Алкоголизм (марка США)

Алкоголизм
англ. Alcoholism
(Скотт #1927)
Тип марки (марок)	коммеморативная
Страна выпуска	США США
Место выпуска	Вашингтон (округ Колумбия)
Издатель	USPS, Giori Press Printing
Художник	John Boyd
Гравёр	V. Jack Ruther Thomas J. Bakos
Способ печати	глубокая печать в два цвета — синий и чёрный
Дата выпуска	19 августа 1981 года
Номинал	18 центов США
Зубцовка	11
Особенность	Сюжетная ошибка
Тираж (экз.)	97 535 000
Оценка (Скотт)	чистая — 45 центов гашёная — 20 центов (2007)
Оценка	чистая — 1 доллар гашёная — 15 центов (2016, Mystic Stamp Company)

«Алкоголи́зм» (англ. Alcoholism) — филателистическое название почтовой марки США (Скотт #1927), посвящённой борьбе с этим хроническим заболеванием. Марка была выпущена в 1981 году массовым тиражом, значимая часть которого позже, однако, была уничтожена почтовой службой.

Считается одной из самых неудачных в почтовой истории США благодаря допущенной неочевидной сюжетной ошибке, из-за которой марку фактически нельзя использовать по прямому назначению, то есть франкировать ею почтовые отправления.

Описание

Рисунок прямоугольной марки размером 21,33 × 36,32 мм (с полями — 25,14 × 39,62 мм) представляет собой собственно надпись Alcoholism. You can beat it! («Алкоголизм. Ты можешь его побороть!») синим цветом на белом фоне в две строки. Ниже, третьей строкой чёрным цветом даны название страны и номинал 18 центов.

В слове «алкоголизм» вторая буква «о», находящаяся приблизительно в его середине, выполнена в виде символа антиалкогольной кампании — стилизованного кадуцея, жезл-ключ которого направлен вверх (таков логотип организатора, Национального Совета по алкоголизму).

Художник — Джон Бойд (англ. John Boyd), графический дизайнер компании Anagraphics. Гравёры — В. Джек Рутер (V. Jack Ruther) и Томас Дж. Бейкос (Thomas J. Bakos), сотрудники Бюро гравировки и печати. Марка издана тиражом 97 535 000 экземпляров в типографии «Джиори пресс принтинг» (Giori Press Printing) при помощи глубокой печати в два цвета, чёрного и синего, на обычной бумаге с зубцовкой 11. Распространялась четвертями типографского листа — марочными листами по 50 штук в каждом.

История выпуска

Цель

Издание этой коммеморативной почтовой марки было частью американской антиалкогольной кампании 1981 года, которая проводилась Национальным Советом по алкоголизму (NCA), Обществом анонимных алкоголиков и рядом других профильных общественных организаций страны. Целью воспроизведённого на марке слогана Alcoholism. You can beat it! являлось сообщение, что алкоголизм не просто моральная проблема, а именно хроническая болезнь — которая излечима. В США на тот момент проживало более 1 млн вылеченных экс-алкоголиков.

Акция сопровождалась мощной социальной рекламной кампанией в прессе. В частности, в первый день выпуска почтовой марки ведущая деловая газета страны The Wall Street Journal вышла с посвящённой этому событию полосной рекламой NCA «Понемногу мы можем изменить образ мыслей нации».

Первый день

Специальный выпуск марки Почтовой службой США (USPS) состоялся 19 августа 1981 года в Вашингтоне (округ Колумбия). Основным докладчиком на прошедшей в штаб-квартире USPS церемонии по случаю выпуска почтовой марки стал тогдашний генеральный почтмейстер США Уильям Болджер, лично преодолевший своё пристрастие к алкоголю.

К этой дате было эмитировано три конверта первого дня (КПД) на антиалкогольную тематику, а также ещё один, который был издан Обществом коммеморативных марок вместе с копией марки, выполненной из 22-каратного золота. Они официально гасились типовым почтовым штемпелем с указанием даты AUG 19 1981 («19 августа 1981») и штемпелем первого дня. Такое же гашение производилось и на других конвертах, присланных филателистами по подписке до 3 сентября 1981 года.

Реакция

При выпуске у Почтовой службы США были самые лучшие намерения, отмечает газета Linn’s Stamp News. Однако фигурирующий на марке призыв «Алкоголизм. Ты можешь его побороть!» на поверку оказался настолько агрессивным и персонифицированным, что многие отправители писем опасались франкировать таким знаком почтовой оплаты отправляемую корреспонденцию, иначе последняя выглядела как оскорбление: она прямо обвиняла адресата в неумеренном употреблении спиртного.

Как следствие, марку мало кто покупал, констатировал позже другой генеральный почтмейстер США, Энтони Франк. Почтовая служба спустя несколько месяцев была вынуждена уничтожить остаток тиража, понеся ощутимые убытки (политаналитик, профессор политических наук Военно-морской академии США Стивен Фрэнзик (Stephen E. Frantzich) даже характеризует это как «финансовую катастрофу»). USPS пошла на такой шаг, понимая, что вызывает взлёт коммерческой стоимости марки «Алкоголизм» на филателистическом рынке — в начале 1990-х годов, по данным газеты Chicago Tribune, каждый 18-центовый экземпляр продавался уже по $1.

Почта признала, что для личной обиды у получателей были основания, пишет журнал New York Magazine. Пресс-секретарь генерального почтмейстера Джеймс ван Лузен (James Van Loozen) в интервью газете Los Angeles Times в августе 1985 года рассказывал:

У нас была марка со словами «Алкоголизм. Ты можешь его побороть», но она не продавалась. Видимо, люди почувствовали, что поместить её на письмо — значит предположить, что получатель имеет проблемы с выпивкой. Следует быть осмотрительными с тем, что размещается на марках.

Оригинальный текст (англ.)  

We had a stamp that said 'Alcoholism: You Can Beat It,' and it didn't sell. Apparently people felt that putting that stamp on a letter was suggesting to the person receiving it that he has a drinking problem. You have to be careful what you put on stamps.

Linn’s Stamp News считает «Алкоголизм» 1981 года самым запоминающимся случаем выпуска спорной марки в США. Эта миниатюра фигурирует в различных фельетонах, списках и рейтингах СМИ как один из наиболее критикуемых и скандальных знаков почтовой оплаты, выпущенных USPS.

Оценка

По состоянию на 2016 год, негашёная почтовая марка «Алкоголизм» предлагается филателистическим дилером Mystic Stamp Company за $1, гашёная — за ¢15. Каталог почтовых марок «Скотт» в 2007 году давал меньше — ¢45 за чистую и ¢20 за гашёную. Кроме того, пара таких неперфорированных марок оценивалась им в $400, а вертикальная пара без горизонтальной зубцовки — в $2500.

См. также

• История почты США
• Почтовые марки США
• Гавайские миссионеры
• Перевёрнутая Дженни
• Перевёртка ЦРУ
• Перевёртка Дага Хаммаршёльда
• Первый человек на Луне (почтовая марка)
• Президенты (серия марок США)
• Ошибки в надписях на почтовых марках
• Сюжетные ошибки на почтовых марках

Литература

• Room R. Sociological Aspects of the Disease Concept of Alcoholism // [www.robinroom.net/sociolog.pdf Research Advances in Alcohol and Drug Problems]. — N. Y.: Plenum Press, 1983. — Vol. 7.  (англ.)
• Scott 2007. Standard Postage Stamp Catalogue. — N.Y.: Scott, 2006.  (англ.)
• Frantzich S. [books.google.ru/books?id=2Tji-v7u7O4C Citizen Democracy: Political Activists in a Cynical Age]. — 3rd edition. — Rowman & Littlefield Publishers, 2008. — 292 p. — ISBN 0-7425-6446-0.  (англ.)
• West C. [books.google.ru/books?id=paNzAwAAQBAJ&printsec=frontcover A History of America in Thirty-Six Postage Stamps]. — Picador, 2014. — 352 p. — ISBN 1-250-04368-9.  (англ.)

Портал «Филателия»   Портал «США»   Портал «Психология»

Отрывок, характеризующий Алкоголизм (марка США)

Участие Ростова в дуэли Долохова с Безуховым было замято стараниями старого графа, и Ростов вместо того, чтобы быть разжалованным, как он ожидал, был определен адъютантом к московскому генерал губернатору. Вследствие этого он не мог ехать в деревню со всем семейством, а оставался при своей новой должности всё лето в Москве. Долохов выздоровел, и Ростов особенно сдружился с ним в это время его выздоровления. Долохов больной лежал у матери, страстно и нежно любившей его. Старушка Марья Ивановна, полюбившая Ростова за его дружбу к Феде, часто говорила ему про своего сына.
– Да, граф, он слишком благороден и чист душою, – говаривала она, – для нашего нынешнего, развращенного света. Добродетели никто не любит, она всем глаза колет. Ну скажите, граф, справедливо это, честно это со стороны Безухова? А Федя по своему благородству любил его, и теперь никогда ничего дурного про него не говорит. В Петербурге эти шалости с квартальным там что то шутили, ведь они вместе делали? Что ж, Безухову ничего, а Федя все на своих плечах перенес! Ведь что он перенес! Положим, возвратили, да ведь как же и не возвратить? Я думаю таких, как он, храбрецов и сынов отечества не много там было. Что ж теперь – эта дуэль! Есть ли чувство, честь у этих людей! Зная, что он единственный сын, вызвать на дуэль и стрелять так прямо! Хорошо, что Бог помиловал нас. И за что же? Ну кто же в наше время не имеет интриги? Что ж, коли он так ревнив? Я понимаю, ведь он прежде мог дать почувствовать, а то год ведь продолжалось. И что же, вызвал на дуэль, полагая, что Федя не будет драться, потому что он ему должен. Какая низость! Какая гадость! Я знаю, вы Федю поняли, мой милый граф, оттого то я вас душой люблю, верьте мне. Его редкие понимают. Это такая высокая, небесная душа!
Сам Долохов часто во время своего выздоровления говорил Ростову такие слова, которых никак нельзя было ожидать от него. – Меня считают злым человеком, я знаю, – говаривал он, – и пускай. Я никого знать не хочу кроме тех, кого люблю; но кого я люблю, того люблю так, что жизнь отдам, а остальных передавлю всех, коли станут на дороге. У меня есть обожаемая, неоцененная мать, два три друга, ты в том числе, а на остальных я обращаю внимание только на столько, на сколько они полезны или вредны. И все почти вредны, в особенности женщины. Да, душа моя, – продолжал он, – мужчин я встречал любящих, благородных, возвышенных; но женщин, кроме продажных тварей – графинь или кухарок, всё равно – я не встречал еще. Я не встречал еще той небесной чистоты, преданности, которых я ищу в женщине. Ежели бы я нашел такую женщину, я бы жизнь отдал за нее. А эти!… – Он сделал презрительный жест. – И веришь ли мне, ежели я еще дорожу жизнью, то дорожу только потому, что надеюсь еще встретить такое небесное существо, которое бы возродило, очистило и возвысило меня. Но ты не понимаешь этого.
– Нет, я очень понимаю, – отвечал Ростов, находившийся под влиянием своего нового друга.

Осенью семейство Ростовых вернулось в Москву. В начале зимы вернулся и Денисов и остановился у Ростовых. Это первое время зимы 1806 года, проведенное Николаем Ростовым в Москве, было одно из самых счастливых и веселых для него и для всего его семейства. Николай привлек с собой в дом родителей много молодых людей. Вера была двадцати летняя, красивая девица; Соня шестнадцати летняя девушка во всей прелести только что распустившегося цветка; Наташа полу барышня, полу девочка, то детски смешная, то девически обворожительная.
В доме Ростовых завелась в это время какая то особенная атмосфера любовности, как это бывает в доме, где очень милые и очень молодые девушки. Всякий молодой человек, приезжавший в дом Ростовых, глядя на эти молодые, восприимчивые, чему то (вероятно своему счастию) улыбающиеся, девические лица, на эту оживленную беготню, слушая этот непоследовательный, но ласковый ко всем, на всё готовый, исполненный надежды лепет женской молодежи, слушая эти непоследовательные звуки, то пенья, то музыки, испытывал одно и то же чувство готовности к любви и ожидания счастья, которое испытывала и сама молодежь дома Ростовых.
В числе молодых людей, введенных Ростовым, был одним из первых – Долохов, который понравился всем в доме, исключая Наташи. За Долохова она чуть не поссорилась с братом. Она настаивала на том, что он злой человек, что в дуэли с Безуховым Пьер был прав, а Долохов виноват, что он неприятен и неестествен.
– Нечего мне понимать, – с упорным своевольством кричала Наташа, – он злой и без чувств. Вот ведь я же люблю твоего Денисова, он и кутила, и всё, а я всё таки его люблю, стало быть я понимаю. Не умею, как тебе сказать; у него всё назначено, а я этого не люблю. Денисова…
– Ну Денисов другое дело, – отвечал Николай, давая чувствовать, что в сравнении с Долоховым даже и Денисов был ничто, – надо понимать, какая душа у этого Долохова, надо видеть его с матерью, это такое сердце!
– Уж этого я не знаю, но с ним мне неловко. И ты знаешь ли, что он влюбился в Соню?
– Какие глупости…
– Я уверена, вот увидишь. – Предсказание Наташи сбывалось. Долохов, не любивший дамского общества, стал часто бывать в доме, и вопрос о том, для кого он ездит, скоро (хотя и никто не говорил про это) был решен так, что он ездит для Сони. И Соня, хотя никогда не посмела бы сказать этого, знала это и всякий раз, как кумач, краснела при появлении Долохова.
Долохов часто обедал у Ростовых, никогда не пропускал спектакля, где они были, и бывал на балах adolescentes [подростков] у Иогеля, где всегда бывали Ростовы. Он оказывал преимущественное внимание Соне и смотрел на нее такими глазами, что не только она без краски не могла выдержать этого взгляда, но и старая графиня и Наташа краснели, заметив этот взгляд.
Видно было, что этот сильный, странный мужчина находился под неотразимым влиянием, производимым на него этой черненькой, грациозной, любящей другого девочкой.
Ростов замечал что то новое между Долоховым и Соней; но он не определял себе, какие это были новые отношения. «Они там все влюблены в кого то», думал он про Соню и Наташу. Но ему было не так, как прежде, ловко с Соней и Долоховым, и он реже стал бывать дома.
С осени 1806 года опять всё заговорило о войне с Наполеоном еще с большим жаром, чем в прошлом году. Назначен был не только набор рекрут, но и еще 9 ти ратников с тысячи. Повсюду проклинали анафемой Бонапартия, и в Москве только и толков было, что о предстоящей войне. Для семейства Ростовых весь интерес этих приготовлений к войне заключался только в том, что Николушка ни за что не соглашался оставаться в Москве и выжидал только конца отпуска Денисова с тем, чтобы с ним вместе ехать в полк после праздников. Предстоящий отъезд не только не мешал ему веселиться, но еще поощрял его к этому. Большую часть времени он проводил вне дома, на обедах, вечерах и балах.

ХI
На третий день Рождества, Николай обедал дома, что в последнее время редко случалось с ним. Это был официально прощальный обед, так как он с Денисовым уезжал в полк после Крещенья. Обедало человек двадцать, в том числе Долохов и Денисов.
Никогда в доме Ростовых любовный воздух, атмосфера влюбленности не давали себя чувствовать с такой силой, как в эти дни праздников. «Лови минуты счастия, заставляй себя любить, влюбляйся сам! Только это одно есть настоящее на свете – остальное всё вздор. И этим одним мы здесь только и заняты», – говорила эта атмосфера. Николай, как и всегда, замучив две пары лошадей и то не успев побывать во всех местах, где ему надо было быть и куда его звали, приехал домой перед самым обедом. Как только он вошел, он заметил и почувствовал напряженность любовной атмосферы в доме, но кроме того он заметил странное замешательство, царствующее между некоторыми из членов общества. Особенно взволнованы были Соня, Долохов, старая графиня и немного Наташа. Николай понял, что что то должно было случиться до обеда между Соней и Долоховым и с свойственною ему чуткостью сердца был очень нежен и осторожен, во время обеда, в обращении с ними обоими. В этот же вечер третьего дня праздников должен был быть один из тех балов у Иогеля (танцовального учителя), которые он давал по праздникам для всех своих учеников и учениц.
– Николенька, ты поедешь к Иогелю? Пожалуйста, поезжай, – сказала ему Наташа, – он тебя особенно просил, и Василий Дмитрич (это был Денисов) едет.
– Куда я не поеду по приказанию г'афини! – сказал Денисов, шутливо поставивший себя в доме Ростовых на ногу рыцаря Наташи, – pas de chale [танец с шалью] готов танцовать.
– Коли успею! Я обещал Архаровым, у них вечер, – сказал Николай.
– А ты?… – обратился он к Долохову. И только что спросил это, заметил, что этого не надо было спрашивать.
– Да, может быть… – холодно и сердито отвечал Долохов, взглянув на Соню и, нахмурившись, точно таким взглядом, каким он на клубном обеде смотрел на Пьера, опять взглянул на Николая.
«Что нибудь есть», подумал Николай и еще более утвердился в этом предположении тем, что Долохов тотчас же после обеда уехал. Он вызвал Наташу и спросил, что такое?
– А я тебя искала, – сказала Наташа, выбежав к нему. – Я говорила, ты всё не хотел верить, – торжествующе сказала она, – он сделал предложение Соне.
Как ни мало занимался Николай Соней за это время, но что то как бы оторвалось в нем, когда он услыхал это. Долохов был приличная и в некоторых отношениях блестящая партия для бесприданной сироты Сони. С точки зрения старой графини и света нельзя было отказать ему. И потому первое чувство Николая, когда он услыхал это, было озлобление против Сони. Он приготавливался к тому, чтобы сказать: «И прекрасно, разумеется, надо забыть детские обещания и принять предложение»; но не успел он еще сказать этого…
– Можешь себе представить! она отказала, совсем отказала! – заговорила Наташа. – Она сказала, что любит другого, – прибавила она, помолчав немного.
«Да иначе и не могла поступить моя Соня!» подумал Николай.
– Сколько ее ни просила мама, она отказала, и я знаю, она не переменит, если что сказала…
– А мама просила ее! – с упреком сказал Николай.
– Да, – сказала Наташа. – Знаешь, Николенька, не сердись; но я знаю, что ты на ней не женишься. Я знаю, Бог знает отчего, я знаю верно, ты не женишься.
– Ну, этого ты никак не знаешь, – сказал Николай; – но мне надо поговорить с ней. Что за прелесть, эта Соня! – прибавил он улыбаясь.
– Это такая прелесть! Я тебе пришлю ее. – И Наташа, поцеловав брата, убежала.
Через минуту вошла Соня, испуганная, растерянная и виноватая. Николай подошел к ней и поцеловал ее руку. Это был первый раз, что они в этот приезд говорили с глазу на глаз и о своей любви.
– Sophie, – сказал он сначала робко, и потом всё смелее и смелее, – ежели вы хотите отказаться не только от блестящей, от выгодной партии; но он прекрасный, благородный человек… он мой друг…