Союз еврейских полисменов

Союз еврейских полисменов
en:The Yiddish Policemen's Union
Автор:	Майкл Шейбон
Жанр:	Детектив фантастика альтернативная история
Язык оригинала:	английский
Оригинал издан:	1 мая 2007
Переводчик:	Ю. Балаян
Серия:	вне серий
Издатель:	Амфора
Выпуск:	2008
Страниц:	429
ISBN:	ISBN 978-5-367-00642-1

Союз еврейских полисменов — роман американского писателя еврейского происхождения Майкла Шейбона. Представляет собой детективную историю, вписанную в альтернативную историческую реальность, основанную на предпосылке, что во время Второй мировой войны временное поселение для еврейских беженцев было создано в Ситке, на Аляске, в 1941 году, и на том, что Государство Израиль разрушено в 1948 году. В романе действие происходит в Ситке, которую автор описывает как крупную, говорящую на идише метрополию.

Произведение получило премию «Небьюла» за лучший роман, премию «Локус» за лучший научно-фантастический роман, а также премию «Хьюго» за лучший роман. В 2008 году братья Коэны объявили о желании поставить фильм по книге (с адаптированным сценарием).

Предыстория

Сюжет романа развивается в альтернативном варианте истории современности. Предпосылка состоит в том, что, в отличие от реальной истории, США проголосовали за то, чтобы выполнить «Проект Слэттери» 1940 года, который рекомендовал предоставление земли на Аляске для временного поселения беженцев из европейских евреев, которые подвергаются преследованиям со стороны нацистов во время второй мировой войны. Моментом расхождения с реальной историей является выдуманная автором смерть американского конгрессмена Энтони Даймонда в результате дорожно-транспортного происшествия; Даймонд был одним из конгрессменов, ответственных за предотвращение голосования по докладу, который представлял собой создание временного независимого еврейского поселения на побережье Аляски. В результате этого в холокосте погибает только 2 миллиона евреев, а не примерно шесть миллионов человек, как в реальности.

Ситка становится столицей увеличивающейся еврейской автономии. Одной из достопримечательностей города и источником гордости для его обитателей является «Safety Pin» — высокое здание, возведённое в 1977 году для Всемирной выставки, состоявшейся в Ситке. Земли по другую сторону границы населены коренными жителями Аляски тлингитами, поэтому в повествовании присутствуют указания на трения, смешанные и кросс-культурные связи евреев и тлингитов; один из главных героев романа, Берко Шемец, наполовину еврей, наполовину тлингит. Однако независимость Ситке была предоставлена лишь на шестьдесят лет, а роман начинается в конце этого периода, и так как христианин-президент США обещает вернуть Ситку в Соединённые Штаты, то евреям приходится искать себе другую территорию для проживания.

В романе Государство Израиль создано в 1948 году, но уничтожено после трёх месяцев альтернативного развития событий арабо-израильского конфликта. После победы Палестина становится мозаикой из соперничающих религиозных и светских националистических групп, это заводит государство в постоянные междоусобные конфликты; Иерусалим «утопает в намалёванных на стенах лозунгах и пролитой на улице крови, столбы и шесты украшают отрубленные головы». Президент США верит в «божественную санкцию», применённую к нео-сионизму, движение евреев ищет возвращения в Израиль в очередной раз.

Шейбон описывает остальную мировую историю только эллиптически, но намекает на огромные изменения. Германия побеждает Советский Союз уже к 1942 году и Вторая мировая война продолжается до 1946 года, когда Берлин уничтожают, применив ядерное оружие. Автор отсылает к «Свободному Польскому государству», созданному в 1950 году, и описывает ветеранов продолжительной «кубинской войны» 1960-х годов. Президент Джон Ф. Кеннеди не был убит, а обручился с Мэрилин Монро; Орсону Уэллсу удалось снять свой фильм «Сердце тьмы». При описании современного мира, Майкл Шейбон ссылается на «Третью Российскую Республику» и на создание независимой Маньчжурии, которая даже имеет свои собственные космические программы.

Отрывок, характеризующий Союз еврейских полисменов

Очевидно, русское гнездо было разорено и уничтожено; но за уничтожением этого русского порядка жизни Пьер бессознательно чувствовал, что над этим разоренным гнездом установился свой, совсем другой, но твердый французский порядок. Он чувствовал это по виду тех, бодро и весело, правильными рядами шедших солдат, которые конвоировали его с другими преступниками; он чувствовал это по виду какого то важного французского чиновника в парной коляске, управляемой солдатом, проехавшего ему навстречу. Он это чувствовал по веселым звукам полковой музыки, доносившимся с левой стороны поля, и в особенности он чувствовал и понимал это по тому списку, который, перекликая пленных, прочел нынче утром приезжавший французский офицер. Пьер был взят одними солдатами, отведен в одно, в другое место с десятками других людей; казалось, они могли бы забыть про него, смешать его с другими. Но нет: ответы его, данные на допросе, вернулись к нему в форме наименования его: celui qui n'avoue pas son nom. И под этим названием, которое страшно было Пьеру, его теперь вели куда то, с несомненной уверенностью, написанною на их лицах, что все остальные пленные и он были те самые, которых нужно, и что их ведут туда, куда нужно. Пьер чувствовал себя ничтожной щепкой, попавшей в колеса неизвестной ему, но правильно действующей машины.
Пьера с другими преступниками привели на правую сторону Девичьего поля, недалеко от монастыря, к большому белому дому с огромным садом. Это был дом князя Щербатова, в котором Пьер часто прежде бывал у хозяина и в котором теперь, как он узнал из разговора солдат, стоял маршал, герцог Экмюльский.
Их подвели к крыльцу и по одному стали вводить в дом. Пьера ввели шестым. Через стеклянную галерею, сени, переднюю, знакомые Пьеру, его ввели в длинный низкий кабинет, у дверей которого стоял адъютант.
Даву сидел на конце комнаты над столом, с очками на носу. Пьер близко подошел к нему. Даву, не поднимая глаз, видимо справлялся с какой то бумагой, лежавшей перед ним. Не поднимая же глаз, он тихо спросил:
– Qui etes vous? [Кто вы такой?]
Пьер молчал оттого, что не в силах был выговорить слова. Даву для Пьера не был просто французский генерал; для Пьера Даву был известный своей жестокостью человек. Глядя на холодное лицо Даву, который, как строгий учитель, соглашался до времени иметь терпение и ждать ответа, Пьер чувствовал, что всякая секунда промедления могла стоить ему жизни; но он не знал, что сказать. Сказать то же, что он говорил на первом допросе, он не решался; открыть свое звание и положение было и опасно и стыдно. Пьер молчал. Но прежде чем Пьер успел на что нибудь решиться, Даву приподнял голову, приподнял очки на лоб, прищурил глаза и пристально посмотрел на Пьера.
– Я знаю этого человека, – мерным, холодным голосом, очевидно рассчитанным для того, чтобы испугать Пьера, сказал он. Холод, пробежавший прежде по спине Пьера, охватил его голову, как тисками.
– Mon general, vous ne pouvez pas me connaitre, je ne vous ai jamais vu… [Вы не могли меня знать, генерал, я никогда не видал вас.]
– C'est un espion russe, [Это русский шпион,] – перебил его Даву, обращаясь к другому генералу, бывшему в комнате и которого не заметил Пьер. И Даву отвернулся. С неожиданным раскатом в голосе Пьер вдруг быстро заговорил.
– Non, Monseigneur, – сказал он, неожиданно вспомнив, что Даву был герцог. – Non, Monseigneur, vous n'avez pas pu me connaitre. Je suis un officier militionnaire et je n'ai pas quitte Moscou. [Нет, ваше высочество… Нет, ваше высочество, вы не могли меня знать. Я офицер милиции, и я не выезжал из Москвы.]
– Votre nom? [Ваше имя?] – повторил Даву.
– Besouhof. [Безухов.]
– Qu'est ce qui me prouvera que vous ne mentez pas? [Кто мне докажет, что вы не лжете?]
– Monseigneur! [Ваше высочество!] – вскрикнул Пьер не обиженным, но умоляющим голосом.
Даву поднял глаза и пристально посмотрел на Пьера. Несколько секунд они смотрели друг на друга, и этот взгляд спас Пьера. В этом взгляде, помимо всех условий войны и суда, между этими двумя людьми установились человеческие отношения. Оба они в эту одну минуту смутно перечувствовали бесчисленное количество вещей и поняли, что они оба дети человечества, что они братья.
В первом взгляде для Даву, приподнявшего только голову от своего списка, где людские дела и жизнь назывались нумерами, Пьер был только обстоятельство; и, не взяв на совесть дурного поступка, Даву застрелил бы его; но теперь уже он видел в нем человека. Он задумался на мгновение.
– Comment me prouverez vous la verite de ce que vous me dites? [Чем вы докажете мне справедливость ваших слов?] – сказал Даву холодно.
Пьер вспомнил Рамбаля и назвал его полк, и фамилию, и улицу, на которой был дом.