Калвария

Город Калвария лит. Kalvarija Герб Страна ЛитваЛитва Уезд МариямпольскийМариямпольский уезд Самоуправление Калварийское Староство Калварийское Координаты 54°24′53″ с. ш. 23°13′41″ в. д.54.41472° с. ш. 23.22806° в. д. / 54.41472; 23.22806    Город с 1791 Население 4888 человек (2010) Часовой пояс UTC+2, летом UTC+3 <tr><th colspan="2" style="text-align:center;"> </th></tr>

Калвария́ (лит. Kalvarija) — город в Литве в Мариямпольском уезде, центр Калварийского самоуправления. 22 июня 1941 года стал одним из трёх первых населенных пунктов, занятых немцами.

Этимология

Кальвария — от латинского Голгофа. Calvary,  Calvariae locus -  в Вульгате - место черепов, названное так по черепу Адама.Так называются «скульптурные композиции на сюжеты страданий Христа, установленные в церкви или часовне; или часовни, построенные на холмах, за чертой города, как, например, Жемайтская Кальвария, состоящий из небольших часовен, в каждой из которых установлена скульптурная композиция на сюжет страданий Христа.

География

Расположен на реке Шяшупе. Железнодорожная станция.

История

В 1633-1649 годах жямайтийским епископом был Георгий (Юрий) Тышкевич (Юргис Тишкявичус). Магнаты Тышкевичи имели огромные владения и оказывали влияние на политику и религиозную жизнь государства. Епископ задумал приблизить святыни Палестины к своему церковному диоцезу – заложить станции Страстного пути недалеко от городка Гардай. В 1639 году он получил от папы привилегии на строительство 6 часовен. Исследователь церковной истории Антанас Валанчюс пишет, что епископ сам обходил все холмы, отмечал места, где собирался строить часовни, отсчитывал соответствующее Крестному пути количество шагов от стации до стации, проходя по дорожкам, высыпал землю, специально привезенную из Иерусалима. На свои деньги Тышкевич построил на холмах 19 деревянных часовен (в одной из них – 2 стации), подарил монастырю небольшую частицу Святого Креста. Затем, получил разрешение папы Урбана VIII написать молитвы и песнопения (видимо, на литовском или жямайтийском языке), которые до сих пор поют люди, обходя холмы Кальварии. Создав кальварию, епископ, в 1642 году, переименовал местечко Гардай в Новый Иерусалим (в настоящее время – Кальвария). Приор монастыря, опасаясь, что привилегии могут быть отменены, через посредство магистра ордена добился  их подтверждения папой, что было сделано 8 июня 1644 года. Из Люблинского доминиканского монастыря была получена самая большая реликвия  Св. Креста в Прибалтике, которая хранилась в реликварии. 4 июля 1649 года она была торжественно внесена в костел Марии. Первый материал о литовских кальвариях в советской печати опубликовал В. Далматов. «Архитектурный ансамбль Вардувы». Журнал «Декоративное искусство СССР», 1973, № 4. В нем комплекс Жемайтийской кальварии описан как «уникальный памятник народного зодчества», который построен для «украшения своего родного края». Такая трактовка ансамбля и публикация в центральной печати с требованием «принять безотлагательные меры по сохранению и реставрации часовен», - помогла его сохранению в период так называемого «бульдозерного атеизма» (кон.1960-нач.1970 гг.) в Литве. В 1950—1962 годах был центром Калварийского района.

Литература

Lietuviu Enciklopedija V. 10. Boston, USA, 1957; Anželika Meškuotytė-Laužikienė,Vilniaus kalvarijos. Журнал «Katalikuų pasaulis» 1994, № 1; Dalia Vasiliūnienė, Žemaicių kalvarija. Журнал «Liaudes kultūra». 1994, № 1,2; Butrimas, A., Markauskaitė, N., Vitėnas, A., Pacevičius, A. Žemaicių Kalvarija: vienoynas, bažničia ir Križiaus kelio stotys. Vilnius, 2003; Яворская С.Л. «Шумаевский крест» и кальвария царя Алексея Михайловича. // Иеротопия. Создание сакральных пространств в Византии и Древней Руси. / Ред.- сост. Лидов А.М. М., 2006; Michele Piccirillo. The role of the Franciscans in the translation of the Sacred Spaces from the Holy Land to Europ. Новые Иерусалимы. Перенесение сакральных пространств в христианской культуре. Материалы международного симпозиума. М., 2006; Michele Piccirillo. The role of the Franciscans in the translation of the Sacred Spaces from the Holy Land to Europ. Новые Иерусалимы. Иеротопия и иконография сакральных пространств. М, 2009.

Экономика

Производство стройматериалов; пищевая промышленность.

Население

Население составляет 5,8 тыс. жителей (1990; 4981 в 2009).

Галерея

• Kalvarija Švč Mergelės Marijos Vardo bažnyčia (Large).jpg

  Костёл Пресвятой Богородицы

• Kalwaria-Synagoga Chłodna.JPG

  Зимняя синагога

• Kalwaria-Synagoga Letnia.JPG

  Летняя синагога

Ссылки

• Кальвария, уездный город // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.

Отрывок, характеризующий Калвария

И охраняй нам Тита на престоле,
Будь купно страшный вождь и добрый человек,
Рифей в отечестве а Цесарь в бранном поле.
Да счастливый Наполеон,
Познав чрез опыты, каков Багратион,
Не смеет утруждать Алкидов русских боле…»
Но еще он не кончил стихов, как громогласный дворецкий провозгласил: «Кушанье готово!» Дверь отворилась, загремел из столовой польский: «Гром победы раздавайся, веселися храбрый росс», и граф Илья Андреич, сердито посмотрев на автора, продолжавшего читать стихи, раскланялся перед Багратионом. Все встали, чувствуя, что обед был важнее стихов, и опять Багратион впереди всех пошел к столу. На первом месте, между двух Александров – Беклешова и Нарышкина, что тоже имело значение по отношению к имени государя, посадили Багратиона: 300 человек разместились в столовой по чинам и важности, кто поважнее, поближе к чествуемому гостю: так же естественно, как вода разливается туда глубже, где местность ниже.
Перед самым обедом граф Илья Андреич представил князю своего сына. Багратион, узнав его, сказал несколько нескладных, неловких слов, как и все слова, которые он говорил в этот день. Граф Илья Андреич радостно и гордо оглядывал всех в то время, как Багратион говорил с его сыном.
Николай Ростов с Денисовым и новым знакомцем Долоховым сели вместе почти на середине стола. Напротив них сел Пьер рядом с князем Несвицким. Граф Илья Андреич сидел напротив Багратиона с другими старшинами и угащивал князя, олицетворяя в себе московское радушие.
Труды его не пропали даром. Обеды его, постный и скоромный, были великолепны, но совершенно спокоен он всё таки не мог быть до конца обеда. Он подмигивал буфетчику, шопотом приказывал лакеям, и не без волнения ожидал каждого, знакомого ему блюда. Всё было прекрасно. На втором блюде, вместе с исполинской стерлядью (увидав которую, Илья Андреич покраснел от радости и застенчивости), уже лакеи стали хлопать пробками и наливать шампанское. После рыбы, которая произвела некоторое впечатление, граф Илья Андреич переглянулся с другими старшинами. – «Много тостов будет, пора начинать!» – шепнул он и взяв бокал в руки – встал. Все замолкли и ожидали, что он скажет.
– Здоровье государя императора! – крикнул он, и в ту же минуту добрые глаза его увлажились слезами радости и восторга. В ту же минуту заиграли: «Гром победы раздавайся».Все встали с своих мест и закричали ура! и Багратион закричал ура! тем же голосом, каким он кричал на Шенграбенском поле. Восторженный голос молодого Ростова был слышен из за всех 300 голосов. Он чуть не плакал. – Здоровье государя императора, – кричал он, – ура! – Выпив залпом свой бокал, он бросил его на пол. Многие последовали его примеру. И долго продолжались громкие крики. Когда замолкли голоса, лакеи подобрали разбитую посуду, и все стали усаживаться, и улыбаясь своему крику переговариваться. Граф Илья Андреич поднялся опять, взглянул на записочку, лежавшую подле его тарелки и провозгласил тост за здоровье героя нашей последней кампании, князя Петра Ивановича Багратиона и опять голубые глаза графа увлажились слезами. Ура! опять закричали голоса 300 гостей, и вместо музыки послышались певчие, певшие кантату сочинения Павла Ивановича Кутузова.
«Тщетны россам все препоны,
Храбрость есть побед залог,
Есть у нас Багратионы,
Будут все враги у ног» и т.д.
Только что кончили певчие, как последовали новые и новые тосты, при которых всё больше и больше расчувствовался граф Илья Андреич, и еще больше билось посуды, и еще больше кричалось. Пили за здоровье Беклешова, Нарышкина, Уварова, Долгорукова, Апраксина, Валуева, за здоровье старшин, за здоровье распорядителя, за здоровье всех членов клуба, за здоровье всех гостей клуба и наконец отдельно за здоровье учредителя обеда графа Ильи Андреича. При этом тосте граф вынул платок и, закрыв им лицо, совершенно расплакался.


Пьер сидел против Долохова и Николая Ростова. Он много и жадно ел и много пил, как и всегда. Но те, которые его знали коротко, видели, что в нем произошла в нынешний день какая то большая перемена. Он молчал всё время обеда и, щурясь и морщась, глядел кругом себя или остановив глаза, с видом совершенной рассеянности, потирал пальцем переносицу. Лицо его было уныло и мрачно. Он, казалось, не видел и не слышал ничего, происходящего вокруг него, и думал о чем то одном, тяжелом и неразрешенном.
Этот неразрешенный, мучивший его вопрос, были намеки княжны в Москве на близость Долохова к его жене и в нынешнее утро полученное им анонимное письмо, в котором было сказано с той подлой шутливостью, которая свойственна всем анонимным письмам, что он плохо видит сквозь свои очки, и что связь его жены с Долоховым есть тайна только для одного него. Пьер решительно не поверил ни намекам княжны, ни письму, но ему страшно было теперь смотреть на Долохова, сидевшего перед ним. Всякий раз, как нечаянно взгляд его встречался с прекрасными, наглыми глазами Долохова, Пьер чувствовал, как что то ужасное, безобразное поднималось в его душе, и он скорее отворачивался. Невольно вспоминая всё прошедшее своей жены и ее отношения с Долоховым, Пьер видел ясно, что то, что сказано было в письме, могло быть правда, могло по крайней мере казаться правдой, ежели бы это касалось не его жены. Пьер вспоминал невольно, как Долохов, которому было возвращено всё после кампании, вернулся в Петербург и приехал к нему. Пользуясь своими кутежными отношениями дружбы с Пьером, Долохов прямо приехал к нему в дом, и Пьер поместил его и дал ему взаймы денег. Пьер вспоминал, как Элен улыбаясь выражала свое неудовольствие за то, что Долохов живет в их доме, и как Долохов цинически хвалил ему красоту его жены, и как он с того времени до приезда в Москву ни на минуту не разлучался с ними.