Премия «Оскар» за лучшую операторскую работу

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Премия «Оскар» за лучшую операторскую работу (англ. Academy Award for Best Cinematography) — престижная награда Американской академии киноискусства, присуждаемая ежегодно.

Данная премия некоторое время вручалась без предварительных номинаций. С 1930 по 1967 годы (с единственным исключением в 1958 году) были отдельные премии за чёрно-белые и цветные фильмы. Когда разделение отменили, единственным чёрно-белым фильмом, который удостоился премии, был «Список Шиндлера» (1993).

Все работы, удостоившиеся премии, сохранились; однако ряд лент, которые были в числе номинантов в первые годы существования премии, утеряны. Среди них The Devil Dancer (1927), The Magic Flame (1927) и «Четыре дьявола» (1928). Некоторые работы, такие как The Right To Love (1930) и Sadie Thompson (1927), дошли до наших дней не полностью.





Список лауреатов и номинантов

1929—1930

1929

1930-I

1930-II

1931—1940

1931

1932

1934

1935

1936

1937: Тони Гаудио — Энтони несчастный

1938: Карл Фройнд — The Good Earth

1939: Джозеф Руттенберг — Большой вальс

1940:

1941—1950

Лауреаты указаны первыми и выделены отдельным цветом.

Церемония Оператор(ы) Фильм
13-я (1941)
<center>Чёрно-белый фильм
Джордж Барнс «Ребекка»
Джеймс Вонг Хоу «Линкольн в Иллинойсе» (англ.)
• Эрнест Хэллер «Всё это и небо в придачу» (англ.)
Чарльз Лэнг «Воскресни, любовь моя» (англ.)
• Гарольд Россон «Шумный город» (англ.)
Рудольф Мате «Иностранный корреспондент»
Тони Гаудио «Письмо»
Грегг Толанд «Долгий путь домой»
• Джозеф А. Валентайн «Весенний вальс» (англ.)
Джозеф Руттенберг «Мост Ватерлоо»
<center>Цветной фильм
Жорж Периналь «Багдадский вор»
• Оливер Т. Марш, Аллен М. Дэвей «Горькая сладость» (англ.)
• Артур Ч. Миллер, Рей Реннахан «Синяя птица» (англ.)
Леон Шамрой, Рей Реннахан «Даже по-аргентински» (англ.)
Виктор Мильнер, У. Ховард Грин «Северо-западная конная полиция» (англ.)
• Сидни Вагнер, Уильям В. Скалл «Северо-западный проход» (англ.)
<center>14-я (1942) <center>Чёрно-белый фильм
Артур Ч. Миллер «Как зелена была моя долина»
Карл Фройнд «Шоколадный солдатик» (англ.)
Грегг Толанд «Гражданин Кейн»
Джозеф Руттенберг «Доктор Джекилл и мистер Хайд»
• Джозеф Уолкер «А вот и мистер Джордан» (англ.)
• Лео Товер «Задержите рассвет» (англ.)
• Сол Полито «Сержант Йорк»
Эдвард Кронджагер «Серенада солнечной долины»
Чарльз Лэнг «Закат» (англ.)
Рудольф Мате «Леди Гамильтон»
<center>Цветной фильм
Эрнест Палмер, Рей Реннахан «Кровь и песок» (англ.)
• Уилфред М. Клайн, Карл Страсс, Уильям Э. Снайдер «Алома Южных морей» (англ.)
• Уильям В. Скалл, Леонард Смит «Билли Кид» (англ.)
Карл Фройнд, У. Ховард Грин «Цветы в пыли»
• Берт Гленнон «Пикирующий бомбардировщик»
• Гарри Хэлленбергер, Рей Реннахан «Луизианская покупка» (англ.)
<center>15-я (1943) <center>Чёрно-белый фильм
Джозеф Руттенберг «Миссис Минивер»
Джеймс Вонг Хоу «Кингс Роу» (англ.)
Стенли Кортес «Великолепные Эмберсоны»
• Чарльз Г. Кларк «Полнолуние» (англ.)
Эдвард Кронджагер «Крысолов» (англ.)
Рудольф Мате «Гордость янки»
• Джон Дж. Месколл «Возьми письмо, дорогая» (англ.)
Тед Тецлафф «Весь город говорит» (англ.)
Леон Шамрой «Десять джентльменов из Уэст Пойнт» (англ.)
Артур Ч. Миллер «Превыше всего» (англ.)
<center>Цветной фильм
Леон Шамрой «Чёрный лебедь» (англ.)
Милтон Краснер, Уильям В. Скалл, У. Ховард Грин «Арабские ночи» (англ.)
• Сол Полито «Капитаны облаков» (англ.)
У. Ховард Грин «Книга джунглей»
Виктор Мильнер, Уильям В. Скалл «Пожнёшь бурю» (англ.)
Эдвард Кронджагер, Уильям В. Скалл «К берегам Триполи» (англ.)
<center>16-я (1944) <center>Чёрно-белый фильм
Артур Ч. Миллер «Песня Бернадетт»
Джеймс Вонг Хоу, Элмер Дайер, Чарльз А. Маршалл «Военно-воздушные силы»
Артур Идисон «Касабланка»
Тони Гаудио «Корвет K-225»
Джон Ф. Зейтц «Пять гробниц по пути в Каир»
Хэрри Стрэдлинг ст. «Человеческая комедия» (англ.)
Джозеф Руттенберг «Мадам Кюри» (англ.)
Джеймс Вонг Хоу «Северная звезда»
Рудольф Мате «Сахара»
Чарльз Лэнг «Сквозь гордость, тоску и утраты» (англ.)
<center>Цветной фильм
Хэл Мор, У. Ховард Грин «Призрак Оперы»
Рей Реннахан «По ком звонит колокол»
Эдвард Кронджагер «Небеса могут подождать»
• Чарльз Г. Кларк, Аллен М. Дэвей «Привет, Фриско, Привет» (англ.)
• Леонард Смит «Лесси возвращается домой»
Джордж Дж. Фолси «Тысячи приветствий» (англ.)
<center>17-я (1945) <center>Чёрно-белый фильм
Джозеф Лашелл «Лора»
Джон Ф. Зейтц «Двойная страховка»
• Сидни Вагнер «Потомство дракона» (англ.)
Джозеф Руттенберг «Газовый свет»
• Лайонел Линдон «Идти своим путём»
• Глен МакУильямс «Спасательная шлюпка»
Стенли Кортес, Ли Гармс «С тех пор как вы ушли»
Роберт Л. Сёртис, Гарольд Россон «Тридцать секунд над Токио»
Чарльз Лэнг «Незваные»
Джордж Дж. Фолси «Белые скалы Дувра» (англ.)
<center>Цветной фильм
Леон Шамрой «Вильсон»
Рудольф Мате, Аллен М. Дэвей «Девушка с обложки»
Эдвард Кронджагер «Дом в Индиане» (англ.)
Чарльз Рошер «Кисмет»
Рей Реннахан «Леди в ночи» (англ.)
Джордж Дж. Фолси «Встреть меня в Сент-Луисе»
<center>18-я (1946) <center>Чёрно-белый фильм
Хэрри Стрэдлинг ст. «Портрет Дориана Грея»
Артур Ч. Миллер «Ключи от царства небесного» (англ.)
Джон Ф. Зейтц «Потерянный уикэнд»
Эрнест Хэллер «Милдред Пирс»
Джордж Барнс «Заворожённый»
<center>Цветной фильм
Леон Шамрой «Бог ей судья»
• Роберт Х. Плэнк, Чарльз П. Бойл «Поднять якоря» (англ.)
Леонард Смит «Национальный бархат»
Тони Гаудио, Аллен М. Дэвей (посмертно) «Песня на память» (англ.)
Джордж Барнс «Испанский Мэйн» (англ.)
<center>19-я (1947) <center>Чёрно-белый фильм
Артур Ч. Миллер «Анна и король Сиама» (англ.)
Джордж Дж. Фолси «Зелёные годы» (англ.)
<center>Цветной фильм
Чарльз Рошер, Леонард Смит, Артур Э. Арлинг «Оленёнок»
• Джозеф Уолкер «История Джолсона» (англ.)
<center>20-я (1948) <center>Чёрно-белый фильм
Гай Грин «Большие надежды»
Чарльз Лэнг «Призрак и миссис Мьюр» (англ.)
Джордж Дж. Фолси «Улица Грин Долфин» (англ.)
<center>Цветной фильм
Джек Кардифф «Чёрный нарцисс»
• Дж. Певерелл Марли, Уильям В. Скалл «Жизнь с отцом»
• Гарри Джексон «Мама была в трико» (англ.)
<center>21-я (1949) <center>Чёрно-белый фильм
Уильям Дэниелс «Обнажённый город»
Чарльз Лэнг «Зарубежный роман» (англ.)
Николас Мусурака «Я помню маму» (англ.)
• Тед Д. МакКорд «Джонни Белинда» (англ.)
• Джозеф Х. Огаст (посмертно) «Портрет Дженни» (англ.)
<center>Цветной фильм
Джозеф А. Валентайн, Уильям В. Скалл, Уинтон Си Хоч «Жанна д’Арк»
• Чарльз Г. Кларк «Зелёная трава Вайоминга» (англ.)
• Уильям Э. Снайдер «Кармен» (англ.)
• Роберт Х. Плэнк «Три мушкетёра»
<center>22-я (1950) <center>Чёрно-белый фильм
Пол Фогел «Поле битвы»
• Франц Планер «Чемпион»
Джозеф Лашелл «Приходи в конюшню» (англ.)
• Лео Товер «Наследница»
Леон Шамрой «Коварный лис Борджиа» (англ.)
<center>Цветной фильм
Уинтон Си Хоч «Она носила жёлтую ленту»
• Хэрри Стрэдлинг ст. «Парочка Баркли с Бродвея» (англ.)
• Уильям Э. Снайдер «Джолсон снова поёт» (англ.)
• Роберт Х. Плэнк, Чарльз Эдгар Шоенбаум «Маленькие женщины» (англ.)
• Чарльз Г. Кларк «Песок» (англ.)

1951—1960

Церемония Оператор(ы) Фильм
<center>23-я (1951) <center>Чёрно-белый фильм
Роберт Краскер «Третий человек»
Милтон Краснер «Всё о Еве»
• Гарольд Россон «Асфальтовые джунгли»
Виктор Мильнер «Фурии» (англ.)
Джон Ф. Зейтц «Бульвар Сансет»
<center>Цветной фильм
Роберт Л. Сёртис «Копи царя Соломона»
Чарльз Рошер «Энни получает ваше оружие»
Эрнест Палмер «Сломанная стрела»
• Эрнест Хэллер «Огонь и стрела»
Джордж Барнс «Самсон и Далила»
<center>24-я (1952) <center>Чёрно-белый фильм
Уильям Си Меллор «Место под солнцем»
• Франц Планер «Смерть коммивояжёра»
• Норберт Бродин «Водолазы»
Роберт Бёркс «Незнакомцы в поезде»
• Хэрри Стрэдлинг ст. «Трамвай „Желание“»
<center>Цветной фильм
Альфред Гилкс, Джон Олтон (балетные сцены) «Американец в Париже»
Леон Шамрой «Давид и Бадшиба»
Роберт Л. Сёртис и Уильям В. Скалл «Камо грядеши»
Чарльз Рошер «Плавучий театр»
Джон Ф. Зейтц, У. Ховард Грин «Когда миры столкнутся»
<center>25-я (1953) <center>Чёрно-белый фильм
Роберт Л. Сёртис «Злые и красивые»
Расселл Хэрлан «Большое небо»
Джозеф Лашелл «Моя кузина Рэйчел»
• Вирджил Миллер «Навахо» (док.)
Чарльз Лэнг «Внезапный страх»
<center>Цветной фильм
Уинтон Си Хоч, Арчи Стаут «Тихий человек»
Хэрри Стрэдлинг ст. «Ганс Кристиан Андерсен»
Фредди Янг «Айвенго»
Джордж Дж. Фолси «Миллион долларов для русалки» (англ.)
Леон Шамрой «Снега Килиманджаро»
<center>26-я (1954) <center>Чёрно-белый фильм
Бёрнетт Гаффи «Отныне и во веки веков»
Хэл Мор «Кровать» (англ.)
Джозеф Руттенберг «Юлий Цезарь»
• Джозеф Си Брун «Мартин Лютер»
• Франц Планер, Анри Алькан «Римские каникулы»
<center>Цветной фильм
Лойал Григгз «Шейн»
Джордж Дж. Фолси «Все братья были храбрецами» (англ.)
Эдвард Кронджагер «Коралловый риф» (англ.)
Роберт Х. Плэнк «Лили»
Леон Шамрой «Плащаница»
<center>27-я (1955) <center>Чёрно-белый фильм
Борис Кауфман «В порту»
• Джон Ф. Уоррен «Деревенская девушка»
Джордж Дж. Фолси «Административная власть»
Джон Ф. Зейтц «Полицейский-мошенник» (англ.)
Чарльз Лэнг «Сабрина»
<center>Цветной фильм
Милтон Краснер «Три монеты в фонтане»
Леон Шамрой «Египтянин»
Роберт Бёркс «Окно во двор»
Джордж Дж. Фолси «Семь невест для семерых братьев»
Уильям В. Скалл «Серебряная чаша»
<center>28-я (1956) <center>Чёрно-белый фильм
Джеймс Вонг Хоу «Татуированная роза»
Расселл Хэрлан «Школьные джунгли»
Артур Э. Арлинг «Я буду плакать завтра»
Джозеф Лашелл «Марти»
Чарльз Лэнг «Королева пчёл»
<center>Цветной фильм
Роберт Бёркс «Поймать вора»
Хэрри Стрэдлинг ст. «Парни и куколки»
Леон Шамрой «Любовь — самая великолепная вещь на свете»
• Гарольд Липстайн «Человек по имени Питер» (англ.)
Роберт Л. Сёртис «Оклахома!»
<center>29-я (1957) <center>Чёрно-белый фильм
Джозеф Руттенберг «Кто-то там наверху любит меня»
Борис Кауфман «Куколка»
• Гарольд Россон «Дурная кровь»
Бёрнетт Гаффи «Тем тяжелее падение»
• Уолтер Стрендж «Дилижанс ярости»
<center>Цветной фильм
Лайонел Линдон «Вокруг света за 80 дней»
• Хэрри Стрэдлинг ст. «История Эдди Дучина»
Леон Шамрой «Король и я»
• Лойал Григгз «Десять заповедей»
Джек Кардифф «Война и мир»
<center>30-я (1958) Джек Хилдъярд «Мост через реку Квай»
Милтон Краснер «Незабываемый роман»
• Рэй Джун «Забавная мордашка»
• Уильям Си Меллор «Пэйтон Плейс»
• Эллсворт Фредерикс «Сайонара»
<center>31-я (1959) <center>Чёрно-белый фильм
Сэм Ливитт «Не склонившие головы»
• Дэниел Л. Фэпп «Любовь под вязами»
• Лайонел Линдон «Я хочу жить!»
Чарльз Лэнг «За отдельными столиками»
• Джозеф МакДональд «Молодые львы»
<center>Цветной фильм
Джозеф Руттенберг «Жижи»
• Хэрри Стрэдлинг ст. «Тётушка Мэйм»
Уильям Дэниелс «Кошка на раскалённой крыше»
Джеймс Вонг Хоу «Старик и море»
Леон Шамрой «Юг Тихого океана»
<center>32-я (1960) <center>Чёрно-белый фильм
Уильям Си Меллор «Дневник Анны Франк»
• Сэм Ливитт «Анатомия убийства»
Джозеф Лашелл «Карьера»
Чарльз Лэнг «В джазе только девушки»
• Хэрри Стрэдлинг ст. «Молодые филадельфийцы»
<center>Цветной фильм
Роберт Л. Сёртис «Бен-Гур»
Ли Гармс «Великий рыбак»
• Дэниел Л. Фэпп «Пять пенни»
• Франц Планер «История монахини»
Леон Шамрой «Порги и Бесс»

1961—1970

Церемония Оператор(ы) Фильм
<center>33-я (1961) <center>Чёрно-белый фильм
Фредди Фрэнсис «Сыновья и любовники»
Джозеф Лашелл «Квартира»
Чарльз Лэнг «Правда жизни»
Эрнест Ласло «Пожнёшь бурю»
• Джон Л. Расселл «Психо»
<center>Цветной фильм
Расселл Метти «Спартак»
• Уильям Х. Клозир «Форт Аламо»
Джозеф Руттенберг, Чарльз Хартен «Баттерфилд, 8»
• Сэм Ливитт «Исход»
• Джозеф МакДональд «Мексиканец в Голливуде»
<center>34-я (1962) <center>Чёрно-белый фильм
Эжен Шюффтан «Мошенник»
• Эдвард Колман «Отмороженный профессор»
• Франц Планер «Детский час»
Эрнест Ласло «Нюрнбергский процесс»
• Дэниел Л. Фэпп «Один, два, три»
<center>Цветной фильм
Дэниел Л. Фэпп «Вестсайдская история»
Джек Кардифф «Фанни»
Расселл Метти «Песня барабана цветов»
• Хэрри Стрэдлинг ст. «Величие одного»
Чарльз Лэнг «Одноглазые валеты»
<center>35-я (1963) <center>Чёрно-белый фильм
Жан Бургуэн, Вальтер Воттиц, (Анри Персен) «Самый длинный день»
Бёрнетт Гаффи «Любитель птиц из Алькатраса»
• Расселл Хэрлан «Убить пересмешника»
• Тед Д. МакКорд «Двое на качелях»
• Эрнест Хэллер «Что случилось с Бэби Джейн?»
<center>Цветной фильм
Фредди Янг «Лоуренс Аравийский»
• Хэрри Стрэдлинг ст. «Джипси»
• Расселл Хэрлан «Хатари!»
Роберт Л. Сёртис «Мятеж на „Баунти“»
• Пол Фогел «Чудесный мир братьев Гримм»
<center>36-я (1964) <center>Чёрно-белый фильм
Джеймс Вонг Хоу «Хад»
• Джордж Дж. Фолси «Балкон»
Люсьен Баллард «Сторож»
• Эрнест Хэллер «Полевые лилии»
Милтон Краснер «Любовь с подходящим незнакомцем»
<center>Цветной фильм
Леон Шамрой «Клеопатра»
Леон Шамрой «Кардинал»
Уильям Дэниелс, Милтон Краснер, Чарльз Лэнг, Джозеф Лашелл «Как был завоёван Запад»
Джозеф Лашелл «Нежная Ирма»
Эрнест Ласло «Этот безумный, безумный, безумный, безумный мир»
<center>37-я (1965) <center>Чёрно-белый фильм
Уолтер Лассали «Грек Зорба»
• Филип Х. Лэтроп «Американизация Эмили»
Милтон Краснер «Судьба-охотник»
• Джозеф Ф. Бирок «Тише, тише, милая Шарлотта»
Габриэль Фигероа «Ночь игуаны»
<center>Цветной фильм
Хэрри Стрэдлинг ст. «Моя прекрасная леди»
Джеффри Ансуорт «Бекет»
• Уильям Х. Клотье «Осень шайеннов»
• Эдвард Колман «Мэри Поппинс»
• Дэниел Л. Фэпп «Непотопляемая Молли Браун»
<center>38-я (1966) <center>Чёрно-белый фильм
Эрнест Ласло «Корабль дураков»
Лойал Григгз «По методу Харма»
Бёрнетт Гаффи «Король Крыса»
Конрад Л. Холл «Моритури»
Роберт Бёркс «Клочок синевы»
<center>Цветной фильм
Фредди Янг «Доктор Живаго»
Леон Шамрой «Муки и радости»
Расселл Хэрлан «Большие гонки»
• Уильям Меллор (посмертно), Лойал Григгз «Величайшая из когда-либо рассказанных историй»
• Тед Д. МакКорд «Звуки музыки»
<center>39-я (1967) <center>Чёрно-белый фильм
Хаскелл Уэкслер «Кто боится Вирджинии Вулф?»
Джозеф Лашелл «Азарт удачи»
• Кеннет Хиггинс «Девушка Джорджи»
• Марсель Гриньон «Горит ли Париж?»
Джеймс Вонг Хоу «Вторые»
<center>Цветной фильм
Тед Мур «Человек на все времена»
Эрнест Ласло «Фантастическое путешествие»
Расселл Хэрлан «Гавайи»
Конрад Л. Холл «Профессионалы»
• Джозеф МакДональд «Песчаная галька»
<center>40-я (1968) Бёрнетт Гаффи «Бонни и Клайд»
• Ричард Х. Клайн «Камелот»
Роберт Л. Сёртис «Доктор Дулиттл»
Роберт Л. Сёртис «Выпускник»
Конрад Л. Холл «Хладнокровное убийство»
<center>41-я (1969) Паскуалино Де Сантис «Ромео и Джульетта»
Хэрри Стрэдлинг ст. «Смешная девчонка»
Дэниел Л. Фэпп «Полярная станция „Зебра“»
Освальд Моррис «Оливер!»
Эрнест Ласло «Звезда!»
<center>42-я (1970) Конрад Л. Холл «Бутч Кэссиди и Санденс Кид»
Артур Иббетсон «Анна на тысячу дней»
Чарльз Лэнг «Боб и Кэрол, Тед и Элис»
Хэрри Стрэдлинг ст. (посмертно) «Хэлло, Долли!»
Дэниел Л. Фэпп «Потерянные»

1971—1980

Церемония Оператор(ы) Фильм
<center>43-я (1971) Фредди Янг «Дочь Райана»
Эрнест Ласло «Аэропорт»
Фред Дж. Конекэмп «Паттон»
• Чарльз Ф. Вилер, Осаму Фуруя, Синсаку Химеда, Масамичи Сато «Тора! Тора! Тора!»
• Билли Уильямс «Влюблённые женщины»
<center>44-я (1972) Освальд Моррис «Скрипач на крыше»
Оуэн Ройзман «Французский связной»
Роберт Л. Сёртис «Последний киносеанс»
Фредди Янг «Николай и Александра»
Роберт Л. Сёртис «Лето 42-го» (англ.)
<center>45-я (1973) Джеффри Ансуорт «Кабаре»
Чарльз Лэнг «Бабочки свободны» (англ.)
• Харольд Э. Стайн «Приключение „Посейдона“»
• Гарри Стрэдлинг мл. «1776» (англ.)
Дуглас Слокомб «Путешествия с моей тётей» (англ.)
<center>46-я (1974) Свен Нюквист «Шёпоты и крики»
Оуэн Ройзман «Изгоняющий дьявола»
• Джек Коуффер «Чайка по имени Джонатан Ливингстон» (англ.)
Роберт Л. Сёртис «Афера»
• Гарри Стрэдлинг мл. «Встреча двух сердец»
<center>47-я (1975) Фред Дж. Конекэмп, Джозеф Ф. Бирок «Ад в поднебесье»
• Джон А. Алонсо «Китайский квартал»
• Филип Х. Лэтроп «Землетрясение»
Брюс Сёртис «Ленни»
Джеффри Ансуорт «Убийство в „Восточном экспрессе“»
<center>48-я (1976) Джон Олкотт «Барри Линдон»
Конрад Л. Холл «День Саранчи» (англ.)
Джеймс Вонг Хоу «Смешная леди»
Роберт Л. Сёртис «Гинденбург»
Хаскелл Уэкслер, Билл Батлер «Пролетая над гнездом кукушки»
<center>49-я (1977) Хаскелл Уэкслер «На пути к славе»
• Ричард Х. Клайн «Кинг-Конг»
Эрнест Ласло «Бегство Логана»
Оуэн Ройзман «Телесеть»
Роберт Л. Сёртис «Звезда родилась»
<center>50-я (1978) Вилмош Жигмонд «Близкие контакты третьей степени»
Фред Дж. Конекэмп «Острова в океане» (англ.)
Дуглас Слокомб «Джулия»
• Уильям Э. Фрейкер «В поисках мистера Гудбара»
Роберт Л. Сёртис «Поворотный пункт»
<center>51-я (1979) Нестор Альмендрос «Дни жатвы»
Вилмош Жигмонд «Охотник на оленей»
• Уильям Э. Фрейкер «Небеса могут подождать»
Роберт Л. Сёртис «В это же время, в следующем году»
Освальд Моррис «Виз»
<center>52-я (1980) Витторио Стораро «Апокалипсис сегодня»
Джузеппе Ротунно «Весь этот джаз»
• Фрэнк В. Филлипс «Чёрная дыра»
Нестор Альмендрос «Крамер против Крамера»
• Уильям Э. Фрейкер «Тысяча девятьсот сорок первый»

1981—1990

Церемония Оператор(ы) Фильм — русскоязычное название Фильм — оригинальное название
53-я (1981) Джеффри Ансуорт (посмертно), Гислен Клоке «Тэсс» Tess
Нестор Альмендрос «Голубая лагуна» The Blue Lagoon
• Ральф Д. Боуд «Дочь шахтёра» Coal Miner’s Daughter
• Джеймс Крейб «Формула» The Formula
• Майкл Чэпмен «Бешеный бык» Raging Bull
54-я (1982) Витторио Стораро «Красные» Reds
• Алекс Томсон «Экскалибур» Excalibur
• Билли Уильямс «На золотом озере» On Golden Pond
Мирослав Ондржичек «Рэгтайм» Ragtime
Дуглас Слокомб «Индиана Джонс: В поисках утраченного ковчега» Raiders of the Lost Ark
55-я (1983) Билли Уильямс, Ронни Тейлор «Ганди» Gandhi
• Йост Вакано «Подводная лодка» Das Boot
• Аллен Давио «Инопланетянин» E.T. the Extra-Terrestrial
Нестор Альмендрос «Выбор Софи» Sophie’s Choice
• Оуэн Ройзман «Тутси» Tootsie
56-я (1984) Свен Нюквист «Фанни и Александр» Fanny och Alexander
• Дональд Питермен «Танец-вспышка» Flashdance
Калеб Дешанель «Парни что надо» The Right Stuff
• Уильям А. Фрейкер «Военные игры» WarGames
Гордон Уиллис «Зелиг» Zelig
57-я (1985) Крис Менгес «Поля смерти» The Killing Fields
Мирослав Ондржичек «Амадей» Amadeus
Калеб Дешанель «Самородок» The Natural
• Эрнест Дей «Поездка в Индию» A Passage to India
Вилмош Жигмонд «Река» The River
58-я (1986) Дэвид Уоткин «Из Африки» Out of Africa
• Аллен Давио «Цветы лиловые полей» The Color Purple
• Уильям А. Фрейкер «Любовь Мерфи» Murphy’s Romance
Такао Сайто, Масахару Уэда, Асакадзу Накаи «Ран»
Джон Сил «Свидетель» Witness
59-я (1987) Крис Менгес «Миссия» Mission, The
• Джордан Кроненуэт «Пегги Сью вышла замуж» Peggy Sue Got Married
Роберт Ричардсон «Взвод» Platoon
• Тони Пирс-Робертс «Комната с видом» A Room with a View
• Дональд Питермен «Звёздный путь 4: Путешествие домой» Star Trek IV: The Voyage Home
60-я (1988) Витторио Стораро «Последний император» Last Emperor, The
Михаэль Балльхаус «Теленовости» Broadcast News
• Аллен Давио «Империя солнца» Empire of the Sun
Филипп Руссело «Надежда и слава» Hope and Glory
Хаскелл Уэкслер «Свидетель» Matewan
61-я (1989) Питер Бизиу «Миссисипи в огне» Mississippi Burning
Джон Сил «Человек дождя» Rain Man
Конрад Холл «Пьяный рассвет» Tequila Sunrise
Свен Нюквист «Невыносимая лёгкость бытия» Unbearable Lightness of Being, The
Дин Канди «Кто подставил кролика Роджера» Who Framed Roger Rabbit
62-я (1990) Фредди Фрэнсис «Слава» Glory
Микаэль Саломон «Бездна» The Abyss
Хаскелл Уэкслер «Блэйз» Blaze
Роберт Ричардсон «Рождённый четвёртого июля» Born on the Fourth of July
Михаэль Балльхаус «Знаменитые братья Бейкер» The Fabulous Baker Boys

1991—2000

Церемония Оператор Фильм — русскоязычное название Фильм — оригинальное название
63-я (1991) Дин Семлер «Танцы с волками» Dances with Wolves
• Аллен Давио «Авалон» Avalon
Витторио Стораро «Дик Трейси» Dick Tracy
Гордон Уиллис «Крёстный отец 3» Godfather: Part III, The
Филипп Руссело «Генри и Джун» Henry & June
64-я (1992) Роберт Ричардсон «Джон Ф. Кеннеди. Выстрелы в Далласе» JFK
• Аллен Давио «Багси» Bugsy
• Стивен Голдблатт «Повелитель приливов» The Prince of Tides
Адам Гринберг «Терминатор 2: Судный день» Terminator 2: Judgment Day
Эдриан Биддл «Тельма и Луиза» Thelma & Louise
65-я (1993) Филипп Руссело «Там, где течёт река» A River Runs Through It
• Стивен Х. Бёрум «Хоффа» Hoffa
• Тони Пирс-Робертс «Говардс Энд» Howards End
• Робер Фрэсс «Любовник» Amant, L'
• Джек Н. Грин «Непрощённый» Unforgiven
66-я (1994) Януш Камински «Список Шиндлера» Schindler’s List
Гу Чанвэй «Прощай, моя наложница» Ba wang bie ji
Майкл Чэпмен «Беглец» The Fugitive
Стюарт Драйбёрг «Пианино» The Piano
Конрад Холл «Выбор игры» Searching for Bobby Fischer
67-я (1995) Джон Толл «Легенды осени» Legends of the Fall
Дон Бёрджесс «Форрест Гамп» Forrest Gump
Пётр Собочиньский «Три цвета: Красный» Trois couleurs: Rouge
Роджер Дикинс «Побег из Шоушенка» The Shawshank Redemption
Оуэн Ройзман «Уайетт Эрп» Wyatt Earp
68-я (1996) Джон Толл «Храброе сердце» Braveheart
• Стивен Голдблатт «Бэтмен навсегда» Batman Forever
Эммануэль Любецки «Маленькая принцесса» A Little Princess
• Майкл Коултер «Разум и чувства» Sense and Sensibility
• Люй Юэ «Шанхайская триада» Shanghai Triad
69-я (1997) Джон Сил «Английский пациент» The English Patient
Дариус Хонджи «Эвита» Evita
Роджер Дикинс «Фарго» Fargo
Калеб Дешанель «Летите домой» Fly Away Home
Крис Менгес «Майкл Коллинз» Michael Collins
70-я (1998) Расселл Карпентер «Титаник» Titanic
Януш Камински «Амистад» Amistad
Роджер Дикинс «Кундун» Kundun
Данте Спинотти «Секреты Лос-Анджелеса» L.A. Confidential
Эдуарду Серра «Крылья голубки» The Wings of the Dove
71-я (1999) Януш Камински «Спасти рядового Райана» Saving Private Ryan
Конрад Холл «Гражданский иск» A Civil Action
Реми Адефарасин «Елизавета» Elizabeth
• Ричард Грейтрекс «Влюблённый Шекспир» Shakespeare in Love
Джон Толл «Тонкая красная линия» The Thin Red Line
72-я (2000) Конрад Холл «Красота по-американски» American Beauty
• Роджер Прэтт «Конец романа» The End of the Affair
Данте Спинотти «Свой человек» The Insider
Эммануэль Любецки «Сонная Лощина» Sleepy Hollow
Роберт Ричардсон «Заснеженные кедры» Snow Falling on Cedars

2001—2010

Церемония Оператор(ы) Фильм — русскоязычное название Фильм — оригинальное название
73-я (2001) Питер Пау «Крадущийся тигр, затаившийся дракон» Wòhǔ Cánglóng
Джон Мэтисон «Гладиатор» Gladiator
Лайош Кольтаи «Малена» Malena
Роджер Дикинс «О, где же ты, брат?» O Brother, Where Art Thou?
Калеб Дешанель «Патриот» The Patriot
74-я (2002) Эндрю Лесни «Властелин колец: Братство Кольца» The Lord of the Rings: The Fellowship of the Ring
Брюно Дельбоннель «Амели» Le fabuleux destin d’Amélie Poulain
Славомир Идзяк «Чёрный ястреб» Black Hawk Down
Роджер Дикинс «Человек, которого не было» The Man Who Wasn’t There
Доналд Макальпин «Мулен Руж!» Moulin Rouge!
75-я (2003) Конрад Л. Холл (посмертно) «Проклятый путь» Road to Perdition
Дион Биби «Чикаго» Chicago
Эдвард Лэкмен «Вдали от рая» Far from Heaven
Михаэль Балльхаус «Банды Нью-Йорка» Gangs of New York
Павел Эдельман «Пианист» The Pianist
76-я (2004) Рассел Бойд «Хозяин морей: на краю земли» Master and Commander: The Far Side of the World
Сесар Чарлоне «Город Бога» Cidade de Deus
Джон Сил «Холодная гора» Cold Mountain
Эдуарду Серра «Девушка с жемчужной серёжкой» Girl with a Pearl Earring
Джон Шварцман «Фаворит» Seabiscuit
77-я (2005) Роберт Ричардсон «Авиатор» The Aviator
Чжао Сяодин «Дом летающих кинжалов» Shí miàn mái fú
Калеб Дешанель «Страсти Христовы» The Passion of the Christ
Джон Мэтисон «Призрак Оперы» The Phantom of the Opera
Брюно Дельбоннель «Долгая помолвка» Un long dimanche de fiançailles
78-я (2006) Дион Биби «Мемуары гейши» Memoirs of a Geisha
Уолли Пфистер «Бэтмен: Начало» Batman Begins
Родриго Прието «Горбатая гора» Brokeback Mountain
Роберт Элсвит «Доброй ночи и удачи» Good Night, and Good Luck
Эммануэль Любецки «Новый Свет» The New World
79-я (2007) Гильермо Наварро «Лабиринт Фавна» El laberinto del fauno
Вилмош Жигмонд «Чёрная орхидея» The Black Dahlia
Эммануэль Любецки «Дитя человеческое» Children of Men
Дик Поуп «Иллюзионист» The Illusionist
Уолли Пфистер «Престиж» The Prestige
80-я (2008) Роберт Элсвит «Нефть» There Will Be Blood
Роджер Дикинс «Как трусливый Роберт Форд убил Джесси Джеймса» The Assassination of Jesse James by the Coward Robert Ford
Симус Макгарви «Искупление» Atonement
Януш Камински «Скафандр и бабочка» Le scaphandre et le papillon
Роджер Дикинс «Старикам тут не место» No Country for Old Men
81-я (2009) Энтони Дод Мэнтл «Миллионер из трущоб» Slumdog Millionaire
• Том Стерн «Подмена» Changeling
Клаудио Миранда «Загадочная история Бенджамина Баттона» The Curious Case of Benjamin Button
Уолли Пфистер «Тёмный рыцарь» The Dark Knight
Крис Менгес и Роджер Дикинс «Чтец» The Reader
82-я (2010) Мауро Фиоре «Аватар» Avatar
Брюно Дельбоннель «Гарри Поттер и Принц-полукровка» Harry Potter and the Half-Blood Prince
Барри Экройд «Повелитель бури» The Hurt Locker
Роберт Ричардсон «Бесславные ублюдки» Inglourious Basterds
Кристиан Бергер «Белая лента» Das weiße Band

2011—2016

Церемония Оператор(ы) Фильм
83-я (2011) Уолли Пфистер «Начало»
Мэтью Либатик «Чёрный лебедь»
Дэниэл Коэн «Король говорит!»
Джефф Кроненвет «Социальная сеть»
Роджер Дикинс «Железная хватка»
84-я (2012) Роберт Ричардсон «Хранитель времени»
Гийом Шиффман «Артист»
Джефф Кроненвет «Девушка с татуировкой дракона»
Эммануэль Любецки «Древо жизни»
Януш Камински «Боевой конь»
85-я (2013) Клаудио Миранда «Жизнь Пи»
Шеймас Макгарви «Анна Каренина»
Роберт Ричардсон «Джанго освобождённый»
Януш Камински «Линкольн»
Роджер Дикинс «007: Координаты „Скайфолл“»
86-я (2014) Эммануэль Любецки «Гравитация»
Филипп Ле Сурд «Великий мастер»
Брюно Дельбоннель «Внутри Льюина Дэвиса»
Фидон Папамайкл «Небраска»
Роджер Дикинс «Пленницы»
87-я (2015) Эммануэль Любецки «Бёрдмэн»
Роберт Д. Йоумен «Отель „Гранд Будапешт“»
• Лукаш Зал и Рышард Ленчевский «Ида»
Дик Поуп «Уильям Тёрнер»
Роджер Дикинс «Несломленный»
88-я (2016) Эммануэль Любецки «Выживший»
Эдвард Лэкмен «Кэрол»
Роберт Ричардсон «Омерзительная восьмёрка»
Джон Сил «Безумный Макс: Дорога ярости»
Роджер Дикинс «Убийца»

Напишите отзыв о статье "Премия «Оскар» за лучшую операторскую работу"

Примечания

Ссылки

  • [www.oscars.org/ Официальный сайт премии «Оскар»] (англ.). [www.webcitation.org/65UmRf3J6 Архивировано из первоисточника 16 февраля 2012].
  • [awardsdatabase.oscars.org/ampas_awards/ База данных по всем номинантам и победителям] (англ.). [www.webcitation.org/65UmSK3jW Архивировано из первоисточника 16 февраля 2012].
  • [www.imdb.com/Sections/Awards/Academy_Awards_USA/ Кинопремия «Оскар»] (англ.) на сайте Internet Movie Database

Отрывок, характеризующий Премия «Оскар» за лучшую операторскую работу


В гостиной продолжался разговор.
– Ah! chere, – говорила графиня, – и в моей жизни tout n'est pas rose. Разве я не вижу, что du train, que nous allons, [не всё розы. – при нашем образе жизни,] нашего состояния нам не надолго! И всё это клуб, и его доброта. В деревне мы живем, разве мы отдыхаем? Театры, охоты и Бог знает что. Да что обо мне говорить! Ну, как же ты это всё устроила? Я часто на тебя удивляюсь, Annette, как это ты, в свои годы, скачешь в повозке одна, в Москву, в Петербург, ко всем министрам, ко всей знати, со всеми умеешь обойтись, удивляюсь! Ну, как же это устроилось? Вот я ничего этого не умею.
– Ах, душа моя! – отвечала княгиня Анна Михайловна. – Не дай Бог тебе узнать, как тяжело остаться вдовой без подпоры и с сыном, которого любишь до обожания. Всему научишься, – продолжала она с некоторою гордостью. – Процесс мой меня научил. Ежели мне нужно видеть кого нибудь из этих тузов, я пишу записку: «princesse une telle [княгиня такая то] желает видеть такого то» и еду сама на извозчике хоть два, хоть три раза, хоть четыре, до тех пор, пока не добьюсь того, что мне надо. Мне всё равно, что бы обо мне ни думали.
– Ну, как же, кого ты просила о Бореньке? – спросила графиня. – Ведь вот твой уже офицер гвардии, а Николушка идет юнкером. Некому похлопотать. Ты кого просила?
– Князя Василия. Он был очень мил. Сейчас на всё согласился, доложил государю, – говорила княгиня Анна Михайловна с восторгом, совершенно забыв всё унижение, через которое она прошла для достижения своей цели.
– Что он постарел, князь Василий? – спросила графиня. – Я его не видала с наших театров у Румянцевых. И думаю, забыл про меня. Il me faisait la cour, [Он за мной волочился,] – вспомнила графиня с улыбкой.
– Всё такой же, – отвечала Анна Михайловна, – любезен, рассыпается. Les grandeurs ne lui ont pas touriene la tete du tout. [Высокое положение не вскружило ему головы нисколько.] «Я жалею, что слишком мало могу вам сделать, милая княгиня, – он мне говорит, – приказывайте». Нет, он славный человек и родной прекрасный. Но ты знаешь, Nathalieie, мою любовь к сыну. Я не знаю, чего я не сделала бы для его счастья. А обстоятельства мои до того дурны, – продолжала Анна Михайловна с грустью и понижая голос, – до того дурны, что я теперь в самом ужасном положении. Мой несчастный процесс съедает всё, что я имею, и не подвигается. У меня нет, можешь себе представить, a la lettre [буквально] нет гривенника денег, и я не знаю, на что обмундировать Бориса. – Она вынула платок и заплакала. – Мне нужно пятьсот рублей, а у меня одна двадцатипятирублевая бумажка. Я в таком положении… Одна моя надежда теперь на графа Кирилла Владимировича Безухова. Ежели он не захочет поддержать своего крестника, – ведь он крестил Борю, – и назначить ему что нибудь на содержание, то все мои хлопоты пропадут: мне не на что будет обмундировать его.
Графиня прослезилась и молча соображала что то.
– Часто думаю, может, это и грех, – сказала княгиня, – а часто думаю: вот граф Кирилл Владимирович Безухой живет один… это огромное состояние… и для чего живет? Ему жизнь в тягость, а Боре только начинать жить.
– Он, верно, оставит что нибудь Борису, – сказала графиня.
– Бог знает, chere amie! [милый друг!] Эти богачи и вельможи такие эгоисты. Но я всё таки поеду сейчас к нему с Борисом и прямо скажу, в чем дело. Пускай обо мне думают, что хотят, мне, право, всё равно, когда судьба сына зависит от этого. – Княгиня поднялась. – Теперь два часа, а в четыре часа вы обедаете. Я успею съездить.
И с приемами петербургской деловой барыни, умеющей пользоваться временем, Анна Михайловна послала за сыном и вместе с ним вышла в переднюю.
– Прощай, душа моя, – сказала она графине, которая провожала ее до двери, – пожелай мне успеха, – прибавила она шопотом от сына.
– Вы к графу Кириллу Владимировичу, ma chere? – сказал граф из столовой, выходя тоже в переднюю. – Коли ему лучше, зовите Пьера ко мне обедать. Ведь он у меня бывал, с детьми танцовал. Зовите непременно, ma chere. Ну, посмотрим, как то отличится нынче Тарас. Говорит, что у графа Орлова такого обеда не бывало, какой у нас будет.


– Mon cher Boris, [Дорогой Борис,] – сказала княгиня Анна Михайловна сыну, когда карета графини Ростовой, в которой они сидели, проехала по устланной соломой улице и въехала на широкий двор графа Кирилла Владимировича Безухого. – Mon cher Boris, – сказала мать, выпрастывая руку из под старого салопа и робким и ласковым движением кладя ее на руку сына, – будь ласков, будь внимателен. Граф Кирилл Владимирович всё таки тебе крестный отец, и от него зависит твоя будущая судьба. Помни это, mon cher, будь мил, как ты умеешь быть…
– Ежели бы я знал, что из этого выйдет что нибудь, кроме унижения… – отвечал сын холодно. – Но я обещал вам и делаю это для вас.
Несмотря на то, что чья то карета стояла у подъезда, швейцар, оглядев мать с сыном (которые, не приказывая докладывать о себе, прямо вошли в стеклянные сени между двумя рядами статуй в нишах), значительно посмотрев на старенький салоп, спросил, кого им угодно, княжен или графа, и, узнав, что графа, сказал, что их сиятельству нынче хуже и их сиятельство никого не принимают.
– Мы можем уехать, – сказал сын по французски.
– Mon ami! [Друг мой!] – сказала мать умоляющим голосом, опять дотрогиваясь до руки сына, как будто это прикосновение могло успокоивать или возбуждать его.
Борис замолчал и, не снимая шинели, вопросительно смотрел на мать.
– Голубчик, – нежным голоском сказала Анна Михайловна, обращаясь к швейцару, – я знаю, что граф Кирилл Владимирович очень болен… я затем и приехала… я родственница… Я не буду беспокоить, голубчик… А мне бы только надо увидать князя Василия Сергеевича: ведь он здесь стоит. Доложи, пожалуйста.
Швейцар угрюмо дернул снурок наверх и отвернулся.
– Княгиня Друбецкая к князю Василию Сергеевичу, – крикнул он сбежавшему сверху и из под выступа лестницы выглядывавшему официанту в чулках, башмаках и фраке.
Мать расправила складки своего крашеного шелкового платья, посмотрелась в цельное венецианское зеркало в стене и бодро в своих стоптанных башмаках пошла вверх по ковру лестницы.
– Mon cher, voue m'avez promis, [Мой друг, ты мне обещал,] – обратилась она опять к Сыну, прикосновением руки возбуждая его.
Сын, опустив глаза, спокойно шел за нею.
Они вошли в залу, из которой одна дверь вела в покои, отведенные князю Василью.
В то время как мать с сыном, выйдя на середину комнаты, намеревались спросить дорогу у вскочившего при их входе старого официанта, у одной из дверей повернулась бронзовая ручка и князь Василий в бархатной шубке, с одною звездой, по домашнему, вышел, провожая красивого черноволосого мужчину. Мужчина этот был знаменитый петербургский доктор Lorrain.
– C'est donc positif? [Итак, это верно?] – говорил князь.
– Mon prince, «errare humanum est», mais… [Князь, человеку ошибаться свойственно.] – отвечал доктор, грассируя и произнося латинские слова французским выговором.
– C'est bien, c'est bien… [Хорошо, хорошо…]
Заметив Анну Михайловну с сыном, князь Василий поклоном отпустил доктора и молча, но с вопросительным видом, подошел к ним. Сын заметил, как вдруг глубокая горесть выразилась в глазах его матери, и слегка улыбнулся.
– Да, в каких грустных обстоятельствах пришлось нам видеться, князь… Ну, что наш дорогой больной? – сказала она, как будто не замечая холодного, оскорбительного, устремленного на нее взгляда.
Князь Василий вопросительно, до недоумения, посмотрел на нее, потом на Бориса. Борис учтиво поклонился. Князь Василий, не отвечая на поклон, отвернулся к Анне Михайловне и на ее вопрос отвечал движением головы и губ, которое означало самую плохую надежду для больного.
– Неужели? – воскликнула Анна Михайловна. – Ах, это ужасно! Страшно подумать… Это мой сын, – прибавила она, указывая на Бориса. – Он сам хотел благодарить вас.
Борис еще раз учтиво поклонился.
– Верьте, князь, что сердце матери никогда не забудет того, что вы сделали для нас.
– Я рад, что мог сделать вам приятное, любезная моя Анна Михайловна, – сказал князь Василий, оправляя жабо и в жесте и голосе проявляя здесь, в Москве, перед покровительствуемою Анною Михайловной еще гораздо большую важность, чем в Петербурге, на вечере у Annette Шерер.
– Старайтесь служить хорошо и быть достойным, – прибавил он, строго обращаясь к Борису. – Я рад… Вы здесь в отпуску? – продиктовал он своим бесстрастным тоном.
– Жду приказа, ваше сиятельство, чтоб отправиться по новому назначению, – отвечал Борис, не выказывая ни досады за резкий тон князя, ни желания вступить в разговор, но так спокойно и почтительно, что князь пристально поглядел на него.
– Вы живете с матушкой?
– Я живу у графини Ростовой, – сказал Борис, опять прибавив: – ваше сиятельство.
– Это тот Илья Ростов, который женился на Nathalie Шиншиной, – сказала Анна Михайловна.
– Знаю, знаю, – сказал князь Василий своим монотонным голосом. – Je n'ai jamais pu concevoir, comment Nathalieie s'est decidee a epouser cet ours mal – leche l Un personnage completement stupide et ridicule.Et joueur a ce qu'on dit. [Я никогда не мог понять, как Натали решилась выйти замуж за этого грязного медведя. Совершенно глупая и смешная особа. К тому же игрок, говорят.]
– Mais tres brave homme, mon prince, [Но добрый человек, князь,] – заметила Анна Михайловна, трогательно улыбаясь, как будто и она знала, что граф Ростов заслуживал такого мнения, но просила пожалеть бедного старика. – Что говорят доктора? – спросила княгиня, помолчав немного и опять выражая большую печаль на своем исплаканном лице.
– Мало надежды, – сказал князь.
– А мне так хотелось еще раз поблагодарить дядю за все его благодеяния и мне и Боре. C'est son filleuil, [Это его крестник,] – прибавила она таким тоном, как будто это известие должно было крайне обрадовать князя Василия.
Князь Василий задумался и поморщился. Анна Михайловна поняла, что он боялся найти в ней соперницу по завещанию графа Безухого. Она поспешила успокоить его.
– Ежели бы не моя истинная любовь и преданность дяде, – сказала она, с особенною уверенностию и небрежностию выговаривая это слово: – я знаю его характер, благородный, прямой, но ведь одни княжны при нем…Они еще молоды… – Она наклонила голову и прибавила шопотом: – исполнил ли он последний долг, князь? Как драгоценны эти последние минуты! Ведь хуже быть не может; его необходимо приготовить ежели он так плох. Мы, женщины, князь, – она нежно улыбнулась, – всегда знаем, как говорить эти вещи. Необходимо видеть его. Как бы тяжело это ни было для меня, но я привыкла уже страдать.
Князь, видимо, понял, и понял, как и на вечере у Annette Шерер, что от Анны Михайловны трудно отделаться.
– Не было бы тяжело ему это свидание, chere Анна Михайловна, – сказал он. – Подождем до вечера, доктора обещали кризис.
– Но нельзя ждать, князь, в эти минуты. Pensez, il у va du salut de son ame… Ah! c'est terrible, les devoirs d'un chretien… [Подумайте, дело идет о спасения его души! Ах! это ужасно, долг христианина…]
Из внутренних комнат отворилась дверь, и вошла одна из княжен племянниц графа, с угрюмым и холодным лицом и поразительно несоразмерною по ногам длинною талией.
Князь Василий обернулся к ней.
– Ну, что он?
– Всё то же. И как вы хотите, этот шум… – сказала княжна, оглядывая Анну Михайловну, как незнакомую.
– Ah, chere, je ne vous reconnaissais pas, [Ах, милая, я не узнала вас,] – с счастливою улыбкой сказала Анна Михайловна, легкою иноходью подходя к племяннице графа. – Je viens d'arriver et je suis a vous pour vous aider a soigner mon oncle . J`imagine, combien vous avez souffert, [Я приехала помогать вам ходить за дядюшкой. Воображаю, как вы настрадались,] – прибавила она, с участием закатывая глаза.
Княжна ничего не ответила, даже не улыбнулась и тотчас же вышла. Анна Михайловна сняла перчатки и в завоеванной позиции расположилась на кресле, пригласив князя Василья сесть подле себя.
– Борис! – сказала она сыну и улыбнулась, – я пройду к графу, к дяде, а ты поди к Пьеру, mon ami, покаместь, да не забудь передать ему приглашение от Ростовых. Они зовут его обедать. Я думаю, он не поедет? – обратилась она к князю.
– Напротив, – сказал князь, видимо сделавшийся не в духе. – Je serais tres content si vous me debarrassez de ce jeune homme… [Я был бы очень рад, если бы вы меня избавили от этого молодого человека…] Сидит тут. Граф ни разу не спросил про него.
Он пожал плечами. Официант повел молодого человека вниз и вверх по другой лестнице к Петру Кирилловичу.


Пьер так и не успел выбрать себе карьеры в Петербурге и, действительно, был выслан в Москву за буйство. История, которую рассказывали у графа Ростова, была справедлива. Пьер участвовал в связываньи квартального с медведем. Он приехал несколько дней тому назад и остановился, как всегда, в доме своего отца. Хотя он и предполагал, что история его уже известна в Москве, и что дамы, окружающие его отца, всегда недоброжелательные к нему, воспользуются этим случаем, чтобы раздражить графа, он всё таки в день приезда пошел на половину отца. Войдя в гостиную, обычное местопребывание княжен, он поздоровался с дамами, сидевшими за пяльцами и за книгой, которую вслух читала одна из них. Их было три. Старшая, чистоплотная, с длинною талией, строгая девица, та самая, которая выходила к Анне Михайловне, читала; младшие, обе румяные и хорошенькие, отличавшиеся друг от друга только тем, что у одной была родинка над губой, очень красившая ее, шили в пяльцах. Пьер был встречен как мертвец или зачумленный. Старшая княжна прервала чтение и молча посмотрела на него испуганными глазами; младшая, без родинки, приняла точно такое же выражение; самая меньшая, с родинкой, веселого и смешливого характера, нагнулась к пяльцам, чтобы скрыть улыбку, вызванную, вероятно, предстоящею сценой, забавность которой она предвидела. Она притянула вниз шерстинку и нагнулась, будто разбирая узоры и едва удерживаясь от смеха.
– Bonjour, ma cousine, – сказал Пьер. – Vous ne me гесоnnaissez pas? [Здравствуйте, кузина. Вы меня не узнаете?]
– Я слишком хорошо вас узнаю, слишком хорошо.
– Как здоровье графа? Могу я видеть его? – спросил Пьер неловко, как всегда, но не смущаясь.
– Граф страдает и физически и нравственно, и, кажется, вы позаботились о том, чтобы причинить ему побольше нравственных страданий.
– Могу я видеть графа? – повторил Пьер.
– Гм!.. Ежели вы хотите убить его, совсем убить, то можете видеть. Ольга, поди посмотри, готов ли бульон для дяденьки, скоро время, – прибавила она, показывая этим Пьеру, что они заняты и заняты успокоиваньем его отца, тогда как он, очевидно, занят только расстроиванием.
Ольга вышла. Пьер постоял, посмотрел на сестер и, поклонившись, сказал:
– Так я пойду к себе. Когда можно будет, вы мне скажите.
Он вышел, и звонкий, но негромкий смех сестры с родинкой послышался за ним.
На другой день приехал князь Василий и поместился в доме графа. Он призвал к себе Пьера и сказал ему:
– Mon cher, si vous vous conduisez ici, comme a Petersbourg, vous finirez tres mal; c'est tout ce que je vous dis. [Мой милый, если вы будете вести себя здесь, как в Петербурге, вы кончите очень дурно; больше мне нечего вам сказать.] Граф очень, очень болен: тебе совсем не надо его видеть.
С тех пор Пьера не тревожили, и он целый день проводил один наверху, в своей комнате.
В то время как Борис вошел к нему, Пьер ходил по своей комнате, изредка останавливаясь в углах, делая угрожающие жесты к стене, как будто пронзая невидимого врага шпагой, и строго взглядывая сверх очков и затем вновь начиная свою прогулку, проговаривая неясные слова, пожимая плечами и разводя руками.
– L'Angleterre a vecu, [Англии конец,] – проговорил он, нахмуриваясь и указывая на кого то пальцем. – M. Pitt comme traitre a la nation et au droit des gens est condamiene a… [Питт, как изменник нации и народному праву, приговаривается к…] – Он не успел договорить приговора Питту, воображая себя в эту минуту самим Наполеоном и вместе с своим героем уже совершив опасный переезд через Па де Кале и завоевав Лондон, – как увидал входившего к нему молодого, стройного и красивого офицера. Он остановился. Пьер оставил Бориса четырнадцатилетним мальчиком и решительно не помнил его; но, несмотря на то, с свойственною ему быстрою и радушною манерой взял его за руку и дружелюбно улыбнулся.
– Вы меня помните? – спокойно, с приятной улыбкой сказал Борис. – Я с матушкой приехал к графу, но он, кажется, не совсем здоров.
– Да, кажется, нездоров. Его всё тревожат, – отвечал Пьер, стараясь вспомнить, кто этот молодой человек.
Борис чувствовал, что Пьер не узнает его, но не считал нужным называть себя и, не испытывая ни малейшего смущения, смотрел ему прямо в глаза.
– Граф Ростов просил вас нынче приехать к нему обедать, – сказал он после довольно долгого и неловкого для Пьера молчания.
– А! Граф Ростов! – радостно заговорил Пьер. – Так вы его сын, Илья. Я, можете себе представить, в первую минуту не узнал вас. Помните, как мы на Воробьевы горы ездили c m me Jacquot… [мадам Жако…] давно.
– Вы ошибаетесь, – неторопливо, с смелою и несколько насмешливою улыбкой проговорил Борис. – Я Борис, сын княгини Анны Михайловны Друбецкой. Ростова отца зовут Ильей, а сына – Николаем. И я m me Jacquot никакой не знал.
Пьер замахал руками и головой, как будто комары или пчелы напали на него.
– Ах, ну что это! я всё спутал. В Москве столько родных! Вы Борис…да. Ну вот мы с вами и договорились. Ну, что вы думаете о булонской экспедиции? Ведь англичанам плохо придется, ежели только Наполеон переправится через канал? Я думаю, что экспедиция очень возможна. Вилльнев бы не оплошал!
Борис ничего не знал о булонской экспедиции, он не читал газет и о Вилльневе в первый раз слышал.
– Мы здесь в Москве больше заняты обедами и сплетнями, чем политикой, – сказал он своим спокойным, насмешливым тоном. – Я ничего про это не знаю и не думаю. Москва занята сплетнями больше всего, – продолжал он. – Теперь говорят про вас и про графа.
Пьер улыбнулся своей доброю улыбкой, как будто боясь за своего собеседника, как бы он не сказал чего нибудь такого, в чем стал бы раскаиваться. Но Борис говорил отчетливо, ясно и сухо, прямо глядя в глаза Пьеру.
– Москве больше делать нечего, как сплетничать, – продолжал он. – Все заняты тем, кому оставит граф свое состояние, хотя, может быть, он переживет всех нас, чего я от души желаю…
– Да, это всё очень тяжело, – подхватил Пьер, – очень тяжело. – Пьер всё боялся, что этот офицер нечаянно вдастся в неловкий для самого себя разговор.
– А вам должно казаться, – говорил Борис, слегка краснея, но не изменяя голоса и позы, – вам должно казаться, что все заняты только тем, чтобы получить что нибудь от богача.
«Так и есть», подумал Пьер.
– А я именно хочу сказать вам, чтоб избежать недоразумений, что вы очень ошибетесь, ежели причтете меня и мою мать к числу этих людей. Мы очень бедны, но я, по крайней мере, за себя говорю: именно потому, что отец ваш богат, я не считаю себя его родственником, и ни я, ни мать никогда ничего не будем просить и не примем от него.
Пьер долго не мог понять, но когда понял, вскочил с дивана, ухватил Бориса за руку снизу с свойственною ему быстротой и неловкостью и, раскрасневшись гораздо более, чем Борис, начал говорить с смешанным чувством стыда и досады.
– Вот это странно! Я разве… да и кто ж мог думать… Я очень знаю…
Но Борис опять перебил его:
– Я рад, что высказал всё. Может быть, вам неприятно, вы меня извините, – сказал он, успокоивая Пьера, вместо того чтоб быть успокоиваемым им, – но я надеюсь, что не оскорбил вас. Я имею правило говорить всё прямо… Как же мне передать? Вы приедете обедать к Ростовым?
И Борис, видимо свалив с себя тяжелую обязанность, сам выйдя из неловкого положения и поставив в него другого, сделался опять совершенно приятен.
– Нет, послушайте, – сказал Пьер, успокоиваясь. – Вы удивительный человек. То, что вы сейчас сказали, очень хорошо, очень хорошо. Разумеется, вы меня не знаете. Мы так давно не видались…детьми еще… Вы можете предполагать во мне… Я вас понимаю, очень понимаю. Я бы этого не сделал, у меня недостало бы духу, но это прекрасно. Я очень рад, что познакомился с вами. Странно, – прибавил он, помолчав и улыбаясь, – что вы во мне предполагали! – Он засмеялся. – Ну, да что ж? Мы познакомимся с вами лучше. Пожалуйста. – Он пожал руку Борису. – Вы знаете ли, я ни разу не был у графа. Он меня не звал… Мне его жалко, как человека… Но что же делать?
– И вы думаете, что Наполеон успеет переправить армию? – спросил Борис, улыбаясь.
Пьер понял, что Борис хотел переменить разговор, и, соглашаясь с ним, начал излагать выгоды и невыгоды булонского предприятия.
Лакей пришел вызвать Бориса к княгине. Княгиня уезжала. Пьер обещался приехать обедать затем, чтобы ближе сойтись с Борисом, крепко жал его руку, ласково глядя ему в глаза через очки… По уходе его Пьер долго еще ходил по комнате, уже не пронзая невидимого врага шпагой, а улыбаясь при воспоминании об этом милом, умном и твердом молодом человеке.
Как это бывает в первой молодости и особенно в одиноком положении, он почувствовал беспричинную нежность к этому молодому человеку и обещал себе непременно подружиться с ним.
Князь Василий провожал княгиню. Княгиня держала платок у глаз, и лицо ее было в слезах.
– Это ужасно! ужасно! – говорила она, – но чего бы мне ни стоило, я исполню свой долг. Я приеду ночевать. Его нельзя так оставить. Каждая минута дорога. Я не понимаю, чего мешкают княжны. Может, Бог поможет мне найти средство его приготовить!… Adieu, mon prince, que le bon Dieu vous soutienne… [Прощайте, князь, да поддержит вас Бог.]
– Adieu, ma bonne, [Прощайте, моя милая,] – отвечал князь Василий, повертываясь от нее.
– Ах, он в ужасном положении, – сказала мать сыну, когда они опять садились в карету. – Он почти никого не узнает.
– Я не понимаю, маменька, какие его отношения к Пьеру? – спросил сын.
– Всё скажет завещание, мой друг; от него и наша судьба зависит…
– Но почему вы думаете, что он оставит что нибудь нам?
– Ах, мой друг! Он так богат, а мы так бедны!
– Ну, это еще недостаточная причина, маменька.
– Ах, Боже мой! Боже мой! Как он плох! – восклицала мать.


Когда Анна Михайловна уехала с сыном к графу Кириллу Владимировичу Безухому, графиня Ростова долго сидела одна, прикладывая платок к глазам. Наконец, она позвонила.
– Что вы, милая, – сказала она сердито девушке, которая заставила себя ждать несколько минут. – Не хотите служить, что ли? Так я вам найду место.
Графиня была расстроена горем и унизительною бедностью своей подруги и поэтому была не в духе, что выражалось у нее всегда наименованием горничной «милая» и «вы».
– Виновата с, – сказала горничная.
– Попросите ко мне графа.
Граф, переваливаясь, подошел к жене с несколько виноватым видом, как и всегда.
– Ну, графинюшка! Какое saute au madere [сотэ на мадере] из рябчиков будет, ma chere! Я попробовал; не даром я за Тараску тысячу рублей дал. Стоит!
Он сел подле жены, облокотив молодецки руки на колена и взъерошивая седые волосы.
– Что прикажете, графинюшка?
– Вот что, мой друг, – что это у тебя запачкано здесь? – сказала она, указывая на жилет. – Это сотэ, верно, – прибавила она улыбаясь. – Вот что, граф: мне денег нужно.
Лицо ее стало печально.
– Ах, графинюшка!…
И граф засуетился, доставая бумажник.
– Мне много надо, граф, мне пятьсот рублей надо.
И она, достав батистовый платок, терла им жилет мужа.
– Сейчас, сейчас. Эй, кто там? – крикнул он таким голосом, каким кричат только люди, уверенные, что те, кого они кличут, стремглав бросятся на их зов. – Послать ко мне Митеньку!
Митенька, тот дворянский сын, воспитанный у графа, который теперь заведывал всеми его делами, тихими шагами вошел в комнату.
– Вот что, мой милый, – сказал граф вошедшему почтительному молодому человеку. – Принеси ты мне… – он задумался. – Да, 700 рублей, да. Да смотри, таких рваных и грязных, как тот раз, не приноси, а хороших, для графини.
– Да, Митенька, пожалуйста, чтоб чистенькие, – сказала графиня, грустно вздыхая.
– Ваше сиятельство, когда прикажете доставить? – сказал Митенька. – Изволите знать, что… Впрочем, не извольте беспокоиться, – прибавил он, заметив, как граф уже начал тяжело и часто дышать, что всегда было признаком начинавшегося гнева. – Я было и запамятовал… Сию минуту прикажете доставить?
– Да, да, то то, принеси. Вот графине отдай.
– Экое золото у меня этот Митенька, – прибавил граф улыбаясь, когда молодой человек вышел. – Нет того, чтобы нельзя. Я же этого терпеть не могу. Всё можно.
– Ах, деньги, граф, деньги, сколько от них горя на свете! – сказала графиня. – А эти деньги мне очень нужны.
– Вы, графинюшка, мотовка известная, – проговорил граф и, поцеловав у жены руку, ушел опять в кабинет.
Когда Анна Михайловна вернулась опять от Безухого, у графини лежали уже деньги, всё новенькими бумажками, под платком на столике, и Анна Михайловна заметила, что графиня чем то растревожена.
– Ну, что, мой друг? – спросила графиня.
– Ах, в каком он ужасном положении! Его узнать нельзя, он так плох, так плох; я минутку побыла и двух слов не сказала…
– Annette, ради Бога, не откажи мне, – сказала вдруг графиня, краснея, что так странно было при ее немолодом, худом и важном лице, доставая из под платка деньги.
Анна Михайловна мгновенно поняла, в чем дело, и уж нагнулась, чтобы в должную минуту ловко обнять графиню.
– Вот Борису от меня, на шитье мундира…
Анна Михайловна уж обнимала ее и плакала. Графиня плакала тоже. Плакали они о том, что они дружны; и о том, что они добры; и о том, что они, подруги молодости, заняты таким низким предметом – деньгами; и о том, что молодость их прошла… Но слезы обеих были приятны…


Графиня Ростова с дочерьми и уже с большим числом гостей сидела в гостиной. Граф провел гостей мужчин в кабинет, предлагая им свою охотницкую коллекцию турецких трубок. Изредка он выходил и спрашивал: не приехала ли? Ждали Марью Дмитриевну Ахросимову, прозванную в обществе le terrible dragon, [страшный дракон,] даму знаменитую не богатством, не почестями, но прямотой ума и откровенною простотой обращения. Марью Дмитриевну знала царская фамилия, знала вся Москва и весь Петербург, и оба города, удивляясь ей, втихомолку посмеивались над ее грубостью, рассказывали про нее анекдоты; тем не менее все без исключения уважали и боялись ее.
В кабинете, полном дыма, шел разговор о войне, которая была объявлена манифестом, о наборе. Манифеста еще никто не читал, но все знали о его появлении. Граф сидел на отоманке между двумя курившими и разговаривавшими соседями. Граф сам не курил и не говорил, а наклоняя голову, то на один бок, то на другой, с видимым удовольствием смотрел на куривших и слушал разговор двух соседей своих, которых он стравил между собой.
Один из говоривших был штатский, с морщинистым, желчным и бритым худым лицом, человек, уже приближавшийся к старости, хотя и одетый, как самый модный молодой человек; он сидел с ногами на отоманке с видом домашнего человека и, сбоку запустив себе далеко в рот янтарь, порывисто втягивал дым и жмурился. Это был старый холостяк Шиншин, двоюродный брат графини, злой язык, как про него говорили в московских гостиных. Он, казалось, снисходил до своего собеседника. Другой, свежий, розовый, гвардейский офицер, безупречно вымытый, застегнутый и причесанный, держал янтарь у середины рта и розовыми губами слегка вытягивал дымок, выпуская его колечками из красивого рта. Это был тот поручик Берг, офицер Семеновского полка, с которым Борис ехал вместе в полк и которым Наташа дразнила Веру, старшую графиню, называя Берга ее женихом. Граф сидел между ними и внимательно слушал. Самое приятное для графа занятие, за исключением игры в бостон, которую он очень любил, было положение слушающего, особенно когда ему удавалось стравить двух говорливых собеседников.
– Ну, как же, батюшка, mon tres honorable [почтеннейший] Альфонс Карлыч, – говорил Шиншин, посмеиваясь и соединяя (в чем и состояла особенность его речи) самые народные русские выражения с изысканными французскими фразами. – Vous comptez vous faire des rentes sur l'etat, [Вы рассчитываете иметь доход с казны,] с роты доходец получать хотите?
– Нет с, Петр Николаич, я только желаю показать, что в кавалерии выгод гораздо меньше против пехоты. Вот теперь сообразите, Петр Николаич, мое положение…
Берг говорил всегда очень точно, спокойно и учтиво. Разговор его всегда касался только его одного; он всегда спокойно молчал, пока говорили о чем нибудь, не имеющем прямого к нему отношения. И молчать таким образом он мог несколько часов, не испытывая и не производя в других ни малейшего замешательства. Но как скоро разговор касался его лично, он начинал говорить пространно и с видимым удовольствием.
– Сообразите мое положение, Петр Николаич: будь я в кавалерии, я бы получал не более двухсот рублей в треть, даже и в чине поручика; а теперь я получаю двести тридцать, – говорил он с радостною, приятною улыбкой, оглядывая Шиншина и графа, как будто для него было очевидно, что его успех всегда будет составлять главную цель желаний всех остальных людей.
– Кроме того, Петр Николаич, перейдя в гвардию, я на виду, – продолжал Берг, – и вакансии в гвардейской пехоте гораздо чаще. Потом, сами сообразите, как я мог устроиться из двухсот тридцати рублей. А я откладываю и еще отцу посылаю, – продолжал он, пуская колечко.
– La balance у est… [Баланс установлен…] Немец на обухе молотит хлебец, comme dit le рroverbe, [как говорит пословица,] – перекладывая янтарь на другую сторону ртa, сказал Шиншин и подмигнул графу.
Граф расхохотался. Другие гости, видя, что Шиншин ведет разговор, подошли послушать. Берг, не замечая ни насмешки, ни равнодушия, продолжал рассказывать о том, как переводом в гвардию он уже выиграл чин перед своими товарищами по корпусу, как в военное время ротного командира могут убить, и он, оставшись старшим в роте, может очень легко быть ротным, и как в полку все любят его, и как его папенька им доволен. Берг, видимо, наслаждался, рассказывая всё это, и, казалось, не подозревал того, что у других людей могли быть тоже свои интересы. Но всё, что он рассказывал, было так мило степенно, наивность молодого эгоизма его была так очевидна, что он обезоруживал своих слушателей.
– Ну, батюшка, вы и в пехоте, и в кавалерии, везде пойдете в ход; это я вам предрекаю, – сказал Шиншин, трепля его по плечу и спуская ноги с отоманки.
Берг радостно улыбнулся. Граф, а за ним и гости вышли в гостиную.

Было то время перед званым обедом, когда собравшиеся гости не начинают длинного разговора в ожидании призыва к закуске, а вместе с тем считают необходимым шевелиться и не молчать, чтобы показать, что они нисколько не нетерпеливы сесть за стол. Хозяева поглядывают на дверь и изредка переглядываются между собой. Гости по этим взглядам стараются догадаться, кого или чего еще ждут: важного опоздавшего родственника или кушанья, которое еще не поспело.
Пьер приехал перед самым обедом и неловко сидел посредине гостиной на первом попавшемся кресле, загородив всем дорогу. Графиня хотела заставить его говорить, но он наивно смотрел в очки вокруг себя, как бы отыскивая кого то, и односложно отвечал на все вопросы графини. Он был стеснителен и один не замечал этого. Большая часть гостей, знавшая его историю с медведем, любопытно смотрели на этого большого толстого и смирного человека, недоумевая, как мог такой увалень и скромник сделать такую штуку с квартальным.
– Вы недавно приехали? – спрашивала у него графиня.
– Oui, madame, [Да, сударыня,] – отвечал он, оглядываясь.
– Вы не видали моего мужа?
– Non, madame. [Нет, сударыня.] – Он улыбнулся совсем некстати.
– Вы, кажется, недавно были в Париже? Я думаю, очень интересно.
– Очень интересно..
Графиня переглянулась с Анной Михайловной. Анна Михайловна поняла, что ее просят занять этого молодого человека, и, подсев к нему, начала говорить об отце; но так же, как и графине, он отвечал ей только односложными словами. Гости были все заняты между собой. Les Razoumovsky… ca a ete charmant… Vous etes bien bonne… La comtesse Apraksine… [Разумовские… Это было восхитительно… Вы очень добры… Графиня Апраксина…] слышалось со всех сторон. Графиня встала и пошла в залу.
– Марья Дмитриевна? – послышался ее голос из залы.
– Она самая, – послышался в ответ грубый женский голос, и вслед за тем вошла в комнату Марья Дмитриевна.
Все барышни и даже дамы, исключая самых старых, встали. Марья Дмитриевна остановилась в дверях и, с высоты своего тучного тела, высоко держа свою с седыми буклями пятидесятилетнюю голову, оглядела гостей и, как бы засучиваясь, оправила неторопливо широкие рукава своего платья. Марья Дмитриевна всегда говорила по русски.
– Имениннице дорогой с детками, – сказала она своим громким, густым, подавляющим все другие звуки голосом. – Ты что, старый греховодник, – обратилась она к графу, целовавшему ее руку, – чай, скучаешь в Москве? Собак гонять негде? Да что, батюшка, делать, вот как эти пташки подрастут… – Она указывала на девиц. – Хочешь – не хочешь, надо женихов искать.
– Ну, что, казак мой? (Марья Дмитриевна казаком называла Наташу) – говорила она, лаская рукой Наташу, подходившую к ее руке без страха и весело. – Знаю, что зелье девка, а люблю.
Она достала из огромного ридикюля яхонтовые сережки грушками и, отдав их именинно сиявшей и разрумянившейся Наташе, тотчас же отвернулась от нее и обратилась к Пьеру.
– Э, э! любезный! поди ка сюда, – сказала она притворно тихим и тонким голосом. – Поди ка, любезный…
И она грозно засучила рукава еще выше.
Пьер подошел, наивно глядя на нее через очки.
– Подойди, подойди, любезный! Я и отцу то твоему правду одна говорила, когда он в случае был, а тебе то и Бог велит.
Она помолчала. Все молчали, ожидая того, что будет, и чувствуя, что было только предисловие.
– Хорош, нечего сказать! хорош мальчик!… Отец на одре лежит, а он забавляется, квартального на медведя верхом сажает. Стыдно, батюшка, стыдно! Лучше бы на войну шел.
Она отвернулась и подала руку графу, который едва удерживался от смеха.
– Ну, что ж, к столу, я чай, пора? – сказала Марья Дмитриевна.
Впереди пошел граф с Марьей Дмитриевной; потом графиня, которую повел гусарский полковник, нужный человек, с которым Николай должен был догонять полк. Анна Михайловна – с Шиншиным. Берг подал руку Вере. Улыбающаяся Жюли Карагина пошла с Николаем к столу. За ними шли еще другие пары, протянувшиеся по всей зале, и сзади всех по одиночке дети, гувернеры и гувернантки. Официанты зашевелились, стулья загремели, на хорах заиграла музыка, и гости разместились. Звуки домашней музыки графа заменились звуками ножей и вилок, говора гостей, тихих шагов официантов.
На одном конце стола во главе сидела графиня. Справа Марья Дмитриевна, слева Анна Михайловна и другие гостьи. На другом конце сидел граф, слева гусарский полковник, справа Шиншин и другие гости мужского пола. С одной стороны длинного стола молодежь постарше: Вера рядом с Бергом, Пьер рядом с Борисом; с другой стороны – дети, гувернеры и гувернантки. Граф из за хрусталя, бутылок и ваз с фруктами поглядывал на жену и ее высокий чепец с голубыми лентами и усердно подливал вина своим соседям, не забывая и себя. Графиня так же, из за ананасов, не забывая обязанности хозяйки, кидала значительные взгляды на мужа, которого лысина и лицо, казалось ей, своею краснотой резче отличались от седых волос. На дамском конце шло равномерное лепетанье; на мужском всё громче и громче слышались голоса, особенно гусарского полковника, который так много ел и пил, всё более и более краснея, что граф уже ставил его в пример другим гостям. Берг с нежной улыбкой говорил с Верой о том, что любовь есть чувство не земное, а небесное. Борис называл новому своему приятелю Пьеру бывших за столом гостей и переглядывался с Наташей, сидевшей против него. Пьер мало говорил, оглядывал новые лица и много ел. Начиная от двух супов, из которых он выбрал a la tortue, [черепаховый,] и кулебяки и до рябчиков он не пропускал ни одного блюда и ни одного вина, которое дворецкий в завернутой салфеткою бутылке таинственно высовывал из за плеча соседа, приговаривая или «дрей мадера», или «венгерское», или «рейнвейн». Он подставлял первую попавшуюся из четырех хрустальных, с вензелем графа, рюмок, стоявших перед каждым прибором, и пил с удовольствием, всё с более и более приятным видом поглядывая на гостей. Наташа, сидевшая против него, глядела на Бориса, как глядят девочки тринадцати лет на мальчика, с которым они в первый раз только что поцеловались и в которого они влюблены. Этот самый взгляд ее иногда обращался на Пьера, и ему под взглядом этой смешной, оживленной девочки хотелось смеяться самому, не зная чему.
Николай сидел далеко от Сони, подле Жюли Карагиной, и опять с той же невольной улыбкой что то говорил с ней. Соня улыбалась парадно, но, видимо, мучилась ревностью: то бледнела, то краснела и всеми силами прислушивалась к тому, что говорили между собою Николай и Жюли. Гувернантка беспокойно оглядывалась, как бы приготавливаясь к отпору, ежели бы кто вздумал обидеть детей. Гувернер немец старался запомнить вое роды кушаний, десертов и вин с тем, чтобы описать всё подробно в письме к домашним в Германию, и весьма обижался тем, что дворецкий, с завернутою в салфетку бутылкой, обносил его. Немец хмурился, старался показать вид, что он и не желал получить этого вина, но обижался потому, что никто не хотел понять, что вино нужно было ему не для того, чтобы утолить жажду, не из жадности, а из добросовестной любознательности.


На мужском конце стола разговор всё более и более оживлялся. Полковник рассказал, что манифест об объявлении войны уже вышел в Петербурге и что экземпляр, который он сам видел, доставлен ныне курьером главнокомандующему.
– И зачем нас нелегкая несет воевать с Бонапартом? – сказал Шиншин. – II a deja rabattu le caquet a l'Autriche. Je crains, que cette fois ce ne soit notre tour. [Он уже сбил спесь с Австрии. Боюсь, не пришел бы теперь наш черед.]
Полковник был плотный, высокий и сангвинический немец, очевидно, служака и патриот. Он обиделся словами Шиншина.
– А затэ м, мы лосты вый государ, – сказал он, выговаривая э вместо е и ъ вместо ь . – Затэм, что импэ ратор это знаэ т. Он в манифэ стэ сказал, что нэ можэ т смотрэт равнодушно на опасности, угрожающие России, и что бэ зопасност империи, достоинство ее и святост союзов , – сказал он, почему то особенно налегая на слово «союзов», как будто в этом была вся сущность дела.
И с свойственною ему непогрешимою, официальною памятью он повторил вступительные слова манифеста… «и желание, единственную и непременную цель государя составляющее: водворить в Европе на прочных основаниях мир – решили его двинуть ныне часть войска за границу и сделать к достижению „намерения сего новые усилия“.
– Вот зачэм, мы лосты вый государ, – заключил он, назидательно выпивая стакан вина и оглядываясь на графа за поощрением.
– Connaissez vous le proverbe: [Знаете пословицу:] «Ерема, Ерема, сидел бы ты дома, точил бы свои веретена», – сказал Шиншин, морщась и улыбаясь. – Cela nous convient a merveille. [Это нам кстати.] Уж на что Суворова – и того расколотили, a plate couture, [на голову,] а где y нас Суворовы теперь? Je vous demande un peu, [Спрашиваю я вас,] – беспрестанно перескакивая с русского на французский язык, говорил он.
– Мы должны и драться до послэ днэ капли кров, – сказал полковник, ударяя по столу, – и умэ р р рэ т за своэ го импэ ратора, и тогда всэ й будэ т хорошо. А рассуждать как мо о ожно (он особенно вытянул голос на слове «можно»), как мо о ожно менше, – докончил он, опять обращаясь к графу. – Так старые гусары судим, вот и всё. А вы как судитэ , молодой человек и молодой гусар? – прибавил он, обращаясь к Николаю, который, услыхав, что дело шло о войне, оставил свою собеседницу и во все глаза смотрел и всеми ушами слушал полковника.
– Совершенно с вами согласен, – отвечал Николай, весь вспыхнув, вертя тарелку и переставляя стаканы с таким решительным и отчаянным видом, как будто в настоящую минуту он подвергался великой опасности, – я убежден, что русские должны умирать или побеждать, – сказал он, сам чувствуя так же, как и другие, после того как слово уже было сказано, что оно было слишком восторженно и напыщенно для настоящего случая и потому неловко.
– C'est bien beau ce que vous venez de dire, [Прекрасно! прекрасно то, что вы сказали,] – сказала сидевшая подле него Жюли, вздыхая. Соня задрожала вся и покраснела до ушей, за ушами и до шеи и плеч, в то время как Николай говорил. Пьер прислушался к речам полковника и одобрительно закивал головой.
– Вот это славно, – сказал он.
– Настоящэ й гусар, молодой человэк, – крикнул полковник, ударив опять по столу.
– О чем вы там шумите? – вдруг послышался через стол басистый голос Марьи Дмитриевны. – Что ты по столу стучишь? – обратилась она к гусару, – на кого ты горячишься? верно, думаешь, что тут французы перед тобой?
– Я правду говору, – улыбаясь сказал гусар.
– Всё о войне, – через стол прокричал граф. – Ведь у меня сын идет, Марья Дмитриевна, сын идет.
– А у меня четыре сына в армии, а я не тужу. На всё воля Божья: и на печи лежа умрешь, и в сражении Бог помилует, – прозвучал без всякого усилия, с того конца стола густой голос Марьи Дмитриевны.
– Это так.
И разговор опять сосредоточился – дамский на своем конце стола, мужской на своем.
– А вот не спросишь, – говорил маленький брат Наташе, – а вот не спросишь!
– Спрошу, – отвечала Наташа.
Лицо ее вдруг разгорелось, выражая отчаянную и веселую решимость. Она привстала, приглашая взглядом Пьера, сидевшего против нее, прислушаться, и обратилась к матери:
– Мама! – прозвучал по всему столу ее детски грудной голос.
– Что тебе? – спросила графиня испуганно, но, по лицу дочери увидев, что это была шалость, строго замахала ей рукой, делая угрожающий и отрицательный жест головой.
Разговор притих.
– Мама! какое пирожное будет? – еще решительнее, не срываясь, прозвучал голосок Наташи.
Графиня хотела хмуриться, но не могла. Марья Дмитриевна погрозила толстым пальцем.
– Казак, – проговорила она с угрозой.
Большинство гостей смотрели на старших, не зная, как следует принять эту выходку.
– Вот я тебя! – сказала графиня.
– Мама! что пирожное будет? – закричала Наташа уже смело и капризно весело, вперед уверенная, что выходка ее будет принята хорошо.
Соня и толстый Петя прятались от смеха.
– Вот и спросила, – прошептала Наташа маленькому брату и Пьеру, на которого она опять взглянула.
– Мороженое, только тебе не дадут, – сказала Марья Дмитриевна.
Наташа видела, что бояться нечего, и потому не побоялась и Марьи Дмитриевны.
– Марья Дмитриевна? какое мороженое! Я сливочное не люблю.
– Морковное.
– Нет, какое? Марья Дмитриевна, какое? – почти кричала она. – Я хочу знать!
Марья Дмитриевна и графиня засмеялись, и за ними все гости. Все смеялись не ответу Марьи Дмитриевны, но непостижимой смелости и ловкости этой девочки, умевшей и смевшей так обращаться с Марьей Дмитриевной.
Наташа отстала только тогда, когда ей сказали, что будет ананасное. Перед мороженым подали шампанское. Опять заиграла музыка, граф поцеловался с графинюшкою, и гости, вставая, поздравляли графиню, через стол чокались с графом, детьми и друг с другом. Опять забегали официанты, загремели стулья, и в том же порядке, но с более красными лицами, гости вернулись в гостиную и кабинет графа.


Раздвинули бостонные столы, составили партии, и гости графа разместились в двух гостиных, диванной и библиотеке.
Граф, распустив карты веером, с трудом удерживался от привычки послеобеденного сна и всему смеялся. Молодежь, подстрекаемая графиней, собралась около клавикорд и арфы. Жюли первая, по просьбе всех, сыграла на арфе пьеску с вариациями и вместе с другими девицами стала просить Наташу и Николая, известных своею музыкальностью, спеть что нибудь. Наташа, к которой обратились как к большой, была, видимо, этим очень горда, но вместе с тем и робела.
– Что будем петь? – спросила она.
– «Ключ», – отвечал Николай.
– Ну, давайте скорее. Борис, идите сюда, – сказала Наташа. – А где же Соня?
Она оглянулась и, увидав, что ее друга нет в комнате, побежала за ней.
Вбежав в Сонину комнату и не найдя там свою подругу, Наташа пробежала в детскую – и там не было Сони. Наташа поняла, что Соня была в коридоре на сундуке. Сундук в коридоре был место печалей женского молодого поколения дома Ростовых. Действительно, Соня в своем воздушном розовом платьице, приминая его, лежала ничком на грязной полосатой няниной перине, на сундуке и, закрыв лицо пальчиками, навзрыд плакала, подрагивая своими оголенными плечиками. Лицо Наташи, оживленное, целый день именинное, вдруг изменилось: глаза ее остановились, потом содрогнулась ее широкая шея, углы губ опустились.
– Соня! что ты?… Что, что с тобой? У у у!…
И Наташа, распустив свой большой рот и сделавшись совершенно дурною, заревела, как ребенок, не зная причины и только оттого, что Соня плакала. Соня хотела поднять голову, хотела отвечать, но не могла и еще больше спряталась. Наташа плакала, присев на синей перине и обнимая друга. Собравшись с силами, Соня приподнялась, начала утирать слезы и рассказывать.
– Николенька едет через неделю, его… бумага… вышла… он сам мне сказал… Да я бы всё не плакала… (она показала бумажку, которую держала в руке: то были стихи, написанные Николаем) я бы всё не плакала, но ты не можешь… никто не может понять… какая у него душа.
И она опять принялась плакать о том, что душа его была так хороша.
– Тебе хорошо… я не завидую… я тебя люблю, и Бориса тоже, – говорила она, собравшись немного с силами, – он милый… для вас нет препятствий. А Николай мне cousin… надобно… сам митрополит… и то нельзя. И потом, ежели маменьке… (Соня графиню и считала и называла матерью), она скажет, что я порчу карьеру Николая, у меня нет сердца, что я неблагодарная, а право… вот ей Богу… (она перекрестилась) я так люблю и ее, и всех вас, только Вера одна… За что? Что я ей сделала? Я так благодарна вам, что рада бы всем пожертвовать, да мне нечем…
Соня не могла больше говорить и опять спрятала голову в руках и перине. Наташа начинала успокоиваться, но по лицу ее видно было, что она понимала всю важность горя своего друга.
– Соня! – сказала она вдруг, как будто догадавшись о настоящей причине огорчения кузины. – Верно, Вера с тобой говорила после обеда? Да?
– Да, эти стихи сам Николай написал, а я списала еще другие; она и нашла их у меня на столе и сказала, что и покажет их маменьке, и еще говорила, что я неблагодарная, что маменька никогда не позволит ему жениться на мне, а он женится на Жюли. Ты видишь, как он с ней целый день… Наташа! За что?…
И опять она заплакала горьче прежнего. Наташа приподняла ее, обняла и, улыбаясь сквозь слезы, стала ее успокоивать.
– Соня, ты не верь ей, душенька, не верь. Помнишь, как мы все втроем говорили с Николенькой в диванной; помнишь, после ужина? Ведь мы всё решили, как будет. Я уже не помню как, но, помнишь, как было всё хорошо и всё можно. Вот дяденьки Шиншина брат женат же на двоюродной сестре, а мы ведь троюродные. И Борис говорил, что это очень можно. Ты знаешь, я ему всё сказала. А он такой умный и такой хороший, – говорила Наташа… – Ты, Соня, не плачь, голубчик милый, душенька, Соня. – И она целовала ее, смеясь. – Вера злая, Бог с ней! А всё будет хорошо, и маменьке она не скажет; Николенька сам скажет, и он и не думал об Жюли.
И она целовала ее в голову. Соня приподнялась, и котеночек оживился, глазки заблистали, и он готов был, казалось, вот вот взмахнуть хвостом, вспрыгнуть на мягкие лапки и опять заиграть с клубком, как ему и было прилично.
– Ты думаешь? Право? Ей Богу? – сказала она, быстро оправляя платье и прическу.
– Право, ей Богу! – отвечала Наташа, оправляя своему другу под косой выбившуюся прядь жестких волос.
И они обе засмеялись.
– Ну, пойдем петь «Ключ».
– Пойдем.
– А знаешь, этот толстый Пьер, что против меня сидел, такой смешной! – сказала вдруг Наташа, останавливаясь. – Мне очень весело!
И Наташа побежала по коридору.
Соня, отряхнув пух и спрятав стихи за пазуху, к шейке с выступавшими костями груди, легкими, веселыми шагами, с раскрасневшимся лицом, побежала вслед за Наташей по коридору в диванную. По просьбе гостей молодые люди спели квартет «Ключ», который всем очень понравился; потом Николай спел вновь выученную им песню.
В приятну ночь, при лунном свете,
Представить счастливо себе,
Что некто есть еще на свете,
Кто думает и о тебе!
Что и она, рукой прекрасной,
По арфе золотой бродя,
Своей гармониею страстной
Зовет к себе, зовет тебя!
Еще день, два, и рай настанет…
Но ах! твой друг не доживет!
И он не допел еще последних слов, когда в зале молодежь приготовилась к танцам и на хорах застучали ногами и закашляли музыканты.

Пьер сидел в гостиной, где Шиншин, как с приезжим из за границы, завел с ним скучный для Пьера политический разговор, к которому присоединились и другие. Когда заиграла музыка, Наташа вошла в гостиную и, подойдя прямо к Пьеру, смеясь и краснея, сказала:
– Мама велела вас просить танцовать.
– Я боюсь спутать фигуры, – сказал Пьер, – но ежели вы хотите быть моим учителем…
И он подал свою толстую руку, низко опуская ее, тоненькой девочке.
Пока расстанавливались пары и строили музыканты, Пьер сел с своей маленькой дамой. Наташа была совершенно счастлива; она танцовала с большим , с приехавшим из за границы . Она сидела на виду у всех и разговаривала с ним, как большая. У нее в руке был веер, который ей дала подержать одна барышня. И, приняв самую светскую позу (Бог знает, где и когда она этому научилась), она, обмахиваясь веером и улыбаясь через веер, говорила с своим кавалером.
– Какова, какова? Смотрите, смотрите, – сказала старая графиня, проходя через залу и указывая на Наташу.
Наташа покраснела и засмеялась.
– Ну, что вы, мама? Ну, что вам за охота? Что ж тут удивительного?

В середине третьего экосеза зашевелились стулья в гостиной, где играли граф и Марья Дмитриевна, и большая часть почетных гостей и старички, потягиваясь после долгого сиденья и укладывая в карманы бумажники и кошельки, выходили в двери залы. Впереди шла Марья Дмитриевна с графом – оба с веселыми лицами. Граф с шутливою вежливостью, как то по балетному, подал округленную руку Марье Дмитриевне. Он выпрямился, и лицо его озарилось особенною молодецки хитрою улыбкой, и как только дотанцовали последнюю фигуру экосеза, он ударил в ладоши музыкантам и закричал на хоры, обращаясь к первой скрипке:
– Семен! Данилу Купора знаешь?
Это был любимый танец графа, танцованный им еще в молодости. (Данило Купор была собственно одна фигура англеза .)
– Смотрите на папа, – закричала на всю залу Наташа (совершенно забыв, что она танцует с большим), пригибая к коленам свою кудрявую головку и заливаясь своим звонким смехом по всей зале.
Действительно, всё, что только было в зале, с улыбкою радости смотрело на веселого старичка, который рядом с своею сановитою дамой, Марьей Дмитриевной, бывшей выше его ростом, округлял руки, в такт потряхивая ими, расправлял плечи, вывертывал ноги, слегка притопывая, и всё более и более распускавшеюся улыбкой на своем круглом лице приготовлял зрителей к тому, что будет. Как только заслышались веселые, вызывающие звуки Данилы Купора, похожие на развеселого трепачка, все двери залы вдруг заставились с одной стороны мужскими, с другой – женскими улыбающимися лицами дворовых, вышедших посмотреть на веселящегося барина.
– Батюшка то наш! Орел! – проговорила громко няня из одной двери.
Граф танцовал хорошо и знал это, но его дама вовсе не умела и не хотела хорошо танцовать. Ее огромное тело стояло прямо с опущенными вниз мощными руками (она передала ридикюль графине); только одно строгое, но красивое лицо ее танцовало. Что выражалось во всей круглой фигуре графа, у Марьи Дмитриевны выражалось лишь в более и более улыбающемся лице и вздергивающемся носе. Но зато, ежели граф, всё более и более расходясь, пленял зрителей неожиданностью ловких выверток и легких прыжков своих мягких ног, Марья Дмитриевна малейшим усердием при движении плеч или округлении рук в поворотах и притопываньях, производила не меньшее впечатление по заслуге, которую ценил всякий при ее тучности и всегдашней суровости. Пляска оживлялась всё более и более. Визави не могли ни на минуту обратить на себя внимания и даже не старались о том. Всё было занято графом и Марьею Дмитриевной. Наташа дергала за рукава и платье всех присутствовавших, которые и без того не спускали глаз с танцующих, и требовала, чтоб смотрели на папеньку. Граф в промежутках танца тяжело переводил дух, махал и кричал музыкантам, чтоб они играли скорее. Скорее, скорее и скорее, лише, лише и лише развертывался граф, то на цыпочках, то на каблуках, носясь вокруг Марьи Дмитриевны и, наконец, повернув свою даму к ее месту, сделал последнее па, подняв сзади кверху свою мягкую ногу, склонив вспотевшую голову с улыбающимся лицом и округло размахнув правою рукой среди грохота рукоплесканий и хохота, особенно Наташи. Оба танцующие остановились, тяжело переводя дыхание и утираясь батистовыми платками.