Мир-Кольцо
Поделись знанием:
– А он, Ипполит, тебе не говорил? – сказал князь Василий (обращаясь к сыну и схватив за руку княгиню, как будто она хотела убежать, а он едва успел удержать ее), – а он тебе не говорил, как он сам, Ипполит, иссыхал по милой княгине и как она le mettait a la porte? [выгнала его из дома?]
– Oh! C'est la perle des femmes, princesse! [Ах! это перл женщин, княжна!] – обратился он к княжне.
С своей стороны m lle Bourienne не упустила случая при слове Париж вступить тоже в общий разговор воспоминаний. Она позволила себе спросить, давно ли Анатоль оставил Париж, и как понравился ему этот город. Анатоль весьма охотно отвечал француженке и, улыбаясь, глядя на нее, разговаривал с нею про ее отечество. Увидав хорошенькую Bourienne, Анатоль решил, что и здесь, в Лысых Горах, будет нескучно. «Очень недурна! – думал он, оглядывая ее, – очень недурна эта demoiselle de compagn. [компаньонка.] Надеюсь, что она возьмет ее с собой, когда выйдет за меня, – подумал он, – la petite est gentille». [малютка – мила.]
Старый князь неторопливо одевался в кабинете, хмурясь и обдумывая то, что ему делать. Приезд этих гостей сердил его. «Что мне князь Василий и его сынок? Князь Василий хвастунишка, пустой, ну и сын хорош должен быть», ворчал он про себя. Его сердило то, что приезд этих гостей поднимал в его душе нерешенный, постоянно заглушаемый вопрос, – вопрос, насчет которого старый князь всегда сам себя обманывал. Вопрос состоял в том, решится ли он когда либо расстаться с княжной Марьей и отдать ее мужу. Князь никогда прямо не решался задавать себе этот вопрос, зная вперед, что он ответил бы по справедливости, а справедливость противоречила больше чем чувству, а всей возможности его жизни. Жизнь без княжны Марьи князю Николаю Андреевичу, несмотря на то, что он, казалось, мало дорожил ею, была немыслима. «И к чему ей выходить замуж? – думал он, – наверно, быть несчастной. Вон Лиза за Андреем (лучше мужа теперь, кажется, трудно найти), а разве она довольна своей судьбой? И кто ее возьмет из любви? Дурна, неловка. Возьмут за связи, за богатство. И разве не живут в девках? Еще счастливее!» Так думал, одеваясь, князь Николай Андреевич, а вместе с тем всё откладываемый вопрос требовал немедленного решения. Князь Василий привез своего сына, очевидно, с намерением сделать предложение и, вероятно, нынче или завтра потребует прямого ответа. Имя, положение в свете приличное. «Что ж, я не прочь, – говорил сам себе князь, – но пусть он будет стоить ее. Вот это то мы и посмотрим».
– Это то мы и посмотрим, – проговорил он вслух. – Это то мы и посмотрим.
И он, как всегда, бодрыми шагами вошел в гостиную, быстро окинул глазами всех, заметил и перемену платья маленькой княгини, и ленточку Bourienne, и уродливую прическу княжны Марьи, и улыбки Bourienne и Анатоля, и одиночество своей княжны в общем разговоре. «Убралась, как дура! – подумал он, злобно взглянув на дочь. – Стыда нет: а он ее и знать не хочет!»
Он подошел к князю Василью.
– Ну, здравствуй, здравствуй; рад видеть.
– Для мила дружка семь верст не околица, – заговорил князь Василий, как всегда, быстро, самоуверенно и фамильярно. – Вот мой второй, прошу любить и жаловать.
Князь Николай Андреевич оглядел Анатоля. – Молодец, молодец! – сказал он, – ну, поди поцелуй, – и он подставил ему щеку.
Анатоль поцеловал старика и любопытно и совершенно спокойно смотрел на него, ожидая, скоро ли произойдет от него обещанное отцом чудацкое.
Князь Николай Андреевич сел на свое обычное место в угол дивана, подвинул к себе кресло для князя Василья, указал на него и стал расспрашивать о политических делах и новостях. Он слушал как будто со вниманием рассказ князя Василья, но беспрестанно взглядывал на княжну Марью.
– Так уж из Потсдама пишут? – повторил он последние слова князя Василья и вдруг, встав, подошел к дочери.
– Это ты для гостей так убралась, а? – сказал он. – Хороша, очень хороша. Ты при гостях причесана по новому, а я при гостях тебе говорю, что вперед не смей ты переодеваться без моего спроса.
– Это я, mon pиre, [батюшка,] виновата, – краснея, заступилась маленькая княгиня.
– Вам полная воля с, – сказал князь Николай Андреевич, расшаркиваясь перед невесткой, – а ей уродовать себя нечего – и так дурна.
И он опять сел на место, не обращая более внимания на до слез доведенную дочь.
– Напротив, эта прическа очень идет княжне, – сказал князь Василий.
– Ну, батюшка, молодой князь, как его зовут? – сказал князь Николай Андреевич, обращаясь к Анатолию, – поди сюда, поговорим, познакомимся.
«Вот когда начинается потеха», подумал Анатоль и с улыбкой подсел к старому князю.
– Ну, вот что: вы, мой милый, говорят, за границей воспитывались. Не так, как нас с твоим отцом дьячок грамоте учил. Скажите мне, мой милый, вы теперь служите в конной гвардии? – спросил старик, близко и пристально глядя на Анатоля.
– Нет, я перешел в армию, – отвечал Анатоль, едва удерживаясь от смеха.
– А! хорошее дело. Что ж, хотите, мой милый, послужить царю и отечеству? Время военное. Такому молодцу служить надо, служить надо. Что ж, во фронте?
– Нет, князь. Полк наш выступил. А я числюсь. При чем я числюсь, папа? – обратился Анатоль со смехом к отцу.
– Славно служит, славно. При чем я числюсь! Ха ха ха! – засмеялся князь Николай Андреевич.
И Анатоль засмеялся еще громче. Вдруг князь Николай Андреевич нахмурился.
– Ну, ступай, – сказал он Анатолю.
Анатоль с улыбкой подошел опять к дамам.
– Ведь ты их там за границей воспитывал, князь Василий? А? – обратился старый князь к князю Василью.
– Я делал, что мог; и я вам скажу, что тамошнее воспитание гораздо лучше нашего.
– Да, нынче всё другое, всё по новому. Молодец малый! молодец! Ну, пойдем ко мне.
Он взял князя Василья под руку и повел в кабинет.
Князь Василий, оставшись один на один с князем, тотчас же объявил ему о своем желании и надеждах.
– Что ж ты думаешь, – сердито сказал старый князь, – что я ее держу, не могу расстаться? Вообразят себе! – проговорил он сердито. – Мне хоть завтра! Только скажу тебе, что я своего зятя знать хочу лучше. Ты знаешь мои правила: всё открыто! Я завтра при тебе спрошу: хочет она, тогда пусть он поживет. Пускай поживет, я посмотрю. – Князь фыркнул.
– Пускай выходит, мне всё равно, – закричал он тем пронзительным голосом, которым он кричал при прощаньи с сыном.
– Я вам прямо скажу, – сказал князь Василий тоном хитрого человека, убедившегося в ненужности хитрить перед проницательностью собеседника. – Вы ведь насквозь людей видите. Анатоль не гений, но честный, добрый малый, прекрасный сын и родной.
– Ну, ну, хорошо, увидим.
Как оно всегда бывает для одиноких женщин, долго проживших без мужского общества, при появлении Анатоля все три женщины в доме князя Николая Андреевича одинаково почувствовали, что жизнь их была не жизнью до этого времени. Сила мыслить, чувствовать, наблюдать мгновенно удесятерилась во всех их, и как будто до сих пор происходившая во мраке, их жизнь вдруг осветилась новым, полным значения светом.
Княжна Марья вовсе не думала и не помнила о своем лице и прическе. Красивое, открытое лицо человека, который, может быть, будет ее мужем, поглощало всё ее внимание. Он ей казался добр, храбр, решителен, мужествен и великодушен. Она была убеждена в этом. Тысячи мечтаний о будущей семейной жизни беспрестанно возникали в ее воображении. Она отгоняла и старалась скрыть их.
«Но не слишком ли я холодна с ним? – думала княжна Марья. – Я стараюсь сдерживать себя, потому что в глубине души чувствую себя к нему уже слишком близкою; но ведь он не знает всего того, что я о нем думаю, и может вообразить себе, что он мне неприятен».
И княжна Марья старалась и не умела быть любезной с новым гостем. «La pauvre fille! Elle est diablement laide», [Бедная девушка, она дьявольски дурна собою,] думал про нее Анатоль.
M lle Bourienne, взведенная тоже приездом Анатоля на высокую степень возбуждения, думала в другом роде. Конечно, красивая молодая девушка без определенного положения в свете, без родных и друзей и даже родины не думала посвятить свою жизнь услугам князю Николаю Андреевичу, чтению ему книг и дружбе к княжне Марье. M lle Bourienne давно ждала того русского князя, который сразу сумеет оценить ее превосходство над русскими, дурными, дурно одетыми, неловкими княжнами, влюбится в нее и увезет ее; и вот этот русский князь, наконец, приехал. У m lle Bourienne была история, слышанная ею от тетки, доконченная ею самой, которую она любила повторять в своем воображении. Это была история о том, как соблазненной девушке представлялась ее бедная мать, sa pauvre mere, и упрекала ее за то, что она без брака отдалась мужчине. M lle Bourienne часто трогалась до слез, в воображении своем рассказывая ему , соблазнителю, эту историю. Теперь этот он , настоящий русский князь, явился. Он увезет ее, потом явится ma pauvre mere, и он женится на ней. Так складывалась в голове m lle Bourienne вся ее будущая история, в самое то время как она разговаривала с ним о Париже. Не расчеты руководили m lle Bourienne (она даже ни минуты не обдумывала того, что ей делать), но всё это уже давно было готово в ней и теперь только сгруппировалось около появившегося Анатоля, которому она желала и старалась, как можно больше, нравиться.
Маленькая княгиня, как старая полковая лошадь, услыхав звук трубы, бессознательно и забывая свое положение, готовилась к привычному галопу кокетства, без всякой задней мысли или борьбы, а с наивным, легкомысленным весельем.
Несмотря на то, что Анатоль в женском обществе ставил себя обыкновенно в положение человека, которому надоедала беготня за ним женщин, он чувствовал тщеславное удовольствие, видя свое влияние на этих трех женщин. Кроме того он начинал испытывать к хорошенькой и вызывающей Bourienne то страстное, зверское чувство, которое на него находило с чрезвычайной быстротой и побуждало его к самым грубым и смелым поступкам.
Общество после чаю перешло в диванную, и княжну попросили поиграть на клавикордах. Анатоль облокотился перед ней подле m lle Bourienne, и глаза его, смеясь и радуясь, смотрели на княжну Марью. Княжна Марья с мучительным и радостным волнением чувствовала на себе его взгляд. Любимая соната переносила ее в самый задушевно поэтический мир, а чувствуемый на себе взгляд придавал этому миру еще большую поэтичность. Взгляд же Анатоля, хотя и был устремлен на нее, относился не к ней, а к движениям ножки m lle Bourienne, которую он в это время трогал своею ногою под фортепиано. M lle Bourienne смотрела тоже на княжну, и в ее прекрасных глазах было тоже новое для княжны Марьи выражение испуганной радости и надежды.
«Как она меня любит! – думала княжна Марья. – Как я счастлива теперь и как могу быть счастлива с таким другом и таким мужем! Неужели мужем?» думала она, не смея взглянуть на его лицо, чувствуя всё тот же взгляд, устремленный на себя.
Ввечеру, когда после ужина стали расходиться, Анатоль поцеловал руку княжны. Она сама не знала, как у ней достало смелости, но она прямо взглянула на приблизившееся к ее близоруким глазам прекрасное лицо. После княжны он подошел к руке m lle Bourienne (это было неприлично, но он делал всё так уверенно и просто), и m lle Bourienne вспыхнула и испуганно взглянула на княжну.
«Quelle delicatesse» [Какая деликатность,] – подумала княжна. – Неужели Ame (так звали m lle Bourienne) думает, что я могу ревновать ее и не ценить ее чистую нежность и преданность ко мне. – Она подошла к m lle Bourienne и крепко ее поцеловала. Анатоль подошел к руке маленькой княгини.
– Non, non, non! Quand votre pere m'ecrira, que vous vous conduisez bien, je vous donnerai ma main a baiser. Pas avant. [Нет, нет, нет! Когда отец ваш напишет мне, что вы себя ведете хорошо, тогда я дам вам поцеловать руку. Не прежде.] – И, подняв пальчик и улыбаясь, она вышла из комнаты.
Все разошлись, и, кроме Анатоля, который заснул тотчас же, как лег на постель, никто долго не спал эту ночь.
«Неужели он мой муж, именно этот чужой, красивый, добрый мужчина; главное – добрый», думала княжна Марья, и страх, который почти никогда не приходил к ней, нашел на нее. Она боялась оглянуться; ей чудилось, что кто то стоит тут за ширмами, в темном углу. И этот кто то был он – дьявол, и он – этот мужчина с белым лбом, черными бровями и румяным ртом.
Она позвонила горничную и попросила ее лечь в ее комнате.
M lle Bourienne в этот вечер долго ходила по зимнему саду, тщетно ожидая кого то и то улыбаясь кому то, то до слез трогаясь воображаемыми словами рauvre mere, упрекающей ее за ее падение.
Маленькая княгиня ворчала на горничную за то, что постель была нехороша. Нельзя было ей лечь ни на бок, ни на грудь. Всё было тяжело и неловко. Живот ее мешал ей. Он мешал ей больше, чем когда нибудь, именно нынче, потому что присутствие Анатоля перенесло ее живее в другое время, когда этого не было и ей было всё легко и весело. Она сидела в кофточке и чепце на кресле. Катя, сонная и с спутанной косой, в третий раз перебивала и переворачивала тяжелую перину, что то приговаривая.
– Я тебе говорила, что всё буграми и ямами, – твердила маленькая княгиня, – я бы сама рада была заснуть, стало быть, я не виновата, – и голос ее задрожал, как у собирающегося плакать ребенка.
Старый князь тоже не спал. Тихон сквозь сон слышал, как он сердито шагал и фыркал носом. Старому князю казалось, что он был оскорблен за свою дочь. Оскорбление самое больное, потому что оно относилось не к нему, а к другому, к дочери, которую он любит больше себя. Он сказал себе, что он передумает всё это дело и найдет то, что справедливо и должно сделать, но вместо того он только больше раздражал себя.
«Первый встречный показался – и отец и всё забыто, и бежит кверху, причесывается и хвостом виляет, и сама на себя не похожа! Рада бросить отца! И знала, что я замечу. Фр… фр… фр… И разве я не вижу, что этот дурень смотрит только на Бурьенку (надо ее прогнать)! И как гордости настолько нет, чтобы понять это! Хоть не для себя, коли нет гордости, так для меня, по крайней мере. Надо ей показать, что этот болван об ней и не думает, а только смотрит на Bourienne. Нет у ней гордости, но я покажу ей это»…
Сказав дочери, что она заблуждается, что Анатоль намерен ухаживать за Bourienne, старый князь знал, что он раздражит самолюбие княжны Марьи, и его дело (желание не разлучаться с дочерью) будет выиграно, и потому успокоился на этом. Он кликнул Тихона и стал раздеваться.
«И чорт их принес! – думал он в то время, как Тихон накрывал ночной рубашкой его сухое, старческое тело, обросшее на груди седыми волосами. – Я их не звал. Приехали расстраивать мою жизнь. И немного ее осталось».
– К чорту! – проговорил он в то время, как голова его еще была покрыта рубашкой.
Тихон знал привычку князя иногда вслух выражать свои мысли, а потому с неизменным лицом встретил вопросительно сердитый взгляд лица, появившегося из под рубашки.
– Легли? – спросил князь.
Тихон, как и все хорошие лакеи, знал чутьем направление мыслей барина. Он угадал, что спрашивали о князе Василье с сыном.
– Изволили лечь и огонь потушили, ваше сиятельство.
– Не за чем, не за чем… – быстро проговорил князь и, всунув ноги в туфли и руки в халат, пошел к дивану, на котором он спал.
Несмотря на то, что между Анатолем и m lle Bourienne ничего не было сказано, они совершенно поняли друг друга в отношении первой части романа, до появления pauvre mere, поняли, что им нужно много сказать друг другу тайно, и потому с утра они искали случая увидаться наедине. В то время как княжна прошла в обычный час к отцу, m lle Bourienne сошлась с Анатолем в зимнем саду.
Княжна Марья подходила в этот день с особенным трепетом к двери кабинета. Ей казалось, что не только все знают, что нынче совершится решение ее судьбы, но что и знают то, что она об этом думает. Она читала это выражение в лице Тихона и в лице камердинера князя Василья, который с горячей водой встретился в коридоре и низко поклонился ей.
Старый князь в это утро был чрезвычайно ласков и старателен в своем обращении с дочерью. Это выражение старательности хорошо знала княжна Марья. Это было то выражение, которое бывало на его лице в те минуты, когда сухие руки его сжимались в кулак от досады за то, что княжна Марья не понимала арифметической задачи, и он, вставая, отходил от нее и тихим голосом повторял несколько раз одни и те же слова.
Он тотчас же приступил к делу и начал разговор, говоря «вы».
– Мне сделали пропозицию насчет вас, – сказал он, неестественно улыбаясь. – Вы, я думаю, догадались, – продолжал он, – что князь Василий приехал сюда и привез с собой своего воспитанника (почему то князь Николай Андреич называл Анатоля воспитанником) не для моих прекрасных глаз. Мне вчера сделали пропозицию насчет вас. А так как вы знаете мои правила, я отнесся к вам.
– Как мне вас понимать, mon pere? – проговорила княжна, бледнея и краснея.
– Как понимать! – сердито крикнул отец. – Князь Василий находит тебя по своему вкусу для невестки и делает тебе пропозицию за своего воспитанника. Вот как понимать. Как понимать?!… А я у тебя спрашиваю.
– Я не знаю, как вы, mon pere, – шопотом проговорила княжна.
– Я? я? что ж я то? меня то оставьте в стороне. Не я пойду замуж. Что вы? вот это желательно знать.
Княжна видела, что отец недоброжелательно смотрел на это дело, но ей в ту же минуту пришла мысль, что теперь или никогда решится судьба ее жизни. Она опустила глаза, чтобы не видеть взгляда, под влиянием которого она чувствовала, что не могла думать, а могла по привычке только повиноваться, и сказала:
– Я желаю только одного – исполнить вашу волю, – сказала она, – но ежели бы мое желание нужно было выразить…
Она не успела договорить. Князь перебил ее.
– И прекрасно, – закричал он. – Он тебя возьмет с приданным, да кстати захватит m lle Bourienne. Та будет женой, а ты…
Князь остановился. Он заметил впечатление, произведенное этими словами на дочь. Она опустила голову и собиралась плакать.
– Ну, ну, шучу, шучу, – сказал он. – Помни одно, княжна: я держусь тех правил, что девица имеет полное право выбирать. И даю тебе свободу. Помни одно: от твоего решения зависит счастье жизни твоей. Обо мне нечего говорить.
– Да я не знаю… mon pere.
– Нечего говорить! Ему велят, он не только на тебе, на ком хочешь женится; а ты свободна выбирать… Поди к себе, обдумай и через час приди ко мне и при нем скажи: да или нет. Я знаю, ты станешь молиться. Ну, пожалуй, молись. Только лучше подумай. Ступай. Да или нет, да или нет, да или нет! – кричал он еще в то время, как княжна, как в тумане, шатаясь, уже вышла из кабинета.
Судьба ее решилась и решилась счастливо. Но что отец сказал о m lle Bourienne, – этот намек был ужасен. Неправда, положим, но всё таки это было ужасно, она не могла не думать об этом. Она шла прямо перед собой через зимний сад, ничего не видя и не слыша, как вдруг знакомый шопот m lle Bourienne разбудил ее. Она подняла глаза и в двух шагах от себя увидала Анатоля, который обнимал француженку и что то шептал ей. Анатоль с страшным выражением на красивом лице оглянулся на княжну Марью и не выпустил в первую секунду талию m lle Bourienne, которая не видала ее.
«Кто тут? Зачем? Подождите!» как будто говорило лицо Анатоля. Княжна Марья молча глядела на них. Она не могла понять этого. Наконец, m lle Bourienne вскрикнула и убежала, а Анатоль с веселой улыбкой поклонился княжне Марье, как будто приглашая ее посмеяться над этим странным случаем, и, пожав плечами, прошел в дверь, ведшую на его половину.
Через час Тихон пришел звать княжну Марью. Он звал ее к князю и прибавил, что и князь Василий Сергеич там. Княжна, в то время как пришел Тихон, сидела на диване в своей комнате и держала в своих объятиях плачущую m lla Bourienne. Княжна Марья тихо гладила ее по голове. Прекрасные глаза княжны, со всем своим прежним спокойствием и лучистостью, смотрели с нежной любовью и сожалением на хорошенькое личико m lle Bourienne.
– Non, princesse, je suis perdue pour toujours dans votre coeur, [Нет, княжна, я навсегда утратила ваше расположение,] – говорила m lle Bourienne.
– Pourquoi? Je vous aime plus, que jamais, – говорила княжна Марья, – et je tacherai de faire tout ce qui est en mon pouvoir pour votre bonheur. [Почему же? Я вас люблю больше, чем когда либо, и постараюсь сделать для вашего счастия всё, что в моей власти.]
– Mais vous me meprisez, vous si pure, vous ne comprendrez jamais cet egarement de la passion. Ah, ce n'est que ma pauvre mere… [Но вы так чисты, вы презираете меня; вы никогда не поймете этого увлечения страсти. Ах, моя бедная мать…]
– Je comprends tout, [Я всё понимаю,] – отвечала княжна Марья, грустно улыбаясь. – Успокойтесь, мой друг. Я пойду к отцу, – сказала она и вышла.
Князь Василий, загнув высоко ногу, с табакеркой в руках и как бы расчувствованный донельзя, как бы сам сожалея и смеясь над своей чувствительностью, сидел с улыбкой умиления на лице, когда вошла княжна Марья. Он поспешно поднес щепоть табаку к носу.
– Ah, ma bonne, ma bonne, [Ах, милая, милая.] – сказал он, вставая и взяв ее за обе руки. Он вздохнул и прибавил: – Le sort de mon fils est en vos mains. Decidez, ma bonne, ma chere, ma douee Marieie qui j'ai toujours aimee, comme ma fille. [Судьба моего сына в ваших руках. Решите, моя милая, моя дорогая, моя кроткая Мари, которую я всегда любил, как дочь.]
Он отошел. Действительная слеза показалась на его глазах.
– Фр… фр… – фыркал князь Николай Андреич.
– Князь от имени своего воспитанника… сына, тебе делает пропозицию. Хочешь ли ты или нет быть женою князя Анатоля Курагина? Ты говори: да или нет! – закричал он, – а потом я удерживаю за собой право сказать и свое мнение. Да, мое мнение и только свое мнение, – прибавил князь Николай Андреич, обращаясь к князю Василью и отвечая на его умоляющее выражение. – Да или нет?
– Мое желание, mon pere, никогда не покидать вас, никогда не разделять своей жизни с вашей. Я не хочу выходить замуж, – сказала она решительно, взглянув своими прекрасными глазами на князя Василья и на отца.
– Вздор, глупости! Вздор, вздор, вздор! – нахмурившись, закричал князь Николай Андреич, взял дочь за руку, пригнул к себе и не поцеловал, но только пригнув свой лоб к ее лбу, дотронулся до нее и так сжал руку, которую он держал, что она поморщилась и вскрикнула.
Князь Василий встал.
– Ma chere, je vous dirai, que c'est un moment que je n'oublrai jamais, jamais; mais, ma bonne, est ce que vous ne nous donnerez pas un peu d'esperance de toucher ce coeur si bon, si genereux. Dites, que peut etre… L'avenir est si grand. Dites: peut etre. [Моя милая, я вам скажу, что эту минуту я никогда не забуду, но, моя добрейшая, дайте нам хоть малую надежду возможности тронуть это сердце, столь доброе и великодушное. Скажите: может быть… Будущность так велика. Скажите: может быть.]
– Князь, то, что я сказала, есть всё, что есть в моем сердце. Я благодарю за честь, но никогда не буду женой вашего сына.
– Ну, и кончено, мой милый. Очень рад тебя видеть, очень рад тебя видеть. Поди к себе, княжна, поди, – говорил старый князь. – Очень, очень рад тебя видеть, – повторял он, обнимая князя Василья.
«Мое призвание другое, – думала про себя княжна Марья, мое призвание – быть счастливой другим счастием, счастием любви и самопожертвования. И что бы мне это ни стоило, я сделаю счастие бедной Ame. Она так страстно его любит. Она так страстно раскаивается. Я все сделаю, чтобы устроить ее брак с ним. Ежели он не богат, я дам ей средства, я попрошу отца, я попрошу Андрея. Я так буду счастлива, когда она будет его женою. Она так несчастлива, чужая, одинокая, без помощи! И Боже мой, как страстно она любит, ежели она так могла забыть себя. Может быть, и я сделала бы то же!…» думала княжна Марья.
Долго Ростовы не имели известий о Николушке; только в середине зимы графу было передано письмо, на адресе которого он узнал руку сына. Получив письмо, граф испуганно и поспешно, стараясь не быть замеченным, на цыпочках пробежал в свой кабинет, заперся и стал читать. Анна Михайловна, узнав (как она и всё знала, что делалось в доме) о получении письма, тихим шагом вошла к графу и застала его с письмом в руках рыдающим и вместе смеющимся. Анна Михайловна, несмотря на поправившиеся дела, продолжала жить у Ростовых.
– Mon bon ami? – вопросительно грустно и с готовностью всякого участия произнесла Анна Михайловна.
Граф зарыдал еще больше. «Николушка… письмо… ранен… бы… был… ma сhere… ранен… голубчик мой… графинюшка… в офицеры произведен… слава Богу… Графинюшке как сказать?…»
Анна Михайловна подсела к нему, отерла своим платком слезы с его глаз, с письма, закапанного ими, и свои слезы, прочла письмо, успокоила графа и решила, что до обеда и до чаю она приготовит графиню, а после чаю объявит всё, коли Бог ей поможет.
Всё время обеда Анна Михайловна говорила о слухах войны, о Николушке; спросила два раза, когда получено было последнее письмо от него, хотя знала это и прежде, и заметила, что очень легко, может быть, и нынче получится письмо. Всякий раз как при этих намеках графиня начинала беспокоиться и тревожно взглядывать то на графа, то на Анну Михайловну, Анна Михайловна самым незаметным образом сводила разговор на незначительные предметы. Наташа, из всего семейства более всех одаренная способностью чувствовать оттенки интонаций, взглядов и выражений лиц, с начала обеда насторожила уши и знала, что что нибудь есть между ее отцом и Анной Михайловной и что нибудь касающееся брата, и что Анна Михайловна приготавливает. Несмотря на всю свою смелость (Наташа знала, как чувствительна была ее мать ко всему, что касалось известий о Николушке), она не решилась за обедом сделать вопроса и от беспокойства за обедом ничего не ела и вертелась на стуле, не слушая замечаний своей гувернантки. После обеда она стремглав бросилась догонять Анну Михайловну и в диванной с разбега бросилась ей на шею.
– Тетенька, голубушка, скажите, что такое?
– Ничего, мой друг.
– Нет, душенька, голубчик, милая, персик, я не отстaнy, я знаю, что вы знаете.
Анна Михайловна покачала головой.
– Voua etes une fine mouche, mon enfant, [Ты вострушка, дитя мое.] – сказала она.
– От Николеньки письмо? Наверно! – вскрикнула Наташа, прочтя утвердительный ответ в лице Анны Михайловны.
– Но ради Бога, будь осторожнее: ты знаешь, как это может поразить твою maman.
– Буду, буду, но расскажите. Не расскажете? Ну, так я сейчас пойду скажу.
Анна Михайловна в коротких словах рассказала Наташе содержание письма с условием не говорить никому.
Честное, благородное слово, – крестясь, говорила Наташа, – никому не скажу, – и тотчас же побежала к Соне.
– Николенька…ранен…письмо… – проговорила она торжественно и радостно.
– Nicolas! – только выговорила Соня, мгновенно бледнея.
Наташа, увидав впечатление, произведенное на Соню известием о ране брата, в первый раз почувствовала всю горестную сторону этого известия.
Она бросилась к Соне, обняла ее и заплакала. – Немножко ранен, но произведен в офицеры; он теперь здоров, он сам пишет, – говорила она сквозь слезы.
– Вот видно, что все вы, женщины, – плаксы, – сказал Петя, решительными большими шагами прохаживаясь по комнате. – Я так очень рад и, право, очень рад, что брат так отличился. Все вы нюни! ничего не понимаете. – Наташа улыбнулась сквозь слезы.
– Ты не читала письма? – спрашивала Соня.
– Не читала, но она сказала, что всё прошло, и что он уже офицер…
– Слава Богу, – сказала Соня, крестясь. – Но, может быть, она обманула тебя. Пойдем к maman.
Петя молча ходил по комнате.
– Кабы я был на месте Николушки, я бы еще больше этих французов убил, – сказал он, – такие они мерзкие! Я бы их побил столько, что кучу из них сделали бы, – продолжал Петя.
– Молчи, Петя, какой ты дурак!…
– Не я дурак, а дуры те, кто от пустяков плачут, – сказал Петя.
– Ты его помнишь? – после минутного молчания вдруг спросила Наташа. Соня улыбнулась: «Помню ли Nicolas?»
– Нет, Соня, ты помнишь ли его так, чтоб хорошо помнить, чтобы всё помнить, – с старательным жестом сказала Наташа, видимо, желая придать своим словам самое серьезное значение. – И я помню Николеньку, я помню, – сказала она. – А Бориса не помню. Совсем не помню…
– Как? Не помнишь Бориса? – спросила Соня с удивлением.
– Не то, что не помню, – я знаю, какой он, но не так помню, как Николеньку. Его, я закрою глаза и помню, а Бориса нет (она закрыла глаза), так, нет – ничего!
– Ах, Наташа, – сказала Соня, восторженно и серьезно глядя на свою подругу, как будто она считала ее недостойной слышать то, что она намерена была сказать, и как будто она говорила это кому то другому, с кем нельзя шутить. – Я полюбила раз твоего брата, и, что бы ни случилось с ним, со мной, я никогда не перестану любить его во всю жизнь.
Наташа удивленно, любопытными глазами смотрела на Соню и молчала. Она чувствовала, что то, что говорила Соня, была правда, что была такая любовь, про которую говорила Соня; но Наташа ничего подобного еще не испытывала. Она верила, что это могло быть, но не понимала.
– Ты напишешь ему? – спросила она.
Соня задумалась. Вопрос о том, как писать к Nicolas и нужно ли писать и как писать, был вопрос, мучивший ее. Теперь, когда он был уже офицер и раненый герой, хорошо ли было с ее стороны напомнить ему о себе и как будто о том обязательстве, которое он взял на себя в отношении ее.
– Не знаю; я думаю, коли он пишет, – и я напишу, – краснея, сказала она.
– И тебе не стыдно будет писать ему?
Соня улыбнулась.
– Нет.
– А мне стыдно будет писать Борису, я не буду писать.
– Да отчего же стыдно?Да так, я не знаю. Неловко, стыдно.
– А я знаю, отчего ей стыдно будет, – сказал Петя, обиженный первым замечанием Наташи, – оттого, что она была влюблена в этого толстого с очками (так называл Петя своего тезку, нового графа Безухого); теперь влюблена в певца этого (Петя говорил об итальянце, Наташином учителе пенья): вот ей и стыдно.
– Петя, ты глуп, – сказала Наташа.
– Не глупее тебя, матушка, – сказал девятилетний Петя, точно как будто он был старый бригадир.
Графиня была приготовлена намеками Анны Михайловны во время обеда. Уйдя к себе, она, сидя на кресле, не спускала глаз с миниатюрного портрета сына, вделанного в табакерке, и слезы навертывались ей на глаза. Анна Михайловна с письмом на цыпочках подошла к комнате графини и остановилась.
– Не входите, – сказала она старому графу, шедшему за ней, – после, – и затворила за собой дверь.
Граф приложил ухо к замку и стал слушать.
Сначала он слышал звуки равнодушных речей, потом один звук голоса Анны Михайловны, говорившей длинную речь, потом вскрик, потом молчание, потом опять оба голоса вместе говорили с радостными интонациями, и потом шаги, и Анна Михайловна отворила ему дверь. На лице Анны Михайловны было гордое выражение оператора, окончившего трудную ампутацию и вводящего публику для того, чтоб она могла оценить его искусство.
– C'est fait! [Дело сделано!] – сказала она графу, торжественным жестом указывая на графиню, которая держала в одной руке табакерку с портретом, в другой – письмо и прижимала губы то к тому, то к другому.
Увидав графа, она протянула к нему руки, обняла его лысую голову и через лысую голову опять посмотрела на письмо и портрет и опять для того, чтобы прижать их к губам, слегка оттолкнула лысую голову. Вера, Наташа, Соня и Петя вошли в комнату, и началось чтение. В письме был кратко описан поход и два сражения, в которых участвовал Николушка, производство в офицеры и сказано, что он целует руки maman и papa, прося их благословения, и целует Веру, Наташу, Петю. Кроме того он кланяется m r Шелингу, и m mе Шос и няне, и, кроме того, просит поцеловать дорогую Соню, которую он всё так же любит и о которой всё так же вспоминает. Услыхав это, Соня покраснела так, что слезы выступили ей на глаза. И, не в силах выдержать обратившиеся на нее взгляды, она побежала в залу, разбежалась, закружилась и, раздув баллоном платье свое, раскрасневшаяся и улыбающаяся, села на пол. Графиня плакала.
– О чем же вы плачете, maman? – сказала Вера. – По всему, что он пишет, надо радоваться, а не плакать.
Это было совершенно справедливо, но и граф, и графиня, и Наташа – все с упреком посмотрели на нее. «И в кого она такая вышла!» подумала графиня.
Письмо Николушки было прочитано сотни раз, и те, которые считались достойными его слушать, должны были приходить к графине, которая не выпускала его из рук. Приходили гувернеры, няни, Митенька, некоторые знакомые, и графиня перечитывала письмо всякий раз с новым наслаждением и всякий раз открывала по этому письму новые добродетели в своем Николушке. Как странно, необычайно, радостно ей было, что сын ее – тот сын, который чуть заметно крошечными членами шевелился в ней самой 20 лет тому назад, тот сын, за которого она ссорилась с баловником графом, тот сын, который выучился говорить прежде: «груша», а потом «баба», что этот сын теперь там, в чужой земле, в чужой среде, мужественный воин, один, без помощи и руководства, делает там какое то свое мужское дело. Весь всемирный вековой опыт, указывающий на то, что дети незаметным путем от колыбели делаются мужами, не существовал для графини. Возмужание ее сына в каждой поре возмужания было для нее так же необычайно, как бы и не было никогда миллионов миллионов людей, точно так же возмужавших. Как не верилось 20 лет тому назад, чтобы то маленькое существо, которое жило где то там у ней под сердцем, закричало бы и стало сосать грудь и стало бы говорить, так и теперь не верилось ей, что это же существо могло быть тем сильным, храбрым мужчиной, образцом сыновей и людей, которым он был теперь, судя по этому письму.
– Что за штиль, как он описывает мило! – говорила она, читая описательную часть письма. – И что за душа! Об себе ничего… ничего! О каком то Денисове, а сам, верно, храбрее их всех. Ничего не пишет о своих страданиях. Что за сердце! Как я узнаю его! И как вспомнил всех! Никого не забыл. Я всегда, всегда говорила, еще когда он вот какой был, я всегда говорила…
Более недели готовились, писались брульоны и переписывались набело письма к Николушке от всего дома; под наблюдением графини и заботливостью графа собирались нужные вещицы и деньги для обмундирования и обзаведения вновь произведенного офицера. Анна Михайловна, практическая женщина, сумела устроить себе и своему сыну протекцию в армии даже и для переписки. Она имела случай посылать свои письма к великому князю Константину Павловичу, который командовал гвардией. Ростовы предполагали, что русская гвардия за границей , есть совершенно определительный адрес, и что ежели письмо дойдет до великого князя, командовавшего гвардией, то нет причины, чтобы оно не дошло до Павлоградского полка, который должен быть там же поблизости; и потому решено было отослать письма и деньги через курьера великого князя к Борису, и Борис уже должен был доставить их к Николушке. Письма были от старого графа, от графини, от Пети, от Веры, от Наташи, от Сони и, наконец, 6 000 денег на обмундировку и различные вещи, которые граф посылал сыну.
12 го ноября кутузовская боевая армия, стоявшая лагерем около Ольмюца, готовилась к следующему дню на смотр двух императоров – русского и австрийского. Гвардия, только что подошедшая из России, ночевала в 15 ти верстах от Ольмюца и на другой день прямо на смотр, к 10 ти часам утра, вступала на ольмюцкое поле.
Николай Ростов в этот день получил от Бориса записку, извещавшую его, что Измайловский полк ночует в 15 ти верстах не доходя Ольмюца, и что он ждет его, чтобы передать письмо и деньги. Деньги были особенно нужны Ростову теперь, когда, вернувшись из похода, войска остановились под Ольмюцом, и хорошо снабженные маркитанты и австрийские жиды, предлагая всякого рода соблазны, наполняли лагерь. У павлоградцев шли пиры за пирами, празднования полученных за поход наград и поездки в Ольмюц к вновь прибывшей туда Каролине Венгерке, открывшей там трактир с женской прислугой. Ростов недавно отпраздновал свое вышедшее производство в корнеты, купил Бедуина, лошадь Денисова, и был кругом должен товарищам и маркитантам. Получив записку Бориса, Ростов с товарищем поехал до Ольмюца, там пообедал, выпил бутылку вина и один поехал в гвардейский лагерь отыскивать своего товарища детства. Ростов еще не успел обмундироваться. На нем была затасканная юнкерская куртка с солдатским крестом, такие же, подбитые затертой кожей, рейтузы и офицерская с темляком сабля; лошадь, на которой он ехал, была донская, купленная походом у казака; гусарская измятая шапочка была ухарски надета назад и набок. Подъезжая к лагерю Измайловского полка, он думал о том, как он поразит Бориса и всех его товарищей гвардейцев своим обстреленным боевым гусарским видом.
| Мир-Кольцо | |
| Ringworld | |
| Жанр: | |
|---|---|
| Автор: | |
| Язык оригинала: | |
| Дата написания: |
1970 - 2004 |
| Дата первой публикации: |
1970 |
«Мир-Кольцо» (англ. Ringworld) — научно-фантастическая серия из четырёх романов, написанных Ларри Нивеном, снискавших огромную популярность во всём мире.
Первая книга серии вышла в 1970 году и называлась «Мир-Кольцо» (Ringworld). В ней рассказывалась история об обнаружении и исследовании огромного, в миллионы километров диаметром, мира кольцеобразной формы — узкого прототипа сферы Дайсона. По словам самого Нивена, «Это самое удивительное произведение инженерного искусства со времён „Божественной комедии“ Данте».
Книга выдержала множество переизданий на многих языках мира и вошла в золотой фонд мировой научной фантастики. Теория существования мира кольцеобразной формы была настолько интересна, что на неё откликнулся сам Фримен Дайсон.
«Мир-Кольцо» был удостоен премий «Небьюла» в 1970 году, «Хьюго» и «Локус» в 1971 году.
Автору пришло множество писем от читателей, в которых среди прочего предлагались различные идеи по усовершенствованию конструкции и по вычислению его различных параметров. Во время Всемирного Конвента научной фантастики 1971 года студенты Массачусетского технологического института скандировали в холлах отеля: «Кольцо неустойчиво!». Дело в том, что предложенная Нивеном модель гравитационно неустойчива. Появились научные статьи, количественно оценивающие эту неустойчивость. В более поздних книгах были предложены активные механизмы (так называемые двигатели Баззарда), стабилизирующие вращение Кольца. По словам Нивена (в предисловии ко второй книге), все эти изыскания были вызваны исключительно энтузиазмом читателей, единственным же вопросом, который он просил исследовать, был расчёт параметров метеоритной защиты Кольца.
Несмотря на критику, от Нивена требовали продолжения и получили его 10 лет спустя. Вторая книга вышла в 1980 году и называлась «Инженеры Мира-Кольца», в которой автор добавил к конструкции Кольца вышеупомянутые двигатели-стабилизаторы и разъяснил некоторые нестыковки первой книги.
Позже свет увидели ещё две книги — «Трон Мира-Кольца» (1986) и «Дети Мира-Кольца» (2004).
Содержание
Параметры Кольца
Большинство параметров указано как приложение ко второй книге.
- 1 день = 30 земных часов.
- 1 оборот = 7,5 дней.
- 75 дней = 10 оборотов = 1 фалан.
- Масса = 2×1030 граммов = 300 масс Земли (приблизительно) = массе Юпитера (приблизительно).
- Радиус = 0,95×108 миль = 1,53×108 км = 1 Астрономическая единица (приблизительно).
- Окружность = 5,97×108 миль = 9,6×108 км
- Ширина = 997 000 миль = 1 604 516 км
- Площадь поверхности = 1,5×1015 км² = 3×106 поверхности Земли (приблизительно).
- Гравитация на поверхности = 31 фут/сек² = 0,992 g
- Скорость вращения = 770 миль в секунду.
- Краевые стены поднимаются на высоту 1000 миль = 1609 км.
- Звезда класса G2, приближающаяся к классу G3, меньше и чуть холоднее Солнца.
Краткое описание Мира-Кольца
Согласно книге «Инженеры Мира-Кольца», строительный материал Мира-Кольца, из которого состоит вся его внешняя поверхность, называется скрит. Толщина скрита достигает нескольких десятков футов, отделяющих внутреннюю поверхность Мира-Кольца от открытого космоса. Этот материал чрезвычайно плотный и в состоянии выдержать любой тип разрушения вплоть до взрыва термоядерной бомбы. Однако он чрезмерно уязвим для зарядов антиматерии, что ярко показано в романе «Дети Мира-Кольца». Во внешне плоской на первый взгляд поверхности скрита расположены различные постройки вроде космопортов. Также имеется недостроенная магнитная трасса для транспортировки грузов. Непосредственно в скрите находится сеть электромагнитных проводников, обеспечивающих работу многих систем Мира-Кольца.
Скрит может быть деформирован при сильном столкновении с космическими телами вроде астероидов или комет. В качестве контрмеры Мир-Кольцо оснащён Метеоритной защитой, которая реагирует на объекты, подлетающие к Миру-Кольцу с огромной скоростью, а затем эффективно уничтожает их. Несмотря на это, в области действия Метеоритной защиты существуют «слепые пятна», где риск столкновения наиболее высок. Достоверно известно о подобных случаях — так во время мощного столкновения родилась гора Кулак Господа — сила удара не только сильно подняла почву внутренней стороны, но даже пробила скрит, из-за чего в районе горы происходит медленная утечка атмосферы в космос (само столкновение произошло за несколько тысяч фаланов до начала сюжетной линии романов — около 1200 года н. э. по земному летосчислению).
Поверхность внутренней стороны Мира-Кольца представлена всеми видами ландшафта обычных планет — встречаются обширные равнины, моря, острова, заливы, долины и т. д. Атмосфера состоит из азотно-кислородной смеси и во избежание улетучивания в открытый космос удерживается краевыми стенами Мира-Кольца. Тектоническая активность отсутствует. Отличительной чертой Мира-Кольца является наличие двух диаметрально расположенных по отношению друг к другу Великих Океанов. Вдоль краевых стен мира располагаются так называемые Оползающие Горы. Эти горы состоят из флапа — мульчи, поднимающейся со дна морей с помощью гигантских дренажных систем в основании Мира-Кольца. Данный процесс позиционируется как один из автоматизированных циклов поддержания грунтового слоя на Мире-Кольце — в противном случае вся плодородная почва уходила бы в океаны. За смену дня и ночи отвечает система теневых квадратов, расположенных между Кольцом и звездой, которые периодически затеняют солнце по всей поверхности мира. Они вращаются чуть быстрее, нежели сам Мир-Кольцо.
Вселенная книжной серии
Действие всех четырёх романов происходит в будущем, во второй половине XXIX столетия: от 2851 (Роман «Мир-Кольцо») до 2893 годов н. э. (роман «Дети Мира-Кольца»). Сама серия из четырёх романов входит в другой, более крупный цикл — «Известный космос».
Разумные расы Известного космоса
- Человечество — прогрессивная раса выходцев с Земли на момент действия романов.
Область Вселенной, исследованной людьми, также принято называть Человеческим космосом. Тип власти ко времени действия романов представлен Объединёнными Нациями (по всей видимости — дальнейший аналог развития Организации Объединённых Наций). В течение многих сотен лет при Объединённых Нациях существует также и мощная военная организация, известная как АРМ (Ассоциация Региональной Милиции), выполняющая роль армии человечества, хоть и ограниченная юрисдикцией пространственной системы Земля-Луна. В отношении человечества Объединённые Нации проводят жёсткую демографическую политику, контролирующую рождаемость детей.
Персонажи-люди: Луис Ву, Тила Браун, их сын Вемблет, Роксани Готье.
- Кукольники Пирсона — двухголовые трёхногие разумные существа.
В каждой голове (на вытянутой шее) находится по глазу и рту, а мозг находится в горбу между основаниями обеих голов. В ходе сюжетной линии можно узнать, что головы кукольников успешно выполняют и функции рук. В случае прямой опасности кукольники скрывают головы между передними ногами, а задней ногой готовятся нанести единственный смертельный удар. В отличие от большинства разумных рас, кукольники Пирсона являются трёхполыми существами — один пол вынашивает сперматозоиды для оплодотворения, второй — яйцеклетку. В период спаривания оба этих пола помещают свои клетки в третий пол, предназначенный для вынашивания зародыша. Их родной мир вкупе с четырьмя терраформированными планетами представляет собой так называемую «Розетту Кемплерера». Это искусственное скопление планет также именуется Флотом Миров. Правительство представлено двумя партийными организациями, сменяющими друг друга у власти в зависимости от общественных настроений — Эксперименталистами и Консерваторами. Чрезвычайно осторожные (трусливые от природы) существа. Стремятся любым способом избежать даже малейшей опасности, а тех соплеменников, кто выходит за рамки этого образа жизни, считают сумасшедшими. Цивилизация кукольников развита технологически выше, чем любая другая раса в Известном космосе. В романах выясняется, что они наблюдают и вмешиваются в развитие всех известных разумных видов, в том числе людей и кзинов. Именно кукольники Пирсона организовали первую экспедицию на Мир-Кольцо с тем, чтобы выяснить, какую опасность оно представляет.
Известные представители: Несс, Хайндмост (Лучше-Всех-Спрятанный), Хирон.
- Кзины — гуманоидоподобная разумная раса хищников.
Внешним видом кзины похожи на больших кошек с Земли (более всего — на тигров). Как и большинство разумных рас — двуполые существа. Название расы происходит от их родной планеты — Кзин. В противовес кукольникам Пирсона кзины — необычайно храбрый и воинственный вид. В период проживания в пределах родного мира вели постоянные войны за жизненное пространство. Выйдя на космические просторы, они продолжили свою агрессивную политику уже по отношению к другим мирам, пригодным для колонизации. К моменту контакта с человечеством уничтожили или покорили множество рас. Несколько раз пытались развязать и выиграть войны против человечества, однако из-за того, что им не хватало терпения хорошо подготовиться, всегда проигрывали, причём всегда — с большим разгромом. Правительство носит характер монархии — главой Империи Кзинов (Патриархата) является Патриарх.
Известные представители: Чмии (Говорящий-с-Животными), его сын Причетник.
- Пак — предполагаемые прародители землян.
О них практически ничего неизвестно. Возможно, их родной мир располагался неподалёку от Ядра галактики, откуда они и начали экспансию на её окраины. На Мире-Кольце территорией обитания размножающихся особей расы пак является архипелаг, воспроизводящий в натуральную величину Карту Земли, расположенную в одном из Великих Океанов. Рельеф их родного мира до 32 раз воспроизведён в другом Великом Океане — в идентичных островах. Свидетельством в пользу родства пак с человечеством играет тот факт, что на Земле представители этой расы считаются давно вымершим видом Homo Habilis.
Известные представители: Прозерпина.
Расы Кольца
Существует множество гуманоидных антропоморфных рас на Кольце, которые произошли от одного вида. Поскольку строители Мира-Кольца стремились воссоздать в своём творении идеальный мир, они не разместили на нём форм жизни, создающих опасность для спокойного существования. Таким образом, на Мире-Кольце невозможно встретить ядовитых существ, насекомых, хищников, паразитов. Отсутствуют даже бактерии-возбудители различных болезней. Освобождённые таким образом биологические ниши были постепенно заполнены представителями гуманоидных рас, вставших на определённый путь эволюционного развития. Впрочем, у подавляющего числа рас есть схожие признаки вроде гуманоидности, упомянутой выше, возможности практиковать ришатру и наличие женского и мужского пола (за исключением Защитников).
- Строители Кольца — высокоразвитая вымершая цивилизация, не присутствующая в книгах. Принято считать, что именно они были создателями Мира-Кольца. Помимо того, они создали на нём свою уникальную замкнутую цивилизацию и были правителями мира вплоть до своего исчезновения, причины которого до сих пор не выяснены. Несмотря на отсутствие в романах, Строители Кольца оставили огромное количество артефактов о себе. В книгах можно найти упоминания об их скелетах. Кроме того, в романе «Дети Мира-Кольца» Защитник по имени Прозепина утверждала, что она — последний живой представитель Строителей Кольца. Правда это или нет — так и осталось неизвестно.
- Строители Городов — высокоразвитая раса гуманоидных существ неизвестного происхождения. Внешне похожи на людей, однако у них отсутствует волосяной покров на голове (у женщин есть узкая полоса длинных волос[1]), а их форма губ похожа на губы обезьян. На Мире-Кольце они появились, предположительно, спустя некоторое время после падения и исчезновения цивилизации Строителей Кольца. Обладая достаточным уровнем интеллекта, Строители Городов унаследовали Мир-Кольцо от Строителей Кольца и также построили на нём свою цивилизацию, символом которой стали Парящие Города. Однако в 1733 году н. э. раса кукольников Пирсона, уже тогда высокоразвитая в технологических отношениях, узнала про Мир-Кольцо. Правивший тогда режим Эксперименталистов занёс на Кольцо чуму, поражающую сверхпроводники — главный стержень цивилизации Строителей Городов. Когда действие чумы достигло глобальных масштабов, цивилизация Строителей Городов пришла в упадок — огромное количество Парящих Городов рухнуло на поверхность. Это событие вошло в историю под названием Падение Городов.
На момент действия сюжета романов Строители Городов продолжают обитать в ещё не рухнувших Парящих Городах и сохраняют надлежащий уровень интеллектуального развития. Падение Городов привело к изоляции этой расы на Мире-Кольце, в результате чего огромные территории оказались заброшенными. Строители Городов поддерживают отношения с некоторыми из нижестоящих рас (особенно — с Людьми Машин). Роль их неоднозначна — к моменту действия романа «Инженеры Мира-Кольца» они снимали с Мира-Кольца стабилизирующие двигатели, тем самым вызвав дестабилизацию мира, угрожавшую самому существованию Кольца. В то же время они способствуют развитию рас, с которыми поддерживают отношения.
Известные представители: Халрлоприллалар, Лалискарирлиар, Фортаралисплиар, Филистранорлри, Харкабипаролин, Каваресксенджаджок.
- Люди Машин — разумная гуманоидная раса аборигенов Мира-Кольца. Отличаются естественным даже для женщин волосяным покровом в районе лица. Коренасты. По своему развитию находится на уровне человечества времён 20-го столетия. Люди Машин имеют тесные связи со Строителями Городов, особенно сильно развиты торговые отношения. Свой ареал Люди Машин отмечают весьма необычным способом — строя вдоль границ асфальтовые дороги для своих машин. Поддерживают взаимоотношения с Травяными Великанами, используя их навыки для достижения собственных целей (например, очистка области от растительности для строительства дорог). В романе «Трон Мира-Кольца» группа Людей Машин организует коалицию по борьбе с Вампирами, куда вступают представители от Травяных Великанов, Ночных Особей, Людей Воды, Собирателей и Краснокожих Пастухов.
Известные представители: Валавирджиллин, Кейвербриммис, Сабарокареш, Форанауидли, Вандерноти, Антрантиллин.
- Травяные Великаны — разумная гуманоидная раса аборигенов Мира-Кольца. Отличительные черты: гигантский рост (около 2 метров), волосяной покров золотистого оттенка имеется на всём теле. В зубной структуре преобладают коренные зубы. Эта раса в процессе эволюции заняла биологическую нишу травоядных животных, поскольку питаются Великаны лишь травой. По меркам человечества находятся на переходной стадии развития от первобытного строя к раннему античному. Важную роль играет родо-племенной строй. Избранный на роль вождя помимо своего обычного имени получает второе — Терл. Он играет важную роль в жизни племени, а также возглавляет военные походы, выделяясь в них своими металлическими доспехами. Одно время находились в конфронтации с Краснокожими Пастухами из-за спора о пищевых ресурсах. Есть упоминания о том, что Травяные Великаны помогали Людям Машин строить их дороги, поедая растительность на определённых участках. В свою очередь Люди Машин изготавливали броню для их вождей. В романе «Трон Мира-Кольца» стали участниками коалиции Людей Машин по борьбе с Вампирами.
Известные представители: Рит, Бык, Парум, Мунва, Твак.
- Краснокожие Пастухи — разумная раса гуманоидов. Отличаются красной пигментацией кожи (отсюда — их название), имеют худощавое телосложение. В зубной структуре в основном преобладают клыки, позволяющие легко разрывать мясо. Обладают самым лучшим зрением из всех известных рас Мира-Кольца. В то же время они — единственная раса Кольца, не способная заниматься ришатрой ввиду неопределённого генетического отклонения. В процессе эволюции раса заняла биологическую нишу хищников, на что указывает их питание — зачастую освежёванное сырое мясо. С точки зрения человеческой истории, стоят на ступени первобытного развития общества. Тем не менее, у Пастухов сильно развита отрасль животноводства — вокруг их поселений можно встретить стада, которые служат источником пищи и других ресурсов. Из-за этих стад Краснокожие Пастухи одно время находились в состоянии войны с другой расой Мира-Кольца — Травяными Великанами. В романе «Трон Мира-Кольца» их представители стали участниками коалиции Людей Машин против Вампиров.
Известные представители: Шивит хуки-Фурлари, Джинджерофер, Теггер хуки-Тандартал, Варвия хуки-Марф Тандартал, Анакрин хуки-Ванхурхур, Чейчинд хуки-Карашк.
- Собиратели (глинеры) — разумные гуманоидные существа. Из всех известных рас отличаются своей низкорослостью (ростом до подмышек — Людям Машин, до пупка — Травяным Великанам). Имеют заострённые лица. По уровню своего развития они расположены практически на одном уровне с Краснокожими Пастухами. Женщины Собирателей мало отличаются от своих мужчин, и зачастую пол можно отличить по их одежде. По всей видимости, Собиратели являются всеядными, хотя встречается лишь упоминание о том, что они охотятся на мелких грызунов вроде смирпов. Характеризуются как отличные разведчики и замечательные бегуны, однако непонятно, как это соотносится с их сильной близорукостью. В романе «Трон Мира-Кольца» четверо Собирателей присоединились к коалиции Людей Машин для борьбы с Вампирами.
Известные представители: Перилак, Кориак, Манак, Силак.
- Ночные Особи (Упыри) — разумная гуманоидная раса, ведущая ночной образ жизни. Внешне их отличает наличие чёрного волосяного покрова по всему телу. В процессе эволюции раса заняла место падальщиков и они выполняют роль «природных санитаров». Многие расы предпочитают использовать Упырей для похоронных обрядов. Об образе жизни Ночных Особей почти ничего не известно, поскольку обычно они предпочитают не попадаться на глаза другим расам. Из всех рас-аборигенов Мира-Кольца Упыри обладают наиболее совершенным уровнем интеллекта и многое знают о Кольце. Точный ареал Ночных Особей неизвестен — возможно, что в их владениях находится вся территория Мира-Кольца. Вследствие такого распространения, у Упырей развита гелиографическая система связи, благодаря которой Ночные Особи быстро узнают точную информацию и могут оперативно реагировать на любые события. В романе «Трон Мира-Кольца» двое Упырей присоединяются, хотя и с неохотой, к коалиции Людей Машин против Вампиров. Также в конце этого же романа один Упырь становится Защитником.
Интересен факт, что имена Ночных Особей обычно звучат в виде мелодий определённого инструмента, и поэтому их предпочитают называть по тем инструментам, которые звучат во время произношения Упырями своих имён.
Известные представители: Арфист, Мелодист, Труба Скорби, Мар Корсилл, Казарф.
- Вампиры — неразумные гуманоидные существа. Внешне выглядят весьма привлекательными людьми высокого роста с бледной кожей и серебристыми волосами. Как и Упыри, Вампиры избегают солнечного света (вследствие чего их тоже иногда называют Ночными Особями), появляясь лишь во время затемнения солнца теневым квадратом. Они питаются кровью других существ, что указывает на эволюционный путь хищников. Их охота на добычу заключается в источении особого запаха, который сводит с ума других существ, заставляя их заниматься любовью с вампирами, во время чего и происходит питание. Если же вампиров поблизости нет, а их феромоны уже выпущены в воздух, существа могут также неосознанно совокупляться друг с другом. Несмотря на полное отсутствие интеллекта, у Вампиров всё же есть зачатки разума. Так, в романе «Трон Мира-Кольца» рассказывается, что Вампиры могут иметь слуг из захваченных в плен (в частности, как живой запас пищи на будущее), даже иногда пользуются одеждой при холодных условиях окружающей среды. Впрочем, при нормальных условиях климата Вампиры за ненадобностью избавляются от неё.
Известные представители: Брэм, Анна (до превращения в Защитников).
- Речные Люди — разумная гуманоидная раса, обитающая исключительно под водой, хотя и способная пребывать короткий период времени на суше. Их конечности короткие, но обладают перепонками. Ростом не уступают Краснокожим Пастухам, но обладают более плотным телосложением. Об их образе жизни мало известно ввиду их подводного образа жизни. Обладают искусством охоты, о чём говорит их меховая одежда, издалека принимаемая за естественный покров тела. В романе «Трон Мира-Кольца» пара Речных Людей сыграла немаловажную роль в коалиции Людей Машин против Вампиров.
Известные представители: Робаллабл, Фаджабладл.
- Люди Оползающих гор — разумная гуманоидная раса, обитающая в Оползающих горах (отсюда и их название). Как и все расы Мира-Кольца, внешне выглядят как обыкновенные люди. Однако имеется ряд отличительных признаков: широкие туловище и лицо, большой рот, глубоко посаженные глаза. Своим уровнем развития Люди Оползающих гор напоминают современные племена народов Севера, таких как чукчи или эскимосы. Живут за счёт охоты на животных. Социальные отношения построены по виду племён — племя Людей с Гор, племя Высокогорных Людей и т. д.. Несмотря на труднопроходимую местность, племена строят отношения между друг другом благодаря воздушному транспорту (воздушным шарам).
Известные представители: Сарон, Дэб, Харрид, Баррэ, Дженнавил, Макрэй.
- Люди-Ткачи, Мореходы и Рыболовы — разумные гуманоидные расы. Встречаются исключительно в романе «Трон Мира-Кольца», в котором позиционируются, как три тесно взаимосвязанных племени. Люди-Ткачи отдалённо похожи внешностью на Травяных Великанов — их тело также покрывает мех, но уже бело-коричневого оттенка. Однако они всеядны и не имеют гигантского роста, как Великаны. Рыболовы отличительны наличием перепонок на конечностях, широкими и плоскими ступнями, всё тело покрыто лоснящимся волосяным покровом. Мореходы выглядят как «увеличенный вариант Ткачей», но имеют другую структуру челюстей. Все три племени живут в абсолютной гармонии и занимаются совместной торговлей.
Известные представители: Савур, Кидейда, Паральд, Стрилл (Люди-Ткачи); Шэнс Душитель Змей, Хиштар Ныряющий в Нору (Люди-Рыболовы); Виик (Мореходы).
- Защитники (иногда Вашништ, Васнисит или Вишништи — слово у многих рас, также имеющее понятие «волшебник») — финальная стадия развития любой человекоподобной расы (даже той, которая изначально не принадлежит к биосфере Мира-Кольца). Суть в том, что у любого гуманоидного существа в определённый период развития организма появляется шанс превратиться в Защитника, употребив в пищу корень Древа Жизни (желание съесть корень Древа Жизни является врождённым инстинктом, который пробуждается благодаря запаху спор Древа Жизни). Если же претендент в Защитники слишком стар, то поедание корня Древа Жизни его убивает. После недолгого периода превращения, включающего в себя искусственную кому, гуманоид утрачивает первоначальный облик и окончательно трансформируется в Защитника. У него разбухает череп, челюсти лишаются зубов и срастаются с дёснами, исчезают половые органы, кожа огрубевает и становится похожа на естественную броню, мышечные ткани разрастаются, лицо теряет способность к мимике, развивается второе сердце в паховой области. Взамен Защитник приобретает невероятную силу и ловкость, мгновенную реакцию, развитый интеллект и становится практически бессмертным. Если Защитником становится представитель неразумной расы (расы Вампиров или Висячих Особей к примеру), то после своей трансформации он приобретает интеллект, превосходящий человеческий. Главный смысл жизни Защитника — стремление защищать представителей своей расы. Иногда возможен случай, когда Защитник стремится защитить нечто большее, чем свою расу — в этом случае он вступает в конфликт с другими Защитниками. В случае невозможности выполнять свою задачу Защитник идёт на добровольный суицид, прекращая потреблять пищу. В личных отношениях у Защитников наблюдается классовая система — могут быть Защитники-рабы, над которыми стоят Защитники-хозяева.
Известные представители: Брэм (до превращения был вампиром), Анна (вампир), Мелодист (упырь) в романе «Трон Мира-Кольца»; Тила Браун (человек) в романе «Инженеры Мира-Кольца»; Прозерпина (возможно, Строитель Кольца), Хануман (висячая особь — типа мартышек) в романе «Дети Мира-Кольца».
Основные персонажи
- Луис Ву — человек, главный герой всех четырёх романов. Он достаточно стар (в начале первого романа празднует своё 200-летие), но благодаря различным веществам и устройствам продлевает свою жизнь на протяжении всех книг. После первой экспедиции на Мир-Кольцо из известного на весь Известный космос человека превращается в изгоя, пытающегося скрыться от правительства за обладание информацией по Миру-Кольцу. В романе «Трон Мира-Кольца» вместе с другим героем, Чмии, попадает под воздействие специального препарата омоложения, вследствие чего стал выглядеть гораздо моложе своих лет. Это позволило ему в четвертом романе поесть корня Дерева, стать Защитником и поучаствовать в Пограничной войне за обладание Миром-кольцом. Позже покинул Мир-кольцо на звездолете, похищенном у Мелодиста, и вместе с Лучше-Всех-Спрятанным (Хайндмостом) направился к планете под названием Дом. Автодок на борту корабля снова превратил его в бридера. Дальнейшая судьба показана в романе "Судьба миров".
- Тила Браун — человек, одна из многочисленных продуктов эксперимента кукольников Пирсона по выведению людей с «геном удачи». Её предки становились шесть раз подряд победителями в Лотерее — специальной программе Совета рождаемости, главным призом которой было право иметь ребёнка. Как человек с очень развитым «геном удачи», Тила Браун была выбрана Нессом в качестве члена команды первой экспедиции к Миру-Кольцу в 2851 году. Однако в конце экспедиции она отказалась покидать Мир-Кольцо вместе с другим экипажем, присоединившись к Искателю. В романе «Инженеры Мира-Кольца» выясняется, что после расставания ей с Искателем удалось отыскать Центр Управления Миром-Кольцом и расположенное в нём Древо Жизни. В то время как Искатель умер, будучи не в состоянии стать Защитником от поедания корня Древа, Тила прошла живой через весь процесс и стала Защитником. В конце этого же романа она вступает в схватку с бывшими друзьями, Луисом Ву и Чмии, и в конце концов погибает. Несмотря на это, многократно упоминается в двух следующих романах. В конце романа «Дети Мира-Кольца» Луис Ву узнаёт, что у него с Тилой до расставания был ребёнок — Вемблет.
- «Говорящий-с-Животными», Чмии — кзин-посол, прошедший специальную тренировку, чтобы не бросаться сразу в атаку на людей. После первой экспедиции на Мир-Кольцо за предоставленные высокоразвитые технологии получил право от Патриарха иметь собственное имя (Чмии) и право иметь женщин (гарем). Однако во время второй экспедиции к Миру-Кольцу вместе с Луисом Ву попал под влияние омолаживающего препарата, из-за чего предпочёл остаться жить на Мире-Кольце (причём добился высокого положения среди кзинов — обитателей Мира-Кольца). Является главным героем первых двух романов. В романах «Трон Мира-Кольца» и «Дети Мира-Кольца» его место занимает его старший сын, Причетник, которого Чмии отправил к Луису Ву учиться мудрости. Тем не менее, в конце романа «Дети Мира-Кольца» есть сцена, в которой Чмии выступает уже как второстепенный персонаж.
- Несс — кукольник Пирсона, руководитель экспедиции в первой книге. Своими соплеменниками признан сумасшедшим за свои идеалы. Обладает чрезмерно стойким и наглым для кукольников характером, но иногда впадает в депрессию, в которой проявляется природная черта кукольников — трусость. В ходе экспедиции получил серьёзные ранения — потерял одну ложноголову, которая, тем не менее, была по возвращению домой заменена киберпротезом. В качестве награды за успех вышел замуж за «Лучше-Всех-Спрятанного» (Хайндмоста). В остальных трёх книгах ни разу не появлялся, хотя встречаются многочисленные упоминания о нём.
- «Лучше-Всех-Спрятанный» (англ. Hindmost) — кукольник Пирсона, руководитель партии Эксперименталистов, добровольно ушедший в изгнание после ухода партии от власти. В первой книге одобрил решение Несса об организации экспедиции на Мир-Кольцо, а в случае успеха пообещал выйти за него замуж. Во всех трёх последующих романах был организатором второй экспедиции на Мир-Кольцо. Первоначально планировал раздобыть новые технологии Мира-Кольца для возвращения к власти в родном мире. Однако благодаря действиям Чмии и Луиса Ву (против воли выбранных во вторую экспедицию) не смог покинуть Мир-Кольцо и был вынужден стать их помощником. Не добившись своей первоначальной цели, в конце романа «Дети Мира-Кольца» он всё-таки покинул Кольцо вместе с Луисом Ву, в направлении планеты Дом. Дальнейшая судьба показана в романе "Судьба миров".
- Харкабипаролин и Каваресксенджаджок («Инженеры Мира-Кольца») — представители расы Строителей Городов. До своей встречи с Луисом Ву работали в Библиотеке Парящего города. После того, как главный герой, Луис Ву похитил оборудование Библиотеки, последовали за ним, вследствие чего стали невольными членами команды Хайндмоста. В романах «Трон Мира-Кольца» и «Дети Мира-Кольца» представлены супружеской парой с детьми, обитающей на покинутом крупном корабле кзинов-аборигенов Мира-Кольца — «Тайном Патриархе».
- Валавирджиллин — представительница расы Людей Машин. Впервые появляется в романе «Инженеры Мира-Кольца» в сцене борьбы с Вампирами. В итоге из всей группы Людей Машин в живых остаётся только она. Тогда же встречается с главным героем, Луисом Ву, которому сначала не доверяет и с которым скоро расстаётся. В романе «Трон Мира-Кольца» играет куда более важную роль — возглавляет группу Людей Машин, заключает союз с Травяными Великанами, участвует в общей борьбе против Вампиров. После уничтожения гнезда Вампиров возвращается домой, дальнейшая судьба неизвестна.
- Брэм («Трон Кольца») — Защитник из расы Вампиров, появившийся в романе «Трон Мира-Кольца». Брэм — имя, данное ему Луисом Ву в честь ирландского писателя Брэма Стокера, автора романа о Дракуле. Известно, что Защитником стал до начала сюжетной линии книги «Инженеры Мира-Кольца», соперничал за владение Центром Управления Мира-Кольца с другим Защитником, Тилой Браун. В основном занимался защитой Мира-Кольца от рас Известного космоса, бездумно сбивая космические корабли, подлетающие к Кольцу с помощью Метеоритной защиты, чем спровоцировал т. н. Пограничную войну. Чуть позже взял в плен экипаж Хайндмоста, заставив их помогать ему. В конце романа «Трон Мира-Кольца» убит другим новоиспечённым Защитником из расы Упырей — Мелодистом.
- Мелодист — Защитник из расы Упырей. Играет важную роль в романе «Дети Мира-Кольца», в котором обеспечивает защиту Кольца от внешнего вторжения рас Известного космоса (Пограничная война). Создал нано-«заплату», которой заделал дыру, образовавшуюся в скрите после взрыва пули из антивещества. Увел Мир-Кольцо в неизвестном направлении (за границы известного космоса), покинув материнскую звезду и найдя новую.
- Прозерпина — Защитник расы Пак. Появляется в четвертом романе, «Дети Мира-Кольца». Её возраст несколько миллионов лет. Стала Защитником еще на планетах расы Пак в центре Галактики. Участвовала в строительстве Мира-Кольца. Много лет находилась в спячке, время от времени просыпаясь, чтобы пронаблюдать, справляется ли Защитник в Метеоритном центре на Карте Марса со своими обязанностями защитника Мира-Кольца. Когда обнаружила, что Брэм не справляется со стабилизацией Кольца, организовала превращение в Защитников нескольких бридеров из расы Оползневых (Сливных) Гор. Эти защитники стали восстанавливать маневровые двигатели на кромке Кольца. Затем помогла Мелодисту увести Мир-Кольцо к другой звезде.
Концепции и идеи
- Гипердвигатели (у всех рас космоса, развитые в разной степени). Гипердвигатель «Квантум II», разработанный кукольниками, являлся самой быстрой из известных моделей. Люди и Кзины используют приводы, копирующие конструкции Внешних.
- Дроуд — Программируемый прибор, подключаемый к центру удовольствия в мозгу через сверхтонкий электрод, вживленный в мозг и раздражающий его, тем самым вызывая удовольствие и наслаждение. Эта возможность породила социальную группу токовых наркоманов — электродников. Луис Ву ввел себе такой электрод к началу 2-й книги и избавился от зависимости к её концу. Аналог слега из романа братьев Стругацких «Хищные вещи века».
- Тасп — "Оружие наслаждения" у кукольников и электронный наркотик у людей. Тасп представляет собой излучатель, которым можно воздействовать на расстоянии на центр наслаждений в мозгу. Беспроводной аналог дроуда.
- Ришатра (англ.) (среди рас Кольца) — межрасовый секс, зачастую используемый подавляющим числом рас Мира-Кольца для разных целей — от получения наслаждения (разные генотипы не способны дать потомство) до заключения договоров и перемирий. Единственной расой, не практикующей данный обычай, являются Краснокожие Пастухи. Некоторые расы также перестают практиковать ришатру, когда вступают в моногамный брак.
- Поле стазиса — технология, созданная человеческой расой. Генерирует специальное состояние, в котором время течёт очень медленно. Задержка может достигать миллионов лет реального времени на несколько секунд поля. Объект, помещённый в такое поле, почти неуязвим. Именно стазисное поле спасло экипаж «Лживого ублюдка», когда последний был сбит Метеоритной защитой Мира-Кольца и совершил экстренную посадку.
- Древо Жизни (на Кольце) — особый вид растения, происходящий с родины расы пак в области Ядра галактики. Колонизируя новые планеты, пак также сеяли на их поверхности Древа Жизни. Однако на Земле данный вид растения не прижился. Достоверно известно о существовании плантации Древ Жизни рядом с Центром Управления Миром-Кольцом под Картой Марса, однако подобные Древа могут существовать на планетах, населённых ранее расой пак (за исключением Земли). Корень Древа Жизни превращает существо, съевшее его, в Защитника. Это происходит под влиянием особых спор, испускаемых Древом Жизни и возбуждающих нужный инстинкт. Действия спор можно избежать с помощью таллия.
- Автодок (автоматическая медицинская система) — предназначена для восстановления организмов в соответствии с генетическим кодом. Создана Карлосом Ву, потом объявилась у кукольников, которые модернизировали её под себя. С помощью неё Луис Ву неоднократно «омолаживался», а в конце последней книги превратился из Защитника обратно в «бридера».
- Трансферные кабины (у людей) и диски (у кукольников) — позволяющие мгновенно перемещаться на большие расстояния.
- Идея, что удачливость может быть обусловлена генетически и её можно улучшить с помощью селекции.
- Гипотеза, что жесткое кольцо будет устойчиво относительно центральной звезды. Во второй книге автору пришлось ввести в теорию систему маневровых двигателей, удерживающих его на курсе. Сняв 95 % двигателей и построив на их основе космические корабли, предки Строителей Городов нарушили стабильность кольца. Поставить его на место удалось, усилив мощность оставшихся двигателей, принеся в жертву нейтронной радиации часть населения системы. Заслуживает интереса мнение, что выполнить эту работу можно было и менее «кровавым» способом — возбуждаемое в пронизанном сверхпроводниками скрите мощное магнитное поле (кольцо не что иное, как гигантская тороидальная катушка) вполне могло бы воздействовать на массу звезды кольца и либо поставить на место само кольцо, либо подтянуть в центр звезду и систему теневых экранов — силы магнитного притяжения уравновешиваются строго в математическом центре Кольца.
- Самоустанавливающаяся планетарная заплата — с помощью которой Мелодист в романе «Дети Мира-Кольца» отремонтировал критические бреши в Кольце, оставшиеся после взрывов бомб из антивещества.
- Атомарная нить — настолько тонкая нить, что она режет всё, чего касается.
Книги серии
- Мир-Кольцо (1970)
- Инженеры Мира-Кольца (англ.) (1980)
- Трон Мира-Кольца (англ.) (1986)
- Дети Мира-Кольца (англ.) (2004). В книге содержится посвящение пожарным, боровшимся с огнём в октябре 2003 года.
Интересные факты
- В 1992 году вышла компьютерная игра «Ringworld — The Revenge of Patriarch» (Мир-Кольцо — Месть Патриарха) жанра квест, а в 1994 — вторая часть, «Return to Ringworld» (Возвращение в Мир-Кольцо).
- В 2001 году вышла компьютерная игра в жанре FPS Halo, издателем которой являлась Microsoft, а разработчиком Bungie, которая рассказывала о войне людей и воинствующей расы ковенантов за Кольцеобразный мир, являющийся священным артефактом пришельцев.
- Модель Мира-Кольцо была использована в вышедшей в 2003 году первой российской стратегической ММО-игре Destiny Sphere.
- В компьютерной игре Stellaris можно найти нескольк миров-колец.
См. также
Напишите отзыв о статье "Мир-Кольцо"
Примечания
- ↑ «Мир-Кольцо». Глава 19.
Ссылки
- [www.fantlab.ru/work23275 Информация о произведении «Мир-Кольцо»] на сайте «Лаборатория Фантастики»
| ||||||||||||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Мир-Кольцо
– Отчего вы никогда не бывали у Annette? – спросила маленькая княгиня у Анатоля. – А я знаю, знаю, – сказала она, подмигнув, – ваш брат Ипполит мне рассказывал про ваши дела. – О! – Она погрозила ему пальчиком. – Еще в Париже ваши проказы знаю!– А он, Ипполит, тебе не говорил? – сказал князь Василий (обращаясь к сыну и схватив за руку княгиню, как будто она хотела убежать, а он едва успел удержать ее), – а он тебе не говорил, как он сам, Ипполит, иссыхал по милой княгине и как она le mettait a la porte? [выгнала его из дома?]
– Oh! C'est la perle des femmes, princesse! [Ах! это перл женщин, княжна!] – обратился он к княжне.
С своей стороны m lle Bourienne не упустила случая при слове Париж вступить тоже в общий разговор воспоминаний. Она позволила себе спросить, давно ли Анатоль оставил Париж, и как понравился ему этот город. Анатоль весьма охотно отвечал француженке и, улыбаясь, глядя на нее, разговаривал с нею про ее отечество. Увидав хорошенькую Bourienne, Анатоль решил, что и здесь, в Лысых Горах, будет нескучно. «Очень недурна! – думал он, оглядывая ее, – очень недурна эта demoiselle de compagn. [компаньонка.] Надеюсь, что она возьмет ее с собой, когда выйдет за меня, – подумал он, – la petite est gentille». [малютка – мила.]
Старый князь неторопливо одевался в кабинете, хмурясь и обдумывая то, что ему делать. Приезд этих гостей сердил его. «Что мне князь Василий и его сынок? Князь Василий хвастунишка, пустой, ну и сын хорош должен быть», ворчал он про себя. Его сердило то, что приезд этих гостей поднимал в его душе нерешенный, постоянно заглушаемый вопрос, – вопрос, насчет которого старый князь всегда сам себя обманывал. Вопрос состоял в том, решится ли он когда либо расстаться с княжной Марьей и отдать ее мужу. Князь никогда прямо не решался задавать себе этот вопрос, зная вперед, что он ответил бы по справедливости, а справедливость противоречила больше чем чувству, а всей возможности его жизни. Жизнь без княжны Марьи князю Николаю Андреевичу, несмотря на то, что он, казалось, мало дорожил ею, была немыслима. «И к чему ей выходить замуж? – думал он, – наверно, быть несчастной. Вон Лиза за Андреем (лучше мужа теперь, кажется, трудно найти), а разве она довольна своей судьбой? И кто ее возьмет из любви? Дурна, неловка. Возьмут за связи, за богатство. И разве не живут в девках? Еще счастливее!» Так думал, одеваясь, князь Николай Андреевич, а вместе с тем всё откладываемый вопрос требовал немедленного решения. Князь Василий привез своего сына, очевидно, с намерением сделать предложение и, вероятно, нынче или завтра потребует прямого ответа. Имя, положение в свете приличное. «Что ж, я не прочь, – говорил сам себе князь, – но пусть он будет стоить ее. Вот это то мы и посмотрим».
– Это то мы и посмотрим, – проговорил он вслух. – Это то мы и посмотрим.
И он, как всегда, бодрыми шагами вошел в гостиную, быстро окинул глазами всех, заметил и перемену платья маленькой княгини, и ленточку Bourienne, и уродливую прическу княжны Марьи, и улыбки Bourienne и Анатоля, и одиночество своей княжны в общем разговоре. «Убралась, как дура! – подумал он, злобно взглянув на дочь. – Стыда нет: а он ее и знать не хочет!»
Он подошел к князю Василью.
– Ну, здравствуй, здравствуй; рад видеть.
– Для мила дружка семь верст не околица, – заговорил князь Василий, как всегда, быстро, самоуверенно и фамильярно. – Вот мой второй, прошу любить и жаловать.
Князь Николай Андреевич оглядел Анатоля. – Молодец, молодец! – сказал он, – ну, поди поцелуй, – и он подставил ему щеку.
Анатоль поцеловал старика и любопытно и совершенно спокойно смотрел на него, ожидая, скоро ли произойдет от него обещанное отцом чудацкое.
Князь Николай Андреевич сел на свое обычное место в угол дивана, подвинул к себе кресло для князя Василья, указал на него и стал расспрашивать о политических делах и новостях. Он слушал как будто со вниманием рассказ князя Василья, но беспрестанно взглядывал на княжну Марью.
– Так уж из Потсдама пишут? – повторил он последние слова князя Василья и вдруг, встав, подошел к дочери.
– Это ты для гостей так убралась, а? – сказал он. – Хороша, очень хороша. Ты при гостях причесана по новому, а я при гостях тебе говорю, что вперед не смей ты переодеваться без моего спроса.
– Это я, mon pиre, [батюшка,] виновата, – краснея, заступилась маленькая княгиня.
– Вам полная воля с, – сказал князь Николай Андреевич, расшаркиваясь перед невесткой, – а ей уродовать себя нечего – и так дурна.
И он опять сел на место, не обращая более внимания на до слез доведенную дочь.
– Напротив, эта прическа очень идет княжне, – сказал князь Василий.
– Ну, батюшка, молодой князь, как его зовут? – сказал князь Николай Андреевич, обращаясь к Анатолию, – поди сюда, поговорим, познакомимся.
«Вот когда начинается потеха», подумал Анатоль и с улыбкой подсел к старому князю.
– Ну, вот что: вы, мой милый, говорят, за границей воспитывались. Не так, как нас с твоим отцом дьячок грамоте учил. Скажите мне, мой милый, вы теперь служите в конной гвардии? – спросил старик, близко и пристально глядя на Анатоля.
– Нет, я перешел в армию, – отвечал Анатоль, едва удерживаясь от смеха.
– А! хорошее дело. Что ж, хотите, мой милый, послужить царю и отечеству? Время военное. Такому молодцу служить надо, служить надо. Что ж, во фронте?
– Нет, князь. Полк наш выступил. А я числюсь. При чем я числюсь, папа? – обратился Анатоль со смехом к отцу.
– Славно служит, славно. При чем я числюсь! Ха ха ха! – засмеялся князь Николай Андреевич.
И Анатоль засмеялся еще громче. Вдруг князь Николай Андреевич нахмурился.
– Ну, ступай, – сказал он Анатолю.
Анатоль с улыбкой подошел опять к дамам.
– Ведь ты их там за границей воспитывал, князь Василий? А? – обратился старый князь к князю Василью.
– Я делал, что мог; и я вам скажу, что тамошнее воспитание гораздо лучше нашего.
– Да, нынче всё другое, всё по новому. Молодец малый! молодец! Ну, пойдем ко мне.
Он взял князя Василья под руку и повел в кабинет.
Князь Василий, оставшись один на один с князем, тотчас же объявил ему о своем желании и надеждах.
– Что ж ты думаешь, – сердито сказал старый князь, – что я ее держу, не могу расстаться? Вообразят себе! – проговорил он сердито. – Мне хоть завтра! Только скажу тебе, что я своего зятя знать хочу лучше. Ты знаешь мои правила: всё открыто! Я завтра при тебе спрошу: хочет она, тогда пусть он поживет. Пускай поживет, я посмотрю. – Князь фыркнул.
– Пускай выходит, мне всё равно, – закричал он тем пронзительным голосом, которым он кричал при прощаньи с сыном.
– Я вам прямо скажу, – сказал князь Василий тоном хитрого человека, убедившегося в ненужности хитрить перед проницательностью собеседника. – Вы ведь насквозь людей видите. Анатоль не гений, но честный, добрый малый, прекрасный сын и родной.
– Ну, ну, хорошо, увидим.
Как оно всегда бывает для одиноких женщин, долго проживших без мужского общества, при появлении Анатоля все три женщины в доме князя Николая Андреевича одинаково почувствовали, что жизнь их была не жизнью до этого времени. Сила мыслить, чувствовать, наблюдать мгновенно удесятерилась во всех их, и как будто до сих пор происходившая во мраке, их жизнь вдруг осветилась новым, полным значения светом.
Княжна Марья вовсе не думала и не помнила о своем лице и прическе. Красивое, открытое лицо человека, который, может быть, будет ее мужем, поглощало всё ее внимание. Он ей казался добр, храбр, решителен, мужествен и великодушен. Она была убеждена в этом. Тысячи мечтаний о будущей семейной жизни беспрестанно возникали в ее воображении. Она отгоняла и старалась скрыть их.
«Но не слишком ли я холодна с ним? – думала княжна Марья. – Я стараюсь сдерживать себя, потому что в глубине души чувствую себя к нему уже слишком близкою; но ведь он не знает всего того, что я о нем думаю, и может вообразить себе, что он мне неприятен».
И княжна Марья старалась и не умела быть любезной с новым гостем. «La pauvre fille! Elle est diablement laide», [Бедная девушка, она дьявольски дурна собою,] думал про нее Анатоль.
M lle Bourienne, взведенная тоже приездом Анатоля на высокую степень возбуждения, думала в другом роде. Конечно, красивая молодая девушка без определенного положения в свете, без родных и друзей и даже родины не думала посвятить свою жизнь услугам князю Николаю Андреевичу, чтению ему книг и дружбе к княжне Марье. M lle Bourienne давно ждала того русского князя, который сразу сумеет оценить ее превосходство над русскими, дурными, дурно одетыми, неловкими княжнами, влюбится в нее и увезет ее; и вот этот русский князь, наконец, приехал. У m lle Bourienne была история, слышанная ею от тетки, доконченная ею самой, которую она любила повторять в своем воображении. Это была история о том, как соблазненной девушке представлялась ее бедная мать, sa pauvre mere, и упрекала ее за то, что она без брака отдалась мужчине. M lle Bourienne часто трогалась до слез, в воображении своем рассказывая ему , соблазнителю, эту историю. Теперь этот он , настоящий русский князь, явился. Он увезет ее, потом явится ma pauvre mere, и он женится на ней. Так складывалась в голове m lle Bourienne вся ее будущая история, в самое то время как она разговаривала с ним о Париже. Не расчеты руководили m lle Bourienne (она даже ни минуты не обдумывала того, что ей делать), но всё это уже давно было готово в ней и теперь только сгруппировалось около появившегося Анатоля, которому она желала и старалась, как можно больше, нравиться.
Маленькая княгиня, как старая полковая лошадь, услыхав звук трубы, бессознательно и забывая свое положение, готовилась к привычному галопу кокетства, без всякой задней мысли или борьбы, а с наивным, легкомысленным весельем.
Несмотря на то, что Анатоль в женском обществе ставил себя обыкновенно в положение человека, которому надоедала беготня за ним женщин, он чувствовал тщеславное удовольствие, видя свое влияние на этих трех женщин. Кроме того он начинал испытывать к хорошенькой и вызывающей Bourienne то страстное, зверское чувство, которое на него находило с чрезвычайной быстротой и побуждало его к самым грубым и смелым поступкам.
Общество после чаю перешло в диванную, и княжну попросили поиграть на клавикордах. Анатоль облокотился перед ней подле m lle Bourienne, и глаза его, смеясь и радуясь, смотрели на княжну Марью. Княжна Марья с мучительным и радостным волнением чувствовала на себе его взгляд. Любимая соната переносила ее в самый задушевно поэтический мир, а чувствуемый на себе взгляд придавал этому миру еще большую поэтичность. Взгляд же Анатоля, хотя и был устремлен на нее, относился не к ней, а к движениям ножки m lle Bourienne, которую он в это время трогал своею ногою под фортепиано. M lle Bourienne смотрела тоже на княжну, и в ее прекрасных глазах было тоже новое для княжны Марьи выражение испуганной радости и надежды.
«Как она меня любит! – думала княжна Марья. – Как я счастлива теперь и как могу быть счастлива с таким другом и таким мужем! Неужели мужем?» думала она, не смея взглянуть на его лицо, чувствуя всё тот же взгляд, устремленный на себя.
Ввечеру, когда после ужина стали расходиться, Анатоль поцеловал руку княжны. Она сама не знала, как у ней достало смелости, но она прямо взглянула на приблизившееся к ее близоруким глазам прекрасное лицо. После княжны он подошел к руке m lle Bourienne (это было неприлично, но он делал всё так уверенно и просто), и m lle Bourienne вспыхнула и испуганно взглянула на княжну.
«Quelle delicatesse» [Какая деликатность,] – подумала княжна. – Неужели Ame (так звали m lle Bourienne) думает, что я могу ревновать ее и не ценить ее чистую нежность и преданность ко мне. – Она подошла к m lle Bourienne и крепко ее поцеловала. Анатоль подошел к руке маленькой княгини.
– Non, non, non! Quand votre pere m'ecrira, que vous vous conduisez bien, je vous donnerai ma main a baiser. Pas avant. [Нет, нет, нет! Когда отец ваш напишет мне, что вы себя ведете хорошо, тогда я дам вам поцеловать руку. Не прежде.] – И, подняв пальчик и улыбаясь, она вышла из комнаты.
Все разошлись, и, кроме Анатоля, который заснул тотчас же, как лег на постель, никто долго не спал эту ночь.
«Неужели он мой муж, именно этот чужой, красивый, добрый мужчина; главное – добрый», думала княжна Марья, и страх, который почти никогда не приходил к ней, нашел на нее. Она боялась оглянуться; ей чудилось, что кто то стоит тут за ширмами, в темном углу. И этот кто то был он – дьявол, и он – этот мужчина с белым лбом, черными бровями и румяным ртом.
Она позвонила горничную и попросила ее лечь в ее комнате.
M lle Bourienne в этот вечер долго ходила по зимнему саду, тщетно ожидая кого то и то улыбаясь кому то, то до слез трогаясь воображаемыми словами рauvre mere, упрекающей ее за ее падение.
Маленькая княгиня ворчала на горничную за то, что постель была нехороша. Нельзя было ей лечь ни на бок, ни на грудь. Всё было тяжело и неловко. Живот ее мешал ей. Он мешал ей больше, чем когда нибудь, именно нынче, потому что присутствие Анатоля перенесло ее живее в другое время, когда этого не было и ей было всё легко и весело. Она сидела в кофточке и чепце на кресле. Катя, сонная и с спутанной косой, в третий раз перебивала и переворачивала тяжелую перину, что то приговаривая.
– Я тебе говорила, что всё буграми и ямами, – твердила маленькая княгиня, – я бы сама рада была заснуть, стало быть, я не виновата, – и голос ее задрожал, как у собирающегося плакать ребенка.
Старый князь тоже не спал. Тихон сквозь сон слышал, как он сердито шагал и фыркал носом. Старому князю казалось, что он был оскорблен за свою дочь. Оскорбление самое больное, потому что оно относилось не к нему, а к другому, к дочери, которую он любит больше себя. Он сказал себе, что он передумает всё это дело и найдет то, что справедливо и должно сделать, но вместо того он только больше раздражал себя.
«Первый встречный показался – и отец и всё забыто, и бежит кверху, причесывается и хвостом виляет, и сама на себя не похожа! Рада бросить отца! И знала, что я замечу. Фр… фр… фр… И разве я не вижу, что этот дурень смотрит только на Бурьенку (надо ее прогнать)! И как гордости настолько нет, чтобы понять это! Хоть не для себя, коли нет гордости, так для меня, по крайней мере. Надо ей показать, что этот болван об ней и не думает, а только смотрит на Bourienne. Нет у ней гордости, но я покажу ей это»…
Сказав дочери, что она заблуждается, что Анатоль намерен ухаживать за Bourienne, старый князь знал, что он раздражит самолюбие княжны Марьи, и его дело (желание не разлучаться с дочерью) будет выиграно, и потому успокоился на этом. Он кликнул Тихона и стал раздеваться.
«И чорт их принес! – думал он в то время, как Тихон накрывал ночной рубашкой его сухое, старческое тело, обросшее на груди седыми волосами. – Я их не звал. Приехали расстраивать мою жизнь. И немного ее осталось».
– К чорту! – проговорил он в то время, как голова его еще была покрыта рубашкой.
Тихон знал привычку князя иногда вслух выражать свои мысли, а потому с неизменным лицом встретил вопросительно сердитый взгляд лица, появившегося из под рубашки.
– Легли? – спросил князь.
Тихон, как и все хорошие лакеи, знал чутьем направление мыслей барина. Он угадал, что спрашивали о князе Василье с сыном.
– Изволили лечь и огонь потушили, ваше сиятельство.
– Не за чем, не за чем… – быстро проговорил князь и, всунув ноги в туфли и руки в халат, пошел к дивану, на котором он спал.
Несмотря на то, что между Анатолем и m lle Bourienne ничего не было сказано, они совершенно поняли друг друга в отношении первой части романа, до появления pauvre mere, поняли, что им нужно много сказать друг другу тайно, и потому с утра они искали случая увидаться наедине. В то время как княжна прошла в обычный час к отцу, m lle Bourienne сошлась с Анатолем в зимнем саду.
Княжна Марья подходила в этот день с особенным трепетом к двери кабинета. Ей казалось, что не только все знают, что нынче совершится решение ее судьбы, но что и знают то, что она об этом думает. Она читала это выражение в лице Тихона и в лице камердинера князя Василья, который с горячей водой встретился в коридоре и низко поклонился ей.
Старый князь в это утро был чрезвычайно ласков и старателен в своем обращении с дочерью. Это выражение старательности хорошо знала княжна Марья. Это было то выражение, которое бывало на его лице в те минуты, когда сухие руки его сжимались в кулак от досады за то, что княжна Марья не понимала арифметической задачи, и он, вставая, отходил от нее и тихим голосом повторял несколько раз одни и те же слова.
Он тотчас же приступил к делу и начал разговор, говоря «вы».
– Мне сделали пропозицию насчет вас, – сказал он, неестественно улыбаясь. – Вы, я думаю, догадались, – продолжал он, – что князь Василий приехал сюда и привез с собой своего воспитанника (почему то князь Николай Андреич называл Анатоля воспитанником) не для моих прекрасных глаз. Мне вчера сделали пропозицию насчет вас. А так как вы знаете мои правила, я отнесся к вам.
– Как мне вас понимать, mon pere? – проговорила княжна, бледнея и краснея.
– Как понимать! – сердито крикнул отец. – Князь Василий находит тебя по своему вкусу для невестки и делает тебе пропозицию за своего воспитанника. Вот как понимать. Как понимать?!… А я у тебя спрашиваю.
– Я не знаю, как вы, mon pere, – шопотом проговорила княжна.
– Я? я? что ж я то? меня то оставьте в стороне. Не я пойду замуж. Что вы? вот это желательно знать.
Княжна видела, что отец недоброжелательно смотрел на это дело, но ей в ту же минуту пришла мысль, что теперь или никогда решится судьба ее жизни. Она опустила глаза, чтобы не видеть взгляда, под влиянием которого она чувствовала, что не могла думать, а могла по привычке только повиноваться, и сказала:
– Я желаю только одного – исполнить вашу волю, – сказала она, – но ежели бы мое желание нужно было выразить…
Она не успела договорить. Князь перебил ее.
– И прекрасно, – закричал он. – Он тебя возьмет с приданным, да кстати захватит m lle Bourienne. Та будет женой, а ты…
Князь остановился. Он заметил впечатление, произведенное этими словами на дочь. Она опустила голову и собиралась плакать.
– Ну, ну, шучу, шучу, – сказал он. – Помни одно, княжна: я держусь тех правил, что девица имеет полное право выбирать. И даю тебе свободу. Помни одно: от твоего решения зависит счастье жизни твоей. Обо мне нечего говорить.
– Да я не знаю… mon pere.
– Нечего говорить! Ему велят, он не только на тебе, на ком хочешь женится; а ты свободна выбирать… Поди к себе, обдумай и через час приди ко мне и при нем скажи: да или нет. Я знаю, ты станешь молиться. Ну, пожалуй, молись. Только лучше подумай. Ступай. Да или нет, да или нет, да или нет! – кричал он еще в то время, как княжна, как в тумане, шатаясь, уже вышла из кабинета.
Судьба ее решилась и решилась счастливо. Но что отец сказал о m lle Bourienne, – этот намек был ужасен. Неправда, положим, но всё таки это было ужасно, она не могла не думать об этом. Она шла прямо перед собой через зимний сад, ничего не видя и не слыша, как вдруг знакомый шопот m lle Bourienne разбудил ее. Она подняла глаза и в двух шагах от себя увидала Анатоля, который обнимал француженку и что то шептал ей. Анатоль с страшным выражением на красивом лице оглянулся на княжну Марью и не выпустил в первую секунду талию m lle Bourienne, которая не видала ее.
«Кто тут? Зачем? Подождите!» как будто говорило лицо Анатоля. Княжна Марья молча глядела на них. Она не могла понять этого. Наконец, m lle Bourienne вскрикнула и убежала, а Анатоль с веселой улыбкой поклонился княжне Марье, как будто приглашая ее посмеяться над этим странным случаем, и, пожав плечами, прошел в дверь, ведшую на его половину.
Через час Тихон пришел звать княжну Марью. Он звал ее к князю и прибавил, что и князь Василий Сергеич там. Княжна, в то время как пришел Тихон, сидела на диване в своей комнате и держала в своих объятиях плачущую m lla Bourienne. Княжна Марья тихо гладила ее по голове. Прекрасные глаза княжны, со всем своим прежним спокойствием и лучистостью, смотрели с нежной любовью и сожалением на хорошенькое личико m lle Bourienne.
– Non, princesse, je suis perdue pour toujours dans votre coeur, [Нет, княжна, я навсегда утратила ваше расположение,] – говорила m lle Bourienne.
– Pourquoi? Je vous aime plus, que jamais, – говорила княжна Марья, – et je tacherai de faire tout ce qui est en mon pouvoir pour votre bonheur. [Почему же? Я вас люблю больше, чем когда либо, и постараюсь сделать для вашего счастия всё, что в моей власти.]
– Mais vous me meprisez, vous si pure, vous ne comprendrez jamais cet egarement de la passion. Ah, ce n'est que ma pauvre mere… [Но вы так чисты, вы презираете меня; вы никогда не поймете этого увлечения страсти. Ах, моя бедная мать…]
– Je comprends tout, [Я всё понимаю,] – отвечала княжна Марья, грустно улыбаясь. – Успокойтесь, мой друг. Я пойду к отцу, – сказала она и вышла.
Князь Василий, загнув высоко ногу, с табакеркой в руках и как бы расчувствованный донельзя, как бы сам сожалея и смеясь над своей чувствительностью, сидел с улыбкой умиления на лице, когда вошла княжна Марья. Он поспешно поднес щепоть табаку к носу.
– Ah, ma bonne, ma bonne, [Ах, милая, милая.] – сказал он, вставая и взяв ее за обе руки. Он вздохнул и прибавил: – Le sort de mon fils est en vos mains. Decidez, ma bonne, ma chere, ma douee Marieie qui j'ai toujours aimee, comme ma fille. [Судьба моего сына в ваших руках. Решите, моя милая, моя дорогая, моя кроткая Мари, которую я всегда любил, как дочь.]
Он отошел. Действительная слеза показалась на его глазах.
– Фр… фр… – фыркал князь Николай Андреич.
– Князь от имени своего воспитанника… сына, тебе делает пропозицию. Хочешь ли ты или нет быть женою князя Анатоля Курагина? Ты говори: да или нет! – закричал он, – а потом я удерживаю за собой право сказать и свое мнение. Да, мое мнение и только свое мнение, – прибавил князь Николай Андреич, обращаясь к князю Василью и отвечая на его умоляющее выражение. – Да или нет?
– Мое желание, mon pere, никогда не покидать вас, никогда не разделять своей жизни с вашей. Я не хочу выходить замуж, – сказала она решительно, взглянув своими прекрасными глазами на князя Василья и на отца.
– Вздор, глупости! Вздор, вздор, вздор! – нахмурившись, закричал князь Николай Андреич, взял дочь за руку, пригнул к себе и не поцеловал, но только пригнув свой лоб к ее лбу, дотронулся до нее и так сжал руку, которую он держал, что она поморщилась и вскрикнула.
Князь Василий встал.
– Ma chere, je vous dirai, que c'est un moment que je n'oublrai jamais, jamais; mais, ma bonne, est ce que vous ne nous donnerez pas un peu d'esperance de toucher ce coeur si bon, si genereux. Dites, que peut etre… L'avenir est si grand. Dites: peut etre. [Моя милая, я вам скажу, что эту минуту я никогда не забуду, но, моя добрейшая, дайте нам хоть малую надежду возможности тронуть это сердце, столь доброе и великодушное. Скажите: может быть… Будущность так велика. Скажите: может быть.]
– Князь, то, что я сказала, есть всё, что есть в моем сердце. Я благодарю за честь, но никогда не буду женой вашего сына.
– Ну, и кончено, мой милый. Очень рад тебя видеть, очень рад тебя видеть. Поди к себе, княжна, поди, – говорил старый князь. – Очень, очень рад тебя видеть, – повторял он, обнимая князя Василья.
«Мое призвание другое, – думала про себя княжна Марья, мое призвание – быть счастливой другим счастием, счастием любви и самопожертвования. И что бы мне это ни стоило, я сделаю счастие бедной Ame. Она так страстно его любит. Она так страстно раскаивается. Я все сделаю, чтобы устроить ее брак с ним. Ежели он не богат, я дам ей средства, я попрошу отца, я попрошу Андрея. Я так буду счастлива, когда она будет его женою. Она так несчастлива, чужая, одинокая, без помощи! И Боже мой, как страстно она любит, ежели она так могла забыть себя. Может быть, и я сделала бы то же!…» думала княжна Марья.
Долго Ростовы не имели известий о Николушке; только в середине зимы графу было передано письмо, на адресе которого он узнал руку сына. Получив письмо, граф испуганно и поспешно, стараясь не быть замеченным, на цыпочках пробежал в свой кабинет, заперся и стал читать. Анна Михайловна, узнав (как она и всё знала, что делалось в доме) о получении письма, тихим шагом вошла к графу и застала его с письмом в руках рыдающим и вместе смеющимся. Анна Михайловна, несмотря на поправившиеся дела, продолжала жить у Ростовых.
– Mon bon ami? – вопросительно грустно и с готовностью всякого участия произнесла Анна Михайловна.
Граф зарыдал еще больше. «Николушка… письмо… ранен… бы… был… ma сhere… ранен… голубчик мой… графинюшка… в офицеры произведен… слава Богу… Графинюшке как сказать?…»
Анна Михайловна подсела к нему, отерла своим платком слезы с его глаз, с письма, закапанного ими, и свои слезы, прочла письмо, успокоила графа и решила, что до обеда и до чаю она приготовит графиню, а после чаю объявит всё, коли Бог ей поможет.
Всё время обеда Анна Михайловна говорила о слухах войны, о Николушке; спросила два раза, когда получено было последнее письмо от него, хотя знала это и прежде, и заметила, что очень легко, может быть, и нынче получится письмо. Всякий раз как при этих намеках графиня начинала беспокоиться и тревожно взглядывать то на графа, то на Анну Михайловну, Анна Михайловна самым незаметным образом сводила разговор на незначительные предметы. Наташа, из всего семейства более всех одаренная способностью чувствовать оттенки интонаций, взглядов и выражений лиц, с начала обеда насторожила уши и знала, что что нибудь есть между ее отцом и Анной Михайловной и что нибудь касающееся брата, и что Анна Михайловна приготавливает. Несмотря на всю свою смелость (Наташа знала, как чувствительна была ее мать ко всему, что касалось известий о Николушке), она не решилась за обедом сделать вопроса и от беспокойства за обедом ничего не ела и вертелась на стуле, не слушая замечаний своей гувернантки. После обеда она стремглав бросилась догонять Анну Михайловну и в диванной с разбега бросилась ей на шею.
– Тетенька, голубушка, скажите, что такое?
– Ничего, мой друг.
– Нет, душенька, голубчик, милая, персик, я не отстaнy, я знаю, что вы знаете.
Анна Михайловна покачала головой.
– Voua etes une fine mouche, mon enfant, [Ты вострушка, дитя мое.] – сказала она.
– От Николеньки письмо? Наверно! – вскрикнула Наташа, прочтя утвердительный ответ в лице Анны Михайловны.
– Но ради Бога, будь осторожнее: ты знаешь, как это может поразить твою maman.
– Буду, буду, но расскажите. Не расскажете? Ну, так я сейчас пойду скажу.
Анна Михайловна в коротких словах рассказала Наташе содержание письма с условием не говорить никому.
Честное, благородное слово, – крестясь, говорила Наташа, – никому не скажу, – и тотчас же побежала к Соне.
– Николенька…ранен…письмо… – проговорила она торжественно и радостно.
– Nicolas! – только выговорила Соня, мгновенно бледнея.
Наташа, увидав впечатление, произведенное на Соню известием о ране брата, в первый раз почувствовала всю горестную сторону этого известия.
Она бросилась к Соне, обняла ее и заплакала. – Немножко ранен, но произведен в офицеры; он теперь здоров, он сам пишет, – говорила она сквозь слезы.
– Вот видно, что все вы, женщины, – плаксы, – сказал Петя, решительными большими шагами прохаживаясь по комнате. – Я так очень рад и, право, очень рад, что брат так отличился. Все вы нюни! ничего не понимаете. – Наташа улыбнулась сквозь слезы.
– Ты не читала письма? – спрашивала Соня.
– Не читала, но она сказала, что всё прошло, и что он уже офицер…
– Слава Богу, – сказала Соня, крестясь. – Но, может быть, она обманула тебя. Пойдем к maman.
Петя молча ходил по комнате.
– Кабы я был на месте Николушки, я бы еще больше этих французов убил, – сказал он, – такие они мерзкие! Я бы их побил столько, что кучу из них сделали бы, – продолжал Петя.
– Молчи, Петя, какой ты дурак!…
– Не я дурак, а дуры те, кто от пустяков плачут, – сказал Петя.
– Ты его помнишь? – после минутного молчания вдруг спросила Наташа. Соня улыбнулась: «Помню ли Nicolas?»
– Нет, Соня, ты помнишь ли его так, чтоб хорошо помнить, чтобы всё помнить, – с старательным жестом сказала Наташа, видимо, желая придать своим словам самое серьезное значение. – И я помню Николеньку, я помню, – сказала она. – А Бориса не помню. Совсем не помню…
– Как? Не помнишь Бориса? – спросила Соня с удивлением.
– Не то, что не помню, – я знаю, какой он, но не так помню, как Николеньку. Его, я закрою глаза и помню, а Бориса нет (она закрыла глаза), так, нет – ничего!
– Ах, Наташа, – сказала Соня, восторженно и серьезно глядя на свою подругу, как будто она считала ее недостойной слышать то, что она намерена была сказать, и как будто она говорила это кому то другому, с кем нельзя шутить. – Я полюбила раз твоего брата, и, что бы ни случилось с ним, со мной, я никогда не перестану любить его во всю жизнь.
Наташа удивленно, любопытными глазами смотрела на Соню и молчала. Она чувствовала, что то, что говорила Соня, была правда, что была такая любовь, про которую говорила Соня; но Наташа ничего подобного еще не испытывала. Она верила, что это могло быть, но не понимала.
– Ты напишешь ему? – спросила она.
Соня задумалась. Вопрос о том, как писать к Nicolas и нужно ли писать и как писать, был вопрос, мучивший ее. Теперь, когда он был уже офицер и раненый герой, хорошо ли было с ее стороны напомнить ему о себе и как будто о том обязательстве, которое он взял на себя в отношении ее.
– Не знаю; я думаю, коли он пишет, – и я напишу, – краснея, сказала она.
– И тебе не стыдно будет писать ему?
Соня улыбнулась.
– Нет.
– А мне стыдно будет писать Борису, я не буду писать.
– Да отчего же стыдно?Да так, я не знаю. Неловко, стыдно.
– А я знаю, отчего ей стыдно будет, – сказал Петя, обиженный первым замечанием Наташи, – оттого, что она была влюблена в этого толстого с очками (так называл Петя своего тезку, нового графа Безухого); теперь влюблена в певца этого (Петя говорил об итальянце, Наташином учителе пенья): вот ей и стыдно.
– Петя, ты глуп, – сказала Наташа.
– Не глупее тебя, матушка, – сказал девятилетний Петя, точно как будто он был старый бригадир.
Графиня была приготовлена намеками Анны Михайловны во время обеда. Уйдя к себе, она, сидя на кресле, не спускала глаз с миниатюрного портрета сына, вделанного в табакерке, и слезы навертывались ей на глаза. Анна Михайловна с письмом на цыпочках подошла к комнате графини и остановилась.
– Не входите, – сказала она старому графу, шедшему за ней, – после, – и затворила за собой дверь.
Граф приложил ухо к замку и стал слушать.
Сначала он слышал звуки равнодушных речей, потом один звук голоса Анны Михайловны, говорившей длинную речь, потом вскрик, потом молчание, потом опять оба голоса вместе говорили с радостными интонациями, и потом шаги, и Анна Михайловна отворила ему дверь. На лице Анны Михайловны было гордое выражение оператора, окончившего трудную ампутацию и вводящего публику для того, чтоб она могла оценить его искусство.
– C'est fait! [Дело сделано!] – сказала она графу, торжественным жестом указывая на графиню, которая держала в одной руке табакерку с портретом, в другой – письмо и прижимала губы то к тому, то к другому.
Увидав графа, она протянула к нему руки, обняла его лысую голову и через лысую голову опять посмотрела на письмо и портрет и опять для того, чтобы прижать их к губам, слегка оттолкнула лысую голову. Вера, Наташа, Соня и Петя вошли в комнату, и началось чтение. В письме был кратко описан поход и два сражения, в которых участвовал Николушка, производство в офицеры и сказано, что он целует руки maman и papa, прося их благословения, и целует Веру, Наташу, Петю. Кроме того он кланяется m r Шелингу, и m mе Шос и няне, и, кроме того, просит поцеловать дорогую Соню, которую он всё так же любит и о которой всё так же вспоминает. Услыхав это, Соня покраснела так, что слезы выступили ей на глаза. И, не в силах выдержать обратившиеся на нее взгляды, она побежала в залу, разбежалась, закружилась и, раздув баллоном платье свое, раскрасневшаяся и улыбающаяся, села на пол. Графиня плакала.
– О чем же вы плачете, maman? – сказала Вера. – По всему, что он пишет, надо радоваться, а не плакать.
Это было совершенно справедливо, но и граф, и графиня, и Наташа – все с упреком посмотрели на нее. «И в кого она такая вышла!» подумала графиня.
Письмо Николушки было прочитано сотни раз, и те, которые считались достойными его слушать, должны были приходить к графине, которая не выпускала его из рук. Приходили гувернеры, няни, Митенька, некоторые знакомые, и графиня перечитывала письмо всякий раз с новым наслаждением и всякий раз открывала по этому письму новые добродетели в своем Николушке. Как странно, необычайно, радостно ей было, что сын ее – тот сын, который чуть заметно крошечными членами шевелился в ней самой 20 лет тому назад, тот сын, за которого она ссорилась с баловником графом, тот сын, который выучился говорить прежде: «груша», а потом «баба», что этот сын теперь там, в чужой земле, в чужой среде, мужественный воин, один, без помощи и руководства, делает там какое то свое мужское дело. Весь всемирный вековой опыт, указывающий на то, что дети незаметным путем от колыбели делаются мужами, не существовал для графини. Возмужание ее сына в каждой поре возмужания было для нее так же необычайно, как бы и не было никогда миллионов миллионов людей, точно так же возмужавших. Как не верилось 20 лет тому назад, чтобы то маленькое существо, которое жило где то там у ней под сердцем, закричало бы и стало сосать грудь и стало бы говорить, так и теперь не верилось ей, что это же существо могло быть тем сильным, храбрым мужчиной, образцом сыновей и людей, которым он был теперь, судя по этому письму.
– Что за штиль, как он описывает мило! – говорила она, читая описательную часть письма. – И что за душа! Об себе ничего… ничего! О каком то Денисове, а сам, верно, храбрее их всех. Ничего не пишет о своих страданиях. Что за сердце! Как я узнаю его! И как вспомнил всех! Никого не забыл. Я всегда, всегда говорила, еще когда он вот какой был, я всегда говорила…
Более недели готовились, писались брульоны и переписывались набело письма к Николушке от всего дома; под наблюдением графини и заботливостью графа собирались нужные вещицы и деньги для обмундирования и обзаведения вновь произведенного офицера. Анна Михайловна, практическая женщина, сумела устроить себе и своему сыну протекцию в армии даже и для переписки. Она имела случай посылать свои письма к великому князю Константину Павловичу, который командовал гвардией. Ростовы предполагали, что русская гвардия за границей , есть совершенно определительный адрес, и что ежели письмо дойдет до великого князя, командовавшего гвардией, то нет причины, чтобы оно не дошло до Павлоградского полка, который должен быть там же поблизости; и потому решено было отослать письма и деньги через курьера великого князя к Борису, и Борис уже должен был доставить их к Николушке. Письма были от старого графа, от графини, от Пети, от Веры, от Наташи, от Сони и, наконец, 6 000 денег на обмундировку и различные вещи, которые граф посылал сыну.
12 го ноября кутузовская боевая армия, стоявшая лагерем около Ольмюца, готовилась к следующему дню на смотр двух императоров – русского и австрийского. Гвардия, только что подошедшая из России, ночевала в 15 ти верстах от Ольмюца и на другой день прямо на смотр, к 10 ти часам утра, вступала на ольмюцкое поле.
Николай Ростов в этот день получил от Бориса записку, извещавшую его, что Измайловский полк ночует в 15 ти верстах не доходя Ольмюца, и что он ждет его, чтобы передать письмо и деньги. Деньги были особенно нужны Ростову теперь, когда, вернувшись из похода, войска остановились под Ольмюцом, и хорошо снабженные маркитанты и австрийские жиды, предлагая всякого рода соблазны, наполняли лагерь. У павлоградцев шли пиры за пирами, празднования полученных за поход наград и поездки в Ольмюц к вновь прибывшей туда Каролине Венгерке, открывшей там трактир с женской прислугой. Ростов недавно отпраздновал свое вышедшее производство в корнеты, купил Бедуина, лошадь Денисова, и был кругом должен товарищам и маркитантам. Получив записку Бориса, Ростов с товарищем поехал до Ольмюца, там пообедал, выпил бутылку вина и один поехал в гвардейский лагерь отыскивать своего товарища детства. Ростов еще не успел обмундироваться. На нем была затасканная юнкерская куртка с солдатским крестом, такие же, подбитые затертой кожей, рейтузы и офицерская с темляком сабля; лошадь, на которой он ехал, была донская, купленная походом у казака; гусарская измятая шапочка была ухарски надета назад и набок. Подъезжая к лагерю Измайловского полка, он думал о том, как он поразит Бориса и всех его товарищей гвардейцев своим обстреленным боевым гусарским видом.
