Жижи

	Жижи
	Gigi
Жанр	музыкальный фильм
Режиссёр	Винсент Миннелли
Продюсер	Артур Фрид
Автор; сценария	Элан Джэй Лернер
В главных; ролях	Лесли Кэрон; Луи Журдан; Эва Габор
Оператор	Джозеф Руттенберг; Рэй Джун
Кинокомпания	«Metro-Goldwyn-Mayer»
Длительность	119 мин.
Страна	США
Год	1958
IMDb	ID 0051658
	Выход фильма «Жижи» (оригинальное название — Gigi)

К:Фильмы 1958 года

«Жижи» (англ. Gigi) — музыкальный фильм. Премьера состоялась 15 мая 1958 года. Фильм снят по одноимённой пьесе Аниты Лус, которая была поставлена по мотивам романа Сидони Колетт «Жижи».

В 1991 году Жижи был выбран для сохранения в США Национальный реестр кинокартин в Библиотеке Конгресса как «культурно, исторически, или эстетически существенный". Фильм Американский институт поставил его на 35 место в "AFI в 100 лет ... 100 Страсти".

Сюжет

Действие происходит в Париже в начале XX века. Жижи еще пока озарной подросток, носящийся по улицам и пренебрегающий правилами этикета. Ее бабушка (Мамита) и сестра бабушки (тетушка Алисия) пытаются воспитывать ее в лучшит традициях, что бы подобрать для Жижи богатого и пристойного кавалера.

Давний друг семьи - Гастон Лашэль - молодой плейбой и держатель сахарного завода, развлекается в обществе с одной из светских львиц (Лианой д'Эксельман), однако все это ему наскучило. В последствии, Гастон порывает с Лианой, о чем пишут все газеты.

Единственное, что он действительно любит, это бывать у мадам Альварес: он часто навещает в их небогатой квартирке, привозит Жижи карамельки и играет с ней в карты. Однажды Жижи выиграла у Гастона обещание взять их с собой в путешествие к морю. Гастон впервые проводит время весело, т.к. Жижи в отличии от светских дам спешит жить насыщенной и настоящей жизнью.

Бабушка и тетушка Алисия решают как можно быстрее научить Жижи этикету, что бы она была готова к приезду Гастона из Монте-Карло в качестве девушки для выхода в свет.

Гастон возвращается и Жижи предстает перед ним как истинная леди, что очень огорчает его. Они ссорятся, после чего Гастон понимает, что Жижи уже не ребенок и он влюблен в неё. Гастон предлогает бабушке, что бы Жижи была его спутницей для выхода в свет. Бабушка счастлива, однако Жижи - нет. Но похже Жижи отвечает: "Лучше быть с тобой, чем без тебя" и пара выходит в свет, где девушка показывает всё, чему ее научила тетя Алисия. Гастон дарит Жижи браслет из изумрудов, однако, позже понимает, что компромитирует ее и уводит из ресторана без слов. Позже он решается сделать Жижи предложение, на что она отвечает согласием.

В ролях

Лесли Кэрон — Жижи (Gigi)
Морис Шевалье — Оноре Лашай (Honoré Lachaille)
Луи Журдан — Гастон Лашай (Gaston Lachaille)
Гермиона Джинголд — мадам Альварес, Мамита, бабушка Жижи(Madame Alvarez)
Эва Габор — Лиан д’Эксельманс (Liane d’Exelmans)
Жак Бержерак — Сандомир (Sandomir)
Изабель Джинс — тётушка Алисия, сестра м. Альварес (Aunt Alicia)
Джон Эбботт — Мануэль (Manuel)

Награды

Фильм выиграл все девять наград «Оскар», на которые был номинирован, чем обошел «Унесённые ветром»:

Морис Шевалье получил почётный «Оскар».

Производство

Кастинг

Лернер вспоминает о фильме: "Кастинг был настолько бессистемным, я не знаю, мог ли он когда-нибудь получиться." Он написал часть сценария Оноре Lachaille для Шевалье, но остальная часть еще не определена. На роль Жижи предлагалоась Одри Хепберн, они встречались в Париже, но она отказалась от роли. Продюсер затем попросил его лететь в Лондон , чтобы поговорить с Лесли Карон, который жил там со своим мужем Питером Холлом. Лернер был удивлен, обнаружив у звезды потери ее французского акцента. Она недавно снялась в неудачном спектакле Джиджи, но когда она услышала интерпретацию Лернера - этой истории сильно отличалась от той пьесы, она приняла его предложение. Ее песни озвучивает Бетти Wand , хотя Caron снимали в основном на своих собственных треков. Богард проявили интерес , а также, но в конечном счете не смог освободиться от контракта с J. Arthur Rank.

Съемки фильма

В конце апреля, Freed и Минелли и их соответствующих окружений прибыли в Париж. Погода стояла необычайно жаркая и работать в непроветриваемых номерах было неудобно. Мать Гиги, первоначально существенный характер, был сокращен до нескольких линий диалога доставленных за пределы экрана. Лернер также расширил акцент на отношениях Гиги с ее бабушкой.

К середине июля, композиторы завершили большую часть, но по-прежнему не хватало заглавной мелодии. Loewe играл на фортепьяно, в то время как Лернер был в ванной комнате, и когда первый начал играть мелодию, он позже вспоминал , что Лернер выскочил, "[его] брюки все еще цеплялись за [его] лодыжки, и прибежал в гостинную. 'Сыграй это снова," сказал он. И это мелодия заканчивало тем , что название песни для Gigi ."

В сентябре, актеры и съемочная группа вылетела в Калифорнию, где были сняты несколько сцен интерьера, среди них все сцены в "Максиме", который включал музыкальный номер. Лернер был недоволен внешним видом сцены.

Музыкальные номера

Overture – Played by MGM Studio Orchestra
"Honoré's Soliloquy" – Sung by Maurice Chevalier
"Thank Heaven for Little Girls" – Sung by Maurice Chevalier
"It's a Bore" – Sung by Maurice Chevalier, Louis Jourdan and John Abbott
"The Parisians" – Sung by Leslie Caron (dubbed by Betty Wand)
"The Gossips" – Sung by Maurice Chevalier and MGM Studio Chorus
"She is Not Thinking of Me" – Sung by Louis Jourdan
"The Night They Invented Champagne" – Sung and Danced by Leslie Caron (dubbed by Betty Wand), Hermione Gingold and Louis Jourdan
"I Remember It Well" – Sung by Maurice Chevalier and Hermione Gingold
"Gaston's Soliloquy" – Sung by Louis Jourdan
"Gigi" – Sung by Louis Jourdan
"I'm Glad I'm Not Young Anymore" – Sung by Maurice Chevalier
"Say a Prayer for Me Tonight" – Sung by Leslie Caron (dubbed by Betty Wand)
"Thank Heaven for Little Girls (Reprise)" – Sung by Maurice Chevalier and MGM Studio Chorus Хор

Выпуск

После завершения фильма, он анонсировался в Санта - Барбаре в январе 1958 г. реакция публики была исключительно благоприятной (88% оценили его как "выдающийся" или "хорошо"), но Лернера и Лёве были недовольны конечным результатом. Лернер чувствовал , что это было двадцать минут слишком долго , и большая часть действия проходила слишком медленно. Изменения , предложенные им будет стоить дополнительно $ 300,000, деньги, которые Фрид не хотел тратить. Написание песен команда предложила купить 10% фильма за $ 300,000, а затем предложил $ 3 миллиона для печати. Впечатанные их верой в фильме, руководители MGM согласились с изменениями, которые включали одиннадцать дней значительных пересъемки, поставив проект на $ 400 000 по сравнению с бюджетом. При предварительном просмотре в Энсино, реакция зрителей изменена с "удовлетворением к любви", и Лернер чувствовал фильм, наконец , был готов к выпуску. Премьера в Royale театре , легитимной театральной площадке в Нью - Йорке , на 15 мая 1958 г.

Касса

Согласно MGM Records, фильм заработал $ 6,5 млн в США и Канаде и $ 3,2 млн в другом месте во время своего первоначального кинотеатрах, в результате чего прибыль насчитывалась в размере $ 1 983 000.

В общей сложности фильм собрал $ 13 208 725 в своем первоначальном выпуске , а затем 1 966 переиздание.

Оценка

В 1959 Дэвид Воган называет Гиги "элегантный фильм". Он резюмирует , что "в то время как Джиджи не представляет возрождение мюзикла MGM в период своего расцвета, это долгожданное продолжение последних дней стиль музыкального в его взрослой тематики и ее избежания зрелища сделали вульгарной по акцентом на размер."

Босли Кроутер из The New York Times назвал его "музыкальный фильм , который носит такое базовое сходство с Моя прекрасная леди , что авторы могут хотеть подать в суд на себя". Он добавил: "Но не думаю , что эта точка сходством сделана в критике фильма, за Гиги это очаровательный развлечение ,которое может стоять на своих собственных двух ногах. Это не только очаровательное понимание пряным кондитерского изделия из Колетт, но это также прекрасная и лирическая расширение на ароматизированной настроения той истории и атмосферы ...

Time Out New York сказал: "Доминирующий творческий вклад происходит от Минелли и Сесил Битон ... Сочетание этих двух визуальных элит действительно слишком много-это как мука , состоящей из чизкейка.

TV Guide оценили фильм 3½ из пяти звезд, назвав его "Overbaked но приятным, и банкет для глаз, благодаря визуальному чуду Минелли-Битон объединяется .."

Награды и номинации

Джиджи выиграл рекордные девять наград Академии киноискуства (на церемонии Оскар 1959 ); Тем не менее, этот рекорд продержался только в течение одного года, как Бен-Гур нарушил этот рекорд в следующем году с 11 Оскаров.

В массовой культуре

Джазовый трубач, руководитель оркестра и аранжировщик Шорти Роджерс выпустил альбом Lerner и Loewe музыки, в Джиджи в джаз , в 1958 году.
На обложке альбома Pink Floyd 's Ummagumma (1969), разработанный Сторм Торгерсон . У стены стоит постер с титульным рисунком. Работа была восстановлена в более поздних версиях CD на всех территориях.
Эдит Бувье Бил (наиболее известный как Маленький Эди ) несколько раз упоминается в Maysles братья документарных Серые сады , что "Жижи" был "абсолютно изумительным".

Напишите отзыв о статье "Жижи"

Ссылки

«Жижи» (англ.) на сайте Internet Movie Database

Отрывок, характеризующий Жижи

Возвратившись со смотра, Кутузов, сопутствуемый австрийским генералом, прошел в свой кабинет и, кликнув адъютанта, приказал подать себе некоторые бумаги, относившиеся до состояния приходивших войск, и письма, полученные от эрцгерцога Фердинанда, начальствовавшего передовою армией. Князь Андрей Болконский с требуемыми бумагами вошел в кабинет главнокомандующего. Перед разложенным на столе планом сидели Кутузов и австрийский член гофкригсрата.
– А… – сказал Кутузов, оглядываясь на Болконского, как будто этим словом приглашая адъютанта подождать, и продолжал по французски начатый разговор.
– Я только говорю одно, генерал, – говорил Кутузов с приятным изяществом выражений и интонации, заставлявшим вслушиваться в каждое неторопливо сказанное слово. Видно было, что Кутузов и сам с удовольствием слушал себя. – Я только одно говорю, генерал, что ежели бы дело зависело от моего личного желания, то воля его величества императора Франца давно была бы исполнена. Я давно уже присоединился бы к эрцгерцогу. И верьте моей чести, что для меня лично передать высшее начальство армией более меня сведущему и искусному генералу, какими так обильна Австрия, и сложить с себя всю эту тяжкую ответственность для меня лично было бы отрадой. Но обстоятельства бывают сильнее нас, генерал.
И Кутузов улыбнулся с таким выражением, как будто он говорил: «Вы имеете полное право не верить мне, и даже мне совершенно всё равно, верите ли вы мне или нет, но вы не имеете повода сказать мне это. И в этом то всё дело».
Австрийский генерал имел недовольный вид, но не мог не в том же тоне отвечать Кутузову.
– Напротив, – сказал он ворчливым и сердитым тоном, так противоречившим лестному значению произносимых слов, – напротив, участие вашего превосходительства в общем деле высоко ценится его величеством; но мы полагаем, что настоящее замедление лишает славные русские войска и их главнокомандующих тех лавров, которые они привыкли пожинать в битвах, – закончил он видимо приготовленную фразу.
Кутузов поклонился, не изменяя улыбки.
– А я так убежден и, основываясь на последнем письме, которым почтил меня его высочество эрцгерцог Фердинанд, предполагаю, что австрийские войска, под начальством столь искусного помощника, каков генерал Мак, теперь уже одержали решительную победу и не нуждаются более в нашей помощи, – сказал Кутузов.
Генерал нахмурился. Хотя и не было положительных известий о поражении австрийцев, но было слишком много обстоятельств, подтверждавших общие невыгодные слухи; и потому предположение Кутузова о победе австрийцев было весьма похоже на насмешку. Но Кутузов кротко улыбался, всё с тем же выражением, которое говорило, что он имеет право предполагать это. Действительно, последнее письмо, полученное им из армии Мака, извещало его о победе и о самом выгодном стратегическом положении армии.
– Дай ка сюда это письмо, – сказал Кутузов, обращаясь к князю Андрею. – Вот изволите видеть. – И Кутузов, с насмешливою улыбкой на концах губ, прочел по немецки австрийскому генералу следующее место из письма эрцгерцога Фердинанда: «Wir haben vollkommen zusammengehaltene Krafte, nahe an 70 000 Mann, um den Feind, wenn er den Lech passirte, angreifen und schlagen zu konnen. Wir konnen, da wir Meister von Ulm sind, den Vortheil, auch von beiden Uferien der Donau Meister zu bleiben, nicht verlieren; mithin auch jeden Augenblick, wenn der Feind den Lech nicht passirte, die Donau ubersetzen, uns auf seine Communikations Linie werfen, die Donau unterhalb repassiren und dem Feinde, wenn er sich gegen unsere treue Allirte mit ganzer Macht wenden wollte, seine Absicht alabald vereitelien. Wir werden auf solche Weise den Zeitpunkt, wo die Kaiserlich Ruseische Armee ausgerustet sein wird, muthig entgegenharren, und sodann leicht gemeinschaftlich die Moglichkeit finden, dem Feinde das Schicksal zuzubereiten, so er verdient». [Мы имеем вполне сосредоточенные силы, около 70 000 человек, так что мы можем атаковать и разбить неприятеля в случае переправы его через Лех. Так как мы уже владеем Ульмом, то мы можем удерживать за собою выгоду командования обоими берегами Дуная, стало быть, ежеминутно, в случае если неприятель не перейдет через Лех, переправиться через Дунай, броситься на его коммуникационную линию, ниже перейти обратно Дунай и неприятелю, если он вздумает обратить всю свою силу на наших верных союзников, не дать исполнить его намерение. Таким образом мы будем бодро ожидать времени, когда императорская российская армия совсем изготовится, и затем вместе легко найдем возможность уготовить неприятелю участь, коей он заслуживает».]
Кутузов тяжело вздохнул, окончив этот период, и внимательно и ласково посмотрел на члена гофкригсрата.
– Но вы знаете, ваше превосходительство, мудрое правило, предписывающее предполагать худшее, – сказал австрийский генерал, видимо желая покончить с шутками и приступить к делу.
Он невольно оглянулся на адъютанта.
– Извините, генерал, – перебил его Кутузов и тоже поворотился к князю Андрею. – Вот что, мой любезный, возьми ты все донесения от наших лазутчиков у Козловского. Вот два письма от графа Ностица, вот письмо от его высочества эрцгерцога Фердинанда, вот еще, – сказал он, подавая ему несколько бумаг. – И из всего этого чистенько, на французском языке, составь mеmorandum, записочку, для видимости всех тех известий, которые мы о действиях австрийской армии имели. Ну, так то, и представь его превосходительству.
Князь Андрей наклонил голову в знак того, что понял с первых слов не только то, что было сказано, но и то, что желал бы сказать ему Кутузов. Он собрал бумаги, и, отдав общий поклон, тихо шагая по ковру, вышел в приемную.
Несмотря на то, что еще не много времени прошло с тех пор, как князь Андрей оставил Россию, он много изменился за это время. В выражении его лица, в движениях, в походке почти не было заметно прежнего притворства, усталости и лени; он имел вид человека, не имеющего времени думать о впечатлении, какое он производит на других, и занятого делом приятным и интересным. Лицо его выражало больше довольства собой и окружающими; улыбка и взгляд его были веселее и привлекательнее.
Кутузов, которого он догнал еще в Польше, принял его очень ласково, обещал ему не забывать его, отличал от других адъютантов, брал с собою в Вену и давал более серьезные поручения. Из Вены Кутузов писал своему старому товарищу, отцу князя Андрея:
«Ваш сын, – писал он, – надежду подает быть офицером, из ряду выходящим по своим занятиям, твердости и исполнительности. Я считаю себя счастливым, имея под рукой такого подчиненного».
В штабе Кутузова, между товарищами сослуживцами и вообще в армии князь Андрей, так же как и в петербургском обществе, имел две совершенно противоположные репутации.
Одни, меньшая часть, признавали князя Андрея чем то особенным от себя и от всех других людей, ожидали от него больших успехов, слушали его, восхищались им и подражали ему; и с этими людьми князь Андрей был прост и приятен. Другие, большинство, не любили князя Андрея, считали его надутым, холодным и неприятным человеком. Но с этими людьми князь Андрей умел поставить себя так, что его уважали и даже боялись.
Выйдя в приемную из кабинета Кутузова, князь Андрей с бумагами подошел к товарищу,дежурному адъютанту Козловскому, который с книгой сидел у окна.
– Ну, что, князь? – спросил Козловский.
– Приказано составить записку, почему нейдем вперед.
– А почему?
Князь Андрей пожал плечами.
– Нет известия от Мака? – спросил Козловский.
– Нет.
– Ежели бы правда, что он разбит, так пришло бы известие.
– Вероятно, – сказал князь Андрей и направился к выходной двери; но в то же время навстречу ему, хлопнув дверью, быстро вошел в приемную высокий, очевидно приезжий, австрийский генерал в сюртуке, с повязанною черным платком головой и с орденом Марии Терезии на шее. Князь Андрей остановился.
– Генерал аншеф Кутузов? – быстро проговорил приезжий генерал с резким немецким выговором, оглядываясь на обе стороны и без остановки проходя к двери кабинета.
– Генерал аншеф занят, – сказал Козловский, торопливо подходя к неизвестному генералу и загораживая ему дорогу от двери. – Как прикажете доложить?
Неизвестный генерал презрительно оглянулся сверху вниз на невысокого ростом Козловского, как будто удивляясь, что его могут не знать.
– Генерал аншеф занят, – спокойно повторил Козловский.
Лицо генерала нахмурилось, губы его дернулись и задрожали. Он вынул записную книжку, быстро начертил что то карандашом, вырвал листок, отдал, быстрыми шагами подошел к окну, бросил свое тело на стул и оглянул бывших в комнате, как будто спрашивая: зачем они на него смотрят? Потом генерал поднял голову, вытянул шею, как будто намереваясь что то сказать, но тотчас же, как будто небрежно начиная напевать про себя, произвел странный звук, который тотчас же пресекся. Дверь кабинета отворилась, и на пороге ее показался Кутузов. Генерал с повязанною головой, как будто убегая от опасности, нагнувшись, большими, быстрыми шагами худых ног подошел к Кутузову.
– Vous voyez le malheureux Mack, [Вы видите несчастного Мака.] – проговорил он сорвавшимся голосом.
Лицо Кутузова, стоявшего в дверях кабинета, несколько мгновений оставалось совершенно неподвижно. Потом, как волна, пробежала по его лицу морщина, лоб разгладился; он почтительно наклонил голову, закрыл глаза, молча пропустил мимо себя Мака и сам за собой затворил дверь.
Слух, уже распространенный прежде, о разбитии австрийцев и о сдаче всей армии под Ульмом, оказывался справедливым. Через полчаса уже по разным направлениям были разосланы адъютанты с приказаниями, доказывавшими, что скоро и русские войска, до сих пор бывшие в бездействии, должны будут встретиться с неприятелем.
Князь Андрей был один из тех редких офицеров в штабе, который полагал свой главный интерес в общем ходе военного дела. Увидав Мака и услыхав подробности его погибели, он понял, что половина кампании проиграна, понял всю трудность положения русских войск и живо вообразил себе то, что ожидает армию, и ту роль, которую он должен будет играть в ней.