Объект 167

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

«Объект 167» в экспозиции парка «Патриот»
Объект 167
Классификация

средний танк

Боевая масса, т

36,5

Экипаж, чел.

4

История
Разработчик

ОКБ-520

Производитель

Годы производства

1961

Количество выпущенных, шт.

2

Размеры
Длина корпуса, мм

6365

Длина с пушкой вперёд, мм

9545

Ширина корпуса, мм

3300

Высота, мм

2258,5

База, мм

4174

Колея, мм

2700

Клиренс, мм

482

Бронирование
Тип брони

Стальная

Лоб корпуса (верх), мм/град.

100/60°

Лоб корпуса (низ), мм/град.

80/55°

Борт корпуса, мм/град.

70/0°

Корма корпуса (верх), мм/град.

20/80°

Корма корпуса (середина), мм/град.

30/13°50′

Корма корпуса (низ), мм/град.

16/70°

Днище, мм

16..20

Крыша корпуса, мм

20

Лоб башни, мм/град.

188/33°..214/17°

Борт башни, мм/град.

48..140

Корма рубки, мм/град.

65

Крыша башни, мм

30..50

Вооружение
Калибр и марка пушки

115-мм У5-ТС

Тип пушки

гладкоствольная пушка

Длина ствола, калибров

52,6

Боекомплект пушки

40

Углы ВН, град.

-6..+16

Углы ГН, град.

360

Прицелы

ТВН-2, ТКН-2, ТПН-1-41-11, ТШ2Б-11

Пулемёты

1 х 7,62-мм СГМТ

Подвижность
Тип двигателя
Мощность двигателя, л. с.

700

Скорость по шоссе, км/ч

60

Скорость по пересечённой местности, км/ч

35..42

Запас хода по шоссе, км

450..500[1]

Удельная мощность, л. с./т

19,1

Тип подвески

индивидуальная торсионная

Удельное давление на грунт, кг/см²

0,73

Преодолеваемый подъём, град.

30

Преодолеваемый брод, м

1,4 (5 с ОПВТ)

Объект 167 на Викискладе?

Объект 167 — советский опытный средний танк. Серийно не производился.





История создания

В 1961 году в инициативном порядке в честь XXII съеда КПСС на Заводе № 183 в Нижнем Тагиле был разработан танк под обозначением «Объект 167». Руководителем работ был главный конструктор Карцев Л. Н. Первоначально проект был нацелен на улучшение характеристик танка Т-62 за счёт новой ходовой части и более мощного двигателя.[2]

Согласно техническому проекту новый танк должен был иметь следующие улучшения по сравнению с Т-62[2]:

  • установка более мощного вооружения;
  • полуавтоматическое заряжание пушки;
  • применение противорадиационных материалов бескассетного воздухоочистителя;
  • использование дизеля В-26, системы гидросервоуправления агрегатами трансмиссии, а также поддерживающих роликов и опорных катков меньшего диаметра в ходовой части.

«Объект 167» прошёл Государственные испытания, по результатам которых был рекомендован к принятию на вооружение. Однако на вооружение его не приняли в связи с принятием на вооружение в 1961 году «Объекта 166» под обозначением Т-62. Возражения Карцева, что «Объект 167» является более совершенным танком чем «Объект 166», учтены не были, в связи с необходимостью немедленной замены в производстве полностью устаревшего Т-54/55 и неготовностью к производству принципиально нового танка «Объект 432» (ОБТ Т-64). Однако работы по «Объекту 167» не были свёрнуты. С появлением пушки Д-81 работы были возобновлены. Новый образец получил эту пушку, а также автомат заряжания. Новому танку был присвоен индекс «Объект 167М». В январе 1963 года Л. Н. Карцев написал письмо Н. С. Хрущёву, в котором предлагал всё-таки наладить серийный выпуск «Объекта 167» в связи с неготовностью Т-64. Однако получил отказ.[2]

Позже в 1963 году автомат заряжания, изготовленный для «Объекта 167М», был установлен на один из опытных образцов Т-62 (Объект 166Ж). В 1965 году были завершены работы по его доработке. В итоге тагильский автомат заряжания получился лучше харьковского для «Объекта 432». Автомат был проще по конструкции, надежнее, обеспечивал переход механика-водителя из отделения управления в боевое без выполнения каких-либо предварительных работ, за счёт этого повышал живучесть танка при обстреле. Автомат заряжания имел ёмкость на 21 выстрел. В результате, начиная с 1966 года тагильский завод был готов выпускать танк Т-62 с автоматом заряжания, который мог использовать боеприпасы для Т-64. Но и тогда танк не был запущен в серийное производство. 5 ноября 1967 года на Уралвагонзавод прибыл министр оборонной промышленности Зверев С. А., где ему был продемонстрирован Т-62 со 125-мм пушкой Д-81 и автоматом заряжания. Автомат заряжания ему понравился и он предложил устанавливать его в Харьковский Т-64. В таком варианте все узлы и механизмы работали удовлетворительно, за исключением ходовой части. Из-за чего было предложено использовать ходовую часть Объекта 167. Такой модификации танка было присвоено обозначение «Объект 172».[2]

Описание конструкции

Для прямой наводки был установлен дневной прицел ТШ2Б-41 и ночной ТПН-1-41-11. Для стрельбы с закрытых огневых позиций использовались боковой уровень и азимутальный указатель.[2]

Броневой корпус и башня

Броневая защита объекта 167 — противоснарядная. Обитаемые отделения защищались внутри и снаружи пластинами из противорадиационных материалов. Чтобы сохранить массу в предельно допустимых нормах немного была уменьшена толщина нижнего лобового (80 мм), кормового (30 мм) и бортовых листов корпуса (70 мм) по сравнению с танком Т-62. Более того, была изменена конструкция люка механика-водителя. Люк был смещён на 50 мм вправо и на 20 мм вперёд. Чтобы разместить новые увеличенные радиаторы системы охлаждения, кормовой лист был наклонён назад на 13°50'. В корме над вентилятором вместо откидной крышки установлена жалюзи, которая регулировалась с места механика-водителя. Крыша над двигателем откидывалась на одних петлях, что и крыша над радиатором. Такая конструкция позволила убрать люк над воздухоочистителем. В отделении управления под сиденьем механика-водителя в днище была выполнена выштамповка, для удобства размещения.[2]

Башня была заимствована с танка Т-62, однако с некоторыми изменениями: был увеличен размер, количество и изменено расположение бонок для крепления оборудования, толщина крышки люка заряжающего была уменьшена с 25 мм до 20 мм. Из крышки люка командира был убран сигнальный лючок.[2]

Вооружение

Изначально на опытный танк планировалось установить 125-мм гладкоствольную пушку Д-81, однако на первых образцах из-за отсутствия таковой пушки была установлена 115-мм пушка У-5ТС. С ней был спарен 7,62 пулемёт СГМТ. В 19631964 годах, в качестве эксперимента, на одном из опытных образцов были установлены направляющие для ПТУР 9М14 «Малютка».[2]

Двигатель и трансмиссия

Чтобы улучшить динамические качества танка, в моторно-трансмиссионном отделении устанавливался двигатель В-26. При частоте вращения коленчатого вала 2100 об/мин, двигатель развивал мощность до 515 кВт (700 л.с.), в результате удельная мощность выросла до 19,1 л.с./т. Двигатель В-26 был создан на базе серийного В-55, имел те же посадочные места и устанавливался на том же подмоторном фундаменте. Вспомогательным стартером СТ-16М от двух пятилитровых баллонов со сжатым воздухом осуществлялся пуск двигателя. Чтобы обеспечить надёжный пуск двигателя в холодное время, на танке был установлен форсуночный подогреватель с принудительной подачей топлива и цилиндрическим котлом рубашечного типа. По сравнению с Т-62 ёмкость топливных баков была увеличена на 40 л. Запас хода танка «Объект 167» по шоссе достиг 550—600 км.[2]

В связи с установкой более мощного дизеля, агрегаты трансмиссии были усилены, но при этом сохранили взаимозаменяемость с агрегатами танка Т-62. В трансмиссии была изменена конструкция входного редуктора, теперь он имел привод к генератору. Чтобы обеспечить повышенные скорости движения, было изменено передаточное число бортового редуктора.[2]

Ходовая часть

В ходовой части была применена торсионная подвеска с оригинальными рычажно-лопастными гидроамортизаторами на крайних узлах. На 1, 2, 5-м и 6-м узлах каждого борта были установлены ограничители хода балансиров. Рабочая длина торсиона была увеличена, с одновременным уменьшением диаметра до 42 мм. Благодаря этому удалось увеличить динамический ход опорных катков до 242 мм, что дало большую плавность хода.[2]

Модификации

  • «Объект 167Ж» — с пушкой 2А21
  • «Объект 167М» — с пушкой Д-81
  • «Объект 167Т» — с двигателем ГТД-3Т
  • «Объект 167ТУ» — с двигателем ГТД-3ТУ, имевшим сокращенное время пуска в условиях низких температур
  • «Объект 166ТМ» — на базе серийного танка Т-62 с двигателем ГТД-3ТУ, но с ходовой частью танка «Объект 167»

Сохранившиеся экземпляры

Напишите отзыв о статье "Объект 167"

Примечания

  1. М. В. Павлов, И. В. Павлов. Отечественные бронированные машины 1945—1965 гг. // Техника и вооружение: вчера, сегодня, завтра. — Москва: Техинформ, 2011. — № 5. — С. 51.
  2. 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 [otvaga2004.narod.ru/publ_w2/object167.htm журнал «Моделист-конструктор», № 6 (2006)]

Литература

  • [otvaga2004.narod.ru/publ_w2/object167.htm журнал «Моделист-конструктор»]. — 2006. — (№6).
  • М. В. Павлов, И. В. Павлов. Отечественные бронированные машины 1945—1965 гг. // Техника и вооружение: вчера, сегодня, завтра. — Москва: Техинформ, 2008. — № 9. — С. 49.
  • М. В. Павлов, И. В. Павлов. Отечественные бронированные машины 1945—1965 гг. // Техника и вооружение: вчера, сегодня, завтра. — Москва: Техинформ, 2010. — № 4. — С. 60.
  • Карпенко А. В. Средние и основные танки // Обозрение отечественной бронетанковой техники (1905-1995). — Санкт-Петербург: Невский бастион, 1996. — С. 343. — 480 с. — 10 000 экз.
  • М. В. Павлов, И. В. Павлов. Отечественные бронированные машины 1945—1965 гг. // Техника и вооружение: вчера, сегодня, завтра. — Москва: Техинформ, 2009. — № 8. — С. 56.
  • М. В. Павлов, И. В. Павлов. Отечественные бронированные машины 1945—1965 гг. // Техника и вооружение: вчера, сегодня, завтра. — Москва: Техинформ, 2011. — № 5. — С. 51.

Ссылки

  • [www.museum-tank.ru/IIIwar/pages3/o167.html «Объект 167» в музее г. Кубинка]

Отрывок, характеризующий Объект 167

И с легкой и наивной откровенностью француза капитан рассказал Пьеру историю своих предков, свое детство, отрочество и возмужалость, все свои родственныеимущественные, семейные отношения. «Ma pauvre mere [„Моя бедная мать“.] играла, разумеется, важную роль в этом рассказе.
– Mais tout ca ce n'est que la mise en scene de la vie, le fond c'est l'amour? L'amour! N'est ce pas, monsieur; Pierre? – сказал он, оживляясь. – Encore un verre. [Но все это есть только вступление в жизнь, сущность же ее – это любовь. Любовь! Не правда ли, мосье Пьер? Еще стаканчик.]
Пьер опять выпил и налил себе третий.
– Oh! les femmes, les femmes! [О! женщины, женщины!] – и капитан, замаслившимися глазами глядя на Пьера, начал говорить о любви и о своих любовных похождениях. Их было очень много, чему легко было поверить, глядя на самодовольное, красивое лицо офицера и на восторженное оживление, с которым он говорил о женщинах. Несмотря на то, что все любовные истории Рамбаля имели тот характер пакостности, в котором французы видят исключительную прелесть и поэзию любви, капитан рассказывал свои истории с таким искренним убеждением, что он один испытал и познал все прелести любви, и так заманчиво описывал женщин, что Пьер с любопытством слушал его.
Очевидно было, что l'amour, которую так любил француз, была ни та низшего и простого рода любовь, которую Пьер испытывал когда то к своей жене, ни та раздуваемая им самим романтическая любовь, которую он испытывал к Наташе (оба рода этой любви Рамбаль одинаково презирал – одна была l'amour des charretiers, другая l'amour des nigauds) [любовь извозчиков, другая – любовь дурней.]; l'amour, которой поклонялся француз, заключалась преимущественно в неестественности отношений к женщине и в комбинация уродливостей, которые придавали главную прелесть чувству.
Так капитан рассказал трогательную историю своей любви к одной обворожительной тридцатипятилетней маркизе и в одно и то же время к прелестному невинному, семнадцатилетнему ребенку, дочери обворожительной маркизы. Борьба великодушия между матерью и дочерью, окончившаяся тем, что мать, жертвуя собой, предложила свою дочь в жены своему любовнику, еще и теперь, хотя уж давно прошедшее воспоминание, волновала капитана. Потом он рассказал один эпизод, в котором муж играл роль любовника, а он (любовник) роль мужа, и несколько комических эпизодов из souvenirs d'Allemagne, где asile значит Unterkunft, где les maris mangent de la choux croute и где les jeunes filles sont trop blondes. [воспоминаний о Германии, где мужья едят капустный суп и где молодые девушки слишком белокуры.]
Наконец последний эпизод в Польше, еще свежий в памяти капитана, который он рассказывал с быстрыми жестами и разгоревшимся лицом, состоял в том, что он спас жизнь одному поляку (вообще в рассказах капитана эпизод спасения жизни встречался беспрестанно) и поляк этот вверил ему свою обворожительную жену (Parisienne de c?ur [парижанку сердцем]), в то время как сам поступил во французскую службу. Капитан был счастлив, обворожительная полька хотела бежать с ним; но, движимый великодушием, капитан возвратил мужу жену, при этом сказав ему: «Je vous ai sauve la vie et je sauve votre honneur!» [Я спас вашу жизнь и спасаю вашу честь!] Повторив эти слова, капитан протер глаза и встряхнулся, как бы отгоняя от себя охватившую его слабость при этом трогательном воспоминании.
Слушая рассказы капитана, как это часто бывает в позднюю вечернюю пору и под влиянием вина, Пьер следил за всем тем, что говорил капитан, понимал все и вместе с тем следил за рядом личных воспоминаний, вдруг почему то представших его воображению. Когда он слушал эти рассказы любви, его собственная любовь к Наташе неожиданно вдруг вспомнилась ему, и, перебирая в своем воображении картины этой любви, он мысленно сравнивал их с рассказами Рамбаля. Следя за рассказом о борьбе долга с любовью, Пьер видел пред собою все малейшие подробности своей последней встречи с предметом своей любви у Сухаревой башни. Тогда эта встреча не произвела на него влияния; он даже ни разу не вспомнил о ней. Но теперь ему казалось, что встреча эта имела что то очень значительное и поэтическое.
«Петр Кирилыч, идите сюда, я узнала», – слышал он теперь сказанные сю слова, видел пред собой ее глаза, улыбку, дорожный чепчик, выбившуюся прядь волос… и что то трогательное, умиляющее представлялось ему во всем этом.
Окончив свой рассказ об обворожительной польке, капитан обратился к Пьеру с вопросом, испытывал ли он подобное чувство самопожертвования для любви и зависти к законному мужу.
Вызванный этим вопросом, Пьер поднял голову и почувствовал необходимость высказать занимавшие его мысли; он стал объяснять, как он несколько иначе понимает любовь к женщине. Он сказал, что он во всю свою жизнь любил и любит только одну женщину и что эта женщина никогда не может принадлежать ему.
– Tiens! [Вишь ты!] – сказал капитан.
Потом Пьер объяснил, что он любил эту женщину с самых юных лет; но не смел думать о ней, потому что она была слишком молода, а он был незаконный сын без имени. Потом же, когда он получил имя и богатство, он не смел думать о ней, потому что слишком любил ее, слишком высоко ставил ее над всем миром и потому, тем более, над самим собою. Дойдя до этого места своего рассказа, Пьер обратился к капитану с вопросом: понимает ли он это?
Капитан сделал жест, выражающий то, что ежели бы он не понимал, то он все таки просит продолжать.
– L'amour platonique, les nuages… [Платоническая любовь, облака…] – пробормотал он. Выпитое ли вино, или потребность откровенности, или мысль, что этот человек не знает и не узнает никого из действующих лиц его истории, или все вместе развязало язык Пьеру. И он шамкающим ртом и маслеными глазами, глядя куда то вдаль, рассказал всю свою историю: и свою женитьбу, и историю любви Наташи к его лучшему другу, и ее измену, и все свои несложные отношения к ней. Вызываемый вопросами Рамбаля, он рассказал и то, что скрывал сначала, – свое положение в свете и даже открыл ему свое имя.
Более всего из рассказа Пьера поразило капитана то, что Пьер был очень богат, что он имел два дворца в Москве и что он бросил все и не уехал из Москвы, а остался в городе, скрывая свое имя и звание.
Уже поздно ночью они вместе вышли на улицу. Ночь была теплая и светлая. Налево от дома светлело зарево первого начавшегося в Москве, на Петровке, пожара. Направо стоял высоко молодой серп месяца, и в противоположной от месяца стороне висела та светлая комета, которая связывалась в душе Пьера с его любовью. У ворот стояли Герасим, кухарка и два француза. Слышны были их смех и разговор на непонятном друг для друга языке. Они смотрели на зарево, видневшееся в городе.
Ничего страшного не было в небольшом отдаленном пожаре в огромном городе.
Глядя на высокое звездное небо, на месяц, на комету и на зарево, Пьер испытывал радостное умиление. «Ну, вот как хорошо. Ну, чего еще надо?!» – подумал он. И вдруг, когда он вспомнил свое намерение, голова его закружилась, с ним сделалось дурно, так что он прислонился к забору, чтобы не упасть.
Не простившись с своим новым другом, Пьер нетвердыми шагами отошел от ворот и, вернувшись в свою комнату, лег на диван и тотчас же заснул.


На зарево первого занявшегося 2 го сентября пожара с разных дорог с разными чувствами смотрели убегавшие и уезжавшие жители и отступавшие войска.
Поезд Ростовых в эту ночь стоял в Мытищах, в двадцати верстах от Москвы. 1 го сентября они выехали так поздно, дорога так была загромождена повозками и войсками, столько вещей было забыто, за которыми были посылаемы люди, что в эту ночь было решено ночевать в пяти верстах за Москвою. На другое утро тронулись поздно, и опять было столько остановок, что доехали только до Больших Мытищ. В десять часов господа Ростовы и раненые, ехавшие с ними, все разместились по дворам и избам большого села. Люди, кучера Ростовых и денщики раненых, убрав господ, поужинали, задали корму лошадям и вышли на крыльцо.
В соседней избе лежал раненый адъютант Раевского, с разбитой кистью руки, и страшная боль, которую он чувствовал, заставляла его жалобно, не переставая, стонать, и стоны эти страшно звучали в осенней темноте ночи. В первую ночь адъютант этот ночевал на том же дворе, на котором стояли Ростовы. Графиня говорила, что она не могла сомкнуть глаз от этого стона, и в Мытищах перешла в худшую избу только для того, чтобы быть подальше от этого раненого.
Один из людей в темноте ночи, из за высокого кузова стоявшей у подъезда кареты, заметил другое небольшое зарево пожара. Одно зарево давно уже видно было, и все знали, что это горели Малые Мытищи, зажженные мамоновскими казаками.
– А ведь это, братцы, другой пожар, – сказал денщик.
Все обратили внимание на зарево.
– Да ведь, сказывали, Малые Мытищи мамоновские казаки зажгли.
– Они! Нет, это не Мытищи, это дале.
– Глянь ка, точно в Москве.
Двое из людей сошли с крыльца, зашли за карету и присели на подножку.
– Это левей! Как же, Мытищи вон где, а это вовсе в другой стороне.
Несколько людей присоединились к первым.
– Вишь, полыхает, – сказал один, – это, господа, в Москве пожар: либо в Сущевской, либо в Рогожской.
Никто не ответил на это замечание. И довольно долго все эти люди молча смотрели на далекое разгоравшееся пламя нового пожара.
Старик, графский камердинер (как его называли), Данило Терентьич подошел к толпе и крикнул Мишку.
– Ты чего не видал, шалава… Граф спросит, а никого нет; иди платье собери.
– Да я только за водой бежал, – сказал Мишка.
– А вы как думаете, Данило Терентьич, ведь это будто в Москве зарево? – сказал один из лакеев.
Данило Терентьич ничего не отвечал, и долго опять все молчали. Зарево расходилось и колыхалось дальше и дальше.
– Помилуй бог!.. ветер да сушь… – опять сказал голос.
– Глянь ко, как пошло. О господи! аж галки видно. Господи, помилуй нас грешных!
– Потушат небось.
– Кому тушить то? – послышался голос Данилы Терентьича, молчавшего до сих пор. Голос его был спокоен и медлителен. – Москва и есть, братцы, – сказал он, – она матушка белока… – Голос его оборвался, и он вдруг старчески всхлипнул. И как будто только этого ждали все, чтобы понять то значение, которое имело для них это видневшееся зарево. Послышались вздохи, слова молитвы и всхлипывание старого графского камердинера.


Камердинер, вернувшись, доложил графу, что горит Москва. Граф надел халат и вышел посмотреть. С ним вместе вышла и не раздевавшаяся еще Соня, и madame Schoss. Наташа и графиня одни оставались в комнате. (Пети не было больше с семейством; он пошел вперед с своим полком, шедшим к Троице.)
Графиня заплакала, услыхавши весть о пожаре Москвы. Наташа, бледная, с остановившимися глазами, сидевшая под образами на лавке (на том самом месте, на которое она села приехавши), не обратила никакого внимания на слова отца. Она прислушивалась к неумолкаемому стону адъютанта, слышному через три дома.
– Ах, какой ужас! – сказала, со двора возвративись, иззябшая и испуганная Соня. – Я думаю, вся Москва сгорит, ужасное зарево! Наташа, посмотри теперь, отсюда из окошка видно, – сказала она сестре, видимо, желая чем нибудь развлечь ее. Но Наташа посмотрела на нее, как бы не понимая того, что у ней спрашивали, и опять уставилась глазами в угол печи. Наташа находилась в этом состоянии столбняка с нынешнего утра, с того самого времени, как Соня, к удивлению и досаде графини, непонятно для чего, нашла нужным объявить Наташе о ране князя Андрея и о его присутствии с ними в поезде. Графиня рассердилась на Соню, как она редко сердилась. Соня плакала и просила прощенья и теперь, как бы стараясь загладить свою вину, не переставая ухаживала за сестрой.