Премия «Оскар» за лучший звуковой монтаж
Поделись знанием:
Курьер, подскакавший к замку на потной тройке, впереди государя, прокричал: «Едет!» Коновницын бросился в сени доложить Кутузову, дожидавшемуся в маленькой швейцарской комнатке.
Через минуту толстая большая фигура старика, в полной парадной форме, со всеми регалиями, покрывавшими грудь, и подтянутым шарфом брюхом, перекачиваясь, вышла на крыльцо. Кутузов надел шляпу по фронту, взял в руки перчатки и бочком, с трудом переступая вниз ступеней, сошел с них и взял в руку приготовленный для подачи государю рапорт.
Беготня, шепот, еще отчаянно пролетевшая тройка, и все глаза устремились на подскакивающие сани, в которых уже видны были фигуры государя и Волконского.
Все это по пятидесятилетней привычке физически тревожно подействовало на старого генерала; он озабоченно торопливо ощупал себя, поправил шляпу и враз, в ту минуту как государь, выйдя из саней, поднял к нему глаза, подбодрившись и вытянувшись, подал рапорт и стал говорить своим мерным, заискивающим голосом.
Государь быстрым взглядом окинул Кутузова с головы до ног, на мгновенье нахмурился, но тотчас же, преодолев себя, подошел и, расставив руки, обнял старого генерала. Опять по старому, привычному впечатлению и по отношению к задушевной мысли его, объятие это, как и обыкновенно, подействовало на Кутузова: он всхлипнул.
Государь поздоровался с офицерами, с Семеновским караулом и, пожав еще раз за руку старика, пошел с ним в замок.
Оставшись наедине с фельдмаршалом, государь высказал ему свое неудовольствие за медленность преследования, за ошибки в Красном и на Березине и сообщил свои соображения о будущем походе за границу. Кутузов не делал ни возражений, ни замечаний. То самое покорное и бессмысленное выражение, с которым он, семь лет тому назад, выслушивал приказания государя на Аустерлицком поле, установилось теперь на его лице.
Когда Кутузов вышел из кабинета и своей тяжелой, ныряющей походкой, опустив голову, пошел по зале, чей то голос остановил его.
– Ваша светлость, – сказал кто то.
Кутузов поднял голову и долго смотрел в глаза графу Толстому, который, с какой то маленькою вещицей на серебряном блюде, стоял перед ним. Кутузов, казалось, не понимал, чего от него хотели.
Вдруг он как будто вспомнил: чуть заметная улыбка мелькнула на его пухлом лице, и он, низко, почтительно наклонившись, взял предмет, лежавший на блюде. Это был Георгий 1 й степени.
На другой день были у фельдмаршала обед и бал, которые государь удостоил своим присутствием. Кутузову пожалован Георгий 1 й степени; государь оказывал ему высочайшие почести; но неудовольствие государя против фельдмаршала было известно каждому. Соблюдалось приличие, и государь показывал первый пример этого; но все знали, что старик виноват и никуда не годится. Когда на бале Кутузов, по старой екатерининской привычке, при входе государя в бальную залу велел к ногам его повергнуть взятые знамена, государь неприятно поморщился и проговорил слова, в которых некоторые слышали: «старый комедиант».
Неудовольствие государя против Кутузова усилилось в Вильне в особенности потому, что Кутузов, очевидно, не хотел или не мог понимать значение предстоящей кампании.
Когда на другой день утром государь сказал собравшимся у него офицерам: «Вы спасли не одну Россию; вы спасли Европу», – все уже тогда поняли, что война не кончена.
Один Кутузов не хотел понимать этого и открыто говорил свое мнение о том, что новая война не может улучшить положение и увеличить славу России, а только может ухудшить ее положение и уменьшить ту высшую степень славы, на которой, по его мнению, теперь стояла Россия. Он старался доказать государю невозможность набрания новых войск; говорил о тяжелом положении населений, о возможности неудач и т. п.
При таком настроении фельдмаршал, естественно, представлялся только помехой и тормозом предстоящей войны.
Для избежания столкновений со стариком сам собою нашелся выход, состоящий в том, чтобы, как в Аустерлице и как в начале кампании при Барклае, вынуть из под главнокомандующего, не тревожа его, не объявляя ему о том, ту почву власти, на которой он стоял, и перенести ее к самому государю.
С этою целью понемногу переформировался штаб, и вся существенная сила штаба Кутузова была уничтожена и перенесена к государю. Толь, Коновницын, Ермолов – получили другие назначения. Все громко говорили, что фельдмаршал стал очень слаб и расстроен здоровьем.
Ему надо было быть слабым здоровьем, для того чтобы передать свое место тому, кто заступал его. И действительно, здоровье его было слабо.
Как естественно, и просто, и постепенно явился Кутузов из Турции в казенную палату Петербурга собирать ополчение и потом в армию, именно тогда, когда он был необходим, точно так же естественно, постепенно и просто теперь, когда роль Кутузова была сыграна, на место его явился новый, требовавшийся деятель.
Война 1812 го года, кроме своего дорогого русскому сердцу народного значения, должна была иметь другое – европейское.
За движением народов с запада на восток должно было последовать движение народов с востока на запад, и для этой новой войны нужен был новый деятель, имеющий другие, чем Кутузов, свойства, взгляды, движимый другими побуждениями.
Александр Первый для движения народов с востока на запад и для восстановления границ народов был так же необходим, как необходим был Кутузов для спасения и славы России.
Кутузов не понимал того, что значило Европа, равновесие, Наполеон. Он не мог понимать этого. Представителю русского народа, после того как враг был уничтожен, Россия освобождена и поставлена на высшую степень своей славы, русскому человеку, как русскому, делать больше было нечего. Представителю народной войны ничего не оставалось, кроме смерти. И он умер.
Пьер, как это большею частью бывает, почувствовал всю тяжесть физических лишений и напряжений, испытанных в плену, только тогда, когда эти напряжения и лишения кончились. После своего освобождения из плена он приехал в Орел и на третий день своего приезда, в то время как он собрался в Киев, заболел и пролежал больным в Орле три месяца; с ним сделалась, как говорили доктора, желчная горячка. Несмотря на то, что доктора лечили его, пускали кровь и давали пить лекарства, он все таки выздоровел.
Все, что было с Пьером со времени освобождения и до болезни, не оставило в нем почти никакого впечатления. Он помнил только серую, мрачную, то дождливую, то снежную погоду, внутреннюю физическую тоску, боль в ногах, в боку; помнил общее впечатление несчастий, страданий людей; помнил тревожившее его любопытство офицеров, генералов, расспрашивавших его, свои хлопоты о том, чтобы найти экипаж и лошадей, и, главное, помнил свою неспособность мысли и чувства в то время. В день своего освобождения он видел труп Пети Ростова. В тот же день он узнал, что князь Андрей был жив более месяца после Бородинского сражения и только недавно умер в Ярославле, в доме Ростовых. И в тот же день Денисов, сообщивший эту новость Пьеру, между разговором упомянул о смерти Элен, предполагая, что Пьеру это уже давно известно. Все это Пьеру казалось тогда только странно. Он чувствовал, что не может понять значения всех этих известий. Он тогда торопился только поскорее, поскорее уехать из этих мест, где люди убивали друг друга, в какое нибудь тихое убежище и там опомниться, отдохнуть и обдумать все то странное и новое, что он узнал за это время. Но как только он приехал в Орел, он заболел. Проснувшись от своей болезни, Пьер увидал вокруг себя своих двух людей, приехавших из Москвы, – Терентия и Ваську, и старшую княжну, которая, живя в Ельце, в имении Пьера, и узнав о его освобождении и болезни, приехала к нему, чтобы ходить за ним.
Во время своего выздоровления Пьер только понемногу отвыкал от сделавшихся привычными ему впечатлений последних месяцев и привыкал к тому, что его никто никуда не погонит завтра, что теплую постель его никто не отнимет и что у него наверное будет обед, и чай, и ужин. Но во сне он еще долго видел себя все в тех же условиях плена. Так же понемногу Пьер понимал те новости, которые он узнал после своего выхода из плена: смерть князя Андрея, смерть жены, уничтожение французов.
Радостное чувство свободы – той полной, неотъемлемой, присущей человеку свободы, сознание которой он в первый раз испытал на первом привале, при выходе из Москвы, наполняло душу Пьера во время его выздоровления. Он удивлялся тому, что эта внутренняя свобода, независимая от внешних обстоятельств, теперь как будто с излишком, с роскошью обставлялась и внешней свободой. Он был один в чужом городе, без знакомых. Никто от него ничего не требовал; никуда его не посылали. Все, что ему хотелось, было у него; вечно мучившей его прежде мысли о жене больше не было, так как и ее уже не было.
– Ах, как хорошо! Как славно! – говорил он себе, когда ему подвигали чисто накрытый стол с душистым бульоном, или когда он на ночь ложился на мягкую чистую постель, или когда ему вспоминалось, что жены и французов нет больше. – Ах, как хорошо, как славно! – И по старой привычке он делал себе вопрос: ну, а потом что? что я буду делать? И тотчас же он отвечал себе: ничего. Буду жить. Ах, как славно!
То самое, чем он прежде мучился, чего он искал постоянно, цели жизни, теперь для него не существовало. Эта искомая цель жизни теперь не случайно не существовала для него только в настоящую минуту, но он чувствовал, что ее нет и не может быть. И это то отсутствие цели давало ему то полное, радостное сознание свободы, которое в это время составляло его счастие.
Он не мог иметь цели, потому что он теперь имел веру, – не веру в какие нибудь правила, или слова, или мысли, но веру в живого, всегда ощущаемого бога. Прежде он искал его в целях, которые он ставил себе. Это искание цели было только искание бога; и вдруг он узнал в своем плену не словами, не рассуждениями, но непосредственным чувством то, что ему давно уж говорила нянюшка: что бог вот он, тут, везде. Он в плену узнал, что бог в Каратаеве более велик, бесконечен и непостижим, чем в признаваемом масонами Архитектоне вселенной. Он испытывал чувство человека, нашедшего искомое у себя под ногами, тогда как он напрягал зрение, глядя далеко от себя. Он всю жизнь свою смотрел туда куда то, поверх голов окружающих людей, а надо было не напрягать глаз, а только смотреть перед собой.
Он не умел видеть прежде великого, непостижимого и бесконечного ни в чем. Он только чувствовал, что оно должно быть где то, и искал его. Во всем близком, понятном он видел одно ограниченное, мелкое, житейское, бессмысленное. Он вооружался умственной зрительной трубой и смотрел в даль, туда, где это мелкое, житейское, скрываясь в тумане дали, казалось ему великим и бесконечным оттого только, что оно было неясно видимо. Таким ему представлялась европейская жизнь, политика, масонство, философия, филантропия. Но и тогда, в те минуты, которые он считал своей слабостью, ум его проникал и в эту даль, и там он видел то же мелкое, житейское, бессмысленное. Теперь же он выучился видеть великое, вечное и бесконечное во всем, и потому естественно, чтобы видеть его, чтобы наслаждаться его созерцанием, он бросил трубу, в которую смотрел до сих пор через головы людей, и радостно созерцал вокруг себя вечно изменяющуюся, вечно великую, непостижимую и бесконечную жизнь. И чем ближе он смотрел, тем больше он был спокоен и счастлив. Прежде разрушавший все его умственные постройки страшный вопрос: зачем? теперь для него не существовал. Теперь на этот вопрос – зачем? в душе его всегда готов был простой ответ: затем, что есть бог, тот бог, без воли которого не спадет волос с головы человека.
Пьер почти не изменился в своих внешних приемах. На вид он был точно таким же, каким он был прежде. Так же, как и прежде, он был рассеян и казался занятым не тем, что было перед глазами, а чем то своим, особенным. Разница между прежним и теперешним его состоянием состояла в том, что прежде, когда он забывал то, что было перед ним, то, что ему говорили, он, страдальчески сморщивши лоб, как будто пытался и не мог разглядеть чего то, далеко отстоящего от него. Теперь он так же забывал то, что ему говорили, и то, что было перед ним; но теперь с чуть заметной, как будто насмешливой, улыбкой он всматривался в то самое, что было перед ним, вслушивался в то, что ему говорили, хотя очевидно видел и слышал что то совсем другое. Прежде он казался хотя и добрым человеком, но несчастным; и потому невольно люди отдалялись от него. Теперь улыбка радости жизни постоянно играла около его рта, и в глазах его светилось участие к людям – вопрос: довольны ли они так же, как и он? И людям приятно было в его присутствии.
Прежде он много говорил, горячился, когда говорил, и мало слушал; теперь он редко увлекался разговором и умел слушать так, что люди охотно высказывали ему свои самые задушевные тайны.
Княжна, никогда не любившая Пьера и питавшая к нему особенно враждебное чувство с тех пор, как после смерти старого графа она чувствовала себя обязанной Пьеру, к досаде и удивлению своему, после короткого пребывания в Орле, куда она приехала с намерением доказать Пьеру, что, несмотря на его неблагодарность, она считает своим долгом ходить за ним, княжна скоро почувствовала, что она его любит. Пьер ничем не заискивал расположения княжны. Он только с любопытством рассматривал ее. Прежде княжна чувствовала, что в его взгляде на нее были равнодушие и насмешка, и она, как и перед другими людьми, сжималась перед ним и выставляла только свою боевую сторону жизни; теперь, напротив, она чувствовала, что он как будто докапывался до самых задушевных сторон ее жизни; и она сначала с недоверием, а потом с благодарностью выказывала ему затаенные добрые стороны своего характера.
Самый хитрый человек не мог бы искуснее вкрасться в доверие княжны, вызывая ее воспоминания лучшего времени молодости и выказывая к ним сочувствие. А между тем вся хитрость Пьера состояла только в том, что он искал своего удовольствия, вызывая в озлобленной, cyхой и по своему гордой княжне человеческие чувства.
– Да, он очень, очень добрый человек, когда находится под влиянием не дурных людей, а таких людей, как я, – говорила себе княжна.
Перемена, происшедшая в Пьере, была замечена по своему и его слугами – Терентием и Васькой. Они находили, что он много попростел. Терентий часто, раздев барина, с сапогами и платьем в руке, пожелав покойной ночи, медлил уходить, ожидая, не вступит ли барин в разговор. И большею частью Пьер останавливал Терентия, замечая, что ему хочется поговорить.
– Ну, так скажи мне… да как же вы доставали себе еду? – спрашивал он. И Терентий начинал рассказ о московском разорении, о покойном графе и долго стоял с платьем, рассказывая, а иногда слушая рассказы Пьера, и, с приятным сознанием близости к себе барина и дружелюбия к нему, уходил в переднюю.
Премия «Оскар» за лучший звуковой монтаж (англ. Academy Award for Best Sound Editing) — награда Американской академии киноискусства, присуждаемая с 1964 года.
В разные годы номинациия носила различные названия: лучшие звуковые эффекты (1964—1968, 1976), лучший монтаж звуковых эффектов (1978, 1982—2000 годы), лучший звуковой монтаж (1980, 2001-настоящее время).
В отдельные годы вместо обычного «Оскара» в этой номинации вручают Премию за особые достижения, это связано с тем, что иногда число номинантов меньше необходимого по правилам для вручения премии Академии киноискусств.
Как правило вручается режиссёру по звуку, возможно, вместе со звуковыми дизайнерами фильма.
В период 1940 по 1963 год награды за достижения в области звуковых эффектов вручались в категории «лучшие спецэффекты», которая в 1964 году была разделена на 2 отдельные категории: «лучшие визуальные эффекты» и данную («лучшие звуковые эффекты»).
Содержание
Список лауреатов и номинантов
• Победители выделены отдельным цветом.
1964—1970
В 1964—1968 г. категория называлась «лучшие звуковые эффекты»
| Церемония | Звукомонтажёр(ы) | Фильм |
|---|---|---|
| • Уолтер Эллиот | «Этот безумный, безумный, безумный, безумный мир» | |
| • Роберт Л. Брэттон | «Скопление орлов» (англ.) | |
| <center>37-я (1965) | • Норман Уанстэлл | «Голдфингер» |
| • Роберт Л. Брэттон | «Быстромобиль» (англ.) | |
| <center>38-я (1966) | • Трег Браун | «Большие гонки» |
| • Уолтер Росси | «Поезд фон Райена» | |
| <center>39-я (1967) | • Гордон Дэниэл | «Гран при» |
| • Уолтер Росси | «Фантастическое путешествие» | |
| <center>40-я (1968) | • Джон Пойнер | «Грязная дюжина» |
| • Джеймс Ричард | «Душной южной ночью» | |
| <center>41-я (1969) | <center>Премия не присуждалась | |
| <center>42-я (1970) | ||
1971—1980
С 1969 года награды в данной категории не присуждались или заменялись «Премией за особые достижения» (англ. Special Achievement Award) с разными формулировками: за звуковые эффекты (1976), за монтаж звуковых эффектов (1978,1982,1985 и 1988), за звуковой монтаж (1980).
• Лауреаты «премии за особые достижения» выделены отдельным цветом.
| Церемония | Звукомонтажёр(ы) | Фильм |
|---|---|---|
| <center>43-я (1971) | <center>Премия не присуждалась | |
| <center>44-я (1972) | ||
| <center>45-я (1973) | ||
| <center>46-я (1974) | ||
| <center>47-я (1975) | ||
| <center>48-я (1976) | • Питер Беркос (за звуковые эффекты) | «Гинденбург» |
| <center>49-я (1977) | <center>Премия не присуждалась | |
| <center>50-я (1978) | • Фрэнк Э. Уорнер (за монтаж звуковых эффектов) | «Близкие контакты третьей степени» |
| • Бен Бёртт (за создание голосов и звуков инопланетян, чудовищ и роботов) | «Звёздные войны. Эпизод IV: Новая надежда» | |
| <center>51-я (1979) | <center>Премия не присуждалась | |
| <center>52-я (1980) | • Алан Сплет (за звуковой монтаж) | «Чёрный скакун» |
1981—1990
С 1983 по 2000 год категория носила название «лучший монтаж звуковых эффектов»
| Церемония | Звукомонтажёр(ы) | Фильм |
|---|---|---|
| <center>53-я (1981) | <center>Премия не присуждалась | |
| <center>54-я (1982) | • Бен Бёртт, Ричард Л. Андерсон (за монтаж звуковых эффектов) | «Индиана Джонс: В поисках утраченного ковчега» |
| <center>55-я (1983) | • Чарльз Л. Кэмпбелл, Бен Бёртт | «Инопланетянин» |
| • Mike Le Mare | «Лодка» | |
| • Стивен Хантер Флик, Ричард Л. Андерсон | «Полтергейст» | |
| <center>56-я (1984) | • Джей Бёкельхейд | «Парни что надо» |
| • Бен Бёртт | «Звёздные войны. Эпизод VI: Возвращение джедая» | |
| <center>57-я (1985) | • Кэй Роуз (за монтаж звуковых эффектов) | «Река» |
| <center>58-я (1986) | • Чарльз Л. Кэмпбелл, Роберт Р. Рутледж | «Назад в будущее» |
| • Боб Хендерсон, Алан Роберт Мюррей | «Леди-ястреб» | |
| • Фред Дж. Браун | «Рэмбо: Первая кровь 2» | |
| <center>59-я (1987) | • Дон Шарп | «Чужие» |
| • Марк А. Манджини | «Звёздный путь 4: Путешествие домой» | |
| • Сеселия Холл, Джордж Уоттерс II | «Лучший стрелок» | |
| <center>60-я (1988) | • Стивен Хантер Флик, Джон Поспишил (за монтаж звуковых эффектов) | «Робот-полицейский» |
| <center>61-я (1989) | • Чарльз Л. Кэмпбелл, Луис Л. Эдеманн | «Кто подставил кролика Роджера» |
| • Стивен Хантер Флик, Ричард Шорр | «Крепкий орешек» | |
| • Бен Бёртт, Ричард Химнс | «Уиллоу» | |
| <center>62-я (1990) | • Бен Бёртт, Ричард Химнс | «Индиана Джонс и последний крестовый поход» |
| • Милтон Си Барроу, Уильям Л. Мэнджер | «Чёрный дождь» | |
| • Роберт Хендерсон, Алан Роберт Мюррей | «Смертельное оружие 2» | |
1991—2000
| Церемония | Звукомонтажёр(ы) | Фильм |
|---|---|---|
| <center>63-я (1991) | • Сеселия Холл, Джордж Уоттерс II | «Охота за „Красным октябрём“» |
| • Чарльз Л. Кэмпбелл, Ричард Франклин | «Коматозники» | |
| • Стивен Хантер Флик | «Вспомнить всё» | |
| <center>64-я (1992) | • Гэри Райдстром, Глория С. Бордерс | «Терминатор 2: Судный день» |
| • Гэри Райдстром, Ричард Химнс | «Огненный вихрь» | |
| • Джордж Уоттерс II, Ф. Хадсон Миллер | «Звёздный путь 6: Неоткрытая страна» | |
| <center>65-я (1993) | • Том Си Маккарти, Дэвид Э. Стоун | «Дракула» |
| • Марк А. Манджини | «Аладдин» | |
| • Джон Левекью, Брюс Стамблер | «В осаде» | |
| <center>66-я (1994) | • Гэри Райдстром, Ричард Химнс | «Парк Юрского периода» |
| • Уайли Стейтман, Грегг Бакстер | «Скалолаз» | |
| • Джон Левекью, Брюс Стамблер | «Беглец» | |
| <center>67-я (1995) | • Стивен Хантер Флик | «Скорость» |
| • Брюс Стамблер, Джон Левекью | «Прямая и явная угроза» | |
| • Глория С. Бордерс, Рэнди Том | «Форрест Гамп» | |
| <center>68-я (1996) | • Лон Бендер, Пер Холлберг | «Храброе сердце» |
| • Джон Левекью, Брюс Стамблер | «Бэтмен навсегда» | |
| • Джордж Уоттерс II | «Багровый прилив» | |
| <center>69-я (1997) | • Брюс Стамблер | «Призрак и Тьма» |
| • Ричард Л. Андерсон, Дэвид А. Уиттекер | «Дневной свет» | |
| • Алан Роберт Мюррей, Баб Асман | «Стиратель» | |
| <center>70-я (1998) | • Том Беллфорт, Кристофер Бойс | «Титаник» |
| • Марк Стокингер, Пер Холлберг | «Без лица» | |
| • Марк А. Манджини | «Пятый элемент» | |
| <center>71-я (1999) | • Гэри Райдстром, Ричард Химнс | «Спасти рядового Райана» |
| • Джордж Уоттерс II | «Армагеддон» | |
| • Дэвид МакМойлер | «Маска Зорро» | |
| <center>72-я (2000) | • Дейн А. Дэвис | «Матрица» |
| • Рен Клайс, Ричард Химнс | «Бойцовский клуб» | |
| • Бен Бёртт, Том Беллфорт | «Звёздные войны. Эпизод I: Скрытая угроза» |
2001—2010
С 2001 года категория носит название «Лучший звуковой монтаж»
| Церемония | Звукомонтажёр(ы) | Фильм |
|---|---|---|
| <center>73-я (2001) | • Джон Джонсон | «Ю-571» |
| • Алан Роберт Мюррей, Баб Асман | «Космические ковбои» | |
| <center>74-я (2002) | • Джордж Уоттерс II, Кристофер Бойс | «Пёрл-Харбор» |
| • Гэри Райдстром, Майкл Сильверс | «Корпорация монстров» | |
| <center>75-я (2003) | • Итан Ван дер Рин, Майк Хопкинс | «Властелин колец: Две крепости» |
| • Ричард Химнс, Гэри Райдстром | «Особое мнение» | |
| • Скотт Хекер | «Проклятый путь» | |
| <center>76-я (2004) | • Ричард Кинг | «Хозяин морей: На краю земли» |
| • Гэри Райдстром и Майкл Сильверс | «В поисках Немо» | |
| • Кристофер Бойс и Джордж Уоттерс II | «Пираты Карибского моря: Проклятие „Чёрной жемчужины“» | |
| <center>77-я (2005) | • Майкл Сильверс и Рэнди Том | «Суперсемейка» |
| • Рэнди Том и Деннис Леонард | «Полярный экспресс» | |
| • Пол Н. Дж. Оттоссон | «Человек-паук 2» | |
| <center>78-я (2006) | • Майк Хопкинс и Итан Ван дер Рин | «Кинг-Конг» |
| • Уайли Стейтман | «Мемуары гейши» | |
| • Ричард Кинг | «Война миров» | |
| <center>79-я (2007) | • Алан Роберт Мюррей и Баб Асман | «Письма с Иводзимы» |
| • Шон МакКормак и Ками Асгар | «Апокалипсис» | |
| • Лон Бендер | «Кровавый алмаз» | |
| • Алан Роберт Мюррей и Баб Асман | «Флаги наших отцов» | |
| • Кристофер Бойс и Джордж Уоттерс II | «Пираты Карибского моря: Сундук мертвеца» | |
| <center>80-я (2008) | • Карен Бэйкер Лэндерс и Пер Холлберг | «Ультиматум Борна» |
| • Скип Ливси | «Старикам тут не место» | |
| • Рэнди Том и Майкл Сильверс | «Рататуй» | |
| • Кристофер Скарабозио и Мэттью Вуд | «Нефть» | |
| • Итан Ван дер Рин и Майк Хопкинс | «Трансформеры» | |
| <center>81-я (2009) | • Ричард Кинг | «Тёмный рыцарь» |
| • Фрэнк Юлнер и Кристофер Бойс | «Железный человек» | |
| • Гленн Фримантл и Том Сэйерс | «Миллионер из трущоб» | |
| • Бен Бёртт и Мэттью Вуд | «ВАЛЛ-И» | |
| • Уайли Стейтман | «Особо опасен» | |
| <center>82-я (2010) | • Пол Н. Дж. Оттоссон | «Повелитель бури» |
| • Кристофер Бойс и Гвендолин Йетс Уиттл | «Аватар» | |
| • Уайли Стейтман | «Бесславные ублюдки» | |
| • Марк Стокингер и Алан Рэнкин | «Звёздный путь» | |
| • Майкл Сильверс и Том Майерс | «Вверх» |
2011—2016
| Церемония | Звукомонтажёр(ы) | Фильм |
|---|---|---|
| <center>83-я (2011) | • Ричард Кинг | «Начало» |
| • Том Майерс и Майкл Сильверс | «История игрушек 3: Большой побег» | |
| • Гвендолин Йетс Уиттл и Эддисон Тиг | «Трон: Наследие» | |
| • Скип Ливси и Крейг Берки | «Железная хватка» | |
| • Марк Стокингер | «Неуправляемый» | |
| <center>84-я (2012) | • Филип Стоктон и Юджин Джирти | «Хранитель времени» |
| • Лон Бендер и Виктор Рэй Эннис | «Драйв» | |
| • Рен Клайс | «Девушка с татуировкой дракона» | |
| • Итан Ван дер Рин и Эрик Аадаль | «Трансформеры 3: Тёмная сторона Луны» | |
| • Ричард Химнс и Гэри Райдстром | «Боевой конь» | |
| <center>85-я (2013) | • Пер Холлберг и Карен Бэйкер Лэндерс | «007: Координаты „Скайфолл“» |
| • Пол Н. Дж. Оттоссон | «Цель номер один» | |
| • Эрик Аадал и Итан Ван дер Рин | «Операция „Арго“» | |
| • Уайли Стейтмен | «Джанго освобождённый» | |
| • Юджин Гирти и Филип Стоктон | «Жизнь Пи» | |
| <center>86-я (2014) | • Гленн Фримантл | «Гравитация» |
| • Стив Боэддекер и Ричард Химнс | «Не угаснет надежда» | |
| • Оливер Тарни | «Капитан Филлипс» | |
| • Брент Бёрдж | «Хоббит: Пустошь Смауга» | |
| • Уайли Стейтмен | «Уцелевший» | |
| <center>87-я (2015) | • Алан Роберт Мюррей и Баб Асман | «Снайпер» |
| • Мартин Эрнандес и Аарон Гласкок | «Бёрдмэн» | |
| • Брент Бёрдж и Джейсон Кановас | «Хоббит: Битва пяти воинств» | |
| • Ричард Кинг | «Интерстеллар» | |
| • Бекки Салливан и Эндрю Декристофаро | «Несломленный» | |
| <center>88-я (2016) | • Марк Манджини и Дэвид Уайт | «Безумный Макс: Дорога ярости» |
| • Мэттью Вуд и Дэвид Акорд | «Звёздные войны: Пробуждение силы» | |
| • Оливер Тарни | «Марсианин» | |
| • Мартин Эрнандес и Лон Бендер | «Выживший» | |
| • Алан Роберт Мюррей | «Убийца» |
Рекорды
| Наибольшее количество наград | 3 победы | Бен Бёртт |
| Чарльз Л. Кэмпбелл | ||
| Ричард Химнс | ||
| Гэри Райдстром | ||
| Наибольшее количество номинация | 8 номинаций | Джордж Уоттерс II |
| Наибольшое количество номинаций, без получения премии | 4 номинаций | Джон Левек |
Напишите отзыв о статье "Премия «Оскар» за лучший звуковой монтаж"
Примечания
Ссылки
- [www.oscars.org/ Официальный сайт премии «Оскар»] (англ.). [www.webcitation.org/65UmRf3J6 Архивировано из первоисточника 16 февраля 2012].
- [awardsdatabase.oscars.org/ampas_awards/ База данных по всем номинантам и победителям] (англ.). [www.webcitation.org/65UmSK3jW Архивировано из первоисточника 16 февраля 2012].
- [www.imdb.com/Sections/Awards/Academy_Awards_USA/ Кинопремия «Оскар»] (англ.) на сайте Internet Movie Database
Отрывок, характеризующий Премия «Оскар» за лучший звуковой монтаж
Выехав с своей свитой – графом Толстым, князем Волконским, Аракчеевым и другими, 7 го декабря из Петербурга, государь 11 го декабря приехал в Вильну и в дорожных санях прямо подъехал к замку. У замка, несмотря на сильный мороз, стояло человек сто генералов и штабных офицеров в полной парадной форме и почетный караул Семеновского полка.Курьер, подскакавший к замку на потной тройке, впереди государя, прокричал: «Едет!» Коновницын бросился в сени доложить Кутузову, дожидавшемуся в маленькой швейцарской комнатке.
Через минуту толстая большая фигура старика, в полной парадной форме, со всеми регалиями, покрывавшими грудь, и подтянутым шарфом брюхом, перекачиваясь, вышла на крыльцо. Кутузов надел шляпу по фронту, взял в руки перчатки и бочком, с трудом переступая вниз ступеней, сошел с них и взял в руку приготовленный для подачи государю рапорт.
Беготня, шепот, еще отчаянно пролетевшая тройка, и все глаза устремились на подскакивающие сани, в которых уже видны были фигуры государя и Волконского.
Все это по пятидесятилетней привычке физически тревожно подействовало на старого генерала; он озабоченно торопливо ощупал себя, поправил шляпу и враз, в ту минуту как государь, выйдя из саней, поднял к нему глаза, подбодрившись и вытянувшись, подал рапорт и стал говорить своим мерным, заискивающим голосом.
Государь быстрым взглядом окинул Кутузова с головы до ног, на мгновенье нахмурился, но тотчас же, преодолев себя, подошел и, расставив руки, обнял старого генерала. Опять по старому, привычному впечатлению и по отношению к задушевной мысли его, объятие это, как и обыкновенно, подействовало на Кутузова: он всхлипнул.
Государь поздоровался с офицерами, с Семеновским караулом и, пожав еще раз за руку старика, пошел с ним в замок.
Оставшись наедине с фельдмаршалом, государь высказал ему свое неудовольствие за медленность преследования, за ошибки в Красном и на Березине и сообщил свои соображения о будущем походе за границу. Кутузов не делал ни возражений, ни замечаний. То самое покорное и бессмысленное выражение, с которым он, семь лет тому назад, выслушивал приказания государя на Аустерлицком поле, установилось теперь на его лице.
Когда Кутузов вышел из кабинета и своей тяжелой, ныряющей походкой, опустив голову, пошел по зале, чей то голос остановил его.
– Ваша светлость, – сказал кто то.
Кутузов поднял голову и долго смотрел в глаза графу Толстому, который, с какой то маленькою вещицей на серебряном блюде, стоял перед ним. Кутузов, казалось, не понимал, чего от него хотели.
Вдруг он как будто вспомнил: чуть заметная улыбка мелькнула на его пухлом лице, и он, низко, почтительно наклонившись, взял предмет, лежавший на блюде. Это был Георгий 1 й степени.
На другой день были у фельдмаршала обед и бал, которые государь удостоил своим присутствием. Кутузову пожалован Георгий 1 й степени; государь оказывал ему высочайшие почести; но неудовольствие государя против фельдмаршала было известно каждому. Соблюдалось приличие, и государь показывал первый пример этого; но все знали, что старик виноват и никуда не годится. Когда на бале Кутузов, по старой екатерининской привычке, при входе государя в бальную залу велел к ногам его повергнуть взятые знамена, государь неприятно поморщился и проговорил слова, в которых некоторые слышали: «старый комедиант».
Неудовольствие государя против Кутузова усилилось в Вильне в особенности потому, что Кутузов, очевидно, не хотел или не мог понимать значение предстоящей кампании.
Когда на другой день утром государь сказал собравшимся у него офицерам: «Вы спасли не одну Россию; вы спасли Европу», – все уже тогда поняли, что война не кончена.
Один Кутузов не хотел понимать этого и открыто говорил свое мнение о том, что новая война не может улучшить положение и увеличить славу России, а только может ухудшить ее положение и уменьшить ту высшую степень славы, на которой, по его мнению, теперь стояла Россия. Он старался доказать государю невозможность набрания новых войск; говорил о тяжелом положении населений, о возможности неудач и т. п.
При таком настроении фельдмаршал, естественно, представлялся только помехой и тормозом предстоящей войны.
Для избежания столкновений со стариком сам собою нашелся выход, состоящий в том, чтобы, как в Аустерлице и как в начале кампании при Барклае, вынуть из под главнокомандующего, не тревожа его, не объявляя ему о том, ту почву власти, на которой он стоял, и перенести ее к самому государю.
С этою целью понемногу переформировался штаб, и вся существенная сила штаба Кутузова была уничтожена и перенесена к государю. Толь, Коновницын, Ермолов – получили другие назначения. Все громко говорили, что фельдмаршал стал очень слаб и расстроен здоровьем.
Ему надо было быть слабым здоровьем, для того чтобы передать свое место тому, кто заступал его. И действительно, здоровье его было слабо.
Как естественно, и просто, и постепенно явился Кутузов из Турции в казенную палату Петербурга собирать ополчение и потом в армию, именно тогда, когда он был необходим, точно так же естественно, постепенно и просто теперь, когда роль Кутузова была сыграна, на место его явился новый, требовавшийся деятель.
Война 1812 го года, кроме своего дорогого русскому сердцу народного значения, должна была иметь другое – европейское.
За движением народов с запада на восток должно было последовать движение народов с востока на запад, и для этой новой войны нужен был новый деятель, имеющий другие, чем Кутузов, свойства, взгляды, движимый другими побуждениями.
Александр Первый для движения народов с востока на запад и для восстановления границ народов был так же необходим, как необходим был Кутузов для спасения и славы России.
Кутузов не понимал того, что значило Европа, равновесие, Наполеон. Он не мог понимать этого. Представителю русского народа, после того как враг был уничтожен, Россия освобождена и поставлена на высшую степень своей славы, русскому человеку, как русскому, делать больше было нечего. Представителю народной войны ничего не оставалось, кроме смерти. И он умер.
Пьер, как это большею частью бывает, почувствовал всю тяжесть физических лишений и напряжений, испытанных в плену, только тогда, когда эти напряжения и лишения кончились. После своего освобождения из плена он приехал в Орел и на третий день своего приезда, в то время как он собрался в Киев, заболел и пролежал больным в Орле три месяца; с ним сделалась, как говорили доктора, желчная горячка. Несмотря на то, что доктора лечили его, пускали кровь и давали пить лекарства, он все таки выздоровел.
Все, что было с Пьером со времени освобождения и до болезни, не оставило в нем почти никакого впечатления. Он помнил только серую, мрачную, то дождливую, то снежную погоду, внутреннюю физическую тоску, боль в ногах, в боку; помнил общее впечатление несчастий, страданий людей; помнил тревожившее его любопытство офицеров, генералов, расспрашивавших его, свои хлопоты о том, чтобы найти экипаж и лошадей, и, главное, помнил свою неспособность мысли и чувства в то время. В день своего освобождения он видел труп Пети Ростова. В тот же день он узнал, что князь Андрей был жив более месяца после Бородинского сражения и только недавно умер в Ярославле, в доме Ростовых. И в тот же день Денисов, сообщивший эту новость Пьеру, между разговором упомянул о смерти Элен, предполагая, что Пьеру это уже давно известно. Все это Пьеру казалось тогда только странно. Он чувствовал, что не может понять значения всех этих известий. Он тогда торопился только поскорее, поскорее уехать из этих мест, где люди убивали друг друга, в какое нибудь тихое убежище и там опомниться, отдохнуть и обдумать все то странное и новое, что он узнал за это время. Но как только он приехал в Орел, он заболел. Проснувшись от своей болезни, Пьер увидал вокруг себя своих двух людей, приехавших из Москвы, – Терентия и Ваську, и старшую княжну, которая, живя в Ельце, в имении Пьера, и узнав о его освобождении и болезни, приехала к нему, чтобы ходить за ним.
Во время своего выздоровления Пьер только понемногу отвыкал от сделавшихся привычными ему впечатлений последних месяцев и привыкал к тому, что его никто никуда не погонит завтра, что теплую постель его никто не отнимет и что у него наверное будет обед, и чай, и ужин. Но во сне он еще долго видел себя все в тех же условиях плена. Так же понемногу Пьер понимал те новости, которые он узнал после своего выхода из плена: смерть князя Андрея, смерть жены, уничтожение французов.
Радостное чувство свободы – той полной, неотъемлемой, присущей человеку свободы, сознание которой он в первый раз испытал на первом привале, при выходе из Москвы, наполняло душу Пьера во время его выздоровления. Он удивлялся тому, что эта внутренняя свобода, независимая от внешних обстоятельств, теперь как будто с излишком, с роскошью обставлялась и внешней свободой. Он был один в чужом городе, без знакомых. Никто от него ничего не требовал; никуда его не посылали. Все, что ему хотелось, было у него; вечно мучившей его прежде мысли о жене больше не было, так как и ее уже не было.
– Ах, как хорошо! Как славно! – говорил он себе, когда ему подвигали чисто накрытый стол с душистым бульоном, или когда он на ночь ложился на мягкую чистую постель, или когда ему вспоминалось, что жены и французов нет больше. – Ах, как хорошо, как славно! – И по старой привычке он делал себе вопрос: ну, а потом что? что я буду делать? И тотчас же он отвечал себе: ничего. Буду жить. Ах, как славно!
То самое, чем он прежде мучился, чего он искал постоянно, цели жизни, теперь для него не существовало. Эта искомая цель жизни теперь не случайно не существовала для него только в настоящую минуту, но он чувствовал, что ее нет и не может быть. И это то отсутствие цели давало ему то полное, радостное сознание свободы, которое в это время составляло его счастие.
Он не мог иметь цели, потому что он теперь имел веру, – не веру в какие нибудь правила, или слова, или мысли, но веру в живого, всегда ощущаемого бога. Прежде он искал его в целях, которые он ставил себе. Это искание цели было только искание бога; и вдруг он узнал в своем плену не словами, не рассуждениями, но непосредственным чувством то, что ему давно уж говорила нянюшка: что бог вот он, тут, везде. Он в плену узнал, что бог в Каратаеве более велик, бесконечен и непостижим, чем в признаваемом масонами Архитектоне вселенной. Он испытывал чувство человека, нашедшего искомое у себя под ногами, тогда как он напрягал зрение, глядя далеко от себя. Он всю жизнь свою смотрел туда куда то, поверх голов окружающих людей, а надо было не напрягать глаз, а только смотреть перед собой.
Он не умел видеть прежде великого, непостижимого и бесконечного ни в чем. Он только чувствовал, что оно должно быть где то, и искал его. Во всем близком, понятном он видел одно ограниченное, мелкое, житейское, бессмысленное. Он вооружался умственной зрительной трубой и смотрел в даль, туда, где это мелкое, житейское, скрываясь в тумане дали, казалось ему великим и бесконечным оттого только, что оно было неясно видимо. Таким ему представлялась европейская жизнь, политика, масонство, философия, филантропия. Но и тогда, в те минуты, которые он считал своей слабостью, ум его проникал и в эту даль, и там он видел то же мелкое, житейское, бессмысленное. Теперь же он выучился видеть великое, вечное и бесконечное во всем, и потому естественно, чтобы видеть его, чтобы наслаждаться его созерцанием, он бросил трубу, в которую смотрел до сих пор через головы людей, и радостно созерцал вокруг себя вечно изменяющуюся, вечно великую, непостижимую и бесконечную жизнь. И чем ближе он смотрел, тем больше он был спокоен и счастлив. Прежде разрушавший все его умственные постройки страшный вопрос: зачем? теперь для него не существовал. Теперь на этот вопрос – зачем? в душе его всегда готов был простой ответ: затем, что есть бог, тот бог, без воли которого не спадет волос с головы человека.
Пьер почти не изменился в своих внешних приемах. На вид он был точно таким же, каким он был прежде. Так же, как и прежде, он был рассеян и казался занятым не тем, что было перед глазами, а чем то своим, особенным. Разница между прежним и теперешним его состоянием состояла в том, что прежде, когда он забывал то, что было перед ним, то, что ему говорили, он, страдальчески сморщивши лоб, как будто пытался и не мог разглядеть чего то, далеко отстоящего от него. Теперь он так же забывал то, что ему говорили, и то, что было перед ним; но теперь с чуть заметной, как будто насмешливой, улыбкой он всматривался в то самое, что было перед ним, вслушивался в то, что ему говорили, хотя очевидно видел и слышал что то совсем другое. Прежде он казался хотя и добрым человеком, но несчастным; и потому невольно люди отдалялись от него. Теперь улыбка радости жизни постоянно играла около его рта, и в глазах его светилось участие к людям – вопрос: довольны ли они так же, как и он? И людям приятно было в его присутствии.
Прежде он много говорил, горячился, когда говорил, и мало слушал; теперь он редко увлекался разговором и умел слушать так, что люди охотно высказывали ему свои самые задушевные тайны.
Княжна, никогда не любившая Пьера и питавшая к нему особенно враждебное чувство с тех пор, как после смерти старого графа она чувствовала себя обязанной Пьеру, к досаде и удивлению своему, после короткого пребывания в Орле, куда она приехала с намерением доказать Пьеру, что, несмотря на его неблагодарность, она считает своим долгом ходить за ним, княжна скоро почувствовала, что она его любит. Пьер ничем не заискивал расположения княжны. Он только с любопытством рассматривал ее. Прежде княжна чувствовала, что в его взгляде на нее были равнодушие и насмешка, и она, как и перед другими людьми, сжималась перед ним и выставляла только свою боевую сторону жизни; теперь, напротив, она чувствовала, что он как будто докапывался до самых задушевных сторон ее жизни; и она сначала с недоверием, а потом с благодарностью выказывала ему затаенные добрые стороны своего характера.
Самый хитрый человек не мог бы искуснее вкрасться в доверие княжны, вызывая ее воспоминания лучшего времени молодости и выказывая к ним сочувствие. А между тем вся хитрость Пьера состояла только в том, что он искал своего удовольствия, вызывая в озлобленной, cyхой и по своему гордой княжне человеческие чувства.
– Да, он очень, очень добрый человек, когда находится под влиянием не дурных людей, а таких людей, как я, – говорила себе княжна.
Перемена, происшедшая в Пьере, была замечена по своему и его слугами – Терентием и Васькой. Они находили, что он много попростел. Терентий часто, раздев барина, с сапогами и платьем в руке, пожелав покойной ночи, медлил уходить, ожидая, не вступит ли барин в разговор. И большею частью Пьер останавливал Терентия, замечая, что ему хочется поговорить.
– Ну, так скажи мне… да как же вы доставали себе еду? – спрашивал он. И Терентий начинал рассказ о московском разорении, о покойном графе и долго стоял с платьем, рассказывая, а иногда слушая рассказы Пьера, и, с приятным сознанием близости к себе барина и дружелюбия к нему, уходил в переднюю.
