57-я церемония «Грэмми»
Поделись знанием:
Несмотря на то, что Кутузов выгонял всех лишних из штаба, Борис после перемен, произведенных Кутузовым, сумел удержаться при главной квартире. Борис пристроился к графу Бенигсену. Граф Бенигсен, как и все люди, при которых находился Борис, считал молодого князя Друбецкого неоцененным человеком.
В начальствовании армией были две резкие, определенные партии: партия Кутузова и партия Бенигсена, начальника штаба. Борис находился при этой последней партии, и никто так, как он, не умел, воздавая раболепное уважение Кутузову, давать чувствовать, что старик плох и что все дело ведется Бенигсеном. Теперь наступила решительная минута сражения, которая должна была или уничтожить Кутузова и передать власть Бенигсену, или, ежели бы даже Кутузов выиграл сражение, дать почувствовать, что все сделано Бенигсеном. Во всяком случае, за завтрашний день должны были быть розданы большие награды и выдвинуты вперед новые люди. И вследствие этого Борис находился в раздраженном оживлении весь этот день.
За Кайсаровым к Пьеру еще подошли другие из его знакомых, и он не успевал отвечать на расспросы о Москве, которыми они засыпали его, и не успевал выслушивать рассказов, которые ему делали. На всех лицах выражались оживление и тревога. Но Пьеру казалось, что причина возбуждения, выражавшегося на некоторых из этих лиц, лежала больше в вопросах личного успеха, и у него не выходило из головы то другое выражение возбуждения, которое он видел на других лицах и которое говорило о вопросах не личных, а общих, вопросах жизни и смерти. Кутузов заметил фигуру Пьера и группу, собравшуюся около него.
– Позовите его ко мне, – сказал Кутузов. Адъютант передал желание светлейшего, и Пьер направился к скамейке. Но еще прежде него к Кутузову подошел рядовой ополченец. Это был Долохов.
– Этот как тут? – спросил Пьер.
– Это такая бестия, везде пролезет! – отвечали Пьеру. – Ведь он разжалован. Теперь ему выскочить надо. Какие то проекты подавал и в цепь неприятельскую ночью лазил… но молодец!..
Пьер, сняв шляпу, почтительно наклонился перед Кутузовым.
– Я решил, что, ежели я доложу вашей светлости, вы можете прогнать меня или сказать, что вам известно то, что я докладываю, и тогда меня не убудет… – говорил Долохов.
– Так, так.
– А ежели я прав, то я принесу пользу отечеству, для которого я готов умереть.
– Так… так…
– И ежели вашей светлости понадобится человек, который бы не жалел своей шкуры, то извольте вспомнить обо мне… Может быть, я пригожусь вашей светлости.
– Так… так… – повторил Кутузов, смеющимся, суживающимся глазом глядя на Пьера.
В это время Борис, с своей придворной ловкостью, выдвинулся рядом с Пьером в близость начальства и с самым естественным видом и не громко, как бы продолжая начатый разговор, сказал Пьеру:
– Ополченцы – те прямо надели чистые, белые рубахи, чтобы приготовиться к смерти. Какое геройство, граф!
Борис сказал это Пьеру, очевидно, для того, чтобы быть услышанным светлейшим. Он знал, что Кутузов обратит внимание на эти слова, и действительно светлейший обратился к нему:
– Ты что говоришь про ополченье? – сказал он Борису.
– Они, ваша светлость, готовясь к завтрашнему дню, к смерти, надели белые рубахи.
– А!.. Чудесный, бесподобный народ! – сказал Кутузов и, закрыв глаза, покачал головой. – Бесподобный народ! – повторил он со вздохом.
– Хотите пороху понюхать? – сказал он Пьеру. – Да, приятный запах. Имею честь быть обожателем супруги вашей, здорова она? Мой привал к вашим услугам. – И, как это часто бывает с старыми людьми, Кутузов стал рассеянно оглядываться, как будто забыв все, что ему нужно было сказать или сделать.
Очевидно, вспомнив то, что он искал, он подманил к себе Андрея Сергеича Кайсарова, брата своего адъютанта.
– Как, как, как стихи то Марина, как стихи, как? Что на Геракова написал: «Будешь в корпусе учитель… Скажи, скажи, – заговорил Кутузов, очевидно, собираясь посмеяться. Кайсаров прочел… Кутузов, улыбаясь, кивал головой в такт стихов.
Когда Пьер отошел от Кутузова, Долохов, подвинувшись к нему, взял его за руку.
– Очень рад встретить вас здесь, граф, – сказал он ему громко и не стесняясь присутствием посторонних, с особенной решительностью и торжественностью. – Накануне дня, в который бог знает кому из нас суждено остаться в живых, я рад случаю сказать вам, что я жалею о тех недоразумениях, которые были между нами, и желал бы, чтобы вы не имели против меня ничего. Прошу вас простить меня.
Пьер, улыбаясь, глядел на Долохова, не зная, что сказать ему. Долохов со слезами, выступившими ему на глаза, обнял и поцеловал Пьера.
Борис что то сказал своему генералу, и граф Бенигсен обратился к Пьеру и предложил ехать с собою вместе по линии.
– Вам это будет интересно, – сказал он.
– Да, очень интересно, – сказал Пьер.
Через полчаса Кутузов уехал в Татаринову, и Бенигсен со свитой, в числе которой был и Пьер, поехал по линии.
Бенигсен от Горок спустился по большой дороге к мосту, на который Пьеру указывал офицер с кургана как на центр позиции и у которого на берегу лежали ряды скошенной, пахнувшей сеном травы. Через мост они проехали в село Бородино, оттуда повернули влево и мимо огромного количества войск и пушек выехали к высокому кургану, на котором копали землю ополченцы. Это был редут, еще не имевший названия, потом получивший название редута Раевского, или курганной батареи.
Пьер не обратил особенного внимания на этот редут. Он не знал, что это место будет для него памятнее всех мест Бородинского поля. Потом они поехали через овраг к Семеновскому, в котором солдаты растаскивали последние бревна изб и овинов. Потом под гору и на гору они проехали вперед через поломанную, выбитую, как градом, рожь, по вновь проложенной артиллерией по колчам пашни дороге на флеши [род укрепления. (Примеч. Л.Н. Толстого.) ], тоже тогда еще копаемые.
Бенигсен остановился на флешах и стал смотреть вперед на (бывший еще вчера нашим) Шевардинский редут, на котором виднелось несколько всадников. Офицеры говорили, что там был Наполеон или Мюрат. И все жадно смотрели на эту кучку всадников. Пьер тоже смотрел туда, стараясь угадать, который из этих чуть видневшихся людей был Наполеон. Наконец всадники съехали с кургана и скрылись.
Бенигсен обратился к подошедшему к нему генералу и стал пояснять все положение наших войск. Пьер слушал слова Бенигсена, напрягая все свои умственные силы к тому, чтоб понять сущность предстоящего сражения, но с огорчением чувствовал, что умственные способности его для этого были недостаточны. Он ничего не понимал. Бенигсен перестал говорить, и заметив фигуру прислушивавшегося Пьера, сказал вдруг, обращаясь к нему:
– Вам, я думаю, неинтересно?
– Ах, напротив, очень интересно, – повторил Пьер не совсем правдиво.
С флеш они поехали еще левее дорогою, вьющеюся по частому, невысокому березовому лесу. В середине этого
леса выскочил перед ними на дорогу коричневый с белыми ногами заяц и, испуганный топотом большого количества лошадей, так растерялся, что долго прыгал по дороге впереди их, возбуждая общее внимание и смех, и, только когда в несколько голосов крикнули на него, бросился в сторону и скрылся в чаще. Проехав версты две по лесу, они выехали на поляну, на которой стояли войска корпуса Тучкова, долженствовавшего защищать левый фланг.
Здесь, на крайнем левом фланге, Бенигсен много и горячо говорил и сделал, как казалось Пьеру, важное в военном отношении распоряжение. Впереди расположения войск Тучкова находилось возвышение. Это возвышение не было занято войсками. Бенигсен громко критиковал эту ошибку, говоря, что было безумно оставить незанятою командующую местностью высоту и поставить войска под нею. Некоторые генералы выражали то же мнение. Один в особенности с воинской горячностью говорил о том, что их поставили тут на убой. Бенигсен приказал своим именем передвинуть войска на высоту.
Распоряжение это на левом фланге еще более заставило Пьера усумниться в его способности понять военное дело. Слушая Бенигсена и генералов, осуждавших положение войск под горою, Пьер вполне понимал их и разделял их мнение; но именно вследствие этого он не мог понять, каким образом мог тот, кто поставил их тут под горою, сделать такую очевидную и грубую ошибку.
Пьер не знал того, что войска эти были поставлены не для защиты позиции, как думал Бенигсен, а были поставлены в скрытое место для засады, то есть для того, чтобы быть незамеченными и вдруг ударить на подвигавшегося неприятеля. Бенигсен не знал этого и передвинул войска вперед по особенным соображениям, не сказав об этом главнокомандующему.
Князь Андрей в этот ясный августовский вечер 25 го числа лежал, облокотившись на руку, в разломанном сарае деревни Князькова, на краю расположения своего полка. В отверстие сломанной стены он смотрел на шедшую вдоль по забору полосу тридцатилетних берез с обрубленными нижними сучьями, на пашню с разбитыми на ней копнами овса и на кустарник, по которому виднелись дымы костров – солдатских кухонь.
Как ни тесна и никому не нужна и ни тяжка теперь казалась князю Андрею его жизнь, он так же, как и семь лет тому назад в Аустерлице накануне сражения, чувствовал себя взволнованным и раздраженным.
Приказания на завтрашнее сражение были отданы и получены им. Делать ему было больше нечего. Но мысли самые простые, ясные и потому страшные мысли не оставляли его в покое. Он знал, что завтрашнее сражение должно было быть самое страшное изо всех тех, в которых он участвовал, и возможность смерти в первый раз в его жизни, без всякого отношения к житейскому, без соображений о том, как она подействует на других, а только по отношению к нему самому, к его душе, с живостью, почти с достоверностью, просто и ужасно, представилась ему. И с высоты этого представления все, что прежде мучило и занимало его, вдруг осветилось холодным белым светом, без теней, без перспективы, без различия очертаний. Вся жизнь представилась ему волшебным фонарем, в который он долго смотрел сквозь стекло и при искусственном освещении. Теперь он увидал вдруг, без стекла, при ярком дневном свете, эти дурно намалеванные картины. «Да, да, вот они те волновавшие и восхищавшие и мучившие меня ложные образы, – говорил он себе, перебирая в своем воображении главные картины своего волшебного фонаря жизни, глядя теперь на них при этом холодном белом свете дня – ясной мысли о смерти. – Вот они, эти грубо намалеванные фигуры, которые представлялись чем то прекрасным и таинственным. Слава, общественное благо, любовь к женщине, самое отечество – как велики казались мне эти картины, какого глубокого смысла казались они исполненными! И все это так просто, бледно и грубо при холодном белом свете того утра, которое, я чувствую, поднимается для меня». Три главные горя его жизни в особенности останавливали его внимание. Его любовь к женщине, смерть его отца и французское нашествие, захватившее половину России. «Любовь!.. Эта девочка, мне казавшаяся преисполненною таинственных сил. Как же я любил ее! я делал поэтические планы о любви, о счастии с нею. О милый мальчик! – с злостью вслух проговорил он. – Как же! я верил в какую то идеальную любовь, которая должна была мне сохранить ее верность за целый год моего отсутствия! Как нежный голубок басни, она должна была зачахнуть в разлуке со мной. А все это гораздо проще… Все это ужасно просто, гадко!
Отец тоже строил в Лысых Горах и думал, что это его место, его земля, его воздух, его мужики; а пришел Наполеон и, не зная об его существовании, как щепку с дороги, столкнул его, и развалились его Лысые Горы и вся его жизнь. А княжна Марья говорит, что это испытание, посланное свыше. Для чего же испытание, когда его уже нет и не будет? никогда больше не будет! Его нет! Так кому же это испытание? Отечество, погибель Москвы! А завтра меня убьет – и не француз даже, а свой, как вчера разрядил солдат ружье около моего уха, и придут французы, возьмут меня за ноги и за голову и швырнут в яму, чтоб я не вонял им под носом, и сложатся новые условия жизни, которые будут также привычны для других, и я не буду знать про них, и меня не будет».
Он поглядел на полосу берез с их неподвижной желтизной, зеленью и белой корой, блестящих на солнце. «Умереть, чтобы меня убили завтра, чтобы меня не было… чтобы все это было, а меня бы не было». Он живо представил себе отсутствие себя в этой жизни. И эти березы с их светом и тенью, и эти курчавые облака, и этот дым костров – все вокруг преобразилось для него и показалось чем то страшным и угрожающим. Мороз пробежал по его спине. Быстро встав, он вышел из сарая и стал ходить.
За сараем послышались голоса.
– Кто там? – окликнул князь Андрей.
Красноносый капитан Тимохин, бывший ротный командир Долохова, теперь, за убылью офицеров, батальонный командир, робко вошел в сарай. За ним вошли адъютант и казначей полка.
Князь Андрей поспешно встал, выслушал то, что по службе имели передать ему офицеры, передал им еще некоторые приказания и сбирался отпустить их, когда из за сарая послышался знакомый, пришепетывающий голос.
– Que diable! [Черт возьми!] – сказал голос человека, стукнувшегося обо что то.
Князь Андрей, выглянув из сарая, увидал подходящего к нему Пьера, который споткнулся на лежавшую жердь и чуть не упал. Князю Андрею вообще неприятно было видеть людей из своего мира, в особенности же Пьера, который напоминал ему все те тяжелые минуты, которые он пережил в последний приезд в Москву.
– А, вот как! – сказал он. – Какими судьбами? Вот не ждал.
В то время как он говорил это, в глазах его и выражении всего лица было больше чем сухость – была враждебность, которую тотчас же заметил Пьер. Он подходил к сараю в самом оживленном состоянии духа, но, увидав выражение лица князя Андрея, он почувствовал себя стесненным и неловким.
– Я приехал… так… знаете… приехал… мне интересно, – сказал Пьер, уже столько раз в этот день бессмысленно повторявший это слово «интересно». – Я хотел видеть сражение.
– Да, да, а братья масоны что говорят о войне? Как предотвратить ее? – сказал князь Андрей насмешливо. – Ну что Москва? Что мои? Приехали ли наконец в Москву? – спросил он серьезно.
– Приехали. Жюли Друбецкая говорила мне. Я поехал к ним и не застал. Они уехали в подмосковную.
Офицеры хотели откланяться, но князь Андрей, как будто не желая оставаться с глазу на глаз с своим другом, предложил им посидеть и напиться чаю. Подали скамейки и чай. Офицеры не без удивления смотрели на толстую, громадную фигуру Пьера и слушали его рассказы о Москве и о расположении наших войск, которые ему удалось объездить. Князь Андрей молчал, и лицо его так было неприятно, что Пьер обращался более к добродушному батальонному командиру Тимохину, чем к Болконскому.
– Так ты понял все расположение войск? – перебил его князь Андрей.
– Да, то есть как? – сказал Пьер. – Как невоенный человек, я не могу сказать, чтобы вполне, но все таки понял общее расположение.
– Eh bien, vous etes plus avance que qui cela soit, [Ну, так ты больше знаешь, чем кто бы то ни было.] – сказал князь Андрей.
– A! – сказал Пьер с недоуменьем, через очки глядя на князя Андрея. – Ну, как вы скажете насчет назначения Кутузова? – сказал он.
– Я очень рад был этому назначению, вот все, что я знаю, – сказал князь Андрей.
– Ну, а скажите, какое ваше мнение насчет Барклая де Толли? В Москве бог знает что говорили про него. Как вы судите о нем?
– Спроси вот у них, – сказал князь Андрей, указывая на офицеров.
Пьер с снисходительно вопросительной улыбкой, с которой невольно все обращались к Тимохину, посмотрел на него.
– Свет увидали, ваше сиятельство, как светлейший поступил, – робко и беспрестанно оглядываясь на своего полкового командира, сказал Тимохин.
– Отчего же так? – спросил Пьер.
– Да вот хоть бы насчет дров или кормов, доложу вам. Ведь мы от Свенцян отступали, не смей хворостины тронуть, или сенца там, или что. Ведь мы уходим, ему достается, не так ли, ваше сиятельство? – обратился он к своему князю, – а ты не смей. В нашем полку под суд двух офицеров отдали за этакие дела. Ну, как светлейший поступил, так насчет этого просто стало. Свет увидали…
– Так отчего же он запрещал?
Тимохин сконфуженно оглядывался, не понимая, как и что отвечать на такой вопрос. Пьер с тем же вопросом обратился к князю Андрею.
– А чтобы не разорять край, который мы оставляли неприятелю, – злобно насмешливо сказал князь Андрей. – Это очень основательно; нельзя позволять грабить край и приучаться войскам к мародерству. Ну и в Смоленске он тоже правильно рассудил, что французы могут обойти нас и что у них больше сил. Но он не мог понять того, – вдруг как бы вырвавшимся тонким голосом закричал князь Андрей, – но он не мог понять, что мы в первый раз дрались там за русскую землю, что в войсках был такой дух, какого никогда я не видал, что мы два дня сряду отбивали французов и что этот успех удесятерял наши силы. Он велел отступать, и все усилия и потери пропали даром. Он не думал об измене, он старался все сделать как можно лучше, он все обдумал; но от этого то он и не годится. Он не годится теперь именно потому, что он все обдумывает очень основательно и аккуратно, как и следует всякому немцу. Как бы тебе сказать… Ну, у отца твоего немец лакей, и он прекрасный лакей и удовлетворит всем его нуждам лучше тебя, и пускай он служит; но ежели отец при смерти болен, ты прогонишь лакея и своими непривычными, неловкими руками станешь ходить за отцом и лучше успокоишь его, чем искусный, но чужой человек. Так и сделали с Барклаем. Пока Россия была здорова, ей мог служить чужой, и был прекрасный министр, но как только она в опасности; нужен свой, родной человек. А у вас в клубе выдумали, что он изменник! Тем, что его оклеветали изменником, сделают только то, что потом, устыдившись своего ложного нарекания, из изменников сделают вдруг героем или гением, что еще будет несправедливее. Он честный и очень аккуратный немец…
– Однако, говорят, он искусный полководец, – сказал Пьер.
– Я не понимаю, что такое значит искусный полководец, – с насмешкой сказал князь Андрей.
– Искусный полководец, – сказал Пьер, – ну, тот, который предвидел все случайности… ну, угадал мысли противника.
– Да это невозможно, – сказал князь Андрей, как будто про давно решенное дело.
Пьер с удивлением посмотрел на него.
– Однако, – сказал он, – ведь говорят же, что война подобна шахматной игре.
– Да, – сказал князь Андрей, – только с тою маленькою разницей, что в шахматах над каждым шагом ты можешь думать сколько угодно, что ты там вне условий времени, и еще с той разницей, что конь всегда сильнее пешки и две пешки всегда сильнее одной, a на войне один батальон иногда сильнее дивизии, а иногда слабее роты. Относительная сила войск никому не может быть известна. Поверь мне, – сказал он, – что ежели бы что зависело от распоряжений штабов, то я бы был там и делал бы распоряжения, а вместо того я имею честь служить здесь, в полку вот с этими господами, и считаю, что от нас действительно будет зависеть завтрашний день, а не от них… Успех никогда не зависел и не будет зависеть ни от позиции, ни от вооружения, ни даже от числа; а уж меньше всего от позиции.
– А от чего же?
– От того чувства, которое есть во мне, в нем, – он указал на Тимохина, – в каждом солдате.
Князь Андрей взглянул на Тимохина, который испуганно и недоумевая смотрел на своего командира. В противность своей прежней сдержанной молчаливости князь Андрей казался теперь взволнованным. Он, видимо, не мог удержаться от высказывания тех мыслей, которые неожиданно приходили ему.
– Сражение выиграет тот, кто твердо решил его выиграть. Отчего мы под Аустерлицем проиграли сражение? У нас потеря была почти равная с французами, но мы сказали себе очень рано, что мы проиграли сражение, – и проиграли. А сказали мы это потому, что нам там незачем было драться: поскорее хотелось уйти с поля сражения. «Проиграли – ну так бежать!» – мы и побежали. Ежели бы до вечера мы не говорили этого, бог знает что бы было. А завтра мы этого не скажем. Ты говоришь: наша позиция, левый фланг слаб, правый фланг растянут, – продолжал он, – все это вздор, ничего этого нет. А что нам предстоит завтра? Сто миллионов самых разнообразных случайностей, которые будут решаться мгновенно тем, что побежали или побегут они или наши, что убьют того, убьют другого; а то, что делается теперь, – все это забава. Дело в том, что те, с кем ты ездил по позиции, не только не содействуют общему ходу дел, но мешают ему. Они заняты только своими маленькими интересами.
– В такую минуту? – укоризненно сказал Пьер.
– В такую минуту, – повторил князь Андрей, – для них это только такая минута, в которую можно подкопаться под врага и получить лишний крестик или ленточку. Для меня на завтра вот что: стотысячное русское и стотысячное французское войска сошлись драться, и факт в том, что эти двести тысяч дерутся, и кто будет злей драться и себя меньше жалеть, тот победит. И хочешь, я тебе скажу, что, что бы там ни было, что бы ни путали там вверху, мы выиграем сражение завтра. Завтра, что бы там ни было, мы выиграем сражение!
– Вот, ваше сиятельство, правда, правда истинная, – проговорил Тимохин. – Что себя жалеть теперь! Солдаты в моем батальоне, поверите ли, не стали водку, пить: не такой день, говорят. – Все помолчали.
Офицеры поднялись. Князь Андрей вышел с ними за сарай, отдавая последние приказания адъютанту. Когда офицеры ушли, Пьер подошел к князю Андрею и только что хотел начать разговор, как по дороге недалеко от сарая застучали копыта трех лошадей, и, взглянув по этому направлению, князь Андрей узнал Вольцогена с Клаузевицем, сопутствуемых казаком. Они близко проехали, продолжая разговаривать, и Пьер с Андреем невольно услыхали следующие фразы:
– Der Krieg muss im Raum verlegt werden. Der Ansicht kann ich nicht genug Preis geben, [Война должна быть перенесена в пространство. Это воззрение я не могу достаточно восхвалить (нем.) ] – говорил один.
– O ja, – сказал другой голос, – da der Zweck ist nur den Feind zu schwachen, so kann man gewiss nicht den Verlust der Privatpersonen in Achtung nehmen. [О да, так как цель состоит в том, чтобы ослабить неприятеля, то нельзя принимать во внимание потери частных лиц (нем.) ]
– O ja, [О да (нем.) ] – подтвердил первый голос.
– Да, im Raum verlegen, [перенести в пространство (нем.) ] – повторил, злобно фыркая носом, князь Андрей, когда они проехали. – Im Raum то [В пространстве (нем.) ] у меня остался отец, и сын, и сестра в Лысых Горах. Ему это все равно. Вот оно то, что я тебе говорил, – эти господа немцы завтра не выиграют сражение, а только нагадят, сколько их сил будет, потому что в его немецкой голове только рассуждения, не стоящие выеденного яйца, а в сердце нет того, что одно только и нужно на завтра, – то, что есть в Тимохине. Они всю Европу отдали ему и приехали нас учить – славные учители! – опять взвизгнул его голос.
– Так вы думаете, что завтрашнее сражение будет выиграно? – сказал Пьер.
– Да, да, – рассеянно сказал князь Андрей. – Одно, что бы я сделал, ежели бы имел власть, – начал он опять, – я не брал бы пленных. Что такое пленные? Это рыцарство. Французы разорили мой дом и идут разорить Москву, и оскорбили и оскорбляют меня всякую секунду. Они враги мои, они преступники все, по моим понятиям. И так же думает Тимохин и вся армия. Надо их казнить. Ежели они враги мои, то не могут быть друзьями, как бы они там ни разговаривали в Тильзите.
– Да, да, – проговорил Пьер, блестящими глазами глядя на князя Андрея, – я совершенно, совершенно согласен с вами!
Тот вопрос, который с Можайской горы и во весь этот день тревожил Пьера, теперь представился ему совершенно ясным и вполне разрешенным. Он понял теперь весь смысл и все значение этой войны и предстоящего сражения. Все, что он видел в этот день, все значительные, строгие выражения лиц, которые он мельком видел, осветились для него новым светом. Он понял ту скрытую (latente), как говорится в физике, теплоту патриотизма, которая была во всех тех людях, которых он видел, и которая объясняла ему то, зачем все эти люди спокойно и как будто легкомысленно готовились к смерти.
– Не брать пленных, – продолжал князь Андрей. – Это одно изменило бы всю войну и сделало бы ее менее жестокой. А то мы играли в войну – вот что скверно, мы великодушничаем и тому подобное. Это великодушничанье и чувствительность – вроде великодушия и чувствительности барыни, с которой делается дурнота, когда она видит убиваемого теленка; она так добра, что не может видеть кровь, но она с аппетитом кушает этого теленка под соусом. Нам толкуют о правах войны, о рыцарстве, о парламентерстве, щадить несчастных и так далее. Все вздор. Я видел в 1805 году рыцарство, парламентерство: нас надули, мы надули. Грабят чужие дома, пускают фальшивые ассигнации, да хуже всего – убивают моих детей, моего отца и говорят о правилах войны и великодушии к врагам. Не брать пленных, а убивать и идти на смерть! Кто дошел до этого так, как я, теми же страданиями…
Князь Андрей, думавший, что ему было все равно, возьмут ли или не возьмут Москву так, как взяли Смоленск, внезапно остановился в своей речи от неожиданной судороги, схватившей его за горло. Он прошелся несколько раз молча, но тлаза его лихорадочно блестели, и губа дрожала, когда он опять стал говорить:
– Ежели бы не было великодушничанья на войне, то мы шли бы только тогда, когда стоит того идти на верную смерть, как теперь. Тогда не было бы войны за то, что Павел Иваныч обидел Михаила Иваныча. А ежели война как теперь, так война. И тогда интенсивность войск была бы не та, как теперь. Тогда бы все эти вестфальцы и гессенцы, которых ведет Наполеон, не пошли бы за ним в Россию, и мы бы не ходили драться в Австрию и в Пруссию, сами не зная зачем. Война не любезность, а самое гадкое дело в жизни, и надо понимать это и не играть в войну. Надо принимать строго и серьезно эту страшную необходимость. Всё в этом: откинуть ложь, и война так война, а не игрушка. А то война – это любимая забава праздных и легкомысленных людей… Военное сословие самое почетное. А что такое война, что нужно для успеха в военном деле, какие нравы военного общества? Цель войны – убийство, орудия войны – шпионство, измена и поощрение ее, разорение жителей, ограбление их или воровство для продовольствия армии; обман и ложь, называемые военными хитростями; нравы военного сословия – отсутствие свободы, то есть дисциплина, праздность, невежество, жестокость, разврат, пьянство. И несмотря на то – это высшее сословие, почитаемое всеми. Все цари, кроме китайского, носят военный мундир, и тому, кто больше убил народа, дают большую награду… Сойдутся, как завтра, на убийство друг друга, перебьют, перекалечат десятки тысяч людей, а потом будут служить благодарственные молебны за то, что побили много люден (которых число еще прибавляют), и провозглашают победу, полагая, что чем больше побито людей, тем больше заслуга. Как бог оттуда смотрит и слушает их! – тонким, пискливым голосом прокричал князь Андрей. – Ах, душа моя, последнее время мне стало тяжело жить. Я вижу, что стал понимать слишком много. А не годится человеку вкушать от древа познания добра и зла… Ну, да не надолго! – прибавил он. – Однако ты спишь, да и мне пера, поезжай в Горки, – вдруг сказал князь Андрей.
– О нет! – отвечал Пьер, испуганно соболезнующими глазами глядя на князя Андрея.
– Поезжай, поезжай: перед сраженьем нужно выспаться, – повторил князь Андрей. Он быстро подошел к Пьеру, обнял его и поцеловал. – Прощай, ступай, – прокричал он. – Увидимся ли, нет… – и он, поспешно повернувшись, ушел в сарай.
Было уже темно, и Пьер не мог разобрать того выражения, которое было на лице князя Андрея, было ли оно злобно или нежно.
Пьер постоял несколько времени молча, раздумывая, пойти ли за ним или ехать домой. «Нет, ему не нужно! – решил сам собой Пьер, – и я знаю, что это наше последнее свидание». Он тяжело вздохнул и поехал назад в Горки.
Князь Андрей, вернувшись в сарай, лег на ковер, но не мог спать.
Он закрыл глаза. Одни образы сменялись другими. На одном он долго, радостно остановился. Он живо вспомнил один вечер в Петербурге. Наташа с оживленным, взволнованным лицом рассказывала ему, как она в прошлое лето, ходя за грибами, заблудилась в большом лесу. Она несвязно описывала ему и глушь леса, и свои чувства, и разговоры с пчельником, которого она встретила, и, всякую минуту прерываясь в своем рассказе, говорила: «Нет, не могу, я не так рассказываю; нет, вы не понимаете», – несмотря на то, что князь Андрей успокоивал ее, говоря, что он понимает, и действительно понимал все, что она хотела сказать. Наташа была недовольна своими словами, – она чувствовала, что не выходило то страстно поэтическое ощущение, которое она испытала в этот день и которое она хотела выворотить наружу. «Это такая прелесть был этот старик, и темно так в лесу… и такие добрые у него… нет, я не умею рассказать», – говорила она, краснея и волнуясь. Князь Андрей улыбнулся теперь той же радостной улыбкой, которой он улыбался тогда, глядя ей в глаза. «Я понимал ее, – думал князь Андрей. – Не только понимал, но эту то душевную силу, эту искренность, эту открытость душевную, эту то душу ее, которую как будто связывало тело, эту то душу я и любил в ней… так сильно, так счастливо любил…» И вдруг он вспомнил о том, чем кончилась его любовь. «Ему ничего этого не нужно было. Он ничего этого не видел и не понимал. Он видел в ней хорошенькую и свеженькую девочку, с которой он не удостоил связать свою судьбу. А я? И до сих пор он жив и весел».
Князь Андрей, как будто кто нибудь обжег его, вскочил и стал опять ходить перед сараем.
25 го августа, накануне Бородинского сражения, префект дворца императора французов m r de Beausset и полковник Fabvier приехали, первый из Парижа, второй из Мадрида, к императору Наполеону в его стоянку у Валуева.
Переодевшись в придворный мундир, m r de Beausset приказал нести впереди себя привезенную им императору посылку и вошел в первое отделение палатки Наполеона, где, переговариваясь с окружавшими его адъютантами Наполеона, занялся раскупориванием ящика.
Fabvier, не входя в палатку, остановился, разговорясь с знакомыми генералами, у входа в нее.
Император Наполеон еще не выходил из своей спальни и оканчивал свой туалет. Он, пофыркивая и покряхтывая, поворачивался то толстой спиной, то обросшей жирной грудью под щетку, которою камердинер растирал его тело. Другой камердинер, придерживая пальцем склянку, брызгал одеколоном на выхоленное тело императора с таким выражением, которое говорило, что он один мог знать, сколько и куда надо брызнуть одеколону. Короткие волосы Наполеона были мокры и спутаны на лоб. Но лицо его, хоть опухшее и желтое, выражало физическое удовольствие: «Allez ferme, allez toujours…» [Ну еще, крепче…] – приговаривал он, пожимаясь и покряхтывая, растиравшему камердинеру. Адъютант, вошедший в спальню с тем, чтобы доложить императору о том, сколько было во вчерашнем деле взято пленных, передав то, что нужно было, стоял у двери, ожидая позволения уйти. Наполеон, сморщась, взглянул исподлобья на адъютанта.
| 57-я церемония «Грэмми» | ||||
|---|---|---|---|---|
| ||||
| Дата проведения | 8 февраля 2015 | |||
| Место проведения | Стэйплс-центр, Лос-Анджелес, Калифорния | |||
| Трансляция в США | ||||
| Телеканал | CBS | |||
| ||||
57-я ежегодная церемония вручения наград «Грэмми» состоялась 8 февраля 2015 года. Номинанты были объявлены 5 декабря 2014 года.
Не все награды были вручены во время телетрансляции; как и в предыдущие годы, большая их часть (около 70 наград) вручена на специализированном мероприятии за день до шоу; с 2015 года оно носит название Premiere Ceremony[1].
Новыми категориями в 2015 году стали Best American Roots Performance — награда за лучшее исполнение в традиционных американских жанрах, и Best Roots Gospel Album — госпел-альбом также в традиционных американских жанрах. В связи с этим также категория наград за произведения в жанре госпела была изменена.
С 2015 года в номинации могут быть включены песни, использующие семплы из других произведений (ранее это разрешалось только для категории Лучшая рэп-песня.
К наградам «Грэмми» 2015 года представлены произведения, созданные в период с 1 октября 2013 года по 30 сентября 2014 года[2]. Объявление номинантов состоялось 5 декабря 2014 года[3]
6 номинаций получили Сэм Смит, Бейонсе и Фаррелл. При этом 22-летний британец Сэм Смит стал только вторым в истории певцом, который был номинирован во всех четырёх самых престижных категориях («Big Four»): песня и запись года («Stay With Me»), альбом года (In the Lonely Hour) и новичок года. Ранее в 4 номинациях это удалось сделать Кристоферу Кроссу (1980), а среди британцев — Эми Уайнхаус (2007). И они получили 4 и 3 статуэтки, соответственно[4]. В итоге триумфаторами церемонии стали Сэм Смит (4 награды), Бейонсе, Розанна Кэш и Фаррелл (по 3 награды)[5][6].
Содержание
- 1 Основная категория
- 2 Поп
- 3 Танцевальная музыка
- 4 Современная инструментальная музыка
- 5 Рок
- 6 Альтернатива
- 7 R&B
- 8 Рэп
- 9 Кантри
- 10 Нью-эйдж
- 11 Джаз
- 12 Госпел/Современная Христианская музыка
- 13 Латино
- 14 Американа
- 15 Регги
- 16 World Music
- 17 Музыка для детей
- 18 Разговорный жанр
- 19 Комедия
- 20 Музыкальные шоу
- 21 Кино, ТВ, медиа
- 22 Сочинительство/Аранжировка
- 23 Упаковка/Оформление
- 24 Производство
- 25 Объёмное звучание
- 26 Классическая музыка
- 27 Видео
- 28 Примечания
- 29 Ссылки
Основная категория
- «Stay With Me (Darkchild Version)» — Сэм Смит
- продюсеры — Стив Фитцморис, Родни Джеркинс, Джимми Нейпс, звукозапись — Стив Фитцморис, Джимми Нейпс, Стив Прайс, мастеринг-инженер — Том Койн
- «Chandelier» — Sia
- продюсеры — Грег Кёрстин и Джесси Шаткин, звукозапись — Грег Кёрстин, Мэнни Маррокен, Джесси Шаткин, мастеринг-инженер — Эмили Лэйзар
- «Fancy» — Игги Азалия при участии Charli XCX
- продюсеры — The Arcade & The Invisible Men, звукозапись — Энтони Килхофлер & Эрик Уивер, мастеринг-инженер — Майлз Шоуэлл
- «Shake It Off» — Тейлор Свифт
- продюсеры — Макс Мартин & Shellback, звукозапись — Сербан Генеа, Джон Хейнс, Сэм Холлэнд & Майкл Илберт, мастеринг-инженер — Том Койн
- «All About That Bass» — Меган Трейнор
- продюсер, звукозапись — Кевин Кэдиш, мастеринг-инженер — Дэйв Катч
- Morning Phase — Beck
- продюсер — Бек Хэнсен, звукозапись — Том Эльмхёрст, Дэвид Гринбаум, Флориан Лагатта, Коул Марсден, Гриф Нил, Робби Нельсон, Дарелл Торп, Кэссиди Тёрбин, Джо Висиано, мастеринг-инженер — Боб Людвиг
- Beyoncé — Бейонсе
- приглашённые исполнители — Чиманда Нгози Адичи, Дрейк, Jay-Z, Френк Оушен, продюсеры — Ammo, Boots, Detail, Джером Хармон, Hit-Boy, Бейонсе, The-Dream, Кэролайн Полачек, Рэй Риб, Ноа Шебиб, Райан Теддер, Timbaland, Джастин Тимберлейк, Ки Уэйн & Фаррелл Уильямс, звукозапись — Boots, Ноэль Кадастр Ноэль Кэмбелл, Роб Коэн, Эндрю Коулман, Крис Годби, Джастин Хёгетт, Джеймс Краузе, Майк Ларсон, Джонатан Ли, Тони Мазератти, Энн Минчиэли, Кэролайн Полачек, Эндрю Шепс, Барт Шоудел, Ноа Шебиб, Райан Теддер, Стюарт Уайт, DJ Swivel, мастеринг-инженер Том Койн, Джеймс Краузе, Айя Меррилл
- x — Эд Ширан
- продюсеры — Джефф Баскер, Бенни Бланко, Джейк Гослинг, Джонни Макдейд, Рик Рубин, Фаррелл Уильямс; звукозапись — Эндрю Коулман, Джейк Гослинг, Мэтти Грин, Уильям Хикс, Тайлер Сэм Джонсон, Джейсон Лэйдер, Джонни Макдейд, Крис Скафани, Марк Стент, Джефф Суон, мастеринг-инженер — Стюарт Хоукс
- In the Lonely Hour — Сэм Смит
- продюсеры — Стив Фитцморис, Komi, Говард Лоуренс, Зейн Лоу, Mojam, Джимми Нейпс, Naughty Boy, Фрейзер Т. Смит, Two Inch Punch, Эг Уайт, звукозапись — Майкл Анджело, Грэм Арчер, Стив Фитцморис, Саймон Хейл, Даррен Хилис, Джеймс Мюррей, Джимми Нейпс, Мустафа Омер, Дэн Перри, Стив Прайс, Эг Уайт, мастеринг-инженер — Том Койн, Стюарт Хоукс
- G I R L — Фаррелл Уильямс
- приглашённые исполнители — Алиша Киз, Джастин Тимберлейк, продюсер — Фаррелл Уильямс, звукозапись — Лесли Брейтуэйт, Эдриан Брикспир, Эндрю Коулман, Джимми Дуглас, Харт Гантер, Мик Газоски, Флориан Лагатта, Майк Ларсон, Стефани Макнелли, Алан Мейерсон, Энн Минчиэли, Кинта Йонесака, мастеринг-инженер — Боб Людвиг
- «Stay with Me (Darkchild Version)» — Сэм Смит
- авторы — Джеймс Непьер, Уильям Филлипс, Сэм Смит
- «Chandelier» — Sia
- авторы — Сия Ферлер и Джесси Шаткин
- «Shake It Off» — Тейлор Свифт
- авторы — Макс Мартин, Shellback, Тейлор Свифт
- «All About That Bass» — Меган Трейнор
- авторы — Кевин Кэдиш & Меган Трейнор
- «Take Me to Church» — Hozier
- автор — Эндрю Хозьер-Бирн
Поп
- «Happy (Live)» — Фаррелл Уильямс
- «Chandelier» — Sia
- «Stay With Me (Darkchild Version)» — Сэм Смит
- «Shake It Off» — Тейлор Свифт
- «All of Me (Live)» — Джон Ледженд
- «Say Something» — A Great Big World и Кристина Агилера
- «A Sky Full of Stars» — Coldplay
- «Fancy» — Игги Азалия при участии Charli XCX
- «Bang Bang» — Джесси Джей, Ариана Гранде и Ники Минаж
- «Dark Horse» — Кэти Перри при участии Juicy J
- Cheek to Cheek — Тони Беннетт и Леди Гага
- Nostalgia — Энни Леннокс
- Night Songs — Барри Манилоу
- Sending You a Little Christmas — Джонни Мэтис
- Partners — Барбра Стрейзанд
Танцевальная музыка
- «Rather Be» — Clean Bandit и Джесс Глинн
- «Never Say Never» — Basement Jaxx
- «F for You» — Disclosure при участии Мэри Джей Блайдж
- «I Got U» — Дюк Дюмон при участии Джекса Джоунса
- «Faded» — Zhu
- Syro — Aphex Twin
- while(1<2) — deadmau5
- Nabuma Rubberband — Little Dragon
- Do It Again — Röyksopp & Robyn
- Damage Control — Мэт Зо
Современная инструментальная музыка
- Лучший альбом современной инструментальной музыки
- Bass & Mandolin — Крис Сили & Эдгар Майер
- Wild Heart — Минди Эбейр
- Slam Dunk — Джеральд Олбрайт
- Nathan East — Нейтан Ист
- Jazz Funk Soul — Джефф Лорбер, Чак Лоб & Эверетт Харп
Рок
- «Lazaretto» — Джек Уайт
- «Gimme Something Good» — Райан Адамс
- «Do I Wanna Know?» — Arctic Monkeys
- «Blue Moon» — Beck
- «Fever» — The Black Keys
- «The Last In Line» — Tenacious D
- «Neon Knights» — Anthrax
- «High Road» — Mastodon
- «Heartbreaker» — Motörhead
- «The Negative One» — Slipknot
- «Ain’t It Fun» — Paramore
- «Blue Moon» — Beck
- «Fever» — The Black Keys
- «Gimme Something Good» — Райан Адамс
- «Lazaretto» — Джек Уайт
- Morning Phase — Beck
- Ryan Adams — Райан Адамс
- Turn Blue — The Black Keys
- Hypnotic Eye — Tom Petty and the Heartbreakers
- Songs of Innocence — U2
Альтернатива
- St. Vincent — St. Vincent
- This Is All Yours — alt-J
- Reflektor — Arcade Fire
- Melophobia — Cage the Elephant
- Lazaretto — Джек Уайт
R&B
- «Drunk in Love» — Бейонсе при участии Jay Z
- «Like This» — Ledisi
- «It’s Your World» — Дженнифер Хадсон при участии R. Kelly
- «New Flame» — Крис Браун при участии Usher & Рик Росс
- «Good Kisser» — Usher
- «Jesus Children» — Robert Glasper Experiment при участии Лала Хэтуэй & Малькольм-Джамал Уорнер
- «As» — Марша Амбросиус и Энтони Гамильтон
- «I.R.S» — Энжи Фишер
- «Nobody» — Кем
- «Hold Up Wait a Minute (Woo Woo)» — Антоник Смит
- «Drunk in Love» — Бейонсе при участии Jay Z
- «Good Kisser» — Usher
- «New Flame» — Крис Браун при участии Usher & Рик Росс
- «Options (Wolfjames Version)» — Люк Джеймс и Рик Росс
- «The Worst» — Дженей Айко
- G I R L — Фаррелл Уильямс
- Sail Out — Дженей Айко
- Beyoncé — Бейонсе
- X — Крис Браун
- Mali is… — Mali Music
- Love, Marriage & Divorce — Тони Брэкстон & Бэйбифейс
- Islander — Bernhoft
- Lift Your Spirit — Алоэ Блэк
- Black Radio 2 — Robert Glasper Experiment
- Give The People What They Want — Шерон Джонс & The Dap-Kings
Рэп
- «i» — Кендрик Ламар
- «3005» — Childish Gambino
- «0 to 100 / The Catch Up» — Drake
- «Rap God» — Eminem
- «All I Need Is You» — Lecrae
- Лучший рэп/вокальный дуэт
- «The Monster» — Eminem при участии Рианна
- «Blak Majik» — Common при участии Дженей Айко
- «Tuesday» — ILoveMakonnen при участии Drake
- «Studio» — Schoolboy Q при участии BJ the Chicago Kid
- «Bound 2» — Канье Уэст при участии Чарли Уилсон
- «i» — Кендрик Ламар
- «Anaconda» — Ники Минаж
- «Bound 2» — Канье Уэст при участии Чарли Уилсон
- «We Dem Boyz» — Wiz Khalifa
- «0 to 100 / The Catch Up» — Drake
- The Marshall Mathers LP 2 — Eminem
- The New Classic — Игги Азалия
- Because the Internet — Childish Gambino
- Nobody’s Smiling — Common
- Oxymoron — ScHoolboy Q
- Blacc Hollywood — Wiz Khalifa
Кантри
- «Something in the Water» — Кэрри Андервуд
- «Give Me Back My Hometown» — Эрик Чёрч
- «Invisible» — Хантер Хейз
- «Automatic» — Миранда Ламберт
- «Cop Car» — Кит Урбан
- «Gentle on My Mind» — The Band Perry
- «Somethin' Bad» — Миранда Ламберт и Кэрри Андервуд
- «Day Drinking» — Little Big Town
- "Meanwhile Back at Mama’s — Тим Макгро и Фэйт Хилл
- «Raise ’Em Up» — Кит Урбан при участии Эрик Чёрч
- «I’m Not Gonna Miss You» — Глен Кэмпбелл
- «American Kids» — Кенни Чесни
- «Automatic» — Миранда Ламберт
- «Give Me Back My Hometown» — Эрик Чёрч
- «Meanwhile Back at Mama’s» — Тим Макгро и Фэйт Хилл
- Platinum — Миранда Ламберт
- Riser — Диркс Бентли
- The Outsiders — Эрик Чёрч
- 12 Stories — Брэнди Кларк
- The Way I’m Livin’ — Ли Энн Вомак
Нью-эйдж
- Winds Of Samsara — Ricky Kej & Wouter Kellerman
- Bhakti — Пол Авгеринос
- Ritual — Питер Кейтер & R. Carlos Nakai
- Symphony Live In Istanbul — Kitaro
- In Love And Longing — Silvia Nakkach & David Darling
Джаз
- «Fingerprints» — Чик Кориа
- «The Eye Of The Hurricane» — Кенни Бэррон
- «You & The Night & The Music» — Фред Херш
- «Recorda Me» — Джо Ловано
- «Sleeping Giant» — Брэд Мелдау
- Beautiful Life — Dianne Reeves
- Map To The Treasure: Reimagining Laura Nyro — (Billy Childs &) Various Artists
- I Wanna Be Evil — René Marie
- Live In NYC — Gretchen Parlato
- Paris Sessions — Tierney Sutton
- Trilogy — Chick Corea Trio
- Landmarks — Brian Blade & The Fellowship Band
- Floating — Fred Hersch Trio
- Enjoy The View — Bobby Hutcherson, David Sanborn, Joey DeFrancesco при участии Billy Hart
- All Rise: A Joyful Elegy For Fats Waller — Jason Moran
- Life In The Bubble — Gordon Goodwin’s Big Phat Band
- The L.A. Treasures Project — The Clayton-Hamilton Jazz Orchestra
- Quiet Pride: The Elizabeth Catlett Project — Rufus Reid
- Live: I Hear The Sound — Archie Shepp Attica Blues Orchestra
- verTime: Music Of Bob Brookmeyer — The Vanguard Jazz Orchestra
- The Offense Of The Drum — Arturo O’Farrill & The Afro Latin Jazz Orchestra
- The Latin Side Of Joe Henderson — Conrad Herwig при участии Joe Lovano
- The Pedrito Martinez Group — The Pedrito Martinez Group
- Second Half — Emilio Solla Y La Inestable De Brooklyn
- New Throned King — Yosvany Terry
Госпел/Современная Христианская музыка
- «No Greater Love» — Smokie Norful
- «Help» — Эрика Кэмпбел и Lecrae
- «Sunday A.M. [Live]» — Карен Кларк Ширд
- «I Believe» — Mali Music
- «Love On The Radio» — The Walls Group
- Лучшее исполнение в Современной Христианской музыке
- «Messengers» — Lecrae при участии For King & Country
- «Write Your Story» — Франческа Баттистелли
- «Come As You Are» — Crowder
- «Shake» — MercyMe
- «Multiplied» — Needtobreathe
- Help — Эрика Кэмпбел
- Amazing [Live] — Рикки Диллард & New G
- Withholding Nothing [Live] — Уильям Макдауэл
- Forever Yours — Смоки Норфул
- Vintage Worship — Анита Уилсон
- Run Wild. Live Free. Love Strong. — For King & Country
- If We’re Honest — Франческа Баттистелли
- Hurricane — Натали Грант
- Welcome To The New — MercyMe
- Royal Tailor — Royal Tailor
- Лучший традиционный госпел-альбом
- Shine For All The People — Mike Farris
- Forever Changed — T. Graham Brown
- Hymns — Gaither Vocal Band
- A Cappella — The Martins
- His Way Of Loving Me — Tim Menzies
Латино
- Tangos — Рубен Блейдс
- Elypse — Camila
- Raíz — Lila Downs, Niña Pastori And Soledad
- Loco De Amor — Хуанес
- Gracias Por Estar Aquí — Marco Antonio Solís
- Multi Viral — Calle 13
- Behind The Machine (Detrás De La Máquina) — Chocquibtown
- Bailar En La Cueva — Jorge Drexler
- Agua Maldita — Molotov
- Vengo — Ana Tijoux
- Mano A Mano — Tangos A La Manera De Vicente Fernández — Vicente Fernández
- Lastima Que Sean Ajenas — Pepe Aguilar
- Voz Y Guitarra — Ixya Herrera
- 15 Aniversario — Mariachi Divas De Cindy Shea
- Alegría Del Mariachi — Mariachi Los Arrieros Del Valle
- Más + Corazón Profundo — Карлос Вивес
- 50 Aniversario — El Gran Combo De Puerto Rico
- First Class To Havana — Aymee Nuviola
- Live — Palo!
- El Asunto — Totó La Momposina
Американа
- Лучшее исполнение в традиционных американских жанрах
- «A Feather’s Not a Bird» — Розанн Кэш
- «Statesboro Blues» — Грег Оллмэн & Taj Mahal
- «And When I Die» — Билли Чайлдс при участии Элисон Краусс & Джерри Дуглас
- «The Old Me Better» — Keb’ Mo’ при участии the California Feet Warmers
- «Destination» — Nickel Creek
- «A Feather’s Not a Bird» — Розанн Кэш
- «Just So Much» — Джесси Винчестер
- «The New York Trains» — Del McCoury Band
- «Pretty Little One» — Steve Martin and the Steep Canyon Rangers при участии Edie Brickell
- «Terms of My Surrender» — Джон Хайатт
- The River & the Thread — Розанн Кэш
- Terms of My Surrender — Джон Хайатт
- BluesAmericana — Keb' Mo'
- A Dotted Line — Nickel Creek
- Metamodern Sounds in Country Music — Стерджил Симпсон
- The Earls of Leicester — The Earls of Leicester
- Noam Pikelny Plays Kenny Baker Plays Bill Monroe — Noam Pikelny
- Cold Spell — Frank Solivan & Dirty Kitchen
- Into My Own — Bryan Sutton
- Only Me — Rhonda Vincent
- Step Back — Джонни Винтер
- Common Ground: Dave Alvin & Phil Alvin Play and Sing the Songs of Big Bill Broonzy — Дэйв Элвин и Фил Элвин
- Promise of a Brand New Day — Рути Фостер
- Juke Joint Chapel — Чарли Мюсселуайт
- Decisions — Бобби Раш и Blinddog Smokin'
- Remedy — Old Crow Medicine Show
- Three Bells — Mike Auldridge, Jerry Douglas, Rob Ickes
- Follow the Music — Alice Gerrard
- The Nocturne Diaries — Eliza Gilkyson
- A Reasonable Amount of Trouble — Jesse Winchester
- The Legacy — Jo-El Sonnier
- Light the Stars — Bonsoir, Catin
- Hanu 'A’ala — Kamaka Kukona
- Love’s Lies — Magnolia Sisters
- Ceremony — Joe Tohonnie Jr.
Регги
- Fly Rasta — Зигги Марли
- Back On the Controls — Ли «Scratch» Перри
- Full Frequency — Шон Пол
- Out of Many, One Music — Шэгги
- Reggae Power — Sly and Robbie & Spicy Chocolate
- Amid The Noise and The Haste — SOJA
World Music
- Eve — Angélique Kidjo
- Toumani & Sidiki — Toumani Diabaté & Sidiki Diabaté
- Our World in Song — Wu Man, Luis Conte & Daniel Ho
- Magic — Sérgio Mendes
- Traces of You — Анушка Шанкар
Музыка для детей
- I Am Malala: How One Girl Stood Up For Education And Changed The World (Malala Yousafzai) — Neela Vaswani
- Appetite For Construction — The Pop Ups
- Just Say Hi! — Brady Rymer And The Little Band That Could
- The Perfect Quirk — Secret Agent 23 Skidoo
- Through The Woods — The Okee Dokee Brothers
Разговорный жанр
- Diary of a Mad Diva — Джоан Риверз
- Actors Anonymous — Джеймс Франко
- A Call to Action — Джимми Джимми
- Carsick: John Waters Hitchhikes Across America — Джон Уотерс
- A Fighting Chance — Элизабет Уоррен
- We Will Survive: True Stories of Encouragement, Inspiration, and the Power of Song — Глория Гейнор
Комедия
- Mandatory Fun — «Странный Эл» Янкович
- Obsessed — Джим Гаффиган
- Oh My God — Луи Си Кей
- Tragedy Plus Comedy Equals Time — Паттон Освальд
- We Are Miracles — Сара Сильверман
Музыкальные шоу
- Beautiful: The Carole King Musical
- Aladdin
- A Gentleman’s Guide To Love & Murder
- Hedwig And The Angry Inch
- West Side Story
Кино, ТВ, медиа
- Frozen — various artists
- American Hustle — various artists
- Get On Up: The James Brown Story — Джеймс Браун
- Guardians Of The Galaxy: Awesome Mix Vol. 1 — various artists
- The Wolf of Wall Street — various artists
- «Let It Go» — Холодное сердце; Идина Мензел
- «Everything Is Awesome» (из The Lego Movie) — Joshua Bartholomew, Лиза Харритон, Shawn Patterson, Энди Сэмберг, Akiva Schaffer & Jorma Taccone, авторы (Tegan and Sara при участии The Lonely Island)
- «I See Fire» — Хоббит: Пустошь Смауга; Эд Ширан
- «I’m Not Gonna Miss You» — Glen Campbell: I’ll Be Me; Глен Кэмпбелл
- «The Moon Song» — Она; Скарлетт Йоханссон и Хоакин Феникс
Сочинительство/Аранжировка
- «The Book Thief» — Джон Уильямс
- «Last Train To Sanity» — Стэнли Кларк
- «Life In The Bubble» — Гордон Гудвин
- «Recognition» — Руфус Рид
- «Tarnation» — Эдгар Майер и Крис Сили
- «Daft Punk» — Pentatonix
- «Beautiful Dreamer» — Пит Макгиннесс
- «Get Smart» — Гордон Гудвин
- «Guantanamera» — Альфредо Родригес
- «Moon River» — Крис Уолден
- Лучшая инструментальная аранжировка в сопровождении вокалиста(ов)
- «New York Tendaberry» — Billy Childs при участии Renée Fleming & Yo-Yo Ma
- «All My Tomorrows» — Jeremy Fox при участии Kate McGarry
- «Goodnight America» — Mary Chapin Carpenter
- «Party Rockers» — Gordon Goodwin’s Big Phat Band
- «What Are You Doing The Rest Of Your Life?» — The Pete McGuinness Jazz Orchestra
Упаковка/Оформление
- Lightning Bolt — Pearl Jam
- Formosa Medicine Show — The Muddy Basin Ramblers
- Indie Cindy — Pixies
- LP1 — FKA Twigs
- Whispers — Passenger
- The Rise and Fall of Paramount Records, Volume One (1917—27) — various artists
- Cities of Darkscorch — various artists
- A Letter Home (vinyl box set) — Neil Young
- Sparks (deluxe album box set) — Имоджен Хип
- Spring 1990 (The Other One) — Grateful Dead
- Offering: Live At Temple University — Джон Колтрейн
- Happy: The 1920 Rainbo Orchestra Sides — Isham Jones Rainbo Orchestra
- I’m Just Like You: Sly’s Stone Flower 1969-70 — various artists
- The Other Side Of Bakersfield: 1950s & 60s Boppers And Rockers From 'Nashville West — various artists
- Purple Snow: Forecasting The Minneapolis Sound — various artists
- The Rise & Fall Of Paramount Records, Volume One (1917-27) — various artistss)
- The Garden Spot Programs, 1950
- Black Europe: The Sounds And Images Of Black People In Europe Pre-1927
- Happy: The 1920 Rainbo Orchestra Sides
- Longing For The Past: The 78 RPM Era In Southeast Asia
- There’s A Dream I’ve Been Saving: Lee Hazlewood Industries 1966—1971 (Deluxe Edition)
Производство
- Morning Phase
- Tom Elmhirst, David Greenbaum, Florian Lagatta, Cole Marsden, Greif Neill, Robbie Nelson, Darrell Thorp, Cassidy Turbin & Joe Visciano, engineers; Bob Ludwig, mastering engineer (Beck)
- Bluesamericana
- Ross Hogarth & Casey Wasner, engineers; Richard Dodd, mastering engineer (Keb' Mo')
- Bass & Mandolin
- Richard King & Dave Sinko, engineers; Robert C. Ludwig, mastering engineer (Chris Thile & Edgar Meyer)
- The Way I’m Livin'
- Chuck Ainlay, engineer; Gavin Lurssen, mastering engineer (Lee Ann Womack)
- What’s Left Is Forever
- Tchad Blake, Oyvind Jakobsen, Jo Ranheim, Itai Shapiro & David Way, engineers; Bernie Grundman, mastering engineer (Thomas Dybdahl)
- Лучший инжиниринг альбома, классического
- Vaughan Williams: Dona Nobis Pacem; Symphony No. 4; The Lark Ascending — Robert Spano, Norman Mackenzie, Atlanta Symphony Orchestra & Chorus
- Adams, John: City Noir — David Robertson & St. Louis Symphony
- Adams, John Luther: Become Ocean — Ludovic Morlot & Seattle Symphony
- Dutilleux: Symphony No. 1; Tout Un Monde Lointain; The Shadows Of Time — Ludovic Morlot & Seattle Symphony
- Riccardo Muti Conducts Mason Bates & Anna Clyne — Riccardo Muti & Chicago Symphony Orchestra
- Макс Мартин
- «Bang Bang» (Джесси Джей, Ариана Гранде & Ники Минаж)
- «Break Free» (Ариана Гранде и Zedd)
- «Dark Horse» (Кэти Перри при участии Juicy J)
- «Problem» (Ариана Гранде и Игги Азалия)
- «Shake It Off» (Тейлор Свифт)
- «Unconditionally» (Кэти Перри)
- Джон Хилл
- «All You Never Say» (Birdy)
- «Burning Gold» (Кристина Перри)
- «Can’t Remember to Forget You» (Шакира и Рианна)
- «Goldmine» (Кимбра)
- «Guts Over Fear» (Eminem при участии Sia)
- Strange Desire (Bleachers)
- Voice (Phantogram)
- «Water Fountain» (Tune-Yards)
- Джей Джойс
- About Last Night (Sleeper Agent)
- It Goes Like This (Томас Ретт)
- Melophobia (Cage the Elephant)
- Montibello Memories (Matrimony)
- Mountains Of Sorrow, Rivers Of Song (Эймос Ли)
- The Outsiders (Эрик Чёрч)
- Грег Кёрстин
- «Beating Heart» (Элли Голдинг)
- «Chandelier» (Sia)
- «Double Rainbow» (Кэти Перри)
- «Gunshot» (Lykke Li)
- «Money Power Glory» (Лана Дель Рей)
- 1000 Forms of Fear (Sia)
- Sheezus (Лили Аллен)
- Wrapped in Red (Келли Кларксон)
- Пол Эпворт
- «Pendulum» (FKA Twigs)
- «Queenie Eye» (Пол Маккартни
- «Road» (Пол Маккартни)
- «Save Us» (Пол Маккартни)
- Продюсер года, классический
- Джудит Шерман
- Beethoven: Cello & Piano Complete (Fischer Duo)
- Brahms By Heart (Chiara String Quartet)
- Composing America (Lark Quartet)
- Divergence (Plattform K + K Vienna)
- The Good Song (Thomas Meglioranza)
- Mozart & Brahms: Clarinet Quintets (Anthony McGill & Pacifica Quartet)
- Snapshot (American Brass Quintet)
- Two X Four (Jaime Laredo, Jennifer Koh, Vinay Parameswaran & Curtis 20/21 Ensemble)
- Wagner Without Words (Ll_r Williams)
- Дмитрий Липай
- Adams, John Luther: Become Ocean (Ludovic Morlot & Seattle Symphony)
- Dutilleux: Symphony No. 1; Tout Un Monde Lointain; The Shadows Of Time (Ludovic Morlot & Seattle Symphony)
- Fauré: Masques Et Bergamasques; Pelléas Et Mélisande; Dolly (Ludovic Morlot, Seattle Symphony Chorale & Seattle Symphony)
- Hindemith: Nobilissima Visione; Five Pieces For String Orchestra (Gerard Schwarz & Seattle Symphony)
- Ives: Symphony No. 2; Carter: Instances; Gershwin: An American In Paris (Ludovic Morlot & Seattle Symphony)
- Ravel: Orchestral Works; Saint-Saëns: Organ Symphony (Ludovic Morlot & Seattle Symphony)
- Элейн Мартон
- Hallowed Ground (Louis Langrée, Maya Angelou, Nathan Wyatt & Cincinnati Symphony Orchestra)
- Mahler: Symphony No. 2 'Resurrection' (Benjamin Zander, Stefan Bevier, Philharmonia Chorus & Orchestra)
- Sibelius: Symphonies Nos. 6 & 7; Tapiola (Robert Spano & Atlanta Symphony Orchestra)
- Vaughan Williams: Dona Nobis Pacem; Symphony No. 4; The Lark Ascending (Robert Spano, Norman Mackenzie, Atlanta Symphony Orchestra & Chorus)
- Мортен Линдберг
- Beppe: Remote Galaxy (Vladimir Ashkenazy & Philharmonia Orchestra)
- Dyrud: Out Of Darkness (Vivianne Sydnes & Nidaros Cathedral Choir)
- Ja, Vi Elsker (Tone Bianca Sparre Dahl, Ingar Bergby, Staff Band Of The Norwegian Armed Forces & Schola Cantorum)
- Symphonies Of Wind Instruments (Ingar Bergby & Royal Norwegian Navy Band)
- Дэвид Старобин
- All The Things You Are (Leon Fleisher)
- Complete Crumb Edition, Vol. 16 (Ann Crumb, Patrick Mason, James Freeman & Orchestra 2001)
- Game Of Attrition — Arlene Sierra, Vol. 2 (Jac Van Steen & BBC National Orchestra Of Wales)
- Haydn, Beethoven & Schubert (Gilbert Kalish)
- Mozart: Piano Concertos, No. 12, K. 414 & No. 23, K. 488 (Marianna Shirinyan, Scott Yoo & Odense Symphony Orchestra)
- Music Of Peter Lieberson, Vol. 3 (Scott Yoo, Roberto Diaz, Steven Beck & Odense Symphony Orchestra)
- Rochberg, Chihara & Rorem (Jerome Lowenthal)
- Tchaikovsky: The Tempest, Op. 18 & Piano Concerto No. 1, Op. 23 (Joyce Yang, Alexander Lazarev & Odense Symphony Orchestra)
- «All of Me» (Tiesto’s Birthday Treatment Remix)
- «Falling Out» (Ming Remix)
- «Pompeii» (Audien Remix)
- «The Rising» (Eddie Amador Remix)
- «Smile» (Kaskade Edit)
- «Waves» (Robin Schulz Remix)
Объёмное звучание
- Beyoncé — Бейонсе
- Beppe: Remote Galaxy — Владимир Ашкенази & Philharmonia Orchestra
- Chamberland: The Berlin Remixes — David Miles Huber
- The Division Bell (20th Anniversary Deluxe Box Set) — Pink Floyd
- Epics Of Love — Song Zuying, Yu Long & China Philharmonic Orchestra
- Mahler: Symphony No. 2 'Resurrection' — Benjamin Zander & Philharmonia Orchestra
Классическая музыка
- Adams, John: City Noir — St. Louis Symphony
- Dutilleux: Symphony No. 1; Tout un monde lointain...; The Shadows Of Time — St. Louis Symphony
- Dvořák: Symphony No. 8; Janacek: Symphonic Suite From Jenůfa — Pittsburgh Symphony Orchestra
- Schumann: Symphonien 1-4 — Berliner Philharmoniker
- Sibelius: Symphonies Nos. 6 & 7; Tapiola — Atlanta Symphony Orchestra
- Charpentier: La descente d'Orphée aux enfers
- Milhaud: L’Orestie D’Eschyle
- Rameau: Hippolyte et Aricie
- Schönberg: Moses und Aron
- Strauss: Elektra (opera)
- The Sacred Spirit Of Russia — Conspirare
- Bach: Matthäus-Passion — Rias Kammerchor & Staats-Und Domchor Berlin
- Dyrud: Out Of Darkness — Nidaros Cathedral Choir
- Holst: First Choral Symphony; The Mystic Trumpeter — BBC Symphony Chorus
- Mozart: Requiem Mass in D minor — Dunedin Consort
- Лучшее камерное исполнение
- In 27 Pieces — The Hilary Hahn Encores — Hilary Hahn & Cory Smythe
- Dreams & Prayers — David Krakauer & A Far Cry
- Martinů: Cello Sonatas Nos. 1-3 — Steven Isserlis & Olli Mustonen
- Partch: Castor & Pollux — Partch
- Sing Thee Nowell — New York Polyphony
- Play — Джейсон Вьё
- All The Things You Are — Леон Флейшер
- The Carnegie Recital — Даниил Трифонов
- Dutilleux: Tout un monde lointain... — Seattle Symphony
- Toccatas — Джори Виникур
- Douce France
- Porpora: Arias
- Schubert: Die Schöne Müllerin
- Stella Di Napoli
- Virtuoso Rossini Arias
- Partch: Plectra & Percussion Dances
- Britten To America
- Mieczys_aw Weinberg
- Mike Marshall & The Turtle Island Quartet
- The Solent — Fifty Years Of Music By Ralph Vaughan Williams
- Adams, John Luther: Become Ocean
- Clyne, Anna: Prince Of Clouds
- Crumb, George: Voices From The Heartland
- Paulus, Stephen: Concerto For Two Trumpets & Band
- Sierra, Roberto: Sinfonía No. 4
Видео
- «Happy» — Фаррелл Уильямс
- «We Exist» — Arcade Fire
- «Turn Down for What» — DJ Snake & Lil Jon
- «Chandelier» — Sia
- «The Golden Age» — Woodkid при участии Max Richter
- 20 Feet From Stardom — Darlene Love, Merry Clayton, Lisa Fischer & Judith Hill
- Beyoncé & Jay Z: On The Run Tour — Бейонсе & Jay Z
- Ghost Stories — Coldplay
- Metallica Through The Never — Metallica
- The Truth About Love Tour: Live From Melbourne — Pink
Напишите отзыв о статье "57-я церемония «Грэмми»"
Примечания
- ↑ [www.grammy.com/news/the-academy-introduces-the-grammy-awards-premiere-ceremony Grammy.com, 8 November 2014]
- ↑ [www.grammy.org/recording-academy/press-release/57th-grammy-awards-season-is-underway-with-close-to-13000 Grammy Press Release, 19 August 2014]
- ↑ [www.grammy.org/recording-academy/press-release/ariana-grande-maroon-5-tim-mcgraw-and-pharrell-williams-set-to Grammy.com]
- ↑ Paul Grein. [www.yahoo.com/music/sam-smith-leads-57th-annual-grammy-nominations-104423358166.html Sam Smith Leads 57th Annual Grammy Nominations] (англ.). yahoo.com (6 декабря 2014). Проверено 21 декабря 2014.
- ↑ [www.rollingstone.ru/music/article/21391.html Бек и Сэм Смит доминировали на прошедшей церемонии «Грэмми»] (рус.). Rolling Stone. Проверено 9 февраля 2014.
- ↑ [lenta.ru/articles/2015/02/09/grammi57/ 10 фаворитов «Грэмми». Кому и за что вручили главную музыкальную премию в 2015 году] (рус.). Lenta.ru (9 февраля 2015). Проверено 17 февраля 2015.
Ссылки
- Wendy Geller. [www.yahoo.com/music/57th-annual-grammy-nominees-announced-104408278636.html Full List of 57th Annual Grammy Nominees Revealed] (англ.). yahoo.com (6 декабря 2014). Проверено 21 декабря 2014.
- Joe Lynch. [www.billboard.com/articles/6363565/grammys-2015-nominations-57th-annual Grammys 2015: And the Nominees Are…] (англ.). billboard.com (5 декабря 2014). Проверено 7 января 2015.
| ||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий 57-я церемония «Грэмми»
– Да, да, именно. Левый фланг наш теперь очень, очень силен.Несмотря на то, что Кутузов выгонял всех лишних из штаба, Борис после перемен, произведенных Кутузовым, сумел удержаться при главной квартире. Борис пристроился к графу Бенигсену. Граф Бенигсен, как и все люди, при которых находился Борис, считал молодого князя Друбецкого неоцененным человеком.
В начальствовании армией были две резкие, определенные партии: партия Кутузова и партия Бенигсена, начальника штаба. Борис находился при этой последней партии, и никто так, как он, не умел, воздавая раболепное уважение Кутузову, давать чувствовать, что старик плох и что все дело ведется Бенигсеном. Теперь наступила решительная минута сражения, которая должна была или уничтожить Кутузова и передать власть Бенигсену, или, ежели бы даже Кутузов выиграл сражение, дать почувствовать, что все сделано Бенигсеном. Во всяком случае, за завтрашний день должны были быть розданы большие награды и выдвинуты вперед новые люди. И вследствие этого Борис находился в раздраженном оживлении весь этот день.
За Кайсаровым к Пьеру еще подошли другие из его знакомых, и он не успевал отвечать на расспросы о Москве, которыми они засыпали его, и не успевал выслушивать рассказов, которые ему делали. На всех лицах выражались оживление и тревога. Но Пьеру казалось, что причина возбуждения, выражавшегося на некоторых из этих лиц, лежала больше в вопросах личного успеха, и у него не выходило из головы то другое выражение возбуждения, которое он видел на других лицах и которое говорило о вопросах не личных, а общих, вопросах жизни и смерти. Кутузов заметил фигуру Пьера и группу, собравшуюся около него.
– Позовите его ко мне, – сказал Кутузов. Адъютант передал желание светлейшего, и Пьер направился к скамейке. Но еще прежде него к Кутузову подошел рядовой ополченец. Это был Долохов.
– Этот как тут? – спросил Пьер.
– Это такая бестия, везде пролезет! – отвечали Пьеру. – Ведь он разжалован. Теперь ему выскочить надо. Какие то проекты подавал и в цепь неприятельскую ночью лазил… но молодец!..
Пьер, сняв шляпу, почтительно наклонился перед Кутузовым.
– Я решил, что, ежели я доложу вашей светлости, вы можете прогнать меня или сказать, что вам известно то, что я докладываю, и тогда меня не убудет… – говорил Долохов.
– Так, так.
– А ежели я прав, то я принесу пользу отечеству, для которого я готов умереть.
– Так… так…
– И ежели вашей светлости понадобится человек, который бы не жалел своей шкуры, то извольте вспомнить обо мне… Может быть, я пригожусь вашей светлости.
– Так… так… – повторил Кутузов, смеющимся, суживающимся глазом глядя на Пьера.
В это время Борис, с своей придворной ловкостью, выдвинулся рядом с Пьером в близость начальства и с самым естественным видом и не громко, как бы продолжая начатый разговор, сказал Пьеру:
– Ополченцы – те прямо надели чистые, белые рубахи, чтобы приготовиться к смерти. Какое геройство, граф!
Борис сказал это Пьеру, очевидно, для того, чтобы быть услышанным светлейшим. Он знал, что Кутузов обратит внимание на эти слова, и действительно светлейший обратился к нему:
– Ты что говоришь про ополченье? – сказал он Борису.
– Они, ваша светлость, готовясь к завтрашнему дню, к смерти, надели белые рубахи.
– А!.. Чудесный, бесподобный народ! – сказал Кутузов и, закрыв глаза, покачал головой. – Бесподобный народ! – повторил он со вздохом.
– Хотите пороху понюхать? – сказал он Пьеру. – Да, приятный запах. Имею честь быть обожателем супруги вашей, здорова она? Мой привал к вашим услугам. – И, как это часто бывает с старыми людьми, Кутузов стал рассеянно оглядываться, как будто забыв все, что ему нужно было сказать или сделать.
Очевидно, вспомнив то, что он искал, он подманил к себе Андрея Сергеича Кайсарова, брата своего адъютанта.
– Как, как, как стихи то Марина, как стихи, как? Что на Геракова написал: «Будешь в корпусе учитель… Скажи, скажи, – заговорил Кутузов, очевидно, собираясь посмеяться. Кайсаров прочел… Кутузов, улыбаясь, кивал головой в такт стихов.
Когда Пьер отошел от Кутузова, Долохов, подвинувшись к нему, взял его за руку.
– Очень рад встретить вас здесь, граф, – сказал он ему громко и не стесняясь присутствием посторонних, с особенной решительностью и торжественностью. – Накануне дня, в который бог знает кому из нас суждено остаться в живых, я рад случаю сказать вам, что я жалею о тех недоразумениях, которые были между нами, и желал бы, чтобы вы не имели против меня ничего. Прошу вас простить меня.
Пьер, улыбаясь, глядел на Долохова, не зная, что сказать ему. Долохов со слезами, выступившими ему на глаза, обнял и поцеловал Пьера.
Борис что то сказал своему генералу, и граф Бенигсен обратился к Пьеру и предложил ехать с собою вместе по линии.
– Вам это будет интересно, – сказал он.
– Да, очень интересно, – сказал Пьер.
Через полчаса Кутузов уехал в Татаринову, и Бенигсен со свитой, в числе которой был и Пьер, поехал по линии.
Бенигсен от Горок спустился по большой дороге к мосту, на который Пьеру указывал офицер с кургана как на центр позиции и у которого на берегу лежали ряды скошенной, пахнувшей сеном травы. Через мост они проехали в село Бородино, оттуда повернули влево и мимо огромного количества войск и пушек выехали к высокому кургану, на котором копали землю ополченцы. Это был редут, еще не имевший названия, потом получивший название редута Раевского, или курганной батареи.
Пьер не обратил особенного внимания на этот редут. Он не знал, что это место будет для него памятнее всех мест Бородинского поля. Потом они поехали через овраг к Семеновскому, в котором солдаты растаскивали последние бревна изб и овинов. Потом под гору и на гору они проехали вперед через поломанную, выбитую, как градом, рожь, по вновь проложенной артиллерией по колчам пашни дороге на флеши [род укрепления. (Примеч. Л.Н. Толстого.) ], тоже тогда еще копаемые.
Бенигсен остановился на флешах и стал смотреть вперед на (бывший еще вчера нашим) Шевардинский редут, на котором виднелось несколько всадников. Офицеры говорили, что там был Наполеон или Мюрат. И все жадно смотрели на эту кучку всадников. Пьер тоже смотрел туда, стараясь угадать, который из этих чуть видневшихся людей был Наполеон. Наконец всадники съехали с кургана и скрылись.
Бенигсен обратился к подошедшему к нему генералу и стал пояснять все положение наших войск. Пьер слушал слова Бенигсена, напрягая все свои умственные силы к тому, чтоб понять сущность предстоящего сражения, но с огорчением чувствовал, что умственные способности его для этого были недостаточны. Он ничего не понимал. Бенигсен перестал говорить, и заметив фигуру прислушивавшегося Пьера, сказал вдруг, обращаясь к нему:
– Вам, я думаю, неинтересно?
– Ах, напротив, очень интересно, – повторил Пьер не совсем правдиво.
С флеш они поехали еще левее дорогою, вьющеюся по частому, невысокому березовому лесу. В середине этого
леса выскочил перед ними на дорогу коричневый с белыми ногами заяц и, испуганный топотом большого количества лошадей, так растерялся, что долго прыгал по дороге впереди их, возбуждая общее внимание и смех, и, только когда в несколько голосов крикнули на него, бросился в сторону и скрылся в чаще. Проехав версты две по лесу, они выехали на поляну, на которой стояли войска корпуса Тучкова, долженствовавшего защищать левый фланг.
Здесь, на крайнем левом фланге, Бенигсен много и горячо говорил и сделал, как казалось Пьеру, важное в военном отношении распоряжение. Впереди расположения войск Тучкова находилось возвышение. Это возвышение не было занято войсками. Бенигсен громко критиковал эту ошибку, говоря, что было безумно оставить незанятою командующую местностью высоту и поставить войска под нею. Некоторые генералы выражали то же мнение. Один в особенности с воинской горячностью говорил о том, что их поставили тут на убой. Бенигсен приказал своим именем передвинуть войска на высоту.
Распоряжение это на левом фланге еще более заставило Пьера усумниться в его способности понять военное дело. Слушая Бенигсена и генералов, осуждавших положение войск под горою, Пьер вполне понимал их и разделял их мнение; но именно вследствие этого он не мог понять, каким образом мог тот, кто поставил их тут под горою, сделать такую очевидную и грубую ошибку.
Пьер не знал того, что войска эти были поставлены не для защиты позиции, как думал Бенигсен, а были поставлены в скрытое место для засады, то есть для того, чтобы быть незамеченными и вдруг ударить на подвигавшегося неприятеля. Бенигсен не знал этого и передвинул войска вперед по особенным соображениям, не сказав об этом главнокомандующему.
Князь Андрей в этот ясный августовский вечер 25 го числа лежал, облокотившись на руку, в разломанном сарае деревни Князькова, на краю расположения своего полка. В отверстие сломанной стены он смотрел на шедшую вдоль по забору полосу тридцатилетних берез с обрубленными нижними сучьями, на пашню с разбитыми на ней копнами овса и на кустарник, по которому виднелись дымы костров – солдатских кухонь.
Как ни тесна и никому не нужна и ни тяжка теперь казалась князю Андрею его жизнь, он так же, как и семь лет тому назад в Аустерлице накануне сражения, чувствовал себя взволнованным и раздраженным.
Приказания на завтрашнее сражение были отданы и получены им. Делать ему было больше нечего. Но мысли самые простые, ясные и потому страшные мысли не оставляли его в покое. Он знал, что завтрашнее сражение должно было быть самое страшное изо всех тех, в которых он участвовал, и возможность смерти в первый раз в его жизни, без всякого отношения к житейскому, без соображений о том, как она подействует на других, а только по отношению к нему самому, к его душе, с живостью, почти с достоверностью, просто и ужасно, представилась ему. И с высоты этого представления все, что прежде мучило и занимало его, вдруг осветилось холодным белым светом, без теней, без перспективы, без различия очертаний. Вся жизнь представилась ему волшебным фонарем, в который он долго смотрел сквозь стекло и при искусственном освещении. Теперь он увидал вдруг, без стекла, при ярком дневном свете, эти дурно намалеванные картины. «Да, да, вот они те волновавшие и восхищавшие и мучившие меня ложные образы, – говорил он себе, перебирая в своем воображении главные картины своего волшебного фонаря жизни, глядя теперь на них при этом холодном белом свете дня – ясной мысли о смерти. – Вот они, эти грубо намалеванные фигуры, которые представлялись чем то прекрасным и таинственным. Слава, общественное благо, любовь к женщине, самое отечество – как велики казались мне эти картины, какого глубокого смысла казались они исполненными! И все это так просто, бледно и грубо при холодном белом свете того утра, которое, я чувствую, поднимается для меня». Три главные горя его жизни в особенности останавливали его внимание. Его любовь к женщине, смерть его отца и французское нашествие, захватившее половину России. «Любовь!.. Эта девочка, мне казавшаяся преисполненною таинственных сил. Как же я любил ее! я делал поэтические планы о любви, о счастии с нею. О милый мальчик! – с злостью вслух проговорил он. – Как же! я верил в какую то идеальную любовь, которая должна была мне сохранить ее верность за целый год моего отсутствия! Как нежный голубок басни, она должна была зачахнуть в разлуке со мной. А все это гораздо проще… Все это ужасно просто, гадко!
Отец тоже строил в Лысых Горах и думал, что это его место, его земля, его воздух, его мужики; а пришел Наполеон и, не зная об его существовании, как щепку с дороги, столкнул его, и развалились его Лысые Горы и вся его жизнь. А княжна Марья говорит, что это испытание, посланное свыше. Для чего же испытание, когда его уже нет и не будет? никогда больше не будет! Его нет! Так кому же это испытание? Отечество, погибель Москвы! А завтра меня убьет – и не француз даже, а свой, как вчера разрядил солдат ружье около моего уха, и придут французы, возьмут меня за ноги и за голову и швырнут в яму, чтоб я не вонял им под носом, и сложатся новые условия жизни, которые будут также привычны для других, и я не буду знать про них, и меня не будет».
Он поглядел на полосу берез с их неподвижной желтизной, зеленью и белой корой, блестящих на солнце. «Умереть, чтобы меня убили завтра, чтобы меня не было… чтобы все это было, а меня бы не было». Он живо представил себе отсутствие себя в этой жизни. И эти березы с их светом и тенью, и эти курчавые облака, и этот дым костров – все вокруг преобразилось для него и показалось чем то страшным и угрожающим. Мороз пробежал по его спине. Быстро встав, он вышел из сарая и стал ходить.
За сараем послышались голоса.
– Кто там? – окликнул князь Андрей.
Красноносый капитан Тимохин, бывший ротный командир Долохова, теперь, за убылью офицеров, батальонный командир, робко вошел в сарай. За ним вошли адъютант и казначей полка.
Князь Андрей поспешно встал, выслушал то, что по службе имели передать ему офицеры, передал им еще некоторые приказания и сбирался отпустить их, когда из за сарая послышался знакомый, пришепетывающий голос.
– Que diable! [Черт возьми!] – сказал голос человека, стукнувшегося обо что то.
Князь Андрей, выглянув из сарая, увидал подходящего к нему Пьера, который споткнулся на лежавшую жердь и чуть не упал. Князю Андрею вообще неприятно было видеть людей из своего мира, в особенности же Пьера, который напоминал ему все те тяжелые минуты, которые он пережил в последний приезд в Москву.
– А, вот как! – сказал он. – Какими судьбами? Вот не ждал.
В то время как он говорил это, в глазах его и выражении всего лица было больше чем сухость – была враждебность, которую тотчас же заметил Пьер. Он подходил к сараю в самом оживленном состоянии духа, но, увидав выражение лица князя Андрея, он почувствовал себя стесненным и неловким.
– Я приехал… так… знаете… приехал… мне интересно, – сказал Пьер, уже столько раз в этот день бессмысленно повторявший это слово «интересно». – Я хотел видеть сражение.
– Да, да, а братья масоны что говорят о войне? Как предотвратить ее? – сказал князь Андрей насмешливо. – Ну что Москва? Что мои? Приехали ли наконец в Москву? – спросил он серьезно.
– Приехали. Жюли Друбецкая говорила мне. Я поехал к ним и не застал. Они уехали в подмосковную.
Офицеры хотели откланяться, но князь Андрей, как будто не желая оставаться с глазу на глаз с своим другом, предложил им посидеть и напиться чаю. Подали скамейки и чай. Офицеры не без удивления смотрели на толстую, громадную фигуру Пьера и слушали его рассказы о Москве и о расположении наших войск, которые ему удалось объездить. Князь Андрей молчал, и лицо его так было неприятно, что Пьер обращался более к добродушному батальонному командиру Тимохину, чем к Болконскому.
– Так ты понял все расположение войск? – перебил его князь Андрей.
– Да, то есть как? – сказал Пьер. – Как невоенный человек, я не могу сказать, чтобы вполне, но все таки понял общее расположение.
– Eh bien, vous etes plus avance que qui cela soit, [Ну, так ты больше знаешь, чем кто бы то ни было.] – сказал князь Андрей.
– A! – сказал Пьер с недоуменьем, через очки глядя на князя Андрея. – Ну, как вы скажете насчет назначения Кутузова? – сказал он.
– Я очень рад был этому назначению, вот все, что я знаю, – сказал князь Андрей.
– Ну, а скажите, какое ваше мнение насчет Барклая де Толли? В Москве бог знает что говорили про него. Как вы судите о нем?
– Спроси вот у них, – сказал князь Андрей, указывая на офицеров.
Пьер с снисходительно вопросительной улыбкой, с которой невольно все обращались к Тимохину, посмотрел на него.
– Свет увидали, ваше сиятельство, как светлейший поступил, – робко и беспрестанно оглядываясь на своего полкового командира, сказал Тимохин.
– Отчего же так? – спросил Пьер.
– Да вот хоть бы насчет дров или кормов, доложу вам. Ведь мы от Свенцян отступали, не смей хворостины тронуть, или сенца там, или что. Ведь мы уходим, ему достается, не так ли, ваше сиятельство? – обратился он к своему князю, – а ты не смей. В нашем полку под суд двух офицеров отдали за этакие дела. Ну, как светлейший поступил, так насчет этого просто стало. Свет увидали…
– Так отчего же он запрещал?
Тимохин сконфуженно оглядывался, не понимая, как и что отвечать на такой вопрос. Пьер с тем же вопросом обратился к князю Андрею.
– А чтобы не разорять край, который мы оставляли неприятелю, – злобно насмешливо сказал князь Андрей. – Это очень основательно; нельзя позволять грабить край и приучаться войскам к мародерству. Ну и в Смоленске он тоже правильно рассудил, что французы могут обойти нас и что у них больше сил. Но он не мог понять того, – вдруг как бы вырвавшимся тонким голосом закричал князь Андрей, – но он не мог понять, что мы в первый раз дрались там за русскую землю, что в войсках был такой дух, какого никогда я не видал, что мы два дня сряду отбивали французов и что этот успех удесятерял наши силы. Он велел отступать, и все усилия и потери пропали даром. Он не думал об измене, он старался все сделать как можно лучше, он все обдумал; но от этого то он и не годится. Он не годится теперь именно потому, что он все обдумывает очень основательно и аккуратно, как и следует всякому немцу. Как бы тебе сказать… Ну, у отца твоего немец лакей, и он прекрасный лакей и удовлетворит всем его нуждам лучше тебя, и пускай он служит; но ежели отец при смерти болен, ты прогонишь лакея и своими непривычными, неловкими руками станешь ходить за отцом и лучше успокоишь его, чем искусный, но чужой человек. Так и сделали с Барклаем. Пока Россия была здорова, ей мог служить чужой, и был прекрасный министр, но как только она в опасности; нужен свой, родной человек. А у вас в клубе выдумали, что он изменник! Тем, что его оклеветали изменником, сделают только то, что потом, устыдившись своего ложного нарекания, из изменников сделают вдруг героем или гением, что еще будет несправедливее. Он честный и очень аккуратный немец…
– Однако, говорят, он искусный полководец, – сказал Пьер.
– Я не понимаю, что такое значит искусный полководец, – с насмешкой сказал князь Андрей.
– Искусный полководец, – сказал Пьер, – ну, тот, который предвидел все случайности… ну, угадал мысли противника.
– Да это невозможно, – сказал князь Андрей, как будто про давно решенное дело.
Пьер с удивлением посмотрел на него.
– Однако, – сказал он, – ведь говорят же, что война подобна шахматной игре.
– Да, – сказал князь Андрей, – только с тою маленькою разницей, что в шахматах над каждым шагом ты можешь думать сколько угодно, что ты там вне условий времени, и еще с той разницей, что конь всегда сильнее пешки и две пешки всегда сильнее одной, a на войне один батальон иногда сильнее дивизии, а иногда слабее роты. Относительная сила войск никому не может быть известна. Поверь мне, – сказал он, – что ежели бы что зависело от распоряжений штабов, то я бы был там и делал бы распоряжения, а вместо того я имею честь служить здесь, в полку вот с этими господами, и считаю, что от нас действительно будет зависеть завтрашний день, а не от них… Успех никогда не зависел и не будет зависеть ни от позиции, ни от вооружения, ни даже от числа; а уж меньше всего от позиции.
– А от чего же?
– От того чувства, которое есть во мне, в нем, – он указал на Тимохина, – в каждом солдате.
Князь Андрей взглянул на Тимохина, который испуганно и недоумевая смотрел на своего командира. В противность своей прежней сдержанной молчаливости князь Андрей казался теперь взволнованным. Он, видимо, не мог удержаться от высказывания тех мыслей, которые неожиданно приходили ему.
– Сражение выиграет тот, кто твердо решил его выиграть. Отчего мы под Аустерлицем проиграли сражение? У нас потеря была почти равная с французами, но мы сказали себе очень рано, что мы проиграли сражение, – и проиграли. А сказали мы это потому, что нам там незачем было драться: поскорее хотелось уйти с поля сражения. «Проиграли – ну так бежать!» – мы и побежали. Ежели бы до вечера мы не говорили этого, бог знает что бы было. А завтра мы этого не скажем. Ты говоришь: наша позиция, левый фланг слаб, правый фланг растянут, – продолжал он, – все это вздор, ничего этого нет. А что нам предстоит завтра? Сто миллионов самых разнообразных случайностей, которые будут решаться мгновенно тем, что побежали или побегут они или наши, что убьют того, убьют другого; а то, что делается теперь, – все это забава. Дело в том, что те, с кем ты ездил по позиции, не только не содействуют общему ходу дел, но мешают ему. Они заняты только своими маленькими интересами.
– В такую минуту? – укоризненно сказал Пьер.
– В такую минуту, – повторил князь Андрей, – для них это только такая минута, в которую можно подкопаться под врага и получить лишний крестик или ленточку. Для меня на завтра вот что: стотысячное русское и стотысячное французское войска сошлись драться, и факт в том, что эти двести тысяч дерутся, и кто будет злей драться и себя меньше жалеть, тот победит. И хочешь, я тебе скажу, что, что бы там ни было, что бы ни путали там вверху, мы выиграем сражение завтра. Завтра, что бы там ни было, мы выиграем сражение!
– Вот, ваше сиятельство, правда, правда истинная, – проговорил Тимохин. – Что себя жалеть теперь! Солдаты в моем батальоне, поверите ли, не стали водку, пить: не такой день, говорят. – Все помолчали.
Офицеры поднялись. Князь Андрей вышел с ними за сарай, отдавая последние приказания адъютанту. Когда офицеры ушли, Пьер подошел к князю Андрею и только что хотел начать разговор, как по дороге недалеко от сарая застучали копыта трех лошадей, и, взглянув по этому направлению, князь Андрей узнал Вольцогена с Клаузевицем, сопутствуемых казаком. Они близко проехали, продолжая разговаривать, и Пьер с Андреем невольно услыхали следующие фразы:
– Der Krieg muss im Raum verlegt werden. Der Ansicht kann ich nicht genug Preis geben, [Война должна быть перенесена в пространство. Это воззрение я не могу достаточно восхвалить (нем.) ] – говорил один.
– O ja, – сказал другой голос, – da der Zweck ist nur den Feind zu schwachen, so kann man gewiss nicht den Verlust der Privatpersonen in Achtung nehmen. [О да, так как цель состоит в том, чтобы ослабить неприятеля, то нельзя принимать во внимание потери частных лиц (нем.) ]
– O ja, [О да (нем.) ] – подтвердил первый голос.
– Да, im Raum verlegen, [перенести в пространство (нем.) ] – повторил, злобно фыркая носом, князь Андрей, когда они проехали. – Im Raum то [В пространстве (нем.) ] у меня остался отец, и сын, и сестра в Лысых Горах. Ему это все равно. Вот оно то, что я тебе говорил, – эти господа немцы завтра не выиграют сражение, а только нагадят, сколько их сил будет, потому что в его немецкой голове только рассуждения, не стоящие выеденного яйца, а в сердце нет того, что одно только и нужно на завтра, – то, что есть в Тимохине. Они всю Европу отдали ему и приехали нас учить – славные учители! – опять взвизгнул его голос.
– Так вы думаете, что завтрашнее сражение будет выиграно? – сказал Пьер.
– Да, да, – рассеянно сказал князь Андрей. – Одно, что бы я сделал, ежели бы имел власть, – начал он опять, – я не брал бы пленных. Что такое пленные? Это рыцарство. Французы разорили мой дом и идут разорить Москву, и оскорбили и оскорбляют меня всякую секунду. Они враги мои, они преступники все, по моим понятиям. И так же думает Тимохин и вся армия. Надо их казнить. Ежели они враги мои, то не могут быть друзьями, как бы они там ни разговаривали в Тильзите.
– Да, да, – проговорил Пьер, блестящими глазами глядя на князя Андрея, – я совершенно, совершенно согласен с вами!
Тот вопрос, который с Можайской горы и во весь этот день тревожил Пьера, теперь представился ему совершенно ясным и вполне разрешенным. Он понял теперь весь смысл и все значение этой войны и предстоящего сражения. Все, что он видел в этот день, все значительные, строгие выражения лиц, которые он мельком видел, осветились для него новым светом. Он понял ту скрытую (latente), как говорится в физике, теплоту патриотизма, которая была во всех тех людях, которых он видел, и которая объясняла ему то, зачем все эти люди спокойно и как будто легкомысленно готовились к смерти.
– Не брать пленных, – продолжал князь Андрей. – Это одно изменило бы всю войну и сделало бы ее менее жестокой. А то мы играли в войну – вот что скверно, мы великодушничаем и тому подобное. Это великодушничанье и чувствительность – вроде великодушия и чувствительности барыни, с которой делается дурнота, когда она видит убиваемого теленка; она так добра, что не может видеть кровь, но она с аппетитом кушает этого теленка под соусом. Нам толкуют о правах войны, о рыцарстве, о парламентерстве, щадить несчастных и так далее. Все вздор. Я видел в 1805 году рыцарство, парламентерство: нас надули, мы надули. Грабят чужие дома, пускают фальшивые ассигнации, да хуже всего – убивают моих детей, моего отца и говорят о правилах войны и великодушии к врагам. Не брать пленных, а убивать и идти на смерть! Кто дошел до этого так, как я, теми же страданиями…
Князь Андрей, думавший, что ему было все равно, возьмут ли или не возьмут Москву так, как взяли Смоленск, внезапно остановился в своей речи от неожиданной судороги, схватившей его за горло. Он прошелся несколько раз молча, но тлаза его лихорадочно блестели, и губа дрожала, когда он опять стал говорить:
– Ежели бы не было великодушничанья на войне, то мы шли бы только тогда, когда стоит того идти на верную смерть, как теперь. Тогда не было бы войны за то, что Павел Иваныч обидел Михаила Иваныча. А ежели война как теперь, так война. И тогда интенсивность войск была бы не та, как теперь. Тогда бы все эти вестфальцы и гессенцы, которых ведет Наполеон, не пошли бы за ним в Россию, и мы бы не ходили драться в Австрию и в Пруссию, сами не зная зачем. Война не любезность, а самое гадкое дело в жизни, и надо понимать это и не играть в войну. Надо принимать строго и серьезно эту страшную необходимость. Всё в этом: откинуть ложь, и война так война, а не игрушка. А то война – это любимая забава праздных и легкомысленных людей… Военное сословие самое почетное. А что такое война, что нужно для успеха в военном деле, какие нравы военного общества? Цель войны – убийство, орудия войны – шпионство, измена и поощрение ее, разорение жителей, ограбление их или воровство для продовольствия армии; обман и ложь, называемые военными хитростями; нравы военного сословия – отсутствие свободы, то есть дисциплина, праздность, невежество, жестокость, разврат, пьянство. И несмотря на то – это высшее сословие, почитаемое всеми. Все цари, кроме китайского, носят военный мундир, и тому, кто больше убил народа, дают большую награду… Сойдутся, как завтра, на убийство друг друга, перебьют, перекалечат десятки тысяч людей, а потом будут служить благодарственные молебны за то, что побили много люден (которых число еще прибавляют), и провозглашают победу, полагая, что чем больше побито людей, тем больше заслуга. Как бог оттуда смотрит и слушает их! – тонким, пискливым голосом прокричал князь Андрей. – Ах, душа моя, последнее время мне стало тяжело жить. Я вижу, что стал понимать слишком много. А не годится человеку вкушать от древа познания добра и зла… Ну, да не надолго! – прибавил он. – Однако ты спишь, да и мне пера, поезжай в Горки, – вдруг сказал князь Андрей.
– О нет! – отвечал Пьер, испуганно соболезнующими глазами глядя на князя Андрея.
– Поезжай, поезжай: перед сраженьем нужно выспаться, – повторил князь Андрей. Он быстро подошел к Пьеру, обнял его и поцеловал. – Прощай, ступай, – прокричал он. – Увидимся ли, нет… – и он, поспешно повернувшись, ушел в сарай.
Было уже темно, и Пьер не мог разобрать того выражения, которое было на лице князя Андрея, было ли оно злобно или нежно.
Пьер постоял несколько времени молча, раздумывая, пойти ли за ним или ехать домой. «Нет, ему не нужно! – решил сам собой Пьер, – и я знаю, что это наше последнее свидание». Он тяжело вздохнул и поехал назад в Горки.
Князь Андрей, вернувшись в сарай, лег на ковер, но не мог спать.
Он закрыл глаза. Одни образы сменялись другими. На одном он долго, радостно остановился. Он живо вспомнил один вечер в Петербурге. Наташа с оживленным, взволнованным лицом рассказывала ему, как она в прошлое лето, ходя за грибами, заблудилась в большом лесу. Она несвязно описывала ему и глушь леса, и свои чувства, и разговоры с пчельником, которого она встретила, и, всякую минуту прерываясь в своем рассказе, говорила: «Нет, не могу, я не так рассказываю; нет, вы не понимаете», – несмотря на то, что князь Андрей успокоивал ее, говоря, что он понимает, и действительно понимал все, что она хотела сказать. Наташа была недовольна своими словами, – она чувствовала, что не выходило то страстно поэтическое ощущение, которое она испытала в этот день и которое она хотела выворотить наружу. «Это такая прелесть был этот старик, и темно так в лесу… и такие добрые у него… нет, я не умею рассказать», – говорила она, краснея и волнуясь. Князь Андрей улыбнулся теперь той же радостной улыбкой, которой он улыбался тогда, глядя ей в глаза. «Я понимал ее, – думал князь Андрей. – Не только понимал, но эту то душевную силу, эту искренность, эту открытость душевную, эту то душу ее, которую как будто связывало тело, эту то душу я и любил в ней… так сильно, так счастливо любил…» И вдруг он вспомнил о том, чем кончилась его любовь. «Ему ничего этого не нужно было. Он ничего этого не видел и не понимал. Он видел в ней хорошенькую и свеженькую девочку, с которой он не удостоил связать свою судьбу. А я? И до сих пор он жив и весел».
Князь Андрей, как будто кто нибудь обжег его, вскочил и стал опять ходить перед сараем.
25 го августа, накануне Бородинского сражения, префект дворца императора французов m r de Beausset и полковник Fabvier приехали, первый из Парижа, второй из Мадрида, к императору Наполеону в его стоянку у Валуева.
Переодевшись в придворный мундир, m r de Beausset приказал нести впереди себя привезенную им императору посылку и вошел в первое отделение палатки Наполеона, где, переговариваясь с окружавшими его адъютантами Наполеона, занялся раскупориванием ящика.
Fabvier, не входя в палатку, остановился, разговорясь с знакомыми генералами, у входа в нее.
Император Наполеон еще не выходил из своей спальни и оканчивал свой туалет. Он, пофыркивая и покряхтывая, поворачивался то толстой спиной, то обросшей жирной грудью под щетку, которою камердинер растирал его тело. Другой камердинер, придерживая пальцем склянку, брызгал одеколоном на выхоленное тело императора с таким выражением, которое говорило, что он один мог знать, сколько и куда надо брызнуть одеколону. Короткие волосы Наполеона были мокры и спутаны на лоб. Но лицо его, хоть опухшее и желтое, выражало физическое удовольствие: «Allez ferme, allez toujours…» [Ну еще, крепче…] – приговаривал он, пожимаясь и покряхтывая, растиравшему камердинеру. Адъютант, вошедший в спальню с тем, чтобы доложить императору о том, сколько было во вчерашнем деле взято пленных, передав то, что нужно было, стоял у двери, ожидая позволения уйти. Наполеон, сморщась, взглянул исподлобья на адъютанта.
