Уорхэм, Уильям

Уильям Уорхэм William Warham<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr> <tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Портрет Ганса Гольбейна Младшего (1527)</td></tr>
Архиепископ Кентерберийский
29 ноября 1503 — 22 августа 1532
Церковь:	Римско-католическая церковь
Предшественник:	Генри Дин (англ.)
Преемник:	Томас Кранмер
Рождение:	ок. 1450
Смерть:	22 августа 1532(1532-08-22)

Уильям Уорхэм (англ. William Warham; ок. 1450 — 22 августа 1532) — архиепископ Кентерберийский с 1503 года до своей смерти.

Ранние годы и образование

Уорхэм был сыном Роберта Уорхэма из Мэлсенджера (англ.) в Гэмпшире. Он получил образование в Винчестере и в Новом колледже, Оксфорд (англ.).

Карьера

Юридическая карьера

После окончания курса Уорхэм практикует и преподает право одновременно в Лондоне и Оксфорде. Его отец был фермером-арендатором, но его брат, сэр Хью Уорхэм, приобрел поместье в Кройдоне (англ.), которое перешло его дочери Агнессе, вышедшей замуж за сэра Энтони Сен-Леджера (англ.).

Епископство

Позднее Уорхэм принял духовный сан, имел два прихода (Бали и Коттенхэм), и в 1494 году стал начальником архивов канцлерского суда, но для Генриха VII он был способным и умным дипломатом. Он помог устроить свадьбу сына Генриха Артура, принца Уэльского, и Екатерины Арагонской; в 1497 году он ездил в Шотландию с Ричардом Фоксом (англ.), в то время епископом Дарема; он также отчасти отвечал за ряд коммерческих и других договоров с Максимилианом I, императором Священной Римской империи, который также был графом Фландрии и регентом герцогства Бургундского от имени своего сына Филиппа IV Бургундского.

Архиепископство

В 1502 году Уорхэм был посвящён в сан епископа Лондона (англ.) и стал Хранителем большой печати, но обе должности занимал недолго, поскольку уже в 1504 году стал Лордом-канцлером и архиепископом Кентерберийским. В 1506 году он получил пост канцлера Оксфордского университета, который занимал да самой смерти. В 1509 году архиепископ обвенчал и короновал Генриха VIII и Екатерину Арагонскую.

28 сентября 1511 года он посетил госпиталь Дома Господня в Фавершаме (англ.).

Как архиепископ он был довольно аавторитарен. Его действия привели к серьезному конфликту с Фоксом (к тому времени епископом Винчестера (англ.)) и другими деятелями в 1512 году. Это повлекло за собой его постепенный уход в тень после коронации, отставку с должности Лорда-канцлера в 1515 году, причем сменил его Уолси, которого он посвятил в сан епископа Линкольна (англ.) годом ранее. Эта отставка возможно была вызвана его недовольством внешней политикой Генриха.

Уорхэм присутствовал на Поле золотой парчи в 1520 году, а в 1527 году помогал Уолси в тайном расследовании действительности брака Генриха и Екатерины. Во время бракоразводного процесса его позиция была позицией старого и усталого человека. Его называют в числе адвокатов королевы, но из страха навлечь на себя неудовольствие короля и применяя свою любимую фразу ira principis mors est («гнев короля — это смерть»), он мало помог ей, и подписал письмо Клименту VII, которое должно было убедить папу уступить желанию Генриха. Впоследствии было высказано предположение, что архиепископ пытался решить этот вопрос и лично, но оно не подтвердилось.

Уорхэм председательствовал на конвокации в 1531 году, когда духовенство провинции Кентербери проголосовало за уплату 100 000 фунтов королю, чтобы избежать наказания за превышение власти церковными органами, и признало Генриха главой церкви со спасительной формулировкой «насколько позволяет закон Христа».

В последние годы, однако, архиепископ Уорхэм проявлял гораздо больше независимости. В феврале 1532 года он протестовал против всех актов, касающихся церкви, которые проходили через Парламент, собравшийся в 1529 году, но это не предотвратило важных событий, которые позднее в этом же году привели к сохранению полного подчинения церкви государству. Уорхэм выразил протест против дальнейших уступок желаниям Генриха; он сравнил Генриха VIII с Генрихом II и для защиты прав церкви апеллировал к Великой хартии вольностей. Он тщетно пытался достичь компромисса в вопросе о подчинении духовенства власти папы. Уорхэм был щедрым в общественной жизни и умеренным в личной.

Смерть

Он умер во время посещения своего племянника, также Уильяма Уорхэма (англ.), и похоронен в северном трансепте Кентерберийского собора.

Источники

• John Sherren Brewer, Reign of Henry VIII (1884)
• James Gairdner. [en.wikisource.org/wiki/Warham,_William_(DNB00) «Warham, William»]. Dictionary of National Biography 59. London: Smith, Elder & Co. p. 384
• James Gairdner, The English Church in the 16th Century (1902)
• W. F. Hook, Lives of the Archbishops of Canterbury (1860?1876)
• A. F. Pollard, Henry VIII (1905)
• Эта статья (раздел) содержит текст, взятый (переведённый) из одиннадцатого издания энциклопедии «Британника», перешедшего в общественное достояние.

Ссылки

• [discovery.nationalarchives.gov.uk/details/c/F32220 Архивные материалы об Уильяме Уорхэме] на сайте [discovery.nationalarchives.gov.uk/ «The National Archives»]
• [www.npg.org.uk/collections/search/person.php?LinkID=mp04708 Портреты Уильяма Уорхэма] в Национальной портретной галерее (Лондон)

Отрывок, характеризующий Уорхэм, Уильям

Как только вошел Николай в своей гусарской форме, распространяя вокруг себя запах духов и вина, и сам сказал и слышал несколько раз сказанные ему слова: vaut mieux tard que jamais, его обступили; все взгляды обратились на него, и он сразу почувствовал, что вступил в подобающее ему в губернии и всегда приятное, но теперь, после долгого лишения, опьянившее его удовольствием положение всеобщего любимца. Не только на станциях, постоялых дворах и в коверной помещика были льстившиеся его вниманием служанки; но здесь, на вечере губернатора, было (как показалось Николаю) неисчерпаемое количество молоденьких дам и хорошеньких девиц, которые с нетерпением только ждали того, чтобы Николай обратил на них внимание. Дамы и девицы кокетничали с ним, и старушки с первого дня уже захлопотали о том, как бы женить и остепенить этого молодца повесу гусара. В числе этих последних была сама жена губернатора, которая приняла Ростова, как близкого родственника, и называла его «Nicolas» и «ты».
Катерина Петровна действительно стала играть вальсы и экосезы, и начались танцы, в которых Николай еще более пленил своей ловкостью все губернское общество. Он удивил даже всех своей особенной, развязной манерой в танцах. Николай сам был несколько удивлен своей манерой танцевать в этот вечер. Он никогда так не танцевал в Москве и счел бы даже неприличным и mauvais genre [дурным тоном] такую слишком развязную манеру танца; но здесь он чувствовал потребность удивить их всех чем нибудь необыкновенным, чем нибудь таким, что они должны были принять за обыкновенное в столицах, но неизвестное еще им в провинции.
Во весь вечер Николай обращал больше всего внимания на голубоглазую, полную и миловидную блондинку, жену одного из губернских чиновников. С тем наивным убеждением развеселившихся молодых людей, что чужие жены сотворены для них, Ростов не отходил от этой дамы и дружески, несколько заговорщически, обращался с ее мужем, как будто они хотя и не говорили этого, но знали, как славно они сойдутся – то есть Николай с женой этого мужа. Муж, однако, казалось, не разделял этого убеждения и старался мрачно обращаться с Ростовым. Но добродушная наивность Николая была так безгранична, что иногда муж невольно поддавался веселому настроению духа Николая. К концу вечера, однако, по мере того как лицо жены становилось все румянее и оживленнее, лицо ее мужа становилось все грустнее и бледнее, как будто доля оживления была одна на обоих, и по мере того как она увеличивалась в жене, она уменьшалась в муже.


Николай, с несходящей улыбкой на лице, несколько изогнувшись на кресле, сидел, близко наклоняясь над блондинкой и говоря ей мифологические комплименты.
Переменяя бойко положение ног в натянутых рейтузах, распространяя от себя запах духов и любуясь и своей дамой, и собою, и красивыми формами своих ног под натянутыми кичкирами, Николай говорил блондинке, что он хочет здесь, в Воронеже, похитить одну даму.
– Какую же?
– Прелестную, божественную. Глаза у ней (Николай посмотрел на собеседницу) голубые, рот – кораллы, белизна… – он глядел на плечи, – стан – Дианы…
Муж подошел к ним и мрачно спросил у жены, о чем она говорит.
– А! Никита Иваныч, – сказал Николай, учтиво вставая. И, как бы желая, чтобы Никита Иваныч принял участие в его шутках, он начал и ему сообщать свое намерение похитить одну блондинку.
Муж улыбался угрюмо, жена весело. Добрая губернаторша с неодобрительным видом подошла к ним.
– Анна Игнатьевна хочет тебя видеть, Nicolas, – сказала она, таким голосом выговаривая слова: Анна Игнатьевна, что Ростову сейчас стало понятно, что Анна Игнатьевна очень важная дама. – Пойдем, Nicolas. Ведь ты позволил мне так называть тебя?
– О да, ma tante. Кто же это?
– Анна Игнатьевна Мальвинцева. Она слышала о тебе от своей племянницы, как ты спас ее… Угадаешь?..
– Мало ли я их там спасал! – сказал Николай.
– Ее племянницу, княжну Болконскую. Она здесь, в Воронеже, с теткой. Ого! как покраснел! Что, или?..
– И не думал, полноте, ma tante.
– Ну хорошо, хорошо. О! какой ты!
Губернаторша подводила его к высокой и очень толстой старухе в голубом токе, только что кончившей свою карточную партию с самыми важными лицами в городе. Это была Мальвинцева, тетка княжны Марьи по матери, богатая бездетная вдова, жившая всегда в Воронеже. Она стояла, рассчитываясь за карты, когда Ростов подошел к ней. Она строго и важно прищурилась, взглянула на него и продолжала бранить генерала, выигравшего у нее.
– Очень рада, мой милый, – сказала она, протянув ему руку. – Милости прошу ко мне.
Поговорив о княжне Марье и покойнике ее отце, которого, видимо, не любила Мальвинцева, и расспросив о том, что Николай знал о князе Андрее, который тоже, видимо, не пользовался ее милостями, важная старуха отпустила его, повторив приглашение быть у нее.
Николай обещал и опять покраснел, когда откланивался Мальвинцевой. При упоминании о княжне Марье Ростов испытывал непонятное для него самого чувство застенчивости, даже страха.
Отходя от Мальвинцевой, Ростов хотел вернуться к танцам, но маленькая губернаторша положила свою пухленькую ручку на рукав Николая и, сказав, что ей нужно поговорить с ним, повела его в диванную, из которой бывшие в ней вышли тотчас же, чтобы не мешать губернаторше.
– Знаешь, mon cher, – сказала губернаторша с серьезным выражением маленького доброго лица, – вот это тебе точно партия; хочешь, я тебя сосватаю?
– Кого, ma tante? – спросил Николай.
– Княжну сосватаю. Катерина Петровна говорит, что Лили, а по моему, нет, – княжна. Хочешь? Я уверена, твоя maman благодарить будет. Право, какая девушка, прелесть! И она совсем не так дурна.
– Совсем нет, – как бы обидевшись, сказал Николай. – Я, ma tante, как следует солдату, никуда не напрашиваюсь и ни от чего не отказываюсь, – сказал Ростов прежде, чем он успел подумать о том, что он говорит.
– Так помни же: это не шутка.
– Какая шутка!
– Да, да, – как бы сама с собою говоря, сказала губернаторша. – А вот что еще, mon cher, entre autres. Vous etes trop assidu aupres de l'autre, la blonde. [мой друг. Ты слишком ухаживаешь за той, за белокурой.] Муж уж жалок, право…
– Ах нет, мы с ним друзья, – в простоте душевной сказал Николай: ему и в голову не приходило, чтобы такое веселое для него препровождение времени могло бы быть для кого нибудь не весело.
«Что я за глупость сказал, однако, губернаторше! – вдруг за ужином вспомнилось Николаю. – Она точно сватать начнет, а Соня?..» И, прощаясь с губернаторшей, когда она, улыбаясь, еще раз сказала ему: «Ну, так помни же», – он отвел ее в сторону:
– Но вот что, по правде вам сказать, ma tante…
– Что, что, мой друг; пойдем вот тут сядем.
Николай вдруг почувствовал желание и необходимость рассказать все свои задушевные мысли (такие, которые и не рассказал бы матери, сестре, другу) этой почти чужой женщине. Николаю потом, когда он вспоминал об этом порыве ничем не вызванной, необъяснимой откровенности, которая имела, однако, для него очень важные последствия, казалось (как это и кажется всегда людям), что так, глупый стих нашел; а между тем этот порыв откровенности, вместе с другими мелкими событиями, имел для него и для всей семьи огромные последствия.
– Вот что, ma tante. Maman меня давно женить хочет на богатой, но мне мысль одна эта противна, жениться из за денег.
– О да, понимаю, – сказала губернаторша.
– Но княжна Болконская, это другое дело; во первых, я вам правду скажу, она мне очень нравится, она по сердцу мне, и потом, после того как я ее встретил в таком положении, так странно, мне часто в голову приходило что это судьба. Особенно подумайте: maman давно об этом думала, но прежде мне ее не случалось встречать, как то все так случалось: не встречались. И во время, когда Наташа была невестой ее брата, ведь тогда мне бы нельзя было думать жениться на ней. Надо же, чтобы я ее встретил именно тогда, когда Наташина свадьба расстроилась, ну и потом всё… Да, вот что. Я никому не говорил этого и не скажу. А вам только.