Линкольн, Авраам

Авраам Линкольн Abraham Lincoln <tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Авраам Линкольн в 1865 году, за два месяца до убийства.</td></tr>
16-й Президент США
4 марта 1861 — 15 апреля 1865
Вице-президент:	Ганнибал Гамлин (1861-1865) Эндрю Джонсон (1865)
Предшественник:	Джеймс Бьюкенен
Преемник:	Эндрю Джонсон
Член Палаты Представителей от 7-го избирательного округа Иллинойса
4 марта 1847 — 3 марта 1849
Предшественник:	Джон Генри
Преемник:	Томас Харрис
Вероисповедание:	баптизм (формально, существуют разные мнения (см. подробнее))
Рождение:	Ходженвилл, Кентукки, США
Смерть:	Вашингтон, США
Место погребения:	Кладбище Оук-Ридж, Спрингфилд
Отец:	Томас Линкольн
Мать:	Нэнси Хэнкс
Супруга:	Мэри Тодд (в замужестве-Линкольн)
Дети:	сыновья: Роберт, Эдвард, Уильям и Томас
Партия:	Республиканская партия
Автограф:

Авраа́м Ли́нкольн (англ. Abraham Lincoln [ˈeɪbrəhæm ˈlɪŋkən]) (12 февраля 1809 года, Ходженвилл, штат Кентукки, — 15 апреля 1865 года, Вашингтон) — американский государственный деятель, 16-й президент США (1861—1865) и первый от Республиканской партии, освободитель американских рабов, национальный герой американского народа. Входит в список 100 самых изученных личностей в истории.

Вырос в семье бедного фермера. С ранних лет занимался физическим трудом. Из-за тяжёлого материального положения семьи посещал школу не более года, но сумел выучиться грамоте и полюбил книги. Став совершеннолетним, начал самостоятельную жизнь, занимался самообразованием, сдал экзамены и получил разрешение на адвокатскую практику. Во время восстания индейцев в Иллинойсе вступил в ополчение, был избран капитаном, но в боевых действиях не участвовал. Был также членом Законодательного Собрания Иллинойса, Палаты Представителей Конгресса США, в которой выступал против американо-мексиканской войны. В 1858 году стал кандидатом в сенаторы США, но проиграл выборы.

Как противник расширения рабства на новые территории, выступил одним из инициаторов создания Республиканской партии, был выбран её кандидатом в президенты и выиграл выборы 1860 года. Его избрание послужило сигналом к отделению южных штатов и появлению Конфедерации. В своей инаугурационной речи призвал к воссоединению страны, однако не смог предотвратить конфликт.

Линкольн лично направлял военные действия, которые привели к победе над Конфедерацией во время Гражданской войны 1861—1865 гг. Его президентская деятельность привела к усилению исполнительной власти и отмене рабства на территории США. Линкольн включил в состав правительства своих противников и смог привлечь их к работе над общей целью. Президент на всём протяжении войны удерживал Великобританию и другие европейские страны от интервенции. В его президентство построена трансконтинентальная железная дорога, принят Гомстед-акт, решивший аграрный вопрос. Линкольн был выдающимся оратором, его речи вдохновляли северян и являются ярким наследием до сих пор. По окончании войны предложил план умеренной Реконструкции, связанный с национальным согласием и отказом от мести. 14 апреля 1865 года Линкольн был смертельно ранен в театре, став первым убитым президентом США. Согласно общепринятой точке зрения и социальным опросам, он по-прежнему остаётся одним из лучших и самых любимых президентов Америки, хотя во время президентства подвергался суровой критике.

Детство

Линкольн родился 12 февраля 1809 года в семье необразованных фермеров — Томаса Линкольна и Нэнси Хэнкс, живших в маленькой бревенчатой хижине на ферме Синкинг-Спринг в округе Гардин, штат Кентукки. Его дед по отцовской линии Авраам, в честь которого и был позже назван мальчик, перевез свою семью из Вирджинии в Кентукки, где он попал в засаду и погиб во время рейда против индейцев в 1786 году. Мать Линкольна, Нэнси, родилась в западной Вирджинии. Вместе со своей матерью она перебралась в Кентукки, где и познакомилась с Томасом Линкольном, уважаемым и состоятельным гражданином штата Кентукки. К тому времени, когда у них родился Авраам, Томас владел двумя фермами общей площадью около 500 гектаров, несколькими зданиями в городе, большим количеством домашнего скота и лошадей. Он был одним из самых богатых людей в округе. Однако в 1816 году Томас теряет все свои земли в судебных делах из-за юридической ошибки в правах на собственность.

Семья перебирается на север, в Индиану, осваивать новые свободные земли. Линкольн позже отметил, что в основном этот шаг был вызван юридическими проблемами с землёй, но частично из-за ситуации с рабством на юге. В девять лет Авраам потерял мать, и его старшая сестра, Сара, взяла на себя ответственность по уходу за ним до тех пор, пока их отец не женился повторно в 1819 году на вдове Саре-Буш Джонстон.

Мачеха, имевшая троих детей от первого брака, быстро сблизилась с юным Линкольном, в итоге он даже стал называть её «мама». До десяти лет Авраам не любил домашнюю работу, сопутствующую пограничному образу жизни. Некоторые в его семье, а также среди соседей, какое-то время даже считали его ленивым. Позже он стал охотно выполнять всё, что от него требовалось. Юный Линкольн участвовал в полевых работах, а, став постарше, подрабатывал разнообразными способами — на почте, лесорубом, землемером и лодочником. Особенно ему хорошо давалась колка дров. Охоты же и ловли рыбы Линкольн избегал из-за своих моральных убеждений. Линкольн также согласился с обычным обязательством сына отдавать отцу все доходы от работы вне дома до 21 года.

В это же время Линкольн всё сильнее отдалялся от своего отца, в частности, из-за отсутствия у последнего образования. Авраам стал первым в семье, кто научился писать и считать, хотя, по его же признаниям, он посещал школу не более года из-за необходимости помогать семье. С детства он пристрастился к книгам, пронёс любовь к ним через всю свою жизнь.. Деннис, друг его детства, впоследствии писал:

«После того, как Эйбу исполнилось 12 лет, не было случая, когда бы я его видел без книги в руках… По ночам в хижине он опрокидывал стул, заслонял им свет, усаживался на ребро и читал. Это было просто странно, чтобы парень мог столько читать».

В детстве Линкольном были прочитаны Библия, «Робинзон Крузо», «История Джорджа Вашингтона», басни Эзопа. Кроме того, он помогал соседям писать письма, оттачивая, таким образом, грамматику и стилистику. Иногда он даже ходил за 30 миль в суд для того, чтобы послушать выступления адвокатов.

Юность

В 1830 году семья Авраама Линкольна снова переехала. Линкольн, став совершеннолетним, принимает решение начать самостоятельную жизнь. Он нашёл временную работу, на которой ему довелось проплыть вниз по реке Миссисипи и побывать в Новом Орлеане, где Линкольн посетил невольничий рынок и на всю жизнь сохранил неприязнь к рабству. Вскоре он поселился в деревне Нью-Сейлем, в штате Иллинойс. Там все свободные часы он посвящал самообразованию и занятиям с учителем местной школы. По ночам будущий президент читал книги при свете лучины.

В 1832 году Линкольн баллотировался в члены законодательного собрания Иллинойса, но потерпел поражение. После этого он начал систематически изучать науки. Первоначально Линкольн желал стать кузнецом, но после знакомства с мировым судьёй он принялся за право. В это же время он со своим компаньоном пытался зарабатывать в торговой лавке, но дела шли плохо. Сэндберг, автор популярной биографии президента, пишет:

«…Линкольн занимался тем, что читал и мечтал. У него не было никаких дел, и он мог днями сидеть со своими думами, никто не отрывал его. Под этой внешней неподвижностью проходило умственное и моральное созревание, медленно и неуклонно».

В 1832 году в Иллинойсе вспыхнуло восстание индейцев, не желавших покидать родные места и переселяться на запад, за реку Миссисипи. Линкольн вступил в ополчение, был избран капитаном, но в боевых действиях не участвовал. В 1833 году Линкольн был назначен почтмейстером в Нью-Сейлеме. Благодаря этому он получил больше свободного времени, которое посвящал занятиям. Новая должность позволяла ему перед отправкой читать газеты политического содержания.

В конце 1833 года Линкольн получил должность землемера. Согласившись на эту работу, он в течение шести недель усиленно изучал «Теорию и практику топографического дела» Гибсона и «Курс геометрии, тригонометрии и топографии» Флинта.

В годы проживания в Нью-Сейлеме Линкольну часто приходилось занимать деньги. Своей привычкой полностью отдавать долги он заслужил одно из самых известных своих прозвищ — «Честный Эйб».

Начало карьеры политика и адвоката

В 1835 году (в 26 лет) Линкольн был избран в Законодательное собрание штата Иллинойс, где примкнул к вигам. Когда Линкольн вступил на политическую арену, президентом США был Эндрю Джексон. Линкольн приветствовал его опору в политических действиях на народ, но не одобрял политики отказа федерального центра от регулирования экономической жизни штатов. После сессии Собрания он ещё более решительно, чем раньше, взялся за изучение права. Выучившись самостоятельно, в 1836 году Линкольн сдал экзамен на звание адвоката. В этом же году в Законодательном собрании Линкольну удалось добиться переноса столицы штата из Вандейлии в Спрингфилд, куда он в 1837 году и переехал. Там вместе с Уильямом Батлером объединился в фирму «Стюарт и Линкольн». Молодой законодатель и адвокат быстро приобрёл авторитет благодаря своим ораторским способностям и безукоризненной репутации. Нередко отказывался брать гонорары у несостоятельных граждан, которых он защищал в суде; ездил в разные концы штата, чтобы помочь людям в разборе тяжб. После убийства издателя аболиционистской газеты в 1837 году Линкольн выступил с первой принципиальной речью в лицее «Молодых людей» в Спрингфилде, в которой подчеркнул ценности демократии, конституции и наследия «отцов-основателей».

Семья

В 1840 году Линкольн познакомился с Мэри Тодд, девушкой из Кентукки (англ. Mary Todd, 1818—1882) и 4 ноября 1842 года они поженились. Мэри родила четырёх сыновей, из которых только старший — Роберт Линкольн прожил достаточно долго. Эдвард Линкольн родился 10 марта 1846 года и умер 1 февраля 1850 в Спрингфилде. Уильям Линкольн родился 21 декабря 1850 и умер 20 февраля 1862 в Вашингтоне, во время президентства отца. Томас Линкольн родился 4 апреля 1853, умер 16 июля 1871 в Чикаго.

Политическая карьера до президентства

В 1846 году Линкольн был избран членом Палаты представителей Конгресса в (1847—1849) от партии вигов. В Вашингтоне, не будучи особенно влиятельной фигурой, он, однако, активно выступал против действий президента По́лка в американо-мексиканской войне, считая её неоправданной агрессией со стороны Соединённых Штатов. Тем не менее, Линкольн голосовал за выделение Конгрессом средств на армию, на материальное обеспечение солдат-инвалидов, жён, потерявших мужей, кроме того, поддерживал требование предоставить избирательные права женщинам. Линкольн сочувствовал аболиционистам и был противником рабства, но не признавал крайних мер, выступал за постепенное освобождение рабов, так как целостность Союза ставил выше их свободы.

Неприятие популярной американо-мексиканской войны повредило репутации Линкольна в его родном штате, и он решил отказаться от переизбрания в Палату представителей. В 1849 году Линкольна известили, что он назначен секретарём тогда ещё территории Орегон. Принятие предложения означало бы конец карьеры в быстро развивающемся Иллинойсе, поэтому он отказался от назначения. Линкольн отошёл от политической деятельности и в последующие годы занимался юридической практикой, стал одним из ведущих адвокатов штата, был юрисконсультом железной дороги «Иллинойс Сентрал». В течение 23 лет своей юридической карьеры Линкольн участвовал в 5100 делах (за исключением незарегистрированных), вместе с партнёрами выступал перед Верховным судом штата более 400 раз.

В 1856 году он, как и многие бывшие виги, примкнул к созданной в 1854 году Республиканской партии, выступавшей против рабовладения, и в 1858 году был выдвинут кандидатом на место в Сенате США. На выборах его соперником был демократ Стивен Дуглас. Дебаты между Линкольном и Дугласом, в ходе которых обсуждался вопрос о рабовладении, получили широкую известность (некоторые называли эти дебаты спором между «маленьким гигантом» (С. Дуглас) и «большим молокососом» (А. Линкольн)). Линкольн не был аболиционистом, но выступал против рабства по моральным соображениям. Он считал рабство неизбежным злом в условиях аграрной экономики Юга. Пытаясь оспорить аргументы Дугласа, который обвинял своего противника в радикализме, Линкольн заверял, что не выступает за предоставление неграм политических и гражданских прав и межрасовые браки, так как по его мнению физическое отличие между белой и чёрной расой и превосходство первой никогда не позволит «им сосуществовать в условиях социального и политического равенства». Вопрос о рабовладении, по его мнению, входил в компетенцию отдельных штатов и федеральное правительство не имеет конституционного права вмешиваться в эту проблему. Вместе с тем Линкольн твёрдо выступал против распространения рабства на новые территории, что подрывало основы рабовладения, ибо его экстенсивный характер требовал продвижения на неосвоенные земли Запада. На выборах победил Стивен Дуглас, но антирабовладельческая речь Линкольна «Дом разделённый», в которой он обосновал невозможность дальнейшего существования страны в состоянии «полурабства и полусвободы», широко распространилась в США, создав её автору репутацию борца против рабства.

В октябре 1859 года на юге вспыхнуло восстание Джона Брауна, захватившего правительственный арсенал и планировавшего начать восстание рабов на юге. Отряд был блокирован войсками и уничтожен. Линкольн осудил действия Брауна как попытку силового решения вопроса о рабовладении.

Выборы президента и инаугурация

Выборы

Умеренные позиции в вопросе о рабстве определили избрание Линкольна как компромиссного кандидата в президенты от Республиканской партии на выборах 1860 года. Южные штаты угрожали в случае победы республиканцев выйти из состава Союза. Обе партии, демократическая и республиканская, вели борьбу за ценности, которые олицетворяли кандидаты. Личность Линкольна ассоциировалась у американцев с трудолюбием, честностью, социальной мобильностью. Выходец из народа, он был человеком, который «сделал себя сам». 6 ноября 1860 года участие в выборах впервые превысило 80 % населения. Линкольну, во многом благодаря расколу в Демократической партии, выдвинувшей двух кандидатов, удалось на выборах опередить своих соперников и стать президентом США и первым от своей новой партии. Линкольн победил на выборах, в основном, за счёт поддержки Севера. В девяти южных штатах имя Линкольна вообще не значилось на избирательных бюллетенях и ему удалось выиграть только в 2 округах из 996.

Разделение Союза и инаугурация Линкольна

Линкольн был противником распространения рабства, и его победа на выборах ещё больше разделила американский народ. Ещё до его инаугурации 7 южных штатов по инициативе Южной Каролины объявили о своём выходе из состава США. Верхний Юг (Делавэр, Мэриленд, Виргиния, Северная Каролина, Теннеси, Кентукки, Миссури и Арканзас) первоначально отклонили обращение сепаратистов, но вскоре присоединились к мятежу. Действующий президент Джеймс Бьюкенен и избранный президент Линкольн отказались признать сецессию. В феврале 1861 года конституционный конгресс в Монтгомери (Алабама) провозгласил создание Конфедеративных Штатов Америки, а президентом был избран Джефферсон Дэвис, принявший присягу в этом же месяце. Столицей государства стал Ричмонд.

Линкольн уклонился от возможных убийц в Балтиморе и 23 февраля 1861 года в специальном поезде прибыл в Вашингтон. Во время его инаугурации 4 марта столица была заполнена войсками, обеспечившими порядок. В своей речи Линкольн сказал:

Я считаю, что с точки зрения универсального права и Конституции союз этих штатов вечен. Вечность, даже если она не выражена прямо, подразумевается в Основном законе всех государственных форм правления. Можно с уверенностью утверждать, что никакая система правления как таковая никогда не имела в своём Основном законе положения о прекращении собственного существования…

И опять, если Соединённые Штаты являются не системой правления в собственном смысле слова, а ассоциацией штатов, основанной просто на договоре, может ли она, как договор, быть мирно расторгнута меньшим количеством сторон, чем было при её создании? Одна сторона — участница договора может нарушить его, то есть разорвать, но разве не требуется согласия всех, чтобы законно отменить его действие? Исходя из этих общих принципов, мы приходим к утверждению, что с юридической точки зрения Союз вечен, и это подтверждается историей самого Союза. …Отсюда следует, что ни один из штатов не вправе сугубо по собственной инициативе выйти из Союза, что принимаемые с этой целью решения и постановления не имеют юридической силы и акты насилия, совершённые в пределах любого штата (или штатов), направленные против Правительства Соединённых Штатов, приобретают в зависимости от обстоятельств повстанческий или революционный характер.

В своей речи Линкольн также заявил, что у него «нет никаких намерений прямо или косвенно вмешиваться в функционирование института рабства в тех штатах, где оно существует»: «Я считаю, что не имею законного права делать это, и я не склонен делать это». Линкольн призывал к мирному решению конфликта и восстановлению единства Соединённых Штатов. Однако, выход уже был осуществлён и Конфедерация усиленно готовилась к военным действиям. Подавляющее большинство представителей южных штатов в Конгрессе США покинули его и перешли на сторону Юга.

После вступления в должность Линкольн воспользовался протекционистской системой раздачи постов. Уже весной 1861 года 80 % управляемых демократами постов заняли республиканцы. При формировании правительства Линкольн включил в него своих противников: пост Государственного секретаря США получил Уильям Сьюард, министра юстиции — Эдвард Бейтс, министра финансов — Салмон Чейз.

Гражданская война в США

Начало войны (1861—1862)

Боевые действия начались 12 апреля 1861 нападением южан на форт Самтер в бухте Чарлстон, который после 34-часового обстрела был вынужден сдаться. В ответ Линкольн объявил южные штаты в состоянии мятежа, приказал блокировать Конфедерацию с моря, призвал в армию 75 000 добровольцев, а позднее ввёл воинскую повинность. Ещё до инаугурации Линкольна на юг было завезено много оружия и боеприпасов, организованы захваты федеральных арсеналов и складов. Здесь располагались наиболее боеспособные части, которые пополнялись сотнями офицеров, покинувших федеральную армию. Начало Гражданской войны сложилось для Севера неудачно. Южане, подготовленные к ведению боевых действий, торопились разбить войска Союза до того как Север мобилизует превосходящий военный и экономический потенциал. Подвергаемый острой критике за военные поражения и экономические трудности, Линкольн, несмотря на отсутствие военного опыта, предпринял решительные шаги по формированию боеспособной армии, не останавливаясь даже перед ограничениями гражданских свобод или расходованием средств, не утверждённых ещё в смете Конгресса. В первом крупном сражении в Виргинии у железнодорожной станции Манассас 21 июля 1861 года федеральная армия потерпела поражение. 1 ноября Линкольн назначил главнокомандующим Дж. Б. Маклеллана, избегавшего активных действий. 21 октября его части были разбиты недалеко от Вашингтона. 8 ноября 1861 был захвачен британский пароход «Трент», на борту которого находились послы южан. Это спровоцировало «Трентское дело» и едва не привело к войне против Великобритании.

В феврале-марте 1862 года генералу Улиссу Гранту удалось вытеснить южан из Теннеси и Кентукки. К лету был освобождён штат Миссури, и войска Гранта вошли в северные районы Миссисипи и Алабамы. В результате десантной операции 25 апреля 1862 был захвачен Новый Орлеан. Маклеллан был смещён Линкольном с поста главнокомандующего и поставлен во главе одной из армий, в задачу которых входил захват Ричмонда. Маклеллан предпочёл оборонительные действия вместо наступления. 29-30 августа северяне были разбиты во втором сражении при Булл-Ране, после чего Линкольн объявил призыв 500 000 человек. 7 сентября у ручья Антьетам 40-тысячная армия Юга была атакована 70-тысячной армией Макклеллана, одержавшей верх над конфедератами. Разлив реки Потомак отрезал Ли пути отступления, но Маклеллан, несмотря на приказ Линкольна, отказался от наступления и упустил возможность довершить разгром южан.

После сражения у Антьетама Великобритания и Франция отказались вступить в войну и признать Конфедерацию. Россия в годы войны поддерживала дружественные отношения с США. Российская эскадра в 1863—1864 годах нанесла визит в Сан-Франциско и Нью-Йорк.

1862 год отмечен и первым в истории боем броненосных кораблей, произошедшим 9 марта у берегов Виргинии. Кампания 1862 года окончилась поражением северян при Фридериксберге 13 декабря.

Политический процесс

Тяжёлое положение федеральной армии вызывало недовольство населения. Линкольн находился под давлением Республиканской партии, включавшей в себя как сторонников немедленной отмены рабства, так и выступающих за поэтапное освобождение рабов. Линкольн придерживался политики компромиссов, благодаря чему сумел предотвратить раскол партии. Он был убеждён, что даже в военное время в стране должен осуществляться политический процесс. Это позволило на всём протяжении Гражданской войны сохранить свободу слова, избежать серьёзных ограничений гражданских свобод и кризиса двухпартийной системы. В президентство Линкольна проходили выборы, граждане участвовали в управлении государством. После нападения южан на форт Самтер часть членов Демократической партии сформировали «лояльную оппозицию», поддерживающую политику правительства. 22 августа 1862 года в интервью газете «Нью-Йорк Трибюн» на вопрос, почему он медлит с освобождением рабов, Линкольн ответил:

Моей высшей целью в этой борьбе является сохранение союза, не сохранение или уничтожение рабства. Если бы я смог спасти союз, не освободив ни одного единственного раба, я бы сделал это, и если бы я мог спасти его, освободив всех рабов, я бы сделал это, и если бы мог спасти его, освободив одних рабов, а других не освободив, я бы сделал это. Что я предпринимаю в вопросе рабства и для цветной расы, я делаю потому, что верю, это поможет сохранить союз… Этим я объяснил здесь моё намерение, которое рассматриваю как официальный долг. И не намерен изменять моё часто высказываемое личное желание, что все люди везде должны быть свободны.

Гомстед

По инициативе Авраама Линкольна 20 мая 1862 года был принят акт о Гомстеде, согласно которому каждый гражданин Соединённых Штатов, достигший 21 года и не воевавший на стороне Конфедерации, мог получить из земель общественного фонда участок земли не более 160 акров (65 гектаров) после уплаты регистрационного сбора в 10 долларов. Закон вступал в силу 1 января 1863 года. Поселенец, приступивший к обработке земли и начавший возводить на ней строения, получал бесплатно право собственности на эту землю по истечении 5 лет. Участок мог быть приобретён в собственность и досрочно, при уплате 1,25 доллара за акр. По Гомстед-акту в США было роздано около 2 миллионов гомстедов, общей площадью около 285 миллионов акров (115 миллионов гектаров). Этот закон радикальным образом решил аграрную проблему, направив развитие сельского хозяйства по фермерскому пути, привёл к заселению до сих пор пустынных территорий и обеспечил Линкольну поддержку широких масс населения.

Освобождение рабов

Неудачи в войне и её затягивание постепенно меняли отношение Линкольна к вопросу о рабовладении. Он приходил к мысли, что Соединённые Штаты либо станут полностью свободными, либо полностью рабовладельческими. Становилось ясно, что главная цель войны — восстановление Союза, становилась недостижимой без отмены рабства. Линкольн, всегда выступавший за постепенное освобождение негров на компенсационной основе, теперь считал, что рабство необходимо отменить. Подготовка к упразднению института осуществлялась в течение всего 1862 года. 30 декабря 1862 года президент подписал «Прокламацию об освобождении рабов», объявившую негров, проживающих на территориях, находящихся в состоянии мятежа против США, «отныне и навечно» свободными. Документ дал толчок принятию XIII поправки (1865) к американской конституции, которая полностью отменила рабство в Соединённых Штатах. Прокламация подверглась справедливой критике со стороны радикальных республиканцев, поскольку освобождение рабов было осуществлено там, где не распространялась власть федерального правительства, однако она изменила характер Гражданской войны, превратив её в войну за уничтожение рабства. Кроме того, она вынудила иностранные государства, в том числе и Великобританию, не поддерживать Конфедерацию. Британский премьер-министр Пальмерстон не смог организовать интервенции из-за сопротивления общественности. Освобождение рабов позволило осуществлять набор чернокожих американцев в армию. К концу войны в федеральных войсках числилось 180 тысяч афроамериканцев.

Перелом в Гражданской войне. Битва при Геттисберге

3 марта 1863 года, впервые в истории Соединённых Штатов, была введена воинская обязанность. При этом богатым позволялось нанимать вместо себя иных лиц и откупаться от службы, что спровоцировало волнения, в ходе которых погибло много негров, ставших жертвой судов Линча.

В мае 1863 130-тысячная армия Союза потерпела поражение от 60-тысячной армии генерала Ли. Северяне отступили, а конфедераты, обойдя Вашингтон с севера, вступили в Пенсильванию. В этой ситуации большое значение приобрёл исход трёхдневного сражения у Геттисберга, в ходе которого погибло более 50 тысяч человек. Армия Ли потерпела поражение и отступила в Вирджинию. 4 июля на западном фронте после многодневной осады и двух неудачных штурмов генерал Грант овладел крепостью Виксберг. 8 июля был взят Порт-Хадсон в Луизиане. Тем самым был установлен контроль над долиной реки Миссисипи, а Конфедерация расчленена на две части. 19 ноября 1863 года состоялась торжественная церемония открытия Геттисбергского национального кладбища, где были похоронены погибшие участники сражения. Во время открытия мемориала Линкольн произнёс одну из самых известных своих речей, ещё раз подтвердившую его незаурядные ораторские дарования. В конце короткого выступления прозвучало:

«Мы должны торжественно постановить, что эти смерти не будут напрасными, и наша нация под покровительством Бога получит новый источник свободы, и это правительство из народа, созданное народом и для народа, не умрёт на земле».

В декабре 1863 года Линкольн пообещал амнистию всем мятежникам (кроме руководителей Конфедерации) при условии принятия присяги на верность Соединённым Штатам и принятия отмены рабства. Год завершился победой северян при Чаттануге.

Переизбрание, окончание войны

В народе всё большую популярность приобретала идея окончания войны. Перед Линкольном стояла задача вселить в американцев веру в победу. Президент отменил передачу арестованных в суд, что позволило заключать в тюрьму дезертиров и наиболее ярых сторонников рабства и мира. На выборах 1863 года в Конгресс демократы сумели сократить отрыв в количестве мандатов, но республиканцам всё же удалось сохранить большинство и в Сенате и в Палате Представителей.

В марте 1864 Линкольн назначил главнокомандующим Улисса Гранта, который вместе с У.Шерманом и Ф.Шериданом осуществили разработанный Линкольном план — путём нанесения скоординированных ударов ослабить южан и разбить их. Основной удар наносила армия Шермана, начавшая в мае вторжение в Джорджию. Армия Гранта действовала против генерала Ли.

Несмотря на собственные сомнения и возражения лидеров партии, Линкольн решил выдвинуть свою кандидатуру на второй срок, хотя за последние четыре года он нажил себе немало врагов, его часто критиковали газеты и ненавидели многие люди. Демократическая партия объявила своим лозунгом окончание войны и ведение переговоров. Её кандидатом стал генерал Дж. Б. Маклеллан, уволенный Линкольном с поста главнокомандующего в 1862 году. В Республиканской партии одним из претендентов пытался стать министр финансов Салмон Чейз, но Линкольн был выдвинут единственным кандидатом. Взятие 2 сентября 1864 года Шерманом Атланты — житницы конфедерации, позволило Линкольну победить на президентских выборах своего соперника, сторонника мира — Маклеллана и набрать 212 из 233 голосов выборщиков. По настоянию Линкольна конгресс 31 января 1865 года принял XIII поправку к Конституции США, запрещавшую рабство на территории страны. В начале 1865 года победа северян уже была предрешена. В своей второй инаугурационной речи Линкольн призывал отказаться от мщения, поставил задачи реконструкции Юга, построения гармоничного Союза:

«Не питая ни к кому злобы, преисполненные милосердия, твёрдые в истине, американцы должны перевязать стране её раны … сделать всё возможное, чтобы завоевать и сохранить справедливый и длительный мир в своём доме и со всеми народами мира».

Грант, располагавший весной 1865 армией в 115 тыс. человек, принудил Ли, имевшего в своём распоряжении всего 54 тыс. человек, оставить Питерсберг, а 2 апреля — столицу конфедерации Ричмонд. 9 апреля 1865 Ли подписал Капитуляцию, сопротивление отдельных частей было подавлено к концу мая. После ареста Джефферсона Дэвиса и членов его правительства Конфедерация прекратила своё существование.

Убийство Линкольна

Гражданская война окончилась капитуляцией Конфедеративных Штатов Америки 9 апреля 1865 года. Стране предстояло провести Реконструкцию Юга и начать процесс интеграции чернокожих в американское общество. Через пять дней после окончания войны, в день Страстной пятницы, 14 апреля 1865 года, на спектакле «Наш американский кузен» (в театре Форда) сторонник южан актёр Джон Уилкс Бут проник в президентскую ложу и выстрелил Линкольну в голову. Утром следующего дня, не приходя в сознание, Авраам Линкольн скончался. Миллионы американцев, белых и чёрных, пришли отдать последний долг своему президенту во время длившегося две с половиной недели путешествия траурного поезда из Вашингтона в Спрингфилд. Поезд вёз два гроба: большой гроб с телом Авраама Линкольна и маленький — с телом его сына Уильяма, умершего за три года до этого, во время президентского срока Линкольна. Авраам и Уильям Линкольны были похоронены в Спрингфилде на кладбище Оук-Ридж. Трагическая смерть Линкольна способствовала созданию вокруг его имени ореола мученика, отдавшего свою жизнь ради воссоединения страны и освобождения чернокожих рабов.

Итоги президентства и историческое значение Авраама Линкольна

Гражданская война стала самым кровопролитным военным конфликтом в истории Соединённых Штатов и самым тяжёлым испытанием для американской демократии. Авраам Линкольн стал центральной исторической фигурой в сознании американского народа, человеком, предотвратившим распад Соединённых Штатов и внёсшим значительный вклад в становление американской нации и отмену рабства как основного препятствия для последующего нормального развития страны. Линкольн положил начало модернизации Юга, эмансипации рабов. Ему принадлежит формулировка основной цели демократии: «Правительство, созданное народом, из народа и для народа». В его президентство была также проложена трансконтинентальная железная дорога к Тихому океану, расширена система инфраструктуры, создана новая банковская система, решена аграрная проблема. Однако по завершении войны перед страной стояли многие проблемы, в том числе и сплочение нации и уравнивание прав негров и белых. Отчасти эти проблемы до сих пор стоят перед американским обществом. После убийства Линкольна экономика Соединённых Штатов надолго стала наиболее динамично развивающейся экономикой мира, что позволило стране в начале XX века выйти в мировые лидеры. Во многом его личные качества позволили мобилизовать силы государства и воссоединить страну. Линкольн придерживался строгих моральных принципов нравственности, имел чувство юмора, но был склонен и к сильной меланхолии. И по сей день Авраам Линкольн считается одним из самых интеллектуальных президентов Соединённых Штатов. В знак благодарности американского народа в Вашингтоне шестнадцатому президенту Аврааму Линкольну воздвигнут мемориал как одному из четырёх президентов, определивших историческое развитие Соединённых Штатов Америки.

Мемориал Линкольна

Память о Линкольне увековечена в мемориале, расположенном на Эспланаде в центре Вашингтона в 1914-1922 годах и символизирующем веру президента в то, что все люди должны быть свободными. Здание символизирует США, его поддерживают 36 колонн (по количеству штатов во времена президентства Линкольна). Внутри этого беломраморного сооружения скульптор Дэниел Френч поместил шестиметровую статую сидящего в задумчивости президента-освободителя. На внутренних стенах мемориала под аллегорическими росписями воспроизведены тексты Геттисбергской и Второй инаугурационной речей Линкольна.

Кроме того, в честь Линкольна в Соединённых Штатах поставлено множество памятников, названы город, улицы, университет, различные центры, марка престижных автомобилей, авианосец. Профиль президента высечен на горе Рашмор. День рождения Авраама Линкольна является национальным праздником в некоторых штатах Соединённых Штатов. Также Линкольн изображён на банкноте в 5 долларов.

• Lincoln memorial dc 20041011 095847 1.3008x2000.jpg

  Внешний вид мемориала Линкольна

• Lincoln Home.jpg

  Дом Линкольна в Спрингфилде

• Lincoln statue.jpg

  Статуя Линкольна в мемориале

• 2009Centobverse.jpg

  Линкольн на монете 1 цент, 2009

• US $5 Series 2006 obverse.jpg

  Линкольн на банкноте 5 долларов США

• Abraham Lincoln life mask.jpg

  Прижизненная маска Авраама Линкольна

• Ford's Theater box.jpg

  Ложа в театре Форда, в которой находился Линкольн, когда в него стрелял Бут

• Abraham lincoln memorial london 20050523.jpg

  Памятник Аврааму Линкольну в Лондоне

• MtRushmore Abe close.jpg

  Линкольн на горе Рашмор

См. также

• Беделл, Грейс

Литература

• Макс Ланге. [elib.shpl.ru/ru/nodes/8467-lange-m-avraam-linkoln-i-velikaya-borba-mezhdu-severnymi-i-yuzhnymi-amerikanskimi-shtatami-v-prodolzhenie-1861-1865-godov-spb-1867#page/1/mode/grid/zoom/1 Авраам Линкольн и великая борьба между Северными и Южными американскими штатами в продолжение 1861-1865 годов]. — СПб.: Куколь-Яспольского, 1867. — 474 с.
• Р. Ф. Иванов. Авраам Линкольн и Гражданская война в США. — М.: Эксмо, 2004. — 448 с. — 3100 экз. — ISBN 5-699-04561-9.
• Карл Сэндберг (перевод Б. Грибанова и Л. Шеффера). Линкольн. — М.: Молодая гвардия, 1961. — Т. 17. — 704 с. — (Жизнь замечательных людей). — 90 000 экз.
• David Herbert Donald. Lincoln. — Simon and Schuster, 1996. — ISBN 978-0-684-82535-9.
• Brian Lamb, Susan Swain. Abraham Lincoln: Great American Historians on Our Sixteenth President. — PublicAffairs, 2008. — ISBN 978-1-58648-676-1.
• Edward Pessen. The Log Cabin Myth: The Social Backgrounds of American Presidents. — Yale University Press, 1984. — ISBN 0-300-03166-1.
• Sandburg Carl. Abraham Lincoln: The Prairie Years. — Harcourt, Brace & Company, 1926.
• Ronald C. White. A. Lincoln: A Biography. — Random House, Inc, 2009. — ISBN 978-1-4000-6499-1.
• Линкольн, Авраам // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.

Ссылки

• [www.echo.msk.ru/programs/vsetak/538431-echo/ Авраам Линкольн, президент и народный герой. Программа «Эха Москвы» из цикла «Всё так»]
• [onrevolution.narod.ru/get.htm Геттисбергская речь А. Линкольна (рус.) и прижизненная фотография]
• [www.grinchevskiy.ru/19/a-l-pervaya-inauguracionnaya-rech.php Первая инаугурационная речь]
• [www.grinchevskiy.ru/19/a-l-proklamaciya-ob-osvobojdenii-negrov.php Прокламация об освобождении негров]
• [www.peoples.ru/state/king/usa/lincoln/ Факты из жизни Линкольна].
• [www.c-cafe.ru/days/bio/2/035.php Биография и афоризмы Авраама Линкольна].
• [web.archive.org/web/20080211194703/2000.net.ua/print?a=/paper/11167 Освободитель поневоле] (недоступная ссылка с 14-05-2013 (4002 дня) — история).
• [www.abrahamlincolncartoons.info/SubPages/SearchIndexByPub.php?Title=LI Карикатуры на Авраама Линкольна, 1860—1865]
• [www.lib.niu.edu/2001/iht820129.html Карикатуры на Линкольна]
• [www.dengi-info.com/archive/article.php?aid=713 Биография Авраама Линкольна]
• [www.abhoc.com/arc_an/2003_11/221.html Исторические анекдоты об Аврааме Линкольне]
• [www.peoples.ru/state/king/usa/lincoln/ Биография Линкольна]
• [www.deathweb.ru/index.php?name=Page&op=page&pid=391 Убийство Линкольна]
• [www.prezidentstvo.ru/linkoln.php Авраам Линкольн]
• [home.att.net/~rjnorton/Lincoln2.html Abraham Lincoln Research Site (English)]
• [home.att.net/~rjnorton/Lincoln.html Abraham Lincoln Assassination (English)]

Отрывок, характеризующий Линкольн, Авраам

– Да я никогда не звала их, – сказала княжна. – Ты, верно, не так передал им. Я только сказала, чтобы ты им отдал хлеб.
Дрон, не отвечая, вздохнул.
– Если прикажете, они уйдут, – сказал он.
– Нет, нет, я пойду к ним, – сказала княжна Марья
Несмотря на отговариванье Дуняши и няни, княжна Марья вышла на крыльцо. Дрон, Дуняша, няня и Михаил Иваныч шли за нею. «Они, вероятно, думают, что я предлагаю им хлеб с тем, чтобы они остались на своих местах, и сама уеду, бросив их на произвол французов, – думала княжна Марья. – Я им буду обещать месячину в подмосковной, квартиры; я уверена, что Andre еще больше бы сделав на моем месте», – думала она, подходя в сумерках к толпе, стоявшей на выгоне у амбара.
Толпа, скучиваясь, зашевелилась, и быстро снялись шляпы. Княжна Марья, опустив глаза и путаясь ногами в платье, близко подошла к ним. Столько разнообразных старых и молодых глаз было устремлено на нее и столько было разных лиц, что княжна Марья не видала ни одного лица и, чувствуя необходимость говорить вдруг со всеми, не знала, как быть. Но опять сознание того, что она – представительница отца и брата, придало ей силы, и она смело начала свою речь.
– Я очень рада, что вы пришли, – начала княжна Марья, не поднимая глаз и чувствуя, как быстро и сильно билось ее сердце. – Мне Дронушка сказал, что вас разорила война. Это наше общее горе, и я ничего не пожалею, чтобы помочь вам. Я сама еду, потому что уже опасно здесь и неприятель близко… потому что… Я вам отдаю все, мои друзья, и прошу вас взять все, весь хлеб наш, чтобы у вас не было нужды. А ежели вам сказали, что я отдаю вам хлеб с тем, чтобы вы остались здесь, то это неправда. Я, напротив, прошу вас уезжать со всем вашим имуществом в нашу подмосковную, и там я беру на себя и обещаю вам, что вы не будете нуждаться. Вам дадут и домы и хлеба. – Княжна остановилась. В толпе только слышались вздохи.
– Я не от себя делаю это, – продолжала княжна, – я это делаю именем покойного отца, который был вам хорошим барином, и за брата, и его сына.
Она опять остановилась. Никто не прерывал ее молчания.
– Горе наше общее, и будем делить всё пополам. Все, что мое, то ваше, – сказала она, оглядывая лица, стоявшие перед нею.
Все глаза смотрели на нее с одинаковым выражением, значения которого она не могла понять. Было ли это любопытство, преданность, благодарность, или испуг и недоверие, но выражение на всех лицах было одинаковое.
– Много довольны вашей милостью, только нам брать господский хлеб не приходится, – сказал голос сзади.
– Да отчего же? – сказала княжна.
Никто не ответил, и княжна Марья, оглядываясь по толпе, замечала, что теперь все глаза, с которыми она встречалась, тотчас же опускались.
– Отчего же вы не хотите? – спросила она опять.
Никто не отвечал.
Княжне Марье становилось тяжело от этого молчанья; она старалась уловить чей нибудь взгляд.
– Отчего вы не говорите? – обратилась княжна к старому старику, который, облокотившись на палку, стоял перед ней. – Скажи, ежели ты думаешь, что еще что нибудь нужно. Я все сделаю, – сказала она, уловив его взгляд. Но он, как бы рассердившись за это, опустил совсем голову и проговорил:
– Чего соглашаться то, не нужно нам хлеба.
– Что ж, нам все бросить то? Не согласны. Не согласны… Нет нашего согласия. Мы тебя жалеем, а нашего согласия нет. Поезжай сама, одна… – раздалось в толпе с разных сторон. И опять на всех лицах этой толпы показалось одно и то же выражение, и теперь это было уже наверное не выражение любопытства и благодарности, а выражение озлобленной решительности.
– Да вы не поняли, верно, – с грустной улыбкой сказала княжна Марья. – Отчего вы не хотите ехать? Я обещаю поселить вас, кормить. А здесь неприятель разорит вас…
Но голос ее заглушали голоса толпы.
– Нет нашего согласия, пускай разоряет! Не берем твоего хлеба, нет согласия нашего!
Княжна Марья старалась уловить опять чей нибудь взгляд из толпы, но ни один взгляд не был устремлен на нее; глаза, очевидно, избегали ее. Ей стало странно и неловко.
– Вишь, научила ловко, за ней в крепость иди! Дома разори да в кабалу и ступай. Как же! Я хлеб, мол, отдам! – слышались голоса в толпе.
Княжна Марья, опустив голову, вышла из круга и пошла в дом. Повторив Дрону приказание о том, чтобы завтра были лошади для отъезда, она ушла в свою комнату и осталась одна с своими мыслями.


Долго эту ночь княжна Марья сидела у открытого окна в своей комнате, прислушиваясь к звукам говора мужиков, доносившегося с деревни, но она не думала о них. Она чувствовала, что, сколько бы она ни думала о них, она не могла бы понять их. Она думала все об одном – о своем горе, которое теперь, после перерыва, произведенного заботами о настоящем, уже сделалось для нее прошедшим. Она теперь уже могла вспоминать, могла плакать и могла молиться. С заходом солнца ветер затих. Ночь была тихая и свежая. В двенадцатом часу голоса стали затихать, пропел петух, из за лип стала выходить полная луна, поднялся свежий, белый туман роса, и над деревней и над домом воцарилась тишина.
Одна за другой представлялись ей картины близкого прошедшего – болезни и последних минут отца. И с грустной радостью она теперь останавливалась на этих образах, отгоняя от себя с ужасом только одно последнее представление его смерти, которое – она чувствовала – она была не в силах созерцать даже в своем воображении в этот тихий и таинственный час ночи. И картины эти представлялись ей с такой ясностью и с такими подробностями, что они казались ей то действительностью, то прошедшим, то будущим.
То ей живо представлялась та минута, когда с ним сделался удар и его из сада в Лысых Горах волокли под руки и он бормотал что то бессильным языком, дергал седыми бровями и беспокойно и робко смотрел на нее.
«Он и тогда хотел сказать мне то, что он сказал мне в день своей смерти, – думала она. – Он всегда думал то, что он сказал мне». И вот ей со всеми подробностями вспомнилась та ночь в Лысых Горах накануне сделавшегося с ним удара, когда княжна Марья, предчувствуя беду, против его воли осталась с ним. Она не спала и ночью на цыпочках сошла вниз и, подойдя к двери в цветочную, в которой в эту ночь ночевал ее отец, прислушалась к его голосу. Он измученным, усталым голосом говорил что то с Тихоном. Ему, видно, хотелось поговорить. «И отчего он не позвал меня? Отчего он не позволил быть мне тут на месте Тихона? – думала тогда и теперь княжна Марья. – Уж он не выскажет никогда никому теперь всего того, что было в его душе. Уж никогда не вернется для него и для меня эта минута, когда бы он говорил все, что ему хотелось высказать, а я, а не Тихон, слушала бы и понимала его. Отчего я не вошла тогда в комнату? – думала она. – Может быть, он тогда же бы сказал мне то, что он сказал в день смерти. Он и тогда в разговоре с Тихоном два раза спросил про меня. Ему хотелось меня видеть, а я стояла тут, за дверью. Ему было грустно, тяжело говорить с Тихоном, который не понимал его. Помню, как он заговорил с ним про Лизу, как живую, – он забыл, что она умерла, и Тихон напомнил ему, что ее уже нет, и он закричал: „Дурак“. Ему тяжело было. Я слышала из за двери, как он, кряхтя, лег на кровать и громко прокричал: „Бог мой!Отчего я не взошла тогда? Что ж бы он сделал мне? Что бы я потеряла? А может быть, тогда же он утешился бы, он сказал бы мне это слово“. И княжна Марья вслух произнесла то ласковое слово, которое он сказал ей в день смерти. «Ду ше нь ка! – повторила княжна Марья это слово и зарыдала облегчающими душу слезами. Она видела теперь перед собою его лицо. И не то лицо, которое она знала с тех пор, как себя помнила, и которое она всегда видела издалека; а то лицо – робкое и слабое, которое она в последний день, пригибаясь к его рту, чтобы слышать то, что он говорил, в первый раз рассмотрела вблизи со всеми его морщинами и подробностями.
«Душенька», – повторила она.
«Что он думал, когда сказал это слово? Что он думает теперь? – вдруг пришел ей вопрос, и в ответ на это она увидала его перед собой с тем выражением лица, которое у него было в гробу на обвязанном белым платком лице. И тот ужас, который охватил ее тогда, когда она прикоснулась к нему и убедилась, что это не только не был он, но что то таинственное и отталкивающее, охватил ее и теперь. Она хотела думать о другом, хотела молиться и ничего не могла сделать. Она большими открытыми глазами смотрела на лунный свет и тени, всякую секунду ждала увидеть его мертвое лицо и чувствовала, что тишина, стоявшая над домом и в доме, заковывала ее.
– Дуняша! – прошептала она. – Дуняша! – вскрикнула она диким голосом и, вырвавшись из тишины, побежала к девичьей, навстречу бегущим к ней няне и девушкам.


17 го августа Ростов и Ильин, сопутствуемые только что вернувшимся из плена Лаврушкой и вестовым гусаром, из своей стоянки Янково, в пятнадцати верстах от Богучарова, поехали кататься верхами – попробовать новую, купленную Ильиным лошадь и разузнать, нет ли в деревнях сена.
Богучарово находилось последние три дня между двумя неприятельскими армиями, так что так же легко мог зайти туда русский арьергард, как и французский авангард, и потому Ростов, как заботливый эскадронный командир, желал прежде французов воспользоваться тем провиантом, который оставался в Богучарове.
Ростов и Ильин были в самом веселом расположении духа. Дорогой в Богучарово, в княжеское именье с усадьбой, где они надеялись найти большую дворню и хорошеньких девушек, они то расспрашивали Лаврушку о Наполеоне и смеялись его рассказам, то перегонялись, пробуя лошадь Ильина.
Ростов и не знал и не думал, что эта деревня, в которую он ехал, была именье того самого Болконского, который был женихом его сестры.
Ростов с Ильиным в последний раз выпустили на перегонку лошадей в изволок перед Богучаровым, и Ростов, перегнавший Ильина, первый вскакал в улицу деревни Богучарова.
– Ты вперед взял, – говорил раскрасневшийся Ильин.
– Да, всё вперед, и на лугу вперед, и тут, – отвечал Ростов, поглаживая рукой своего взмылившегося донца.
– А я на французской, ваше сиятельство, – сзади говорил Лаврушка, называя французской свою упряжную клячу, – перегнал бы, да только срамить не хотел.
Они шагом подъехали к амбару, у которого стояла большая толпа мужиков.
Некоторые мужики сняли шапки, некоторые, не снимая шапок, смотрели на подъехавших. Два старые длинные мужика, с сморщенными лицами и редкими бородами, вышли из кабака и с улыбками, качаясь и распевая какую то нескладную песню, подошли к офицерам.
– Молодцы! – сказал, смеясь, Ростов. – Что, сено есть?
– И одинакие какие… – сказал Ильин.
– Развесе…oo…ооо…лая бесе… бесе… – распевали мужики с счастливыми улыбками.
Один мужик вышел из толпы и подошел к Ростову.
– Вы из каких будете? – спросил он.
– Французы, – отвечал, смеючись, Ильин. – Вот и Наполеон сам, – сказал он, указывая на Лаврушку.
– Стало быть, русские будете? – переспросил мужик.
– А много вашей силы тут? – спросил другой небольшой мужик, подходя к ним.
– Много, много, – отвечал Ростов. – Да вы что ж собрались тут? – прибавил он. – Праздник, что ль?
– Старички собрались, по мирскому делу, – отвечал мужик, отходя от него.
В это время по дороге от барского дома показались две женщины и человек в белой шляпе, шедшие к офицерам.
– В розовом моя, чур не отбивать! – сказал Ильин, заметив решительно подвигавшуюся к нему Дуняшу.
– Наша будет! – подмигнув, сказал Ильину Лаврушка.
– Что, моя красавица, нужно? – сказал Ильин, улыбаясь.
– Княжна приказали узнать, какого вы полка и ваши фамилии?
– Это граф Ростов, эскадронный командир, а я ваш покорный слуга.
– Бе…се…е…ду…шка! – распевал пьяный мужик, счастливо улыбаясь и глядя на Ильина, разговаривающего с девушкой. Вслед за Дуняшей подошел к Ростову Алпатыч, еще издали сняв свою шляпу.
– Осмелюсь обеспокоить, ваше благородие, – сказал он с почтительностью, но с относительным пренебрежением к юности этого офицера и заложив руку за пазуху. – Моя госпожа, дочь скончавшегося сего пятнадцатого числа генерал аншефа князя Николая Андреевича Болконского, находясь в затруднении по случаю невежества этих лиц, – он указал на мужиков, – просит вас пожаловать… не угодно ли будет, – с грустной улыбкой сказал Алпатыч, – отъехать несколько, а то не так удобно при… – Алпатыч указал на двух мужиков, которые сзади так и носились около него, как слепни около лошади.
– А!.. Алпатыч… А? Яков Алпатыч!.. Важно! прости ради Христа. Важно! А?.. – говорили мужики, радостно улыбаясь ему. Ростов посмотрел на пьяных стариков и улыбнулся.
– Или, может, это утешает ваше сиятельство? – сказал Яков Алпатыч с степенным видом, не заложенной за пазуху рукой указывая на стариков.
– Нет, тут утешенья мало, – сказал Ростов и отъехал. – В чем дело? – спросил он.
– Осмелюсь доложить вашему сиятельству, что грубый народ здешний не желает выпустить госпожу из имения и угрожает отпречь лошадей, так что с утра все уложено и ее сиятельство не могут выехать.
– Не может быть! – вскрикнул Ростов.
– Имею честь докладывать вам сущую правду, – повторил Алпатыч.
Ростов слез с лошади и, передав ее вестовому, пошел с Алпатычем к дому, расспрашивая его о подробностях дела. Действительно, вчерашнее предложение княжны мужикам хлеба, ее объяснение с Дроном и с сходкою так испортили дело, что Дрон окончательно сдал ключи, присоединился к мужикам и не являлся по требованию Алпатыча и что поутру, когда княжна велела закладывать, чтобы ехать, мужики вышли большой толпой к амбару и выслали сказать, что они не выпустят княжны из деревни, что есть приказ, чтобы не вывозиться, и они выпрягут лошадей. Алпатыч выходил к ним, усовещивая их, но ему отвечали (больше всех говорил Карп; Дрон не показывался из толпы), что княжну нельзя выпустить, что на то приказ есть; а что пускай княжна остается, и они по старому будут служить ей и во всем повиноваться.
В ту минуту, когда Ростов и Ильин проскакали по дороге, княжна Марья, несмотря на отговариванье Алпатыча, няни и девушек, велела закладывать и хотела ехать; но, увидав проскакавших кавалеристов, их приняли за французов, кучера разбежались, и в доме поднялся плач женщин.
– Батюшка! отец родной! бог тебя послал, – говорили умиленные голоса, в то время как Ростов проходил через переднюю.
Княжна Марья, потерянная и бессильная, сидела в зале, в то время как к ней ввели Ростова. Она не понимала, кто он, и зачем он, и что с нею будет. Увидав его русское лицо и по входу его и первым сказанным словам признав его за человека своего круга, она взглянула на него своим глубоким и лучистым взглядом и начала говорить обрывавшимся и дрожавшим от волнения голосом. Ростову тотчас же представилось что то романическое в этой встрече. «Беззащитная, убитая горем девушка, одна, оставленная на произвол грубых, бунтующих мужиков! И какая то странная судьба натолкнула меня сюда! – думал Ростов, слушяя ее и глядя на нее. – И какая кротость, благородство в ее чертах и в выражении! – думал он, слушая ее робкий рассказ.
Когда она заговорила о том, что все это случилось на другой день после похорон отца, ее голос задрожал. Она отвернулась и потом, как бы боясь, чтобы Ростов не принял ее слова за желание разжалобить его, вопросительно испуганно взглянула на него. У Ростова слезы стояли в глазах. Княжна Марья заметила это и благодарно посмотрела на Ростова тем своим лучистым взглядом, который заставлял забывать некрасивость ее лица.
– Не могу выразить, княжна, как я счастлив тем, что я случайно заехал сюда и буду в состоянии показать вам свою готовность, – сказал Ростов, вставая. – Извольте ехать, и я отвечаю вам своей честью, что ни один человек не посмеет сделать вам неприятность, ежели вы мне только позволите конвоировать вас, – и, почтительно поклонившись, как кланяются дамам царской крови, он направился к двери.
Почтительностью своего тона Ростов как будто показывал, что, несмотря на то, что он за счастье бы счел свое знакомство с нею, он не хотел пользоваться случаем ее несчастия для сближения с нею.
Княжна Марья поняла и оценила этот тон.
– Я очень, очень благодарна вам, – сказала ему княжна по французски, – но надеюсь, что все это было только недоразуменье и что никто не виноват в том. – Княжна вдруг заплакала. – Извините меня, – сказала она.
Ростов, нахмурившись, еще раз низко поклонился и вышел из комнаты.


– Ну что, мила? Нет, брат, розовая моя прелесть, и Дуняшей зовут… – Но, взглянув на лицо Ростова, Ильин замолк. Он видел, что его герой и командир находился совсем в другом строе мыслей.
Ростов злобно оглянулся на Ильина и, не отвечая ему, быстрыми шагами направился к деревне.
– Я им покажу, я им задам, разбойникам! – говорил он про себя.
Алпатыч плывущим шагом, чтобы только не бежать, рысью едва догнал Ростова.
– Какое решение изволили принять? – сказал он, догнав его.
Ростов остановился и, сжав кулаки, вдруг грозно подвинулся на Алпатыча.
– Решенье? Какое решенье? Старый хрыч! – крикнул он на него. – Ты чего смотрел? А? Мужики бунтуют, а ты не умеешь справиться? Ты сам изменник. Знаю я вас, шкуру спущу со всех… – И, как будто боясь растратить понапрасну запас своей горячности, он оставил Алпатыча и быстро пошел вперед. Алпатыч, подавив чувство оскорбления, плывущим шагом поспевал за Ростовым и продолжал сообщать ему свои соображения. Он говорил, что мужики находились в закоснелости, что в настоящую минуту было неблагоразумно противуборствовать им, не имея военной команды, что не лучше ли бы было послать прежде за командой.
– Я им дам воинскую команду… Я их попротивоборствую, – бессмысленно приговаривал Николай, задыхаясь от неразумной животной злобы и потребности излить эту злобу. Не соображая того, что будет делать, бессознательно, быстрым, решительным шагом он подвигался к толпе. И чем ближе он подвигался к ней, тем больше чувствовал Алпатыч, что неблагоразумный поступок его может произвести хорошие результаты. То же чувствовали и мужики толпы, глядя на его быструю и твердую походку и решительное, нахмуренное лицо.
После того как гусары въехали в деревню и Ростов прошел к княжне, в толпе произошло замешательство и раздор. Некоторые мужики стали говорить, что эти приехавшие были русские и как бы они не обиделись тем, что не выпускают барышню. Дрон был того же мнения; но как только он выразил его, так Карп и другие мужики напали на бывшего старосту.
– Ты мир то поедом ел сколько годов? – кричал на него Карп. – Тебе все одно! Ты кубышку выроешь, увезешь, тебе что, разори наши дома али нет?
– Сказано, порядок чтоб был, не езди никто из домов, чтобы ни синь пороха не вывозить, – вот она и вся! – кричал другой.
– Очередь на твоего сына была, а ты небось гладуха своего пожалел, – вдруг быстро заговорил маленький старичок, нападая на Дрона, – а моего Ваньку забрил. Эх, умирать будем!
– То то умирать будем!
– Я от миру не отказчик, – говорил Дрон.
– То то не отказчик, брюхо отрастил!..
Два длинные мужика говорили свое. Как только Ростов, сопутствуемый Ильиным, Лаврушкой и Алпатычем, подошел к толпе, Карп, заложив пальцы за кушак, слегка улыбаясь, вышел вперед. Дрон, напротив, зашел в задние ряды, и толпа сдвинулась плотнее.
– Эй! кто у вас староста тут? – крикнул Ростов, быстрым шагом подойдя к толпе.
– Староста то? На что вам?.. – спросил Карп. Но не успел он договорить, как шапка слетела с него и голова мотнулась набок от сильного удара.
– Шапки долой, изменники! – крикнул полнокровный голос Ростова. – Где староста? – неистовым голосом кричал он.
– Старосту, старосту кличет… Дрон Захарыч, вас, – послышались кое где торопливо покорные голоса, и шапки стали сниматься с голов.
– Нам бунтовать нельзя, мы порядки блюдем, – проговорил Карп, и несколько голосов сзади в то же мгновенье заговорили вдруг:
– Как старички пороптали, много вас начальства…
– Разговаривать?.. Бунт!.. Разбойники! Изменники! – бессмысленно, не своим голосом завопил Ростов, хватая за юрот Карпа. – Вяжи его, вяжи! – кричал он, хотя некому было вязать его, кроме Лаврушки и Алпатыча.
Лаврушка, однако, подбежал к Карпу и схватил его сзади за руки.
– Прикажете наших из под горы кликнуть? – крикнул он.
Алпатыч обратился к мужикам, вызывая двоих по именам, чтобы вязать Карпа. Мужики покорно вышли из толпы и стали распоясываться.
– Староста где? – кричал Ростов.
Дрон, с нахмуренным и бледным лицом, вышел из толпы.
– Ты староста? Вязать, Лаврушка! – кричал Ростов, как будто и это приказание не могло встретить препятствий. И действительно, еще два мужика стали вязать Дрона, который, как бы помогая им, снял с себя кушан и подал им.
– А вы все слушайте меня, – Ростов обратился к мужикам: – Сейчас марш по домам, и чтобы голоса вашего я не слыхал.
– Что ж, мы никакой обиды не делали. Мы только, значит, по глупости. Только вздор наделали… Я же сказывал, что непорядки, – послышались голоса, упрекавшие друг друга.
– Вот я же вам говорил, – сказал Алпатыч, вступая в свои права. – Нехорошо, ребята!
– Глупость наша, Яков Алпатыч, – отвечали голоса, и толпа тотчас же стала расходиться и рассыпаться по деревне.
Связанных двух мужиков повели на барский двор. Два пьяные мужика шли за ними.
– Эх, посмотрю я на тебя! – говорил один из них, обращаясь к Карпу.
– Разве можно так с господами говорить? Ты думал что?
– Дурак, – подтверждал другой, – право, дурак!
Через два часа подводы стояли на дворе богучаровского дома. Мужики оживленно выносили и укладывали на подводы господские вещи, и Дрон, по желанию княжны Марьи выпущенный из рундука, куда его заперли, стоя на дворе, распоряжался мужиками.
– Ты ее так дурно не клади, – говорил один из мужиков, высокий человек с круглым улыбающимся лицом, принимая из рук горничной шкатулку. – Она ведь тоже денег стоит. Что же ты ее так то вот бросишь или пол веревку – а она потрется. Я так не люблю. А чтоб все честно, по закону было. Вот так то под рогожку, да сенцом прикрой, вот и важно. Любо!
– Ишь книг то, книг, – сказал другой мужик, выносивший библиотечные шкафы князя Андрея. – Ты не цепляй! А грузно, ребята, книги здоровые!
– Да, писали, не гуляли! – значительно подмигнув, сказал высокий круглолицый мужик, указывая на толстые лексиконы, лежавшие сверху.

Ростов, не желая навязывать свое знакомство княжне, не пошел к ней, а остался в деревне, ожидая ее выезда. Дождавшись выезда экипажей княжны Марьи из дома, Ростов сел верхом и до пути, занятого нашими войсками, в двенадцати верстах от Богучарова, верхом провожал ее. В Янкове, на постоялом дворе, он простился с нею почтительно, в первый раз позволив себе поцеловать ее руку.
– Как вам не совестно, – краснея, отвечал он княжне Марье на выражение благодарности за ее спасенье (как она называла его поступок), – каждый становой сделал бы то же. Если бы нам только приходилось воевать с мужиками, мы бы не допустили так далеко неприятеля, – говорил он, стыдясь чего то и стараясь переменить разговор. – Я счастлив только, что имел случай познакомиться с вами. Прощайте, княжна, желаю вам счастия и утешения и желаю встретиться с вами при более счастливых условиях. Ежели вы не хотите заставить краснеть меня, пожалуйста, не благодарите.
Но княжна, если не благодарила более словами, благодарила его всем выражением своего сиявшего благодарностью и нежностью лица. Она не могла верить ему, что ей не за что благодарить его. Напротив, для нее несомненно было то, что ежели бы его не было, то она, наверное, должна была бы погибнуть и от бунтовщиков и от французов; что он, для того чтобы спасти ее, подвергал себя самым очевидным и страшным опасностям; и еще несомненнее было то, что он был человек с высокой и благородной душой, который умел понять ее положение и горе. Его добрые и честные глаза с выступившими на них слезами, в то время как она сама, заплакав, говорила с ним о своей потере, не выходили из ее воображения.
Когда она простилась с ним и осталась одна, княжна Марья вдруг почувствовала в глазах слезы, и тут уж не в первый раз ей представился странный вопрос, любит ли она его?
По дороге дальше к Москве, несмотря на то, что положение княжны было не радостно, Дуняша, ехавшая с ней в карете, не раз замечала, что княжна, высунувшись в окно кареты, чему то радостно и грустно улыбалась.
«Ну что же, ежели бы я и полюбила его? – думала княжна Марья.
Как ни стыдно ей было признаться себе, что она первая полюбила человека, который, может быть, никогда не полюбит ее, она утешала себя мыслью, что никто никогда не узнает этого и что она не будет виновата, ежели будет до конца жизни, никому не говоря о том, любить того, которого она любила в первый и в последний раз.
Иногда она вспоминала его взгляды, его участие, его слова, и ей казалось счастье не невозможным. И тогда то Дуняша замечала, что она, улыбаясь, глядела в окно кареты.
«И надо было ему приехать в Богучарово, и в эту самую минуту! – думала княжна Марья. – И надо было его сестре отказать князю Андрею! – И во всем этом княжна Марья видела волю провиденья.
Впечатление, произведенное на Ростова княжной Марьей, было очень приятное. Когда ои вспоминал про нее, ему становилось весело, и когда товарищи, узнав о бывшем с ним приключении в Богучарове, шутили ему, что он, поехав за сеном, подцепил одну из самых богатых невест в России, Ростов сердился. Он сердился именно потому, что мысль о женитьбе на приятной для него, кроткой княжне Марье с огромным состоянием не раз против его воли приходила ему в голову. Для себя лично Николай не мог желать жены лучше княжны Марьи: женитьба на ней сделала бы счастье графини – его матери, и поправила бы дела его отца; и даже – Николай чувствовал это – сделала бы счастье княжны Марьи. Но Соня? И данное слово? И от этого то Ростов сердился, когда ему шутили о княжне Болконской.


Приняв командование над армиями, Кутузов вспомнил о князе Андрее и послал ему приказание прибыть в главную квартиру.
Князь Андрей приехал в Царево Займище в тот самый день и в то самое время дня, когда Кутузов делал первый смотр войскам. Князь Андрей остановился в деревне у дома священника, у которого стоял экипаж главнокомандующего, и сел на лавочке у ворот, ожидая светлейшего, как все называли теперь Кутузова. На поле за деревней слышны были то звуки полковой музыки, то рев огромного количества голосов, кричавших «ура!новому главнокомандующему. Тут же у ворот, шагах в десяти от князя Андрея, пользуясь отсутствием князя и прекрасной погодой, стояли два денщика, курьер и дворецкий. Черноватый, обросший усами и бакенбардами, маленький гусарский подполковник подъехал к воротам и, взглянув на князя Андрея, спросил: здесь ли стоит светлейший и скоро ли он будет?
Князь Андрей сказал, что он не принадлежит к штабу светлейшего и тоже приезжий. Гусарский подполковник обратился к нарядному денщику, и денщик главнокомандующего сказал ему с той особенной презрительностью, с которой говорят денщики главнокомандующих с офицерами:
– Что, светлейший? Должно быть, сейчас будет. Вам что?
Гусарский подполковник усмехнулся в усы на тон денщика, слез с лошади, отдал ее вестовому и подошел к Болконскому, слегка поклонившись ему. Болконский посторонился на лавке. Гусарский подполковник сел подле него.
– Тоже дожидаетесь главнокомандующего? – заговорил гусарский подполковник. – Говог'ят, всем доступен, слава богу. А то с колбасниками беда! Недаг'ом Ег'молов в немцы пг'осился. Тепег'ь авось и г'усским говог'ить можно будет. А то чег'т знает что делали. Все отступали, все отступали. Вы делали поход? – спросил он.
– Имел удовольствие, – отвечал князь Андрей, – не только участвовать в отступлении, но и потерять в этом отступлении все, что имел дорогого, не говоря об именьях и родном доме… отца, который умер с горя. Я смоленский.
– А?.. Вы князь Болконский? Очень г'ад познакомиться: подполковник Денисов, более известный под именем Васьки, – сказал Денисов, пожимая руку князя Андрея и с особенно добрым вниманием вглядываясь в лицо Болконского. – Да, я слышал, – сказал он с сочувствием и, помолчав немного, продолжал: – Вот и скифская война. Это все хог'ошо, только не для тех, кто своими боками отдувается. А вы – князь Андг'ей Болконский? – Он покачал головой. – Очень г'ад, князь, очень г'ад познакомиться, – прибавил он опять с грустной улыбкой, пожимая ему руку.
Князь Андрей знал Денисова по рассказам Наташи о ее первом женихе. Это воспоминанье и сладко и больно перенесло его теперь к тем болезненным ощущениям, о которых он последнее время давно уже не думал, но которые все таки были в его душе. В последнее время столько других и таких серьезных впечатлений, как оставление Смоленска, его приезд в Лысые Горы, недавнее известно о смерти отца, – столько ощущений было испытано им, что эти воспоминания уже давно не приходили ему и, когда пришли, далеко не подействовали на него с прежней силой. И для Денисова тот ряд воспоминаний, которые вызвало имя Болконского, было далекое, поэтическое прошедшее, когда он, после ужина и пения Наташи, сам не зная как, сделал предложение пятнадцатилетней девочке. Он улыбнулся воспоминаниям того времени и своей любви к Наташе и тотчас же перешел к тому, что страстно и исключительно теперь занимало его. Это был план кампании, который он придумал, служа во время отступления на аванпостах. Он представлял этот план Барклаю де Толли и теперь намерен был представить его Кутузову. План основывался на том, что операционная линия французов слишком растянута и что вместо того, или вместе с тем, чтобы действовать с фронта, загораживая дорогу французам, нужно было действовать на их сообщения. Он начал разъяснять свой план князю Андрею.
– Они не могут удержать всей этой линии. Это невозможно, я отвечаю, что пг'ог'ву их; дайте мне пятьсот человек, я г'азог'ву их, это вег'но! Одна система – паг'тизанская.
Денисов встал и, делая жесты, излагал свой план Болконскому. В средине его изложения крики армии, более нескладные, более распространенные и сливающиеся с музыкой и песнями, послышались на месте смотра. На деревне послышался топот и крики.
– Сам едет, – крикнул казак, стоявший у ворот, – едет! Болконский и Денисов подвинулись к воротам, у которых стояла кучка солдат (почетный караул), и увидали подвигавшегося по улице Кутузова, верхом на невысокой гнедой лошадке. Огромная свита генералов ехала за ним. Барклай ехал почти рядом; толпа офицеров бежала за ними и вокруг них и кричала «ура!».
Вперед его во двор проскакали адъютанты. Кутузов, нетерпеливо подталкивая свою лошадь, плывшую иноходью под его тяжестью, и беспрестанно кивая головой, прикладывал руку к бедой кавалергардской (с красным околышем и без козырька) фуражке, которая была на нем. Подъехав к почетному караулу молодцов гренадеров, большей частью кавалеров, отдававших ему честь, он с минуту молча, внимательно посмотрел на них начальническим упорным взглядом и обернулся к толпе генералов и офицеров, стоявших вокруг него. Лицо его вдруг приняло тонкое выражение; он вздернул плечами с жестом недоумения.
– И с такими молодцами всё отступать и отступать! – сказал он. – Ну, до свиданья, генерал, – прибавил он и тронул лошадь в ворота мимо князя Андрея и Денисова.
– Ура! ура! ура! – кричали сзади его.
С тех пор как не видал его князь Андрей, Кутузов еще потолстел, обрюзг и оплыл жиром. Но знакомые ему белый глаз, и рана, и выражение усталости в его лице и фигуре были те же. Он был одет в мундирный сюртук (плеть на тонком ремне висела через плечо) и в белой кавалергардской фуражке. Он, тяжело расплываясь и раскачиваясь, сидел на своей бодрой лошадке.
– Фю… фю… фю… – засвистал он чуть слышно, въезжая на двор. На лице его выражалась радость успокоения человека, намеревающегося отдохнуть после представительства. Он вынул левую ногу из стремени, повалившись всем телом и поморщившись от усилия, с трудом занес ее на седло, облокотился коленкой, крякнул и спустился на руки к казакам и адъютантам, поддерживавшим его.
Он оправился, оглянулся своими сощуренными глазами и, взглянув на князя Андрея, видимо, не узнав его, зашагал своей ныряющей походкой к крыльцу.
– Фю… фю… фю, – просвистал он и опять оглянулся на князя Андрея. Впечатление лица князя Андрея только после нескольких секунд (как это часто бывает у стариков) связалось с воспоминанием о его личности.
– А, здравствуй, князь, здравствуй, голубчик, пойдем… – устало проговорил он, оглядываясь, и тяжело вошел на скрипящее под его тяжестью крыльцо. Он расстегнулся и сел на лавочку, стоявшую на крыльце.
– Ну, что отец?
– Вчера получил известие о его кончине, – коротко сказал князь Андрей.
Кутузов испуганно открытыми глазами посмотрел на князя Андрея, потом снял фуражку и перекрестился: «Царство ему небесное! Да будет воля божия над всеми нами!Он тяжело, всей грудью вздохнул и помолчал. „Я его любил и уважал и сочувствую тебе всей душой“. Он обнял князя Андрея, прижал его к своей жирной груди и долго не отпускал от себя. Когда он отпустил его, князь Андрей увидал, что расплывшие губы Кутузова дрожали и на глазах были слезы. Он вздохнул и взялся обеими руками за лавку, чтобы встать.
– Пойдем, пойдем ко мне, поговорим, – сказал он; но в это время Денисов, так же мало робевший перед начальством, как и перед неприятелем, несмотря на то, что адъютанты у крыльца сердитым шепотом останавливали его, смело, стуча шпорами по ступенькам, вошел на крыльцо. Кутузов, оставив руки упертыми на лавку, недовольно смотрел на Денисова. Денисов, назвав себя, объявил, что имеет сообщить его светлости дело большой важности для блага отечества. Кутузов усталым взглядом стал смотреть на Денисова и досадливым жестом, приняв руки и сложив их на животе, повторил: «Для блага отечества? Ну что такое? Говори». Денисов покраснел, как девушка (так странно было видеть краску на этом усатом, старом и пьяном лице), и смело начал излагать свой план разрезания операционной линии неприятеля между Смоленском и Вязьмой. Денисов жил в этих краях и знал хорошо местность. План его казался несомненно хорошим, в особенности по той силе убеждения, которая была в его словах. Кутузов смотрел себе на ноги и изредка оглядывался на двор соседней избы, как будто он ждал чего то неприятного оттуда. Из избы, на которую он смотрел, действительно во время речи Денисова показался генерал с портфелем под мышкой.
– Что? – в середине изложения Денисова проговорил Кутузов. – Уже готовы?
– Готов, ваша светлость, – сказал генерал. Кутузов покачал головой, как бы говоря: «Как это все успеть одному человеку», и продолжал слушать Денисова.
– Даю честное благородное слово гусского офицег'а, – говорил Денисов, – что я г'азог'ву сообщения Наполеона.
– Тебе Кирилл Андреевич Денисов, обер интендант, как приходится? – перебил его Кутузов.
– Дядя г'одной, ваша светлость.
– О! приятели были, – весело сказал Кутузов. – Хорошо, хорошо, голубчик, оставайся тут при штабе, завтра поговорим. – Кивнув головой Денисову, он отвернулся и протянул руку к бумагам, которые принес ему Коновницын.
– Не угодно ли вашей светлости пожаловать в комнаты, – недовольным голосом сказал дежурный генерал, – необходимо рассмотреть планы и подписать некоторые бумаги. – Вышедший из двери адъютант доложил, что в квартире все было готово. Но Кутузову, видимо, хотелось войти в комнаты уже свободным. Он поморщился…
– Нет, вели подать, голубчик, сюда столик, я тут посмотрю, – сказал он. – Ты не уходи, – прибавил он, обращаясь к князю Андрею. Князь Андрей остался на крыльце, слушая дежурного генерала.
Во время доклада за входной дверью князь Андрей слышал женское шептанье и хрустение женского шелкового платья. Несколько раз, взглянув по тому направлению, он замечал за дверью, в розовом платье и лиловом шелковом платке на голове, полную, румяную и красивую женщину с блюдом, которая, очевидно, ожидала входа влавввквмандующего. Адъютант Кутузова шепотом объяснил князю Андрею, что это была хозяйка дома, попадья, которая намеревалась подать хлеб соль его светлости. Муж ее встретил светлейшего с крестом в церкви, она дома… «Очень хорошенькая», – прибавил адъютант с улыбкой. Кутузов оглянулся на эти слова. Кутузов слушал доклад дежурного генерала (главным предметом которого была критика позиции при Цареве Займище) так же, как он слушал Денисова, так же, как он слушал семь лет тому назад прения Аустерлицкого военного совета. Он, очевидно, слушал только оттого, что у него были уши, которые, несмотря на то, что в одном из них был морской канат, не могли не слышать; но очевидно было, что ничто из того, что мог сказать ему дежурный генерал, не могло не только удивить или заинтересовать его, но что он знал вперед все, что ему скажут, и слушал все это только потому, что надо прослушать, как надо прослушать поющийся молебен. Все, что говорил Денисов, было дельно и умно. То, что говорил дежурный генерал, было еще дельнее и умнее, но очевидно было, что Кутузов презирал и знание и ум и знал что то другое, что должно было решить дело, – что то другое, независимое от ума и знания. Князь Андрей внимательно следил за выражением лица главнокомандующего, и единственное выражение, которое он мог заметить в нем, было выражение скуки, любопытства к тому, что такое означал женский шепот за дверью, и желание соблюсти приличие. Очевидно было, что Кутузов презирал ум, и знание, и даже патриотическое чувство, которое выказывал Денисов, но презирал не умом, не чувством, не знанием (потому что он и не старался выказывать их), а он презирал их чем то другим. Он презирал их своей старостью, своею опытностью жизни. Одно распоряжение, которое от себя в этот доклад сделал Кутузов, откосилось до мародерства русских войск. Дежурный редерал в конце доклада представил светлейшему к подписи бумагу о взысканий с армейских начальников по прошению помещика за скошенный зеленый овес.
Кутузов зачмокал губами и закачал головой, выслушав это дело.
– В печку… в огонь! И раз навсегда тебе говорю, голубчик, – сказал он, – все эти дела в огонь. Пуская косят хлеба и жгут дрова на здоровье. Я этого не приказываю и не позволяю, но и взыскивать не могу. Без этого нельзя. Дрова рубят – щепки летят. – Он взглянул еще раз на бумагу. – О, аккуратность немецкая! – проговорил он, качая головой.


– Ну, теперь все, – сказал Кутузов, подписывая последнюю бумагу, и, тяжело поднявшись и расправляя складки своей белой пухлой шеи, с повеселевшим лицом направился к двери.
Попадья, с бросившеюся кровью в лицо, схватилась за блюдо, которое, несмотря на то, что она так долго приготовлялась, она все таки не успела подать вовремя. И с низким поклоном она поднесла его Кутузову.
Глаза Кутузова прищурились; он улыбнулся, взял рукой ее за подбородок и сказал:
– И красавица какая! Спасибо, голубушка!
Он достал из кармана шаровар несколько золотых и положил ей на блюдо.
– Ну что, как живешь? – сказал Кутузов, направляясь к отведенной для него комнате. Попадья, улыбаясь ямочками на румяном лице, прошла за ним в горницу. Адъютант вышел к князю Андрею на крыльцо и приглашал его завтракать; через полчаса князя Андрея позвали опять к Кутузову. Кутузов лежал на кресле в том же расстегнутом сюртуке. Он держал в руке французскую книгу и при входе князя Андрея, заложив ее ножом, свернул. Это был «Les chevaliers du Cygne», сочинение madame de Genlis [«Рыцари Лебедя», мадам де Жанлис], как увидал князь Андрей по обертке.
– Ну садись, садись тут, поговорим, – сказал Кутузов. – Грустно, очень грустно. Но помни, дружок, что я тебе отец, другой отец… – Князь Андрей рассказал Кутузову все, что он знал о кончине своего отца, и о том, что он видел в Лысых Горах, проезжая через них.
– До чего… до чего довели! – проговорил вдруг Кутузов взволнованным голосом, очевидно, ясно представив себе, из рассказа князя Андрея, положение, в котором находилась Россия. – Дай срок, дай срок, – прибавил он с злобным выражением лица и, очевидно, не желая продолжать этого волновавшего его разговора, сказал: – Я тебя вызвал, чтоб оставить при себе.
– Благодарю вашу светлость, – отвечал князь Андрей, – но я боюсь, что не гожусь больше для штабов, – сказал он с улыбкой, которую Кутузов заметил. Кутузов вопросительно посмотрел на него. – А главное, – прибавил князь Андрей, – я привык к полку, полюбил офицеров, и люди меня, кажется, полюбили. Мне бы жалко было оставить полк. Ежели я отказываюсь от чести быть при вас, то поверьте…
Умное, доброе и вместе с тем тонко насмешливое выражение светилось на пухлом лице Кутузова. Он перебил Болконского:
– Жалею, ты бы мне нужен был; но ты прав, ты прав. Нам не сюда люди нужны. Советчиков всегда много, а людей нет. Не такие бы полки были, если бы все советчики служили там в полках, как ты. Я тебя с Аустерлица помню… Помню, помню, с знаменем помню, – сказал Кутузов, и радостная краска бросилась в лицо князя Андрея при этом воспоминании. Кутузов притянул его за руку, подставляя ему щеку, и опять князь Андрей на глазах старика увидал слезы. Хотя князь Андрей и знал, что Кутузов был слаб на слезы и что он теперь особенно ласкает его и жалеет вследствие желания выказать сочувствие к его потере, но князю Андрею и радостно и лестно было это воспоминание об Аустерлице.
– Иди с богом своей дорогой. Я знаю, твоя дорога – это дорога чести. – Он помолчал. – Я жалел о тебе в Букареште: мне послать надо было. – И, переменив разговор, Кутузов начал говорить о турецкой войне и заключенном мире. – Да, немало упрекали меня, – сказал Кутузов, – и за войну и за мир… а все пришло вовремя. Tout vient a point a celui qui sait attendre. [Все приходит вовремя для того, кто умеет ждать.] A и там советчиков не меньше было, чем здесь… – продолжал он, возвращаясь к советчикам, которые, видимо, занимали его. – Ох, советчики, советчики! – сказал он. Если бы всех слушать, мы бы там, в Турции, и мира не заключили, да и войны бы не кончили. Всё поскорее, а скорое на долгое выходит. Если бы Каменский не умер, он бы пропал. Он с тридцатью тысячами штурмовал крепости. Взять крепость не трудно, трудно кампанию выиграть. А для этого не нужно штурмовать и атаковать, а нужно терпение и время. Каменский на Рущук солдат послал, а я их одних (терпение и время) посылал и взял больше крепостей, чем Каменский, и лошадиное мясо турок есть заставил. – Он покачал головой. – И французы тоже будут! Верь моему слову, – воодушевляясь, проговорил Кутузов, ударяя себя в грудь, – будут у меня лошадиное мясо есть! – И опять глаза его залоснились слезами.
– Однако до лжно же будет принять сражение? – сказал князь Андрей.
– До лжно будет, если все этого захотят, нечего делать… А ведь, голубчик: нет сильнее тех двух воинов, терпение и время; те всё сделают, да советчики n'entendent pas de cette oreille, voila le mal. [этим ухом не слышат, – вот что плохо.] Одни хотят, другие не хотят. Что ж делать? – спросил он, видимо, ожидая ответа. – Да, что ты велишь делать? – повторил он, и глаза его блестели глубоким, умным выражением. – Я тебе скажу, что делать, – проговорил он, так как князь Андрей все таки не отвечал. – Я тебе скажу, что делать и что я делаю. Dans le doute, mon cher, – он помолчал, – abstiens toi, [В сомнении, мой милый, воздерживайся.] – выговорил он с расстановкой.
– Ну, прощай, дружок; помни, что я всей душой несу с тобой твою потерю и что я тебе не светлейший, не князь и не главнокомандующий, а я тебе отец. Ежели что нужно, прямо ко мне. Прощай, голубчик. – Он опять обнял и поцеловал его. И еще князь Андрей не успел выйти в дверь, как Кутузов успокоительно вздохнул и взялся опять за неконченный роман мадам Жанлис «Les chevaliers du Cygne».
Как и отчего это случилось, князь Андрей не мог бы никак объяснить; но после этого свидания с Кутузовым он вернулся к своему полку успокоенный насчет общего хода дела и насчет того, кому оно вверено было. Чем больше он видел отсутствие всего личного в этом старике, в котором оставались как будто одни привычки страстей и вместо ума (группирующего события и делающего выводы) одна способность спокойного созерцания хода событий, тем более он был спокоен за то, что все будет так, как должно быть. «У него не будет ничего своего. Он ничего не придумает, ничего не предпримет, – думал князь Андрей, – но он все выслушает, все запомнит, все поставит на свое место, ничему полезному не помешает и ничего вредного не позволит. Он понимает, что есть что то сильнее и значительнее его воли, – это неизбежный ход событий, и он умеет видеть их, умеет понимать их значение и, ввиду этого значения, умеет отрекаться от участия в этих событиях, от своей личной волн, направленной на другое. А главное, – думал князь Андрей, – почему веришь ему, – это то, что он русский, несмотря на роман Жанлис и французские поговорки; это то, что голос его задрожал, когда он сказал: „До чего довели!“, и что он захлипал, говоря о том, что он „заставит их есть лошадиное мясо“. На этом же чувстве, которое более или менее смутно испытывали все, и основано было то единомыслие и общее одобрение, которое сопутствовало народному, противному придворным соображениям, избранию Кутузова в главнокомандующие.