История международного права

Исто́рия междунаро́дного пра́ва — отрасль науки международного права, изучающая возникновение и развитие международного публичного права как комплекса правовых норм, регулирующих межгосударственные и иные международные отношения.

История международного права непосредственно связана с развитием государств и отношений между ними и берёт своё начало ещё со времен Античности. В процессе формирования международного права как самостоятельной правовой системы были установлены его основные принципы (jus cogens) и институты (такие как право международных договоров, право внешних сношений и другие). Основную роль в истории развития международного права играли два фактора: политико-социальные изменения в обществе и труды известных юристов и правоведов, таких как Гуго Гроций и Иеремия Бентам.

Происхождение и историческое развитие международного права

Несмотря на почти полное признание истории международного права как отдельной отрасли и научного направления, окончательного оформления данного комплекса знаний пока не произошло. Особенно это видно тогда, когда речь идёт о международном праве древних времён, так как фундаментальные научные исследования по указанному периоду просто отсутствуют . Однако более поздние периоды, и особенно эпоха после 1648 года детально исследованы и достаточно широко освещены в научной литературе.

Объектом изучения истории международного публичного права является исследование закономерностей возникновения, изменения и дальнейшего развития международно-правовых отношений на протяжении всего периода истории человеческой цивилизации в глобальном масштабе.

Непосредственное изучение истории международного права как отдельной концептуализировавшейся дисциплины началось сравнительно недавно. До сегодняшнего дня остаётся открытым и пока не решённым в научном мире вопрос о том, составляет ли история международного права отдельную отрасль науки. Впрочем и само международное право долгое время не признавалось как отдельная сформировавшаяся правовая система . Лишь с XVIII века начинается зарождение науки о международном праве, однако даже в начале XX века полностью не существовало понимание о его сущности. Только после глобальных катаклизмов XX века многие исследователи были вынуждены очень интенсивно заняться вопросами развития международного права.

Немецкая юридическая наука XIX столетия исходила из гегелевского понимания международного права как внешнегосударственного права, по нему лишь национальное право государств может иметь свою историю и науку, а явления, существующие вне государств, относятся к сфере не урегулированной правом и могут составлять лишь предмет истории.

Долгое время специальных исследований по истории международного права не проводилось, исследовались только смежные с ней дисциплины, и то не юристами, а историками. И только труды академика В.Э. Грабаря положили начало исследованию jus gentium именно как международного права.

История международного права в классический период его развития изучалась исследователями в тесной взаимосвязи с историей философско-правовой мысли, например, с периодизацией от А. Джентили до Г. Гроция, от Г. Гроция до И. Мозера и т.д. Данные исследования делались бессистемно, исходили лишь от общей теории права, не учитывая при этом специфики международного права и его развития в целом. В настоящее время продолжается изучение данного направления уже как истории анализа международно-правовых фактов или источников, либо как историю генезиса норм и институтов международного права, либо как историю смены политических порядков (Утрехтского мира сменённого Вестфальским, далее Венским конгрессом, затем Версальской системой и т.д.). Необходимость применения комплексного подхода в изучении истории международного было осознано лишь после Второй мировой войны, с этого времени начинается её формирование в качестве самостоятельной дисциплины, а не только вспомогательного метода в рамках международно-правовой науки.

Главной проблемой для полной концептуализации истории международного права как полностью оформившейся самостоятельной научной дисциплины является также и проблема европоцентризма. Существование этой проблемы связано с тем, что на протяжении периода XVIII — начала XX веков даже в научных трудах по международному праву все народы разделялись на цивилизованные (европейские народы), варварские и первобытные (народы Австралии, Азии и Африки). Народам, которые являются, по мнению западной науки, не цивилизованными в существовании международного права доктриной тех времён было отказано. Само международное право, как и его история изучались как достижение исключительно западной европейской цивилизации с подробнейшим описанием дат и фактов сугубо европейской истории. Отход от этой модели понимания международного права позволяет лишь в наши дни понимать и видеть весь открывающийся исторический горизонт существования международного права также и у древних народов Египта, Азии, древних государств Индии и Китая. Использование сравнительного метода актуального для эпохи обособленных регионов, позволяет увидеть сходства и различия международного права у древнейших народов мира.

Теории происхождения международного права

На сегодняшний день в научной доктрине сложилось четыре основных направления, расходящихся относительно момента возникновения международного права.

Первый подход заключается в том, что международное право возникло в период европейского Средневековья. Данное научное направление является наиболее старым и самым продолжительным по времени господствования в науке истории международного права. Приверженцы данной теории (Мартенс Ф., Таубе М., Камаровский Л., Лаутерпахт Г., Нис Э. и др.) исходят из того, что международное право возникло изначально в Европе на рубеже XIII—XVI веков, окончательно оформившись после 1648 года с заключением Вестфальского мира, затем распространилось и на другие государства вне европейских границ после приобщения их к европейской цивилизации. Возникновение международного права, по мнению сторонников данной теории, во многом связано с христианскими традицией и ценностями европейского общества того времени, и как следствие является правом цивилизованных европейских народов. Существование международного права в Древнем мире отрицается, поскольку государства в тот период были в большей мере враждебны и изолированны друг от друга, уровень культуры государств был значительно ниже.

Второй подход заключается в том, что международное право возникло в древний период. Данное научное направление во многом сформировалось под влиянием различных археологических, этнографических и исторических открытий, сделанных во второй половине XIX века. Данные открытия показали, что в древний период существовала развитая система международных отношений, особенно характерно это для региона Месопотамии и Египта. Благодаря найденным документам (архивы царей, Амарнский архив и др.) сторонники указанной теории обосновывают утверждение, что генезис международного публичного права берёт своё начало именно с эпохи древнего мира, в котором уже существовали различные международно-правовые обычаи и соглашения.

Третий подход заключается в том, что международное право возникло в первобытный период. Является совершенно новым направлением в изучении генезиса международного права, сторонники которой считают, что уже в первобытные времена существовала объективная необходимость урегулирования межплеменных отношений посредством особых социальных норм, которые были призваны привнести во взаимоотношения между различными племенами определённую стабильность. Как раз такие нормы и явились предпосылкой в дальнейшем для возникновения международного права.

Отдельно также существует смешанная теория возникновения международного права. Она исходит из того, что в древности сложились лишь определённые традиции и правила международного общения (протоправо), а уже в эпоху Средневековья сформировалась непосредственно целая и завершенная система международного права.

Древний мир

Египет и Месопотамия

Систематические международные отношения между государствами древнего мира начали осуществляться в конце III — начале II тысячелетия до н.э. Они носили очаговый характер, так как возникали только между развитыми рабовладельческими государствами, находившимися в долинах Тигра и Евфрата, районах Средиземного моря и на территории современного Китая. Примером первых межгосударственных договоров может служить договор, заключённый примерно в 2100 году до н. э. между царями древних городов-государств Лагаш и Умма, находившихся на территории Месопотамии. Другим примером является договор, заключённый в 1296 г. до н. э. между царем хеттов Хетушилем III и египетским фараоном Рамсесом II, закреплявший военный союз между Египтом и Хеттским царством, а также являющийся первым известным договором об экстрадиции и первым известным памятником международного права:

Если прогневается Рамсес-Мериамон на подданных, принадлежащих ему, либо они совершат другой проступок против него, и он пойдет, чтобы повергнуть их, то будет правитель хеттов вместе с Рамсесом-Мериамоном, владыкой Египта…Если же выступит другой враг против земель правителя хеттов и он пошлет сообщение правителю Египта равным образом, то Рамсес-Мериамон, великий властитель Египта, придет к нему на помощь, чтобы повергнуть его врага.

Древняя Греция

Уже в столь ранний период зародились первые институты международного права, регулировавшие законы и обычаи войны (в частности, правила её объявления, обращения имущества в собственность победителя), обмен послами, заключение союзов, вопросы выдачи преступников и беглецов. Наибольшее развитие международное право в этот период получило в Греции, разделённой на враждующие между собой города-полисы. Государства Древней Греции постоянно объединялись в военные союзы — симмахии и эпимахии, распространённой была практика заключения договоров о нейтралитете во время войны. Средством обеспечения международных договоров в ранний период служили заложники; кроме того, практика показывала, что нарушение межгосударственных обязательств было намного более распространено, чем их соблюдение. Однако постепенно заключение международных договоров стало сопровождаться клятвами и религиозными обрядами, а в самих международных договорах начали указываться сроки их действия и порядок внесения изменений. Например Никиев мирный договор 421 год до н. э.) устанавливал особый статус Дельфийского храма, заключался на срок 50 лет и регулировал также порядок обмена военнопленными и гражданами:

Лакедемоняне и союзники обязуются возвратить афинянам Панакт, афиняне лакедемонянам — Корифаси… и всех лакедемонских граждан, содержащихся в заключении в Афинах или в какой-либо другой части Афинского государства, а равно и всех союзников… Также и лакедемоняне с их союзниками обязуются возвратить всех афинян и их союзников.

Договор должен был соблюдаться заключившими его сторонами «без коварства и ущерба на суше и на море» и скреплялся присягой: «буду соблюдать условия и договор без обмана и по справедливости». Присягу условлено было возобновлять ежегодно и в каждом городе отдельно. В конце договора имелась оговорка, которая позволяла в случае нужды вносить в текст необходимые изменения. В конце договора следовали подписи лиц, заключивших договор. Постепенно из практики международных сношений начал формироваться основной принцип международного права — pacta sunt servanda (договор должен исполняться), а послы стали основой международного общения, что стало причиной формирования первых норм и обычаев, закреплявших их статус как лиц, обладающих иммунитетом («неприкосновенных»). Такой статус подтверждался специальным удостоверением («diploma») в форме сдвоенной навощенной дощечки. Именно от её названия и произошло понятие «дипломатия».

В Древней Греции зародился также институт проксенов. Главной функцией проксенов являлась защита интересов иностранцев, а сами они наделялись особым статусом — они, члены их семьи и имущество, принадлежащее им, были неприкосновенны. Проксен имел право помещать на двери своего дома герб государства-города, которое он представлял; имел доступ на заседания народных собраний; он мог приобретать и владеть недвижимым имуществом и пользовался специальной печатью с гербом представляемого государства-города. Тем самым, греческие проксены стали прообразом современных консулов.

Древний Рим

В эпоху Римской империи международное право развивалось в рамках «права народов» (Jus gentium), которое создавалось решениями специального должностного лица — претора перегринов. Право народов представляло собой сочетание норм гражданско-правового и международного характера и регулировало порядок возмещения военного ущерба и статус иностранных граждан. Именно Jus gentium в итоге привело к возникновению понятия «международное право». Международными сношениями Рима ведали Сенат и специальные должностные лица — фециалы, которые проводили обряды заключения мира и объявления войны.

От падения Римской империи до Вестфальского мира

Средневековая Европа

После распада Римской империи, в Европе появилось множество государств, что создало обширную основу для развития международных связей. Однако раннее Средневековье отличалось тенденцией к рецепции римского права. В частности, большое влияние на международное право в данный период оказал Кодекс Юстиниана, а также Католическое каноническое право. Объясняется это прежде всего тем, что страны, разрозненные политически и культурно, в поисках единого международного языка общения обращались к наследию прошлого и к религии, объединяющей их. Лидеры Католической церкви в свою очередь (среди которых особо выделялся Папа Римский Григорий VII), пытались создать мировое христианское государство, выступая в роли посредника и арбитра на международной арене.

Рецепированные из римского права нормы приобретали религиозную окраску: религиозной клятвой в форме целования креста и Евангелия скреплялось большинство международных договоров. Однако международное право ещё носило региональный, а не всеобщий характер.

Средствами обеспечения их исполнения выступали заложники, а также возможность наложения интердикта — отлучения от Церкви, что стало первым инструментом наложения международной ответственности. Кроме того, получила развитие практика гарантирования исполнения международных договоров со стороны третьих государств или Папы Римского, а также залог городов и территорий.

В X—XI веке были предприняты первые попытки гуманизировать законы и обычаи войны. На вселенских и региональных церковных соборах были установлены ограничения («замирение по субъектам») согласно которым в военных действиях не могли участвовать лица духовного звания, паломники, вдовы, купцы и дети до 12 лет, а из сферы военных действий исключались церковные объекты и имущество — храмы, монастыри, земли духовенства. Церковь пыталась также запретить ведение действий в определённые дни — так называемый Божий мир. Рыцарскими правилами запрещалось убивать врага со спины; послов, герольдов, вестников нельзя было задерживать как заложников или казнить по правилам чести. Нельзя было нападать на герольда, после боя обходившего раненых. Все это заложило основу для последующего развития международного гуманитарного права.

Мусульманские страны

Начиная с VII века, ознаменовавшегося распространением Ислама, арабские страны основывали свои отношения с другими государствами на основе религиозных норм Корана. Коран также закреплял принцип соблюдения договора, неприкосновенность послов. Основной идеей регулирования международных отношений в исламе являлось деление всех стран и народов по религиозному признаку на две группы: «мир ислама» и «мир войны». Особо прописывался статус иностранцев в мусульманских государствах — иностранец, не являющийся мусульманином, в установленный срок был обязан предъявить ручательство мусульманина или покинуть страну.

Франсиско де Витория, Франcиско Суарес, Альберико Джентили

См. также: Саламанкская школа

Испанский богослов и правовед эпохи Возрождения, основоположник Саламанкской школы Франсиско де Витория проповедывал следующие положения доктрины о войне и мире:

• Объявлению войны обязательно должны предшествовать попытки решить конфликт мирным путём.
• Воюющие стороны обязаны принимать все зависящие от них меры, чтобы во время боевых действий не страдало мирное население.
• Если подданный короля придерживается пацифистских взглядов, он имеет право отказаться от призыва в действующую армию.

В произведении «De Potestate Civili» (1528) Витория говорит о сообществе суверенных держав как о неком живом органическом целом, totus orbis, как о «всемирной республике», основанной на человеческой солидарности как высшем принципе. В трактате «De Indis» (1539) он развивает популярный в то время тезис о jus communicationis et societatis humanae – принципе естественного права общения, свободного перемещения, гостеприимства и торговли; такое естественное право проистекает из общего родства людей и общего предназначения земных благ. В «Лекции о политической власти» totius orbis превращается в республику, наделенную законодательной властью, которая завершает jus gentium, находящееся в основании totius orbis auctoritate. Этому международному сообществу принадлежит общее благо (в лекции «De jure belli»). По мнению Витории, обязанности по сохранению мира лежат на государях – не в силу договора, но в силу естественного права.

Идея международного сообщества, выдвинутая Франсиско де Витория, была развита испанским философом и политическим мыслителем Франcиско Суареcом в работе «De legibus ad Deo Legislatore» (1612). Суарез рассуждал о солидарности людей поверх социально-политических барьеров, о том, что каждый человек является одновременно членом своего политически совершенного сообщества, а также частью сообщества рода человеческого.

Итальянский юрист Альберико Джентили рассуждал о народах как о субъектах международной жизни. Он утверждал, что народы и государи имеют обязательства перед международным сообществом, societas orbis. Подобно тому как общие нужды людей ведут их к образованию общества и государства, общие нужды народов создают международное сообщество.

Гуго Гроций

См. также: О праве войны и мира

Гуго Гроций вошёл в историю международного права как основатель новой, классической теории международных отношений и «отец» международного права, заложивший его основы и принципы в своём труде «О праве войны и мира». Гроций, в отличие от многих других философов и правоведов, объясняет возникновение права не божественным фактором (не отрицая при этом роли Бога), а рациональным — согласно ему, именно стремление людей к общению стало причиной создания государственности и законов.

С позиции концепции естественного права, Гроций приходит к выводу, что война не противоречит ему. Однако не все войны являются допустимыми как по причинам так и по методам ведения: справедливые войны по своей природе оборонительны, направлены на защиту имущества и людей. Несправедливые же основаны на агрессии, стремлении «взять чужое», что противоречит законам мирного сосуществования и естественному праву.

Гроций отмечает, что война должна быть обоснована, а её методы и средства — ограничены. Должно существовать определённое право ведения войны и отношений между государствами (право народов), в основу которого положены принципы уважения закона, Бога и человека. Верховенство такого права должно остановить безумие войны, дающую свободу совершать любые преступления. Право также должно регулировать и отношения между государствами, по аналогии с тем, как оно регулирует отношения между людьми, преследуя цель всеобщего блага и справедливости:

…нет столь могущественного государства, которое порою не испытывало бы нужды в содействии извне, со стороны других государств, как в области торговли, так и для отражения соединённых сил многих чужеземных народов; оттого мы видим, как даже самые могущественные народы и государи ищут заключения союзных договоров, которые лишены какой-либо силы, по мнению тех, кто ограничивает справедливость пределами каждого государства. Оттого-то, в самом деле, верно, что нельзя рассчитывать ровно ни на что, если только отклониться от права.

Идеи международного права, регулирующего отношения между государствами, основанного на принципах сотрудничества, равенства и светского, а не религиозного, начала, высказанные Гуго Гроцием, оказали существенное влияние на последующее развитие политико-правовой мысли и формирование теоретических основ нового светского «юридического мировоззрения» и положили начало «классической» теории международного права.

Вестфальский мир и его значение

См. также: Вестфальская система международных отношений

Огромное значение на развитие международного права оказал Вестфальский мирный договор от 24 октября 1648 года, заключением которого была окончена Тридцатилетняя война в Европе. Вестфальский мирный трактат установил новую систему принципов международного права, «новый миропорядок», основанный на признании суверенитета за всеми государствами и их равным положением по отношению друг к другу. Вестфальский договор считается переломной точкой в становлении международного права и базовым документом, на основе которого получил своё развитие институт международно-правовых гарантий.

Вестфальскими договорами была впервые сформирована декларативная теория международно-правового признания государств, согласно которой для возникновения у нового государства международной правосубъектности достаточно самого факта его провозглашения. В частности, в рамках данного подхода в качестве участников международного общения были признаны обретшие независимость Швейцария и Нидерланды, а также (впервые в Западноевропейской международной практике) Московское государство.

Кроме того, Вестфальские мирные договоры установили новые принципы отношений между государствами. Эти принципы сформировались с целью разрешить разногласия, приведшие к началу Тридцатилетней войны: так, в правах были уравнены католики и протестанты, а также отменён ранее действовавший принцип «Чья власть — того и вера» (cuius regio, eius religio). Все это привело к тому, что религиозный фактор в отношениях между государствами был отодвинут на второй план, уступив место новому. Новым фактором стало провозглашённое равноправие Европейских государств, вне зависимости от государственного строя и веры. Например, страны с республиканской формой государственного правления стали рассматриваться как самодостаточные государства (в отличие от средневековой концепции отношения к ним как к «третьесортным» государственным образованиям).

Именно в рамках Вестфальского трактата впервые был сформировано понятие суверенитета государства как «права на территорию и верховенство». Признание принципа «суверенности национальных государств» закрепило за государствами роль основных субъектов международного права.

Кроме того, в Вестфальском мире проявились идеи о необходимости сотрудничества европейских государств в целях достижения общих целей поддержания мира в Европе:

И все же, заключённый мир должен оставаться в силе. Все стороны, заключившие данное соглашение, обязаны защищать и оберегать положения каждого пункта данного Договора от посягательств других сторон, вне зависимости от приверженности какой-либо религии. Ежели какое-либо положение Договора все же будет нарушено, потерпевшая сторона, прежде прочего, должна попытаться убедить нарушителя не применять грубой силы, но решить проблему при помощи дружественных переговоров или Суда.

Однако признание принципа абсолютного суверенитета государства на своей территории привели к политике поддержания «баланса сил» между европейскими государствами, которая получила название вестфальской системы международных отношений.

Учение Гуго Гроция и Вестфальский мир привели к созданию классического международного права.

Период классического международного права

От Вестфальского мира до Гаагских конференций мира

Данный период в истории международного права характеризуется продолжением развития идей, выдвинутых Гуго Гроцием и возникших при заключении Вестфальского мира. На почве естественно-правовой теории начали своё формирование новые принципы и нормы международного права.

Аббат Грегуар, Проект Декларации международного права

Народы, по отношению друг к другу независимы и суверенны, каковы бы не были численность населения и размеры территории, которую они занимают... человек человеку должен то, что народ должен другим...

Постепенно концепция суверенитета государства привела к формированию концепции суверенитета народа: не государство теперь выдвигалось на первый план, но народ, как носитель естественного для него суверенитета, из которого вытекали его права (право на самоопределение, независимость, международное общение). Такие изменения были связаны с ослаблением абсолютной монархии и снижением роли монарха в государственном управлении.

Процесс гуманизации правил ведения войны также продолжал развиваться: было пересмотрено понятие оккупации, которая теперь не должна была приводить к аннексии территории и сопровождаться изъятием собственности у населения. Захваченные территории стали приобретать статусы подконтрольных территорий: протекторатов, колоний, заморских территорий.

Немалое значение на развитие международного права в этот период оказал английский философ и юрист Иеремия Бентам. Бентам осуждал агрессивные войны, был ярым противником колониальной системы как нарушающей права народов на независимость:

Вы избираете своё правительство, почему тогда другие народы не могут избрать своё правительство? Вы действительно думаете объединить таким образом мир, называя это свободой? Что стало с правами человека? Неужели вы единственные, кто имеет права?

Особое внимание Бентам уделял предупреждению войн, впервые сформировав принцип мирного решения конфликтов и идею о создании международных организаций, предвосхитив тем самым создание Лиги Наций и ООН.

Снижение личностной роли монарха в международных отношениях привело к тому, что в начале XIX века клятва как способ обеспечения договора стала выходить из употребления, так как начала восприниматься как личный акт самого монарха, который не являлся более носителем государственного суверенитета. Основными способами обеспечения международных обязательств становятся международно-правовые гарантии и поручительство государств. Ушли в прошлое такие способы обеспечения исполнения международных договоров как залог территорий и поручительство Папы Римского.

На Венском конгрессе 1814 года был впервые установлен статус постоянно нейтрального государства (который был закреплён за Швейцарией), были предприняты первые шаги к запрещению работорговли. В результате Венского конгресса произошло ранжирование дипломатов на классы. Парижским конгрессом 1856 года было официально запрещено каперство (Парижская морская декларация 16 апреля 1856 года)

Вторая половина XIX века характеризуется резким увеличением темпа международного общения — государства начали активно заключать между собой различные договоры, касающиеся экстрадиции, вопросов ведения войны и мира, торговли и дипломатии. Существенным сдвигом в области международного гуманитарного права стало заключение в 1864 году Женевской конвенции о больных и раненных, а также Петербургской Конвенции о запрещении разрывных пуль в 1868 году. Произошло разделение людей на комбатантов и некомбатантов (воюющих и невоющих) в составе армии; мирное население получило собственный правовой статус, были разработаны правила обращения с раненными и военнопленными на поле боя.

В области права международных договоров также появились коренные изменения: был установлен принцип свободы открытого моря, получил развитие институт плебисцита как формы выражения народной воли и способа перехода территории из-под суверенитета одного государства к другому. За реками закрепился международный статус — ни одно государство не могло обладать на них исключительным правом, строить сооружения или совершать действия, которые могли нанести вред другому государству за счёт изменения русла реки или загрязнения её вод.

Получили дальнейшую разработку вопросы предоставления политического убежища и экстрадиции. В частности, Российской империей были заключены конвенции об экстрадиции и правовой помощи с Данией (1866 г.), Баварией (1869 г.), Италией (1871 г.), Бельгией (1872 г.), США (1887 г.), Испанией (1888 г.).

Гаагские конвенции

См. также: Мартенс Федор Федорович

Огромное значение в развитии международного права сыграли Гаагские конференции мира — первая (1899 года) и вторая (1907 года). Именно на них были разработаны основные нормы международного гуманитарного права:

Преамбула Гаагской конвенции 1907 года

Впредь до того времени, когда представится возможность издать более полный свод законов войны, Высокие Договаривающиеся Стороны считают уместным засвидетельствовать, что в случаях, не предусмотренных принятыми ими постановлениями, население и воюющие остаются под охраною и действием начал международного права, поскольку они вытекают из установившихся между образованными народами обычаев, из законов человечности и требований общественного сознания.

• Запрещено использование многих видов оружия (в том числе ядов, снарядов больше определённого веса, зажигательных снарядов).
• Провозглашён принцип мирного разрешения международных споров и урегулирован порядок провозглашения войны и открытия военных действий.
• Определены законы и обычаи сухопутной и морской войны, правила нейтралитета при их ведении.
• Распространены на условия морской войны требования Женевской конвенции 1864 года.

Гаагские конвенции стали главными международными актами, регулирующими право войны и мира и действуют до сих пор. В их разработке непосредственное участие принял российский юрист Фёдор Мартенс, чьи труды оказали также немалое влияние на последующее развитие международного права. В частности, Мартенс был создателем преамбулы к Гаагской Конвенции 1907 года (так называемая Декларация Мартенса). В своих трудах Мартенс продолжал идеи мирного сосуществования государств, международного сотрудничества в общих интересах, равенства государств между собой, считая, что в основании международного права лежат реальные жизненные отношения между государствами.

Третья Гаагская конференция была запланирована на 1915 год, но не состоялась в связи с Первой мировой войной.

Лига Наций

Несмотря на ряд достижений Гаагских конференций, международное общение в начале XX века нельзя было назвать мирным и направленным на достижение общих интересов. Продолжались колониальные захваты, аннексии, работорговля. Практика нарушения законов и обычаев войны, установленных «правом Гааги» во время Первой мировой войны была невероятно распространена: все стороны в ходе конфликта использовали запрещённое химическое оружие (например, во время Второй битвы на Ипре), турками проводился геноцид армян, ассирийцев, понтийских греков, проводились пытки военнопленных и содержание их в антисанитарных условиях.

Версальский мирный договор определил новое международное устройство, гарантом сохранения и поддержания которого должна была служить учрежденная международная организация — Лига Наций. Лига Наций стала опорой новой Версальско-Вашингтонской системы международного общения, установившей для себя следующие цели:

• Принять обязательства не прибегать к войне
• Поддерживать в полной гласности международные отношения, основанные на справедливости и чести, строго соблюдать предписания международного права
• Установить господство справедливости и добросовестно соблюдать все налагаемые договорами обязательства во взаимных отношениях организованных народов.

Одной из центральных проблем в деятельности новой организации стала проблема национальных меньшинств. В целях решения данной проблемы Лига развила активную деятельность по заключению международных договоров со странами Центральной и Восточной Европы, которые обязывались обеспечить национальным меньшинствам, проживающим на их территории, полное равноправие путём принятия соответствующих законов. Кроме того, в рамках новой организации были созданы организации здравоохранения, труда, комиссии по делам беженцев и рабству. В рамках комиссий были разработаны паспорт Нансена — первое всемирно признанное удостоверение личности для не имеющих гражданства беженцев.

Томас Вудро Вильсон, Речь в защиту Лиги Наций

Члены Лиги торжественно обещают друг другу, что они никогда не используют свою мощь в агрессивных целях, друг против друга; что они никогда не нарушат территориальную целостность соседа; что они всегда будут уважать политическую независимость соседа; что они будут придерживаться принципа, согласно которому крупные народы обладают правом определять свою собственную судьбу, и не будут вмешиваться в эту судьбу...

К середине 20-х годов Лига Наций стала играть основную роль в осуществлении международного общения, служа основной ареной для дипломатической деятельности и решая наиболее сложные территориальные споры. Даже не входившие в число её участников США и СССР тесно контактировали с комитетами и комиссиями Лиги.

Однако в самом начале, ещё на этапе создания Лиги, проявились противоречия, которые привели к последующим неудачам в её деятельности: несмотря на то, что Статут Лиги Наций ставил целью деятельности организации поддержание мира и разоружение, он не запрещал войны, а лишь устанавливал, что государства берут на себя обязательства воздержаться от применения силы до того, как спор между ними не будет решен третейским судом или Советом Лиги. Статут также предполагал наложение международной ответственности на нарушителей в виде торговых и финансовых санкций, однако иных гарантий безопасности не предполагал. Не исправил сложившуюся ситуацию и Парижский договор 1928 об отказе от войны в качестве орудия национальной политики, который также не предполагал весомых способов гарантирования мира и безопасности в мире. Тем самым, Лига Наций оставалась «добром без кулаков», лишённой реальной силы. Основной причиной такого бессилия являлся тот факт, что в Лиге не участвовали одни из ключевых стран мира — США, СССР и Германия. Следовательно, они не были связаны обязательствами и процедурами Лиги.

В 30-х годах Лига фактически показала свою полную неспособность справиться с международными инцидентами, свидетельствовавшими об обострении международной ситуации: это проявилось в ходе Японской интервенции в Маньчжурию, а также Второй Итало-эфиопской войны. Эмбарго и другие экономические меры оказались неэффективными против нарушителей международного мира, простого юридического непризнания аннексий, проводимых Италией и Японией оказалось недостаточно — альтернатив же Лига Наций предложить не могла, так как её ключевые члены — Великобритания и Франция были слишком ослаблены Первой мировой войной, чтобы предпринять более решительные действия. Окончилась провалом и политика разоружения, проводимая Лигой Наций — в большей степени по причине внутренних размолвок между странами-членами.

К началу Второй мировой войны Лига Наций полностью потеряла своё международное значение как гаранта международного мира и безопасности. Лига Наций прекратила своё существование 20 апреля 1946 года.

Современное международное право

Создание ООН и её деятельность

В ходе Второй мировой войны руководители стран антигитлеровской коалиции пришли к выводу, что после победы, в целях поддержания международного мира и безопасности, будет необходимо создать новый международный механизм, лишённый недостатков Лиги Наций. В результате Московской, Тегеранской и Крымской мирных конференций были сформулированы идеи о том, что таким механизмом может стать новая международная организация, которая бы стала преемником идей и принципов Лиги, однако обладала бы большими полномочиями и инструментами для поддержания всеобщего мира. Идея «добра с кулаками» была высказана Уинстоном Черчиллем ещё в 1938 году:

Если с Лигой Наций поступили дурно и разрушили её, то мы обязаны построить её заново. Если значение лиги народов, стремившихся к миру, свели к нулю, то мы обязаны превратить её в лигу вооружённых народов, народов, настолько верных своему слову, чтобы не нападать на других, и настолько сильных, чтобы самим не подвергаться нападению.

Все эти принципы и идеи были закреплены в Декларации Объединённых Наций, подписанной 1 января 1942 года и были воплощены в жизнь на Сан-Францисской конференции, проходившей с апреля по июнь 1945 года, в ходе которой был подписан Устав ООН. ООН стала новой международной организацией, основной ареной международного взаимодействия и сотрудничества. Устав ООН стал новой вехой развития международного права, закрепив его основополагающие принципы:

• Суверенное равенство всех членов ООН;
• разрешение международных споров исключительно мирными средствами;
• Отказ в международных отношениях от угрозы силой или её применения каким-либо образом, несовместимым с целями ООН;
• Невмешательство ООН в дела, по существу входящие во внутреннюю компетенцию любого государства;
• Равноправие и самоопределение народов;
• Территориальная целостность государств;
• Уважение прав человека и основных свобод;
• Добросовестное выполнение международных обязательств;
• Сотрудничество государств;

Преамбула Устава ООН

Мы, народы Объединённых Наций, в полной решимости избавить грядущие поколения от бедствий войны, дважды в нашей жизни принесшей человечеству невыразимое горе, стремимся вновь утвердить веру в основные права и свободы человека.

Составной частью Устава стал Статут Международного Суда, учредивший первый за всю историю международный суд, обладающий компетенцией в сфере разрешения споров между государствами. Принципиально новым стало закрепление в Уставе ООН запрета «права государства на войну». Благодаря влиянию Нюрнбергского и Токийского трибуналов, военная агрессия, её планирование и ведение стали международным преступлением, наряду с геноцидом. Ответственность за их совершение могла быть наложена на высшие должностные лица государства, что стало одним из элементов новой системы гарантий международного мира. Согласно Уставу ООН, к агрессору могли быть применены не только экономические и правовые санкции. В крайних случаях допускалась военная интервенция объединённых сил стран-участниц ООН. Ещё одним гарантом поддержания мира стал учрежденный в рамках ООН Совет Безопасности, состоящий из пяти постоянных членов (наиболее влиятельных стран мира — СССР, США, Франции, Великобритании и Китая) и 10 других членов, меняющихся по принципу ротации. Совет Безопасности стал главной площадкой для международного общения и принятия решений, касающихся всеобщей безопасности и международного мира. В рамках функции ООН по контролю и разоружению, организацией проводились миротворческие операции, был разработан и открыт для подписания Договор о нераспространении ядерного оружия 1968 года.

Устав ООН также закрепил право народов на самоопределение и принцип всеобщего равенства больших и малых государств, что послужило началом процесса деколонизации, происходившего под руководством ООН. После окончания Второй мировой войны обрели независимость многие колонии Великобритании, Испании и других стран: Индия, Марокко, многие африканские и азиатские страны.

С самого начала своей деятельности ООН предприняла ряд мер по кодификации норм международного права. В рамках ООН были разработаны и заключены ключевые международные договоры и соглашения. Всеобщая декларация прав человека 1948 года, вместе с Международным пактом о гражданских и политических правах и Международным пактом об экономических, социальных и культурных правах провозгласила основные права и свободы человека, положив начало всемирному движению за права человека. В 1969 году была заключена подготовленная Комиссией международного права ООН Венская конвенция о праве международных договоров, закрепившая основные правила заключения международных договоров, их изменения и признания недействительными.

Женевские конвенции

Новый этап в развитии международного гуманитарного права охарактеризовали Женевские конвенции 1949 года:

• Женевская конвенция (I) об улучшении участи раненых и больных в действующих армиях;
• Женевская конвенция (II) об улучшении участи раненых, больных и лиц, потерпевших; кораблекрушение, из состава вооружённых сил на море;
• Женевская конвенция (III) об обращении с военнопленными;
• Женевская конвенция (IV) о защите гражданского населения во время войны;

Данными актами были закреплены новые гуманные правила ведения боевых действий: закреплялся статус мирного населения, запрещалось уничтожение госпитальных судов на море, регулировался порядок взятия в плен, содержания в плену, условия труда военнопленных. Женевскими конвенциями были установлены международные обозначения лагерей военнопленных и полевых госпиталей.

В 1951 году была заключена также Женевская конвенция о статусе беженцев, закрепившая правила присвоения лицу статуса беженца, установившая нормы, регулировавшие условия содержания беженцев и обязанности принимающей их страны.

Совет Европы и Европейский Союз

Однако ООН не стала единственной международной организацией. В послевоенном мире государства осознали, что международная организация является отличным способом организации международного общения не только на глобальном, но и региональном уровне. В рамках Европы в 1949 году был учрежден Совет Европы, целью деятельности которого являлось «осуществление более тесного союза между его членами для защиты и продвижения идеалов и принципов, являющихся их общим наследием, и содействовать их экономическому и социальному прогрессу». В рамках данной международной организации была принята Конвенция о защите прав человека и основных свобод (подписана в Риме в 1950 году). Примечательна данная Конвенция тем, что её участники гарантируют исполнение её требованием через деятельность уникального в истории международного права органа — Европейского суда по правам человека.

Конец XX века в истории международного права также был отмечен возникновением международных интеграционных образований, среди которых наиболее значимым является Европейский Союз. ЕС стал новым явлением в международном праве — прежде всего благодаря своей двойственной природе, совмещающей в себе свойства как международной организации, так и государственного образования. В рамках ЕС была принята Хартия Европейского союза об основных правах 2000 года.

Литература

на русском языке

• Баскин Ю.Я., Фельдман Д.И. История международного права. — М.: Международные отношения, 1990. — 205 с.
• Бибиков П.С. Очерк международного права в Греции. — М.: Типография В. Готье, 1852. — 120 с.
• Блюнчли, Иоганн Каспар. Современное международное право цивилизованных государств, изложенное в виде кодекса = Das moderne Völkerrecht der Civilisirten Staaten als Rechtsbuch dargestellt / Перевод со 2-го немецкого издания А. Лодыженского, В. Ульяницкого; Под. ред.: Л. Камаровского. — М.: Тип. Индрих, 1876. — 633 с. ([books.google.ch/books?id=Br8FAAAAYAAJ&printsec=frontcover&dq=bluntschli&lr=&cd=35#v=onepage&q&f=false ссылка] на оригинал  (нем.))
• Буткевич О.В. [books.google.ru/books?id=EU1fCgAAQBAJ&printsec=frontcover&hl=ru#v=onepage&q&f=false У истоков международного права]. — СПб.: Юридический центр Пресс, 2008. — 881 с.
• Буткевич О.В. Возникновение международного права: проблемы установления периода и критериев // Международное право. — 1999. — № 5.
• Гефтер, Август Вильгельм. Европейское международное право = Das europäische Völkerrecht der Gegenwart / Пер.с нем. К. Таубе; Предисл. проф. Ф.Ф. Мартенса. — СПб.: Тип. В. Безобразова и Комп., 1880. — 619 с.
• Глебов И.Н. Международное право: учебник. — М.: Издательство: Дрофа, 2006. — 368 с.
• Грабарь В.Э. Из истории систематики международного права // Советский ежегодник международного права. — 1965. — С. 478-492.
• Грабарь В.Э. [studybase.cc/preview/428659/ Материалы к истории литературы международного права в России (1647-1917)] / Отв. ред.: Дурденевский В.Н., Крылов С.Б.. — М.: Изд. АН СССР, 1958. — 491 с.
• Грабарь В.Э. [nasledie.enip.ras.ru/ras/view/publication/general.html?id=43340047 Римское право в истории международно-правовых учений: Элементы международно-правовых учений в трудах легистов XII-XIV вв.]. — Юрьев: Тип. К. Маттисена, 1901. — 305 с.
• Динь Н.К., Дайе П., Пелле А. Кн. 1. Формирование международного права // Международное публичное право: В 2-х т.. — К.: Сфера, 2001. — Т. 1. — 440 с.
• Камаровский Л.А. [nasledie.enip.ras.ru/ras/view/publication/general.html?id=47003573 Основные вопросы науки международного права]. — М.: Унив. тип., 1892. — 92 с.
• Камаровский Л.А. К вопросу о зарождении международного права (рецензия на работу В.Э. Грабаря Римское право в истории международно-правовых учений) // Русская мысль. — 1901. — № 4.
• Кожевников Ф.И. [mybrary.ru/users/personal/read/russkoe-gosudarstvo-i-mejdunarodnoe-pravo-do-hh-veka/ Русское государство и международное право (до ХХ века)] / Под ред. Л.Н. Шестакова. — М.: Зерцало, 2008. — 312 с. — ISBN 5-8077-0159-3.
• Корецкий В.М. Памятник русской науки международного права // Советский ежегодник международного права. — 1959.
• Коровин Е.А. История международного права: Пособие к лекциям. — Выпуск 1 (От древности и до конца XVIII века). — М.: Изд-во ВЮА и ВДШ СССР, 1946. — 278 с.
• Левин Д.Б. История международного права. — М.: Изд-во ИМО, 1962. — 136 с.
• Лист, Франц. Международное право в систематическом изложении = Das Völkerrecht. Systematisch dargestellt / Перевод с 6-го немецкого издания под ред., с предисл. и доп. проф. В.Э. Грабаря. — 4-е рус. изд., испр., и доп.. — Юрьев (Дерпт): Тип. К. Маттисена, 1917. — 674 с.
• Лукашук И.И. Возникновение и становление международного права // Вестник Киевского университета. Серия: «Международные отношения и международное право». — 1984. — № 18. — С. 36-40.
• Мартенс Ф.Ф. Современное международное право цивилизованных народов. — СПб., 1882. — Т. 1. — 430 с.
• Международное право / Отв. ред. Г.В. Игнатенко и О.И. Тиунов. — 5-е изд., перераб. и доп.. — М.: Норма: ИНФРА-М, 2010. — 783 с. — 4000 экз. — ISBN 978-5-16-004137-7.
• Возникновение и развитие международного права // Международное право. Учебник / Отв. ред.: Блатова Н.Т., Моджорян Л.А.. — М.: Юрид. лит., 1970. — 568 с.
• Мережко А.А. История международно-правовых учений: Учебное пособие. — К., 2004.
• Отфейль, Лоран. [www.knigafund.ru/books/39678/read История происхождения, развития и изменения морского международного права] / Пер.: А. Долгов, штат. преп. Мор. уч-ща.. — 2-е изд.. — СПб.: Тип. Морск. мин-ва, 1887. — 596 с.
• [dspace.utlib.ee/dspace/bitstream/handle/10062/27899/148_pervonatsalnoe_znatsenie.pdf?sequence=1 Первоначальное значение римского термина jus gentium. Из научного наследия проф. В.Э. Грабаря]. — Тарту: Изд-во Тарт. ун-та, 1964. — 41 с.
• Таубе М.А. [www.knigafund.ru/books/30730/read История зарождения современного международного права (Средние века): Введение и часть общая]. — СПб.: Типо-лит. П.И. Шмидта, 1894. — Т. 1. — 370 с.
• Таубе М.А. [www.knigafund.ru/books/30731/read История зарождения современного международного права (Средние века): Часть особенная]. — Харьков: Паровая тип. и лит. Зильберберг, 1899. — Т. 2. — 363 с.
• Циммерман М.А. История международного права с древнейших времён до 1918 года. — Прага: Тип. Русского юридического фак. в Праге, 1924. — 382 с.
• Циммерман М.А. Проблема зарождения международного права // Учёные записки Русского Юридического факультета. — 1924. — № 3. — С. 265—266.

на английском языке

• Allot, Philip International Law and the Idea of History // Journal of the History of International Law. — 1999. — Vol. 1.
• [books.google.ru/books?id=hTOB-u4jplUC&lpg=PP1&hl=ru&pg=PP1#v=onepage&q&f=false Amarna Diplomacy. The Beginnings of International Relations] / Ed. by R. Cohen and R. Westbrook. — Baltimore-London: JHU Press, 2000. — 307 p. — ISBN 0-8018-6199-3.
• Anand, Ram Prakash. [www.profrpanand.org/sites/default/files/books/ODLS.pdf Origin and Development of the Law of the Sea. History of International Law Revisited]. — The Hague/Boston/London: BRILL, 1983. — 249 p. — ISBN 90-247-2617-4.
• Chatterjee, Hiralal. International Law and Inter-State Relations in Ancient India. — Calcutta, 1958.
• Grewe, Wilhelm Georg. [books.google.ru/books?id=b6LkdpfRNZgC&lpg=PP1&hl=ru&pg=PP1#v=onepage&q&f=false The Epochs of International Law] = Epochen Der Völkerrechtsgeschichte / Transl. and rev. by Michael Byers. — Berlin; New York: Walter de Gruyter, 2000. — 780 p.
• Maine, Henry Sumner. [socserv.socsci.mcmaster.ca/~econ/ugcm/3ll3/maine/intlaw.htm International law; a series of lectures delivered before the University of Cambridge]. — London, 1887. — 234 p.
• Huek, Ingo J. The Discipline of the History of International Law // Journal of the History of International Law. — 2001. — Vol. 3, № 2.
• Korff, S.A. [heinonline.org/HOL/LandingPage?collection=journals&handle=hein.journals/ajil18&div=19&id=&page= An introduction to the History of international Law] // The American Journal of international Law. — 1924. — Vol. 18.
• Shaw, Malcolm N. [www.academia.edu/3386070/Malcolm_N._Shaw_-_International_Law_6th_edition_2008 International law]. — Sixth Edition. — Cambridge: Cam. University press, 2008. — 1542 p. — ISBN 978-0-511-45559-9.
• Singh, Nagendra. India and International Law. — New Delhi, 1973. — Vol. 1: Ancient and medieval. — 252 p.
• Verzijl, J.H.W. [books.google.ru/books?id=SG9V4GjvS8YC&lpg=PR1&hl=ru&pg=PR1#v=onepage&q&f=false International Law in Historical Perspective] / Transl. and rev. by Wybo P. Heere, J. P. S. Offerhaus. — Cambridge, MA: Martinus Nijhoff Publishers, 1998. — 371 p. — ISBN 90-411-0548-4.
• Viswanatha S.V. International Law in Ancient India. — Bombay; New York, 1925. — 214 p.
• Wang Tiea International Law in China: Historical and Contemporary Perspectives // Recuell des Cours. Academie de Droit International. — 1990. — № 2 (II).
• Ward, Robert. [books.google.ru/books?id=ovX6XjvnNAMC&dq=An%20Enquiry%20Into%20the%20Foundation%20and%20History%20of%20the%20Law%20of%20Nations%20in%20Europe%2C%20from%20the%20Time%20of%20the%20Greeks%20and%20Romans%20to%20the%20Age%20of%20Grotius&hl=ru&pg=PR1#v=onepage&q&f=false An Enquiry into the Foundation and History of the Law of Nations in Europe from the Time of the Greeks and Romans to the Age of Grotius (1795)]. — London, 1795. — Vol. 1. — 395 p.
• Watson, Alan. International Law in archaic Rome. War and religion. — Baltimore-London: Johns Hopkins University Press, 2000. — 100 p.
• Wheaton, Henry. [archive.org/stream/historyoflawofna00whea#page/n5/mode/2up History of the Law of Nations in Europa and America; from the Earliest Times to the Treaty of Washington, 1842]. — New York, 1845. — 799 p.
• Yasuaki, Onuma. Eurocentrism in the History of International Law // [books.google.ru/books/about/A_Normative_Approach_to_War.html?id=9EZrZ5txfT8C&redir_esc=y A Normative Approach to War. Peace, War and Justice in Hugo Grotius] / ed. by Onuma Yasuaki. — Oxford: Clarendon Press, 1993. — P. 244-275. — ISBN 0-198-2570-90.
• Yasuaki, Onuma [heinonline.org/HOL/LandingPage?collection=journals&handle=hein.journals/jhintl2&div=6&id=&page= When was the Law of International Society Born? An Inquiry of the History of International Law from an Intercivilizational Perspective] // Journal of the History of International Law. — 2000. — Vol. 2, № 1.

на немецком языке

• Banerji, Nibaron C. Völkerrecht und Kriegsrecht im alten Indien (Inaugural-Dissertation der juristischen Fakultät der Universität Köln). — Köln: Dietrich & Co. GmbH, 1935. — 42 p.
• Cybichowski, Sigmund. Das antike Völkerrecht. Zugleich ein Beitrag zur Konstruktion des modernen Völkerrechts. — Breslau: Verlag von M. & Marcus, 1907. — 103 p.
• Kaltenborn, Carl von. Zur Geschichte des Natur und Völkerrechts sowie Politik. — Leipzig: Literarhistorische Forschungen, 1848. — 250 p.
• Müller-Jochmus, M. [zs.thulb.uni-jena.de/receive/jportal_jparticle_00244565 Geschichte des Völkerrechts im Altertum] // Mehrteilige Rezension. — Leipzig: Keil, 1848.
• Reibstein, Ernst. Völkerrecht. Eine Geschichte seiner Ideen in Lehre und Praxis. — München, 1957. — 640 p.
• Reintanz G. Geschichte des Völkerrechts. — Wittenberg, 1971-1972.
• Stadtmüller G. Geschichte des Völkerrechts. — Hannover, 1951.
• Steiger, Heinhard. [books.google.ru/books?id=K7wYsYKy2AYC&lpg=PP1&hl=ru&pg=PP1#v=onepage&q&f=false Die Ordnung der Welt. Eine Völkerrechtsgeschichte des karolingischen Zeitalters (741 bis 840)]. — Köln/Wien: Böhlau Verlag, 2010. — 806 p. — ISBN 978-3-412-20418-1.
• Wegner, Arthur. Geschichte des Völkerrechts. — Stuttgart: Kohlhammer, 1936. — 362 p.
• Ziegler, Karl-Heinz. [tu-dresden.de/die_tu_dresden/fakultaeten/juristische_fakultaet/jfoeffl3/ma_ib_koll/Skript%201.pdf Völkerrechtsgeschichte. Ein Studienbuch]. — München: C.H. Beck Verlag, 2007. — ISBN 978-3-406-56593-9.

на украинском языке

• Буткевич В.Г. Походження термiна „мiжнародне право“ // Український часопис міжнародного права. — 1994. — № 1.
• Буткевич О.В. Мiжнародне право Стародавнього Свiту. — К.: Украина, 2004. — 864 с.

Отрывок, характеризующий История международного права

«Я опять живу с женой. Теща моя в слезах приехала ко мне и сказала, что Элен здесь и что она умоляет меня выслушать ее, что она невинна, что она несчастна моим оставлением, и многое другое. Я знал, что ежели я только допущу себя увидать ее, то не в силах буду более отказать ей в ее желании. В сомнении своем я не знал, к чьей помощи и совету прибегнуть. Ежели бы благодетель был здесь, он бы сказал мне. Я удалился к себе, перечел письма Иосифа Алексеевича, вспомнил свои беседы с ним, и из всего вывел то, что я не должен отказывать просящему и должен подать руку помощи всякому, тем более человеку столь связанному со мною, и должен нести крест свой. Но ежели я для добродетели простил ее, то пускай и будет мое соединение с нею иметь одну духовную цель. Так я решил и так написал Иосифу Алексеевичу. Я сказал жене, что прошу ее забыть всё старое, прошу простить мне то, в чем я мог быть виноват перед нею, а что мне прощать ей нечего. Мне радостно было сказать ей это. Пусть она не знает, как тяжело мне было вновь увидать ее. Устроился в большом доме в верхних покоях и испытываю счастливое чувство обновления».


Как и всегда, и тогда высшее общество, соединяясь вместе при дворе и на больших балах, подразделялось на несколько кружков, имеющих каждый свой оттенок. В числе их самый обширный был кружок французский, Наполеоновского союза – графа Румянцева и Caulaincourt'a. В этом кружке одно из самых видных мест заняла Элен, как только она с мужем поселилась в Петербурге. У нее бывали господа французского посольства и большое количество людей, известных своим умом и любезностью, принадлежавших к этому направлению.
Элен была в Эрфурте во время знаменитого свидания императоров, и оттуда привезла эти связи со всеми Наполеоновскими достопримечательностями Европы. В Эрфурте она имела блестящий успех. Сам Наполеон, заметив ее в театре, сказал про нее: «C'est un superbe animal». [Это прекрасное животное.] Успех ее в качестве красивой и элегантной женщины не удивлял Пьера, потому что с годами она сделалась еще красивее, чем прежде. Но удивляло его то, что за эти два года жена его успела приобрести себе репутацию
«d'une femme charmante, aussi spirituelle, que belle». [прелестной женщины, столь же умной, сколько красивой.] Известный рrince de Ligne [князь де Линь] писал ей письма на восьми страницах. Билибин приберегал свои mots [словечки], чтобы в первый раз сказать их при графине Безуховой. Быть принятым в салоне графини Безуховой считалось дипломом ума; молодые люди прочитывали книги перед вечером Элен, чтобы было о чем говорить в ее салоне, и секретари посольства, и даже посланники, поверяли ей дипломатические тайны, так что Элен была сила в некотором роде. Пьер, который знал, что она была очень глупа, с странным чувством недоуменья и страха иногда присутствовал на ее вечерах и обедах, где говорилось о политике, поэзии и философии. На этих вечерах он испытывал чувство подобное тому, которое должен испытывать фокусник, ожидая всякий раз, что вот вот обман его откроется. Но оттого ли, что для ведения такого салона именно нужна была глупость, или потому что сами обманываемые находили удовольствие в этом обмане, обман не открывался, и репутация d'une femme charmante et spirituelle так непоколебимо утвердилась за Еленой Васильевной Безуховой, что она могла говорить самые большие пошлости и глупости, и всё таки все восхищались каждым ее словом и отыскивали в нем глубокий смысл, которого она сама и не подозревала.
Пьер был именно тем самым мужем, который нужен был для этой блестящей, светской женщины. Он был тот рассеянный чудак, муж grand seigneur [большой барин], никому не мешающий и не только не портящий общего впечатления высокого тона гостиной, но, своей противоположностью изяществу и такту жены, служащий выгодным для нее фоном. Пьер, за эти два года, вследствие своего постоянного сосредоточенного занятия невещественными интересами и искреннего презрения ко всему остальному, усвоил себе в неинтересовавшем его обществе жены тот тон равнодушия, небрежности и благосклонности ко всем, который не приобретается искусственно и который потому то и внушает невольное уважение. Он входил в гостиную своей жены как в театр, со всеми был знаком, всем был одинаково рад и ко всем был одинаково равнодушен. Иногда он вступал в разговор, интересовавший его, и тогда, без соображений о том, были ли тут или нет les messieurs de l'ambassade [служащие при посольстве], шамкая говорил свои мнения, которые иногда были совершенно не в тоне настоящей минуты. Но мнение о чудаке муже de la femme la plus distinguee de Petersbourg [самой замечательной женщины в Петербурге] уже так установилось, что никто не принимал au serux [всерьез] его выходок.
В числе многих молодых людей, ежедневно бывавших в доме Элен, Борис Друбецкой, уже весьма успевший в службе, был после возвращения Элен из Эрфурта, самым близким человеком в доме Безуховых. Элен называла его mon page [мой паж] и обращалась с ним как с ребенком. Улыбка ее в отношении его была та же, как и ко всем, но иногда Пьеру неприятно было видеть эту улыбку. Борис обращался с Пьером с особенной, достойной и грустной почтительностию. Этот оттенок почтительности тоже беспокоил Пьера. Пьер так больно страдал три года тому назад от оскорбления, нанесенного ему женой, что теперь он спасал себя от возможности подобного оскорбления во первых тем, что он не был мужем своей жены, во вторых тем, что он не позволял себе подозревать.
– Нет, теперь сделавшись bas bleu [синим чулком], она навсегда отказалась от прежних увлечений, – говорил он сам себе. – Не было примера, чтобы bas bleu имели сердечные увлечения, – повторял он сам себе неизвестно откуда извлеченное правило, которому несомненно верил. Но, странное дело, присутствие Бориса в гостиной жены (а он был почти постоянно), физически действовало на Пьера: оно связывало все его члены, уничтожало бессознательность и свободу его движений.
– Такая странная антипатия, – думал Пьер, – а прежде он мне даже очень нравился.
В глазах света Пьер был большой барин, несколько слепой и смешной муж знаменитой жены, умный чудак, ничего не делающий, но и никому не вредящий, славный и добрый малый. В душе же Пьера происходила за всё это время сложная и трудная работа внутреннего развития, открывшая ему многое и приведшая его ко многим духовным сомнениям и радостям.


Он продолжал свой дневник, и вот что он писал в нем за это время:
«24 ro ноября.
«Встал в восемь часов, читал Св. Писание, потом пошел к должности (Пьер по совету благодетеля поступил на службу в один из комитетов), возвратился к обеду, обедал один (у графини много гостей, мне неприятных), ел и пил умеренно и после обеда списывал пиесы для братьев. Ввечеру сошел к графине и рассказал смешную историю о Б., и только тогда вспомнил, что этого не должно было делать, когда все уже громко смеялись.
«Ложусь спать с счастливым и спокойным духом. Господи Великий, помоги мне ходить по стезям Твоим, 1) побеждать часть гневну – тихостью, медлением, 2) похоть – воздержанием и отвращением, 3) удаляться от суеты, но не отлучать себя от а) государственных дел службы, b) от забот семейных, с) от дружеских сношений и d) экономических занятий».
«27 го ноября.
«Встал поздно и проснувшись долго лежал на постели, предаваясь лени. Боже мой! помоги мне и укрепи меня, дабы я мог ходить по путям Твоим. Читал Св. Писание, но без надлежащего чувства. Пришел брат Урусов, беседовали о суетах мира. Рассказывал о новых предначертаниях государя. Я начал было осуждать, но вспомнил о своих правилах и слова благодетеля нашего о том, что истинный масон должен быть усердным деятелем в государстве, когда требуется его участие, и спокойным созерцателем того, к чему он не призван. Язык мой – враг мой. Посетили меня братья Г. В. и О., была приуготовительная беседа для принятия нового брата. Они возлагают на меня обязанность ритора. Чувствую себя слабым и недостойным. Потом зашла речь об объяснении семи столбов и ступеней храма. 7 наук, 7 добродетелей, 7 пороков, 7 даров Святого Духа. Брат О. был очень красноречив. Вечером совершилось принятие. Новое устройство помещения много содействовало великолепию зрелища. Принят был Борис Друбецкой. Я предлагал его, я и был ритором. Странное чувство волновало меня во всё время моего пребывания с ним в темной храмине. Я застал в себе к нему чувство ненависти, которое я тщетно стремлюсь преодолеть. И потому то я желал бы истинно спасти его от злого и ввести его на путь истины, но дурные мысли о нем не оставляли меня. Мне думалось, что его цель вступления в братство состояла только в желании сблизиться с людьми, быть в фаворе у находящихся в нашей ложе. Кроме тех оснований, что он несколько раз спрашивал, не находится ли в нашей ложе N. и S. (на что я не мог ему отвечать), кроме того, что он по моим наблюдениям не способен чувствовать уважения к нашему святому Ордену и слишком занят и доволен внешним человеком, чтобы желать улучшения духовного, я не имел оснований сомневаться в нем; но он мне казался неискренним, и всё время, когда я стоял с ним с глазу на глаз в темной храмине, мне казалось, что он презрительно улыбается на мои слова, и хотелось действительно уколоть его обнаженную грудь шпагой, которую я держал, приставленною к ней. Я не мог быть красноречив и не мог искренно сообщить своего сомнения братьям и великому мастеру. Великий Архитектон природы, помоги мне находить истинные пути, выводящие из лабиринта лжи».
После этого в дневнике было пропущено три листа, и потом было написано следующее:
«Имел поучительный и длинный разговор наедине с братом В., который советовал мне держаться брата А. Многое, хотя и недостойному, мне было открыто. Адонаи есть имя сотворившего мир. Элоим есть имя правящего всем. Третье имя, имя поизрекаемое, имеющее значение Всего . Беседы с братом В. подкрепляют, освежают и утверждают меня на пути добродетели. При нем нет места сомнению. Мне ясно различие бедного учения наук общественных с нашим святым, всё обнимающим учением. Науки человеческие всё подразделяют – чтобы понять, всё убивают – чтобы рассмотреть. В святой науке Ордена всё едино, всё познается в своей совокупности и жизни. Троица – три начала вещей – сера, меркурий и соль. Сера елейного и огненного свойства; она в соединении с солью, огненностью своей возбуждает в ней алкание, посредством которого притягивает меркурий, схватывает его, удерживает и совокупно производит отдельные тела. Меркурий есть жидкая и летучая духовная сущность – Христос, Дух Святой, Он».
«3 го декабря.
«Проснулся поздно, читал Св. Писание, но был бесчувствен. После вышел и ходил по зале. Хотел размышлять, но вместо того воображение представило одно происшествие, бывшее четыре года тому назад. Господин Долохов, после моей дуэли встретясь со мной в Москве, сказал мне, что он надеется, что я пользуюсь теперь полным душевным спокойствием, несмотря на отсутствие моей супруги. Я тогда ничего не отвечал. Теперь я припомнил все подробности этого свидания и в душе своей говорил ему самые злобные слова и колкие ответы. Опомнился и бросил эту мысль только тогда, когда увидал себя в распалении гнева; но недостаточно раскаялся в этом. После пришел Борис Друбецкой и стал рассказывать разные приключения; я же с самого его прихода сделался недоволен его посещением и сказал ему что то противное. Он возразил. Я вспыхнул и наговорил ему множество неприятного и даже грубого. Он замолчал и я спохватился только тогда, когда было уже поздно. Боже мой, я совсем не умею с ним обходиться. Этому причиной мое самолюбие. Я ставлю себя выше его и потому делаюсь гораздо его хуже, ибо он снисходителен к моим грубостям, а я напротив того питаю к нему презрение. Боже мой, даруй мне в присутствии его видеть больше мою мерзость и поступать так, чтобы и ему это было полезно. После обеда заснул и в то время как засыпал, услыхал явственно голос, сказавший мне в левое ухо: – „Твой день“.
«Я видел во сне, что иду я в темноте, и вдруг окружен собаками, но иду без страха; вдруг одна небольшая схватила меня за левое стегно зубами и не выпускает. Я стал давить ее руками. И только что я оторвал ее, как другая, еще большая, стала грызть меня. Я стал поднимать ее и чем больше поднимал, тем она становилась больше и тяжеле. И вдруг идет брат А. и взяв меня под руку, повел с собою и привел к зданию, для входа в которое надо было пройти по узкой доске. Я ступил на нее и доска отогнулась и упала, и я стал лезть на забор, до которого едва достигал руками. После больших усилий я перетащил свое тело так, что ноги висели на одной, а туловище на другой стороне. Я оглянулся и увидал, что брат А. стоит на заборе и указывает мне на большую аллею и сад, и в саду большое и прекрасное здание. Я проснулся. Господи, Великий Архитектон природы! помоги мне оторвать от себя собак – страстей моих и последнюю из них, совокупляющую в себе силы всех прежних, и помоги мне вступить в тот храм добродетели, коего лицезрения я во сне достигнул».
«7 го декабря.
«Видел сон, будто Иосиф Алексеевич в моем доме сидит, я рад очень, и желаю угостить его. Будто я с посторонними неумолчно болтаю и вдруг вспомнил, что это ему не может нравиться, и желаю к нему приблизиться и его обнять. Но только что приблизился, вижу, что лицо его преобразилось, стало молодое, и он мне тихо что то говорит из ученья Ордена, так тихо, что я не могу расслышать. Потом, будто, вышли мы все из комнаты, и что то тут случилось мудреное. Мы сидели или лежали на полу. Он мне что то говорил. А мне будто захотелось показать ему свою чувствительность и я, не вслушиваясь в его речи, стал себе воображать состояние своего внутреннего человека и осенившую меня милость Божию. И появились у меня слезы на глазах, и я был доволен, что он это приметил. Но он взглянул на меня с досадой и вскочил, пресекши свой разговор. Я обробел и спросил, не ко мне ли сказанное относилось; но он ничего не отвечал, показал мне ласковый вид, и после вдруг очутились мы в спальне моей, где стоит двойная кровать. Он лег на нее на край, и я будто пылал к нему желанием ласкаться и прилечь тут же. И он будто у меня спрашивает: „Скажите по правде, какое вы имеете главное пристрастие? Узнали ли вы его? Я думаю, что вы уже его узнали“. Я, смутившись сим вопросом, отвечал, что лень мое главное пристрастие. Он недоверчиво покачал головой. И я ему, еще более смутившись, отвечал, что я, хотя и живу с женою, по его совету, но не как муж жены своей. На это он возразил, что не должно жену лишать своей ласки, дал чувствовать, что в этом была моя обязанность. Но я отвечал, что я стыжусь этого, и вдруг всё скрылось. И я проснулся, и нашел в мыслях своих текст Св. Писания: Живот бе свет человеком, и свет во тме светит и тма его не объят . Лицо у Иосифа Алексеевича было моложавое и светлое. В этот день получил письмо от благодетеля, в котором он пишет об обязанностях супружества».
«9 го декабря.
«Видел сон, от которого проснулся с трепещущимся сердцем. Видел, будто я в Москве, в своем доме, в большой диванной, и из гостиной выходит Иосиф Алексеевич. Будто я тотчас узнал, что с ним уже совершился процесс возрождения, и бросился ему на встречу. Я будто его целую, и руки его, а он говорит: „Приметил ли ты, что у меня лицо другое?“ Я посмотрел на него, продолжая держать его в своих объятиях, и будто вижу, что лицо его молодое, но волос на голове нет, и черты совершенно другие. И будто я ему говорю: „Я бы вас узнал, ежели бы случайно с вами встретился“, и думаю между тем: „Правду ли я сказал?“ И вдруг вижу, что он лежит как труп мертвый; потом понемногу пришел в себя и вошел со мной в большой кабинет, держа большую книгу, писанную, в александрийский лист. И будто я говорю: „это я написал“. И он ответил мне наклонением головы. Я открыл книгу, и в книге этой на всех страницах прекрасно нарисовано. И я будто знаю, что эти картины представляют любовные похождения души с ее возлюбленным. И на страницах будто я вижу прекрасное изображение девицы в прозрачной одежде и с прозрачным телом, возлетающей к облакам. И будто я знаю, что эта девица есть ничто иное, как изображение Песни песней. И будто я, глядя на эти рисунки, чувствую, что я делаю дурно, и не могу оторваться от них. Господи, помоги мне! Боже мой, если это оставление Тобою меня есть действие Твое, то да будет воля Твоя; но ежели же я сам причинил сие, то научи меня, что мне делать. Я погибну от своей развратности, буде Ты меня вовсе оставишь».


Денежные дела Ростовых не поправились в продолжение двух лет, которые они пробыли в деревне.
Несмотря на то, что Николай Ростов, твердо держась своего намерения, продолжал темно служить в глухом полку, расходуя сравнительно мало денег, ход жизни в Отрадном был таков, и в особенности Митенька так вел дела, что долги неудержимо росли с каждым годом. Единственная помощь, которая очевидно представлялась старому графу, это была служба, и он приехал в Петербург искать места; искать места и вместе с тем, как он говорил, в последний раз потешить девчат.
Вскоре после приезда Ростовых в Петербург, Берг сделал предложение Вере, и предложение его было принято.
Несмотря на то, что в Москве Ростовы принадлежали к высшему обществу, сами того не зная и не думая о том, к какому они принадлежали обществу, в Петербурге общество их было смешанное и неопределенное. В Петербурге они были провинциалы, до которых не спускались те самые люди, которых, не спрашивая их к какому они принадлежат обществу, в Москве кормили Ростовы.
Ростовы в Петербурге жили так же гостеприимно, как и в Москве, и на их ужинах сходились самые разнообразные лица: соседи по Отрадному, старые небогатые помещики с дочерьми и фрейлина Перонская, Пьер Безухов и сын уездного почтмейстера, служивший в Петербурге. Из мужчин домашними людьми в доме Ростовых в Петербурге очень скоро сделались Борис, Пьер, которого, встретив на улице, затащил к себе старый граф, и Берг, который целые дни проводил у Ростовых и оказывал старшей графине Вере такое внимание, которое может оказывать молодой человек, намеревающийся сделать предложение.
Берг недаром показывал всем свою раненую в Аустерлицком сражении правую руку и держал совершенно не нужную шпагу в левой. Он так упорно и с такою значительностью рассказывал всем это событие, что все поверили в целесообразность и достоинство этого поступка, и Берг получил за Аустерлиц две награды.
В Финляндской войне ему удалось также отличиться. Он поднял осколок гранаты, которым был убит адъютант подле главнокомандующего и поднес начальнику этот осколок. Так же как и после Аустерлица, он так долго и упорно рассказывал всем про это событие, что все поверили тоже, что надо было это сделать, и за Финляндскую войну Берг получил две награды. В 19 м году он был капитан гвардии с орденами и занимал в Петербурге какие то особенные выгодные места.
Хотя некоторые вольнодумцы и улыбались, когда им говорили про достоинства Берга, нельзя было не согласиться, что Берг был исправный, храбрый офицер, на отличном счету у начальства, и нравственный молодой человек с блестящей карьерой впереди и даже прочным положением в обществе.
Четыре года тому назад, встретившись в партере московского театра с товарищем немцем, Берг указал ему на Веру Ростову и по немецки сказал: «Das soll mein Weib werden», [Она должна быть моей женой,] и с той минуты решил жениться на ней. Теперь, в Петербурге, сообразив положение Ростовых и свое, он решил, что пришло время, и сделал предложение.
Предложение Берга было принято сначала с нелестным для него недоумением. Сначала представилось странно, что сын темного, лифляндского дворянина делает предложение графине Ростовой; но главное свойство характера Берга состояло в таком наивном и добродушном эгоизме, что невольно Ростовы подумали, что это будет хорошо, ежели он сам так твердо убежден, что это хорошо и даже очень хорошо. Притом же дела Ростовых были очень расстроены, чего не мог не знать жених, а главное, Вере было 24 года, она выезжала везде, и, несмотря на то, что она несомненно была хороша и рассудительна, до сих пор никто никогда ей не сделал предложения. Согласие было дано.
– Вот видите ли, – говорил Берг своему товарищу, которого он называл другом только потому, что он знал, что у всех людей бывают друзья. – Вот видите ли, я всё это сообразил, и я бы не женился, ежели бы не обдумал всего, и это почему нибудь было бы неудобно. А теперь напротив, папенька и маменька мои теперь обеспечены, я им устроил эту аренду в Остзейском крае, а мне прожить можно в Петербурге при моем жалованьи, при ее состоянии и при моей аккуратности. Прожить можно хорошо. Я не из за денег женюсь, я считаю это неблагородно, но надо, чтоб жена принесла свое, а муж свое. У меня служба – у нее связи и маленькие средства. Это в наше время что нибудь такое значит, не так ли? А главное она прекрасная, почтенная девушка и любит меня…
Берг покраснел и улыбнулся.
– И я люблю ее, потому что у нее характер рассудительный – очень хороший. Вот другая ее сестра – одной фамилии, а совсем другое, и неприятный характер, и ума нет того, и эдакое, знаете?… Неприятно… А моя невеста… Вот будете приходить к нам… – продолжал Берг, он хотел сказать обедать, но раздумал и сказал: «чай пить», и, проткнув его быстро языком, выпустил круглое, маленькое колечко табачного дыма, олицетворявшее вполне его мечты о счастьи.
Подле первого чувства недоуменья, возбужденного в родителях предложением Берга, в семействе водворилась обычная в таких случаях праздничность и радость, но радость была не искренняя, а внешняя. В чувствах родных относительно этой свадьбы были заметны замешательство и стыдливость. Как будто им совестно было теперь за то, что они мало любили Веру, и теперь так охотно сбывали ее с рук. Больше всех смущен был старый граф. Он вероятно не умел бы назвать того, что было причиной его смущенья, а причина эта была его денежные дела. Он решительно не знал, что у него есть, сколько у него долгов и что он в состоянии будет дать в приданое Вере. Когда родились дочери, каждой было назначено по 300 душ в приданое; но одна из этих деревень была уж продана, другая заложена и так просрочена, что должна была продаваться, поэтому отдать имение было невозможно. Денег тоже не было.
Берг уже более месяца был женихом и только неделя оставалась до свадьбы, а граф еще не решил с собой вопроса о приданом и не говорил об этом с женою. Граф то хотел отделить Вере рязанское именье, то хотел продать лес, то занять денег под вексель. За несколько дней до свадьбы Берг вошел рано утром в кабинет к графу и с приятной улыбкой почтительно попросил будущего тестя объявить ему, что будет дано за графиней Верой. Граф так смутился при этом давно предчувствуемом вопросе, что сказал необдуманно первое, что пришло ему в голову.
– Люблю, что позаботился, люблю, останешься доволен…
И он, похлопав Берга по плечу, встал, желая прекратить разговор. Но Берг, приятно улыбаясь, объяснил, что, ежели он не будет знать верно, что будет дано за Верой, и не получит вперед хотя части того, что назначено ей, то он принужден будет отказаться.
– Потому что рассудите, граф, ежели бы я теперь позволил себе жениться, не имея определенных средств для поддержания своей жены, я поступил бы подло…
Разговор кончился тем, что граф, желая быть великодушным и не подвергаться новым просьбам, сказал, что он выдает вексель в 80 тысяч. Берг кротко улыбнулся, поцеловал графа в плечо и сказал, что он очень благодарен, но никак не может теперь устроиться в новой жизни, не получив чистыми деньгами 30 тысяч. – Хотя бы 20 тысяч, граф, – прибавил он; – а вексель тогда только в 60 тысяч.
– Да, да, хорошо, – скороговоркой заговорил граф, – только уж извини, дружок, 20 тысяч я дам, а вексель кроме того на 80 тысяч дам. Так то, поцелуй меня.


Наташе было 16 лет, и был 1809 год, тот самый, до которого она четыре года тому назад по пальцам считала с Борисом после того, как она с ним поцеловалась. С тех пор она ни разу не видала Бориса. Перед Соней и с матерью, когда разговор заходил о Борисе, она совершенно свободно говорила, как о деле решенном, что всё, что было прежде, – было ребячество, про которое не стоило и говорить, и которое давно было забыто. Но в самой тайной глубине ее души, вопрос о том, было ли обязательство к Борису шуткой или важным, связывающим обещанием, мучил ее.
С самых тех пор, как Борис в 1805 году из Москвы уехал в армию, он не видался с Ростовыми. Несколько раз он бывал в Москве, проезжал недалеко от Отрадного, но ни разу не был у Ростовых.
Наташе приходило иногда к голову, что он не хотел видеть ее, и эти догадки ее подтверждались тем грустным тоном, которым говаривали о нем старшие:
– В нынешнем веке не помнят старых друзей, – говорила графиня вслед за упоминанием о Борисе.
Анна Михайловна, в последнее время реже бывавшая у Ростовых, тоже держала себя как то особенно достойно, и всякий раз восторженно и благодарно говорила о достоинствах своего сына и о блестящей карьере, на которой он находился. Когда Ростовы приехали в Петербург, Борис приехал к ним с визитом.
Он ехал к ним не без волнения. Воспоминание о Наташе было самым поэтическим воспоминанием Бориса. Но вместе с тем он ехал с твердым намерением ясно дать почувствовать и ей, и родным ее, что детские отношения между ним и Наташей не могут быть обязательством ни для нее, ни для него. У него было блестящее положение в обществе, благодаря интимности с графиней Безуховой, блестящее положение на службе, благодаря покровительству важного лица, доверием которого он вполне пользовался, и у него были зарождающиеся планы женитьбы на одной из самых богатых невест Петербурга, которые очень легко могли осуществиться. Когда Борис вошел в гостиную Ростовых, Наташа была в своей комнате. Узнав о его приезде, она раскрасневшись почти вбежала в гостиную, сияя более чем ласковой улыбкой.
Борис помнил ту Наташу в коротеньком платье, с черными, блестящими из под локон глазами и с отчаянным, детским смехом, которую он знал 4 года тому назад, и потому, когда вошла совсем другая Наташа, он смутился, и лицо его выразило восторженное удивление. Это выражение его лица обрадовало Наташу.
– Что, узнаешь свою маленькую приятельницу шалунью? – сказала графиня. Борис поцеловал руку Наташи и сказал, что он удивлен происшедшей в ней переменой.
– Как вы похорошели!
«Еще бы!», отвечали смеющиеся глаза Наташи.
– А папа постарел? – спросила она. Наташа села и, не вступая в разговор Бориса с графиней, молча рассматривала своего детского жениха до малейших подробностей. Он чувствовал на себе тяжесть этого упорного, ласкового взгляда и изредка взглядывал на нее.
Мундир, шпоры, галстук, прическа Бориса, всё это было самое модное и сomme il faut [вполне порядочно]. Это сейчас заметила Наташа. Он сидел немножко боком на кресле подле графини, поправляя правой рукой чистейшую, облитую перчатку на левой, говорил с особенным, утонченным поджатием губ об увеселениях высшего петербургского света и с кроткой насмешливостью вспоминал о прежних московских временах и московских знакомых. Не нечаянно, как это чувствовала Наташа, он упомянул, называя высшую аристократию, о бале посланника, на котором он был, о приглашениях к NN и к SS.
Наташа сидела всё время молча, исподлобья глядя на него. Взгляд этот всё больше и больше, и беспокоил, и смущал Бориса. Он чаще оглядывался на Наташу и прерывался в рассказах. Он просидел не больше 10 минут и встал, раскланиваясь. Всё те же любопытные, вызывающие и несколько насмешливые глаза смотрели на него. После первого своего посещения, Борис сказал себе, что Наташа для него точно так же привлекательна, как и прежде, но что он не должен отдаваться этому чувству, потому что женитьба на ней – девушке почти без состояния, – была бы гибелью его карьеры, а возобновление прежних отношений без цели женитьбы было бы неблагородным поступком. Борис решил сам с собою избегать встреч с Наташей, нo, несмотря на это решение, приехал через несколько дней и стал ездить часто и целые дни проводить у Ростовых. Ему представлялось, что ему необходимо было объясниться с Наташей, сказать ей, что всё старое должно быть забыто, что, несмотря на всё… она не может быть его женой, что у него нет состояния, и ее никогда не отдадут за него. Но ему всё не удавалось и неловко было приступить к этому объяснению. С каждым днем он более и более запутывался. Наташа, по замечанию матери и Сони, казалась по старому влюбленной в Бориса. Она пела ему его любимые песни, показывала ему свой альбом, заставляла его писать в него, не позволяла поминать ему о старом, давая понимать, как прекрасно было новое; и каждый день он уезжал в тумане, не сказав того, что намерен был сказать, сам не зная, что он делал и для чего он приезжал, и чем это кончится. Борис перестал бывать у Элен, ежедневно получал укоризненные записки от нее и всё таки целые дни проводил у Ростовых.


Однажды вечером, когда старая графиня, вздыхая и крехтя, в ночном чепце и кофточке, без накладных буклей, и с одним бедным пучком волос, выступавшим из под белого, коленкорового чепчика, клала на коврике земные поклоны вечерней молитвы, ее дверь скрипнула, и в туфлях на босу ногу, тоже в кофточке и в папильотках, вбежала Наташа. Графиня оглянулась и нахмурилась. Она дочитывала свою последнюю молитву: «Неужели мне одр сей гроб будет?» Молитвенное настроение ее было уничтожено. Наташа, красная, оживленная, увидав мать на молитве, вдруг остановилась на своем бегу, присела и невольно высунула язык, грозясь самой себе. Заметив, что мать продолжала молитву, она на цыпочках подбежала к кровати, быстро скользнув одной маленькой ножкой о другую, скинула туфли и прыгнула на тот одр, за который графиня боялась, как бы он не был ее гробом. Одр этот был высокий, перинный, с пятью всё уменьшающимися подушками. Наташа вскочила, утонула в перине, перевалилась к стенке и начала возиться под одеялом, укладываясь, подгибая коленки к подбородку, брыкая ногами и чуть слышно смеясь, то закрываясь с головой, то взглядывая на мать. Графиня кончила молитву и с строгим лицом подошла к постели; но, увидав, что Наташа закрыта с головой, улыбнулась своей доброй, слабой улыбкой.
– Ну, ну, ну, – сказала мать.
– Мама, можно поговорить, да? – сказала Hаташa. – Ну, в душку один раз, ну еще, и будет. – И она обхватила шею матери и поцеловала ее под подбородок. В обращении своем с матерью Наташа выказывала внешнюю грубость манеры, но так была чутка и ловка, что как бы она ни обхватила руками мать, она всегда умела это сделать так, чтобы матери не было ни больно, ни неприятно, ни неловко.
– Ну, об чем же нынче? – сказала мать, устроившись на подушках и подождав, пока Наташа, также перекатившись раза два через себя, не легла с ней рядом под одним одеялом, выпростав руки и приняв серьезное выражение.
Эти ночные посещения Наташи, совершавшиеся до возвращения графа из клуба, были одним из любимейших наслаждений матери и дочери.
– Об чем же нынче? А мне нужно тебе сказать…
Наташа закрыла рукою рот матери.
– О Борисе… Я знаю, – сказала она серьезно, – я затем и пришла. Не говорите, я знаю. Нет, скажите! – Она отпустила руку. – Скажите, мама. Он мил?
– Наташа, тебе 16 лет, в твои года я была замужем. Ты говоришь, что Боря мил. Он очень мил, и я его люблю как сына, но что же ты хочешь?… Что ты думаешь? Ты ему совсем вскружила голову, я это вижу…
Говоря это, графиня оглянулась на дочь. Наташа лежала, прямо и неподвижно глядя вперед себя на одного из сфинксов красного дерева, вырезанных на углах кровати, так что графиня видела только в профиль лицо дочери. Лицо это поразило графиню своей особенностью серьезного и сосредоточенного выражения.
Наташа слушала и соображала.
– Ну так что ж? – сказала она.
– Ты ему вскружила совсем голову, зачем? Что ты хочешь от него? Ты знаешь, что тебе нельзя выйти за него замуж.
– Отчего? – не переменяя положения, сказала Наташа.
– Оттого, что он молод, оттого, что он беден, оттого, что он родня… оттого, что ты и сама не любишь его.
– А почему вы знаете?
– Я знаю. Это не хорошо, мой дружок.
– А если я хочу… – сказала Наташа.
– Перестань говорить глупости, – сказала графиня.
– А если я хочу…
– Наташа, я серьезно…
Наташа не дала ей договорить, притянула к себе большую руку графини и поцеловала ее сверху, потом в ладонь, потом опять повернула и стала целовать ее в косточку верхнего сустава пальца, потом в промежуток, потом опять в косточку, шопотом приговаривая: «январь, февраль, март, апрель, май».
– Говорите, мама, что же вы молчите? Говорите, – сказала она, оглядываясь на мать, которая нежным взглядом смотрела на дочь и из за этого созерцания, казалось, забыла всё, что она хотела сказать.
– Это не годится, душа моя. Не все поймут вашу детскую связь, а видеть его таким близким с тобой может повредить тебе в глазах других молодых людей, которые к нам ездят, и, главное, напрасно мучает его. Он, может быть, нашел себе партию по себе, богатую; а теперь он с ума сходит.
– Сходит? – повторила Наташа.
– Я тебе про себя скажу. У меня был один cousin…
– Знаю – Кирилла Матвеич, да ведь он старик?
– Не всегда был старик. Но вот что, Наташа, я поговорю с Борей. Ему не надо так часто ездить…
– Отчего же не надо, коли ему хочется?
– Оттого, что я знаю, что это ничем не кончится.
– Почему вы знаете? Нет, мама, вы не говорите ему. Что за глупости! – говорила Наташа тоном человека, у которого хотят отнять его собственность.
– Ну не выйду замуж, так пускай ездит, коли ему весело и мне весело. – Наташа улыбаясь поглядела на мать.
– Не замуж, а так , – повторила она.
– Как же это, мой друг?
– Да так . Ну, очень нужно, что замуж не выйду, а… так .
– Так, так, – повторила графиня и, трясясь всем своим телом, засмеялась добрым, неожиданным старушечьим смехом.
– Полноте смеяться, перестаньте, – закричала Наташа, – всю кровать трясете. Ужасно вы на меня похожи, такая же хохотунья… Постойте… – Она схватила обе руки графини, поцеловала на одной кость мизинца – июнь, и продолжала целовать июль, август на другой руке. – Мама, а он очень влюблен? Как на ваши глаза? В вас были так влюблены? И очень мил, очень, очень мил! Только не совсем в моем вкусе – он узкий такой, как часы столовые… Вы не понимаете?…Узкий, знаете, серый, светлый…
– Что ты врешь! – сказала графиня.
Наташа продолжала:
– Неужели вы не понимаете? Николенька бы понял… Безухий – тот синий, темно синий с красным, и он четвероугольный.
– Ты и с ним кокетничаешь, – смеясь сказала графиня.
– Нет, он франмасон, я узнала. Он славный, темно синий с красным, как вам растолковать…
– Графинюшка, – послышался голос графа из за двери. – Ты не спишь? – Наташа вскочила босиком, захватила в руки туфли и убежала в свою комнату.
Она долго не могла заснуть. Она всё думала о том, что никто никак не может понять всего, что она понимает, и что в ней есть.
«Соня?» подумала она, глядя на спящую, свернувшуюся кошечку с ее огромной косой. «Нет, куда ей! Она добродетельная. Она влюбилась в Николеньку и больше ничего знать не хочет. Мама, и та не понимает. Это удивительно, как я умна и как… она мила», – продолжала она, говоря про себя в третьем лице и воображая, что это говорит про нее какой то очень умный, самый умный и самый хороший мужчина… «Всё, всё в ней есть, – продолжал этот мужчина, – умна необыкновенно, мила и потом хороша, необыкновенно хороша, ловка, – плавает, верхом ездит отлично, а голос! Можно сказать, удивительный голос!» Она пропела свою любимую музыкальную фразу из Херубиниевской оперы, бросилась на постель, засмеялась от радостной мысли, что она сейчас заснет, крикнула Дуняшу потушить свечку, и еще Дуняша не успела выйти из комнаты, как она уже перешла в другой, еще более счастливый мир сновидений, где всё было так же легко и прекрасно, как и в действительности, но только было еще лучше, потому что было по другому.

На другой день графиня, пригласив к себе Бориса, переговорила с ним, и с того дня он перестал бывать у Ростовых.


31 го декабря, накануне нового 1810 года, le reveillon [ночной ужин], был бал у Екатерининского вельможи. На бале должен был быть дипломатический корпус и государь.
На Английской набережной светился бесчисленными огнями иллюминации известный дом вельможи. У освещенного подъезда с красным сукном стояла полиция, и не одни жандармы, но полицеймейстер на подъезде и десятки офицеров полиции. Экипажи отъезжали, и всё подъезжали новые с красными лакеями и с лакеями в перьях на шляпах. Из карет выходили мужчины в мундирах, звездах и лентах; дамы в атласе и горностаях осторожно сходили по шумно откладываемым подножкам, и торопливо и беззвучно проходили по сукну подъезда.
Почти всякий раз, как подъезжал новый экипаж, в толпе пробегал шопот и снимались шапки.
– Государь?… Нет, министр… принц… посланник… Разве не видишь перья?… – говорилось из толпы. Один из толпы, одетый лучше других, казалось, знал всех, и называл по имени знатнейших вельмож того времени.
Уже одна треть гостей приехала на этот бал, а у Ростовых, долженствующих быть на этом бале, еще шли торопливые приготовления одевания.
Много было толков и приготовлений для этого бала в семействе Ростовых, много страхов, что приглашение не будет получено, платье не будет готово, и не устроится всё так, как было нужно.
Вместе с Ростовыми ехала на бал Марья Игнатьевна Перонская, приятельница и родственница графини, худая и желтая фрейлина старого двора, руководящая провинциальных Ростовых в высшем петербургском свете.
В 10 часов вечера Ростовы должны были заехать за фрейлиной к Таврическому саду; а между тем было уже без пяти минут десять, а еще барышни не были одеты.
Наташа ехала на первый большой бал в своей жизни. Она в этот день встала в 8 часов утра и целый день находилась в лихорадочной тревоге и деятельности. Все силы ее, с самого утра, были устремлены на то, чтобы они все: она, мама, Соня были одеты как нельзя лучше. Соня и графиня поручились вполне ей. На графине должно было быть масака бархатное платье, на них двух белые дымковые платья на розовых, шелковых чехлах с розанами в корсаже. Волоса должны были быть причесаны a la grecque [по гречески].
Все существенное уже было сделано: ноги, руки, шея, уши были уже особенно тщательно, по бальному, вымыты, надушены и напудрены; обуты уже были шелковые, ажурные чулки и белые атласные башмаки с бантиками; прически были почти окончены. Соня кончала одеваться, графиня тоже; но Наташа, хлопотавшая за всех, отстала. Она еще сидела перед зеркалом в накинутом на худенькие плечи пеньюаре. Соня, уже одетая, стояла посреди комнаты и, нажимая до боли маленьким пальцем, прикалывала последнюю визжавшую под булавкой ленту.
– Не так, не так, Соня, – сказала Наташа, поворачивая голову от прически и хватаясь руками за волоса, которые не поспела отпустить державшая их горничная. – Не так бант, поди сюда. – Соня присела. Наташа переколола ленту иначе.
– Позвольте, барышня, нельзя так, – говорила горничная, державшая волоса Наташи.
– Ах, Боже мой, ну после! Вот так, Соня.
– Скоро ли вы? – послышался голос графини, – уж десять сейчас.
– Сейчас, сейчас. – А вы готовы, мама?
– Только току приколоть.
– Не делайте без меня, – крикнула Наташа: – вы не сумеете!
– Да уж десять.
На бале решено было быть в половине одиннадцатого, a надо было еще Наташе одеться и заехать к Таврическому саду.
Окончив прическу, Наташа в коротенькой юбке, из под которой виднелись бальные башмачки, и в материнской кофточке, подбежала к Соне, осмотрела ее и потом побежала к матери. Поворачивая ей голову, она приколола току, и, едва успев поцеловать ее седые волосы, опять побежала к девушкам, подшивавшим ей юбку.
Дело стояло за Наташиной юбкой, которая была слишком длинна; ее подшивали две девушки, обкусывая торопливо нитки. Третья, с булавками в губах и зубах, бегала от графини к Соне; четвертая держала на высоко поднятой руке всё дымковое платье.
– Мавруша, скорее, голубушка!
– Дайте наперсток оттуда, барышня.
– Скоро ли, наконец? – сказал граф, входя из за двери. – Вот вам духи. Перонская уж заждалась.
– Готово, барышня, – говорила горничная, двумя пальцами поднимая подшитое дымковое платье и что то обдувая и потряхивая, высказывая этим жестом сознание воздушности и чистоты того, что она держала.
Наташа стала надевать платье.
– Сейчас, сейчас, не ходи, папа, – крикнула она отцу, отворившему дверь, еще из под дымки юбки, закрывавшей всё ее лицо. Соня захлопнула дверь. Через минуту графа впустили. Он был в синем фраке, чулках и башмаках, надушенный и припомаженный.
– Ах, папа, ты как хорош, прелесть! – сказала Наташа, стоя посреди комнаты и расправляя складки дымки.
– Позвольте, барышня, позвольте, – говорила девушка, стоя на коленях, обдергивая платье и с одной стороны рта на другую переворачивая языком булавки.
– Воля твоя! – с отчаянием в голосе вскрикнула Соня, оглядев платье Наташи, – воля твоя, опять длинно!
Наташа отошла подальше, чтоб осмотреться в трюмо. Платье было длинно.
– Ей Богу, сударыня, ничего не длинно, – сказала Мавруша, ползавшая по полу за барышней.
– Ну длинно, так заметаем, в одну минутую заметаем, – сказала решительная Дуняша, из платочка на груди вынимая иголку и опять на полу принимаясь за работу.
В это время застенчиво, тихими шагами, вошла графиня в своей токе и бархатном платье.
– Уу! моя красавица! – закричал граф, – лучше вас всех!… – Он хотел обнять ее, но она краснея отстранилась, чтоб не измяться.
– Мама, больше на бок току, – проговорила Наташа. – Я переколю, и бросилась вперед, а девушки, подшивавшие, не успевшие за ней броситься, оторвали кусочек дымки.
– Боже мой! Что ж это такое? Я ей Богу не виновата…
– Ничего, заметаю, не видно будет, – говорила Дуняша.
– Красавица, краля то моя! – сказала из за двери вошедшая няня. – А Сонюшка то, ну красавицы!…
В четверть одиннадцатого наконец сели в кареты и поехали. Но еще нужно было заехать к Таврическому саду.
Перонская была уже готова. Несмотря на ее старость и некрасивость, у нее происходило точно то же, что у Ростовых, хотя не с такой торопливостью (для нее это было дело привычное), но также было надушено, вымыто, напудрено старое, некрасивое тело, также старательно промыто за ушами, и даже, и так же, как у Ростовых, старая горничная восторженно любовалась нарядом своей госпожи, когда она в желтом платье с шифром вышла в гостиную. Перонская похвалила туалеты Ростовых.
Ростовы похвалили ее вкус и туалет, и, бережа прически и платья, в одиннадцать часов разместились по каретам и поехали.


Наташа с утра этого дня не имела ни минуты свободы, и ни разу не успела подумать о том, что предстоит ей.
В сыром, холодном воздухе, в тесноте и неполной темноте колыхающейся кареты, она в первый раз живо представила себе то, что ожидает ее там, на бале, в освещенных залах – музыка, цветы, танцы, государь, вся блестящая молодежь Петербурга. То, что ее ожидало, было так прекрасно, что она не верила даже тому, что это будет: так это было несообразно с впечатлением холода, тесноты и темноты кареты. Она поняла всё то, что ее ожидает, только тогда, когда, пройдя по красному сукну подъезда, она вошла в сени, сняла шубу и пошла рядом с Соней впереди матери между цветами по освещенной лестнице. Только тогда она вспомнила, как ей надо было себя держать на бале и постаралась принять ту величественную манеру, которую она считала необходимой для девушки на бале. Но к счастью ее она почувствовала, что глаза ее разбегались: она ничего не видела ясно, пульс ее забил сто раз в минуту, и кровь стала стучать у ее сердца. Она не могла принять той манеры, которая бы сделала ее смешною, и шла, замирая от волнения и стараясь всеми силами только скрыть его. И эта то была та самая манера, которая более всего шла к ней. Впереди и сзади их, так же тихо переговариваясь и так же в бальных платьях, входили гости. Зеркала по лестнице отражали дам в белых, голубых, розовых платьях, с бриллиантами и жемчугами на открытых руках и шеях.
Наташа смотрела в зеркала и в отражении не могла отличить себя от других. Всё смешивалось в одну блестящую процессию. При входе в первую залу, равномерный гул голосов, шагов, приветствий – оглушил Наташу; свет и блеск еще более ослепил ее. Хозяин и хозяйка, уже полчаса стоявшие у входной двери и говорившие одни и те же слова входившим: «charme de vous voir», [в восхищении, что вижу вас,] так же встретили и Ростовых с Перонской.
Две девочки в белых платьях, с одинаковыми розами в черных волосах, одинаково присели, но невольно хозяйка остановила дольше свой взгляд на тоненькой Наташе. Она посмотрела на нее, и ей одной особенно улыбнулась в придачу к своей хозяйской улыбке. Глядя на нее, хозяйка вспомнила, может быть, и свое золотое, невозвратное девичье время, и свой первый бал. Хозяин тоже проводил глазами Наташу и спросил у графа, которая его дочь?
– Charmante! [Очаровательна!] – сказал он, поцеловав кончики своих пальцев.
В зале стояли гости, теснясь у входной двери, ожидая государя. Графиня поместилась в первых рядах этой толпы. Наташа слышала и чувствовала, что несколько голосов спросили про нее и смотрели на нее. Она поняла, что она понравилась тем, которые обратили на нее внимание, и это наблюдение несколько успокоило ее.
«Есть такие же, как и мы, есть и хуже нас» – подумала она.
Перонская называла графине самых значительных лиц, бывших на бале.
– Вот это голландский посланик, видите, седой, – говорила Перонская, указывая на старичка с серебряной сединой курчавых, обильных волос, окруженного дамами, которых он чему то заставлял смеяться.
– А вот она, царица Петербурга, графиня Безухая, – говорила она, указывая на входившую Элен.
– Как хороша! Не уступит Марье Антоновне; смотрите, как за ней увиваются и молодые и старые. И хороша, и умна… Говорят принц… без ума от нее. А вот эти две, хоть и нехороши, да еще больше окружены.
Она указала на проходивших через залу даму с очень некрасивой дочерью.
– Это миллионерка невеста, – сказала Перонская. – А вот и женихи.
– Это брат Безуховой – Анатоль Курагин, – сказала она, указывая на красавца кавалергарда, который прошел мимо их, с высоты поднятой головы через дам глядя куда то. – Как хорош! неправда ли? Говорят, женят его на этой богатой. .И ваш то соusin, Друбецкой, тоже очень увивается. Говорят, миллионы. – Как же, это сам французский посланник, – отвечала она о Коленкуре на вопрос графини, кто это. – Посмотрите, как царь какой нибудь. А всё таки милы, очень милы французы. Нет милей для общества. А вот и она! Нет, всё лучше всех наша Марья то Антоновна! И как просто одета. Прелесть! – А этот то, толстый, в очках, фармазон всемирный, – сказала Перонская, указывая на Безухова. – С женою то его рядом поставьте: то то шут гороховый!
Пьер шел, переваливаясь своим толстым телом, раздвигая толпу, кивая направо и налево так же небрежно и добродушно, как бы он шел по толпе базара. Он продвигался через толпу, очевидно отыскивая кого то.
Наташа с радостью смотрела на знакомое лицо Пьера, этого шута горохового, как называла его Перонская, и знала, что Пьер их, и в особенности ее, отыскивал в толпе. Пьер обещал ей быть на бале и представить ей кавалеров.
Но, не дойдя до них, Безухой остановился подле невысокого, очень красивого брюнета в белом мундире, который, стоя у окна, разговаривал с каким то высоким мужчиной в звездах и ленте. Наташа тотчас же узнала невысокого молодого человека в белом мундире: это был Болконский, который показался ей очень помолодевшим, повеселевшим и похорошевшим.
– Вот еще знакомый, Болконский, видите, мама? – сказала Наташа, указывая на князя Андрея. – Помните, он у нас ночевал в Отрадном.
– А, вы его знаете? – сказала Перонская. – Терпеть не могу. Il fait a present la pluie et le beau temps. [От него теперь зависит дождливая или хорошая погода. (Франц. пословица, имеющая значение, что он имеет успех.)] И гордость такая, что границ нет! По папеньке пошел. И связался с Сперанским, какие то проекты пишут. Смотрите, как с дамами обращается! Она с ним говорит, а он отвернулся, – сказала она, указывая на него. – Я бы его отделала, если бы он со мной так поступил, как с этими дамами.


Вдруг всё зашевелилось, толпа заговорила, подвинулась, опять раздвинулась, и между двух расступившихся рядов, при звуках заигравшей музыки, вошел государь. За ним шли хозяин и хозяйка. Государь шел быстро, кланяясь направо и налево, как бы стараясь скорее избавиться от этой первой минуты встречи. Музыканты играли Польской, известный тогда по словам, сочиненным на него. Слова эти начинались: «Александр, Елизавета, восхищаете вы нас…» Государь прошел в гостиную, толпа хлынула к дверям; несколько лиц с изменившимися выражениями поспешно прошли туда и назад. Толпа опять отхлынула от дверей гостиной, в которой показался государь, разговаривая с хозяйкой. Какой то молодой человек с растерянным видом наступал на дам, прося их посторониться. Некоторые дамы с лицами, выражавшими совершенную забывчивость всех условий света, портя свои туалеты, теснились вперед. Мужчины стали подходить к дамам и строиться в пары Польского.
Всё расступилось, и государь, улыбаясь и не в такт ведя за руку хозяйку дома, вышел из дверей гостиной. За ним шли хозяин с М. А. Нарышкиной, потом посланники, министры, разные генералы, которых не умолкая называла Перонская. Больше половины дам имели кавалеров и шли или приготовлялись итти в Польской. Наташа чувствовала, что она оставалась с матерью и Соней в числе меньшей части дам, оттесненных к стене и не взятых в Польской. Она стояла, опустив свои тоненькие руки, и с мерно поднимающейся, чуть определенной грудью, сдерживая дыхание, блестящими, испуганными глазами глядела перед собой, с выражением готовности на величайшую радость и на величайшее горе. Ее не занимали ни государь, ни все важные лица, на которых указывала Перонская – у ней была одна мысль: «неужели так никто не подойдет ко мне, неужели я не буду танцовать между первыми, неужели меня не заметят все эти мужчины, которые теперь, кажется, и не видят меня, а ежели смотрят на меня, то смотрят с таким выражением, как будто говорят: А! это не она, так и нечего смотреть. Нет, это не может быть!» – думала она. – «Они должны же знать, как мне хочется танцовать, как я отлично танцую, и как им весело будет танцовать со мною».
Звуки Польского, продолжавшегося довольно долго, уже начинали звучать грустно, – воспоминанием в ушах Наташи. Ей хотелось плакать. Перонская отошла от них. Граф был на другом конце залы, графиня, Соня и она стояли одни как в лесу в этой чуждой толпе, никому неинтересные и ненужные. Князь Андрей прошел с какой то дамой мимо них, очевидно их не узнавая. Красавец Анатоль, улыбаясь, что то говорил даме, которую он вел, и взглянул на лицо Наташе тем взглядом, каким глядят на стены. Борис два раза прошел мимо них и всякий раз отворачивался. Берг с женою, не танцовавшие, подошли к ним.
Наташе показалось оскорбительно это семейное сближение здесь, на бале, как будто не было другого места для семейных разговоров, кроме как на бале. Она не слушала и не смотрела на Веру, что то говорившую ей про свое зеленое платье.
Наконец государь остановился подле своей последней дамы (он танцовал с тремя), музыка замолкла; озабоченный адъютант набежал на Ростовых, прося их еще куда то посторониться, хотя они стояли у стены, и с хор раздались отчетливые, осторожные и увлекательно мерные звуки вальса. Государь с улыбкой взглянул на залу. Прошла минута – никто еще не начинал. Адъютант распорядитель подошел к графине Безуховой и пригласил ее. Она улыбаясь подняла руку и положила ее, не глядя на него, на плечо адъютанта. Адъютант распорядитель, мастер своего дела, уверенно, неторопливо и мерно, крепко обняв свою даму, пустился с ней сначала глиссадом, по краю круга, на углу залы подхватил ее левую руку, повернул ее, и из за всё убыстряющихся звуков музыки слышны были только мерные щелчки шпор быстрых и ловких ног адъютанта, и через каждые три такта на повороте как бы вспыхивало развеваясь бархатное платье его дамы. Наташа смотрела на них и готова была плакать, что это не она танцует этот первый тур вальса.
Князь Андрей в своем полковничьем, белом (по кавалерии) мундире, в чулках и башмаках, оживленный и веселый, стоял в первых рядах круга, недалеко от Ростовых. Барон Фиргоф говорил с ним о завтрашнем, предполагаемом первом заседании государственного совета. Князь Андрей, как человек близкий Сперанскому и участвующий в работах законодательной комиссии, мог дать верные сведения о заседании завтрашнего дня, о котором ходили различные толки. Но он не слушал того, что ему говорил Фиргоф, и глядел то на государя, то на сбиравшихся танцовать кавалеров, не решавшихся вступить в круг.
Князь Андрей наблюдал этих робевших при государе кавалеров и дам, замиравших от желания быть приглашенными.
Пьер подошел к князю Андрею и схватил его за руку.
– Вы всегда танцуете. Тут есть моя protegee [любимица], Ростова молодая, пригласите ее, – сказал он.
– Где? – спросил Болконский. – Виноват, – сказал он, обращаясь к барону, – этот разговор мы в другом месте доведем до конца, а на бале надо танцовать. – Он вышел вперед, по направлению, которое ему указывал Пьер. Отчаянное, замирающее лицо Наташи бросилось в глаза князю Андрею. Он узнал ее, угадал ее чувство, понял, что она была начинающая, вспомнил ее разговор на окне и с веселым выражением лица подошел к графине Ростовой.
– Позвольте вас познакомить с моей дочерью, – сказала графиня, краснея.
– Я имею удовольствие быть знакомым, ежели графиня помнит меня, – сказал князь Андрей с учтивым и низким поклоном, совершенно противоречащим замечаниям Перонской о его грубости, подходя к Наташе, и занося руку, чтобы обнять ее талию еще прежде, чем он договорил приглашение на танец. Он предложил тур вальса. То замирающее выражение лица Наташи, готовое на отчаяние и на восторг, вдруг осветилось счастливой, благодарной, детской улыбкой.
«Давно я ждала тебя», как будто сказала эта испуганная и счастливая девочка, своей проявившейся из за готовых слез улыбкой, поднимая свою руку на плечо князя Андрея. Они были вторая пара, вошедшая в круг. Князь Андрей был одним из лучших танцоров своего времени. Наташа танцовала превосходно. Ножки ее в бальных атласных башмачках быстро, легко и независимо от нее делали свое дело, а лицо ее сияло восторгом счастия. Ее оголенные шея и руки были худы и некрасивы. В сравнении с плечами Элен, ее плечи были худы, грудь неопределенна, руки тонки; но на Элен был уже как будто лак от всех тысяч взглядов, скользивших по ее телу, а Наташа казалась девочкой, которую в первый раз оголили, и которой бы очень стыдно это было, ежели бы ее не уверили, что это так необходимо надо.
Князь Андрей любил танцовать, и желая поскорее отделаться от политических и умных разговоров, с которыми все обращались к нему, и желая поскорее разорвать этот досадный ему круг смущения, образовавшегося от присутствия государя, пошел танцовать и выбрал Наташу, потому что на нее указал ему Пьер и потому, что она первая из хорошеньких женщин попала ему на глаза; но едва он обнял этот тонкий, подвижной стан, и она зашевелилась так близко от него и улыбнулась так близко ему, вино ее прелести ударило ему в голову: он почувствовал себя ожившим и помолодевшим, когда, переводя дыханье и оставив ее, остановился и стал глядеть на танцующих.


После князя Андрея к Наташе подошел Борис, приглашая ее на танцы, подошел и тот танцор адъютант, начавший бал, и еще молодые люди, и Наташа, передавая своих излишних кавалеров Соне, счастливая и раскрасневшаяся, не переставала танцовать целый вечер. Она ничего не заметила и не видала из того, что занимало всех на этом бале. Она не только не заметила, как государь долго говорил с французским посланником, как он особенно милостиво говорил с такой то дамой, как принц такой то и такой то сделали и сказали то то, как Элен имела большой успех и удостоилась особенного внимания такого то; она не видала даже государя и заметила, что он уехал только потому, что после его отъезда бал более оживился. Один из веселых котильонов, перед ужином, князь Андрей опять танцовал с Наташей. Он напомнил ей о их первом свиданьи в отрадненской аллее и о том, как она не могла заснуть в лунную ночь, и как он невольно слышал ее. Наташа покраснела при этом напоминании и старалась оправдаться, как будто было что то стыдное в том чувстве, в котором невольно подслушал ее князь Андрей.
Князь Андрей, как все люди, выросшие в свете, любил встречать в свете то, что не имело на себе общего светского отпечатка. И такова была Наташа, с ее удивлением, радостью и робостью и даже ошибками во французском языке. Он особенно нежно и бережно обращался и говорил с нею. Сидя подле нее, разговаривая с ней о самых простых и ничтожных предметах, князь Андрей любовался на радостный блеск ее глаз и улыбки, относившейся не к говоренным речам, а к ее внутреннему счастию. В то время, как Наташу выбирали и она с улыбкой вставала и танцовала по зале, князь Андрей любовался в особенности на ее робкую грацию. В середине котильона Наташа, окончив фигуру, еще тяжело дыша, подходила к своему месту. Новый кавалер опять пригласил ее. Она устала и запыхалась, и видимо подумала отказаться, но тотчас опять весело подняла руку на плечо кавалера и улыбнулась князю Андрею.
«Я бы рада была отдохнуть и посидеть с вами, я устала; но вы видите, как меня выбирают, и я этому рада, и я счастлива, и я всех люблю, и мы с вами всё это понимаем», и еще многое и многое сказала эта улыбка. Когда кавалер оставил ее, Наташа побежала через залу, чтобы взять двух дам для фигур.
«Ежели она подойдет прежде к своей кузине, а потом к другой даме, то она будет моей женой», сказал совершенно неожиданно сам себе князь Андрей, глядя на нее. Она подошла прежде к кузине.
«Какой вздор иногда приходит в голову! подумал князь Андрей; но верно только то, что эта девушка так мила, так особенна, что она не протанцует здесь месяца и выйдет замуж… Это здесь редкость», думал он, когда Наташа, поправляя откинувшуюся у корсажа розу, усаживалась подле него.
В конце котильона старый граф подошел в своем синем фраке к танцующим. Он пригласил к себе князя Андрея и спросил у дочери, весело ли ей? Наташа не ответила и только улыбнулась такой улыбкой, которая с упреком говорила: «как можно было спрашивать об этом?»
– Так весело, как никогда в жизни! – сказала она, и князь Андрей заметил, как быстро поднялись было ее худые руки, чтобы обнять отца и тотчас же опустились. Наташа была так счастлива, как никогда еще в жизни. Она была на той высшей ступени счастия, когда человек делается вполне доверчив и не верит в возможность зла, несчастия и горя.

Пьер на этом бале в первый раз почувствовал себя оскорбленным тем положением, которое занимала его жена в высших сферах. Он был угрюм и рассеян. Поперек лба его была широкая складка, и он, стоя у окна, смотрел через очки, никого не видя.
Наташа, направляясь к ужину, прошла мимо его.
Мрачное, несчастное лицо Пьера поразило ее. Она остановилась против него. Ей хотелось помочь ему, передать ему излишек своего счастия.
– Как весело, граф, – сказала она, – не правда ли?
Пьер рассеянно улыбнулся, очевидно не понимая того, что ему говорили.
– Да, я очень рад, – сказал он.
«Как могут они быть недовольны чем то, думала Наташа. Особенно такой хороший, как этот Безухов?» На глаза Наташи все бывшие на бале были одинаково добрые, милые, прекрасные люди, любящие друг друга: никто не мог обидеть друг друга, и потому все должны были быть счастливы.


На другой день князь Андрей вспомнил вчерашний бал, но не на долго остановился на нем мыслями. «Да, очень блестящий был бал. И еще… да, Ростова очень мила. Что то в ней есть свежее, особенное, не петербургское, отличающее ее». Вот всё, что он думал о вчерашнем бале, и напившись чаю, сел за работу.
Но от усталости или бессонницы (день был нехороший для занятий, и князь Андрей ничего не мог делать) он всё критиковал сам свою работу, как это часто с ним бывало, и рад был, когда услыхал, что кто то приехал.
Приехавший был Бицкий, служивший в различных комиссиях, бывавший во всех обществах Петербурга, страстный поклонник новых идей и Сперанского и озабоченный вестовщик Петербурга, один из тех людей, которые выбирают направление как платье – по моде, но которые по этому то кажутся самыми горячими партизанами направлений. Он озабоченно, едва успев снять шляпу, вбежал к князю Андрею и тотчас же начал говорить. Он только что узнал подробности заседания государственного совета нынешнего утра, открытого государем, и с восторгом рассказывал о том. Речь государя была необычайна. Это была одна из тех речей, которые произносятся только конституционными монархами. «Государь прямо сказал, что совет и сенат суть государственные сословия ; он сказал, что правление должно иметь основанием не произвол, а твердые начала . Государь сказал, что финансы должны быть преобразованы и отчеты быть публичны», рассказывал Бицкий, ударяя на известные слова и значительно раскрывая глаза.
– Да, нынешнее событие есть эра, величайшая эра в нашей истории, – заключил он.
Князь Андрей слушал рассказ об открытии государственного совета, которого он ожидал с таким нетерпением и которому приписывал такую важность, и удивлялся, что событие это теперь, когда оно совершилось, не только не трогало его, но представлялось ему более чем ничтожным. Он с тихой насмешкой слушал восторженный рассказ Бицкого. Самая простая мысль приходила ему в голову: «Какое дело мне и Бицкому, какое дело нам до того, что государю угодно было сказать в совете! Разве всё это может сделать меня счастливее и лучше?»
И это простое рассуждение вдруг уничтожило для князя Андрея весь прежний интерес совершаемых преобразований. В этот же день князь Андрей должен был обедать у Сперанского «en petit comite«, [в маленьком собрании,] как ему сказал хозяин, приглашая его. Обед этот в семейном и дружеском кругу человека, которым он так восхищался, прежде очень интересовал князя Андрея, тем более что до сих пор он не видал Сперанского в его домашнем быту; но теперь ему не хотелось ехать.
В назначенный час обеда, однако, князь Андрей уже входил в собственный, небольшой дом Сперанского у Таврического сада. В паркетной столовой небольшого домика, отличавшегося необыкновенной чистотой (напоминающей монашескую чистоту) князь Андрей, несколько опоздавший, уже нашел в пять часов собравшееся всё общество этого petit comite, интимных знакомых Сперанского. Дам не было никого кроме маленькой дочери Сперанского (с длинным лицом, похожим на отца) и ее гувернантки. Гости были Жерве, Магницкий и Столыпин. Еще из передней князь Андрей услыхал громкие голоса и звонкий, отчетливый хохот – хохот, похожий на тот, каким смеются на сцене. Кто то голосом, похожим на голос Сперанского, отчетливо отбивал: ха… ха… ха… Князь Андрей никогда не слыхал смеха Сперанского, и этот звонкий, тонкий смех государственного человека странно поразил его.
Князь Андрей вошел в столовую. Всё общество стояло между двух окон у небольшого стола с закуской. Сперанский в сером фраке с звездой, очевидно в том еще белом жилете и высоком белом галстухе, в которых он был в знаменитом заседании государственного совета, с веселым лицом стоял у стола. Гости окружали его. Магницкий, обращаясь к Михайлу Михайловичу, рассказывал анекдот. Сперанский слушал, вперед смеясь тому, что скажет Магницкий. В то время как князь Андрей вошел в комнату, слова Магницкого опять заглушились смехом. Громко басил Столыпин, пережевывая кусок хлеба с сыром; тихим смехом шипел Жерве, и тонко, отчетливо смеялся Сперанский.