Тиллотсон, Джон

Эта статья — об архиепископе. Об американском певце 1960-х годов см. Тиллотсон, Джонни.

Джон Тиллотсон John Tillotson
Архиепископ Кентерберийский
Портрет Джона Тиллотсона кисти Готфрида Кнеллера (Национальная портретная галерея, Лондон).
Епископское посвящение	1691
Интронизация	31 мая 1691
Конец правления	22 ноября 1694
Предшественник	Уильям Сэнкрофт
Преемник	Томас Тенисон
Родился	1630(1630) Сауэрби Йоркшир
Умер	22 ноября 1694(1694-11-22)
Похоронен	Лондон, церковь Сент-Лоренс Джури
Джон Тиллотсон на Викискладе

Джон Тиллотсон (англ. John Tillotson; Сауэрби, октябрь 1630 — 22 ноября 1694) — 80-й архиепископ Кентерберийский (1691—1694).

Биография

Ранние годы

Джон Тиллотсон был старшим из трёх сыновей Роберта Тиллотсона и Мэри Добсон. Родился в конце сентября или начале октября 1630 года в Сауэрби (Йоркшир), крещён 10 октября 1630 года в Галифаксе и с детства принадлежал конгрегациональной церкви Сауэрби, то есть одному из пуританских течений того периода.

В 1647 году Тиллотсон по окончании грамматической школы поступил в Клэр-колледж Кембриджского университета, в 1650 году получил степень бакалавра искусств, после чего получил место фелло с испытательным сроком, а в 1651 был избран полноправным фелло. В 1654 году он получил степень магистра искусств. Таким образом, Тиллотсон стал одним из молодых людей, получавших образование в Кембридже в период Гражданской войны и Республики и в итоге обратившихся против кальвинистского учения. После Реставрации Стюартов его поведение в эти годы подвергалось критике, но сам он считал все обвинения в использовании им гонений против англикан для успешной карьеры несправедливыми.

В 1656 или 1657 году Тиллотсон уехал из Кембриджа в Лондон, где стал капелланом сподвижника Оливера Кромвеля Эдмунда Придо и учителем его сына (нет свидетельств священнического посвящения Тиллотсона в это время). Через Придо он добился для своего колледжа компенсации материального ущерба, понесённого в годы Гражданской войны от действий Парламента.

От революции до революции

В 1661 году Тиллотсон участвовал в некоторых заседаниях Савойской конференции в числе представителей пресвитериан; вплоть до принятия парламентом Акта о единообразии 1662 года он тяготел к пуританским группам, получившим позднее определение «нонконформистских», но затем перешёл к сторонникам епископального устройства Англиканской церкви. Примерно в эти же годы Тиллотсон был рукоположён в священника и в 1663 году занял место изгнанного священника в Кедингтоне (Суффолк), но не оставил Лондон надолго. В 1662—1663 годах он получил известность своими проповедями в Сент-Лоренс Джури, а в 1663 году стал избранным проповедником Общества Линкольнс-Инн, которым посвятил многие годы. В 1664 году Тиллотсон впервые опубликовал сборник своих проповедей под названием The Wisdom of being Religious («Мудрость религиозности»), а в 1666 году получил степень доктора богословия. Его таланты были признаны при дворе, в 1667 году он стал одним из капелланов Карла II и получил возможность обратиться с кафедры также и к Палате общин. В 1670 году король предоставил Тиллотсону пребенду в Кентербери, а в 1672 году он получил должность декана этого собора; в 1675 году стал пребендарием собора Святого Павла, а в 1678 — его постоянным каноником.

Викарием церкви Сент-Лоренс с 1662 по 1668 год был Джон Уилкинс, оказавший большое влияние на Тиллотсона в направлении латитудинарианских убеждений, проповедуемых кембриджскими неоплатониками (оба не считали нужным требовать от верующих приверженности строго установленным нормам в литургии, церковной доктрине и устройстве), за что подвергались критике со стороны нонконформистов и приверженцев идей «высокой церкви». При помощи Уилкинса, которому Тиллотсон помогал и в научной работе, он в 1672 году был избран членом Лондонского королевского общества. После смерти Уилкинса Королевское общество в 1673 году доверило Тиллотсону хранение архива покойного.

Сохраняя связи с нонконформистами и ополчив против себя своими проповедями католиков, Тиллотсон испортил отношения с Карлом II и его преемником Яковом II (в 1688 году он принял участие в организованной архиепископом Кентерберийским Сэнкрофтом конференции, постановившей не исполнять приказания Якова II о зачитывании в церквях королевской декларации о веротерпимости). Продолжая проповедовать в Сент-Лоренс и Линкольнс-Инн, он купил домик в Эдмонтоне (Миддлэссекс, ныне — в городской черте Лондона), в котором переживал опалу и принимал множество гостей.

В 1689 году в результате Славной революции к власти пришли Вильгельм Оранский и его жена, дочь Якова II королева Мария. В том же году новый король сделал Тиллотсона одним из своих капелланов, а затем клириком Кабинета и деканом собора Святого Павла.

Тиллотсон также участвовал в работе комиссии, созданной Сэнкрофтом в 1688 году для выработки изменений в литургии с целью примирения с нонконформистами. Комиссия подготовила проект новой литургии, который встретил сопротивление последователей «высокой церкви» и даже не был представлен в парламент, а в январе 1690 года комиссия была расформирована.

Архиепископ Кентерберийский

В 1690 году архиепископ Кентерберийский Сэнкрофт, отказавшийся признать легитимность соправителей Вильгельма и Марии, был смещён с кафедры. Вопреки настояниям богослова Генри Додвелла (сторонника нонджуриров, готовых на раскол Англиканской церкви ввиду незаконности дуумвирата), 31 мая 1691 года Тиллотсон был рукоположён в лондонской церкви Сент-Мэри-ле-Боу. В новой должности он продолжил близкое сотрудничество с епископом Солсбери Гилбертом Бёрнетом и добивался от епископов жёсткого контроля за образом жизни и поведением священников, дабы добиться их соответствия духовному сану. Главной проблемой архиепископата стала угроза раскола церкви, поскольку часть нонджуриров не испытывала к Тиллотсону доверия.

Умер 22 ноября 1694 года, через несколько дней после удара, перенесённого в часовне Уайтхолла, и был похоронен 30 ноября в церкви Сент-Лоренс Джури, с которой был связан около тридцати лет.

Семья

В 1664 году Тиллотсон женился на приёмной дочери Уилкинса Элизабет Френч, племяннице Оливера Кромвеля (скончалась в 1702 году). У супругов было две дочери: младшая, Элизабет, умерла в 1681 году, а Мэри вышла замуж за Джеймса Чедвика и оставила после своей смерти в 1687 году двоих сыновей и дочь. Большую часть своего дохода Джон Тиллотсон тратил на благотворительность и на расходы, обусловленные исполнением должностных обязанностей. После смерти мужа его вдова (первая вдова Кентерберийского архиепископа за всё время после Реформации) сначала поддерживала своё существование в основном доходами от публикации проповедей Тиллотсона, в 1695 году король Вильгельм назначил ей содержание.

Основные труды

Помимо отдельных изданий своих проповедей, Тиллотсон издал семь сборников своих трудов:

• Sermons Preach’d upon Several Occasions («Проповеди, прочитанные по разным случаям», 1671 год)
• Sermons Preach’d upon Several Occasions, 2-й том (1678)
• Sermons and Discourses, 3-й том («Проповеди и рассуждения», 1686)
• Sermons Concerning the Divinity and Incarnation of our Blessed Saviour («Проповеди по вопросам божественности и воплощения нашего Благословенного Спасителя», 1693)
• Sermons Preach’d upon Several Occasions, 4-й том (1694)
• Six Sermons («Шесть проповедей», 1694).

Богословские взгляды Тиллотсона получили известность далеко за пределами собственно Британских островов, в частности — среди английских колонистов на Американском континенте.

Литература

• Blosser J. M. [books.google.ru/books?id=7cjx1ZZ1B6wC&pg=PA111&dq=john+tillotson&hl=ru&sa=X&ei=rqNmUo-fC6m74ASh6IHQAQ&ved=0CGsQ6AEwCDgy#v=onepage&q=john%20tillotson&f=false Pursuing Happiness: Cultural Discourse and Popular Religion in Anglican Virginia, 1700-1770]. — ProQuest, 2006. — 304 p. — ISBN 978-05-4278-352-4.
• Carpenter E., Hastings A. [books.google.ru/books?id=ee0-EsYR9aEC&printsec=frontcover&dq=Cantuar:+The+Archbishops+in+Their+Office++%D0%90%D0%B2%D1%82%D0%BE%D1%80%D1%8B:+Edward+Carpenter&hl=ru&sa=X&ei=0cJCUu_1Auj74QTl9ICICQ&ved=0CDEQ6AEwAA#v=onepage&q=Cantuar%3A%20The%20Archbishops%20in%20Their%20Office%20%20%D0%90%D0%B2%D1%82%D0%BE%D1%80%D1%8B%3A%20Edward%20Carpenter&f=false Cantuar: The Archbishops in Their Office]. — Continuum, 1997. — 607 p. — ISBN 978-08-2643-089-2.
• Fritze R. H., Robison W. B. [books.google.ru/books?id=8goko0Lpr5sC&pg=PA491&dq=gilbert+sheldon&hl=ru&sa=X&ei=t9BeUvmePIfc4QTBmYCgAQ&ved=0CD4Q6AEwATgU#v=snippet&q=gilbert%20sheldon&f=false Historical Dictionary of Stuart England, 1603-1689]. — Greenwood Publishing Group, 1996. — 611 p. — ISBN 978-03-1328-391-8.

Ссылки

• Isabel Rivers [www.oxforddnb.com/view/article/27449?docPos=1 Tillotson John]//Oxford Dictionary of National Biography

Отрывок, характеризующий Тиллотсон, Джон

Полковой командир, сам подойдя к рядам, распорядился переодеванием опять в шинели. Ротные командиры разбежались по ротам, фельдфебели засуетились (шинели были не совсем исправны) и в то же мгновение заколыхались, растянулись и говором загудели прежде правильные, молчаливые четвероугольники. Со всех сторон отбегали и подбегали солдаты, подкидывали сзади плечом, через голову перетаскивали ранцы, снимали шинели и, высоко поднимая руки, натягивали их в рукава.
Через полчаса всё опять пришло в прежний порядок, только четвероугольники сделались серыми из черных. Полковой командир, опять подрагивающею походкой, вышел вперед полка и издалека оглядел его.
– Это что еще? Это что! – прокричал он, останавливаясь. – Командира 3 й роты!..
– Командир 3 й роты к генералу! командира к генералу, 3 й роты к командиру!… – послышались голоса по рядам, и адъютант побежал отыскивать замешкавшегося офицера.
Когда звуки усердных голосов, перевирая, крича уже «генерала в 3 ю роту», дошли по назначению, требуемый офицер показался из за роты и, хотя человек уже пожилой и не имевший привычки бегать, неловко цепляясь носками, рысью направился к генералу. Лицо капитана выражало беспокойство школьника, которому велят сказать невыученный им урок. На красном (очевидно от невоздержания) носу выступали пятна, и рот не находил положения. Полковой командир с ног до головы осматривал капитана, в то время как он запыхавшись подходил, по мере приближения сдерживая шаг.
– Вы скоро людей в сарафаны нарядите! Это что? – крикнул полковой командир, выдвигая нижнюю челюсть и указывая в рядах 3 й роты на солдата в шинели цвета фабричного сукна, отличавшегося от других шинелей. – Сами где находились? Ожидается главнокомандующий, а вы отходите от своего места? А?… Я вас научу, как на смотр людей в казакины одевать!… А?…
Ротный командир, не спуская глаз с начальника, всё больше и больше прижимал свои два пальца к козырьку, как будто в одном этом прижимании он видел теперь свое спасенье.
– Ну, что ж вы молчите? Кто у вас там в венгерца наряжен? – строго шутил полковой командир.
– Ваше превосходительство…
– Ну что «ваше превосходительство»? Ваше превосходительство! Ваше превосходительство! А что ваше превосходительство – никому неизвестно.
– Ваше превосходительство, это Долохов, разжалованный… – сказал тихо капитан.
– Что он в фельдмаршалы, что ли, разжалован или в солдаты? А солдат, так должен быть одет, как все, по форме.
– Ваше превосходительство, вы сами разрешили ему походом.
– Разрешил? Разрешил? Вот вы всегда так, молодые люди, – сказал полковой командир, остывая несколько. – Разрешил? Вам что нибудь скажешь, а вы и… – Полковой командир помолчал. – Вам что нибудь скажешь, а вы и… – Что? – сказал он, снова раздражаясь. – Извольте одеть людей прилично…
И полковой командир, оглядываясь на адъютанта, своею вздрагивающею походкой направился к полку. Видно было, что его раздражение ему самому понравилось, и что он, пройдясь по полку, хотел найти еще предлог своему гневу. Оборвав одного офицера за невычищенный знак, другого за неправильность ряда, он подошел к 3 й роте.
– Кааак стоишь? Где нога? Нога где? – закричал полковой командир с выражением страдания в голосе, еще человек за пять не доходя до Долохова, одетого в синеватую шинель.
Долохов медленно выпрямил согнутую ногу и прямо, своим светлым и наглым взглядом, посмотрел в лицо генерала.
– Зачем синяя шинель? Долой… Фельдфебель! Переодеть его… дря… – Он не успел договорить.
– Генерал, я обязан исполнять приказания, но не обязан переносить… – поспешно сказал Долохов.
– Во фронте не разговаривать!… Не разговаривать, не разговаривать!…
– Не обязан переносить оскорбления, – громко, звучно договорил Долохов.
Глаза генерала и солдата встретились. Генерал замолчал, сердито оттягивая книзу тугой шарф.
– Извольте переодеться, прошу вас, – сказал он, отходя.


– Едет! – закричал в это время махальный.
Полковой командир, покраснел, подбежал к лошади, дрожащими руками взялся за стремя, перекинул тело, оправился, вынул шпагу и с счастливым, решительным лицом, набок раскрыв рот, приготовился крикнуть. Полк встрепенулся, как оправляющаяся птица, и замер.
– Смир р р р на! – закричал полковой командир потрясающим душу голосом, радостным для себя, строгим в отношении к полку и приветливым в отношении к подъезжающему начальнику.
По широкой, обсаженной деревьями, большой, бесшоссейной дороге, слегка погромыхивая рессорами, шибкою рысью ехала высокая голубая венская коляска цугом. За коляской скакали свита и конвой кроатов. Подле Кутузова сидел австрийский генерал в странном, среди черных русских, белом мундире. Коляска остановилась у полка. Кутузов и австрийский генерал о чем то тихо говорили, и Кутузов слегка улыбнулся, в то время как, тяжело ступая, он опускал ногу с подножки, точно как будто и не было этих 2 000 людей, которые не дыша смотрели на него и на полкового командира.
Раздался крик команды, опять полк звеня дрогнул, сделав на караул. В мертвой тишине послышался слабый голос главнокомандующего. Полк рявкнул: «Здравья желаем, ваше го го го го ство!» И опять всё замерло. Сначала Кутузов стоял на одном месте, пока полк двигался; потом Кутузов рядом с белым генералом, пешком, сопутствуемый свитою, стал ходить по рядам.
По тому, как полковой командир салютовал главнокомандующему, впиваясь в него глазами, вытягиваясь и подбираясь, как наклоненный вперед ходил за генералами по рядам, едва удерживая подрагивающее движение, как подскакивал при каждом слове и движении главнокомандующего, – видно было, что он исполнял свои обязанности подчиненного еще с большим наслаждением, чем обязанности начальника. Полк, благодаря строгости и старательности полкового командира, был в прекрасном состоянии сравнительно с другими, приходившими в то же время к Браунау. Отсталых и больных было только 217 человек. И всё было исправно, кроме обуви.
Кутузов прошел по рядам, изредка останавливаясь и говоря по нескольку ласковых слов офицерам, которых он знал по турецкой войне, а иногда и солдатам. Поглядывая на обувь, он несколько раз грустно покачивал головой и указывал на нее австрийскому генералу с таким выражением, что как бы не упрекал в этом никого, но не мог не видеть, как это плохо. Полковой командир каждый раз при этом забегал вперед, боясь упустить слово главнокомандующего касательно полка. Сзади Кутузова, в таком расстоянии, что всякое слабо произнесенное слово могло быть услышано, шло человек 20 свиты. Господа свиты разговаривали между собой и иногда смеялись. Ближе всех за главнокомандующим шел красивый адъютант. Это был князь Болконский. Рядом с ним шел его товарищ Несвицкий, высокий штаб офицер, чрезвычайно толстый, с добрым, и улыбающимся красивым лицом и влажными глазами; Несвицкий едва удерживался от смеха, возбуждаемого черноватым гусарским офицером, шедшим подле него. Гусарский офицер, не улыбаясь, не изменяя выражения остановившихся глаз, с серьезным лицом смотрел на спину полкового командира и передразнивал каждое его движение. Каждый раз, как полковой командир вздрагивал и нагибался вперед, точно так же, точь в точь так же, вздрагивал и нагибался вперед гусарский офицер. Несвицкий смеялся и толкал других, чтобы они смотрели на забавника.
Кутузов шел медленно и вяло мимо тысячей глаз, которые выкатывались из своих орбит, следя за начальником. Поровнявшись с 3 й ротой, он вдруг остановился. Свита, не предвидя этой остановки, невольно надвинулась на него.
– А, Тимохин! – сказал главнокомандующий, узнавая капитана с красным носом, пострадавшего за синюю шинель.
Казалось, нельзя было вытягиваться больше того, как вытягивался Тимохин, в то время как полковой командир делал ему замечание. Но в эту минуту обращения к нему главнокомандующего капитан вытянулся так, что, казалось, посмотри на него главнокомандующий еще несколько времени, капитан не выдержал бы; и потому Кутузов, видимо поняв его положение и желая, напротив, всякого добра капитану, поспешно отвернулся. По пухлому, изуродованному раной лицу Кутузова пробежала чуть заметная улыбка.
– Еще измайловский товарищ, – сказал он. – Храбрый офицер! Ты доволен им? – спросил Кутузов у полкового командира.
И полковой командир, отражаясь, как в зеркале, невидимо для себя, в гусарском офицере, вздрогнул, подошел вперед и отвечал:
– Очень доволен, ваше высокопревосходительство.
– Мы все не без слабостей, – сказал Кутузов, улыбаясь и отходя от него. – У него была приверженность к Бахусу.
Полковой командир испугался, не виноват ли он в этом, и ничего не ответил. Офицер в эту минуту заметил лицо капитана с красным носом и подтянутым животом и так похоже передразнил его лицо и позу, что Несвицкий не мог удержать смеха.
Кутузов обернулся. Видно было, что офицер мог управлять своим лицом, как хотел: в ту минуту, как Кутузов обернулся, офицер успел сделать гримасу, а вслед за тем принять самое серьезное, почтительное и невинное выражение.
Третья рота была последняя, и Кутузов задумался, видимо припоминая что то. Князь Андрей выступил из свиты и по французски тихо сказал:
– Вы приказали напомнить о разжалованном Долохове в этом полку.
– Где тут Долохов? – спросил Кутузов.
Долохов, уже переодетый в солдатскую серую шинель, не дожидался, чтоб его вызвали. Стройная фигура белокурого с ясными голубыми глазами солдата выступила из фронта. Он подошел к главнокомандующему и сделал на караул.
– Претензия? – нахмурившись слегка, спросил Кутузов.
– Это Долохов, – сказал князь Андрей.
– A! – сказал Кутузов. – Надеюсь, что этот урок тебя исправит, служи хорошенько. Государь милостив. И я не забуду тебя, ежели ты заслужишь.
Голубые ясные глаза смотрели на главнокомандующего так же дерзко, как и на полкового командира, как будто своим выражением разрывая завесу условности, отделявшую так далеко главнокомандующего от солдата.
– Об одном прошу, ваше высокопревосходительство, – сказал он своим звучным, твердым, неспешащим голосом. – Прошу дать мне случай загладить мою вину и доказать мою преданность государю императору и России.
Кутузов отвернулся. На лице его промелькнула та же улыбка глаз, как и в то время, когда он отвернулся от капитана Тимохина. Он отвернулся и поморщился, как будто хотел выразить этим, что всё, что ему сказал Долохов, и всё, что он мог сказать ему, он давно, давно знает, что всё это уже прискучило ему и что всё это совсем не то, что нужно. Он отвернулся и направился к коляске.
Полк разобрался ротами и направился к назначенным квартирам невдалеке от Браунау, где надеялся обуться, одеться и отдохнуть после трудных переходов.
– Вы на меня не претендуете, Прохор Игнатьич? – сказал полковой командир, объезжая двигавшуюся к месту 3 ю роту и подъезжая к шедшему впереди ее капитану Тимохину. Лицо полкового командира выражало после счастливо отбытого смотра неудержимую радость. – Служба царская… нельзя… другой раз во фронте оборвешь… Сам извинюсь первый, вы меня знаете… Очень благодарил! – И он протянул руку ротному.