Бронепалубные крейсера типа «Богатырь»
«Богатырь» — тип бронепалубных крейсеров Российского императорского флота начала XX века. В российском флоте классифицировались как крейсера 1-го ранга. Проект разработан немецкой компанией «Вулкан», которая построила головной крейсер — «Богатырь». Ещё три крейсера были построены в России силами отечественной промышленности — «Олег», «Кагул», «Очаков». Кроме того, строился крейсер «Витязь», но был уничтожен пожаром во время строительства.
Содержание
Выбор концепции дальнего разведчика
Во второй половине 1890-х годов произошла постепенная переориентация активности российской внешней политики на Дальний Восток. При этом резко возрастала вероятность столкновения с Японией, которая также проводила активную и агрессивную политику в этом регионе. В связи с этой опасностью возникла необходимость создания мощного флота на Тихом океане, превосходящего по силе японский[2].
27 декабря 1897 года состоялось особое совещание руководства российского флота под председательством генерала-адмирала. В свете новых тенденций совещание рекомендовало сосредоточить в Тихом океане к 1903 году 10 эскадренных броненосцев, 5 броненосных крейсеров, 10 бронепалубных крейсеров по 5000-6000 тонн водоизмещения и 10 бронепалубных крейсеров по 2000—2500 тонн[2]. «Крейсера — дальние разведчики при эскадре» должны были не только вести разведку, но и участвовать в эскадренном сражении, а также самостоятельно действовать на коммуникациях[3] .
20 февраля 1898 года Николай II утвердил особую кораблестроительную программу «Для нужд Дальнего Востока». В числе прочих кораблей, и с учётом кораблестроительной программы 1895 года, предполагалось построить 6 крейсеров водоизмещением 5000-6000 тонн. Сразу после этого управляющий Морским министерством П. П. Тыртов поручил Морскому техническому комитету (МТК) разработать задание на проектирование новых кораблей[4].
Разрабатывая требования к дальнему разведчику специалисты МТК стремились получить крейсер, более сильный и быстроходный, чем аналогичные крейсера японского и британского флотов[4]. В качестве наиболее серьёзного и вероятного противника рассматривались японские бронепалубные крейсера типа «Касаги». Проект этих крейсеров разрабатывался на основе крейсера «Такасаго», построенного для японского флота британской компанией «Армстронг». «Касаги» и его систершип «Читосэ» строились в США, имела нормальное водоизмещение 4760—4900 тонн (полное приближалось к 6000 тонн), скорость 22,5 узла и вооружались двумя 203-мм орудиями в оконечностях и десятью 120-мм орудиями в бортовых установках[5]. Данные корабли считались наиболее боеспособными бронепалубными крейсерами японского флота и русский проект должен был их превзойти.
Согласно заданию новые крейсера должны были иметь скорость полного хода 23 узла, дальность плавания требовалась не менее 5000 миль 10-узловым ходом. Предусматривалось использование водотрубнывх котлов Белльвиля[6]. Специалисты артиллерийского отдела МТК решили установить на крейсерах 12 152-мм орудий Канэ, считая, что в единицу времени они смогут выпустить больше металла, чем японские противники с их смешанным вооружением[4]. 203-мм орудия признавались слишком тяжёлыми для крейсеров, а 120-мм слишком лёгкими. Кроме того требовалось установить 12 75-мм пушек и 8 47-мм пушек для отражения атак миноносцев. Предусматривалось шесть торпедных аппаратов[4].
Водоизмещение крейсеров ограничивалось по экономическим соображениям 6000 тонн, что при заданных параметрах по скорости, дальности и вооружению исключало установку бортового броневого пояса. Поэтому МТК счёл возможным ограничиться карапасной броневой палубой, не задав её конкретной толщины. Броневую палубу должны были дополнять бортовые угольные ямы и коффердамы[7]. Защита личного состава полностью игнорировалась[6].
Выбор проекта
Несмотря на определённые успехи отечественного судостроения, мощности российских верфей и заводов оказались недостаточны для удовлетворения экстренных нужд флота. Поэтому в 1898 году было решено передать часть заказов на военные корабли по программе 1898 года иностранным компаниям на конкурсной основе. Среди них оказались и три крейсера-дальних разведчика. Вместе с тем мощности отечественной промышленности были задействованы в недостаточной степени[8].
Конкурс проектов крейсера в 6000 тонн
Составленные в большой спешке «программы проектирования» были разосланы русским и иностранным заводам в апреле 1898 года. Определялись условия получения контракта при соответствии заданным характеристикам — срок постройки 28 месяцев и стоимость 4 миллиона рублей[9].
Срочность вынудила управляющего Морским министерством приказать конкурсной комиссии приступить к окончательному обсуждению не дожидаясь поступления всех проектов от заинтересованных производителей. В результате в конкурсе участвовали пять компаний — Невский завод, итальянская фирма «Ансальдо», немецкие «Германия», «Шихау» и «Говальдсверке». Хотя по огневой мощи и защите артиллерии лучшим был признан проект фирмы «Шихау», комиссия сочла, что наилучшим образом скомпонован в пределах отведённого водоизмещения проект фирмы «Германия» — филиала известного концерна «Крупп»[10]. Соответствующее решение было принято 3 июля 1898 года, а 27 июля 1898 года Николай II дал разрешение на заказ корабля. 4 августа 1898 года был заключён контракт с компанией «Германия» на постройку крейсера «Аскольд»[11].
Кроме того, без всякого конкурса, 11 апреля 1898 года был заключён контракт с американской фирмой «Крамп» на постройку ещё одного крейсера водоизмещением 6000 тонн — будущего «Варяга». При этом Уильям Крамп не представил даже эскизного проекта и предложил Морскому министерству взять в качестве прототипа «Касаги», ранее построенный его компанией[12]. Сам факт такого заказа объяснялся напористостью У. Крампа, сумевшему «уговорить» русских чиновников выдать ему два выгодных заказа[прим. 1].
Проект фирмы «Вулкан»
20 июля 1898 года, уже после подведения итогов конкурса, свой проект представила немецкая фирма «Вулкан»[13]. По своим основным конструктивным решениям проект представлял собой масштабно уменьшенный броненосный крейсер «Якумо», построенный «Вулканом» для японского флота[3]. Сравнив этот проект с победителем конкурса, специалисты МТК пришли к выводу, что предложение фирмы «Вулкан» выглядит гораздо более привлекательным. Особенно значимой представлялась заметно более сильная броневая защита артиллерии и наличие утолщённых продольных переборок[10].
Хотя внешне проект очень напоминал «Якумо» и выглядел его уменьшенной копией, ограниченное водоизмещение не позволило установить броневой пояс и вынудило существенно ослабить как артиллерию, так и её защиту. Вместе с тем, требование скорости в 23 узла привело к установке более мощных машин, а также к уменьшению ширины корпуса и отказу от двойных бортов в оконечностях[14]. В итоге, проект фирмы «Вулкан» был признан лучшим, с некоторыми оговорками, и 4 августа 1898 года был заключен контракт на постройку головного крейсера[4]. Фирма обязалась сдать корабль через 24 месяца, без учёта времени на утверждение спецификаций и чертежей[15]. Одновременно было достигнуто соглашение о передаче русской стороне технической документации для организации строительства крейсеров этого типа на отечественных верфях[14]. Фактически соглашение было составлено не вполне адекватно, что потребовало заключить в конце 1899 года новый договор с «Вулканом» на передачу документации за дополнительную плату[16].
Технический проект был представлен на рассмотрение МТК 4 октября 1898 года. По итогам его изучения МТК высказал 110 замечаний и предложений[14]. Особенно остро стал вопрос о типе котлов. Специалисты МТК настаивали на колах системы Бельвиля, хорошо зарекомендовавших себя в российском флоте, однако немцы настойчиво предлагали установить на крейсере более лёгкие и компактные котлы Нормана[15]. Несмотря на возражения МТК, временно управляющий Морским министерством вице-адмирал Ф. К. Авелан поддержал предложения фирмы[17]. Доработка проекта продолжалась в течение всего 1899 года, даже после начала строительства крейсера «Богатырь» на верфи в Штеттине[18].
Конструкция
Корпус и архитектура
Крейсера типа «Богатырь» были трёхтрубными, двухмачтовыми кораблями с развитыми полубаком и полуютом. Корпус собирался на заклёпках, по бракетной системе[19], из стальных листов и профилей. Вертикальный киль был водонепроницаемым на протяжении двойного дна и переходил в оконечностях к штевням литой конструкции. В носу устанавливался форштевень с тараном, в корме ахтерштевень. По обеим сторонам киля устанавливалось по пять стрингеров, а в районе машинных отделений по шесть. Между ними устанавливались шпангоуты со шпацией 1 м. К набору присоединялись листы обшивки, которые крепились внахлёст по горизонтали и впритык по вертикали[18].
Крейсера имели три сплошные металлические палубы, уложенные на бимсы. Высота межпалубного пространства составляла 1,98 м[6]. Верхняя палуба покрывалась тиком, остальные линолеумом. Для обеспечения непотопляемости корпус имел 16 водонепроницаемых переборок, которые делили его на 17 водонепроницаемых отсеков. Вдоль борта на уровне ватерлинии были устроены коффердамы. Их предполагалось наполнить целлюлозой, но отрицательные отзывы о применении этого материала заставили отказаться от целлюлозы и крейсера несли службу с пустыми коффердамами[20]. Угольные ямы также располагались у бортов, как над, так и под броневой палубой и служили дополнительной защитой[18].
Корпус трижды прокрашивался снаружи и изнутри, а подводная часть и покрывалась специальным составом для защиты от коррозии и обрастания. Общая масса корпуса вместе с бронёй составляла 3490 т, его стоимость оценивалась в 2 532 510 рублей. Для соединения корпусных конструкций было израсходовано 1 823 000 заклёпок[20].
Бронирование
Броневая палуба являлась главной защитой кораблей. Она носила название карапасной, так как по форме напоминала корпус черепахи. Горизонтальный участок палубы понимался над ватерлинией на 75 см и опускался к бортам под углом 34° на 135 см под ватерлинией. Также палуба опускалась к носу и корме крейсера. Броневые плиты укладывались на водонепроницаемую стальную рубашку и скреплялись болтами. Для палубной брони использовали экстрамягкую никелевую сталь Ижорского завода, которая при попаданиях снарядов под небольшим углом, не раскалывалась, а образовывала впадину[20]. Боковые стенки (гласисы), прикрывающие приподнятую часть палубы над машинным отделением имели толщину 85 мм; котельные кожухи (дымоходы) — 30 мм. Боевая рубка — 140 мм, кормовой траверз, защищающий вход в рубку — 100 мм; труба защиты кабелей и приводов из рубки в центральный пост — 70 мм. Башни — стены 125 мм и 90 мм крыша, их подачные трубы — 73 и 51 мм. Элеваторы подачи боеприпасов — 35 мм. Броневые щиты бортовых орудий — 25 мм.
Артиллерийское вооружение
Почти всё артиллерийское вооружение крейсеров имело французское происхождение и выпускалось в России по лицензиям. В 1892 году, ориентируясь на опыт французского флота, специалисты артиллерийского отдела МТК пришли к выводу о необходимости перехода на облегчённые орудия и снаряды. Считалось, что это позволит увеличить начальные скорости снарядов, повысить настильность и меткость на малых и средних дистанциях, на которых тогда и предполагали сражаться. Кроме того рассчитывали сэкономить на стоимости орудий и снарядов[21]. В результате, русские снаряды стали заметно легче. Так до 1892 года 152-мм снаряд весил 55,4 кг, то после 1892 года его вес составил лишь 41,4 кг. Стремление к всемерной экономии давало определённые финансовые результаты — 152-мм орудие с боекомплектом было на 2,2 тонны легче и стоило на 11,7 % меньше. Также из стремления к экономии приняли на вооружение 152-мм снаряды с толстыми стенками, где коэффициент снаряжения взрывчатым веществом равнялся лишь 3,5 %, а на практике был ещё ниже[22]. Снаряды снаряжались взрывателями Бринка, которые давали большой процент невзорвавшихся снарядов[23]. В целом, эти решения артиллерийского отдела МТК считаются экспертами полностью ошибочными[21][22][24].
В качестве главного калибра новых крейсеров МТК выбрал 152-мм орудие системы Канэ. Сконструированное во Франции Густавом Канэ, оно произвело в 1891 году прекрасное впечатление на русскую военную делегацию и после закупки соответствующей лицензии было принято в 1892 году на вооружение российского флота[25].
В полигонных условиях, при патронном заряжании, удавалось добиться скорострельности до 10 выстрелов в минуту. На практике скорострельность составляла 6 — 7 выстрелов в минуту. Поскольку вес унитарного патрона был слишком велик, с 1901 года российский флот перешёл на раздельное заряжание[26]. Орудие было в целом вполне современным, но в ходе русско-японской войны выявился ряд его недостатков. В частности, слабым оказался подъёмный механизм, ломались подъёмные дуги, выходили из строя накатники[27].
Крейсера типа «Богатырь» несли по 12 152-мм орудий, боезапас включал в себя 180 выстрелов на ствол — то есть в сумме до 2160 снарядов и зарядов. Пушки размещались в двух двухорудийных башнях в оконечностях корабля, четырёх одноорудийных казематах по бортам, сдвинутых к оконечностям, а также в четырёх палубных установках за щитами. Распределение артиллерии обеспечивало огонь четырёх орудий на нос и корму, на борт могли вести огонь восемь 152-мм стволов[28]. Формально, по последнему показателю «Богатыри» имели превосходство над «Варягом» и «Аскольдом» и это было важным аргументом в их пользу, но на практике всё оказалось иначе.
Башни, изготовленные Металлическим заводом, имели электрический и ручной привод и должны были обеспечить массирование огня в нужном направлении. На практике они оказались тесными и ненадёжными, легко заклинивались. При интенсивной стрельбе концентрация пороховых газов в башнях достигала опасного для персонала уровня. В результате, скорострельность башенных орудий оказалась вдвое ниже, чем у палубных и казематных — лишь 3 выстрела в минуту на ствол[27]. Кроме того, башенные орудия имели различия в наведении с остальными, что мешало централизованному управлению огнём. В итоге, то, что виделось преимуществом проекта, стало его недостатком[29].
Противоминный калибр крейсеров был представлен 75-мм орудиями разработки Канэ. 12 таких пушек были открыто установлены на верхней палубе, полубаке, полуюте и мостике[28]. Расположение этих орудий вперемежку с 152-мм, затрудняло управление огнём[30]. На 75-мм артиллерию возлагалась прежде всего задача борьбы с миноносцами противника, но реалии боевых действий ясно показали, что 75-мм калибр слишком мал, чтобы эффективно поражать серьёзно выросшие в размерах миноносцы и контрминоносцы. Положение усугублялось тем, что к этим орудиям имелся лишь бронебойный снаряд[31].
| ТТХ артиллерии крейсеров типа «Богатырь» | |||||
|---|---|---|---|---|---|
| Образец | 152-мм/45 пушка Канэ[32] | 75-мм/50 пушка Канэ[33] | 47-мм пушка Гочкиса[34] | ||
| Калибр, мм | 152 | 75 | 47 | ||
| Длина ствола в калибрах | 45 | 50 | 43,5 | ||
| Масса орудия, кг | 5815 — 6290 | 879 — 910 | 235,5 | ||
| Начальная скорость снаряда, м/с | 792,5 | 823 | 701 | ||
| Максимальная дальность стрельбы, м | 10 970 | 7869 | 4575 | ||
| Масса снаряда, кг | 41,4 | 4,9 | 1,5 | ||
| Скорострельность, выстр./мин | 6 | 10 | 20 | ||
Минно-торпедное вооружение
Хотя характеристики торпедного оружия конца XIX века оставляли желать много лучшего, вооружение крупных кораблей торпедными аппаратами рассматривалось как необходимая мера для самообороны, а также для быстрого потопления повреждённых неприятельских кораблей. Исходным проектом предусматривалось установить на крейсерах четыре торпедных аппарата — по два надводных и подводных. В конечном счёте полный комплект торпедных аппаратов получил лишь «Богатырь», остальные крейсера имели только два подводных торпедных аппарата, установленных в специальном отделении под броневой палубой. Боекомплект составлял по две торпеды на каждый аппарат. В соответствии с тогдашней терминологией они именовались самодвижущимися минами Уайтхеда. Использовались торпеды образца 1898 года. Они имели следующие характеристики: калибр — 381 мм; длина — 5,18 м; масса — 430 кг; заряд — 64 кг пироксилина; дальность хода — 550 м на скорости 28,5 узлов и 915 м на скорости 25 узлов[35].
Энергетическая установка
На крейсерах типа «Богатырь» устанавливались 16 тонкотрубных котлов Норманна, (все котлы были с угольным отоплением), с общей поверхностью нагрева 4600 м², вырабатывающие пар с рабочим давлением 18 атм.[36] Силовая установка судов состояла из двух четырёхцилиндровых машин тройного расширения, каждая номинальной мощностью 9750 лошадиных сил. Это должно было обеспечивать проектную максимальную скорость 23 узла (43 км / ч)[36]. Запас топлива составлял до 1220 тонн угля, запас котельной воды — 280 тонн. Крейсера этого типа имели расчётную дальность 4900 миль на ходу 10 узлов[36]. На крейсерах было четыре паровых генератора, которые производили ток напряжением 105 вольт, на «Богатыре» они размещались в одном отсеке, на остальных в двух отсеках по два[37].
Крейсера оснащались двумя трёхлопастными бронзовыми гребными винтами диаметром 4900 мм и шагом 5700 мм, конструкция которых позволяла изменять шаг винта, устанавливая другие лопасти[36].
Экипаж
По табелю комплектации 1904 года, в экипаж крейсеров должны были входить: 2 штаб-офицера (капитаны I и II рангов); 11 обер-офицеров (мичманы и лейтенанты); 4 инженер-механика; 6 медиков и баталеров; 1 старший боцман и 7 кондукторов; 551 унтер-офицер и матрос[38]. Фактически комплектация и численность команды на крейсерах серии несколько отличалась.
Офицеры крейсеров размещались в одно- и двухместных каютах, питались в кают-компании. Командиры крейсеров имели свои помещения в корме — спальню, салон, столовую и кабинет. Кроме того, командир располагал собственным винным погребом, а его вестовой имел отдельную каюту[38]. Команда размещалась в жилой палубе. На ночь здесь развешивались койки-гамаки, после побудки они сворачивались и помещались в коечные сетки. Питание матросов производилось по бачковой системе, применявшейся ещё в парусном флоте, для этого имелись подвесные столы[39]. Кроме того, на крейсерах могли быть и вольнонаёмные служащие. Так, на крейсере «Олег», входившем в состав Второй тихоокеанской эскадры, имелись двое вольнонаёмных — ресторатор и офицерский повар[38].
Служба
| Крейсера типа «Богатырь» | |||||
|---|---|---|---|---|---|
| Представитель | «Богатырь»[40] | «Витязь»[41] | «Олег»[42] | «Кагул»[43] | «Очаков»[44] |
| Дата закладки | 9 декабря 1899 года | 21 октября 1900 года | 6 июля 1902 года | 23 августа 1901 года | 27 февраля 1901 года |
| Дата спуска на воду | 17 января 1901 года | 14 августа 1903 года | 20 мая 1902 года | 21 сентября 1902 года | |
| Дата ввода в строй | 7 августа 1902 года | 12 октября 1904 год | 1905 год | 10 июня 1909 года | |
| Судьба | 1 июля 1922 года продан на слом | 1 июня 1901 года сгорел на стапеле и 1 июля 1901 года снят со строительства | 18 июля 1919 года потоплен британским торпедным катером в Финском заливе | 10 октября 1942 года затоплен в качестве волнолома в устье реки Хопи | 28 октября 1929 года продан на слом |
«Богатырь»
Крейсер «Богатырь» был торжественно заложен на верфи фирмы «Вулкан» в Штеттине 9 декабря 1899 года, хотя фактически его постройка началась раньше[15]. Строительство сдерживалось многочисленными согласованиями проекта между строителем и МТК[18]. Крейсер был спущен на воду 17 января 1901 года. В ноябре 1901 года проводились заводские испытания машин, но окончательную сдачу крейсера задержала неготовность башен, которые должны были изготовляться в России, но монтироваться в Германии[45]. Сдаточные испытания прошли только в июне 1902 года в Данцигской бухте, крейсер при этом показал среднюю скорость 23,55 узла[46]. С кораблём ознакомился и император Германии Вильгельм II, назвавший «Богатырь» лучшим кораблём, построенным за границей для российского флота. 24 сентября 1902 года крейсер прибыл в Кронштадт[47].
13 ноября 1902 года «Богатырь» отбыл на Дальний Восток в составе отряда кораблей под командованием контр-адмирала Э. А. Штакельберга. В ходе перехода крейсер показал себя превосходно, в отличие от других кораблей отряда[48], и 9 мая 1903 года прибыл в Порт-Артур в совершенно исправном состоянии[49]. Солидное бронирование корабля вероятно послужило основанием для включение его в отделявшийся от Первой Тихоокеанской эскадры Владивостокский отряд крейсеров. 24 сентября 1903 года «Богатырь» покинул Порт-Артур[49].
В ходе начавшейся русско-японской войны «Богатырь» действовал в составе Владивостокского отряда и вместе с другими крейсерами совершил в январе — апреле 1904 года три похода с целью нарушения японских коммуникаций, не давших серьёзных результатов. 2 мая 1904 года командир отряда крейсеров контр-адмирал К. П. Иессен отправился на «Богатыре» инспектировать состояние обороны в заливе Посьет. Следуя в тумане, с опасной для таких условий скоростью, крейсер налетел на скалы у мыса Брюса. Борьба за спасение крейсера продлилась весь месяц и лишь 1 июня 1904 года корабль сняли со скалы и перевели во Владивосток[50]. Ремонт в условиях Владивостокского порта оказался затруднительным и продолжался с перерывами более года[51]. «Богатырь» вышел в море лишь 5 сентября 1905 года, уже после окончания войны[52].
«Витязь»
«Витязь» должен был стать первым крейсером типа «Богатырь», построенным в России. Заказ на строительство Адмиралтейству Галерного островка был выдан 9 января 1900 года[4]. Строителем корабля был назначен А. И. Мустафин, который до этого руководил постройкой бронепалубных крейсеров «Диана» и «Паллада»[16]. Перевод чертежей из метрической системы мер в русскую[прим. 2], а также согласования с фирмой «Вулкан» необходимых исправлений проекта заняло немалое время и лишь в сентябре 1900 года из Германии были получены последние чертежи. МТК поручил А. И. Мустафину произвести вычисления основных параметров крейсера, после чего выяснилось, что водоизмещение корабля составит 6781 тонны, что было на 400 тонн больше, чем у исходного проекта[16].
Фактическая закладка «Витязя» состоялась 21 октября 1900 года, когда на стапеле были выставлены первые листы днищевых конструкций. К 1 января 1901 года степень готовности корпуса составила 3 %. Название «Витязь» корабль получил 21 апреля 1901 года. 4 мая 1901 года крейсер «Витязь» был официально принят в состав флота и причислен к 18-му флотскому экипажу. 23 мая 1901 года состоялась официальная церемония закладки корабля с участием великого князя Алексея Александровича. К 1 июня 1901 года степень готовности корпуса составляла 10 %.
Пожар в деревянном эллинге начался во второй половине дня 1 июня 1901 года. Причиной возгорания стало несоблюдение элементарных правил пожарной безопасности. В стоявшем на носу крейсера горне рабочие развели с помощью коксующегося угля огонь, когда неожиданно горн опрокинулся и упал вниз, засыпав деревянные леса горящим коксом. В силу наличия большого количества горючих материалов в эллинге пожар охватил всё строение уже через 10 минут. Рабочие в панике разбежались. В Санкт-Петербурге объявили сбор всех пожарных частей, но несмотря на все принятые меры, спасти корпус «Витязя» не удалось. С трудом удалось отвести угрозу от строящегося неподалёку броненосца «Орёл». Пожар локализовали только к 17 часам 1 июня 1901 года. Огонь уничтожил эллинг № 2 вместе с корпусом «Витязя», ряд других строений. Погиб один человек — клепальщик, который работал внутри секции двойного дна корабля и не смог оттуда выбраться без помощи бросивших его остальных работников верфи. Общий ущерб составил 1 100 тысяч рублей. 14 июня 1901 года крейсер «Витязь» был официально исключён из списков флота[4].
«Олег»
Решение о строительстве крейсера «Олег», взамен погибшего на стапеле «Витязя», было принято уже 9 июня 1901 года. Управляющий Морским министерство предписал начать постройку крейсера в каменном эллинге Нового Адмиралтейства сразу после спуска из него на воду эскадренного броненосца «Бородино»[53]. Всё заказанное для «Витязя» оборудование должно было быть направлено на это строительство. Фактическая закладка корабля состоялась 1 ноября 1901 года[17], официальная церемония закладки прошла 6 июля 1902 года с участием Николая II[53]. В ходе строительства был внесён ряд изменений в проект, что увеличило водоизмещение с 6250 тонн до 6440 тонн. 14 августа 1903 года «Олег» был спущен на воду[17].
Согласно существовавшим планам его планировали представить на испытания через год и ещё через год отправить на Дальний Восток. Однако русско-японская война вызвала изменения в предвоенных планах и были выделены средства на ускоренную достройку ряда кораблей, включая «Олег»[54]. 22 августа 1904 года крейсер впервые вышел в море и прибыл в Кронштадт[17]. Испытания «Олега» затянулись до октября 1904 года, при этом крейсер смог развить скорость не более 20,6 узла, а испытания на остойчивость не проводились вообще в связи со спешкой[55].
«Кагул»
Крейсер «Кагул» был заложен 14 марта 1901 года в крытом эллинге № 7 Николаевского адмиралтейства, а официальная закладка состоялась 23 августа 1901 года[56]. На воду крейсер спустили 20 мая 1903 года[57]. Формально «Кагул» вступил в строй в 1905 году[прим. 3], но его испытания реально завершились лишь в августе 1907 года. При этом крейсер развил скорость 24,75 узла, но палубная артиллерия на нём не была установлена[58]. 25 марта 1907 года «Кагул» переименовали в «Память Меркурия»[42]. С 6 октября 1913 года по 1 мая 1914 года «Память Меркурия» прошёл капитальный ремонт в Севастополе. В ходе ремонта было изменено вооружение — 10 75-мм орудий снято, вместо них установлено 4 152-мм орудия[59].
В составе Черноморского флота принял участие в Первой мировой войне. За 33 месяца крейсер выходил в море 82 раза, 10 раз вступал в бои с противником[60]. С сентября 1917 года базировался на Одессу.
«Очаков»
Крейсер «Очаков» был заложен 27 февраля 1901 года на стапеле Лазаревского адмиралтейства в Севастополе. Официальная церемония закладки прошла 13 августа 1901 года[61]. Первоначально строительство крейсера велось быстро и 21 сентября 1902 года он был спущен на воду. В дальнейшем возникло множество задержек в связи с изменениями в конструкции и задержками поставок практически всеми контрагентами. В сентябре 1905 года «Очаков» вышел на испытания[62]. 13 ноября 1905 года на крейсере взбунтовалась команда и приняла активное участие в Севастопольском восстании. 14 ноября 1905 года на «Очаков» прибыл лейтенант П. П. Шмидт, который возглавил восстание[63]. 15 ноября 1905 года восставшим был предъявлен ультиматум, ими отвергнутый, после чего крейсер был подвергнут полуторачасовому обстрелу с кораблей и береговых батарей, верных правительству. Корабль получил 52 попадания и загорелся[63], успев сам выпустить 5 — 6 снарядов[62]. Пожар продолжался двое суток[56].
Восстановление крейсера заняло четыре года, причём 25 марта 1907 года он был переименован в «Кагул». Крейсер вступил в строй 10 июня 1909 года, но доработки продолжались и в 1910 году[56].
Оценка проекта
В результате реализации программы 1898 года российский флот получил крупные бронепалубные крейсера трёх разных проектов. «Варяг», «Аскольд» и «Богатырь» имели близкое водоизмещение, на испытаниях показали сопоставимую скорость хода. При этом, «Аскольд» и «Богатырь» показали себя на службе весьма надёжными кораблями[64][65], в то время как «Варяг» (по утверждению своего командира Руднева) постоянно имел серьёзные проблемы с машинами и котлами[66]. Впрочем, с теми же котлами и механизмами «Варяг» в составе японского флота совершил множество дальних плаваний, а после покупки его Россией без проблем совершил в 1916 году плавание из Японии в европейские воды.
Крейсера несли одинаковое вооружение, различие заключалось в броневой защите артиллерии и её расположении. На «Варяге» орудия не имели никакой защиты, на борт могло стрелять шесть 152-мм стволов. В единственном бою корабля это привело к большим потерям среди артиллерийской прислуги[67]. «Аскольд» имел семь орудий главного калибра в бортовом залпе, все пушки были прикрыты щитами. «Богатырь» в этом плане выглядел лучше всех, поскольку две трети 152-мм орудий находились в башнях и казематах, остальные прикрывались щитами, а борт могло стрелять восемь стволов[30]. На практике проблемы с башнями привели к тому, что по мощи минутного бортового залпа «Богатырь» находился на уровне «Варяга», но на момент заказа крейсера об этом ещё не знали и приняли естественное решение размножить немецкий проект с помощью отечественной промышленности[68].
В целом, по совокупности боевых качеств, «Богатырь» был действительно лучшим бронепалубным крейсером 1-го ранга в российском флоте[68][69]. Следует впрочем отметить, что заявленным характеристикам соответствовал лишь головной крейсер серии, «богатыри» отечественной постройки оказались перегруженными, менее скоростными и не слишком надёжными[20]. Тем не менее, превосходство в броневой защите оставалось значимым — в Цусимском сражении «Олег» получил большее количество попаданий, чем «Варяг» и «Аврора», но понёс заметно меньшие потери в личном составе[68].
Размеры крейсеров обеспечивали им хорошую мореходность, особенно важную для Тихого океана, а в годы Первой мировой войны позволяли применять эти корабли в качестве быстроходных минных заградителей. Немаловажную роль играл и солидный внешний вид, который способствовал успешной демонстрации российского флага[68].
| Сравнительные ТТХ российских дальних разведчиков программы 1898 г.[прим. 4] | |||||
|---|---|---|---|---|---|
| Представитель | «Варяг»[70] | «Аскольд»[70] | «Богатырь»[1] | ||
| Водоизмещение, т | 7022 | 6000 | 7428 | ||
| Вооружение | 12 × 152-мм/45, 12 × 75-мм/50, 8 × 47-мм/43, 2 × 37-мм/23 | ||||
| Бронирование, мм | палуба — 38-76, рубка — 152 | палуба — 40-75, щиты орудий — 25, рубка — 150 | палуба — 35-70, башни — 125, казематы — 80, щиты орудий — 25, рубка — 140 | ||
| Энергетическая установка, л.с. | 15 925 | 20 000 | 19 500 | ||
| Максимальная скорость, уз. | 23,2 | 23,5 | 23,55 | ||
| Дальность плавания экономическим ходом, мили | 3682 | 4300 | 4900 | ||
Достаточно хорошо «Богатырь» смотрелся и на фоне аналогичных крейсеров вероятных противников — Японии и Великобритании. Японские одноклассники «Такасаго», «Касаги», «Читосэ» «Богатырь» превосходил как в броневой защите, так и в вооружении. Хотя японские крейсера формально имели примерно равную скорость, фактически они отставали от русского крейсера на два узла. Ещё большим было превосходство русского крейсера над малыми японскими крейсерами, такими как «Ёсино», «Цусима», «Отова»[63].
Сравнение с современными «Богатырю» британскими бронепалубными крейсерами II класса, такими как «Эррогант», «Хайфлайер», «Челленджер», показывает, что по основным характеристикам британцы не превосходили, а чём-то и уступали «богатырям», например в скорости[63]. Следует впрочем отметить, что британские крейсера были очень надёжны, чем не отличались систершипы «Богатыря» русской постройки. По большинству характеристик «Богатырь» превосходил и сопоставимые французские крейсера «Шаторено» и «Гишен». Прочие морские державы крейсеров такого класса не строили[71].
 «Такасаго»
|
 «Касаги»
|
 «Хайфлайер»
|
 «Шаторено»
|
| Сравнительные ТТХ «Богатыря» и его иностранных аналогов | |||||
|---|---|---|---|---|---|
| Представитель | «Богатырь»[1] | «Такасаго»[72] | «Касаги»[73] | «Хайфлайер»[74] | «Шаторено»[75] |
| Страна |  Российская империя |
 Япония |
Япония |
 Великобритания |
 Франция
|
| Водоизмещение, т | 7428 | 5260 | 5598 | 5690 | 8025 |
| Вооружение | 12×152 мм, 12×75 мм, 8×47 мм, 2×37 мм | 2×203 мм, 10×120 мм, 12×76 мм, 6×42 мм | 2×203 мм, 10×120 мм, 12×76 мм, 6×42 мм | 11×152 мм, 9×76 мм, 6×47 мм | 2×164 мм, 6×138 мм, 10×47 мм, 5×37 мм |
| Бронирование, мм | палуба — 35-70, башни — 125, казематы — 80, щиты орудий — 25, рубка — 140 | палуба — 63-114, щиты орудий — 63-114, рубка — 114 | палуба — 63-114, щиты орудий — 63-114, рубка — 114 | палуба — 37-76, щиты орудий — 76, рубка — 152 | палуба — 40-100, казематы —40-60, щиты орудий — 55, рубка — 160 |
| Энергетическая установка, л.с. | 19 500 | 15 500 | 13 492 | 10 264 | 24 964 |
| Максимальная скорость, уз. | 23,55 | 22,5 | 22,5 | 20,5 | 24 |
Уже в ходе строительства резкой критике подвергалась сама идея крупного бронепалубного крейсера. С задачами разведки эти крейсера справлялись не лучше, чем гораздо более дешёвые крейсера 2-го класса, а в серьёзном бою были слишком уязвимы[62]. Так, известный военно-морской эксперт Н. Л. Кладо писал:
Что же касается до больших бронепалубных крейсеров, то бесполезность их, вне всякого сомнения, очевидна, да об этом и не стоит и распространяться, так как это было решено задолго ещё до этой войны во всех флотах, за исключением, к сожалению, русского. Если японцы могли извлечь пользу из своих бронепалубных крейсеров, то лишь потому, что у русских не было броненосных крейсеров.
— Кладо Н. Л. Очерк военных действий на море во время русско-японской войны[76]
Кладо полагал, что с задачами дальней разведки могли бы справиться и вспомогательные крейсера, а тип бронепалубного крейсера оправдан лишь для небольших кораблей, типа «Новика», чьей задачей должно стать истребление чужих миноносцев и поддержка своих[76]. Мнение об избыточности и ненужности больших бронепалубных крейсеров для русского флота в русско-японскую войну неоднократно высказывалось и современными военно-морскими историками[20][68][77].
Ещё более резкой критике подверг большие бронепалубные крейсера вообще, и крейсера типа «Богатырь», в частности, Л. Ф. Добротворский, командовавший крейсером «Олег» в Цусимском сражении:
Легкие крейсера, как «Олег», «Аврора» и др., совершенно не боевые суда. Выстроены они дли разведочной службы и для уничтожения неприятельской торговли. От сражения они должны по возможности уклоняться, пользуясь существующим для того быстрым ходом. Они очень узки, длинны, вследствие того мало устойчивы и неповоротливы. почему в боевую линию с эскадренными броненосцами ставиться не могут. Крейсера для предохранения механизмов имеют тонкую, броневую палубу, но бортовой брони нет подобно эскадренным судам и потому всякий осколок, всякий крохотный снаряд их пробивает, наливает воду на броневую палубу и крейсера, потеряв остойчивость, кувыркаются.
Пушки на них только 6-дюймовыя, 3-х и 1¾ дюймовые. Защищены они или вернее их прислуга тонкими, стальными щитами, а на крейсере «Олег» часть их ещё слабыми броневыми башнями и казематами. Подобная тяжесть, наваленная на верху для такого узкого судна, как «Олег», делает его более опасным для боя, чем самые обыкновенные коммерческие пароходы, потому, что те, по крайней мере, будут тонуть прямо и медленно, а этот кувырком, мгновенно. Такие крейсера носят название: «руки в перчатках, а тело голое» и могли быть заказаны только теми, которые знали, что им на них не придется сражаться.
— Добротворский Л. Ф. Уроки морской войны[78]
Опыт сражений русско-японской войны показал, что применения скорострельной артиллерии, стрелявшей бризантными снарядами, приводило к тяжёлым повреждениям и потере боеспособности бронепалубными крейсерами, даже без пробития броневой палубы и её скосов[79]. Результаты боёв с участием бронепалубных крейсеров, в том числе «Олега», это полностью подтверждали. Угольные ямы и коффердамы оказались совершенно неадекватной защитой даже против снарядов среднего калибра и пробоины в корпусе в районе ватерлинии приводили к приёму большого количества воды[80].
В результате корабли, не прикрытые в достаточной степени бронёй, стали очень уязвимыми. «Защищённые», то есть бронепалубные военные суда, обладавшие только располагавшейся на уровне ватерлинии броневой палубой, могли потерять всю артиллерию, сгореть или просто затонуть, пусть и сохранив при этом уже бесполезные машины и погреба.— Кофман В. «Бронированный ёж» и его потомки[81]
На отказ от дальнейшего развития бронепалубных крейсеров повлияли и другие обстоятельства. В начале XX века стали доступны два важных технологических новшества — паровые турбины и высокопрочная броня[82]. Турбины, обладавшие заметно лучшими характеристиками удельной и агрегатной мощности, позволили резко поднять энерговооружённость кораблей, а новая цементированная броня с легирующими добавками обеспечивала солидный уровень защиты при умеренном весе. Хотя первые турбинные крейсера по инерции оставались бронепалубными, конструкторы достаточно быстро пришли к созданию нового класса — лёгких крейсеров, после начала строительства которых, закладка бронепалубных кораблей потеряла смысл.
Напишите отзыв о статье "Бронепалубные крейсера типа «Богатырь»"
Ссылки
- [infoart.udm.ru/history/navy/ruscl010.htm#Top Российский императорский флот. Крейсера типа «Богатырь»]
- [infoart.udm.ru/history/navy/ruscl010.htm#Top BOGATYR` 1st class cruisers (1902—1909). fighting ships of the world]
Комментарии
- ↑ Кроме «Варяга» У. Крамп добился также контракта на постройку эскадренного броненосца «Ретвизан».
- ↑ Метрическая система была допущена в России как необязательная в 1899 году, обязательной стала с 1918 года.
- ↑ В ряде отечественных изданий приводится именно эта дата вступления в строй.
- ↑ Данные известных источников имеют значительные расхождения.
Примечания
- ↑ 1 2 3 Заблоцкий В. П. Вся богатырская рать. Бронепалубные крейсера типа «Богатырь». Ч.1 // Морская коллекция. — 2010. — № 3. — С. 6-7.
- ↑ 1 2 Грибовский В. Ю. Российский флот Тихого океана 1898-1905. История создания и гибели. — М.: Военная книга, 2004. — С. 21. — ISBN 5-902863-01-5.
- ↑ 1 2 Заблоцкий В. П. Вся богатырская рать. Бронепалубные крейсера типа «Богатырь». Ч.1. — С. 2.
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 Крестьянинов В. Я. Часть I // Крейсера Российского Императорского флота 1856—1917. — СПб.: Галея Принт, 2003. — С. 89. — ISBN 5-8172-0078-3.
- ↑ Conway’s All the World’s Fighting Ships, 1860—1905. — London: Conway Maritime Press, 1979. — P. 230. — ISBN 0-85177-133-5.
- ↑ 1 2 3 Мельников Р. М. Крейсер «Богатырь» // Стапель. — 2009. — № 6. — С. 6.
- ↑ Мельников Р. М. Крейсер «Богатырь». — С. 5.
- ↑ Грибовский В. Ю. Российский флот Тихого океана 1898-1905. История создания и гибели. — С. 28.
- ↑ Крестьянинов В. Я. Часть I // Крейсера Российского Императорского флота 1856—1917. — СПб. — С. 90.
- ↑ 1 2 Крестьянинов В. Я. Часть I // Крейсера Российского Императорского флота 1856—1917. — СПб. — С. 91.
- ↑ Крестьянинов В. Я., Молодцов С. В. Крейсер «Аскольд» // Морская коллекция. — 1996. — № 1. — С. 4.
- ↑ Катаев В. И. Крейсер «Варяг». Легенда российского флота. — М.: Коллекция, Яуза, ЭКСМО, 2008. — С. 9. — ISBN 978-5-699-29721-4.
- ↑ Мельников Р. М. Крейсер «Богатырь». — С. 8.
- ↑ 1 2 3 Заблоцкий В. П. Вся богатырская рать. Бронепалубные крейсера типа «Богатырь». Ч.1. — С. 3.
- ↑ 1 2 3 Крестьянинов В. Я. Часть I // Крейсера Российского Императорского флота 1856—1917. — СПб. — С. 95.
- ↑ 1 2 3 Хромов В. В. Крейсер «Олег» // Морская коллекция. — 2006. — № 1. — С. 3.
- ↑ 1 2 3 4 Крестьянинов В. Я. Часть I // Крейсера Российского Императорского флота 1856—1917. — СПб. — С. 96.
- ↑ 1 2 3 4 Заблоцкий В. П. Вся богатырская рать. Бронепалубные крейсера типа «Богатырь». Ч.1. — С. 6.
- ↑ Бракетная система // Военная энциклопедия : [в 18 т.] / под ред. В. Ф. Новицкого [и др.]. — СПб. ; [М.] : Тип. т-ва И. В. Сытина, 1911—1915.</span>
- ↑ 1 2 3 4 5 Хромов В. В. Крейсер «Олег». — С. 9.
- ↑ 1 2 Доценко В. Д. История военно-морского искусства. — М.: ЭКСМО, Terra Fantastica, 2003. — С. 518. — ISBN 5-699-04856-1.
- ↑ 1 2 Крестьянинов В. Я. Цусимское сражение 14-15 мая 1905 г. — СпБ: Остров, 2003. — С. 33. — ISBN 5-94500-020-5.
- ↑ Крестьянинов В. Я. Цусимское сражение 14-15 мая 1905 г. — С. 34.
- ↑ Грибовский В. Ю. Российский флот Тихого океана 1898-1905. История создания и гибели. — С. 36.
- ↑ Широкорад, 2000, с. 385.
- ↑ Широкорад, 2000, с. 386.
- ↑ 1 2 Крестьянинов В. Я. Цусимское сражение 14-15 мая 1905 г. — С. 93.
- ↑ 1 2 Хромов В. В. Крейсер «Олег» // Морская коллекция. — 2006. — № 1. — С. 10.
- ↑ Заблоцкий В. П. Вся богатырская рать. Бронепалубные крейсера типа «Богатырь». Ч.2 // Морская коллекция. — 2011. — № 1. — С. 30.
- ↑ 1 2 Крестьянинов В. Я., Молодцов С. В. Крейсер «Аскольд». — С. 16.
- ↑ А. Б. Широкорад. Энциклопедия отечественной артиллерии. — С. 356.
- ↑ Широкорад, 2000, с. 385-387.
- ↑ Широкорад, 2000, с. 356-357.
- ↑ Широкорад, 2000, с. 347-348.
- ↑ Крестьянинов В. Я. Цусимское сражение 14-15 мая 1905 г. — С. 98.
- ↑ 1 2 3 4 Заблоцкий Ч.1, 2010, с. 8.
- ↑ Заблоцкий Ч.1, 2010, с. 7-8.
- ↑ 1 2 3 Хромов В. В. Крейсер «Олег». — С. 12.
- ↑ Заблоцкий В. П. Вся богатырская рать. Бронепалубные крейсера типа «Богатырь». Ч.1. — С. 11.
- ↑ Бережной С. С. Крейсера и миноносцы: Справочник. — М.: Военное издательство, 2002. — Т. 2. — С. 81-82. — ISBN 5-203-01780-8.
- ↑ Бережной С. С. Крейсера и миноносцы: Справочник. — С. 82.
- ↑ 1 2 Бережной С. С. Крейсера и миноносцы: Справочник. — С. 83.
- ↑ Бережной С. С. Крейсера и миноносцы: Справочник. — С. 83, 85.
- ↑ Бережной С. С. Крейсера и миноносцы: Справочник. — С. 85-86.
- ↑ Мельников Р. М. Крейсер «Богатырь». — С. 16.
- ↑ Мельников Р. М. Крейсер «Богатырь». — С. 35.
- ↑ Мельников Р. М. Крейсер «Богатырь». — С. 37.
- ↑ Мельников Р. М. Крейсер «Богатырь». — С. 41.
- ↑ 1 2 Мельников Р. М. Крейсер «Богатырь». — С. 42.
- ↑ Мельников Р. М. Крейсер «Богатырь». — С. 46-47.
- ↑ Заблоцкий В. П. Вся богатырская рать. Бронепалубные крейсера типа «Богатырь». Ч.1. — С. 26.
- ↑ Мельников Р. М. Крейсер «Богатырь». — С. 49.
- ↑ 1 2 Хромов В. В. Крейсер «Олег». — С. 5.
- ↑ Хромов В. В. Крейсер «Олег». — С. 6.
- ↑ Хромов В. В. Крейсер «Олег». — С. 7.
- ↑ 1 2 3 Заблоцкий В. П. Вся богатырская рать. Бронепалубные крейсера типа «Богатырь». Ч.1. — С. 19.
- ↑ Заблоцкий В. П. Вся богатырская рать. Бронепалубные крейсера типа «Богатырь». Ч.1. — С. 20.
- ↑ Заблоцкий В. П. Вся богатырская рать. Бронепалубные крейсера типа «Богатырь». Ч.1. — С. 21.
- ↑ Заблоцкий В. П. Вся богатырская рать. Бронепалубные крейсера типа «Богатырь». Ч.2. — С. 23.
- ↑ Заблоцкий В. П. Вся богатырская рать. Бронепалубные крейсера типа «Богатырь». Ч.2. — С. 25.
- ↑ Заблоцкий В. П. Вся богатырская рать. Бронепалубные крейсера типа «Богатырь». Ч.1. — С. 16.
- ↑ 1 2 3 Заблоцкий В. П. Вся богатырская рать. Бронепалубные крейсера типа «Богатырь». Ч.1. — С. 18.
- ↑ 1 2 3 4 Крестьянинов В. Я. Часть I // Крейсера Российского Императорского флота 1856—1917. — СПб. — С. 98.
- ↑ Хромов В. В. Крейсер «Олег». — С. 32.
- ↑ Крестьянинов В. Я., Молодцов С. В. Крейсер «Аскольд». — С. 18.
- ↑ Катаев В. И. Крейсер «Варяг». Легенда российского флота. — С. 42.
- ↑ Катаев В. И. Крейсер «Варяг». Легенда российского флота. — С. 60, 68.
- ↑ 1 2 3 4 5 Заблоцкий В. П. Вся богатырская рать. Бронепалубные крейсера типа «Богатырь». Ч.2. — С. 30.
- ↑ Катаев В. И. Крейсер «Варяг». Легенда российского флота. — С. 33.
- ↑ 1 2 Мальков Д. Г., Царьков А. Ю. Корабли русско-японской войны. Российский императорский флот // Морская коллекция. — 2009. — № 7. — С. 12.
- ↑ Крестьянинов В. Я. Часть I // Крейсера Российского Императорского флота 1856—1917. — СПб. — С. 99.
- ↑ Ненахов Ю. Ю. Энциклопедия крейсеров 1860—1910. — С. 273.
- ↑ Ненахов Ю. Ю. Энциклопедия крейсеров 1860—1910. — С. 273 - 274.
- ↑ Ненахов Ю. Ю. Энциклопедия крейсеров 1860—1910. — С. 191.
- ↑ Ненахов Ю. Ю. Энциклопедия крейсеров 1860—1910. — С. 208.
- ↑ 1 2 Кладо Н. Л. Очерк военных действий на море во время русско-японской войны. — М.: АСТ, 2004. — С. 594. — (Русско-японская война). — ISBN 5-17-025036-3.
- ↑ Катаев В. И. Крейсер «Варяг». Легенда российского флота. — С. 34.
- ↑ Добротворский Л. Ф. Уроки морской войны. — Кронштадт, 1907. — С. 10-11.
- ↑ Шершов А. П. История военного кораблестроения. — СпБ: Полигон, 1994. — С. 163. — ISBN 5-85391-010-8.
- ↑ Крестьянинов В. Я., Молодцов С. В. Крейсер «Аскольд». — С. 15.
- ↑ Кофман В. «Бронированный ёж» и его потомки // Моделист-конструктор. — 2007. — № 4. — С. 36.
- ↑ Osborne E. W. Cruisers and Battle cruisers. An illustrated history of their impact. — Denver, USA: ABC-CLIO, 2004. — P. 72. — ISBN 1-85109-369-9.
</ol>
См. также
Литература
- Бережной С. С. Крейсера и миноносцы: Справочник. — М.: Военное издательство, 2002. — Т. 2. — ISBN 5-203-01780-8.
- Заблоцкий В. П. Вся богатырская рать. Бронепалубные крейсера типа «Богатырь». Ч.1 // Приложение к журналу «Моделист-Конструктор». — 2010. — № 3.
- Заблоцкий В. П. Вся богатырская рать. Бронепалубные крейсера типа «Богатырь». Ч.2 // Морская коллекция. — 2011. — № 1.
- Каторин Ю. Ф. Часть I // Крейсеры. — СПб.: Галея Принт, 2008. — ISBN 978-5-8172-0126-0.
- Крестьянинов В. Я. Часть I // Крейсера Российского Императорского флота 1856—1917. — СПб.: Галея Принт, 2003. — ISBN 5-8172-0078-3.
- Мельников Р. М. Крейсер «Богатырь» // Стапель. — 2009. — № 6.
- Ненахов Ю. Ю. Энциклопедия крейсеров 1860—1910. — Минск: Харвест, 2006. — ISBN 5-17-030194-4.
- Тарас А. Е. Корабли Российского императорского флота 1892—1917 гг. Энциклопедия. — Мн.: Харвест, 2000. — ISBN 985-433-888-6.
- Хромов В. В. Крейсер «Олег» // Морская коллекция. — 2006. — № 1.
- Широкорад А. Б. Энциклопедия отечественной артиллерии / Под общ. ред. А. Е. Тараса. — Мн.: Харвест, 2000. — 1156 с. — (Библиотека военной истории). — ISBN 985-433-703-0.
| ||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Бронепалубные крейсера типа «Богатырь»
– Oui, et le vin, [Да, и вино,] – сказал капитан.Французский офицер вместе с Пьером вошли в дом. Пьер счел своим долгом опять уверить капитана, что он был не француз, и хотел уйти, но французский офицер и слышать не хотел об этом. Он был до такой степени учтив, любезен, добродушен и истинно благодарен за спасение своей жизни, что Пьер не имел духа отказать ему и присел вместе с ним в зале, в первой комнате, в которую они вошли. На утверждение Пьера, что он не француз, капитан, очевидно не понимая, как можно было отказываться от такого лестного звания, пожал плечами и сказал, что ежели он непременно хочет слыть за русского, то пускай это так будет, но что он, несмотря на то, все так же навеки связан с ним чувством благодарности за спасение жизни.
Ежели бы этот человек был одарен хоть сколько нибудь способностью понимать чувства других и догадывался бы об ощущениях Пьера, Пьер, вероятно, ушел бы от него; но оживленная непроницаемость этого человека ко всему тому, что не было он сам, победила Пьера.
– Francais ou prince russe incognito, [Француз или русский князь инкогнито,] – сказал француз, оглядев хотя и грязное, но тонкое белье Пьера и перстень на руке. – Je vous dois la vie je vous offre mon amitie. Un Francais n'oublie jamais ni une insulte ni un service. Je vous offre mon amitie. Je ne vous dis que ca. [Я обязан вам жизнью, и я предлагаю вам дружбу. Француз никогда не забывает ни оскорбления, ни услуги. Я предлагаю вам мою дружбу. Больше я ничего не говорю.]
В звуках голоса, в выражении лица, в жестах этого офицера было столько добродушия и благородства (во французском смысле), что Пьер, отвечая бессознательной улыбкой на улыбку француза, пожал протянутую руку.
– Capitaine Ramball du treizieme leger, decore pour l'affaire du Sept, [Капитан Рамбаль, тринадцатого легкого полка, кавалер Почетного легиона за дело седьмого сентября,] – отрекомендовался он с самодовольной, неудержимой улыбкой, которая морщила его губы под усами. – Voudrez vous bien me dire a present, a qui' j'ai l'honneur de parler aussi agreablement au lieu de rester a l'ambulance avec la balle de ce fou dans le corps. [Будете ли вы так добры сказать мне теперь, с кем я имею честь разговаривать так приятно, вместо того, чтобы быть на перевязочном пункте с пулей этого сумасшедшего в теле?]
Пьер отвечал, что не может сказать своего имени, и, покраснев, начал было, пытаясь выдумать имя, говорить о причинах, по которым он не может сказать этого, но француз поспешно перебил его.
– De grace, – сказал он. – Je comprends vos raisons, vous etes officier… officier superieur, peut etre. Vous avez porte les armes contre nous. Ce n'est pas mon affaire. Je vous dois la vie. Cela me suffit. Je suis tout a vous. Vous etes gentilhomme? [Полноте, пожалуйста. Я понимаю вас, вы офицер… штаб офицер, может быть. Вы служили против нас. Это не мое дело. Я обязан вам жизнью. Мне этого довольно, и я весь ваш. Вы дворянин?] – прибавил он с оттенком вопроса. Пьер наклонил голову. – Votre nom de bapteme, s'il vous plait? Je ne demande pas davantage. Monsieur Pierre, dites vous… Parfait. C'est tout ce que je desire savoir. [Ваше имя? я больше ничего не спрашиваю. Господин Пьер, вы сказали? Прекрасно. Это все, что мне нужно.]
Когда принесены были жареная баранина, яичница, самовар, водка и вино из русского погреба, которое с собой привезли французы, Рамбаль попросил Пьера принять участие в этом обеде и тотчас сам, жадно и быстро, как здоровый и голодный человек, принялся есть, быстро пережевывая своими сильными зубами, беспрестанно причмокивая и приговаривая excellent, exquis! [чудесно, превосходно!] Лицо его раскраснелось и покрылось потом. Пьер был голоден и с удовольствием принял участие в обеде. Морель, денщик, принес кастрюлю с теплой водой и поставил в нее бутылку красного вина. Кроме того, он принес бутылку с квасом, которую он для пробы взял в кухне. Напиток этот был уже известен французам и получил название. Они называли квас limonade de cochon (свиной лимонад), и Морель хвалил этот limonade de cochon, который он нашел в кухне. Но так как у капитана было вино, добытое при переходе через Москву, то он предоставил квас Морелю и взялся за бутылку бордо. Он завернул бутылку по горлышко в салфетку и налил себе и Пьеру вина. Утоленный голод и вино еще более оживили капитана, и он не переставая разговаривал во время обеда.
– Oui, mon cher monsieur Pierre, je vous dois une fiere chandelle de m'avoir sauve… de cet enrage… J'en ai assez, voyez vous, de balles dans le corps. En voila une (on показал на бок) a Wagram et de deux a Smolensk, – он показал шрам, который был на щеке. – Et cette jambe, comme vous voyez, qui ne veut pas marcher. C'est a la grande bataille du 7 a la Moskowa que j'ai recu ca. Sacre dieu, c'etait beau. Il fallait voir ca, c'etait un deluge de feu. Vous nous avez taille une rude besogne; vous pouvez vous en vanter, nom d'un petit bonhomme. Et, ma parole, malgre l'atoux que j'y ai gagne, je serais pret a recommencer. Je plains ceux qui n'ont pas vu ca. [Да, мой любезный господин Пьер, я обязан поставить за вас добрую свечку за то, что вы спасли меня от этого бешеного. С меня, видите ли, довольно тех пуль, которые у меня в теле. Вот одна под Ваграмом, другая под Смоленском. А эта нога, вы видите, которая не хочет двигаться. Это при большом сражении 7 го под Москвою. О! это было чудесно! Надо было видеть, это был потоп огня. Задали вы нам трудную работу, можете похвалиться. И ей богу, несмотря на этот козырь (он указал на крест), я был бы готов начать все снова. Жалею тех, которые не видали этого.]
– J'y ai ete, [Я был там,] – сказал Пьер.
– Bah, vraiment! Eh bien, tant mieux, – сказал француз. – Vous etes de fiers ennemis, tout de meme. La grande redoute a ete tenace, nom d'une pipe. Et vous nous l'avez fait cranement payer. J'y suis alle trois fois, tel que vous me voyez. Trois fois nous etions sur les canons et trois fois on nous a culbute et comme des capucins de cartes. Oh!! c'etait beau, monsieur Pierre. Vos grenadiers ont ete superbes, tonnerre de Dieu. Je les ai vu six fois de suite serrer les rangs, et marcher comme a une revue. Les beaux hommes! Notre roi de Naples, qui s'y connait a crie: bravo! Ah, ah! soldat comme nous autres! – сказал он, улыбаясь, поело минутного молчания. – Tant mieux, tant mieux, monsieur Pierre. Terribles en bataille… galants… – он подмигнул с улыбкой, – avec les belles, voila les Francais, monsieur Pierre, n'est ce pas? [Ба, в самом деле? Тем лучше. Вы лихие враги, надо признаться. Хорошо держался большой редут, черт возьми. И дорого же вы заставили нас поплатиться. Я там три раза был, как вы меня видите. Три раза мы были на пушках, три раза нас опрокидывали, как карточных солдатиков. Ваши гренадеры были великолепны, ей богу. Я видел, как их ряды шесть раз смыкались и как они выступали точно на парад. Чудный народ! Наш Неаполитанский король, который в этих делах собаку съел, кричал им: браво! – Га, га, так вы наш брат солдат! – Тем лучше, тем лучше, господин Пьер. Страшны в сражениях, любезны с красавицами, вот французы, господин Пьер. Не правда ли?]
До такой степени капитан был наивно и добродушно весел, и целен, и доволен собой, что Пьер чуть чуть сам не подмигнул, весело глядя на него. Вероятно, слово «galant» навело капитана на мысль о положении Москвы.
– A propos, dites, donc, est ce vrai que toutes les femmes ont quitte Moscou? Une drole d'idee! Qu'avaient elles a craindre? [Кстати, скажите, пожалуйста, правда ли, что все женщины уехали из Москвы? Странная мысль, чего они боялись?]
– Est ce que les dames francaises ne quitteraient pas Paris si les Russes y entraient? [Разве французские дамы не уехали бы из Парижа, если бы русские вошли в него?] – сказал Пьер.
– Ah, ah, ah!.. – Француз весело, сангвинически расхохотался, трепля по плечу Пьера. – Ah! elle est forte celle la, – проговорил он. – Paris? Mais Paris Paris… [Ха, ха, ха!.. А вот сказал штуку. Париж?.. Но Париж… Париж…]
– Paris la capitale du monde… [Париж – столица мира…] – сказал Пьер, доканчивая его речь.
Капитан посмотрел на Пьера. Он имел привычку в середине разговора остановиться и поглядеть пристально смеющимися, ласковыми глазами.
– Eh bien, si vous ne m'aviez pas dit que vous etes Russe, j'aurai parie que vous etes Parisien. Vous avez ce je ne sais, quoi, ce… [Ну, если б вы мне не сказали, что вы русский, я бы побился об заклад, что вы парижанин. В вас что то есть, эта…] – и, сказав этот комплимент, он опять молча посмотрел.
– J'ai ete a Paris, j'y ai passe des annees, [Я был в Париже, я провел там целые годы,] – сказал Пьер.
– Oh ca se voit bien. Paris!.. Un homme qui ne connait pas Paris, est un sauvage. Un Parisien, ca se sent a deux lieux. Paris, s'est Talma, la Duschenois, Potier, la Sorbonne, les boulevards, – и заметив, что заключение слабее предыдущего, он поспешно прибавил: – Il n'y a qu'un Paris au monde. Vous avez ete a Paris et vous etes reste Busse. Eh bien, je ne vous en estime pas moins. [О, это видно. Париж!.. Человек, который не знает Парижа, – дикарь. Парижанина узнаешь за две мили. Париж – это Тальма, Дюшенуа, Потье, Сорбонна, бульвары… Во всем мире один Париж. Вы были в Париже и остались русским. Ну что же, я вас за то не менее уважаю.]
Под влиянием выпитого вина и после дней, проведенных в уединении с своими мрачными мыслями, Пьер испытывал невольное удовольствие в разговоре с этим веселым и добродушным человеком.
– Pour en revenir a vos dames, on les dit bien belles. Quelle fichue idee d'aller s'enterrer dans les steppes, quand l'armee francaise est a Moscou. Quelle chance elles ont manque celles la. Vos moujiks c'est autre chose, mais voua autres gens civilises vous devriez nous connaitre mieux que ca. Nous avons pris Vienne, Berlin, Madrid, Naples, Rome, Varsovie, toutes les capitales du monde… On nous craint, mais on nous aime. Nous sommes bons a connaitre. Et puis l'Empereur! [Но воротимся к вашим дамам: говорят, что они очень красивы. Что за дурацкая мысль поехать зарыться в степи, когда французская армия в Москве! Они пропустили чудесный случай. Ваши мужики, я понимаю, но вы – люди образованные – должны бы были знать нас лучше этого. Мы брали Вену, Берлин, Мадрид, Неаполь, Рим, Варшаву, все столицы мира. Нас боятся, но нас любят. Не вредно знать нас поближе. И потом император…] – начал он, но Пьер перебил его.
– L'Empereur, – повторил Пьер, и лицо его вдруг привяло грустное и сконфуженное выражение. – Est ce que l'Empereur?.. [Император… Что император?..]
– L'Empereur? C'est la generosite, la clemence, la justice, l'ordre, le genie, voila l'Empereur! C'est moi, Ram ball, qui vous le dit. Tel que vous me voyez, j'etais son ennemi il y a encore huit ans. Mon pere a ete comte emigre… Mais il m'a vaincu, cet homme. Il m'a empoigne. Je n'ai pas pu resister au spectacle de grandeur et de gloire dont il couvrait la France. Quand j'ai compris ce qu'il voulait, quand j'ai vu qu'il nous faisait une litiere de lauriers, voyez vous, je me suis dit: voila un souverain, et je me suis donne a lui. Eh voila! Oh, oui, mon cher, c'est le plus grand homme des siecles passes et a venir. [Император? Это великодушие, милосердие, справедливость, порядок, гений – вот что такое император! Это я, Рамбаль, говорю вам. Таким, каким вы меня видите, я был его врагом тому назад восемь лет. Мой отец был граф и эмигрант. Но он победил меня, этот человек. Он завладел мною. Я не мог устоять перед зрелищем величия и славы, которым он покрывал Францию. Когда я понял, чего он хотел, когда я увидал, что он готовит для нас ложе лавров, я сказал себе: вот государь, и я отдался ему. И вот! О да, мой милый, это самый великий человек прошедших и будущих веков.]
– Est il a Moscou? [Что, он в Москве?] – замявшись и с преступным лицом сказал Пьер.
Француз посмотрел на преступное лицо Пьера и усмехнулся.
– Non, il fera son entree demain, [Нет, он сделает свой въезд завтра,] – сказал он и продолжал свои рассказы.
Разговор их был прерван криком нескольких голосов у ворот и приходом Мореля, который пришел объявить капитану, что приехали виртембергские гусары и хотят ставить лошадей на тот же двор, на котором стояли лошади капитана. Затруднение происходило преимущественно оттого, что гусары не понимали того, что им говорили.
Капитан велел позвать к себе старшего унтер офицера в строгим голосом спросил у него, к какому полку он принадлежит, кто их начальник и на каком основании он позволяет себе занимать квартиру, которая уже занята. На первые два вопроса немец, плохо понимавший по французски, назвал свой полк и своего начальника; но на последний вопрос он, не поняв его, вставляя ломаные французские слова в немецкую речь, отвечал, что он квартиргер полка и что ему ведено от начальника занимать все дома подряд, Пьер, знавший по немецки, перевел капитану то, что говорил немец, и ответ капитана передал по немецки виртембергскому гусару. Поняв то, что ему говорили, немец сдался и увел своих людей. Капитан вышел на крыльцо, громким голосом отдавая какие то приказания.
Когда он вернулся назад в комнату, Пьер сидел на том же месте, где он сидел прежде, опустив руки на голову. Лицо его выражало страдание. Он действительно страдал в эту минуту. Когда капитан вышел и Пьер остался один, он вдруг опомнился и сознал то положение, в котором находился. Не то, что Москва была взята, и не то, что эти счастливые победители хозяйничали в ней и покровительствовали ему, – как ни тяжело чувствовал это Пьер, не это мучило его в настоящую минуту. Его мучило сознание своей слабости. Несколько стаканов выпитого вина, разговор с этим добродушным человеком уничтожили сосредоточенно мрачное расположение духа, в котором жил Пьер эти последние дни и которое было необходимо для исполнения его намерения. Пистолет, и кинжал, и армяк были готовы, Наполеон въезжал завтра. Пьер точно так же считал полезным и достойным убить злодея; но он чувствовал, что теперь он не сделает этого. Почему? – он не знал, но предчувствовал как будто, что он не исполнит своего намерения. Он боролся против сознания своей слабости, но смутно чувствовал, что ему не одолеть ее, что прежний мрачный строй мыслей о мщенье, убийстве и самопожертвовании разлетелся, как прах, при прикосновении первого человека.
Капитан, слегка прихрамывая и насвистывая что то, вошел в комнату.
Забавлявшая прежде Пьера болтовня француза теперь показалась ему противна. И насвистываемая песенка, и походка, и жест покручиванья усов – все казалось теперь оскорбительным Пьеру.
«Я сейчас уйду, я ни слова больше не скажу с ним», – думал Пьер. Он думал это, а между тем сидел все на том же месте. Какое то странное чувство слабости приковало его к своему месту: он хотел и не мог встать и уйти.
Капитан, напротив, казался очень весел. Он прошелся два раза по комнате. Глаза его блестели, и усы слегка подергивались, как будто он улыбался сам с собой какой то забавной выдумке.
– Charmant, – сказал он вдруг, – le colonel de ces Wurtembourgeois! C'est un Allemand; mais brave garcon, s'il en fut. Mais Allemand. [Прелестно, полковник этих вюртембергцев! Он немец; но славный малый, несмотря на это. Но немец.]
Он сел против Пьера.
– A propos, vous savez donc l'allemand, vous? [Кстати, вы, стало быть, знаете по немецки?]
Пьер смотрел на него молча.
– Comment dites vous asile en allemand? [Как по немецки убежище?]
– Asile? – повторил Пьер. – Asile en allemand – Unterkunft. [Убежище? Убежище – по немецки – Unterkunft.]
– Comment dites vous? [Как вы говорите?] – недоверчиво и быстро переспросил капитан.
– Unterkunft, – повторил Пьер.
– Onterkoff, – сказал капитан и несколько секунд смеющимися глазами смотрел на Пьера. – Les Allemands sont de fieres betes. N'est ce pas, monsieur Pierre? [Экие дурни эти немцы. Не правда ли, мосье Пьер?] – заключил он.
– Eh bien, encore une bouteille de ce Bordeau Moscovite, n'est ce pas? Morel, va nous chauffer encore une pelilo bouteille. Morel! [Ну, еще бутылочку этого московского Бордо, не правда ли? Морель согреет нам еще бутылочку. Морель!] – весело крикнул капитан.
Морель подал свечи и бутылку вина. Капитан посмотрел на Пьера при освещении, и его, видимо, поразило расстроенное лицо его собеседника. Рамбаль с искренним огорчением и участием в лице подошел к Пьеру и нагнулся над ним.
– Eh bien, nous sommes tristes, [Что же это, мы грустны?] – сказал он, трогая Пьера за руку. – Vous aurai je fait de la peine? Non, vrai, avez vous quelque chose contre moi, – переспрашивал он. – Peut etre rapport a la situation? [Может, я огорчил вас? Нет, в самом деле, не имеете ли вы что нибудь против меня? Может быть, касательно положения?]
Пьер ничего не отвечал, но ласково смотрел в глаза французу. Это выражение участия было приятно ему.
– Parole d'honneur, sans parler de ce que je vous dois, j'ai de l'amitie pour vous. Puis je faire quelque chose pour vous? Disposez de moi. C'est a la vie et a la mort. C'est la main sur le c?ur que je vous le dis, [Честное слово, не говоря уже про то, чем я вам обязан, я чувствую к вам дружбу. Не могу ли я сделать для вас что нибудь? Располагайте мною. Это на жизнь и на смерть. Я говорю вам это, кладя руку на сердце,] – сказал он, ударяя себя в грудь.
– Merci, – сказал Пьер. Капитан посмотрел пристально на Пьера так же, как он смотрел, когда узнал, как убежище называлось по немецки, и лицо его вдруг просияло.
– Ah! dans ce cas je bois a notre amitie! [А, в таком случае пью за вашу дружбу!] – весело крикнул он, наливая два стакана вина. Пьер взял налитой стакан и выпил его. Рамбаль выпил свой, пожал еще раз руку Пьера и в задумчиво меланхолической позе облокотился на стол.
– Oui, mon cher ami, voila les caprices de la fortune, – начал он. – Qui m'aurait dit que je serai soldat et capitaine de dragons au service de Bonaparte, comme nous l'appellions jadis. Et cependant me voila a Moscou avec lui. Il faut vous dire, mon cher, – продолжал он грустным я мерным голосом человека, который сбирается рассказывать длинную историю, – que notre nom est l'un des plus anciens de la France. [Да, мой друг, вот колесо фортуны. Кто сказал бы мне, что я буду солдатом и капитаном драгунов на службе у Бонапарта, как мы его, бывало, называли. Однако же вот я в Москве с ним. Надо вам сказать, мой милый… что имя наше одно из самых древних во Франции.]
И с легкой и наивной откровенностью француза капитан рассказал Пьеру историю своих предков, свое детство, отрочество и возмужалость, все свои родственныеимущественные, семейные отношения. «Ma pauvre mere [„Моя бедная мать“.] играла, разумеется, важную роль в этом рассказе.
– Mais tout ca ce n'est que la mise en scene de la vie, le fond c'est l'amour? L'amour! N'est ce pas, monsieur; Pierre? – сказал он, оживляясь. – Encore un verre. [Но все это есть только вступление в жизнь, сущность же ее – это любовь. Любовь! Не правда ли, мосье Пьер? Еще стаканчик.]
Пьер опять выпил и налил себе третий.
– Oh! les femmes, les femmes! [О! женщины, женщины!] – и капитан, замаслившимися глазами глядя на Пьера, начал говорить о любви и о своих любовных похождениях. Их было очень много, чему легко было поверить, глядя на самодовольное, красивое лицо офицера и на восторженное оживление, с которым он говорил о женщинах. Несмотря на то, что все любовные истории Рамбаля имели тот характер пакостности, в котором французы видят исключительную прелесть и поэзию любви, капитан рассказывал свои истории с таким искренним убеждением, что он один испытал и познал все прелести любви, и так заманчиво описывал женщин, что Пьер с любопытством слушал его.
Очевидно было, что l'amour, которую так любил француз, была ни та низшего и простого рода любовь, которую Пьер испытывал когда то к своей жене, ни та раздуваемая им самим романтическая любовь, которую он испытывал к Наташе (оба рода этой любви Рамбаль одинаково презирал – одна была l'amour des charretiers, другая l'amour des nigauds) [любовь извозчиков, другая – любовь дурней.]; l'amour, которой поклонялся француз, заключалась преимущественно в неестественности отношений к женщине и в комбинация уродливостей, которые придавали главную прелесть чувству.
Так капитан рассказал трогательную историю своей любви к одной обворожительной тридцатипятилетней маркизе и в одно и то же время к прелестному невинному, семнадцатилетнему ребенку, дочери обворожительной маркизы. Борьба великодушия между матерью и дочерью, окончившаяся тем, что мать, жертвуя собой, предложила свою дочь в жены своему любовнику, еще и теперь, хотя уж давно прошедшее воспоминание, волновала капитана. Потом он рассказал один эпизод, в котором муж играл роль любовника, а он (любовник) роль мужа, и несколько комических эпизодов из souvenirs d'Allemagne, где asile значит Unterkunft, где les maris mangent de la choux croute и где les jeunes filles sont trop blondes. [воспоминаний о Германии, где мужья едят капустный суп и где молодые девушки слишком белокуры.]
Наконец последний эпизод в Польше, еще свежий в памяти капитана, который он рассказывал с быстрыми жестами и разгоревшимся лицом, состоял в том, что он спас жизнь одному поляку (вообще в рассказах капитана эпизод спасения жизни встречался беспрестанно) и поляк этот вверил ему свою обворожительную жену (Parisienne de c?ur [парижанку сердцем]), в то время как сам поступил во французскую службу. Капитан был счастлив, обворожительная полька хотела бежать с ним; но, движимый великодушием, капитан возвратил мужу жену, при этом сказав ему: «Je vous ai sauve la vie et je sauve votre honneur!» [Я спас вашу жизнь и спасаю вашу честь!] Повторив эти слова, капитан протер глаза и встряхнулся, как бы отгоняя от себя охватившую его слабость при этом трогательном воспоминании.
Слушая рассказы капитана, как это часто бывает в позднюю вечернюю пору и под влиянием вина, Пьер следил за всем тем, что говорил капитан, понимал все и вместе с тем следил за рядом личных воспоминаний, вдруг почему то представших его воображению. Когда он слушал эти рассказы любви, его собственная любовь к Наташе неожиданно вдруг вспомнилась ему, и, перебирая в своем воображении картины этой любви, он мысленно сравнивал их с рассказами Рамбаля. Следя за рассказом о борьбе долга с любовью, Пьер видел пред собою все малейшие подробности своей последней встречи с предметом своей любви у Сухаревой башни. Тогда эта встреча не произвела на него влияния; он даже ни разу не вспомнил о ней. Но теперь ему казалось, что встреча эта имела что то очень значительное и поэтическое.
«Петр Кирилыч, идите сюда, я узнала», – слышал он теперь сказанные сю слова, видел пред собой ее глаза, улыбку, дорожный чепчик, выбившуюся прядь волос… и что то трогательное, умиляющее представлялось ему во всем этом.
Окончив свой рассказ об обворожительной польке, капитан обратился к Пьеру с вопросом, испытывал ли он подобное чувство самопожертвования для любви и зависти к законному мужу.
Вызванный этим вопросом, Пьер поднял голову и почувствовал необходимость высказать занимавшие его мысли; он стал объяснять, как он несколько иначе понимает любовь к женщине. Он сказал, что он во всю свою жизнь любил и любит только одну женщину и что эта женщина никогда не может принадлежать ему.
– Tiens! [Вишь ты!] – сказал капитан.
Потом Пьер объяснил, что он любил эту женщину с самых юных лет; но не смел думать о ней, потому что она была слишком молода, а он был незаконный сын без имени. Потом же, когда он получил имя и богатство, он не смел думать о ней, потому что слишком любил ее, слишком высоко ставил ее над всем миром и потому, тем более, над самим собою. Дойдя до этого места своего рассказа, Пьер обратился к капитану с вопросом: понимает ли он это?
Капитан сделал жест, выражающий то, что ежели бы он не понимал, то он все таки просит продолжать.
– L'amour platonique, les nuages… [Платоническая любовь, облака…] – пробормотал он. Выпитое ли вино, или потребность откровенности, или мысль, что этот человек не знает и не узнает никого из действующих лиц его истории, или все вместе развязало язык Пьеру. И он шамкающим ртом и маслеными глазами, глядя куда то вдаль, рассказал всю свою историю: и свою женитьбу, и историю любви Наташи к его лучшему другу, и ее измену, и все свои несложные отношения к ней. Вызываемый вопросами Рамбаля, он рассказал и то, что скрывал сначала, – свое положение в свете и даже открыл ему свое имя.
Более всего из рассказа Пьера поразило капитана то, что Пьер был очень богат, что он имел два дворца в Москве и что он бросил все и не уехал из Москвы, а остался в городе, скрывая свое имя и звание.
Уже поздно ночью они вместе вышли на улицу. Ночь была теплая и светлая. Налево от дома светлело зарево первого начавшегося в Москве, на Петровке, пожара. Направо стоял высоко молодой серп месяца, и в противоположной от месяца стороне висела та светлая комета, которая связывалась в душе Пьера с его любовью. У ворот стояли Герасим, кухарка и два француза. Слышны были их смех и разговор на непонятном друг для друга языке. Они смотрели на зарево, видневшееся в городе.
Ничего страшного не было в небольшом отдаленном пожаре в огромном городе.
Глядя на высокое звездное небо, на месяц, на комету и на зарево, Пьер испытывал радостное умиление. «Ну, вот как хорошо. Ну, чего еще надо?!» – подумал он. И вдруг, когда он вспомнил свое намерение, голова его закружилась, с ним сделалось дурно, так что он прислонился к забору, чтобы не упасть.
Не простившись с своим новым другом, Пьер нетвердыми шагами отошел от ворот и, вернувшись в свою комнату, лег на диван и тотчас же заснул.
На зарево первого занявшегося 2 го сентября пожара с разных дорог с разными чувствами смотрели убегавшие и уезжавшие жители и отступавшие войска.
Поезд Ростовых в эту ночь стоял в Мытищах, в двадцати верстах от Москвы. 1 го сентября они выехали так поздно, дорога так была загромождена повозками и войсками, столько вещей было забыто, за которыми были посылаемы люди, что в эту ночь было решено ночевать в пяти верстах за Москвою. На другое утро тронулись поздно, и опять было столько остановок, что доехали только до Больших Мытищ. В десять часов господа Ростовы и раненые, ехавшие с ними, все разместились по дворам и избам большого села. Люди, кучера Ростовых и денщики раненых, убрав господ, поужинали, задали корму лошадям и вышли на крыльцо.
В соседней избе лежал раненый адъютант Раевского, с разбитой кистью руки, и страшная боль, которую он чувствовал, заставляла его жалобно, не переставая, стонать, и стоны эти страшно звучали в осенней темноте ночи. В первую ночь адъютант этот ночевал на том же дворе, на котором стояли Ростовы. Графиня говорила, что она не могла сомкнуть глаз от этого стона, и в Мытищах перешла в худшую избу только для того, чтобы быть подальше от этого раненого.
Один из людей в темноте ночи, из за высокого кузова стоявшей у подъезда кареты, заметил другое небольшое зарево пожара. Одно зарево давно уже видно было, и все знали, что это горели Малые Мытищи, зажженные мамоновскими казаками.
– А ведь это, братцы, другой пожар, – сказал денщик.
Все обратили внимание на зарево.
– Да ведь, сказывали, Малые Мытищи мамоновские казаки зажгли.
– Они! Нет, это не Мытищи, это дале.
– Глянь ка, точно в Москве.
Двое из людей сошли с крыльца, зашли за карету и присели на подножку.
– Это левей! Как же, Мытищи вон где, а это вовсе в другой стороне.
Несколько людей присоединились к первым.
– Вишь, полыхает, – сказал один, – это, господа, в Москве пожар: либо в Сущевской, либо в Рогожской.
Никто не ответил на это замечание. И довольно долго все эти люди молча смотрели на далекое разгоравшееся пламя нового пожара.
Старик, графский камердинер (как его называли), Данило Терентьич подошел к толпе и крикнул Мишку.
– Ты чего не видал, шалава… Граф спросит, а никого нет; иди платье собери.
– Да я только за водой бежал, – сказал Мишка.
– А вы как думаете, Данило Терентьич, ведь это будто в Москве зарево? – сказал один из лакеев.
Данило Терентьич ничего не отвечал, и долго опять все молчали. Зарево расходилось и колыхалось дальше и дальше.
– Помилуй бог!.. ветер да сушь… – опять сказал голос.
– Глянь ко, как пошло. О господи! аж галки видно. Господи, помилуй нас грешных!
– Потушат небось.
– Кому тушить то? – послышался голос Данилы Терентьича, молчавшего до сих пор. Голос его был спокоен и медлителен. – Москва и есть, братцы, – сказал он, – она матушка белока… – Голос его оборвался, и он вдруг старчески всхлипнул. И как будто только этого ждали все, чтобы понять то значение, которое имело для них это видневшееся зарево. Послышались вздохи, слова молитвы и всхлипывание старого графского камердинера.
Камердинер, вернувшись, доложил графу, что горит Москва. Граф надел халат и вышел посмотреть. С ним вместе вышла и не раздевавшаяся еще Соня, и madame Schoss. Наташа и графиня одни оставались в комнате. (Пети не было больше с семейством; он пошел вперед с своим полком, шедшим к Троице.)
Графиня заплакала, услыхавши весть о пожаре Москвы. Наташа, бледная, с остановившимися глазами, сидевшая под образами на лавке (на том самом месте, на которое она села приехавши), не обратила никакого внимания на слова отца. Она прислушивалась к неумолкаемому стону адъютанта, слышному через три дома.
– Ах, какой ужас! – сказала, со двора возвративись, иззябшая и испуганная Соня. – Я думаю, вся Москва сгорит, ужасное зарево! Наташа, посмотри теперь, отсюда из окошка видно, – сказала она сестре, видимо, желая чем нибудь развлечь ее. Но Наташа посмотрела на нее, как бы не понимая того, что у ней спрашивали, и опять уставилась глазами в угол печи. Наташа находилась в этом состоянии столбняка с нынешнего утра, с того самого времени, как Соня, к удивлению и досаде графини, непонятно для чего, нашла нужным объявить Наташе о ране князя Андрея и о его присутствии с ними в поезде. Графиня рассердилась на Соню, как она редко сердилась. Соня плакала и просила прощенья и теперь, как бы стараясь загладить свою вину, не переставая ухаживала за сестрой.
– Посмотри, Наташа, как ужасно горит, – сказала Соня.
– Что горит? – спросила Наташа. – Ах, да, Москва.
И как бы для того, чтобы не обидеть Сони отказом и отделаться от нее, она подвинула голову к окну, поглядела так, что, очевидно, не могла ничего видеть, и опять села в свое прежнее положение.
– Да ты не видела?
– Нет, право, я видела, – умоляющим о спокойствии голосом сказала она.
И графине и Соне понятно было, что Москва, пожар Москвы, что бы то ни было, конечно, не могло иметь значения для Наташи.
Граф опять пошел за перегородку и лег. Графиня подошла к Наташе, дотронулась перевернутой рукой до ее головы, как это она делала, когда дочь ее бывала больна, потом дотронулась до ее лба губами, как бы для того, чтобы узнать, есть ли жар, и поцеловала ее.
– Ты озябла. Ты вся дрожишь. Ты бы ложилась, – сказала она.
– Ложиться? Да, хорошо, я лягу. Я сейчас лягу, – сказала Наташа.
С тех пор как Наташе в нынешнее утро сказали о том, что князь Андрей тяжело ранен и едет с ними, она только в первую минуту много спрашивала о том, куда? как? опасно ли он ранен? и можно ли ей видеть его? Но после того как ей сказали, что видеть его ей нельзя, что он ранен тяжело, но что жизнь его не в опасности, она, очевидно, не поверив тому, что ей говорили, но убедившись, что сколько бы она ни говорила, ей будут отвечать одно и то же, перестала спрашивать и говорить. Всю дорогу с большими глазами, которые так знала и которых выражения так боялась графиня, Наташа сидела неподвижно в углу кареты и так же сидела теперь на лавке, на которую села. Что то она задумывала, что то она решала или уже решила в своем уме теперь, – это знала графиня, но что это такое было, она не знала, и это то страшило и мучило ее.
– Наташа, разденься, голубушка, ложись на мою постель. (Только графине одной была постелена постель на кровати; m me Schoss и обе барышни должны были спать на полу на сене.)
– Нет, мама, я лягу тут, на полу, – сердито сказала Наташа, подошла к окну и отворила его. Стон адъютанта из открытого окна послышался явственнее. Она высунула голову в сырой воздух ночи, и графиня видела, как тонкие плечи ее тряслись от рыданий и бились о раму. Наташа знала, что стонал не князь Андрей. Она знала, что князь Андрей лежал в той же связи, где они были, в другой избе через сени; но этот страшный неумолкавший стон заставил зарыдать ее. Графиня переглянулась с Соней.
– Ложись, голубушка, ложись, мой дружок, – сказала графиня, слегка дотрогиваясь рукой до плеча Наташи. – Ну, ложись же.
– Ах, да… Я сейчас, сейчас лягу, – сказала Наташа, поспешно раздеваясь и обрывая завязки юбок. Скинув платье и надев кофту, она, подвернув ноги, села на приготовленную на полу постель и, перекинув через плечо наперед свою недлинную тонкую косу, стала переплетать ее. Тонкие длинные привычные пальцы быстро, ловко разбирали, плели, завязывали косу. Голова Наташи привычным жестом поворачивалась то в одну, то в другую сторону, но глаза, лихорадочно открытые, неподвижно смотрели прямо. Когда ночной костюм был окончен, Наташа тихо опустилась на простыню, постланную на сено с края от двери.
– Наташа, ты в середину ляг, – сказала Соня.
– Нет, я тут, – проговорила Наташа. – Да ложитесь же, – прибавила она с досадой. И она зарылась лицом в подушку.
Графиня, m me Schoss и Соня поспешно разделись и легли. Одна лампадка осталась в комнате. Но на дворе светлело от пожара Малых Мытищ за две версты, и гудели пьяные крики народа в кабаке, который разбили мамоновские казаки, на перекоске, на улице, и все слышался неумолкаемый стон адъютанта.
Долго прислушивалась Наташа к внутренним и внешним звукам, доносившимся до нее, и не шевелилась. Она слышала сначала молитву и вздохи матери, трещание под ней ее кровати, знакомый с свистом храп m me Schoss, тихое дыханье Сони. Потом графиня окликнула Наташу. Наташа не отвечала ей.
– Кажется, спит, мама, – тихо отвечала Соня. Графиня, помолчав немного, окликнула еще раз, но уже никто ей не откликнулся.
Скоро после этого Наташа услышала ровное дыхание матери. Наташа не шевелилась, несмотря на то, что ее маленькая босая нога, выбившись из под одеяла, зябла на голом полу.
Как бы празднуя победу над всеми, в щели закричал сверчок. Пропел петух далеко, откликнулись близкие. В кабаке затихли крики, только слышался тот же стой адъютанта. Наташа приподнялась.
– Соня? ты спишь? Мама? – прошептала она. Никто не ответил. Наташа медленно и осторожно встала, перекрестилась и ступила осторожно узкой и гибкой босой ступней на грязный холодный пол. Скрипнула половица. Она, быстро перебирая ногами, пробежала, как котенок, несколько шагов и взялась за холодную скобку двери.
Ей казалось, что то тяжелое, равномерно ударяя, стучит во все стены избы: это билось ее замиравшее от страха, от ужаса и любви разрывающееся сердце.
Она отворила дверь, перешагнула порог и ступила на сырую, холодную землю сеней. Обхвативший холод освежил ее. Она ощупала босой ногой спящего человека, перешагнула через него и отворила дверь в избу, где лежал князь Андрей. В избе этой было темно. В заднем углу у кровати, на которой лежало что то, на лавке стояла нагоревшая большим грибом сальная свечка.
Наташа с утра еще, когда ей сказали про рану и присутствие князя Андрея, решила, что она должна видеть его. Она не знала, для чего это должно было, но она знала, что свидание будет мучительно, и тем более она была убеждена, что оно было необходимо.
Весь день она жила только надеждой того, что ночью она уввдит его. Но теперь, когда наступила эта минута, на нее нашел ужас того, что она увидит. Как он был изуродован? Что оставалось от него? Такой ли он был, какой был этот неумолкавший стон адъютанта? Да, он был такой. Он был в ее воображении олицетворение этого ужасного стона. Когда она увидала неясную массу в углу и приняла его поднятые под одеялом колени за его плечи, она представила себе какое то ужасное тело и в ужасе остановилась. Но непреодолимая сила влекла ее вперед. Она осторожно ступила один шаг, другой и очутилась на середине небольшой загроможденной избы. В избе под образами лежал на лавках другой человек (это был Тимохин), и на полу лежали еще два какие то человека (это были доктор и камердинер).
Камердинер приподнялся и прошептал что то. Тимохин, страдая от боли в раненой ноге, не спал и во все глаза смотрел на странное явление девушки в бедой рубашке, кофте и вечном чепчике. Сонные и испуганные слова камердинера; «Чего вам, зачем?» – только заставили скорее Наташу подойти и тому, что лежало в углу. Как ни страшно, ни непохоже на человеческое было это тело, она должна была его видеть. Она миновала камердинера: нагоревший гриб свечки свалился, и она ясно увидала лежащего с выпростанными руками на одеяле князя Андрея, такого, каким она его всегда видела.
Он был таков же, как всегда; но воспаленный цвет его лица, блестящие глаза, устремленные восторженно на нее, а в особенности нежная детская шея, выступавшая из отложенного воротника рубашки, давали ему особый, невинный, ребяческий вид, которого, однако, она никогда не видала в князе Андрее. Она подошла к нему и быстрым, гибким, молодым движением стала на колени.
Он улыбнулся и протянул ей руку.
Для князя Андрея прошло семь дней с того времени, как он очнулся на перевязочном пункте Бородинского поля. Все это время он находился почти в постояниом беспамятстве. Горячечное состояние и воспаление кишок, которые были повреждены, по мнению доктора, ехавшего с раненым, должны были унести его. Но на седьмой день он с удовольствием съел ломоть хлеба с чаем, и доктор заметил, что общий жар уменьшился. Князь Андрей поутру пришел в сознание. Первую ночь после выезда из Москвы было довольно тепло, и князь Андрей был оставлен для ночлега в коляске; но в Мытищах раненый сам потребовал, чтобы его вынесли и чтобы ему дали чаю. Боль, причиненная ему переноской в избу, заставила князя Андрея громко стонать и потерять опять сознание. Когда его уложили на походной кровати, он долго лежал с закрытыми глазами без движения. Потом он открыл их и тихо прошептал: «Что же чаю?» Памятливость эта к мелким подробностям жизни поразила доктора. Он пощупал пульс и, к удивлению и неудовольствию своему, заметил, что пульс был лучше. К неудовольствию своему это заметил доктор потому, что он по опыту своему был убежден, что жить князь Андрей не может и что ежели он не умрет теперь, то он только с большими страданиями умрет несколько времени после. С князем Андреем везли присоединившегося к ним в Москве майора его полка Тимохина с красным носиком, раненного в ногу в том же Бородинском сражении. При них ехал доктор, камердинер князя, его кучер и два денщика.
Князю Андрею дали чаю. Он жадно пил, лихорадочными глазами глядя вперед себя на дверь, как бы стараясь что то понять и припомнить.
– Не хочу больше. Тимохин тут? – спросил он. Тимохин подполз к нему по лавке.
– Я здесь, ваше сиятельство.
– Как рана?
– Моя то с? Ничего. Вот вы то? – Князь Андрей опять задумался, как будто припоминая что то.
– Нельзя ли достать книгу? – сказал он.
– Какую книгу?
– Евангелие! У меня нет.
Доктор обещался достать и стал расспрашивать князя о том, что он чувствует. Князь Андрей неохотно, но разумно отвечал на все вопросы доктора и потом сказал, что ему надо бы подложить валик, а то неловко и очень больно. Доктор и камердинер подняли шинель, которою он был накрыт, и, морщась от тяжкого запаха гнилого мяса, распространявшегося от раны, стали рассматривать это страшное место. Доктор чем то очень остался недоволен, что то иначе переделал, перевернул раненого так, что тот опять застонал и от боли во время поворачивания опять потерял сознание и стал бредить. Он все говорил о том, чтобы ему достали поскорее эту книгу и подложили бы ее туда.
– И что это вам стоит! – говорил он. – У меня ее нет, – достаньте, пожалуйста, подложите на минуточку, – говорил он жалким голосом.
Доктор вышел в сени, чтобы умыть руки.
– Ах, бессовестные, право, – говорил доктор камердинеру, лившему ему воду на руки. – Только на минуту не досмотрел. Ведь вы его прямо на рану положили. Ведь это такая боль, что я удивляюсь, как он терпит.
– Мы, кажется, подложили, господи Иисусе Христе, – говорил камердинер.
В первый раз князь Андрей понял, где он был и что с ним было, и вспомнил то, что он был ранен и как в ту минуту, когда коляска остановилась в Мытищах, он попросился в избу. Спутавшись опять от боли, он опомнился другой раз в избе, когда пил чай, и тут опять, повторив в своем воспоминании все, что с ним было, он живее всего представил себе ту минуту на перевязочном пункте, когда, при виде страданий нелюбимого им человека, ему пришли эти новые, сулившие ему счастие мысли. И мысли эти, хотя и неясно и неопределенно, теперь опять овладели его душой. Он вспомнил, что у него было теперь новое счастье и что это счастье имело что то такое общее с Евангелием. Потому то он попросил Евангелие. Но дурное положение, которое дали его ране, новое переворачиванье опять смешали его мысли, и он в третий раз очнулся к жизни уже в совершенной тишине ночи. Все спали вокруг него. Сверчок кричал через сени, на улице кто то кричал и пел, тараканы шелестели по столу и образам, в осенняя толстая муха билась у него по изголовью и около сальной свечи, нагоревшей большим грибом и стоявшей подле него.
Душа его была не в нормальном состоянии. Здоровый человек обыкновенно мыслит, ощущает и вспоминает одновременно о бесчисленном количестве предметов, но имеет власть и силу, избрав один ряд мыслей или явлений, на этом ряде явлений остановить все свое внимание. Здоровый человек в минуту глубочайшего размышления отрывается, чтобы сказать учтивое слово вошедшему человеку, и опять возвращается к своим мыслям. Душа же князя Андрея была не в нормальном состоянии в этом отношении. Все силы его души были деятельнее, яснее, чем когда нибудь, но они действовали вне его воли. Самые разнообразные мысли и представления одновременно владели им. Иногда мысль его вдруг начинала работать, и с такой силой, ясностью и глубиною, с какою никогда она не была в силах действовать в здоровом состоянии; но вдруг, посредине своей работы, она обрывалась, заменялась каким нибудь неожиданным представлением, и не было сил возвратиться к ней.
«Да, мне открылась новое счастье, неотъемлемое от человека, – думал он, лежа в полутемной тихой избе и глядя вперед лихорадочно раскрытыми, остановившимися глазами. Счастье, находящееся вне материальных сил, вне материальных внешних влияний на человека, счастье одной души, счастье любви! Понять его может всякий человек, но сознать и предписать его мот только один бог. Но как же бог предписал этот закон? Почему сын?.. И вдруг ход мыслей этих оборвался, и князь Андрей услыхал (не зная, в бреду или в действительности он слышит это), услыхал какой то тихий, шепчущий голос, неумолкаемо в такт твердивший: „И пити пити питии“ потом „и ти тии“ опять „и пити пити питии“ опять „и ти ти“. Вместе с этим, под звук этой шепчущей музыки, князь Андрей чувствовал, что над лицом его, над самой серединой воздвигалось какое то странное воздушное здание из тонких иголок или лучинок. Он чувствовал (хотя это и тяжело ему было), что ему надо было старательна держать равновесие, для того чтобы воздвигавшееся здание это не завалилось; но оно все таки заваливалось и опять медленно воздвигалось при звуках равномерно шепчущей музыки. „Тянется! тянется! растягивается и все тянется“, – говорил себе князь Андрей. Вместе с прислушаньем к шепоту и с ощущением этого тянущегося и воздвигающегося здания из иголок князь Андрей видел урывками и красный, окруженный кругом свет свечки и слышал шуршанъе тараканов и шуршанье мухи, бившейся на подушку и на лицо его. И всякий раз, как муха прикасалась к егв лицу, она производила жгучее ощущение; но вместе с тем его удивляло то, что, ударяясь в самую область воздвигавшегося на лице его здания, муха не разрушала его. Но, кроме этого, было еще одно важное. Это было белое у двери, это была статуя сфинкса, которая тоже давила его.
«Но, может быть, это моя рубашка на столе, – думал князь Андрей, – а это мои ноги, а это дверь; но отчего же все тянется и выдвигается и пити пити пити и ти ти – и пити пити пити… – Довольно, перестань, пожалуйста, оставь, – тяжело просил кого то князь Андрей. И вдруг опять выплывала мысль и чувство с необыкновенной ясностью и силой.
«Да, любовь, – думал он опять с совершенной ясностью), но не та любовь, которая любит за что нибудь, для чего нибудь или почему нибудь, но та любовь, которую я испытал в первый раз, когда, умирая, я увидал своего врага и все таки полюбил его. Я испытал то чувство любви, которая есть самая сущность души и для которой не нужно предмета. Я и теперь испытываю это блаженное чувство. Любить ближних, любить врагов своих. Все любить – любить бога во всех проявлениях. Любить человека дорогого можно человеческой любовью; но только врага можно любить любовью божеской. И от этого то я испытал такую радость, когда я почувствовал, что люблю того человека. Что с ним? Жив ли он… Любя человеческой любовью, можно от любви перейти к ненависти; но божеская любовь не может измениться. Ничто, ни смерть, ничто не может разрушить ее. Она есть сущность души. А сколь многих людей я ненавидел в своей жизни. И из всех людей никого больше не любил я и не ненавидел, как ее». И он живо представил себе Наташу не так, как он представлял себе ее прежде, с одною ее прелестью, радостной для себя; но в первый раз представил себе ее душу. И он понял ее чувство, ее страданья, стыд, раскаянье. Он теперь в первый раз поняд всю жестокость своего отказа, видел жестокость своего разрыва с нею. «Ежели бы мне было возможно только еще один раз увидать ее. Один раз, глядя в эти глаза, сказать…»
И пити пити пити и ти ти, и пити пити – бум, ударилась муха… И внимание его вдруг перенеслось в другой мир действительности и бреда, в котором что то происходило особенное. Все так же в этом мире все воздвигалось, не разрушаясь, здание, все так же тянулось что то, так же с красным кругом горела свечка, та же рубашка сфинкс лежала у двери; но, кроме всего этого, что то скрипнуло, пахнуло свежим ветром, и новый белый сфинкс, стоячий, явился пред дверью. И в голове этого сфинкса было бледное лицо и блестящие глаза той самой Наташи, о которой он сейчас думал.
«О, как тяжел этот неперестающий бред!» – подумал князь Андрей, стараясь изгнать это лицо из своего воображения. Но лицо это стояло пред ним с силою действительности, и лицо это приближалось. Князь Андрей хотел вернуться к прежнему миру чистой мысли, но он не мог, и бред втягивал его в свою область. Тихий шепчущий голос продолжал свой мерный лепет, что то давило, тянулось, и странное лицо стояло перед ним. Князь Андрей собрал все свои силы, чтобы опомниться; он пошевелился, и вдруг в ушах его зазвенело, в глазах помутилось, и он, как человек, окунувшийся в воду, потерял сознание. Когда он очнулся, Наташа, та самая живая Наташа, которую изо всех людей в мире ему более всего хотелось любить той новой, чистой божеской любовью, которая была теперь открыта ему, стояла перед ним на коленях. Он понял, что это была живая, настоящая Наташа, и не удивился, но тихо обрадовался. Наташа, стоя на коленях, испуганно, но прикованно (она не могла двинуться) глядела на него, удерживая рыдания. Лицо ее было бледно и неподвижно. Только в нижней части его трепетало что то.
Князь Андрей облегчительно вздохнул, улыбнулся и протянул руку.
– Вы? – сказал он. – Как счастливо!
Наташа быстрым, но осторожным движением подвинулась к нему на коленях и, взяв осторожно его руку, нагнулась над ней лицом и стала целовать ее, чуть дотрогиваясь губами.
– Простите! – сказала она шепотом, подняв голову и взглядывая на него. – Простите меня!
– Я вас люблю, – сказал князь Андрей.
– Простите…
– Что простить? – спросил князь Андрей.
– Простите меня за то, что я сделала, – чуть слышным, прерывным шепотом проговорила Наташа и чаще стала, чуть дотрогиваясь губами, целовать руку.
– Я люблю тебя больше, лучше, чем прежде, – сказал князь Андрей, поднимая рукой ее лицо так, чтобы он мог глядеть в ее глаза.
Глаза эти, налитые счастливыми слезами, робко, сострадательно и радостно любовно смотрели на него. Худое и бледное лицо Наташи с распухшими губами было более чем некрасиво, оно было страшно. Но князь Андрей не видел этого лица, он видел сияющие глаза, которые были прекрасны. Сзади их послышался говор.
Петр камердинер, теперь совсем очнувшийся от сна, разбудил доктора. Тимохин, не спавший все время от боли в ноге, давно уже видел все, что делалось, и, старательно закрывая простыней свое неодетое тело, ежился на лавке.
– Это что такое? – сказал доктор, приподнявшись с своего ложа. – Извольте идти, сударыня.
В это же время в дверь стучалась девушка, посланная графиней, хватившейся дочери.
Как сомнамбулка, которую разбудили в середине ее сна, Наташа вышла из комнаты и, вернувшись в свою избу, рыдая упала на свою постель.
С этого дня, во время всего дальнейшего путешествия Ростовых, на всех отдыхах и ночлегах, Наташа не отходила от раненого Болконского, и доктор должен был признаться, что он не ожидал от девицы ни такой твердости, ни такого искусства ходить за раненым.
Как ни страшна казалась для графини мысль, что князь Андрей мог (весьма вероятно, по словам доктора) умереть во время дороги на руках ее дочери, она не могла противиться Наташе. Хотя вследствие теперь установившегося сближения между раненым князем Андреем и Наташей приходило в голову, что в случае выздоровления прежние отношения жениха и невесты будут возобновлены, никто, еще менее Наташа и князь Андрей, не говорил об этом: нерешенный, висящий вопрос жизни или смерти не только над Болконским, но над Россией заслонял все другие предположения.
Пьер проснулся 3 го сентября поздно. Голова его болела, платье, в котором он спал не раздеваясь, тяготило его тело, и на душе было смутное сознание чего то постыдного, совершенного накануне; это постыдное был вчерашний разговор с капитаном Рамбалем.
Часы показывали одиннадцать, но на дворе казалось особенно пасмурно. Пьер встал, протер глаза и, увидав пистолет с вырезным ложем, который Герасим положил опять на письменный стол, Пьер вспомнил то, где он находился и что ему предстояло именно в нынешний день.
«Уж не опоздал ли я? – подумал Пьер. – Нет, вероятно, он сделает свой въезд в Москву не ранее двенадцати». Пьер не позволял себе размышлять о том, что ему предстояло, но торопился поскорее действовать.
Оправив на себе платье, Пьер взял в руки пистолет и сбирался уже идти. Но тут ему в первый раз пришла мысль о том, каким образом, не в руке же, по улице нести ему это оружие. Даже и под широким кафтаном трудно было спрятать большой пистолет. Ни за поясом, ни под мышкой нельзя было поместить его незаметным. Кроме того, пистолет был разряжен, а Пьер не успел зарядить его. «Все равно, кинжал», – сказал себе Пьер, хотя он не раз, обсуживая исполнение своего намерения, решал сам с собою, что главная ошибка студента в 1809 году состояла в том, что он хотел убить Наполеона кинжалом. Но, как будто главная цель Пьера состояла не в том, чтобы исполнить задуманное дело, а в том, чтобы показать самому себе, что не отрекается от своего намерения и делает все для исполнения его, Пьер поспешно взял купленный им у Сухаревой башни вместе с пистолетом тупой зазубренный кинжал в зеленых ножнах и спрятал его под жилет.
