Аненербе

Аненербе
Ahnenerbe
Символика Аненербе
Официальный язык:	немецкий
Руководители
Президент	Генрих Гиммлер
Основание
1 июля 1935
Ликвидация
1945

К:Организации, закрытые в 1945 году

Аненербе (нем. Ahnenerbe — «Наследие предков», полное название — «Немецкое общество по изучению древней германской истории и наследия предков») — организация, существовавшая в Германии в 1935—1945 годах, созданная для изучения традиций, истории и наследия германской расы с целью оккультно-идеологического обеспечения функционирования государственного аппарата Третьего рейха.

Учреждение общества. Первоначальные цели

Предыстория

В 1928 году Герман Вирт издал книгу «Происхождение человечества», в которой утверждал, что у истоков человечества стоят две проторасы: «нордическая», являющаяся духовной расой с Севера, и пришельцы с южного континента Гондвана, охваченные низменными инстинктами, раса Юга. В книге он сообщил, что звери — это особый вид существ, который в принципе отличен от человека. Он противопоставил высокодуховного человека и человеко-зверя, который является не только не-человеком (как обычные звери), но и анти-человеком. Причиной деструктивных процессов в обществе нордической расы («гиперборейцев»), согласно Вирту, явилось расовое смешение гиперборейцев с бессловесными и примитивными звероподобными существами, населявшими другой континент — Гондвану (его взгляды являлись научным обоснованием для проведения нацистами так называемой «расовой гигиены» в дальнейшем).

Существа с Юга пародировали язык, так как использовали языковые концепции для подчинения их грубой конкретике вещей. Их язык являлся анти-языком, а вместо мысли и возведения конкретного предмета к идее мысль людей-зверей превращается в искажение интеллектуальных пропорций, в причину умственного недуга — это анти-мысль, когда поклоняются самому предмету-фетишу, или даже сатанинскому анти-богу, или же это интеллектуальное вырождение может привести к материализму, миру объектов. Таких существ он называет людьми-объектами.

Создание общества

Корни Аненербе следует искать как в деятельности эзотерического общества «Туле», так и в гипотезах и идеях ряда лиц, таких как учёный Герман Вирт и оккультист Фридрих Хильшер (наставник будущего генерального секретаря «Аненербе» Зиверса). Хильшер общался со шведским исследователем Свеном Гедином, бывшим специалистом по Востоку, долго находившимся в Тибете, а также с профессором К. Хаусхофером (преподавателем Мюнхенского университета, ассистентом которого был молодой Рудольф Гесс). Гесс познакомил Хаусхофера с Гитлером, которого увлекла идея завоевания жизненного пространства, различные оккультно-мистические построения и гипотезы. Последователем теории жизненного пространства Хаусхофера был и друг Альфреда Розенберга А. И. Никурадзе, идеолог созданного польскими властями в 1925 году общества «Прометей». Особое влияние на направленную на поиск союзников нацистов в Европе, на Среднем Востоке, в Индии и в СССР теорию германской расы, помимо трудов Хьюстона Чемберлена, оказали именно его идеи, и именно он, считавший необходимой войну с Россией (СССР) для окончательного решения русского вопроса с использованием ресурсов и сил русофобов Восточной Европы, идейно курировал национальную и расовую политику третьего рейха. Это кардинально противоречило мнению Хаусхофера, выступавшего против войны с Россией, за создание оси Берлин-Рим-Москва-Токио и освоение территорий лимитрофов как жизненного пространства немцев. На неё влияли также многочисленные труды Елены Петровны Блаватской и в частности, содержащиеся в её «Тайной доктрине» так называемые «расовые теории» (о существовании высших и низших рас).

В 1935 году в Мюнхене прошла историческая выставка под названием «Наследие немецких предков», которую организовал Вирт, являвшийся профессором, защитившим диссертацию, посвящённую голландским песням под названием «Деградация голландских фольклорных песен», где он придумывает свою протомифологию, как автор так называемой «гиперборейской» концепции.

Это концепция существования анти-людей с анти-языком и анти-мыслями заинтересовала антисемитски настроенного Генриха Гиммлера, посетившего эту выставку. В 1935 году Гиммлер становится президентом и уполномоченным организации «Наследия предков». Интерес к выставке проявил и расист, получивший образование колонизатора-агронома (для колонизации Африки) Рихард Дарре и оккультист-язычник Фридрих Хильшер, пользовавшийся большим авторитетом в НСДАП, не будучи членом этой партии.

Таким образом, с самого начала общество «Аненербе» было связано с будущими нацистскими лидерами.

Но во время крупного митинга Национал-социалистической партии в сентябре 1936 года Адольф Гитлер резко раскритиковал первого руководителя Аненербе Германа Вирта (Herman Wirth), сказав: «Мы не имеем ничего общего с теми людьми, которые понимают национализм лишь как набор легенд и мифов и в результате слишком легко подменяют его расплывчатыми фразами нордического содержания. Сейчас они начинают проводить исследования, основываясь на мифической культуре атлантов».

Но Гиммлер думал иначе. "Гиммлер хотел освободить нацистскую Германию от католицизма. Для достижения этой цели он всячески старался поддерживать тесные дружеские отношения с Карлом-Мария Вилигутом, бывшим полковником австрийской императорской армии, бывшим пациентом психиатрической больницы, который в свои 67 лет заявлял, что он является потомком божества северных народов Тора и обладает тайными знаниями древних германских племён.

Поэтому он принял официально попавшее в опалу Аненербе в состав СС. Первоначально «Аненербе» входило в состав Главного управления расы и поселений. В 1937 году Гиммлер отправил Вирта, занимавшего пост президента организации, в отставку и передал «Аненербе» в Инспекцию концентрационных лагерей. Это было связано с критикой Вирта как учёного, с одной стороны, и несостоятельности его идеи происхождения ариев от атлантов в глазах фюрера — с другой. Рейхсфюрер СС Гиммлер использовал этот благоприятный момент для подчинения организации «Наследие предков» структуре СС и увеличения своего влияния. Зиверс, как человек с университетским образованием, должен был играть роль связующего звена между учёными и рейхсфюрером СС. Руководитель медицинских программ — Август Хирт. Пост президента занял Вальтер Вюст. Однако через два года в 1939 году, посты Вюста и Гиммлера поменялись местами — президентом Ананербе стал Гиммлер, а Вюст — куратором.

1 января 1939 года «Аненербе» получило статус самостоятельной организации с расширением прав и предоставлением дополнительного финансирования.

Штаб-квартира «Аненербе» располагалась в одном из особняков берлинского района Далем (по адресу Пюклерштрассе, 16).

Первоначальной целью общества «Наследие предков» было доказательство теории расового превосходства германцев (во всех официальных документах НСДАП и законах нацистской Германии существовал только термин «германская раса» (или «индо-германская раса»), термины «арийская раса», «арийцы» были только в устной речи и в трудах предшественников нацистов) посредством исторических, антропологических и археологических исследований. В программе 1935 года также было сказано: «Изыскания в области локализации духа, деяний, наследства индо-германской расы. Популяризация результатов исследований в доступной и интересной для широких масс народа форме. Работы производятся с полным соблюдением научных методов и научной точности».

1 января 1942 года «Аненербе» было передано в состав Личного штаба рейхсфюрера СС и вся его деятельность окончательно была переориентирована на военные нужды. Многие проекты были свёрнуты, но возник Институт военных исследований, возглавленный Зиверсом. Впоследствии деятельность института была подробно рассмотрена на Нюрнбергском процессе: международный трибунал признал «Наследие предков» преступной организацией, а её руководитель Зиверс был приговорён к смертной казни и повешен.

Структура общества

• Президент: Генрих Гиммлер
• Директор, научный куратор: Вальтер Вюст
• Административное управление: Вольфрам Зиверс
• Финансовое управление: Фитцнер.
• Фонд «Наследие предков»: Бруно Гальке
• Издательство Фонда «Наследие предков». Руководитель — Фридхельм Кайзер. Находилось в берлинском районе Далем.

По разным источникам, количество отделов «Наследия предков» колеблется от 13 до 50, что связано с постепенным разрастанием организации. Тридцать пять научных отделений находились под руководством профессора Фюста из Мюнхена.

Список отделов:

• Исследовательский отдел астрономии. Руководитель — Филипп Фаут
• Исследовательский отдел биологии. Руководитель — Вальтер Грайте
• Исследовательский отдел ботаники. Руководитель — барон Филипп фон Лютцельбург
• Исследовательский отдел геологии и минералогии. Руководитель — Рольф Хёне
• Исследовательский отдел раскопок. Руководитель — Рольф Хёне, затем Ханс Шляйф, после него — Герберт Янкун
• Исследовательский отдел германского искусства. Руководитель — Эмерих Шаффран. Отдел начал свою работу 15 мая 1938 г., а уже в конце года был закрыт.
• Исследовательский отдел геральдики и родовых эмблем. Руководитель — Карл Конрад Руппель
• Исследовательский отдел германской архитектуры. Руководитель — Мартин Рудольф
• Исследовательский отдел германской филологии и местного фольклора. Руководитель — Бруно Швейцер
• Исследовательский отдел естествознания доисторического периода. Руководитель — Рудольф Шютрумпф
• Исследовательский отдел индогерманских и финских культурных связей. Руководитель — Юрьё фон Грёнхаген. Отдел функционировал в 1937—1939 гг.
• Исследовательский отдел карстов и пещер (для военных целей). Руководитель — Ханс Бранд
• Исследовательский отдел метеорологии и геофизических исследований. Руководитель — Ханс Роберт Скултетус
• Учебно-исследовательский отдел энтомологии и борьбы с паразитами. Руководитель — Эдуард Май.
• Учебно-исследовательский отдел генетики растений. Руководитель — Хайнц Брюхер
• Учебно-исследовательский отдел индогерманской арийской культуры и языков. Изучение санскрита и ведийского языка. Руководитель — Вальтер Вюст.
• Учебно-исследовательский отдел индогерманской германской культуры и языков. Руководитель — Рихард фон Кинле
• Учебно-исследовательский отдел истории индоевропейской религии. Руководитель — Отто Хут
• Учебно-исследовательский отдел народных легенд, сказок и саг (был распущен вскоре после его создания). Руководитель — Йозеф Плассманн
• Учебно-исследовательский отдел германской культуры и местного фольклора. Руководитель — Йозеф Плассманн.
• Учебно-исследовательский отдел народной медицины (изучение целебных трав, просуществовал до 1939 года). Руководитель — Александр Берг
• Исследовательский отдел насыпных обитаемых холмов. Руководитель — Вернер Хаарнагель
• Исследовательский отдел препарирования растений. Руководитель — Эрнст Пфоль
• Исследовательский отдел прикладной геологии. Руководитель — Йозеф Виммер
• Исследовательский отдел прикладной социологии языка. Руководитель — Георг Шмидт-Рор
• Исследовательский отдел средних веков и новейшей истории. Руководитель — Герман Лёффлер
• Учебно-исследовательский отдел Ближнего Востока. Руководитель — Виктор Христиан
• Отделение исследований индо-германской немецкой музыки. Руководитель — Альфред Квельмальц
• Учебно-исследовательский отдел германистики. Руководитель — Вильгельм Тойдт. Позднее отделом руководил Бруно Швейцер, затем Йозеф Плассманн
• Учебно-исследовательский отдел германской фольклористики. Руководитель — Рихард Вольфрам
• Учебно-исследовательское отделение германской традиции и этнографии. Руководитель — Генрих Хармьянц
• Учебно-исследовательский отдел топографии и ландшафтного символизма. Руководитель — Вернер Мюллер
• Учебно-исследовательский отдел древней истории. Руководитель — Франц Альтхайм
• Учебно-исследовательский отдел изобразительного и прикладного естествознания. Руководитель — Эдуард Тратц
• Учебно-исследовательский отдел кельтских народов. Руководитель — Людвиг Мюльхаузен
• Учебно-исследовательский отдел средневекового латинского языка. Руководитель — Пауль Леманн
• Учебно-исследовательский отдел истории индогерманского немецкого права. Руководитель — Вильгельм Эбель
• Учебно-исследовательский отдел истории первобытного общества. Руководитель — Густав Беренс.
• Учебно-исследовательский отдел истории первобытной истории. Руководитель — Аззиен Боммерс.
• Учебно-исследовательский отдел коневодства. Руководитель — Эрнст Шефер
• Исследовательский отдел классической филологии и Древнего мира. Руководитель — Рудольф Тилль, одновременно возглавлял латинское отделение; греческим отделением руководил Франц Дирльмайер
• Учебно-исследовательский отдел культуры Северной Африки. Руководитель — Отто Рёсслер
• Учебно-исследовательский отдел по письменам и символам. В 1935—1938 гг. руководителем был Герман Вирт. Включал сектор исследования символов (руководитель — Карл Теодор Вайгель). Впоследствии Вайгель стал руководителем отдела. Отдел был позднее объединён с отделом рунологии.
• Учебно-исследовательский отдел рунологии. Руководитель — Вольфганг Краузе
• Учебно-исследовательский отдел философии. Руководитель — Курт Шиллинг
• Отдел «Германский научный потенциал в действии». Руководитель — Ханс Шнайдер
• Отделение исследований оккультных наук. Исследования по парапсихологии, спиритизму, оккультизму и другим официально запрещённым в Германии наукам.
• Учебно-исследовательский отдел Центральной Азии и экспедиций. Руководитель — Эрнст Шефер
• Зондеркоманда «Н» (буква нем. алфавита «Ха»). Создание картотеки ведьм и сбор данных о ведовских процессах. Руководитель — Рудольф Левин

Отделы, о деятельности которых нет сведений:

• Исследовательский отдел зоогеографии и зооистории.
• Исследовательский отдел общего естествознания.
• Исследовательский отдел остеологии.

Экспедиции Аненербе:

• 1-я экспедиция Германа Вирта в Скандинавию (1935)
• 2-я экспедиция Германа Вирта в Скандинавию (1936)
• Экспедиция Юрьё фон Грёнхагена в Карелию (1937)
• Экспедиция Франца Альтхайма и Эрики Траутманн-Нэринг на Ближний Восток (1938)
• Экспедиция Эрнста Шефера на Тибет (1938—1939)
• Экспедиция Бруно Швейцера в Исландию (1938—1939)
• Экспедиция в Прибалтику в составе Германской архивной комиссии (1939—1940)
• Экспедиция Эдмунда Кисса в Боливию (1939, не состоялась)
• Экспедиция Отто Хута на Канарские острова (1939, не состоялась)
• Экспедиция Филиппа фон Лютцельбурга в Парагвай (1942, не состоялась)

Институт научных исследований целевого военного значения.

• Отдел «P» (пектин). Исследования применения пектина и глутаминовой кислоты в качестве клинического средства для свёртывания крови. Руководитель — Курт Плетнер
• Отдел «H». Эксперименты по исследованиям рака. Руководитель — профессор Август Хирт из Тюбингенского университета. Зиверс утверждал на допросе 29 июня 1945 года, что именно Хирту впервые удалось выявить клетку рака у мыши, используя флюоресцентную микроскопию, уничтожить эту клетку благодаря своему новому методу лечения. Это является первым в истории нацистской Германии известным случаем излечения рака врачами, хотя впервые рак у человека был излечен немецким врачом Брунсом ещё в 19 веке, а его метод лечения был усовершенствован американцем Коли для массовой терапии рака головы и шеи и широко использовался в других странах, но был забыт в нацистской Германии из-за изгнания из медицины левых, христиан, евреев, обучавшихся у евреев и христиан, друзей евреев и христиан и т. д..
• Отдел «М» (математика). Руководителю отдела Карл-Хайнцу Бозеку помогали 25 ассистентов из заключённых концентрационного лагеря Ораниенбург. Задачи исходили из вермахта, ВМС, ВВС, а также от Совета по научным исследованиям.
• Отдел «R». Руководитель — Зигмунд Рашер

Национальные подотделы Аненербе:

• «Дания». Руководитель — Карл Керстен
• «Нидерланды». Руководитель — Фридрих Май
• «Норвегия». Руководитель — Ханс Швальм
• «Фландрия». Руководитель — Аларих Августин.
• «Швейцария». Руководитель — Вильгельм Генрих Руофф
• «Франция». Руководитель — Людвиг Мюльхаузен
• «Швеция». Руководитель — граф Эрик Оксенштирна

Библиотека «Наследия предков» располагалась в замке Оберайхльберг вблизи Ульма. Библиотекарем была Аннегрет Шмидт.

Также обществом были проведены археологические исследования в Кафиристане, на Тибете, а также на островах Ла-Манша, в Румынии, Болгарии, Хорватии, Польше, Греции и других странах Европы.

Финансирование

Первоначально финансирование производилось через сельскохозяйственное министерство Рихарда Дарре. С переходом в СС схема финансирования изменилась: «…финансирование общества осуществлялось по следующим каналам: германское общество научных исследований, членские взносы, предоставление средств от рейха. Средства от войск СС и от вооруженных сил предоставлялись в распоряжение института только по военным научно-исследовательским вопросам».

Одни из самых больших взносов, приблизительно в 50 000 рейхсмарок, исходили от Немецкого Банка, а также от фирм «BMW» и «Daimler-Benz».

В июле 1940 года Гитлер утвердил государственный план реконструкции Вевельсбурга. Реконструкция замка должна была продлиться 20 лет с затратами в 250 миллионов рейхсмарок, что составляет 1 миллиард 250 миллионов долларов по сегодняшнему курсу.

Наука и идеология

В замке Вевельсбурга Гиммлер намеревался устроить центр нацистской «новой религии», которая создавалась идеологами СС как соединение язычества древних германцев и «истинного», ещё «не отравленного евреями» христианства и оккультизма прошлого века. «Зал Грааля» замка находился под огромным куполом, он имел 48 окон и предназначался для религиозных медитаций рейхсфюрера и людей, приближённых к власти.

С первых дней существования организации археологи, этнографы, филологи, историки снимали для СС пропагандистские фильмы, писали учебно-воспитательные программы. В обязательном порядке каждому члену СС преподавали эпос «Эдда» и обучали чтению рун.

В стенах «Аненербе» часто поднимался вопрос об Атлантиде, и им интересовался Гиммлер. Именно в этом институте было придумано название острову Гельголанд: «das heilige Land» — «святая земля». Идеологи национал-социализма стремились придать германским «началам» независимый окрас, что позволяло бы нацистам ощущать свою исключительность, ничем не обязанную Аврааму. После войны нацистские идеи были подхвачены пастором Юргеном Спанутом, который отождествлял Атлантиду с Хельголандом.

Сотрудники организации «Наследие предков» читали лекции бойцам зондеркоманд и охране концлагерей, для «научного» обоснования тотального уничтожения врагов Тысячелетнего рейха. Один из лучших в мире специалистов по культурам готов и викингов, доктор Герберт Янкун, доказывал, что древние германцы безжалостно топили в болотах предателей, гомосексуалистов и вероотступников, причём вместе с их семьями. После того, как немецкая армия завоевала Крым в июле 1942 года, Гиммлер посылает доктора Янкуна, а также Карла Керстена и барона фон Зеефельда, в регион на поиск остатков материальной культуры готского королевства (которые так и не были найдены). В дальнейшем Крым должен был быть полностью расселён («никаких иностранцев») и колонизирован только одними немцами, став территорией рейха. Будущая крымская колония была названа Gotengau (готский округ), в честь готов, которые, как полагал Янкун были предками немецких «арийцев». Особенное внимание доктор Янкун уделял разграблению крымского музея. Чуть позже он попросил зачислить себя офицером разведки в дивизию СС «Викинг», где он раньше проводил «культурно-политическое воспитание».

Внешние изображения
	[sokrytoe.net/uploads/posts/2012-08/1345154527_v8.jpg Гиммлер проверяет посевы хлопка во время своего визита в Крым]

По оценкам Гиммлера, «ариизация» региона должна была происходить постепенно в течение 20 лет; сначала предполагалось депортировать местное население, затем перераспределить территории для поселения «арийской расы». Дополнительно к «исключению» славян и «низших» рас предполагалось высадить дубовые и буковые деревья, чтобы копировать традиционные немецкие леса, а также высадить новые посевы, которые были привезены из другой прародины «арийцев» — Тибета. Гиммлер приказывает создать новое учреждение в структуре «Наследия предков», его возглавляет Шефер. Затем была создана биологическая станция вблизи австрийского города Грац, где Шефер приступает к работе с семью другими учёными, чтобы разрабатывать новые посевы для «Тысячелетнего рейха».

Полная реализация плана «ариизации» стала невозможной из-за продолжающейся войны, но небольшая колония была основана в полевом штабе Гиммлера, рядом с Киевом. C 10 октября 1942 года войска CC, возглавляемые Гиммлером, депортировали 10623 украинцев в вагонах для скота перед перемещением этнических немцев (фольксдойче) из северной Украины. СС передало немецким семьям необходимые материалы, а также землю.

Руны и их значения в третьем Рейхе

Две руны «Зиг» образовали название наших СС. Мертвая голова, свастика и руна «Хагал» демонстрируют непоколебимую уверенность в окончательной победе нашей философии. Г. Гиммлер

«…Великие боги — Один, Ве и Вилли вырезали мужчину из ясеня, а женщину из ивы. Старший из детей Бора, Один, вдохнул в людей душу и дал жизнь. Чтобы одарить их новыми знаниями, Один отправился в Утгард, Страну Зла, к Мировому Древу. Там он вырвал глаз и принес его в жертву, но этого показалось мало Стражам Древа. Тогда он отдал свою жизнь — решил умереть, чтобы воскреснуть. Девять дней он висел на суку пронзенный копьем. Каждая из восьми ночей Посвящения открывала ему новые тайны бытия. На девятое утро Один увидел под собой начертанные на камне руны-буквы. Отец его матери, великан Бельторн, научил его вырезать и окрашивать руны, и Мировое Древо стало называться с тех пор — Иггдрасиль…»

Так рассказывает об обретении рун древними германцами «Снорриева Эдда» (1222—1225), возможно, единственный полный обзор героического эпоса древних германцев, основанный на сказаниях, прорицаниях, заклинаниях, изречениях, культовых и религиозных обрядах германских племен. В «Эдде» Один почитался как бог войны и покровитель умерших героев Валгаллы. Он считался магом и некромантом.

Руны и рунические письма представляют собой знаки древнейшего германского алфавита, высекавшиеся на камне, металле и кости, и получившие распространение преимущественно в Северной Европе. Каждая руна имела имя и магическое значение, выходившие за сугубо лингвистические рамки. Начертание и состав менялся в течение времени и приобрели магическое значение в тевтонской астрологии.

Вполне естественно, что Генрих Гиммлер, с юных лет проявлявший повышенный интерес к духовному миру «нордических предков» и искренне считавший себя реинкарацией основателя Первого Рейха Генриха Птицелова, избранного в 919 году королём всех германцев, не мог пройти мимо «арийского наследия», идеально вписывающегося в его мировоззрение. По замыслу рейхсфюрера СС, рунам предстояло сыграть особую роль в символике СС: по его личной инициативе в рамках программы «Аненербе» -«Общества по изучению и распространению культурного наследия предков» — был учрежден Институт рунического письма.

До 1939 года все члены аппарата СС изучали значения рун в рамках курса общей подготовки. До 1945 года в СС активно использовались 14 рун, однако уже в 1940 году обязательное изучение рун отменили, что придало рунам ещё больше таинственности.

Hakenkreuz Свастика — один из древнейших идеографических символов. Название происходит от двусложного санскритского слова, обозначающего в переводе «благосостояние». Представляет собой правильный равносторонний крест со «сломанными» под прямым углом концами. Символизирует бесконечность существования и цикличность возрождения. Как эмблема «расовой чистоты арийской нации» впервые стала использоваться в Германии накануне Первой мировой войны. После 1918 изображалась на полковых и дивизионных штандартах «фрайкора», например, бригады Эрхарда. В августе 1920 Гитлер использовал правостороннюю свастику при оформлении партийного знамени и сравнил впоследствии своё озарение с «эффектом разорвавшейся бомбы». Свастика стала символом НСДАП и Третьего Рейха. Этот символ достаточно часто использовался как войсками СС, так и аппаратом СС, в том числе и германскими СС, например, формированиями СС во Фландрии.

Sonnerad «Зоннерад», «солнечное колесо» или «солнечная свастика» — древнескандинавский знак, символ грома, огня и плодородия арийских магов и колдунов. В войсках СС «Зоннерад» был эмблемой добровольческой моторизованной дивизии «Викинг», полка и позже дивизии войск СС «Нордланд», в большинстве своем укомплектованных выходцами из Скандинавии. «Солнечная свастика» также использовалась в символике корпуса «Шальбург», являвшегося датским формированием аппарата СС.

Siegrune Руна «Зиг», атрибут бога войны Тора. Знак власти, энергии, борьбы и смерти. В 1933 году гауптштурмфюрер СС Вальтер Хек, художник-график в мастерской Фердинанда Хофштаттера в Бонне, разрабатывая макет нового значка, объединил две руны «Зиг». Выразительная молниеобразная форма произвела впечатление на Гиммлера, который избрал «сдвоенную молнию» эмблемой СС. За возможность использования знака бюджетно-финансовый отдел СС выплатил правообладателю гонорар в размере 2,5(?) рейхсмарок. Кроме того, Хек разработал и эмблему СА, объединив руническую «S» и готическую «А».

Gerrune Руна «Гер», символ коллективизма и товарищеской взаимовыручки царящих в рядах СС, использовалась в одном из вариантов дивизионного штандарта 11-й моторизированной добровольческой дивизии Войск СС «Нордланд».

Wolfsangel Руна «Вольфсангель», «волчий крюк» — языческий оберег, защищавший его владельца от происков «темных сил» и дающий власть над оборотнем — вервольфом. В средневековой геральдике обозначал « волчий капкан» — надежную защиту. В XV веке стал эмблемой горожан, сражавшихся с наемникам германских князей. Это древнейший символ свободы и независимости, известный ещё со времен Тридцатилетней войны и как «Знак произвола». В настоящее время сохранился на гербе немецкого города Вольфштайн. «Вольфсангель» первоначально являлся эмблемой НСДАП, а в Войсках СС использовался в качестве дивизионных эмблем некоторых танковых подразделений, например, танковой дивизии СС «Рейх».

Wolfsangel (2-й вариант) Эмблема ВА (Weer Afdeelingen) — голландского эквивалента НСДАП. Знак членов Германских СС на территории Голландии. Позднее использовался при оформлении триумфального штандарта 34-й добровольческой пехотной дивизии войск СС «Ландсторм Недерланд».

Opferrune Руна «Опфер», символ самопожертвования. После 1918 года эту руну использовали ветераны войны как знак принадлежности к «Стальному шлему». Позднее памятный знак с руной «Опфер» был выпущен в честь так называемых «мучеников 9-го ноября» — 16-ти сторонников Гитлера, убитых полицией во время «Пивного путча» в 1923. Также использовалась как элемент графического дизайна нашивок за ранение (СА) и инвалидов СС.

Eifrune Руна «Айф», символ целеустремленности и энтузиазма. Знак спецформирований СС, в частности, личных адъютантов Гитлера и особо приближенных лиц. Китель с айфруной в 1929 году носил Рудольф Гесс.

Lebenrune Руна «Жизни» — такие знаки носили на мундирах участники разработанной Гиммлером программы селекционного отбора «Лебенсборн СС» — «Источник жизни». Применялась в эсэсовской сфрагистике и делопроизводстве: руна проставлялась на личных документах и высекалась на надгробных плитах членов СС для обозначения даты рождения.

Totenrune Руна «Тотен», знак смерти — для обозначения в документах и надгробных плитах "даты ухода в «Чертог мертвых» — в германской мифологии так назывался дворец Одина, куда попадают павшие в битве воины.

Tyrrune Руна «Тир», символ непримиримости в сражении, непременный атрибут бога войны, грома и плодородия Тира. Надгробный знак в виде руны «Тир» устанавливался на могилах эсэсовцев вместо христианского креста. Иногда татуировалась под левым плечевым сгибом членов СС вместе с обозначением группы крови.

Нашивка на левом рукаве мундира указывала на окончание офицерской «спецшколы СА рейхсфюрера СС» (до 1934) и впоследствии трансформировалась в нагрудный знак сотрудников управления СС по подготовке резервов. В войсках СС использовалась в символике 32-й добровольческой пехотной дивизии СС «30 января», сформированной в феврале 1945 и укомплектованной профессорско-преподавательским и курсантским составом юнкерских школ СС.

Heilszeichen Руна «Хайльсцайхен», символ успеха и удачи — элементы рунической орнаменталистики, в частности, гравировались на эсэсовском наградном кольце «Мертвая голова».

Hagallrune Руна «Хагалл», символизировала несгибаемость веры (в нацистском понимании этого слова), требовавшейся от каждого члена СС. Эту руну широко использовали во время различных эсэсовских церемоний, в частности, на свадьбах. В войсках СС использовалась в символике 6-й горной дивизии СС «Норд». Odalrune Руна «Одал», символ семьи и кровного родства. Нагрудный знак сотрудников Главного управления СС по вопросам расы и поселений, а также эмблема 7-й горнострелковой дивизии Войск СС «Принц Ойген», ставшей первым соединением в составе СС, укомплектованным исключительно «фольксдойче».

Люди как объект исследования нацистской науки

Использование тел убитых людей как материал антропологической коллекции

С вступлением Германии в войну на передний план среди разработок «Аненербе» была выдвинута программа антропологических исследований. Эта программа осуществлялась Институтом по специальным миссиям в области военных наук, который использовал в качестве подопытного материала живых людей. Одну такую программу разрабатывал гауптштурмфюрер СС профессор Август Хирт. Он коллекционировал черепа и скелеты людей разных национальностей, заспиртовывал тела. Люди в качестве материала поступали из лагерей смерти.

Опыты на людях

Кроме антропологических исследований «Аненербе» занималось и антигуманными опытами над людьми. В этой области специализировался доктор Зигмунд Рашер. Он писал своему начальнику Генриху Гиммлеру:

Аушвиц больше подходит для проведения подобных испытаний, чем Дахау, так как климат в Аушвице несколько холоднее, а также потому, что в этом лагере опыты будут меньше привлекать внимания ввиду его большей площади (испытуемые громко кричат при замораживании.)

Когда в Освенциме (более известное в России название Аушвица) опыты по охлаждению людей провести по каким-то причинам не удалось, доктор Рашер продолжил свои исследования в Дахау:

Слава Богу, у нас в Дахау вновь наступили сильные холода, — писал он Гиммлеру ранней весной 1943 года. — Некоторые испытуемые находились на открытом воздухе по 14 часов при наружной температуре 21 градус по Фаренгейту (−6,1 по Цельсию), при этом температура тела опускалась до 77 градусов по Фаренгейту (+25 по Цельсию) и наблюдалось обморожение конечностей…

По мере того, как люди замерзали, д-р Рашер или его ассистент регистрировали температуру, работу сердца, дыхание и т. п. Тишину ночи часто нарушали душераздирающие крики мучеников…

«Наследие предков» и германская история

С началом Второй мировой войны, специалисты организации «Наследие предков» следуя за частями вермахта, принимали участие в разграблении европейских музеев и библиотек. Они прежде всего выбирали экспонаты, которые связаны с древнегерманской историей.

17 июля 1940 г., по поручению фюрера на основании приказа шефа Верховного командования вермахта от 5.07.1940 Розенбергом был создан Айнзацштаб, отделения которого были во всех крупных городах Европы.

«Наследие предков» и СС

Эсэсовцы, входящие в «Наследие предков», курировали проект создания «оружия возмездия» — Фау-2. К концу своей деятельности «Аненербе» представляла собой большую бюрократическую машину, подобно спруту охватывавшую самые разные области деятельности.

Отдельные факты

• В 1936 году Карл Мария Вилигут (Вайстор) вместе с Гюнтером Кирхоффом в рамках института Аненербе начал раскопки на холме Мург в Чёрном лесу близ Баден-Бадена, где, по его мнению, находились руины древнего поселения ирминистов — последователей древнегерманской религии.

Аненербе в компьютерных играх

• В серии компьютерных игр «Крах Анненербе» игрок (солдат Сопротивления) борется против «Аненербе» и солдат СА. Костяк «Аненербе» якобы составляют элитные солдаты СС, которых воскресили из мёртвых с помощью порошка, секретно выработанного в немецких лабораториях Тибета.
• В компьютерной игре BloodRayne Рейн пытается разобраться в организации «Аненербе», ищет артефакты, попадает в лаборатории, производит серию убийств немецких военачальников и мутантов. По мере прохождения игры Рейн сталкивается с мутацией паразитов-демонов, которая была вызвана исследованиями организации «Аненербе».
• В игре Uncharted 2, вышедшей эксклюзивно для Playstation 3, главный герой Натан Дрейк в горах Тибета находит тела мертвых участников экспедиции Аненербе, пытавшихся найти древний артефакт, который мог повлиять на ход истории.
• В компьютерной игре Clive Barker’s Jericho главные герои попадают в пустынный город Аль-Хали периода Второй мировой войны, захваченный членами «Аненербе» и исследуемый ими на предмет наличия магических артефактов.
• В компьютерной игре Return to castle Wolfenstein главный герой сбегает из одноимённого замка, чуть не став жертвой экспериментов Аненербе.
• Так же в аниме Carnival Phantasm есть кафе Аненербе появляющееся в начале каждой серии.

См. также

• Пангерманизм — политическое движение XIX—XX столетий, стремящееся к единству немецкоговорящих народов Европы.
• Фёлькише бевегунг — политическая идеология XIX—XX веков, основанная на идеях философского течения ариософии, и элементах зарождающегося тогда традиционализма. Пропагандировало идеи пангерманизма, реакционного романтизма и социал-дарвинизма.
• Фольксдойче — (нем. Volksdeutsche, «этнические немцы», в русском языке слово не склоняется) — обозначение людей, родным языком которых был немецкий и которые жили вне Германии (в отличие от «райхсдойче» нем. Reichsdeutsche — «немцев из рейха»). Понятие возникло после Первой мировой войны, когда, в результате изменений границ, многие немцы оказались за рубежом, и оставалось в активном употреблении до 1940—1960-х годов XX века.
• Дирльмайер, Франц
• Дибич, Карл (разработал логотип организации).
• Нацистский оккультизм

Литература

на русском языке

• Баринов И.И. Табу и мифы Третьего рейха. — М., 2013. — 248 с. — 1000 экз. — ISBN 978-5-94542-289-6.
• Васильченко А. В. Аненербе. «Наследие предков» без мифов и тайн. — М.: Рипол-классик, 2005. — 432 с. — 5 000 экз. — ISBN 5-7905-3502-X.
• Васильченко А. В. Мистика СС / Оформление серии художника С. Груздева. — М.: Яуза, 2005. — 448, [32] с. — (Оккультная власть). — 5 000 экз. — ISBN 5-87849-170-2. (в пер.)
• Васильченко А. В. Оккультный миф III рейха. — М.: Яуза-пресс, 2008. — 622 с. — 5000 экз. — ISBN 978-5-903339-72-3.
• Телицын В. Л. Проект «Аненербе». Наследие предков и Третий рейх. — АСТ, 2001. — ISBN 5-17-006056-4.
• Цибулькин В. В., Лысюк И. П., СС Аненербе: рассекреченные файлы. М., 2010. 288 с. - ISBN 2000070166833

на других языках

Ссылки

• [tonos.ru/images/articles/ahnenerbe.jpg Значок общества Наследия предков]
• Козлов Г. [www.vokrugsveta.ru/publishing/vs/archives/?item_id=2885 Нордические сказки Аненербе]. // Вокруг света
• Уолкер М. [scepsis.ru/library/id_471.html «Наука при национал-социализме»]. // Скепсис (Пер. с англ. И. А. Белозеровой, под ред. Э. И. Колчинского)

Отрывок, характеризующий Аненербе

Разъезд французов был один из тех, которые были посланы по распоряжению Дюронеля по разным улицам Москвы для пресечения мародерства и в особенности для поимки поджигателей, которые, по общему, в тот день проявившемуся, мнению у французов высших чинов, были причиною пожаров. Объехав несколько улиц, разъезд забрал еще человек пять подозрительных русских, одного лавочника, двух семинаристов, мужика и дворового человека и нескольких мародеров. Но из всех подозрительных людей подозрительнее всех казался Пьер. Когда их всех привели на ночлег в большой дом на Зубовском валу, в котором была учреждена гауптвахта, то Пьера под строгим караулом поместили отдельно.


В Петербурге в это время в высших кругах, с большим жаром чем когда нибудь, шла сложная борьба партий Румянцева, французов, Марии Феодоровны, цесаревича и других, заглушаемая, как всегда, трубением придворных трутней. Но спокойная, роскошная, озабоченная только призраками, отражениями жизни, петербургская жизнь шла по старому; и из за хода этой жизни надо было делать большие усилия, чтобы сознавать опасность и то трудное положение, в котором находился русский народ. Те же были выходы, балы, тот же французский театр, те же интересы дворов, те же интересы службы и интриги. Только в самых высших кругах делались усилия для того, чтобы напоминать трудность настоящего положения. Рассказывалось шепотом о том, как противоположно одна другой поступили, в столь трудных обстоятельствах, обе императрицы. Императрица Мария Феодоровна, озабоченная благосостоянием подведомственных ей богоугодных и воспитательных учреждений, сделала распоряжение об отправке всех институтов в Казань, и вещи этих заведений уже были уложены. Императрица же Елизавета Алексеевна на вопрос о том, какие ей угодно сделать распоряжения, с свойственным ей русским патриотизмом изволила ответить, что о государственных учреждениях она не может делать распоряжений, так как это касается государя; о том же, что лично зависит от нее, она изволила сказать, что она последняя выедет из Петербурга.
У Анны Павловны 26 го августа, в самый день Бородинского сражения, был вечер, цветком которого должно было быть чтение письма преосвященного, написанного при посылке государю образа преподобного угодника Сергия. Письмо это почиталось образцом патриотического духовного красноречия. Прочесть его должен был сам князь Василий, славившийся своим искусством чтения. (Он же читывал и у императрицы.) Искусство чтения считалось в том, чтобы громко, певуче, между отчаянным завыванием и нежным ропотом переливать слова, совершенно независимо от их значения, так что совершенно случайно на одно слово попадало завывание, на другие – ропот. Чтение это, как и все вечера Анны Павловны, имело политическое значение. На этом вечере должно было быть несколько важных лиц, которых надо было устыдить за их поездки во французский театр и воодушевить к патриотическому настроению. Уже довольно много собралось народа, но Анна Павловна еще не видела в гостиной всех тех, кого нужно было, и потому, не приступая еще к чтению, заводила общие разговоры.
Новостью дня в этот день в Петербурге была болезнь графини Безуховой. Графиня несколько дней тому назад неожиданно заболела, пропустила несколько собраний, которых она была украшением, и слышно было, что она никого не принимает и что вместо знаменитых петербургских докторов, обыкновенно лечивших ее, она вверилась какому то итальянскому доктору, лечившему ее каким то новым и необыкновенным способом.
Все очень хорошо знали, что болезнь прелестной графини происходила от неудобства выходить замуж сразу за двух мужей и что лечение итальянца состояло в устранении этого неудобства; но в присутствии Анны Павловны не только никто не смел думать об этом, но как будто никто и не знал этого.
– On dit que la pauvre comtesse est tres mal. Le medecin dit que c'est l'angine pectorale. [Говорят, что бедная графиня очень плоха. Доктор сказал, что это грудная болезнь.]
– L'angine? Oh, c'est une maladie terrible! [Грудная болезнь? О, это ужасная болезнь!]
– On dit que les rivaux se sont reconcilies grace a l'angine… [Говорят, что соперники примирились благодаря этой болезни.]
Слово angine повторялось с большим удовольствием.
– Le vieux comte est touchant a ce qu'on dit. Il a pleure comme un enfant quand le medecin lui a dit que le cas etait dangereux. [Старый граф очень трогателен, говорят. Он заплакал, как дитя, когда доктор сказал, что случай опасный.]
– Oh, ce serait une perte terrible. C'est une femme ravissante. [О, это была бы большая потеря. Такая прелестная женщина.]
– Vous parlez de la pauvre comtesse, – сказала, подходя, Анна Павловна. – J'ai envoye savoir de ses nouvelles. On m'a dit qu'elle allait un peu mieux. Oh, sans doute, c'est la plus charmante femme du monde, – сказала Анна Павловна с улыбкой над своей восторженностью. – Nous appartenons a des camps differents, mais cela ne m'empeche pas de l'estimer, comme elle le merite. Elle est bien malheureuse, [Вы говорите про бедную графиню… Я посылала узнавать о ее здоровье. Мне сказали, что ей немного лучше. О, без сомнения, это прелестнейшая женщина в мире. Мы принадлежим к различным лагерям, но это не мешает мне уважать ее по ее заслугам. Она так несчастна.] – прибавила Анна Павловна.
Полагая, что этими словами Анна Павловна слегка приподнимала завесу тайны над болезнью графини, один неосторожный молодой человек позволил себе выразить удивление в том, что не призваны известные врачи, а лечит графиню шарлатан, который может дать опасные средства.
– Vos informations peuvent etre meilleures que les miennes, – вдруг ядовито напустилась Анна Павловна на неопытного молодого человека. – Mais je sais de bonne source que ce medecin est un homme tres savant et tres habile. C'est le medecin intime de la Reine d'Espagne. [Ваши известия могут быть вернее моих… но я из хороших источников знаю, что этот доктор очень ученый и искусный человек. Это лейб медик королевы испанской.] – И таким образом уничтожив молодого человека, Анна Павловна обратилась к Билибину, который в другом кружке, подобрав кожу и, видимо, сбираясь распустить ее, чтобы сказать un mot, говорил об австрийцах.
– Je trouve que c'est charmant! [Я нахожу, что это прелестно!] – говорил он про дипломатическую бумагу, при которой отосланы были в Вену австрийские знамена, взятые Витгенштейном, le heros de Petropol [героем Петрополя] (как его называли в Петербурге).
– Как, как это? – обратилась к нему Анна Павловна, возбуждая молчание для услышания mot, которое она уже знала.
И Билибин повторил следующие подлинные слова дипломатической депеши, им составленной:
– L'Empereur renvoie les drapeaux Autrichiens, – сказал Билибин, – drapeaux amis et egares qu'il a trouve hors de la route, [Император отсылает австрийские знамена, дружеские и заблудшиеся знамена, которые он нашел вне настоящей дороги.] – докончил Билибин, распуская кожу.
– Charmant, charmant, [Прелестно, прелестно,] – сказал князь Василий.
– C'est la route de Varsovie peut etre, [Это варшавская дорога, может быть.] – громко и неожиданно сказал князь Ипполит. Все оглянулись на него, не понимая того, что он хотел сказать этим. Князь Ипполит тоже с веселым удивлением оглядывался вокруг себя. Он так же, как и другие, не понимал того, что значили сказанные им слова. Он во время своей дипломатической карьеры не раз замечал, что таким образом сказанные вдруг слова оказывались очень остроумны, и он на всякий случай сказал эти слова, первые пришедшие ему на язык. «Может, выйдет очень хорошо, – думал он, – а ежели не выйдет, они там сумеют это устроить». Действительно, в то время как воцарилось неловкое молчание, вошло то недостаточно патриотическое лицо, которого ждала для обращения Анна Павловна, и она, улыбаясь и погрозив пальцем Ипполиту, пригласила князя Василия к столу, и, поднося ему две свечи и рукопись, попросила его начать. Все замолкло.
– Всемилостивейший государь император! – строго провозгласил князь Василий и оглянул публику, как будто спрашивая, не имеет ли кто сказать что нибудь против этого. Но никто ничего не сказал. – «Первопрестольный град Москва, Новый Иерусалим, приемлет Христа своего, – вдруг ударил он на слове своего, – яко мать во объятия усердных сынов своих, и сквозь возникающую мглу, провидя блистательную славу твоея державы, поет в восторге: «Осанна, благословен грядый!» – Князь Василий плачущим голосом произнес эти последние слова.
Билибин рассматривал внимательно свои ногти, и многие, видимо, робели, как бы спрашивая, в чем же они виноваты? Анна Павловна шепотом повторяла уже вперед, как старушка молитву причастия: «Пусть дерзкий и наглый Голиаф…» – прошептала она.
Князь Василий продолжал:
– «Пусть дерзкий и наглый Голиаф от пределов Франции обносит на краях России смертоносные ужасы; кроткая вера, сия праща российского Давида, сразит внезапно главу кровожаждущей его гордыни. Се образ преподобного Сергия, древнего ревнителя о благе нашего отечества, приносится вашему императорскому величеству. Болезную, что слабеющие мои силы препятствуют мне насладиться любезнейшим вашим лицезрением. Теплые воссылаю к небесам молитвы, да всесильный возвеличит род правых и исполнит во благих желания вашего величества».
– Quelle force! Quel style! [Какая сила! Какой слог!] – послышались похвалы чтецу и сочинителю. Воодушевленные этой речью, гости Анны Павловны долго еще говорили о положении отечества и делали различные предположения об исходе сражения, которое на днях должно было быть дано.
– Vous verrez, [Вы увидите.] – сказала Анна Павловна, – что завтра, в день рождения государя, мы получим известие. У меня есть хорошее предчувствие.


Предчувствие Анны Павловны действительно оправдалось. На другой день, во время молебствия во дворце по случаю дня рождения государя, князь Волконский был вызван из церкви и получил конверт от князя Кутузова. Это было донесение Кутузова, писанное в день сражения из Татариновой. Кутузов писал, что русские не отступили ни на шаг, что французы потеряли гораздо более нашего, что он доносит второпях с поля сражения, не успев еще собрать последних сведений. Стало быть, это была победа. И тотчас же, не выходя из храма, была воздана творцу благодарность за его помощь и за победу.
Предчувствие Анны Павловны оправдалось, и в городе все утро царствовало радостно праздничное настроение духа. Все признавали победу совершенною, и некоторые уже говорили о пленении самого Наполеона, о низложении его и избрании новой главы для Франции.
Вдали от дела и среди условий придворной жизни весьма трудно, чтобы события отражались во всей их полноте и силе. Невольно события общие группируются около одного какого нибудь частного случая. Так теперь главная радость придворных заключалась столько же в том, что мы победили, сколько и в том, что известие об этой победе пришлось именно в день рождения государя. Это было как удавшийся сюрприз. В известии Кутузова сказано было тоже о потерях русских, и в числе их названы Тучков, Багратион, Кутайсов. Тоже и печальная сторона события невольно в здешнем, петербургском мире сгруппировалась около одного события – смерти Кутайсова. Его все знали, государь любил его, он был молод и интересен. В этот день все встречались с словами:
– Как удивительно случилось. В самый молебен. А какая потеря Кутайсов! Ах, как жаль!
– Что я вам говорил про Кутузова? – говорил теперь князь Василий с гордостью пророка. – Я говорил всегда, что он один способен победить Наполеона.
Но на другой день не получалось известия из армии, и общий голос стал тревожен. Придворные страдали за страдания неизвестности, в которой находился государь.
– Каково положение государя! – говорили придворные и уже не превозносили, как третьего дня, а теперь осуждали Кутузова, бывшего причиной беспокойства государя. Князь Василий в этот день уже не хвастался более своим protege Кутузовым, а хранил молчание, когда речь заходила о главнокомандующем. Кроме того, к вечеру этого дня как будто все соединилось для того, чтобы повергнуть в тревогу и беспокойство петербургских жителей: присоединилась еще одна страшная новость. Графиня Елена Безухова скоропостижно умерла от этой страшной болезни, которую так приятно было выговаривать. Официально в больших обществах все говорили, что графиня Безухова умерла от страшного припадка angine pectorale [грудной ангины], но в интимных кружках рассказывали подробности о том, как le medecin intime de la Reine d'Espagne [лейб медик королевы испанской] предписал Элен небольшие дозы какого то лекарства для произведения известного действия; но как Элен, мучимая тем, что старый граф подозревал ее, и тем, что муж, которому она писала (этот несчастный развратный Пьер), не отвечал ей, вдруг приняла огромную дозу выписанного ей лекарства и умерла в мучениях, прежде чем могли подать помощь. Рассказывали, что князь Василий и старый граф взялись было за итальянца; но итальянец показал такие записки от несчастной покойницы, что его тотчас же отпустили.
Общий разговор сосредоточился около трех печальных событий: неизвестности государя, погибели Кутайсова и смерти Элен.
На третий день после донесения Кутузова в Петербург приехал помещик из Москвы, и по всему городу распространилось известие о сдаче Москвы французам. Это было ужасно! Каково было положение государя! Кутузов был изменник, и князь Василий во время visites de condoleance [визитов соболезнования] по случаю смерти его дочери, которые ему делали, говорил о прежде восхваляемом им Кутузове (ему простительно было в печали забыть то, что он говорил прежде), он говорил, что нельзя было ожидать ничего другого от слепого и развратного старика.
– Я удивляюсь только, как можно было поручить такому человеку судьбу России.
Пока известие это было еще неофициально, в нем можно было еще сомневаться, но на другой день пришло от графа Растопчина следующее донесение:
«Адъютант князя Кутузова привез мне письмо, в коем он требует от меня полицейских офицеров для сопровождения армии на Рязанскую дорогу. Он говорит, что с сожалением оставляет Москву. Государь! поступок Кутузова решает жребий столицы и Вашей империи. Россия содрогнется, узнав об уступлении города, где сосредоточивается величие России, где прах Ваших предков. Я последую за армией. Я все вывез, мне остается плакать об участи моего отечества».
Получив это донесение, государь послал с князем Волконским следующий рескрипт Кутузову:
«Князь Михаил Иларионович! С 29 августа не имею я никаких донесений от вас. Между тем от 1 го сентября получил я через Ярославль, от московского главнокомандующего, печальное известие, что вы решились с армиею оставить Москву. Вы сами можете вообразить действие, какое произвело на меня это известие, а молчание ваше усугубляет мое удивление. Я отправляю с сим генерал адъютанта князя Волконского, дабы узнать от вас о положении армии и о побудивших вас причинах к столь печальной решимости».


Девять дней после оставления Москвы в Петербург приехал посланный от Кутузова с официальным известием об оставлении Москвы. Посланный этот был француз Мишо, не знавший по русски, но quoique etranger, Busse de c?ur et d'ame, [впрочем, хотя иностранец, но русский в глубине души,] как он сам говорил про себя.
Государь тотчас же принял посланного в своем кабинете, во дворце Каменного острова. Мишо, который никогда не видал Москвы до кампании и который не знал по русски, чувствовал себя все таки растроганным, когда он явился перед notre tres gracieux souverain [нашим всемилостивейшим повелителем] (как он писал) с известием о пожаре Москвы, dont les flammes eclairaient sa route [пламя которой освещало его путь].
Хотя источник chagrin [горя] г на Мишо и должен был быть другой, чем тот, из которого вытекало горе русских людей, Мишо имел такое печальное лицо, когда он был введен в кабинет государя, что государь тотчас же спросил у него:
– M'apportez vous de tristes nouvelles, colonel? [Какие известия привезли вы мне? Дурные, полковник?]
– Bien tristes, sire, – отвечал Мишо, со вздохом опуская глаза, – l'abandon de Moscou. [Очень дурные, ваше величество, оставление Москвы.]
– Aurait on livre mon ancienne capitale sans se battre? [Неужели предали мою древнюю столицу без битвы?] – вдруг вспыхнув, быстро проговорил государь.
Мишо почтительно передал то, что ему приказано было передать от Кутузова, – именно то, что под Москвою драться не было возможности и что, так как оставался один выбор – потерять армию и Москву или одну Москву, то фельдмаршал должен был выбрать последнее.
Государь выслушал молча, не глядя на Мишо.
– L'ennemi est il en ville? [Неприятель вошел в город?] – спросил он.
– Oui, sire, et elle est en cendres a l'heure qu'il est. Je l'ai laissee toute en flammes, [Да, ваше величество, и он обращен в пожарище в настоящее время. Я оставил его в пламени.] – решительно сказал Мишо; но, взглянув на государя, Мишо ужаснулся тому, что он сделал. Государь тяжело и часто стал дышать, нижняя губа его задрожала, и прекрасные голубые глаза мгновенно увлажились слезами.
Но это продолжалось только одну минуту. Государь вдруг нахмурился, как бы осуждая самого себя за свою слабость. И, приподняв голову, твердым голосом обратился к Мишо.
– Je vois, colonel, par tout ce qui nous arrive, – сказал он, – que la providence exige de grands sacrifices de nous… Je suis pret a me soumettre a toutes ses volontes; mais dites moi, Michaud, comment avez vous laisse l'armee, en voyant ainsi, sans coup ferir abandonner mon ancienne capitale? N'avez vous pas apercu du decouragement?.. [Я вижу, полковник, по всему, что происходит, что провидение требует от нас больших жертв… Я готов покориться его воле; но скажите мне, Мишо, как оставили вы армию, покидавшую без битвы мою древнюю столицу? Не заметили ли вы в ней упадка духа?]
Увидав успокоение своего tres gracieux souverain, Мишо тоже успокоился, но на прямой существенный вопрос государя, требовавший и прямого ответа, он не успел еще приготовить ответа.
– Sire, me permettrez vous de vous parler franchement en loyal militaire? [Государь, позволите ли вы мне говорить откровенно, как подобает настоящему воину?] – сказал он, чтобы выиграть время.
– Colonel, je l'exige toujours, – сказал государь. – Ne me cachez rien, je veux savoir absolument ce qu'il en est. [Полковник, я всегда этого требую… Не скрывайте ничего, я непременно хочу знать всю истину.]
– Sire! – сказал Мишо с тонкой, чуть заметной улыбкой на губах, успев приготовить свой ответ в форме легкого и почтительного jeu de mots [игры слов]. – Sire! j'ai laisse toute l'armee depuis les chefs jusqu'au dernier soldat, sans exception, dans une crainte epouvantable, effrayante… [Государь! Я оставил всю армию, начиная с начальников и до последнего солдата, без исключения, в великом, отчаянном страхе…]
– Comment ca? – строго нахмурившись, перебил государь. – Mes Russes se laisseront ils abattre par le malheur… Jamais!.. [Как так? Мои русские могут ли пасть духом перед неудачей… Никогда!..]
Этого только и ждал Мишо для вставления своей игры слов.
– Sire, – сказал он с почтительной игривостью выражения, – ils craignent seulement que Votre Majeste par bonte de c?ur ne se laisse persuader de faire la paix. Ils brulent de combattre, – говорил уполномоченный русского народа, – et de prouver a Votre Majeste par le sacrifice de leur vie, combien ils lui sont devoues… [Государь, они боятся только того, чтобы ваше величество по доброте души своей не решились заключить мир. Они горят нетерпением снова драться и доказать вашему величеству жертвой своей жизни, насколько они вам преданы…]
– Ah! – успокоенно и с ласковым блеском глаз сказал государь, ударяя по плечу Мишо. – Vous me tranquillisez, colonel. [А! Вы меня успокоиваете, полковник.]
Государь, опустив голову, молчал несколько времени.
– Eh bien, retournez a l'armee, [Ну, так возвращайтесь к армии.] – сказал он, выпрямляясь во весь рост и с ласковым и величественным жестом обращаясь к Мишо, – et dites a nos braves, dites a tous mes bons sujets partout ou vous passerez, que quand je n'aurais plus aucun soldat, je me mettrai moi meme, a la tete de ma chere noblesse, de mes bons paysans et j'userai ainsi jusqu'a la derniere ressource de mon empire. Il m'en offre encore plus que mes ennemis ne pensent, – говорил государь, все более и более воодушевляясь. – Mais si jamais il fut ecrit dans les decrets de la divine providence, – сказал он, подняв свои прекрасные, кроткие и блестящие чувством глаза к небу, – que ma dinastie dut cesser de rogner sur le trone de mes ancetres, alors, apres avoir epuise tous les moyens qui sont en mon pouvoir, je me laisserai croitre la barbe jusqu'ici (государь показал рукой на половину груди), et j'irai manger des pommes de terre avec le dernier de mes paysans plutot, que de signer la honte de ma patrie et de ma chere nation, dont je sais apprecier les sacrifices!.. [Скажите храбрецам нашим, скажите всем моим подданным, везде, где вы проедете, что, когда у меня не будет больше ни одного солдата, я сам стану во главе моих любезных дворян и добрых мужиков и истощу таким образом последние средства моего государства. Они больше, нежели думают мои враги… Но если бы предназначено было божественным провидением, чтобы династия наша перестала царствовать на престоле моих предков, тогда, истощив все средства, которые в моих руках, я отпущу бороду до сих пор и скорее пойду есть один картофель с последним из моих крестьян, нежели решусь подписать позор моей родины и моего дорогого народа, жертвы которого я умею ценить!..] Сказав эти слова взволнованным голосом, государь вдруг повернулся, как бы желая скрыть от Мишо выступившие ему на глаза слезы, и прошел в глубь своего кабинета. Постояв там несколько мгновений, он большими шагами вернулся к Мишо и сильным жестом сжал его руку пониже локтя. Прекрасное, кроткое лицо государя раскраснелось, и глаза горели блеском решимости и гнева.
– Colonel Michaud, n'oubliez pas ce que je vous dis ici; peut etre qu'un jour nous nous le rappellerons avec plaisir… Napoleon ou moi, – сказал государь, дотрогиваясь до груди. – Nous ne pouvons plus regner ensemble. J'ai appris a le connaitre, il ne me trompera plus… [Полковник Мишо, не забудьте, что я вам сказал здесь; может быть, мы когда нибудь вспомним об этом с удовольствием… Наполеон или я… Мы больше не можем царствовать вместе. Я узнал его теперь, и он меня больше не обманет…] – И государь, нахмурившись, замолчал. Услышав эти слова, увидав выражение твердой решимости в глазах государя, Мишо – quoique etranger, mais Russe de c?ur et d'ame – почувствовал себя в эту торжественную минуту – entousiasme par tout ce qu'il venait d'entendre [хотя иностранец, но русский в глубине души… восхищенным всем тем, что он услышал] (как он говорил впоследствии), и он в следующих выражениях изобразил как свои чувства, так и чувства русского народа, которого он считал себя уполномоченным.
– Sire! – сказал он. – Votre Majeste signe dans ce moment la gloire de la nation et le salut de l'Europe! [Государь! Ваше величество подписывает в эту минуту славу народа и спасение Европы!]
Государь наклонением головы отпустил Мишо.


В то время как Россия была до половины завоевана, и жители Москвы бежали в дальние губернии, и ополченье за ополченьем поднималось на защиту отечества, невольно представляется нам, не жившим в то время, что все русские люди от мала до велика были заняты только тем, чтобы жертвовать собою, спасать отечество или плакать над его погибелью. Рассказы, описания того времени все без исключения говорят только о самопожертвовании, любви к отечеству, отчаянье, горе и геройстве русских. В действительности же это так не было. Нам кажется это так только потому, что мы видим из прошедшего один общий исторический интерес того времени и не видим всех тех личных, человеческих интересов, которые были у людей того времени. А между тем в действительности те личные интересы настоящего до такой степени значительнее общих интересов, что из за них никогда не чувствуется (вовсе не заметен даже) интерес общий. Большая часть людей того времени не обращали никакого внимания на общий ход дел, а руководились только личными интересами настоящего. И эти то люди были самыми полезными деятелями того времени.
Те же, которые пытались понять общий ход дел и с самопожертвованием и геройством хотели участвовать в нем, были самые бесполезные члены общества; они видели все навыворот, и все, что они делали для пользы, оказывалось бесполезным вздором, как полки Пьера, Мамонова, грабившие русские деревни, как корпия, щипанная барынями и никогда не доходившая до раненых, и т. п. Даже те, которые, любя поумничать и выразить свои чувства, толковали о настоящем положении России, невольно носили в речах своих отпечаток или притворства и лжи, или бесполезного осуждения и злобы на людей, обвиняемых за то, в чем никто не мог быть виноват. В исторических событиях очевиднее всего запрещение вкушения плода древа познания. Только одна бессознательная деятельность приносит плоды, и человек, играющий роль в историческом событии, никогда не понимает его значения. Ежели он пытается понять его, он поражается бесплодностью.
Значение совершавшегося тогда в России события тем незаметнее было, чем ближе было в нем участие человека. В Петербурге и губернских городах, отдаленных от Москвы, дамы и мужчины в ополченских мундирах оплакивали Россию и столицу и говорили о самопожертвовании и т. п.; но в армии, которая отступала за Москву, почти не говорили и не думали о Москве, и, глядя на ее пожарище, никто не клялся отомстить французам, а думали о следующей трети жалованья, о следующей стоянке, о Матрешке маркитантше и тому подобное…
Николай Ростов без всякой цели самопожертвования, а случайно, так как война застала его на службе, принимал близкое и продолжительное участие в защите отечества и потому без отчаяния и мрачных умозаключений смотрел на то, что совершалось тогда в России. Ежели бы у него спросили, что он думает о теперешнем положении России, он бы сказал, что ему думать нечего, что на то есть Кутузов и другие, а что он слышал, что комплектуются полки, и что, должно быть, драться еще долго будут, и что при теперешних обстоятельствах ему не мудрено года через два получить полк.
По тому, что он так смотрел на дело, он не только без сокрушения о том, что лишается участия в последней борьбе, принял известие о назначении его в командировку за ремонтом для дивизии в Воронеж, но и с величайшим удовольствием, которое он не скрывал и которое весьма хорошо понимали его товарищи.
За несколько дней до Бородинского сражения Николай получил деньги, бумаги и, послав вперед гусар, на почтовых поехал в Воронеж.
Только тот, кто испытал это, то есть пробыл несколько месяцев не переставая в атмосфере военной, боевой жизни, может понять то наслаждение, которое испытывал Николай, когда он выбрался из того района, до которого достигали войска своими фуражировками, подвозами провианта, гошпиталями; когда он, без солдат, фур, грязных следов присутствия лагеря, увидал деревни с мужиками и бабами, помещичьи дома, поля с пасущимся скотом, станционные дома с заснувшими смотрителями. Он почувствовал такую радость, как будто в первый раз все это видел. В особенности то, что долго удивляло и радовало его, – это были женщины, молодые, здоровые, за каждой из которых не было десятка ухаживающих офицеров, и женщины, которые рады и польщены были тем, что проезжий офицер шутит с ними.
В самом веселом расположении духа Николай ночью приехал в Воронеж в гостиницу, заказал себе все то, чего он долго лишен был в армии, и на другой день, чисто начисто выбрившись и надев давно не надеванную парадную форму, поехал являться к начальству.
Начальник ополчения был статский генерал, старый человек, который, видимо, забавлялся своим военным званием и чином. Он сердито (думая, что в этом военное свойство) принял Николая и значительно, как бы имея на то право и как бы обсуживая общий ход дела, одобряя и не одобряя, расспрашивал его. Николай был так весел, что ему только забавно было это.
От начальника ополчения он поехал к губернатору. Губернатор был маленький живой человечек, весьма ласковый и простой. Он указал Николаю на те заводы, в которых он мог достать лошадей, рекомендовал ему барышника в городе и помещика за двадцать верст от города, у которых были лучшие лошади, и обещал всякое содействие.
– Вы графа Ильи Андреевича сын? Моя жена очень дружна была с вашей матушкой. По четвергам у меня собираются; нынче четверг, милости прошу ко мне запросто, – сказал губернатор, отпуская его.
Прямо от губернатора Николай взял перекладную и, посадив с собою вахмистра, поскакал за двадцать верст на завод к помещику. Все в это первое время пребывания его в Воронеже было для Николая весело и легко, и все, как это бывает, когда человек сам хорошо расположен, все ладилось и спорилось.
Помещик, к которому приехал Николай, был старый кавалерист холостяк, лошадиный знаток, охотник, владетель коверной, столетней запеканки, старого венгерского и чудных лошадей.
Николай в два слова купил за шесть тысяч семнадцать жеребцов на подбор (как он говорил) для казового конца своего ремонта. Пообедав и выпив немножко лишнего венгерского, Ростов, расцеловавшись с помещиком, с которым он уже сошелся на «ты», по отвратительной дороге, в самом веселом расположении духа, поскакал назад, беспрестанно погоняя ямщика, с тем чтобы поспеть на вечер к губернатору.
Переодевшись, надушившись и облив голову холодной подои, Николай хотя несколько поздно, но с готовой фразой: vaut mieux tard que jamais, [лучше поздно, чем никогда,] явился к губернатору.
Это был не бал, и не сказано было, что будут танцевать; но все знали, что Катерина Петровна будет играть на клавикордах вальсы и экосезы и что будут танцевать, и все, рассчитывая на это, съехались по бальному.
Губернская жизнь в 1812 году была точно такая же, как и всегда, только с тою разницею, что в городе было оживленнее по случаю прибытия многих богатых семей из Москвы и что, как и во всем, что происходило в то время в России, была заметна какая то особенная размашистость – море по колено, трын трава в жизни, да еще в том, что тот пошлый разговор, который необходим между людьми и который прежде велся о погоде и об общих знакомых, теперь велся о Москве, о войске и Наполеоне.
Общество, собранное у губернатора, было лучшее общество Воронежа.
Дам было очень много, было несколько московских знакомых Николая; но мужчин не было никого, кто бы сколько нибудь мог соперничать с георгиевским кавалером, ремонтером гусаром и вместе с тем добродушным и благовоспитанным графом Ростовым. В числе мужчин был один пленный итальянец – офицер французской армии, и Николай чувствовал, что присутствие этого пленного еще более возвышало значение его – русского героя. Это был как будто трофей. Николай чувствовал это, и ему казалось, что все так же смотрели на итальянца, и Николай обласкал этого офицера с достоинством и воздержностью.
Как только вошел Николай в своей гусарской форме, распространяя вокруг себя запах духов и вина, и сам сказал и слышал несколько раз сказанные ему слова: vaut mieux tard que jamais, его обступили; все взгляды обратились на него, и он сразу почувствовал, что вступил в подобающее ему в губернии и всегда приятное, но теперь, после долгого лишения, опьянившее его удовольствием положение всеобщего любимца. Не только на станциях, постоялых дворах и в коверной помещика были льстившиеся его вниманием служанки; но здесь, на вечере губернатора, было (как показалось Николаю) неисчерпаемое количество молоденьких дам и хорошеньких девиц, которые с нетерпением только ждали того, чтобы Николай обратил на них внимание. Дамы и девицы кокетничали с ним, и старушки с первого дня уже захлопотали о том, как бы женить и остепенить этого молодца повесу гусара. В числе этих последних была сама жена губернатора, которая приняла Ростова, как близкого родственника, и называла его «Nicolas» и «ты».
Катерина Петровна действительно стала играть вальсы и экосезы, и начались танцы, в которых Николай еще более пленил своей ловкостью все губернское общество. Он удивил даже всех своей особенной, развязной манерой в танцах. Николай сам был несколько удивлен своей манерой танцевать в этот вечер. Он никогда так не танцевал в Москве и счел бы даже неприличным и mauvais genre [дурным тоном] такую слишком развязную манеру танца; но здесь он чувствовал потребность удивить их всех чем нибудь необыкновенным, чем нибудь таким, что они должны были принять за обыкновенное в столицах, но неизвестное еще им в провинции.
Во весь вечер Николай обращал больше всего внимания на голубоглазую, полную и миловидную блондинку, жену одного из губернских чиновников. С тем наивным убеждением развеселившихся молодых людей, что чужие жены сотворены для них, Ростов не отходил от этой дамы и дружески, несколько заговорщически, обращался с ее мужем, как будто они хотя и не говорили этого, но знали, как славно они сойдутся – то есть Николай с женой этого мужа. Муж, однако, казалось, не разделял этого убеждения и старался мрачно обращаться с Ростовым. Но добродушная наивность Николая была так безгранична, что иногда муж невольно поддавался веселому настроению духа Николая. К концу вечера, однако, по мере того как лицо жены становилось все румянее и оживленнее, лицо ее мужа становилось все грустнее и бледнее, как будто доля оживления была одна на обоих, и по мере того как она увеличивалась в жене, она уменьшалась в муже.


Николай, с несходящей улыбкой на лице, несколько изогнувшись на кресле, сидел, близко наклоняясь над блондинкой и говоря ей мифологические комплименты.
Переменяя бойко положение ног в натянутых рейтузах, распространяя от себя запах духов и любуясь и своей дамой, и собою, и красивыми формами своих ног под натянутыми кичкирами, Николай говорил блондинке, что он хочет здесь, в Воронеже, похитить одну даму.
– Какую же?
– Прелестную, божественную. Глаза у ней (Николай посмотрел на собеседницу) голубые, рот – кораллы, белизна… – он глядел на плечи, – стан – Дианы…
Муж подошел к ним и мрачно спросил у жены, о чем она говорит.
– А! Никита Иваныч, – сказал Николай, учтиво вставая. И, как бы желая, чтобы Никита Иваныч принял участие в его шутках, он начал и ему сообщать свое намерение похитить одну блондинку.
Муж улыбался угрюмо, жена весело. Добрая губернаторша с неодобрительным видом подошла к ним.
– Анна Игнатьевна хочет тебя видеть, Nicolas, – сказала она, таким голосом выговаривая слова: Анна Игнатьевна, что Ростову сейчас стало понятно, что Анна Игнатьевна очень важная дама. – Пойдем, Nicolas. Ведь ты позволил мне так называть тебя?
– О да, ma tante. Кто же это?
– Анна Игнатьевна Мальвинцева. Она слышала о тебе от своей племянницы, как ты спас ее… Угадаешь?..
– Мало ли я их там спасал! – сказал Николай.
– Ее племянницу, княжну Болконскую. Она здесь, в Воронеже, с теткой. Ого! как покраснел! Что, или?..
– И не думал, полноте, ma tante.
– Ну хорошо, хорошо. О! какой ты!
Губернаторша подводила его к высокой и очень толстой старухе в голубом токе, только что кончившей свою карточную партию с самыми важными лицами в городе. Это была Мальвинцева, тетка княжны Марьи по матери, богатая бездетная вдова, жившая всегда в Воронеже. Она стояла, рассчитываясь за карты, когда Ростов подошел к ней. Она строго и важно прищурилась, взглянула на него и продолжала бранить генерала, выигравшего у нее.
– Очень рада, мой милый, – сказала она, протянув ему руку. – Милости прошу ко мне.
Поговорив о княжне Марье и покойнике ее отце, которого, видимо, не любила Мальвинцева, и расспросив о том, что Николай знал о князе Андрее, который тоже, видимо, не пользовался ее милостями, важная старуха отпустила его, повторив приглашение быть у нее.
Николай обещал и опять покраснел, когда откланивался Мальвинцевой. При упоминании о княжне Марье Ростов испытывал непонятное для него самого чувство застенчивости, даже страха.
Отходя от Мальвинцевой, Ростов хотел вернуться к танцам, но маленькая губернаторша положила свою пухленькую ручку на рукав Николая и, сказав, что ей нужно поговорить с ним, повела его в диванную, из которой бывшие в ней вышли тотчас же, чтобы не мешать губернаторше.
– Знаешь, mon cher, – сказала губернаторша с серьезным выражением маленького доброго лица, – вот это тебе точно партия; хочешь, я тебя сосватаю?
– Кого, ma tante? – спросил Николай.
– Княжну сосватаю. Катерина Петровна говорит, что Лили, а по моему, нет, – княжна. Хочешь? Я уверена, твоя maman благодарить будет. Право, какая девушка, прелесть! И она совсем не так дурна.
– Совсем нет, – как бы обидевшись, сказал Николай. – Я, ma tante, как следует солдату, никуда не напрашиваюсь и ни от чего не отказываюсь, – сказал Ростов прежде, чем он успел подумать о том, что он говорит.
– Так помни же: это не шутка.
– Какая шутка!
– Да, да, – как бы сама с собою говоря, сказала губернаторша. – А вот что еще, mon cher, entre autres. Vous etes trop assidu aupres de l'autre, la blonde. [мой друг. Ты слишком ухаживаешь за той, за белокурой.] Муж уж жалок, право…
– Ах нет, мы с ним друзья, – в простоте душевной сказал Николай: ему и в голову не приходило, чтобы такое веселое для него препровождение времени могло бы быть для кого нибудь не весело.
«Что я за глупость сказал, однако, губернаторше! – вдруг за ужином вспомнилось Николаю. – Она точно сватать начнет, а Соня?..» И, прощаясь с губернаторшей, когда она, улыбаясь, еще раз сказала ему: «Ну, так помни же», – он отвел ее в сторону:
– Но вот что, по правде вам сказать, ma tante…
– Что, что, мой друг; пойдем вот тут сядем.
Николай вдруг почувствовал желание и необходимость рассказать все свои задушевные мысли (такие, которые и не рассказал бы матери, сестре, другу) этой почти чужой женщине. Николаю потом, когда он вспоминал об этом порыве ничем не вызванной, необъяснимой откровенности, которая имела, однако, для него очень важные последствия, казалось (как это и кажется всегда людям), что так, глупый стих нашел; а между тем этот порыв откровенности, вместе с другими мелкими событиями, имел для него и для всей семьи огромные последствия.
– Вот что, ma tante. Maman меня давно женить хочет на богатой, но мне мысль одна эта противна, жениться из за денег.
– О да, понимаю, – сказала губернаторша.
– Но княжна Болконская, это другое дело; во первых, я вам правду скажу, она мне очень нравится, она по сердцу мне, и потом, после того как я ее встретил в таком положении, так странно, мне часто в голову приходило что это судьба. Особенно подумайте: maman давно об этом думала, но прежде мне ее не случалось встречать, как то все так случалось: не встречались. И во время, когда Наташа была невестой ее брата, ведь тогда мне бы нельзя было думать жениться на ней. Надо же, чтобы я ее встретил именно тогда, когда Наташина свадьба расстроилась, ну и потом всё… Да, вот что. Я никому не говорил этого и не скажу. А вам только.
Губернаторша пожала его благодарно за локоть.
– Вы знаете Софи, кузину? Я люблю ее, я обещал жениться и женюсь на ней… Поэтому вы видите, что про это не может быть и речи, – нескладно и краснея говорил Николай.
– Mon cher, mon cher, как же ты судишь? Да ведь у Софи ничего нет, а ты сам говорил, что дела твоего папа очень плохи. А твоя maman? Это убьет ее, раз. Потом Софи, ежели она девушка с сердцем, какая жизнь для нее будет? Мать в отчаянии, дела расстроены… Нет, mon cher, ты и Софи должны понять это.
Николай молчал. Ему приятно было слышать эти выводы.
– Все таки, ma tante, этого не может быть, – со вздохом сказал он, помолчав немного. – Да пойдет ли еще за меня княжна? и опять, она теперь в трауре. Разве можно об этом думать?
– Да разве ты думаешь, что я тебя сейчас и женю. Il y a maniere et maniere, [На все есть манера.] – сказала губернаторша.
– Какая вы сваха, ma tante… – сказал Nicolas, целуя ее пухлую ручку.


Приехав в Москву после своей встречи с Ростовым, княжна Марья нашла там своего племянника с гувернером и письмо от князя Андрея, который предписывал им их маршрут в Воронеж, к тетушке Мальвинцевой. Заботы о переезде, беспокойство о брате, устройство жизни в новом доме, новые лица, воспитание племянника – все это заглушило в душе княжны Марьи то чувство как будто искушения, которое мучило ее во время болезни и после кончины ее отца и в особенности после встречи с Ростовым. Она была печальна. Впечатление потери отца, соединявшееся в ее душе с погибелью России, теперь, после месяца, прошедшего с тех пор в условиях покойной жизни, все сильнее и сильнее чувствовалось ей. Она была тревожна: мысль об опасностях, которым подвергался ее брат – единственный близкий человек, оставшийся у нее, мучила ее беспрестанно. Она была озабочена воспитанием племянника, для которого она чувствовала себя постоянно неспособной; но в глубине души ее было согласие с самой собою, вытекавшее из сознания того, что она задавила в себе поднявшиеся было, связанные с появлением Ростова, личные мечтания и надежды.
Когда на другой день после своего вечера губернаторша приехала к Мальвинцевой и, переговорив с теткой о своих планах (сделав оговорку о том, что, хотя при теперешних обстоятельствах нельзя и думать о формальном сватовстве, все таки можно свести молодых людей, дать им узнать друг друга), и когда, получив одобрение тетки, губернаторша при княжне Марье заговорила о Ростове, хваля его и рассказывая, как он покраснел при упоминании о княжне, – княжна Марья испытала не радостное, но болезненное чувство: внутреннее согласие ее не существовало более, и опять поднялись желания, сомнения, упреки и надежды.
В те два дня, которые прошли со времени этого известия и до посещения Ростова, княжна Марья не переставая думала о том, как ей должно держать себя в отношении Ростова. То она решала, что она не выйдет в гостиную, когда он приедет к тетке, что ей, в ее глубоком трауре, неприлично принимать гостей; то она думала, что это будет грубо после того, что он сделал для нее; то ей приходило в голову, что ее тетка и губернаторша имеют какие то виды на нее и Ростова (их взгляды и слова иногда, казалось, подтверждали это предположение); то она говорила себе, что только она с своей порочностью могла думать это про них: не могли они не помнить, что в ее положении, когда еще она не сняла плерезы, такое сватовство было бы оскорбительно и ей, и памяти ее отца. Предполагая, что она выйдет к нему, княжна Марья придумывала те слова, которые он скажет ей и которые она скажет ему; и то слова эти казались ей незаслуженно холодными, то имеющими слишком большое значение. Больше же всего она при свидании с ним боялась за смущение, которое, она чувствовала, должно было овладеть ею и выдать ее, как скоро она его увидит.
Но когда, в воскресенье после обедни, лакей доложил в гостиной, что приехал граф Ростов, княжна не выказала смущения; только легкий румянец выступил ей на щеки, и глаза осветились новым, лучистым светом.
– Вы его видели, тетушка? – сказала княжна Марья спокойным голосом, сама не зная, как это она могла быть так наружно спокойна и естественна.
Когда Ростов вошел в комнату, княжна опустила на мгновенье голову, как бы предоставляя время гостю поздороваться с теткой, и потом, в самое то время, как Николай обратился к ней, она подняла голову и блестящими глазами встретила его взгляд. Полным достоинства и грации движением она с радостной улыбкой приподнялась, протянула ему свою тонкую, нежную руку и заговорила голосом, в котором в первый раз звучали новые, женские грудные звуки. M lle Bourienne, бывшая в гостиной, с недоумевающим удивлением смотрела на княжну Марью. Самая искусная кокетка, она сама не могла бы лучше маневрировать при встрече с человеком, которому надо было понравиться.