Турне сборной Басконии по СССР 1937 года
Турне сборной Басконии по СССР 1937 года — серия из 9 футбольных матчей, сыгранных сборной Басконии с советскими командами летом 1937 года.
Содержание
- 1 Предыстория турне
- 2 Прибытие
- 3 Матчи
- 3.1 «Локомотив» Москва — сборная Басконии
- 3.2 «Динамо» Москва — сборная Басконии
- 3.3 Сборная Ленинграда — сборная Басконии
- 3.4 Сборная клубов «Динамо» — сборная Басконии
- 3.5 «Спартак» Москва — сборная Басконии
- 3.6 «Динамо» Киев — сборная Басконии
- 3.7 «Динамо» Тбилиси — сборная Басконии
- 3.8 Сборная Грузии — сборная Басконии
- 3.9 Сборная Минска — сборная Басконии
- 4 Завершение турне
- 5 Значение турне
- 6 Достижения
- 7 Факты
- 8 См. также
- 9 Примечания
- 10 Источники
- 11 Используемая литература
Предыстория турне
Баскония — исторический регион и автономное сообщество на севере Испании. После победы Народного фронта на парламентских выборах в Кортесы в январе 1936 года был создан автономный район, названный Страной Басков. Однако уже в июле 1936 году консервативные силы подняли мятеж, переросший в гражданскую войну.
Страна Басков оказала ожесточенное сопротивление войскам генерала Франко. Среди защитников республики — тысячи спортсменов, в их числе футболисты национальной сборной Испании, участники чемпионата мира 1934 года: полузащитники Леонардо Силаурен, Хосе Мугуэрса, нападающие Хосе Ирарагорри, Луис Регейро, Исидро Лангара, Гильермо Горостиса.
Весной 1937 года корреспондент испанской газеты «Вечер» Аллегрия, заручившись поддержкой главы баскского правительства Хосе Антонио Агирре (бывший игрок клуба «Атлетик Бильбао»), организовал турне сборной Басконии по Европе. Поездке придавалось преимущественно политическое, агитационное и, только в последнюю очередь, спортивное значение.
Собственно, футболисты выполняли следующее задание: заработать в Европе деньги для семей погибших воинов.
 Внешние изображения
| |
|---|---|
|
[im.kommersant.ru/Issues.photo/TEMA2/2013/044/KMO_085447_05948_1_t218.jpg Сборная Басконии перед матчем с московским «Локомотивом»] |
Состав делегации:
| Игрок | Клуб | Рост / вес[1] | Матчи (голы) | |||||||
|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|
| Вратари | ||||||||||
| Грегорио Бласко | Атлетик (Бильбао) | 175 см / 77 кг | 9 (-17) | |||||||
| Рафаэль Эгустиса | Аренас | 176 см / 80 кг | 0 | |||||||
| Защитники | ||||||||||
| Педро Аресо[es] | Барселона | 171 см / 73 кг | 9 (0) | |||||||
| Серафин Аэдо[es] | Бетис (Севилья) | 174 см / 76 кг | 9 (0) | |||||||
| Анхель Субиета[es] | Атлетик (Бильбао) | 180 см / 81 кг | 6 (0) | |||||||
| Полузащитники | ||||||||||
| Хосе Мугуэрса | Атлетик (Бильбао) | 178 см / 79 кг | 9 (0) | |||||||
| Леонардо Силауррен | Атлетик (Бильбао) | 175 см / 85 кг | 8 (1) | |||||||
| Роберто Эчебарриа[es] | Атлетик (Бильбао) | 174 см / 73 кг | 7 (1) | |||||||
| Педро Регейро[de] | Реал Мадрид | 171 см / 75 кг | 5 (1) | |||||||
| Пабло Баркос[es] | Баракальдо | 174 см / 77 кг | 2 (0) | |||||||
| Нападающие | ||||||||||
| Исидро Лангара | Реал Овьедо | 176 см / 82 кг | 9 (17) | |||||||
Гильермо Горостиса 
|
Атлетик (Бильбао) | 170 см / 74 кг | 9 (3) | |||||||
| Энрике Ларринага[es] | Расинг (Сантандер) | 172 см / 75 кг | 6 (3) | |||||||
Луис Регейро 
|
Реал Мадрид | 172 см / 72 кг | 6 (3) | |||||||
| Эмилио Алонсо[es] | Реал Мадрид | 174 см / 71 кг | 6 (1) | |||||||
| Хосе Ирарагорри[es] | Атлетик (Бильбао) | 175 см / 80 кг | 2 (1) | |||||||
Тренер: Педро Вальяна[es].
Массажист: Перико Бирикиньяга.
Спортивный журналист: М.Алегриа.
Руководитель делегации: Мануэль де ла Сота.
Всего 20 человек.
Европейское турне (Франция — Чехословакия — Польша) прошло успешно. После игры со сборной Чехословакии работник Чехословацкой федерации футбола господин Србены сообщил 15 мая корреспонденту «Красного спорта»: «Заветная мечта басков — побывать в СССР и встретиться со спортсменами Страны Советов». Спустя месяц, 11 июня, было опубликовано официальное сообщение о приглашении испанских футболистов в СССР:[2]
|
Всесоюзный комитет по делам физкультуры и спорта пригласил в Советский Союз футбольную команду басков, совершающую сейчас поездку по Европе. Футбольная команда Страны Басков дала согласие на приезд в СССР… | 
|
Прибытие
14 июня Сборная Басконии находилась в Варшаве, а 15 июня уже прибыла в Минск, где её торжественно, с оркестром, цветами и речами, встречали. 16 июня, днем, поезд с футболистами прибыл в Москву.
В течение нескольких дней для гостей была организована обширная культурная программа: посещение стадиона «Локомотив», Большого театра и балета «Лебединое озеро», различные музеи и фабрики. 17 июня состоялась 1-я тренировка сборной Басконии на малом поле стадиона «Динамо». Тренировку сделали открытой, посетить её пригласили футболистов, тренеров, судей, журналистов. Вечером того же дня баски были гостями на центральном поле стадиона «Динамо», где проходил товарищеский матч «Спартак» (Москва) — «Динамо» (Ленинград). Более того, судьей матча выступил тренер сборной Басконии Педро Вальяна.
Матчи
Долгое время руководство советского физкультурного ведомства не могло определиться с командами, которые выступят против басков. Только 21 июня газета «Красный спорт» объявила, что 1-м соперником будет обладатель Кубок СССР 1936 — московский «Локомотив». 27 июня баскам предстояла встреча с первым советским чемпионом — «Динамо». Затем Ленинград — Киев — Тбилиси и, возможно, Минск. Так планировалось изначально.
Советские команды в это время находились без игровой практики, поскольку начало чемпионата СССР откладывалось на последние числа июля.
«Локомотив» Москва — сборная Басконии
Для «Локомотива» это был первый международный матч в истории клуба[3]. Ажиотаж вокруг первого матча был огромен — было подано около 1 млн. заявок на билеты.
Матч проходил в ясную погоду, при температуре +29 °C. Игра началась в 19:00. На матче присутствовало около 90 тыс. зрителей (по заверениям прессы того времени). Хозяева выступали в красных футболках с белой продольной полосой, белых трусах и красно-чёрных гетрах. Гости — в сшитых специально для них в Москве светло-зеленых футболках, белых трусах и черных гетрах с красными отворотами. Первый тайм закончился со счетом 1:4. Баски нанесли в створ ворот 16 ударов, 8 ударов прошли мимо. Игроки «Локомотива» нанесли 5 ударов в створ ворот и 7 ударов прошли мимо. Во втором тайме баски сбавили обороты и ограничились только одним забитым мячом. Итог матча — 1:5.
После матча большинство советских специалистов восторженно отзывалось о стиле игры басков, отмечало технику, взаимодействие, расчетливость игроков. Также удивила предельная корректность басков — всего 2 штрафных в их сторону.
     «Локомотив» (Москва)
|
Сборная Басконии
|
|
| ||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
Помощники главного судьи:
Владимир Васильев (Москва)
Николай Кауров (Москва)
«Динамо» Москва — сборная Басконии
Вторая игра басков была запланирована с сильнейшей командой СССР — «Динамо» Москва. Для усиления команды был вызван в московское «Динамо» из ростовского вратарь Николай Боженко (основной вратарь Евгений Фокин был болен).
27 июня 1937 в 19:05 на стадионе «Динамо» начался второй матч. На стадионе собралось не менее 90 тыс. зрителей.
Против Лангары у динамовцев поручено было играть Льву Корчебокову, а против Луиса Регейро — Гавриилу Качалину. При этом динамовцы играли без центрального защитника. Первый тайм проходил при большом преимуществе советских футболистов, которые первыми открыли счёт в матче. К перерыву баски успели отыграться и выйти вперед. Счёт первого тайма — 1:2. Второй тайм также проходил при преимуществе «Динамо», однако отыграться москвичи не смогли. Матч так и закончился — 1:2.
По мнению большинства очевидцев матча, из игры «Динамо» явно выпадал Михаил Якушин, чьи ошибки и нерасторопность приводили к срывам атак «Динамо». Сам Якушин в своих мемуарах признал, что матч он «провалил»[4].
«Динамо» (Москва)
|
Сборная Басконии
|
|
| ||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
Помощники главного судьи:
Александр Богданов (Москва)
Михаил Сельцов (Москва)
Сборная Ленинграда — сборная Басконии
На 30 июня была запланирована игра басков в Ленинграде. Однако партийное и ведомственное начальство города находилось в растерянности — кого ставить на матч, учитывая результаты первых игр в Москве. В итоге, ставка была сделана на сборную команду.
После двух контрольных матчей ленинградскими командами был сформирован состав сборной Ленинграда. Костяк команды составили игроки «Динамо». Из 12 человек, что сыграли против басков, семь динамовцев, трое из «Сталинца», один спартаковец и студент — вратарь Эвранов.
Баски прибыли в Ленинград 29 июня, где их торжественно встречали. Руководителем приёма на вокзале был Пётр Ежов. Спустя некоторое время басков разместили в гостинице «Астория», затем устроили утомительную многочасовую экскурсию. Ближе к ночи был организован банкет в ресторане. Из рассекреченных данных НКВД стало ясно, что все эти мероприятия были спланированной акцией.[5]
Заявки на билеты на стадион имени Ленина, вмещающий 27 тыс. зрителей, подали 213 тысяч человек из Ленинграда и 5 тысяч из области.
Игра началась в 19:00. Радиорепортаж матча вел тренер «Красной Зари» Михаил Окунь. Баски вышли на поле без трёх ведущих игроков — травмированного в Москве в матче с «Динамо» Алонсо, а также Ларринаги и Ирарагорри.
С начала игры преимущество было у ленинградцев, которые на 25-й минуте заработали пенальти. Однако удар Александра Фёдорова (по другим данным — Петра Быкова) пришёлся в перекладину. К перерыву сборная Ленинграда вела 2:0. Во втором тайме баски большими силами пошли вперед, забили два мяча, имели огромное количество голевых моментов, но встреча так и закончилась — 2:2.
По мнению большинства журналистов довольно слабо провел игру судья матча Николай Усов, допуская грубую игру со стороны ленинградцев.
30 июня 1937 года
|
| Сборная Ленинграда | 2:2 | Сборная Басконии |
|---|---|---|
Сазонов  21'А.Фёдоров  25'Кряжков 43'
|
П.Регейро 61' Лангара 74'
|
|
| ||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
Помощники главного судьи:
Василий Бутусов (Ленинград)
Пётр Евдокимов (Ленинград)
Сборная клубов «Динамо» — сборная Басконии
После матча в Ленинграде физкультурным ведомством было пересмотрено расписание игр. 1 июля газета «Красный спорт» напечатала сообщение, где уточнялось:[6]
|
|
Ввиду большого интереса, проявленного населением г. Москвы к матчам с футболистами Басконии (Испания) — Всесоюзный комитет по делам физкультуры и спорта при СНК Союза ССР назначил 2 матча в Москве на 5 и 8 июля с. г.
Первую игру с командой басков будет играть усиленная команда «Динамо». Вторую игру предполагается дать усиленной команде общества «Спартак». Начало матчей в 7 час. вечера. |
|
Советские футболисты приступили к усиленным тренировкам. К основе московского «Динамо» присоединились Пётр Дементьев, Валентин Фёдоров (оба — «Динамо» Ленинград), Александр Дорохов, Шота Шавгулидзе (оба — «Динамо» Тбилиси).
5 июля 1937, в присутствии 90 тыс. зрителей, при дожде состоялся матч. Игра в первом тайме началась с яростных атак басков. Уже к 20-й минуте они вели в счёте 3:0. К перерыву счёт поменялся с 4:0 на 4:3 в пользу басков. Во втором тайме на 55-й минуте динамовцы сравняли счет — 4:4. Но с 65-й по 75-ю минуты баски забили 3 мяча и в итоге выиграли 7:4.
По мнению советских футбольных специалистов, баски провели лучшую игру за время турне по СССР. У «Динамо», в свою очередь, не «попали в игру» все 4 приглашенных футболиста.
| Сборная команд «Динамо» | 4:7 | Сборная Басконии |
|---|---|---|
| Дементьев 37' Смирнов 38', 55' (пен)Семичастный 44'
|
Ларринага 3', 25' Горостиса 20'Лангара 7', 61', 75'Эчебарриа 74'
|
Сборная «Динамо»
|
Сборная Басконии
|
|
| ||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
«Спартак» Москва — сборная Басконии
На усиление «Спартака» были направлены Константин Малинин (ЦДКА), Григорий Федотов («Металлург» Москва), Пётр Теренков («Локомотив»). Виктор Шиловский и Константин Щегоцкий (оба — «Динамо» Киев) присоединились к «Спартаку» после матча басков со сборной динамовских клубов.
На тренерском совете было решено перевести лидера «Спартака» Андрея Старостина с позиции центрального полузащитника в защиту для нейтрализации ведущего игрока гостей Лангары. Усиленный «Спартак» провел два контрольных матча, в которых легко обыграл команду Трудкоммуны № 1 — 6:0 и 4:0. Перед игрой с басками «спартаковцы» подверглись усиленному партийному давлению, смысл которого сводился к одному — они должны выиграть матч.
Игра началась 8 июля на стадионе «Динамо» с опозданием на 8 минут. Оказалось, что спартаковцы застряли в пробке. На игру команду «Спартак» решили доставить на четырёх огромных открытых «линкольнах», предоставленных директором автобазы «Интурист» Николаем Ивановым, в прошлом известным конькобежцем. По дороге старые покрышки начали лопаться, произошли задержки из-за смены колес, а одну машину пришлось оставить. При подъезде к стадиону «Динамо» автомобили угодили в пробку, орудовец по просьбе команды разрешил ехать по встречной полосе движения. Футболисты начали переодеваться в машинах. В 19:08 кортеж миновал Северные ворота Петровского парка; а у служебного подъезда им грозил кулаком комсомольский руководитель Косарев[7].
Первый тайм проходил в обоюдоострой равной борьбе. К перерыву счет был 2:2. Во втором тайме спартаковцы заиграли активнее и забили 4 мяча. Матч был выигран 6:2.
По мнению очевидцев, на ход матча повлияло некачественное судейство Космачева, который подсуживал «Спартаку» и назначил необоснованный пенальти. Необъективность судьи признал комитет физкультуры. Через несколько дней после игры в «Красном спорте» появилась небольшая заметка о дисквалификации Космачева в связи с неудовлетворительным судейством матча «Спартака» со сборной Басконии и выводе его из Всесоюзной судейской коллегии. По утверждению некоторых источников, из-за необъективного судейства матч омрачило скандальное событие — уход гостей с поля. Так, уточняется, что во втором тайме, после назначенного на 57 минуте в их ворота пенальти, баски покинули поле. Игра была прервана на 40 минут и только вмешательство Молотова позволило продолжить игру[8].
| «Спартак» (Москва) | 6:2 | Сборная Басконии |
|---|---|---|
| Федотов 14' Степанов 31', 67', 87'Шиловский 57' (пен), 68'
|
Лангара 27' Ирарагорри 40'
|
«Спартак» (Москва)
|
Сборная Басконии
|
|
| ||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
«Динамо» Киев — сборная Басконии
После матча со «Спартаком» баски отбыли в Киев, куда приехали 13 июля.
Киевские динамовцы усиленно тренировались перед игрой, а также успели провести контрольный матч с ростовским «Динамо» (3:3). На помощь в «Динамо» были вызваны Николай Табачковский («Динамо» Одесса), Илья Гвоздков («Локомотив» Москва), Василий Глазков («Динамо» Ростов-на-Дону). На матч с басками было продано (по разным данным) от 40 до 50 тыс. билетов.
Игра началась в 19:00. Баски играли в привычной бело-зелёной форме, хозяева — во всем белом с голубой поперечной полосой на футболках. Как отмечали журналисты, баски играли довольно слабо, но в их составе выделялся Лангара. Нападающий в итоге сделал хет-трик. В большинстве опасных моментов у своих ворот гостей выручал вратарь Грегорио Бласко. Матч сборная Басконии выиграла 3:1.
«Динамо» (Киев)
|
Сборная Басконии
|
|
| |||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
«Динамо» Тбилиси — сборная Басконии
После матча в Киеве баски должны были отправиться в Тбилиси. Им пришлось 4 суток добираться на поезде в душных вагонах по пути: Киев — Баку — Тбилиси. 21 июля баски приехали в Тбилиси. Грузины принимали басков как братьев в прямом смысле слова, так как в это время господствовала лингвистико-историческая теория Н.Я.Марра о «яфетических» родственных связях древних испанских иберов (басков) с грузинскими племенами.
22 июля баски провели открытую тренировку, на которую пришло множество зрителей, понимавших, что это единственный их шанс увидеть басков вживую. 24 июля в 18:00 начался матч на стадионе «Динамо» им. Берия. Баски выступали без одного из ведущих игроков — Луиса Регейро. Однако они сыграли собранно и уверенно, забили в каждом из таймов по мячу и в итоге выиграли 2:0.
|
| ||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
Сборная Грузии — сборная Басконии
После матча с «Динамо» (Тбилиси) гостям было предложено провести ещё одну, повторную игру. После разрешения из Москвы 27 июля партийной газетой «Заря Востока» было объявлено, что повторный матч назначен на 30 июля.
За эти дни грузинское руководство провело для басков огромное количество мероприятий: бесчисленные экскурсии, встречи на предприятиях с трудящимися, посещение филармонии, театров, поездка в древнюю столицу Грузии — Мцхету. Травмированных Луиса Регейро и Ирарагорри грузины отправили на лечение в курортное место Боржоми.
Однако команды успевали и тренироваться — сборная Басконии в Тбилиси, а грузинская команда — в Кикетах. В повторном матче баскам должна была противостоять уже сборная Грузии, основу которой составляли динамовцы из Тбилиси. Из 16 участников повторной встречи только Вачнадзе (за семь минут до конца он сменил травмированного Пайчадзе) числился студентом Грузинского политехнического института. Грузины возлагали надежды, что в повторной игре им удастся преодолеть сопротивление басков, и усиленно готовились тактически (насколько могли).
Игра началась в 18:30. На матч грузинская команда вышла в красных майках. В первом тайме баски играли активно, и не дали шансов хозяевам. Счет первого тайма — 0:3. Во втором тайме грузины сумели отыграть один мяч с пенальти, но большее им сделать баски не позволили. Итог матча — 1:3.
После матча баски поблагодарили грузинское руководство и народ за искреннюю радушную встречу и отправились в автобусах по Военно-Грузинской дороге в Орджоникидзе. Планов играть у басков больше не было, однако ещё одну игру они провели.
|
| ||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
Сборная Минска — сборная Басконии
Последняя игра состоялась 8 августа в Минске, на стадионе «Динамо». Количество посадочных мест перед матчем было увеличено с 8900 до 12422.
Сборная Минска состояла преимущественно из игроков местного «Динамо». На момент игры минские динамовцы не относились к элите советского футбола. В 1937 они заняли 9-е место (из 11) в последней группе — «Д», или 47-е (из 49) в общем зачете. Команду перед игрой с басками усилили москвичи: Кудрявцев («Металлург»), Овсеенко («Пищевик»), Леонид Румянцев («Спартак»), Леонов, Константин Лясковский (оба — ЦДКА). Матч, как и ожидалось, прошёл при полном преимуществе басков по игре. Минчане проиграли 1:6.
| Сборная Минска | 1:6 | Сборная Басконии |
|---|---|---|
| Лахонин 5'
|
Лангара 13', 59' (пен), 70' Силауррен 30'Горостиса 52'Ларринага 72'
|
|
| ||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
Завершение турне
После матча в Минске баски вернулись в Москву — с командой должны были рассчитаться. В течение нескольких дней августа руководителю баскской делегации было выделено 100 тыс. французских франков и разрешение на вывоз денег из СССР.
Баски намеревались вернуться в Париж. Приехали они туда окружным путём — через Скандинавию, где баски получили возможность заработать ещё средств. Дважды были обыграны в Осло норвежские команды, в Копенгагене была разгромлена команда рабочего спортивного союза Дании — 11:1.
По приезде в Париж в команде случилась одна неприятность — поддался уговорам со стороны франкистов и уехал в Бильбао правый крайний Горостиса. Спустя некоторое время он приехал в команду в качестве эмиссара Франко, но переманить на сторону Франко удалось только массажиста.
Из Парижа баски отправились в Мексику, успев «дозаявить» вместо выбывшего Горостисы трёх футболистов — Агирре, Агирресабалу и Уркиолу. Там они провели около двух десятков игр с клубами и сборной. Итог: +17=1-0. Последним местом многомесячных скитаний по Европе и Америке стала Куба. Домой баски так и не вернулись, завершив спортивную карьеру в мексиканских и аргентинских клубах.
Значение турне
Игры с басками имели огромное влияние на развитие футбола в СССР. Ведущие клубы в ближайшие годы сменили тактику и перестроили игру всех линий. Игры показали, что советским футболистам ещё много предстоит освоить в футбольной технике и научно-методической работе.
Достижения
- Исидро Лангара забивал в каждом матче. Всего на его счету 17 голов из 32.
- Баски пробивали только один пенальти, их соперники — четыре (один не забили).
- Тбилисцы Дорохов и Шавгулидзе провели против басков по 3 матча, выступая (формально) каждый раз в новой команде.
Факты
- Многие из испанских футболистов во время турне играли на фоне колоссального эмоционального стресса, поскольку потеряли близких людей в Гражданской войне. В частности:
- после приезда в Москву Исидро Лангара узнал, что его родители погибли.
- перед игрой с «Динамо» вратарь Грегорио Бланко узнал, что в предместье Бильбао франкисты убили отца, мать и его двоих детей.
- Сборная Басконии была первой зарубежной высококлассной футбольной командой, приехавшей в СССР и показавшей насколько велик разрыв советского и мирового футбола.
- Баски применяли систему «дубль-ве» только в нападении. Отличительной особенностью нападения басков было резкое выдвижение вперед центрального нападающего (Лангары). В обороне они, как и советские футболисты, действовали с двумя защитниками и тремя полузащитниками.
- Советские команды только в 1938 году начали использовать «дубль-ве». При этом первопроходцем в этом отношении выступило московское «Торпедо» и тренер Сергей Бухтеев.
- Несмотря на то, что самый высокий из басков Мугуэрса был всего ростом 178 см, все они безраздельно властвовали на «втором этаже», выигрывали все верховые единоборства[9].
- По заверению Михаила Якушина, в играх с басками «Динамо» столкнулось с такой жесткой игрой защитников (прежде всего — Аресу и Аэдо), которую прежде никто в СССР не вёл. Единственным исключением Якушин называл Константина Фомина, но он именно был исключением, выпадавшим из общего строя[4].
- Якушин также отмечал, что его потрясла игра Луиса Регейро, который «чувствовал себя по-свойски на любом участке поля»[10].
- Анатолий Акимов отмечал в мемуарах, что вратарь Грегорио Бласко не всегда овладевал мячом на выходах в борьбе с нападающим за верховой мяч, а применял удары кулаком. Этот вратарский прием советским вратарям известен не был[11].
См. также
Напишите отзыв о статье "Турне сборной Басконии по СССР 1937 года"
Примечания
- ↑ [www.l-oko.ru/article/1110/ Рост / вес]
- ↑ [www.sport-express.ru/art.shtml?81638 СПОРТ-ЭКСПРЕСС ФУТБОЛ • ЛЕТОПИСЬ Акселя ВАРТАНЯНА • ГОД 1937. ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. УРОКИ ИСПАНСКОГО]
- ↑ [www.bronepoezd.ru/stat/basks.htm Первый международный матч «Локомотива»]
- ↑ 1 2 Якушин Михаил. Вечная тайна футбола. — М., 1988. — с.68.
- ↑ [www.sport-express.ru/art.shtml?82595 СПОРТ-ЭКСПРЕСС ФУТБОЛ • ЛЕТОПИСЬ Акселя ВАРТАНЯНА • Год 1937 • Часть четвертая]
- ↑ [www.sport-express.ru/art.shtml?82596 СПОРТ-ЭКСПРЕСС ФУТБОЛ • ЛЕТОПИСЬ Акселя ВАРТАНЯНА • Год 1937 • Часть четвертая]
- ↑ [alprosv.narod.ru/stat/34_45.htm Российский футбол на международной арене: 1934-45 годы]
- ↑ [agalinsky.narod.ru/articles/baski.html Баски в СССР]
- ↑ Якушин Михаил. Вечная тайна футбола. — М., 1988. — с.71.
- ↑ Якушин Михаил. Вечная тайна футбола. — М., 1988. — с.65.
- ↑ Акимов Анатолий. Записки футбольного вратаря. — М., 1968.
Источники
- [www.sport-express.ru/art.shtml?81638 Год 1937. Часть третья. Уроки испанского]
- [www.sport-express.ru/art.shtml?81639 Год 1937. Часть третья. Уроки испанского, прод.]
- [www.sport-express.ru/art.shtml?82595 Год 1937. Часть четвёртая. Партийная установка]
- [www.sport-express.ru/art.shtml?82596 Год 1937. Часть четвёртая. Партийная установка, прод.]
- [www.sport-express.ru/art.shtml?83658 Год 1937. Часть пятая. Все на борьбу с басками!]
- [www.sport-express.ru/art.shtml?83659 Год 1937. Часть пятая. Все на борьбу с басками!, прод.]
- [www.sport-express.ru/art.shtml?84413 Год 1937. Часть шестая. Задание на дом]
- [www.sport-express.ru/art.shtml?84414 Год 1937. Часть шестая. Задание на дом, прод.]
- [www.sport-express.ru/newspaper/2001-11-12/8_1/ Секретный архив Акселя Вартаняна]
- [www.l-oko.ru/article.php?id=1110 1937 год. Локомотив - сб. страны Басков]
- [www.football.by/news/25915.html К 100-летию белорусского футбола. Баски в Минске]
Используемая литература
- Махарадзе Георгий. «На поле виртуозы из Басконии». — Тбилиси.: Накадули, 1987. — С. 104.
|
||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Турне сборной Басконии по СССР 1937 года
Ростов с Ильиным в последний раз выпустили на перегонку лошадей в изволок перед Богучаровым, и Ростов, перегнавший Ильина, первый вскакал в улицу деревни Богучарова.– Ты вперед взял, – говорил раскрасневшийся Ильин.
– Да, всё вперед, и на лугу вперед, и тут, – отвечал Ростов, поглаживая рукой своего взмылившегося донца.
– А я на французской, ваше сиятельство, – сзади говорил Лаврушка, называя французской свою упряжную клячу, – перегнал бы, да только срамить не хотел.
Они шагом подъехали к амбару, у которого стояла большая толпа мужиков.
Некоторые мужики сняли шапки, некоторые, не снимая шапок, смотрели на подъехавших. Два старые длинные мужика, с сморщенными лицами и редкими бородами, вышли из кабака и с улыбками, качаясь и распевая какую то нескладную песню, подошли к офицерам.
– Молодцы! – сказал, смеясь, Ростов. – Что, сено есть?
– И одинакие какие… – сказал Ильин.
– Развесе…oo…ооо…лая бесе… бесе… – распевали мужики с счастливыми улыбками.
Один мужик вышел из толпы и подошел к Ростову.
– Вы из каких будете? – спросил он.
– Французы, – отвечал, смеючись, Ильин. – Вот и Наполеон сам, – сказал он, указывая на Лаврушку.
– Стало быть, русские будете? – переспросил мужик.
– А много вашей силы тут? – спросил другой небольшой мужик, подходя к ним.
– Много, много, – отвечал Ростов. – Да вы что ж собрались тут? – прибавил он. – Праздник, что ль?
– Старички собрались, по мирскому делу, – отвечал мужик, отходя от него.
В это время по дороге от барского дома показались две женщины и человек в белой шляпе, шедшие к офицерам.
– В розовом моя, чур не отбивать! – сказал Ильин, заметив решительно подвигавшуюся к нему Дуняшу.
– Наша будет! – подмигнув, сказал Ильину Лаврушка.
– Что, моя красавица, нужно? – сказал Ильин, улыбаясь.
– Княжна приказали узнать, какого вы полка и ваши фамилии?
– Это граф Ростов, эскадронный командир, а я ваш покорный слуга.
– Бе…се…е…ду…шка! – распевал пьяный мужик, счастливо улыбаясь и глядя на Ильина, разговаривающего с девушкой. Вслед за Дуняшей подошел к Ростову Алпатыч, еще издали сняв свою шляпу.
– Осмелюсь обеспокоить, ваше благородие, – сказал он с почтительностью, но с относительным пренебрежением к юности этого офицера и заложив руку за пазуху. – Моя госпожа, дочь скончавшегося сего пятнадцатого числа генерал аншефа князя Николая Андреевича Болконского, находясь в затруднении по случаю невежества этих лиц, – он указал на мужиков, – просит вас пожаловать… не угодно ли будет, – с грустной улыбкой сказал Алпатыч, – отъехать несколько, а то не так удобно при… – Алпатыч указал на двух мужиков, которые сзади так и носились около него, как слепни около лошади.
– А!.. Алпатыч… А? Яков Алпатыч!.. Важно! прости ради Христа. Важно! А?.. – говорили мужики, радостно улыбаясь ему. Ростов посмотрел на пьяных стариков и улыбнулся.
– Или, может, это утешает ваше сиятельство? – сказал Яков Алпатыч с степенным видом, не заложенной за пазуху рукой указывая на стариков.
– Нет, тут утешенья мало, – сказал Ростов и отъехал. – В чем дело? – спросил он.
– Осмелюсь доложить вашему сиятельству, что грубый народ здешний не желает выпустить госпожу из имения и угрожает отпречь лошадей, так что с утра все уложено и ее сиятельство не могут выехать.
– Не может быть! – вскрикнул Ростов.
– Имею честь докладывать вам сущую правду, – повторил Алпатыч.
Ростов слез с лошади и, передав ее вестовому, пошел с Алпатычем к дому, расспрашивая его о подробностях дела. Действительно, вчерашнее предложение княжны мужикам хлеба, ее объяснение с Дроном и с сходкою так испортили дело, что Дрон окончательно сдал ключи, присоединился к мужикам и не являлся по требованию Алпатыча и что поутру, когда княжна велела закладывать, чтобы ехать, мужики вышли большой толпой к амбару и выслали сказать, что они не выпустят княжны из деревни, что есть приказ, чтобы не вывозиться, и они выпрягут лошадей. Алпатыч выходил к ним, усовещивая их, но ему отвечали (больше всех говорил Карп; Дрон не показывался из толпы), что княжну нельзя выпустить, что на то приказ есть; а что пускай княжна остается, и они по старому будут служить ей и во всем повиноваться.
В ту минуту, когда Ростов и Ильин проскакали по дороге, княжна Марья, несмотря на отговариванье Алпатыча, няни и девушек, велела закладывать и хотела ехать; но, увидав проскакавших кавалеристов, их приняли за французов, кучера разбежались, и в доме поднялся плач женщин.
– Батюшка! отец родной! бог тебя послал, – говорили умиленные голоса, в то время как Ростов проходил через переднюю.
Княжна Марья, потерянная и бессильная, сидела в зале, в то время как к ней ввели Ростова. Она не понимала, кто он, и зачем он, и что с нею будет. Увидав его русское лицо и по входу его и первым сказанным словам признав его за человека своего круга, она взглянула на него своим глубоким и лучистым взглядом и начала говорить обрывавшимся и дрожавшим от волнения голосом. Ростову тотчас же представилось что то романическое в этой встрече. «Беззащитная, убитая горем девушка, одна, оставленная на произвол грубых, бунтующих мужиков! И какая то странная судьба натолкнула меня сюда! – думал Ростов, слушяя ее и глядя на нее. – И какая кротость, благородство в ее чертах и в выражении! – думал он, слушая ее робкий рассказ.
Когда она заговорила о том, что все это случилось на другой день после похорон отца, ее голос задрожал. Она отвернулась и потом, как бы боясь, чтобы Ростов не принял ее слова за желание разжалобить его, вопросительно испуганно взглянула на него. У Ростова слезы стояли в глазах. Княжна Марья заметила это и благодарно посмотрела на Ростова тем своим лучистым взглядом, который заставлял забывать некрасивость ее лица.
– Не могу выразить, княжна, как я счастлив тем, что я случайно заехал сюда и буду в состоянии показать вам свою готовность, – сказал Ростов, вставая. – Извольте ехать, и я отвечаю вам своей честью, что ни один человек не посмеет сделать вам неприятность, ежели вы мне только позволите конвоировать вас, – и, почтительно поклонившись, как кланяются дамам царской крови, он направился к двери.
Почтительностью своего тона Ростов как будто показывал, что, несмотря на то, что он за счастье бы счел свое знакомство с нею, он не хотел пользоваться случаем ее несчастия для сближения с нею.
Княжна Марья поняла и оценила этот тон.
– Я очень, очень благодарна вам, – сказала ему княжна по французски, – но надеюсь, что все это было только недоразуменье и что никто не виноват в том. – Княжна вдруг заплакала. – Извините меня, – сказала она.
Ростов, нахмурившись, еще раз низко поклонился и вышел из комнаты.
– Ну что, мила? Нет, брат, розовая моя прелесть, и Дуняшей зовут… – Но, взглянув на лицо Ростова, Ильин замолк. Он видел, что его герой и командир находился совсем в другом строе мыслей.
Ростов злобно оглянулся на Ильина и, не отвечая ему, быстрыми шагами направился к деревне.
– Я им покажу, я им задам, разбойникам! – говорил он про себя.
Алпатыч плывущим шагом, чтобы только не бежать, рысью едва догнал Ростова.
– Какое решение изволили принять? – сказал он, догнав его.
Ростов остановился и, сжав кулаки, вдруг грозно подвинулся на Алпатыча.
– Решенье? Какое решенье? Старый хрыч! – крикнул он на него. – Ты чего смотрел? А? Мужики бунтуют, а ты не умеешь справиться? Ты сам изменник. Знаю я вас, шкуру спущу со всех… – И, как будто боясь растратить понапрасну запас своей горячности, он оставил Алпатыча и быстро пошел вперед. Алпатыч, подавив чувство оскорбления, плывущим шагом поспевал за Ростовым и продолжал сообщать ему свои соображения. Он говорил, что мужики находились в закоснелости, что в настоящую минуту было неблагоразумно противуборствовать им, не имея военной команды, что не лучше ли бы было послать прежде за командой.
– Я им дам воинскую команду… Я их попротивоборствую, – бессмысленно приговаривал Николай, задыхаясь от неразумной животной злобы и потребности излить эту злобу. Не соображая того, что будет делать, бессознательно, быстрым, решительным шагом он подвигался к толпе. И чем ближе он подвигался к ней, тем больше чувствовал Алпатыч, что неблагоразумный поступок его может произвести хорошие результаты. То же чувствовали и мужики толпы, глядя на его быструю и твердую походку и решительное, нахмуренное лицо.
После того как гусары въехали в деревню и Ростов прошел к княжне, в толпе произошло замешательство и раздор. Некоторые мужики стали говорить, что эти приехавшие были русские и как бы они не обиделись тем, что не выпускают барышню. Дрон был того же мнения; но как только он выразил его, так Карп и другие мужики напали на бывшего старосту.
– Ты мир то поедом ел сколько годов? – кричал на него Карп. – Тебе все одно! Ты кубышку выроешь, увезешь, тебе что, разори наши дома али нет?
– Сказано, порядок чтоб был, не езди никто из домов, чтобы ни синь пороха не вывозить, – вот она и вся! – кричал другой.
– Очередь на твоего сына была, а ты небось гладуха своего пожалел, – вдруг быстро заговорил маленький старичок, нападая на Дрона, – а моего Ваньку забрил. Эх, умирать будем!
– То то умирать будем!
– Я от миру не отказчик, – говорил Дрон.
– То то не отказчик, брюхо отрастил!..
Два длинные мужика говорили свое. Как только Ростов, сопутствуемый Ильиным, Лаврушкой и Алпатычем, подошел к толпе, Карп, заложив пальцы за кушак, слегка улыбаясь, вышел вперед. Дрон, напротив, зашел в задние ряды, и толпа сдвинулась плотнее.
– Эй! кто у вас староста тут? – крикнул Ростов, быстрым шагом подойдя к толпе.
– Староста то? На что вам?.. – спросил Карп. Но не успел он договорить, как шапка слетела с него и голова мотнулась набок от сильного удара.
– Шапки долой, изменники! – крикнул полнокровный голос Ростова. – Где староста? – неистовым голосом кричал он.
– Старосту, старосту кличет… Дрон Захарыч, вас, – послышались кое где торопливо покорные голоса, и шапки стали сниматься с голов.
– Нам бунтовать нельзя, мы порядки блюдем, – проговорил Карп, и несколько голосов сзади в то же мгновенье заговорили вдруг:
– Как старички пороптали, много вас начальства…
– Разговаривать?.. Бунт!.. Разбойники! Изменники! – бессмысленно, не своим голосом завопил Ростов, хватая за юрот Карпа. – Вяжи его, вяжи! – кричал он, хотя некому было вязать его, кроме Лаврушки и Алпатыча.
Лаврушка, однако, подбежал к Карпу и схватил его сзади за руки.
– Прикажете наших из под горы кликнуть? – крикнул он.
Алпатыч обратился к мужикам, вызывая двоих по именам, чтобы вязать Карпа. Мужики покорно вышли из толпы и стали распоясываться.
– Староста где? – кричал Ростов.
Дрон, с нахмуренным и бледным лицом, вышел из толпы.
– Ты староста? Вязать, Лаврушка! – кричал Ростов, как будто и это приказание не могло встретить препятствий. И действительно, еще два мужика стали вязать Дрона, который, как бы помогая им, снял с себя кушан и подал им.
– А вы все слушайте меня, – Ростов обратился к мужикам: – Сейчас марш по домам, и чтобы голоса вашего я не слыхал.
– Что ж, мы никакой обиды не делали. Мы только, значит, по глупости. Только вздор наделали… Я же сказывал, что непорядки, – послышались голоса, упрекавшие друг друга.
– Вот я же вам говорил, – сказал Алпатыч, вступая в свои права. – Нехорошо, ребята!
– Глупость наша, Яков Алпатыч, – отвечали голоса, и толпа тотчас же стала расходиться и рассыпаться по деревне.
Связанных двух мужиков повели на барский двор. Два пьяные мужика шли за ними.
– Эх, посмотрю я на тебя! – говорил один из них, обращаясь к Карпу.
– Разве можно так с господами говорить? Ты думал что?
– Дурак, – подтверждал другой, – право, дурак!
Через два часа подводы стояли на дворе богучаровского дома. Мужики оживленно выносили и укладывали на подводы господские вещи, и Дрон, по желанию княжны Марьи выпущенный из рундука, куда его заперли, стоя на дворе, распоряжался мужиками.
– Ты ее так дурно не клади, – говорил один из мужиков, высокий человек с круглым улыбающимся лицом, принимая из рук горничной шкатулку. – Она ведь тоже денег стоит. Что же ты ее так то вот бросишь или пол веревку – а она потрется. Я так не люблю. А чтоб все честно, по закону было. Вот так то под рогожку, да сенцом прикрой, вот и важно. Любо!
– Ишь книг то, книг, – сказал другой мужик, выносивший библиотечные шкафы князя Андрея. – Ты не цепляй! А грузно, ребята, книги здоровые!
– Да, писали, не гуляли! – значительно подмигнув, сказал высокий круглолицый мужик, указывая на толстые лексиконы, лежавшие сверху.
Ростов, не желая навязывать свое знакомство княжне, не пошел к ней, а остался в деревне, ожидая ее выезда. Дождавшись выезда экипажей княжны Марьи из дома, Ростов сел верхом и до пути, занятого нашими войсками, в двенадцати верстах от Богучарова, верхом провожал ее. В Янкове, на постоялом дворе, он простился с нею почтительно, в первый раз позволив себе поцеловать ее руку.
– Как вам не совестно, – краснея, отвечал он княжне Марье на выражение благодарности за ее спасенье (как она называла его поступок), – каждый становой сделал бы то же. Если бы нам только приходилось воевать с мужиками, мы бы не допустили так далеко неприятеля, – говорил он, стыдясь чего то и стараясь переменить разговор. – Я счастлив только, что имел случай познакомиться с вами. Прощайте, княжна, желаю вам счастия и утешения и желаю встретиться с вами при более счастливых условиях. Ежели вы не хотите заставить краснеть меня, пожалуйста, не благодарите.
Но княжна, если не благодарила более словами, благодарила его всем выражением своего сиявшего благодарностью и нежностью лица. Она не могла верить ему, что ей не за что благодарить его. Напротив, для нее несомненно было то, что ежели бы его не было, то она, наверное, должна была бы погибнуть и от бунтовщиков и от французов; что он, для того чтобы спасти ее, подвергал себя самым очевидным и страшным опасностям; и еще несомненнее было то, что он был человек с высокой и благородной душой, который умел понять ее положение и горе. Его добрые и честные глаза с выступившими на них слезами, в то время как она сама, заплакав, говорила с ним о своей потере, не выходили из ее воображения.
Когда она простилась с ним и осталась одна, княжна Марья вдруг почувствовала в глазах слезы, и тут уж не в первый раз ей представился странный вопрос, любит ли она его?
По дороге дальше к Москве, несмотря на то, что положение княжны было не радостно, Дуняша, ехавшая с ней в карете, не раз замечала, что княжна, высунувшись в окно кареты, чему то радостно и грустно улыбалась.
«Ну что же, ежели бы я и полюбила его? – думала княжна Марья.
Как ни стыдно ей было признаться себе, что она первая полюбила человека, который, может быть, никогда не полюбит ее, она утешала себя мыслью, что никто никогда не узнает этого и что она не будет виновата, ежели будет до конца жизни, никому не говоря о том, любить того, которого она любила в первый и в последний раз.
Иногда она вспоминала его взгляды, его участие, его слова, и ей казалось счастье не невозможным. И тогда то Дуняша замечала, что она, улыбаясь, глядела в окно кареты.
«И надо было ему приехать в Богучарово, и в эту самую минуту! – думала княжна Марья. – И надо было его сестре отказать князю Андрею! – И во всем этом княжна Марья видела волю провиденья.
Впечатление, произведенное на Ростова княжной Марьей, было очень приятное. Когда ои вспоминал про нее, ему становилось весело, и когда товарищи, узнав о бывшем с ним приключении в Богучарове, шутили ему, что он, поехав за сеном, подцепил одну из самых богатых невест в России, Ростов сердился. Он сердился именно потому, что мысль о женитьбе на приятной для него, кроткой княжне Марье с огромным состоянием не раз против его воли приходила ему в голову. Для себя лично Николай не мог желать жены лучше княжны Марьи: женитьба на ней сделала бы счастье графини – его матери, и поправила бы дела его отца; и даже – Николай чувствовал это – сделала бы счастье княжны Марьи. Но Соня? И данное слово? И от этого то Ростов сердился, когда ему шутили о княжне Болконской.
Приняв командование над армиями, Кутузов вспомнил о князе Андрее и послал ему приказание прибыть в главную квартиру.
Князь Андрей приехал в Царево Займище в тот самый день и в то самое время дня, когда Кутузов делал первый смотр войскам. Князь Андрей остановился в деревне у дома священника, у которого стоял экипаж главнокомандующего, и сел на лавочке у ворот, ожидая светлейшего, как все называли теперь Кутузова. На поле за деревней слышны были то звуки полковой музыки, то рев огромного количества голосов, кричавших «ура!новому главнокомандующему. Тут же у ворот, шагах в десяти от князя Андрея, пользуясь отсутствием князя и прекрасной погодой, стояли два денщика, курьер и дворецкий. Черноватый, обросший усами и бакенбардами, маленький гусарский подполковник подъехал к воротам и, взглянув на князя Андрея, спросил: здесь ли стоит светлейший и скоро ли он будет?
Князь Андрей сказал, что он не принадлежит к штабу светлейшего и тоже приезжий. Гусарский подполковник обратился к нарядному денщику, и денщик главнокомандующего сказал ему с той особенной презрительностью, с которой говорят денщики главнокомандующих с офицерами:
– Что, светлейший? Должно быть, сейчас будет. Вам что?
Гусарский подполковник усмехнулся в усы на тон денщика, слез с лошади, отдал ее вестовому и подошел к Болконскому, слегка поклонившись ему. Болконский посторонился на лавке. Гусарский подполковник сел подле него.
– Тоже дожидаетесь главнокомандующего? – заговорил гусарский подполковник. – Говог'ят, всем доступен, слава богу. А то с колбасниками беда! Недаг'ом Ег'молов в немцы пг'осился. Тепег'ь авось и г'усским говог'ить можно будет. А то чег'т знает что делали. Все отступали, все отступали. Вы делали поход? – спросил он.
– Имел удовольствие, – отвечал князь Андрей, – не только участвовать в отступлении, но и потерять в этом отступлении все, что имел дорогого, не говоря об именьях и родном доме… отца, который умер с горя. Я смоленский.
– А?.. Вы князь Болконский? Очень г'ад познакомиться: подполковник Денисов, более известный под именем Васьки, – сказал Денисов, пожимая руку князя Андрея и с особенно добрым вниманием вглядываясь в лицо Болконского. – Да, я слышал, – сказал он с сочувствием и, помолчав немного, продолжал: – Вот и скифская война. Это все хог'ошо, только не для тех, кто своими боками отдувается. А вы – князь Андг'ей Болконский? – Он покачал головой. – Очень г'ад, князь, очень г'ад познакомиться, – прибавил он опять с грустной улыбкой, пожимая ему руку.
Князь Андрей знал Денисова по рассказам Наташи о ее первом женихе. Это воспоминанье и сладко и больно перенесло его теперь к тем болезненным ощущениям, о которых он последнее время давно уже не думал, но которые все таки были в его душе. В последнее время столько других и таких серьезных впечатлений, как оставление Смоленска, его приезд в Лысые Горы, недавнее известно о смерти отца, – столько ощущений было испытано им, что эти воспоминания уже давно не приходили ему и, когда пришли, далеко не подействовали на него с прежней силой. И для Денисова тот ряд воспоминаний, которые вызвало имя Болконского, было далекое, поэтическое прошедшее, когда он, после ужина и пения Наташи, сам не зная как, сделал предложение пятнадцатилетней девочке. Он улыбнулся воспоминаниям того времени и своей любви к Наташе и тотчас же перешел к тому, что страстно и исключительно теперь занимало его. Это был план кампании, который он придумал, служа во время отступления на аванпостах. Он представлял этот план Барклаю де Толли и теперь намерен был представить его Кутузову. План основывался на том, что операционная линия французов слишком растянута и что вместо того, или вместе с тем, чтобы действовать с фронта, загораживая дорогу французам, нужно было действовать на их сообщения. Он начал разъяснять свой план князю Андрею.
– Они не могут удержать всей этой линии. Это невозможно, я отвечаю, что пг'ог'ву их; дайте мне пятьсот человек, я г'азог'ву их, это вег'но! Одна система – паг'тизанская.
Денисов встал и, делая жесты, излагал свой план Болконскому. В средине его изложения крики армии, более нескладные, более распространенные и сливающиеся с музыкой и песнями, послышались на месте смотра. На деревне послышался топот и крики.
– Сам едет, – крикнул казак, стоявший у ворот, – едет! Болконский и Денисов подвинулись к воротам, у которых стояла кучка солдат (почетный караул), и увидали подвигавшегося по улице Кутузова, верхом на невысокой гнедой лошадке. Огромная свита генералов ехала за ним. Барклай ехал почти рядом; толпа офицеров бежала за ними и вокруг них и кричала «ура!».
Вперед его во двор проскакали адъютанты. Кутузов, нетерпеливо подталкивая свою лошадь, плывшую иноходью под его тяжестью, и беспрестанно кивая головой, прикладывал руку к бедой кавалергардской (с красным околышем и без козырька) фуражке, которая была на нем. Подъехав к почетному караулу молодцов гренадеров, большей частью кавалеров, отдававших ему честь, он с минуту молча, внимательно посмотрел на них начальническим упорным взглядом и обернулся к толпе генералов и офицеров, стоявших вокруг него. Лицо его вдруг приняло тонкое выражение; он вздернул плечами с жестом недоумения.
– И с такими молодцами всё отступать и отступать! – сказал он. – Ну, до свиданья, генерал, – прибавил он и тронул лошадь в ворота мимо князя Андрея и Денисова.
– Ура! ура! ура! – кричали сзади его.
С тех пор как не видал его князь Андрей, Кутузов еще потолстел, обрюзг и оплыл жиром. Но знакомые ему белый глаз, и рана, и выражение усталости в его лице и фигуре были те же. Он был одет в мундирный сюртук (плеть на тонком ремне висела через плечо) и в белой кавалергардской фуражке. Он, тяжело расплываясь и раскачиваясь, сидел на своей бодрой лошадке.
– Фю… фю… фю… – засвистал он чуть слышно, въезжая на двор. На лице его выражалась радость успокоения человека, намеревающегося отдохнуть после представительства. Он вынул левую ногу из стремени, повалившись всем телом и поморщившись от усилия, с трудом занес ее на седло, облокотился коленкой, крякнул и спустился на руки к казакам и адъютантам, поддерживавшим его.
Он оправился, оглянулся своими сощуренными глазами и, взглянув на князя Андрея, видимо, не узнав его, зашагал своей ныряющей походкой к крыльцу.
– Фю… фю… фю, – просвистал он и опять оглянулся на князя Андрея. Впечатление лица князя Андрея только после нескольких секунд (как это часто бывает у стариков) связалось с воспоминанием о его личности.
– А, здравствуй, князь, здравствуй, голубчик, пойдем… – устало проговорил он, оглядываясь, и тяжело вошел на скрипящее под его тяжестью крыльцо. Он расстегнулся и сел на лавочку, стоявшую на крыльце.
– Ну, что отец?
– Вчера получил известие о его кончине, – коротко сказал князь Андрей.
Кутузов испуганно открытыми глазами посмотрел на князя Андрея, потом снял фуражку и перекрестился: «Царство ему небесное! Да будет воля божия над всеми нами!Он тяжело, всей грудью вздохнул и помолчал. „Я его любил и уважал и сочувствую тебе всей душой“. Он обнял князя Андрея, прижал его к своей жирной груди и долго не отпускал от себя. Когда он отпустил его, князь Андрей увидал, что расплывшие губы Кутузова дрожали и на глазах были слезы. Он вздохнул и взялся обеими руками за лавку, чтобы встать.
– Пойдем, пойдем ко мне, поговорим, – сказал он; но в это время Денисов, так же мало робевший перед начальством, как и перед неприятелем, несмотря на то, что адъютанты у крыльца сердитым шепотом останавливали его, смело, стуча шпорами по ступенькам, вошел на крыльцо. Кутузов, оставив руки упертыми на лавку, недовольно смотрел на Денисова. Денисов, назвав себя, объявил, что имеет сообщить его светлости дело большой важности для блага отечества. Кутузов усталым взглядом стал смотреть на Денисова и досадливым жестом, приняв руки и сложив их на животе, повторил: «Для блага отечества? Ну что такое? Говори». Денисов покраснел, как девушка (так странно было видеть краску на этом усатом, старом и пьяном лице), и смело начал излагать свой план разрезания операционной линии неприятеля между Смоленском и Вязьмой. Денисов жил в этих краях и знал хорошо местность. План его казался несомненно хорошим, в особенности по той силе убеждения, которая была в его словах. Кутузов смотрел себе на ноги и изредка оглядывался на двор соседней избы, как будто он ждал чего то неприятного оттуда. Из избы, на которую он смотрел, действительно во время речи Денисова показался генерал с портфелем под мышкой.
– Что? – в середине изложения Денисова проговорил Кутузов. – Уже готовы?
– Готов, ваша светлость, – сказал генерал. Кутузов покачал головой, как бы говоря: «Как это все успеть одному человеку», и продолжал слушать Денисова.
– Даю честное благородное слово гусского офицег'а, – говорил Денисов, – что я г'азог'ву сообщения Наполеона.
– Тебе Кирилл Андреевич Денисов, обер интендант, как приходится? – перебил его Кутузов.
– Дядя г'одной, ваша светлость.
– О! приятели были, – весело сказал Кутузов. – Хорошо, хорошо, голубчик, оставайся тут при штабе, завтра поговорим. – Кивнув головой Денисову, он отвернулся и протянул руку к бумагам, которые принес ему Коновницын.
– Не угодно ли вашей светлости пожаловать в комнаты, – недовольным голосом сказал дежурный генерал, – необходимо рассмотреть планы и подписать некоторые бумаги. – Вышедший из двери адъютант доложил, что в квартире все было готово. Но Кутузову, видимо, хотелось войти в комнаты уже свободным. Он поморщился…
– Нет, вели подать, голубчик, сюда столик, я тут посмотрю, – сказал он. – Ты не уходи, – прибавил он, обращаясь к князю Андрею. Князь Андрей остался на крыльце, слушая дежурного генерала.
Во время доклада за входной дверью князь Андрей слышал женское шептанье и хрустение женского шелкового платья. Несколько раз, взглянув по тому направлению, он замечал за дверью, в розовом платье и лиловом шелковом платке на голове, полную, румяную и красивую женщину с блюдом, которая, очевидно, ожидала входа влавввквмандующего. Адъютант Кутузова шепотом объяснил князю Андрею, что это была хозяйка дома, попадья, которая намеревалась подать хлеб соль его светлости. Муж ее встретил светлейшего с крестом в церкви, она дома… «Очень хорошенькая», – прибавил адъютант с улыбкой. Кутузов оглянулся на эти слова. Кутузов слушал доклад дежурного генерала (главным предметом которого была критика позиции при Цареве Займище) так же, как он слушал Денисова, так же, как он слушал семь лет тому назад прения Аустерлицкого военного совета. Он, очевидно, слушал только оттого, что у него были уши, которые, несмотря на то, что в одном из них был морской канат, не могли не слышать; но очевидно было, что ничто из того, что мог сказать ему дежурный генерал, не могло не только удивить или заинтересовать его, но что он знал вперед все, что ему скажут, и слушал все это только потому, что надо прослушать, как надо прослушать поющийся молебен. Все, что говорил Денисов, было дельно и умно. То, что говорил дежурный генерал, было еще дельнее и умнее, но очевидно было, что Кутузов презирал и знание и ум и знал что то другое, что должно было решить дело, – что то другое, независимое от ума и знания. Князь Андрей внимательно следил за выражением лица главнокомандующего, и единственное выражение, которое он мог заметить в нем, было выражение скуки, любопытства к тому, что такое означал женский шепот за дверью, и желание соблюсти приличие. Очевидно было, что Кутузов презирал ум, и знание, и даже патриотическое чувство, которое выказывал Денисов, но презирал не умом, не чувством, не знанием (потому что он и не старался выказывать их), а он презирал их чем то другим. Он презирал их своей старостью, своею опытностью жизни. Одно распоряжение, которое от себя в этот доклад сделал Кутузов, откосилось до мародерства русских войск. Дежурный редерал в конце доклада представил светлейшему к подписи бумагу о взысканий с армейских начальников по прошению помещика за скошенный зеленый овес.
Кутузов зачмокал губами и закачал головой, выслушав это дело.
– В печку… в огонь! И раз навсегда тебе говорю, голубчик, – сказал он, – все эти дела в огонь. Пуская косят хлеба и жгут дрова на здоровье. Я этого не приказываю и не позволяю, но и взыскивать не могу. Без этого нельзя. Дрова рубят – щепки летят. – Он взглянул еще раз на бумагу. – О, аккуратность немецкая! – проговорил он, качая головой.
– Ну, теперь все, – сказал Кутузов, подписывая последнюю бумагу, и, тяжело поднявшись и расправляя складки своей белой пухлой шеи, с повеселевшим лицом направился к двери.
Попадья, с бросившеюся кровью в лицо, схватилась за блюдо, которое, несмотря на то, что она так долго приготовлялась, она все таки не успела подать вовремя. И с низким поклоном она поднесла его Кутузову.
Глаза Кутузова прищурились; он улыбнулся, взял рукой ее за подбородок и сказал:
– И красавица какая! Спасибо, голубушка!
Он достал из кармана шаровар несколько золотых и положил ей на блюдо.
– Ну что, как живешь? – сказал Кутузов, направляясь к отведенной для него комнате. Попадья, улыбаясь ямочками на румяном лице, прошла за ним в горницу. Адъютант вышел к князю Андрею на крыльцо и приглашал его завтракать; через полчаса князя Андрея позвали опять к Кутузову. Кутузов лежал на кресле в том же расстегнутом сюртуке. Он держал в руке французскую книгу и при входе князя Андрея, заложив ее ножом, свернул. Это был «Les chevaliers du Cygne», сочинение madame de Genlis [«Рыцари Лебедя», мадам де Жанлис], как увидал князь Андрей по обертке.
– Ну садись, садись тут, поговорим, – сказал Кутузов. – Грустно, очень грустно. Но помни, дружок, что я тебе отец, другой отец… – Князь Андрей рассказал Кутузову все, что он знал о кончине своего отца, и о том, что он видел в Лысых Горах, проезжая через них.
– До чего… до чего довели! – проговорил вдруг Кутузов взволнованным голосом, очевидно, ясно представив себе, из рассказа князя Андрея, положение, в котором находилась Россия. – Дай срок, дай срок, – прибавил он с злобным выражением лица и, очевидно, не желая продолжать этого волновавшего его разговора, сказал: – Я тебя вызвал, чтоб оставить при себе.
– Благодарю вашу светлость, – отвечал князь Андрей, – но я боюсь, что не гожусь больше для штабов, – сказал он с улыбкой, которую Кутузов заметил. Кутузов вопросительно посмотрел на него. – А главное, – прибавил князь Андрей, – я привык к полку, полюбил офицеров, и люди меня, кажется, полюбили. Мне бы жалко было оставить полк. Ежели я отказываюсь от чести быть при вас, то поверьте…
Умное, доброе и вместе с тем тонко насмешливое выражение светилось на пухлом лице Кутузова. Он перебил Болконского:
– Жалею, ты бы мне нужен был; но ты прав, ты прав. Нам не сюда люди нужны. Советчиков всегда много, а людей нет. Не такие бы полки были, если бы все советчики служили там в полках, как ты. Я тебя с Аустерлица помню… Помню, помню, с знаменем помню, – сказал Кутузов, и радостная краска бросилась в лицо князя Андрея при этом воспоминании. Кутузов притянул его за руку, подставляя ему щеку, и опять князь Андрей на глазах старика увидал слезы. Хотя князь Андрей и знал, что Кутузов был слаб на слезы и что он теперь особенно ласкает его и жалеет вследствие желания выказать сочувствие к его потере, но князю Андрею и радостно и лестно было это воспоминание об Аустерлице.
– Иди с богом своей дорогой. Я знаю, твоя дорога – это дорога чести. – Он помолчал. – Я жалел о тебе в Букареште: мне послать надо было. – И, переменив разговор, Кутузов начал говорить о турецкой войне и заключенном мире. – Да, немало упрекали меня, – сказал Кутузов, – и за войну и за мир… а все пришло вовремя. Tout vient a point a celui qui sait attendre. [Все приходит вовремя для того, кто умеет ждать.] A и там советчиков не меньше было, чем здесь… – продолжал он, возвращаясь к советчикам, которые, видимо, занимали его. – Ох, советчики, советчики! – сказал он. Если бы всех слушать, мы бы там, в Турции, и мира не заключили, да и войны бы не кончили. Всё поскорее, а скорое на долгое выходит. Если бы Каменский не умер, он бы пропал. Он с тридцатью тысячами штурмовал крепости. Взять крепость не трудно, трудно кампанию выиграть. А для этого не нужно штурмовать и атаковать, а нужно терпение и время. Каменский на Рущук солдат послал, а я их одних (терпение и время) посылал и взял больше крепостей, чем Каменский, и лошадиное мясо турок есть заставил. – Он покачал головой. – И французы тоже будут! Верь моему слову, – воодушевляясь, проговорил Кутузов, ударяя себя в грудь, – будут у меня лошадиное мясо есть! – И опять глаза его залоснились слезами.
– Однако до лжно же будет принять сражение? – сказал князь Андрей.
– До лжно будет, если все этого захотят, нечего делать… А ведь, голубчик: нет сильнее тех двух воинов, терпение и время; те всё сделают, да советчики n'entendent pas de cette oreille, voila le mal. [этим ухом не слышат, – вот что плохо.] Одни хотят, другие не хотят. Что ж делать? – спросил он, видимо, ожидая ответа. – Да, что ты велишь делать? – повторил он, и глаза его блестели глубоким, умным выражением. – Я тебе скажу, что делать, – проговорил он, так как князь Андрей все таки не отвечал. – Я тебе скажу, что делать и что я делаю. Dans le doute, mon cher, – он помолчал, – abstiens toi, [В сомнении, мой милый, воздерживайся.] – выговорил он с расстановкой.
– Ну, прощай, дружок; помни, что я всей душой несу с тобой твою потерю и что я тебе не светлейший, не князь и не главнокомандующий, а я тебе отец. Ежели что нужно, прямо ко мне. Прощай, голубчик. – Он опять обнял и поцеловал его. И еще князь Андрей не успел выйти в дверь, как Кутузов успокоительно вздохнул и взялся опять за неконченный роман мадам Жанлис «Les chevaliers du Cygne».
Как и отчего это случилось, князь Андрей не мог бы никак объяснить; но после этого свидания с Кутузовым он вернулся к своему полку успокоенный насчет общего хода дела и насчет того, кому оно вверено было. Чем больше он видел отсутствие всего личного в этом старике, в котором оставались как будто одни привычки страстей и вместо ума (группирующего события и делающего выводы) одна способность спокойного созерцания хода событий, тем более он был спокоен за то, что все будет так, как должно быть. «У него не будет ничего своего. Он ничего не придумает, ничего не предпримет, – думал князь Андрей, – но он все выслушает, все запомнит, все поставит на свое место, ничему полезному не помешает и ничего вредного не позволит. Он понимает, что есть что то сильнее и значительнее его воли, – это неизбежный ход событий, и он умеет видеть их, умеет понимать их значение и, ввиду этого значения, умеет отрекаться от участия в этих событиях, от своей личной волн, направленной на другое. А главное, – думал князь Андрей, – почему веришь ему, – это то, что он русский, несмотря на роман Жанлис и французские поговорки; это то, что голос его задрожал, когда он сказал: „До чего довели!“, и что он захлипал, говоря о том, что он „заставит их есть лошадиное мясо“. На этом же чувстве, которое более или менее смутно испытывали все, и основано было то единомыслие и общее одобрение, которое сопутствовало народному, противному придворным соображениям, избранию Кутузова в главнокомандующие.
После отъезда государя из Москвы московская жизнь потекла прежним, обычным порядком, и течение этой жизни было так обычно, что трудно было вспомнить о бывших днях патриотического восторга и увлечения, и трудно было верить, что действительно Россия в опасности и что члены Английского клуба суть вместе с тем и сыны отечества, готовые для него на всякую жертву. Одно, что напоминало о бывшем во время пребывания государя в Москве общем восторженно патриотическом настроении, было требование пожертвований людьми и деньгами, которые, как скоро они были сделаны, облеклись в законную, официальную форму и казались неизбежны.
С приближением неприятеля к Москве взгляд москвичей на свое положение не только не делался серьезнее, но, напротив, еще легкомысленнее, как это всегда бывает с людьми, которые видят приближающуюся большую опасность. При приближении опасности всегда два голоса одинаково сильно говорят в душе человека: один весьма разумно говорит о том, чтобы человек обдумал самое свойство опасности и средства для избавления от нее; другой еще разумнее говорит, что слишком тяжело и мучительно думать об опасности, тогда как предвидеть все и спастись от общего хода дела не во власти человека, и потому лучше отвернуться от тяжелого, до тех пор пока оно не наступило, и думать о приятном. В одиночестве человек большею частью отдается первому голосу, в обществе, напротив, – второму. Так было и теперь с жителями Москвы. Давно так не веселились в Москве, как этот год.
Растопчинские афишки с изображением вверху питейного дома, целовальника и московского мещанина Карпушки Чигирина, который, быв в ратниках и выпив лишний крючок на тычке, услыхал, будто Бонапарт хочет идти на Москву, рассердился, разругал скверными словами всех французов, вышел из питейного дома и заговорил под орлом собравшемуся народу, читались и обсуживались наравне с последним буриме Василия Львовича Пушкина.
В клубе, в угловой комнате, собирались читать эти афиши, и некоторым нравилось, как Карпушка подтрунивал над французами, говоря, что они от капусты раздуются, от каши перелопаются, от щей задохнутся, что они все карлики и что их троих одна баба вилами закинет. Некоторые не одобряли этого тона и говорила, что это пошло и глупо. Рассказывали о том, что французов и даже всех иностранцев Растопчин выслал из Москвы, что между ними шпионы и агенты Наполеона; но рассказывали это преимущественно для того, чтобы при этом случае передать остроумные слова, сказанные Растопчиным при их отправлении. Иностранцев отправляли на барке в Нижний, и Растопчин сказал им: «Rentrez en vous meme, entrez dans la barque et n'en faites pas une barque ne Charon». [войдите сами в себя и в эту лодку и постарайтесь, чтобы эта лодка не сделалась для вас лодкой Харона.] Рассказывали, что уже выслали из Москвы все присутственные места, и тут же прибавляли шутку Шиншина, что за это одно Москва должна быть благодарна Наполеону. Рассказывали, что Мамонову его полк будет стоить восемьсот тысяч, что Безухов еще больше затратил на своих ратников, но что лучше всего в поступке Безухова то, что он сам оденется в мундир и поедет верхом перед полком и ничего не будет брать за места с тех, которые будут смотреть на него.
– Вы никому не делаете милости, – сказала Жюли Друбецкая, собирая и прижимая кучку нащипанной корпии тонкими пальцами, покрытыми кольцами.
Жюли собиралась на другой день уезжать из Москвы и делала прощальный вечер.
– Безухов est ridicule [смешон], но он так добр, так мил. Что за удовольствие быть так caustique [злоязычным]?
– Штраф! – сказал молодой человек в ополченском мундире, которого Жюли называла «mon chevalier» [мой рыцарь] и который с нею вместе ехал в Нижний.
В обществе Жюли, как и во многих обществах Москвы, было положено говорить только по русски, и те, которые ошибались, говоря французские слова, платили штраф в пользу комитета пожертвований.
– Другой штраф за галлицизм, – сказал русский писатель, бывший в гостиной. – «Удовольствие быть не по русски.
– Вы никому не делаете милости, – продолжала Жюли к ополченцу, не обращая внимания на замечание сочинителя. – За caustique виновата, – сказала она, – и плачу, но за удовольствие сказать вам правду я готова еще заплатить; за галлицизмы не отвечаю, – обратилась она к сочинителю: – у меня нет ни денег, ни времени, как у князя Голицына, взять учителя и учиться по русски. А вот и он, – сказала Жюли. – Quand on… [Когда.] Нет, нет, – обратилась она к ополченцу, – не поймаете. Когда говорят про солнце – видят его лучи, – сказала хозяйка, любезно улыбаясь Пьеру. – Мы только говорили о вас, – с свойственной светским женщинам свободой лжи сказала Жюли. – Мы говорили, что ваш полк, верно, будет лучше мамоновского.
– Ах, не говорите мне про мой полк, – отвечал Пьер, целуя руку хозяйке и садясь подле нее. – Он мне так надоел!
– Вы ведь, верно, сами будете командовать им? – сказала Жюли, хитро и насмешливо переглянувшись с ополченцем.
Ополченец в присутствии Пьера был уже не так caustique, и в лице его выразилось недоуменье к тому, что означала улыбка Жюли. Несмотря на свою рассеянность и добродушие, личность Пьера прекращала тотчас же всякие попытки на насмешку в его присутствии.
– Нет, – смеясь, отвечал Пьер, оглядывая свое большое, толстое тело. – В меня слишком легко попасть французам, да и я боюсь, что не влезу на лошадь…
В числе перебираемых лиц для предмета разговора общество Жюли попало на Ростовых.
– Очень, говорят, плохи дела их, – сказала Жюли. – И он так бестолков – сам граф. Разумовские хотели купить его дом и подмосковную, и все это тянется. Он дорожится.
– Нет, кажется, на днях состоится продажа, – сказал кто то. – Хотя теперь и безумно покупать что нибудь в Москве.
– Отчего? – сказала Жюли. – Неужели вы думаете, что есть опасность для Москвы?
– Отчего же вы едете?
– Я? Вот странно. Я еду, потому… ну потому, что все едут, и потом я не Иоанна д'Арк и не амазонка.
– Ну, да, да, дайте мне еще тряпочек.
– Ежели он сумеет повести дела, он может заплатить все долги, – продолжал ополченец про Ростова.
– Добрый старик, но очень pauvre sire [плох]. И зачем они живут тут так долго? Они давно хотели ехать в деревню. Натали, кажется, здорова теперь? – хитро улыбаясь, спросила Жюли у Пьера.
– Они ждут меньшого сына, – сказал Пьер. – Он поступил в казаки Оболенского и поехал в Белую Церковь. Там формируется полк. А теперь они перевели его в мой полк и ждут каждый день. Граф давно хотел ехать, но графиня ни за что не согласна выехать из Москвы, пока не приедет сын.
– Я их третьего дня видела у Архаровых. Натали опять похорошела и повеселела. Она пела один романс. Как все легко проходит у некоторых людей!
– Что проходит? – недовольно спросил Пьер. Жюли улыбнулась.
– Вы знаете, граф, что такие рыцари, как вы, бывают только в романах madame Suza.
– Какой рыцарь? Отчего? – краснея, спросил Пьер.
– Ну, полноте, милый граф, c'est la fable de tout Moscou. Je vous admire, ma parole d'honneur. [это вся Москва знает. Право, я вам удивляюсь.]
– Штраф! Штраф! – сказал ополченец.
– Ну, хорошо. Нельзя говорить, как скучно!
– Qu'est ce qui est la fable de tout Moscou? [Что знает вся Москва?] – вставая, сказал сердито Пьер.
– Полноте, граф. Вы знаете!
– Ничего не знаю, – сказал Пьер.
– Я знаю, что вы дружны были с Натали, и потому… Нет, я всегда дружнее с Верой. Cette chere Vera! [Эта милая Вера!]
– Non, madame, [Нет, сударыня.] – продолжал Пьер недовольным тоном. – Я вовсе не взял на себя роль рыцаря Ростовой, и я уже почти месяц не был у них. Но я не понимаю жестокость…
– Qui s'excuse – s'accuse, [Кто извиняется, тот обвиняет себя.] – улыбаясь и махая корпией, говорила Жюли и, чтобы за ней осталось последнее слово, сейчас же переменила разговор. – Каково, я нынче узнала: бедная Мари Волконская приехала вчера в Москву. Вы слышали, она потеряла отца?
– Неужели! Где она? Я бы очень желал увидать ее, – сказал Пьер.
– Я вчера провела с ней вечер. Она нынче или завтра утром едет в подмосковную с племянником.
– Ну что она, как? – сказал Пьер.
– Ничего, грустна. Но знаете, кто ее спас? Это целый роман. Nicolas Ростов. Ее окружили, хотели убить, ранили ее людей. Он бросился и спас ее…
– Еще роман, – сказал ополченец. – Решительно это общее бегство сделано, чтобы все старые невесты шли замуж. Catiche – одна, княжна Болконская – другая.
– Вы знаете, что я в самом деле думаю, что она un petit peu amoureuse du jeune homme. [немножечко влюблена в молодого человека.]
– Штраф! Штраф! Штраф!
– Но как же это по русски сказать?..
Когда Пьер вернулся домой, ему подали две принесенные в этот день афиши Растопчина.
В первой говорилось о том, что слух, будто графом Растопчиным запрещен выезд из Москвы, – несправедлив и что, напротив, граф Растопчин рад, что из Москвы уезжают барыни и купеческие жены. «Меньше страху, меньше новостей, – говорилось в афише, – но я жизнью отвечаю, что злодей в Москве не будет». Эти слова в первый раз ясно ыоказали Пьеру, что французы будут в Москве. Во второй афише говорилось, что главная квартира наша в Вязьме, что граф Витгснштейн победил французов, но что так как многие жители желают вооружиться, то для них есть приготовленное в арсенале оружие: сабли, пистолеты, ружья, которые жители могут получать по дешевой цене. Тон афиш был уже не такой шутливый, как в прежних чигиринских разговорах. Пьер задумался над этими афишами. Очевидно, та страшная грозовая туча, которую он призывал всеми силами своей души и которая вместе с тем возбуждала в нем невольный ужас, – очевидно, туча эта приближалась.
«Поступить в военную службу и ехать в армию или дожидаться? – в сотый раз задавал себе Пьер этот вопрос. Он взял колоду карт, лежавших у него на столе, и стал делать пасьянс.
– Ежели выйдет этот пасьянс, – говорил он сам себе, смешав колоду, держа ее в руке и глядя вверх, – ежели выйдет, то значит… что значит?.. – Он не успел решить, что значит, как за дверью кабинета послышался голос старшей княжны, спрашивающей, можно ли войти.
– Тогда будет значить, что я должен ехать в армию, – договорил себе Пьер. – Войдите, войдите, – прибавил он, обращаясь к княжие.
(Одна старшая княжна, с длинной талией и окаменелым лидом, продолжала жить в доме Пьера; две меньшие вышли замуж.)
– Простите, mon cousin, что я пришла к вам, – сказала она укоризненно взволнованным голосом. – Ведь надо наконец на что нибудь решиться! Что ж это будет такое? Все выехали из Москвы, и народ бунтует. Что ж мы остаемся?
– Напротив, все, кажется, благополучно, ma cousine, – сказал Пьер с тою привычкой шутливости, которую Пьер, всегда конфузно переносивший свою роль благодетеля перед княжною, усвоил себе в отношении к ней.
– Да, это благополучно… хорошо благополучие! Мне нынче Варвара Ивановна порассказала, как войска наши отличаются. Уж точно можно чести приписать. Да и народ совсем взбунтовался, слушать перестают; девка моя и та грубить стала. Этак скоро и нас бить станут. По улицам ходить нельзя. А главное, нынче завтра французы будут, что ж нам ждать! Я об одном прошу, mon cousin, – сказала княжна, – прикажите свезти меня в Петербург: какая я ни есть, а я под бонапартовской властью жить не могу.
– Да полноте, ma cousine, откуда вы почерпаете ваши сведения? Напротив…
– Я вашему Наполеону не покорюсь. Другие как хотят… Ежели вы не хотите этого сделать…
– Да я сделаю, я сейчас прикажу.
Княжне, видимо, досадно было, что не на кого было сердиться. Она, что то шепча, присела на стул.
– Но вам это неправильно доносят, – сказал Пьер. – В городе все тихо, и опасности никакой нет. Вот я сейчас читал… – Пьер показал княжне афишки. – Граф пишет, что он жизнью отвечает, что неприятель не будет в Москве.
