабее числом французов, дало Бородинское сражение, каким образом это войско, с трех сторон окружавшее французов и имевшее целью их забрать, не достигло своей цели? Неужели такое громадное преимущество перед нами имеют французы, что мы, с превосходными силами окружив, не могли побить их? Каким образом это могло случиться?
История (та, которая называется этим словом), отвечая на эти вопросы, говорит, что это случилось оттого, что Кутузов, и Тормасов, и Чичагов, и тот то, и тот то не сделали таких то и таких то маневров.
Но отчего они не сделали всех этих маневров? Отчего, ежели они были виноваты в том, что не достигнута была предназначавшаяся цель, – отчего их не судили и не казнили? Но, даже ежели и допустить, что виною неудачи русских были Кутузов и Чичагов и т. п., нельзя понять все таки, почему и в тех условиях, в которых находились русские войска под Красным и под Березиной (в обоих случаях русские были в превосходных силах), почему не взято в плен французское войско с маршалами, королями и императорами, когда в этом состояла цель русских?
Объяснение этого странного явления тем (как то делают русские военные историки), что Кутузов помешал нападению, неосновательно потому, что мы знаем, что воля Кутузова не могла удержать войска от нападения под Вязьмой и под Тарутиным.
Почему то русское войско, которое с слабейшими силами одержало победу под Бородиным над неприятелем во всей его силе, под Красным и под Березиной в превосходных силах было побеждено расстроенными толпами французов?
Если цель русских состояла в том, чтобы отрезать и взять в плен Наполеона и маршалов, и цель эта не только не была достигнута, и все попытки к достижению этой цели всякий раз были разрушены самым постыдным образом, то последний период кампании совершенно справедливо представляется французами рядом побед и совершенно несправедливо представляется русскими историками победоносным.
Русские военные историки, настолько, насколько для них обязательна логика, невольно приходят к этому заключению и, несмотря на лирические воззвания о мужестве и преданности и т. д., должны невольно признаться, что отступление французов из Москвы есть ряд побед Наполеона и поражений Кутузова.
Но, оставив совершенно в стороне народное самолюбие, чувствуется, что заключение это само в себе заключает противуречие, так как ряд побед французов привел их к совершенному уничтожению, а ряд поражений русских привел их к полному уничтожению врага и очищению своего отечества.
Источник этого противуречия лежит в том, что историками, изучающими события по письмам государей и генералов, по реляциям, рапортам, планам и т. п., предположена ложная, никогда не существовавшая цель последнего периода войны 1812 года, – цель, будто бы состоявшая в том, чтобы отрезать и поймать Наполеона с маршалами и армией.
Филокарти́я (от греч. «φιλέω» — люблю и фр. «carte» — карточка) — область коллекционирования, изучения и систематизации открыток.
История
Филокартия зародилась в конце XIX века, когда начался массовый выпуск открыток, получивших международное распространение как самый дешёвый вид почтового отправления. Первая почтовая открытка (открытое письмо) увидела свет в 1869 году, однако уже к 1875 году в странах — членах Всемирного почтового союза было послано 231,5 миллиона открытых писем[1].
Филокартия началась с собирания видовых и этнографических открыток, которые были одним из наиболее доступных средств знакомства с природой, бытом и культурой народов мира. Филокартия сыграла значительную роль в популяризации произведений изобразительного искусства, экспонируемых в музеях и на выставках. Открытки с изображениями современных их выпуску исторических, географических, архитектурных и других объектов, памятников материальной культуры и т. п., приобретая со временем характер документальных источников, сблизили филокартию со вспомогательным историческими дисциплинами.
В конце XIX — начале XX веков возникли первые организации филокартистов. Стали издаваться специальные журналы и каталоги (в Германии, Австро-Венгрии, Франции, России, Великобритании, США, Италии, Швейцарии, Испании и др.), состоялись международные выставки (в Лейпциге, Петербурге, Ницце, Париже, Флоренции, Нюрнберге, Лондоне и др.), конгрессы коллекционеров и издателей открыток (в Лейпциге — 1896, 1910; в Ницце — 1899), начали проводиться первые аукционы[2].
С начала XX века филокартия стала одним из популярных видов коллекционирования, чему способствовали массовый выпуск разнообразных по тематике (география, этнография, история, различные виды искусства, техника, спорт, портреты и т. д.) и высококачественных по художественному и полиграфическому исполнению почтовых открыток и значительно расширившийся с укреплением международных связей почтовый обмен между странами[3].
Первоначальные взгляды на филокартию несколько отличались от сегодняшних. В начале ХХ века считалось, что лишь открытка, прошедшая почту, «выполнившая свою функцию», может быть достойным предметом коллекционирования. Более того, открытка с видом какого-либо города (местности) может быть послана только из этого города (местности). Чистая открытка без почтового штемпеля приравнивалась к «картинке». В настоящее время, напротив, ряд коллекционеров исповедует принцип игнорирования исписанных открыток, тем более если они имеют низкую сохранность[2].
Сегодня филокартия является одним из самых популярных видов коллекционирования. При этом открытки обычно ценятся пропорционально их возрасту и редкости темы. В последнее время увеличившийся спрос на открытки спровоцировал и рост цен. Так, к примеру, цена некоторых открыток на интернет-аукционах может достигать одной тысячи долларов, хотя основная масса не стоит и 5 долларов[4].
Один из старейших московских коллекционеров, председатель Московского клуба филокартистов В. Н. Луткин так объясняет причину неснижающейся популярности иллюстрированной открытки[5]:
Основная причина кроется в том, что наряду со своей «демократичностью» (удачным стандартным портативным размером и дешевизной) она поднялась на высокий художественный уровень и удивительно полно откликается на многие явления человеческой жизни. С её помощью мы можем совершить путешествие, мгновенно очутиться в любом уголке земного шара, посетить музей, не выходя из дома, изучать жизнь и быт населяющих его народов, историю, приблизиться к любому виду искусства: живописи, скульптуре, литературе, музыке, театру, кино…
Хранение коллекции
Вопрос организации хранения коллекции открыток имеет первостепенную важность. От этого зависит скорейшее нахождение требуемого материала, экспозиционная обозримость коллекции, наконец, сохранность открыток.
Различают три основных способа хранения открыток: альбомный, картотечный и в конвертах. При альбомном способе хранения все открытки вставлены в альбомы. До 1990-х годов в основном использовались картонные альбомы с прорезями для продевания уголков открыток. В настоящее время чаще используются пластиковые фотоальбомы с карманами, куда открытка вставляется целиком. Альбомный способ хранения наилучшим образом обеспечивает сохранность коллекции и её визуальную привлекательность для стороннего человека. Однако резко вырастают габариты и вес коллекции, а также затраты.
При картотечном способе хранения коллекции открытки располагаются в коробках (ящиках) соответствующего размера. Такие ящики могут изготавливаться коллекционером самостоятельно из фанеры, оргалита. Удобны для хранения открыток также стандартные коробки из-под обуви. Границы каждого подраздела коллекции отмечаются карточками-разделителями, имеющими формат, больший, чем у открытки. Основные преимущества этого способа по сравнению с альбомным — компактность, экономичность, выигрыш во времени, когда не нужно тратить время на вставку и перестановку открыток в альбомах; недостаток — от постоянного перебирания открытки быстро изнашиваются[2].
Основные темы коллекционирования
- Открытки с видами городов.
- Как правило, собирают открытки с видами одной страны[6], города[7], территории (например, губернии). Помимо этого, ряд коллекционеров собирает открытки с видами определённых зданий (храмы[8], крепости, заводы[9] и т. д.), монументальными композициями (памятники, фонтаны, надгробия)[10][11], с видами интерьеров зданий, с природными пейзажами.
- Этнографические открытки.
- В конце XIX — начале XX веков начали выпускаться открытки с изображениями людей в национальных костюмах[12]. Серии таких открыток называются «типами», например, «типы Малороссии», «типы Кавказа».
- Поздравительные открытки.
- Большая группа открыток, посвящённых праздникам и отдельным событиям, например, «С Новым годом!»[13], «С Днём Победы!», «С Международным женским днём!».
- Открытки с изображением монархов и членов августейших семей.
- Выпускаются в государствах, являющихся монархиями (например, Соединённое Королевство, Королевство Швеция, Королевство Иордания). В России были весьма популярны открытки с портретами членов семьи Романовых[14].
- Открытки с видами различных видов войск, как правило, времён Первой мировой войны[15]. Особенно ценятся открытки с видами воздушных и подводных аппаратов военного назначения. Ряд коллекционеров ограничивается собиранием открыток по какой-либо конкретной военной кампании (например, русско-японской война)[16].
- Политические открытки.
- Агитационные открытки[17], плакаты, карикатуры[18].
- Авторские открытки.
- Известен целый ряд авторов, которые посвятили значительную часть своего творчества созданию рисунков на открытках, например, Е. Бём, В. Зарубин и др.
- Художественные открытки.
- Открытки с репродукциями произведений изобразительного искусства[19].
- «Гламурные» открытки.
- Открытки с изображением женских образов, в том числе обнажённой натуры (ню)[20].
- Артистические открытки.
- Портреты театральных и киноактёров, сцены из опер, драматических спектаклей, кинофильмов и т. п.[21][22]
- Персональные открытки.
- Портреты видных государственных, общественных и культурных деятелей, военачальников и героев войны[23], писателей[24], учёных и др.
- Рекламные открытки.
- Открытки, рекламирующие определённые фирмы или товары[25], а в последние годы, кроме того, служащие анонсом культурных мероприятий (фестивалей, спектаклей, выставок и т. д.); социальная реклама в открытках[26].
|
|
| Пример деревянной открытки: сувенир из национального парка Глейшер (США, 2007) |
- Транспортные открытки.
- Открытки с изображением средств транспорта и транспортной инфраструктуры (железная дорога[27], авиация[28], автомобили, морские и речные суда[29] и др.).
- Изображения животных и растений как в дикой природе, так и в зоопарках (ботанических садах), а также изображения цветов[30].
- Необычные открытки.
- Открытки, изготовленные из нестандартных материалов — с применением дерева, металла, целлулоида, шёлка, кожи, берёсты, пробки, птичьих перьев, натуральных волос, бисера, вышивки, светящихся красок; открытки-лепорелло; музыкальные открытки; стереооткрытки с объёмным изображением[2][31][32][33][34].
- Особый вид открыток, у которых одна сторона чистая, а изображение располагается на адресной стороне. В большинстве случаев коллекционируют почтовые карточки с оригинальной маркой.
- Иные, менее распространённые, темы.
- Например, религиозные открытки[35], открытки с картами (географическими либо картами городов)[36], спортивные открытки[37] и др.
Близким к филокартии жанром коллекционирования является максимафилия, то есть коллекционирование и изготовление картмаксимумов.
Российская филокартия сегодня
В настоящее время интерес к филокартии в России переживает подъём. В 2003—2008 годах при Всероссийском музее декоративно-прикладного и народного искусства функционировал Музей открытки. Музей проводил постоянные и временные выставки, осуществлял научно-методическую деятельность, связанную с изучением и популяризацией русской почтовой открытки[38]. В 2002 году в Санкт-Петербурге создан Центральный детский музей открытки[39]. В Санкт-Петербурге на базе Музея связи действует Клуб любителей истории открытки. Активное изучение открыток осуществляют крупнейшие библиотеки России: Российская государственная библиотека и Российская государственная библиотека искусств, при которой действует Московский клуб любителей открытки. Функционируют музеи открыток при школах, отделы филокартии в краеведческих музеях ряда городов России.
В декабре 2014 года была создана Общероссийская общественная организация коллекционеров и любителей открытки «Союз филокартистов России»[40]. Целью создания Союза филокартистов России является развитие филокартии, изучение, систематизация и популяризация почтовых карточек, открытых писем и открыток в Российской Федерации. Президентом Союза филокартистов России является А. А. Мелитонян.
Самое обширное в истории России собрание открыток ленинградского филокартиста Н. С. Тагрина, насчитывавшее к 1981 году 690 тысяч единиц хранения, было передано наследниками коллекционера в государственный музей истории Ленинграда[41]. Однако в настоящее время коллекция, оставаясь в фондах музея, не экспонируется.
В настоящее время в России издаются два специализированных журнала по филокартии:
- журнал «Жук», основанный в 2004 году С. Камышевым по инициативе А. Шестимирова, до 2011 года публиковался при поддержке и содействии Федеральной службы по надзору за соблюдением законодательства в области охраны культурного наследия. В настоящее время издаётся в Санкт-Петербурге два раза в год тиражом 1000 экземпляров. Главный редактор В. П. Третьяков;
- журнал «Филокартия», основанный в 2006 году А. Шестимировым, выходит пять раз в год тиражом 800 экземпляров[42].
В 2007, 2008 и 2010 годах в Москве в Центральном доме художника на Крымском Валу проходила специализированная выставка открытки «PostCardExpo», включавшая в себя помимо экспозиции лекции на темы филокартии, презентации новых книг и каталогов, аукционы антикварных открыток.
Московский клуб филокартистов был организован в 1957 году как секция филокартистов Московского городского общества коллекционеров. Уже к 1958 году в секции состояло 250 человек. Первым председателем бюро секции был избран В. В. Шлеев. В разное время председателями и членами правления клуба избирались видные московские филокартисты Э. Б. Файнштейн, В. И. Артемьев, Д. И. Виксне, М. С. Забочень, С. И. Шиманко, В. Н. Луткин. По состоянию на 2015 год, председателем клуба является В. Б. Лебедев.
В настоящее время Московский клуб филокартистов насчитывает около 300 членов. Каждое воскресенье, за исключением июля и августа, с 9.00 до 13.00 часов клуб проводит встречи коллекционеров по адресу: Москва, Москва, ул. Пушечная, д. 7/5, стр. 2, в помещении Музея экслибриса и миниатюрной книги. В среднем каждую встречу посещают около 100 человек, в том числе гости из ближнего и дальнего зарубежья[5].
См. также
Напишите отзыв о статье "Филокартия"
Примечания
- ↑ Тагрин Н. С. В поисках необычного. — Л.: Общество по распространению политических и научных знаний РСФСР, 1962. — С. 27. — 70 с.
- ↑ 1 2 3 4 Тагрин Н. С. Мир в открытке. — М.: Изобразительное искусство, 1978. — С. 14—18, 37. — 126 с.
- ↑ Филокартия / М. С. Забочень, Н. С. Тагрин // Ульяновск — Франкфорт. — М. : Советская энциклопедия, 1977. — (Большая советская энциклопедия : [в 30 т.] / гл. ред. А. М. Прохоров ; 1969—1978, т. 27).</span>
- ↑ Осинин А. Зачем мы собираем открытки, или могут ли открытки быть предметом выгодных инвестиций // Филокартия. — 2007. — № 1. — С. 49.
- ↑ 1 2 Луткин В. Краткая история Московского клуба филокартистов // Филокартия. — 2007. — № 1. — С. 52.
- ↑ Шугаев А. По Тунису с открытками в руках // Филокартия. — 2007. — № 1. — С. 41.
- ↑ Кокорин Ю. Коломна на старых открытках // Филокартия. — 2007. — № 3. — С. 3.
- ↑ Сокол К. Православные церкви Польши на почтовых открытках // Жук. — 2004. — № 2. — С. 9.
- ↑ Лапушкин М. История цементных заводов в Вольске // Филокартия. — 2010. — № 3. — С. 36.
- ↑ Юрьев В. Тема коллекции — памятники мира // Филокартия. — 2007. — № 4. — С. 48.
- ↑ Сокол К. Памятники дореволюционной России на открытках // Жук. — 2004. — № 1. — С. 40.
- ↑ Стариков С. Марийцы (черемисы) Среднего Поволжья и Приуралья на рубеже XIX—XX веков // Филокартия. — 2009. — № 4. — С. 2.
- ↑ Виноградова Л. Дед Мороз и Санта-Клаус на открытках // Жук. — 2004. — № 4. — С. 24.
- ↑ Монастырев И. Его Величество Николай II в Курске // Филокартия. — 2007. — № 1. — С. 3.
- ↑ Мамонов Ю. Русская армия на зарубежных фронтах Первой мировой войны на французских открытках // Филокартия. — 2007. — № 1. — С. 10.
- ↑ Назин С. Зимняя война 1939—1940 годов в открытках // Жук. — 2005. — № 4. — С. 43.
- ↑ Подольный И. Открытки эсеров // Жук. — 2005. — № 3. — С. 23.
- ↑ Турмов Г., Лиханский Ю. Сатирические открытки начала ХХ века о Владивостоке и его жителях // Филокартия. — 2008. — № 3. — С. 18.
- ↑ Самбур М. Сергей Николаевич Горшин: от филокартии к картинной галерее // Филокартия. — 2010. — № 3. — С. 28.
- ↑ Турмов Г. Женский образ на декоративных почтовых открытках // Филокартия. — 2009. — № 5. — С. 51.
- ↑ Вайнштейн А. Альбом балетомана. Звёзды русского балета на открытках начала ХХ века // Филокартия. — 2006. — № 1. — С. 42.
- ↑ Черфас Г. Ретрокинозвёзды и «братья их меньшие» на открытках до 1940 г. // Филокартия. — 2009. — № 5. — С. 49.
- ↑ Валяев-Зайцев А. Лётчики, защищавшие Ленинград // Жук. — 2005. — № 2. — С. 22.
- ↑ Атаманов Э. Фотопортреты Л. Н. Толстого на открытках // Жук. — 2004. — № 4. — С. 16.
- ↑ Цуканов П. Открытые письма чайной фирмы Цзинь-Лун // Филокартия. — 2007. — № 3. — С. 22.
- ↑ Шестимиров А. Пульс времени или флайерсы // Жук. — 2004. — № 1. — С. 17.
- ↑ Веселов В. 100-летний юбилей паровоза серии «С» // Филокартия. — 2010. — № 4. — С. 16.
- ↑ Джаггин Г. Обаяние открыток по авиации // Жук. — 2004. — № 2. — С. 28.
- ↑ Стариков С. «Пароход наш стрелою летит…». Волжское пароходное общество «Самолёт» в открытках // Жук. — 2005. — № 4. — С. 19.
- ↑ Иновенкова Г. Цветочная тематика на старинных открытках // Филокартия. — 2008. — № 2. — С. 17.
- ↑ [mp3.obrazz.com/musik/371-composition.html Такие разные открытки.]
- ↑ Краснова Е., Дроздовский А. Открытки с … причёсками // Фаворит. — 2011. — № 7. — С. 102.
- ↑ Иновенкова Г. Музей почтовой открытки на Лазурном берегу // Филокартия. — 2009. — № 4. — С. 51.
- ↑ Суслова М., Нестерова О. Открытки с вышивкой // Филокартия. — 2009. — № 3. — С. 26.
- ↑ Мелитонян А. Православная культура в открытках // Жук. — 2004. — № 3. — С. 42.
- ↑ Мамонов Ю. Географические карты и планы местности на открытках. Введение в тему // Филокартия. — 2011. — № 2. — С. 47.
- ↑ Бойкова И. Слава русского спорта // Филокартия. — 2008. — № 2. — С. 18.
- ↑ Музей русской открытки // Жук. — 2004. — № 2. — С. 2.
- ↑ [www.artgarden.spb.ru/nindex.php?id=museum Центральный детский музей открытки]. Галереи Третьякова; Издательство «Сад искусств». Проверено 3 сентября 2011. [www.webcitation.org/65BBT8VbE Архивировано из первоисточника 3 февраля 2012].
- ↑ [www.russianpostcardunion.ru Союз филокартистов России]. 22.03.2016.
- ↑ [www.spbmuseum.ru/funds/55/ Открытки]. Фонды. Государственный музей истории Санкт-Петербурга. Проверено 31 августа 2011. [www.webcitation.org/65BBTecaI Архивировано из первоисточника 3 февраля 2012].
- ↑ [www.philocartist.su/articles/articles61.html Журнал «Филокартия»]. Всё для коллекционеров открыток. Проверено 3 сентября 2011. [www.webcitation.org/65BBUU3rA Архивировано из первоисточника 3 февраля 2012].
</ol>
Литература
- Белицкий Я. М., Глезер Г. Н. О чём поведала открытка. — М.: Связь, 1978. — 104 с.
- Забочень М. С. Филокартия. — М.: Связь, 1973. — 104 с.
- Издательство «Изобразительное искусство» — филокартистам // Филателия СССР. — 1976. — № 2. — С. 59—60.
- Корвин Д. Коллекционирование открыток // Советский филателист. — 1925. — № 5.
- Львов А. Новые перспективы для коллекционирования открыток // Советский филателист. — 1928. — № 5.
- Тагрин Н. С. В мире открыток. — М.: Изобразительное искусство, 1976.
- Танин Л. Филокартия // Советский филателист. — 1926. — № 4.
- Филокартист. Филокартия // Советский филателист. — 1927. — № 5.
- Шашко А. [www.bonistikaweb.ru/SEVKAVKO/1928-5.htm «Призыв». (На подмогу тов. Танину)] // Северо-Кавказский коллекционер. — Ростов-на-Дону, 1928. — № 5.
Ссылки
|
Портал «Филателия» |
|---|---|
|
филокартия в Викисловаре? |
- [www.philocartist.su/articles/articles61.html Журнал «Филокартия»]
- [www.filokartist.net Клуб Филокартист]
- [postcards.sgu.ru Коллекция почтовых открыток начала XX века]
- [www.museum.com.ua/project/oldodessa/galery.html Галерея «Старая Одесса»] из коллекции Одесского музея нумизматики
- [www.sovpostcards.org.ua/ Советские поздравительные открытки]
Отрывок, характеризующий Филокартия
Депо, и пленные, и обоз маршала остановились в деревне Шамшеве. Все сбилось в кучу у костров. Пьер подошел к костру, поел жареного лошадиного мяса, лег спиной к огню и тотчас же заснул. Он спал опять тем же сном, каким он спал в Можайске после Бородина.Опять события действительности соединялись с сновидениями, и опять кто то, сам ли он или кто другой, говорил ему мысли, и даже те же мысли, которые ему говорились в Можайске.
«Жизнь есть всё. Жизнь есть бог. Все перемещается и движется, и это движение есть бог. И пока есть жизнь, есть наслаждение самосознания божества. Любить жизнь, любить бога. Труднее и блаженнее всего любить эту жизнь в своих страданиях, в безвинности страданий».
«Каратаев» – вспомнилось Пьеру.
И вдруг Пьеру представился, как живой, давно забытый, кроткий старичок учитель, который в Швейцарии преподавал Пьеру географию. «Постой», – сказал старичок. И он показал Пьеру глобус. Глобус этот был живой, колеблющийся шар, не имеющий размеров. Вся поверхность шара состояла из капель, плотно сжатых между собой. И капли эти все двигались, перемещались и то сливались из нескольких в одну, то из одной разделялись на многие. Каждая капля стремилась разлиться, захватить наибольшее пространство, но другие, стремясь к тому же, сжимали ее, иногда уничтожали, иногда сливались с нею.
– Вот жизнь, – сказал старичок учитель.
«Как это просто и ясно, – подумал Пьер. – Как я мог не знать этого прежде».
– В середине бог, и каждая капля стремится расшириться, чтобы в наибольших размерах отражать его. И растет, сливается, и сжимается, и уничтожается на поверхности, уходит в глубину и опять всплывает. Вот он, Каратаев, вот разлился и исчез. – Vous avez compris, mon enfant, [Понимаешь ты.] – сказал учитель.
– Vous avez compris, sacre nom, [Понимаешь ты, черт тебя дери.] – закричал голос, и Пьер проснулся.
Он приподнялся и сел. У костра, присев на корточках, сидел француз, только что оттолкнувший русского солдата, и жарил надетое на шомпол мясо. Жилистые, засученные, обросшие волосами, красные руки с короткими пальцами ловко поворачивали шомпол. Коричневое мрачное лицо с насупленными бровями ясно виднелось в свете угольев.
– Ca lui est bien egal, – проворчал он, быстро обращаясь к солдату, стоявшему за ним. – …brigand. Va! [Ему все равно… разбойник, право!]
И солдат, вертя шомпол, мрачно взглянул на Пьера. Пьер отвернулся, вглядываясь в тени. Один русский солдат пленный, тот, которого оттолкнул француз, сидел у костра и трепал по чем то рукой. Вглядевшись ближе, Пьер узнал лиловую собачонку, которая, виляя хвостом, сидела подле солдата.
– А, пришла? – сказал Пьер. – А, Пла… – начал он и не договорил. В его воображении вдруг, одновременно, связываясь между собой, возникло воспоминание о взгляде, которым смотрел на него Платон, сидя под деревом, о выстреле, слышанном на том месте, о вое собаки, о преступных лицах двух французов, пробежавших мимо его, о снятом дымящемся ружье, об отсутствии Каратаева на этом привале, и он готов уже был понять, что Каратаев убит, но в то же самое мгновенье в его душе, взявшись бог знает откуда, возникло воспоминание о вечере, проведенном им с красавицей полькой, летом, на балконе своего киевского дома. И все таки не связав воспоминаний нынешнего дня и не сделав о них вывода, Пьер закрыл глаза, и картина летней природы смешалась с воспоминанием о купанье, о жидком колеблющемся шаре, и он опустился куда то в воду, так что вода сошлась над его головой.
Перед восходом солнца его разбудили громкие частые выстрелы и крики. Мимо Пьера пробежали французы.
– Les cosaques! [Казаки!] – прокричал один из них, и через минуту толпа русских лиц окружила Пьера.
Долго не мог понять Пьер того, что с ним было. Со всех сторон он слышал вопли радости товарищей.
– Братцы! Родимые мои, голубчики! – плача, кричали старые солдаты, обнимая казаков и гусар. Гусары и казаки окружали пленных и торопливо предлагали кто платья, кто сапоги, кто хлеба. Пьер рыдал, сидя посреди их, и не мог выговорить ни слова; он обнял первого подошедшего к нему солдата и, плача, целовал его.
Долохов стоял у ворот разваленного дома, пропуская мимо себя толпу обезоруженных французов. Французы, взволнованные всем происшедшим, громко говорили между собой; но когда они проходили мимо Долохова, который слегка хлестал себя по сапогам нагайкой и глядел на них своим холодным, стеклянным, ничего доброго не обещающим взглядом, говор их замолкал. С другой стороны стоял казак Долохова и считал пленных, отмечая сотни чертой мела на воротах.
– Сколько? – спросил Долохов у казака, считавшего пленных.
– На вторую сотню, – отвечал казак.
– Filez, filez, [Проходи, проходи.] – приговаривал Долохов, выучившись этому выражению у французов, и, встречаясь глазами с проходившими пленными, взгляд его вспыхивал жестоким блеском.
Денисов, с мрачным лицом, сняв папаху, шел позади казаков, несших к вырытой в саду яме тело Пети Ростова.
С 28 го октября, когда начались морозы, бегство французов получило только более трагический характер замерзающих и изжаривающихся насмерть у костров людей и продолжающих в шубах и колясках ехать с награбленным добром императора, королей и герцогов; но в сущности своей процесс бегства и разложения французской армии со времени выступления из Москвы нисколько не изменился.
От Москвы до Вязьмы из семидесятитрехтысячной французской армии, не считая гвардии (которая во всю войну ничего не делала, кроме грабежа), из семидесяти трех тысяч осталось тридцать шесть тысяч (из этого числа не более пяти тысяч выбыло в сражениях). Вот первый член прогрессии, которым математически верно определяются последующие.
Французская армия в той же пропорции таяла и уничтожалась от Москвы до Вязьмы, от Вязьмы до Смоленска, от Смоленска до Березины, от Березины до Вильны, независимо от большей или меньшей степени холода, преследования, заграждения пути и всех других условий, взятых отдельно. После Вязьмы войска французские вместо трех колонн сбились в одну кучу и так шли до конца. Бертье писал своему государю (известно, как отдаленно от истины позволяют себе начальники описывать положение армии). Он писал:
«Je crois devoir faire connaitre a Votre Majeste l'etat de ses troupes dans les differents corps d'annee que j'ai ete a meme d'observer depuis deux ou trois jours dans differents passages. Elles sont presque debandees. Le nombre des soldats qui suivent les drapeaux est en proportion du quart au plus dans presque tous les regiments, les autres marchent isolement dans differentes directions et pour leur compte, dans l'esperance de trouver des subsistances et pour se debarrasser de la discipline. En general ils regardent Smolensk comme le point ou ils doivent se refaire. Ces derniers jours on a remarque que beaucoup de soldats jettent leurs cartouches et leurs armes. Dans cet etat de choses, l'interet du service de Votre Majeste exige, quelles que soient ses vues ulterieures qu'on rallie l'armee a Smolensk en commencant a la debarrasser des non combattans, tels que hommes demontes et des bagages inutiles et du materiel de l'artillerie qui n'est plus en proportion avec les forces actuelles. En outre les jours de repos, des subsistances sont necessaires aux soldats qui sont extenues par la faim et la fatigue; beaucoup sont morts ces derniers jours sur la route et dans les bivacs. Cet etat de choses va toujours en augmentant et donne lieu de craindre que si l'on n'y prete un prompt remede, on ne soit plus maitre des troupes dans un combat. Le 9 November, a 30 verstes de Smolensk».
[Долгом поставляю донести вашему величеству о состоянии корпусов, осмотренных мною на марше в последние три дня. Они почти в совершенном разброде. Только четвертая часть солдат остается при знаменах, прочие идут сами по себе разными направлениями, стараясь сыскать пропитание и избавиться от службы. Все думают только о Смоленске, где надеются отдохнуть. В последние дни много солдат побросали патроны и ружья. Какие бы ни были ваши дальнейшие намерения, но польза службы вашего величества требует собрать корпуса в Смоленске и отделить от них спешенных кавалеристов, безоружных, лишние обозы и часть артиллерии, ибо она теперь не в соразмерности с числом войск. Необходимо продовольствие и несколько дней покоя; солдаты изнурены голодом и усталостью; в последние дни многие умерли на дороге и на биваках. Такое бедственное положение беспрестанно усиливается и заставляет опасаться, что, если не будут приняты быстрые меры для предотвращения зла, мы скоро не будем иметь войска в своей власти в случае сражения. 9 ноября, в 30 верстах от Смоленка.]
Ввалившись в Смоленск, представлявшийся им обетованной землей, французы убивали друг друга за провиант, ограбили свои же магазины и, когда все было разграблено, побежали дальше.
Все шли, сами не зная, куда и зачем они идут. Еще менее других знал это гений Наполеона, так как никто ему не приказывал. Но все таки он и его окружающие соблюдали свои давнишние привычки: писались приказы, письма, рапорты, ordre du jour [распорядок дня]; называли друг друга:
«Sire, Mon Cousin, Prince d'Ekmuhl, roi de Naples» [Ваше величество, брат мой, принц Экмюльский, король Неаполитанский.] и т.д. Но приказы и рапорты были только на бумаге, ничто по ним не исполнялось, потому что не могло исполняться, и, несмотря на именование друг друга величествами, высочествами и двоюродными братьями, все они чувствовали, что они жалкие и гадкие люди, наделавшие много зла, за которое теперь приходилось расплачиваться. И, несмотря на то, что они притворялись, будто заботятся об армии, они думали только каждый о себе и о том, как бы поскорее уйти и спастись.
Действия русского и французского войск во время обратной кампании от Москвы и до Немана подобны игре в жмурки, когда двум играющим завязывают глаза и один изредка звонит колокольчиком, чтобы уведомить о себе ловящего. Сначала тот, кого ловят, звонит, не боясь неприятеля, но когда ему приходится плохо, он, стараясь неслышно идти, убегает от своего врага и часто, думая убежать, идет прямо к нему в руки.
Сначала наполеоновские войска еще давали о себе знать – это было в первый период движения по Калужской дороге, но потом, выбравшись на Смоленскую дорогу, они побежали, прижимая рукой язычок колокольчика, и часто, думая, что они уходят, набегали прямо на русских.
При быстроте бега французов и за ними русских и вследствие того изнурения лошадей, главное средство приблизительного узнавания положения, в котором находится неприятель, – разъезды кавалерии, – не существовало. Кроме того, вследствие частых и быстрых перемен положений обеих армий, сведения, какие и были, не могли поспевать вовремя. Если второго числа приходило известие о том, что армия неприятеля была там то первого числа, то третьего числа, когда можно было предпринять что нибудь, уже армия эта сделала два перехода и находилась совсем в другом положении.
Одна армия бежала, другая догоняла. От Смоленска французам предстояло много различных дорог; и, казалось бы, тут, простояв четыре дня, французы могли бы узнать, где неприятель, сообразить что нибудь выгодное и предпринять что нибудь новое. Но после четырехдневной остановки толпы их опять побежали не вправо, не влево, но, без всяких маневров и соображений, по старой, худшей дороге, на Красное и Оршу – по пробитому следу.
Ожидая врага сзади, а не спереди, французы бежали, растянувшись и разделившись друг от друга на двадцать четыре часа расстояния. Впереди всех бежал император, потом короли, потом герцоги. Русская армия, думая, что Наполеон возьмет вправо за Днепр, что было одно разумно, подалась тоже вправо и вышла на большую дорогу к Красному. И тут, как в игре в жмурки, французы наткнулись на наш авангард. Неожиданно увидав врага, французы смешались, приостановились от неожиданности испуга, но потом опять побежали, бросая своих сзади следовавших товарищей. Тут, как сквозь строй русских войск, проходили три дня, одна за одной, отдельные части французов, сначала вице короля, потом Даву, потом Нея. Все они побросали друг друга, побросали все свои тяжести, артиллерию, половину народа и убегали, только по ночам справа полукругами обходя русских.
Ней, шедший последним (потому что, несмотря на несчастное их положение или именно вследствие его, им хотелось побить тот пол, который ушиб их, он занялся нзрыванием никому не мешавших стен Смоленска), – шедший последним, Ней, с своим десятитысячным корпусом, прибежал в Оршу к Наполеону только с тысячью человеками, побросав и всех людей, и все пушки и ночью, украдучись, пробравшись лесом через Днепр.
От Орши побежали дальше по дороге к Вильно, точно так же играя в жмурки с преследующей армией. На Березине опять замешались, многие потонули, многие сдались, но те, которые перебрались через реку, побежали дальше. Главный начальник их надел шубу и, сев в сани, поскакал один, оставив своих товарищей. Кто мог – уехал тоже, кто не мог – сдался или умер.
Казалось бы, в этой то кампании бегства французов, когда они делали все то, что только можно было, чтобы погубить себя; когда ни в одном движении этой толпы, начиная от поворота на Калужскую дорогу и до бегства начальника от армии, не было ни малейшего смысла, – казалось бы, в этот период кампании невозможно уже историкам, приписывающим действия масс воле одного человека, описывать это отступление в их смысле. Но нет. Горы книг написаны историками об этой кампании, и везде описаны распоряжения Наполеона и глубокомысленные его планы – маневры, руководившие войском, и гениальные распоряжения его маршалов.
Отступление от Малоярославца тогда, когда ему дают дорогу в обильный край и когда ему открыта та параллельная дорога, по которой потом преследовал его Кутузов, ненужное отступление по разоренной дороге объясняется нам по разным глубокомысленным соображениям. По таким же глубокомысленным соображениям описывается его отступление от Смоленска на Оршу. Потом описывается его геройство при Красном, где он будто бы готовится принять сражение и сам командовать, и ходит с березовой палкой и говорит:
– J'ai assez fait l'Empereur, il est temps de faire le general, [Довольно уже я представлял императора, теперь время быть генералом.] – и, несмотря на то, тотчас же после этого бежит дальше, оставляя на произвол судьбы разрозненные части армии, находящиеся сзади.
Потом описывают нам величие души маршалов, в особенности Нея, величие души, состоящее в том, что он ночью пробрался лесом в обход через Днепр и без знамен и артиллерии и без девяти десятых войска прибежал в Оршу.
И, наконец, последний отъезд великого императора от геройской армии представляется нам историками как что то великое и гениальное. Даже этот последний поступок бегства, на языке человеческом называемый последней степенью подлости, которой учится стыдиться каждый ребенок, и этот поступок на языке историков получает оправдание.
Тогда, когда уже невозможно дальше растянуть столь эластичные нити исторических рассуждений, когда действие уже явно противно тому, что все человечество называет добром и даже справедливостью, является у историков спасительное понятие о величии. Величие как будто исключает возможность меры хорошего и дурного. Для великого – нет дурного. Нет ужаса, который бы мог быть поставлен в вину тому, кто велик.
– «C'est grand!» [Это величественно!] – говорят историки, и тогда уже нет ни хорошего, ни дурного, а есть «grand» и «не grand». Grand – хорошо, не grand – дурно. Grand есть свойство, по их понятиям, каких то особенных животных, называемых ими героями. И Наполеон, убираясь в теплой шубе домой от гибнущих не только товарищей, но (по его мнению) людей, им приведенных сюда, чувствует que c'est grand, и душа его покойна.
«Du sublime (он что то sublime видит в себе) au ridicule il n'y a qu'un pas», – говорит он. И весь мир пятьдесят лет повторяет: «Sublime! Grand! Napoleon le grand! Du sublime au ridicule il n'y a qu'un pas». [величественное… От величественного до смешного только один шаг… Величественное! Великое! Наполеон великий! От величественного до смешного только шаг.]
И никому в голову не придет, что признание величия, неизмеримого мерой хорошего и дурного, есть только признание своей ничтожности и неизмеримой малости.
Для нас, с данной нам Христом мерой хорошего и дурного, нет неизмеримого. И нет величия там, где нет простоты, добра и правды.
Кто из русских людей, читая описания последнего периода кампании 1812 года, не испытывал тяжелого чувства досады, неудовлетворенности и неясности. Кто не задавал себе вопросов: как не забрали, не уничтожили всех французов, когда все три армии окружали их в превосходящем числе, когда расстроенные французы, голодая и замерзая, сдавались толпами и когда (как нам рассказывает история) цель русских состояла именно в том, чтобы остановить, отрезать и забрать в плен всех французов.
Каким образом то русское войско, которое, слабее числом французов, дало Бородинское сражение, каким образом это войско, с трех сторон окружавшее французов и имевшее целью их забрать, не достигло своей цели? Неужели такое громадное преимущество перед нами имеют французы, что мы, с превосходными силами окружив, не могли побить их? Каким образом это могло случиться?
История (та, которая называется этим словом), отвечая на эти вопросы, говорит, что это случилось оттого, что Кутузов, и Тормасов, и Чичагов, и тот то, и тот то не сделали таких то и таких то маневров.
Но отчего они не сделали всех этих маневров? Отчего, ежели они были виноваты в том, что не достигнута была предназначавшаяся цель, – отчего их не судили и не казнили? Но, даже ежели и допустить, что виною неудачи русских были Кутузов и Чичагов и т. п., нельзя понять все таки, почему и в тех условиях, в которых находились русские войска под Красным и под Березиной (в обоих случаях русские были в превосходных силах), почему не взято в плен французское войско с маршалами, королями и императорами, когда в этом состояла цель русских?
Объяснение этого странного явления тем (как то делают русские военные историки), что Кутузов помешал нападению, неосновательно потому, что мы знаем, что воля Кутузова не могла удержать войска от нападения под Вязьмой и под Тарутиным.
Почему то русское войско, которое с слабейшими силами одержало победу под Бородиным над неприятелем во всей его силе, под Красным и под Березиной в превосходных силах было побеждено расстроенными толпами французов?
Если цель русских состояла в том, чтобы отрезать и взять в плен Наполеона и маршалов, и цель эта не только не была достигнута, и все попытки к достижению этой цели всякий раз были разрушены самым постыдным образом, то последний период кампании совершенно справедливо представляется французами рядом побед и совершенно несправедливо представляется русскими историками победоносным.
Русские военные историки, настолько, насколько для них обязательна логика, невольно приходят к этому заключению и, несмотря на лирические воззвания о мужестве и преданности и т. д., должны невольно признаться, что отступление французов из Москвы есть ряд побед Наполеона и поражений Кутузова.
Но, оставив совершенно в стороне народное самолюбие, чувствуется, что заключение это само в себе заключает противуречие, так как ряд побед французов привел их к совершенному уничтожению, а ряд поражений русских привел их к полному уничтожению врага и очищению своего отечества.
Источник этого противуречия лежит в том, что историками, изучающими события по письмам государей и генералов, по реляциям, рапортам, планам и т. п., предположена ложная, никогда не существовавшая цель последнего периода войны 1812 года, – цель, будто бы состоявшая в том, чтобы отрезать и поймать Наполеона с маршалами и армией.
