Нюй-шу

Нюй-шу
Тип письма:	слоговое
Языки:	сянский
Направление письма:	вертикальное
Знаков:	~449
ISO 15924:	Nshu
Слова «нюй-шу» письмом нюй-шу (справа налево)

Нюй-шу (кит. трад. 女書, упр. 女书, пиньинь: Nǚshū, буквально: «женское письмо») — фонетическая слоговая письменность, использовавшаяся женщинами уезда Цзянъюн южнокитайской провинции Хунань. Знаки нюй-шу представляют собой вариант каллиграфического скорописного стиля кайшу, адаптированного для вышивки. Знаки состоят из точек, прямых горизонтальных и диагональных линий и дуг.

Нюй-шу вышивали и писали «послания третьего дня» и письма, а также на поясах, лентах, одежде и прочих утилитарных тканых предметах. Из-за традиции сжигать личные вещи вместе с умершей, а также из-за преследования нюй-шу в годы «Культурной революции» сохранилось очень мало артефактов с нюй-шу.

Зачастую нюй-шу считают женской тайнописью, однако это неверно: мужчины могли изучить её, из её существования не делали секрета, но интереса к ней мужчины обычно не проявляли.

Основные сведения

В Цзянъюне нюй-шу известно под несколькими названиями:

• «письменность головастиков» (кит. 蝌蚪文, пиньинь: kēdǒuwén, палл.: кэдовэнь);
• «иероглифы с комариными ножками» (кит. трад. 蚊腳字, упр. 蚊脚字, пиньинь: wénjiǎozì, палл.: вэньцзяоцзы);
• «комарино-муравьиные иероглифы» (кит. трад. 蚊蟻字, упр. 蚊蚁字, пиньинь: wényǐzì, палл.: вэньицзы);
• «длинноногая письменность» (кит. трад. 長腳文字, упр. 长脚文字, пиньинь: chángjiǎo wénzì, палл.: чжанцзяо вэньцзы).

Нюй-шу употребляется преимущественно для записи песен на местном диалекте хунань-тухуа (кит. трад. 湘南土話, упр. 湘南土话, пиньинь: Húnán tǔhuà), ареал которого ограничен реками Сяо и Юнмин на севере уезда Цзянъюн. Хунань-тухуа взаимонепонятен с диалектами сянского языка; нюй-шу — единственная его письменность. Единого мнения относительно того, является ли хунань-тухуа сянским, пинхуаским или гибридным диалектом, нет. Кроме него местные жители также говорят на хунаньском диалекте юго-западного варианта северокитайского языка. Для записи последнего нюй-шу не используется.

Цзянъюн населён китайцами и яо, но нюйшу используется только для записи местного китайского диалекта; неизвестны случаи передачи им языка яо. Теории о том, что нюй-шу была придумана или использовалась в основном яо, признаны несостоятельными.

На нюй-шу пишут сверху вниз и справа налево. Всего местным исследователем Чжоу Шои (кит. 周碩沂, пиньинь: zhōu shuòyí, 1926—2006) было собрано около 1800 символов (варианты одного знака посчитаны как отдельные знаки).

Послания третьего дня

Большое число памятников письменности нюй-шу — это «послания третьего дня» (кит. упр. 三朝书, пиньинь: sānzhāoshū, палл.: саньчжаошу), платки либо свёрнутые тканые книжицы, на которых названые сёстры и родственницы новобрачной писали или вышивали стихотворные тексты. В Цзянъюне молодая жена после свадьбы или после рождения первенца уходила в дом мужа, причём жениха подбирали из другой деревни.

В саньчжаошу (коллективных или индивидуальных) женщины вспоминали о былом, выражали надежды на счастье покинувшей их молодой жены в незнакомой деревне и печаль от расставания. Пожилые женщины часто писали о долге перед новой семьёй и советовали новобрачной умерить свой нрав.

Несмотря на часто встречающиеся в посланиях третьего дня просьбы не забывать названых сестёр, обычно после замужества обмен письмами между ними обрывался.

Другой вид саньчжаошу — послания свекрови новобрачной, в которых описывали её семью и хвалили рукодельные навыки само́й женщины. Послания третьего дня называются так потому, что новобрачная и её свекровь получали их на третий день после переезда в дом мужа.

Помимо саньчжаошу женщины иногда посылали друг другу сожаления по случаю смерти мужа.

История

Несмотря на то что нюй-шу существовал веками, он был неизвестен до последнего времени. Учёные «переоткрыли» его в отчёте правительству в 1983 году.

До 1980-х

В имперском Китае на образование женщин не обращали внимания, грамотность была очень низка, мало кто из них знал нань-шу — «мужское письмо», то есть китайскую письменность. Точное время появления нюй-шу неизвестно, многие упрощения иероглифов, используемые в нюй-шу, появились во времена династий Сун и Юань (XIII—XIV века). Вероятно, пика данная письменность достигла во вторую половину правления династии Цин (1644—1911).

Множество памятников нюй-шу было уничтожено в 1930-х, когда Китай оккупировали японцы, а также хунвэйбинами во время Культурной революции; женщины, использовавшие его, подвергались преследованию. Исследователь данной письменности Чжоу Шои был приговорён к 21 году заключения за академический интерес к нюй-шу.

Девочек учили нюй-шу матери и названные сёстры, научившись, они обменивались письмами. Известны случаи, когда мужчины овладевали способностью читать нюй-шу, научившись у жён, но не известно ни об одном случае использования этой письменности мужчинами. Чаще всего нюй-шу использовали для написания семи- или, реже — пятисложных стихов. Традиционные литературные формы — автобиографии, письма, молитвы, народные песни, сказы. Надпись обычно превращали в часть орнамента.

После революции 1949 года женщинам стала доступна грамотность, и необходимость в использовании нюй-шу отпала. Во время Культурной революции были уничтожены тысячи памятников нюй-шу. После того как Ян Юэцин создал документальный фильм о нюй-шу, правительство КНР стало поощрять изучение и сохранение этой древней письменности.

После 1980-х

Чжоу Шои, который изучал нюй-шу с конца 1950-х годов, помог нескольким женщинам, включая Хэ Цзинхуа, вспомнить или изучить с нуля письменность их бабушек и прабабушек. Несколько женщин обучились нюй-шу в последние годы, правительство Цзянъюна в 2003 году организовало сертификацию владения данным письмом, а также ежемесячную выплату владеющим им людям. В следующем году сертификацию прошли Ян Хуаньи, Хэ Яньсин, Хэ Цзинхуа, Ху Мэйюэ и И Няньхуа (вскоре умершая).

В 1990 году скончалась последняя каллиграф нюй-шу И Няньхуа. Считалось, что Ян Хуаньи, жительница провинции Хунань, умершая 23 сентября 2004 года в 98 лет, была последней носительницей этой письменной системы. Но японская исследовательница из университета Бункё по имени Ориэ Эндо (яп. 遠藤織枝 Эндо: Ориэ) обнаружила летом 1994 года Хэ Яньсин, владевшую нюй-шу, но позабывшую его. Яньсин никогда не имела «названной сестры», её обучала бабушка. В результате совместной с Эндо работы, Яньсин восстановила навыки владения этим письмом и в 1997 году подарила ей свою автобиографию, написанную им. В 1998 году Эндо нашла ещё одну носительницу нюй-шу, Хэ Цзинхуа. На тот момент она владела нюй-шу лучше всех, согласно докладу Эндо по возвращении из Уханя.

По данным Эндо, по состоянию на 2010 год нюй-шу владело шесть человек:

• Ху Мэйюэ (кит. 胡美月, пиньинь: hú měiyuè 1962 года рождения) — обучилась нюй-шу в детстве у бабушки;
• Хэ Яньсин (кит. трад. 何艶新, упр. 何艳新, пиньинь: hé yànxīn 1940 года рождения);

Четверо из них начали учить нюй-шу в новейшее время:

• Хэ Цзинхуа (кит. трад. 何靜華, упр. 静靜华, пиньинь: hé jìnghuā 1940 года рождения);
• Хэ Сянлюй (кит. трад. 何祥禄, упр. 何祥祿, пиньинь: hé xiánglù, мужчина);
• Тан Гунвэй (кит. 唐功暐, пиньинь: táng wěigōng, мужчина);
• Пу Лицзюань (кит. трад. 蒲麗娟, упр. 蒲丽娟, пиньинь: pú lìjuān) — дочь Хэ Цзинхуа.

Местное правительство в 2002 открыло «Сад нюй-шу» (кит. трад. 女書園, упр. 女书园, пиньинь: nǚshūyuán, палл.: нюйшуюань), однако здание с тех пор пришло в упадок, экспозиция состоит исключительно из современных надписей, а печатные материалы, рассказывающие об истории и назначении нюй-шу, отсутствуют. Инвестиции из Гонконга и 209 000 долларов из фонда Форда позволили построить в деревне Пувэй музей нюй-шу, открытие которого состоялось в 2004 году. В нём работает несколько учительниц, преподающих нюй-шу девочкам деревни.

Писательница Лиза Си описала использование нюй-шу женщинами XIX столетия в своем романе «Снежный цветок и заветный веер».

В 2007 году было предложено добавить нюй-шу в Юникод. Предложение было поддержано в 2014 году, за нюй-шу будет зарезервирован блок 1B100—1B28F.

См. также

• Хирагана — японское письмо, использовавшееся женщинами.
• Хангыль — корейский алфавит; в Средние века назывался женским письмом (амгыль).
• Лаадан — искусственный язык, призванный лучше выражать женские мысли.

Литература

• William Chiang. We Two Know the Script; We Have Become Good Friends”: Linguistic and Social Aspects of the Women’s Script Literacy in Southern Hunan, China. — University Press of America, 1995. — ISBN 978-0-7618-0013-2.
• Henry Chu. [articles.latimes.com/2004/sep/28/local/me-yang28 Yang Huanyi; Last Speaker of a Secret Women's Language] (англ.). Los Angeles Times (28-09-2004). Проверено 27 октября 2014.
• Classen C. [books.google.com/books?id=Rp63kQm25WoC The Book of Touch]. — Bloomsbury Academic, 2005. — (Sensory Formations). — ISBN 9781845200589.
• Jeff Connor-Linton. [www.cambridge.org/resources/0521612357/3239_Ch12%20Additional%20text.pdf An Introduction to Language and Linguistics. Additional text - Chapter 12] (англ.). Cambridge University Press. Проверено 26 октября 2014.
• Davis S.Z. [books.google.com/books?id=tFMtK9jlb44C The Friends We Keep: A Woman's Quest for the Soul of Friendship]. — Doubleday Religious Publishing Group, 2009. — ISBN 9780307446114.
• Endo Orie. [homepage3.nifty.com/nushu/aas99.htm Nu shu] (англ.). Association of Asian Studies Annual Conference (1999). Проверено 27 октября 2014.
• Endo Orie. [homepage3.nifty.com/nushu/april99.htm Findings from the Field - My Ninth Visit to China based on data collected between 22 April and 2 May 1999 in Wuhan, Jiangyong Prefecture] (англ.) (1999). Проверено 29 октября 2014.
• Endo Orie. [homepage3.nifty.com/nushu/houkoku_200409_E.html Chinese Women's Script: Research Report, September, 2004] (англ.) (2004). Проверено 30 октября 2014.
• Endo Orie. [homepage3.nifty.com/nushu/houkoku2007_08-09_E.html The present situation of women’s script (Nushu女書)---Those who can write the script] (англ.) (2007). Проверено 30 октября 2014.
• Endo Orie. [homepage3.nifty.com/nushu/201010E.html A Report on the Exhibition of Nushu Collection] (англ.) (2010). Проверено 30 октября 2014.
• Ford Foundation. [books.google.com/books?id=A4PaAAAAMAAJ Ford Foundation Annual Report]. — Ford Foundation, 2005.
• Liu Feiwen. [www.ioe.sinica.edu.tw/WebTools/FilesDownload.ashx?Siteid=530167135246736660&Menuid=530167136406372131&fd=ResearcherPublication&Pname=NanNuu2004.pdf literacy, gender, and class: nüshu and sisterhood communities in southern rural hunan]. — Academia Sinica, 2004. — С. 241—282.
• Silber, Cathy L. From Daughter to Daughter-in-law in the Women’s Script of Southern Hunan // Engendering China: Women, Culture and the State / Christina K. Gilmartin. — Harvard University Press, 1994.
• Simon Wong [www.ubs-translations.org/fileadmin/tic_talk/tt61.pdf NüShu — It’s not for you, guys!] (англ.) // TIC talk. — 2005. — No. 61.
• Liu Xiaoyi. [hkier.fed.cuhk.edu.hk/journal/wp-content/uploads/2010/03/ej_v37n1-2_89-117.pdf The Rise of Women’s Modern Schooling in Late Qing China] (англ.). Education Journal (教育學報) (2009). — «among the thousands of women we have met, not more than ten had learned to read»  Проверено 26 октября 2014.
• [www.unicode.org/alloc/Pipeline.html Proposed New Characters: Pipeline Table] (англ.). Unicode.org (2014). Проверено 20 октября 2014.
• Yuan Yuan. [www.bjreview.com/e-mail/2012-06/18/content_461633_2.htm Women Words] (англ.). Beijing Review (25-06-2012). Проверено 20 октября 2014.
• Zhao Liming 赵丽明. Nüshu yongzi bijiao 女书用字比较. — Zhishi Chanquan Chubanshe, 2006.
• Zhao Liming The Women’s Script of Jiangyong (англ.) // Holding up Half the Sky: Chinese Women Past, Present, and Future. — The Feminist Press at the City University of NY, 2004. — P. 39ff. — ISBN 978-1558614659.
• [std.dkuug.dk/jtc1/sc2/wg2/docs/n3287.pdf Proposal for encoding Nüshu in the SMP of the UCS] (англ.). ANSI Secretariat (13 August 2007). [web.archive.org/web/20080528081006/std.dkuug.dk/jtc1/sc2/wg2/docs/n3287.pdf Архивировано из первоисточника 28 мая 2008].
• Zhou Ruru. [www.chinahighlights.com/changsha/attraction/jiangyong-museum-of-nvshu.htm Jiangyong Museum of Women's Script] (англ.). China Highlights (21-07-2014). Проверено 30 октября 2014.
• [books.google.com/books?id=wpy6AAAAIAAJ US-China Review]. — US-China Peoples Friendship Association, 2006. — Вып. 30. — ISSN [www.sigla.ru/table.jsp?f=8&t=3&v0=0164-3886&f=1003&t=1&v1=&f=4&t=2&v2=&f=21&t=3&v3=&f=1016&t=3&v4=&f=1016&t=3&v5=&bf=4&b=&d=0&ys=&ye=&lng=&ft=&mt=&dt=&vol=&pt=&iss=&ps=&pe=&tr=&tro=&cc=UNION&i=1&v=tagged&s=0&ss=0&st=0&i18n=ru&rlf=&psz=20&bs=20&ce=hJfuypee8JzzufeGmImYYIpZKRJeeOeeWGJIZRrRRrdmtdeee88NJJJJpeeefTJ3peKJJ3UWWPtzzzzzzzzzzzzzzzzzbzzvzzpy5zzjzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzztzzzzzzzbzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzvzzzzzzyeyTjkDnyHzTuueKZePz9decyzzLzzzL*.c8.NzrGJJvufeeeeeJheeyzjeeeeJh*peeeeKJJJJJJJJJJmjHvOJJJJJJJJJfeeeieeeeSJJJJJSJJJ3TeIJJJJ3..E.UEAcyhxD.eeeeeuzzzLJJJJ5.e8JJJheeeeeeeeeeeeyeeK3JJJJJJJJ*s7defeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeSJJJJJJJJZIJJzzz1..6LJJJJJJtJJZ4....EK*&debug=false 0164-3886].
• [news.xinhuanet.com/english/2004-09/23/content_2012172.htm Last inheritress of China's female-specific languages dies]. News.xinhuanet.com (23 сентября 2004). Проверено 3 октября 2012.
• 曹志耘. [yys.blcu.edu.cn/9_field/wenzhang/20050915hunan.htm 湘南绝响──湖南江永女书调查笔记] (кит.). Пекинский университет языка и культуры (2005). Проверено 27 октября 2014.
• 唐功暐. 上江墟的婦女文字. — 北京语言大学出版社, 1995. — С. 37—52.

Ссылки

• [www.msnbc.msn.com/id/4356095/ Chinese language just for women — Washington Post]
• [www.guardian.co.uk/china/story/0,,1576641,00.html The forbidden tongue — World news — The Guardian]
• [homepage3.nifty.com/nushu/home.htm Сайт Эндо Ориэ, крупной исследовательницы нюй-шу]

Отрывок, характеризующий Нюй-шу

– Э, пустое болтать! – сказал фельдфебель.
– Али и тебе хочется того же? – сказал старый солдат, с упреком обращаясь к тому, который сказал, что ноги зазнобил.
– А ты что же думаешь? – вдруг приподнявшись из за костра, пискливым и дрожащим голосом заговорил востроносенький солдат, которого называли ворона. – Кто гладок, так похудает, а худому смерть. Вот хоть бы я. Мочи моей нет, – сказал он вдруг решительно, обращаясь к фельдфебелю, – вели в госпиталь отослать, ломота одолела; а то все одно отстанешь…
– Ну буде, буде, – спокойно сказал фельдфебель. Солдатик замолчал, и разговор продолжался.
– Нынче мало ли французов этих побрали; а сапог, прямо сказать, ни на одном настоящих нет, так, одна названье, – начал один из солдат новый разговор.
– Всё казаки поразули. Чистили для полковника избу, выносили их. Жалости смотреть, ребята, – сказал плясун. – Разворочали их: так живой один, веришь ли, лопочет что то по своему.
– А чистый народ, ребята, – сказал первый. – Белый, вот как береза белый, и бравые есть, скажи, благородные.
– А ты думаешь как? У него от всех званий набраны.
– А ничего не знают по нашему, – с улыбкой недоумения сказал плясун. – Я ему говорю: «Чьей короны?», а он свое лопочет. Чудесный народ!
– Ведь то мудрено, братцы мои, – продолжал тот, который удивлялся их белизне, – сказывали мужики под Можайским, как стали убирать битых, где страженья то была, так ведь что, говорит, почитай месяц лежали мертвые ихние то. Что ж, говорит, лежит, говорит, ихний то, как бумага белый, чистый, ни синь пороха не пахнет.
– Что ж, от холода, что ль? – спросил один.
– Эка ты умный! От холода! Жарко ведь было. Кабы от стужи, так и наши бы тоже не протухли. А то, говорит, подойдешь к нашему, весь, говорит, прогнил в червях. Так, говорит, платками обвяжемся, да, отворотя морду, и тащим; мочи нет. А ихний, говорит, как бумага белый; ни синь пороха не пахнет.
Все помолчали.
– Должно, от пищи, – сказал фельдфебель, – господскую пищу жрали.
Никто не возражал.
– Сказывал мужик то этот, под Можайским, где страженья то была, их с десяти деревень согнали, двадцать дён возили, не свозили всех, мертвых то. Волков этих что, говорит…
– Та страженья была настоящая, – сказал старый солдат. – Только и было чем помянуть; а то всё после того… Так, только народу мученье.
– И то, дядюшка. Позавчера набежали мы, так куда те, до себя не допущают. Живо ружья покидали. На коленки. Пардон – говорит. Так, только пример один. Сказывали, самого Полиона то Платов два раза брал. Слова не знает. Возьмет возьмет: вот на те, в руках прикинется птицей, улетит, да и улетит. И убить тоже нет положенья.
– Эка врать здоров ты, Киселев, посмотрю я на тебя.
– Какое врать, правда истинная.
– А кабы на мой обычай, я бы его, изловимши, да в землю бы закопал. Да осиновым колом. А то что народу загубил.
– Все одно конец сделаем, не будет ходить, – зевая, сказал старый солдат.
Разговор замолк, солдаты стали укладываться.
– Вишь, звезды то, страсть, так и горят! Скажи, бабы холсты разложили, – сказал солдат, любуясь на Млечный Путь.
– Это, ребята, к урожайному году.
– Дровец то еще надо будет.
– Спину погреешь, а брюха замерзла. Вот чуда.
– О, господи!
– Что толкаешься то, – про тебя одного огонь, что ли? Вишь… развалился.
Из за устанавливающегося молчания послышался храп некоторых заснувших; остальные поворачивались и грелись, изредка переговариваясь. От дальнего, шагов за сто, костра послышался дружный, веселый хохот.
– Вишь, грохочат в пятой роте, – сказал один солдат. – И народу что – страсть!
Один солдат поднялся и пошел к пятой роте.
– То то смеху, – сказал он, возвращаясь. – Два хранцуза пристали. Один мерзлый вовсе, а другой такой куражный, бяда! Песни играет.
– О о? пойти посмотреть… – Несколько солдат направились к пятой роте.


Пятая рота стояла подле самого леса. Огромный костер ярко горел посреди снега, освещая отягченные инеем ветви деревьев.
В середине ночи солдаты пятой роты услыхали в лесу шаги по снегу и хряск сучьев.
– Ребята, ведмедь, – сказал один солдат. Все подняли головы, прислушались, и из леса, в яркий свет костра, выступили две, держащиеся друг за друга, человеческие, странно одетые фигуры.
Это были два прятавшиеся в лесу француза. Хрипло говоря что то на непонятном солдатам языке, они подошли к костру. Один был повыше ростом, в офицерской шляпе, и казался совсем ослабевшим. Подойдя к костру, он хотел сесть, но упал на землю. Другой, маленький, коренастый, обвязанный платком по щекам солдат, был сильнее. Он поднял своего товарища и, указывая на свой рот, говорил что то. Солдаты окружили французов, подстелили больному шинель и обоим принесли каши и водки.
Ослабевший французский офицер был Рамбаль; повязанный платком был его денщик Морель.
Когда Морель выпил водки и доел котелок каши, он вдруг болезненно развеселился и начал не переставая говорить что то не понимавшим его солдатам. Рамбаль отказывался от еды и молча лежал на локте у костра, бессмысленными красными глазами глядя на русских солдат. Изредка он издавал протяжный стон и опять замолкал. Морель, показывая на плечи, внушал солдатам, что это был офицер и что его надо отогреть. Офицер русский, подошедший к костру, послал спросить у полковника, не возьмет ли он к себе отогреть французского офицера; и когда вернулись и сказали, что полковник велел привести офицера, Рамбалю передали, чтобы он шел. Он встал и хотел идти, но пошатнулся и упал бы, если бы подле стоящий солдат не поддержал его.
– Что? Не будешь? – насмешливо подмигнув, сказал один солдат, обращаясь к Рамбалю.
– Э, дурак! Что врешь нескладно! То то мужик, право, мужик, – послышались с разных сторон упреки пошутившему солдату. Рамбаля окружили, подняли двое на руки, перехватившись ими, и понесли в избу. Рамбаль обнял шеи солдат и, когда его понесли, жалобно заговорил:
– Oh, nies braves, oh, mes bons, mes bons amis! Voila des hommes! oh, mes braves, mes bons amis! [О молодцы! О мои добрые, добрые друзья! Вот люди! О мои добрые друзья!] – и, как ребенок, головой склонился на плечо одному солдату.
Между тем Морель сидел на лучшем месте, окруженный солдатами.
Морель, маленький коренастый француз, с воспаленными, слезившимися глазами, обвязанный по бабьи платком сверх фуражки, был одет в женскую шубенку. Он, видимо, захмелев, обнявши рукой солдата, сидевшего подле него, пел хриплым, перерывающимся голосом французскую песню. Солдаты держались за бока, глядя на него.
– Ну ка, ну ка, научи, как? Я живо перейму. Как?.. – говорил шутник песенник, которого обнимал Морель.
Vive Henri Quatre,
Vive ce roi vaillanti –
[Да здравствует Генрих Четвертый!
Да здравствует сей храбрый король!
и т. д. (французская песня) ]
пропел Морель, подмигивая глазом.
Сe diable a quatre…
– Виварика! Виф серувару! сидябляка… – повторил солдат, взмахнув рукой и действительно уловив напев.
– Вишь, ловко! Го го го го го!.. – поднялся с разных сторон грубый, радостный хохот. Морель, сморщившись, смеялся тоже.
– Ну, валяй еще, еще!
Qui eut le triple talent,
De boire, de battre,
Et d'etre un vert galant…
[Имевший тройной талант,
пить, драться
и быть любезником…]
– A ведь тоже складно. Ну, ну, Залетаев!..
– Кю… – с усилием выговорил Залетаев. – Кью ю ю… – вытянул он, старательно оттопырив губы, – летриптала, де бу де ба и детравагала, – пропел он.
– Ай, важно! Вот так хранцуз! ой… го го го го! – Что ж, еще есть хочешь?
– Дай ему каши то; ведь не скоро наестся с голоду то.
Опять ему дали каши; и Морель, посмеиваясь, принялся за третий котелок. Радостные улыбки стояли на всех лицах молодых солдат, смотревших на Мореля. Старые солдаты, считавшие неприличным заниматься такими пустяками, лежали с другой стороны костра, но изредка, приподнимаясь на локте, с улыбкой взглядывали на Мореля.
– Тоже люди, – сказал один из них, уворачиваясь в шинель. – И полынь на своем кореню растет.
– Оо! Господи, господи! Как звездно, страсть! К морозу… – И все затихло.
Звезды, как будто зная, что теперь никто не увидит их, разыгрались в черном небе. То вспыхивая, то потухая, то вздрагивая, они хлопотливо о чем то радостном, но таинственном перешептывались между собой.

Х
Войска французские равномерно таяли в математически правильной прогрессии. И тот переход через Березину, про который так много было писано, была только одна из промежуточных ступеней уничтожения французской армии, а вовсе не решительный эпизод кампании. Ежели про Березину так много писали и пишут, то со стороны французов это произошло только потому, что на Березинском прорванном мосту бедствия, претерпеваемые французской армией прежде равномерно, здесь вдруг сгруппировались в один момент и в одно трагическое зрелище, которое у всех осталось в памяти. Со стороны же русских так много говорили и писали про Березину только потому, что вдали от театра войны, в Петербурге, был составлен план (Пфулем же) поимки в стратегическую западню Наполеона на реке Березине. Все уверились, что все будет на деле точно так, как в плане, и потому настаивали на том, что именно Березинская переправа погубила французов. В сущности же, результаты Березинской переправы были гораздо менее гибельны для французов потерей орудий и пленных, чем Красное, как то показывают цифры.
Единственное значение Березинской переправы заключается в том, что эта переправа очевидно и несомненно доказала ложность всех планов отрезыванья и справедливость единственно возможного, требуемого и Кутузовым и всеми войсками (массой) образа действий, – только следования за неприятелем. Толпа французов бежала с постоянно усиливающейся силой быстроты, со всею энергией, направленной на достижение цели. Она бежала, как раненый зверь, и нельзя ей было стать на дороге. Это доказало не столько устройство переправы, сколько движение на мостах. Когда мосты были прорваны, безоружные солдаты, московские жители, женщины с детьми, бывшие в обозе французов, – все под влиянием силы инерции не сдавалось, а бежало вперед в лодки, в мерзлую воду.
Стремление это было разумно. Положение и бегущих и преследующих было одинаково дурно. Оставаясь со своими, каждый в бедствии надеялся на помощь товарища, на определенное, занимаемое им место между своими. Отдавшись же русским, он был в том же положении бедствия, но становился на низшую ступень в разделе удовлетворения потребностей жизни. Французам не нужно было иметь верных сведений о том, что половина пленных, с которыми не знали, что делать, несмотря на все желание русских спасти их, – гибли от холода и голода; они чувствовали, что это не могло быть иначе. Самые жалостливые русские начальники и охотники до французов, французы в русской службе не могли ничего сделать для пленных. Французов губило бедствие, в котором находилось русское войско. Нельзя было отнять хлеб и платье у голодных, нужных солдат, чтобы отдать не вредным, не ненавидимым, не виноватым, но просто ненужным французам. Некоторые и делали это; но это было только исключение.
Назади была верная погибель; впереди была надежда. Корабли были сожжены; не было другого спасения, кроме совокупного бегства, и на это совокупное бегство были устремлены все силы французов.
Чем дальше бежали французы, чем жальче были их остатки, в особенности после Березины, на которую, вследствие петербургского плана, возлагались особенные надежды, тем сильнее разгорались страсти русских начальников, обвинявших друг друга и в особенности Кутузова. Полагая, что неудача Березинского петербургского плана будет отнесена к нему, недовольство им, презрение к нему и подтрунивание над ним выражались сильнее и сильнее. Подтрунивание и презрение, само собой разумеется, выражалось в почтительной форме, в той форме, в которой Кутузов не мог и спросить, в чем и за что его обвиняют. С ним не говорили серьезно; докладывая ему и спрашивая его разрешения, делали вид исполнения печального обряда, а за спиной его подмигивали и на каждом шагу старались его обманывать.
Всеми этими людьми, именно потому, что они не могли понимать его, было признано, что со стариком говорить нечего; что он никогда не поймет всего глубокомыслия их планов; что он будет отвечать свои фразы (им казалось, что это только фразы) о золотом мосте, о том, что за границу нельзя прийти с толпой бродяг, и т. п. Это всё они уже слышали от него. И все, что он говорил: например, то, что надо подождать провиант, что люди без сапог, все это было так просто, а все, что они предлагали, было так сложно и умно, что очевидно было для них, что он был глуп и стар, а они были не властные, гениальные полководцы.
В особенности после соединения армий блестящего адмирала и героя Петербурга Витгенштейна это настроение и штабная сплетня дошли до высших пределов. Кутузов видел это и, вздыхая, пожимал только плечами. Только один раз, после Березины, он рассердился и написал Бенигсену, доносившему отдельно государю, следующее письмо: