Оскар (кинопремия, 1986)
Поделись знанием:
Их подвели к крыльцу и по одному стали вводить в дом. Пьера ввели шестым. Через стеклянную галерею, сени, переднюю, знакомые Пьеру, его ввели в длинный низкий кабинет, у дверей которого стоял адъютант.
Даву сидел на конце комнаты над столом, с очками на носу. Пьер близко подошел к нему. Даву, не поднимая глаз, видимо справлялся с какой то бумагой, лежавшей перед ним. Не поднимая же глаз, он тихо спросил:
– Qui etes vous? [Кто вы такой?]
Пьер молчал оттого, что не в силах был выговорить слова. Даву для Пьера не был просто французский генерал; для Пьера Даву был известный своей жестокостью человек. Глядя на холодное лицо Даву, который, как строгий учитель, соглашался до времени иметь терпение и ждать ответа, Пьер чувствовал, что всякая секунда промедления могла стоить ему жизни; но он не знал, что сказать. Сказать то же, что он говорил на первом допросе, он не решался; открыть свое звание и положение было и опасно и стыдно. Пьер молчал. Но прежде чем Пьер успел на что нибудь решиться, Даву приподнял голову, приподнял очки на лоб, прищурил глаза и пристально посмотрел на Пьера.
– Я знаю этого человека, – мерным, холодным голосом, очевидно рассчитанным для того, чтобы испугать Пьера, сказал он. Холод, пробежавший прежде по спине Пьера, охватил его голову, как тисками.
– Mon general, vous ne pouvez pas me connaitre, je ne vous ai jamais vu… [Вы не могли меня знать, генерал, я никогда не видал вас.]
– C'est un espion russe, [Это русский шпион,] – перебил его Даву, обращаясь к другому генералу, бывшему в комнате и которого не заметил Пьер. И Даву отвернулся. С неожиданным раскатом в голосе Пьер вдруг быстро заговорил.
– Non, Monseigneur, – сказал он, неожиданно вспомнив, что Даву был герцог. – Non, Monseigneur, vous n'avez pas pu me connaitre. Je suis un officier militionnaire et je n'ai pas quitte Moscou. [Нет, ваше высочество… Нет, ваше высочество, вы не могли меня знать. Я офицер милиции, и я не выезжал из Москвы.]
– Votre nom? [Ваше имя?] – повторил Даву.
– Besouhof. [Безухов.]
– Qu'est ce qui me prouvera que vous ne mentez pas? [Кто мне докажет, что вы не лжете?]
– Monseigneur! [Ваше высочество!] – вскрикнул Пьер не обиженным, но умоляющим голосом.
Даву поднял глаза и пристально посмотрел на Пьера. Несколько секунд они смотрели друг на друга, и этот взгляд спас Пьера. В этом взгляде, помимо всех условий войны и суда, между этими двумя людьми установились человеческие отношения. Оба они в эту одну минуту смутно перечувствовали бесчисленное количество вещей и поняли, что они оба дети человечества, что они братья.
В первом взгляде для Даву, приподнявшего только голову от своего списка, где людские дела и жизнь назывались нумерами, Пьер был только обстоятельство; и, не взяв на совесть дурного поступка, Даву застрелил бы его; но теперь уже он видел в нем человека. Он задумался на мгновение.
– Comment me prouverez vous la verite de ce que vous me dites? [Чем вы докажете мне справедливость ваших слов?] – сказал Даву холодно.
Пьер вспомнил Рамбаля и назвал его полк, и фамилию, и улицу, на которой был дом.
– Vous n'etes pas ce que vous dites, [Вы не то, что вы говорите.] – опять сказал Даву.
Пьер дрожащим, прерывающимся голосом стал приводить доказательства справедливости своего показания.
Но в это время вошел адъютант и что то доложил Даву.
Даву вдруг просиял при известии, сообщенном адъютантом, и стал застегиваться. Он, видимо, совсем забыл о Пьере.
Когда адъютант напомнил ему о пленном, он, нахмурившись, кивнул в сторону Пьера и сказал, чтобы его вели. Но куда должны были его вести – Пьер не знал: назад в балаган или на приготовленное место казни, которое, проходя по Девичьему полю, ему показывали товарищи.
Он обернул голову и видел, что адъютант переспрашивал что то.
– Oui, sans doute! [Да, разумеется!] – сказал Даву, но что «да», Пьер не знал.
Пьер не помнил, как, долго ли он шел и куда. Он, в состоянии совершенного бессмыслия и отупления, ничего не видя вокруг себя, передвигал ногами вместе с другими до тех пор, пока все остановились, и он остановился. Одна мысль за все это время была в голове Пьера. Это была мысль о том: кто, кто же, наконец, приговорил его к казни. Это были не те люди, которые допрашивали его в комиссии: из них ни один не хотел и, очевидно, не мог этого сделать. Это был не Даву, который так человечески посмотрел на него. Еще бы одна минута, и Даву понял бы, что они делают дурно, но этой минуте помешал адъютант, который вошел. И адъютант этот, очевидно, не хотел ничего худого, но он мог бы не войти. Кто же это, наконец, казнил, убивал, лишал жизни его – Пьера со всеми его воспоминаниями, стремлениями, надеждами, мыслями? Кто делал это? И Пьер чувствовал, что это был никто.
Это был порядок, склад обстоятельств.
Порядок какой то убивал его – Пьера, лишал его жизни, всего, уничтожал его.
От дома князя Щербатова пленных повели прямо вниз по Девичьему полю, левее Девичьего монастыря и подвели к огороду, на котором стоял столб. За столбом была вырыта большая яма с свежевыкопанной землей, и около ямы и столба полукругом стояла большая толпа народа. Толпа состояла из малого числа русских и большого числа наполеоновских войск вне строя: немцев, итальянцев и французов в разнородных мундирах. Справа и слева столба стояли фронты французских войск в синих мундирах с красными эполетами, в штиблетах и киверах.
Преступников расставили по известному порядку, который был в списке (Пьер стоял шестым), и подвели к столбу. Несколько барабанов вдруг ударили с двух сторон, и Пьер почувствовал, что с этим звуком как будто оторвалась часть его души. Он потерял способность думать и соображать. Он только мог видеть и слышать. И только одно желание было у него – желание, чтобы поскорее сделалось что то страшное, что должно было быть сделано. Пьер оглядывался на своих товарищей и рассматривал их.
Два человека с края были бритые острожные. Один высокий, худой; другой черный, мохнатый, мускулистый, с приплюснутым носом. Третий был дворовый, лет сорока пяти, с седеющими волосами и полным, хорошо откормленным телом. Четвертый был мужик, очень красивый, с окладистой русой бородой и черными глазами. Пятый был фабричный, желтый, худой малый, лет восемнадцати, в халате.
Пьер слышал, что французы совещались, как стрелять – по одному или по два? «По два», – холодно спокойно отвечал старший офицер. Сделалось передвижение в рядах солдат, и заметно было, что все торопились, – и торопились не так, как торопятся, чтобы сделать понятное для всех дело, но так, как торопятся, чтобы окончить необходимое, но неприятное и непостижимое дело.
Чиновник француз в шарфе подошел к правой стороне шеренги преступников в прочел по русски и по французски приговор.
Потом две пары французов подошли к преступникам и взяли, по указанию офицера, двух острожных, стоявших с края. Острожные, подойдя к столбу, остановились и, пока принесли мешки, молча смотрели вокруг себя, как смотрит подбитый зверь на подходящего охотника. Один все крестился, другой чесал спину и делал губами движение, подобное улыбке. Солдаты, торопясь руками, стали завязывать им глаза, надевать мешки и привязывать к столбу.
Двенадцать человек стрелков с ружьями мерным, твердым шагом вышли из за рядов и остановились в восьми шагах от столба. Пьер отвернулся, чтобы не видать того, что будет. Вдруг послышался треск и грохот, показавшиеся Пьеру громче самых страшных ударов грома, и он оглянулся. Был дым, и французы с бледными лицами и дрожащими руками что то делали у ямы. Повели других двух. Так же, такими же глазами и эти двое смотрели на всех, тщетно, одними глазами, молча, прося защиты и, видимо, не понимая и не веря тому, что будет. Они не могли верить, потому что они одни знали, что такое была для них их жизнь, и потому не понимали и не верили, чтобы можно было отнять ее.
Пьер хотел не смотреть и опять отвернулся; но опять как будто ужасный взрыв поразил его слух, и вместе с этими звуками он увидал дым, чью то кровь и бледные испуганные лица французов, опять что то делавших у столба, дрожащими руками толкая друг друга. Пьер, тяжело дыша, оглядывался вокруг себя, как будто спрашивая: что это такое? Тот же вопрос был и во всех взглядах, которые встречались со взглядом Пьера.
На всех лицах русских, на лицах французских солдат, офицеров, всех без исключения, он читал такой же испуг, ужас и борьбу, какие были в его сердце. «Да кто жо это делает наконец? Они все страдают так же, как и я. Кто же? Кто же?» – на секунду блеснуло в душе Пьера.
– Tirailleurs du 86 me, en avant! [Стрелки 86 го, вперед!] – прокричал кто то. Повели пятого, стоявшего рядом с Пьером, – одного. Пьер не понял того, что он спасен, что он и все остальные были приведены сюда только для присутствия при казни. Он со все возраставшим ужасом, не ощущая ни радости, ни успокоения, смотрел на то, что делалось. Пятый был фабричный в халате. Только что до него дотронулись, как он в ужасе отпрыгнул и схватился за Пьера (Пьер вздрогнул и оторвался от него). Фабричный не мог идти. Его тащили под мышки, и он что то кричал. Когда его подвели к столбу, он вдруг замолк. Он как будто вдруг что то понял. То ли он понял, что напрасно кричать, или то, что невозможно, чтобы его убили люди, но он стал у столба, ожидая повязки вместе с другими и, как подстреленный зверь, оглядываясь вокруг себя блестящими глазами.
Пьер уже не мог взять на себя отвернуться и закрыть глаза. Любопытство и волнение его и всей толпы при этом пятом убийстве дошло до высшей степени. Так же как и другие, этот пятый казался спокоен: он запахивал халат и почесывал одной босой ногой о другую.
Когда ему стали завязывать глаза, он поправил сам узел на затылке, который резал ему; потом, когда прислонили его к окровавленному столбу, он завалился назад, и, так как ему в этом положении было неловко, он поправился и, ровно поставив ноги, покойно прислонился. Пьер не сводил с него глаз, не упуская ни малейшего движения.
Должно быть, послышалась команда, должно быть, после команды раздались выстрелы восьми ружей. Но Пьер, сколько он ни старался вспомнить потом, не слыхал ни малейшего звука от выстрелов. Он видел только, как почему то вдруг опустился на веревках фабричный, как показалась кровь в двух местах и как самые веревки, от тяжести повисшего тела, распустились и фабричный, неестественно опустив голову и подвернув ногу, сел. Пьер подбежал к столбу. Никто не удерживал его. Вокруг фабричного что то делали испуганные, бледные люди. У одного старого усатого француза тряслась нижняя челюсть, когда он отвязывал веревки. Тело спустилось. Солдаты неловко и торопливо потащили его за столб и стали сталкивать в яму.
Все, очевидно, несомненно знали, что они были преступники, которым надо было скорее скрыть следы своего преступления.
Пьер заглянул в яму и увидел, что фабричный лежал там коленами кверху, близко к голове, одно плечо выше другого. И это плечо судорожно, равномерно опускалось и поднималось. Но уже лопатины земли сыпались на все тело. Один из солдат сердито, злобно и болезненно крикнул на Пьера, чтобы он вернулся. Но Пьер не понял его и стоял у столба, и никто не отгонял его.
Когда уже яма была вся засыпана, послышалась команда. Пьера отвели на его место, и французские войска, стоявшие фронтами по обеим сторонам столба, сделали полуоборот и стали проходить мерным шагом мимо столба. Двадцать четыре человека стрелков с разряженными ружьями, стоявшие в середине круга, примыкали бегом к своим местам, в то время как роты проходили мимо них.
Пьер смотрел теперь бессмысленными глазами на этих стрелков, которые попарно выбегали из круга. Все, кроме одного, присоединились к ротам. Молодой солдат с мертво бледным лицом, в кивере, свалившемся назад, спустив ружье, все еще стоял против ямы на том месте, с которого он стрелял. Он, как пьяный, шатался, делая то вперед, то назад несколько шагов, чтобы поддержать свое падающее тело. Старый солдат, унтер офицер, выбежал из рядов и, схватив за плечо молодого солдата, втащил его в роту. Толпа русских и французов стала расходиться. Все шли молча, с опущенными головами.
– Ca leur apprendra a incendier, [Это их научит поджигать.] – сказал кто то из французов. Пьер оглянулся на говорившего и увидал, что это был солдат, который хотел утешиться чем нибудь в том, что было сделано, но не мог. Не договорив начатого, он махнул рукою и пошел прочь.
После казни Пьера отделили от других подсудимых и оставили одного в небольшой, разоренной и загаженной церкви.
Перед вечером караульный унтер офицер с двумя солдатами вошел в церковь и объявил Пьеру, что он прощен и поступает теперь в бараки военнопленных. Не понимая того, что ему говорили, Пьер встал и пошел с солдатами. Его привели к построенным вверху поля из обгорелых досок, бревен и тесу балаганам и ввели в один из них. В темноте человек двадцать различных людей окружили Пьера. Пьер смотрел на них, не понимая, кто такие эти люди, зачем они и чего хотят от него. Он слышал слова, которые ему говорили, но не делал из них никакого вывода и приложения: не понимал их значения. Он сам отвечал на то, что у него спрашивали, но не соображал того, кто слушает его и как поймут его ответы. Он смотрел на лица и фигуры, и все они казались ему одинаково бессмысленны.
С той минуты, как Пьер увидал это страшное убийство, совершенное людьми, не хотевшими этого делать, в душе его как будто вдруг выдернута была та пружина, на которой все держалось и представлялось живым, и все завалилось в кучу бессмысленного сора. В нем, хотя он и не отдавал себе отчета, уничтожилась вера и в благоустройство мира, и в человеческую, и в свою душу, и в бога. Это состояние было испытываемо Пьером прежде, но никогда с такою силой, как теперь. Прежде, когда на Пьера находили такого рода сомнения, – сомнения эти имели источником собственную вину. И в самой глубине души Пьер тогда чувствовал, что от того отчаяния и тех сомнений было спасение в самом себе. Но теперь он чувствовал, что не его вина была причиной того, что мир завалился в его глазах и остались одни бессмысленные развалины. Он чувствовал, что возвратиться к вере в жизнь – не в его власти.
Вокруг него в темноте стояли люди: верно, что то их очень занимало в нем. Ему рассказывали что то, расспрашивали о чем то, потом повели куда то, и он, наконец, очутился в углу балагана рядом с какими то людьми, переговаривавшимися с разных сторон, смеявшимися.
– И вот, братцы мои… тот самый принц, который (с особенным ударением на слове который)… – говорил чей то голос в противуположном углу балагана.
Молча и неподвижно сидя у стены на соломе, Пьер то открывал, то закрывал глаза. Но только что он закрывал глаза, он видел пред собой то же страшное, в особенности страшное своей простотой, лицо фабричного и еще более страшные своим беспокойством лица невольных убийц. И он опять открывал глаза и бессмысленно смотрел в темноте вокруг себя.
Рядом с ним сидел, согнувшись, какой то маленький человек, присутствие которого Пьер заметил сначала по крепкому запаху пота, который отделялся от него при всяком его движении. Человек этот что то делал в темноте с своими ногами, и, несмотря на то, что Пьер не видал его лица, он чувствовал, что человек этот беспрестанно взглядывал на него. Присмотревшись в темноте, Пьер понял, что человек этот разувался. И то, каким образом он это делал, заинтересовало Пьера.
Размотав бечевки, которыми была завязана одна нога, он аккуратно свернул бечевки и тотчас принялся за другую ногу, взглядывая на Пьера. Пока одна рука вешала бечевку, другая уже принималась разматывать другую ногу. Таким образом аккуратно, круглыми, спорыми, без замедления следовавшими одно за другим движеньями, разувшись, человек развесил свою обувь на колышки, вбитые у него над головами, достал ножик, обрезал что то, сложил ножик, положил под изголовье и, получше усевшись, обнял свои поднятые колени обеими руками и прямо уставился на Пьера. Пьеру чувствовалось что то приятное, успокоительное и круглое в этих спорых движениях, в этом благоустроенном в углу его хозяйстве, в запахе даже этого человека, и он, не спуская глаз, смотрел на него.
– А много вы нужды увидали, барин? А? – сказал вдруг маленький человек. И такое выражение ласки и простоты было в певучем голосе человека, что Пьер хотел отвечать, но у него задрожала челюсть, и он почувствовал слезы. Маленький человек в ту же секунду, не давая Пьеру времени выказать свое смущение, заговорил тем же приятным голосом.
– Э, соколик, не тужи, – сказал он с той нежно певучей лаской, с которой говорят старые русские бабы. – Не тужи, дружок: час терпеть, а век жить! Вот так то, милый мой. А живем тут, слава богу, обиды нет. Тоже люди и худые и добрые есть, – сказал он и, еще говоря, гибким движением перегнулся на колени, встал и, прокашливаясь, пошел куда то.
– Ишь, шельма, пришла! – услыхал Пьер в конце балагана тот же ласковый голос. – Пришла шельма, помнит! Ну, ну, буде. – И солдат, отталкивая от себя собачонку, прыгавшую к нему, вернулся к своему месту и сел. В руках у него было что то завернуто в тряпке.
– Вот, покушайте, барин, – сказал он, опять возвращаясь к прежнему почтительному тону и развертывая и подавая Пьеру несколько печеных картошек. – В обеде похлебка была. А картошки важнеющие!
Пьер не ел целый день, и запах картофеля показался ему необыкновенно приятным. Он поблагодарил солдата и стал есть.
– Что ж, так то? – улыбаясь, сказал солдат и взял одну из картошек. – А ты вот как. – Он достал опять складной ножик, разрезал на своей ладони картошку на равные две половины, посыпал соли из тряпки и поднес Пьеру.
| 58-я церемония награждения премии «Оскар» | |
|---|---|
| |
| Дата | 24 марта 1986 года |
| Место проведения | Dorothy Chandler Pavilion, Лос-Анджелес, Калифорния, США |
| Телеканал | ABC |
| Ведущий(-е) | Алан Алда, Джейн Фонда, Робин Уильямс |
| Продюсер | Стенли Донен |
| Режиссёр | Марти Пасетта |
| Продолжительность | 3 часа, 2 минуты |
58-я церемония вручения наград премии «Оскар» за заслуги в области кинематографа за 1985 год состоялась 24 марта 1986 года в Dorothy Chandler Pavilion (Лос-Анджелес, Калифорния). Номинанты были объявлены 5 февраля 1986[1][2].
Драматическая лента Стивена Спилберга «Цветы лиловые полей», выдвинутая на «Оскар» в одиннадцати номинациях, в итоге не была удостоена ни одной награды.
Содержание
Фильмы, получившие несколько номинаций
| Фильм | номинации | победы |
|---|---|---|
| • Из Африки / Out of Africa | <center>7 | |
| • Цветы лиловые полей / The Color Purple | <center>11 | <center>- |
| • Свидетель / Witness | <center>8 | <center>2 |
| • Честь семьи Прицци / Prizzi's Honor | <center>8 | <center>1 |
| • Поцелуй женщины-паука / Kiss of the Spider Woman | <center>4 | <center>1 |
| • Ран / 乱 | <center>4 | <center>1 |
| • Назад в будущее / Back to the Future | <center>4 | <center>1 |
| • Поезд-беглец / Runaway Train | <center>3 | <center>- |
| • Агнесса божья / Agnes of God | <center>3 | <center>- |
| • Кордебалет / A Chorus Line | <center>3 | <center>- |
| • Кокон / Cocoon | <center>2 | <center>2 |
| • Официальная версия / La historia oficial | <center>2 | <center>1 |
| • Поездка в Баунтифул / The Trip to Bountiful | <center>2 | <center>1 |
| • Белые ночи / White Nights | <center>2 | <center>1 |
| • Любовь Мёрфи / Murphy's Romance | <center>2 | <center>- |
| • Бразилия / Brazil | <center>2 | <center>- |
| • Сильверадо / Silverado | <center>2 | <center>- |
| • Леди-ястреб / Ladyhawke | <center>2 | <center>- |
Список лауреатов и номинантов
★ Победители выделены отдельным цветом.
Основные категории
| Категории | Лауреаты и номинанты | |
|---|---|---|
| <center>Лучший фильм | ★ Из Африки (продюсер: Сидни Поллак) | |
| • Цветы лиловые полей (продюсеры: Стивен Спилберг, Кэтлин Кеннеди, Фрэнк Маршалл и Куинси Джонс) | ||
| • Поцелуй женщины-паука (продюсер: Дэвид Уайсмен) | ||
| • Честь семьи Прицци (продюсер: Джон Формен) | ||
| • Свидетель (продюсер: Эдвард С. Фельдман) | ||
| <center>Лучший режиссёр | ★ Сидни Поллак за фильм «Из Африки» | |
| • Эктор Бабенко — «Поцелуй женщины-паука» | ||
| • Джон Хьюстон — «Честь семьи Прицци» | ||
| • Акира Куросава — «Ран» | ||
| • Питер Уир — «Свидетель» | ||
| <center>Лучшая мужская роль | ★ Уильям Хёрт — «Поцелуй женщины-паука» (за роль Луиса Молины) | |
| • Харрисон Форд — «Свидетель» (за роль детектива Джона Бука) | ||
| • Джеймс Гарнер — «Любовь Мёрфи» (за роль Мерфи Джонса) | ||
| • Джек Николсон — «Честь семьи Прицци» (за роль Чарли Партанны) | ||
| • Джон Войт — «Поезд-беглец» (за роль Мэнни) | ||
| <center>Лучшая женская роль | ★ Джеральдин Пейдж — «Поездка в Баунтифул» (за роль Кэрри Уоттс) | |
| • Энн Бэнкрофт — «Агнесса божья» (за роль матери Мириам Рут) | ||
| • Вупи Голдберг — «Цветы лиловые полей» (за роль Сели) | ||
| • Джессика Лэнг — «Сладкие грёзы» (за роль Пэтси Клайн) | ||
| • Мерил Стрип — «Из Африки» (за роль Карен Бликсен) | ||
| <center>Лучшая мужская роль второго плана | ★ Дон Амичи — «Кокон» (за роль Арта Селвина) | |
| • Клаус Мария Брандауэр — «Из Африки» (за роль Брора фон Бликсена) | ||
| • Уильям Хикки — «Честь семьи Прицци» (за роль дона Коррадо Прицци) | ||
| • Роберт Лоджиа — «Зазубренное лезвие» (за роль Сэма Рэнсома) | ||
| • Эрик Робертс — «Поезд-беглец» (за роль Бака) | ||
| <center>Лучшая женская роль второго плана | ★ Анжелика Хьюстон — «Честь семьи Прицци» (за роль Мэйроуз Прицци) | |
| • Маргарет Эйвери — «Цветы лиловые полей» (за роль Шуг Эйвери) | ||
| • Эми Мэдиган — «Дважды в жизни» (англ.) (за роль Санни) | ||
| • Мег Тилли — «Агнесса божья» (за роль сестры Агнессы) | ||
| • Опра Уинфри — «Цветы лиловые полей» (за роль Софии) | ||
| <center>Лучший оригинальный сценарий | ★ Эрл У. Уоллес, Уильям Келли и Памела Уоллес — «Свидетель» | |
| • Роберт Земекис и Боб Гейл — «Назад в будущее» | ||
| • Терри Гиллиам, Том Стоппард и Чарльз МакКоуэн — «Бразилия» | ||
| • Луис Пуэнсо и Аида Бортник — «Официальная версия» | ||
| • Вуди Аллен — «Пурпурная роза Каира» | ||
| <center>Лучший адаптированный сценарий | ★ Курт Людтке — «Из Африки» (по автобиографии Карен Бликсен, книге Эррола Тржбински «Silence Will Speak» и книге Джудит Труман «Isak Dinesen: The Life of a Storyteller») | |
| • Менно Мейес — «Цветы лиловые полей» (по роману Элис Уокер «The Color Purple») | ||
| • Леонард Шредер — «Поцелуй женщины-паука» (по одноимённому роману Мануэля Пуига) | ||
| • Ричард Кондон и Джанет Роач — «Честь семьи Прицци» (по одноимённому роману Ричарда Кондона) | ||
| • Хортон Фут — «Поездка в Баунтифул» (по одноимённой телепьесе автора) | ||
| <center>Лучший фильм на иностранном языке |  ★ Официальная версия / La historia oficial (Аргентина) реж. Луис Пуэнсо
| |
 • Горький урожай / Bittere Ernte (ФРГ) реж. Агнешка Холланд
| ||
 • Полковник Редль / нем. Oberst Redl / венг. Redl ezredes (Венгрия) реж. Иштван Сабо
| ||
 • Трое мужчин и младенец в люльке / Trois hommes et un couffin (Франция) реж. Колин Серро
| ||
 • Папа в командировке / Otac na službenom putu / Отац на службеном путу (Югославия) реж. Эмир Кустурица
| ||
Другие категории
| Категории | Лауреаты и номинанты | ||
|---|---|---|---|
| <center>Лучшая музыка: Оригинальный саундтрек |
|
★ Джон Барри — «Из Африки» | |
| • Жорж Делерю — «Агнесса божья» | |||
| • Куинси Джонс, Джереми Люббок, Род Темпертон, Каифус Семеня, Андре Крауч, Крис Бордман, Хорхе Каландрелли, Джоэл Розенбаум, Фред Стейнер, Джек Хэйес, Джерри Хей, Рэнди Кербер — «Цветы лиловые полей» | |||
| • Брюс Брютон — «Сильверадо» | |||
| • Морис Жарр — «Свидетель» | |||
| <center>Лучшая песня к фильму | ★ Say You, Say Me — «Белые ночи» — музыка и слова: Лайонел Ричи | ||
| • Miss Celie’s Blues (Sister) — «Цветы лиловые полей» — музыка и слова: Куинси Джонс и Род Темпертон, слова: Лайонел Ричи | |||
| • The Power of Love — «Назад в будущее» — музыка: Крис Хэйес и Джонни Колла, слова: Хьюи Льюис | |||
| • Separate Lives (Love Theme from ‘White Nights’) — «Белые ночи» — музыка и слова: Стивен Бишоп | |||
| • Surprise, Surprise — «Кордебалет» — музыка: Марвин Хэмлиш, слова: Эдвард Клебан | |||
| <center>Лучшая операторская работа | ★ Дэвид Уоткин — «Из Африки» | ||
| • Аллен Давио — «Цветы лиловые полей» | |||
| • Уильям Э. Фрейкер — «Любовь Мёрфи» | |||
| • Такао Сайто, Масахару Уэда и Асакадзу Накаи — «Ран» | |||
| • Джон Сил — «Свидетель» | |||
| <center>Лучший монтаж | ★ Том Ноубл — «Свидетель» | ||
| • Джон Блум — «Кордебалет» | |||
| • Фредерик Стайнкамп, Уильям Стайнкамп, Пемброук Дж. Херринг, Шелдон Кан — «Из Африки» | |||
| • Руди Фер, Кайя Фер — «Честь семьи Прицци» | |||
| • Генри Ричардсон — «Поезд-беглец» | |||
| <center>Лучшая работа художника | ★ Стивен Б. Граймз (постановщик), Джози МакАвин (декоратор) — «Из Африки» | ||
| • Норман Гарвуд (постановщик), Мэгги Грэй (декоратор) — «Бразилия» | |||
| • Дж. Майкл Рива, Бо Уэлш (постановщики), Линда Дессенна (декоратор) — «Цветы лиловые полей» | |||
| • Ёсиро Мураки, Шинобу Мураки (постановщики) — «Ран» | |||
| • Стэн Джолли (постановщик), Джон Х. Андерсон (декоратор) — «Свидетель» | |||
| <center>Лучший дизайн костюмов | ★ Еми Вада — «Ран» | ||
| • Эджи Джерард Роджерс — «Цветы лиловые полей» | |||
| • Альберт Вольски — «Путешествие Нэтти Ганн» | |||
| • Милена Канонеро — «Из Африки» | |||
| • Донфелд — «Честь семьи Прицци» | |||
| <center>Лучший звук | ★ Крис Дженкинс, Гэри Александр, Ларри Стенсволд, Питер Хэндфорд — «Из Африки» | ||
| • Билл Варни, Б. Теннисон Себастьян II, Роберт Тёрлуэлл, Уильям Б. Каплан — «Назад в будущее» | |||
| • Дональд О. Митчелл, Майкл Минклер, Джерри Хамфрис, Кристофер Ньюман — «Кордебалет» | |||
| • Лес Фрешольц, Дик Александр, Верн Пур, Бад Алпер — «Леди-ястреб» | |||
| • Дональд О. Митчелл, Рик Клайн, Кевин О’Коннелл, Дэвид М. Ронн — «Сильверадо» | |||
| <center>Лучший монтаж звуковых эффектов | ★ Чарльз Л. Кэмпбелл, Роберт Р. Рутледж — «Назад в будущее» | ||
| • Боб Хендерсон, Алан Роберт Мюррей — «Леди-ястреб» | |||
| • Фред Дж. Браун — «Рэмбо: Первая кровь 2» | |||
| <center>Лучшие визуальные эффекты | ★ Кен Ралстон, Ральф Маккуорри, Скотт Фаррар, Дэвид Берри — «Кокон» | ||
| • Уилл Винтон, Иэн Уингроу, Зоран Перишич, Майкл Ллойд — «Возвращение в страну Оз» | |||
| • Деннис Мьюрен, Кит Уэст, Джон Эллис, Дэвид Аллен — «Молодой Шерлок Холмс» | |||
| <center>Лучший грим | ★ Майкл Уэстмор, Золтан Элек — «Маска» | ||
| • Кен Чейз — «Цветы лиловые полей» | |||
| • Карл Фуллертон — «Ремо Уильямс: Приключение начинается» (англ.) | |||
| <center>Лучший документальный полнометражный фильм | ★ Сломанная радуга / Broken Rainbow (продюсеры: Мария Флорио и Виктория Мадд) | ||
| • Матери площади Мая / Las madres de la Plaza de Mayo (продюсеры: Сюзанна Блауштейн Муньос и Лурдес Портильо) | |||
| • Солдаты невидимого фронта / Soldiers in Hiding (продюсер: Джафет Эшер) | |||
| • Статуя Свободы / The Statue of Liberty (продюсеры: Кен Бёрнс и Бадди Сквайрс) | |||
| • Незаконченное дело / Unfinished Business (продюсер: Стивен Оказаки) | |||
| <center>Лучший документальный короткометражный фильм | ★ Свидетель войны: Доктор Чарли Клементс / Witness to War: Dr. Charlie Clements (продюсер: Дэвид Гудман) | ||
| • Безрассудная храбрость / The Courage to Care (продюсер: Роберт Гарднер) | |||
| • Китс и его соловей: Тёмная дата / Keats and His Nightingale: A Blind Date (продюсеры: Майкл Краули и Jim Wolpaw) | |||
| • Как делаются увертюры: История общественного оркестра / Making Overtures: The Story of a Community Orchestra (продюсер: Барбара Уиллис Свит) | |||
| • Фокусник с верёвками / The Wizard of the Strings (продюсер: Алан Эдельштейн) | |||
| <center>Лучший игровой короткометражный фильм |
★ Пилигрим Молли / Molly's Pilgrim (продюсеры: Джефф Браун и Крис Пелцер) | ||
| • Граффити / Graffiti (продюсер: Дианна Костелло) | |||
| • Война под радугой / Rainbow War (продюсер: Боб Роджерс) | |||
| <center>Лучший анимационный короткометражный фильм | ★ Анна и Бэлла / Anna & Bella (продюсер: Цилиа Ван Дайк) | ||
| • Большой Снит / The Big Snit (продюсеры: Ричард Конди и Майкл Дж. Ф. Скотт) | |||
| • Второсортная почта / Second Class Mail (продюсер: Элисон Сноуден) | |||
Специальные награды
| Награда | Лауреаты |
|---|---|
| <center>Премия за выдающиеся заслуги в кинематографе (Почётный «Оскар») | ★ Пол Ньюман — в знак благодарности его героям, а также за личное бескорыстие и преданность искусству. |
| ★ Алекс Норт — в знак признания его выдающихся заслуг в создании музыки для множества прекрасных фильмов. | |
| <center>Medal of Commendation | ★ Джон Х. Уитни ст. — пионеру кинопроизводства. |
| <center>Награда имени Джина Хершолта | ★ Чарльз «Бадди» Роджерс |
Научно-технические награды
| Категории | Лауреаты |
|---|---|
| <center>Academy Award of Merit | Не присуждалась |
| <center>Scientific and Engineering Award | • Imax Systems Corp. — for a method of filming and exhibiting high-fidelity, large-format wide-angle motion pictures. |
| • Эрнст Ф. Неттман (E.F. Nettman & Associates), Эдвард Филлипс, Карлос ДеМаттос (Matthews Studio Equipment, Inc.) — for the invention (Nettman) and the development (Phillips/DeMattos) of the CamRemote for motion picture photography. | |
| • Майрон Гордин, Джо П. Крукхэм, Джим Дрост, Дэвид Крукхэм (Musco Mobile Lighting, Ltd.) — for the invention of a method of transporting adjustable, high-intensity Luminaires and their application to the motion picture industry. | |
| <center>Technical Achievement Award | • Дэвид У. Спенсер — for the development of an Animation Photo Transfer (APT) process. |
| • Harrison & Harrison, Optical Engineers — for the invention and development of Harrison Diffusion Filters for motion picture photography. | |
| • Ларри Бартон (Cinematography Electronics, Inc.) — for a precision speed, crystal-controlled device for motion picture photography. | |
| • Алан Ландакер (Burbank Studios) — for the Mark III Camera Drive for motion picture photography. |
См. также
- «Золотой глобус» 1986 (премия Голливудской ассоциации иностранной прессы)
- BAFTA 1986 (премия Британской академии кино и телевизионных искусств)
- «Сезар» 1986 (премия Французской академии искусств и технологий кинематографа)
- «Сатурн» 1986 (премия Академии научной фантастики, фэнтези и фильмов ужасов)
- «Золотая малина» 1986 (премия за сомнительные заслуги в области кинематографа)
Напишите отзыв о статье "Оскар (кинопремия, 1986)"
Примечания
Ссылки
- [www.oscars.org/oscars/ceremonies/1986 Лауреаты и номинанты 58-й церемонии на официальном сайте американской киноакадемии] (англ.)
- [www.imdb.com/event/ev0000003/1986 Лауреаты и номинанты премии «Оскар» в 1986 году на сайте IMDb] (англ.)
- [www.imdb.com/title/tt0353138/ Организаторы и участники 58-й церемонии на сайте IMDb] (англ.)
- [awardsdatabase.oscars.org/ampas_awards/BasicSearchInput.jsp База данных американской киноакадемии] (англ.)
Отрывок, характеризующий Оскар (кинопремия, 1986)
Пьера с другими преступниками привели на правую сторону Девичьего поля, недалеко от монастыря, к большому белому дому с огромным садом. Это был дом князя Щербатова, в котором Пьер часто прежде бывал у хозяина и в котором теперь, как он узнал из разговора солдат, стоял маршал, герцог Экмюльский.Их подвели к крыльцу и по одному стали вводить в дом. Пьера ввели шестым. Через стеклянную галерею, сени, переднюю, знакомые Пьеру, его ввели в длинный низкий кабинет, у дверей которого стоял адъютант.
Даву сидел на конце комнаты над столом, с очками на носу. Пьер близко подошел к нему. Даву, не поднимая глаз, видимо справлялся с какой то бумагой, лежавшей перед ним. Не поднимая же глаз, он тихо спросил:
– Qui etes vous? [Кто вы такой?]
Пьер молчал оттого, что не в силах был выговорить слова. Даву для Пьера не был просто французский генерал; для Пьера Даву был известный своей жестокостью человек. Глядя на холодное лицо Даву, который, как строгий учитель, соглашался до времени иметь терпение и ждать ответа, Пьер чувствовал, что всякая секунда промедления могла стоить ему жизни; но он не знал, что сказать. Сказать то же, что он говорил на первом допросе, он не решался; открыть свое звание и положение было и опасно и стыдно. Пьер молчал. Но прежде чем Пьер успел на что нибудь решиться, Даву приподнял голову, приподнял очки на лоб, прищурил глаза и пристально посмотрел на Пьера.
– Я знаю этого человека, – мерным, холодным голосом, очевидно рассчитанным для того, чтобы испугать Пьера, сказал он. Холод, пробежавший прежде по спине Пьера, охватил его голову, как тисками.
– Mon general, vous ne pouvez pas me connaitre, je ne vous ai jamais vu… [Вы не могли меня знать, генерал, я никогда не видал вас.]
– C'est un espion russe, [Это русский шпион,] – перебил его Даву, обращаясь к другому генералу, бывшему в комнате и которого не заметил Пьер. И Даву отвернулся. С неожиданным раскатом в голосе Пьер вдруг быстро заговорил.
– Non, Monseigneur, – сказал он, неожиданно вспомнив, что Даву был герцог. – Non, Monseigneur, vous n'avez pas pu me connaitre. Je suis un officier militionnaire et je n'ai pas quitte Moscou. [Нет, ваше высочество… Нет, ваше высочество, вы не могли меня знать. Я офицер милиции, и я не выезжал из Москвы.]
– Votre nom? [Ваше имя?] – повторил Даву.
– Besouhof. [Безухов.]
– Qu'est ce qui me prouvera que vous ne mentez pas? [Кто мне докажет, что вы не лжете?]
– Monseigneur! [Ваше высочество!] – вскрикнул Пьер не обиженным, но умоляющим голосом.
Даву поднял глаза и пристально посмотрел на Пьера. Несколько секунд они смотрели друг на друга, и этот взгляд спас Пьера. В этом взгляде, помимо всех условий войны и суда, между этими двумя людьми установились человеческие отношения. Оба они в эту одну минуту смутно перечувствовали бесчисленное количество вещей и поняли, что они оба дети человечества, что они братья.
В первом взгляде для Даву, приподнявшего только голову от своего списка, где людские дела и жизнь назывались нумерами, Пьер был только обстоятельство; и, не взяв на совесть дурного поступка, Даву застрелил бы его; но теперь уже он видел в нем человека. Он задумался на мгновение.
– Comment me prouverez vous la verite de ce que vous me dites? [Чем вы докажете мне справедливость ваших слов?] – сказал Даву холодно.
Пьер вспомнил Рамбаля и назвал его полк, и фамилию, и улицу, на которой был дом.
– Vous n'etes pas ce que vous dites, [Вы не то, что вы говорите.] – опять сказал Даву.
Пьер дрожащим, прерывающимся голосом стал приводить доказательства справедливости своего показания.
Но в это время вошел адъютант и что то доложил Даву.
Даву вдруг просиял при известии, сообщенном адъютантом, и стал застегиваться. Он, видимо, совсем забыл о Пьере.
Когда адъютант напомнил ему о пленном, он, нахмурившись, кивнул в сторону Пьера и сказал, чтобы его вели. Но куда должны были его вести – Пьер не знал: назад в балаган или на приготовленное место казни, которое, проходя по Девичьему полю, ему показывали товарищи.
Он обернул голову и видел, что адъютант переспрашивал что то.
– Oui, sans doute! [Да, разумеется!] – сказал Даву, но что «да», Пьер не знал.
Пьер не помнил, как, долго ли он шел и куда. Он, в состоянии совершенного бессмыслия и отупления, ничего не видя вокруг себя, передвигал ногами вместе с другими до тех пор, пока все остановились, и он остановился. Одна мысль за все это время была в голове Пьера. Это была мысль о том: кто, кто же, наконец, приговорил его к казни. Это были не те люди, которые допрашивали его в комиссии: из них ни один не хотел и, очевидно, не мог этого сделать. Это был не Даву, который так человечески посмотрел на него. Еще бы одна минута, и Даву понял бы, что они делают дурно, но этой минуте помешал адъютант, который вошел. И адъютант этот, очевидно, не хотел ничего худого, но он мог бы не войти. Кто же это, наконец, казнил, убивал, лишал жизни его – Пьера со всеми его воспоминаниями, стремлениями, надеждами, мыслями? Кто делал это? И Пьер чувствовал, что это был никто.
Это был порядок, склад обстоятельств.
Порядок какой то убивал его – Пьера, лишал его жизни, всего, уничтожал его.
От дома князя Щербатова пленных повели прямо вниз по Девичьему полю, левее Девичьего монастыря и подвели к огороду, на котором стоял столб. За столбом была вырыта большая яма с свежевыкопанной землей, и около ямы и столба полукругом стояла большая толпа народа. Толпа состояла из малого числа русских и большого числа наполеоновских войск вне строя: немцев, итальянцев и французов в разнородных мундирах. Справа и слева столба стояли фронты французских войск в синих мундирах с красными эполетами, в штиблетах и киверах.
Преступников расставили по известному порядку, который был в списке (Пьер стоял шестым), и подвели к столбу. Несколько барабанов вдруг ударили с двух сторон, и Пьер почувствовал, что с этим звуком как будто оторвалась часть его души. Он потерял способность думать и соображать. Он только мог видеть и слышать. И только одно желание было у него – желание, чтобы поскорее сделалось что то страшное, что должно было быть сделано. Пьер оглядывался на своих товарищей и рассматривал их.
Два человека с края были бритые острожные. Один высокий, худой; другой черный, мохнатый, мускулистый, с приплюснутым носом. Третий был дворовый, лет сорока пяти, с седеющими волосами и полным, хорошо откормленным телом. Четвертый был мужик, очень красивый, с окладистой русой бородой и черными глазами. Пятый был фабричный, желтый, худой малый, лет восемнадцати, в халате.
Пьер слышал, что французы совещались, как стрелять – по одному или по два? «По два», – холодно спокойно отвечал старший офицер. Сделалось передвижение в рядах солдат, и заметно было, что все торопились, – и торопились не так, как торопятся, чтобы сделать понятное для всех дело, но так, как торопятся, чтобы окончить необходимое, но неприятное и непостижимое дело.
Чиновник француз в шарфе подошел к правой стороне шеренги преступников в прочел по русски и по французски приговор.
Потом две пары французов подошли к преступникам и взяли, по указанию офицера, двух острожных, стоявших с края. Острожные, подойдя к столбу, остановились и, пока принесли мешки, молча смотрели вокруг себя, как смотрит подбитый зверь на подходящего охотника. Один все крестился, другой чесал спину и делал губами движение, подобное улыбке. Солдаты, торопясь руками, стали завязывать им глаза, надевать мешки и привязывать к столбу.
Двенадцать человек стрелков с ружьями мерным, твердым шагом вышли из за рядов и остановились в восьми шагах от столба. Пьер отвернулся, чтобы не видать того, что будет. Вдруг послышался треск и грохот, показавшиеся Пьеру громче самых страшных ударов грома, и он оглянулся. Был дым, и французы с бледными лицами и дрожащими руками что то делали у ямы. Повели других двух. Так же, такими же глазами и эти двое смотрели на всех, тщетно, одними глазами, молча, прося защиты и, видимо, не понимая и не веря тому, что будет. Они не могли верить, потому что они одни знали, что такое была для них их жизнь, и потому не понимали и не верили, чтобы можно было отнять ее.
Пьер хотел не смотреть и опять отвернулся; но опять как будто ужасный взрыв поразил его слух, и вместе с этими звуками он увидал дым, чью то кровь и бледные испуганные лица французов, опять что то делавших у столба, дрожащими руками толкая друг друга. Пьер, тяжело дыша, оглядывался вокруг себя, как будто спрашивая: что это такое? Тот же вопрос был и во всех взглядах, которые встречались со взглядом Пьера.
На всех лицах русских, на лицах французских солдат, офицеров, всех без исключения, он читал такой же испуг, ужас и борьбу, какие были в его сердце. «Да кто жо это делает наконец? Они все страдают так же, как и я. Кто же? Кто же?» – на секунду блеснуло в душе Пьера.
– Tirailleurs du 86 me, en avant! [Стрелки 86 го, вперед!] – прокричал кто то. Повели пятого, стоявшего рядом с Пьером, – одного. Пьер не понял того, что он спасен, что он и все остальные были приведены сюда только для присутствия при казни. Он со все возраставшим ужасом, не ощущая ни радости, ни успокоения, смотрел на то, что делалось. Пятый был фабричный в халате. Только что до него дотронулись, как он в ужасе отпрыгнул и схватился за Пьера (Пьер вздрогнул и оторвался от него). Фабричный не мог идти. Его тащили под мышки, и он что то кричал. Когда его подвели к столбу, он вдруг замолк. Он как будто вдруг что то понял. То ли он понял, что напрасно кричать, или то, что невозможно, чтобы его убили люди, но он стал у столба, ожидая повязки вместе с другими и, как подстреленный зверь, оглядываясь вокруг себя блестящими глазами.
Пьер уже не мог взять на себя отвернуться и закрыть глаза. Любопытство и волнение его и всей толпы при этом пятом убийстве дошло до высшей степени. Так же как и другие, этот пятый казался спокоен: он запахивал халат и почесывал одной босой ногой о другую.
Когда ему стали завязывать глаза, он поправил сам узел на затылке, который резал ему; потом, когда прислонили его к окровавленному столбу, он завалился назад, и, так как ему в этом положении было неловко, он поправился и, ровно поставив ноги, покойно прислонился. Пьер не сводил с него глаз, не упуская ни малейшего движения.
Должно быть, послышалась команда, должно быть, после команды раздались выстрелы восьми ружей. Но Пьер, сколько он ни старался вспомнить потом, не слыхал ни малейшего звука от выстрелов. Он видел только, как почему то вдруг опустился на веревках фабричный, как показалась кровь в двух местах и как самые веревки, от тяжести повисшего тела, распустились и фабричный, неестественно опустив голову и подвернув ногу, сел. Пьер подбежал к столбу. Никто не удерживал его. Вокруг фабричного что то делали испуганные, бледные люди. У одного старого усатого француза тряслась нижняя челюсть, когда он отвязывал веревки. Тело спустилось. Солдаты неловко и торопливо потащили его за столб и стали сталкивать в яму.
Все, очевидно, несомненно знали, что они были преступники, которым надо было скорее скрыть следы своего преступления.
Пьер заглянул в яму и увидел, что фабричный лежал там коленами кверху, близко к голове, одно плечо выше другого. И это плечо судорожно, равномерно опускалось и поднималось. Но уже лопатины земли сыпались на все тело. Один из солдат сердито, злобно и болезненно крикнул на Пьера, чтобы он вернулся. Но Пьер не понял его и стоял у столба, и никто не отгонял его.
Когда уже яма была вся засыпана, послышалась команда. Пьера отвели на его место, и французские войска, стоявшие фронтами по обеим сторонам столба, сделали полуоборот и стали проходить мерным шагом мимо столба. Двадцать четыре человека стрелков с разряженными ружьями, стоявшие в середине круга, примыкали бегом к своим местам, в то время как роты проходили мимо них.
Пьер смотрел теперь бессмысленными глазами на этих стрелков, которые попарно выбегали из круга. Все, кроме одного, присоединились к ротам. Молодой солдат с мертво бледным лицом, в кивере, свалившемся назад, спустив ружье, все еще стоял против ямы на том месте, с которого он стрелял. Он, как пьяный, шатался, делая то вперед, то назад несколько шагов, чтобы поддержать свое падающее тело. Старый солдат, унтер офицер, выбежал из рядов и, схватив за плечо молодого солдата, втащил его в роту. Толпа русских и французов стала расходиться. Все шли молча, с опущенными головами.
– Ca leur apprendra a incendier, [Это их научит поджигать.] – сказал кто то из французов. Пьер оглянулся на говорившего и увидал, что это был солдат, который хотел утешиться чем нибудь в том, что было сделано, но не мог. Не договорив начатого, он махнул рукою и пошел прочь.
После казни Пьера отделили от других подсудимых и оставили одного в небольшой, разоренной и загаженной церкви.
Перед вечером караульный унтер офицер с двумя солдатами вошел в церковь и объявил Пьеру, что он прощен и поступает теперь в бараки военнопленных. Не понимая того, что ему говорили, Пьер встал и пошел с солдатами. Его привели к построенным вверху поля из обгорелых досок, бревен и тесу балаганам и ввели в один из них. В темноте человек двадцать различных людей окружили Пьера. Пьер смотрел на них, не понимая, кто такие эти люди, зачем они и чего хотят от него. Он слышал слова, которые ему говорили, но не делал из них никакого вывода и приложения: не понимал их значения. Он сам отвечал на то, что у него спрашивали, но не соображал того, кто слушает его и как поймут его ответы. Он смотрел на лица и фигуры, и все они казались ему одинаково бессмысленны.
С той минуты, как Пьер увидал это страшное убийство, совершенное людьми, не хотевшими этого делать, в душе его как будто вдруг выдернута была та пружина, на которой все держалось и представлялось живым, и все завалилось в кучу бессмысленного сора. В нем, хотя он и не отдавал себе отчета, уничтожилась вера и в благоустройство мира, и в человеческую, и в свою душу, и в бога. Это состояние было испытываемо Пьером прежде, но никогда с такою силой, как теперь. Прежде, когда на Пьера находили такого рода сомнения, – сомнения эти имели источником собственную вину. И в самой глубине души Пьер тогда чувствовал, что от того отчаяния и тех сомнений было спасение в самом себе. Но теперь он чувствовал, что не его вина была причиной того, что мир завалился в его глазах и остались одни бессмысленные развалины. Он чувствовал, что возвратиться к вере в жизнь – не в его власти.
Вокруг него в темноте стояли люди: верно, что то их очень занимало в нем. Ему рассказывали что то, расспрашивали о чем то, потом повели куда то, и он, наконец, очутился в углу балагана рядом с какими то людьми, переговаривавшимися с разных сторон, смеявшимися.
– И вот, братцы мои… тот самый принц, который (с особенным ударением на слове который)… – говорил чей то голос в противуположном углу балагана.
Молча и неподвижно сидя у стены на соломе, Пьер то открывал, то закрывал глаза. Но только что он закрывал глаза, он видел пред собой то же страшное, в особенности страшное своей простотой, лицо фабричного и еще более страшные своим беспокойством лица невольных убийц. И он опять открывал глаза и бессмысленно смотрел в темноте вокруг себя.
Рядом с ним сидел, согнувшись, какой то маленький человек, присутствие которого Пьер заметил сначала по крепкому запаху пота, который отделялся от него при всяком его движении. Человек этот что то делал в темноте с своими ногами, и, несмотря на то, что Пьер не видал его лица, он чувствовал, что человек этот беспрестанно взглядывал на него. Присмотревшись в темноте, Пьер понял, что человек этот разувался. И то, каким образом он это делал, заинтересовало Пьера.
Размотав бечевки, которыми была завязана одна нога, он аккуратно свернул бечевки и тотчас принялся за другую ногу, взглядывая на Пьера. Пока одна рука вешала бечевку, другая уже принималась разматывать другую ногу. Таким образом аккуратно, круглыми, спорыми, без замедления следовавшими одно за другим движеньями, разувшись, человек развесил свою обувь на колышки, вбитые у него над головами, достал ножик, обрезал что то, сложил ножик, положил под изголовье и, получше усевшись, обнял свои поднятые колени обеими руками и прямо уставился на Пьера. Пьеру чувствовалось что то приятное, успокоительное и круглое в этих спорых движениях, в этом благоустроенном в углу его хозяйстве, в запахе даже этого человека, и он, не спуская глаз, смотрел на него.
– А много вы нужды увидали, барин? А? – сказал вдруг маленький человек. И такое выражение ласки и простоты было в певучем голосе человека, что Пьер хотел отвечать, но у него задрожала челюсть, и он почувствовал слезы. Маленький человек в ту же секунду, не давая Пьеру времени выказать свое смущение, заговорил тем же приятным голосом.
– Э, соколик, не тужи, – сказал он с той нежно певучей лаской, с которой говорят старые русские бабы. – Не тужи, дружок: час терпеть, а век жить! Вот так то, милый мой. А живем тут, слава богу, обиды нет. Тоже люди и худые и добрые есть, – сказал он и, еще говоря, гибким движением перегнулся на колени, встал и, прокашливаясь, пошел куда то.
– Ишь, шельма, пришла! – услыхал Пьер в конце балагана тот же ласковый голос. – Пришла шельма, помнит! Ну, ну, буде. – И солдат, отталкивая от себя собачонку, прыгавшую к нему, вернулся к своему месту и сел. В руках у него было что то завернуто в тряпке.
– Вот, покушайте, барин, – сказал он, опять возвращаясь к прежнему почтительному тону и развертывая и подавая Пьеру несколько печеных картошек. – В обеде похлебка была. А картошки важнеющие!
Пьер не ел целый день, и запах картофеля показался ему необыкновенно приятным. Он поблагодарил солдата и стал есть.
– Что ж, так то? – улыбаясь, сказал солдат и взял одну из картошек. – А ты вот как. – Он достал опять складной ножик, разрезал на своей ладони картошку на равные две половины, посыпал соли из тряпки и поднес Пьеру.
