Освобождение Парижа

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Битва за Париж
Основной конфликт: Вторая мировая война (Нормандская операция)

Жители Парижа приветствуют союзников на Елисейских Полях (26 августа 1944 года)
Дата

1925 августа 1944 года

Место

Париж, Франция

Итог

Победа союзников
Свержение режима Виши

Противники
Сражающаяся Франция Сражающаяся Франция:

США США
Испанские Маки

Третий рейх Третий рейх

Французское государство:

Командующие
Жак Шабан-Дельмас
Филипп Леклерк
Дитрих фон Колтиц
Силы сторон
Общие: 16.000 человек, при 80 танках «Шерман» Третий рейх Третий рейх 15.000 человек.

Французское государство: 5.000 человек, около 200 орудий, 80 танков и самолетов.

Потери
США США
От 72 до 130 убитыми и пропавшими без вести, 225 ранеными, 35 танков

Сражающаяся Франция Сражающаяся Франция: Не менее 800 — 1000 убитыми, 1500 ранеными и пропавшими без вести

Третий рейх Третий рейх 3.200 убитыми, 11.800 пленными

Французское государство: От 500 до 1000 убитыми, более 4.000 пленными, все орудия и техника уничтожены либо захвачены

Освобождение Парижа, также известно как битва за Париж или Парижское восстание — сражение в ходе Второй мировой войны на Западном фронте, продолжавшееся с 19 августа 1944 года до капитуляции немецких оккупационных сил 25 августа того же года. Эта битва ознаменовала освобождение Парижа и бегство правительства Виши в город Зигмаринген в Германии.





Ситуация до битвы

Столичный регион Франции был оккупирован нацистской Германией с момента подписания Второго Компьенского перемирия в июне 1940 года, когда германская армия оккупировала северную и юго-западную Францию и когда был создан марионеточный режим Виши в одноимённом городе в центральной Франции. Впоследствии Париж, как и Франция в целом, считались одним из самых спокойных регионов Рейха. Основной контингент германских войск, находящихся во Франции, составляли демобилизованные по различным причинам солдаты и офицеры с Восточного фронта, не имевшие значительного боевого опыта и обладавшие малой эффективностью.

Все изменилось 6 июня 1944 года. Англо-американские войска под командованием генерала Дуайта Эйзенхауэра высадились в Нормандии и открыли второй фронт в Европе. Учитывая, что союзники превосходили немцев по численности почти в 3 раза и были лучше вооружены и оснащены, упорно сражающиеся германские солдаты и их союзники не смогли оказать достаточного сопротивления и к 15 августа 1944 года армии союзников стояли уже недалеко от Парижа. В тот же день англо-американцы произвели ещё одну высадку, но уже в Южной Франции, и менее чем за сутки сломили сопротивление находящихся там немцев и формирований вишистов.

В тот же день Адольф Гитлер приказал любой ценой удержать Париж от наступления союзников, а в случае невозможности — уничтожить город. Первоначально в план союзников входило окружение Парижа и принуждение немецких сил находящихся в городе к сдаче. Однако позже генерал Шарль де Голль и его окружение убедили командование союзников идти на штурм города.

Ситуация в Париже (15 — 19 августа 1944 года)

В преддверии наступления союзников — 15 августа 1944 сотрудники гестапо и провишиской полиции провели ряд арестов граждан подозреваемых в связях с французским Сопротивлением, евреев и просто неблагонадежных. Итогом стал арест 2600 человек (2200 мужчин и 400 женщин), которых тем же вечером направили в Бухенвальд. В тот же день началась всеобщая народная забастовка парижан, которая полностью парализовала работу почти всех инстанций города к 18 августа.

16 августа 1944 года в Булонском лесу без суда и следствия немцами были арестованы и казнены на месте 35 участников французского Сопротивления, собравшиеся на тайной встрече.

17 августа 1944 года военный комендант Парижа Дитрих фон Колтиц издал приказ заминировать наиболее важные объекты и здания в городе. Приказ немедленно начал выполняться. Представитель вишистов Пьер Тететндже попытался возразить Колтицу, но тот смог убедить последнего в необходимости этих действий.

С 18 августа начал серьезно распространяться слух о приближении союзников к городу, бойцы Сопротивления активизировали свою деятельность, на стенах домов и почти везде они расклеивали плакаты с призывом начать всеобщее вооруженное восстание лиц от 18 до 60 лет, способных держать оружие против немцев и вишистов, а также предупреждение о скором возмездии для коллаборационистов и тех немецких солдат и офицеров, которые не сложат оружие.

Битва за Париж (19—25 августа 1944 года)

Вечером 18 августа 1944 года некоторые части вермахта, сотрудники оккупационной администрации и просто сторонники режима Виши стали стихийно покидать город. В распоряжении Колтица и вишистов остался гарнизон численностью в 20.000 человек при поддержке 200 орудий разных калибров и 80 устаревших танков и самолетов. 15.000 солдат гарнизона составляли немцы, ещё около 5.000 полицейские и вооруженные формирования сторонников режима Виши, обладающие малой боевой эффективностью.

Утром 19 августа 1944 начались первые вооруженные стычки между бойцами французского Сопротивления и их сторонниками с одной стороны и немцами — с другой. В тот же вечер немцы без суда расстреляли подозреваемых в связях с союзниками, четырёх работников «Красного Креста», прибывших в город несколькими днями ранее для оказания помощи раненым с обеих сторон конфликта. На улицах начали появляться первые окопы и баррикады, устроенные как немцами, так и французами.

От мелких стычек 19 августа противостояние перешло в полномасштабные уличные бои по всему Парижу уже 20 августа. Силы французского Сопротивления теснили немцев и вишистов, а на освобожденных территориях вводили добровольческие охранные дружины из местных жителей. Днем 20 августа 1944 года в ходе штурма была очищена от немцев городская тюрьма Парижа и лагерь для заключенных «Форт де Роменвиль», действовавший с октября 1940 года. Однако отступающие немцы и формирования вишистов успели расстрелять большую часть заключенных — как в городской тюрьме, так и в концентрационном лагере. Несмотря на успехи, бойцам Сопротивления все ещё сильно не хватало боеприпасов и оружия. Немцы же и вишисты хотели перегруппировать оставшиеся у них силы, получить подкрепление с фронта и одним контрударом подавить восстание. Поэтому вечером 20 августа при посредничестве генерального консула Швеции в Париже Рауля Нордлинга было заключено временное перемирие, благодаря чему немцы и вишиисты смогли хорошо укрепить оборону в контролируемых ими частях города.

В 9:00 22 августа 1944 года по приказу фон Колтица немецкая артиллерия и танки, нарушив перемирие, открыли массированный огонь по занятым бойцами Сопротивления и их сторонниками районам города. Через несколько часов Гитлер лично отдал приказ перейти в наступление и подавить восстание, нанеся противнику максимальный урон в живой силе и технике, однако у немцев по-прежнему не хватало людских резервов для контрудара, и выполнение приказа отложили. Ровно через 24 часа, в 9:00 23 августа 1944 года, немцы повторили обстрел и в некоторых районах даже попытались перейти в наступление, но бойцам Сопротивления удалось их отразить и вернуть наступающих на прежние позиции.

Наконец, 24 августа 1944 года в город сразу с двух сторон начали входить 4-я пехотная дивизия США и 2-бронетанковая дивизия «Свободная Франция» общей численностью в 16 тыс. человек. С помощью артиллерии и танков им удалось почти полностью подавить сопротивление немцев и вишистов. К вечеру 24 августа бои с переменным успехом продолжались лишь в центре Парижа и на нескольких восточных окраинах. Взбешённый Гитлер приказал взорвать город, однако фон Колтица больше заботила собственная судьба, и он ослушался приказа. Утром 25 августа 1944 года был подавлен последний опорный пункт немецко-вишиской обороны у отеля «Hôtel Meurice», в котором располагался командный штаб Дитриха фон Колтица и его окружения. Фон Колтиц сдался в плен союзникам. Вместе с ним сложили оружие 11.800 немецких и около 4.000 вишистских солдат. Париж был освобожден.

Потери

В ходе боев с 19 по 25 августа 1944 года немцы потеряли убитыми 3200 солдат и офицеров, ещё 11 800 сдались в плен. Вооруженные формирования режима Виши — от 500 до 1000 убитыми и около 4000 сдались. Кроме того, была захвачена либо уничтожена вся артиллерия и техника, находившаяся в их распоряжении.

Потери бойцов Сопротивления оцениваются от 800 до 1000 убитых и 1 500 раненых. Общие потери 2-й бронетанковой дивизии «Свободная Франция» и 4-й пехотной дивизии США составили, по разным оценкам, от 72 до 130 убитыми и пропавшими без вести и 225 ранеными. Кроме того, были уничтожены 35 танков и 117 единиц прочей техники и артиллерии.

События 26—29 августа 1944 года

В следующие дни после освобождения города состоялись несколько парадных шествий союзнических войск на Елисейских полях в Париже. В них принял участие и Шарль де Голь. Несмотря на общую капитуляцию немцев и вишистов, в городе ещё было небезопасно, так как несколько десятков наиболее фанатичных солдат (в основном снайперов) продолжали сопротивление в отдельных частях города. От их действий погибли и были ранены несколько десятков солдат и мирных жителей. Известен даже случай, когда днем 29 августа 1944 года немецкий снайпер с крыши одного из домов в центре Парижа недалеко от «Hôtel de Crillon» произвел выстрел в выступающего на параде Шарля де Голя, но промахнулся и был уничтожен ответным огнём. Де Голь же спокойно договорил свою речь и покинул трибуну.

В это же время прошли массовые аресты и казни наиболее активных сторонников режима Виши.

Исторический взгляд

Это сражение рассматривается некоторыми историками как последнее сражение в битве за Нормандию, хотя в действительности она закончилась разгромом сил вермахта американской армией под командованием генерал-лейтенанта Джорджа С. Паттона и британской армией под командованием фельдмаршала Монтгомери в Фалезской операции в западной Франции примерно в то же время. Освобождение Парижа можно рассматривать как переходный момент во вторжении союзных войск: от операции «Оверлорд» к началу общего масштабного наступления, хотя такого мнения придерживается меньшая часть специалистов.

Напишите отзыв о статье "Освобождение Парижа"

Ссылки

  • [www.archive.org/details/LaLiberationdeParis1944 Battle for Paris: August 16-26]
  • [www.charles-de-gaulle.org/article.php3?id_article=514 De Gaulle’s speech from the Hôtel de Ville]
  • [news.bbc.co.uk/2/hi/europe/3595434.stm De Gaulle’s speech in retrospect] — BBC News
  • [www.life.com/image/first/in-gallery/47301/paris-liberated-rare-unpublished Paris Liberated: Rare, Unpublished]

Отрывок, характеризующий Освобождение Парижа

– Mon cher, mon cher, как же ты судишь? Да ведь у Софи ничего нет, а ты сам говорил, что дела твоего папа очень плохи. А твоя maman? Это убьет ее, раз. Потом Софи, ежели она девушка с сердцем, какая жизнь для нее будет? Мать в отчаянии, дела расстроены… Нет, mon cher, ты и Софи должны понять это.
Николай молчал. Ему приятно было слышать эти выводы.
– Все таки, ma tante, этого не может быть, – со вздохом сказал он, помолчав немного. – Да пойдет ли еще за меня княжна? и опять, она теперь в трауре. Разве можно об этом думать?
– Да разве ты думаешь, что я тебя сейчас и женю. Il y a maniere et maniere, [На все есть манера.] – сказала губернаторша.
– Какая вы сваха, ma tante… – сказал Nicolas, целуя ее пухлую ручку.


Приехав в Москву после своей встречи с Ростовым, княжна Марья нашла там своего племянника с гувернером и письмо от князя Андрея, который предписывал им их маршрут в Воронеж, к тетушке Мальвинцевой. Заботы о переезде, беспокойство о брате, устройство жизни в новом доме, новые лица, воспитание племянника – все это заглушило в душе княжны Марьи то чувство как будто искушения, которое мучило ее во время болезни и после кончины ее отца и в особенности после встречи с Ростовым. Она была печальна. Впечатление потери отца, соединявшееся в ее душе с погибелью России, теперь, после месяца, прошедшего с тех пор в условиях покойной жизни, все сильнее и сильнее чувствовалось ей. Она была тревожна: мысль об опасностях, которым подвергался ее брат – единственный близкий человек, оставшийся у нее, мучила ее беспрестанно. Она была озабочена воспитанием племянника, для которого она чувствовала себя постоянно неспособной; но в глубине души ее было согласие с самой собою, вытекавшее из сознания того, что она задавила в себе поднявшиеся было, связанные с появлением Ростова, личные мечтания и надежды.
Когда на другой день после своего вечера губернаторша приехала к Мальвинцевой и, переговорив с теткой о своих планах (сделав оговорку о том, что, хотя при теперешних обстоятельствах нельзя и думать о формальном сватовстве, все таки можно свести молодых людей, дать им узнать друг друга), и когда, получив одобрение тетки, губернаторша при княжне Марье заговорила о Ростове, хваля его и рассказывая, как он покраснел при упоминании о княжне, – княжна Марья испытала не радостное, но болезненное чувство: внутреннее согласие ее не существовало более, и опять поднялись желания, сомнения, упреки и надежды.
В те два дня, которые прошли со времени этого известия и до посещения Ростова, княжна Марья не переставая думала о том, как ей должно держать себя в отношении Ростова. То она решала, что она не выйдет в гостиную, когда он приедет к тетке, что ей, в ее глубоком трауре, неприлично принимать гостей; то она думала, что это будет грубо после того, что он сделал для нее; то ей приходило в голову, что ее тетка и губернаторша имеют какие то виды на нее и Ростова (их взгляды и слова иногда, казалось, подтверждали это предположение); то она говорила себе, что только она с своей порочностью могла думать это про них: не могли они не помнить, что в ее положении, когда еще она не сняла плерезы, такое сватовство было бы оскорбительно и ей, и памяти ее отца. Предполагая, что она выйдет к нему, княжна Марья придумывала те слова, которые он скажет ей и которые она скажет ему; и то слова эти казались ей незаслуженно холодными, то имеющими слишком большое значение. Больше же всего она при свидании с ним боялась за смущение, которое, она чувствовала, должно было овладеть ею и выдать ее, как скоро она его увидит.
Но когда, в воскресенье после обедни, лакей доложил в гостиной, что приехал граф Ростов, княжна не выказала смущения; только легкий румянец выступил ей на щеки, и глаза осветились новым, лучистым светом.
– Вы его видели, тетушка? – сказала княжна Марья спокойным голосом, сама не зная, как это она могла быть так наружно спокойна и естественна.
Когда Ростов вошел в комнату, княжна опустила на мгновенье голову, как бы предоставляя время гостю поздороваться с теткой, и потом, в самое то время, как Николай обратился к ней, она подняла голову и блестящими глазами встретила его взгляд. Полным достоинства и грации движением она с радостной улыбкой приподнялась, протянула ему свою тонкую, нежную руку и заговорила голосом, в котором в первый раз звучали новые, женские грудные звуки. M lle Bourienne, бывшая в гостиной, с недоумевающим удивлением смотрела на княжну Марью. Самая искусная кокетка, она сама не могла бы лучше маневрировать при встрече с человеком, которому надо было понравиться.
«Или ей черное так к лицу, или действительно она так похорошела, и я не заметила. И главное – этот такт и грация!» – думала m lle Bourienne.
Ежели бы княжна Марья в состоянии была думать в эту минуту, она еще более, чем m lle Bourienne, удивилась бы перемене, происшедшей в ней. С той минуты как она увидала это милое, любимое лицо, какая то новая сила жизни овладела ею и заставляла ее, помимо ее воли, говорить и действовать. Лицо ее, с того времени как вошел Ростов, вдруг преобразилось. Как вдруг с неожиданной поражающей красотой выступает на стенках расписного и резного фонаря та сложная искусная художественная работа, казавшаяся прежде грубою, темною и бессмысленною, когда зажигается свет внутри: так вдруг преобразилось лицо княжны Марьи. В первый раз вся та чистая духовная внутренняя работа, которою она жила до сих пор, выступила наружу. Вся ее внутренняя, недовольная собой работа, ее страдания, стремление к добру, покорность, любовь, самопожертвование – все это светилось теперь в этих лучистых глазах, в тонкой улыбке, в каждой черте ее нежного лица.
Ростов увидал все это так же ясно, как будто он знал всю ее жизнь. Он чувствовал, что существо, бывшее перед ним, было совсем другое, лучшее, чем все те, которые он встречал до сих пор, и лучшее, главное, чем он сам.
Разговор был самый простой и незначительный. Они говорили о войне, невольно, как и все, преувеличивая свою печаль об этом событии, говорили о последней встрече, причем Николай старался отклонять разговор на другой предмет, говорили о доброй губернаторше, о родных Николая и княжны Марьи.
Княжна Марья не говорила о брате, отвлекая разговор на другой предмет, как только тетка ее заговаривала об Андрее. Видно было, что о несчастиях России она могла говорить притворно, но брат ее был предмет, слишком близкий ее сердцу, и она не хотела и не могла слегка говорить о нем. Николай заметил это, как он вообще с несвойственной ему проницательной наблюдательностью замечал все оттенки характера княжны Марьи, которые все только подтверждали его убеждение, что она была совсем особенное и необыкновенное существо. Николай, точно так же, как и княжна Марья, краснел и смущался, когда ему говорили про княжну и даже когда он думал о ней, но в ее присутствии чувствовал себя совершенно свободным и говорил совсем не то, что он приготавливал, а то, что мгновенно и всегда кстати приходило ему в голову.
Во время короткого визита Николая, как и всегда, где есть дети, в минуту молчания Николай прибег к маленькому сыну князя Андрея, лаская его и спрашивая, хочет ли он быть гусаром? Он взял на руки мальчика, весело стал вертеть его и оглянулся на княжну Марью. Умиленный, счастливый и робкий взгляд следил за любимым ею мальчиком на руках любимого человека. Николай заметил и этот взгляд и, как бы поняв его значение, покраснел от удовольствия и добродушно весело стал целовать мальчика.
Княжна Марья не выезжала по случаю траура, а Николай не считал приличным бывать у них; но губернаторша все таки продолжала свое дело сватовства и, передав Николаю то лестное, что сказала про него княжна Марья, и обратно, настаивала на том, чтобы Ростов объяснился с княжной Марьей. Для этого объяснения она устроила свиданье между молодыми людьми у архиерея перед обедней.
Хотя Ростов и сказал губернаторше, что он не будет иметь никакого объяснения с княжной Марьей, но он обещался приехать.
Как в Тильзите Ростов не позволил себе усомниться в том, хорошо ли то, что признано всеми хорошим, точно так же и теперь, после короткой, но искренней борьбы между попыткой устроить свою жизнь по своему разуму и смиренным подчинением обстоятельствам, он выбрал последнее и предоставил себя той власти, которая его (он чувствовал) непреодолимо влекла куда то. Он знал, что, обещав Соне, высказать свои чувства княжне Марье было бы то, что он называл подлость. И он знал, что подлости никогда не сделает. Но он знал тоже (и не то, что знал, а в глубине души чувствовал), что, отдаваясь теперь во власть обстоятельств и людей, руководивших им, он не только не делает ничего дурного, но делает что то очень, очень важное, такое важное, чего он еще никогда не делал в жизни.
После его свиданья с княжной Марьей, хотя образ жизни его наружно оставался тот же, но все прежние удовольствия потеряли для него свою прелесть, и он часто думал о княжне Марье; но он никогда не думал о ней так, как он без исключения думал о всех барышнях, встречавшихся ему в свете, не так, как он долго и когда то с восторгом думал о Соне. О всех барышнях, как и почти всякий честный молодой человек, он думал как о будущей жене, примеривал в своем воображении к ним все условия супружеской жизни: белый капот, жена за самоваром, женина карета, ребятишки, maman и papa, их отношения с ней и т. д., и т. д., и эти представления будущего доставляли ему удовольствие; но когда он думал о княжне Марье, на которой его сватали, он никогда не мог ничего представить себе из будущей супружеской жизни. Ежели он и пытался, то все выходило нескладно и фальшиво. Ему только становилось жутко.


Страшное известие о Бородинском сражении, о наших потерях убитыми и ранеными, а еще более страшное известие о потере Москвы были получены в Воронеже в половине сентября. Княжна Марья, узнав только из газет о ране брата и не имея о нем никаких определенных сведений, собралась ехать отыскивать князя Андрея, как слышал Николай (сам же он не видал ее).
Получив известие о Бородинском сражении и об оставлении Москвы, Ростов не то чтобы испытывал отчаяние, злобу или месть и тому подобные чувства, но ему вдруг все стало скучно, досадно в Воронеже, все как то совестно и неловко. Ему казались притворными все разговоры, которые он слышал; он не знал, как судить про все это, и чувствовал, что только в полку все ему опять станет ясно. Он торопился окончанием покупки лошадей и часто несправедливо приходил в горячность с своим слугой и вахмистром.
Несколько дней перед отъездом Ростова в соборе было назначено молебствие по случаю победы, одержанной русскими войсками, и Николай поехал к обедне. Он стал несколько позади губернатора и с служебной степенностью, размышляя о самых разнообразных предметах, выстоял службу. Когда молебствие кончилось, губернаторша подозвала его к себе.
– Ты видел княжну? – сказала она, головой указывая на даму в черном, стоявшую за клиросом.
Николай тотчас же узнал княжну Марью не столько по профилю ее, который виднелся из под шляпы, сколько по тому чувству осторожности, страха и жалости, которое тотчас же охватило его. Княжна Марья, очевидно погруженная в свои мысли, делала последние кресты перед выходом из церкви.
Николай с удивлением смотрел на ее лицо. Это было то же лицо, которое он видел прежде, то же было в нем общее выражение тонкой, внутренней, духовной работы; но теперь оно было совершенно иначе освещено. Трогательное выражение печали, мольбы и надежды было на нем. Как и прежде бывало с Николаем в ее присутствии, он, не дожидаясь совета губернаторши подойти к ней, не спрашивая себя, хорошо ли, прилично ли или нет будет его обращение к ней здесь, в церкви, подошел к ней и сказал, что он слышал о ее горе и всей душой соболезнует ему. Едва только она услыхала его голос, как вдруг яркий свет загорелся в ее лице, освещая в одно и то же время и печаль ее, и радость.