Клеопатра (фильм, 1963)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Клеопатра
Cleopatra
Жанр

пеплум, мелодрама

Режиссёр

Джозеф Манкевич

Продюсер

Уолтер Вангер

Автор
сценария

Джозеф Манкевич, Ранальд Макдугал, Сидней Бахман
написан на основе книг Плутарха, Светония, Аппиана и Карло Марио Франзеро

В главных
ролях

Ричард Бёртон
Элизабет Тейлор
Рекс Хэррисон

Оператор

Леон Шамрой

Композитор

Алекс Норт

Кинокомпания

20th Century Fox

Длительность

243 мин[~ 1].

Бюджет

44 миллиона долларов

Сборы

38 миллиона долларов

Страна

США США

Год

1963

IMDb

ID 0056937

К:Фильмы 1963 года

«Клеопа́тра» — крупнобюджетный пеплум американского кинорежиссёра Джозефа Манкевича. Одна из вершин жанра и наиболее известных работ актёрского дуэта Элизабет Тейлор и Ричарда Бёртона. Картина повествует о событиях 48—30 годов до н. э., рассказывая историю жизни и смерти Клеопатры, её отношений с Юлием Цезарем и Марком Антонием. Съёмки фильма прошли в Италии, Испании и Англии. Производство заняло более четырёх лет, и на съёмки было потрачено около 44 миллионов долларов (290 миллионов в ценах 2006 года). Элизабет Тейлор потребовала в качестве гонорара свыше 1 миллиона долларов и всего получила за участие в съёмках, по некоторым оценкам, до 7 миллионов[1].

«Клеопатра» считается одной из самых дорогостоящих картин и наиболее известным в истории кинематографа финансовым провалом[2]. Собрав в прокате 1963 года около 38 миллионов долларов, на показатели окупаемости картина вышла только в 1967 году, когда были проданы права на телевизионный показ. Затянувшееся производство, смена режиссёров, отстранение продюсера, перерасход бюджета, привели компанию 20th Century Fox на грань банкротства и закончились смещением с поста президента компании Спироса Скоураса[en]. Пристальное внимание прессы привлёк скандальный роман на съёмочной площадке между Элизабет Тейлор и Ричардом Бёртоном.

Фильм получил разноречивую оценку специалистов. Одним из главных недостатков стала стилистическая и жанровая неоднородность двух частей картины. Первая часть снята в традиции исторического фильма, а вторая как мелодрама. Высокую оценку заслужила визуальная составляющая картины, актёрская игра Рекса Харрисона, воплотившего образ Гая Юлия Цезаря, и исполнителей второго плана. Несмотря на четыре выигранные премии «Оскар», фильм обозначил закат эпохи пеплумов и всей студийной системы кинематографа.





Сюжет

События фильма начинаются примерно в 48 году до н. э., с поражения Гнея Помпея в битве при Фарсале[3]. Помпей бежит в Египет в поисках союзника в лице юного фараона Птолемея XIII и его сестры Клеопатры. Преследуя Помпея, в Александрию с военным отрядом прибывает Гай Юлий Цезарь. В Египте римскому диктатору преподносят голову Помпея, и далее он оказывается вовлечён в династический конфликт. Птолемей заявляет, что Клеопатра изгнана и погибла, но оказывается, что она жива. Хитростью египетская царица проникает в покои римлянина. Гай Юлий Цезарь пленён красотой и умом Клеопатры и встаёт на её сторону. Имея ограниченный военный отряд, Цезарь тем не менее отстаивает Александрию[en], разгромив повстанцев, но в ходе боевых действий от пожара гибнет знаменитая библиотека. Клеопатра восстанавливает своё влияние при помощи Цезаря и становится де-факто правительницей государства и фавориткой Цезаря. Римлянин надолго задерживается в Египте. Сын, которого приносит Цезарю Клеопатра, признан отцом как наследник и должен стать порукой покровительства Рима над Египтом. Цезарь уезжает в Рим и через несколько лет вызывает к себе Клеопатру. Египетская царица в столице империи устраивает свой приезд с необычайной роскошью. Клеопатра вместе с сыном остаётся жить на вилле Цезаря. Политическим деятелям в Риме не понравилось, что Цезарь оказывает такие почести своей провинциальной фаворитке. Сложная политическая борьба закончилась покушением и смертью Цезаря. Клеопатра вынуждена поспешно и тайно покинуть Рим.

Вторая часть картины начинается сразу после окончания битвы при Филиппах, в которой Антоний и Октавиан Август расправились с убийцами Цезаря. Управление провинциями империи после смерти диктатора распределилось между несколькими высокопоставленными римлянами, и контроль над Египтом перешёл к Марку Антонию. Для реализации своих политических и военных амбиций Антонию нужны деньги и ресурсы, и единственное место, где он может их получить — это Египет. Антоний и Клеопатра встречаются и заключают любовный и политический союз. Такое развитие событий совершенно не входит в планы Октавиана. После прибытия Антония в Рим он устраивает брак по расчёту между своей сестрой и Антонием. Узнав об измене своего любовника, Клеопатра отказывается платить дань империи. Пытаясь найти компромисс, Антоний возвращается к египтянке; они встречаются на роскошном королевском корабле на рейде Тарсуса. Их любовные отношения разгораются с новой силой, и римлянин подчиняется воле Клеопатры. В сенате сообщение об этом вызывает негодование, которое Октавиан умело подогревает до такой степени, что Рим готов перейти к военным действиям. Решающее выяснение отношений в разразившейся гражданской войне происходит в морском сражении при Акциуме. Антоний, более привычный к битвам на суше, терпит поражение. В решающий момент Клеопатре сообщают о смерти Антония, и она покидает акваторию сражения. Антонию, корабль которого заманили в ловушку, удаётся спастись, и он бежит в Египет. Он не может простить Клеопатре предательство, между ними возникает размолвка. Тем временем армия Октавиана, не встречая сопротивления, вступает в Египет и быстро приближается к столице. Антоний безуспешно пытается противостоять Октавиану, но его немногочисленный отряд без боя сдаётся на милость противнику. Соратник Антония Руфион кончает жизнь самоубийством[4]. Антоний возвращается в Александрию, но не находит Клеопатру во дворце. Решив, что любимая тоже покинула его, он закалывает себя мечом. Смертельно раненного Антония перевозят в храм, где укрывалась Клеопатра, и он умирает у неё на руках. Римские войска занимают город. Октавиан пытается заключить сделку с Клеопатрой и доставить её живой в Рим, но та замечает на его пальце перстень её сына. Клеопатра понимает, что Цезариона нет в живых. Царица, которая не хочет доставаться как главный приз победителю Октавиану, также погибает, положив руку в корзину с ядовитой змеёй[5].

Команда

В ролях

Съёмочная группа

Создание

Предыстория

«Это образ шестидесятых: остатки прежней роскоши студийной системы, амбиции и Голливуд в состоянии своего рода управляемого хаоса. Война с телевидением проиграна. Энергичные боссы, заставлявшие крутиться все эти камеры, почти исчезли. Звёзды, способные собирать полные залы, рассеялись. Новое Кино постоянно побеждает Старое. Большой Фильм? Почему бы не поднять такую шумиху, чтобы толпы пришли просто из любопытства? Почему бы не снять, например, Клеопатру?».

Итан Морден (en) [7]

Конец 1950-х годов — время, когда телевидение начало составлять серьёзную конкуренцию кинотеатрам, и студии были вынуждены искать новые возможности для привлечения зрителей в залы. В такой сложной обстановке постановка высокобюджетных картин была как никогда рискованной, но крупные компании вынужденно шли на затраты. Зрителей ещё могли привлечь роскошные постановки и кинозвёзды, то, что телевидение пока не могло себе позволить[8]. Технологический потенциал кинематографа также не был исчерпан. С 1950-х начала успешно развиваться технология широкоэкранного и широкоформатного кино, как нельзя лучше соответствовавшая подобным масштабным постановкам[9]. В 1955 году был снят первый фильм в широкоформатной технологии Todd AO. Передовая разработка распространялась в одно время с новшеством в сфере проката — системой roadshow[en]. Дистрибьютеры опробовали такой вариант, когда первоначально лента попадала на экраны в избранной, достаточно малочисленной сети кинотеатров с дорогим тогда прокатным оборудованием, рассчитанным на плёнку 65-70 мм. Билеты на roadshow, стоившие дороже билетов в обычные кинотеатры, продавались по системе предварительного бронирования мест[10].

Конец 1950-х — начало 1960-х — трудное время для студии 20th Century Fox. В 1960 году её финансовые потери составили $2,9 миллионов, а в 1961 году — $22,5 миллионов. Проект 1960 года «Канкан» (снятый в Todd AO) провалился в прокате, и студия искала новые имена[11].

Начало

История создания «Клеопатры» берёт начало в сентябре 1958 года. Проработав почти сорок лет в крупнейших студиях США, Уолтер Вангер подводил итоги вполне успешной карьеры в киноиндустрии. Он продюсировал фильмы Джона Форда и Фрица Ланга, был известен как специалист, открывший в своё время имя Рудольфо Валентино. Будучи независимым продюсером, участвовал в постановке картины «Я хочу жить!», получившей высокие оценки критики. В 1958 году Вангер перешёл в студию 20th Century Fox. 30 сентября, в свой первый рабочий день на новом месте, Уолтер Вангер встретился в нью-йоркском офисе с президентом Fox Спиросом Скоурасом и вице-президентом Джозефом Московицем. Обсуждались планы производства будущих картин, и Вангер предложил давно вынашиваемый замысел — экранизацию «Клеопатры»[12].

Скоурас тогда разделял мнение о коммерческой перспективности картин на библейские темы. Успех «Плащаницы» и готовящийся дорогостоящий проект MGM «Бен-Гур» давал на то все основания. Тем не менее предложение понравилось. Глава компании вспомнил о фильме 1917 года с Тедой Бара в главной роли. Вангер скептически отнёсся к идее ремейка. В ответ Скоурас отправил секретаршу в архив за материалами картины, снятой сорок лет назад, попутно заметив, что сценарий уже практически готов и его лишь надо «немного дописать». Московиц иронически бросил: «Нам же не нужна Лиз Тейлор. Любая эпизодница за сто долларов в неделю справится с этой ролью»[12]. Вангер не стал спорить с шефом (хотя речь шла о сценарии немого фильма, где практически отсутствовали диалоги). Он только приступал к работе и ему уже предлагали большой проект в производство[12]. Вангер отдавал себе отчёт о том, что в условиях работы в Fox он столкнётся с устаревающей студийной системой, при которой картина полностью снимается силами одной кинокомпании. С творческой инициативой могут возникнуть проблемы, и на каждое действие необходимо будет получать одобрение[13].

Предварительное соглашение было достигнуто. Первым делом Вангер выкупил за $15 тыс. права на книгу Карло Мариа Франзеро «Жизнь и время Клеопатры»[14]. К 20 октября 1958 года у Вангера уже имелись первые наброски плана работ. Глава отдела производства студии Бадди Адлер предложил ему ориентироваться на «бюджетный» пеплум в пределах $2 миллионов, рассматривая возможное приглашение на заглавную роль Джоан Вудворд, Джоан Коллинз или Сьюзи Паркер[en][13]. Эти актрисы были на зарплате студии Fox, и их привлечение в картину не сильно повлияло бы на стоимость проекта[15]. Вангер доказывал, что бюджет окажется значительно более $2 миллионов, иначе не получить необходимого эффекта. Адлер начал торговаться, утверждая, что легко найдёт специалиста, который снимет картину даже за $800 тыс., но через некоторое время согласился. Контракт с Вангером на продюсирование «Клеопатры» был подписан в конце октября 1958 года[16]. Планировалось, что бюджет картины составит $3 миллиона (без расходов на персонал и актёров). Картина должна была запуститься в производство в 1959-м и после 64 съёмочных дней и монтажа в следующем году выйти на экраны[15][17].

Подбор команды и исполнителей

В начале 1959 года к команде присоединился в качестве художника Джон Декур, который занялся набросками декораций и раскадровкой. 14 февраля совету директоров были презентованы первые эскизы и модели декораций. Концепция будущего фильма менялась — продюсер всё больше склонялся к идее, что фильм будет дорогостоящим и с первоклассным актёрским составом[18]. Сценария ещё не было, позиция режиссёра картины оставалась вакантной, а Вангер уже начал прощупывать почву и согласовывать кандидатуру исполнительницы главной роли. Поиски будущей Клеопатры стали самой сложной частью предварительной подготовки. Увидев в картине 1951 года «Место под солнцем» Элизабет Тейлор, Вангер уже тогда, по его выражению, «запал» на неё[14]. В ноябре 1958 года он встретился с тогдашним мужем Элизабет Майклом Тоддом и оставил ему книгу о жизни Клеопатры[18]. Компания была против кандидатуры. Скоурас неодобрительно отзывался об Элизабет: «от неё только и жди проблем»[19].

Между тем, Тейлор до лета 1959 года была полностью занята личной жизнью: в марте в авиакатастрофе погиб Майкл Тодд, и в мае она снова вышла замуж. В сентябре Вангер впервые связался с агентом актрисы, занятой на съёмках картины «Внезапно, прошлым летом» в Лондоне. Тейлор, которая была на тот момент одной из самых высокооплачиваемых кинозвёзд мира, поставила свои условия. Во время первого обсуждения актриса оговорила $750 000 гонорара и 10 % от проката, но позже пересмотрела условия. Первым кандидатом на роль была Тейлор, однако в списке студии на случай отказа были звезды первой величины: Бриджит Бардо, Софи Лорен, Одри Хэпберн и другие. С некоторыми из них были проведены предварительные переговоры. В частности, Лорен выдвинула требование о том, что съёмки могут пройти только в Италии[20]. До последнего момента в шорт-листе оставались Одри Хэпберн (между прочим, давшая согласие на участие в фильме) и Сьюзен Хэйворд[21]. После длительных дискуссий и торговли руководство Fox согласилось на участие Тейлор. Контракт Тейлор на участие в «Клеопатре» был подписан в ходе её съёмок в картине «Баттерфилд, 8» 15 октября 1959 года. Рекордное соглашение предусматривало оплату по $125 000 в неделю за 16 недель съёмок, плюс процент с проката и дополнительные издержки[22]. Актриса выдвинула и некоторые другие условия, в частности, проведение съёмок за пределами США, дабы уменьшить свои налоговые издержки[15]. Тейлор прочитала набросок сценария и нашла его слишком фривольным — в первом варианте сюжет сразу начинался со сцены знакомства Клеопатры с Цезарем. О своём образе она сказала: «главная героиня — проститутка» и попросила переработать сценарий в более консервативном ключе[22].

После этого принципиального решения были согласованы другие кадровые вопросы. Выбор режиссёра с Вангером не обсуждался и был решён непосредственно руководством студии. Режиссёрское кресло картины занял голливудский ветеран Рубен Мамулян, близкий друг Скоураса[23]. До войны Мамулян был одним из самых востребованных специалистов, однако после увольнения с картины «Лора» он нечасто возглавлял съёмки[24]. К работе над сценарием были привлечены известные литераторы: Найджел Балчин[en], Дейл Вассерман и Лоренс Даррелл. Руководила процессом Луди Клэр. Оператором картины стал Джек Хилдьярд[25].

Процесс подбора актёров оказался приостановленным в начале 1960 года. Первая всеобщая забастовка SAG в марте-апреле парализовала работу крупнейших студий США, и ассистентам по подбору исполнителей пришлось ждать её окончания. Забастовка стала ещё одной причиной переноса основной съёмочной площадки в Европу. На роли второго плана широко привлекались британские и европейские актёры. Возможность воплощения образа Юлия Цезаря обсуждали с Лоуренсом Оливье, благодаря его нашумевшему исполнению роли диктатора в спектакле по пьесе Шоу «Цезарь и Клеопатра», в театре Олд Вик. Тем не менее, Оливье больше привлекали перспективы сняться в картине «Бекет». Переговоры проводились и с Фредриком Марчем, но успехом не увенчались. В конце концов, на роль Цезаря был приглашён Питер Финч, Антония — Стивен Бойд, Октавиана — Кит Бакстер[en][26]. После всех поправок и изменений в актёрском ансамбле бюджет картины оценивался в $5 миллиона[15][27].

Начало съёмок картины

Приступить к съёмкам планировалось в начале 1960 года. Так же, как и для многих высокобюджетных пеплумов того времени («Бен-Гур», «Лоуренс Аравийский»), производство картины перенесли в Европу из соображений экономии. Студии Италии и Испании были оснащены всем необходимым для производства картины класса «Клеопатры». Первое же решение кинокомпании о ходе работ поставило Вангера в тупик. Ему было предписано управлять процессом из Нью-Йорка, поэтому на первом этапе его непосредственное участие в производстве было ограниченным[23]. Съёмки должны были пройти под Римом, однако летом 1960 года в столице Италии начались Олимпийские игры, что стало сюрпризом для руководства съёмочной группы[26]. Все гостиницы были заняты, возникали трудности с наймом персонала, и студия решила перенести основную съёмочную площадку в окрестности Лондона[28]. Помимо прочего, британское правительство обещало субсидии иностранным кинокомпаниям, ведущим производство в Англии[18]. Продюсер пытался доказать руководству, что Англия — не лучшее место для изображения Египта и что сами английские режиссёры, как правило, выезжают на натуру за пределы страны, например, в Испанию. Хорошо известно было и то, что Элизабет Тейлор не отличается крепким здоровьем и склонна к простуде. Однако всё было бесполезно[29]. В июле 1960 года скоропостижно скончался глава производственного отдела Fox Бадди Адлер, и в руководстве компании возник некоторый вакуум власти. Происходили задержки с принятием решений или же решения принимались не самым адекватным образом[19].

Декорации гавани Александрии.

В мае 1960 года Рубен Мамулян впервые прибыл в Лондон. Он обнаружил ситуацию, которую Вангер в своём дневнике охарактеризовал как «полная катастрофа». Всё началось с того, что вещи Мамуляна потеряли в аэропорту и номер в отеле не был заказан[30]. Когда режиссёр впервые увидел «Египет», воспроизведённый на студии Pinewood[en], ему стало плохо. Студия не располагала мощностями, соответствующими калибру картины. Не было достаточного количества просторных павильонов, а в тех, что имелись, потолки оказались слишком низкими. Другая крупнейшая британская студия Denham[en] неожиданно прекратила существование, и выбор у продюсеров был невелик[18][31]. Между тем «Клеопатру» планировалось снять с ещё большим размахом. Первоначально фильм собирались запечатлеть по «бюджетному» варианту на 35 мм плёнку в технологии CinemaScope. В июне было решено использовать 65-миллиметровую плёнку формата Todd AO[~ 3]. Технология, принципиально меняющая подход к визуальному решению, была выбрана опять-таки без ведома продюсера и режиссёра[32]. Лето для съёмок было потеряно, и представители студии занимались переделкой декораций и подготовкой процесса производства. Съёмки картины начались 1 сентября 1960 года в окрестностях Лондона, так как руководство студии отдало приказ снимать в любых условиях. На фильм было уже потрачено около $6 миллионов[27].

Первый же съёмочный день начался с конфуза. Тейлор отказалась от услуг местного британского стилиста и решила дождаться прибытия из Калифорнии её персонального парикмахера. На третий день съёмки вновь остановились — актриса сказалась больной[19]. В процесс вмешалась нестабильная английская погода. Дожди шли неделями подряд. Изо рта актёров шёл пар — «всё это больше напоминало северный полюс, но никак не Египет», — вспоминал Мамулян[33]. Режиссёр успел снять шесть дублей сцены, в которой Клеопатру, завёрнутую в ковёр, приносят Цезарю. Затем состояние актрисы ухудшилось, и у неё началась лихорадка. Элизабет осмотрел личный врач королевы Елизаветы II и обнаружил у неё абсцесс зуба. 28 декабря, после кратковременного улучшения состояния, актриса появилась на съёмочной площадке, но в холодной студии не удалось быстро организовать отопление. Затем, после нового года, состояние Тейлор снова ухудшилось[34]. Студия начала спешные поиски замены. Главная роль могла отойти к Мэрилин Монро[35]. Мамулян на ранних этапах подготовки предлагал большее участие темнокожих актёров и рассматривал на роль Клеопатры кандидатуру Дороти Дэндридж[28]. Однако Вангер уговорил руководство студии дождаться выздоровления Тейлор[13]. Режиссёр тем временем занялся второстепенными сценами, но даже их он не мог начать полноценно снимать. Дело было не только в расслабленном (по американским меркам) отношении к делу английских подрядчиков, но и в проблеме со сценарием[18].

Вангер поменял нескольких авторов — лучших специалистов, к каким только можно было обратиться, но и к осени 1960 года законченного сценария картины у продюсера не было. В картину был привлечён новый сценарист — Наннали Джонсон[en]. Решение об этом было принято «импульсивно», в ходе телефонного разговора, несмотря на сопротивление Мамуляна. Один из самых авторитетных специалистов Голливуда по экранизациям написал 75-страничный сценарий первой части картины, да и тот оказался впоследствии невостребованным[36]. Представители студии безрезультатно обращались к Пэдди Чаефски. Писатель запросил не менее полугода на работу, что было неприемлемо[37]. Без внятного сценария невозможно было поставить задачу художнику-постановщику, подрядчикам, ответственным за строительство декораций, костюмерам и другим специалистам[18].

Таким образом планы закончить съёмки в феврале 1961 года оказались далёкими от реальности, и проект пришлось отложить, запросив расширение бюджета. После двух лет съёмок студия имела в результате всего 12 минут материала, пригодного для финального монтажа. Весной 1961 года, после кратковременного улучшения, состояние Элизабет Тейлор резко ухудшилось. Пневмония вызвала осложнение. У актрисы диагностировали отёк лёгких, и 15 марта ей пришлось делать экстренную трахеотомию. Состояние больной было критическим, и она находилась в госпитале в реанимационной палате[38][39]. В прессе появилась информация о том, что актриса при смерти, но Тейлор пришла в себя и постепенно пошла на поправку. После болезни она взяла отпуск и улетела домой в Калифорнию, на церемонию, связанную с вручением Оскара за картину «Баттерфилд, 8». Шрам от трахеотомии на шее у актрисы так и не зажил, и гримёрам приходилось его скрывать. Страховая компания Lloyd’s выплатила около $2 миллионов компенсации за задержку в съёмочном процессе, вызванную болезнью Тейлор[36].

Смена режиссёра

Студия Fox была вынуждена предпринять экстренные меры для оживления работы над фильмом. Рубен Мамулян был не согласен с ходом съёмок, сценарием и никак не находил взаимопонимание с Элизабет Тейлор. Он начал угрожать студии тем, что покинет съёмочную площадку. Элизабет Тейлор была больше, чем актрисой в проекте: она имела право голоса в принятии ключевых решений[40]. Студия приняла в этом конфликте сторону актрисы и согласилась с отставкой режиссёра[33]. Тейлор, вспомнив об успешной совместной работе над картиной «Внезапно, прошлым летом», представила кандидатуру Джозефа Манкевича, и продюсеры её поддержали. Джозеф в этот момент был независимым агентом и неспешно занимался подготовкой сценария картины «Джустин»[en], будучи в творческом отпуске на островах Карибского моря. Он выслушал предложение Скоураса без особого энтузиазма. Манкевича не вдохновляла затея забирать работу из чужих рук, но Скоурас буквально умолял его спасти проект. Fox сделала Манкевичу предложение, «от которого он не мог отказаться», полностью выкупив его киностудию Figaro Inc. и предложив процент от проката будущего фильма. В сумме гонорар Манкевича и сделка от продажи студии принесли ему около $1 миллиона, что стало самой высокой оплатой за услуги режиссёра в истории кинематографа на тот момент[41]. Стороны договорились о том, что новый режиссёр может полностью переписать сценарий и внести любые изменения в список актёров. Замена обошлась Fox в дополнительные $3 миллиона[9][18]. Со всеми поправками картина теперь должна была по плану выйти на экраны осенью 1962 года[36].

Скоурас убеждал Манкевича, что сценарий готов, декорации построены и актёры подобраны. Джозеф Манкевич не считал себя «блокбастерным» режиссёром, полагая, что его стиль ориентирован на более камерные постановки, где психология и диалоги героев выходят на первый план. Поэтому он и оговорил в контракте условие радикального изменения концепции[42]. Прочитав рабочий сценарий «Клеопатры» Мамуляна, новый режиссёр поразился размаху картины, хотя с литературной точки зрения материал никак не годился для работы. «Не то что снимать по нему… его даже прочитать было невозможно», — отзывался о сценарии Джозеф[36]. Манкевич начал работу над новым сценарием, более соответствующим событиям древней истории. В качестве помощника он привлёк опытного Раналда Макдугала[en]. Именно вклад Макдугала оказался самым значительным среди всех соавторов. Основой стали труды Плутарха, Светония, Аппиана; а также, частично, произведения Бернарда Шоу и Шекспира[44]. Манкевич видел Клеопатру в образе тонкого политика, ведущего сложную дипломатическую игру с могущественным Римом. Манкевич чётко разделил картину на две серии, соответствующих отношениям с Цезарем и Марком Антонием[45][18].

Моя концепция Клеопатры не имеет отношения ни к Шоу, ни к Шекспиру. И ни к Птолемею, если на то пошло. Клеопатра, которую я задумал — поразительная и бесстрашная женщина. Она почти смогла стать повелительницей, подчинив себе двоих самых сильных мужчин мира, причём оба подвели её. Один был неожиданно убит, второй оказался трусом. Нет, Клеопатра не скроется счастливо в лучах заката. Он умрёт так, как она и умерла, и я обещаю, что у меня в картине никто не будет лениво жевать виноград в горизонтальной позиции

— [46]

Летом 1961 года произошёл рестарт проекта. Тот небольшой материал, что был снят Мамуляном, оказался не востребован. Затраты компании Fox составили уже более $7 миллионов. Студия была вынуждена заморозить большинство проектов и полностью приостановить работу своей телевизионной студии[19].

В сентябре 1961 года производство картины продолжилось на студии Чинечитта. Длительная задержка привела к тому, что контракты с актёрами и некоторыми специалистами пришлось приостановить и проводить кастинг заново. Хилдьярда заменил оператор Леон Шамрой. Питер Финч начал съёмки в другой картине. Манкевич предложил роль Цезаря Рексу Харрисону, с которым имел продолжительный совместный опыт работы. В роли Марка Антония Манкевич поначалу видел Марлона Брандо, но актёр оказался занят. Ричарда Бёртона и Родди Макдауэлла Манкевич заметил в мюзикле «Камелот». Бёртона он знал давно как прекрасного театрального актёра и предложил ему роль Марка Антония[41]. Студия встретила кандидатуру Бёртона в штыки — актёр был известен своенравием и неумеренной любовью к спиртному. Манкевичу удалось уговорить руководство. Сам Ричард с удовольствием покинул мюзикл, так как, по его утверждению, ему до смерти надоело целый год подряд играть Короля Артура. Контракт с Бёртоном обошёлся компании в $300 тыс. и стал его самой высокооплачиваемой работой на тот момент времени[47].

Тейлор вспоминала о курьёзном случае на одной из вечеринок студии в 1961 году. Спирос Скоурас обратился к Элизабет Тейлор по имени её героини. Актриса удивилась:
— Вы же платите мне миллионы. Неужели вы не помните моё имя? Если вспомните, верну половину денег назад.
— Э-э… Клеопатра? — ответил Скоурос[19].

Продолжение съёмок

Манкевич де-факто отстранил от работы над фильмом Вангера и стал сценаристом, режиссёром и продюсером в одном лице. К осени 1961 года Манкевич написал 132 страницы нового сценария, но это едва соответствовало по объёму половине будущей картины. Болезнь Тейлор дала некоторое время, но всё закончить не удалось. Оставшиеся 195 страниц были написаны в ходе съёмок. В качестве помощников студия привлекала Лоренса Даррелла и Сиднея Бахмана[en], хотя их помощь казалась минимальной. Манкевич вспоминал о следующих нескольких месяцах жизни как работе на износ. Днём шли съёмки, а по ночам он писал. Получившийся трёхсотстраничный сценарий соответствовал фильму длительностью 5-6 часов, но Манкевич не мог ничего сократить[48][18].

В ходе производства оказалось, что строительство декораций провалено и всё пришлось переделывать. Дополнительные затраты приносила многолюдная массовка картины, которая была вынуждена постоянно ожидать перестройки декораций, прямо в промежутках между дублями. Возведение декораций Манкевич также взял под свой контроль. На территории студии на площади 20 акров были построены новые декорации: возведён римский Форум и александрийский храм Клеопатры. Вангер вспоминал, что при разработке декораций первоначально планировалось воссоздать полную реплику римского форума. Впрочем, позже выяснилось, что исторически форум представлял собой не очень фотогеничный ансамбль из довольно разных по стилю сооружений. Пришлось оставить только два здания и расположить их так, чтобы найти выгодную точку съёмки для оператора[44].

Съёмки корабля Клеопатры и батальные сцены битвы при Акциуме прошли в районе острова Ивиса в Средиземном море[49]. «Александрия» была построена около местности Торе Астуро (en), на побережье Тирренского моря. Отдельные натурные сцены были сняты около городов Анцио и Ланувио, в районе острова Искья и в окрестностях Александрии в Египте[27][19]. Порт Александрии был возведён около Анцио, на берегу Средиземного моря. В ходе масштабных работ по подготовке бульдозерами причала порта произошёл печальный инцидент: рабочие наткнулись на мину, оставшуюся со Второй мировой войны, — один из них погиб и несколько были ранены[50].

Манкевич постоянно сталкивался и с другими обстоятельствами, которые тормозили работу. Заметив, что у Элизабет Тейлор подозрительно много выходных дней, режиссёр попытался призвать актрису к порядку. Вчитавшись в контракт. подписанный со звездой, Манкевич с удивлением обнаружил, что Тейлор оговорила выходные в критические дни. По факту подобные дни случались у актрисы чаще двух раз в месяц, и Манкевич собрался прибегнуть к медицинскому освидетельствованию Тейлор, но помощники отговорили его от бесполезной траты времени[51]. Манкевич последние месяцы работы над картиной жил на психотропных препаратах (впоследствии у него развилась зависимость). Медсестра, делавшая инъекции, случайно задела седалищный нерв, в результате одна нога почти перестала двигаться, и концовку съёмок Манкевич провёл в инвалидной коляске[52]. Вспоминая о том, как довелось работать Манкевичу, Ричард Бёртон признался, что ему приходилось предпринимать нечеловеческие усилия, дабы вытянуть картину: «… Будь на его месте кто послабее, — он сошёл бы с ума»[53]. Продюсер картины также был беспросветно занят в организационных дрязгах. Кастинг фильма продолжался до 1961 года, и логистика процесса была построена из рук вон плохо. Никто не встречал прилетающих в аэропорту, и багаж постоянно терялся. Контракты не были детально проработаны. Кэрролл О’Коннор, исполнитель роли Сервилия Каски, заключил контракт на 15 недель. В итоге он снимался только 17 дней, а остальное время бездействовал. Хьюм Кронин прибыл на съёмочную площадку 19 сентября 1961 года и отдыхал до самого Рождества[19]. С тем, чтобы не простаивать без толку, Бёртон и Макдауэлл даже успели сняться в камео-ролях в картине «Самый длинный день»[19]. Вангер был также занят в сложных тяжбах с руководителями актёрских профсоюзов и страховыми обществами. Проблемы возникали там, где их никто не ожидал. К примеру, итальянская коммунистическая партия обвинила создателей фильма в расовой и половой дискриминации и организовала забастовку женщин-статистов[54]. Основной организационной проблемой Вангер называл то, что он был вынужден постоянно работать с некомпетентными людьми, а общение с руководством студии Fox называл не иначе как «кафкианским бредом»[55].

Съёмки «Клеопатры» стали уже притчей в СМИ. В газетах обсуждались различные версии причин задержки, вплоть до того, что Элизабет Тейлор слишком прибавила в весе и не влезает в костюмы, сшитые для роли Клеопатры[48][~ 4]. Даже представители Конгресса США открыто обсуждали возможность посетить съёмочную площадку картины, дабы разобраться, что же там происходит[53]. Рекс Харрисон предложил вложить собственные средства, лишь бы закончить фильм[55]. При всём этом немалое время руководителей студии отнимали встречи с журналистами, интервью, которые студия считала важным элементом производства[44].

Первые критические отзывы о затянувшемся проекте стали появляться в прессе задолго до выхода на экраны. До внимания Манкевича уже доходили материалы, опубликованные в Times, и он опасался провала картины[56]. Тем временем затянувшиеся съёмки приближались к концу. Самая сложная сцена, ключевая в первой части картины — торжественное прибытие Клеопатры в Рим, — была снята 8-9 мая 1962 года. Сцену впервые попробовали отработать за полгода до этого — и неудачно. Затем, после месяца предварительной подготовки, она была снята практически всего за один день. В самой большой массовке картины было занято около 6000 статистов. По окончании работы над торжественным приездом Клеопатры съёмочная группа устроила роскошный ужин с шампанским, на который были приглашены представители королевских семей и государственные деятели Европы[57][58][59]. 21 мая 1962 Манкевич и представители киностудии просматривали материалы 20-минутной сцены. Реакция режиссёра была неожиданной. Вся последовательность событий, по его мнению, была великолепна, но развязка, главный эпизод в концовке — Клеопатра игриво подмигивающая Цезарю — никуда не годился. Манкевич настаивал на том, что последние кадры сцены необходимо переснять, но взаимопонимания у продюсера не нашёл[56]. Последние события привели к тому, что руководство студии предприняло крайние меры для ускорения работы над картиной[48]. 28 мая была завершена работа над эпизодом самоубийства Клеопатры, что для руководства студии стало сигналом к немедленному завершению съёмок[19].

Завершение съёмок и монтаж

К середине 1962 года финансовое положение студии Fox приблизилось к банкротству. Трагедия на съёмках другого дорогостоящего проекта — «Что-то должно случиться» — поставила под угрозу само существование Fox. Студия начала увольнение персонала и распродажу активов. На некоторое время единственной картиной, оставшейся в производстве, оказалась «Клеопатра». С весны 1962 года Спирос Скоурас находился под непрерывным огнём критики. 27 июня 1962 года, после 20 лет работы, решением акционеров и затем совета директоров он был освобожден от занимаемой должности президента 20th Century Fox. Его место занял Дэррил Занук — один из крупнейших акционеров компании. Он, в отличие от Скоураса, был не только опытным руководителем, но и детально разбирался в производстве кинокартин[35]. Занук энергично взялся за «тонущий» проект[60].

1 июня 1962 года продюсер Уолтер Вангер был уволен, несмотря на то, что готов был работать и бесплатно. Вангер попросил разрешения остаться на площадке картины вплоть до её завершения. Манкевич получил ультиматум: оплата услуг Элизабет Тейлор прекращается 9 июня и, если понадобится, — Тейлор заменит дублёрша. Съёмки необходимо закончить до 30 июня. После этого срока финансирование будет прекращено[61][19]. Режиссёр был вынужден поспешно закончить одну из ключевых сцен картины — встречу Клеопатры и Антония на борту королевского корабля. 23 июня 1962 года для Элизабет Тейлор съёмки в картине завершились. Оставалось ещё несколько крупных батальных сцен. Обычно над столь технически сложными частями фильма работают в начале графика, но здесь ими пришлось всё заканчивать. Манкевич не особенно любил сцены сражений, и для них ещё не был написан сценарий. По плану в картину должно было войти сражение при Филиппах, но из студии пришло распоряжение исключить данную сцену. Съёмки заканчивались тем, с чего начинается фильм, — сценой битвы при Фарсале, хотя полноценно отснять её не удалось[62]. В ответ режиссёр послал жёсткую телеграмму в штаб-квартиру:

Без Фарсал, по моему мнению, начало картины серьёзно пострадало. Однако без Филипп попросту исчезнет вступление для второй части, так как уже снятые сцены просто невозможно разумно увязать друг с другом […] с обоюдным пониманием ответственности и, полагая что моя по отношению к акционерам компании не меньше, чем ваша, я прошу заменить меня кем-нибудь менее критически настроенным к вашим директивам и менее нацеленным на окончательный успех Клеопатры.

В июле съёмочная группа выехала на натуру в Египет для завершения работ над сценами сражений. Всё закончилась полной неудачей. За столь короткое время ничего не удалось организовать. 28 июля прошёл прощальный ужин для основной актёрской команды, работавшей над фильмом[63]. К октябрю 1962 года Манкевич закончил черновой монтаж, после чего он и редактор Дороти Спенсер вылетели в Париж для консультаций с Зануком по поводу дальнейшей судьбы «Клеопатры». Концепция разделения фильма на две самостоятельно идущие в прокате серии шла вразрез с взглядами нового руководства. Глава компании опасался, что первая часть — «Цезарь и Клеопатра» — после скандала с Бёртоном и Тейлор не будет интересна зрителю. Несмотря на предупреждения о прекращении финансирования, картина всё равно так и не была готова. На эти батальные сцены было выделено ещё $2 миллиона. К счастью для компании, неожиданно успешный прокат картины «Самый длинный день» спас Fox от финансового краха, и деньги нашлись[63].

После просмотра чернового монтажа картины, длившейся 320 минут, Занук охарактеризовал результат как «неуклюжий, любительский, второсортный» и распорядился отстранить Джозефа Манкевича от дальнейшей работы[53][19][35]. Полемика между главой компании и режиссёром перешла на страницы прессы. Занука, в частности, не устроили уже снятые батальные сцены; Манкевич, возражая, отвечал, что батальные сцены в картине не главное. На пресс-конференции Занук заявил журналистам, что Манкевичу нужно отдохнуть, а заканчивать фильм будет он сам[64].

За прекрасную компенсацию, пополнившую его счёт, мистер Джозеф Манкевич потратил два года своего времени, талант и 35 миллионов долларов акционеров 20th Century Fox, осуществив монтаж первой копии фильма. Он вполне заслужил отдых.

К декабрю 1962 года страсти несколько поутихли. Занук признал, что всё произошедшее было не чем иным, как публичным унижением знаменитого режиссёра, и попросил у него прощения. Он даже приглашал Манкевича назад для съёмок оставшихся батальных сцен и консультировался с ним по отдельным вопросам, касавшимся фильма. Окончательный монтаж «Клеопатры» осуществил Манкевич под пристальным вниманием Занука[19].

Отдельные эпизоды битвы при Фарсале были запечатлены в Испании (возле городка Альмерия) и затем под Лондоном в феврале 1963 года. По первоначальному замыслу, сцена логически объединяла двоих главных героев. Цезарь должен был встретиться после битвы с Антонием, но Ричард Бёртон уже был занят в другой картине, и его пришлось заменить на Руфиона (Мартина Ландау). Ключевой момент картины потерял свой посыл. Собственно, и самой битвы в окончательном монтажном варианте нет — из-за спешки ничего внятного снять и смонтировать так и не удалось, хотя только на её постановку было потрачено около $500 тыс. Зритель видит только дым погребального костра над полем закончившегося сражения[4]. С учётом всех поправок Занука окончательная длительность картины для проката составила около 248 минут. Манкевич встретил это решение с глубоким разочарованием, посчитав, что длительность картины должна была быть около 6 часов и многие из его идей оказались потеряны. Хьюм Кронин и Родди МакДауэлл также остались при мнении, что в монтаже были вырезаны их лучшие сцены[65].

Элизабет Тейлор и Ричард Бёртон

К 1961 году Бёртон уже 12 лет состоял в браке с Сибил Бёртон, в котором растил двоих дочерей. Несмотря на это, Бёртон был известен целой чередой реальных или приписываемых романов со своими партнёршами по картинам. С мая 1959 года Тейлор была замужем за музыкантом Эдди Фишером. Бёртону раньше не доводилось сталкиваться с Тейлор на съёмочной площадке, и он придерживался мнения о том, что она одна из бесталанных актрис, добившихся признания исключительно благодаря эффектной внешности. На съёмочной площадке Бёртон до определённого момента особо не общался с актрисой и отпускал за спиной Тейлор непристойные шутки[18][39]. Всё изменилось после первой сцены близости — 22 января 1962 года. Бёртон в тот день появился на площадке с сильного похмелья. Элизабет, заметив трясущиеся руки, принесла ему чашку кофе. Очевидцы вспоминали, как между ними «проскочил электрический разряд». Понадобилось немалое время, чтобы Ричард и Элизабет пришли в себя и смогли отыграть сцену. После команды «снято» режиссёр саркастически обратился к актёрам: «Я вам не мешаю?»[66]. Во время очередного приезда в Рим, Манкевич отвёл Вангера в сторону и озабоченно сказал продюсеру: «Я сижу на вулкане… Лиз и Бёртон уже не просто играют Антония и Клеопатру»[19].

Ричард Бёртон (Марк Антоний) и Элизабет Тейлор (Клеопатра) в сцене на золотом корабле

Рабочая атмосфера и моральный климат на съёмочной площадке были и так весьма слабы из-за организационных неурядиц, но после адюльтера продюсеру и режиссёру стало очень сложно сохранять порядок. Через несколько дней после первой совместной сцены любовников Бёртон появился в мужской гримёрке и объявил во всеуслышание: «Джентльмены, я только что трахнул Элизабет Тейлор на заднем сидении своего кадиллака»[19]. Попытки скрыть происходящее были бесполезны. Скандал вызвал продолжительные паузы в съёмках. В феврале 1962 года, после того как Ричард Бёртон на некоторое время вернулся к жене, Тейлор пришлось срочно госпитализировать из-за передозировки снотворным[67]. В больнице у актрисы обнаружили также кровоподтёки на лице и разбитый нос. Съёмки были задержаны на 22 дня. Старший брат Ричарда Бёртона прибыл на съёмки и попытался защитить честь Сибил. Между братьями произошла драка, и производство картины задержались ещё на несколько дней[68].

С того момента как в прессу просочилась информация о размере гонорара Тейлор и перипетиях, сопровождавших проект, будущий фильм не страдал от недостатка внимания папарацци. Журналисты осаждали отель, где остановилась Тейлор, студию Cinnecita и офис Fox в Нью-Йорке. Информация об адюльтере стала одной из самых громких голливудских сенсаций 1962 года. Многие издания после него даже стали иронически называть картину Lizpatra. В популярном телевизионном шоу Перри Комо вышла скетч-постановка, пародирующая абсурдную ситуацию на съёмках и бурный роман[69]. Когда в 1962 году готовились постеры картины для американского рынка, художник Сеймур По решил даже не упоминать имена актёров на плакатах — публика настолько хорошо их знала, что это было лишним[70].

фильм был таким, что не мог не повлиять на наши судьбы… это был не единственный роман на съёмках

— Джин Марш [71]

Одной из причин популярности библейских и античных тем была их политическая и социальная нейтральность. Они вызывали минимум нападок со стороны блюстителей морали. Хотя «Клеопатра» снималась по канонам студийной системы, события, происходившие на съёмках, нарушали все неписанные законы жанра. Строгие нормы морали, контроль киностудии уже не сдерживали происходящего. Процесс кинопроизводства теперь всё более зависел от капризов и ветреного характера звёзд нового кино. Киновед Айра Хоциг описал роман Бёртона и Тейлор в ходе съёмок как «неописанное в сценарии, резкое вмешательство в тщательно контролируемый мир голливудской студийной системы»[72]. Перенос съёмок картины в Европу и в особенности в Италию, где возник феномен «папарацци», также сделал своё дело. Впервые история из реальной жизни настолько вмешалась в производство, что кардинально повлияла на восприятие картины зрителями, отчасти затмив сам сюжет[73].

Личная драма Элизабет Тейлор во многом повторила драму жизни её героини[66]. История закончилась уже после съёмок картины разводом актёров с бывшими супругами и свадьбой Бёртона и Тейлор в 1964 году[9]. В 2012 году Джесс Уолтер[en] опубликовал роман «Великолепные руины», посвящённый любовной связи Элизабет Тейлор и Ричарда Бёртона в ходе съёмок «Клеопатры» в Италии в 1962 году[74].

Бюджет и прокат

Руководство студии полагало, что скандальный роман Бёртона и Тейлор может неблагоприятно сказаться на прокатной судьбе картины[65]. Так, в апреле 1962 года официальное издание Ватикана «Osservatore della domenica» подвергло ещё незаконченную картину критике за чрезмерную свободу морали как на экране, так и за кулисами[75]. В мае 1962 конгрессмен Айрис Блитч[en] обратилась с ходатайством к генеральному прокурору запретить въезд в США скандальной пары, так как Тейлор «принизила престиж американской женщины за рубежом»[76]. Однако опасения оказались напрасными. «Клеопатра» стала самой ожидаемой премьерой года[77].

Популярности фильма способствовала мощная маркетинговая кампания, в рамках которой 75 крупнейших газет, телевизионных и радиопрограмм США были привлечены к рекламе картины[55]. В марте 1963 года вице президент Fox Сеймур По провёл в Париже специальную конференцию с участием представителей 17 стран для объединении усилий по организации маркетинга картины[78]. Выход «Клеопатры» в прокат привлёк повышенное внимание сетей кинотеатров в США и во всём мире[55]. Не помешало и то, что во многих киноцентрах хозяевам пришлось пойти на дополнительные расходы, связанные с установкой прокатного оборудования, рассчитанного на 70-миллиметровую плёнку[79]. Было решено, что картина будет выпущена в прокат по системе Roadshow[en]. Стоимость билетов на фильм составляла $5,50, что примерно втрое превышало обычную цену. В случае с «Клеопатрой» кинокомпания договорилась о своей 70 % доле доходов от продажи билетов, тогда как обычно сети кинотеатров и киностудии делили доходы пополам[80]. Выручка за предварительно купленные билеты достигла беспрецедентной для компании Fox суммы в $20 миллионов[79].

Режиссёр Джозеф Манкевич — единственный режиссёр картины в титрах

Мировая премьера состоялась в Нью-Йорке 12 июня 1963 года[81] в кинотеатре Rivoli. На первом сеансе присутствовали Дэррил Занук, Джозеф Манкевич и Рекс Харрисон. Бёртон и Тейлор не приехали. В интервью актриса говорила о том, что её не особенно тянуло смотреть ленту[19]. Продолжительность картины в версии roadshow составила 243 минуты[82]. По рекомендации влиятельного критика Босли Кроутера, в американском прокате картина в обычных кинотеатрах шла в более урезанном варианте — 217 минут. Был также выпущен вариант монтажа на 192 минуты[83].

Прокат за границами США также был весьма успешен. В 1963 году картина стала самым кассовым фильмом года в Великобритании[27]. Премьерные показы картины состоялись в лучших кинотеатрах европейских столиц: Доминион (Лондон), Гран-Рекс (Париж), Delphi Film Theatre[de] (Берлин)[78]. Вангер оптимистически предполагал, что всемирный прокат превысит $100 миллионов, но этого не случилось. К 1966 году общая выручка составила $38 миллионов, из которых 23,5 миллиона пришлись на внутренний прокат в США. Картина показала высокие финансовые результаты для системы roadshow. Например, в театре Rivoli сеансы фильма оставались в программе в течение 63 недель подряд и принесли $1 250 000 прибыли. Для любого другого фильма это был отличный показатель, но Клеопатра из-за огромного бюджета не окупилась. «Клеопатра» проиграла картине «Звуки музыки», кассовые сборы которой при бюджете $8 миллионов составили свыше $100 миллионов[19]. Картина окупила затраты только в 1967 году. В 1966 году компания ABC заплатила $5 миллионов за право первого показа в телевизионном эфире[53][84]. Впервые на канале ABC фильм был показан 13 февраля 1972 года и получил показатель рейтинга Nielsen 24,5[85].

Картина «Клеопатра» стала самым дорогим в истории фильмом, по состоянию на 1963 год, и считается одной из крупнейших финансовых неудач в истории кинематографа[53]. По данным кинокомпании суммарный бюджет картины составил $44 миллиона, из которых $31 115 000 составили непосредственно расходы на производство и оставшаяся сумма пришлась на рекламу, печать копий и дистрибьюцию ленты. В эту сумму не входят ещё $5 миллионов, потерянные в связи с неудачным началом съёмок в Англии в 1960—1961 году[10]. Этот рекорд был превзойдён только в 1980 году 220-минутной картиной «Врата рая»[27]. По оценке Forbes, «Клеопатра» считается самой дорогостоящей картиной в истории кинематографа. В 2006 году сумма, потраченная на её производство, была бы эквивалентна $290 миллионам[86].

Впрочем, представитель Fox Кеннет Гейст отзывался о том, что «Клеопатра» носит звание крупнейшей кассовой неудачи незаслуженно. В конце концов, она даже принесла компании прибыль, а вот такие картины, как «Хэлло, Долли!» и «Тора! Тора! Тора!», ничего, кроме гигантских убытков, компании после себя не оставили, хотя и не остались на слуху у публики в той мере, как «Клеопатра»[53][86].

Итог

Для многих из состава команды, работавшей над картиной, она стала определяющим этапом в карьере. После «Клеопатры» Рубен Мамулян и Уолтер Вангер больше уже ничего не снимали и не продюсировали. Спирос Скоурас также покинул киноиндустрию и занялся судостроительным бизнесом. «Этот фильм был зачат в спешке, снимался в истерике и был закончен в слепой панике», — вспоминал о фильме Манкевич, который также отметил, что во всём этом хаосе его мысль и видение ленты были потеряны[87][13]. До конца своей жизни Манкевич предпочитал не вспоминать о своей работе над «Клеопатрой», и следующую кинокартину как режиссёр и продюсер он снял только в 1967 году[64][13]. Как вспоминал его сын, Манкевич разочаровался в профессии и до конца жизни сторонился активной работы в киноиндустрии[19]. Картина изменила и его личную жизнь. На съёмочной площадке Манкевич сблизился со своей будущей супругой — англичанкой Розмари Мэттьюс, ассистентом художника-постановщика. В 1962 году они поженились[88]. Тейлор и Бёртон поженились в марте 1964 года. В апреле 1964 года студия Fox подала в суд на Элизабет Тейлор за недобросовестное исполнение контрактных обязательств во время съёмок фильма. Сумма иска составила $50 миллионов. К тому времени супруги Тейлор и Бёртон выступили с ответным иском, с той же формулировкой. Взаимные попытки отсудить деньги безрезультатно длились несколько лет[89][19].

Характеристика

Построение и символизм

Смерть Цезаря. Вариант сцены из официального трейлера картины

Специалисты нередко называют картину 1963 года ремейком «Клеопатры» 1917 и 1934 годов [90][91]. Их сюжеты близки, акцент сделан на сходные сцены: встреча с Цезарем, приезд в Рим, свидание на корабле с Марком Антонием, самоубийство царицы. Предыдущие ленты были также сняты с солидным бюджетом и дорогостоящим актёрским ансамблем. Традиционно главными действующими лицами эпопей и пеплумов всегда были мужчины. Предыдущие фильмы на сходную тему, хотя и называли главной героиней царицу Египта, сюжетно ей отводили роль второго плана[92][93]. Другое отличие — в разной трактовке двух частей жизни Клеопатры. Картины 1917 и 1934 годов стилистически однородны, тогда как картина 1963 года создавалась с другим режиссёрским подходом[94][92].

Под руководством Манкевича и по его сценарию картина снималась из двух частей, как двух разных фильмов. Такое построение противоречит кинематографическим канонам. Возможно, имело смысл передать истории одну внутри другой (образцы такого подхода — «Нетерпимость», «Крёстный Отец 2», «Мост через реку Квай»), однако технически реализовать такое было уже слишком сложно. Дальнейшие попытки исправить это на этапе постпродакшн и монтажа оказались нереальными. В ходе производства даже рассматривался вариант закончить всё одной первой частью, однако невозможно было логически завершить историю бегством Клеопатры из Рима, после смерти Цезаря, — финал оставался открытым[44]. В итоге структура во многом сохранила режиссёрское в́идение Манкевича[95].

В традиции пеплумов было строить основное действие в биполярном мире: Рима метрополии и оппозиционных колоний. «Клеопатра» продолжает данную традицию, строя основной конфликт на конфронтации мужского и женского начала, воплощающих Рим и Египет[96]. В фильме Манкевича Элизабет Тейлор действительно главная героиня картины. Женщина подчеркнуто противопоставлена мужчинам[92]. Прежде всего для англоязычного зрителя было заметным то, что у Элизабет Тейлор американский выговор, тогда как практически у всего ансамбля ведущих актёров-мужчин британский английский [97]. Противопоставление заметно и в разнице в восприятии событий. Показательно сравнение с чёрно-белой картиной Манкевича 1953 года «Юлий Цезарь». Камерная постановка, близкая к первоисточнику, толкует события от лица Брута и больше соответствует мужскому взгляду. В противоположность в многобюджетной цветной картине 1963 года можно увидеть переключение от мужской к женской точке зрения[92]. Повествование начинается далеко от Египта, и постепенно развитие сюжета приводит героев в Александрию. Впервые главная героиня картины появляется на экране только на 19-й минуте экранного времени[98]. Постепенно женский взгляд на события начинает доминировать[92].

В первой части картины главная героиня демонстрирует силу и уверенность в себе. Женское начало естественно дополняет мужское, и именно поэтому первая часть картины смотрится так цельно. Клеопатра готова бороться за власть любыми способами, даже ценой жизни её брата. Цезарь в картине не столько могущественный диктатор, а скорее стареющий правитель, начинающий сомневаться в своих возможностях. Цезарь проявляет неожиданную слабость в сцене с припадком эпилепсии, но Клеопатра сопереживает и поддерживает его [45][96]. Клеопатра как политик только приумножает могущество благодаря романтической связи с римским лидером. Цезарю чужды патриархальные взгляды. Женщина — лидер государства совершенно не смущает диктатора — важно лишь то, что она сможет добиться выгодного ему развития событий. Цезарь без колебаний признаёт своим сыном Цезариона — это вполне его устраивает. Нередко, Клеопатра подсматривает за событиями (характерны сцены с подглядыванием в её дворце в первой части). Она женщина, и любопытство естественно для неё. Из сюжетного ряда картины выпадает сцена убийства Цезаря, так как создатели не вполне ясно мотивируют действия заговорщиков. Главная героиня не видела всех обстоятельств и может только косвенно судить о причинах убийства. Клеопатра догадывается о происходящем, гадая по огню (одна из немногих сцен с использованием специальных эффектов)[99].

Ключевой сценой, демонстрирующей способности Клеопатры как политика, умеющего превратить свои слабости в сильные стороны, становится её торжественный приезд в Рим. Под восторженные крики толпы египетская царица сходит с вершины Сфинкса и опускается в поклоне перед римским диктатором. Приблизившись к Цезарю, Клеопатра неожиданно подмигивает Цезарю, возвращая зрителя к началу картины, когда она заставила римлянина преклонить колени перед собой и стала равной и даже выше его [100]. Этот мимолётный, но важный эпизод, столь трудно давшийся режиссёру, также показателен. Картина Манкевича оказалась более интимной и более человечной, чем её предшественницы[101].

Сцена на золотом корабле — одна из центральных в картине. Сцена стала также и примером проведения съёмок высокой технической сложности. Издание American Cinematographer отметило в ней образцовую работу осветителей и оператора[102].

Режиссёр связал две части различными приёмами. В картине присутствует несколько сцен, появляющихся сначала в первой части и затем своеобразно повторяемых и перефразируемых во второй. Начало первой и второй части — батальные сцены. В обеих имеет место гражданская война, где римляне побеждают римлян и зритель наблюдает исход сражения[103]. Другая подобная зеркальная сцена — купание в бассейне. Сначала в бассейне появляется обнажённая Клеопатра — она отпускает плыть игрушечный кораблик и раздумывает, как встретить своего бывшего любовника. В следующей сцене в бассейне оказывается Марк Антоний. Оказавшись на месте женщины, он только подчёркивает свою беззащитность[104][105]. Перекликаются в картине сцены близости Клеопатры с Цезарем и Клеопатры с Марком Антонием. Интимная сцена с Цезарем решена в классическом мелодраматическом ключе. Иначе события разворачиваются в другой ключевой сцене — встрече и пиршестве на золотом корабле. Опьянённый Антоний поначалу соблазняется двойником Клеопатры (которую играет та же Тейлор). Затем он приходит в себя, прокладывает путь к настоящей Клеопатре, разорвав полог над кроватью мечом, и силой овладевает своей возлюбленной[106].

Сравнивая начало и конец, Кеннет Гейст назвал вторую часть банальным подобием шекспировской драмы[107]. Собственно, вторая половина, то, что хотела увидеть аудитория, — экранизация романа Элизабет Тейлор и Ричарда Бёртона в античных декорациях[108]. В ней откровенно бросаются в глаза местами поспешный монтаж и чрезмерно эмоциональные отношения между Тейлор и Бёртоном. В отличие от первой части, где отношения любовников были основаны на взаимном уважении и политических дивидендах, вторая часть превращается в несколько искусственное противостояние полов. Первая часть картины гораздо целостнее и отличается более глубокой проработкой персонажей[69][109]. Отношения между Рексом Харрисоном и Тейлор гармоничнее с кинематографической точки зрения[110]. Антоний, которого по сюжету постоянно сравнивают с Цезарем, оказывается в двусмысленном положении[111]. Любовь становится безумной страстью, которая затуманивает разум героев. Антоний и Клеопатра больше теряют, чем приобретают от сближения. Развязка картины с катастрофическим поражением армии египтян не становится сюрпризом. Если первая часть картины демонстрирует энергию и действие, то вторая часть апатична, а положительные герои лишаются цели и инициативы. Антоний как герой одномерен и предсказуем[112]. Клеопатра пытается взять в свои руки мужские обязанности, но безуспешно. Здесь заметна одна из основных слабостей картины. Замысел рассказать о женщине, которая должна была стать самой сильной в мужском мире, остался незаконченным и ущербным[113].

Образ Клеопатры

Она была прекрасна и сияла очарованием юности. У неё был прелестный голос, она умела быть обаятельной со всеми. Наслаждением было и смотреть на неё и слушать её речи. Она могла легко покорить любого человека — даже мужчину, уже немолодого и пресытившегося любовью.

— Дионисий Кассий Лонгин [114]

Перед зрителем предстаёт многомерный и сложный образ Клеопатры: образованный человек, политик, космополит, стратег и женщина, наделённая всеми достоинствами прекрасного пола. В одном из интервью Манкевич даже сравнил образ Клеопатры с Джоном Кеннеди[69]. Уолтер Вангер отзывался об Элизабет Тейлор как о единственной женщине, способной совместить молодость, энергию и эмоциональность[115]. Тейлор, воплощая экранный образ своей героини, во многом ориентировалась на Клеопатру Вивьен Ли в фильме 1945 года. Разбирая картину 1963 года, критики отметили, что с точки зрения сценария именно эта — как никакая другая египетская царица — больше всего соответствовала не только чувственной женщине, но и столь многогранной личности. Разносторонним оказался характер и у Элизабет Тейлор: секс-символ, любящая мать, безутешная вдова и лауреат «Оскара». Так же, как и её героиня, она безоглядно бросилась в любовную историю, поставившую под угрозу финансовое положение киноимперии 20th Century Fox. Отзывы критики, впрочем, оказались достаточно противоречивыми[116][117].

В ходе съёмок режиссёр Мамулян рассматривал возможность передать исполнение образа Клеопатры темнокожей актрисе. Вопрос расовой принадлежности Клеопатры для историков остаётся весьма спорным, однако в кинематографическом мире сложившийся образ Клеопатры — это представительница белой расы. Для 1963 года такой ход был бы слишком экзотичен, и зрителю привычнее было видеть, что именно носительница представлений о красоте европеоидной расы совращает римлян-мужчин. Темнокожими были только некоторые служанки Клеопатры, задачей которых было частично подчеркнуть происхождение царицы[118].

В картине играют свою роль и точно подобранные костюмы (или их отсутствие) актрисы, воплощающие ещё один контекстный слой роли. В сцене прибытия в Рим Клеопатра одета в роскошный золотой наряд, напоминающий поток золота на её теле, что олицетворяет своеобразное покорение столицы мира. В сцене нечаянной встречи с Цезарем в царских покоях Клеопатра предстаёт практически обнажённой — намёк Цезарю, что он пришёл не вовремя. В заключительной сцене прощания с Марком Антонием на египтянке только скромная коричневая туника, почти роба заключённого и покорённого человека[1].

Историческая достоверность и источники

В финальном варианте сценария заметна прилежная работа сценаристов с серьёзными историческими источниками. Вышедшие примерно в то же время пеплумы «Спартак», «Бен-Гур», «Падение Римской империи» — представляют собой больше художественный вымысел, лишь частично базирующийся на истории. В целом картина в общем изложении сюжета оказалась достаточно корректной, соответствующей современным представлениям о древней истории[119][120]. Обозреватель Guardian оценил историческую достоверность на твёрдую четвёрку, что можно считать очень хорошей оценкой для игрового кино[121]. В картине имеются некоторые вольности и, своего рода, реконструкции истории, неизбежно возникшие в сценарии. Неизвестно, был ли оказан египетской царице в столице такой роскошный приём и принимала ли она гостей на вилле у Цезаря[2]. В фильме Де Милля 1934 года приезд Клеопатры в Рим был обставлен гораздо менее пышно и царский паланкин, при въезде в город, следовал за колесницей Цезаря. По мнению историков Майкла Гранта и Эриха Груена[en], её приезд в Рим был будничным явлением, хотя длительное пребывание на вилле Цезаря вполне достоверно[98][122]. Неизвестны детали пребывания Марка Антония на борту корабля Клеопатры в Тарсусе, но античные историки упоминают об оргиях, которым предавался там римлянин. Пурпурные паруса корабля, роскошное убранство и музыканты на борту упомянуты у Плутарха[105][123]. Поспешное бегство Клеопатры с акватории сражения при Акциуме может показаться несколько странным для зрителя, но смысл происшедшего соответствует хроникам событий. Эпилептические припадки Цезаря также почерпнуты из свидетельств Светония[121].

Торжественная процессия вступает на главную площадь Рима через Арку Константина. Одна из самых заметных ошибок-анахронизмов в картине. В реальной истории арка была построена на 350 лет позже показываемых в картине событий[124].

События, касающиеся пребывания Цезаря в Александрии, несколько разнятся с представлениями современных историков. В картине показано, что Цезарь с небольшим гарнизоном умело отразил нападение взбунтовавшихся горожан. По мнению Александра Кравчука, гарнизон Цезаря был слишком малочисленен, чтобы отразить атаку при осаде Александрии (47 год до н. э.). Цезарь в решающий момент сам вышел к мятежникам, и они отступили назад, не решившись напасть на знатного римлянина[114].

Отдельные реплики героев фильма прямо заимствованы из античных источников. Например, известные последние слова героев в финале картины

  • Soldier: Was this well done of your lady?
  • Servant: Very well done as befitted the descendant of so many kings
  • Не подобает царицам так уходить из жизни
  • Она ушла как подобает самой прекрасной из рода божественных правителей и самой достойной из женщин.

В картине нашли отражения события, которые относятся к легендам, хотя легендами они стали ещё в античное время. В частности, история с прибытием Клеопатры к Цезарю в ковре[125]. Эта легенда именно так и передаётся Плутархом, только у него упоминается не ковёр, а «мешок для постели»[126]. Создатели картины не стали увлекаться некоторыми легендами — о регулярном убийстве её любовников[125]. Впрочем, сексуальная распущенность Клеопатры была обыграна сценой с её частичным обнажением перед Цезарем, в пределах экранного морального кодекса начала 1960-х[117].

Музыка

Работа над музыкой к «Клеопатре» у Алекса Норта заняла примерно год. Сообразно значительной длительности картины он сочинил материал общей протяжённостью около трёх с половиной часов. Норт вдохновлялся теми же мотивами, что и в предыдущих работах: «Спартаке» и «Трамвае „Желание“»[103]. Саундтрек представляет собой противоречивое сочетание архаичных и новаторских мотивов, где особое внимание было уделено ритмической составляющей сопровождения. Время и место действия подчеркивается выбором модальной структуры, а именно фригийского лада. Композитор смело экспериментирует с необычными сочетаниями инструментов, используя в одной теме систр, кроталы, гамелан, колокольчики и гонг. В богато оркестрованной теме, сопровождающей прибытие Клеопатры в Рим, можно услышать уникальное сочетание инструментов — звучат все семь представителей семейства саксофонов: сопранино, сопрано, альт, тенор, баритон, бас и контрабас (трек Egyptian bolero)[127][128].

Сцена встречи Клеопатры в Риме — пример редкого сочетания инструментов в оркестровке мелодии.

Каждый из трёх главных героев, согласно моде 1960-х, имеет свою партию, свой узнаваемый звуковой портрет. Так, тема Клеопатры звучит в увертюре к картине[127]. Обращение к цимбалам и звучащим в высоком регистре флейтам придаёт помпезный и бравурный оттенок, хотя тема Клеопатры звучит в миноре. Эта же тема сопровождает трагический финал картины. Популярные диссонантные мотивы звучат в сложно аранжированной сцене оргии Марка Антония на королевском корабле. В ней хорошо различима музыка, специально написанная для античных музыкантов, играющих во время пира. Композитор создал для них музыку, звучащую в простых трезвучиях, не используя более сложную гармонию, характерную для современной музыки. В то же время тема Антония написана в соответствии с модой XX века — звучащих в диссонанс кластерных аккордах[129]. В данной сцене также можно наблюдать точное следование Плутарху, так как у него есть комментарий, что на корабле звучали флейты, фифы[en] и арфы, — именно такие инструменты использовал Норт[105].

Критики по достоинству оценили работу композитора как весьма профессиональную, хотя романтическое начало оказалось скорее декоративным, чем истинно драматическим[130]. Саундтрек картины стал предметом торга ещё до выхода картины на экраны, издание Billboard оценивало права на него в рекордную сумму $500 тыс.[131]. Музыка к фильму на LP была выпущена под лейблом EMI в августе 1963 года. Отдельные темы выпускались как синглы. Первое цифровое издание после восстановления и ремастеринга увидело в 2001 году. Оно содержит более полный вариант саундтрека длительностью два с половиной часа на двух компакт-дисках[132].

Оценка

Критика

Обсуждение достоинств и недостатков фильма началось задолго до его выхода на экраны. Life опубликовал сдержанно-положительную рецензию в апреле 1963 года[77]. Чарльз Чаплин, оценивая картину, отметил, что после всех скандалов, окружавших производство, он ожидал много худшего, хотя картина оказалась неожиданно неплохой[5]. Итоговая оценка оказалась смешанной. Главным недостатком большинство критиков назвало несогласованность между двумя частями ленты и дисбаланс стилей. Совместить исторический фильм и мелодраму, даже после всех усилий Занука, не получилось. Также нельзя не заметить скомканность и невнятность отдельных сюжетных линий. После всех попыток режиссёра снять исторически достоверную ленту некоторые сюжетные повороты не вполне понятны зрителю. Например, полностью за кадром остался Гней Помпей, который по логике играл важную роль в событиях. В сюжете логически сложно обосновать убийство Юлия Цезаря, также не вполне понятны причины смерти помощника Антония — Руфиона[133][4]. Рецензент Saturday Review[en] отметил, что создатели умудрились провалить обе ключевые сцены в картине: прибытие Клеопатры в Рим и встречу Марка Антония на королевском корабле[5]. Джудит Крист подвергла картину разгромной критике, закончив свою статью в New York Herald Tribune словами: «гора родила мышь». Особенно досталось от Крист диалогам героев, названным напыщенными и бездарными[134]. Сергей Юткевич очень сдержанно отозвался о достоинствах картины. Будучи в целом невысокого мнения о Манкевиче как режиссёре, он назвал Клеопатру излишне помпезной работой, ещё раз показавшей ограниченность его дарования[135]. Гленн Эриксон (ресурс DVD Savant) назвал самым большим недостатком отсутствие целостности в визуальном ряду картины[136]. Бросается в глаза то, что режиссёру картины не совсем по душе масштабные съёмки, — его больше тянет к камерным постановкам сцен[134]. Частые переходы от близкого плана к дальнему можно списать на стиль своего времени, однако чрезмерная освещённость сцен мешает зрителю сполна насладиться игрой цветов и полутонов[136].

Среди достоинств специалисты выделили прежде всего визуальную составляющую. Картина получила высокую оценку авторитетнейшего специалиста того времени — обозревателя New York Times Босли Кроутера. Прилежная работа сценаристов над античными источниками неожиданно сочетается с очень современным звучанием, близким зрителю XX века. Критик порекомендовал зрителю забыть о трудностях, в которых рождалась лента, и сполна получить удовольствие от прекрасного зрелища и тонкого сценария. Назвав картину «впечатляющим достижением» Манкевича, критик отметил ощущение настоящего эмоционального контакта с персонажами картины[120]. Дерек Элли остался высокого мнения о визуальной составляющей ленты, назвав её пиршеством для ценителей и образцом работы художника-постановщика[137].

Актёрская игра

Очень противоречиво критики встретили игру Элизабет Тейлор. Роли, сыгранные в начале 1960-х в «Баттерфилд, 8» и «Клеопатре», стали для Элизабет Тейлор новым этапом в её карьере. Если раньше она представала перед публикой как секс-символ, подражая Мэрилин Монро, то на пороге 30-летия актриса искала себя в более сложных образах[69]. Критик Филипп Хартунг, отдав должное внешним данным Элизабет Тейлор, невысоко отозвался об её исполнительском мастерстве. Образ Клеопатры в картине оказался весьма сложен и многомерен, Тейлор далеко не во всех сценах смогла успешно с ним справиться[46]. Проблемой для Тейлор стало и то, что она оказалась противопоставлена Харрисону и Бёртону, — актёрам с хорошей театральной школой, чего нельзя сказать о Элизабет[48][138]. Из-за особенностей кинопроизводства оказалось, что сцены с Цезарем, происходящие за 15 лет до романа с Марком Антонием, были сняты ближе к концу графика. В этих поздних сценах, запечатлённых после болезни актрисы, заметно, как Элизабет Тейлор прибавила в весе и выглядит уставшей. Она слабо соответствует образу юной красавицы, пленившей сердце римлянина[48]. Обозреватель ресурса DVDVerdict Барри Максвелл положительно оценил игру Тейлор, отдельно отметив вклад костюмера и гримёра в создании её экранного образа[139]. Впрочем Александр Генис назвал красоту Тейлор «нечеловеческой», сочтя её вклад в успех картины ключевым[138].

Он должен был стать самым экстравагантным фильмом из всех. Мне пришлось его посмотреть в Лондоне, хотя я знала, что после всего происшедшего от него будет тошнить. Они вырезали сердце, сущность, мотивацию, ядро и свели всё к батальным сценам. Фильм должен был показать трёх великих людей, но в нём нет ни страсти ни реальности. Я нашла его вульгарным.

— Элизабет Тейлор[18]

Из всех актёров, занятых в картине, практически единодушно высокую оценку получила работа Рекса Харрисона[120][140]. Борис Агапов отметил, что он единственный попытался создать одухотворенный человеческий образ на экране[141]. Гленн Эриксон заметил, что только благодаря Харрисону первая часть картины искренне трогает зрителя, так как его Цезарь гораздо интереснее зрителю, чем Марк Антоний[136].

Непростая задача досталась Ричарду Бёртону. Ему пришлось воплощать образ крайне сложного персонажа Марка Антония. В начале картины это персонаж второго плана, но затем неожиданно он становится главным героем фильма. Образ Марка Антония не связан логически с Юлием Цезарем, хотя исторически консул был его ближайшим помощником[142]. Из-за проблем с монтажом картины недостаточная выпуклость образа Марка Антония в первой части не является в полной мере виной актёра. Впрочем, Чарлтон Хестон обвинил в провале картины именно персонаж Марка Антония. Сюжетный ход, связанный с надломом и подчинением воле Клеопатры, погубил всю картину и к тому же слабо соответствовал историческим источникам[5]. Джудит Крист назвала реплики Марка Антония самыми бездарными. Тех, кто ожидал увидеть в картине какие-то параллели с реальной жизнью пары Тейлор-Бёртон, ждёт разочарование[134].

Высокую оценку получили актёры второго плана. Особое внимание обратили на себя Родди Макдауэлл и Хьюм Кронин[46]. Образ Октавиана, имевший очень высокий сценарный потенциал, впрочем, несколько пострадал от непоследовательного монтажа. Персонаж мог оказаться гораздо более ярким, чем то, что получилось в итоге. Макдауэл утверждал, что ключевые сцены с его участием также оказались вырезанными в финальной версии картины[65].

Значение

Картина оказала значительное влияние на мир моды и индустрию женской красоты. Наброски облика Клеопатры были подготовлены стилистом Александром Де Росси, который не смог принять участия в работе над картиной. Элизабет Тейлор утверждала, что, пользуясь скетчами Де Росси, грим перед съёмками наносила сама[144]. После выхода «Клеопатры» на экраны популярным стал «египетский» стиль макияжа, ставший также и своего рода торговой маркой Элизабет Тейлор[145][146]. Платья из картины возродили интерес к античному стилю. По мнению американского издания Redbook[en] платья Клеопатры входят в число икон модной культуры всех времён. Модельер Тим Ганн использовал в своей библии моды понятие «платье Клеопатры» с длинным силуэтом, подчеркнутой талией и грудью, используя в качестве примера костюмы из картины 1963 года[147][143]. В январе 1962 года американский модельер Сил Чэпмен[en] представила осеннюю коллекцию «Дочери Нила», попавшую на модный подиум задолго до выхода картины на экраны[148]. В 1963 году косметическая компания Revlon[en] выпустила новую линию по мотивам облика Клеопатры[144]. Модельер Александр Маккуин и стилист Шарлотта Тилбери[en] в 2012 году совместно создали модную коллекцию «Клеопатра»[144]. Дизайн куклы Барби, выпущенной компанией Mattel в 1963 году, был создан под влиянием образа Клеопатры[149]. В 1998 была представлена коллекционная модель Барби в золотом наряде, повторяющем платье Клеопатры в знаменитой сцене приезда в Рим. Затем эта модель была запущена в серию[150].

Во время производства картины и значительно позже картина стала источником влияния и предметом подражания. Сюжет «Клеопатры» был спародирован в 1964 году в фильме «Вперёд, Клеопатра!»[en]. Кстати, на съёмках этой малобюджетной комедии были утилизированы неиспользованные декорации и реквизит картины 1963 года, оставшийся на студии Pinewood[151]. Комикс «Астерикс и Клеопатра»[en], вышедший в 1965 году, был создан под влиянием фильма 1963 года и звёздного романа Тейлор и Бёртона. Мотивы пеплума использовались и мультипликационной и игровой экранизации комикса[152]. [36][18].

Внешние изображения
[www.artnet.com/magazineus/features/saltz/andy-warhols-portraits-of-liz3-24-11_detail.asp?picnum=3 Картина Энди Уорхола «Голубая Лиз — Клеопатра»]

Клеопатра стала нарицательным понятием, обозначающим крупный провал в шоу-бизнесе[140]. Несмотря на это, исследователь Ким Холстон иронически охарактеризовал картину как очень своеобразный провал, исправно собиравший полные залы[53]. В ходе работы над фильмом было допущено немало ошибок и принято много спорных решений. Производство было слабо управляемым, оно страдало от коррупции и плохой логистики[19]. Важнейшие кадровые вопросы решались авторитарно и без обсуждения с продюсером картины[26][153]. Манкевич и многие актёры были убеждены в том, что картина очень пострадала из-за неадекватного монтажа, однако современные киноведы полагают, что вряд ли даже самый совершенный монтаж мог сколько-нибудь серьёзно изменить восприятие фильма[65]. Излишняя осторожность и медлительность в принятии ключевых решений в проекте также объяснялась и тем, что студия несла большие финансовые потери ещё до начала работы над Клеопатрой[40]. Вангер объяснял причины неудач, преследовавших картину, двумя фундаментальными причинами. Первая лежала в области ошибочной политики кинокомпании и организационной нерешительности. Второй причиной стало то, что производство фильма началось до появления готового сценария, продуманного плана съёмок и их организации. Это мнение разделяет и киновед Питер Лив. Впрочем, по мнению Мэтью Бернштейна, дело было даже не в самом фильме. Сложная по производству и дорогая по стоимости картина только выявила наболевшие противоречия в системе голливудского кинопроизводства, продолжавшего в условиях новой системы исповедовать старые приёмы[154].

Несомненно Клеопатра обозначит закат эры в истории того Голливуда, который мы знали ещё детьми, образ которого мы сохранили. Думаю, на примере этого фильма, можно увидеть то, как система, в конце концов, рушится под собственной тяжестью.

— [155]

«Клеопатра» и «Падение Римской империи» знаменовали конец целой эпохи пеплумов[156][157]. После этого фиаско голливудские боссы на протяжении трети века испытывали недоверие к сюжетам из древней истории и отказывались финансировать дорогостоящие костюмные постановки. Покончить с этой предубеждённостью позволил лишь триумф фильма «Гладиатор», снятого Ридли Скоттом в 2000 году[158].

Премии и номинации

Награда Кому присуждена
1964 Лауреат: Оскар
Лучший художник-постановщик Джон Декур[en], Джек Мартин Смит[en], Хильярд Браун[en],
Херман Блюменталь[en], Элвен Уэбб[en], Морис Пеллинг[en],
Борис Журага[en], Уолтер Скотт[en], Пол Фокс[en], Рэй Мойер[en]
Лучший оператор Леон Шамрой
Лучший дизайн костюмов Ирэн Шарафф, Витторио Нино Новарезе, Рени
Лучшие визуальные эффекты Эмиль Коза мл.
1964 Номинация: Оскар
Лучший фильм Уолтер Вангер
Лучшая мужская роль Рекс Харрисон
Лучшая музыка Алекс Норт
Лучший монтаж Дороти Спенсер
Лучший звук Джеймс Коркоран[en], Фред Хайнс[en]
Награда Кому присуждена
1964 Номинация: премия «Золотой глобус»
Лучшая режиссура Джозеф Манкевич
Лучший фильм
Лучший актёр — драма Рекс Харрисон
Лучший актёр второго плана Родди Макдауэлл
1963 Лауреат: премия Национального совета кинокритиков США
Лучший актёр Рекс Харрисон
1964 Лауреат: премия Laurel
премия Top Roadshow
премия Лучшему актёру (2-е место) Рекс Харрисон
1964 Номинация: премия Грэмми
Лучшая музыка в картине или телевизионной программе Алекс Норт
1964 Номинация: премия Американской ассоциации монтажёров
Лучший монтаж в игровом фильме Дороти Спенсер

Данные приведены по информации базы imdb[159].

Переиздания

Известны как минимум три версии картины продолжительностью от 2 часов 45 минут до 4 часов[160]. Это объясняется многократными редакторскими правками при монтаже фильма. Воссоздание полной версии потребовало изучения сценария и поиска всех вырезанных эпизодов, хранящихся отдельно от оригинального негатива[160]. Двухдисковый DVD релиз картины длительностью 248 минут вышел в 2001 году и был подготовлен на основе версии, восстановленной киностудией в 1995 году. Данная редакция близка к кинотеатральному варианту премьеры картины в Нью-Йорке в 1963 году[161]. Лента представлена в анаморфотной широкоэкранной проекции, с соотношением сторон 2,35:1. Ресурс DVD Verdict[en] оценивал качество трансфера с плёнки как образцовое. Цифровая версия содержит небольшую ошибку в издании — в первой части отсутствует финальная музыка в интерлюдии, которая разделяет две части картины[139].

Полное издание содержит третий диск с дополнительными материалами, основой которых стал двухчасовой документальный фильм «Cleopatra: The Film That Changed Hollywood» («Клеопатра: фильм, изменивший Голливуд»). Текст от автора читает Роберт Калп. Диск содержит интервью с Мартином Ландау, а также с детьми режиссёра фильма: Крисом и Томом Манкевичем. Дополнительные материалы объясняют некоторые неясные зрителю моменты, возникшие из-за не совсем аккуратного финального монтажа. В частности, объясняется сцена со смертью Руфио — из комментариев становится ясно, что это было именно самоубийство[139].

В 2013 году было осуществлена новая реставрация ленты, приуроченная к её 50-й годовщине. Восстановление производилось с 65-миллиметрового негатива, сохранившегося в архивах. Обновленная версия была презентована 21 мая в ретроспективной программе Каннского кинофестиваля. Мероприятие посетили дети Ричарда Бёртона; была проведена небольшая выставка драгоценностей Элизабет Тейлор, в том числе тех, что были на ней во время съёмок. На основе восстановленной версии 28 мая 2013 года свет увидел Blu-Ray релиз фильма. Двухдисковое Blu-Ray издание имеет длительность 251 минуту, разница в длительности обусловлена в основном за счёт изменения редакции интермеццо[161][162][163].

По версии сына Манкевича, полная версия фильма утрачена, так как студия Fox уничтожила негативы, не вошедшие в окончательный монтаж, с целью снижения цен на хранение архивных материалов[164]. Представитель 20th Century Fox Шон Бестон, руководивший реставрацией, сообщил, что все усилия по поискам 6-часовой версии картины были тщетны. Таким образом, даже последнее издание не содержит каких-либо неизвестных вырезанных сцен, которые могли бы дополнить картину. Однако Blu-Ray издание содержит найденные в архивах редкие документальные материалы о съёмках картины и футаж с нью-йоркской премьеры 1963 года. Также сохранились отдельные сцены из первой версии, которую снимал Мамулян, включая ту, которой он собирался открывать картину, — прогулка Клеопатры по ночной Александрии. Дополнительные материалы объединены в фильмы «The Cleopatra Papers» («Бумаги Клеопатры») и «The Fourth Star of Cleopatra» («Четвёртая звезда Клеопатры»)[39].

Напишите отзыв о статье "Клеопатра (фильм, 1963)"

Комментарии

  1. ↑ Вариант длительности картины шедшей в прокате кинотеатров roadshow.
  2. ↑ Фильм дублирован на студии «Мосфильм» в 1979 году. Роли дублировали: Л.Данилина (Клеопатра), А.Кузнецов (Марк Антоний), В.Дружников (Цезарь), В.Чаева, А.Золотницкий, В.Спиридонов (Руфио), Ф.Яворский, А.Белявский, М.Глузский, Е.Жариков, О.Голубицкий, Ю.Леонидов, А. Карапетян.
  3. ↑ Тейлор, как правообладатель патентов своего покойного мужа, имела роялти с использования технологии Todd-AO.
  4. ↑ Что отчасти было верно, после болезни Элизабет была не в форме и некоторые костюмы пришлось подгонять.

Примечания

  1. ↑ 1 2 Ford&Mitchell, 2010, p. 114.
  2. ↑ 1 2 Mora, 1997, p. 221.
  3. ↑ Cyrino, 2009, p. 122.
  4. ↑ 1 2 3 Geist, 1978, p. 338.
  5. ↑ 1 2 3 4 Holston, 2012, p. 164.
  6. ↑ Baker, 2014, p. 140.
  7. ↑ Holston, 2012, p. 136.
  8. ↑ Santas, 2011, p. 24.
  9. ↑ 1 2 3 Lower&Palmer, 2001, p. 109.
  10. ↑ 1 2 Hall, 2010, p. 166.
  11. ↑ Hall, 2010, p. 165.
  12. ↑ 1 2 3 Wanger&Hyams, 1963, p. 8.
  13. ↑ 1 2 3 4 5 Поспелова, 2001.
  14. ↑ 1 2 Ford&Mitchell, 2010, p. 101.
  15. ↑ 1 2 3 4 Lev, 2013, p. 242.
  16. ↑ Wanger&Hyams, 1963, p. 10.
  17. ↑ Wanger&Hyams, 1963, p. 16.
  18. ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 E.Lacey Rice. [www.tcm.com/tcmdb/title/71069/Cleopatra/articles.html Cleopatra (1963)] (англ.). Turner Classic Movies. Проверено 25 ноября 2013.
  19. ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 David Kamp. [www.vanityfair.com/hollywood/features/1998/03/elizabeth-taylor-199803 When Liz Met Dick] (англ.). Vanity Fair (March 1998). Проверено 25 ноября 2013.
  20. ↑ Wanger&Hyams, 1963, p. 15.
  21. ↑ Wanger&Hyams, 1963, p. 18.
  22. ↑ 1 2 Wanger&Hyams, 1963, p. 19.
  23. ↑ 1 2 Wanger&Hyams, 1963, p. 21.
  24. ↑ Luhrssen, 2012, p. 144.
  25. ↑ Wanger&Hyams, 1963, p. 11.
  26. ↑ 1 2 3 Wanger&Hyams, 1963, p. 25.
  27. ↑ 1 2 3 4 5 HowardReid, 2006, p. 36.
  28. ↑ 1 2 Luhrssen, 2012, p. 145.
  29. ↑ Wanger&Hyams, 1963, p. 38.
  30. ↑ Wanger&Hyams, 1963, p. 26.
  31. ↑ Wanger&Hyams, 1963, p. 24.
  32. ↑ Wanger&Hyams, 1963, p. 37.
  33. ↑ 1 2 Luhrssen, 2012, p. 146.
  34. ↑ Wanger&Hyams, 1963, p. 68.
  35. ↑ 1 2 3 Дополнительные материалы Blu-Ray. «Клеопатра. Фильм, изменивший Голливуд»
  36. ↑ 1 2 3 4 5 Lev, 2013, p. 244.
  37. ↑ Wanger&Hyams, 1963, p. 69.
  38. ↑ Geist, 1978, p. 312.
  39. ↑ 1 2 3 Nathalie Atkinson. [arts.nationalpost.com/2013/05/21/queen-of-the-nile-inside-20th-century-foxs-restoration-of-cleopatra/ Queen of the Nile: Inside 20th Century Fox’s restoration of Cleopatra] (англ.) (21/05/13). Проверено 25 ноября 2013.
  40. ↑ 1 2 Wanger&Hyams, 1963, p. 4.
  41. ↑ 1 2 Mankiewicz&Crane, 2012, p. 61.
  42. ↑ Lower&Palmer, 2001, p. 110.
  43. ↑ Cyrino, 2009, p. 146.
  44. ↑ 1 2 3 4 Lev, 2013, p. 245.
  45. ↑ 1 2 Lower&Palmer, 2001, p. 111.
  46. ↑ 1 2 3 HowardReid, 2006, p. 40.
  47. ↑ Munn, 2008, p. 115.
  48. ↑ 1 2 3 4 5 Lev, 2013, p. 246.
  49. ↑ Winkler, 2009, p. 267.
  50. ↑ Mankiewicz&Crane, 2012, p. 62.
  51. ↑ Mankiewicz&Crane, 2012, p. 63.
  52. ↑ Mankiewicz&Crane, 2012, p. 68.
  53. ↑ 1 2 3 4 5 6 7 Holston, 2012, p. 166.
  54. ↑ Hozic, 2001, p. 100.
  55. ↑ 1 2 3 4 Holston, 2012, p. 167.
  56. ↑ 1 2 Silvester, 2007, p. 489.
  57. ↑ Wanger&Hyams, 1963, p. 156.
  58. ↑ Life, 1963, p. 77.
  59. ↑ Silvester, 2007, p. 485.
  60. ↑ Wanger&Hyams, 1963, p. 164.
  61. ↑ Wanger&Hyams, 1963, p. 206.
  62. ↑ Lev, 2013, p. 249.
  63. ↑ 1 2 Lev, 2013, p. 252.
  64. ↑ 1 2 Lower&Palmer, 2001, p. 118.
  65. ↑ 1 2 3 4 Lev, 2013, p. 255.
  66. ↑ 1 2 Wanger&Hyams, 1963, p. 148.
  67. ↑ Cashmore, 2016, p. 6.
  68. ↑ Lev, 2013, p. 248.
  69. ↑ 1 2 3 4 Miles, 2011, p. 188.
  70. ↑ Lev, 2013, p. 256.
  71. ↑ Winkler, 2009, p. 278.
  72. ↑ Callahan, 2010, p. 78.
  73. ↑ Hozic, 2001, p. 99.
  74. ↑ Nathalie Atkinson. [arts.nationalpost.com/2012/10/22/hollywood-amending-jess-walter-brings-beautiful-ruins-to-ifoa/ Hollywood amending: Jess Walter brings Beautiful Ruins to IFOA] (англ.) (22/10/12). Проверено 25 ноября 2013.
  75. ↑ Ford&Mitchell, 2010, p. 108.
  76. ↑ Callahan, 2010, p. 77.
  77. ↑ 1 2 Life, 1963, p. 72.
  78. ↑ 1 2 Gerhard Witte. [www.in70mm.com/news/2012/cleopatra/uk/index.htm Howard Terpning and Joseph L. Mankiewicz's “Cleopatra“] (англ.). Проверено 25 ноября 2013.
  79. ↑ 1 2 Holston, 2012, p. 165.
  80. ↑ Hozic, 2001, p. 98.
  81. ↑ [www.imdb.com/title/tt0056937/releaseinfo?ref_=tt_dt_dt IMDb. Release Info]
  82. ↑ Parish, 2002, p. 264.
  83. ↑ Lev, 2013, p. 257.
  84. ↑ Holston, 2012, p. 168.
  85. ↑ Holston, 2012, p. 169.
  86. ↑ 1 2 Lacey Rose. [www.forbes.com/2006/12/18/movies-budget-expensive-tech-media-cx_lr_1214moviebudget_slide.html The most expensive movies ever made.] (англ.). Forbes (12.18.2006). Проверено 25 ноября 2013.
  87. ↑ Wanger&Hyams, 1963, p. 222.
  88. ↑ Lower&Palmer, 2001, p. 19.
  89. ↑ Holston, 2012, p. 339.
  90. ↑ Hatchuel, 2011, p. 166.
  91. ↑ Ford&Mitchell, 2010, p. 75.
  92. ↑ 1 2 3 4 5 Hatchuel, 2011, p. 141.
  93. ↑ Santas2, 2008, p. 111.
  94. ↑ Ford&Mitchell, 2010, p. 77.
  95. ↑ Santas2, 2008, p. 30.
  96. ↑ 1 2 Cyrino, 2009, p. 144.
  97. ↑ Hatchuel, 2011, p. 151.
  98. ↑ 1 2 Ford&Mitchell, 2010, p. 99.
  99. ↑ Hatchuel, 2011, p. 142.
  100. ↑ Lower&Palmer, 2001, p. 113.
  101. ↑ Silvester, 2007, p. 488.
  102. ↑ AmCinemat, 1963, p. 56.
  103. ↑ 1 2 Cyrino, 2009, p. 143.
  104. ↑ Lower&Palmer, 2001, p. 115.
  105. ↑ 1 2 3 Winkler, 2009, p. 276.
  106. ↑ Davison, 2009, p. 42.
  107. ↑ Geist, 1978, p. 343.
  108. ↑ Агапов, 1964, с. 109.
  109. ↑ Lower&Palmer, 2001, p. 112.
  110. ↑ Cyrino, 2009, p. 140.
  111. ↑ Geist, 1978, p. 315.
  112. ↑ Lower&Palmer, 2001, p. 116.
  113. ↑ Lower&Palmer, 2001, p. 117.
  114. ↑ 1 2 Кравчук, 1973, с. 95.
  115. ↑ Ford&Mitchell, 2010, p. 110.
  116. ↑ Ford&Mitchell, 2010, p. 115.
  117. ↑ 1 2 Hatchuel, 2011, p. 153.
  118. ↑ Hatchuel, 2011, p. 150.
  119. ↑ HowardReid, 2006, p. 39.
  120. ↑ 1 2 3 Босли Кроутер. [www.nytimes.com/movie/review?res=9F02E0DA1430EF3BBC4B52DFB0668388679EDE The Screen: 'Cleopatra' Has Premiere at Rivoli:4-Hour Epic Is Tribute to Its Artists' Skills] (англ.). New York Times (June 13, 1963). Проверено 25 ноября 2013.
  121. ↑ 1 2 Alex von Tunzelmann. [www.guardian.co.uk/film/2011/mar/31/elizabeth-taylor-cleopatra-reel-history Cleopatra hits the Nile on the head] (англ.). Guardian (31 Mar 2011). Проверено 25 ноября 2013.
  122. ↑ Kleiner, 2009, p. 4.
  123. ↑ Дератани&Тимофеева, 1965.
  124. ↑ Cyrino, 2009, p. 141.
  125. ↑ 1 2 Ford&Mitchell, 2010, p. 71.
  126. ↑ Плутарх, 1963, с. 479.
  127. ↑ 1 2 Davison, 2009, p. 41.
  128. ↑ Henderson, 2009, p. 65.
  129. ↑ Davison, 2009, p. 43.
  130. ↑ Henderson, 2009, p. 64.
  131. ↑ Billboard1, 1960, p. 1.
  132. ↑ [www.discogs.com/Alex-North-Cleopatra-Original-Motion-Picture-Soundtrack/release/2496081 Alex North – Cleopatra (Original Motion Picture Soundtrack)] (англ.). discogs.com. Проверено 25 ноября 2013.
  133. ↑ HowardReid, 2006, p. 38.
  134. ↑ 1 2 3 Judith Crist. [centennial.journalism.columbia.edu/1963-the-movies-as-art/ Cleopatra: A Monumental Mouse] (англ.). New York Herald Tribune (June 13, 1963). Проверено 25 ноября 2013.
  135. ↑ Юткевич, 1973, с. 166.
  136. ↑ 1 2 3 Glenn Erickson. [www.dvdtalk.com/dvdsavant/s216cleop.html Cleopatra Review] (англ.). dvdverdict (March 21, 2001). Проверено 25 ноября 2013.
  137. ↑ Elley, 1984, p. 94.
  138. ↑ 1 2 Александр Генис. [www.svoboda.org/content/article/1867336.html Элизабет Тейлор, разрушительница Голливуда] (англ.). Свобода. Проверено 25 ноября 2013.
  139. ↑ 1 2 3 Barrie Maxwell. [www.dvdverdict.com/reviews/cleopatra.php Cleopatra Review] (англ.). dvdverdict (May 1st, 2001). Проверено 25 ноября 2013.
  140. ↑ 1 2 Эмануил Леви. [www.emanuellevy.com/review/cleopatra-1963-2/ Cleopatra (1963) Review] (англ.). emanuellevy.com (March 19, 2009). Проверено 25 ноября 2013.
  141. ↑ Агапов, 1964, с. 106.
  142. ↑ Cyrino, 2009, p. 145.
  143. ↑ 1 2 Gunn, 2013, p. 66.
  144. ↑ 1 2 3 Evie Leatham. [www.telegraph.co.uk/beauty/people/Elizabeth-Taylor-beauty-Cleopatra/ Beauty Flashback: Elizabeth Taylor, Cleopatra 1963] (англ.). telegraph (12 Jun 2015). Проверено 19 июня 2016.
  145. ↑ Conway, 2004, p. 341.
  146. ↑ Ford&Mitchell, 2010, p. 106.
  147. ↑ Julia Malacoff. [www.redbookmag.com/beauty-fashion/iconic-looks/iconic-dresses-elizabeth-taylor-cleopatra#slide-16 The 75 Most Iconic Dresses of All Time] (англ.). redbookmag.com. Проверено 25 ноября 2013.
  148. ↑ Cashmore, 2016, p. 125.
  149. ↑ Korbeck, 2011, p. 39.
  150. ↑ Oppenheimer, 2009, p. 158.
  151. ↑ Paul, 2013, p. 291.
  152. ↑ John Kelleher. [www.thenational.ae/arts-culture/on-stage/cleopatra-in-the-arts-through-the-ages Cleopatra in the arts through the ages] (англ.). thenational (May 7, 2011). Проверено 19 июня 2016.
  153. ↑ Wanger&Hyams, 1963, p. 36.
  154. ↑ Hozic, 2001, p. 195.
  155. ↑ Silvester, 2007, p. 495.
  156. ↑ Cyrino, 2009, p. 151.
  157. ↑ Munn, 2008, p. 125.
  158. ↑ Cartledge&Greenland, 2010, p. 3.
  159. ↑ staff. [www.imdb.com/title/tt0056937/awards IMDB data – awards] (англ.). imdb (20.06.2016). Проверено 20 июня 2016.
  160. ↑ 1 2 В. А. Устинов. [barsic-cat.narod.ru/tkt/archive/12_2001/ust_arch.htm Реставрация архивных кинофильмов] (рус.). Архивные технологии. журнал «Техника кино и телевидения» (декабрь 2001). Проверено 2 января 2015.
  161. ↑ 1 2 Александра Кривуля. [buro247.com.ua/cinema/premieres/bulgari-i-20th-century-fox-pokazhut-kleopatru-v-ka.html Bulgari и 20th Century Fox покажут "Клеопатру" в Каннах] (рус.). Guardian (07 мая 2013). Проверено 25 ноября 2013.
  162. ↑ Salle Buñuel. [www.festival-cannes.com/en/theDailyArticle/60161.html Cannes Classics - A restored version of the masterpiece by Mankiewicz] (англ.). festival-cannes.com (21.05.2013). Проверено 25 ноября 2013.
  163. ↑ David Krauss. [bluray.highdefdigest.com/8715/cleopatra.html Cleopatra (1963) (Blu-ray)] (англ.). bluray.highdefdigest.com (May 28, 2013). Проверено 25 ноября 2013.
  164. ↑ Mankiewicz&Crane, 2012, p. 70.

Литература

Иностранная

  • Carl J. Mora [www.publicacions.ub.edu/bibliotecadigital/cinema/filmhistoria/Art.Mora.pdf The Image of Ancient Rome in the Cinema] (англ.) // Film-Historia. — 1997. — Vol. VII, no. 2. — P. 221.
  • [books.google.kz/books?id=XEkEAAAAMBAJ At Last, Cleopatra!] (англ.) // Life. — 1963. — Vol. 54, no. 16 (19th Apr). — P. 22. — ISSN [www.sigla.ru/table.jsp?f=8&t=3&v0=0024-3019&f=1003&t=1&v1=&f=4&t=2&v2=&f=21&t=3&v3=&f=1016&t=3&v4=&f=1016&t=3&v5=&bf=4&b=&d=0&ys=&ye=&lng=&ft=&mt=&dt=&vol=&pt=&iss=&ps=&pe=&tr=&tro=&cc=UNION&i=1&v=tagged&s=0&ss=0&st=0&i18n=ru&rlf=&psz=20&bs=20&ce=hJfuypee8JzzufeGmImYYIpZKRJeeOeeWGJIZRrRRrdmtdeee88NJJJJpeeefTJ3peKJJ3UWWPtzzzzzzzzzzzzzzzzzbzzvzzpy5zzjzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzztzzzzzzzbzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzvzzzzzzyeyTjkDnyHzTuueKZePz9decyzzLzzzL*.c8.NzrGJJvufeeeeeJheeyzjeeeeJh*peeeeKJJJJJJJJJJmjHvOJJJJJJJJJfeeeieeeeSJJJJJSJJJ3TeIJJJJ3..E.UEAcyhxD.eeeeeuzzzLJJJJ5.e8JJJheeeeeeeeeeeeyeeK3JJJJJJJJ*s7defeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeSJJJJJJJJZIJJzzz1..6LJJJJJJtJJZ4....EK*&debug=false 0024-3019].
  • [books.google.kz/books?id=V0UEAAAAMBAJ&pg=PA1 Bids going sky-high for track on Cleo] (англ.) // Billboard. — 1960. — No. 23 Mar. — P. 54.
  • [books.google.kz/books?ei=XtZ7UtT8K4Pq4gTYkoCwDg&hl=ru&id=AD8-AQAAIAAJ Oscars for Shamroy and Howe] (англ.) // American Cinematographer. — 1963. — No. 44. — P. 56.
  • Cheryl Bray Lower, R. Barton Palmer. [books.google.kz/books?id=dfrXBQAHXSoC Joseph L. Mankiewicz: Critical Essays and Guide to Resources]. — ил. — McFarland, 2001. — С. 8. — 288 с. — ISBN 9780786409877.
  • Howard J.R. [books.google.kz/books?id=lmc4m9FNUAsC Cinemascope 3: Hollywood Takes the Plunge]. — Lulu.com, 2006. — С. 10. — 368 с. — ISBN 9781411671881.
  • Wanger W., Hyams J. [books.google.kz/books?ei=NXTMUafjBIXGtQbVs4DoBg&hl=ru&id=6LYHAQAAIAAJ My life with Cleopatra]. — Bantam Books, 1963. — С. 13. — 182 с. — ISBN 9780345804068.
  • Geist K.L. [books.google.kz/books?ei=q3vMUb-7BszFtAbngIGwCQ&hl=ru&id=znxZAAAAMAAJ Pictures will talk: the life and films of Joseph L. Mankiewicz]. — Scribner, 1978. — С. 14. — 443 с. — ISBN 9780684155005.
  • Hall S. [books.google.kz/books?id=Ro0hASPfC68C Epics, Spectacles, and Blockbusters: A Hollywood History]. — Wayne State University Press, 2010. — С. 15. — 376 с. — ISBN 9780814336977.
  • Holston K.R. [books.google.kz/books?id=S11OOCaBL38C Movie Roadshows: A History and Filmography of Reserved-Seat Limited Showings, 1911-1973]. — ил. — McFarland, 2012. — С. 16. — 382 с. — ISBN 9780786460625.
  • Lev P. [books.google.kz/books?id=dA3LcAd5O5gC Twentieth Century-Fox: The Zanuck-Skouras Years, 1935–1965]. — ил. — University of Texas Press, 2013. — С. 17. — 326 с. — ISBN 9780292744479.
  • Kleiner D.E. [books.google.kz/books?id=NkwEQAyx3_4C Cleopatra and Rome]. — Harvard University Press, 2009. — С. 20. — 352 с. — ISBN 9780674039667.
  • Santas C. [books.google.kz/books?id=SSmbwdeKtqcC The Epic Films of David Lean]. — Scarecrow Press, 2011. — С. 21. — 240 с. — ISBN 9780810882119.
  • Winkler M.M. [books.google.kz/books?id=CvP80GpqP2MC Cinema and Classical Texts: Apollo's New Light]. — ил. — Cambridge University Press, 2009. — С. 25. — 347 с. — ISBN 9780521518604.
  • Hozic A.A. [books.google.kz/books?id=1vuQfUeddIcC Hollyworld: Space, Power, and Fantasy in the American Economy]. — ил. — Cornell University Press, 2001. — С. 26. — 233 с. — ISBN 9780801439261.
  • Luhrssen D. [books.google.kz/books?id=x3FWhGzt2ZYC Mamoulian: Life on Stage and Screen]. — University Press of Kentucky, 2012. — С. 27. — 208 с. — ISBN 9780813136868.
  • Mankiewicz T., Crane R. [books.google.kz/books?id=EyJ5sE2K1moC My Life as a Mankiewicz: An Insider's Journey through Hollywood]. — ил. — University Press of Kentucky, 2012. — С. 28. — 400 с. — ISBN 9780813140575.
  • Silvester C. [books.google.kz/books?id=Siov-KtTtHUC The Grove Book of Hollywood]. — Grove Press, 2007. — С. 29. — 720 с. — ISBN 9780802195494.
  • Elley D. [books.google.kz/books?id=i8E9AAAAIAAJ&pg=PA94 The Epic Film: Myth and History]. — Routledge & Kegan Paul, 1984. — С. 30. — 223 с. — ISBN 9780710096562.
  • Ford E.A., Mitchell D.C. [books.google.kz/books?id=E5wnhcw_0jkC Royal Portraits in Hollywood: Filming the Lives of Queens]. — University Press of Kentucky, 2010. — С. 39. — 338 с. — ISBN 9780813139036.
  • Constantine Santas. [books.google.kz/books?id=dQH0ARQP4PgC The Epic in Film: From Myth to Blockbuster]. — Rowman & Littlefield, 2008. — С. 40. — 235 с. — ISBN 9780742555297.
  • Conway J. [books.google.kz/books?id=buCV40tP5V0C Make-up Artistry]. — ил. — Heinemann, 2004. — С. 41. — 396 с. — ISBN 9780435453305.
  • Hatchuel S. [books.google.kz/books?id=HEHKd8yesecC Shakespeare and the Cleopatra]. — Fairleigh Dickinson, 2011. — С. 42. — 226 с. — ISBN 9781611474480.
  • Cyrino M.S. [books.google.kz/books?id=gbFQfkLKFFcC Big Screen Rome]. — John Wiley & Sons, 2009. — С. 46. — 288 с. — ISBN 9781405150323.
  • Cartledge P., Greenland F. R. [books.google.kz/books?id=EOj9Ucpo5WYC Responses to Oliver Stone’s Alexander: Film, History, and Cultural Studies]. — Univ of Wisconsin Press, 2010. — С. 47. — 370 с. — ISBN 9780299232832.
  • Miles M. [books.google.kz/books?id=lMremzwwbzsC Cleopatra: A Sphinx Revisited]. — University of California Press, 2011. — С. 51. — 250 с. — ISBN 9780520950269.
  • Gunn T. [books.google.kz/books?id=pWG9AAAAQBAJ Tim Gunn's Fashion Bible]. — Simon and Schuster, 2013. — С. 49. — ISBN 1451643861.
  • Davison A. [books.google.kz/books?id=Shqj9nVpARIC Alex North's A Streetcar Named Desire: A Film Score Guide]. — Scarecrow Press, 2009. — Т. 8. — С. 52. — 250 с. — ISBN 9781461739883.
  • Callahan V. [books.google.kz/books?id=sNaLYKGNWAwC Reclaiming the Archive: Feminism and Film History]. — ил. — Wayne State University Press, 2010. — С. 53. — 460 с. — ISBN 9780814333006.
  • Henderson S.S. [books.google.kz/books?id=JH3ajCxpfSUC Alex North, Film Composer: A Biography, with Musical Analyses of a Streetcar Named Desire, Spartacus, the Misfits]. — ил. — McFarland, 2009. — С. 55. — 264 с. — ISBN 9780786443338.
  • Munn M. [books.google.kz/books?id=es2M93mjpb8C Richard Burton: Prince of Players]. — Skyhorse Pub., 2008. — С. 59. — 260 с. — ISBN 9781602393554.
  • Sharon Korbeck. [books.google.kz/books?id=XpC5Vd3vGXEC&pg=PA39 Best of Barbie: Four Decades of America's Favorite Doll]. — Krause Publications, 2011. — С. 1. — 256 с. — ISBN 9781440227424.
  • Jerry Oppenheimer. [books.google.kz/books?id=dkWrWopDDAoC&pg=PA158 Toy Monster: The Big, Bad World of Mattel]. — John Wiley & Sons, 2009. — С. 1. — 256 с. — ISBN 9780470480243.
  • Ellis Cashmore. [books.google.kz/books?id=e29yCwAAQBAJ&pg=PA139 Elizabeth Taylor: A Private Life for Public Consumption]. — Bloomsbury Publishing USA, 2016. — С. 1. — 368 с. — ISBN 9781628920673.
  • Joanna Paul. [books.google.kz/books?id=F8DQ5GcRHlsC&pg=PA291 Film and the Classical Epic Tradition]. — OUP Oxford, 2013. — С. 1. — 334 с. — ISBN 9780199542925.
  • James Robert Parish. [books.google.kz/books?redir_esc=y&id=zDpAlLw78xoC Hollywood divas: the good, the bad, and the fabulous]. — Contemporary Books, 2002. — С. 1. — 288 с. — ISBN 9780071408196.
  • Constantine Santas, James M. Wilson, Maria Colavito, Djoymi Baker. [books.google.kz/books?id=nWYmAwAAQBAJ&pg=PA143 The Encyclopedia of Epic Films]. — Scarecrow Press, 2014. — С. 1. — 712 с. — ISBN 9780810882485.

на русском языке

  • Поспелова Ю. [www.kommersant.ru/doc/170352 Басни египетские] (рус.) // Коммерсантъ Власть. — 2001. — № 9 (411). — С. 9. — ISSN [www.sigla.ru/table.jsp?f=8&t=3&v0=2071-5358&f=1003&t=1&v1=&f=4&t=2&v2=&f=21&t=3&v3=&f=1016&t=3&v4=&f=1016&t=3&v5=&bf=4&b=&d=0&ys=&ye=&lng=&ft=&mt=&dt=&vol=&pt=&iss=&ps=&pe=&tr=&tro=&cc=UNION&i=1&v=tagged&s=0&ss=0&st=0&i18n=ru&rlf=&psz=20&bs=20&ce=hJfuypee8JzzufeGmImYYIpZKRJeeOeeWGJIZRrRRrdmtdeee88NJJJJpeeefTJ3peKJJ3UWWPtzzzzzzzzzzzzzzzzzbzzvzzpy5zzjzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzztzzzzzzzbzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzvzzzzzzyeyTjkDnyHzTuueKZePz9decyzzLzzzL*.c8.NzrGJJvufeeeeeJheeyzjeeeeJh*peeeeKJJJJJJJJJJmjHvOJJJJJJJJJfeeeieeeeSJJJJJSJJJ3TeIJJJJ3..E.UEAcyhxD.eeeeeuzzzLJJJJ5.e8JJJheeeeeeeeeeeeyeeK3JJJJJJJJ*s7defeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeSJJJJJJJJZIJJzzz1..6LJJJJJJtJJZ4....EK*&debug=false 2071-5358].
  • Юткевич С.И. [books.google.kz/books?id=y1VBAQAAIAAJ Шекспир и кино]. — Наука, 1973. — С. 11.
  • Агапов Б.Н. [books.google.kz/books?ei=EWTMUcCGDIXYtAbo7YDICA&hl=ru&id=20pTAAAAYAAJ В гостях у парижан] (рус.) // Искусство кино. — 1964. — № 5. — С. 56.
  • Н.Ф. Дератани, Н.А. Тимофеева. [www.lib.ru/POEEAST/PLUTARH/plutarh3_1.txt Хрестоматия по античной литературе. Греческая литература.]. — Просвещение, 1965. — Т. 1. — С. 43. — 226 с.
  • Кравчук А. (пер. с польского Д. С. Гальпериной). [annales.info/egipet/small/kleop.htm Закат Птолемеев.]. — М. Наука, 1973. — С. 44. — 217 с.
  • Плутарх. Сравнительные жизнеописания в трех томах. — М., 1963. — Т. II. — С. 45. — 520 с.


1940-е
1950-е
1960-е
Клеопатра (1963) • Горшок мёда (1967)
1970-е

Отрывок, характеризующий Клеопатра (фильм, 1963)

– Жена! – коротко и значительно сказал старый князь.
– Я не понимаю, – сказал князь Андрей.
– Да нечего делать, дружок, – сказал князь, – они все такие, не разженишься. Ты не бойся; никому не скажу; а ты сам знаешь.
Он схватил его за руку своею костлявою маленькою кистью, потряс ее, взглянул прямо в лицо сына своими быстрыми глазами, которые, как казалось, насквозь видели человека, и опять засмеялся своим холодным смехом.
Сын вздохнул, признаваясь этим вздохом в том, что отец понял его. Старик, продолжая складывать и печатать письма, с своею привычною быстротой, схватывал и бросал сургуч, печать и бумагу.
– Что делать? Красива! Я всё сделаю. Ты будь покоен, – говорил он отрывисто во время печатания.
Андрей молчал: ему и приятно и неприятно было, что отец понял его. Старик встал и подал письмо сыну.
– Слушай, – сказал он, – о жене не заботься: что возможно сделать, то будет сделано. Теперь слушай: письмо Михайлу Иларионовичу отдай. Я пишу, чтоб он тебя в хорошие места употреблял и долго адъютантом не держал: скверная должность! Скажи ты ему, что я его помню и люблю. Да напиши, как он тебя примет. Коли хорош будет, служи. Николая Андреича Болконского сын из милости служить ни у кого не будет. Ну, теперь поди сюда.
Он говорил такою скороговоркой, что не доканчивал половины слов, но сын привык понимать его. Он подвел сына к бюро, откинул крышку, выдвинул ящик и вынул исписанную его крупным, длинным и сжатым почерком тетрадь.
– Должно быть, мне прежде тебя умереть. Знай, тут мои записки, их государю передать после моей смерти. Теперь здесь – вот ломбардный билет и письмо: это премия тому, кто напишет историю суворовских войн. Переслать в академию. Здесь мои ремарки, после меня читай для себя, найдешь пользу.
Андрей не сказал отцу, что, верно, он проживет еще долго. Он понимал, что этого говорить не нужно.
– Всё исполню, батюшка, – сказал он.
– Ну, теперь прощай! – Он дал поцеловать сыну свою руку и обнял его. – Помни одно, князь Андрей: коли тебя убьют, мне старику больно будет… – Он неожиданно замолчал и вдруг крикливым голосом продолжал: – а коли узнаю, что ты повел себя не как сын Николая Болконского, мне будет… стыдно! – взвизгнул он.
– Этого вы могли бы не говорить мне, батюшка, – улыбаясь, сказал сын.
Старик замолчал.
– Еще я хотел просить вас, – продолжал князь Андрей, – ежели меня убьют и ежели у меня будет сын, не отпускайте его от себя, как я вам вчера говорил, чтоб он вырос у вас… пожалуйста.
– Жене не отдавать? – сказал старик и засмеялся.
Они молча стояли друг против друга. Быстрые глаза старика прямо были устремлены в глаза сына. Что то дрогнуло в нижней части лица старого князя.
– Простились… ступай! – вдруг сказал он. – Ступай! – закричал он сердитым и громким голосом, отворяя дверь кабинета.
– Что такое, что? – спрашивали княгиня и княжна, увидев князя Андрея и на минуту высунувшуюся фигуру кричавшего сердитым голосом старика в белом халате, без парика и в стариковских очках.
Князь Андрей вздохнул и ничего не ответил.
– Ну, – сказал он, обратившись к жене.
И это «ну» звучало холодною насмешкой, как будто он говорил: «теперь проделывайте вы ваши штуки».
– Andre, deja! [Андрей, уже!] – сказала маленькая княгиня, бледнея и со страхом глядя на мужа.
Он обнял ее. Она вскрикнула и без чувств упала на его плечо.
Он осторожно отвел плечо, на котором она лежала, заглянул в ее лицо и бережно посадил ее на кресло.
– Adieu, Marieie, [Прощай, Маша,] – сказал он тихо сестре, поцеловался с нею рука в руку и скорыми шагами вышел из комнаты.
Княгиня лежала в кресле, m lle Бурьен терла ей виски. Княжна Марья, поддерживая невестку, с заплаканными прекрасными глазами, всё еще смотрела в дверь, в которую вышел князь Андрей, и крестила его. Из кабинета слышны были, как выстрелы, часто повторяемые сердитые звуки стариковского сморкания. Только что князь Андрей вышел, дверь кабинета быстро отворилась и выглянула строгая фигура старика в белом халате.
– Уехал? Ну и хорошо! – сказал он, сердито посмотрев на бесчувственную маленькую княгиню, укоризненно покачал головою и захлопнул дверь.



В октябре 1805 года русские войска занимали села и города эрцгерцогства Австрийского, и еще новые полки приходили из России и, отягощая постоем жителей, располагались у крепости Браунау. В Браунау была главная квартира главнокомандующего Кутузова.
11 го октября 1805 года один из только что пришедших к Браунау пехотных полков, ожидая смотра главнокомандующего, стоял в полумиле от города. Несмотря на нерусскую местность и обстановку (фруктовые сады, каменные ограды, черепичные крыши, горы, видневшиеся вдали), на нерусский народ, c любопытством смотревший на солдат, полк имел точно такой же вид, какой имел всякий русский полк, готовившийся к смотру где нибудь в середине России.
С вечера, на последнем переходе, был получен приказ, что главнокомандующий будет смотреть полк на походе. Хотя слова приказа и показались неясны полковому командиру, и возник вопрос, как разуметь слова приказа: в походной форме или нет? в совете батальонных командиров было решено представить полк в парадной форме на том основании, что всегда лучше перекланяться, чем не докланяться. И солдаты, после тридцативерстного перехода, не смыкали глаз, всю ночь чинились, чистились; адъютанты и ротные рассчитывали, отчисляли; и к утру полк, вместо растянутой беспорядочной толпы, какою он был накануне на последнем переходе, представлял стройную массу 2 000 людей, из которых каждый знал свое место, свое дело и из которых на каждом каждая пуговка и ремешок были на своем месте и блестели чистотой. Не только наружное было исправно, но ежели бы угодно было главнокомандующему заглянуть под мундиры, то на каждом он увидел бы одинаково чистую рубаху и в каждом ранце нашел бы узаконенное число вещей, «шильце и мыльце», как говорят солдаты. Было только одно обстоятельство, насчет которого никто не мог быть спокоен. Это была обувь. Больше чем у половины людей сапоги были разбиты. Но недостаток этот происходил не от вины полкового командира, так как, несмотря на неоднократные требования, ему не был отпущен товар от австрийского ведомства, а полк прошел тысячу верст.
Полковой командир был пожилой, сангвинический, с седеющими бровями и бакенбардами генерал, плотный и широкий больше от груди к спине, чем от одного плеча к другому. На нем был новый, с иголочки, со слежавшимися складками мундир и густые золотые эполеты, которые как будто не книзу, а кверху поднимали его тучные плечи. Полковой командир имел вид человека, счастливо совершающего одно из самых торжественных дел жизни. Он похаживал перед фронтом и, похаживая, подрагивал на каждом шагу, слегка изгибаясь спиною. Видно, было, что полковой командир любуется своим полком, счастлив им, что все его силы душевные заняты только полком; но, несмотря на то, его подрагивающая походка как будто говорила, что, кроме военных интересов, в душе его немалое место занимают и интересы общественного быта и женский пол.
– Ну, батюшка Михайло Митрич, – обратился он к одному батальонному командиру (батальонный командир улыбаясь подался вперед; видно было, что они были счастливы), – досталось на орехи нынче ночью. Однако, кажется, ничего, полк не из дурных… А?
Батальонный командир понял веселую иронию и засмеялся.
– И на Царицыном лугу с поля бы не прогнали.
– Что? – сказал командир.
В это время по дороге из города, по которой расставлены были махальные, показались два верховые. Это были адъютант и казак, ехавший сзади.
Адъютант был прислан из главного штаба подтвердить полковому командиру то, что было сказано неясно во вчерашнем приказе, а именно то, что главнокомандующий желал видеть полк совершенно в том положении, в котором oн шел – в шинелях, в чехлах и без всяких приготовлений.
К Кутузову накануне прибыл член гофкригсрата из Вены, с предложениями и требованиями итти как можно скорее на соединение с армией эрцгерцога Фердинанда и Мака, и Кутузов, не считая выгодным это соединение, в числе прочих доказательств в пользу своего мнения намеревался показать австрийскому генералу то печальное положение, в котором приходили войска из России. С этою целью он и хотел выехать навстречу полку, так что, чем хуже было бы положение полка, тем приятнее было бы это главнокомандующему. Хотя адъютант и не знал этих подробностей, однако он передал полковому командиру непременное требование главнокомандующего, чтобы люди были в шинелях и чехлах, и что в противном случае главнокомандующий будет недоволен. Выслушав эти слова, полковой командир опустил голову, молча вздернул плечами и сангвиническим жестом развел руки.
– Наделали дела! – проговорил он. – Вот я вам говорил же, Михайло Митрич, что на походе, так в шинелях, – обратился он с упреком к батальонному командиру. – Ах, мой Бог! – прибавил он и решительно выступил вперед. – Господа ротные командиры! – крикнул он голосом, привычным к команде. – Фельдфебелей!… Скоро ли пожалуют? – обратился он к приехавшему адъютанту с выражением почтительной учтивости, видимо относившейся к лицу, про которое он говорил.
– Через час, я думаю.
– Успеем переодеть?
– Не знаю, генерал…
Полковой командир, сам подойдя к рядам, распорядился переодеванием опять в шинели. Ротные командиры разбежались по ротам, фельдфебели засуетились (шинели были не совсем исправны) и в то же мгновение заколыхались, растянулись и говором загудели прежде правильные, молчаливые четвероугольники. Со всех сторон отбегали и подбегали солдаты, подкидывали сзади плечом, через голову перетаскивали ранцы, снимали шинели и, высоко поднимая руки, натягивали их в рукава.
Через полчаса всё опять пришло в прежний порядок, только четвероугольники сделались серыми из черных. Полковой командир, опять подрагивающею походкой, вышел вперед полка и издалека оглядел его.
– Это что еще? Это что! – прокричал он, останавливаясь. – Командира 3 й роты!..
– Командир 3 й роты к генералу! командира к генералу, 3 й роты к командиру!… – послышались голоса по рядам, и адъютант побежал отыскивать замешкавшегося офицера.
Когда звуки усердных голосов, перевирая, крича уже «генерала в 3 ю роту», дошли по назначению, требуемый офицер показался из за роты и, хотя человек уже пожилой и не имевший привычки бегать, неловко цепляясь носками, рысью направился к генералу. Лицо капитана выражало беспокойство школьника, которому велят сказать невыученный им урок. На красном (очевидно от невоздержания) носу выступали пятна, и рот не находил положения. Полковой командир с ног до головы осматривал капитана, в то время как он запыхавшись подходил, по мере приближения сдерживая шаг.
– Вы скоро людей в сарафаны нарядите! Это что? – крикнул полковой командир, выдвигая нижнюю челюсть и указывая в рядах 3 й роты на солдата в шинели цвета фабричного сукна, отличавшегося от других шинелей. – Сами где находились? Ожидается главнокомандующий, а вы отходите от своего места? А?… Я вас научу, как на смотр людей в казакины одевать!… А?…
Ротный командир, не спуская глаз с начальника, всё больше и больше прижимал свои два пальца к козырьку, как будто в одном этом прижимании он видел теперь свое спасенье.
– Ну, что ж вы молчите? Кто у вас там в венгерца наряжен? – строго шутил полковой командир.
– Ваше превосходительство…
– Ну что «ваше превосходительство»? Ваше превосходительство! Ваше превосходительство! А что ваше превосходительство – никому неизвестно.
– Ваше превосходительство, это Долохов, разжалованный… – сказал тихо капитан.
– Что он в фельдмаршалы, что ли, разжалован или в солдаты? А солдат, так должен быть одет, как все, по форме.
– Ваше превосходительство, вы сами разрешили ему походом.
– Разрешил? Разрешил? Вот вы всегда так, молодые люди, – сказал полковой командир, остывая несколько. – Разрешил? Вам что нибудь скажешь, а вы и… – Полковой командир помолчал. – Вам что нибудь скажешь, а вы и… – Что? – сказал он, снова раздражаясь. – Извольте одеть людей прилично…
И полковой командир, оглядываясь на адъютанта, своею вздрагивающею походкой направился к полку. Видно было, что его раздражение ему самому понравилось, и что он, пройдясь по полку, хотел найти еще предлог своему гневу. Оборвав одного офицера за невычищенный знак, другого за неправильность ряда, он подошел к 3 й роте.
– Кааак стоишь? Где нога? Нога где? – закричал полковой командир с выражением страдания в голосе, еще человек за пять не доходя до Долохова, одетого в синеватую шинель.
Долохов медленно выпрямил согнутую ногу и прямо, своим светлым и наглым взглядом, посмотрел в лицо генерала.
– Зачем синяя шинель? Долой… Фельдфебель! Переодеть его… дря… – Он не успел договорить.
– Генерал, я обязан исполнять приказания, но не обязан переносить… – поспешно сказал Долохов.
– Во фронте не разговаривать!… Не разговаривать, не разговаривать!…
– Не обязан переносить оскорбления, – громко, звучно договорил Долохов.
Глаза генерала и солдата встретились. Генерал замолчал, сердито оттягивая книзу тугой шарф.
– Извольте переодеться, прошу вас, – сказал он, отходя.


– Едет! – закричал в это время махальный.
Полковой командир, покраснел, подбежал к лошади, дрожащими руками взялся за стремя, перекинул тело, оправился, вынул шпагу и с счастливым, решительным лицом, набок раскрыв рот, приготовился крикнуть. Полк встрепенулся, как оправляющаяся птица, и замер.
– Смир р р р на! – закричал полковой командир потрясающим душу голосом, радостным для себя, строгим в отношении к полку и приветливым в отношении к подъезжающему начальнику.
По широкой, обсаженной деревьями, большой, бесшоссейной дороге, слегка погромыхивая рессорами, шибкою рысью ехала высокая голубая венская коляска цугом. За коляской скакали свита и конвой кроатов. Подле Кутузова сидел австрийский генерал в странном, среди черных русских, белом мундире. Коляска остановилась у полка. Кутузов и австрийский генерал о чем то тихо говорили, и Кутузов слегка улыбнулся, в то время как, тяжело ступая, он опускал ногу с подножки, точно как будто и не было этих 2 000 людей, которые не дыша смотрели на него и на полкового командира.
Раздался крик команды, опять полк звеня дрогнул, сделав на караул. В мертвой тишине послышался слабый голос главнокомандующего. Полк рявкнул: «Здравья желаем, ваше го го го го ство!» И опять всё замерло. Сначала Кутузов стоял на одном месте, пока полк двигался; потом Кутузов рядом с белым генералом, пешком, сопутствуемый свитою, стал ходить по рядам.
По тому, как полковой командир салютовал главнокомандующему, впиваясь в него глазами, вытягиваясь и подбираясь, как наклоненный вперед ходил за генералами по рядам, едва удерживая подрагивающее движение, как подскакивал при каждом слове и движении главнокомандующего, – видно было, что он исполнял свои обязанности подчиненного еще с большим наслаждением, чем обязанности начальника. Полк, благодаря строгости и старательности полкового командира, был в прекрасном состоянии сравнительно с другими, приходившими в то же время к Браунау. Отсталых и больных было только 217 человек. И всё было исправно, кроме обуви.
Кутузов прошел по рядам, изредка останавливаясь и говоря по нескольку ласковых слов офицерам, которых он знал по турецкой войне, а иногда и солдатам. Поглядывая на обувь, он несколько раз грустно покачивал головой и указывал на нее австрийскому генералу с таким выражением, что как бы не упрекал в этом никого, но не мог не видеть, как это плохо. Полковой командир каждый раз при этом забегал вперед, боясь упустить слово главнокомандующего касательно полка. Сзади Кутузова, в таком расстоянии, что всякое слабо произнесенное слово могло быть услышано, шло человек 20 свиты. Господа свиты разговаривали между собой и иногда смеялись. Ближе всех за главнокомандующим шел красивый адъютант. Это был князь Болконский. Рядом с ним шел его товарищ Несвицкий, высокий штаб офицер, чрезвычайно толстый, с добрым, и улыбающимся красивым лицом и влажными глазами; Несвицкий едва удерживался от смеха, возбуждаемого черноватым гусарским офицером, шедшим подле него. Гусарский офицер, не улыбаясь, не изменяя выражения остановившихся глаз, с серьезным лицом смотрел на спину полкового командира и передразнивал каждое его движение. Каждый раз, как полковой командир вздрагивал и нагибался вперед, точно так же, точь в точь так же, вздрагивал и нагибался вперед гусарский офицер. Несвицкий смеялся и толкал других, чтобы они смотрели на забавника.
Кутузов шел медленно и вяло мимо тысячей глаз, которые выкатывались из своих орбит, следя за начальником. Поровнявшись с 3 й ротой, он вдруг остановился. Свита, не предвидя этой остановки, невольно надвинулась на него.
– А, Тимохин! – сказал главнокомандующий, узнавая капитана с красным носом, пострадавшего за синюю шинель.
Казалось, нельзя было вытягиваться больше того, как вытягивался Тимохин, в то время как полковой командир делал ему замечание. Но в эту минуту обращения к нему главнокомандующего капитан вытянулся так, что, казалось, посмотри на него главнокомандующий еще несколько времени, капитан не выдержал бы; и потому Кутузов, видимо поняв его положение и желая, напротив, всякого добра капитану, поспешно отвернулся. По пухлому, изуродованному раной лицу Кутузова пробежала чуть заметная улыбка.
– Еще измайловский товарищ, – сказал он. – Храбрый офицер! Ты доволен им? – спросил Кутузов у полкового командира.
И полковой командир, отражаясь, как в зеркале, невидимо для себя, в гусарском офицере, вздрогнул, подошел вперед и отвечал:
– Очень доволен, ваше высокопревосходительство.
– Мы все не без слабостей, – сказал Кутузов, улыбаясь и отходя от него. – У него была приверженность к Бахусу.
Полковой командир испугался, не виноват ли он в этом, и ничего не ответил. Офицер в эту минуту заметил лицо капитана с красным носом и подтянутым животом и так похоже передразнил его лицо и позу, что Несвицкий не мог удержать смеха.
Кутузов обернулся. Видно было, что офицер мог управлять своим лицом, как хотел: в ту минуту, как Кутузов обернулся, офицер успел сделать гримасу, а вслед за тем принять самое серьезное, почтительное и невинное выражение.
Третья рота была последняя, и Кутузов задумался, видимо припоминая что то. Князь Андрей выступил из свиты и по французски тихо сказал:
– Вы приказали напомнить о разжалованном Долохове в этом полку.
– Где тут Долохов? – спросил Кутузов.
Долохов, уже переодетый в солдатскую серую шинель, не дожидался, чтоб его вызвали. Стройная фигура белокурого с ясными голубыми глазами солдата выступила из фронта. Он подошел к главнокомандующему и сделал на караул.
– Претензия? – нахмурившись слегка, спросил Кутузов.
– Это Долохов, – сказал князь Андрей.
– A! – сказал Кутузов. – Надеюсь, что этот урок тебя исправит, служи хорошенько. Государь милостив. И я не забуду тебя, ежели ты заслужишь.
Голубые ясные глаза смотрели на главнокомандующего так же дерзко, как и на полкового командира, как будто своим выражением разрывая завесу условности, отделявшую так далеко главнокомандующего от солдата.
– Об одном прошу, ваше высокопревосходительство, – сказал он своим звучным, твердым, неспешащим голосом. – Прошу дать мне случай загладить мою вину и доказать мою преданность государю императору и России.
Кутузов отвернулся. На лице его промелькнула та же улыбка глаз, как и в то время, когда он отвернулся от капитана Тимохина. Он отвернулся и поморщился, как будто хотел выразить этим, что всё, что ему сказал Долохов, и всё, что он мог сказать ему, он давно, давно знает, что всё это уже прискучило ему и что всё это совсем не то, что нужно. Он отвернулся и направился к коляске.
Полк разобрался ротами и направился к назначенным квартирам невдалеке от Браунау, где надеялся обуться, одеться и отдохнуть после трудных переходов.
– Вы на меня не претендуете, Прохор Игнатьич? – сказал полковой командир, объезжая двигавшуюся к месту 3 ю роту и подъезжая к шедшему впереди ее капитану Тимохину. Лицо полкового командира выражало после счастливо отбытого смотра неудержимую радость. – Служба царская… нельзя… другой раз во фронте оборвешь… Сам извинюсь первый, вы меня знаете… Очень благодарил! – И он протянул руку ротному.
– Помилуйте, генерал, да смею ли я! – отвечал капитан, краснея носом, улыбаясь и раскрывая улыбкой недостаток двух передних зубов, выбитых прикладом под Измаилом.
– Да господину Долохову передайте, что я его не забуду, чтоб он был спокоен. Да скажите, пожалуйста, я всё хотел спросить, что он, как себя ведет? И всё…
– По службе очень исправен, ваше превосходительство… но карахтер… – сказал Тимохин.
– А что, что характер? – спросил полковой командир.
– Находит, ваше превосходительство, днями, – говорил капитан, – то и умен, и учен, и добр. А то зверь. В Польше убил было жида, изволите знать…
– Ну да, ну да, – сказал полковой командир, – всё надо пожалеть молодого человека в несчастии. Ведь большие связи… Так вы того…
– Слушаю, ваше превосходительство, – сказал Тимохин, улыбкой давая чувствовать, что он понимает желания начальника.
– Ну да, ну да.
Полковой командир отыскал в рядах Долохова и придержал лошадь.
– До первого дела – эполеты, – сказал он ему.
Долохов оглянулся, ничего не сказал и не изменил выражения своего насмешливо улыбающегося рта.
– Ну, вот и хорошо, – продолжал полковой командир. – Людям по чарке водки от меня, – прибавил он, чтобы солдаты слышали. – Благодарю всех! Слава Богу! – И он, обогнав роту, подъехал к другой.
– Что ж, он, право, хороший человек; с ним служить можно, – сказал Тимохин субалтерн офицеру, шедшему подле него.
– Одно слово, червонный!… (полкового командира прозвали червонным королем) – смеясь, сказал субалтерн офицер.
Счастливое расположение духа начальства после смотра перешло и к солдатам. Рота шла весело. Со всех сторон переговаривались солдатские голоса.
– Как же сказывали, Кутузов кривой, об одном глазу?
– А то нет! Вовсе кривой.
– Не… брат, глазастее тебя. Сапоги и подвертки – всё оглядел…
– Как он, братец ты мой, глянет на ноги мне… ну! думаю…
– А другой то австрияк, с ним был, словно мелом вымазан. Как мука, белый. Я чай, как амуницию чистят!
– Что, Федешоу!… сказывал он, что ли, когда стражения начнутся, ты ближе стоял? Говорили всё, в Брунове сам Бунапарте стоит.
– Бунапарте стоит! ишь врет, дура! Чего не знает! Теперь пруссак бунтует. Австрияк его, значит, усмиряет. Как он замирится, тогда и с Бунапартом война откроется. А то, говорит, в Брунове Бунапарте стоит! То то и видно, что дурак. Ты слушай больше.
– Вишь черти квартирьеры! Пятая рота, гляди, уже в деревню заворачивает, они кашу сварят, а мы еще до места не дойдем.
– Дай сухарика то, чорт.
– А табаку то вчера дал? То то, брат. Ну, на, Бог с тобой.
– Хоть бы привал сделали, а то еще верст пять пропрем не емши.
– То то любо было, как немцы нам коляски подавали. Едешь, знай: важно!
– А здесь, братец, народ вовсе оголтелый пошел. Там всё как будто поляк был, всё русской короны; а нынче, брат, сплошной немец пошел.
– Песенники вперед! – послышался крик капитана.
И перед роту с разных рядов выбежало человек двадцать. Барабанщик запевало обернулся лицом к песенникам, и, махнув рукой, затянул протяжную солдатскую песню, начинавшуюся: «Не заря ли, солнышко занималося…» и кончавшуюся словами: «То то, братцы, будет слава нам с Каменскиим отцом…» Песня эта была сложена в Турции и пелась теперь в Австрии, только с тем изменением, что на место «Каменскиим отцом» вставляли слова: «Кутузовым отцом».
Оторвав по солдатски эти последние слова и махнув руками, как будто он бросал что то на землю, барабанщик, сухой и красивый солдат лет сорока, строго оглянул солдат песенников и зажмурился. Потом, убедившись, что все глаза устремлены на него, он как будто осторожно приподнял обеими руками какую то невидимую, драгоценную вещь над головой, подержал ее так несколько секунд и вдруг отчаянно бросил ее:
Ах, вы, сени мои, сени!
«Сени новые мои…», подхватили двадцать голосов, и ложечник, несмотря на тяжесть амуниции, резво выскочил вперед и пошел задом перед ротой, пошевеливая плечами и угрожая кому то ложками. Солдаты, в такт песни размахивая руками, шли просторным шагом, невольно попадая в ногу. Сзади роты послышались звуки колес, похрускиванье рессор и топот лошадей.
Кутузов со свитой возвращался в город. Главнокомандующий дал знак, чтобы люди продолжали итти вольно, и на его лице и на всех лицах его свиты выразилось удовольствие при звуках песни, при виде пляшущего солдата и весело и бойко идущих солдат роты. Во втором ряду, с правого фланга, с которого коляска обгоняла роты, невольно бросался в глаза голубоглазый солдат, Долохов, который особенно бойко и грациозно шел в такт песни и глядел на лица проезжающих с таким выражением, как будто он жалел всех, кто не шел в это время с ротой. Гусарский корнет из свиты Кутузова, передразнивавший полкового командира, отстал от коляски и подъехал к Долохову.
Гусарский корнет Жерков одно время в Петербурге принадлежал к тому буйному обществу, которым руководил Долохов. За границей Жерков встретил Долохова солдатом, но не счел нужным узнать его. Теперь, после разговора Кутузова с разжалованным, он с радостью старого друга обратился к нему:
– Друг сердечный, ты как? – сказал он при звуках песни, ровняя шаг своей лошади с шагом роты.
– Я как? – отвечал холодно Долохов, – как видишь.
Бойкая песня придавала особенное значение тону развязной веселости, с которой говорил Жерков, и умышленной холодности ответов Долохова.
– Ну, как ладишь с начальством? – спросил Жерков.
– Ничего, хорошие люди. Ты как в штаб затесался?
– Прикомандирован, дежурю.
Они помолчали.
«Выпускала сокола да из правого рукава», говорила песня, невольно возбуждая бодрое, веселое чувство. Разговор их, вероятно, был бы другой, ежели бы они говорили не при звуках песни.
– Что правда, австрийцев побили? – спросил Долохов.
– А чорт их знает, говорят.
– Я рад, – отвечал Долохов коротко и ясно, как того требовала песня.
– Что ж, приходи к нам когда вечерком, фараон заложишь, – сказал Жерков.
– Или у вас денег много завелось?
– Приходи.
– Нельзя. Зарок дал. Не пью и не играю, пока не произведут.
– Да что ж, до первого дела…
– Там видно будет.
Опять они помолчали.
– Ты заходи, коли что нужно, все в штабе помогут… – сказал Жерков.
Долохов усмехнулся.
– Ты лучше не беспокойся. Мне что нужно, я просить не стану, сам возьму.
– Да что ж, я так…
– Ну, и я так.
– Прощай.
– Будь здоров…
… и высоко, и далеко,
На родиму сторону…
Жерков тронул шпорами лошадь, которая раза три, горячась, перебила ногами, не зная, с какой начать, справилась и поскакала, обгоняя роту и догоняя коляску, тоже в такт песни.


Возвратившись со смотра, Кутузов, сопутствуемый австрийским генералом, прошел в свой кабинет и, кликнув адъютанта, приказал подать себе некоторые бумаги, относившиеся до состояния приходивших войск, и письма, полученные от эрцгерцога Фердинанда, начальствовавшего передовою армией. Князь Андрей Болконский с требуемыми бумагами вошел в кабинет главнокомандующего. Перед разложенным на столе планом сидели Кутузов и австрийский член гофкригсрата.
– А… – сказал Кутузов, оглядываясь на Болконского, как будто этим словом приглашая адъютанта подождать, и продолжал по французски начатый разговор.
– Я только говорю одно, генерал, – говорил Кутузов с приятным изяществом выражений и интонации, заставлявшим вслушиваться в каждое неторопливо сказанное слово. Видно было, что Кутузов и сам с удовольствием слушал себя. – Я только одно говорю, генерал, что ежели бы дело зависело от моего личного желания, то воля его величества императора Франца давно была бы исполнена. Я давно уже присоединился бы к эрцгерцогу. И верьте моей чести, что для меня лично передать высшее начальство армией более меня сведущему и искусному генералу, какими так обильна Австрия, и сложить с себя всю эту тяжкую ответственность для меня лично было бы отрадой. Но обстоятельства бывают сильнее нас, генерал.
И Кутузов улыбнулся с таким выражением, как будто он говорил: «Вы имеете полное право не верить мне, и даже мне совершенно всё равно, верите ли вы мне или нет, но вы не имеете повода сказать мне это. И в этом то всё дело».
Австрийский генерал имел недовольный вид, но не мог не в том же тоне отвечать Кутузову.
– Напротив, – сказал он ворчливым и сердитым тоном, так противоречившим лестному значению произносимых слов, – напротив, участие вашего превосходительства в общем деле высоко ценится его величеством; но мы полагаем, что настоящее замедление лишает славные русские войска и их главнокомандующих тех лавров, которые они привыкли пожинать в битвах, – закончил он видимо приготовленную фразу.
Кутузов поклонился, не изменяя улыбки.
– А я так убежден и, основываясь на последнем письме, которым почтил меня его высочество эрцгерцог Фердинанд, предполагаю, что австрийские войска, под начальством столь искусного помощника, каков генерал Мак, теперь уже одержали решительную победу и не нуждаются более в нашей помощи, – сказал Кутузов.
Генерал нахмурился. Хотя и не было положительных известий о поражении австрийцев, но было слишком много обстоятельств, подтверждавших общие невыгодные слухи; и потому предположение Кутузова о победе австрийцев было весьма похоже на насмешку. Но Кутузов кротко улыбался, всё с тем же выражением, которое говорило, что он имеет право предполагать это. Действительно, последнее письмо, полученное им из армии Мака, извещало его о победе и о самом выгодном стратегическом положении армии.
– Дай ка сюда это письмо, – сказал Кутузов, обращаясь к князю Андрею. – Вот изволите видеть. – И Кутузов, с насмешливою улыбкой на концах губ, прочел по немецки австрийскому генералу следующее место из письма эрцгерцога Фердинанда: «Wir haben vollkommen zusammengehaltene Krafte, nahe an 70 000 Mann, um den Feind, wenn er den Lech passirte, angreifen und schlagen zu konnen. Wir konnen, da wir Meister von Ulm sind, den Vortheil, auch von beiden Uferien der Donau Meister zu bleiben, nicht verlieren; mithin auch jeden Augenblick, wenn der Feind den Lech nicht passirte, die Donau ubersetzen, uns auf seine Communikations Linie werfen, die Donau unterhalb repassiren und dem Feinde, wenn er sich gegen unsere treue Allirte mit ganzer Macht wenden wollte, seine Absicht alabald vereitelien. Wir werden auf solche Weise den Zeitpunkt, wo die Kaiserlich Ruseische Armee ausgerustet sein wird, muthig entgegenharren, und sodann leicht gemeinschaftlich die Moglichkeit finden, dem Feinde das Schicksal zuzubereiten, so er verdient». [Мы имеем вполне сосредоточенные силы, около 70 000 человек, так что мы можем атаковать и разбить неприятеля в случае переправы его через Лех. Так как мы уже владеем Ульмом, то мы можем удерживать за собою выгоду командования обоими берегами Дуная, стало быть, ежеминутно, в случае если неприятель не перейдет через Лех, переправиться через Дунай, броситься на его коммуникационную линию, ниже перейти обратно Дунай и неприятелю, если он вздумает обратить всю свою силу на наших верных союзников, не дать исполнить его намерение. Таким образом мы будем бодро ожидать времени, когда императорская российская армия совсем изготовится, и затем вместе легко найдем возможность уготовить неприятелю участь, коей он заслуживает».]
Кутузов тяжело вздохнул, окончив этот период, и внимательно и ласково посмотрел на члена гофкригсрата.
– Но вы знаете, ваше превосходительство, мудрое правило, предписывающее предполагать худшее, – сказал австрийский генерал, видимо желая покончить с шутками и приступить к делу.
Он невольно оглянулся на адъютанта.
– Извините, генерал, – перебил его Кутузов и тоже поворотился к князю Андрею. – Вот что, мой любезный, возьми ты все донесения от наших лазутчиков у Козловского. Вот два письма от графа Ностица, вот письмо от его высочества эрцгерцога Фердинанда, вот еще, – сказал он, подавая ему несколько бумаг. – И из всего этого чистенько, на французском языке, составь mеmorandum, записочку, для видимости всех тех известий, которые мы о действиях австрийской армии имели. Ну, так то, и представь его превосходительству.
Князь Андрей наклонил голову в знак того, что понял с первых слов не только то, что было сказано, но и то, что желал бы сказать ему Кутузов. Он собрал бумаги, и, отдав общий поклон, тихо шагая по ковру, вышел в приемную.
Несмотря на то, что еще не много времени прошло с тех пор, как князь Андрей оставил Россию, он много изменился за это время. В выражении его лица, в движениях, в походке почти не было заметно прежнего притворства, усталости и лени; он имел вид человека, не имеющего времени думать о впечатлении, какое он производит на других, и занятого делом приятным и интересным. Лицо его выражало больше довольства собой и окружающими; улыбка и взгляд его были веселее и привлекательнее.
Кутузов, которого он догнал еще в Польше, принял его очень ласково, обещал ему не забывать его, отличал от других адъютантов, брал с собою в Вену и давал более серьезные поручения. Из Вены Кутузов писал своему старому товарищу, отцу князя Андрея:
«Ваш сын, – писал он, – надежду подает быть офицером, из ряду выходящим по своим занятиям, твердости и исполнительности. Я считаю себя счастливым, имея под рукой такого подчиненного».
В штабе Кутузова, между товарищами сослуживцами и вообще в армии князь Андрей, так же как и в петербургском обществе, имел две совершенно противоположные репутации.
Одни, меньшая часть, признавали князя Андрея чем то особенным от себя и от всех других людей, ожидали от него больших успехов, слушали его, восхищались им и подражали ему; и с этими людьми князь Андрей был прост и приятен. Другие, большинство, не любили князя Андрея, считали его надутым, холодным и неприятным человеком. Но с этими людьми князь Андрей умел поставить себя так, что его уважали и даже боялись.
Выйдя в приемную из кабинета Кутузова, князь Андрей с бумагами подошел к товарищу,дежурному адъютанту Козловскому, который с книгой сидел у окна.
– Ну, что, князь? – спросил Козловский.
– Приказано составить записку, почему нейдем вперед.
– А почему?
Князь Андрей пожал плечами.
– Нет известия от Мака? – спросил Козловский.
– Нет.
– Ежели бы правда, что он разбит, так пришло бы известие.
– Вероятно, – сказал князь Андрей и направился к выходной двери; но в то же время навстречу ему, хлопнув дверью, быстро вошел в приемную высокий, очевидно приезжий, австрийский генерал в сюртуке, с повязанною черным платком головой и с орденом Марии Терезии на шее. Князь Андрей остановился.
– Генерал аншеф Кутузов? – быстро проговорил приезжий генерал с резким немецким выговором, оглядываясь на обе стороны и без остановки проходя к двери кабинета.
– Генерал аншеф занят, – сказал Козловский, торопливо подходя к неизвестному генералу и загораживая ему дорогу от двери. – Как прикажете доложить?
Неизвестный генерал презрительно оглянулся сверху вниз на невысокого ростом Козловского, как будто удивляясь, что его могут не знать.
– Генерал аншеф занят, – спокойно повторил Козловский.
Лицо генерала нахмурилось, губы его дернулись и задрожали. Он вынул записную книжку, быстро начертил что то карандашом, вырвал листок, отдал, быстрыми шагами подошел к окну, бросил свое тело на стул и оглянул бывших в комнате, как будто спрашивая: зачем они на него смотрят? Потом генерал поднял голову, вытянул шею, как будто намереваясь что то сказать, но тотчас же, как будто небрежно начиная напевать про себя, произвел странный звук, который тотчас же пресекся. Дверь кабинета отворилась, и на пороге ее показался Кутузов. Генерал с повязанною головой, как будто убегая от опасности, нагнувшись, большими, быстрыми шагами худых ног подошел к Кутузову.
– Vous voyez le malheureux Mack, [Вы видите несчастного Мака.] – проговорил он сорвавшимся голосом.
Лицо Кутузова, стоявшего в дверях кабинета, несколько мгновений оставалось совершенно неподвижно. Потом, как волна, пробежала по его лицу морщина, лоб разгладился; он почтительно наклонил голову, закрыл глаза, молча пропустил мимо себя Мака и сам за собой затворил дверь.
Слух, уже распространенный прежде, о разбитии австрийцев и о сдаче всей армии под Ульмом, оказывался справедливым. Через полчаса уже по разным направлениям были разосланы адъютанты с приказаниями, доказывавшими, что скоро и русские войска, до сих пор бывшие в бездействии, должны будут встретиться с неприятелем.
Князь Андрей был один из тех редких офицеров в штабе, который полагал свой главный интерес в общем ходе военного дела. Увидав Мака и услыхав подробности его погибели, он понял, что половина кампании проиграна, понял всю трудность положения русских войск и живо вообразил себе то, что ожидает армию, и ту роль, которую он должен будет играть в ней.
Невольно он испытывал волнующее радостное чувство при мысли о посрамлении самонадеянной Австрии и о том, что через неделю, может быть, придется ему увидеть и принять участие в столкновении русских с французами, впервые после Суворова.
Но он боялся гения Бонапарта, который мог оказаться сильнее всей храбрости русских войск, и вместе с тем не мог допустить позора для своего героя.
Взволнованный и раздраженный этими мыслями, князь Андрей пошел в свою комнату, чтобы написать отцу, которому он писал каждый день. Он сошелся в коридоре с своим сожителем Несвицким и шутником Жерковым; они, как всегда, чему то смеялись.
– Что ты так мрачен? – спросил Несвицкий, заметив бледное с блестящими глазами лицо князя Андрея.
– Веселиться нечему, – отвечал Болконский.
В то время как князь Андрей сошелся с Несвицким и Жерковым, с другой стороны коридора навстречу им шли Штраух, австрийский генерал, состоявший при штабе Кутузова для наблюдения за продовольствием русской армии, и член гофкригсрата, приехавшие накануне. По широкому коридору было достаточно места, чтобы генералы могли свободно разойтись с тремя офицерами; но Жерков, отталкивая рукой Несвицкого, запыхавшимся голосом проговорил:
– Идут!… идут!… посторонитесь, дорогу! пожалуйста дорогу!
Генералы проходили с видом желания избавиться от утруждающих почестей. На лице шутника Жеркова выразилась вдруг глупая улыбка радости, которой он как будто не мог удержать.
– Ваше превосходительство, – сказал он по немецки, выдвигаясь вперед и обращаясь к австрийскому генералу. – Имею честь поздравить.
Он наклонил голову и неловко, как дети, которые учатся танцовать, стал расшаркиваться то одной, то другой ногой.
Генерал, член гофкригсрата, строго оглянулся на него; не заметив серьезность глупой улыбки, не мог отказать в минутном внимании. Он прищурился, показывая, что слушает.
– Имею честь поздравить, генерал Мак приехал,совсем здоров,только немного тут зашибся, – прибавил он,сияя улыбкой и указывая на свою голову.
Генерал нахмурился, отвернулся и пошел дальше.
– Gott, wie naiv! [Боже мой, как он прост!] – сказал он сердито, отойдя несколько шагов.
Несвицкий с хохотом обнял князя Андрея, но Болконский, еще более побледнев, с злобным выражением в лице, оттолкнул его и обратился к Жеркову. То нервное раздражение, в которое его привели вид Мака, известие об его поражении и мысли о том, что ожидает русскую армию, нашло себе исход в озлоблении на неуместную шутку Жеркова.
– Если вы, милостивый государь, – заговорил он пронзительно с легким дрожанием нижней челюсти, – хотите быть шутом , то я вам в этом не могу воспрепятствовать; но объявляю вам, что если вы осмелитесь другой раз скоморошничать в моем присутствии, то я вас научу, как вести себя.
Несвицкий и Жерков так были удивлены этой выходкой, что молча, раскрыв глаза, смотрели на Болконского.
– Что ж, я поздравил только, – сказал Жерков.
– Я не шучу с вами, извольте молчать! – крикнул Болконский и, взяв за руку Несвицкого, пошел прочь от Жеркова, не находившего, что ответить.
– Ну, что ты, братец, – успокоивая сказал Несвицкий.
– Как что? – заговорил князь Андрей, останавливаясь от волнения. – Да ты пойми, что мы, или офицеры, которые служим своему царю и отечеству и радуемся общему успеху и печалимся об общей неудаче, или мы лакеи, которым дела нет до господского дела. Quarante milles hommes massacres et l'ario mee de nos allies detruite, et vous trouvez la le mot pour rire, – сказал он, как будто этою французскою фразой закрепляя свое мнение. – C'est bien pour un garcon de rien, comme cet individu, dont vous avez fait un ami, mais pas pour vous, pas pour vous. [Сорок тысяч человек погибло и союзная нам армия уничтожена, а вы можете при этом шутить. Это простительно ничтожному мальчишке, как вот этот господин, которого вы сделали себе другом, но не вам, не вам.] Мальчишкам только можно так забавляться, – сказал князь Андрей по русски, выговаривая это слово с французским акцентом, заметив, что Жерков мог еще слышать его.
Он подождал, не ответит ли что корнет. Но корнет повернулся и вышел из коридора.


Гусарский Павлоградский полк стоял в двух милях от Браунау. Эскадрон, в котором юнкером служил Николай Ростов, расположен был в немецкой деревне Зальценек. Эскадронному командиру, ротмистру Денисову, известному всей кавалерийской дивизии под именем Васьки Денисова, была отведена лучшая квартира в деревне. Юнкер Ростов с тех самых пор, как он догнал полк в Польше, жил вместе с эскадронным командиром.
11 октября, в тот самый день, когда в главной квартире всё было поднято на ноги известием о поражении Мака, в штабе эскадрона походная жизнь спокойно шла по старому. Денисов, проигравший всю ночь в карты, еще не приходил домой, когда Ростов, рано утром, верхом, вернулся с фуражировки. Ростов в юнкерском мундире подъехал к крыльцу, толконув лошадь, гибким, молодым жестом скинул ногу, постоял на стремени, как будто не желая расстаться с лошадью, наконец, спрыгнул и крикнул вестового.
– А, Бондаренко, друг сердечный, – проговорил он бросившемуся стремглав к его лошади гусару. – Выводи, дружок, – сказал он с тою братскою, веселою нежностию, с которою обращаются со всеми хорошие молодые люди, когда они счастливы.
– Слушаю, ваше сиятельство, – отвечал хохол, встряхивая весело головой.
– Смотри же, выводи хорошенько!
Другой гусар бросился тоже к лошади, но Бондаренко уже перекинул поводья трензеля. Видно было, что юнкер давал хорошо на водку, и что услужить ему было выгодно. Ростов погладил лошадь по шее, потом по крупу и остановился на крыльце.
«Славно! Такая будет лошадь!» сказал он сам себе и, улыбаясь и придерживая саблю, взбежал на крыльцо, погромыхивая шпорами. Хозяин немец, в фуфайке и колпаке, с вилами, которыми он вычищал навоз, выглянул из коровника. Лицо немца вдруг просветлело, как только он увидал Ростова. Он весело улыбнулся и подмигнул: «Schon, gut Morgen! Schon, gut Morgen!» [Прекрасно, доброго утра!] повторял он, видимо, находя удовольствие в приветствии молодого человека.
– Schon fleissig! [Уже за работой!] – сказал Ростов всё с тою же радостною, братскою улыбкой, какая не сходила с его оживленного лица. – Hoch Oestreicher! Hoch Russen! Kaiser Alexander hoch! [Ура Австрийцы! Ура Русские! Император Александр ура!] – обратился он к немцу, повторяя слова, говоренные часто немцем хозяином.
Немец засмеялся, вышел совсем из двери коровника, сдернул
колпак и, взмахнув им над головой, закричал:
– Und die ganze Welt hoch! [И весь свет ура!]
Ростов сам так же, как немец, взмахнул фуражкой над головой и, смеясь, закричал: «Und Vivat die ganze Welt»! Хотя не было никакой причины к особенной радости ни для немца, вычищавшего свой коровник, ни для Ростова, ездившего со взводом за сеном, оба человека эти с счастливым восторгом и братскою любовью посмотрели друг на друга, потрясли головами в знак взаимной любви и улыбаясь разошлись – немец в коровник, а Ростов в избу, которую занимал с Денисовым.
– Что барин? – спросил он у Лаврушки, известного всему полку плута лакея Денисова.
– С вечера не бывали. Верно, проигрались, – отвечал Лаврушка. – Уж я знаю, коли выиграют, рано придут хвастаться, а коли до утра нет, значит, продулись, – сердитые придут. Кофею прикажете?
– Давай, давай.
Через 10 минут Лаврушка принес кофею. Идут! – сказал он, – теперь беда. – Ростов заглянул в окно и увидал возвращающегося домой Денисова. Денисов был маленький человек с красным лицом, блестящими черными глазами, черными взлохмоченными усами и волосами. На нем был расстегнутый ментик, спущенные в складках широкие чикчиры, и на затылке была надета смятая гусарская шапочка. Он мрачно, опустив голову, приближался к крыльцу.
– Лавг'ушка, – закричал он громко и сердито. – Ну, снимай, болван!
– Да я и так снимаю, – отвечал голос Лаврушки.
– А! ты уж встал, – сказал Денисов, входя в комнату.
– Давно, – сказал Ростов, – я уже за сеном сходил и фрейлен Матильда видел.
– Вот как! А я пг'одулся, бг'ат, вчег'а, как сукин сын! – закричал Денисов, не выговаривая р . – Такого несчастия! Такого несчастия! Как ты уехал, так и пошло. Эй, чаю!
Денисов, сморщившись, как бы улыбаясь и выказывая свои короткие крепкие зубы, начал обеими руками с короткими пальцами лохматить, как пес, взбитые черные, густые волосы.
– Чог'т меня дег'нул пойти к этой кг'ысе (прозвище офицера), – растирая себе обеими руками лоб и лицо, говорил он. – Можешь себе пг'едставить, ни одной каг'ты, ни одной, ни одной каг'ты не дал.
Денисов взял подаваемую ему закуренную трубку, сжал в кулак, и, рассыпая огонь, ударил ею по полу, продолжая кричать.
– Семпель даст, паг'оль бьет; семпель даст, паг'оль бьет.
Он рассыпал огонь, разбил трубку и бросил ее. Денисов помолчал и вдруг своими блестящими черными глазами весело взглянул на Ростова.
– Хоть бы женщины были. А то тут, кг'оме как пить, делать нечего. Хоть бы дг'аться ског'ей.
– Эй, кто там? – обратился он к двери, заслышав остановившиеся шаги толстых сапог с бряцанием шпор и почтительное покашливанье.
– Вахмистр! – сказал Лаврушка.
Денисов сморщился еще больше.
– Сквег'но, – проговорил он, бросая кошелек с несколькими золотыми. – Г`остов, сочти, голубчик, сколько там осталось, да сунь кошелек под подушку, – сказал он и вышел к вахмистру.
Ростов взял деньги и, машинально, откладывая и ровняя кучками старые и новые золотые, стал считать их.
– А! Телянин! Здог'ово! Вздули меня вчег'а! – послышался голос Денисова из другой комнаты.
– У кого? У Быкова, у крысы?… Я знал, – сказал другой тоненький голос, и вслед за тем в комнату вошел поручик Телянин, маленький офицер того же эскадрона.
Ростов кинул под подушку кошелек и пожал протянутую ему маленькую влажную руку. Телянин был перед походом за что то переведен из гвардии. Он держал себя очень хорошо в полку; но его не любили, и в особенности Ростов не мог ни преодолеть, ни скрывать своего беспричинного отвращения к этому офицеру.
– Ну, что, молодой кавалерист, как вам мой Грачик служит? – спросил он. (Грачик была верховая лошадь, подъездок, проданная Теляниным Ростову.)
Поручик никогда не смотрел в глаза человеку, с кем говорил; глаза его постоянно перебегали с одного предмета на другой.
– Я видел, вы нынче проехали…
– Да ничего, конь добрый, – отвечал Ростов, несмотря на то, что лошадь эта, купленная им за 700 рублей, не стоила и половины этой цены. – Припадать стала на левую переднюю… – прибавил он. – Треснуло копыто! Это ничего. Я вас научу, покажу, заклепку какую положить.
– Да, покажите пожалуйста, – сказал Ростов.
– Покажу, покажу, это не секрет. А за лошадь благодарить будете.
– Так я велю привести лошадь, – сказал Ростов, желая избавиться от Телянина, и вышел, чтобы велеть привести лошадь.
В сенях Денисов, с трубкой, скорчившись на пороге, сидел перед вахмистром, который что то докладывал. Увидав Ростова, Денисов сморщился и, указывая через плечо большим пальцем в комнату, в которой сидел Телянин, поморщился и с отвращением тряхнулся.
– Ох, не люблю молодца, – сказал он, не стесняясь присутствием вахмистра.
Ростов пожал плечами, как будто говоря: «И я тоже, да что же делать!» и, распорядившись, вернулся к Телянину.
Телянин сидел всё в той же ленивой позе, в которой его оставил Ростов, потирая маленькие белые руки.
«Бывают же такие противные лица», подумал Ростов, входя в комнату.
– Что же, велели привести лошадь? – сказал Телянин, вставая и небрежно оглядываясь.
– Велел.
– Да пойдемте сами. Я ведь зашел только спросить Денисова о вчерашнем приказе. Получили, Денисов?
– Нет еще. А вы куда?
– Вот хочу молодого человека научить, как ковать лошадь, – сказал Телянин.
Они вышли на крыльцо и в конюшню. Поручик показал, как делать заклепку, и ушел к себе.
Когда Ростов вернулся, на столе стояла бутылка с водкой и лежала колбаса. Денисов сидел перед столом и трещал пером по бумаге. Он мрачно посмотрел в лицо Ростову.
– Ей пишу, – сказал он.
Он облокотился на стол с пером в руке, и, очевидно обрадованный случаю быстрее сказать словом всё, что он хотел написать, высказывал свое письмо Ростову.
– Ты видишь ли, дг'уг, – сказал он. – Мы спим, пока не любим. Мы дети пг`axa… а полюбил – и ты Бог, ты чист, как в пег'вый день создания… Это еще кто? Гони его к чог'ту. Некогда! – крикнул он на Лаврушку, который, нисколько не робея, подошел к нему.
– Да кому ж быть? Сами велели. Вахмистр за деньгами пришел.
Денисов сморщился, хотел что то крикнуть и замолчал.
– Сквег'но дело, – проговорил он про себя. – Сколько там денег в кошельке осталось? – спросил он у Ростова.
– Семь новых и три старых.
– Ах,сквег'но! Ну, что стоишь, чучела, пошли вахмистг'а, – крикнул Денисов на Лаврушку.
– Пожалуйста, Денисов, возьми у меня денег, ведь у меня есть, – сказал Ростов краснея.
– Не люблю у своих занимать, не люблю, – проворчал Денисов.
– А ежели ты у меня не возьмешь деньги по товарищески, ты меня обидишь. Право, у меня есть, – повторял Ростов.
– Да нет же.
И Денисов подошел к кровати, чтобы достать из под подушки кошелек.
– Ты куда положил, Ростов?
– Под нижнюю подушку.
– Да нету.
Денисов скинул обе подушки на пол. Кошелька не было.
– Вот чудо то!
– Постой, ты не уронил ли? – сказал Ростов, по одной поднимая подушки и вытрясая их.
Он скинул и отряхнул одеяло. Кошелька не было.
– Уж не забыл ли я? Нет, я еще подумал, что ты точно клад под голову кладешь, – сказал Ростов. – Я тут положил кошелек. Где он? – обратился он к Лаврушке.
– Я не входил. Где положили, там и должен быть.
– Да нет…
– Вы всё так, бросите куда, да и забудете. В карманах то посмотрите.
– Нет, коли бы я не подумал про клад, – сказал Ростов, – а то я помню, что положил.
Лаврушка перерыл всю постель, заглянул под нее, под стол, перерыл всю комнату и остановился посреди комнаты. Денисов молча следил за движениями Лаврушки и, когда Лаврушка удивленно развел руками, говоря, что нигде нет, он оглянулся на Ростова.
– Г'остов, ты не школьнич…
Ростов почувствовал на себе взгляд Денисова, поднял глаза и в то же мгновение опустил их. Вся кровь его, бывшая запертою где то ниже горла, хлынула ему в лицо и глаза. Он не мог перевести дыхание.
– И в комнате то никого не было, окромя поручика да вас самих. Тут где нибудь, – сказал Лаврушка.
– Ну, ты, чог'това кукла, повог`ачивайся, ищи, – вдруг закричал Денисов, побагровев и с угрожающим жестом бросаясь на лакея. – Чтоб был кошелек, а то запог'ю. Всех запог'ю!
Ростов, обходя взглядом Денисова, стал застегивать куртку, подстегнул саблю и надел фуражку.
– Я тебе говог'ю, чтоб был кошелек, – кричал Денисов, тряся за плечи денщика и толкая его об стену.
– Денисов, оставь его; я знаю кто взял, – сказал Ростов, подходя к двери и не поднимая глаз.
Денисов остановился, подумал и, видимо поняв то, на что намекал Ростов, схватил его за руку.
– Вздог'! – закричал он так, что жилы, как веревки, надулись у него на шее и лбу. – Я тебе говог'ю, ты с ума сошел, я этого не позволю. Кошелек здесь; спущу шкуг`у с этого мег`завца, и будет здесь.
– Я знаю, кто взял, – повторил Ростов дрожащим голосом и пошел к двери.
– А я тебе говог'ю, не смей этого делать, – закричал Денисов, бросаясь к юнкеру, чтоб удержать его.
Но Ростов вырвал свою руку и с такою злобой, как будто Денисов был величайший враг его, прямо и твердо устремил на него глаза.
– Ты понимаешь ли, что говоришь? – сказал он дрожащим голосом, – кроме меня никого не было в комнате. Стало быть, ежели не то, так…
Он не мог договорить и выбежал из комнаты.
– Ах, чог'т с тобой и со всеми, – были последние слова, которые слышал Ростов.
Ростов пришел на квартиру Телянина.
– Барина дома нет, в штаб уехали, – сказал ему денщик Телянина. – Или что случилось? – прибавил денщик, удивляясь на расстроенное лицо юнкера.
– Нет, ничего.
– Немного не застали, – сказал денщик.
Штаб находился в трех верстах от Зальценека. Ростов, не заходя домой, взял лошадь и поехал в штаб. В деревне, занимаемой штабом, был трактир, посещаемый офицерами. Ростов приехал в трактир; у крыльца он увидал лошадь Телянина.
Во второй комнате трактира сидел поручик за блюдом сосисок и бутылкою вина.
– А, и вы заехали, юноша, – сказал он, улыбаясь и высоко поднимая брови.
– Да, – сказал Ростов, как будто выговорить это слово стоило большого труда, и сел за соседний стол.
Оба молчали; в комнате сидели два немца и один русский офицер. Все молчали, и слышались звуки ножей о тарелки и чавканье поручика. Когда Телянин кончил завтрак, он вынул из кармана двойной кошелек, изогнутыми кверху маленькими белыми пальцами раздвинул кольца, достал золотой и, приподняв брови, отдал деньги слуге.
– Пожалуйста, поскорее, – сказал он.
Золотой был новый. Ростов встал и подошел к Телянину.
– Позвольте посмотреть мне кошелек, – сказал он тихим, чуть слышным голосом.
С бегающими глазами, но всё поднятыми бровями Телянин подал кошелек.
– Да, хорошенький кошелек… Да… да… – сказал он и вдруг побледнел. – Посмотрите, юноша, – прибавил он.
Ростов взял в руки кошелек и посмотрел и на него, и на деньги, которые были в нем, и на Телянина. Поручик оглядывался кругом, по своей привычке и, казалось, вдруг стал очень весел.
– Коли будем в Вене, всё там оставлю, а теперь и девать некуда в этих дрянных городишках, – сказал он. – Ну, давайте, юноша, я пойду.
Ростов молчал.
– А вы что ж? тоже позавтракать? Порядочно кормят, – продолжал Телянин. – Давайте же.
Он протянул руку и взялся за кошелек. Ростов выпустил его. Телянин взял кошелек и стал опускать его в карман рейтуз, и брови его небрежно поднялись, а рот слегка раскрылся, как будто он говорил: «да, да, кладу в карман свой кошелек, и это очень просто, и никому до этого дела нет».
– Ну, что, юноша? – сказал он, вздохнув и из под приподнятых бровей взглянув в глаза Ростова. Какой то свет глаз с быстротою электрической искры перебежал из глаз Телянина в глаза Ростова и обратно, обратно и обратно, всё в одно мгновение.
– Подите сюда, – проговорил Ростов, хватая Телянина за руку. Он почти притащил его к окну. – Это деньги Денисова, вы их взяли… – прошептал он ему над ухом.
– Что?… Что?… Как вы смеете? Что?… – проговорил Телянин.
Но эти слова звучали жалобным, отчаянным криком и мольбой о прощении. Как только Ростов услыхал этот звук голоса, с души его свалился огромный камень сомнения. Он почувствовал радость и в то же мгновение ему стало жалко несчастного, стоявшего перед ним человека; но надо было до конца довести начатое дело.
– Здесь люди Бог знает что могут подумать, – бормотал Телянин, схватывая фуражку и направляясь в небольшую пустую комнату, – надо объясниться…
– Я это знаю, и я это докажу, – сказал Ростов.
– Я…
Испуганное, бледное лицо Телянина начало дрожать всеми мускулами; глаза всё так же бегали, но где то внизу, не поднимаясь до лица Ростова, и послышались всхлипыванья.
– Граф!… не губите молодого человека… вот эти несчастные деньги, возьмите их… – Он бросил их на стол. – У меня отец старик, мать!…
Ростов взял деньги, избегая взгляда Телянина, и, не говоря ни слова, пошел из комнаты. Но у двери он остановился и вернулся назад. – Боже мой, – сказал он со слезами на глазах, – как вы могли это сделать?
– Граф, – сказал Телянин, приближаясь к юнкеру.
– Не трогайте меня, – проговорил Ростов, отстраняясь. – Ежели вам нужда, возьмите эти деньги. – Он швырнул ему кошелек и выбежал из трактира.


Вечером того же дня на квартире Денисова шел оживленный разговор офицеров эскадрона.
– А я говорю вам, Ростов, что вам надо извиниться перед полковым командиром, – говорил, обращаясь к пунцово красному, взволнованному Ростову, высокий штаб ротмистр, с седеющими волосами, огромными усами и крупными чертами морщинистого лица.
Штаб ротмистр Кирстен был два раза разжалован в солдаты зa дела чести и два раза выслуживался.
– Я никому не позволю себе говорить, что я лгу! – вскрикнул Ростов. – Он сказал мне, что я лгу, а я сказал ему, что он лжет. Так с тем и останется. На дежурство может меня назначать хоть каждый день и под арест сажать, а извиняться меня никто не заставит, потому что ежели он, как полковой командир, считает недостойным себя дать мне удовлетворение, так…
– Да вы постойте, батюшка; вы послушайте меня, – перебил штаб ротмистр своим басистым голосом, спокойно разглаживая свои длинные усы. – Вы при других офицерах говорите полковому командиру, что офицер украл…
– Я не виноват, что разговор зашел при других офицерах. Может быть, не надо было говорить при них, да я не дипломат. Я затем в гусары и пошел, думал, что здесь не нужно тонкостей, а он мне говорит, что я лгу… так пусть даст мне удовлетворение…
– Это всё хорошо, никто не думает, что вы трус, да не в том дело. Спросите у Денисова, похоже это на что нибудь, чтобы юнкер требовал удовлетворения у полкового командира?
Денисов, закусив ус, с мрачным видом слушал разговор, видимо не желая вступаться в него. На вопрос штаб ротмистра он отрицательно покачал головой.
– Вы при офицерах говорите полковому командиру про эту пакость, – продолжал штаб ротмистр. – Богданыч (Богданычем называли полкового командира) вас осадил.
– Не осадил, а сказал, что я неправду говорю.
– Ну да, и вы наговорили ему глупостей, и надо извиниться.
– Ни за что! – крикнул Ростов.
– Не думал я этого от вас, – серьезно и строго сказал штаб ротмистр. – Вы не хотите извиниться, а вы, батюшка, не только перед ним, а перед всем полком, перед всеми нами, вы кругом виноваты. А вот как: кабы вы подумали да посоветовались, как обойтись с этим делом, а то вы прямо, да при офицерах, и бухнули. Что теперь делать полковому командиру? Надо отдать под суд офицера и замарать весь полк? Из за одного негодяя весь полк осрамить? Так, что ли, по вашему? А по нашему, не так. И Богданыч молодец, он вам сказал, что вы неправду говорите. Неприятно, да что делать, батюшка, сами наскочили. А теперь, как дело хотят замять, так вы из за фанаберии какой то не хотите извиниться, а хотите всё рассказать. Вам обидно, что вы подежурите, да что вам извиниться перед старым и честным офицером! Какой бы там ни был Богданыч, а всё честный и храбрый, старый полковник, так вам обидно; а замарать полк вам ничего? – Голос штаб ротмистра начинал дрожать. – Вы, батюшка, в полку без году неделя; нынче здесь, завтра перешли куда в адъютантики; вам наплевать, что говорить будут: «между павлоградскими офицерами воры!» А нам не всё равно. Так, что ли, Денисов? Не всё равно?
Денисов всё молчал и не шевелился, изредка взглядывая своими блестящими, черными глазами на Ростова.
– Вам своя фанаберия дорога, извиниться не хочется, – продолжал штаб ротмистр, – а нам, старикам, как мы выросли, да и умереть, Бог даст, приведется в полку, так нам честь полка дорога, и Богданыч это знает. Ох, как дорога, батюшка! А это нехорошо, нехорошо! Там обижайтесь или нет, а я всегда правду матку скажу. Нехорошо!
И штаб ротмистр встал и отвернулся от Ростова.
– Пг'авда, чог'т возьми! – закричал, вскакивая, Денисов. – Ну, Г'остов! Ну!
Ростов, краснея и бледнея, смотрел то на одного, то на другого офицера.
– Нет, господа, нет… вы не думайте… я очень понимаю, вы напрасно обо мне думаете так… я… для меня… я за честь полка.да что? это на деле я покажу, и для меня честь знамени…ну, всё равно, правда, я виноват!.. – Слезы стояли у него в глазах. – Я виноват, кругом виноват!… Ну, что вам еще?…
– Вот это так, граф, – поворачиваясь, крикнул штаб ротмистр, ударяя его большою рукою по плечу.
– Я тебе говог'ю, – закричал Денисов, – он малый славный.
– Так то лучше, граф, – повторил штаб ротмистр, как будто за его признание начиная величать его титулом. – Подите и извинитесь, ваше сиятельство, да с.
– Господа, всё сделаю, никто от меня слова не услышит, – умоляющим голосом проговорил Ростов, – но извиняться не могу, ей Богу, не могу, как хотите! Как я буду извиняться, точно маленький, прощенья просить?
Денисов засмеялся.
– Вам же хуже. Богданыч злопамятен, поплатитесь за упрямство, – сказал Кирстен.
– Ей Богу, не упрямство! Я не могу вам описать, какое чувство, не могу…
– Ну, ваша воля, – сказал штаб ротмистр. – Что ж, мерзавец то этот куда делся? – спросил он у Денисова.
– Сказался больным, завтг'а велено пг'иказом исключить, – проговорил Денисов.
– Это болезнь, иначе нельзя объяснить, – сказал штаб ротмистр.
– Уж там болезнь не болезнь, а не попадайся он мне на глаза – убью! – кровожадно прокричал Денисов.
В комнату вошел Жерков.
– Ты как? – обратились вдруг офицеры к вошедшему.
– Поход, господа. Мак в плен сдался и с армией, совсем.
– Врешь!
– Сам видел.
– Как? Мака живого видел? с руками, с ногами?
– Поход! Поход! Дать ему бутылку за такую новость. Ты как же сюда попал?
– Опять в полк выслали, за чорта, за Мака. Австрийской генерал пожаловался. Я его поздравил с приездом Мака…Ты что, Ростов, точно из бани?
– Тут, брат, у нас, такая каша второй день.
Вошел полковой адъютант и подтвердил известие, привезенное Жерковым. На завтра велено было выступать.
– Поход, господа!
– Ну, и слава Богу, засиделись.


Кутузов отступил к Вене, уничтожая за собой мосты на реках Инне (в Браунау) и Трауне (в Линце). 23 го октября .русские войска переходили реку Энс. Русские обозы, артиллерия и колонны войск в середине дня тянулись через город Энс, по сю и по ту сторону моста.
День был теплый, осенний и дождливый. Пространная перспектива, раскрывавшаяся с возвышения, где стояли русские батареи, защищавшие мост, то вдруг затягивалась кисейным занавесом косого дождя, то вдруг расширялась, и при свете солнца далеко и ясно становились видны предметы, точно покрытые лаком. Виднелся городок под ногами с своими белыми домами и красными крышами, собором и мостом, по обеим сторонам которого, толпясь, лилися массы русских войск. Виднелись на повороте Дуная суда, и остров, и замок с парком, окруженный водами впадения Энса в Дунай, виднелся левый скалистый и покрытый сосновым лесом берег Дуная с таинственною далью зеленых вершин и голубеющими ущельями. Виднелись башни монастыря, выдававшегося из за соснового, казавшегося нетронутым, дикого леса; далеко впереди на горе, по ту сторону Энса, виднелись разъезды неприятеля.
Между орудиями, на высоте, стояли спереди начальник ариергарда генерал с свитским офицером, рассматривая в трубу местность. Несколько позади сидел на хоботе орудия Несвицкий, посланный от главнокомандующего к ариергарду.
Казак, сопутствовавший Несвицкому, подал сумочку и фляжку, и Несвицкий угощал офицеров пирожками и настоящим доппелькюмелем. Офицеры радостно окружали его, кто на коленах, кто сидя по турецки на мокрой траве.
– Да, не дурак был этот австрийский князь, что тут замок выстроил. Славное место. Что же вы не едите, господа? – говорил Несвицкий.
– Покорно благодарю, князь, – отвечал один из офицеров, с удовольствием разговаривая с таким важным штабным чиновником. – Прекрасное место. Мы мимо самого парка проходили, двух оленей видели, и дом какой чудесный!
– Посмотрите, князь, – сказал другой, которому очень хотелось взять еще пирожок, но совестно было, и который поэтому притворялся, что он оглядывает местность, – посмотрите ка, уж забрались туда наши пехотные. Вон там, на лужку, за деревней, трое тащут что то. .Они проберут этот дворец, – сказал он с видимым одобрением.
– И то, и то, – сказал Несвицкий. – Нет, а чего бы я желал, – прибавил он, прожевывая пирожок в своем красивом влажном рте, – так это вон туда забраться.
Он указывал на монастырь с башнями, видневшийся на горе. Он улыбнулся, глаза его сузились и засветились.
– А ведь хорошо бы, господа!
Офицеры засмеялись.
– Хоть бы попугать этих монашенок. Итальянки, говорят, есть молоденькие. Право, пять лет жизни отдал бы!
– Им ведь и скучно, – смеясь, сказал офицер, который был посмелее.
Между тем свитский офицер, стоявший впереди, указывал что то генералу; генерал смотрел в зрительную трубку.
– Ну, так и есть, так и есть, – сердито сказал генерал, опуская трубку от глаз и пожимая плечами, – так и есть, станут бить по переправе. И что они там мешкают?
На той стороне простым глазом виден был неприятель и его батарея, из которой показался молочно белый дымок. Вслед за дымком раздался дальний выстрел, и видно было, как наши войска заспешили на переправе.
Несвицкий, отдуваясь, поднялся и, улыбаясь, подошел к генералу.
– Не угодно ли закусить вашему превосходительству? – сказал он.
– Нехорошо дело, – сказал генерал, не отвечая ему, – замешкались наши.
– Не съездить ли, ваше превосходительство? – сказал Несвицкий.
– Да, съездите, пожалуйста, – сказал генерал, повторяя то, что уже раз подробно было приказано, – и скажите гусарам, чтобы они последние перешли и зажгли мост, как я приказывал, да чтобы горючие материалы на мосту еще осмотреть.
– Очень хорошо, – отвечал Несвицкий.
Он кликнул казака с лошадью, велел убрать сумочку и фляжку и легко перекинул свое тяжелое тело на седло.
– Право, заеду к монашенкам, – сказал он офицерам, с улыбкою глядевшим на него, и поехал по вьющейся тропинке под гору.
– Нут ка, куда донесет, капитан, хватите ка! – сказал генерал, обращаясь к артиллеристу. – Позабавьтесь от скуки.
– Прислуга к орудиям! – скомандовал офицер.
И через минуту весело выбежали от костров артиллеристы и зарядили.
– Первое! – послышалась команда.
Бойко отскочил 1 й номер. Металлически, оглушая, зазвенело орудие, и через головы всех наших под горой, свистя, пролетела граната и, далеко не долетев до неприятеля, дымком показала место своего падения и лопнула.
Лица солдат и офицеров повеселели при этом звуке; все поднялись и занялись наблюдениями над видными, как на ладони, движениями внизу наших войск и впереди – движениями приближавшегося неприятеля. Солнце в ту же минуту совсем вышло из за туч, и этот красивый звук одинокого выстрела и блеск яркого солнца слились в одно бодрое и веселое впечатление.


Над мостом уже пролетели два неприятельские ядра, и на мосту была давка. В средине моста, слезши с лошади, прижатый своим толстым телом к перилам, стоял князь Несвицкий.
Он, смеючись, оглядывался назад на своего казака, который с двумя лошадьми в поводу стоял несколько шагов позади его.
Только что князь Несвицкий хотел двинуться вперед, как опять солдаты и повозки напирали на него и опять прижимали его к перилам, и ему ничего не оставалось, как улыбаться.
– Экой ты, братец, мой! – говорил казак фурштатскому солдату с повозкой, напиравшему на толпившуюся v самых колес и лошадей пехоту, – экой ты! Нет, чтобы подождать: видишь, генералу проехать.
Но фурштат, не обращая внимания на наименование генерала, кричал на солдат, запружавших ему дорогу: – Эй! землячки! держись влево, постой! – Но землячки, теснясь плечо с плечом, цепляясь штыками и не прерываясь, двигались по мосту одною сплошною массой. Поглядев за перила вниз, князь Несвицкий видел быстрые, шумные, невысокие волны Энса, которые, сливаясь, рябея и загибаясь около свай моста, перегоняли одна другую. Поглядев на мост, он видел столь же однообразные живые волны солдат, кутасы, кивера с чехлами, ранцы, штыки, длинные ружья и из под киверов лица с широкими скулами, ввалившимися щеками и беззаботно усталыми выражениями и движущиеся ноги по натасканной на доски моста липкой грязи. Иногда между однообразными волнами солдат, как взбрызг белой пены в волнах Энса, протискивался между солдатами офицер в плаще, с своею отличною от солдат физиономией; иногда, как щепка, вьющаяся по реке, уносился по мосту волнами пехоты пеший гусар, денщик или житель; иногда, как бревно, плывущее по реке, окруженная со всех сторон, проплывала по мосту ротная или офицерская, наложенная доверху и прикрытая кожами, повозка.
– Вишь, их, как плотину, прорвало, – безнадежно останавливаясь, говорил казак. – Много ль вас еще там?
– Мелион без одного! – подмигивая говорил близко проходивший в прорванной шинели веселый солдат и скрывался; за ним проходил другой, старый солдат.
– Как он (он – неприятель) таперича по мосту примется зажаривать, – говорил мрачно старый солдат, обращаясь к товарищу, – забудешь чесаться.
И солдат проходил. За ним другой солдат ехал на повозке.
– Куда, чорт, подвертки запихал? – говорил денщик, бегом следуя за повозкой и шаря в задке.
И этот проходил с повозкой. За этим шли веселые и, видимо, выпившие солдаты.
– Как он его, милый человек, полыхнет прикладом то в самые зубы… – радостно говорил один солдат в высоко подоткнутой шинели, широко размахивая рукой.
– То то оно, сладкая ветчина то. – отвечал другой с хохотом.
И они прошли, так что Несвицкий не узнал, кого ударили в зубы и к чему относилась ветчина.
– Эк торопятся, что он холодную пустил, так и думаешь, всех перебьют. – говорил унтер офицер сердито и укоризненно.
– Как оно пролетит мимо меня, дяденька, ядро то, – говорил, едва удерживаясь от смеха, с огромным ртом молодой солдат, – я так и обмер. Право, ей Богу, так испужался, беда! – говорил этот солдат, как будто хвастаясь тем, что он испугался. И этот проходил. За ним следовала повозка, непохожая на все проезжавшие до сих пор. Это был немецкий форшпан на паре, нагруженный, казалось, целым домом; за форшпаном, который вез немец, привязана была красивая, пестрая, с огромным вымем, корова. На перинах сидела женщина с грудным ребенком, старуха и молодая, багроворумяная, здоровая девушка немка. Видно, по особому разрешению были пропущены эти выселявшиеся жители. Глаза всех солдат обратились на женщин, и, пока проезжала повозка, двигаясь шаг за шагом, и, все замечания солдат относились только к двум женщинам. На всех лицах была почти одна и та же улыбка непристойных мыслей об этой женщине.
– Ишь, колбаса то, тоже убирается!
– Продай матушку, – ударяя на последнем слоге, говорил другой солдат, обращаясь к немцу, который, опустив глаза, сердито и испуганно шел широким шагом.
– Эк убралась как! То то черти!
– Вот бы тебе к ним стоять, Федотов.
– Видали, брат!
– Куда вы? – спрашивал пехотный офицер, евший яблоко, тоже полуулыбаясь и глядя на красивую девушку.
Немец, закрыв глаза, показывал, что не понимает.
– Хочешь, возьми себе, – говорил офицер, подавая девушке яблоко. Девушка улыбнулась и взяла. Несвицкий, как и все, бывшие на мосту, не спускал глаз с женщин, пока они не проехали. Когда они проехали, опять шли такие же солдаты, с такими же разговорами, и, наконец, все остановились. Как это часто бывает, на выезде моста замялись лошади в ротной повозке, и вся толпа должна была ждать.
– И что становятся? Порядку то нет! – говорили солдаты. – Куда прешь? Чорт! Нет того, чтобы подождать. Хуже того будет, как он мост подожжет. Вишь, и офицера то приперли, – говорили с разных сторон остановившиеся толпы, оглядывая друг друга, и всё жались вперед к выходу.
Оглянувшись под мост на воды Энса, Несвицкий вдруг услышал еще новый для него звук, быстро приближающегося… чего то большого и чего то шлепнувшегося в воду.
– Ишь ты, куда фатает! – строго сказал близко стоявший солдат, оглядываясь на звук.
– Подбадривает, чтобы скорей проходили, – сказал другой неспокойно.
Толпа опять тронулась. Несвицкий понял, что это было ядро.
– Эй, казак, подавай лошадь! – сказал он. – Ну, вы! сторонись! посторонись! дорогу!
Он с большим усилием добрался до лошади. Не переставая кричать, он тронулся вперед. Солдаты пожались, чтобы дать ему дорогу, но снова опять нажали на него так, что отдавили ему ногу, и ближайшие не были виноваты, потому что их давили еще сильнее.
– Несвицкий! Несвицкий! Ты, г'ожа! – послышался в это время сзади хриплый голос.
Несвицкий оглянулся и увидал в пятнадцати шагах отделенного от него живою массой двигающейся пехоты красного, черного, лохматого, в фуражке на затылке и в молодецки накинутом на плече ментике Ваську Денисова.
– Вели ты им, чег'тям, дьяволам, дать дог'огу, – кричал. Денисов, видимо находясь в припадке горячности, блестя и поводя своими черными, как уголь, глазами в воспаленных белках и махая невынутою из ножен саблей, которую он держал такою же красною, как и лицо, голою маленькою рукой.
– Э! Вася! – отвечал радостно Несвицкий. – Да ты что?
– Эскадг'ону пг'ойти нельзя, – кричал Васька Денисов, злобно открывая белые зубы, шпоря своего красивого вороного, кровного Бедуина, который, мигая ушами от штыков, на которые он натыкался, фыркая, брызгая вокруг себя пеной с мундштука, звеня, бил копытами по доскам моста и, казалось, готов был перепрыгнуть через перила моста, ежели бы ему позволил седок. – Что это? как баг'аны! точь в точь баг'аны! Пг'очь… дай дог'огу!… Стой там! ты повозка, чог'т! Саблей изг'ублю! – кричал он, действительно вынимая наголо саблю и начиная махать ею.
Солдаты с испуганными лицами нажались друг на друга, и Денисов присоединился к Несвицкому.
– Что же ты не пьян нынче? – сказал Несвицкий Денисову, когда он подъехал к нему.
– И напиться то вг'емени не дадут! – отвечал Васька Денисов. – Целый день то туда, то сюда таскают полк. Дг'аться – так дг'аться. А то чог'т знает что такое!
– Каким ты щеголем нынче! – оглядывая его новый ментик и вальтрап, сказал Несвицкий.
Денисов улыбнулся, достал из ташки платок, распространявший запах духов, и сунул в нос Несвицкому.
– Нельзя, в дело иду! выбг'ился, зубы вычистил и надушился.
Осанистая фигура Несвицкого, сопровождаемая казаком, и решительность Денисова, махавшего саблей и отчаянно кричавшего, подействовали так, что они протискались на ту сторону моста и остановили пехоту. Несвицкий нашел у выезда полковника, которому ему надо было передать приказание, и, исполнив свое поручение, поехал назад.
Расчистив дорогу, Денисов остановился у входа на мост. Небрежно сдерживая рвавшегося к своим и бившего ногой жеребца, он смотрел на двигавшийся ему навстречу эскадрон.
По доскам моста раздались прозрачные звуки копыт, как будто скакало несколько лошадей, и эскадрон, с офицерами впереди по четыре человека в ряд, растянулся по мосту и стал выходить на ту сторону.
Остановленные пехотные солдаты, толпясь в растоптанной у моста грязи, с тем особенным недоброжелательным чувством отчужденности и насмешки, с каким встречаются обыкновенно различные роды войск, смотрели на чистых, щеголеватых гусар, стройно проходивших мимо их.
– Нарядные ребята! Только бы на Подновинское!
– Что от них проку! Только напоказ и водят! – говорил другой.
– Пехота, не пыли! – шутил гусар, под которым лошадь, заиграв, брызнула грязью в пехотинца.
– Прогонял бы тебя с ранцем перехода два, шнурки то бы повытерлись, – обтирая рукавом грязь с лица, говорил пехотинец; – а то не человек, а птица сидит!
– То то бы тебя, Зикин, на коня посадить, ловок бы ты был, – шутил ефрейтор над худым, скрюченным от тяжести ранца солдатиком.
– Дубинку промеж ног возьми, вот тебе и конь буде, – отозвался гусар.


Остальная пехота поспешно проходила по мосту, спираясь воронкой у входа. Наконец повозки все прошли, давка стала меньше, и последний батальон вступил на мост. Одни гусары эскадрона Денисова оставались по ту сторону моста против неприятеля. Неприятель, вдалеке видный с противоположной горы, снизу, от моста, не был еще виден, так как из лощины, по которой текла река, горизонт оканчивался противоположным возвышением не дальше полуверсты. Впереди была пустыня, по которой кое где шевелились кучки наших разъездных казаков. Вдруг на противоположном возвышении дороги показались войска в синих капотах и артиллерия. Это были французы. Разъезд казаков рысью отошел под гору. Все офицеры и люди эскадрона Денисова, хотя и старались говорить о постороннем и смотреть по сторонам, не переставали думать только о том, что было там, на горе, и беспрестанно всё вглядывались в выходившие на горизонт пятна, которые они признавали за неприятельские войска. Погода после полудня опять прояснилась, солнце ярко спускалось над Дунаем и окружающими его темными горами. Было тихо, и с той горы изредка долетали звуки рожков и криков неприятеля. Между эскадроном и неприятелями уже никого не было, кроме мелких разъездов. Пустое пространство, саженей в триста, отделяло их от него. Неприятель перестал стрелять, и тем яснее чувствовалась та строгая, грозная, неприступная и неуловимая черта, которая разделяет два неприятельские войска.
«Один шаг за эту черту, напоминающую черту, отделяющую живых от мертвых, и – неизвестность страдания и смерть. И что там? кто там? там, за этим полем, и деревом, и крышей, освещенной солнцем? Никто не знает, и хочется знать; и страшно перейти эту черту, и хочется перейти ее; и знаешь, что рано или поздно придется перейти ее и узнать, что там, по той стороне черты, как и неизбежно узнать, что там, по ту сторону смерти. А сам силен, здоров, весел и раздражен и окружен такими здоровыми и раздраженно оживленными людьми». Так ежели и не думает, то чувствует всякий человек, находящийся в виду неприятеля, и чувство это придает особенный блеск и радостную резкость впечатлений всему происходящему в эти минуты.
На бугре у неприятеля показался дымок выстрела, и ядро, свистя, пролетело над головами гусарского эскадрона. Офицеры, стоявшие вместе, разъехались по местам. Гусары старательно стали выравнивать лошадей. В эскадроне всё замолкло. Все поглядывали вперед на неприятеля и на эскадронного командира, ожидая команды. Пролетело другое, третье ядро. Очевидно, что стреляли по гусарам; но ядро, равномерно быстро свистя, пролетало над головами гусар и ударялось где то сзади. Гусары не оглядывались, но при каждом звуке пролетающего ядра, будто по команде, весь эскадрон с своими однообразно разнообразными лицами, сдерживая дыханье, пока летело ядро, приподнимался на стременах и снова опускался. Солдаты, не поворачивая головы, косились друг на друга, с любопытством высматривая впечатление товарища. На каждом лице, от Денисова до горниста, показалась около губ и подбородка одна общая черта борьбы, раздраженности и волнения. Вахмистр хмурился, оглядывая солдат, как будто угрожая наказанием. Юнкер Миронов нагибался при каждом пролете ядра. Ростов, стоя на левом фланге на своем тронутом ногами, но видном Грачике, имел счастливый вид ученика, вызванного перед большою публикой к экзамену, в котором он уверен, что отличится. Он ясно и светло оглядывался на всех, как бы прося обратить внимание на то, как он спокойно стоит под ядрами. Но и в его лице та же черта чего то нового и строгого, против его воли, показывалась около рта.
– Кто там кланяется? Юнкег' Миг'онов! Hexoг'oшo, на меня смотг'ите! – закричал Денисов, которому не стоялось на месте и который вертелся на лошади перед эскадроном.
Курносое и черноволосатое лицо Васьки Денисова и вся его маленькая сбитая фигурка с его жилистою (с короткими пальцами, покрытыми волосами) кистью руки, в которой он держал ефес вынутой наголо сабли, было точно такое же, как и всегда, особенно к вечеру, после выпитых двух бутылок. Он был только более обыкновенного красен и, задрав свою мохнатую голову кверху, как птицы, когда они пьют, безжалостно вдавив своими маленькими ногами шпоры в бока доброго Бедуина, он, будто падая назад, поскакал к другому флангу эскадрона и хриплым голосом закричал, чтоб осмотрели пистолеты. Он подъехал к Кирстену. Штаб ротмистр, на широкой и степенной кобыле, шагом ехал навстречу Денисову. Штаб ротмистр, с своими длинными усами, был серьезен, как и всегда, только глаза его блестели больше обыкновенного.
– Да что? – сказал он Денисову, – не дойдет дело до драки. Вот увидишь, назад уйдем.
– Чог'т их знает, что делают – проворчал Денисов. – А! Г'остов! – крикнул он юнкеру, заметив его веселое лицо. – Ну, дождался.
И он улыбнулся одобрительно, видимо радуясь на юнкера.
Ростов почувствовал себя совершенно счастливым. В это время начальник показался на мосту. Денисов поскакал к нему.
– Ваше пг'евосходительство! позвольте атаковать! я их опг'окину.
– Какие тут атаки, – сказал начальник скучливым голосом, морщась, как от докучливой мухи. – И зачем вы тут стоите? Видите, фланкеры отступают. Ведите назад эскадрон.
Эскадрон перешел мост и вышел из под выстрелов, не потеряв ни одного человека. Вслед за ним перешел и второй эскадрон, бывший в цепи, и последние казаки очистили ту сторону.
Два эскадрона павлоградцев, перейдя мост, один за другим, пошли назад на гору. Полковой командир Карл Богданович Шуберт подъехал к эскадрону Денисова и ехал шагом недалеко от Ростова, не обращая на него никакого внимания, несмотря на то, что после бывшего столкновения за Телянина, они виделись теперь в первый раз. Ростов, чувствуя себя во фронте во власти человека, перед которым он теперь считал себя виноватым, не спускал глаз с атлетической спины, белокурого затылка и красной шеи полкового командира. Ростову то казалось, что Богданыч только притворяется невнимательным, и что вся цель его теперь состоит в том, чтоб испытать храбрость юнкера, и он выпрямлялся и весело оглядывался; то ему казалось, что Богданыч нарочно едет близко, чтобы показать Ростову свою храбрость. То ему думалось, что враг его теперь нарочно пошлет эскадрон в отчаянную атаку, чтобы наказать его, Ростова. То думалось, что после атаки он подойдет к нему и великодушно протянет ему, раненому, руку примирения.
Знакомая павлоградцам, с высокоподнятыми плечами, фигура Жеркова (он недавно выбыл из их полка) подъехала к полковому командиру. Жерков, после своего изгнания из главного штаба, не остался в полку, говоря, что он не дурак во фронте лямку тянуть, когда он при штабе, ничего не делая, получит наград больше, и умел пристроиться ординарцем к князю Багратиону. Он приехал к своему бывшему начальнику с приказанием от начальника ариергарда.
– Полковник, – сказал он с своею мрачною серьезностью, обращаясь ко врагу Ростова и оглядывая товарищей, – велено остановиться, мост зажечь.
– Кто велено? – угрюмо спросил полковник.
– Уж я и не знаю, полковник, кто велено , – серьезно отвечал корнет, – но только мне князь приказал: «Поезжай и скажи полковнику, чтобы гусары вернулись скорей и зажгли бы мост».
Вслед за Жерковым к гусарскому полковнику подъехал свитский офицер с тем же приказанием. Вслед за свитским офицером на казачьей лошади, которая насилу несла его галопом, подъехал толстый Несвицкий.
– Как же, полковник, – кричал он еще на езде, – я вам говорил мост зажечь, а теперь кто то переврал; там все с ума сходят, ничего не разберешь.
Полковник неторопливо остановил полк и обратился к Несвицкому:
– Вы мне говорили про горючие вещества, – сказал он, – а про то, чтобы зажигать, вы мне ничего не говорили.
– Да как же, батюшка, – заговорил, остановившись, Несвицкий, снимая фуражку и расправляя пухлой рукой мокрые от пота волосы, – как же не говорил, что мост зажечь, когда горючие вещества положили?
– Я вам не «батюшка», господин штаб офицер, а вы мне не говорили, чтоб мост зажигайт! Я служба знаю, и мне в привычка приказание строго исполняйт. Вы сказали, мост зажгут, а кто зажгут, я святым духом не могу знайт…
– Ну, вот всегда так, – махнув рукой, сказал Несвицкий. – Ты как здесь? – обратился он к Жеркову.
– Да за тем же. Однако ты отсырел, дай я тебя выжму.
– Вы сказали, господин штаб офицер, – продолжал полковник обиженным тоном…
– Полковник, – перебил свитский офицер, – надо торопиться, а то неприятель пододвинет орудия на картечный выстрел.
Полковник молча посмотрел на свитского офицера, на толстого штаб офицера, на Жеркова и нахмурился.
– Я буду мост зажигайт, – сказал он торжественным тоном, как будто бы выражал этим, что, несмотря на все делаемые ему неприятности, он всё таки сделает то, что должно.
Ударив своими длинными мускулистыми ногами лошадь, как будто она была во всем виновата, полковник выдвинулся вперед к 2 му эскадрону, тому самому, в котором служил Ростов под командою Денисова, скомандовал вернуться назад к мосту.
«Ну, так и есть, – подумал Ростов, – он хочет испытать меня! – Сердце его сжалось, и кровь бросилась к лицу. – Пускай посмотрит, трус ли я» – подумал он.
Опять на всех веселых лицах людей эскадрона появилась та серьезная черта, которая была на них в то время, как они стояли под ядрами. Ростов, не спуская глаз, смотрел на своего врага, полкового командира, желая найти на его лице подтверждение своих догадок; но полковник ни разу не взглянул на Ростова, а смотрел, как всегда во фронте, строго и торжественно. Послышалась команда.
– Живо! Живо! – проговорило около него несколько голосов.
Цепляясь саблями за поводья, гремя шпорами и торопясь, слезали гусары, сами не зная, что они будут делать. Гусары крестились. Ростов уже не смотрел на полкового командира, – ему некогда было. Он боялся, с замиранием сердца боялся, как бы ему не отстать от гусар. Рука его дрожала, когда он передавал лошадь коноводу, и он чувствовал, как со стуком приливает кровь к его сердцу. Денисов, заваливаясь назад и крича что то, проехал мимо него. Ростов ничего не видел, кроме бежавших вокруг него гусар, цеплявшихся шпорами и бренчавших саблями.
– Носилки! – крикнул чей то голос сзади.
Ростов не подумал о том, что значит требование носилок: он бежал, стараясь только быть впереди всех; но у самого моста он, не смотря под ноги, попал в вязкую, растоптанную грязь и, споткнувшись, упал на руки. Его обежали другие.
– По обоий сторона, ротмистр, – послышался ему голос полкового командира, который, заехав вперед, стал верхом недалеко от моста с торжествующим и веселым лицом.
Ростов, обтирая испачканные руки о рейтузы, оглянулся на своего врага и хотел бежать дальше, полагая, что чем он дальше уйдет вперед, тем будет лучше. Но Богданыч, хотя и не глядел и не узнал Ростова, крикнул на него:
– Кто по средине моста бежит? На права сторона! Юнкер, назад! – сердито закричал он и обратился к Денисову, который, щеголяя храбростью, въехал верхом на доски моста.
– Зачем рисковайт, ротмистр! Вы бы слезали, – сказал полковник.
– Э! виноватого найдет, – отвечал Васька Денисов, поворачиваясь на седле.

Между тем Несвицкий, Жерков и свитский офицер стояли вместе вне выстрелов и смотрели то на эту небольшую кучку людей в желтых киверах, темнозеленых куртках, расшитых снурками, и синих рейтузах, копошившихся у моста, то на ту сторону, на приближавшиеся вдалеке синие капоты и группы с лошадьми, которые легко можно было признать за орудия.
«Зажгут или не зажгут мост? Кто прежде? Они добегут и зажгут мост, или французы подъедут на картечный выстрел и перебьют их?» Эти вопросы с замиранием сердца невольно задавал себе каждый из того большого количества войск, которые стояли над мостом и при ярком вечернем свете смотрели на мост и гусаров и на ту сторону, на подвигавшиеся синие капоты со штыками и орудиями.
– Ох! достанется гусарам! – говорил Несвицкий, – не дальше картечного выстрела теперь.
– Напрасно он так много людей повел, – сказал свитский офицер.
– И в самом деле, – сказал Несвицкий. – Тут бы двух молодцов послать, всё равно бы.
– Ах, ваше сиятельство, – вмешался Жерков, не спуская глаз с гусар, но всё с своею наивною манерой, из за которой нельзя было догадаться, серьезно ли, что он говорит, или нет. – Ах, ваше сиятельство! Как вы судите! Двух человек послать, а нам то кто же Владимира с бантом даст? А так то, хоть и поколотят, да можно эскадрон представить и самому бантик получить. Наш Богданыч порядки знает.
– Ну, – сказал свитский офицер, – это картечь!
Он показывал на французские орудия, которые снимались с передков и поспешно отъезжали.
На французской стороне, в тех группах, где были орудия, показался дымок, другой, третий, почти в одно время, и в ту минуту, как долетел звук первого выстрела, показался четвертый. Два звука, один за другим, и третий.
– О, ох! – охнул Несвицкий, как будто от жгучей боли, хватая за руку свитского офицера. – Посмотрите, упал один, упал, упал!
– Два, кажется?
– Был бы я царь, никогда бы не воевал, – сказал Несвицкий, отворачиваясь.
Французские орудия опять поспешно заряжали. Пехота в синих капотах бегом двинулась к мосту. Опять, но в разных промежутках, показались дымки, и защелкала и затрещала картечь по мосту. Но в этот раз Несвицкий не мог видеть того, что делалось на мосту. С моста поднялся густой дым. Гусары успели зажечь мост, и французские батареи стреляли по ним уже не для того, чтобы помешать, а для того, что орудия были наведены и было по ком стрелять.
– Французы успели сделать три картечные выстрела, прежде чем гусары вернулись к коноводам. Два залпа были сделаны неверно, и картечь всю перенесло, но зато последний выстрел попал в середину кучки гусар и повалил троих.
Ростов, озабоченный своими отношениями к Богданычу, остановился на мосту, не зная, что ему делать. Рубить (как он всегда воображал себе сражение) было некого, помогать в зажжении моста он тоже не мог, потому что не взял с собою, как другие солдаты, жгута соломы. Он стоял и оглядывался, как вдруг затрещало по мосту будто рассыпанные орехи, и один из гусар, ближе всех бывший от него, со стоном упал на перилы. Ростов побежал к нему вместе с другими. Опять закричал кто то: «Носилки!». Гусара подхватили четыре человека и стали поднимать.
– Оооо!… Бросьте, ради Христа, – закричал раненый; но его всё таки подняли и положили.
Николай Ростов отвернулся и, как будто отыскивая чего то, стал смотреть на даль, на воду Дуная, на небо, на солнце. Как хорошо показалось небо, как голубо, спокойно и глубоко! Как ярко и торжественно опускающееся солнце! Как ласково глянцовито блестела вода в далеком Дунае! И еще лучше были далекие, голубеющие за Дунаем горы, монастырь, таинственные ущелья, залитые до макуш туманом сосновые леса… там тихо, счастливо… «Ничего, ничего бы я не желал, ничего бы не желал, ежели бы я только был там, – думал Ростов. – Во мне одном и в этом солнце так много счастия, а тут… стоны, страдания, страх и эта неясность, эта поспешность… Вот опять кричат что то, и опять все побежали куда то назад, и я бегу с ними, и вот она, вот она, смерть, надо мной, вокруг меня… Мгновенье – и я никогда уже не увижу этого солнца, этой воды, этого ущелья»…
В эту минуту солнце стало скрываться за тучами; впереди Ростова показались другие носилки. И страх смерти и носилок, и любовь к солнцу и жизни – всё слилось в одно болезненно тревожное впечатление.
«Господи Боже! Тот, Кто там в этом небе, спаси, прости и защити меня!» прошептал про себя Ростов.
Гусары подбежали к коноводам, голоса стали громче и спокойнее, носилки скрылись из глаз.
– Что, бг'ат, понюхал пог'оху?… – прокричал ему над ухом голос Васьки Денисова.
«Всё кончилось; но я трус, да, я трус», подумал Ростов и, тяжело вздыхая, взял из рук коновода своего отставившего ногу Грачика и стал садиться.
– Что это было, картечь? – спросил он у Денисова.
– Да еще какая! – прокричал Денисов. – Молодцами г'аботали! А г'абота сквег'ная! Атака – любезное дело, г'убай в песи, а тут, чог'т знает что, бьют как в мишень.
И Денисов отъехал к остановившейся недалеко от Ростова группе: полкового командира, Несвицкого, Жеркова и свитского офицера.
«Однако, кажется, никто не заметил», думал про себя Ростов. И действительно, никто ничего не заметил, потому что каждому было знакомо то чувство, которое испытал в первый раз необстреленный юнкер.
– Вот вам реляция и будет, – сказал Жерков, – глядишь, и меня в подпоручики произведут.
– Доложите князу, что я мост зажигал, – сказал полковник торжественно и весело.
– А коли про потерю спросят?
– Пустячок! – пробасил полковник, – два гусара ранено, и один наповал , – сказал он с видимою радостью, не в силах удержаться от счастливой улыбки, звучно отрубая красивое слово наповал .


Преследуемая стотысячною французскою армией под начальством Бонапарта, встречаемая враждебно расположенными жителями, не доверяя более своим союзникам, испытывая недостаток продовольствия и принужденная действовать вне всех предвидимых условий войны, русская тридцатипятитысячная армия, под начальством Кутузова, поспешно отступала вниз по Дунаю, останавливаясь там, где она бывала настигнута неприятелем, и отбиваясь ариергардными делами, лишь насколько это было нужно для того, чтоб отступать, не теряя тяжестей. Были дела при Ламбахе, Амштетене и Мельке; но, несмотря на храбрость и стойкость, признаваемую самим неприятелем, с которою дрались русские, последствием этих дел было только еще быстрейшее отступление. Австрийские войска, избежавшие плена под Ульмом и присоединившиеся к Кутузову у Браунау, отделились теперь от русской армии, и Кутузов был предоставлен только своим слабым, истощенным силам. Защищать более Вену нельзя было и думать. Вместо наступательной, глубоко обдуманной, по законам новой науки – стратегии, войны, план которой был передан Кутузову в его бытность в Вене австрийским гофкригсратом, единственная, почти недостижимая цель, представлявшаяся теперь Кутузову, состояла в том, чтобы, не погубив армии подобно Маку под Ульмом, соединиться с войсками, шедшими из России.
28 го октября Кутузов с армией перешел на левый берег Дуная и в первый раз остановился, положив Дунай между собой и главными силами французов. 30 го он атаковал находившуюся на левом берегу Дуная дивизию Мортье и разбил ее. В этом деле в первый раз взяты трофеи: знамя, орудия и два неприятельские генерала. В первый раз после двухнедельного отступления русские войска остановились и после борьбы не только удержали поле сражения, но прогнали французов. Несмотря на то, что войска были раздеты, изнурены, на одну треть ослаблены отсталыми, ранеными, убитыми и больными; несмотря на то, что на той стороне Дуная были оставлены больные и раненые с письмом Кутузова, поручавшим их человеколюбию неприятеля; несмотря на то, что большие госпитали и дома в Кремсе, обращенные в лазареты, не могли уже вмещать в себе всех больных и раненых, – несмотря на всё это, остановка при Кремсе и победа над Мортье значительно подняли дух войска. Во всей армии и в главной квартире ходили самые радостные, хотя и несправедливые слухи о мнимом приближении колонн из России, о какой то победе, одержанной австрийцами, и об отступлении испуганного Бонапарта.
Князь Андрей находился во время сражения при убитом в этом деле австрийском генерале Шмите. Под ним была ранена лошадь, и сам он был слегка оцарапан в руку пулей. В знак особой милости главнокомандующего он был послан с известием об этой победе к австрийскому двору, находившемуся уже не в Вене, которой угрожали французские войска, а в Брюнне. В ночь сражения, взволнованный, но не усталый(несмотря на свое несильное на вид сложение, князь Андрей мог переносить физическую усталость гораздо лучше самых сильных людей), верхом приехав с донесением от Дохтурова в Кремс к Кутузову, князь Андрей был в ту же ночь отправлен курьером в Брюнн. Отправление курьером, кроме наград, означало важный шаг к повышению.
Ночь была темная, звездная; дорога чернелась между белевшим снегом, выпавшим накануне, в день сражения. То перебирая впечатления прошедшего сражения, то радостно воображая впечатление, которое он произведет известием о победе, вспоминая проводы главнокомандующего и товарищей, князь Андрей скакал в почтовой бричке, испытывая чувство человека, долго ждавшего и, наконец, достигшего начала желаемого счастия. Как скоро он закрывал глаза, в ушах его раздавалась пальба ружей и орудий, которая сливалась со стуком колес и впечатлением победы. То ему начинало представляться, что русские бегут, что он сам убит; но он поспешно просыпался, со счастием как будто вновь узнавал, что ничего этого не было, и что, напротив, французы бежали. Он снова вспоминал все подробности победы, свое спокойное мужество во время сражения и, успокоившись, задремывал… После темной звездной ночи наступило яркое, веселое утро. Снег таял на солнце, лошади быстро скакали, и безразлично вправе и влеве проходили новые разнообразные леса, поля, деревни.
На одной из станций он обогнал обоз русских раненых. Русский офицер, ведший транспорт, развалясь на передней телеге, что то кричал, ругая грубыми словами солдата. В длинных немецких форшпанах тряслось по каменистой дороге по шести и более бледных, перевязанных и грязных раненых. Некоторые из них говорили (он слышал русский говор), другие ели хлеб, самые тяжелые молча, с кротким и болезненным детским участием, смотрели на скачущего мимо их курьера.
Князь Андрей велел остановиться и спросил у солдата, в каком деле ранены. «Позавчера на Дунаю», отвечал солдат. Князь Андрей достал кошелек и дал солдату три золотых.
– На всех, – прибавил он, обращаясь к подошедшему офицеру. – Поправляйтесь, ребята, – обратился он к солдатам, – еще дела много.
– Что, г. адъютант, какие новости? – спросил офицер, видимо желая разговориться.
– Хорошие! Вперед, – крикнул он ямщику и поскакал далее.
Уже было совсем темно, когда князь Андрей въехал в Брюнн и увидал себя окруженным высокими домами, огнями лавок, окон домов и фонарей, шумящими по мостовой красивыми экипажами и всею тою атмосферой большого оживленного города, которая всегда так привлекательна для военного человека после лагеря. Князь Андрей, несмотря на быструю езду и бессонную ночь, подъезжая ко дворцу, чувствовал себя еще более оживленным, чем накануне. Только глаза блестели лихорадочным блеском, и мысли изменялись с чрезвычайною быстротой и ясностью. Живо представились ему опять все подробности сражения уже не смутно, но определенно, в сжатом изложении, которое он в воображении делал императору Францу. Живо представились ему случайные вопросы, которые могли быть ему сделаны,и те ответы,которые он сделает на них.Он полагал,что его сейчас же представят императору. Но у большого подъезда дворца к нему выбежал чиновник и, узнав в нем курьера, проводил его на другой подъезд.
– Из коридора направо; там, Euer Hochgeboren, [Ваше высокородие,] найдете дежурного флигель адъютанта, – сказал ему чиновник. – Он проводит к военному министру.
Дежурный флигель адъютант, встретивший князя Андрея, попросил его подождать и пошел к военному министру. Через пять минут флигель адъютант вернулся и, особенно учтиво наклонясь и пропуская князя Андрея вперед себя, провел его через коридор в кабинет, где занимался военный министр. Флигель адъютант своею изысканною учтивостью, казалось, хотел оградить себя от попыток фамильярности русского адъютанта. Радостное чувство князя Андрея значительно ослабело, когда он подходил к двери кабинета военного министра. Он почувствовал себя оскорбленным, и чувство оскорбления перешло в то же мгновенье незаметно для него самого в чувство презрения, ни на чем не основанного. Находчивый же ум в то же мгновение подсказал ему ту точку зрения, с которой он имел право презирать и адъютанта и военного министра. «Им, должно быть, очень легко покажется одерживать победы, не нюхая пороха!» подумал он. Глаза его презрительно прищурились; он особенно медленно вошел в кабинет военного министра. Чувство это еще более усилилось, когда он увидал военного министра, сидевшего над большим столом и первые две минуты не обращавшего внимания на вошедшего. Военный министр опустил свою лысую, с седыми висками, голову между двух восковых свечей и читал, отмечая карандашом, бумаги. Он дочитывал, не поднимая головы, в то время как отворилась дверь и послышались шаги.
– Возьмите это и передайте, – сказал военный министр своему адъютанту, подавая бумаги и не обращая еще внимания на курьера.
Князь Андрей почувствовал, что либо из всех дел, занимавших военного министра, действия кутузовской армии менее всего могли его интересовать, либо нужно было это дать почувствовать русскому курьеру. «Но мне это совершенно всё равно», подумал он. Военный министр сдвинул остальные бумаги, сровнял их края с краями и поднял голову. У него была умная и характерная голова. Но в то же мгновение, как он обратился к князю Андрею, умное и твердое выражение лица военного министра, видимо, привычно и сознательно изменилось: на лице его остановилась глупая, притворная, не скрывающая своего притворства, улыбка человека, принимающего одного за другим много просителей.
– От генерала фельдмаршала Кутузова? – спросил он. – Надеюсь, хорошие вести? Было столкновение с Мортье? Победа? Пора!
Он взял депешу, которая была на его имя, и стал читать ее с грустным выражением.
– Ах, Боже мой! Боже мой! Шмит! – сказал он по немецки. – Какое несчастие, какое несчастие!
Пробежав депешу, он положил ее на стол и взглянул на князя Андрея, видимо, что то соображая.
– Ах, какое несчастие! Дело, вы говорите, решительное? Мортье не взят, однако. (Он подумал.) Очень рад, что вы привезли хорошие вести, хотя смерть Шмита есть дорогая плата за победу. Его величество, верно, пожелает вас видеть, но не нынче. Благодарю вас, отдохните. Завтра будьте на выходе после парада. Впрочем, я вам дам знать.
Исчезнувшая во время разговора глупая улыбка опять явилась на лице военного министра.
– До свидания, очень благодарю вас. Государь император, вероятно, пожелает вас видеть, – повторил он и наклонил голову.
Когда князь Андрей вышел из дворца, он почувствовал, что весь интерес и счастие, доставленные ему победой, оставлены им теперь и переданы в равнодушные руки военного министра и учтивого адъютанта. Весь склад мыслей его мгновенно изменился: сражение представилось ему давнишним, далеким воспоминанием.


Князь Андрей остановился в Брюнне у своего знакомого, русского дипломата .Билибина.
– А, милый князь, нет приятнее гостя, – сказал Билибин, выходя навстречу князю Андрею. – Франц, в мою спальню вещи князя! – обратился он к слуге, провожавшему Болконского. – Что, вестником победы? Прекрасно. А я сижу больной, как видите.
Князь Андрей, умывшись и одевшись, вышел в роскошный кабинет дипломата и сел за приготовленный обед. Билибин покойно уселся у камина.
Князь Андрей не только после своего путешествия, но и после всего похода, во время которого он был лишен всех удобств чистоты и изящества жизни, испытывал приятное чувство отдыха среди тех роскошных условий жизни, к которым он привык с детства. Кроме того ему было приятно после австрийского приема поговорить хоть не по русски (они говорили по французски), но с русским человеком, который, он предполагал, разделял общее русское отвращение (теперь особенно живо испытываемое) к австрийцам.


Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=Клеопатра_(фильм,_1963)&oldid=81284317»