Джаксон, Уильям

Уильям Джаксон William Juxon
Архиепископ Кентерберийский
Портрет Уильяма Джаксона. Неизвестный художник, Национальная портретная галерея (Лондон).
Посвящение	1607
Епископское посвящение	1633
Интронизация	25 сентября 1660
Конец правления	4 июня 1663
Предшественник	Уильям Лод
Преемник	Гилберт Шелдон
Другая должность	Епископ Лондонский (1633-1649)
Родился	1582(1582) Чичестер (Западный Суссекс)
Умер	4 июня 1663(1663-06-04) Ламбет
Похоронен	Оксфорд

Уильям Джаксон (англ. William Juxon; Чичестер, 1582 — Ламбет, 1663) — епископ Лондонский (1633—1649), 77-й архиепископ Кентерберийский (1660—1663).

Биография

Происхождение

Уильям Джаксон был вторым сыном Ричарда Джаксона, архивиста и казначея епископов Чичестера. Его дед Джон Джаксон жил в Лондоне, поскольку семья Джаксонов в течение долгого времени была связана с одной из так называемых «гильдийных компаний» — «Почтенной коммерческой портновской компанией», ведущей свою историю от средневековой ремесленной гильдии.

Ранние годы

Уильям начал своё образование в начальной школе при Чичестерском соборе и в 1595 году продолжил его в школе, основанной в 1561 году членами всё той же компании Merchant Taylors. В 1602 году он поступил колледж Иоанна Богослова Оксфордского университета, который окончил в 1603 году со степенью бакалавра гражданского права (вероятно, в 1622 году он получил степень доктора гражданского права).

По окончании университета Джаксона избрали фелло колледжа Иоанна Богослова, в 1606 году он был посвящён в дьякона, а в 1607 — в священника. В 1610 году он был назначен викарием прихода Сент-Джайлз в Оксфорде, в 1616 году оставил приход, став ректором церкви в Сомертоне (Оксфордшир).

В 1611 году Джаксон в качестве фелло сыграл заметную роль при выборах Уильяма Лода президентом колледжа Святого Иоанна, в 1621 год тот, в свою очередь, помог Джаксону занять это место после отставки Лода. В 1626—1627 и 1627—1628 учебных годах Уильям Джаксон занимал должность вице-канцлера Оксфордского университета, обратил на себя внимание короля Карла I и в конце 1627 года стал королевским капелланом, а в 1628 — деканом Вустерского собора.

Иерарх и государственный деятель

В 1632 году Джаксон возглавил коллегию королевских капелланов в должности «клерка Кабинета», в 1633 году Карл собирался назначить его на епископскую кафедру Херефорда, но ещё до рукоположения Джаксона ситуация изменилась. После смерти архиепископа Кентерберийского Джорджа Эббота епископ Лондонский Уильям Лод был перемещён на Кентерберийскую кафедру, а Уильям Джаксон стал епископом Лондонским и заменил Лода в должностях декана королевских часовен, но оставил место клерка Кабинета. В бумагах архиепископа Лода сохранились упоминания о проблемах Лондонской епархии при Джаксоне — в частности, он отмечал низкий уровень церковной дисциплины приходских священников.

В 1636 году Джаксон стал лордом-казначеем Англии, то есть первым епископом на государственной должности с XV века (одновременно он вошёл в число членов Тайного совета). Можно предположить, что епископ Лондонский считал новый род своих занятий чуждым для себя и поэтому счёл за благо не производить в финансовом ведомстве радикальных перемен (он даже не вернул под прямое управление короны таможни, оставив их в руках частных откупщиков). Исследователи отмечают повышение доходов казны в период участия Джаксона в фискальных делах королевства, однако епископ ушёл в отставку с несвойственного ему доходного места в 1641 году, спустя короткое время после обвинения в государственной измене и казни Томаса Вентворта, которого он безуспешно пытался защитить.

Англиканин среди пуритан

В 1640 году Конвокация Кентербери и Йорка (совместное собрание духовенства и мирян двух важнейших провинций Англиканской церкви) одобрила так называемые каноны 1640 года, встреченные пуританами как незаконное посягательство на их свободы. Джаксон был одним из пяти епископов, отсутствовавших в Палате лордов в день, когда каноны подлежали утверждению, поэтому в 1641 году Долгий парламент не подверг его процедуре импичмента. С началом Гражданской войны Джаксон никаким образом не участвовал в боевых действиях против парламента и не оказывал содействия королевской армии, в силу чего ему было разрешено жить в Фулхэме до тех пор, пока не был продан епископский дворец (резиденция епископа Лодонского). Последующие революционные годы Джаксон провёл в имениях своего брата Джона в Суссексе и Глостершире (по другим сведениям — в Уорикшире). Тем не менее, в 1644 году на процессе архиепископа Кентерберийского Лода он выступал в защиту подсудимого, а в 1648 году участвовал в переговорах короля Карла с парламентом на острове Уайт, позднее оставался с ним в ходе суда и на эшафоте в 1649 году, а также организовал похороны казнённого в разорённой домовой часовне Святого Георгия Виндзорского замка, без отпевания. В 1649 году Джаксон был лишён титула епископа Лондонского и в 1650-х оставался действующим англиканским священником в Литтл Комптоне (Глостершир).

Архиепископ Кентерберийский

В августе 1660 года Уильям Джаксон вернулся в Лондон, и 3 сентября того же года новый король Карл II дал согласие на вручение Джаксону Кентерберийской архиепископской кафедры, пустовавшей после казни Уильяма Лода в 1645 году. В силу преклонного возраста он уступил многие свои полномочия в управлении церковью епископу Лондонскому Гилберту Шелдону, не проявлял сколь-нибудь определённого отношения к церковному нонконформизму, но уделял много внимания возмещению материального ущерба, понесённого Англиканской церковью; его также обвиняли в непотизме. Только в 1663 году Джаксон вновь вошёл в Тайный совет.

Уильям Джаксон умер неженатым и бездетным 4 июня 1663 года в Ламбете и похоронен 9 июля 1663 года в часовне колледжа Иоанна Богослова, своей alma mater.

Литература

• Carpenter E., Hastings A. [books.google.ru/books?id=ee0-EsYR9aEC&printsec=frontcover&dq=Cantuar:+The+Archbishops+in+Their+Office++%D0%90%D0%B2%D1%82%D0%BE%D1%80%D1%8B:+Edward+Carpenter&hl=ru&sa=X&ei=0cJCUu_1Auj74QTl9ICICQ&ved=0CDEQ6AEwAA#v=onepage&q=Cantuar%3A%20The%20Archbishops%20in%20Their%20Office%20%20%D0%90%D0%B2%D1%82%D0%BE%D1%80%D1%8B%3A%20Edward%20Carpenter&f=false Cantuar: The Archbishops in Their Office]. — Continuum, 1997. — 607 p. — ISBN 9780826430892.
• Marah W. H. [books.google.ru/books?id=8IlbAAAAMAAJ&printsec=frontcover&dq=William+Juxon&hl=ru&sa=X&ei=t4JRUvLoFMOO4ASa3oCwCA&ved=0CGcQ6AEwCQ#v=onepage&q=William%20Juxon&f=false Memoirs of Archbishop Juxon and his times: with a sketch of the archbishop's parish, Little Compton]. — Oxford, London: J. Parker and co., 1869. — 242 p.
• Mason T. [books.google.ru/books?id=mSjphHhHH4AC&printsec=frontcover&dq=William+Juxon&hl=ru&sa=X&ei=t4JRUvLoFMOO4ASa3oCwCA&ved=0CC8Q6AEwAA#v=onepage&q=William%20Juxon&f=false Serving God and Mammon: William Juxon, 1582-1663, Bishop of London, Lord High Treasurer of England, and Archbishop of Canterbury]. — University of Delaware Press, 1985. — 205 p. — ISBN 9780874132519.

Ссылки

• Brian Quintrell [www.oxforddnb.com/view/article/15179?docPos=1 Juxon William]//Oxford Dictionary of National Biography

Отрывок, характеризующий Джаксон, Уильям

– Да еще вот что, пожалуйста, голубчик, наточи мне саблю; затупи… (но Петя боялся солгать) она никогда отточена не была. Можно это сделать?
– Отчего ж, можно.
Лихачев встал, порылся в вьюках, и Петя скоро услыхал воинственный звук стали о брусок. Он влез на фуру и сел на край ее. Казак под фурой точил саблю.
– А что же, спят молодцы? – сказал Петя.
– Кто спит, а кто так вот.
– Ну, а мальчик что?
– Весенний то? Он там, в сенцах, завалился. Со страху спится. Уж рад то был.
Долго после этого Петя молчал, прислушиваясь к звукам. В темноте послышались шаги и показалась черная фигура.
– Что точишь? – спросил человек, подходя к фуре.
– А вот барину наточить саблю.
– Хорошее дело, – сказал человек, который показался Пете гусаром. – У вас, что ли, чашка осталась?
– А вон у колеса.
Гусар взял чашку.
– Небось скоро свет, – проговорил он, зевая, и прошел куда то.
Петя должен бы был знать, что он в лесу, в партии Денисова, в версте от дороги, что он сидит на фуре, отбитой у французов, около которой привязаны лошади, что под ним сидит казак Лихачев и натачивает ему саблю, что большое черное пятно направо – караулка, и красное яркое пятно внизу налево – догоравший костер, что человек, приходивший за чашкой, – гусар, который хотел пить; но он ничего не знал и не хотел знать этого. Он был в волшебном царстве, в котором ничего не было похожего на действительность. Большое черное пятно, может быть, точно была караулка, а может быть, была пещера, которая вела в самую глубь земли. Красное пятно, может быть, был огонь, а может быть – глаз огромного чудовища. Может быть, он точно сидит теперь на фуре, а очень может быть, что он сидит не на фуре, а на страшно высокой башне, с которой ежели упасть, то лететь бы до земли целый день, целый месяц – все лететь и никогда не долетишь. Может быть, что под фурой сидит просто казак Лихачев, а очень может быть, что это – самый добрый, храбрый, самый чудесный, самый превосходный человек на свете, которого никто не знает. Может быть, это точно проходил гусар за водой и пошел в лощину, а может быть, он только что исчез из виду и совсем исчез, и его не было.
Что бы ни увидал теперь Петя, ничто бы не удивило его. Он был в волшебном царстве, в котором все было возможно.
Он поглядел на небо. И небо было такое же волшебное, как и земля. На небе расчищало, и над вершинами дерев быстро бежали облака, как будто открывая звезды. Иногда казалось, что на небе расчищало и показывалось черное, чистое небо. Иногда казалось, что эти черные пятна были тучки. Иногда казалось, что небо высоко, высоко поднимается над головой; иногда небо спускалось совсем, так что рукой можно было достать его.
Петя стал закрывать глаза и покачиваться.
Капли капали. Шел тихий говор. Лошади заржали и подрались. Храпел кто то.
– Ожиг, жиг, ожиг, жиг… – свистела натачиваемая сабля. И вдруг Петя услыхал стройный хор музыки, игравшей какой то неизвестный, торжественно сладкий гимн. Петя был музыкален, так же как Наташа, и больше Николая, но он никогда не учился музыке, не думал о музыке, и потому мотивы, неожиданно приходившие ему в голову, были для него особенно новы и привлекательны. Музыка играла все слышнее и слышнее. Напев разрастался, переходил из одного инструмента в другой. Происходило то, что называется фугой, хотя Петя не имел ни малейшего понятия о том, что такое фуга. Каждый инструмент, то похожий на скрипку, то на трубы – но лучше и чище, чем скрипки и трубы, – каждый инструмент играл свое и, не доиграв еще мотива, сливался с другим, начинавшим почти то же, и с третьим, и с четвертым, и все они сливались в одно и опять разбегались, и опять сливались то в торжественно церковное, то в ярко блестящее и победное.
«Ах, да, ведь это я во сне, – качнувшись наперед, сказал себе Петя. – Это у меня в ушах. А может быть, это моя музыка. Ну, опять. Валяй моя музыка! Ну!..»
Он закрыл глаза. И с разных сторон, как будто издалека, затрепетали звуки, стали слаживаться, разбегаться, сливаться, и опять все соединилось в тот же сладкий и торжественный гимн. «Ах, это прелесть что такое! Сколько хочу и как хочу», – сказал себе Петя. Он попробовал руководить этим огромным хором инструментов.
«Ну, тише, тише, замирайте теперь. – И звуки слушались его. – Ну, теперь полнее, веселее. Еще, еще радостнее. – И из неизвестной глубины поднимались усиливающиеся, торжественные звуки. – Ну, голоса, приставайте!» – приказал Петя. И сначала издалека послышались голоса мужские, потом женские. Голоса росли, росли в равномерном торжественном усилии. Пете страшно и радостно было внимать их необычайной красоте.
С торжественным победным маршем сливалась песня, и капли капали, и вжиг, жиг, жиг… свистела сабля, и опять подрались и заржали лошади, не нарушая хора, а входя в него.
Петя не знал, как долго это продолжалось: он наслаждался, все время удивлялся своему наслаждению и жалел, что некому сообщить его. Его разбудил ласковый голос Лихачева.
– Готово, ваше благородие, надвое хранцуза распластаете.
Петя очнулся.
– Уж светает, право, светает! – вскрикнул он.
Невидные прежде лошади стали видны до хвостов, и сквозь оголенные ветки виднелся водянистый свет. Петя встряхнулся, вскочил, достал из кармана целковый и дал Лихачеву, махнув, попробовал шашку и положил ее в ножны. Казаки отвязывали лошадей и подтягивали подпруги.
– Вот и командир, – сказал Лихачев. Из караулки вышел Денисов и, окликнув Петю, приказал собираться.


Быстро в полутьме разобрали лошадей, подтянули подпруги и разобрались по командам. Денисов стоял у караулки, отдавая последние приказания. Пехота партии, шлепая сотней ног, прошла вперед по дороге и быстро скрылась между деревьев в предрассветном тумане. Эсаул что то приказывал казакам. Петя держал свою лошадь в поводу, с нетерпением ожидая приказания садиться. Обмытое холодной водой, лицо его, в особенности глаза горели огнем, озноб пробегал по спине, и во всем теле что то быстро и равномерно дрожало.
– Ну, готово у вас все? – сказал Денисов. – Давай лошадей.
Лошадей подали. Денисов рассердился на казака за то, что подпруги были слабы, и, разбранив его, сел. Петя взялся за стремя. Лошадь, по привычке, хотела куснуть его за ногу, но Петя, не чувствуя своей тяжести, быстро вскочил в седло и, оглядываясь на тронувшихся сзади в темноте гусар, подъехал к Денисову.
– Василий Федорович, вы мне поручите что нибудь? Пожалуйста… ради бога… – сказал он. Денисов, казалось, забыл про существование Пети. Он оглянулся на него.
– Об одном тебя пг'ошу, – сказал он строго, – слушаться меня и никуда не соваться.
Во все время переезда Денисов ни слова не говорил больше с Петей и ехал молча. Когда подъехали к опушке леса, в поле заметно уже стало светлеть. Денисов поговорил что то шепотом с эсаулом, и казаки стали проезжать мимо Пети и Денисова. Когда они все проехали, Денисов тронул свою лошадь и поехал под гору. Садясь на зады и скользя, лошади спускались с своими седоками в лощину. Петя ехал рядом с Денисовым. Дрожь во всем его теле все усиливалась. Становилось все светлее и светлее, только туман скрывал отдаленные предметы. Съехав вниз и оглянувшись назад, Денисов кивнул головой казаку, стоявшему подле него.
– Сигнал! – проговорил он.
Казак поднял руку, раздался выстрел. И в то же мгновение послышался топот впереди поскакавших лошадей, крики с разных сторон и еще выстрелы.
В то же мгновение, как раздались первые звуки топота и крика, Петя, ударив свою лошадь и выпустив поводья, не слушая Денисова, кричавшего на него, поскакал вперед. Пете показалось, что вдруг совершенно, как середь дня, ярко рассвело в ту минуту, как послышался выстрел. Он подскакал к мосту. Впереди по дороге скакали казаки. На мосту он столкнулся с отставшим казаком и поскакал дальше. Впереди какие то люди, – должно быть, это были французы, – бежали с правой стороны дороги на левую. Один упал в грязь под ногами Петиной лошади.
У одной избы столпились казаки, что то делая. Из середины толпы послышался страшный крик. Петя подскакал к этой толпе, и первое, что он увидал, было бледное, с трясущейся нижней челюстью лицо француза, державшегося за древко направленной на него пики.
– Ура!.. Ребята… наши… – прокричал Петя и, дав поводья разгорячившейся лошади, поскакал вперед по улице.
Впереди слышны были выстрелы. Казаки, гусары и русские оборванные пленные, бежавшие с обеих сторон дороги, все громко и нескладно кричали что то. Молодцеватый, без шапки, с красным нахмуренным лицом, француз в синей шинели отбивался штыком от гусаров. Когда Петя подскакал, француз уже упал. Опять опоздал, мелькнуло в голове Пети, и он поскакал туда, откуда слышались частые выстрелы. Выстрелы раздавались на дворе того барского дома, на котором он был вчера ночью с Долоховым. Французы засели там за плетнем в густом, заросшем кустами саду и стреляли по казакам, столпившимся у ворот. Подъезжая к воротам, Петя в пороховом дыму увидал Долохова с бледным, зеленоватым лицом, кричавшего что то людям. «В объезд! Пехоту подождать!» – кричал он, в то время как Петя подъехал к нему.