История почты и почтовых марок Ливана

Ливанская Республика
الجمهورية اللبنانية‎
Французская марка колониального типа для Леванта с надпечаткой «T. E. O.» — для использования во время французской военной оккупации Сирии и Ливана в 1918—1922 годах (Скотт #?)
История почты
Член ВПС	с 15 мая 1946
Почтовые администрации
до 1920	1 пиастр = 40 пара
с 1920	1 ливанский фунт = 100 пиастров, 1 пиастр = 100 сантимов
LibanPost («Почта Ливана»)
Офис почты	LibanPost Customer Care, Beirut Rafic Hariri International Airport, Baabda 1000, Lebanon
Сайт почты	[www.libanpost.com.lb/ www.libanpost.com.lb]
Первые почтовые марки
Стандартная	1925
Коммеморативная	1930
Полупочтовая	1926
Авиапочтовая	1925
Другие	почтово-налоговая — 1946
Почтовый блок	1938
Филателия
Количество марок в год	в среднем 10—15 (с 2012)
Участник WNS	с 2012
Карта Ливана

История почты и почтовых марок Ливана, государства в Западной Азии, на восточном побережье Средиземного моря со столицей в Бейруте, охватывает период Османской империи (до 1918), французской военной оккупации (1918—1923), французской подмандатной территории (1923—1926) и Ливанской Республики (с 23 мая 1926). Ливан входит в число стран — членов Всемирного почтового союза (с 1946).

Развитие почты

Турецкое почтовое ведомство располагало примерно 200 почтовыми отделениями в этом регионе. Работали также иностранные почтовые отделения Австрии, Великобритании, Египта, Франции, Германии, Италии и России.

Выпуски почтовых марок

Почтовые марки Османской империи

До 1918 года на территории Ливана в обращении были почтовые марки Османской империи.

Французская военная оккупация

После поражения турок в сентябре 1918 года Ливан попал под французскую военную оккупацию. В 1919—1923 годах в почтовом обращении находились почтовые марки Франции, надпечатанные для использования в Сирии, с надпечаткой фр. «T. E. O.» («Territoires ennemis occupés» — «Оккупированные территории противника») и новой стоимости или «O. M. F. Syrie» («Occupation militaire francaise» — «Французская военная оккупация Сирии»).

Египетская экспедиционная армия

В период с 21 октября 1918 года по сентябрь 1920 года в Ливане использовались почтовые марки британской Египетской экспедиционной армии с надписью англ. «EEF» («Египетские экспедиционные войска»), а также почтовые марки для Палестины.

Французский мандат

В 1920 году Лига Наций предоставила Франции мандат на Ливан, вступивший в силу 29 сентября 1923 года. В 1923 году была учреждена почтовая администрация Сирии и Великого Ливана, и в том же году были эмитированы почтовые марки Франции с соответствующей надпечаткой. В состав серии входили 16 почтовых марок и 4 авиапочтовых марки, при этом имеются два тиража авиапочтовых марок, которые легко отличить по величине расстояния между строками надпечатки.

В 1924 году, после раздела единой почтовой администрации Сирии и Великого Ливана на две отдельных, в Ливане поступили в обращение почтовые марки Франции с надпечаткой фр. «Grand Liban» («Великий Ливан») и номинала в местной валюте: 14 почтовых, 4 авиапочтовых и 5 доплатных марок.

В июне 1924 года аналогичные надпечатки были сделаны на почтовых марках Франции с портретом Луи Пастера и на марках Олимпийского выпуска. В июле 1924 года появились новые почтовые марки с надпечатками на двух языках: французском и арабском. С того времени все надписи на почтовых марках Ливана выполняются на этих двух языках.

С 1925 года в Ливане были собственные почтовые марки с надписью «Grand Liban» («Великий Ливан»). Первая серия почтовых марок оригинальных рисунков изображала национальное дерево Ливана — кедр, виды Бейрута и Триполи, руины Баальбека и другие сюжеты. В 1925—1926 годах на некоторых почтовых марках этой серии была сделана надпечатка слова «Avion» («Авиа») и силуэта самолета, превращающая их в авиапочтовые.

В 1926 году в обращение поступил первый выпуск почтово-благотворительных марок, представлявший собой надпечатку на почтовых марках 1925—1926 годов на французском и арабском языках текста «Помощь беженцам» и величины дополнительного благотворительного сбора.

Ливанская Республика

Ливанская Республика под контролем Франции была провозглашена 23 мая 1926 года. Вначале, в 1927 году, на почтовых марках выпуска 1925—1926 годов были сделаны надпечатки «Republique Libanaise» («Ливанская Республика»). В 1928 году появилась дополнительная надпечатка того же текста на арабском языке. Впоследствии были эмитированы почтовые марки с названием новой республики.

В 1930 году вышла первая серия коммеморативных марок, посвящённая конгрессу по разведению шелковичных червей, тиражом 40 тысяч серий. Часть тиража была выпущена без зубцов.

Первый ливанский почтовый блок увидел свет в 1938 году и был посвящён десятилетию первого авиаперелёта по маршруту Марсель-Бейрут в зубцовом и беззубцовом варианте. Тираж последнего составил всего 300 экземпляров.

Независимость Ливана была провозглашена 22 ноября 1943 года.

По случаю первой годовщины независимости в 1944 году вышла серия из 6 марок и 6 блоков. Тираж блоков составил по 200 экземпляров. Были выпущены и беззубцовые марки тиражом в 300 серий.

В 1940-е годы начали использовать слово «Liban». В настоящее время на всех почтовых марках Ливана указано просто «Liban».

В Ливане выпускалось много стандартных почтовых и авиапочтовых марок в связи с большими объёмами почтовых отправлений, пересылаемых ливанскими банками и торговыми фирмами. Выпускаемые памятные марки разнообразны по тематике, но она в основном отвечает тематике почтовых марок других арабских стран. Выпусками почтовых марок отмечаются дни независимости страны, юбилеи и заседания Лиги арабских государств, проводимые в Баальбеке фестивали, Олимпийские игры, дни ООН.

Из россики следует отметить выпуск Ливаном в 1971 году серии из двух почтовых марок в честь 100-летия со дня рождения В. И. Ленина.

Почтово-налоговые марки

С 1946 года в Ливане эмитируются почтово-налоговые марки. Вначале это были надпечатки на гербовых марках Ливана. Выпуск 1946 года применялся для взимания дополнительного сбора с почтовых отправлений в фонд ливанской армии. Выпуск 1948 года шёл на оказание помощи палестинским беженцам. С 1956 года начался выпуск почтового-налоговых марок оригинальных рисунков. В 1956 году это был налог в фонд помощи пострадавшим от наводнения, а в 1957—1962 годах — в фонд восстановления. При отправке почтовых отправлений как внутри страны, так и в арабские государства отправители обязаны приобретать и наклеивать эти марки.

Иностранные почтовые учреждения в Бейруте

Французская почта

Французская почта начала работать в Бейруте в 1905 году и прекратила свою работу там в 1914 году из-за начала первой мировой войны. На французских почтовых марках была сделана надпечатка Beyrouth (Бейрут). Всего эмитирована одна почтовая марка.

Британская почта

Учреждения британской почты функционировали в городе в 1906—1914 годах. В почтовом обращении была одна почтовая марка. Это была надпечатка на британской почтовой марке слова англ. «Levant» («Восток»).

Русская почта

Отделение русской почты работало в Бейруте в 1857—1914 годах и обычно использовало почтовые марки Российской империи или русского Леванта. Было несколько выпусков в 1879 году и в 1909—1910 годах специально для Бейрута. Это были надпечатки на почтовых марках Российской империи слова фр. «Beyrouth» («Бейрут») и нового номинала в турецкой валюте (1 пиастр = 40 пара). Всего были эмитированы 9 почтовых марок.

См. также

• История Ливана
• История почты и почтовых марок Государства Алавитов
• История почты и почтовых марок Сирии
• Список людей на почтовых марках Ливана

Литература

• Ливан // [www.fmus.ru/article02/Asia/liban.html Филателистическая география. Страны Азии (без СССР)] / Н. И. Владинец. — М.: Радио и связь, 1984. — С. 85—87. — 176 с.

• Ливан (Ливанская Республика) // [www.colonies.ru/books/geografia/oman.html Филателистическая география (зарубежные страны): Справочник] / Л. Л. Лепешинский. — М.: Связь, 1967. — С. 183—184. — 480 с.
• Taleb, Chafic. Lebanon Through its Stamps / Le Liban à travers ses timbres. — 2001. ISBN 2-84289-377-8 (на английском, французском и арабском языках)

Ссылки

• [www.libanphila.com/ Lebanese Philatelic Archives.]

Портал «Филателия»   Портал «Ливан»   Портал «История»

Отрывок, характеризующий История почты и почтовых марок Ливана

– Отчего? – испуганно сказала Наташа.
– Я не могу отнять его у деда и потом…
– Как бы я его любила! – сказала Наташа, тотчас же угадав его мысль; но я знаю, вы хотите, чтобы не было предлогов обвинять вас и меня.
Старый граф иногда подходил к князю Андрею, целовал его, спрашивал у него совета на счет воспитания Пети или службы Николая. Старая графиня вздыхала, глядя на них. Соня боялась всякую минуту быть лишней и старалась находить предлоги оставлять их одних, когда им этого и не нужно было. Когда князь Андрей говорил (он очень хорошо рассказывал), Наташа с гордостью слушала его; когда она говорила, то со страхом и радостью замечала, что он внимательно и испытующе смотрит на нее. Она с недоумением спрашивала себя: «Что он ищет во мне? Чего то он добивается своим взглядом! Что, как нет во мне того, что он ищет этим взглядом?» Иногда она входила в свойственное ей безумно веселое расположение духа, и тогда она особенно любила слушать и смотреть, как князь Андрей смеялся. Он редко смеялся, но зато, когда он смеялся, то отдавался весь своему смеху, и всякий раз после этого смеха она чувствовала себя ближе к нему. Наташа была бы совершенно счастлива, ежели бы мысль о предстоящей и приближающейся разлуке не пугала ее, так как и он бледнел и холодел при одной мысли о том.
Накануне своего отъезда из Петербурга, князь Андрей привез с собой Пьера, со времени бала ни разу не бывшего у Ростовых. Пьер казался растерянным и смущенным. Он разговаривал с матерью. Наташа села с Соней у шахматного столика, приглашая этим к себе князя Андрея. Он подошел к ним.
– Вы ведь давно знаете Безухого? – спросил он. – Вы любите его?
– Да, он славный, но смешной очень.
И она, как всегда говоря о Пьере, стала рассказывать анекдоты о его рассеянности, анекдоты, которые даже выдумывали на него.
– Вы знаете, я поверил ему нашу тайну, – сказал князь Андрей. – Я знаю его с детства. Это золотое сердце. Я вас прошу, Натали, – сказал он вдруг серьезно; – я уеду, Бог знает, что может случиться. Вы можете разлю… Ну, знаю, что я не должен говорить об этом. Одно, – чтобы ни случилось с вами, когда меня не будет…
– Что ж случится?…
– Какое бы горе ни было, – продолжал князь Андрей, – я вас прошу, m lle Sophie, что бы ни случилось, обратитесь к нему одному за советом и помощью. Это самый рассеянный и смешной человек, но самое золотое сердце.
Ни отец и мать, ни Соня, ни сам князь Андрей не могли предвидеть того, как подействует на Наташу расставанье с ее женихом. Красная и взволнованная, с сухими глазами, она ходила этот день по дому, занимаясь самыми ничтожными делами, как будто не понимая того, что ожидает ее. Она не плакала и в ту минуту, как он, прощаясь, последний раз поцеловал ее руку. – Не уезжайте! – только проговорила она ему таким голосом, который заставил его задуматься о том, не нужно ли ему действительно остаться и который он долго помнил после этого. Когда он уехал, она тоже не плакала; но несколько дней она не плача сидела в своей комнате, не интересовалась ничем и только говорила иногда: – Ах, зачем он уехал!
Но через две недели после его отъезда, она так же неожиданно для окружающих ее, очнулась от своей нравственной болезни, стала такая же как прежде, но только с измененной нравственной физиогномией, как дети с другим лицом встают с постели после продолжительной болезни.


Здоровье и характер князя Николая Андреича Болконского, в этот последний год после отъезда сына, очень ослабели. Он сделался еще более раздражителен, чем прежде, и все вспышки его беспричинного гнева большей частью обрушивались на княжне Марье. Он как будто старательно изыскивал все больные места ее, чтобы как можно жесточе нравственно мучить ее. У княжны Марьи были две страсти и потому две радости: племянник Николушка и религия, и обе были любимыми темами нападений и насмешек князя. О чем бы ни заговорили, он сводил разговор на суеверия старых девок или на баловство и порчу детей. – «Тебе хочется его (Николеньку) сделать такой же старой девкой, как ты сама; напрасно: князю Андрею нужно сына, а не девку», говорил он. Или, обращаясь к mademoiselle Bourime, он спрашивал ее при княжне Марье, как ей нравятся наши попы и образа, и шутил…
Он беспрестанно больно оскорблял княжну Марью, но дочь даже не делала усилий над собой, чтобы прощать его. Разве мог он быть виноват перед нею, и разве мог отец ее, который, она всё таки знала это, любил ее, быть несправедливым? Да и что такое справедливость? Княжна никогда не думала об этом гордом слове: «справедливость». Все сложные законы человечества сосредоточивались для нее в одном простом и ясном законе – в законе любви и самоотвержения, преподанном нам Тем, Который с любовью страдал за человечество, когда сам он – Бог. Что ей было за дело до справедливости или несправедливости других людей? Ей надо было самой страдать и любить, и это она делала.
Зимой в Лысые Горы приезжал князь Андрей, был весел, кроток и нежен, каким его давно не видала княжна Марья. Она предчувствовала, что с ним что то случилось, но он не сказал ничего княжне Марье о своей любви. Перед отъездом князь Андрей долго беседовал о чем то с отцом и княжна Марья заметила, что перед отъездом оба были недовольны друг другом.
Вскоре после отъезда князя Андрея, княжна Марья писала из Лысых Гор в Петербург своему другу Жюли Карагиной, которую княжна Марья мечтала, как мечтают всегда девушки, выдать за своего брата, и которая в это время была в трауре по случаю смерти своего брата, убитого в Турции.
«Горести, видно, общий удел наш, милый и нежный друг Julieie».
«Ваша потеря так ужасна, что я иначе не могу себе объяснить ее, как особенную милость Бога, Который хочет испытать – любя вас – вас и вашу превосходную мать. Ах, мой друг, религия, и только одна религия, может нас, уже не говорю утешить, но избавить от отчаяния; одна религия может объяснить нам то, чего без ее помощи не может понять человек: для чего, зачем существа добрые, возвышенные, умеющие находить счастие в жизни, никому не только не вредящие, но необходимые для счастия других – призываются к Богу, а остаются жить злые, бесполезные, вредные, или такие, которые в тягость себе и другим. Первая смерть, которую я видела и которую никогда не забуду – смерть моей милой невестки, произвела на меня такое впечатление. Точно так же как вы спрашиваете судьбу, для чего было умирать вашему прекрасному брату, точно так же спрашивала я, для чего было умирать этому ангелу Лизе, которая не только не сделала какого нибудь зла человеку, но никогда кроме добрых мыслей не имела в своей душе. И что ж, мой друг, вот прошло с тех пор пять лет, и я, с своим ничтожным умом, уже начинаю ясно понимать, для чего ей нужно было умереть, и каким образом эта смерть была только выражением бесконечной благости Творца, все действия Которого, хотя мы их большею частью не понимаем, суть только проявления Его бесконечной любви к Своему творению. Может быть, я часто думаю, она была слишком ангельски невинна для того, чтобы иметь силу перенести все обязанности матери. Она была безупречна, как молодая жена; может быть, она не могла бы быть такою матерью. Теперь, мало того, что она оставила нам, и в особенности князю Андрею, самое чистое сожаление и воспоминание, она там вероятно получит то место, которого я не смею надеяться для себя. Но, не говоря уже о ней одной, эта ранняя и страшная смерть имела самое благотворное влияние, несмотря на всю печаль, на меня и на брата. Тогда, в минуту потери, эти мысли не могли притти мне; тогда я с ужасом отогнала бы их, но теперь это так ясно и несомненно. Пишу всё это вам, мой друг, только для того, чтобы убедить вас в евангельской истине, сделавшейся для меня жизненным правилом: ни один волос с головы не упадет без Его воли. А воля Его руководствуется только одною беспредельною любовью к нам, и потому всё, что ни случается с нами, всё для нашего блага. Вы спрашиваете, проведем ли мы следующую зиму в Москве? Несмотря на всё желание вас видеть, не думаю и не желаю этого. И вы удивитесь, что причиною тому Буонапарте. И вот почему: здоровье отца моего заметно слабеет: он не может переносить противоречий и делается раздражителен. Раздражительность эта, как вы знаете, обращена преимущественно на политические дела. Он не может перенести мысли о том, что Буонапарте ведет дело как с равными, со всеми государями Европы и в особенности с нашим, внуком Великой Екатерины! Как вы знаете, я совершенно равнодушна к политическим делам, но из слов моего отца и разговоров его с Михаилом Ивановичем, я знаю всё, что делается в мире, и в особенности все почести, воздаваемые Буонапарте, которого, как кажется, еще только в Лысых Горах на всем земном шаре не признают ни великим человеком, ни еще менее французским императором. И мой отец не может переносить этого. Мне кажется, что мой отец, преимущественно вследствие своего взгляда на политические дела и предвидя столкновения, которые у него будут, вследствие его манеры, не стесняясь ни с кем, высказывать свои мнения, неохотно говорит о поездке в Москву. Всё, что он выиграет от лечения, он потеряет вследствие споров о Буонапарте, которые неминуемы. Во всяком случае это решится очень скоро. Семейная жизнь наша идет по старому, за исключением присутствия брата Андрея. Он, как я уже писала вам, очень изменился последнее время. После его горя, он теперь только, в нынешнем году, совершенно нравственно ожил. Он стал таким, каким я его знала ребенком: добрым, нежным, с тем золотым сердцем, которому я не знаю равного. Он понял, как мне кажется, что жизнь для него не кончена. Но вместе с этой нравственной переменой, он физически очень ослабел. Он стал худее чем прежде, нервнее. Я боюсь за него и рада, что он предпринял эту поездку за границу, которую доктора уже давно предписывали ему. Я надеюсь, что это поправит его. Вы мне пишете, что в Петербурге о нем говорят, как об одном из самых деятельных, образованных и умных молодых людей. Простите за самолюбие родства – я никогда в этом не сомневалась. Нельзя счесть добро, которое он здесь сделал всем, начиная с своих мужиков и до дворян. Приехав в Петербург, он взял только то, что ему следовало. Удивляюсь, каким образом вообще доходят слухи из Петербурга в Москву и особенно такие неверные, как тот, о котором вы мне пишете, – слух о мнимой женитьбе брата на маленькой Ростовой. Я не думаю, чтобы Андрей когда нибудь женился на ком бы то ни было и в особенности на ней. И вот почему: во первых я знаю, что хотя он и редко говорит о покойной жене, но печаль этой потери слишком глубоко вкоренилась в его сердце, чтобы когда нибудь он решился дать ей преемницу и мачеху нашему маленькому ангелу. Во вторых потому, что, сколько я знаю, эта девушка не из того разряда женщин, которые могут нравиться князю Андрею. Не думаю, чтобы князь Андрей выбрал ее своею женою, и откровенно скажу: я не желаю этого. Но я заболталась, кончаю свой второй листок. Прощайте, мой милый друг; да сохранит вас Бог под Своим святым и могучим покровом. Моя милая подруга, mademoiselle Bourienne, целует вас.
Мари».


В середине лета, княжна Марья получила неожиданное письмо от князя Андрея из Швейцарии, в котором он сообщал ей странную и неожиданную новость. Князь Андрей объявлял о своей помолвке с Ростовой. Всё письмо его дышало любовной восторженностью к своей невесте и нежной дружбой и доверием к сестре. Он писал, что никогда не любил так, как любит теперь, и что теперь только понял и узнал жизнь; он просил сестру простить его за то, что в свой приезд в Лысые Горы он ничего не сказал ей об этом решении, хотя и говорил об этом с отцом. Он не сказал ей этого потому, что княжна Марья стала бы просить отца дать свое согласие, и не достигнув бы цели, раздражила бы отца, и на себе бы понесла всю тяжесть его неудовольствия. Впрочем, писал он, тогда еще дело не было так окончательно решено, как теперь. «Тогда отец назначил мне срок, год, и вот уже шесть месяцев, половина прошло из назначенного срока, и я остаюсь более, чем когда нибудь тверд в своем решении. Ежели бы доктора не задерживали меня здесь, на водах, я бы сам был в России, но теперь возвращение мое я должен отложить еще на три месяца. Ты знаешь меня и мои отношения с отцом. Мне ничего от него не нужно, я был и буду всегда независим, но сделать противное его воле, заслужить его гнев, когда может быть так недолго осталось ему быть с нами, разрушило бы наполовину мое счастие. Я пишу теперь ему письмо о том же и прошу тебя, выбрав добрую минуту, передать ему письмо и известить меня о том, как он смотрит на всё это и есть ли надежда на то, чтобы он согласился сократить срок на три месяца».