Мост через реку Квай
| Мост через реку Квай | |
| The Bridge on the River Kwai | |
 | |
| Жанр |
военная драма |
|---|---|
| Режиссёр | |
| Продюсер | |
| Автор сценария |
Пьер Буль (роман) |
| В главных ролях | |
| Оператор | |
| Композитор | |
| Кинокомпания | |
| Длительность |
161 мин. |
| Бюджет |
3 млн $ |
| Сборы |
27,2 млн $ (в США) |
| Страна | |
| Год | |
| IMDb | |
«Мост через реку Квай» (англ. The Bridge on the River Kwai) — британско-американский художественный фильм режиссёра Дэвида Лина, снятый в 1957 году на Цейлоне по одноимённому роману Пьера Буля. Главные роли исполняют Уильям Холден, Алек Гиннесс и Джек Хокинс.
Современными киноведами считается одной из величайших кинокартин в истории и кульминационной точкой в карьере Лина (наравне с другим его эпическим блокбастером, «Лоуренсом Аравийским»). Фильм получил 7 премий «Оскар», в том числе как лучший фильм года, и ряд других кинематографических наград.
Содержание
Сюжет
Во время Второй мировой войны группа английских военнопленных попадает в японский лагерь в бирманских джунглях. Там они встречают двух пленных американцев, выживших из прошлой партии пленных. Англичанами командует подполковник (Lt. Colonel) Николсон (Алек Гиннесс). Он считает, что поскольку он и его люди сдались в Сингапуре в плен по приказу высшего командования, то они и в плену продолжают находиться на военной службе. Среди своих людей он поддерживает строгую армейскую дисциплину, даже в лагерь они приходят строевым шагом, несмотря на ранения, болезни и прочие тяготы японского плена. Николсон не допускает даже мысли о побеге, считая это дезертирством. Он не обращает внимание на слова одного из американцев, коммандера Ширза (Уильям Холден), о том, что это уже не служба, это ад, и у них только два пути: либо умереть в лагере, как умирают, рано или поздно, все пленные, либо погибнуть в джунглях при побеге.
Однако командиру японского лагеря полковнику Сайто (Сэссю Хаякава) нет дела до того, кем считают себя англичане, солдатами или пленными. У него приказ построить мост через реку Квай к строго определённому сроку. Он заявляет, что все пленные равны, и поэтому на строительстве моста будут работать все, невзирая на звания. Но Николсон намерен добиваться от японцев буквального исполнения 27-й статьи Женевской конвенции, запрещающей привлекать офицеров-военнопленных к работам. Сайто заявляет, что ему плевать на все конвенции, что в этом лагере он и только он решает, кто и что должен делать. После категорического отказа Николсона отдать приказ своим офицерам работать вместе со всеми, Сайто угрожает им всем расстрелом.
В последний момент вмешивается майор медицинской службы Клиптон, который заявляет Сайто, что тот не может убить и офицеров и многочисленных раненых из медицинского барака, наблюдающих за развитием конфликта. Их всех не смогут застрелить даже за попытку побега, хотя бы потому, что многие просто не могут ходить. Тогда Сайто разворачивается и уходит в свою палатку. Пленные приступают к работе, однако офицеры продолжают стоять под палящим солнцем по стойке «смирно». Один из них, потеряв сознание, падает на землю, но остальные продолжают стоять до самого вечера. Тогда они узнают новый приказ о том, что офицеры будут заперты в карцере, а Николсон будет заперт в так называемой «духовке» — маленькой конуре, в которой даже невозможно выпрямиться, и которая стоит на самом солнцепёке.
Коммандер Ширз уверен, что шансы на выживание в лагере ничем не выше шансов остаться в живых в джунглях, поэтому он и ещё двое пленных решаются на побег. Однако его товарищи застрелены японцами, сам он ныряет в реку, его считают погибшим. С неимоверными усилиями он добирается до деревушки местных жителей, которые дают ему лодку, и он сплавляется по реке к океану.
Строительство моста движется крайне медленно, что никак не устраивает полковника Сайто: он вынужден будет покончить с собой, если не выполнит приказ командования и не построит мост в срок. Он предпринимает новые усилия, чтобы заставить английских офицеров работать, предлагает различного рода сделки Николсону, но тот непоколебим. Сайто в бешенстве: он считает, что англичане, потерпевшие поражение, не должны себя так вести, он говорит, что у них нет гордости, раз они сдались в плен. И все их требования теперь это лишь упрямство, а не исполнение солдатского долга. Он лишает поста своего офицера, командовавшего стройкой, и сам принимает руководство. Однако строительство идёт прежними темпами. Тогда он соглашается на то, что командовать английскими пленными будут английские офицеры. Под предлогом годовщины победы Японии в русско-японской войне он объявляет амнистию и выпускает офицеров из карцера.
На следующий день Николсон вместе со своими офицерами осматривает стройку и остаётся крайне недоволен. К удивлению своих офицеров, он намерен прекратить всякий саботаж строительства и действительно построить хороший мост, причём в указанные японцами сроки. Он заявляет, что японцы превратили его батальон в толпу: «никакого порядка и дисциплины». Ради восстановления прежнего строгого порядка он и намерен воспользоваться строительством моста, считая, что его солдаты хороши лишь тогда, когда они занимаются делом. Также он обещает, что его люди покажут, на что способен английский солдат так, что японцам будет стыдно за свою работу, а англичане смогут гордиться своей работой. Советники Николсона выбирают новое место для моста. Полковник даже увеличивает ежедневную норму выработки на человека, но также просит Сайто, чтобы тот отдал часть своих людей на стройку, причём они должны выполнять столько же, сколько и пленные. «Это поможет создать атмосферу здорового соперничества». Сайто согласен на все условия, лишь бы мост был построен вовремя. И работа начинается с неимоверной скоростью. Солдаты хотя и сомневаются в мотивах своего полковника по поводу того, зачем ему понадобился действительно хороший мост, но безоговорочно верят ему и беспрекословно выполняют все его распоряжения.
Тем временем коммандер Ширз оказывается в офицерском госпитале на Цейлоне, где отдыхает на пляже, флиртует с медсёстрами и собирается комиссоваться по состоянию здоровья. К нему подходит майор Уорден (Джек Хокинс) из загадочного отряда 316, который впоследствии оказывается отрядом британских коммандос, и весьма навязчиво предлагает Ширзу принять участие в операции по подрыву строящегося моста. Ширзу совсем не хочется возвращаться туда, откуда он с таким трудов выбрался, поэтому он сознаётся, что хотя и служил на флоте США, он вовсе не офицер. И звание, и имя он себе присвоил, рассчитывая, что в плену с офицерами будут лучше обращаться, и предлагает доложить об этом командованию, чтобы его наказали за это преступление, но только не отправляли обратно в джунгли. Однако оказывается, что настоящая личность Ширза уже давно установлена, и что присоединиться к коммандос — его единственный шанс искупить своё преступление. Он и ещё трое бойцов десантируются на парашютах в районе той деревни, где он побывал убегая от японцев. Один из солдат приземляется на лес и погибает. Перед оставшимися тремя диверсантами ставится задача: взорвать мост вместе с проходящим по нему поездом в ходе церемонии торжественного открытия.
Тем временем Николсон становится настолько одержимым идеей построить хороший мост вовремя, что делает то, на что не решился даже прославившийся своей жестокостью Сайто. Он не только просит своих офицеров трудиться вместе со всеми, но и приходит в барак к раненым и больным с просьбой помочь на стройке. Любя и уважая своего командира, никто не в силах отказать ему. Таким образом всё, чего добивался сам Николсон в первый месяц своего пребывания в лагере, он сам и отвергает. Мост достраивают вовремя. Николсон и Клиптон прибивают табличку, гласящую, что мост построен британскими солдатами.
Отряд коммандос натыкается на японский патруль. В стычке в ногу ранен командир отряда майор Уорден. Он с трудом идёт, а когда падает в изнеможении, приказывает Ширзу оставить его, чтобы выполнить приказ. Но тот отказывается: «Вы и Николсон одержимы вашим мужеством. И для чего? Чтобы умереть с честью, как положено, когда главное — жить как нормальный человек». На носилках Уордена всё-таки доставляют к месту операции, однако он не может быстро передвигаться, поэтому остаётся прикрывать Ширза и лейтенанта Джойса, который и должен запустить взрыватель. Минирование проходит успешно, но за ночь уровень воды в реке спадает и местами становится виден шнур взрывателя.
Пленные отправляются в следующий лагерь, а полковник Николсон и майор Клиптон остаются посмотреть на проход первого поезда. Николсон замечает шнур взрывателя и чувствует неладное, но он настолько одержим идеей честно выполнять свой долг, что забывает про всё. Он указывает на шнур Сайто и они вдвоём идут проверять, куда шнур ведёт. Тем временем уже слышен шум приближающегося поезда. Джойс видит идущих к нему Николсона и Сайто, но до последнего надеется, что поезд подойдёт раньше, чем его обнаружат. Однако этого не происходит. Ножом, чтобы не создавать лишнего шума, он убивает Сайто и сообщает Николсону, что командование требует взорвать мост. Николсон пытается остановить Джойса и кричит японцам о помощи. Джойс падает от меткого выстрела. Ширз пытается перебраться через реку, чтобы убить Николсона и взорвать-таки поезд, но оказывается ранен и не может передвигаться. Николсон узнаёт человека, который считался погибшим, и начинает осознавать, что именно он натворил. Уорден, видя, что и Ширз, и Джойс не в состоянии передвигаться и могут попасть к японцам живыми, обстреливает их из миномёта с целью добить: коммандос не должны попасть в плен. Смертельно раненый осколком Николсон падает на рычаг взрывателя, мост рушится прямо перед поездом, который уже не в силах остановиться.
Раненый и потерявший много крови Уорден, не способный самостоятельно передвигаться, остаётся только в окружении местных девушек-носильщиц, их проводник также гибнет в перестрелке. На берег выбегает уцелевший Клиптон, который так и не понял своего полковника, которому верил до конца, и кричит, повторяя: «Безумие, безумие!».
В ролях
| Актёр | Роль |
|---|---|
| Уильям Холден | коммандер Ширз |
| Алек Гиннесс | полковник Николсон |
| Джек Хокинс | майор Уорден |
| Сэссю Хаякава | полковник Сайто |
| Джеймс Дональд | майор Клиптон |
| Джеффри Хорн | лейтенант Джойс |
| Андре Морелл | полковник Хорнсби |
| Питер Уильямс | капитан Ривз |
| Джон Боксер | майор Хьюз |
| Перси Герберт | рядовой Гроган |
| Гарольд Гудвин | рядовой Бейкер |
Награды и номинации
- 1957 — 4 премии Национального совета кинокритиков США: лучший фильм, лучший режиссёр (Дэвид Лин), лучший актёр (Алек Гиннесс), лучший актёр второго плана (Сэссю Хаякава).
- 1958 — 7 премий «Оскар»: лучший фильм (Сэм Шпигель), лучший режиссёр (Дэвид Лин), лучший адаптированный сценарий (Пьер Буль, Майкл Дж. Уилсон, Карл Форман), лучшая мужская роль (Алек Гиннесс), лучшая операторская работа (Джек Хилдьярд), лучший монтаж (Питер Тэйлор), лучшая музыка (Малкольм Арнольд). Кроме того, Сэссю Хаякава был номинирован в категории «лучшая мужская роль второго плана».
- 1958 — 4 премии BAFTA: лучший фильм, лучший британский фильм, лучший британский сценарий (Пьер Буль), лучший британский актёр (Алек Гиннесс).
- 1958 — 3 премии «Золотой глобус»: лучший фильм — драма, лучший режиссёр (Дэвид Лин), лучший драматический актёр (Алек Гиннесс). Кроме того, Сэссю Хаякава был номинирован в категории «лучшая мужская роль второго плана».
- 1958 — премия «Давид ди Донателло» за лучшую зарубежную постановку (Сэм Шпигель).
- 1958 — премия Гильдии режиссёров США (Дэвид Лин).
- 1959 — номинация на премию Грэмми за лучший саундтрек (Малкольм Арнольд).
- 1997 — фильм отобран в Национальный реестр фильмов.
«Мост через реку Квай» в рейтингах Американского института киноискусства:
- 1998 — 13-е место в списке 100 лучших американских фильмов
- 2001 — 58-е место в списке 100 самых остросюжетных американских фильмов
- 2006 — 14-е место в списке 100 самых вдохновляющих американских фильмов
- 2007 — 36-е место в обновленном списке 100 лучших американских фильмов
См. также
- Марш полковника Боуги, который насвистывают военнопленные в фильме.
Напишите отзыв о статье "Мост через реку Квай"
Ссылки
- «Мост через реку Квай» (англ.) на сайте Internet Movie Database (англ.)
- [www.allmovie.com/movie/v7112 Мост через реку Квай] (англ.) на сайте allmovie (англ.)
- [www.boxofficemojo.com/movies/?id=bridgeontheriverkwai.htm «Мост через реку Квай»] (англ.) на сайте Box Office Mojo (англ.)
- [www.mekongexpress.com/thailand/photoalbum/photoalb_thai.htm Account of bombing crew] (англ.)
- [www.moviegoods.com/movie_poster/bridge_on_the_river_kwai_1958.htm Постеры фильма]
| ||||||
| ||||||||||||||||||
| ||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Мост через реку Квай
Вернувшись в Москву из армии, Николай Ростов был принят домашними как лучший сын, герой и ненаглядный Николушка; родными – как милый, приятный и почтительный молодой человек; знакомыми – как красивый гусарский поручик, ловкий танцор и один из лучших женихов Москвы.Знакомство у Ростовых была вся Москва; денег в нынешний год у старого графа было достаточно, потому что были перезаложены все имения, и потому Николушка, заведя своего собственного рысака и самые модные рейтузы, особенные, каких ни у кого еще в Москве не было, и сапоги, самые модные, с самыми острыми носками и маленькими серебряными шпорами, проводил время очень весело. Ростов, вернувшись домой, испытал приятное чувство после некоторого промежутка времени примеривания себя к старым условиям жизни. Ему казалось, что он очень возмужал и вырос. Отчаяние за невыдержанный из закона Божьего экзамен, занимание денег у Гаврилы на извозчика, тайные поцелуи с Соней, он про всё это вспоминал, как про ребячество, от которого он неизмеримо был далек теперь. Теперь он – гусарский поручик в серебряном ментике, с солдатским Георгием, готовит своего рысака на бег, вместе с известными охотниками, пожилыми, почтенными. У него знакомая дама на бульваре, к которой он ездит вечером. Он дирижировал мазурку на бале у Архаровых, разговаривал о войне с фельдмаршалом Каменским, бывал в английском клубе, и был на ты с одним сорокалетним полковником, с которым познакомил его Денисов.
Страсть его к государю несколько ослабела в Москве, так как он за это время не видал его. Но он часто рассказывал о государе, о своей любви к нему, давая чувствовать, что он еще не всё рассказывает, что что то еще есть в его чувстве к государю, что не может быть всем понятно; и от всей души разделял общее в то время в Москве чувство обожания к императору Александру Павловичу, которому в Москве в то время было дано наименование ангела во плоти.
В это короткое пребывание Ростова в Москве, до отъезда в армию, он не сблизился, а напротив разошелся с Соней. Она была очень хороша, мила, и, очевидно, страстно влюблена в него; но он был в той поре молодости, когда кажется так много дела, что некогда этим заниматься, и молодой человек боится связываться – дорожит своей свободой, которая ему нужна на многое другое. Когда он думал о Соне в это новое пребывание в Москве, он говорил себе: Э! еще много, много таких будет и есть там, где то, мне еще неизвестных. Еще успею, когда захочу, заняться и любовью, а теперь некогда. Кроме того, ему казалось что то унизительное для своего мужества в женском обществе. Он ездил на балы и в женское общество, притворяясь, что делал это против воли. Бега, английский клуб, кутеж с Денисовым, поездка туда – это было другое дело: это было прилично молодцу гусару.
В начале марта, старый граф Илья Андреич Ростов был озабочен устройством обеда в английском клубе для приема князя Багратиона.
Граф в халате ходил по зале, отдавая приказания клубному эконому и знаменитому Феоктисту, старшему повару английского клуба, о спарже, свежих огурцах, землянике, теленке и рыбе для обеда князя Багратиона. Граф, со дня основания клуба, был его членом и старшиною. Ему было поручено от клуба устройство торжества для Багратиона, потому что редко кто умел так на широкую руку, хлебосольно устроить пир, особенно потому, что редко кто умел и хотел приложить свои деньги, если они понадобятся на устройство пира. Повар и эконом клуба с веселыми лицами слушали приказания графа, потому что они знали, что ни при ком, как при нем, нельзя было лучше поживиться на обеде, который стоил несколько тысяч.
– Так смотри же, гребешков, гребешков в тортю положи, знаешь! – Холодных стало быть три?… – спрашивал повар. Граф задумался. – Нельзя меньше, три… майонез раз, – сказал он, загибая палец…
– Так прикажете стерлядей больших взять? – спросил эконом. – Что ж делать, возьми, коли не уступают. Да, батюшка ты мой, я было и забыл. Ведь надо еще другую антре на стол. Ах, отцы мои! – Он схватился за голову. – Да кто же мне цветы привезет?
– Митинька! А Митинька! Скачи ты, Митинька, в подмосковную, – обратился он к вошедшему на его зов управляющему, – скачи ты в подмосковную и вели ты сейчас нарядить барщину Максимке садовнику. Скажи, чтобы все оранжереи сюда волок, укутывал бы войлоками. Да чтобы мне двести горшков тут к пятнице были.
Отдав еще и еще разные приказания, он вышел было отдохнуть к графинюшке, но вспомнил еще нужное, вернулся сам, вернул повара и эконома и опять стал приказывать. В дверях послышалась легкая, мужская походка, бряцанье шпор, и красивый, румяный, с чернеющимися усиками, видимо отдохнувший и выхолившийся на спокойном житье в Москве, вошел молодой граф.
– Ах, братец мой! Голова кругом идет, – сказал старик, как бы стыдясь, улыбаясь перед сыном. – Хоть вот ты бы помог! Надо ведь еще песенников. Музыка у меня есть, да цыган что ли позвать? Ваша братия военные это любят.
– Право, папенька, я думаю, князь Багратион, когда готовился к Шенграбенскому сражению, меньше хлопотал, чем вы теперь, – сказал сын, улыбаясь.
Старый граф притворился рассерженным. – Да, ты толкуй, ты попробуй!
И граф обратился к повару, который с умным и почтенным лицом, наблюдательно и ласково поглядывал на отца и сына.
– Какова молодежь то, а, Феоктист? – сказал он, – смеется над нашим братом стариками.
– Что ж, ваше сиятельство, им бы только покушать хорошо, а как всё собрать да сервировать , это не их дело.
– Так, так, – закричал граф, и весело схватив сына за обе руки, закричал: – Так вот же что, попался ты мне! Возьми ты сейчас сани парные и ступай ты к Безухову, и скажи, что граф, мол, Илья Андреич прислали просить у вас земляники и ананасов свежих. Больше ни у кого не достанешь. Самого то нет, так ты зайди, княжнам скажи, и оттуда, вот что, поезжай ты на Разгуляй – Ипатка кучер знает – найди ты там Ильюшку цыгана, вот что у графа Орлова тогда плясал, помнишь, в белом казакине, и притащи ты его сюда, ко мне.
– И с цыганками его сюда привести? – спросил Николай смеясь. – Ну, ну!…
В это время неслышными шагами, с деловым, озабоченным и вместе христиански кротким видом, никогда не покидавшим ее, вошла в комнату Анна Михайловна. Несмотря на то, что каждый день Анна Михайловна заставала графа в халате, всякий раз он конфузился при ней и просил извинения за свой костюм.
– Ничего, граф, голубчик, – сказала она, кротко закрывая глаза. – А к Безухому я съезжу, – сказала она. – Пьер приехал, и теперь мы всё достанем, граф, из его оранжерей. Мне и нужно было видеть его. Он мне прислал письмо от Бориса. Слава Богу, Боря теперь при штабе.
Граф обрадовался, что Анна Михайловна брала одну часть его поручений, и велел ей заложить маленькую карету.
– Вы Безухову скажите, чтоб он приезжал. Я его запишу. Что он с женой? – спросил он.
Анна Михайловна завела глаза, и на лице ее выразилась глубокая скорбь…
– Ах, мой друг, он очень несчастлив, – сказала она. – Ежели правда, что мы слышали, это ужасно. И думали ли мы, когда так радовались его счастию! И такая высокая, небесная душа, этот молодой Безухов! Да, я от души жалею его и постараюсь дать ему утешение, которое от меня будет зависеть.
– Да что ж такое? – спросили оба Ростова, старший и младший.
Анна Михайловна глубоко вздохнула: – Долохов, Марьи Ивановны сын, – сказала она таинственным шопотом, – говорят, совсем компрометировал ее. Он его вывел, пригласил к себе в дом в Петербурге, и вот… Она сюда приехала, и этот сорви голова за ней, – сказала Анна Михайловна, желая выразить свое сочувствие Пьеру, но в невольных интонациях и полуулыбкою выказывая сочувствие сорви голове, как она назвала Долохова. – Говорят, сам Пьер совсем убит своим горем.
– Ну, всё таки скажите ему, чтоб он приезжал в клуб, – всё рассеется. Пир горой будет.
На другой день, 3 го марта, во 2 м часу по полудни, 250 человек членов Английского клуба и 50 человек гостей ожидали к обеду дорогого гостя и героя Австрийского похода, князя Багратиона. В первое время по получении известия об Аустерлицком сражении Москва пришла в недоумение. В то время русские так привыкли к победам, что, получив известие о поражении, одни просто не верили, другие искали объяснений такому странному событию в каких нибудь необыкновенных причинах. В Английском клубе, где собиралось всё, что было знатного, имеющего верные сведения и вес, в декабре месяце, когда стали приходить известия, ничего не говорили про войну и про последнее сражение, как будто все сговорились молчать о нем. Люди, дававшие направление разговорам, как то: граф Ростопчин, князь Юрий Владимирович Долгорукий, Валуев, гр. Марков, кн. Вяземский, не показывались в клубе, а собирались по домам, в своих интимных кружках, и москвичи, говорившие с чужих голосов (к которым принадлежал и Илья Андреич Ростов), оставались на короткое время без определенного суждения о деле войны и без руководителей. Москвичи чувствовали, что что то нехорошо и что обсуждать эти дурные вести трудно, и потому лучше молчать. Но через несколько времени, как присяжные выходят из совещательной комнаты, появились и тузы, дававшие мнение в клубе, и всё заговорило ясно и определенно. Были найдены причины тому неимоверному, неслыханному и невозможному событию, что русские были побиты, и все стало ясно, и во всех углах Москвы заговорили одно и то же. Причины эти были: измена австрийцев, дурное продовольствие войска, измена поляка Пшебышевского и француза Ланжерона, неспособность Кутузова, и (потихоньку говорили) молодость и неопытность государя, вверившегося дурным и ничтожным людям. Но войска, русские войска, говорили все, были необыкновенны и делали чудеса храбрости. Солдаты, офицеры, генералы – были герои. Но героем из героев был князь Багратион, прославившийся своим Шенграбенским делом и отступлением от Аустерлица, где он один провел свою колонну нерасстроенною и целый день отбивал вдвое сильнейшего неприятеля. Тому, что Багратион выбран был героем в Москве, содействовало и то, что он не имел связей в Москве, и был чужой. В лице его отдавалась должная честь боевому, простому, без связей и интриг, русскому солдату, еще связанному воспоминаниями Итальянского похода с именем Суворова. Кроме того в воздаянии ему таких почестей лучше всего показывалось нерасположение и неодобрение Кутузову.
– Ежели бы не было Багратиона, il faudrait l'inventer, [надо бы изобрести его.] – сказал шутник Шиншин, пародируя слова Вольтера. Про Кутузова никто не говорил, и некоторые шопотом бранили его, называя придворною вертушкой и старым сатиром. По всей Москве повторялись слова князя Долгорукова: «лепя, лепя и облепишься», утешавшегося в нашем поражении воспоминанием прежних побед, и повторялись слова Ростопчина про то, что французских солдат надо возбуждать к сражениям высокопарными фразами, что с Немцами надо логически рассуждать, убеждая их, что опаснее бежать, чем итти вперед; но что русских солдат надо только удерживать и просить: потише! Со всex сторон слышны были новые и новые рассказы об отдельных примерах мужества, оказанных нашими солдатами и офицерами при Аустерлице. Тот спас знамя, тот убил 5 ть французов, тот один заряжал 5 ть пушек. Говорили и про Берга, кто его не знал, что он, раненый в правую руку, взял шпагу в левую и пошел вперед. Про Болконского ничего не говорили, и только близко знавшие его жалели, что он рано умер, оставив беременную жену и чудака отца.
3 го марта во всех комнатах Английского клуба стоял стон разговаривающих голосов и, как пчелы на весеннем пролете, сновали взад и вперед, сидели, стояли, сходились и расходились, в мундирах, фраках и еще кое кто в пудре и кафтанах, члены и гости клуба. Пудренные, в чулках и башмаках ливрейные лакеи стояли у каждой двери и напряженно старались уловить каждое движение гостей и членов клуба, чтобы предложить свои услуги. Большинство присутствовавших были старые, почтенные люди с широкими, самоуверенными лицами, толстыми пальцами, твердыми движениями и голосами. Этого рода гости и члены сидели по известным, привычным местам и сходились в известных, привычных кружках. Малая часть присутствовавших состояла из случайных гостей – преимущественно молодежи, в числе которой были Денисов, Ростов и Долохов, который был опять семеновским офицером. На лицах молодежи, особенно военной, было выражение того чувства презрительной почтительности к старикам, которое как будто говорит старому поколению: уважать и почитать вас мы готовы, но помните, что всё таки за нами будущность.
Несвицкий был тут же, как старый член клуба. Пьер, по приказанию жены отпустивший волоса, снявший очки и одетый по модному, но с грустным и унылым видом, ходил по залам. Его, как и везде, окружала атмосфера людей, преклонявшихся перед его богатством, и он с привычкой царствования и рассеянной презрительностью обращался с ними.
По годам он бы должен был быть с молодыми, по богатству и связям он был членом кружков старых, почтенных гостей, и потому он переходил от одного кружка к другому.
Старики из самых значительных составляли центр кружков, к которым почтительно приближались даже незнакомые, чтобы послушать известных людей. Большие кружки составлялись около графа Ростопчина, Валуева и Нарышкина. Ростопчин рассказывал про то, как русские были смяты бежавшими австрийцами и должны были штыком прокладывать себе дорогу сквозь беглецов.
