Бирмингемское дерби
Поделись знанием:
Бенефисы, дурные картины, статуи, благотворительные общества, цыгане, школы, подписные обеды, кутежи, масоны, церкви, книги – никто и ничто не получало отказа, и ежели бы не два его друга, занявшие у него много денег и взявшие его под свою опеку, он бы всё роздал. В клубе не было ни обеда, ни вечера без него. Как только он приваливался на свое место на диване после двух бутылок Марго, его окружали, и завязывались толки, споры, шутки. Где ссорились, он – одной своей доброй улыбкой и кстати сказанной шуткой, мирил. Масонские столовые ложи были скучны и вялы, ежели его не было.
Когда после холостого ужина он, с доброй и сладкой улыбкой, сдаваясь на просьбы веселой компании, поднимался, чтобы ехать с ними, между молодежью раздавались радостные, торжественные крики. На балах он танцовал, если не доставало кавалера. Молодые дамы и барышни любили его за то, что он, не ухаживая ни за кем, был со всеми одинаково любезен, особенно после ужина. «Il est charmant, il n'a pas de seхе», [Он очень мил, но не имеет пола,] говорили про него.
Пьер был тем отставным добродушно доживающим свой век в Москве камергером, каких были сотни.
Как бы он ужаснулся, ежели бы семь лет тому назад, когда он только приехал из за границы, кто нибудь сказал бы ему, что ему ничего не нужно искать и выдумывать, что его колея давно пробита, определена предвечно, и что, как он ни вертись, он будет тем, чем были все в его положении. Он не мог бы поверить этому! Разве не он всей душой желал, то произвести республику в России, то самому быть Наполеоном, то философом, то тактиком, победителем Наполеона? Разве не он видел возможность и страстно желал переродить порочный род человеческий и самого себя довести до высшей степени совершенства? Разве не он учреждал и школы и больницы и отпускал своих крестьян на волю?
А вместо всего этого, вот он, богатый муж неверной жены, камергер в отставке, любящий покушать, выпить и расстегнувшись побранить легко правительство, член Московского Английского клуба и всеми любимый член московского общества. Он долго не мог помириться с той мыслью, что он есть тот самый отставной московский камергер, тип которого он так глубоко презирал семь лет тому назад.
Иногда он утешал себя мыслями, что это только так, покамест, он ведет эту жизнь; но потом его ужасала другая мысль, что так, покамест, уже сколько людей входили, как он, со всеми зубами и волосами в эту жизнь и в этот клуб и выходили оттуда без одного зуба и волоса.
В минуты гордости, когда он думал о своем положении, ему казалось, что он совсем другой, особенный от тех отставных камергеров, которых он презирал прежде, что те были пошлые и глупые, довольные и успокоенные своим положением, «а я и теперь всё недоволен, всё мне хочется сделать что то для человечества», – говорил он себе в минуты гордости. «А может быть и все те мои товарищи, точно так же, как и я, бились, искали какой то новой, своей дороги в жизни, и так же как и я силой обстановки, общества, породы, той стихийной силой, против которой не властен человек, были приведены туда же, куда и я», говорил он себе в минуты скромности, и поживши в Москве несколько времени, он не презирал уже, а начинал любить, уважать и жалеть, так же как и себя, своих по судьбе товарищей.
На Пьера не находили, как прежде, минуты отчаяния, хандры и отвращения к жизни; но та же болезнь, выражавшаяся прежде резкими припадками, была вогнана внутрь и ни на мгновенье не покидала его. «К чему? Зачем? Что такое творится на свете?» спрашивал он себя с недоумением по нескольку раз в день, невольно начиная вдумываться в смысл явлений жизни; но опытом зная, что на вопросы эти не было ответов, он поспешно старался отвернуться от них, брался за книгу, или спешил в клуб, или к Аполлону Николаевичу болтать о городских сплетнях.
«Елена Васильевна, никогда ничего не любившая кроме своего тела и одна из самых глупых женщин в мире, – думал Пьер – представляется людям верхом ума и утонченности, и перед ней преклоняются. Наполеон Бонапарт был презираем всеми до тех пор, пока он был велик, и с тех пор как он стал жалким комедиантом – император Франц добивается предложить ему свою дочь в незаконные супруги. Испанцы воссылают мольбы Богу через католическое духовенство в благодарность за то, что они победили 14 го июня французов, а французы воссылают мольбы через то же католическое духовенство о том, что они 14 го июня победили испанцев. Братья мои масоны клянутся кровью в том, что они всем готовы жертвовать для ближнего, а не платят по одному рублю на сборы бедных и интригуют Астрея против Ищущих манны, и хлопочут о настоящем Шотландском ковре и об акте, смысла которого не знает и тот, кто писал его, и которого никому не нужно. Все мы исповедуем христианский закон прощения обид и любви к ближнему – закон, вследствие которого мы воздвигли в Москве сорок сороков церквей, а вчера засекли кнутом бежавшего человека, и служитель того же самого закона любви и прощения, священник, давал целовать солдату крест перед казнью». Так думал Пьер, и эта вся, общая, всеми признаваемая ложь, как он ни привык к ней, как будто что то новое, всякий раз изумляла его. – «Я понимаю эту ложь и путаницу, думал он, – но как мне рассказать им всё, что я понимаю? Я пробовал и всегда находил, что и они в глубине души понимают то же, что и я, но стараются только не видеть ее . Стало быть так надо! Но мне то, мне куда деваться?» думал Пьер. Он испытывал несчастную способность многих, особенно русских людей, – способность видеть и верить в возможность добра и правды, и слишком ясно видеть зло и ложь жизни, для того чтобы быть в силах принимать в ней серьезное участие. Всякая область труда в глазах его соединялась со злом и обманом. Чем он ни пробовал быть, за что он ни брался – зло и ложь отталкивали его и загораживали ему все пути деятельности. А между тем надо было жить, надо было быть заняту. Слишком страшно было быть под гнетом этих неразрешимых вопросов жизни, и он отдавался первым увлечениям, чтобы только забыть их. Он ездил во всевозможные общества, много пил, покупал картины и строил, а главное читал.
Он читал и читал всё, что попадалось под руку, и читал так что, приехав домой, когда лакеи еще раздевали его, он, уже взяв книгу, читал – и от чтения переходил ко сну, и от сна к болтовне в гостиных и клубе, от болтовни к кутежу и женщинам, от кутежа опять к болтовне, чтению и вину. Пить вино для него становилось всё больше и больше физической и вместе нравственной потребностью. Несмотря на то, что доктора говорили ему, что с его корпуленцией, вино для него опасно, он очень много пил. Ему становилось вполне хорошо только тогда, когда он, сам не замечая как, опрокинув в свой большой рот несколько стаканов вина, испытывал приятную теплоту в теле, нежность ко всем своим ближним и готовность ума поверхностно отзываться на всякую мысль, не углубляясь в сущность ее. Только выпив бутылку и две вина, он смутно сознавал, что тот запутанный, страшный узел жизни, который ужасал его прежде, не так страшен, как ему казалось. С шумом в голове, болтая, слушая разговоры или читая после обеда и ужина, он беспрестанно видел этот узел, какой нибудь стороной его. Но только под влиянием вина он говорил себе: «Это ничего. Это я распутаю – вот у меня и готово объяснение. Но теперь некогда, – я после обдумаю всё это!» Но это после никогда не приходило.
Натощак, поутру, все прежние вопросы представлялись столь же неразрешимыми и страшными, и Пьер торопливо хватался за книгу и радовался, когда кто нибудь приходил к нему.
Иногда Пьер вспоминал о слышанном им рассказе о том, как на войне солдаты, находясь под выстрелами в прикрытии, когда им делать нечего, старательно изыскивают себе занятие, для того чтобы легче переносить опасность. И Пьеру все люди представлялись такими солдатами, спасающимися от жизни: кто честолюбием, кто картами, кто писанием законов, кто женщинами, кто игрушками, кто лошадьми, кто политикой, кто охотой, кто вином, кто государственными делами. «Нет ни ничтожного, ни важного, всё равно: только бы спастись от нее как умею»! думал Пьер. – «Только бы не видать ее , эту страшную ее ».
В начале зимы, князь Николай Андреич Болконский с дочерью приехали в Москву. По своему прошедшему, по своему уму и оригинальности, в особенности по ослаблению на ту пору восторга к царствованию императора Александра, и по тому анти французскому и патриотическому направлению, которое царствовало в то время в Москве, князь Николай Андреич сделался тотчас же предметом особенной почтительности москвичей и центром московской оппозиции правительству.
Князь очень постарел в этот год. В нем появились резкие признаки старости: неожиданные засыпанья, забывчивость ближайших по времени событий и памятливость к давнишним, и детское тщеславие, с которым он принимал роль главы московской оппозиции. Несмотря на то, когда старик, особенно по вечерам, выходил к чаю в своей шубке и пудренном парике, и начинал, затронутый кем нибудь, свои отрывистые рассказы о прошедшем, или еще более отрывистые и резкие суждения о настоящем, он возбуждал во всех своих гостях одинаковое чувство почтительного уважения. Для посетителей весь этот старинный дом с огромными трюмо, дореволюционной мебелью, этими лакеями в пудре, и сам прошлого века крутой и умный старик с его кроткою дочерью и хорошенькой француженкой, которые благоговели перед ним, – представлял величественно приятное зрелище. Но посетители не думали о том, что кроме этих двух трех часов, во время которых они видели хозяев, было еще 22 часа в сутки, во время которых шла тайная внутренняя жизнь дома.
В последнее время в Москве эта внутренняя жизнь сделалась очень тяжела для княжны Марьи. Она была лишена в Москве тех своих лучших радостей – бесед с божьими людьми и уединения, – которые освежали ее в Лысых Горах, и не имела никаких выгод и радостей столичной жизни. В свет она не ездила; все знали, что отец не пускает ее без себя, а сам он по нездоровью не мог ездить, и ее уже не приглашали на обеды и вечера. Надежду на замужество княжна Марья совсем оставила. Она видела ту холодность и озлобление, с которыми князь Николай Андреич принимал и спроваживал от себя молодых людей, могущих быть женихами, иногда являвшихся в их дом. Друзей у княжны Марьи не было: в этот приезд в Москву она разочаровалась в своих двух самых близких людях. М lle Bourienne, с которой она и прежде не могла быть вполне откровенна, теперь стала ей неприятна и она по некоторым причинам стала отдаляться от нее. Жюли, которая была в Москве и к которой княжна Марья писала пять лет сряду, оказалась совершенно чужою ей, когда княжна Марья вновь сошлась с нею лично. Жюли в это время, по случаю смерти братьев сделавшись одной из самых богатых невест в Москве, находилась во всем разгаре светских удовольствий. Она была окружена молодыми людьми, которые, как она думала, вдруг оценили ее достоинства. Жюли находилась в том периоде стареющейся светской барышни, которая чувствует, что наступил последний шанс замужества, и теперь или никогда должна решиться ее участь. Княжна Марья с грустной улыбкой вспоминала по четвергам, что ей теперь писать не к кому, так как Жюли, Жюли, от присутствия которой ей не было никакой радости, была здесь и виделась с нею каждую неделю. Она, как старый эмигрант, отказавшийся жениться на даме, у которой он проводил несколько лет свои вечера, жалела о том, что Жюли была здесь и ей некому писать. Княжне Марье в Москве не с кем было поговорить, некому поверить своего горя, а горя много прибавилось нового за это время. Срок возвращения князя Андрея и его женитьбы приближался, а его поручение приготовить к тому отца не только не было исполнено, но дело напротив казалось совсем испорчено, и напоминание о графине Ростовой выводило из себя старого князя, и так уже большую часть времени бывшего не в духе. Новое горе, прибавившееся в последнее время для княжны Марьи, были уроки, которые она давала шестилетнему племяннику. В своих отношениях с Николушкой она с ужасом узнавала в себе свойство раздражительности своего отца. Сколько раз она ни говорила себе, что не надо позволять себе горячиться уча племянника, почти всякий раз, как она садилась с указкой за французскую азбуку, ей так хотелось поскорее, полегче перелить из себя свое знание в ребенка, уже боявшегося, что вот вот тетя рассердится, что она при малейшем невнимании со стороны мальчика вздрагивала, торопилась, горячилась, возвышала голос, иногда дергала его за руку и ставила в угол. Поставив его в угол, она сама начинала плакать над своей злой, дурной натурой, и Николушка, подражая ей рыданьями, без позволенья выходил из угла, подходил к ней и отдергивал от лица ее мокрые руки, и утешал ее. Но более, более всего горя доставляла княжне раздражительность ее отца, всегда направленная против дочери и дошедшая в последнее время до жестокости. Ежели бы он заставлял ее все ночи класть поклоны, ежели бы он бил ее, заставлял таскать дрова и воду, – ей бы и в голову не пришло, что ее положение трудно; но этот любящий мучитель, самый жестокий от того, что он любил и за то мучил себя и ее, – умышленно умел не только оскорбить, унизить ее, но и доказать ей, что она всегда и во всем была виновата. В последнее время в нем появилась новая черта, более всего мучившая княжну Марью – это было его большее сближение с m lle Bourienne. Пришедшая ему, в первую минуту по получении известия о намерении своего сына, мысль шутка о том, что ежели Андрей женится, то и он сам женится на Bourienne, – видимо понравилась ему, и он с упорством последнее время (как казалось княжне Марье) только для того, чтобы ее оскорбить, выказывал особенную ласку к m lle Bоurienne и выказывал свое недовольство к дочери выказываньем любви к Bourienne.
Однажды в Москве, в присутствии княжны Марьи (ей казалось, что отец нарочно при ней это сделал), старый князь поцеловал у m lle Bourienne руку и, притянув ее к себе, обнял лаская. Княжна Марья вспыхнула и выбежала из комнаты. Через несколько минут m lle Bourienne вошла к княжне Марье, улыбаясь и что то весело рассказывая своим приятным голосом. Княжна Марья поспешно отерла слезы, решительными шагами подошла к Bourienne и, видимо сама того не зная, с гневной поспешностью и взрывами голоса, начала кричать на француженку: «Это гадко, низко, бесчеловечно пользоваться слабостью…» Она не договорила. «Уйдите вон из моей комнаты», прокричала она и зарыдала.
На другой день князь ни слова не сказал своей дочери; но она заметила, что за обедом он приказал подавать кушанье, начиная с m lle Bourienne. В конце обеда, когда буфетчик, по прежней привычке, опять подал кофе, начиная с княжны, князь вдруг пришел в бешенство, бросил костылем в Филиппа и тотчас же сделал распоряжение об отдаче его в солдаты. «Не слышат… два раза сказал!… не слышат!»
«Она – первый человек в этом доме; она – мой лучший друг, – кричал князь. – И ежели ты позволишь себе, – закричал он в гневе, в первый раз обращаясь к княжне Марье, – еще раз, как вчера ты осмелилась… забыться перед ней, то я тебе покажу, кто хозяин в доме. Вон! чтоб я не видал тебя; проси у ней прощенья!»
Княжна Марья просила прощенья у Амальи Евгеньевны и у отца за себя и за Филиппа буфетчика, который просил заступы.
В такие минуты в душе княжны Марьи собиралось чувство, похожее на гордость жертвы. И вдруг в такие то минуты, при ней, этот отец, которого она осуждала, или искал очки, ощупывая подле них и не видя, или забывал то, что сейчас было, или делал слабевшими ногами неверный шаг и оглядывался, не видал ли кто его слабости, или, что было хуже всего, он за обедом, когда не было гостей, возбуждавших его, вдруг задремывал, выпуская салфетку, и склонялся над тарелкой, трясущейся головой. «Он стар и слаб, а я смею осуждать его!» думала она с отвращением к самой себе в такие минуты.
В 1811 м году в Москве жил быстро вошедший в моду французский доктор, огромный ростом, красавец, любезный, как француз и, как говорили все в Москве, врач необыкновенного искусства – Метивье. Он был принят в домах высшего общества не как доктор, а как равный.
Князь Николай Андреич, смеявшийся над медициной, последнее время, по совету m lle Bourienne, допустил к себе этого доктора и привык к нему. Метивье раза два в неделю бывал у князя.
В Николин день, в именины князя, вся Москва была у подъезда его дома, но он никого не велел принимать; а только немногих, список которых он передал княжне Марье, велел звать к обеду.
Метивье, приехавший утром с поздравлением, в качестве доктора, нашел приличным de forcer la consigne [нарушить запрет], как он сказал княжне Марье, и вошел к князю. Случилось так, что в это именинное утро старый князь был в одном из своих самых дурных расположений духа. Он целое утро ходил по дому, придираясь ко всем и делая вид, что он не понимает того, что ему говорят, и что его не понимают. Княжна Марья твердо знала это состояние духа тихой и озабоченной ворчливости, которая обыкновенно разрешалась взрывом бешенства, и как перед заряженным, с взведенными курками, ружьем, ходила всё это утро, ожидая неизбежного выстрела. Утро до приезда доктора прошло благополучно. Пропустив доктора, княжна Марья села с книгой в гостиной у двери, от которой она могла слышать всё то, что происходило в кабинете.
Сначала она слышала один голос Метивье, потом голос отца, потом оба голоса заговорили вместе, дверь распахнулась и на пороге показалась испуганная, красивая фигура Метивье с его черным хохлом, и фигура князя в колпаке и халате с изуродованным бешенством лицом и опущенными зрачками глаз.
– Не понимаешь? – кричал князь, – а я понимаю! Французский шпион, Бонапартов раб, шпион, вон из моего дома – вон, я говорю, – и он захлопнул дверь.
Метивье пожимая плечами подошел к mademoiselle Bourienne, прибежавшей на крик из соседней комнаты.
– Князь не совсем здоров, – la bile et le transport au cerveau. Tranquillisez vous, je repasserai demain, [желчь и прилив к мозгу. Успокойтесь, я завтра зайду,] – сказал Метивье и, приложив палец к губам, поспешно вышел.
За дверью слышались шаги в туфлях и крики: «Шпионы, изменники, везде изменники! В своем доме нет минуты покоя!»
После отъезда Метивье старый князь позвал к себе дочь и вся сила его гнева обрушилась на нее. Она была виновата в том, что к нему пустили шпиона. .Ведь он сказал, ей сказал, чтобы она составила список, и тех, кого не было в списке, чтобы не пускали. Зачем же пустили этого мерзавца! Она была причиной всего. С ней он не мог иметь ни минуты покоя, не мог умереть спокойно, говорил он.
– Нет, матушка, разойтись, разойтись, это вы знайте, знайте! Я теперь больше не могу, – сказал он и вышел из комнаты. И как будто боясь, чтобы она не сумела как нибудь утешиться, он вернулся к ней и, стараясь принять спокойный вид, прибавил: – И не думайте, чтобы я это сказал вам в минуту сердца, а я спокоен, и я обдумал это; и это будет – разойтись, поищите себе места!… – Но он не выдержал и с тем озлоблением, которое может быть только у человека, который любит, он, видимо сам страдая, затряс кулаками и прокричал ей:
– И хоть бы какой нибудь дурак взял ее замуж! – Он хлопнул дверью, позвал к себе m lle Bourienne и затих в кабинете.
В два часа съехались избранные шесть персон к обеду. Гости – известный граф Ростопчин, князь Лопухин с своим племянником, генерал Чатров, старый, боевой товарищ князя, и из молодых Пьер и Борис Друбецкой – ждали его в гостиной.
На днях приехавший в Москву в отпуск Борис пожелал быть представленным князю Николаю Андреевичу и сумел до такой степени снискать его расположение, что князь для него сделал исключение из всех холостых молодых людей, которых он не принимал к себе.
Дом князя был не то, что называется «свет», но это был такой маленький кружок, о котором хотя и не слышно было в городе, но в котором лестнее всего было быть принятым. Это понял Борис неделю тому назад, когда при нем Ростопчин сказал главнокомандующему, звавшему графа обедать в Николин день, что он не может быть:
– В этот день уж я всегда езжу прикладываться к мощам князя Николая Андреича.
– Ах да, да, – отвечал главнокомандующий. – Что он?..
Небольшое общество, собравшееся в старомодной, высокой, с старой мебелью, гостиной перед обедом, было похоже на собравшийся, торжественный совет судилища. Все молчали и ежели говорили, то говорили тихо. Князь Николай Андреич вышел серьезен и молчалив. Княжна Марья еще более казалась тихою и робкою, чем обыкновенно. Гости неохотно обращались к ней, потому что видели, что ей было не до их разговоров. Граф Ростопчин один держал нить разговора, рассказывая о последних то городских, то политических новостях.
Лопухин и старый генерал изредка принимали участие в разговоре. Князь Николай Андреич слушал, как верховный судья слушает доклад, который делают ему, только изредка молчанием или коротким словцом заявляя, что он принимает к сведению то, что ему докладывают. Тон разговора был такой, что понятно было, никто не одобрял того, что делалось в политическом мире. Рассказывали о событиях, очевидно подтверждающих то, что всё шло хуже и хуже; но во всяком рассказе и суждении было поразительно то, как рассказчик останавливался или бывал останавливаем всякий раз на той границе, где суждение могло относиться к лицу государя императора.
За обедом разговор зашел о последней политической новости, о захвате Наполеоном владений герцога Ольденбургского и о русской враждебной Наполеону ноте, посланной ко всем европейским дворам.
– Бонапарт поступает с Европой как пират на завоеванном корабле, – сказал граф Ростопчин, повторяя уже несколько раз говоренную им фразу. – Удивляешься только долготерпению или ослеплению государей. Теперь дело доходит до папы, и Бонапарт уже не стесняясь хочет низвергнуть главу католической религии, и все молчат! Один наш государь протестовал против захвата владений герцога Ольденбургского. И то… – Граф Ростопчин замолчал, чувствуя, что он стоял на том рубеже, где уже нельзя осуждать.
– Предложили другие владения заместо Ольденбургского герцогства, – сказал князь Николай Андреич. – Точно я мужиков из Лысых Гор переселял в Богучарово и в рязанские, так и он герцогов.
– Le duc d'Oldenbourg supporte son malheur avec une force de caractere et une resignation admirable, [Герцог Ольденбургский переносит свое несчастие с замечательной силой воли и покорностью судьбе,] – сказал Борис, почтительно вступая в разговор. Он сказал это потому, что проездом из Петербурга имел честь представляться герцогу. Князь Николай Андреич посмотрел на молодого человека так, как будто он хотел бы ему сказать кое что на это, но раздумал, считая его слишком для того молодым.
– Я читал наш протест об Ольденбургском деле и удивлялся плохой редакции этой ноты, – сказал граф Ростопчин, небрежным тоном человека, судящего о деле ему хорошо знакомом.
Пьер с наивным удивлением посмотрел на Ростопчина, не понимая, почему его беспокоила плохая редакция ноты.
– Разве не всё равно, как написана нота, граф? – сказал он, – ежели содержание ее сильно.
– Mon cher, avec nos 500 mille hommes de troupes, il serait facile d'avoir un beau style, [Мой милый, с нашими 500 ми тысячами войска легко, кажется, выражаться хорошим слогом,] – сказал граф Ростопчин. Пьер понял, почему графа Ростопчина беспокоила pедакция ноты.
– Кажется, писак довольно развелось, – сказал старый князь: – там в Петербурге всё пишут, не только ноты, – новые законы всё пишут. Мой Андрюша там для России целый волюм законов написал. Нынче всё пишут! – И он неестественно засмеялся.
Разговор замолк на минуту; старый генерал прокашливаньем обратил на себя внимание.
– Изволили слышать о последнем событии на смотру в Петербурге? как себя новый французский посланник показал!
– Что? Да, я слышал что то; он что то неловко сказал при Его Величестве.
– Его Величество обратил его внимание на гренадерскую дивизию и церемониальный марш, – продолжал генерал, – и будто посланник никакого внимания не обратил и будто позволил себе сказать, что мы у себя во Франции на такие пустяки не обращаем внимания. Государь ничего не изволил сказать. На следующем смотру, говорят, государь ни разу не изволил обратиться к нему.
Все замолчали: на этот факт, относившийся лично до государя, нельзя было заявлять никакого суждения.
– Дерзки! – сказал князь. – Знаете Метивье? Я нынче выгнал его от себя. Он здесь был, пустили ко мне, как я ни просил никого не пускать, – сказал князь, сердито взглянув на дочь. И он рассказал весь свой разговор с французским доктором и причины, почему он убедился, что Метивье шпион. Хотя причины эти были очень недостаточны и не ясны, никто не возражал.
За жарким подали шампанское. Гости встали с своих мест, поздравляя старого князя. Княжна Марья тоже подошла к нему.
Он взглянул на нее холодным, злым взглядом и подставил ей сморщенную, выбритую щеку. Всё выражение его лица говорило ей, что утренний разговор им не забыт, что решенье его осталось в прежней силе, и что только благодаря присутствию гостей он не говорит ей этого теперь.
Когда вышли в гостиную к кофе, старики сели вместе.
Князь Николай Андреич более оживился и высказал свой образ мыслей насчет предстоящей войны.
Он сказал, что войны наши с Бонапартом до тех пор будут несчастливы, пока мы будем искать союзов с немцами и будем соваться в европейские дела, в которые нас втянул Тильзитский мир. Нам ни за Австрию, ни против Австрии не надо было воевать. Наша политика вся на востоке, а в отношении Бонапарта одно – вооружение на границе и твердость в политике, и никогда он не посмеет переступить русскую границу, как в седьмом году.
– И где нам, князь, воевать с французами! – сказал граф Ростопчин. – Разве мы против наших учителей и богов можем ополчиться? Посмотрите на нашу молодежь, посмотрите на наших барынь. Наши боги – французы, наше царство небесное – Париж.
Он стал говорить громче, очевидно для того, чтобы его слышали все. – Костюмы французские, мысли французские, чувства французские! Вы вот Метивье в зашей выгнали, потому что он француз и негодяй, а наши барыни за ним ползком ползают. Вчера я на вечере был, так из пяти барынь три католички и, по разрешенью папы, в воскресенье по канве шьют. А сами чуть не голые сидят, как вывески торговых бань, с позволенья сказать. Эх, поглядишь на нашу молодежь, князь, взял бы старую дубину Петра Великого из кунсткамеры, да по русски бы обломал бока, вся бы дурь соскочила!
Все замолчали. Старый князь с улыбкой на лице смотрел на Ростопчина и одобрительно покачивал головой.
– Ну, прощайте, ваше сиятельство, не хворайте, – сказал Ростопчин, с свойственными ему быстрыми движениями поднимаясь и протягивая руку князю.
– Прощай, голубчик, – гусли, всегда заслушаюсь его! – сказал старый князь, удерживая его за руку и подставляя ему для поцелуя щеку. С Ростопчиным поднялись и другие.
Княжна Марья, сидя в гостиной и слушая эти толки и пересуды стариков, ничего не понимала из того, что она слышала; она думала только о том, не замечают ли все гости враждебных отношений ее отца к ней. Она даже не заметила особенного внимания и любезностей, которые ей во всё время этого обеда оказывал Друбецкой, уже третий раз бывший в их доме.
Княжна Марья с рассеянным, вопросительным взглядом обратилась к Пьеру, который последний из гостей, с шляпой в руке и с улыбкой на лице, подошел к ней после того, как князь вышел, и они одни оставались в гостиной.
– Можно еще посидеть? – сказал он, своим толстым телом валясь в кресло подле княжны Марьи.
– Ах да, – сказала она. «Вы ничего не заметили?» сказал ее взгляд.
Пьер находился в приятном, после обеденном состоянии духа. Он глядел перед собою и тихо улыбался.
– Давно вы знаете этого молодого человека, княжна? – сказал он.
– Какого?
– Друбецкого?
– Нет, недавно…
– Что он вам нравится?
– Да, он приятный молодой человек… Отчего вы меня это спрашиваете? – сказала княжна Марья, продолжая думать о своем утреннем разговоре с отцом.
– Оттого, что я сделал наблюдение, – молодой человек обыкновенно из Петербурга приезжает в Москву в отпуск только с целью жениться на богатой невесте.
– Вы сделали это наблюденье! – сказала княжна Марья.
– Да, – продолжал Пьер с улыбкой, – и этот молодой человек теперь себя так держит, что, где есть богатые невесты, – там и он. Я как по книге читаю в нем. Он теперь в нерешительности, кого ему атаковать: вас или mademoiselle Жюли Карагин. Il est tres assidu aupres d'elle. [Он очень к ней внимателен.]
– Он ездит к ним?
– Да, очень часто. И знаете вы новую манеру ухаживать? – с веселой улыбкой сказал Пьер, видимо находясь в том веселом духе добродушной насмешки, за который он так часто в дневнике упрекал себя.
– Нет, – сказала княжна Марья.
– Теперь чтобы понравиться московским девицам – il faut etre melancolique. Et il est tres melancolique aupres de m lle Карагин, [надо быть меланхоличным. И он очень меланхоличен с m elle Карагин,] – сказал Пьер.
– Vraiment? [Право?] – сказала княжна Марья, глядя в доброе лицо Пьера и не переставая думать о своем горе. – «Мне бы легче было, думала она, ежели бы я решилась поверить кому нибудь всё, что я чувствую. И я бы желала именно Пьеру сказать всё. Он так добр и благороден. Мне бы легче стало. Он мне подал бы совет!»
– Пошли бы вы за него замуж? – спросил Пьер.
– Ах, Боже мой, граф, есть такие минуты, что я пошла бы за всякого, – вдруг неожиданно для самой себя, со слезами в голосе, сказала княжна Марья. – Ах, как тяжело бывает любить человека близкого и чувствовать, что… ничего (продолжала она дрожащим голосом), не можешь для него сделать кроме горя, когда знаешь, что не можешь этого переменить. Тогда одно – уйти, а куда мне уйти?…
– Что вы, что с вами, княжна?
Но княжна, не договорив, заплакала.
(перенаправлено с «Birmingham derby»)
| Бирмингемское дерби | |||
| Second City derby | |||
| 121 матч с 1887 года | |||
| |||
 Бирмингем, Уэст-Мидлендс, Англия
| |||
| Стадионы: «Вилла Парк», «Сент-Эндрюс» | |||
| Победы и ничьи* | |||
|---|---|---|---|
| |||
| Последний матч | |||
| 16 января 2011 «Бирмингем Сити» 1:1 «Астон Вилла» * Данные обновлены 16 января 2011. Учтены все официальные матчи |
Бирмингемское дерби (англ. Birmingham Derby) — футбольные матчи между двумя основными клубами города Бирмингем — «Астон Вилла» и «Бирмингем Сити». Также известно как Дерби второго города (англ. Second City derby),[1] что связано с прозвищем Бирмингема, который уже давно является вторым городом Англии по численности жителей.
Как правило, «Астон Вилла» (прозвище — «Львы») и «Бирмингем Сити» (прозвище — «Синие»), как и их болельщики, представляя один и тот же город, рассматривают друг друга как непримиримых соперников, за исключением, пожалуй, периода с 1988 и 2002 год, когда эти клубы играли в разных дивизионах и 14 лет не встречались друг с другом на футбольном поле. В это время главным соперником бирмингемских команд были соседи по региону Западный Мидленд, для «Львов» принципиальный характер носили игры с «Ковентри Сити», а для «Синих» наибольшее значение имели матчи против «Вулверхэмптон Уондерерс» и «Вест Бромвич Альбион».
Содержание
История
Первое бирмингемское дерби состоялось 27 сентября 1879 года, когда «Бирмингем Сити» ещё назывался «Смолл Хит Альянс» (англ. Small Heath Alliance). Игра на стадионе «Мунц Стрит», домашней арене «Смолл Хит Альянс», закончилась победой хозяев со счётом 1:0.[2] «Львы» смогли взять реванш в 1887 году, выиграв первый официальный матч между клубами во втором раунде Кубке Англии со счётом 4:0.[3]. Их первая встреча в рамках Футбольной лиги, в сезоне 1894/1895 в Первом дивизионе, также завершилась победой «Львов», правда с меньшим счётом — 2:1.[4]
В истории противостояния бирмингемских клубов можно выделить несколько матчей. Так, в 1925 году «Львы», играя на родном «Вилла Парке», за одиннадцать минут до конца матча вели со счётом 3:0, но за оставшееся время «Синие» забили трижды, сумев добиться ничьи.[5] В 1928 году «Астон Вилла» приобрела у «Транмир Роверс» за 4 700 фунтов центрфорварда Тома «Понго» Уоринга. Дебют новичка «Астон Виллы» пришёлся на дерби с «Бирмингем Сити» и собрал на трибунах 23 000 зрителей. Уоринг отличился трижды.
Наиболее значительным противостоянием двух бирмингемских клубов друг другу стал финал Кубок лиги 1963 года, состоявшийся вскоре после того как «Астон Вилла» разбила «Бирмингем Сити» в чемпионате со счётом 4:0. «Синим» удался реванш. Они выиграли 3:1 по сумме двух матчей, не только сокрушив давнего врага, но и добившись своего первого большого достижения на национальном уровне.[6]
В конце 1970-х — в начале 1980-х годов «Вилла» и «Синие» регулярно встречались в Первом дивизионе, одержав ряд запомнившихся побед друг над другом. В сезоне 1980/1981 «Львы» дважды обыграли соседей, выиграв в итоге свой седьмой, и пока что последний, титул чемпиона Англии дивизиона. Через год «Бирмингем Сити» взял реванш, разгромив «Астон Виллу» на «Сент-Эндрюсе» со счётом 3:0, причём состоялся этот разгром сразу после триумфа «Львов» в Кубке чемпионов. Позднее для обеих команд наступили нелучшие времена. В марте 1986 года «Синие», боровшиеся за выживание в Первом дивизионе, обыграли «Львов» на «Вилла Парке» со счётом 3:0, но это не спасло их от вылета во Второй дивизион. А уже через год за соседями последовала и «Вилла», заняв 20-е, последнее, место. В сезоне 1987/1988 годов бирмингемские команды, играя во Втором дивизионе обменялись победами. В первом круге «Синие» победили на «Вилла Парке» со счётом 2:1, во втором круге «Вилла» взяла на «Сент-Эндрюсе» реванш с тем же счётом. В дальнейшем пути клубов разошлись на долгие 14 лет. «Астон Вилла» провела во Втором дивизионе всего год, заняв по итогам сезона 2-е место и вернувшись в Первый дивизион. В дальнейшем обе команды до возвращеняи «Синих» в высший дивизион английского футбола встречались только в кубковых соревнованиях. В сезоне 1988/1989 годов «Астон Вилла» и «Бирмингем Сити» встречались трижды. В Кубке лиги «Вилла» дважды обыграла своих соседей с общим счётом 7:0, а в Кубке полноправных членов их встреча завершилась разгромом «Синих» со счётом 6:0.
Эра Премьер-лиги
В 1992 году «Астон Вилла» стала одним из клубов-основателей Премьер-лиги, а их соседи все 1990-е годы безуспешно пытались вырваться из Первого дивизиона в элиту. В эти годы состоялось всего два Дерби второго города. В сезоне 1993/1994 годов «Астон Вилла» и «Бирмингем Сити» дважды встречались во втором раунде Кубка Лиги. «Львы» выиграли оба матча со счетом 1:0. Игра на «Сент Эндрюсе» во многом благодаря австралийскому вратарю гостей Марку Босничу завершилась нулевой ничьей, а на «Вилла Парке» хозяева одержали победу благодаря голу Дина Сондерса.
В 2002 году «Синие» наконец-то вышли в Премьер-лигу, тем самым возродив дерби после длительного перерыва. В свой первый после возвращения в высший дивизион английского футбола сезон «Бирмингем Сити» выиграл оба дерби со счетом 3:0 и 2:0, соответственно. Большую роль в обоих поражениях «Виллы» сыграл её вратарь Петер Энкельман. Оба дерби сопровождалось драками между болельщиками. Так, после второго дерби несколько полицейских пострадали, пытаясь не допустить столкновения агрессивно настроенных фанатов на Уиттон Лэйн вне «Вилла Парка». Отличились грубостью и футболисты. В марте 2003 года во время игры на «Вилла Парке» сразу два игрока хозяев были удалены за грубую игру. Дион Даблин был наказан красной карточкой за удар головой Робби Сэвиджа, а Джои Гудйонссон покинул поле досрочно за удар ногами Мэттью Апсона.
В следующем сезоне оба дерби завершились вничью, 0:0 и 2:2, причём во второй игре «Синие» уступали с разницей в два мяча и сумели сравнять счёт на 90-й минуте благодаря голу Стерна Джона. В сезоне 2004/2005 годов «Бирмингем Сити» выиграл в обоих дерби, 2:1 на «Вилла Парке» перед Рождеством и 2:0 у себя дома в марте, во многом благодаря ошибкам голкипера «Виллы» Томаса Сёренсена. В сезоне 2005/2006 годов «Львам» наконец-то удалось одержать первую над «Синими» победу в премьер-лиге, единственный гол забил Кевин Филлипс. На пасху 16 апреля 2006 года «Астон Вилла» вновь выиграла 3:1 благодаря двум голам Милана Бароша и голу Гари Кэхилла. По итогам того сезона «Бирмингем Сити» были вынуждены вернутсья в Первый дивизион, но уже через год вновь добились права выступать в Премьер-лиге. В ноябре 2007 года на «Сент Эндрюсе» «Вилла» выиграла дерби в третий раз подряд со счётом 2:1. Счёт в том мачте открыл бывший защитник «Львов» Лиам Риджуэлл, забив мяч в свои ворота. Счёт сравнял Микаэль Форсселль, но затем победный гол записал на свой счёт Габриэль Агбонлахор. Игра была омрачена ожесточёнными столкновениями за пределами стадиона по окончании матча, в которых пострадали более 20 полицейских.[7][8] Дерби [20 апреля 2008 года на «Вилла Парке» завершилось крупной победой «Астон Виллы», 5:1, причём в этом матче была зафиксирована самая большая в «Бирмингемском дерби» разница в счёте за последние 40 лет. В следующем сезоне «Вилла» выиграла оба матча с «Синими». В первом из них, 13 сентября 2009 года, на «Сент-Эндрюсе» «Астон Вилла» победила 1:0 благодаря голу Агбонлахора на 85-й минуте. Вторую игру, 25 апреля 2010 года, «Львы» выиграли 1:0 благодаря пенальти, забитому Джеймсом Милнером на 82-й минуте. Таким образом, «Астон Вилла» начиная с октября 2005 смогла выиграть шесть дерби подряд, забив в общей сложности 13 мячей и пропустив всего три.
Победную серию «Львов» удалось остановить только 31 октября 2010 года, когда очередное дерби на «Вилла Парке» завершилось нулевой ничьёй, а 1 декабря того же года «Синие» одержали первую с марта 2005 года победу, обыграв «Виллу» в матче за Кубок Лиги со счётом 2:0. И вновь дерби были омрачены насилием со стороны фанатов. Так, в октябре 2010 года полиции пришлось прекращать драки фанатов вне «Вилла Парка», причём среди задержанных оказался шеф-повар клуба «Бирмингем Сити».[9] Кубковый матч в декабре 2010 года сопровождался более масштабным насилием. Воодушевлённые долгожданной победой своей команды, фанаты «Синих» стали затевать драки с болельщиками «Виллы» прямо на стадионе. Акты насилия происходили и вне арены до и после игры. Так, группа «хулс» «Виллы» напали на паб, в котором традиционно собирались поклонники «Бирмингем Сити». Один из болельщиков позже описывал события дня как «зону боевых действий».[10]
Статистика
По состоянию на конец сезона 2010/2011 годов «Астон Вилла» и «Бирмингем Сити» провели в турнирах Футбольной лиги и Премьер-лиги, а также в розыгрышах Кубка Англии и Кубка Лиги 121 встречу с друг другом, из которых «Львы» выиграли 53 игру, «Синие» — 37.[11]
- Первый раз «Астон Вилла» и «Смолл Хит Альянс» (тогдашнее название «Бирмингем Сити») сыграли друг с другом 27 сентября 1879 года. «Синие» победили со счётом 1:0.
- Первый официальный матч между двумя бирмингемскими клубами был сыгран 5 ноября 1887 года во 2-м раунде Кубка Англии. «Львы» смогли взять реванш со счётом 4:0.
- В рамках Футбольной лиги команды впервые встретились 1 сентября 1894 года. Тот матч завершилась победой «Виллы» со счётом — 2:1.
- «Астон Вилла» одержала свою первая победу в гостях 26 октября 1895 года, обыграв «Смолл Хит Альянс» на стадионе «Мунц Стрит» со счётом 4:1.
- «Бирмингем Сити» впервые победил в гостях 20 января 1906 года, одолев «Астон Виллу» на стадионе «Вилла Парк» со счётом 3:1.
- Больше всего мячей, 10, было забито 7 сентября 1895 года, когда «Бирмингем Сити» в матче на Кубок Англии проиграл «Астон Вилле» со счётом 3:7.[11][12]
- Самая большая разница в счёте была зафиксирована 9 ноября 1988 года в игре Кубка полноправных членов, когда «Львы» разгромили «Синих» со счётом 6:0.[11][13]
- «Бирмингем Сити» одержал свою самую крупную победу над «Астон Виллой» 21 сентября 1968 года (4:0).
- Последний раз «Бирмингем Сити» обыгрывал в чемпионате «Астон Виллу» 20 марта 2005 года (2:0 на «Сент-Эндрюсе»).
- Самая продолжительная серия побед в дерби на счету «Виллы», побеждавшей шесть раз подряд в 2005—2010 годах.
- «Бирмингем Сити» в 1976—1978 годах одержал 5 побед подряд.
- Самая продолжительная серия в дерби без поражений на счету «Астон Виллы», не проигрывавшей 13 матчей подряд в 1887—1905 годах.
- «Бирмингем Сити» в 1933—1935 и 2002—2005 годах не проигрывал по 6 матчей подряд.
- 90 дерби завершилось победой одной из команд, в том числе 25 с крупным счётом.
- 31 дерби завершилось вничью, в том числе 10 со счётом 0:0. Дважды фиксировался счёт 3:3.
- 56 игр завершились победой хозяев (147:35), в том числе 19 матчей с крупным счётом. 34 раза побеждали гости (19:77), из них 6 раз с крупным счётом.
- 58 дерби прошло на стадионе «Вилла Парк». В 29 матчах победила «Астон Вилла» с общим счётом 76:15, в том числе 10 раз с крупным счётом. 16 дерби окончились вничью (14:14), в том числе 6 игр завершились со счётом 0:0. В 13 встречах победа была на стороне «Бирмингем Сити» (9:34), в том числе в 3 случаях с крупным счётом.
- На стадионе «Веллингтон роад» дерби проходило три раза, во всех трёх матчах победила «Астон Вилла» (13:4), в том числе дважды с крупным счётом.
- На стадионе «Сент-Эндрюс» дерби проходило 53 раза. 23 матча закончились победой «Бирмингем Сити» (56:16), в том числе 7 с крупныи счётом. В 12 играх была зафиксирована ничья (14:14), в том числе 3 нулевые. 18 побед одержала «Астон Вилла» (9:34), в том числе 1 крупную.
- На стадионе «Мунц стрит» состоялось 7 дерби. Лишь одну победу в этих встречах записал на свой счёт «Бирмингем Сити» (2:0). Три игры окончились вничью (4:4), в том числе 1 раз со счётом 0:0. Трижды побеждала «Астон Вилла» (1:9), в том числе 2 раза с крупным счётом
- 116 игр Бирмингемского дерби посетило 4 580 986 человек. Посещаемость 5 кубковых игр бирмингемских команд с друг другом неизвестна. Средняя посещаемость составила 39 491 зритель на игру. 56 матчей на стадионе «Вилла Парк» посмотрели 2 464 829 человек, в среднем 44 015 на один игру. 52 дерби на «Сент-Эндрюс» посетили 1 953 157 болельщиков, в среднем по 37 561 человеку на матч. 6 игр на стадионе «Мунц Стрит» посмотрели 130 000 человек (21 667 на одну игру). 2 матча на стадионе «Веллингтон роад» посетили 33 000 (16 500 на игру).
Суммарная таблица
- По состоянию на 16 января 2011 года.
| Турнир | И | ПАВ | Н | ПБС | МАВ | МБС | РМ |
|---|---|---|---|---|---|---|---|
| Премьер-лига | 14 | 6 | 4 | 4 | 17 | 15 | +2 |
| Первый дивизион | 88 | 37 | 24 | 27 | 142 | 120 | +22 |
| Второй дивизион | 8 | 3 | 1 | 4 | 8 | 13 | -5 |
| Кубок Англии | 3 | 2 | 1 | 0 | 5 | 0 | +5 |
| Кубок Лиги | 7 | 4 | 1 | 2 | 10 | 5 | +5 |
| Кубок полноправных членов | 1 | 1 | 0 | 0 | 6 | 0 | +6 |
| Лига | 110 | 46 | 29 | 35 | 167 | 148 | +19 |
| Всего | 121 | 53 | 31 | 37 | 188 | 153 | +35 |
- Статистика взята с сайта Soccerbase.com[11]
Матчи
| № | Дата | Соревнование | Стадион | Счёт | Посещаемость |
|---|---|---|---|---|---|
| 121 | 16 января 2011 | Премьер-лига | «Сент-Эндрюс» | 1:1 | 22 287 |
| 120 | 1 декабря 2010 | Кубок Лиги четвертьфинал |
«Сент-Эндрюс» | 2:1 | 27 679 |
| 119 | 31 октября 2010 | Премьер-лига | «Вилла Парк» | 0:0 | 40 688 |
| 118 | 25 апреля 2010 | Премьер-лига | «Вилла Парк» | 1:0 | 42 584 |
| 117 | 13 сентября 2009 | Премьер-лига | «Сент-Эндрюс» | 0:1 | 25 196 |
| 116 | 20 апреля 2008 | Премьер-лига | «Вилла Парк» | 5:1 | 42 584 |
| 115 | 11 ноября 2007 | Премьер-лига | «Сент-Эндрюс» | 1:2 | 26 539 |
| 114 | 16 апреля 2006 | Премьер-лига | «Вилла Парк» | 3:1 | 40 158 |
| 113 | 16 октября 2005 | Премьер-лига | «Сент-Эндрюс» | 0:1 | 29 312 |
| 112 | 20 марта 2005 | Премьер-лига | «Сент-Эндрюс» | 2:0 | 29 382 |
| 111 | 12 декабря 2004 | Премьер-лига | «Вилла Парк» | 1:2 | 42 606 |
| 110 | 22 февраля 2004 | Премьер-лига | «Вилла Парк» | 2:2 | 40 061 |
| 109 | 19 октября 2003 | Премьер-лига | «Сент-Эндрюс» | 0:0 | 29 546 |
| 108 | 3 марта 2003 | Премьер-лига | «Вилла Парк» | 0:2 | 42 606 |
| 107 | 16 сентября 2002 | Премьер-лига | «Сент-Эндрюс» | 3:0 | 29 505 |
| 106 | 6 октября 1993 | Кубок Лиги 2-й раунд 2-й матч |
«Вилла Парк» | 1:0 | 35 856 |
| 105 | 21 сентября 1993 | Кубок Лиги 2-й раунд 1-й матч |
«Сент-Эндрюс» | 0:1 | 27 815 |
| 104 | 9 ноября 1988 | Кубок полноправных членов 1-й круг |
«Вилла Парк» | 6:0 | 8 324 |
| 103 | 12 октября 1988 | Кубок Лиги 2-й раунд 2-й матч |
«Вилла Парк» | 5:0 | н/д |
| 102 | 27 сентября 1988 | Кубок Лиги 2-й раунд 1-й матч |
«Сент-Эндрюс» | 0:2 | н/д |
| 101 | 12 декабря 1987 | Второй дивизион | «Сент-Эндрюс» | 1:2 | 27 789 |
| 100 | 22 августа 1987 | Второй дивизион | «Вилла Парк» | 0:2 | 30 870 |
| 99 | 22 марта 1986 | Первый дивизион | «Вилла Парк» | 0:3 | 26 294 |
| 98 | 7 сентября 1985 | Первый дивизион | «Сент-Эндрюс» | 0:0 | 24 971 |
| 97 | 31 марта 1984 | Первый дивизион | «Сент-Эндрюс» | 2:1 | 23 993 |
| 96 | 15 октября 1983 | Первый дивизион | «Вилла Парк» | 1:0 | 39 318 |
| 95 | 4 апреля 1983 | Первый дивизион | «Вилла Парк» | 1:0 | 40 897 |
| 94 | 27 декабря 1982 | Первый дивизион | «Сент-Эндрюс» | 3:0 | 43 864 |
| 93 | 20 февраля 1982 | Первый дивизион | «Сент-Эндрюс» | 0:1 | 32 817 |
| 92 | 26 сентября 1981 | Первый дивизион | «Вилла Парк» | 0:0 | 41 098 |
| 91 | 13 декабря 1980 | Первый дивизион | «Вилла Парк» | 3:0 | 41 101 |
| 90 | 11 октября 1980 | Первый дивизион | «Сент-Эндрюс» | 1:2 | 33 879 |
| 89 | 3 марта 1979 | Первый дивизион | «Вилла Парк» | 1:0 | 42 419 |
| 88 | 21 октября 1978 | Первый дивизион | «Сент-Эндрюс» | 0:1 | 36 145 |
| 87 | 25 февраля 1978 | Первый дивизион | «Сент-Эндрюс» | 1:0 | 33 679 |
| 86 | 1 октября 1977 | Первый дивизион | «Вилла Парк» | 1:0 | 45 436 |
| 85 | 10 мая 1977 | Первый дивизион | «Сент-Эндрюс» | 2:1 | 43 721 |
| 84 | 18 сентября 1976 | Первый дивизион | «Вилла Парк» | 1:2 | 50 084 |
| 83 | 3 апреля 1976 | Первый дивизион | «Сент-Эндрюс» | 3:2 | 46 251 |
| 82 | 27 сентября 1975 | Первый дивизион | «Вилла Парк» | 2:1 | 53 782 |
| 81 | 30 марта 1970 | Второй дивизион | «Сент-Эндрюс» | 0:2 | 41 696 |
| 80 | 18 октября 1969 | Второй дивизион | «Вилла Парк» | 0:0 | 54 405 |
| 79 | 12 апреля 1969 | Второй дивизион | «Вилла Парк» | 1:0 | 53 647 |
| 78 | 21 сентября 1968 | Второй дивизион | «Сент-Эндрюс» | 4:0 | 40 527 |
| 77 | 24 февраля 1968 | Второй дивизион | «Сент-Эндрюс» | 2:1 | 45 283 |
| 76 | 7 октября 1967 | Второй дивизион | «Вилла Парк» | 2:4 | 50 067 |
| 75 | 12 апреля 1965 | Первый дивизион | «Вилла Парк» | 3:0 | 36 871 |
| 74 | 13 февраля 1965 | Первый дивизион | «Сент-Эндрюс» | 0:1 | 32 491 |
| 73 | 31 марта 1964 | Первый дивизион | «Сент-Эндрюс» | 3:3 | 28 069 |
| 72 | 13 февраля 1964 | Первый дивизион | «Вилла Парк» | 0:3 | 25 797 |
| 71 | 27 мая 1963 | Кубок Лиги Финал 2-й матч |
«Вилла Парк» | 0:0 | 37 921 |
| 70 | 23 мая 1963 | Кубок Лиги Финал 1-й матч |
«Сент-Эндрюс» | 3:0 | 31 850 |
| 69 | 16 марта 1963 | Первый дивизион | «Вилла Парк» | 4:0 | 40 400 |
| 68 | 27 октября 1962 | Первый дивизион | «Сент-Эндрюс» | 3:2 | 42 228 |
| 67 | 17 марта 1962 | Первый дивизион | «Сент-Эндрюс» | 0:2 | 43 489 |
| 66 | 28 октября 1961 | Первый дивизион | «Вилла Парк» | 1:3 | 49 532 |
| 65 | 11 марта 1961 | Первый дивизион | «Сент-Эндрюс» | 1:1 | 41 656 |
| 64 | 22 октября 1960 | Первый дивизион | «Вилла Парк» | 6:2 | 44 722 |
| 63 | 20 декабря 1958 | Первый дивизион | «Сент-Эндрюс» | 4:1 | 31 857 |
| 62 | 23 августа 1958 | Первый дивизион | «Вилла Парк» | 1:1 | 55 198 |
| 61 | 21 декабря 1957 | Первый дивизион | «Вилла Парк» | 0:2 | 41 118 |
| 60 | 24 августа 1957 | Первый дивизион | «Сент-Эндрюс» | 3:1 | 50 780 |
| 59 | 10 апреля 1957 | Первый дивизион | «Сент-Эндрюс» | 1:2 | 29 853 |
| 58 | 27 октября 1956 | Первый дивизион | «Вилла Парк» | 3:1 | 54 927 |
| 57 | 21 сентября 1955 | Первый дивизион | «Сент-Эндрюс» | 2:2 | 32 642 |
| 56 | 5 сентября 1955 | Первый дивизион | «Вилла Парк» | 0:0 | 57 690 |
| 55 | 29 апреля 1950 | Первый дивизион | «Сент-Эндрюс» | 2:2 | 24 866 |
| 54 | 10 декабря 1949 | Первый дивизион | «Вилла Парк» | 1:1 | 45 008 |
| 53 | 30 апреля 1949 | Первый дивизион | «Сент-Эндрюс» | 0:1 | 45 120 |
| 52 | 4 декабря 1948 | Первый дивизион | «Вилла Парк» | 0:3 | 62 434 |
| 51 | 4 марта 1939 | Первый дивизион | «Вилла Парк» | 5:1 | 40 874 |
| 50 | 29 октября 1938 | Первый дивизион | «Сент-Эндрюс» | 3:0 | 55 301 |
| 49 | 28 марта 1936 | Первый дивизион | «Вилла Парк» | 2:1 | 49 531 |
| 48 | 23 ноября 1935 | Первый дивизион | «Сент-Эндрюс» | 2:2 | 60 250 |
| 47 | 29 декабря 1934 | Первый дивизион | «Вилла Парк» | 2:2 | 40 785 |
| 46 | 25 августа 1934 | Первый дивизион | «Сент-Эндрюс» | 2:1 | 53 930 |
| 45 | 14 апреля 1934 | Первый дивизион | «Вилла Парк» | 1:1 | 34 196 |
| 44 | 2 декабря 1933 | Первый дивизион | «Сент-Эндрюс» | 0:0 | 34 718 |
| 43 | 8 марта 1933 | Первый дивизион | «Сент-Эндрюс» | 3:2 | 24 868 |
| 42 | 22 октября 1932 | Первый дивизион | «Вилла Парк» | 1:0 | 52 191 |
| 41 | 2 апреля 1932 | Первый дивизион | «Сент-Эндрюс» | 1:1 | 35 671 |
| 40 | 21 ноября 1931 | Первый дивизион | «Вилла Парк» | 3:2 | 44 948 |
| 39 | 21 февраля 1931 | Первый дивизион | «Сент-Эндрюс» | 0:4 | 49 619 |
| 38 | 18 октября 1930 | Первый дивизион | «Вилла Парк» | 1:1 | 55 482 |
| 37 | 28 декабря 1929 | Первый дивизион | «Сент-Эндрюс» | 1:1 | 33 228 |
| 36 | 31 августа 1929 | Первый дивизион | «Вилла Парк» | 2:1 | 36 834 |
| 35 | 9 марта 1929 | Первый дивизион | «Вилла Парк» | 1:2 | 56 528 |
| 34 | 27 октября 1928 | Первый дивизион | «Сент-Эндрюс» | 2:4 | 36 261 |
| 33 | 17 марта 1928 | Первый дивизион | «Вилла Парк» | 1:1 | 59 367 |
| 32 | 5 ноября 1927 | Первый дивизион | «Сент-Эндрюс» | 1:1 | 47 605 |
| 31 | 19 марта 1927 | Первый дивизион | «Вилла Парк» | 4:2 | 49 334 |
| 30 | 30 октября 1926 | Первый дивизион | «Сент-Эндрюс» | 1:2 | 48 104 |
| 29 | 27 февраля 1926 | Первый дивизион | «Сент-Эндрюс» | 2:1 | 38 231 |
| 28 | 17 октября 1925 | Первый дивизион | «Вилла Парк» | 3:3 | 52 254 |
| 27 | 14 февраля 1925 | Первый дивизион | «Вилла Парк» | 1:0 | 60 000 |
| 26 | 11 октября 1924 | Первый дивизион | «Сент-Эндрюс» | 1:0 | 48 098 |
| 25 | 1 сентября 1923 | Первый дивизион | «Вилла Парк» | 0:0 | 59 157 |
| 24 | 15 августа 1923 | Первый дивизион | «Сент-Эндрюс» | 3:0 | 41 306 |
| 23 | 24 марта 1923 | Первый дивизион | «Вилла Парк» | 3:0 | 40 000 |
| 22 | 17 марта 1923 | Первый дивизион | «Сент-Эндрюс» | 1:0 | 50 000 |
| 21 | 15 марта 1922 | Первый дивизион | «Сент-Эндрюс» | 1:0 | 34 190 |
| 20 | 11 марта 1922 | Первый дивизион | «Вилла Парк» | 1:1 | 52 345 |
| 19 | 18 января 1908 | Первый дивизион | «Вилла Парк» | 2:3 | 39 500 |
| 18 | 21 сентября 1907 | Первый дивизион | «Сент-Эндрюс» | 2:3 | 45 000 |
| 17 | 19 января 1907 | Первый дивизион | «Сент-Эндрюс» | 3:2 | 60 000 |
| 16 | 15 сентября 1906 | Первый дивизион | «Вилла Парк» | 4:1 | 45 000 |
| 15 | 20 января 1906 | Первый дивизион | «Вилла Парк» | 1:3 | 40 000 |
| 14 | 16 сентября 1905 | Первый дивизион | «Мунц Стрит» | 2:0 | 30 000 |
| 13 | 26 февраля 1905 | Первый дивизион | «Мунц Стрит» | 0:3 | 28 000 |
| 12 | 29 октября 1904 | Первый дивизион | «Вилла Парк» | 2:1 | 40 000 |
| 11 | 16 января 1904 | Первый дивизион | «Вилла Парк» | 1:1 | 20 000 |
| 10 | 19 сентября 1903 | Первый дивизион | «Мунц Стрит» | 2:2 | 25 000 |
| 9 | 26 декабря 1901 | Первый дивизион | «Вилла Парк» | 1:0 | 40 000 |
| 8 | 12 октября 1901 | Первый дивизион | «Мунц Стрит» | 0:2 | 23 000 |
| 7 | 27 марта 1901 | Кубок Англии четвертьфинал переигровка |
«Вилла Парк» | 1:0 | н/д |
| 6 | 23 марта 1901 | Кубок Англии четвертьфинал |
«Мунц Стрит» | 0:0 | н/д |
| 5 | 26 октября 1895 | Первый дивизион | «Мунц Стрит» | 1:4 | 10 000 |
| 4 | 7 сентября 1895 | Первый дивизион | «Веллингтон роад» | 7:3 | 13 000 |
| 3 | 20 октября 1894 | Первый дивизион | «Мунц Стрит» | 2:2 | 14 000 |
| 2 | 1 сентября 1894 | Первый дивизион | «Веллингтон роад» | 2:1 | 20 000 |
| 1 | 5 ноября 1887 | Кубок Англии 2-й раунд |
«Веллингтон роад» | 4:0 | н/д |
Лучшие бомбардиры
Ниже приводится список лучших бомбардиров Дерби второго города для каждой команды. Указаны только игроки, забившие 4 или больше мячей.
«Астон Вилла»
|
«Бирмингем Сити»
|
Напишите отзыв о статье "Бирмингемское дерби"
Примечания
- ↑ footballderbies.com: [www.footballderbies.com/honours/index.php?id=27 Aston Villa FC vs. Birmingham City FC]
- ↑ "The Week's Gossip". Sporting Mail. 22.12.1906. p. 1. "It was not until 1879 that the Alliance first met Aston Villa, and present-day supporters may be glad to be reminded that the encounter ended in a victory for Small Heath."
- ↑ Hyder Jawad. Strange Magic: Birmingham City v Aston Villa. Birmingham Post, March 2005. p. 19.
- ↑ Jawad. Strange Magic, p. 82
- ↑ Tony Matthews. The Encyclopedia of Birmingham City Football Club 1875–2000. Cradley Heath: Britespot (October 2000). p. 17. ISBN 978-0-9539288-0-4
- ↑ Tony Matthews. Birmingham City: A Complete Record. Derby: Breedon Books, 1995. p. 31. ISBN 978-1-85983-010-9
- ↑ ExpressAndStar. [www.expressandstar.com/2007/11/12/police-hurt-as-fans-clash/ "Police hurt as fans clash"]. 12.11.2007
- ↑ BBC. [news.bbc.co.uk/1/hi/england/west_midlands/7090193.stm "Officers hurt in football trouble"]. 12.11.2007
- ↑ Birmingham Mail. [www.birminghammail.co.uk/sport/football/football-news/birmingham-city-chef-in-court-over-137759 Birmingham City chef in court over Aston Villa v Birmingham City hooliganism]. 22.12.2010
- ↑ BBC News. [www.bbc.co.uk/news/uk-england-birmingham-11896282 "Birmingham v Aston Villa fan violence 'like a warzone'"]. 2.12.2010
- ↑ 1 2 3 4 Soccerbase: [www.soccerbase.com/head2.sd?team2id=291&team1id=154 "All time results between Aston Villa and Birmingham City"]
- ↑ Soccerbase: [www.soccerbase.com/results3.sd?gameid=18383 "Villa, B'ham 7-9-1895"]
- ↑ statto: [www.statto.com/football/stats/england/full-members-cup/1988-1989/results/r1 "Villa,B'ham 1988"]
| ||||||||||||||
| ||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Бирмингемское дерби
Московское общество всё, начиная от старух до детей, как своего давно жданного гостя, которого место всегда было готово и не занято, – приняло Пьера. Для московского света, Пьер был самым милым, добрым, умным веселым, великодушным чудаком, рассеянным и душевным, русским, старого покроя, барином. Кошелек его всегда был пуст, потому что открыт для всех.Бенефисы, дурные картины, статуи, благотворительные общества, цыгане, школы, подписные обеды, кутежи, масоны, церкви, книги – никто и ничто не получало отказа, и ежели бы не два его друга, занявшие у него много денег и взявшие его под свою опеку, он бы всё роздал. В клубе не было ни обеда, ни вечера без него. Как только он приваливался на свое место на диване после двух бутылок Марго, его окружали, и завязывались толки, споры, шутки. Где ссорились, он – одной своей доброй улыбкой и кстати сказанной шуткой, мирил. Масонские столовые ложи были скучны и вялы, ежели его не было.
Когда после холостого ужина он, с доброй и сладкой улыбкой, сдаваясь на просьбы веселой компании, поднимался, чтобы ехать с ними, между молодежью раздавались радостные, торжественные крики. На балах он танцовал, если не доставало кавалера. Молодые дамы и барышни любили его за то, что он, не ухаживая ни за кем, был со всеми одинаково любезен, особенно после ужина. «Il est charmant, il n'a pas de seхе», [Он очень мил, но не имеет пола,] говорили про него.
Пьер был тем отставным добродушно доживающим свой век в Москве камергером, каких были сотни.
Как бы он ужаснулся, ежели бы семь лет тому назад, когда он только приехал из за границы, кто нибудь сказал бы ему, что ему ничего не нужно искать и выдумывать, что его колея давно пробита, определена предвечно, и что, как он ни вертись, он будет тем, чем были все в его положении. Он не мог бы поверить этому! Разве не он всей душой желал, то произвести республику в России, то самому быть Наполеоном, то философом, то тактиком, победителем Наполеона? Разве не он видел возможность и страстно желал переродить порочный род человеческий и самого себя довести до высшей степени совершенства? Разве не он учреждал и школы и больницы и отпускал своих крестьян на волю?
А вместо всего этого, вот он, богатый муж неверной жены, камергер в отставке, любящий покушать, выпить и расстегнувшись побранить легко правительство, член Московского Английского клуба и всеми любимый член московского общества. Он долго не мог помириться с той мыслью, что он есть тот самый отставной московский камергер, тип которого он так глубоко презирал семь лет тому назад.
Иногда он утешал себя мыслями, что это только так, покамест, он ведет эту жизнь; но потом его ужасала другая мысль, что так, покамест, уже сколько людей входили, как он, со всеми зубами и волосами в эту жизнь и в этот клуб и выходили оттуда без одного зуба и волоса.
В минуты гордости, когда он думал о своем положении, ему казалось, что он совсем другой, особенный от тех отставных камергеров, которых он презирал прежде, что те были пошлые и глупые, довольные и успокоенные своим положением, «а я и теперь всё недоволен, всё мне хочется сделать что то для человечества», – говорил он себе в минуты гордости. «А может быть и все те мои товарищи, точно так же, как и я, бились, искали какой то новой, своей дороги в жизни, и так же как и я силой обстановки, общества, породы, той стихийной силой, против которой не властен человек, были приведены туда же, куда и я», говорил он себе в минуты скромности, и поживши в Москве несколько времени, он не презирал уже, а начинал любить, уважать и жалеть, так же как и себя, своих по судьбе товарищей.
На Пьера не находили, как прежде, минуты отчаяния, хандры и отвращения к жизни; но та же болезнь, выражавшаяся прежде резкими припадками, была вогнана внутрь и ни на мгновенье не покидала его. «К чему? Зачем? Что такое творится на свете?» спрашивал он себя с недоумением по нескольку раз в день, невольно начиная вдумываться в смысл явлений жизни; но опытом зная, что на вопросы эти не было ответов, он поспешно старался отвернуться от них, брался за книгу, или спешил в клуб, или к Аполлону Николаевичу болтать о городских сплетнях.
«Елена Васильевна, никогда ничего не любившая кроме своего тела и одна из самых глупых женщин в мире, – думал Пьер – представляется людям верхом ума и утонченности, и перед ней преклоняются. Наполеон Бонапарт был презираем всеми до тех пор, пока он был велик, и с тех пор как он стал жалким комедиантом – император Франц добивается предложить ему свою дочь в незаконные супруги. Испанцы воссылают мольбы Богу через католическое духовенство в благодарность за то, что они победили 14 го июня французов, а французы воссылают мольбы через то же католическое духовенство о том, что они 14 го июня победили испанцев. Братья мои масоны клянутся кровью в том, что они всем готовы жертвовать для ближнего, а не платят по одному рублю на сборы бедных и интригуют Астрея против Ищущих манны, и хлопочут о настоящем Шотландском ковре и об акте, смысла которого не знает и тот, кто писал его, и которого никому не нужно. Все мы исповедуем христианский закон прощения обид и любви к ближнему – закон, вследствие которого мы воздвигли в Москве сорок сороков церквей, а вчера засекли кнутом бежавшего человека, и служитель того же самого закона любви и прощения, священник, давал целовать солдату крест перед казнью». Так думал Пьер, и эта вся, общая, всеми признаваемая ложь, как он ни привык к ней, как будто что то новое, всякий раз изумляла его. – «Я понимаю эту ложь и путаницу, думал он, – но как мне рассказать им всё, что я понимаю? Я пробовал и всегда находил, что и они в глубине души понимают то же, что и я, но стараются только не видеть ее . Стало быть так надо! Но мне то, мне куда деваться?» думал Пьер. Он испытывал несчастную способность многих, особенно русских людей, – способность видеть и верить в возможность добра и правды, и слишком ясно видеть зло и ложь жизни, для того чтобы быть в силах принимать в ней серьезное участие. Всякая область труда в глазах его соединялась со злом и обманом. Чем он ни пробовал быть, за что он ни брался – зло и ложь отталкивали его и загораживали ему все пути деятельности. А между тем надо было жить, надо было быть заняту. Слишком страшно было быть под гнетом этих неразрешимых вопросов жизни, и он отдавался первым увлечениям, чтобы только забыть их. Он ездил во всевозможные общества, много пил, покупал картины и строил, а главное читал.
Он читал и читал всё, что попадалось под руку, и читал так что, приехав домой, когда лакеи еще раздевали его, он, уже взяв книгу, читал – и от чтения переходил ко сну, и от сна к болтовне в гостиных и клубе, от болтовни к кутежу и женщинам, от кутежа опять к болтовне, чтению и вину. Пить вино для него становилось всё больше и больше физической и вместе нравственной потребностью. Несмотря на то, что доктора говорили ему, что с его корпуленцией, вино для него опасно, он очень много пил. Ему становилось вполне хорошо только тогда, когда он, сам не замечая как, опрокинув в свой большой рот несколько стаканов вина, испытывал приятную теплоту в теле, нежность ко всем своим ближним и готовность ума поверхностно отзываться на всякую мысль, не углубляясь в сущность ее. Только выпив бутылку и две вина, он смутно сознавал, что тот запутанный, страшный узел жизни, который ужасал его прежде, не так страшен, как ему казалось. С шумом в голове, болтая, слушая разговоры или читая после обеда и ужина, он беспрестанно видел этот узел, какой нибудь стороной его. Но только под влиянием вина он говорил себе: «Это ничего. Это я распутаю – вот у меня и готово объяснение. Но теперь некогда, – я после обдумаю всё это!» Но это после никогда не приходило.
Натощак, поутру, все прежние вопросы представлялись столь же неразрешимыми и страшными, и Пьер торопливо хватался за книгу и радовался, когда кто нибудь приходил к нему.
Иногда Пьер вспоминал о слышанном им рассказе о том, как на войне солдаты, находясь под выстрелами в прикрытии, когда им делать нечего, старательно изыскивают себе занятие, для того чтобы легче переносить опасность. И Пьеру все люди представлялись такими солдатами, спасающимися от жизни: кто честолюбием, кто картами, кто писанием законов, кто женщинами, кто игрушками, кто лошадьми, кто политикой, кто охотой, кто вином, кто государственными делами. «Нет ни ничтожного, ни важного, всё равно: только бы спастись от нее как умею»! думал Пьер. – «Только бы не видать ее , эту страшную ее ».
В начале зимы, князь Николай Андреич Болконский с дочерью приехали в Москву. По своему прошедшему, по своему уму и оригинальности, в особенности по ослаблению на ту пору восторга к царствованию императора Александра, и по тому анти французскому и патриотическому направлению, которое царствовало в то время в Москве, князь Николай Андреич сделался тотчас же предметом особенной почтительности москвичей и центром московской оппозиции правительству.
Князь очень постарел в этот год. В нем появились резкие признаки старости: неожиданные засыпанья, забывчивость ближайших по времени событий и памятливость к давнишним, и детское тщеславие, с которым он принимал роль главы московской оппозиции. Несмотря на то, когда старик, особенно по вечерам, выходил к чаю в своей шубке и пудренном парике, и начинал, затронутый кем нибудь, свои отрывистые рассказы о прошедшем, или еще более отрывистые и резкие суждения о настоящем, он возбуждал во всех своих гостях одинаковое чувство почтительного уважения. Для посетителей весь этот старинный дом с огромными трюмо, дореволюционной мебелью, этими лакеями в пудре, и сам прошлого века крутой и умный старик с его кроткою дочерью и хорошенькой француженкой, которые благоговели перед ним, – представлял величественно приятное зрелище. Но посетители не думали о том, что кроме этих двух трех часов, во время которых они видели хозяев, было еще 22 часа в сутки, во время которых шла тайная внутренняя жизнь дома.
В последнее время в Москве эта внутренняя жизнь сделалась очень тяжела для княжны Марьи. Она была лишена в Москве тех своих лучших радостей – бесед с божьими людьми и уединения, – которые освежали ее в Лысых Горах, и не имела никаких выгод и радостей столичной жизни. В свет она не ездила; все знали, что отец не пускает ее без себя, а сам он по нездоровью не мог ездить, и ее уже не приглашали на обеды и вечера. Надежду на замужество княжна Марья совсем оставила. Она видела ту холодность и озлобление, с которыми князь Николай Андреич принимал и спроваживал от себя молодых людей, могущих быть женихами, иногда являвшихся в их дом. Друзей у княжны Марьи не было: в этот приезд в Москву она разочаровалась в своих двух самых близких людях. М lle Bourienne, с которой она и прежде не могла быть вполне откровенна, теперь стала ей неприятна и она по некоторым причинам стала отдаляться от нее. Жюли, которая была в Москве и к которой княжна Марья писала пять лет сряду, оказалась совершенно чужою ей, когда княжна Марья вновь сошлась с нею лично. Жюли в это время, по случаю смерти братьев сделавшись одной из самых богатых невест в Москве, находилась во всем разгаре светских удовольствий. Она была окружена молодыми людьми, которые, как она думала, вдруг оценили ее достоинства. Жюли находилась в том периоде стареющейся светской барышни, которая чувствует, что наступил последний шанс замужества, и теперь или никогда должна решиться ее участь. Княжна Марья с грустной улыбкой вспоминала по четвергам, что ей теперь писать не к кому, так как Жюли, Жюли, от присутствия которой ей не было никакой радости, была здесь и виделась с нею каждую неделю. Она, как старый эмигрант, отказавшийся жениться на даме, у которой он проводил несколько лет свои вечера, жалела о том, что Жюли была здесь и ей некому писать. Княжне Марье в Москве не с кем было поговорить, некому поверить своего горя, а горя много прибавилось нового за это время. Срок возвращения князя Андрея и его женитьбы приближался, а его поручение приготовить к тому отца не только не было исполнено, но дело напротив казалось совсем испорчено, и напоминание о графине Ростовой выводило из себя старого князя, и так уже большую часть времени бывшего не в духе. Новое горе, прибавившееся в последнее время для княжны Марьи, были уроки, которые она давала шестилетнему племяннику. В своих отношениях с Николушкой она с ужасом узнавала в себе свойство раздражительности своего отца. Сколько раз она ни говорила себе, что не надо позволять себе горячиться уча племянника, почти всякий раз, как она садилась с указкой за французскую азбуку, ей так хотелось поскорее, полегче перелить из себя свое знание в ребенка, уже боявшегося, что вот вот тетя рассердится, что она при малейшем невнимании со стороны мальчика вздрагивала, торопилась, горячилась, возвышала голос, иногда дергала его за руку и ставила в угол. Поставив его в угол, она сама начинала плакать над своей злой, дурной натурой, и Николушка, подражая ей рыданьями, без позволенья выходил из угла, подходил к ней и отдергивал от лица ее мокрые руки, и утешал ее. Но более, более всего горя доставляла княжне раздражительность ее отца, всегда направленная против дочери и дошедшая в последнее время до жестокости. Ежели бы он заставлял ее все ночи класть поклоны, ежели бы он бил ее, заставлял таскать дрова и воду, – ей бы и в голову не пришло, что ее положение трудно; но этот любящий мучитель, самый жестокий от того, что он любил и за то мучил себя и ее, – умышленно умел не только оскорбить, унизить ее, но и доказать ей, что она всегда и во всем была виновата. В последнее время в нем появилась новая черта, более всего мучившая княжну Марью – это было его большее сближение с m lle Bourienne. Пришедшая ему, в первую минуту по получении известия о намерении своего сына, мысль шутка о том, что ежели Андрей женится, то и он сам женится на Bourienne, – видимо понравилась ему, и он с упорством последнее время (как казалось княжне Марье) только для того, чтобы ее оскорбить, выказывал особенную ласку к m lle Bоurienne и выказывал свое недовольство к дочери выказываньем любви к Bourienne.
Однажды в Москве, в присутствии княжны Марьи (ей казалось, что отец нарочно при ней это сделал), старый князь поцеловал у m lle Bourienne руку и, притянув ее к себе, обнял лаская. Княжна Марья вспыхнула и выбежала из комнаты. Через несколько минут m lle Bourienne вошла к княжне Марье, улыбаясь и что то весело рассказывая своим приятным голосом. Княжна Марья поспешно отерла слезы, решительными шагами подошла к Bourienne и, видимо сама того не зная, с гневной поспешностью и взрывами голоса, начала кричать на француженку: «Это гадко, низко, бесчеловечно пользоваться слабостью…» Она не договорила. «Уйдите вон из моей комнаты», прокричала она и зарыдала.
На другой день князь ни слова не сказал своей дочери; но она заметила, что за обедом он приказал подавать кушанье, начиная с m lle Bourienne. В конце обеда, когда буфетчик, по прежней привычке, опять подал кофе, начиная с княжны, князь вдруг пришел в бешенство, бросил костылем в Филиппа и тотчас же сделал распоряжение об отдаче его в солдаты. «Не слышат… два раза сказал!… не слышат!»
«Она – первый человек в этом доме; она – мой лучший друг, – кричал князь. – И ежели ты позволишь себе, – закричал он в гневе, в первый раз обращаясь к княжне Марье, – еще раз, как вчера ты осмелилась… забыться перед ней, то я тебе покажу, кто хозяин в доме. Вон! чтоб я не видал тебя; проси у ней прощенья!»
Княжна Марья просила прощенья у Амальи Евгеньевны и у отца за себя и за Филиппа буфетчика, который просил заступы.
В такие минуты в душе княжны Марьи собиралось чувство, похожее на гордость жертвы. И вдруг в такие то минуты, при ней, этот отец, которого она осуждала, или искал очки, ощупывая подле них и не видя, или забывал то, что сейчас было, или делал слабевшими ногами неверный шаг и оглядывался, не видал ли кто его слабости, или, что было хуже всего, он за обедом, когда не было гостей, возбуждавших его, вдруг задремывал, выпуская салфетку, и склонялся над тарелкой, трясущейся головой. «Он стар и слаб, а я смею осуждать его!» думала она с отвращением к самой себе в такие минуты.
В 1811 м году в Москве жил быстро вошедший в моду французский доктор, огромный ростом, красавец, любезный, как француз и, как говорили все в Москве, врач необыкновенного искусства – Метивье. Он был принят в домах высшего общества не как доктор, а как равный.
Князь Николай Андреич, смеявшийся над медициной, последнее время, по совету m lle Bourienne, допустил к себе этого доктора и привык к нему. Метивье раза два в неделю бывал у князя.
В Николин день, в именины князя, вся Москва была у подъезда его дома, но он никого не велел принимать; а только немногих, список которых он передал княжне Марье, велел звать к обеду.
Метивье, приехавший утром с поздравлением, в качестве доктора, нашел приличным de forcer la consigne [нарушить запрет], как он сказал княжне Марье, и вошел к князю. Случилось так, что в это именинное утро старый князь был в одном из своих самых дурных расположений духа. Он целое утро ходил по дому, придираясь ко всем и делая вид, что он не понимает того, что ему говорят, и что его не понимают. Княжна Марья твердо знала это состояние духа тихой и озабоченной ворчливости, которая обыкновенно разрешалась взрывом бешенства, и как перед заряженным, с взведенными курками, ружьем, ходила всё это утро, ожидая неизбежного выстрела. Утро до приезда доктора прошло благополучно. Пропустив доктора, княжна Марья села с книгой в гостиной у двери, от которой она могла слышать всё то, что происходило в кабинете.
Сначала она слышала один голос Метивье, потом голос отца, потом оба голоса заговорили вместе, дверь распахнулась и на пороге показалась испуганная, красивая фигура Метивье с его черным хохлом, и фигура князя в колпаке и халате с изуродованным бешенством лицом и опущенными зрачками глаз.
– Не понимаешь? – кричал князь, – а я понимаю! Французский шпион, Бонапартов раб, шпион, вон из моего дома – вон, я говорю, – и он захлопнул дверь.
Метивье пожимая плечами подошел к mademoiselle Bourienne, прибежавшей на крик из соседней комнаты.
– Князь не совсем здоров, – la bile et le transport au cerveau. Tranquillisez vous, je repasserai demain, [желчь и прилив к мозгу. Успокойтесь, я завтра зайду,] – сказал Метивье и, приложив палец к губам, поспешно вышел.
За дверью слышались шаги в туфлях и крики: «Шпионы, изменники, везде изменники! В своем доме нет минуты покоя!»
После отъезда Метивье старый князь позвал к себе дочь и вся сила его гнева обрушилась на нее. Она была виновата в том, что к нему пустили шпиона. .Ведь он сказал, ей сказал, чтобы она составила список, и тех, кого не было в списке, чтобы не пускали. Зачем же пустили этого мерзавца! Она была причиной всего. С ней он не мог иметь ни минуты покоя, не мог умереть спокойно, говорил он.
– Нет, матушка, разойтись, разойтись, это вы знайте, знайте! Я теперь больше не могу, – сказал он и вышел из комнаты. И как будто боясь, чтобы она не сумела как нибудь утешиться, он вернулся к ней и, стараясь принять спокойный вид, прибавил: – И не думайте, чтобы я это сказал вам в минуту сердца, а я спокоен, и я обдумал это; и это будет – разойтись, поищите себе места!… – Но он не выдержал и с тем озлоблением, которое может быть только у человека, который любит, он, видимо сам страдая, затряс кулаками и прокричал ей:
– И хоть бы какой нибудь дурак взял ее замуж! – Он хлопнул дверью, позвал к себе m lle Bourienne и затих в кабинете.
В два часа съехались избранные шесть персон к обеду. Гости – известный граф Ростопчин, князь Лопухин с своим племянником, генерал Чатров, старый, боевой товарищ князя, и из молодых Пьер и Борис Друбецкой – ждали его в гостиной.
На днях приехавший в Москву в отпуск Борис пожелал быть представленным князю Николаю Андреевичу и сумел до такой степени снискать его расположение, что князь для него сделал исключение из всех холостых молодых людей, которых он не принимал к себе.
Дом князя был не то, что называется «свет», но это был такой маленький кружок, о котором хотя и не слышно было в городе, но в котором лестнее всего было быть принятым. Это понял Борис неделю тому назад, когда при нем Ростопчин сказал главнокомандующему, звавшему графа обедать в Николин день, что он не может быть:
– В этот день уж я всегда езжу прикладываться к мощам князя Николая Андреича.
– Ах да, да, – отвечал главнокомандующий. – Что он?..
Небольшое общество, собравшееся в старомодной, высокой, с старой мебелью, гостиной перед обедом, было похоже на собравшийся, торжественный совет судилища. Все молчали и ежели говорили, то говорили тихо. Князь Николай Андреич вышел серьезен и молчалив. Княжна Марья еще более казалась тихою и робкою, чем обыкновенно. Гости неохотно обращались к ней, потому что видели, что ей было не до их разговоров. Граф Ростопчин один держал нить разговора, рассказывая о последних то городских, то политических новостях.
Лопухин и старый генерал изредка принимали участие в разговоре. Князь Николай Андреич слушал, как верховный судья слушает доклад, который делают ему, только изредка молчанием или коротким словцом заявляя, что он принимает к сведению то, что ему докладывают. Тон разговора был такой, что понятно было, никто не одобрял того, что делалось в политическом мире. Рассказывали о событиях, очевидно подтверждающих то, что всё шло хуже и хуже; но во всяком рассказе и суждении было поразительно то, как рассказчик останавливался или бывал останавливаем всякий раз на той границе, где суждение могло относиться к лицу государя императора.
За обедом разговор зашел о последней политической новости, о захвате Наполеоном владений герцога Ольденбургского и о русской враждебной Наполеону ноте, посланной ко всем европейским дворам.
– Бонапарт поступает с Европой как пират на завоеванном корабле, – сказал граф Ростопчин, повторяя уже несколько раз говоренную им фразу. – Удивляешься только долготерпению или ослеплению государей. Теперь дело доходит до папы, и Бонапарт уже не стесняясь хочет низвергнуть главу католической религии, и все молчат! Один наш государь протестовал против захвата владений герцога Ольденбургского. И то… – Граф Ростопчин замолчал, чувствуя, что он стоял на том рубеже, где уже нельзя осуждать.
– Предложили другие владения заместо Ольденбургского герцогства, – сказал князь Николай Андреич. – Точно я мужиков из Лысых Гор переселял в Богучарово и в рязанские, так и он герцогов.
– Le duc d'Oldenbourg supporte son malheur avec une force de caractere et une resignation admirable, [Герцог Ольденбургский переносит свое несчастие с замечательной силой воли и покорностью судьбе,] – сказал Борис, почтительно вступая в разговор. Он сказал это потому, что проездом из Петербурга имел честь представляться герцогу. Князь Николай Андреич посмотрел на молодого человека так, как будто он хотел бы ему сказать кое что на это, но раздумал, считая его слишком для того молодым.
– Я читал наш протест об Ольденбургском деле и удивлялся плохой редакции этой ноты, – сказал граф Ростопчин, небрежным тоном человека, судящего о деле ему хорошо знакомом.
Пьер с наивным удивлением посмотрел на Ростопчина, не понимая, почему его беспокоила плохая редакция ноты.
– Разве не всё равно, как написана нота, граф? – сказал он, – ежели содержание ее сильно.
– Mon cher, avec nos 500 mille hommes de troupes, il serait facile d'avoir un beau style, [Мой милый, с нашими 500 ми тысячами войска легко, кажется, выражаться хорошим слогом,] – сказал граф Ростопчин. Пьер понял, почему графа Ростопчина беспокоила pедакция ноты.
– Кажется, писак довольно развелось, – сказал старый князь: – там в Петербурге всё пишут, не только ноты, – новые законы всё пишут. Мой Андрюша там для России целый волюм законов написал. Нынче всё пишут! – И он неестественно засмеялся.
Разговор замолк на минуту; старый генерал прокашливаньем обратил на себя внимание.
– Изволили слышать о последнем событии на смотру в Петербурге? как себя новый французский посланник показал!
– Что? Да, я слышал что то; он что то неловко сказал при Его Величестве.
– Его Величество обратил его внимание на гренадерскую дивизию и церемониальный марш, – продолжал генерал, – и будто посланник никакого внимания не обратил и будто позволил себе сказать, что мы у себя во Франции на такие пустяки не обращаем внимания. Государь ничего не изволил сказать. На следующем смотру, говорят, государь ни разу не изволил обратиться к нему.
Все замолчали: на этот факт, относившийся лично до государя, нельзя было заявлять никакого суждения.
– Дерзки! – сказал князь. – Знаете Метивье? Я нынче выгнал его от себя. Он здесь был, пустили ко мне, как я ни просил никого не пускать, – сказал князь, сердито взглянув на дочь. И он рассказал весь свой разговор с французским доктором и причины, почему он убедился, что Метивье шпион. Хотя причины эти были очень недостаточны и не ясны, никто не возражал.
За жарким подали шампанское. Гости встали с своих мест, поздравляя старого князя. Княжна Марья тоже подошла к нему.
Он взглянул на нее холодным, злым взглядом и подставил ей сморщенную, выбритую щеку. Всё выражение его лица говорило ей, что утренний разговор им не забыт, что решенье его осталось в прежней силе, и что только благодаря присутствию гостей он не говорит ей этого теперь.
Когда вышли в гостиную к кофе, старики сели вместе.
Князь Николай Андреич более оживился и высказал свой образ мыслей насчет предстоящей войны.
Он сказал, что войны наши с Бонапартом до тех пор будут несчастливы, пока мы будем искать союзов с немцами и будем соваться в европейские дела, в которые нас втянул Тильзитский мир. Нам ни за Австрию, ни против Австрии не надо было воевать. Наша политика вся на востоке, а в отношении Бонапарта одно – вооружение на границе и твердость в политике, и никогда он не посмеет переступить русскую границу, как в седьмом году.
– И где нам, князь, воевать с французами! – сказал граф Ростопчин. – Разве мы против наших учителей и богов можем ополчиться? Посмотрите на нашу молодежь, посмотрите на наших барынь. Наши боги – французы, наше царство небесное – Париж.
Он стал говорить громче, очевидно для того, чтобы его слышали все. – Костюмы французские, мысли французские, чувства французские! Вы вот Метивье в зашей выгнали, потому что он француз и негодяй, а наши барыни за ним ползком ползают. Вчера я на вечере был, так из пяти барынь три католички и, по разрешенью папы, в воскресенье по канве шьют. А сами чуть не голые сидят, как вывески торговых бань, с позволенья сказать. Эх, поглядишь на нашу молодежь, князь, взял бы старую дубину Петра Великого из кунсткамеры, да по русски бы обломал бока, вся бы дурь соскочила!
Все замолчали. Старый князь с улыбкой на лице смотрел на Ростопчина и одобрительно покачивал головой.
– Ну, прощайте, ваше сиятельство, не хворайте, – сказал Ростопчин, с свойственными ему быстрыми движениями поднимаясь и протягивая руку князю.
– Прощай, голубчик, – гусли, всегда заслушаюсь его! – сказал старый князь, удерживая его за руку и подставляя ему для поцелуя щеку. С Ростопчиным поднялись и другие.
Княжна Марья, сидя в гостиной и слушая эти толки и пересуды стариков, ничего не понимала из того, что она слышала; она думала только о том, не замечают ли все гости враждебных отношений ее отца к ней. Она даже не заметила особенного внимания и любезностей, которые ей во всё время этого обеда оказывал Друбецкой, уже третий раз бывший в их доме.
Княжна Марья с рассеянным, вопросительным взглядом обратилась к Пьеру, который последний из гостей, с шляпой в руке и с улыбкой на лице, подошел к ней после того, как князь вышел, и они одни оставались в гостиной.
– Можно еще посидеть? – сказал он, своим толстым телом валясь в кресло подле княжны Марьи.
– Ах да, – сказала она. «Вы ничего не заметили?» сказал ее взгляд.
Пьер находился в приятном, после обеденном состоянии духа. Он глядел перед собою и тихо улыбался.
– Давно вы знаете этого молодого человека, княжна? – сказал он.
– Какого?
– Друбецкого?
– Нет, недавно…
– Что он вам нравится?
– Да, он приятный молодой человек… Отчего вы меня это спрашиваете? – сказала княжна Марья, продолжая думать о своем утреннем разговоре с отцом.
– Оттого, что я сделал наблюдение, – молодой человек обыкновенно из Петербурга приезжает в Москву в отпуск только с целью жениться на богатой невесте.
– Вы сделали это наблюденье! – сказала княжна Марья.
– Да, – продолжал Пьер с улыбкой, – и этот молодой человек теперь себя так держит, что, где есть богатые невесты, – там и он. Я как по книге читаю в нем. Он теперь в нерешительности, кого ему атаковать: вас или mademoiselle Жюли Карагин. Il est tres assidu aupres d'elle. [Он очень к ней внимателен.]
– Он ездит к ним?
– Да, очень часто. И знаете вы новую манеру ухаживать? – с веселой улыбкой сказал Пьер, видимо находясь в том веселом духе добродушной насмешки, за который он так часто в дневнике упрекал себя.
– Нет, – сказала княжна Марья.
– Теперь чтобы понравиться московским девицам – il faut etre melancolique. Et il est tres melancolique aupres de m lle Карагин, [надо быть меланхоличным. И он очень меланхоличен с m elle Карагин,] – сказал Пьер.
– Vraiment? [Право?] – сказала княжна Марья, глядя в доброе лицо Пьера и не переставая думать о своем горе. – «Мне бы легче было, думала она, ежели бы я решилась поверить кому нибудь всё, что я чувствую. И я бы желала именно Пьеру сказать всё. Он так добр и благороден. Мне бы легче стало. Он мне подал бы совет!»
– Пошли бы вы за него замуж? – спросил Пьер.
– Ах, Боже мой, граф, есть такие минуты, что я пошла бы за всякого, – вдруг неожиданно для самой себя, со слезами в голосе, сказала княжна Марья. – Ах, как тяжело бывает любить человека близкого и чувствовать, что… ничего (продолжала она дрожащим голосом), не можешь для него сделать кроме горя, когда знаешь, что не можешь этого переменить. Тогда одно – уйти, а куда мне уйти?…
– Что вы, что с вами, княжна?
Но княжна, не договорив, заплакала.
