Список воспитанниц Смольного Института благородных девиц
Поделись знанием:
Капитан, слегка прихрамывая и насвистывая что то, вошел в комнату.
Забавлявшая прежде Пьера болтовня француза теперь показалась ему противна. И насвистываемая песенка, и походка, и жест покручиванья усов – все казалось теперь оскорбительным Пьеру.
«Я сейчас уйду, я ни слова больше не скажу с ним», – думал Пьер. Он думал это, а между тем сидел все на том же месте. Какое то странное чувство слабости приковало его к своему месту: он хотел и не мог встать и уйти.
Капитан, напротив, казался очень весел. Он прошелся два раза по комнате. Глаза его блестели, и усы слегка подергивались, как будто он улыбался сам с собой какой то забавной выдумке.
– Charmant, – сказал он вдруг, – le colonel de ces Wurtembourgeois! C'est un Allemand; mais brave garcon, s'il en fut. Mais Allemand. [Прелестно, полковник этих вюртембергцев! Он немец; но славный малый, несмотря на это. Но немец.]
Он сел против Пьера.
– A propos, vous savez donc l'allemand, vous? [Кстати, вы, стало быть, знаете по немецки?]
Пьер смотрел на него молча.
– Comment dites vous asile en allemand? [Как по немецки убежище?]
– Asile? – повторил Пьер. – Asile en allemand – Unterkunft. [Убежище? Убежище – по немецки – Unterkunft.]
– Comment dites vous? [Как вы говорите?] – недоверчиво и быстро переспросил капитан.
– Unterkunft, – повторил Пьер.
– Onterkoff, – сказал капитан и несколько секунд смеющимися глазами смотрел на Пьера. – Les Allemands sont de fieres betes. N'est ce pas, monsieur Pierre? [Экие дурни эти немцы. Не правда ли, мосье Пьер?] – заключил он.
– Eh bien, encore une bouteille de ce Bordeau Moscovite, n'est ce pas? Morel, va nous chauffer encore une pelilo bouteille. Morel! [Ну, еще бутылочку этого московского Бордо, не правда ли? Морель согреет нам еще бутылочку. Морель!] – весело крикнул капитан.
Морель подал свечи и бутылку вина. Капитан посмотрел на Пьера при освещении, и его, видимо, поразило расстроенное лицо его собеседника. Рамбаль с искренним огорчением и участием в лице подошел к Пьеру и нагнулся над ним.
– Eh bien, nous sommes tristes, [Что же это, мы грустны?] – сказал он, трогая Пьера за руку. – Vous aurai je fait de la peine? Non, vrai, avez vous quelque chose contre moi, – переспрашивал он. – Peut etre rapport a la situation? [Может, я огорчил вас? Нет, в самом деле, не имеете ли вы что нибудь против меня? Может быть, касательно положения?]
Пьер ничего не отвечал, но ласково смотрел в глаза французу. Это выражение участия было приятно ему.
– Parole d'honneur, sans parler de ce que je vous dois, j'ai de l'amitie pour vous. Puis je faire quelque chose pour vous? Disposez de moi. C'est a la vie et a la mort. C'est la main sur le c?ur que je vous le dis, [Честное слово, не говоря уже про то, чем я вам обязан, я чувствую к вам дружбу. Не могу ли я сделать для вас что нибудь? Располагайте мною. Это на жизнь и на смерть. Я говорю вам это, кладя руку на сердце,] – сказал он, ударяя себя в грудь.
– Merci, – сказал Пьер. Капитан посмотрел пристально на Пьера так же, как он смотрел, когда узнал, как убежище называлось по немецки, и лицо его вдруг просияло.
– Ah! dans ce cas je bois a notre amitie! [А, в таком случае пью за вашу дружбу!] – весело крикнул он, наливая два стакана вина. Пьер взял налитой стакан и выпил его. Рамбаль выпил свой, пожал еще раз руку Пьера и в задумчиво меланхолической позе облокотился на стол.
– Oui, mon cher ami, voila les caprices de la fortune, – начал он. – Qui m'aurait dit que je serai soldat et capitaine de dragons au service de Bonaparte, comme nous l'appellions jadis. Et cependant me voila a Moscou avec lui. Il faut vous dire, mon cher, – продолжал он грустным я мерным голосом человека, который сбирается рассказывать длинную историю, – que notre nom est l'un des plus anciens de la France. [Да, мой друг, вот колесо фортуны. Кто сказал бы мне, что я буду солдатом и капитаном драгунов на службе у Бонапарта, как мы его, бывало, называли. Однако же вот я в Москве с ним. Надо вам сказать, мой милый… что имя наше одно из самых древних во Франции.]
И с легкой и наивной откровенностью француза капитан рассказал Пьеру историю своих предков, свое детство, отрочество и возмужалость, все свои родственныеимущественные, семейные отношения. «Ma pauvre mere [„Моя бедная мать“.] играла, разумеется, важную роль в этом рассказе.
– Mais tout ca ce n'est que la mise en scene de la vie, le fond c'est l'amour? L'amour! N'est ce pas, monsieur; Pierre? – сказал он, оживляясь. – Encore un verre. [Но все это есть только вступление в жизнь, сущность же ее – это любовь. Любовь! Не правда ли, мосье Пьер? Еще стаканчик.]
Пьер опять выпил и налил себе третий.
– Oh! les femmes, les femmes! [О! женщины, женщины!] – и капитан, замаслившимися глазами глядя на Пьера, начал говорить о любви и о своих любовных похождениях. Их было очень много, чему легко было поверить, глядя на самодовольное, красивое лицо офицера и на восторженное оживление, с которым он говорил о женщинах. Несмотря на то, что все любовные истории Рамбаля имели тот характер пакостности, в котором французы видят исключительную прелесть и поэзию любви, капитан рассказывал свои истории с таким искренним убеждением, что он один испытал и познал все прелести любви, и так заманчиво описывал женщин, что Пьер с любопытством слушал его.
Очевидно было, что l'amour, которую так любил француз, была ни та низшего и простого рода любовь, которую Пьер испытывал когда то к своей жене, ни та раздуваемая им самим романтическая любовь, которую он испытывал к Наташе (оба рода этой любви Рамбаль одинаково презирал – одна была l'amour des charretiers, другая l'amour des nigauds) [любовь извозчиков, другая – любовь дурней.]; l'amour, которой поклонялся француз, заключалась преимущественно в неестественности отношений к женщине и в комбинация уродливостей, которые придавали главную прелесть чувству.
Так капитан рассказал трогательную историю своей любви к одной обворожительной тридцатипятилетней маркизе и в одно и то же время к прелестному невинному, семнадцатилетнему ребенку, дочери обворожительной маркизы. Борьба великодушия между матерью и дочерью, окончившаяся тем, что мать, жертвуя собой, предложила свою дочь в жены своему любовнику, еще и теперь, хотя уж давно прошедшее воспоминание, волновала капитана. Потом он рассказал один эпизод, в котором муж играл роль любовника, а он (любовник) роль мужа, и несколько комических эпизодов из souvenirs d'Allemagne, где asile значит Unterkunft, где les maris mangent de la choux croute и где les jeunes filles sont trop blondes. [воспоминаний о Германии, где мужья едят капустный суп и где молодые девушки слишком белокуры.]
Наконец последний эпизод в Польше, еще свежий в памяти капитана, который он рассказывал с быстрыми жестами и разгоревшимся лицом, состоял в том, что он спас жизнь одному поляку (вообще в рассказах капитана эпизод спасения жизни встречался беспрестанно) и поляк этот вверил ему свою обворожительную жену (Parisienne de c?ur [парижанку сердцем]), в то время как сам поступил во французскую службу. Капитан был счастлив, обворожительная полька хотела бежать с ним; но, движимый великодушием, капитан возвратил мужу жену, при этом сказав ему: «Je vous ai sauve la vie et je sauve votre honneur!» [Я спас вашу жизнь и спасаю вашу честь!] Повторив эти слова, капитан протер глаза и встряхнулся, как бы отгоняя от себя охватившую его слабость при этом трогательном воспоминании.
Слушая рассказы капитана, как это часто бывает в позднюю вечернюю пору и под влиянием вина, Пьер следил за всем тем, что говорил капитан, понимал все и вместе с тем следил за рядом личных воспоминаний, вдруг почему то представших его воображению. Когда он слушал эти рассказы любви, его собственная любовь к Наташе неожиданно вдруг вспомнилась ему, и, перебирая в своем воображении картины этой любви, он мысленно сравнивал их с рассказами Рамбаля. Следя за рассказом о борьбе долга с любовью, Пьер видел пред собою все малейшие подробности своей последней встречи с предметом своей любви у Сухаревой башни. Тогда эта встреча не произвела на него влияния; он даже ни разу не вспомнил о ней. Но теперь ему казалось, что встреча эта имела что то очень значительное и поэтическое.
«Петр Кирилыч, идите сюда, я узнала», – слышал он теперь сказанные сю слова, видел пред собой ее глаза, улыбку, дорожный чепчик, выбившуюся прядь волос… и что то трогательное, умиляющее представлялось ему во всем этом.
Окончив свой рассказ об обворожительной польке, капитан обратился к Пьеру с вопросом, испытывал ли он подобное чувство самопожертвования для любви и зависти к законному мужу.
Вызванный этим вопросом, Пьер поднял голову и почувствовал необходимость высказать занимавшие его мысли; он стал объяснять, как он несколько иначе понимает любовь к женщине. Он сказал, что он во всю свою жизнь любил и любит только одну женщину и что эта женщина никогда не может принадлежать ему.
– Tiens! [Вишь ты!] – сказал капитан.
Потом Пьер объяснил, что он любил эту женщину с самых юных лет; но не смел думать о ней, потому что она была слишком молода, а он был незаконный сын без имени. Потом же, когда он получил имя и богатство, он не смел думать о ней, потому что слишком любил ее, слишком высоко ставил ее над всем миром и потому, тем более, над самим собою. Дойдя до этого места своего рассказа, Пьер обратился к капитану с вопросом: понимает ли он это?
Капитан сделал жест, выражающий то, что ежели бы он не понимал, то он все таки просит продолжать.
– L'amour platonique, les nuages… [Платоническая любовь, облака…] – пробормотал он. Выпитое ли вино, или потребность откровенности, или мысль, что этот человек не знает и не узнает никого из действующих лиц его истории, или все вместе развязало язык Пьеру. И он шамкающим ртом и маслеными глазами, глядя куда то вдаль, рассказал всю свою историю: и свою женитьбу, и историю любви Наташи к его лучшему другу, и ее измену, и все свои несложные отношения к ней. Вызываемый вопросами Рамбаля, он рассказал и то, что скрывал сначала, – свое положение в свете и даже открыл ему свое имя.
Более всего из рассказа Пьера поразило капитана то, что Пьер был очень богат, что он имел два дворца в Москве и что он бросил все и не уехал из Москвы, а остался в городе, скрывая свое имя и звание.
Уже поздно ночью они вместе вышли на улицу. Ночь была теплая и светлая. Налево от дома светлело зарево первого начавшегося в Москве, на Петровке, пожара. Направо стоял высоко молодой серп месяца, и в противоположной от месяца стороне висела та светлая комета, которая связывалась в душе Пьера с его любовью. У ворот стояли Герасим, кухарка и два француза. Слышны были их смех и разговор на непонятном друг для друга языке. Они смотрели на зарево, видневшееся в городе.
Ничего страшного не было в небольшом отдаленном пожаре в огромном городе.
Глядя на высокое звездное небо, на месяц, на комету и на зарево, Пьер испытывал радостное умиление. «Ну, вот как хорошо. Ну, чего еще надо?!» – подумал он. И вдруг, когда он вспомнил свое намерение, голова его закружилась, с ним сделалось дурно, так что он прислонился к забору, чтобы не упасть.
Не простившись с своим новым другом, Пьер нетвердыми шагами отошел от ворот и, вернувшись в свою комнату, лег на диван и тотчас же заснул.
На зарево первого занявшегося 2 го сентября пожара с разных дорог с разными чувствами смотрели убегавшие и уезжавшие жители и отступавшие войска.
Поезд Ростовых в эту ночь стоял в Мытищах, в двадцати верстах от Москвы. 1 го сентября они выехали так поздно, дорога так была загромождена повозками и войсками, столько вещей было забыто, за которыми были посылаемы люди, что в эту ночь было решено ночевать в пяти верстах за Москвою. На другое утро тронулись поздно, и опять было столько остановок, что доехали только до Больших Мытищ. В десять часов господа Ростовы и раненые, ехавшие с ними, все разместились по дворам и избам большого села. Люди, кучера Ростовых и денщики раненых, убрав господ, поужинали, задали корму лошадям и вышли на крыльцо.
В соседней избе лежал раненый адъютант Раевского, с разбитой кистью руки, и страшная боль, которую он чувствовал, заставляла его жалобно, не переставая, стонать, и стоны эти страшно звучали в осенней темноте ночи. В первую ночь адъютант этот ночевал на том же дворе, на котором стояли Ростовы. Графиня говорила, что она не могла сомкнуть глаз от этого стона, и в Мытищах перешла в худшую избу только для того, чтобы быть подальше от этого раненого.
Один из людей в темноте ночи, из за высокого кузова стоявшей у подъезда кареты, заметил другое небольшое зарево пожара. Одно зарево давно уже видно было, и все знали, что это горели Малые Мытищи, зажженные мамоновскими казаками.
– А ведь это, братцы, другой пожар, – сказал денщик.
Все обратили внимание на зарево.
– Да ведь, сказывали, Малые Мытищи мамоновские казаки зажгли.
– Они! Нет, это не Мытищи, это дале.
– Глянь ка, точно в Москве.
Двое из людей сошли с крыльца, зашли за карету и присели на подножку.
– Это левей! Как же, Мытищи вон где, а это вовсе в другой стороне.
Несколько людей присоединились к первым.
– Вишь, полыхает, – сказал один, – это, господа, в Москве пожар: либо в Сущевской, либо в Рогожской.
Никто не ответил на это замечание. И довольно долго все эти люди молча смотрели на далекое разгоравшееся пламя нового пожара.
Старик, графский камердинер (как его называли), Данило Терентьич подошел к толпе и крикнул Мишку.
– Ты чего не видал, шалава… Граф спросит, а никого нет; иди платье собери.
– Да я только за водой бежал, – сказал Мишка.
– А вы как думаете, Данило Терентьич, ведь это будто в Москве зарево? – сказал один из лакеев.
Данило Терентьич ничего не отвечал, и долго опять все молчали. Зарево расходилось и колыхалось дальше и дальше.
– Помилуй бог!.. ветер да сушь… – опять сказал голос.
– Глянь ко, как пошло. О господи! аж галки видно. Господи, помилуй нас грешных!
– Потушат небось.
– Кому тушить то? – послышался голос Данилы Терентьича, молчавшего до сих пор. Голос его был спокоен и медлителен. – Москва и есть, братцы, – сказал он, – она матушка белока… – Голос его оборвался, и он вдруг старчески всхлипнул. И как будто только этого ждали все, чтобы понять то значение, которое имело для них это видневшееся зарево. Послышались вздохи, слова молитвы и всхлипывание старого графского камердинера.
Камердинер, вернувшись, доложил графу, что горит Москва. Граф надел халат и вышел посмотреть. С ним вместе вышла и не раздевавшаяся еще Соня, и madame Schoss. Наташа и графиня одни оставались в комнате. (Пети не было больше с семейством; он пошел вперед с своим полком, шедшим к Троице.)
Графиня заплакала, услыхавши весть о пожаре Москвы. Наташа, бледная, с остановившимися глазами, сидевшая под образами на лавке (на том самом месте, на которое она села приехавши), не обратила никакого внимания на слова отца. Она прислушивалась к неумолкаемому стону адъютанта, слышному через три дома.
– Ах, какой ужас! – сказала, со двора возвративись, иззябшая и испуганная Соня. – Я думаю, вся Москва сгорит, ужасное зарево! Наташа, посмотри теперь, отсюда из окошка видно, – сказала она сестре, видимо, желая чем нибудь развлечь ее. Но Наташа посмотрела на нее, как бы не понимая того, что у ней спрашивали, и опять уставилась глазами в угол печи. Наташа находилась в этом состоянии столбняка с нынешнего утра, с того самого времени, как Соня, к удивлению и досаде графини, непонятно для чего, нашла нужным объявить Наташе о ране князя Андрея и о его присутствии с ними в поезде. Графиня рассердилась на Соню, как она редко сердилась. Соня плакала и просила прощенья и теперь, как бы стараясь загладить свою вину, не переставая ухаживала за сестрой.
– Посмотри, Наташа, как ужасно горит, – сказала Соня.
– Что горит? – спросила Наташа. – Ах, да, Москва.
И как бы для того, чтобы не обидеть Сони отказом и отделаться от нее, она подвинула голову к окну, поглядела так, что, очевидно, не могла ничего видеть, и опять села в свое прежнее положение.
– Да ты не видела?
– Нет, право, я видела, – умоляющим о спокойствии голосом сказала она.
И графине и Соне понятно было, что Москва, пожар Москвы, что бы то ни было, конечно, не могло иметь значения для Наташи.
Граф опять пошел за перегородку и лег. Графиня подошла к Наташе, дотронулась перевернутой рукой до ее головы, как это она делала, когда дочь ее бывала больна, потом дотронулась до ее лба губами, как бы для того, чтобы узнать, есть ли жар, и поцеловала ее.
– Ты озябла. Ты вся дрожишь. Ты бы ложилась, – сказала она.
– Ложиться? Да, хорошо, я лягу. Я сейчас лягу, – сказала Наташа.
С тех пор как Наташе в нынешнее утро сказали о том, что князь Андрей тяжело ранен и едет с ними, она только в первую минуту много спрашивала о том, куда? как? опасно ли он ранен? и можно ли ей видеть его? Но после того как ей сказали, что видеть его ей нельзя, что он ранен тяжело, но что жизнь его не в опасности, она, очевидно, не поверив тому, что ей говорили, но убедившись, что сколько бы она ни говорила, ей будут отвечать одно и то же, перестала спрашивать и говорить. Всю дорогу с большими глазами, которые так знала и которых выражения так боялась графиня, Наташа сидела неподвижно в углу кареты и так же сидела теперь на лавке, на которую села. Что то она задумывала, что то она решала или уже решила в своем уме теперь, – это знала графиня, но что это такое было, она не знала, и это то страшило и мучило ее.
– Наташа, разденься, голубушка, ложись на мою постель. (Только графине одной была постелена постель на кровати; m me Schoss и обе барышни должны были спать на полу на сене.)
– Нет, мама, я лягу тут, на полу, – сердито сказала Наташа, подошла к окну и отворила его. Стон адъютанта из открытого окна послышался явственнее. Она высунула голову в сырой воздух ночи, и графиня видела, как тонкие плечи ее тряслись от рыданий и бились о раму. Наташа знала, что стонал не князь Андрей. Она знала, что князь Андрей лежал в той же связи, где они были, в другой избе через сени; но этот страшный неумолкавший стон заставил зарыдать ее. Графиня переглянулась с Соней.
– Ложись, голубушка, ложись, мой дружок, – сказала графиня, слегка дотрогиваясь рукой до плеча Наташи. – Ну, ложись же.
– Ах, да… Я сейчас, сейчас лягу, – сказала Наташа, поспешно раздеваясь и обрывая завязки юбок. Скинув платье и надев кофту, она, подвернув ноги, села на приготовленную на полу постель и, перекинув через плечо наперед свою недлинную тонкую косу, стала переплетать ее. Тонкие длинные привычные пальцы быстро, ловко разбирали, плели, завязывали косу. Голова Наташи привычным жестом поворачивалась то в одну, то в другую сторону, но глаза, лихорадочно открытые, неподвижно смотрели прямо. Когда ночной костюм был окончен, Наташа тихо опустилась на простыню, постланную на сено с края от двери.
– Наташа, ты в середину ляг, – сказала Соня.
– Нет, я тут, – проговорила Наташа. – Да ложитесь же, – прибавила она с досадой. И она зарылась лицом в подушку.
Графиня, m me Schoss и Соня поспешно разделись и легли. Одна лампадка осталась в комнате. Но на дворе светлело от пожара Малых Мытищ за две версты, и гудели пьяные крики народа в кабаке, который разбили мамоновские казаки, на перекоске, на улице, и все слышался неумолкаемый стон адъютанта.
Долго прислушивалась Наташа к внутренним и внешним звукам, доносившимся до нее, и не шевелилась. Она слышала сначала молитву и вздохи матери, трещание под ней ее кровати, знакомый с свистом храп m me Schoss, тихое дыханье Сони. Потом графиня окликнула Наташу. Наташа не отвечала ей.
– Кажется, спит, мама, – тихо отвечала Соня. Графиня, помолчав немного, окликнула еще раз, но уже никто ей не откликнулся.
Скоро после этого Наташа услышала ровное дыхание матери. Наташа не шевелилась, несмотря на то, что ее маленькая босая нога, выбившись из под одеяла, зябла на голом полу.
Как бы празднуя победу над всеми, в щели закричал сверчок. Пропел петух далеко, откликнулись близкие. В кабаке затихли крики, только слышался тот же стой адъютанта. Наташа приподнялась.
– Соня? ты спишь? Мама? – прошептала она. Никто не ответил. Наташа медленно и осторожно встала, перекрестилась и ступила осторожно узкой и гибкой босой ступней на грязный холодный пол. Скрипнула половица. Она, быстро перебирая ногами, пробежала, как котенок, несколько шагов и взялась за холодную скобку двери.
Ей казалось, что то тяжелое, равномерно ударяя, стучит во все стены избы: это билось ее замиравшее от страха, от ужаса и любви разрывающееся сердце.
Она отворила дверь, перешагнула порог и ступила на сырую, холодную землю сеней. Обхвативший холод освежил ее. Она ощупала босой ногой спящего человека, перешагнула через него и отворила дверь в избу, где лежал князь Андрей. В избе этой было темно. В заднем углу у кровати, на которой лежало что то, на лавке стояла нагоревшая большим грибом сальная свечка.
Наташа с утра еще, когда ей сказали про рану и присутствие князя Андрея, решила, что она должна видеть его. Она не знала, для чего это должно было, но она знала, что свидание будет мучительно, и тем более она была убеждена, что оно было необходимо.
Весь день она жила только надеждой того, что ночью она уввдит его. Но теперь, когда наступила эта минута, на нее нашел ужас того, что она увидит. Как он был изуродован? Что оставалось от него? Такой ли он был, какой был этот неумолкавший стон адъютанта? Да, он был такой. Он был в ее воображении олицетворение этого ужасного стона. Когда она увидала неясную массу в углу и приняла его поднятые под одеялом колени за его плечи, она представила себе какое то ужасное тело и в ужасе остановилась. Но непреодолимая сила влекла ее вперед. Она осторожно ступила один шаг, другой и очутилась на середине небольшой загроможденной избы. В избе под образами лежал на лавках другой человек (это был Тимохин), и на полу лежали еще два какие то человека (это были доктор и камердинер).
Камердинер приподнялся и прошептал что то. Тимохин, страдая от боли в раненой ноге, не спал и во все глаза смотрел на странное явление девушки в бедой рубашке, кофте и вечном чепчике. Сонные и испуганные слова камердинера; «Чего вам, зачем?» – только заставили скорее Наташу подойти и тому, что лежало в углу. Как ни страшно, ни непохоже на человеческое было это тело, она должна была его видеть. Она миновала камердинера: нагоревший гриб свечки свалился, и она ясно увидала лежащего с выпростанными руками на одеяле князя Андрея, такого, каким она его всегда видела.
Он был таков же, как всегда; но воспаленный цвет его лица, блестящие глаза, устремленные восторженно на нее, а в особенности нежная детская шея, выступавшая из отложенного воротника рубашки, давали ему особый, невинный, ребяческий вид, которого, однако, она никогда не видала в князе Андрее. Она подошла к нему и быстрым, гибким, молодым движением стала на колени.
Он улыбнулся и протянул ей руку.
Для князя Андрея прошло семь дней с того времени, как он очнулся на перевязочном пункте Бородинского поля. Все это время он находился почти в постояниом беспамятстве. Горячечное состояние и воспаление кишок, которые были повреждены, по мнению доктора, ехавшего с раненым, должны были унести его. Но на седьмой день он с удовольствием съел ломоть хлеба с чаем, и доктор заметил, что общий жар уменьшился. Князь Андрей поутру пришел в сознание. Первую ночь после выезда из Москвы было довольно тепло, и князь Андрей был оставлен для ночлега в коляске; но в Мытищах раненый сам потребовал, чтобы его вынесли и чтобы ему дали чаю. Боль, причиненная ему переноской в избу, заставила князя Андрея громко стонать и потерять опять сознание. Когда его уложили на походной кровати, он долго лежал с закрытыми глазами без движения. Потом он открыл их и тихо прошептал: «Что же чаю?» Памятливость эта к мелким подробностям жизни поразила доктора. Он пощупал пульс и, к удивлению и неудовольствию своему, заметил, что пульс был лучше. К неудовольствию своему это заметил доктор потому, что он по опыту своему был убежден, что жить князь Андрей не может и что ежели он не умрет теперь, то он только с большими страданиями умрет несколько времени после. С князем Андреем везли присоединившегося к ним в Москве майора его полка Тимохина с красным носиком, раненного в ногу в том же Бородинском сражении. При них ехал доктор, камердинер князя, его кучер и два денщика.
Князю Андрею дали чаю. Он жадно пил, лихорадочными глазами глядя вперед себя на дверь, как бы стараясь что то понять и припомнить.
– Не хочу больше. Тимохин тут? – спросил он. Тимохин подполз к нему по лавке.
– Я здесь, ваше сиятельство.
– Как рана?
– Моя то с? Ничего. Вот вы то? – Князь Андрей опять задумался, как будто припоминая что то.
– Нельзя ли достать книгу? – сказал он.
– Какую книгу?
– Евангелие! У меня нет.
Доктор обещался достать и стал расспрашивать князя о том, что он чувствует. Князь Андрей неохотно, но разумно отвечал на все вопросы доктора и потом сказал, что ему надо бы подложить валик, а то неловко и очень больно. Доктор и камердинер подняли шинель, которою он был накрыт, и, морщась от тяжкого запаха гнилого мяса, распространявшегося от раны, стали рассматривать это страшное место. Доктор чем то очень остался недоволен, что то иначе переделал, перевернул раненого так, что тот опять застонал и от боли во время поворачивания опять потерял сознание и стал бредить. Он все говорил о том, чтобы ему достали поскорее эту книгу и подложили бы ее туда.
– И что это вам стоит! – говорил он. – У меня ее нет, – достаньте, пожалуйста, подложите на минуточку, – говорил он жалким голосом.
Доктор вышел в сени, чтобы умыть руки.
– Ах, бессовестные, право, – говорил доктор камердинеру, лившему ему воду на руки. – Только на минуту не досмотрел. Ведь вы его прямо на рану положили. Ведь это такая боль, что я удивляюсь, как он терпит.
– Мы, кажется, подложили, господи Иисусе Христе, – говорил камердинер.
В первый раз князь Андрей понял, где он был и что с ним было, и вспомнил то, что он был ранен и как в ту минуту, когда коляска остановилась в Мытищах, он попросился в избу. Спутавшись опять от боли, он опомнился другой раз в избе, когда пил чай, и тут опять, повторив в своем воспоминании все, что с ним было, он живее всего представил себе ту минуту на перевязочном пункте, когда, при виде страданий нелюбимого им человека, ему пришли эти новые, сулившие ему счастие мысли. И мысли эти, хотя и неясно и неопределенно, теперь опять овладели его душой. Он вспомнил, что у него было теперь новое счастье и что это счастье имело что то такое общее с Евангелием. Потому то он попросил Евангелие. Но дурное положение, которое дали его ране, новое переворачиванье опять смешали его мысли, и он в третий раз очнулся к жизни уже в совершенной тишине ночи. Все спали вокруг него. Сверчок кричал через сени, на улице кто то кричал и пел, тараканы шелестели по столу и образам, в осенняя толстая муха билась у него по изголовью и около сальной свечи, нагоревшей большим грибом и стоявшей подле него.
Душа его была не в нормальном состоянии. Здоровый человек обыкновенно мыслит, ощущает и вспоминает одновременно о бесчисленном количестве предметов, но имеет власть и силу, избрав один ряд мыслей или явлений, на этом ряде явлений остановить все свое внимание. Здоровый человек в минуту глубочайшего размышления отрывается, чтобы сказать учтивое слово вошедшему человеку, и опять возвращается к своим мыслям. Душа же князя Андрея была не в нормальном состоянии в этом отношении. Все силы его души были деятельнее, яснее, чем когда нибудь, но они действовали вне его воли. Самые разнообразные мысли и представления одновременно владели им. Иногда мысль его вдруг начинала работать, и с такой силой, ясностью и глубиною, с какою никогда она не была в силах действовать в здоровом состоянии; но вдруг, посредине своей работы, она обрывалась, заменялась каким нибудь неожиданным представлением, и не было сил возвратиться к ней.
«Да, мне открылась новое счастье, неотъемлемое от человека, – думал он, лежа в полутемной тихой избе и глядя вперед лихорадочно раскрытыми, остановившимися глазами. Счастье, находящееся вне материальных сил, вне материальных внешних влияний на человека, счастье одной души, счастье любви! Понять его может всякий человек, но сознать и предписать его мот только один бог. Но как же бог предписал этот закон? Почему сын?.. И вдруг ход мыслей этих оборвался, и князь Андрей услыхал (не зная, в бреду или в действительности он слышит это), услыхал какой то тихий, шепчущий голос, неумолкаемо в такт твердивший: „И пити пити питии“ потом „и ти тии“ опять „и пити пити питии“ опять „и ти ти“. Вместе с этим, под звук этой шепчущей музыки, князь Андрей чувствовал, что над лицом его, над самой серединой воздвигалось какое то странное воздушное здание из тонких иголок или лучинок. Он чувствовал (хотя это и тяжело ему было), что ему надо было старательна держать равновесие, для того чтобы воздвигавшееся здание это не завалилось; но оно все таки заваливалось и опять медленно воздвигалось при звуках равномерно шепчущей музыки. „Тянется! тянется! растягивается и все тянется“, – говорил себе князь Андрей. Вместе с прислушаньем к шепоту и с ощущением этого тянущегося и воздвигающегося здания из иголок князь Андрей видел урывками и красный, окруженный кругом свет свечки и слышал шуршанъе тараканов и шуршанье мухи, бившейся на подушку и на лицо его. И всякий раз, как муха прикасалась к егв лицу, она производила жгучее ощущение; но вместе с тем его удивляло то, что, ударяясь в самую область воздвигавшегося на лице его здания, муха не разрушала его. Но, кроме этого, было еще одно важное. Это было белое у двери, это была статуя сфинкса, которая тоже давила его.
«Но, может быть, это моя рубашка на столе, – думал князь Андрей, – а это мои ноги, а это дверь; но отчего же все тянется и выдвигается и пити пити пити и ти ти – и пити пити пити… – Довольно, перестань, пожалуйста, оставь, – тяжело просил кого то князь Андрей. И вдруг опять выплывала мысль и чувство с необыкновенной ясностью и силой.
«Да, любовь, – думал он опять с совершенной ясностью), но не та любовь, которая любит за что нибудь, для чего нибудь или почему нибудь, но та любовь, которую я испытал в первый раз, когда, умирая, я увидал своего врага и все таки полюбил его. Я испытал то чувство любви, которая есть самая сущность души и для которой не нужно предмета. Я и теперь испытываю это блаженное чувство. Любить ближних, любить врагов своих. Все любить – любить бога во всех проявлениях. Любить человека дорогого можно человеческой любовью; но только врага можно любить любовью божеской. И от этого то я испытал такую радость, когда я почувствовал, что люблю того человека. Что с ним? Жив ли он… Любя человеческой любовью, можно от любви перейти к ненависти; но божеская любовь не может измениться. Ничто, ни смерть, ничто не может разрушить ее. Она есть сущность души. А сколь многих людей я ненавидел в своей жизни. И из всех людей никого больше не любил я и не ненавидел, как ее». И он живо представил себе Наташу не так, как он представлял себе ее прежде, с одною ее прелестью, радостной для себя; но в первый раз представил себе ее душу. И он понял ее чувство, ее страданья, стыд, раскаянье. Он теперь в первый раз поняд всю жестокость своего отказа, видел жестокость своего разрыва с нею. «Ежели бы мне было возможно только еще один раз увидать ее. Один раз, глядя в эти глаза, сказать…»
И пити пити пити и ти ти, и пити пити – бум, ударилась муха… И внимание его вдруг перенеслось в другой мир действительности и бреда, в котором что то происходило особенное. Все так же в этом мире все воздвигалось, не разрушаясь, здание, все так же тянулось что то, так же с красным кругом горела свечка, та же рубашка сфинкс лежала у двери; но, кроме всего этого, что то скрипнуло, пахнуло свежим ветром, и новый белый сфинкс, стоячий, явился пред дверью. И в голове этого сфинкса было бледное лицо и блестящие глаза той самой Наташи, о которой он сейчас думал.
«О, как тяжел этот неперестающий бред!» – подумал князь Андрей, стараясь изгнать это лицо из своего воображения. Но лицо это стояло пред ним с силою действительности, и лицо это приближалось. Князь Андрей хотел вернуться к прежнему миру чистой мысли, но он не мог, и бред втягивал его в свою область. Тихий шепчущий голос продолжал свой мерный лепет, что то давило, тянулось, и странное лицо стояло перед ним. Князь Андрей собрал все свои силы, чтобы опомниться; он пошевелился, и вдруг в ушах его зазвенело, в глазах помутилось, и он, как человек, окунувшийся в воду, потерял сознание. Когда он очнулся, Наташа, та самая живая Наташа, которую изо всех людей в мире ему более всего хотелось любить той новой, чистой божеской любовью, которая была теперь открыта ему, стояла перед ним на коленях. Он понял, что это была живая, настоящая Наташа, и не удивился, но тихо обрадовался. Наташа, стоя на коленях, испуганно, но прикованно (она не могла двинуться) глядела на него, удерживая рыдания. Лицо ее было бледно и неподвижно. Только в нижней части его трепетало что то.
Князь Андрей облегчительно вздохнул, улыбнулся и протянул руку.
– Вы? – сказал он. – Как счастливо!
Наташа быстрым, но осторожным движением подвинулась к нему на коленях и, взяв осторожно его руку, нагнулась над ней лицом и стала целовать ее, чуть дотрогиваясь губами.
– Простите! – сказала она шепотом, подняв голову и взглядывая на него. – Простите меня!
– Я вас люблю, – сказал князь Андрей.
– Простите…
– Что простить? – спросил князь Андрей.
– Простите меня за то, что я сделала, – чуть слышным, прерывным шепотом проговорила Наташа и чаще стала, чуть дотрогиваясь губами, целовать руку.
– Я люблю тебя больше, лучше, чем прежде, – сказал князь Андрей, поднимая рукой ее лицо так, чтобы он мог глядеть в ее глаза.
Глаза эти, налитые счастливыми слезами, робко, сострадательно и радостно любовно смотрели на него. Худое и бледное лицо Наташи с распухшими губами было более чем некрасиво, оно было страшно. Но князь Андрей не видел этого лица, он видел сияющие глаза, которые были прекрасны. Сзади их послышался говор.
Петр камердинер, теперь совсем очнувшийся от сна, разбудил доктора. Тимохин, не спавший все время от боли в ноге, давно уже видел все, что делалось, и, старательно закрывая простыней свое неодетое тело, ежился на лавке.
– Это что такое? – сказал доктор, приподнявшись с своего ложа. – Извольте идти, сударыня.
В это же время в дверь стучалась девушка, посланная графиней, хватившейся дочери.
Как сомнамбулка, которую разбудили в середине ее сна, Наташа вышла из комнаты и, вернувшись в свою избу, рыдая упала на свою постель.
С этого дня, во время всего дальнейшего путешествия Ростовых, на всех отдыхах и ночлегах, Наташа не отходила от раненого Болконского, и доктор должен был признаться, что он не ожидал от девицы ни такой твердости, ни такого искусства ходить за раненым.
Как ни страшна казалась для графини мысль, что князь Андрей мог (весьма вероятно, по словам доктора) умереть во время дороги на руках ее дочери, она не могла противиться Наташе. Хотя вследствие теперь установившегося сближения между раненым князем Андреем и Наташей приходило в голову, что в случае выздоровления прежние отношения жениха и невесты будут возобновлены, никто, еще менее Наташа и князь Андрей, не говорил об этом: нерешенный, висящий вопрос жизни или смерти не только над Болконским, но над Россией заслонял все другие предположения.
Пьер проснулся 3 го сентября поздно. Голова его болела, платье, в котором он спал не раздеваясь, тяготило его тело, и на душе было смутное сознание чего то постыдного, совершенного накануне; это постыдное был вчерашний разговор с капитаном Рамбалем.
Часы показывали одиннадцать, но на дворе казалось особенно пасмурно. Пьер встал, протер глаза и, увидав пистолет с вырезным ложем, который Герасим положил опять на письменный стол, Пьер вспомнил то, где он находился и что ему предстояло именно в нынешний день.
«Уж не опоздал ли я? – подумал Пьер. – Нет, вероятно, он сделает свой въезд в Москву не ранее двенадцати». Пьер не позволял себе размышлять о том, что ему предстояло, но торопился поскорее действовать.
Оправив на себе платье, Пьер взял в руки пистолет и сбирался уже идти. Но тут ему в первый раз пришла мысль о том, каким образом, не в руке же, по улице нести ему это оружие. Даже и под широким кафтаном трудно было спрятать большой пистолет. Ни за поясом, ни под мышкой нельзя было поместить его незаметным. Кроме того, пистолет был разряжен, а Пьер не успел зарядить его. «Все равно, кинжал», – сказал себе Пьер, хотя он не раз, обсуживая исполнение своего намерения, решал сам с собою, что главная ошибка студента в 1809 году состояла в том, что он хотел убить Наполеона кинжалом. Но, как будто главная цель Пьера состояла не в том, чтобы исполнить задуманное дело, а в том, чтобы показать самому себе, что не отрекается от своего намерения и делает все для исполнения его, Пьер поспешно взял купленный им у Сухаревой башни вместе с пистолетом тупой зазубренный кинжал в зеленых ножнах и спрятал его под жилет.
Подпоясав кафтан и надвинув шапку, Пьер, стараясь не шуметь и не встретить капитана, прошел по коридору и вышел на улицу.
Тот пожар, на который так равнодушно смотрел он накануне вечером, за ночь значительно увеличился. Москва горела уже с разных сторон. Горели в одно и то же время Каретный ряд, Замоскворечье, Гостиный двор, Поварская, барки на Москве реке и дровяной рынок у Дорогомиловского моста.
Путь Пьера лежал через переулки на Поварскую и оттуда на Арбат, к Николе Явленному, у которого он в воображении своем давно определил место, на котором должно быть совершено его дело. У большей части домов были заперты ворота и ставни. Улицы и переулки были пустынны. В воздухе пахло гарью и дымом. Изредка встречались русские с беспокойно робкими лицами и французы с негородским, лагерным видом, шедшие по серединам улиц. И те и другие с удивлением смотрели на Пьера. Кроме большого роста и толщины, кроме странного мрачно сосредоточенного и страдальческого выражения лица и всей фигуры, русские присматривались к Пьеру, потому что не понимали, к какому сословию мог принадлежать этот человек. Французы же с удивлением провожали его глазами, в особенности потому, что Пьер, противно всем другим русским, испуганно или любопытна смотревшим на французов, не обращал на них никакого внимания. У ворот одного дома три француза, толковавшие что то не понимавшим их русским людям, остановили Пьера, спрашивая, не знает ли он по французски?
Пьер отрицательно покачал головой и пошел дальше. В другом переулке на него крикнул часовой, стоявший у зеленого ящика, и Пьер только на повторенный грозный крик и звук ружья, взятого часовым на руку, понял, что он должен был обойти другой стороной улицы. Он ничего не слышал и не видел вокруг себя. Он, как что то страшное и чуждое ему, с поспешностью и ужасом нес в себе свое намерение, боясь – наученный опытом прошлой ночи – как нибудь растерять его. Но Пьеру не суждено было донести в целости свое настроение до того места, куда он направлялся. Кроме того, ежели бы даже он и не был ничем задержан на пути, намерение его не могло быть исполнено уже потому, что Наполеон тому назад более четырех часов проехал из Дорогомиловского предместья через Арбат в Кремль и теперь в самом мрачном расположении духа сидел в царском кабинете кремлевского дворца и отдавал подробные, обстоятельные приказания о мерах, которые немедленно должны были бытт, приняты для тушения пожара, предупреждения мародерства и успокоения жителей. Но Пьер не знал этого; он, весь поглощенный предстоящим, мучился, как мучаются люди, упрямо предпринявшие дело невозможное – не по трудностям, но по несвойственности дела с своей природой; он мучился страхом того, что он ослабеет в решительную минуту и, вследствие того, потеряет уважение к себе.
Он хотя ничего не видел и не слышал вокруг себя, но инстинктом соображал дорогу и не ошибался переулками, выводившими его на Поварскую.
По мере того как Пьер приближался к Поварской, дым становился сильнее и сильнее, становилось даже тепло от огня пожара. Изредка взвивались огненные языка из за крыш домов. Больше народу встречалось на улицах, и народ этот был тревожнее. Но Пьер, хотя и чувствовал, что что то такое необыкновенное творилось вокруг него, не отдавал себе отчета о том, что он подходил к пожару. Проходя по тропинке, шедшей по большому незастроенному месту, примыкавшему одной стороной к Поварской, другой к садам дома князя Грузинского, Пьер вдруг услыхал подле самого себя отчаянный плач женщины. Он остановился, как бы пробудившись от сна, и поднял голову.
В стороне от тропинки, на засохшей пыльной траве, были свалены кучей домашние пожитки: перины, самовар, образа и сундуки. На земле подле сундуков сидела немолодая худая женщина, с длинными высунувшимися верхними зубами, одетая в черный салоп и чепчик. Женщина эта, качаясь и приговаривая что то, надрываясь плакала. Две девочки, от десяти до двенадцати лет, одетые в грязные коротенькие платьица и салопчики, с выражением недоумения на бледных, испуганных лицах, смотрели на мать. Меньшой мальчик, лет семи, в чуйке и в чужом огромном картузе, плакал на руках старухи няньки. Босоногая грязная девка сидела на сундуке и, распустив белесую косу, обдергивала опаленные волосы, принюхиваясь к ним. Муж, невысокий сутуловатый человек в вицмундире, с колесообразными бакенбардочками и гладкими височками, видневшимися из под прямо надетого картуза, с неподвижным лицом раздвигал сундуки, поставленные один на другом, и вытаскивал из под них какие то одеяния.
Женщина почти бросилась к ногам Пьера, когда она увидала его.
– Батюшки родимые, христиане православные, спасите, помогите, голубчик!.. кто нибудь помогите, – выговаривала она сквозь рыдания. – Девочку!.. Дочь!.. Дочь мою меньшую оставили!.. Сгорела! О о оо! для того я тебя леле… О о оо!
– Полно, Марья Николаевна, – тихим голосом обратился муж к жене, очевидно, для того только, чтобы оправдаться пред посторонним человеком. – Должно, сестрица унесла, а то больше где же быть? – прибавил он.
– Истукан! Злодей! – злобно закричала женщина, вдруг прекратив плач. – Сердца в тебе нет, свое детище не жалеешь. Другой бы из огня достал. А это истукан, а не человек, не отец. Вы благородный человек, – скороговоркой, всхлипывая, обратилась женщина к Пьеру. – Загорелось рядом, – бросило к нам. Девка закричала: горит! Бросились собирать. В чем были, в том и выскочили… Вот что захватили… Божье благословенье да приданую постель, а то все пропало. Хвать детей, Катечки нет. О, господи! О о о! – и опять она зарыдала. – Дитятко мое милое, сгорело! сгорело!
– Да где, где же она осталась? – сказал Пьер. По выражению оживившегося лица его женщина поняла, что этот человек мог помочь ей.
– Батюшка! Отец! – закричала она, хватая его за ноги. – Благодетель, хоть сердце мое успокой… Аниска, иди, мерзкая, проводи, – крикнула она на девку, сердито раскрывая рот и этим движением еще больше выказывая свои длинные зубы.
– Проводи, проводи, я… я… сделаю я, – запыхавшимся голосом поспешно сказал Пьер.
Грязная девка вышла из за сундука, прибрала косу и, вздохнув, пошла тупыми босыми ногами вперед по тропинке. Пьер как бы вдруг очнулся к жизни после тяжелого обморока. Он выше поднял голову, глаза его засветились блеском жизни, и он быстрыми шагами пошел за девкой, обогнал ее и вышел на Поварскую. Вся улица была застлана тучей черного дыма. Языки пламени кое где вырывались из этой тучи. Народ большой толпой теснился перед пожаром. В середине улицы стоял французский генерал и говорил что то окружавшим его. Пьер, сопутствуемый девкой, подошел было к тому месту, где стоял генерал; но французские солдаты остановили его.
– On ne passe pas, [Тут не проходят,] – крикнул ему голос.
– Сюда, дяденька! – проговорила девка. – Мы переулком, через Никулиных пройдем.
Пьер повернулся назад и пошел, изредка подпрыгивая, чтобы поспевать за нею. Девка перебежала улицу, повернула налево в переулок и, пройдя три дома, завернула направо в ворота.
– Вот тут сейчас, – сказала девка, и, пробежав двор, она отворила калитку в тесовом заборе и, остановившись, указала Пьеру на небольшой деревянный флигель, горевший светло и жарко. Одна сторона его обрушилась, другая горела, и пламя ярко выбивалось из под отверстий окон и из под крыши.
Когда Пьер вошел в калитку, его обдало жаром, и он невольно остановился.
– Который, который ваш дом? – спросил он.
– О о ох! – завыла девка, указывая на флигель. – Он самый, она самая наша фатера была. Сгорела, сокровище ты мое, Катечка, барышня моя ненаглядная, о ох! – завыла Аниска при виде пожара, почувствовавши необходимость выказать и свои чувства.
Пьер сунулся к флигелю, но жар был так силен, что он невольна описал дугу вокруг флигеля и очутился подле большого дома, который еще горел только с одной стороны с крыши и около которого кишела толпа французов. Пьер сначала не понял, что делали эти французы, таскавшие что то; но, увидав перед собою француза, который бил тупым тесаком мужика, отнимая у него лисью шубу, Пьер понял смутно, что тут грабили, но ему некогда было останавливаться на этой мысли.
Звук треска и гула заваливающихся стен и потолков, свиста и шипенья пламени и оживленных криков народа, вид колеблющихся, то насупливающихся густых черных, то взмывающих светлеющих облаков дыма с блестками искр и где сплошного, сноповидного, красного, где чешуйчато золотого, перебирающегося по стенам пламени, ощущение жара и дыма и быстроты движения произвели на Пьера свое обычное возбуждающее действие пожаров. Действие это было в особенности сильно на Пьера, потому что Пьер вдруг при виде этого пожара почувствовал себя освобожденным от тяготивших его мыслей. Он чувствовал себя молодым, веселым, ловким и решительным. Он обежал флигелек со стороны дома и хотел уже бежать в ту часть его, которая еще стояла, когда над самой головой его послышался крик нескольких голосов и вслед за тем треск и звон чего то тяжелого, упавшего подле него.
Пьер оглянулся и увидал в окнах дома французов, выкинувших ящик комода, наполненный какими то металлическими вещами. Другие французские солдаты, стоявшие внизу, подошли к ящику.
– Eh bien, qu'est ce qu'il veut celui la, [Этому что еще надо,] – крикнул один из французов на Пьера.
– Un enfant dans cette maison. N'avez vous pas vu un enfant? [Ребенка в этом доме. Не видали ли вы ребенка?] – сказал Пьер.
– Tiens, qu'est ce qu'il chante celui la? Va te promener, [Этот что еще толкует? Убирайся к черту,] – послышались голоса, и один из солдат, видимо, боясь, чтобы Пьер не вздумал отнимать у них серебро и бронзы, которые были в ящике, угрожающе надвинулся на него.
– Un enfant? – закричал сверху француз. – J'ai entendu piailler quelque chose au jardin. Peut etre c'est sou moutard au bonhomme. Faut etre humain, voyez vous… [Ребенок? Я слышал, что то пищало в саду. Может быть, это его ребенок. Что ж, надо по человечеству. Мы все люди…]
– Ou est il? Ou est il? [Где он? Где он?] – спрашивал Пьер.
– Par ici! Par ici! [Сюда, сюда!] – кричал ему француз из окна, показывая на сад, бывший за домом. – Attendez, je vais descendre. [Погодите, я сейчас сойду.]
И действительно, через минуту француз, черноглазый малый с каким то пятном на щеке, в одной рубашке выскочил из окна нижнего этажа и, хлопнув Пьера по плечу, побежал с ним в сад.
– Depechez vous, vous autres, – крикнул он своим товарищам, – commence a faire chaud. [Эй, вы, живее, припекать начинает.]
Выбежав за дом на усыпанную песком дорожку, француз дернул за руку Пьера и указал ему на круг. Под скамейкой лежала трехлетняя девочка в розовом платьице.
– Voila votre moutard. Ah, une petite, tant mieux, – сказал француз. – Au revoir, mon gros. Faut etre humain. Nous sommes tous mortels, voyez vous, [Вот ваш ребенок. А, девочка, тем лучше. До свидания, толстяк. Что ж, надо по человечеству. Все люди,] – и француз с пятном на щеке побежал назад к своим товарищам.
Пьер, задыхаясь от радости, подбежал к девочке и хотел взять ее на руки. Но, увидав чужого человека, золотушно болезненная, похожая на мать, неприятная на вид девочка закричала и бросилась бежать. Пьер, однако, схватил ее и поднял на руки; она завизжала отчаянно злобным голосом и своими маленькими ручонками стала отрывать от себя руки Пьера и сопливым ртом кусать их. Пьера охватило чувство ужаса и гадливости, подобное тому, которое он испытывал при прикосновении к какому нибудь маленькому животному. Но он сделал усилие над собою, чтобы не бросить ребенка, и побежал с ним назад к большому дому. Но пройти уже нельзя было назад той же дорогой; девки Аниски уже не было, и Пьер с чувством жалости и отвращения, прижимая к себе как можно нежнее страдальчески всхлипывавшую и мокрую девочку, побежал через сад искать другого выхода.
Когда Пьер, обежав дворами и переулками, вышел назад с своей ношей к саду Грузинского, на углу Поварской, он в первую минуту не узнал того места, с которого он пошел за ребенком: так оно было загромождено народом и вытащенными из домов пожитками. Кроме русских семей с своим добром, спасавшихся здесь от пожара, тут же было и несколько французских солдат в различных одеяниях. Пьер не обратил на них внимания. Он спешил найти семейство чиновника, с тем чтобы отдать дочь матери и идти опять спасать еще кого то. Пьеру казалось, что ему что то еще многое и поскорее нужно сделать. Разгоревшись от жара и беготни, Пьер в эту минуту еще сильнее, чем прежде, испытывал то чувство молодости, оживления и решительности, которое охватило его в то время, как он побежал спасать ребенка. Девочка затихла теперь и, держась ручонками за кафтан Пьера, сидела на его руке и, как дикий зверек, оглядывалась вокруг себя. Пьер изредка поглядывал на нее и слегка улыбался. Ему казалось, что он видел что то трогательно невинное и ангельское в этом испуганном и болезненном личике.
На прежнем месте ни чиновника, ни его жены уже не было. Пьер быстрыми шагами ходил между народом, оглядывая разные лица, попадавшиеся ему. Невольно он заметил грузинское или армянское семейство, состоявшее из красивого, с восточным типом лица, очень старого человека, одетого в новый крытый тулуп и новые сапоги, старухи такого же типа и молодой женщины. Очень молодая женщина эта показалась Пьеру совершенством восточной красоты, с ее резкими, дугами очерченными черными бровями и длинным, необыкновенно нежно румяным и красивым лицом без всякого выражения. Среди раскиданных пожитков, в толпе на площади, она, в своем богатом атласном салопе и ярко лиловом платке, накрывавшем ее голову, напоминала нежное тепличное растение, выброшенное на снег. Она сидела на узлах несколько позади старухи и неподвижно большими черными продолговатыми, с длинными ресницами, глазами смотрела в землю. Видимо, она знала свою красоту и боялась за нее. Лицо это поразило Пьера, и он, в своей поспешности, проходя вдоль забора, несколько раз оглянулся на нее. Дойдя до забора и все таки не найдя тех, кого ему было нужно, Пьер остановился, оглядываясь.
Фигура Пьера с ребенком на руках теперь была еще более замечательна, чем прежде, и около него собралось несколько человек русских мужчин и женщин.
– Или потерял кого, милый человек? Сами вы из благородных, что ли? Чей ребенок то? – спрашивали у него.
Пьер отвечал, что ребенок принадлежал женщине и черном салопе, которая сидела с детьми на этом месте, и спрашивал, не знает ли кто ее и куда она перешла.
– Ведь это Анферовы должны быть, – сказал старый дьякон, обращаясь к рябой бабе. – Господи помилуй, господи помилуй, – прибавил он привычным басом.
– Где Анферовы! – сказала баба. – Анферовы еще с утра уехали. А это либо Марьи Николавны, либо Ивановы.
– Он говорит – женщина, а Марья Николавна – барыня, – сказал дворовый человек.
– Да вы знаете ее, зубы длинные, худая, – говорил Пьер.
– И есть Марья Николавна. Они ушли в сад, как тут волки то эти налетели, – сказала баба, указывая на французских солдат.
– О, господи помилуй, – прибавил опять дьякон.
– Вы пройдите вот туда то, они там. Она и есть. Все убивалась, плакала, – сказала опять баба. – Она и есть. Вот сюда то.
Но Пьер не слушал бабу. Он уже несколько секунд, не спуская глаз, смотрел на то, что делалось в нескольких шагах от него. Он смотрел на армянское семейство и двух французских солдат, подошедших к армянам. Один из этих солдат, маленький вертлявый человечек, был одет в синюю шинель, подпоясанную веревкой. На голове его был колпак, и ноги были босые. Другой, который особенно поразил Пьера, был длинный, сутуловатый, белокурый, худой человек с медлительными движениями и идиотическим выражением лица. Этот был одет в фризовый капот, в синие штаны и большие рваные ботфорты. Маленький француз, без сапог, в синей шипели, подойдя к армянам, тотчас же, сказав что то, взялся за ноги старика, и старик тотчас же поспешно стал снимать сапоги. Другой, в капоте, остановился против красавицы армянки и молча, неподвижно, держа руки в карманах, смотрел на нее.
– Возьми, возьми ребенка, – проговорил Пьер, подавая девочку и повелительно и поспешно обращаясь к бабе. – Ты отдай им, отдай! – закричал он почти на бабу, сажая закричавшую девочку на землю, и опять оглянулся на французов и на армянское семейство. Старик уже сидел босой. Маленький француз снял с него последний сапог и похлопывал сапогами один о другой. Старик, всхлипывая, говорил что то, но Пьер только мельком видел это; все внимание его было обращено на француза в капоте, который в это время, медлительно раскачиваясь, подвинулся к молодой женщине и, вынув руки из карманов, взялся за ее шею.
Красавица армянка продолжала сидеть в том же неподвижном положении, с опущенными длинными ресницами, и как будто не видала и не чувствовала того, что делал с нею солдат.
Пока Пьер пробежал те несколько шагов, которые отделяли его от французов, длинный мародер в капоте уж рвал с шеи армянки ожерелье, которое было на ней, и молодая женщина, хватаясь руками за шею, кричала пронзительным голосом.
– Laissez cette femme! [Оставьте эту женщину!] – бешеным голосом прохрипел Пьер, схватывая длинного, сутоловатого солдата за плечи и отбрасывая его. Солдат упал, приподнялся и побежал прочь. Но товарищ его, бросив сапоги, вынул тесак и грозно надвинулся на Пьера.
– Voyons, pas de betises! [Ну, ну! Не дури!] – крикнул он.
Пьер был в том восторге бешенства, в котором он ничего не помнил и в котором силы его удесятерялись. Он бросился на босого француза и, прежде чем тот успел вынуть свой тесак, уже сбил его с ног и молотил по нем кулаками. Послышался одобрительный крик окружавшей толпы, в то же время из за угла показался конный разъезд французских уланов. Уланы рысью подъехали к Пьеру и французу и окружили их. Пьер ничего не помнил из того, что было дальше. Он помнил, что он бил кого то, его били и что под конец он почувствовал, что руки его связаны, что толпа французских солдат стоит вокруг него и обыскивает его платье.
– Il a un poignard, lieutenant, [Поручик, у него кинжал,] – были первые слова, которые понял Пьер.
– Ah, une arme! [А, оружие!] – сказал офицер и обратился к босому солдату, который был взят с Пьером.
– C'est bon, vous direz tout cela au conseil de guerre, [Хорошо, хорошо, на суде все расскажешь,] – сказал офицер. И вслед за тем повернулся к Пьеру: – Parlez vous francais vous? [Говоришь ли по французски?]
Пьер оглядывался вокруг себя налившимися кровью глазами и не отвечал. Вероятно, лицо его показалось очень страшно, потому что офицер что то шепотом сказал, и еще четыре улана отделились от команды и стали по обеим сторонам Пьера.
– Parlez vous francais? – повторил ему вопрос офицер, держась вдали от него. – Faites venir l'interprete. [Позовите переводчика.] – Из за рядов выехал маленький человечек в штатском русском платье. Пьер по одеянию и говору его тотчас же узнал в нем француза одного из московских магазинов.
– Il n'a pas l'air d'un homme du peuple, [Он не похож на простолюдина,] – сказал переводчик, оглядев Пьера.
– Oh, oh! ca m'a bien l'air d'un des incendiaires, – смазал офицер. – Demandez lui ce qu'il est? [О, о! он очень похож на поджигателя. Спросите его, кто он?] – прибавил он.
– Ти кто? – спросил переводчик. – Ти должно отвечать начальство, – сказал он.
– Je ne vous dirai pas qui je suis. Je suis votre prisonnier. Emmenez moi, [Я не скажу вам, кто я. Я ваш пленный. Уводите меня,] – вдруг по французски сказал Пьер.
– Ah, Ah! – проговорил офицер, нахмурившись. – Marchons! [A! A! Ну, марш!]
Около улан собралась толпа. Ближе всех к Пьеру стояла рябая баба с девочкою; когда объезд тронулся, она подвинулась вперед.
– Куда же это ведут тебя, голубчик ты мой? – сказала она. – Девочку то, девочку то куда я дену, коли она не ихняя! – говорила баба.
– Qu'est ce qu'elle veut cette femme? [Чего ей нужно?] – спросил офицер.
Пьер был как пьяный. Восторженное состояние его еще усилилось при виде девочки, которую он спас.
– Ce qu'elle dit? – проговорил он. – Elle m'apporte ma fille que je viens de sauver des flammes, – проговорил он. – Adieu! [Чего ей нужно? Она несет дочь мою, которую я спас из огня. Прощай!] – и он, сам не зная, как вырвалась у него эта бесцельная ложь, решительным, торжественным шагом пошел между французами.
Разъезд французов был один из тех, которые были посланы по распоряжению Дюронеля по разным улицам Москвы для пресечения мародерства и в особенности для поимки поджигателей, которые, по общему, в тот день проявившемуся, мнению у французов высших чинов, были причиною пожаров. Объехав несколько улиц, разъезд забрал еще человек пять подозрительных русских, одного лавочника, двух семинаристов, мужика и дворового человека и нескольких мародеров. Но из всех подозрительных людей подозрительнее всех казался Пьер. Когда их всех привели на ночлег в большой дом на Зубовском валу, в котором была учреждена гауптвахта, то Пьера под строгим караулом поместили отдельно.
В Петербурге в это время в высших кругах, с большим жаром чем когда нибудь, шла сложная борьба партий Румянцева, французов, Марии Феодоровны, цесаревича и других, заглушаемая, как всегда, трубением придворных трутней. Но спокойная, роскошная, озабоченная только призраками, отражениями жизни, петербургская жизнь шла по старому; и из за хода этой жизни надо было делать большие усилия, чтобы сознавать опасность и то трудное положение, в котором находился русский народ. Те же были выходы, балы, тот же французский театр, те же интересы дворов, те же интересы службы и интриги. Только в самых высших кругах делались усилия для того, чтобы напоминать трудность настоящего положения. Рассказывалось шепотом о том, как противоположно одна другой поступили, в столь трудных обстоятельствах, обе императрицы. Императрица Мария Феодоровна, озабоченная благосостоянием подведомственных ей богоугодных и воспитательных учреждений, сделала распоряжение об отправке всех институтов в Казань, и вещи этих заведений уже были уложены. Императрица же Елизавета Алексеевна на вопрос о том, какие ей угодно сделать распоряжения, с свойственным ей русским патриотизмом изволила ответить, что о государственных учреждениях она не может делать распоряжений, так как это касается государя; о том же, что лично зависит от нее, она изволила сказать, что она последняя выедет из Петербурга.
У Анны Павловны 26 го августа, в самый день Бородинского сражения, был вечер, цветком которого должно было быть чтение письма преосвященного, написанного при посылке государю образа преподобного угодника Сергия. Письмо это почиталось образцом патриотического духовного красноречия. Прочесть его должен был сам князь Василий, славившийся своим искусством чтения. (Он же читывал и у императрицы.) Искусство чтения считалось в том, чтобы громко, певуче, между отчаянным завыванием и нежным ропотом переливать слова, совершенно независимо от их значения, так что совершенно случайно на одно слово попадало завывание, на другие – ропот. Чтение это, как и все вечера Анны Павловны, имело политическое значение. На этом вечере должно было быть несколько важных лиц, которых надо было устыдить за их поездки во французский театр и воодушевить к патриотическому настроению. Уже довольно много собралось народа, но Анна Павловна еще не видела в гостиной всех тех, кого нужно было, и потому, не приступая еще к чтению, заводила общие разговоры.
Новостью дня в этот день в Петербурге была болезнь графини Безуховой. Графиня несколько дней тому назад неожиданно заболела, пропустила несколько собраний, которых она была украшением, и слышно было, что она никого не принимает и что вместо знаменитых петербургских докторов, обыкновенно лечивших ее, она вверилась какому то итальянскому доктору, лечившему ее каким то новым и необыкновенным способом.
Все очень хорошо знали, что болезнь прелестной графини происходила от неудобства выходить замуж сразу за двух мужей и что лечение итальянца состояло в устранении этого неудобства; но в присутствии Анны Павловны не только никто не смел думать об этом, но как будто никто и не знал этого.
– On dit que la pauvre comtesse est tres mal. Le medecin dit que c'est l'angine pectorale. [Говорят, что бедная графиня очень плоха. Доктор сказал, что это грудная болезнь.]
– L'angine? Oh, c'est une maladie terrible! [Грудная болезнь? О, это ужасная болезнь!]
– On dit que les rivaux se sont reconcilies grace a l'angine… [Говорят, что соперники примирились благодаря этой болезни.]
Слово angine повторялось с большим удовольствием.
– Le vieux comte est touchant a ce qu'on dit. Il a pleure comme un enfant quand le medecin lui a dit que le cas etait dangereux. [Старый граф очень трогателен, говорят. Он заплакал, как дитя, когда доктор сказал, что случай опасный.]
– Oh, ce serait une perte terrible. C'est une femme ravissante. [О, это была бы большая потеря. Такая прелестная женщина.]
– Vous parlez de la pauvre comtesse, – сказала, подходя, Анна Павловна. – J'ai envoye savoir de ses nouvelles. On m'a dit qu'elle allait un peu mieux. Oh, sans doute, c'est la plus charmante femme du monde, – сказала Анна Павловна с улыбкой над своей восторженностью. – Nous appartenons a des camps differents, mais cela ne m'empeche pas de l'estimer, comme elle le merite. Elle est bien malheureuse, [Вы говорите про бедную графиню… Я посылала узнавать о ее здоровье. Мне сказали, что ей немного лучше. О, без сомнения, это прелестнейшая женщина в мире. Мы принадлежим к различным лагерям, но это не мешает мне уважать ее по ее заслугам. Она так несчастна.] – прибавила Анна Павловна.
Полагая, что этими словами Анна Павловна слегка приподнимала завесу тайны над болезнью графини, один неосторожный молодой человек позволил себе выразить удивление в том, что не призваны известные врачи, а лечит графиню шарлатан, который может дать опасные средства.
– Vos informations peuvent etre meilleures que les miennes, – вдруг ядовито напустилась Анна Павловна на неопытного молодого человека. – Mais je sais de bonne source que ce medecin est un homme tres savant et tres habile. C'est le medecin intime de la Reine d'Espagne. [Ваши известия могут быть вернее моих… но я из хороших источников знаю, что этот доктор очень ученый и искусный человек. Это лейб медик королевы испанской.] – И таким образом уничтожив молодого человека, Анна Павловна обратилась к Билибину, который в другом кружке, подобрав кожу и, видимо, сбираясь распустить ее, чтобы сказать un mot, говорил об австрийцах.
– Je trouve que c'est charmant! [Я нахожу, что это прелестно!] – говорил он про дипломатическую бумагу, при которой отосланы были в Вену австрийские знамена, взятые Витгенштейном, le heros de Petropol [героем Петрополя] (как его называли в Петербурге).
– Как, как это? – обратилась к нему Анна Павловна, возбуждая молчание для услышания mot, которое она уже знала.
И Билибин повторил следующие подлинные слова дипломатической депеши, им составленной:
– L'Empereur renvoie les drapeaux Autrichiens, – сказал Билибин, – drapeaux amis et egares qu'il a trouve hors de la route, [Император отсылает австрийские знамена, дружеские и заблудшиеся знамена, которые он нашел вне настоящей дороги.] – докончил Билибин, распуская кожу.
– Charmant, charmant, [Прелестно, прелестно,] – сказал князь Василий.
– C'est la route de Varsovie peut etre, [Это варшавская дорога, может быть.] – громко и неожиданно сказал князь Ипполит. Все оглянулись на него, не понимая того, что он хотел сказать этим. Князь Ипполит тоже с веселым удивлением оглядывался вокруг себя. Он так же, как и другие, не понимал того, что значили сказанные им слова. Он во время своей дипломатической карьеры не раз замечал, что таким образом сказанные вдруг слова оказывались очень остроумны, и он на всякий случай сказал эти слова, первые пришедшие ему на язык. «Может, выйдет очень хорошо, – думал он, – а ежели не выйдет, они там сумеют это устроить». Действительно, в то время как воцарилось неловкое молчание, вошло то недостаточно патриотическое лицо, которого ждала для обращения Анна Павловна, и она, улыбаясь и погрозив пальцем Ипполиту, пригласила князя Василия к столу, и, поднося ему две свечи и рукопись, попросила его начать. Все замолкло.
– Всемилостивейший государь император! – строго провозгласил князь Василий и оглянул публику, как будто спрашивая, не имеет ли кто сказать что нибудь против этого. Но никто ничего не сказал. – «Первопрестольный град Москва, Новый Иерусалим, приемлет Христа своего, – вдруг ударил он на слове своего, – яко мать во объятия усердных сынов своих, и сквозь возникающую мглу, провидя блистательную славу твоея державы, поет в восторге: «Осанна, благословен грядый!» – Князь Василий плачущим голосом произнес эти последние слова.
Билибин рассматривал внимательно свои ногти, и многие, видимо, робели, как бы спрашивая, в чем же они виноваты? Анна Павловна шепотом повторяла уже вперед, как старушка молитву причастия: «Пусть дерзкий и наглый Голиаф…» – прошептала она.
Князь Василий продолжал:
– «Пусть дерзкий и наглый Голиаф от пределов Франции обносит на краях России смертоносные ужасы; кроткая вера, сия праща российского Давида, сразит внезапно главу кровожаждущей его гордыни. Се образ преподобного Сергия, древнего ревнителя о благе нашего отечества, приносится вашему императорскому величеству. Болезную, что слабеющие мои силы препятствуют мне насладиться любезнейшим вашим лицезрением. Теплые воссылаю к небесам молитвы, да всесильный возвеличит род правых и исполнит во благих желания вашего величества».
– Quelle force! Quel style! [Какая сила! Какой слог!] – послышались похвалы чтецу и сочинителю. Воодушевленные этой речью, гости Анны Павловны долго еще говорили о положении отечества и делали различные предположения об исходе сражения, которое на днях должно было быть дано.
– Vous verrez, [Вы увидите.] – сказала Анна Павловна, – что завтра, в день рождения государя, мы получим известие. У меня есть хорошее предчувствие.
Предчувствие Анны Павловны действительно оправдалось. На другой день, во время молебствия во дворце по случаю дня рождения государя, князь Волконский был вызван из церкви и получил конверт от князя Кутузова. Это было донесение Кутузова, писанное в день сражения из Татариновой. Кутузов писал, что русские не отступили ни на шаг, что французы потеряли гораздо более нашего, что он доносит второпях с поля сражения, не успев еще собрать последних сведений. Стало быть, это была победа. И тотчас же, не выходя из храма, была воздана творцу благодарность за его помощь и за победу.
Предчувствие Анны Павловны оправдалось, и в городе все утро царствовало радостно праздничное настроение духа. Все признавали победу совершенною, и некоторые уже говорили о пленении самого Наполеона, о низложении его и избрании новой главы для Франции.
Вдали от дела и среди условий придворной жизни весьма трудно, чтобы события отражались во всей их полноте и силе. Невольно события общие группируются около одного какого нибудь частного случая. Так теперь главная радость придворных заключалась столько же в том, что мы победили, сколько и в том, что известие об этой победе пришлось именно в день рождения государя. Это было как удавшийся сюрприз. В известии Кутузова сказано было тоже о потерях русских, и в числе их названы Тучков, Багратион, Кутайсов. Тоже и печальная сторона события невольно в здешнем, петербургском мире сгруппировалась около одного события – смерти Кутайсова. Его все знали, государь любил его, он был молод и интересен. В этот день все встречались с словами:
– Как удивительно случилось. В самый молебен. А какая потеря Кутайсов! Ах, как жаль!
– Что я вам говорил про Кутузова? – говорил теперь князь Василий с гордостью пророка. – Я говорил всегда, что он один способен победить Наполеона.
Но на другой день не получалось известия из армии, и общий голос стал тревожен. Придворные страдали за страдания неизвестности, в которой находился государь.
– Каково положение государя! – говорили придворные и уже не превозносили, как третьего дня, а теперь осуждали Кутузова, бывшего причиной беспокойства государя. Князь Василий в этот день уже не хвастался более своим protege Кутузовым, а хранил молчание, когда речь заходила о главнокомандующем. Кроме того, к вечеру этого дня как будто все соединилось для того, чтобы повергнуть в тревогу и беспокойство петербургских жителей: присоединилась еще одна страшная новость. Графиня Елена Безухова скоропостижно умерла от этой страшной болезни, которую так приятно было выговаривать. Официально в больших обществах все говорили, что графиня Безухова умерла от страшного припадка angine pectorale [грудной ангины], но в интимных кружках рассказывали подробности о том, как le medecin intime de la Reine d'Espagne [лейб медик королевы испанской] предписал Элен небольшие дозы какого то лекарства для произведения известного действия; но как Элен, мучимая тем, что старый граф подозревал ее, и тем, что муж, которому она писала (этот несчастный развратный Пьер), не отвечал ей, вдруг приняла огромную дозу выписанного ей лекарства и умерла в мучениях, прежде чем могли подать помощь. Рассказывали, что князь Василий и старый граф взялись было за итальянца; но итальянец показал такие записки от несчастной покойницы, что его тотчас же отпустили.
Общий разговор сосредоточился около трех печальных событий: неизвестности государя, погибели Кутайсова и смерти Элен.
На третий день после донесения Кутузова в Петербург приехал помещик из Москвы, и по всему городу распространилось известие о сдаче Москвы французам. Это было ужасно! Каково было положение государя! Кутузов был изменник, и князь Василий во время visites de condoleance [визитов соболезнования] по случаю смерти его дочери, которые ему делали, говорил о прежде восхваляемом им Кутузове (ему простительно было в печали забыть то, что он говорил прежде), он говорил, что нельзя было ожидать ничего другого от слепого и развратного старика.
– Я удивляюсь только, как можно было поручить такому человеку судьбу России.
Пока известие это было еще неофициально, в нем можно было еще сомневаться, но на другой день пришло от графа Растопчина следующее донесение:
«Адъютант князя Кутузова привез мне письмо, в коем он требует от меня полицейских офицеров для сопровождения армии на Рязанскую дорогу. Он говорит, что с сожалением оставляет Москву. Государь! поступок Кутузова решает жребий столицы и Вашей империи. Россия содрогнется, узнав об уступлении города, где сосредоточивается величие России, где прах Ваших предков. Я последую за армией. Я все вывез, мне остается плакать об участи моего отечества».
Получив это донесение, государь послал с князем Волконским следующий рескрипт Кутузову:
«Князь Михаил Иларионович! С 29 августа не имею я никаких донесений от вас. Между тем от 1 го сентября получил я через Ярославль, от московского главнокомандующего, печальное известие, что вы решились с армиею оставить Москву. Вы сами можете вообразить действие, какое произвело на меня это известие, а молчание ваше усугубляет мое удивление. Я отправляю с сим генерал адъютанта князя Волконского, дабы узнать от вас о положении армии и о побудивших вас причинах к столь печальной решимости».
Девять дней после оставления Москвы в Петербург приехал посланный от Кутузова с официальным известием об оставлении Москвы. Посланный этот был француз Мишо, не знавший по русски, но quoique etranger, Busse de c?ur et d'ame, [впрочем, хотя иностранец, но русский в глубине души,] как он сам говорил про себя.
Государь тотчас же принял посланного в своем кабинете, во дворце Каменного острова. Мишо, который никогда не видал Москвы до кампании и который не знал по русски, чувствовал себя все таки растроганным, когда он явился перед notre tres gracieux souverain [нашим всемилостивейшим повелителем] (как он писал) с известием о пожаре Москвы, dont les flammes eclairaient sa route [пламя которой освещало его путь].
Хотя источник chagrin [горя] г на Мишо и должен был быть другой, чем тот, из которого вытекало горе русских людей, Мишо имел такое печальное лицо, когда он был введен в кабинет государя, что государь тотчас же спросил у него:
– M'apportez vous de tristes nouvelles, colonel? [Какие известия привезли вы мне? Дурные, полковник?]
– Bien tristes, sire, – отвечал Мишо, со вздохом опуская глаза, – l'abandon de Moscou. [Очень дурные, ваше величество, оставление Москвы.]
– Aurait on livre mon ancienne capitale sans se battre? [Неужели предали мою древнюю столицу без битвы?] – вдруг вспыхнув, быстро проговорил государь.
Мишо почтительно передал то, что ему приказано было передать от Кутузова, – именно то, что под Москвою драться не было возможности и что, так как оставался один выбор – потерять армию и Москву или одну Москву, то фельдмаршал должен был выбрать последнее.
Государь выслушал молча, не глядя на Мишо.
– L'ennemi est il en ville? [Неприятель вошел в город?] – спросил он.
– Oui, sire, et elle est en cendres a l'heure qu'il est. Je l'ai laissee toute en flammes, [Да, ваше величество, и он обращен в пожарище в настоящее время. Я оставил его в пламени.] – решительно сказал Мишо; но, взглянув на государя, Мишо ужаснулся тому, что он сделал. Государь тяжело и часто стал дышать, нижняя губа его задрожала, и прекрасные голубые глаза мгновенно увлажились слезами.
Но это продолжалось только одну минуту. Государь вдруг нахмурился, как бы осуждая самого себя за свою слабость. И, приподняв голову, твердым голосом обратился к Мишо.
– Je vois, colonel, par tout ce qui nous arrive, – сказал он, – que la providence exige de grands sacrifices de nous… Je suis pret a me soumettre a toutes ses volontes; mais dites moi, Michaud, comment avez vous laisse l'armee, en voyant ainsi, sans coup ferir abandonner mon ancienne capitale? N'avez vous pas apercu du decouragement?.. [Я вижу, полковник, по всему, что происходит, что провидение требует от нас больших жертв… Я готов покориться его воле; но скажите мне, Мишо, как оставили вы армию, покидавшую без битвы мою древнюю столицу? Не заметили ли вы в ней упадка духа?]
Увидав успокоение своего tres gracieux souverain, Мишо тоже успокоился, но на прямой существенный вопрос государя, требовавший и прямого ответа, он не успел еще приготовить ответа.
– Sire, me permettrez vous de vous parler franchement en loyal militaire? [Государь, позволите ли вы мне говорить откровенно, как подобает настоящему воину?] – сказал он, чтобы выиграть время.
– Colonel, je l'exige toujours, – сказал государь. – Ne me cachez rien, je veux savoir absolument ce qu'il en est. [Полковник, я всегда этого требую… Не скрывайте ничего, я непременно хочу знать всю истину.]
– Sire! – сказал Мишо с тонкой, чуть заметной улыбкой на губах, успев приготовить свой ответ в форме легкого и почтительного jeu de mots [игры слов]. – Sire! j'ai laisse toute l'armee depuis les chefs jusqu'au dernier soldat, sans exception, dans une crainte epouvantable, effrayante… [Государь! Я оставил всю армию, начиная с начальников и до последнего солдата, без исключения, в великом, отчаянном страхе…]
– Comment ca? – строго нахмурившись, перебил государь. – Mes Russes se laisseront ils abattre par le malheur… Jamais!.. [Как так? Мои русские могут ли пасть духом перед неудачей… Никогда!..]
Этого только и ждал Мишо для вставления своей игры слов.
– Sire, – сказал он с почтительной игривостью выражения, – ils craignent seulement que Votre Majeste par bonte de c?ur ne se laisse persuader de faire la paix. Ils brulent de combattre, – говорил уполномоченный русского народа, – et de prouver a Votre Majeste par le sacrifice de leur vie, combien ils lui sont devoues… [Государь, они боятся только того, чтобы ваше величество по доброте души своей не решились заключить мир. Они горят нетерпением снова драться и доказать вашему величеству жертвой своей жизни, насколько они вам преданы…]
– Ah! – успокоенно и с ласковым блеском глаз сказал государь, ударяя по плечу Мишо. – Vous me tranquillisez, colonel. [А! Вы меня успокоиваете, полковник.]
Государь, опустив голову, молчал несколько времени.
– Eh bien, retournez a l'armee, [Ну, так возвращайтесь к армии.] – сказал он, выпрямляясь во весь рост и с ласковым и величественным жестом обращаясь к Мишо, – et dites a nos braves, dites a tous mes bons sujets partout ou vous passerez, que quand je n'aurais plus aucun soldat, je me mettrai moi meme, a la tete de ma chere noblesse, de mes bons paysans et j'userai ainsi jusqu'a la derniere ressource de mon empire. Il m'en offre encore plus que mes ennemis ne pensent, – говорил государь, все более и более воодушевляясь. – Mais si jamais il fut ecrit dans les decrets de la divine providence, – сказал он, подняв свои прекрасные, кроткие и блестящие чувством глаза к небу, – que ma dinastie dut cesser de rogner sur le trone de mes ancetres, alors, apres avoir epuise tous les moyens qui sont en mon pouvoir, je me laisserai croitre la barbe jusqu'ici (государь показал рукой на половину груди), et j'irai manger des pommes de terre avec le dernier de mes paysans plutot, que de signer la honte de ma patrie et de ma chere nation, dont je sais apprecier les sacrifices!.. [Скажите храбрецам нашим, скажите всем моим подданным, везде, где вы проедете, что, когда у меня не будет больше ни одного солдата, я сам стану во главе моих любезных дворян и добрых мужиков и истощу таким образом последние средства моего государства. Они больше, нежели думают мои враги… Но если бы предназначено было божественным провидением, чтобы династия наша перестала царствовать на престоле моих предков, тогда, истощив все средства, которые в моих руках, я отпущу бороду до сих пор и скорее пойду есть один картофель с последним из моих крестьян, нежели решусь подписать позор моей родины и моего дорогого народа, жертвы которого я умею ценить!..] Сказав эти слова взволнованным голосом, государь вдруг повернулся, как бы желая скрыть от Мишо выступившие ему на глаза слезы, и прошел в глубь своего кабинета. Постояв там несколько мгновений, он большими шагами вернулся к Мишо и сильным жестом сжал его руку пониже локтя. Прекрасное, кроткое лицо государя раскраснелось, и глаза горели блеском решимости и гнева.
– Colonel Michaud, n'oubliez pas ce que je vous dis ici; peut etre qu'un jour nous nous le rappellerons avec plaisir… Napoleon ou moi, – сказал государь, дотрогиваясь до груди. – Nous ne pouvons plus regner ensemble. J'ai appris a le connaitre, il ne me trompera plus… [Полковник Мишо, не забудьте, что я вам сказал здесь; может быть, мы когда нибудь вспомним об этом с удовольствием… Наполеон или я… Мы больше не можем царствовать вместе. Я узнал его теперь, и он меня больше не обманет…] – И государь, нахмурившись, замолчал. Услышав эти слова, увидав выражение твердой решимости в глазах государя, Мишо – quoique etranger, mais Russe de c?ur et d'ame – почувствовал себя в эту торжественную минуту – entousiasme par tout ce qu'il venait d'entendre [хотя иностранец, но русский в глубине души… восхищенным всем тем, что он услышал] (как он говорил впоследствии), и он в следующих выражениях изобразил как свои чувства, так и чувства русского народа, которого он считал себя уполномоченным.
– Sire! – сказал он. – Votre Majeste signe dans ce moment la gloire de la nation et le salut de l'Europe! [Государь! Ваше величество подписывает в эту минуту славу народа и спасение Европы!]
Государь наклонением головы отпустил Мишо.
В то время как Россия была до половины завоевана, и жители Москвы бежали в дальние губернии, и ополченье за ополченьем поднималось на защиту отечества, невольно представляется нам, не жившим в то время, что все русские люди от мала до велика были заняты только тем, чтобы жертвовать собою, спасать отечество или плакать над его погибелью. Рассказы, описания того времени все без исключения говорят только о самопожертвовании, любви к отечеству, отчаянье, горе и геройстве русских. В действительности же это так не было. Нам кажется это так только потому, что мы видим из прошедшего один общий исторический интерес того времени и не видим всех тех личных, человеческих интересов, которые были у людей того времени. А между тем в действительности те личные интересы настоящего до такой степени значительнее общих интересов, что из за них никогда не чувствуется (вовсе не заметен даже) интерес общий. Большая часть людей того времени не обращали никакого внимания на общий ход дел, а руководились только личными интересами настоящего. И эти то люди были самыми полезными деятелями того времени.
Те же, которые пытались понять общий ход дел и с самопожертвованием и геройством хотели участвовать в нем, были самые бесполезные члены общества; они видели все навыворот, и все, что они делали для пользы, оказывалось бесполезным вздором, как полки Пьера, Мамонова, грабившие русские деревни, как корпия, щипанная барынями и никогда не доходившая до раненых, и т. п. Даже те, которые, любя поумничать и выразить свои чувства, толковали о настоящем положении России, невольно носили в речах своих отпечаток или притворства и лжи, или бесполезного осуждения и злобы на людей, обвиняемых за то, в чем никто не мог быть виноват. В исторических событиях очевиднее всего запрещение вкушения плода древа познания. Только одна бессознательная деятельность приносит плоды, и человек, играющий роль в историческом событии, никогда не понимает его значения. Ежели он пытается понять его, он поражается бесплодностью.
Значение совершавшегося тогда в России события тем незаметнее было, чем ближе было в нем участие человека. В Петербурге и губернских городах, отдаленных от Москвы, дамы и мужчины в ополченских мундирах оплакивали Россию и столицу и говорили о самопожертвовании и т. п.; но в армии, которая отступала за Москву, почти не говорили и не думали о Москве, и, глядя на ее пожарище, никто не клялся отомстить французам, а думали о следующей трети жалованья, о следующей стоянке, о Матрешке маркитантше и тому подобное…
Николай Ростов без всякой цели самопожертвования, а случайно, так как война застала его на службе, принимал близкое и продолжительное участие в защите отечества и потому без отчаяния и мрачных умозаключений смотрел на то, что совершалось тогда в России. Ежели бы у него спросили, что он думает о теперешнем положении России, он бы сказал, что ему думать нечего, что на то есть Кутузов и другие, а что он слышал, что комплектуются полки, и что, должно быть, драться еще долго будут, и что при теперешних обстоятельствах ему не мудрено года через два получить полк.
По тому, что он так смотрел на дело, он не только без сокрушения о том, что лишается участия в последней борьбе, принял известие о назначении его в командировку за ремонтом для дивизии в Воронеж, но и с величайшим удовольствием, которое он не скрывал и которое весьма хорошо понимали его товарищи.
За несколько дней до Бородинского сражения Николай получил деньги, бумаги и, послав вперед гусар, на почтовых поехал в Воронеж.
Только тот, кто испытал это, то есть пробыл несколько месяцев не переставая в атмосфере военной, боевой жизни, может понять то наслаждение, которое испытывал Николай, когда он выбрался из того района, до которого достигали войска своими фуражировками, подвозами провианта, гошпиталями; когда он, без солдат, фур, грязных следов присутствия лагеря, увидал деревни с мужиками и бабами, помещичьи дома, поля с пасущимся скотом, станционные дома с заснувшими смотрителями. Он почувствовал такую радость, как будто в первый раз все это видел. В особенности то, что долго удивляло и радовало его, – это были женщины, молодые, здоровые, за каждой из которых не было десятка ухаживающих офицеров, и женщины, которые рады и польщены были тем, что проезжий офицер шутит с ними.
В самом веселом расположении духа Николай ночью приехал в Воронеж в гостиницу, заказал себе все то, чего он долго лишен был в армии, и на другой день, чисто начисто выбрившись и надев давно не надеванную парадную форму, поехал являться к начальству.
Начальник ополчения был статский генерал, старый человек, который, видимо, забавлялся своим военным званием и чином. Он сердито (думая, что в этом военное свойство) принял Николая и значительно, как бы имея на то право и как бы обсуживая общий ход дела, одобряя и не одобряя, расспрашивал его. Николай был так весел, что ему только забавно было это.
От начальника ополчения он поехал к губернатору. Губернатор был маленький живой человечек, весьма ласковый и простой. Он указал Николаю на те заводы, в которых он мог достать лошадей, рекомендовал ему барышника в городе и помещика за двадцать верст от города, у которых были лучшие лошади, и обещал всякое содействие.
– Вы графа Ильи Андреевича сын? Моя жена очень дружна была с вашей матушкой. По четвергам у меня собираются; нынче четверг, милости прошу ко мне запросто, – сказал губернатор, отпуская его.
Прямо от губернатора Николай взял перекладную и, посадив с собою вахмистра, поскакал за двадцать верст на завод к помещику. Все в это первое время пребывания его в Воронеже было для Николая весело и легко, и все, как это бывает, когда человек сам хорошо расположен, все ладилось и спорилось.
Помещик, к которому приехал Николай, был старый кавалерист холостяк, лошадиный знаток, охотник, владетель коверной, столетней запеканки, старого венгерского и чудных лошадей.
Николай в два слова купил за шесть тысяч семнадцать жеребцов на подбор (как он говорил) для казового конца своего ремонта. Пообедав и выпив немножко лишнего венгерского, Ростов, расцеловавшись с помещиком, с которым он уже сошелся на «ты», по отвратительной дороге, в самом веселом расположении духа, поскакал назад, беспрестанно погоняя ямщика, с тем чтобы поспеть на вечер к губернатору.
Переодевшись, надушившись и облив голову холодной подои, Николай хотя несколько поздно, но с готовой фразой: vaut mieux tard que jamais, [лучше поздно, чем никогда,] явился к губернатору.
Это был не бал, и не сказано было, что будут танцевать; но все знали, что Катерина Петровна будет играть на клавикордах вальсы и экосезы и что будут танцевать, и все, рассчитывая на это, съехались по бальному.
Губернская жизнь в 1812 году была точно такая же, как и всегда, только с тою разницею, что в городе было оживленнее по случаю прибытия многих богатых семей из Москвы и что, как и во всем, что происходило в то время в России, была заметна какая то особенная размашистость – море по колено, трын трава в жизни, да еще в том, что тот пошлый разговор, который необходим между людьми и который прежде велся о погоде и об общих знакомых, теперь велся о Москве, о войске и Наполеоне.
Общество, собранное у губернатора, было лучшее общество Воронежа.
Дам было очень много, было несколько московских знакомых Николая; но мужчин не было никого, кто бы сколько нибудь мог соперничать с георгиевским кавалером, ремонтером гусаром и вместе с тем добродушным и благовоспитанным графом Ростовым. В числе мужчин был один пленный итальянец – офицер французской армии, и Николай чувствовал, что присутствие этого пленного еще более возвышало значение его – русского героя. Это был как будто трофей. Николай чувствовал это, и ему казалось, что все так же смотрели на итальянца, и Николай обласкал этого офицера с достоинством и воздержностью.
Как только вошел Николай в своей гусарской форме, распространяя вокруг себя запах духов и вина, и сам сказал и слышал несколько раз сказанные ему слова: vaut mieux tard que jamais, его обступили; все взгляды обратились на него, и он сразу почувствовал, что вступил в подобающее ему в губернии и всегда приятное, но теперь, после долгого лишения, опьянившее его удовольствием положение всеобщего любимца. Не только на станциях, постоялых дворах и в коверной помещика были льстившиеся его вниманием служанки; но здесь, на вечере губернатора, было (как показалось Николаю) неисчерпаемое количество молоденьких дам и хорошеньких девиц, которые с нетерпением только ждали того, чтобы Николай обратил на них внимание. Дамы и девицы кокетничали с ним, и старушки с первого дня уже захлопотали о том, как бы женить и остепенить этого молодца повесу гусара. В числе этих последних была сама жена губернатора, которая приняла Ростова, как близкого родственника, и называла его «Nicolas» и «ты».
Катерина Петровна действительно стала играть вальсы и экосезы, и начались танцы, в которых Николай еще более пленил своей ловкостью все губернское общество. Он удивил даже всех своей особенной, развязной манерой в танцах. Николай сам был несколько удивлен своей манерой танцевать в этот вечер. Он никогда так не танцевал в Москве и счел бы даже неприличным и mauvais genre [дурным тоном] такую слишком развязную манеру танца; но здесь он чувствовал потребность удивить их всех чем нибудь необыкновенным, чем нибудь таким, что они должны были принять за обыкновенное в столицах, но неизвестное еще им в провинции.
Во весь вечер Николай обращал больше всего внимания на голубоглазую, полную и миловидную блондинку, жену одного из губернских чиновников. С тем наивным убеждением развеселившихся молодых людей, что чужие жены сотворены для них, Ростов не отходил от этой дамы и дружески, несколько заговорщически, обращался с ее мужем, как будто они хотя и не говорили этого, но знали, как славно они сойдутся – то есть Николай с женой этого мужа. Муж, однако, казалось, не разделял этого убеждения и старался мрачно обращаться с Ростовым. Но добродушная наивность Николая была так безгранична, что иногда муж невольно поддавался веселому настроению духа Николая. К концу вечера, однако, по мере того как лицо жены становилось все румянее и оживленнее, лицо ее мужа становилось все грустнее и бледнее, как будто доля оживления была одна на обоих, и по мере того как она увеличивалась в жене, она уменьшалась в муже.
Николай, с несходящей улыбкой на лице, несколько изогнувшись на кресле, сидел, близко наклоняясь над блондинкой и говоря ей мифологические комплименты.
Переменяя бойко положение ног в натянутых рейтузах, распространяя от себя запах духов и любуясь и своей дамой, и собою, и красивыми формами своих ног под натянутыми кичкирами, Николай говорил блондинке, что он хочет здесь, в Воронеже, похитить одну даму.
– Какую же?
– Прелестную, божественную. Глаза у ней (Николай посмотрел на собеседницу) голубые, рот – кораллы, белизна… – он глядел на плечи, – стан – Дианы…
Муж подошел к ним и мрачно спросил у жены, о чем она говорит.
– А! Никита Иваныч, – сказал Николай, учтиво вставая. И, как бы желая, чтобы Никита Иваныч принял участие в его шутках, он начал и ему сообщать свое намерение похитить одну блондинку.
Муж улыбался угрюмо, жена весело. Добрая губернаторша с неодобрительным видом подошла к ним.
– Анна Игнатьевна хочет тебя видеть, Nicolas, – сказала она, таким голосом выговаривая слова: Анна Игнатьевна, что Ростову сейчас стало понятно, что Анна Игнатьевна очень важная дама. – Пойдем, Nicolas. Ведь ты позволил мне так называть тебя?
– О да, ma tante. Кто же это?
– Анна Игнатьевна Мальвинцева. Она слышала о тебе от своей племянницы, как ты спас ее… Угадаешь?..
– Мало ли я их там спасал! – сказал Николай.
– Ее племянницу, княжну Болконскую. Она здесь, в Воронеже, с теткой. Ого! как покраснел! Что, или?..
– И не думал, полноте, ma tante.
– Ну хорошо, хорошо. О! какой ты!
Губернаторша подводила его к высокой и очень толстой старухе в голубом токе, только что кончившей свою карточную партию с самыми важными лицами в городе. Это была Мальвинцева, тетка княжны Марьи по матери, богатая бездетная вдова, жившая всегда в Воронеже. Она стояла, рассчитываясь за карты, когда Ростов подошел к ней. Она строго и важно прищурилась, взглянула на него и продолжала бранить генерала, выигравшего у нее.
– Очень рада, мой милый, – сказала она, протянув ему руку. – Милости прошу ко мне.
Поговорив о княжне Марье и покойнике ее отце, которого, видимо, не любила Мальвинцева, и расспросив о том, что Николай знал о князе Андрее, который тоже, видимо, не пользовался ее милостями, важная старуха отпустила его, повторив приглашение быть у нее.
Николай обещал и опять покраснел, когда откланивался Мальвинцевой. При упоминании о княжне Марье Ростов испытывал непонятное для него самого чувство застенчивости, даже страха.
Отходя от Мальвинцевой, Ростов хотел вернуться к танцам, но маленькая губернаторша положила свою пухленькую ручку на рукав Николая и, сказав, что ей нужно поговорить с ним, повела его в диванную, из которой бывшие в ней вышли тотчас же, чтобы не мешать губернаторше.
– Знаешь, mon cher, – сказала губернаторша с серьезным выражением маленького доброго лица, – вот это тебе точно партия; хочешь, я тебя сосватаю?
– Кого, ma tante? – спросил Николай.
– Княжну сосватаю. Катерина Петровна говорит, что Лили, а по моему, нет, – княжна. Хочешь? Я уверена, твоя maman благодарить будет. Право, какая девушка, прелесть! И она совсем не так дурна.
– Совсем нет, – как бы обидевшись, сказал Николай. – Я, ma tante, как следует солдату, никуда не напрашиваюсь и ни от чего не отказываюсь, – сказал Ростов прежде, чем он успел подумать о том, что он говорит.
– Так помни же: это не шутка.
– Какая шутка!
– Да, да, – как бы сама с собою говоря, сказала губернаторша. – А вот что еще, mon cher, entre autres. Vous etes trop assidu aupres de l'autre, la blonde. [мой друг. Ты слишком ухаживаешь за той, за белокурой.] Муж уж жалок, право…
– Ах нет, мы с ним друзья, – в простоте душевной сказал Николай: ему и в голову не приходило, чтобы такое веселое для него препровождение времени могло бы быть для кого нибудь не весело.
«Что я за глупость сказал, однако, губернаторше! – вдруг за ужином вспомнилось Николаю. – Она точно сватать начнет, а Соня?..» И, прощаясь с губернаторшей, когда она, улыбаясь, еще раз сказала ему: «Ну, так помни же», – он отвел ее в сторону:
– Но вот что, по правде вам сказать, ma tante…
– Что, что, мой друг; пойдем вот тут сядем.
Николай вдруг почувствовал желание и необходимость рассказать все свои задушевные мысли (такие, которые и не рассказал бы матери, сестре, другу) этой почти чужой женщине. Николаю потом, когда он вспоминал об этом порыве ничем не вызванной, необъяснимой откровенности, которая имела, однако, для него очень важные последствия, казалось (как это и кажется всегда людям), что так, глупый стих нашел; а между тем этот порыв откровенности, вместе с другими мелкими событиями, имел для него и для всей семьи огромные последствия.
– Вот что, ma tante. Maman меня давно женить хочет на богатой, но мне мысль одна эта противна, жениться из за денег.
– О да, понимаю, – сказала губернаторша.
– Но княжна Болконская, это другое дело; во первых, я вам правду скажу, она мне очень нравится, она по сердцу мне, и потом, после того как я ее встретил в таком положении, так странно, мне часто в голову приходило что это судьба. Особенно подумайте: maman давно об этом думала, но прежде мне ее не случалось встречать, как то все так случалось: не встречались. И во время, когда Наташа была невестой ее брата, ведь тогда мне бы нельзя было думать жениться на ней. Надо же, чтобы я ее встретил именно тогда, когда Наташина свадьба расстроилась, ну и потом всё… Да, вот что. Я никому не говорил этого и не скажу. А вам только.
Губернаторша пожала его благодарно за локоть.
– Вы знаете Софи, кузину? Я люблю ее, я обещал жениться и женюсь на ней… Поэтому вы видите, что про это не может быть и речи, – нескладно и краснея говорил Николай.
– Mon cher, mon cher, как же ты судишь? Да ведь у Софи ничего нет, а ты сам говорил, что дела твоего папа очень плохи. А твоя maman? Это убьет ее, раз. Потом Софи, ежели она девушка с сердцем, какая жизнь для нее будет? Мать в отчаянии, дела расстроены… Нет, mon cher, ты и Софи должны понять это.
Николай молчал. Ему приятно было слышать эти выводы.
– Все таки, ma tante, этого не может быть, – со вздохом сказал он, помолчав немного. – Да пойдет ли еще за меня княжна? и опять, она теперь в трауре. Разве можно об этом думать?
– Да разве ты думаешь, что я тебя сейчас и женю. Il y a maniere et maniere, [На все есть манера.] – сказала губернаторша.
– Какая вы сваха, ma tante… – сказал Nicolas, целуя ее пухлую ручку.
Приехав в Москву после своей встречи с Ростовым, княжна Марья нашла там своего племянника с гувернером и письмо от князя Андрея, который предписывал им их маршрут в Воронеж, к тетушке Мальвинцевой. Заботы о переезде, беспокойство о брате, устройство жизни в новом доме, новые лица, воспитание племянника – все это заглушило в душе княжны Марьи то чувство как будто искушения, которое мучило ее во время болезни и после кончины ее отца и в особенности после встречи с Ростовым. Она была печальна. Впечатление потери отца, соединявшееся в ее душе с погибелью России, теперь, после месяца, прошедшего с тех пор в условиях покойной жизни, все сильнее и сильнее чувствовалось ей. Она была тревожна: мысль об опасностях, которым подвергался ее брат – единственный близкий человек, оставшийся у нее, мучила ее беспрестанно. Она была озабочена воспитанием племянника, для которого она чувствовала себя постоянно неспособной; но в глубине души ее было согласие с самой собою, вытекавшее из сознания того, что она задавила в себе поднявшиеся было, связанные с появлением Ростова, личные мечтания и надежды.
Когда на другой день после своего вечера губернаторша приехала к Мальвинцевой и, переговорив с теткой о своих планах (сделав оговорку о том, что, хотя при теперешних обстоятельствах нельзя и думать о формальном сватовстве, все таки можно свести молодых людей, дать им узнать друг друга), и когда, получив одобрение тетки, губернаторша при княжне Марье заговорила о Ростове, хваля его и рассказывая, как он покраснел при упоминании о княжне, – княжна Марья испытала не радостное, но болезненное чувство: внутреннее согласие ее не существовало более, и опять поднялись желания, сомнения, упреки и надежды.
В те два дня, которые прошли со времени этого известия и до посещения Ростова, княжна Марья не переставая думала о том, как ей должно держать себя в отношении Ростова. То она решала, что она не выйдет в гостиную, когда он приедет к тетке, что ей, в ее глубоком трауре, неприлично принимать гостей; то она думала, что это будет грубо после того, что он сделал для нее; то ей приходило в голову, что ее тетка и губернаторша имеют какие то виды на нее и Ростова (их взгляды и слова иногда, казалось, подтверждали это предположение); то она говорила себе, что только она с своей порочностью могла думать это про них: не могли они не помнить, что в ее положении, когда еще она не сняла плерезы, такое сватовство было бы оскорбительно и ей, и памяти ее отца. Предполагая, что она выйдет к нему, княжна Марья придумывала те слова, которые он скажет ей и которые она скажет ему; и то слова эти казались ей незаслуженно холодными, то имеющими слишком большое значение. Больше же всего она при свидании с ним боялась за смущение, которое, она чувствовала, должно было овладеть ею и выдать ее, как скоро она его увидит.
Но когда, в воскресенье после обедни, лакей доложил в гостиной, что приехал граф Ростов, княжна не выказала смущения; только легкий румянец выступил ей на щеки, и глаза осветились новым, лучистым светом.
– Вы его видели, тетушка? – сказала княжна Марья спокойным голосом, сама не зная, как это она могла быть так наружно спокойна и естественна.
Когда Ростов вошел в комнату, княжна опустила на мгновенье голову, как бы предоставляя время гостю поздороваться с теткой, и потом, в самое то время, как Николай обратился к ней, она подняла голову и блестящими глазами встретила его взгляд. Полным достоинства и грации движением она с радостной улыбкой приподнялась, протянула ему свою тонкую, нежную руку и заговорила голосом, в котором в первый раз звучали новые, женские грудные звуки. M lle Bourienne, бывшая в гостиной, с недоумевающим удивлением смотрела на княжну Марью. Самая искусная кокетка, она сама не могла бы лучше маневрировать при встрече с человеком, которому надо было понравиться.
«Или ей черное так к лицу, или действительно она так похорошела, и я не заметила. И главное – этот такт и грация!» – думала m lle Bourienne.
Ежели бы княжна Марья в состоянии была думать в эту минуту, она еще более, чем m lle Bourienne, удивилась бы перемене, происшедшей в ней. С той минуты как она увидала это милое, любимое лицо, какая то новая сила жизни овладела ею и заставляла ее, помимо ее воли, говорить и действовать. Лицо ее, с того времени как вошел Ростов, вдруг преобразилось. Как вдруг с неожиданной поражающей красотой выступает на стенках расписного и резного фонаря та сложная искусная художественная работа, казавшаяся прежде грубою, темною и бессмысленною, когда зажигается свет внутри: так вдруг преобразилось лицо княжны Марьи. В первый раз вся та чистая духовная внутренняя работа, которою она жила до сих пор, выступила наружу. Вся ее внутренняя, недовольная собой работа, ее страдания, стремление к добру, покорность, любовь, самопожертвование – все это светилось теперь в этих лучистых глазах, в тонкой улыбке, в каждой черте ее нежного лица.
Ростов увидал все это так же ясно, как будто он знал всю ее жизнь. Он чувствовал, что существо, бывшее перед ним, было совсем другое, лучшее, чем все те, которые он встречал до сих пор, и лучшее, главное, чем он сам.
Разговор был самый простой и незначительный. Они говорили о войне, невольно, как и все, преувеличивая свою печаль об этом событии, говорили о последней встрече, причем Николай старался отклонять разговор на другой предмет, говорили о доброй губернаторше, о родных Николая и княжны Марьи.
Княжна Марья не говорила о брате, отвлекая разговор на другой предмет, как только тетка ее заговаривала об Андрее. Видно было, что о несчастиях России она могла говорить притворно, но брат ее был предмет, слишком близкий ее сердцу, и она не хотела и не могла слегка говорить о нем. Николай заметил это, как он вообще с несвойственной ему проницательной наблюдательностью замечал все оттенки характера княжны Марьи, которые все только подтверждали его убеждение, что она была совсем особенное и необыкновенное существо. Николай, точно так же, как и княжна Марья, краснел и смущался, когда ему говорили про княжну и даже когда он думал о ней, но в ее присутствии чувствовал себя совершенно свободным и говорил совсем не то, что он приготавливал, а то, что мгновенно и всегда кстати приходило ему в голову.
Во время короткого визита Николая, как и всегда, где есть дети, в минуту молчания Николай прибег к маленькому сыну князя Андрея, лаская его и спрашивая, хочет ли он быть гусаром? Он взял на руки мальчика, весело стал вертеть его и оглянулся на княжну Марью. Умиленный, счастливый и робкий взгляд следил за любимым ею мальчиком на руках любимого человека. Николай заметил и этот взгляд и, как бы поняв его значение, покраснел от удовольствия и добродушно весело стал целовать мальчика.
Княжна Марья не выезжала по случаю траура, а Николай не считал приличным бывать у них; но губернаторша все таки продолжала свое дело сватовства и, передав Николаю то лестное, что сказала про него княжна Марья, и обратно, настаивала на том, чтобы Ростов объяснился с княжной Марьей. Для этого объяснения она устроила свиданье между молодыми людьми у архиерея перед обедней.
Хотя Ростов и сказал губернаторше, что он не будет иметь никакого объяснения с княжной Марьей, но он обещался приехать.
Как в Тильзите Ростов не позволил себе усомниться в том, хорошо ли то, что признано всеми хорошим, точно так же и теперь, после короткой, но искренней борьбы между попыткой устроить свою жизнь по своему разуму и смиренным подчинением обстоятельствам, он выбрал последнее и предоставил себя той власти, которая его (он чувствовал) непреодолимо влекла куда то. Он знал, что, обещав Соне, высказать свои чувства княжне Марье было бы то, что он называл подлость. И он знал, что подлости никогда не сделает. Но он знал тоже (и не то, что знал, а в глубине души чувствовал), что, отдаваясь теперь во власть обстоятельств и людей, руководивших им, он не только не делает ничего дурного, но делает что то очень, очень важное, такое важное, чего он еще никогда не делал в жизни.
После его свиданья с княжной Марьей, хотя образ жизни его наружно оставался тот же, но все прежние удовольствия потеряли для него свою прелесть, и он часто думал о княжне Марье; но он никогда не думал о ней так, как он без исключения думал о всех барышнях, встречавшихся ему в свете, не так, как он долго и когда то с восторгом думал о Соне. О всех барышнях, как и почти всякий честный молодой человек, он думал как о будущей жене, примеривал в своем воображении к ним все условия супружеской жизни: белый капот, жена за самоваром, женина карета, ребятишки, maman и papa, их отношения с ней и т. д., и т. д., и эти представления будущего доставляли ему удовольствие; но когда он думал о княжне Марье, на которой его сватали, он никогда не мог ничего представить себе из будущей супружеской жизни. Ежели он и пытался, то все выходило нескладно и фальшиво. Ему только становилось жутко.
Страшное известие о Бородинском сражении, о наших потерях убитыми и ранеными, а еще более страшное известие о потере Москвы были получены в Воронеже в половине сентября. Княжна Марья, узнав только из газет о ране брата и не имея о нем никаких определенных сведений, собралась ехать отыскивать князя Андрея, как слышал Николай (сам же он не видал ее).
Получив известие о Бородинском сражении и об оставлении Москвы, Ростов не то чтобы испытывал отчаяние, злобу или месть и тому подобные чувства, но ему вдруг все стало скучно, досадно в Воронеже, все как то совестно и неловко. Ему казались притворными все разговоры, которые он слышал; он не знал, как судить про все это, и чувствовал, что только в полку все ему опять станет ясно. Он торопился окончанием покупки лошадей и часто несправедливо приходил в горячность с своим слугой и вахмистром.
Несколько дней перед отъездом Ростова в соборе было назначено молебствие по случаю победы, одержанной русскими войсками, и Николай поехал к обедне. Он стал несколько позади губернатора и с служебной степенностью, размышляя о самых разнообразных предметах, выстоял службу. Когда молебствие кончилось, губернаторша подозвала его к себе.
– Ты видел княжну? – сказала она, головой указывая на даму в черном, стоявшую за клиросом.
Николай тотчас же узнал княжну Марью не столько по профилю ее, который виднелся из под шляпы, сколько по тому чувству осторожности, страха и жалости, которое тотчас же охватило его. Княжна Марья, очевидно погруженная в свои мысли, делала последние кресты перед выходом из церкви.
Николай с удивлением смотрел на ее лицо. Это было то же лицо, которое он видел прежде, то же было в нем общее выражение тонкой, внутренней, духовной работы; но теперь оно было совершенно иначе освещено. Трогательное выражение печали, мольбы и надежды было на нем. Как и прежде бывало с Николаем в ее присутствии, он, не дожидаясь совета губернаторши подойти к ней, не спрашивая себя, хорошо ли, прилично ли или нет будет его обращение к ней здесь, в церкви, подошел к ней и сказал, что он слышал о ее горе и всей душой соболезнует ему. Едва только она услыхала его голос, как вдруг яркий свет загорелся в ее лице, освещая в одно и то же время и печаль ее, и радость.
– Я одно хотел вам сказать, княжна, – сказал Ростов, – это то, что ежели бы князь Андрей Николаевич не был бы жив, то, как полковой командир, в газетах это сейчас было бы объявлено.
Княжна смотрела на него, не понимая его слов, но радуясь выражению сочувствующего страдания, которое было в его лице.
– И я столько примеров знаю, что рана осколком (в газетах сказано гранатой) бывает или смертельна сейчас же, или, напротив, очень легкая, – говорил Николай. – Надо надеяться на лучшее, и я уверен…
Княжна Марья перебила его.
– О, это было бы так ужа… – начала она и, не договорив от волнения, грациозным движением (как и все, что она делала при нем) наклонив голову и благодарно взглянув на него, пошла за теткой.
Вечером этого дня Николай никуда не поехал в гости и остался дома, с тем чтобы покончить некоторые счеты с продавцами лошадей. Когда он покончил дела, было уже поздно, чтобы ехать куда нибудь, но было еще рано, чтобы ложиться спать, и Николай долго один ходил взад и вперед по комнате, обдумывая свою жизнь, что с ним редко случалось.
Княжна Марья произвела на него приятное впечатление под Смоленском. То, что он встретил ее тогда в таких особенных условиях, и то, что именно на нее одно время его мать указывала ему как на богатую партию, сделали то, что он обратил на нее особенное внимание. В Воронеже, во время его посещения, впечатление это было не только приятное, но сильное. Николай был поражен той особенной, нравственной красотой, которую он в этот раз заметил в ней. Однако он собирался уезжать, и ему в голову не приходило пожалеть о том, что уезжая из Воронежа, он лишается случая видеть княжну. Но нынешняя встреча с княжной Марьей в церкви (Николай чувствовал это) засела ему глубже в сердце, чем он это предвидел, и глубже, чем он желал для своего спокойствия. Это бледное, тонкое, печальное лицо, этот лучистый взгляд, эти тихие, грациозные движения и главное – эта глубокая и нежная печаль, выражавшаяся во всех чертах ее, тревожили его и требовали его участия. В мужчинах Ростов терпеть не мог видеть выражение высшей, духовной жизни (оттого он не любил князя Андрея), он презрительно называл это философией, мечтательностью; но в княжне Марье, именно в этой печали, выказывавшей всю глубину этого чуждого для Николая духовного мира, он чувствовал неотразимую привлекательность.
«Чудная должна быть девушка! Вот именно ангел! – говорил он сам с собою. – Отчего я не свободен, отчего я поторопился с Соней?» И невольно ему представилось сравнение между двумя: бедность в одной и богатство в другой тех духовных даров, которых не имел Николай и которые потому он так высоко ценил. Он попробовал себе представить, что бы было, если б он был свободен. Каким образом он сделал бы ей предложение и она стала бы его женою? Нет, он не мог себе представить этого. Ему делалось жутко, и никакие ясные образы не представлялись ему. С Соней он давно уже составил себе будущую картину, и все это было просто и ясно, именно потому, что все это было выдумано, и он знал все, что было в Соне; но с княжной Марьей нельзя было себе представить будущей жизни, потому что он не понимал ее, а только любил.
Мечтания о Соне имели в себе что то веселое, игрушечное. Но думать о княжне Марье всегда было трудно и немного страшно.
«Как она молилась! – вспомнил он. – Видно было, что вся душа ее была в молитве. Да, это та молитва, которая сдвигает горы, и я уверен, что молитва ее будет исполнена. Отчего я не молюсь о том, что мне нужно? – вспомнил он. – Что мне нужно? Свободы, развязки с Соней. Она правду говорила, – вспомнил он слова губернаторши, – кроме несчастья, ничего не будет из того, что я женюсь на ней. Путаница, горе maman… дела… путаница, страшная путаница! Да я и не люблю ее. Да, не так люблю, как надо. Боже мой! выведи меня из этого ужасного, безвыходного положения! – начал он вдруг молиться. – Да, молитва сдвинет гору, но надо верить и не так молиться, как мы детьми молились с Наташей о том, чтобы снег сделался сахаром, и выбегали на двор пробовать, делается ли из снегу сахар. Нет, но я не о пустяках молюсь теперь», – сказал он, ставя в угол трубку и, сложив руки, становясь перед образом. И, умиленный воспоминанием о княжне Марье, он начал молиться так, как он давно не молился. Слезы у него были на глазах и в горле, когда в дверь вошел Лаврушка с какими то бумагами.
– Дурак! что лезешь, когда тебя не спрашивают! – сказал Николай, быстро переменяя положение.
– От губернатора, – заспанным голосом сказал Лаврушка, – кульер приехал, письмо вам.
– Ну, хорошо, спасибо, ступай!
Николай взял два письма. Одно было от матери, другое от Сони. Он узнал их по почеркам и распечатал первое письмо Сони. Не успел он прочесть нескольких строк, как лицо его побледнело и глаза его испуганно и радостно раскрылись.
– Нет, это не может быть! – проговорил он вслух. Не в силах сидеть на месте, он с письмом в руках, читая его. стал ходить по комнате. Он пробежал письмо, потом прочел его раз, другой, и, подняв плечи и разведя руками, он остановился посреди комнаты с открытым ртом и остановившимися глазами. То, о чем он только что молился, с уверенностью, что бог исполнит его молитву, было исполнено; но Николай был удивлен этим так, как будто это было что то необыкновенное, и как будто он никогда не ожидал этого, и как будто именно то, что это так быстро совершилось, доказывало то, что это происходило не от бога, которого он просил, а от обыкновенной случайности.
Тот, казавшийся неразрешимым, узел, который связывал свободу Ростова, был разрешен этим неожиданным (как казалось Николаю), ничем не вызванным письмом Сони. Она писала, что последние несчастные обстоятельства, потеря почти всего имущества Ростовых в Москве, и не раз высказываемые желания графини о том, чтобы Николай женился на княжне Болконской, и его молчание и холодность за последнее время – все это вместе заставило ее решиться отречься от его обещаний и дать ему полную свободу.
«Мне слишком тяжело было думать, что я могу быть причиной горя или раздора в семействе, которое меня облагодетельствовало, – писала она, – и любовь моя имеет одною целью счастье тех, кого я люблю; и потому я умоляю вас, Nicolas, считать себя свободным и знать, что несмотря ни на что, никто сильнее не может вас любить, как ваша Соня».
Оба письма были из Троицы. Другое письмо было от графини. В письме этом описывались последние дни в Москве, выезд, пожар и погибель всего состояния. В письме этом, между прочим, графиня писала о том, что князь Андрей в числе раненых ехал вместе с ними. Положение его было очень опасно, но теперь доктор говорит, что есть больше надежды. Соня и Наташа, как сиделки, ухаживают за ним.
С этим письмом на другой день Николай поехал к княжне Марье. Ни Николай, ни княжна Марья ни слова не сказали о том, что могли означать слова: «Наташа ухаживает за ним»; но благодаря этому письму Николай вдруг сблизился с княжной в почти родственные отношения.
На другой день Ростов проводил княжну Марью в Ярославль и через несколько дней сам уехал в полк.
Письмо Сони к Николаю, бывшее осуществлением его молитвы, было написано из Троицы. Вот чем оно было вызвано. Мысль о женитьбе Николая на богатой невесте все больше и больше занимала старую графиню. Она знала, что Соня была главным препятствием для этого. И жизнь Сони последнее время, в особенности после письма Николая, описывавшего свою встречу в Богучарове с княжной Марьей, становилась тяжелее и тяжелее в доме графини. Графиня не пропускала ни одного случая для оскорбительного или жестокого намека Соне.
Но несколько дней перед выездом из Москвы, растроганная и взволнованная всем тем, что происходило, графиня, призвав к себе Соню, вместо упреков и требований, со слезами обратилась к ней с мольбой о том, чтобы она, пожертвовав собою, отплатила бы за все, что было для нее сделано, тем, чтобы разорвала свои связи с Николаем.
– Я не буду покойна до тех пор, пока ты мне не дашь этого обещания.
Соня разрыдалась истерически, отвечала сквозь рыдания, что она сделает все, что она на все готова, но не дала прямого обещания и в душе своей не могла решиться на то, чего от нее требовали. Надо было жертвовать собой для счастья семьи, которая вскормила и воспитала ее. Жертвовать собой для счастья других было привычкой Сони. Ее положение в доме было таково, что только на пути жертвованья она могла выказывать свои достоинства, и она привыкла и любила жертвовать собой. Но прежде во всех действиях самопожертвованья она с радостью сознавала, что она, жертвуя собой, этим самым возвышает себе цену в глазах себя и других и становится более достойною Nicolas, которого она любила больше всего в жизни; но теперь жертва ее должна была состоять в том, чтобы отказаться от того, что для нее составляло всю награду жертвы, весь смысл жизни. И в первый раз в жизни она почувствовала горечь к тем людям, которые облагодетельствовали ее для того, чтобы больнее замучить; почувствовала зависть к Наташе, никогда не испытывавшей ничего подобного, никогда не нуждавшейся в жертвах и заставлявшей других жертвовать себе и все таки всеми любимой. И в первый раз Соня почувствовала, как из ее тихой, чистой любви к Nicolas вдруг начинало вырастать страстное чувство, которое стояло выше и правил, и добродетели, и религии; и под влиянием этого чувства Соня невольно, выученная своею зависимою жизнью скрытности, в общих неопределенных словах ответив графине, избегала с ней разговоров и решилась ждать свидания с Николаем с тем, чтобы в этом свидании не освободить, но, напротив, навсегда связать себя с ним.
Хлопоты и ужас последних дней пребывания Ростовых в Москве заглушили в Соне тяготившие ее мрачные мысли. Она рада была находить спасение от них в практической деятельности. Но когда она узнала о присутствии в их доме князя Андрея, несмотря на всю искреннюю жалость, которую она испытала к нему и к Наташе, радостное и суеверное чувство того, что бог не хочет того, чтобы она была разлучена с Nicolas, охватило ее. Она знала, что Наташа любила одного князя Андрея и не переставала любить его. Она знала, что теперь, сведенные вместе в таких страшных условиях, они снова полюбят друг друга и что тогда Николаю вследствие родства, которое будет между ними, нельзя будет жениться на княжне Марье. Несмотря на весь ужас всего происходившего в последние дни и во время первых дней путешествия, это чувство, это сознание вмешательства провидения в ее личные дела радовало Соню.
В Троицкой лавре Ростовы сделали первую дневку в своем путешествии.
В гостинице лавры Ростовым были отведены три большие комнаты, из которых одну занимал князь Андрей. Раненому было в этот день гораздо лучше. Наташа сидела с ним. В соседней комнате сидели граф и графиня, почтительно беседуя с настоятелем, посетившим своих давнишних знакомых и вкладчиков. Соня сидела тут же, и ее мучило любопытство о том, о чем говорили князь Андрей с Наташей. Она из за двери слушала звуки их голосов. Дверь комнаты князя Андрея отворилась. Наташа с взволнованным лицом вышла оттуда и, не замечая приподнявшегося ей навстречу и взявшегося за широкий рукав правой руки монаха, подошла к Соне и взяла ее за руку.
– Наташа, что ты? Поди сюда, – сказала графиня.
Наташа подошла под благословенье, и настоятель посоветовал обратиться за помощью к богу и его угоднику.
Тотчас после ухода настоятеля Нашата взяла за руку свою подругу и пошла с ней в пустую комнату.
– Соня, да? он будет жив? – сказала она. – Соня, как я счастлива и как я несчастна! Соня, голубчик, – все по старому. Только бы он был жив. Он не может… потому что, потому… что… – И Наташа расплакалась.
– Так! Я знала это! Слава богу, – проговорила Соня. – Он будет жив!
Соня была взволнована не меньше своей подруги – и ее страхом и горем, и своими личными, никому не высказанными мыслями. Она, рыдая, целовала, утешала Наташу. «Только бы он был жив!» – думала она. Поплакав, поговорив и отерев слезы, обе подруги подошли к двери князя Андрея. Наташа, осторожно отворив двери, заглянула в комнату. Соня рядом с ней стояла у полуотворенной двери.
Князь Андрей лежал высоко на трех подушках. Бледное лицо его было покойно, глаза закрыты, и видно было, как он ровно дышал.
– Ах, Наташа! – вдруг почти вскрикнула Соня, хватаясь за руку своей кузины и отступая от двери.
– Что? что? – спросила Наташа.
– Это то, то, вот… – сказала Соня с бледным лицом и дрожащими губами.
Наташа тихо затворила дверь и отошла с Соней к окну, не понимая еще того, что ей говорили.
– Помнишь ты, – с испуганным и торжественным лицом говорила Соня, – помнишь, когда я за тебя в зеркало смотрела… В Отрадном, на святках… Помнишь, что я видела?..
– Да, да! – широко раскрывая глаза, сказала Наташа, смутно вспоминая, что тогда Соня сказала что то о князе Андрее, которого она видела лежащим.
– Помнишь? – продолжала Соня. – Я видела тогда и сказала всем, и тебе, и Дуняше. Я видела, что он лежит на постели, – говорила она, при каждой подробности делая жест рукою с поднятым пальцем, – и что он закрыл глаза, и что он покрыт именно розовым одеялом, и что он сложил руки, – говорила Соня, убеждаясь, по мере того как она описывала виденные ею сейчас подробности, что эти самые подробности она видела тогда. Тогда она ничего не видела, но рассказала, что видела то, что ей пришло в голову; но то, что она придумала тогда, представлялось ей столь же действительным, как и всякое другое воспоминание. То, что она тогда сказала, что он оглянулся на нее и улыбнулся и был покрыт чем то красным, она не только помнила, но твердо была убеждена, что еще тогда она сказала и видела, что он был покрыт розовым, именно розовым одеялом, и что глаза его были закрыты.
– Да, да, именно розовым, – сказала Наташа, которая тоже теперь, казалось, помнила, что было сказано розовым, и в этом самом видела главную необычайность и таинственность предсказания.
– Но что же это значит? – задумчиво сказала Наташа.
– Ах, я не знаю, как все это необычайно! – сказала Соня, хватаясь за голову.
Через несколько минут князь Андрей позвонил, и Наташа вошла к нему; а Соня, испытывая редко испытанное ею волнение и умиление, осталась у окна, обдумывая всю необычайность случившегося.
В этот день был случай отправить письма в армию, и графиня писала письмо сыну.
– Соня, – сказала графиня, поднимая голову от письма, когда племянница проходила мимо нее. – Соня, ты не напишешь Николеньке? – сказала графиня тихим, дрогнувшим голосом, и во взгляде ее усталых, смотревших через очки глаз Соня прочла все, что разумела графиня этими словами. В этом взгляде выражались и мольба, и страх отказа, и стыд за то, что надо было просить, и готовность на непримиримую ненависть в случае отказа.
Соня подошла к графине и, став на колени, поцеловала ее руку.
– Я напишу, maman, – сказала она.
Соня была размягчена, взволнована и умилена всем тем, что происходило в этот день, в особенности тем таинственным совершением гаданья, которое она сейчас видела. Теперь, когда она знала, что по случаю возобновления отношений Наташи с князем Андреем Николай не мог жениться на княжне Марье, она с радостью почувствовала возвращение того настроения самопожертвования, в котором она любила и привыкла жить. И со слезами на глазах и с радостью сознания совершения великодушного поступка она, несколько раз прерываясь от слез, которые отуманивали ее бархатные черные глаза, написала то трогательное письмо, получение которого так поразило Николая.
На гауптвахте, куда был отведен Пьер, офицер и солдаты, взявшие его, обращались с ним враждебно, но вместе с тем и уважительно. Еще чувствовалось в их отношении к нему и сомнение о том, кто он такой (не очень ли важный человек), и враждебность вследствие еще свежей их личной борьбы с ним.
Но когда, в утро другого дня, пришла смена, то Пьер почувствовал, что для нового караула – для офицеров и солдат – он уже не имел того смысла, который имел для тех, которые его взяли. И действительно, в этом большом, толстом человеке в мужицком кафтане караульные другого дня уже не видели того живого человека, который так отчаянно дрался с мародером и с конвойными солдатами и сказал торжественную фразу о спасении ребенка, а видели только семнадцатого из содержащихся зачем то, по приказанию высшего начальства, взятых русских. Ежели и было что нибудь особенное в Пьере, то только его неробкий, сосредоточенно задумчивый вид и французский язык, на котором он, удивительно для французов, хорошо изъяснялся. Несмотря на то, в тот же день Пьера соединили с другими взятыми подозрительными, так как отдельная комната, которую он занимал, понадобилась офицеру.
Все русские, содержавшиеся с Пьером, были люди самого низкого звания. И все они, узнав в Пьере барина, чуждались его, тем более что он говорил по французски. Пьер с грустью слышал над собою насмешки.
На другой день вечером Пьер узнал, что все эти содержащиеся (и, вероятно, он в том же числе) должны были быть судимы за поджигательство. На третий день Пьера водили с другими в какой то дом, где сидели французский генерал с белыми усами, два полковника и другие французы с шарфами на руках. Пьеру, наравне с другими, делали с той, мнимо превышающею человеческие слабости, точностью и определительностью, с которой обыкновенно обращаются с подсудимыми, вопросы о том, кто он? где он был? с какою целью? и т. п.
Вопросы эти, оставляя в стороне сущность жизненного дела и исключая возможность раскрытия этой сущности, как и все вопросы, делаемые на судах, имели целью только подставление того желобка, по которому судящие желали, чтобы потекли ответы подсудимого и привели его к желаемой цели, то есть к обвинению. Как только он начинал говорить что нибудь такое, что не удовлетворяло цели обвинения, так принимали желобок, и вода могла течь куда ей угодно. Кроме того, Пьер испытал то же, что во всех судах испытывает подсудимый: недоумение, для чего делали ему все эти вопросы. Ему чувствовалось, что только из снисходительности или как бы из учтивости употреблялась эта уловка подставляемого желобка. Он знал, что находился во власти этих людей, что только власть привела его сюда, что только власть давала им право требовать ответы на вопросы, что единственная цель этого собрания состояла в том, чтоб обвинить его. И поэтому, так как была власть и было желание обвинить, то не нужно было и уловки вопросов и суда. Очевидно было, что все ответы должны были привести к виновности. На вопрос, что он делал, когда его взяли, Пьер отвечал с некоторою трагичностью, что он нес к родителям ребенка, qu'il avait sauve des flammes [которого он спас из пламени]. – Для чего он дрался с мародером? Пьер отвечал, что он защищал женщину, что защита оскорбляемой женщины есть обязанность каждого человека, что… Его остановили: это не шло к делу. Для чего он был на дворе загоревшегося дома, на котором его видели свидетели? Он отвечал, что шел посмотреть, что делалось в Москве. Его опять остановили: у него не спрашивали, куда он шел, а для чего он находился подле пожара? Кто он? повторили ему первый вопрос, на который он сказал, что не хочет отвечать. Опять он отвечал, что не может сказать этого.
– Запишите, это нехорошо. Очень нехорошо, – строго сказал ему генерал с белыми усами и красным, румяным лицом.
На четвертый день пожары начались на Зубовском валу.
Пьера с тринадцатью другими отвели на Крымский Брод, в каретный сарай купеческого дома. Проходя по улицам, Пьер задыхался от дыма, который, казалось, стоял над всем городом. С разных сторон виднелись пожары. Пьер тогда еще не понимал значения сожженной Москвы и с ужасом смотрел на эти пожары.
В каретном сарае одного дома у Крымского Брода Пьер пробыл еще четыре дня и во время этих дней из разговора французских солдат узнал, что все содержащиеся здесь ожидали с каждым днем решения маршала. Какого маршала, Пьер не мог узнать от солдат. Для солдата, очевидно, маршал представлялся высшим и несколько таинственным звеном власти.
Эти первые дни, до 8 го сентября, – дня, в который пленных повели на вторичный допрос, были самые тяжелые для Пьера.
Х
8 го сентября в сарай к пленным вошел очень важный офицер, судя по почтительности, с которой с ним обращались караульные. Офицер этот, вероятно, штабный, с списком в руках, сделал перекличку всем русским, назвав Пьера: celui qui n'avoue pas son nom [тот, который не говорит своего имени]. И, равнодушно и лениво оглядев всех пленных, он приказал караульному офицеру прилично одеть и прибрать их, прежде чем вести к маршалу. Через час прибыла рота солдат, и Пьера с другими тринадцатью повели на Девичье поле. День был ясный, солнечный после дождя, и воздух был необыкновенно чист. Дым не стлался низом, как в тот день, когда Пьера вывели из гауптвахты Зубовского вала; дым поднимался столбами в чистом воздухе. Огня пожаров нигде не было видно, но со всех сторон поднимались столбы дыма, и вся Москва, все, что только мог видеть Пьер, было одно пожарище. Со всех сторон виднелись пустыри с печами и трубами и изредка обгорелые стены каменных домов. Пьер приглядывался к пожарищам и не узнавал знакомых кварталов города. Кое где виднелись уцелевшие церкви. Кремль, неразрушенный, белел издалека с своими башнями и Иваном Великим. Вблизи весело блестел купол Ново Девичьего монастыря, и особенно звонко слышался оттуда благовест. Благовест этот напомнил Пьеру, что было воскресенье и праздник рождества богородицы. Но казалось, некому было праздновать этот праздник: везде было разоренье пожарища, и из русского народа встречались только изредка оборванные, испуганные люди, которые прятались при виде французов.
Очевидно, русское гнездо было разорено и уничтожено; но за уничтожением этого русского порядка жизни Пьер бессознательно чувствовал, что над этим разоренным гнездом установился свой, совсем другой, но твердый французский порядок. Он чувствовал это по виду тех, бодро и весело, правильными рядами шедших солдат, которые конвоировали его с другими преступниками; он чувствовал это по виду какого то важного французского чиновника в парной коляске, управляемой солдатом, проехавшего ему навстречу. Он это чувствовал по веселым звукам полковой музыки, доносившимся с левой стороны поля, и в особенности он чувствовал и понимал это по тому списку, который, перекликая пленных, прочел нынче утром приезжавший французский офицер. Пьер был взят одними солдатами, отведен в одно, в другое место с десятками других людей; казалось, они могли бы забыть про него, смешать его с другими. Но нет: ответы его, данные на допросе, вернулись к нему в форме наименования его: celui qui n'avoue pas son nom. И под этим названием, которое страшно было Пьеру, его теперь вели куда то, с несомненной уверенностью, написанною на их лицах, что все остальные пленные и он были те самые, которых нужно, и что их ведут туда, куда нужно. Пьер чувствовал себя ничтожной щепкой, попавшей в колеса неизвестной ему, но правильно действующей машины.
Пьера с другими преступниками привели на правую сторону Девичьего поля, недалеко от монастыря, к большому белому дому с огромным садом. Это был дом князя Щербатова, в котором Пьер часто прежде бывал у хозяина и в котором теперь, как он узнал из разговора солдат, стоял маршал, герцог Экмюльский.
Их подвели к крыльцу и по одному стали вводить в дом. Пьера ввели шестым. Через стеклянную галерею, сени, переднюю, знакомые Пьеру, его ввели в длинный низкий кабинет, у дверей которого стоял адъютант.
Даву сидел на конце комнаты над столом, с очками на носу. Пьер близко подошел к нему. Даву, не поднимая глаз, видимо справлялся с какой то бумагой, лежавшей перед ним. Не поднимая же глаз, он тихо спросил:
– Qui etes vous? [Кто вы такой?]
Пьер молчал оттого, что не в силах был выговорить слова. Даву для Пьера не был просто французский генерал; для Пьера Даву был известный своей жестокостью человек. Глядя на холодное лицо Даву, который, как строгий учитель, соглашался до времени иметь терпение и ждать ответа, Пьер чувствовал, что всякая секунда промедления могла стоить ему жизни; но он не знал, что сказать. Сказать то же, что он говорил на первом допросе, он не решался; открыть свое звание и положение было и опасно и стыдно. Пьер молчал. Но прежде чем Пьер успел на что нибудь решиться, Даву приподнял голову, приподнял очки на лоб, прищурил глаза и пристально посмотрел на Пьера.
– Я знаю этого человека, – мерным, холодным голосом, очевидно рассчитанным для того, чтобы испугать Пьера, сказал он. Холод, пробежавший прежде по спине Пьера, охватил его голову, как тисками.
– Mon general, vous ne pouvez pas me connaitre, je ne vous ai jamais vu… [Вы не могли меня знать, генерал, я никогда не видал вас.]
– C'est un espion russe, [Это русский шпион,] – перебил его Даву, обращаясь к другому генералу, бывшему в комнате и которого не заметил Пьер. И Даву отвернулся. С неожиданным раскатом в голосе Пьер вдруг быстро заговорил.
– Non, Monseigneur, – сказал он, неожиданно вспомнив, что Даву был герцог. – Non, Monseigneur, vous n'avez pas pu me connaitre. Je suis un officier militionnaire et je n'ai pas quitte Moscou. [Нет, ваше высочество… Нет, ваше высочество, вы не могли меня знать. Я офицер милиции, и я не выезжал из Москвы.]
– Votre nom? [Ваше имя?] – повторил Даву.
– Besouhof. [Безухов.]
– Qu'est ce qui me prouvera que vous ne mentez pas? [Кто мне докажет, что вы не лжете?]
– Monseigneur! [Ваше высочество!] – вскрикнул Пьер не обиженным, но умоляющим голосом.
Даву поднял глаза и пристально посмотрел на Пьера. Несколько секунд они смотрели друг на друга, и этот взгляд спас Пьера. В этом взгляде, помимо всех условий войны и суда, между этими двумя людьми установились человеческие отношения. Оба они в эту одну минуту смутно перечувствовали бесчисленное количество вещей и поняли, что они оба дети человечества, что они братья.
В первом взгляде для Даву, приподнявшего только голову от своего списка, где людские дела и жизнь назывались нумерами, Пьер был только обстоятельство; и, не взяв на совесть дурного поступка, Даву застрелил бы его; но теперь уже он видел в нем человека. Он задумался на мгновение.
– Comment me prouverez vous la verite de ce que vous me dites? [Чем вы докажете мне справедливость ваших слов?] – сказал Даву холодно.
Пьер вспомнил Рамбаля и назвал его полк, и фамилию, и улицу, на которой был дом.
– Vous n'etes pas ce que vous dites, [Вы не то, что вы говорите.] – опять сказал Даву.
Пьер дрожащим, прерывающимся голосом стал приводить доказательства справедливости своего показания.
Но в это время вошел адъютант и что то доложил Даву.
Даву вдруг просиял при известии, сообщенном адъютантом, и стал застегиваться. Он, видимо, совсем забыл о Пьере.
Когда адъютант напомнил ему о пленном, он, нахмурившись, кивнул в сторону Пьера и сказал, чтобы его вели. Но куда должны были его вести – Пьер не знал: назад в балаган или на приготовленное место казни, которое, проходя по Девичьему полю, ему показывали товарищи.
Он обернул голову и видел, что адъютант переспрашивал что то.
– Oui, sans doute! [Да, разумеется!] – сказал Даву, но что «да», Пьер не знал.
Пьер не помнил, как, долго ли он шел и куда. Он, в состоянии совершенного бессмыслия и отупления, ничего не видя вокруг себя, передвигал ногами вместе с другими до тех пор, пока все остановились, и он остановился. Одна мысль за все это время была в голове Пьера. Это была мысль о том: кто, кто же, наконец, приговорил его к казни. Это были не те люди, которые допрашивали его в комиссии: из них ни один не хотел и, очевидно, не мог этого сделать. Это был не Даву, который так человечески посмотрел на него. Еще бы одна минута, и Даву понял бы, что они делают дурно, но этой минуте помешал адъютант, который вошел. И адъютант этот, очевидно, не хотел ничего худого, но он мог бы не войти. Кто же это, наконец, казнил, убивал, лишал жизни его – Пьера со всеми его воспоминаниями, стремлениями, надеждами, мыслями? Кто делал это? И Пьер чувствовал, что это был никто.
Это был порядок, склад обстоятельств.
Порядок какой то убивал его – Пьера, лишал его жизни, всего, уничтожал его.
От дома князя Щербатова пленных повели прямо вниз по Девичьему полю, левее Девичьего монастыря и подвели к огороду, на котором стоял столб. За столбом была вырыта большая яма с свежевыкопанной землей, и около ямы и столба полукругом стояла большая толпа народа. Толпа состояла из малого числа русских и большого числа наполеоновских войск вне строя: немцев, итальянцев и французов в разнородных мундирах. Справа и слева столба стояли фронты французских войск в синих мундирах с красными эполетами, в штиблетах и киверах.
Преступников расставили по известному порядку, который был в списке (Пьер стоял шестым), и подвели к столбу. Несколько барабанов вдруг ударили с двух сторон, и Пьер почувствовал, что с этим звуком как будто оторвалась часть его души. Он потерял способность думать и соображать. Он только мог видеть и слышать. И только одно желание было у него – желание, чтобы поскорее сделалось что то страшное, что должно было быть сделано. Пьер оглядывался на своих товарищей и рассматривал их.
Два человека с края были бритые острожные. Один высокий, худой; другой черный, мохнатый, мускулистый, с приплюснутым носом. Третий был дворовый, лет сорока пяти, с седеющими волосами и полным, хорошо откормленным телом. Четвертый был мужик, очень красивый, с окладистой русой бородой и черными глазами. Пятый был фабричный, желтый, худой малый, лет восемнадцати, в халате.
Пьер слышал, что французы совещались, как стрелять – по одному или по два? «По два», – холодно спокойно отвечал старший офицер. Сделалось передвижение в рядах солдат, и заметно было, что все торопились, – и торопились не так, как торопятся, чтобы сделать понятное для всех дело, но так, как торопятся, чтобы окончить необходимое, но неприятное и непостижимое дело.
Чиновник француз в шарфе подошел к правой стороне шеренги преступников в прочел по русски и по французски приговор.
Потом две пары французов подошли к преступникам и взяли, по указанию офицера, двух острожных, стоявших с края. Острожные, подойдя к столбу, остановились и, пока принесли мешки, молча смотрели вокруг себя, как смотрит подбитый зверь на подходящего охотника. Один все крестился, другой чесал спину и делал губами движение, подобное улыбке. Солдаты, торопясь руками, стали завязывать им глаза, надевать мешки и привязывать к столбу.
Двенадцать человек стрелков с ружьями мерным, твердым шагом вышли из за рядов и остановились в восьми шагах от столба. Пьер отвернулся, чтобы не видать того, что будет. Вдруг послышался треск и грохот, показавшиеся Пьеру громче самых страшных ударов грома, и он оглянулся. Был дым, и французы с бледными лицами и дрожащими руками что то делали у ямы. Повели других двух. Так же, такими же глазами и эти двое смотрели на всех, тщетно, одними глазами, молча, прося защиты и, видимо, не понимая и не веря тому, что будет. Они не могли верить, потому что они одни знали, что такое была для них их жизнь, и потому не понимали и не верили, чтобы можно было отнять ее.
Пьер хотел не смотреть и опять отвернулся; но опять как будто ужасный взрыв поразил его слух, и вместе с этими звуками он увидал дым, чью то кровь и бледные испуганные лица французов, опять что то делавших у столба, дрожащими руками толкая друг друга. Пьер, тяжело дыша, оглядывался вокруг себя, как будто спрашивая: что это такое? Тот же вопрос был и во всех взглядах, которые встречались со взглядом Пьера.
На всех лицах русских, на лицах французских солдат, офицеров, всех без исключения, он читал такой же испуг, ужас и борьбу, какие были в его сердце. «Да кто жо это делает наконец? Они все страдают так же, как и я. Кто же? Кто же?» – на секунду блеснуло в душе Пьера.
– Tirailleurs du 86 me, en avant! [Стрелки 86 го, вперед!] – прокричал кто то. Повели пятого, стоявшего рядом с Пьером, – одного. Пьер не понял того, что он спасен, что он и все остальные были приведены сюда только для присутствия при казни. Он со все возраставшим ужасом, не ощущая ни радости, ни успокоения, смотрел на то, что делалось. Пятый был фабричный в халате. Только что до него дотронулись, как он в ужасе отпрыгнул и схватился за Пьера (Пьер вздрогнул и оторвался от него). Фабричный не мог идти. Его тащили под мышки, и он что то кричал. Когда его подвели к столбу, он вдруг замолк. Он как будто вдруг что то понял. То ли он понял, что напрасно кричать, или то, что невозможно, чтобы его убили люди, но он стал у столба, ожидая повязки вместе с другими и, как подстреленный зверь, оглядываясь вокруг себя блестящими глазами.
Пьер уже не мог взять на себя отвернуться и закрыть глаза. Любопытство и волнение его и всей толпы при этом пятом убийстве дошло до высшей степени. Так же как и другие, этот пятый казался спокоен: он запахивал халат и почесывал одной босой ногой о другую.
Когда ему стали завязывать глаза, он поправил сам узел на затылке, который резал ему; потом, когда прислонили его к окровавленному столбу, он завалился назад, и, так как ему в этом положении было неловко, он поправился и, ровно поставив ноги, покойно прислонился. Пьер не сводил с него глаз, не упуская ни малейшего движения.
Должно быть, послышалась команда, должно быть, после команды раздались выстрелы восьми ружей. Но Пьер, сколько он ни старался вспомнить потом, не слыхал ни малейшего звука от выстрелов. Он видел только, как почему то вдруг опустился на веревках фабричный, как показалась кровь в двух местах и как самые веревки, от тяжести повисшего тела, распустились и фабричный, неестественно опустив голову и подвернув ногу, сел. Пьер подбежал к столбу. Никто не удерживал его. Вокруг фабричного что то делали испуганные, бледные люди. У одного старого усатого француза тряслась нижняя челюсть, когда он отвязывал веревки. Тело спустилось. Солдаты неловко и торопливо потащили его за столб и стали сталкивать в яму.
Все, очевидно, несомненно знали, что они были преступники, которым надо было скорее скрыть следы своего преступления.
Пьер заглянул в яму и увидел, что фабричный лежал там коленами кверху, близко к голове, одно плечо выше другого. И это плечо судорожно, равномерно опускалось и поднималось. Но уже лопатины земли сыпались на все тело. Один из солдат сердито, злобно и болезненно крикнул на Пьера, чтобы он вернулся. Но Пьер не понял его и стоял у столба, и никто не отгонял его.
Когда уже яма была вся засыпана, послышалась команда. Пьера отвели на его место, и французские войска, стоявшие фронтами по обеим сторонам столба, сделали полуоборот и стали проходить мерным шагом мимо столба. Двадцать четыре человека стрелков с разряженными ружьями, стоявшие в середине круга, примыкали бегом к своим местам, в то время как роты проходили мимо них.
Пьер смотрел теперь бессмысленными глазами на этих стрелков, которые попарно выбегали из круга. Все, кроме одного, присоединились к ротам. Молодой солдат с мертво бледным лицом, в кивере, свалившемся назад, спустив ружье, все еще стоял против ямы на том месте, с которого он стрелял. Он, как пьяный, шатался, делая то вперед, то назад несколько шагов, чтобы поддержать свое падающее тело. Старый солдат, унтер офицер, выбежал из рядов и, схватив за плечо молодого солдата, втащил его в роту. Толпа русских и французов стала расходиться. Все шли молча, с опущенными головами.
– Ca leur apprendra a incendier, [Это их научит поджигать.] – сказал кто то из французов. Пьер оглянулся на говорившего и увидал, что это был солдат, который хотел утешиться чем нибудь в том, что было сделано, но не мог. Не договорив начатого, он махнул рукою и пошел прочь.
После казни Пьера отделили от других подсудимых и оставили одного в небольшой, разоренной и загаженной церкви.
Перед вечером караульный унтер офицер с двумя солдатами вошел в церковь и объявил Пьеру, что он прощен и поступает теперь в бараки военнопленных. Не понимая того, что ему говорили, Пьер встал и пошел с солдатами. Его привели к построенным вверху поля из обгорелых досок, бревен и тесу балаганам и ввели в один из них. В темноте человек двадцать различных людей окружили Пьера. Пьер смотрел на них, не понимая, кто такие эти люди, зачем они и чего хотят от него. Он слышал слова, которые ему говорили, но не делал из них никакого вывода и приложения: не понимал их значения. Он сам отвечал на то, что у него спрашивали, но не соображал того, кто слушает его и как поймут его ответы. Он смотрел на лица и фигуры, и все они казались ему одинаково бессмысленны.
С той минуты, как Пьер увидал это страшное убийство, совершенное людьми, не хотевшими этого делать, в душе его как будто вдруг выдернута была та пружина, на которой все держалось и представлялось живым, и все завалилось в кучу бессмысленного сора. В нем, хотя он и не отдавал себе отчета, уничтожилась вера и в благоустройство мира, и в человеческую, и в свою душу, и в бога. Это состояние было испытываемо Пьером прежде, но никогда с такою силой, как теперь. Прежде, когда на Пьера находили такого рода сомнения, – сомнения эти имели источником собственную вину. И в самой глубине души Пьер тогда чувствовал, что от того отчаяния и тех сомнений было спасение в самом себе. Но теперь он чувствовал, что не его вина была причиной того, что мир завалился в его глазах и остались одни бессмысленные развалины. Он чувствовал, что возвратиться к вере в жизнь – не в его власти.
Вокруг него в темноте стояли люди: верно, что то их очень занимало в нем. Ему рассказывали что то, расспрашивали о чем то, потом повели куда то, и он, наконец, очутился в углу балагана рядом с какими то людьми, переговаривавшимися с разных сторон, смеявшимися.
– И вот, братцы мои… тот самый принц, который (с особенным ударением на слове который)… – говорил чей то голос в противуположном углу балагана.
Молча и неподвижно сидя у стены на соломе, Пьер то открывал, то закрывал глаза. Но только что он закрывал глаза, он видел пред собой то же страшное, в особенности страшное своей простотой, лицо фабричного и еще более страшные своим беспокойством лица невольных убийц. И он опять открывал глаза и бессмысленно смотрел в темноте вокруг себя.
Рядом с ним сидел, согнувшись, какой то маленький человек, присутствие которого Пьер заметил сначала по крепкому запаху пота, который отделялся от него при всяком его движении. Человек этот что то делал в темноте с своими ногами, и, несмотря на то, что Пьер не видал его лица, он чувствовал, что человек этот беспрестанно взглядывал на него. Присмотревшись в темноте, Пьер понял, что человек этот разувался. И то, каким образом он это делал, заинтересовало Пьера.
Размотав бечевки, которыми была завязана одна нога, он аккуратно свернул бечевки и тотчас принялся за другую ногу, взглядывая на Пьера. Пока одна рука вешала бечевку, другая уже принималась разматывать другую ногу. Таким образом аккуратно, круглыми, спорыми, без замедления следовавшими одно за другим движеньями, разувшись, человек развесил свою обувь на колышки, вбитые у него над головами, достал ножик, обрезал что то, сложил ножик, положил под изголовье и, получше усевшись, обнял свои поднятые колени обеими руками и прямо уставился на Пьера. Пьеру чувствовалось что то приятное, успокоительное и круглое в этих спорых движениях, в этом благоустроенном в углу его хозяйстве, в запахе даже этого человека, и он, не спуская глаз, смотрел на него.
– А много вы нужды увидали, барин? А? – сказал вдруг маленький человек. И такое выражение ласки и простоты было в певучем голосе человека, что Пьер хотел отвечать, но у него задрожала челюсть, и он почувствовал слезы. Маленький человек в ту же секунду, не давая Пьеру времени выказать свое смущение, заговорил тем же приятным голосом.
– Э, соколик, не тужи, – сказал он с той нежно певучей лаской, с которой говорят старые русские бабы. – Не тужи, дружок: час терпеть, а век жить! Вот так то, милый мой. А живем тут, слава богу, обиды нет. Тоже люди и худые и добрые есть, – сказал он и, еще говоря, гибким движением перегнулся на колени, встал и, прокашливаясь, пошел куда то.
– Ишь, шельма, пришла! – услыхал Пьер в конце балагана тот же ласковый голос. – Пришла шельма, помнит! Ну, ну, буде. – И солдат, отталкивая от себя собачонку, прыгавшую к нему, вернулся к своему месту и сел. В руках у него было что то завернуто в тряпке.
– Вот, покушайте, барин, – сказал он, опять возвращаясь к прежнему почтительному тону и развертывая и подавая Пьеру несколько печеных картошек. – В обеде похлебка была. А картошки важнеющие!
Пьер не ел целый день, и запах картофеля показался ему необыкновенно приятным. Он поблагодарил солдата и стал есть.
– Что ж, так то? – улыбаясь, сказал солдат и взял одну из картошек. – А ты вот как. – Он достал опять складной ножик, разрезал на своей ладони картошку на равные две половины, посыпал соли из тряпки и поднес Пьеру.
– Картошки важнеющие, – повторил он. – Ты покушай вот так то.
Пьеру казалось, что он никогда не ел кушанья вкуснее этого.
– Нет, мне все ничего, – сказал Пьер, – но за что они расстреляли этих несчастных!.. Последний лет двадцати.
– Тц, тц… – сказал маленький человек. – Греха то, греха то… – быстро прибавил он, и, как будто слова его всегда были готовы во рту его и нечаянно вылетали из него, он продолжал: – Что ж это, барин, вы так в Москве то остались?
– Я не думал, что они так скоро придут. Я нечаянно остался, – сказал Пьер.
– Да как же они взяли тебя, соколик, из дома твоего?
– Нет, я пошел на пожар, и тут они схватили меня, судили за поджигателя.
– Где суд, там и неправда, – вставил маленький человек.
– А ты давно здесь? – спросил Пьер, дожевывая последнюю картошку.
– Я то? В то воскресенье меня взяли из гошпиталя в Москве.
– Ты кто же, солдат?
– Солдаты Апшеронского полка. От лихорадки умирал. Нам и не сказали ничего. Наших человек двадцать лежало. И не думали, не гадали.
– Что ж, тебе скучно здесь? – спросил Пьер.
– Как не скучно, соколик. Меня Платоном звать; Каратаевы прозвище, – прибавил он, видимо, с тем, чтобы облегчить Пьеру обращение к нему. – Соколиком на службе прозвали. Как не скучать, соколик! Москва, она городам мать. Как не скучать на это смотреть. Да червь капусту гложе, а сам прежде того пропадае: так то старички говаривали, – прибавил он быстро.
– Как, как это ты сказал? – спросил Пьер.
– Я то? – спросил Каратаев. – Я говорю: не нашим умом, а божьим судом, – сказал он, думая, что повторяет сказанное. И тотчас же продолжал: – Как же у вас, барин, и вотчины есть? И дом есть? Стало быть, полная чаша! И хозяйка есть? А старики родители живы? – спрашивал он, и хотя Пьер не видел в темноте, но чувствовал, что у солдата морщились губы сдержанною улыбкой ласки в то время, как он спрашивал это. Он, видимо, был огорчен тем, что у Пьера не было родителей, в особенности матери.
– Жена для совета, теща для привета, а нет милей родной матушки! – сказал он. – Ну, а детки есть? – продолжал он спрашивать. Отрицательный ответ Пьера опять, видимо, огорчил его, и он поспешил прибавить: – Что ж, люди молодые, еще даст бог, будут. Только бы в совете жить…
– Да теперь все равно, – невольно сказал Пьер.
– Эх, милый человек ты, – возразил Платон. – От сумы да от тюрьмы никогда не отказывайся. – Он уселся получше, прокашлялся, видимо приготовляясь к длинному рассказу. – Так то, друг мой любезный, жил я еще дома, – начал он. – Вотчина у нас богатая, земли много, хорошо живут мужики, и наш дом, слава тебе богу. Сам сем батюшка косить выходил. Жили хорошо. Христьяне настоящие были. Случилось… – И Платон Каратаев рассказал длинную историю о том, как он поехал в чужую рощу за лесом и попался сторожу, как его секли, судили и отдали ь солдаты. – Что ж соколик, – говорил он изменяющимся от улыбки голосом, – думали горе, ан радость! Брату бы идти, кабы не мой грех. А у брата меньшого сам пят ребят, – а у меня, гляди, одна солдатка осталась. Была девочка, да еще до солдатства бог прибрал. Пришел я на побывку, скажу я тебе. Гляжу – лучше прежнего живут. Животов полон двор, бабы дома, два брата на заработках. Один Михайло, меньшой, дома. Батюшка и говорит: «Мне, говорит, все детки равны: какой палец ни укуси, все больно. А кабы не Платона тогда забрили, Михайле бы идти». Позвал нас всех – веришь – поставил перед образа. Михайло, говорит, поди сюда, кланяйся ему в ноги, и ты, баба, кланяйся, и внучата кланяйтесь. Поняли? говорит. Так то, друг мой любезный. Рок головы ищет. А мы всё судим: то не хорошо, то не ладно. Наше счастье, дружок, как вода в бредне: тянешь – надулось, а вытащишь – ничего нету. Так то. – И Платон пересел на своей соломе.
Помолчав несколько времени, Платон встал.
– Что ж, я чай, спать хочешь? – сказал он и быстро начал креститься, приговаривая:
– Господи, Иисус Христос, Никола угодник, Фрола и Лавра, господи Иисус Христос, Никола угодник! Фрола и Лавра, господи Иисус Христос – помилуй и спаси нас! – заключил он, поклонился в землю, встал и, вздохнув, сел на свою солому. – Вот так то. Положи, боже, камушком, подними калачиком, – проговорил он и лег, натягивая на себя шинель.
– Какую это ты молитву читал? – спросил Пьер.
– Ась? – проговорил Платон (он уже было заснул). – Читал что? Богу молился. А ты рази не молишься?
– Нет, и я молюсь, – сказал Пьер. – Но что ты говорил: Фрола и Лавра?
– А как же, – быстро отвечал Платон, – лошадиный праздник. И скота жалеть надо, – сказал Каратаев. – Вишь, шельма, свернулась. Угрелась, сукина дочь, – сказал он, ощупав собаку у своих ног, и, повернувшись опять, тотчас же заснул.
Наружи слышались где то вдалеке плач и крики, и сквозь щели балагана виднелся огонь; но в балагане было тихо и темно. Пьер долго не спал и с открытыми глазами лежал в темноте на своем месте, прислушиваясь к мерному храпенью Платона, лежавшего подле него, и чувствовал, что прежде разрушенный мир теперь с новой красотой, на каких то новых и незыблемых основах, воздвигался в его душе.
В балагане, в который поступил Пьер и в котором он пробыл четыре недели, было двадцать три человека пленных солдат, три офицера и два чиновника.
Все они потом как в тумане представлялись Пьеру, но Платон Каратаев остался навсегда в душе Пьера самым сильным и дорогим воспоминанием и олицетворением всего русского, доброго и круглого. Когда на другой день, на рассвете, Пьер увидал своего соседа, первое впечатление чего то круглого подтвердилось вполне: вся фигура Платона в его подпоясанной веревкою французской шинели, в фуражке и лаптях, была круглая, голова была совершенно круглая, спина, грудь, плечи, даже руки, которые он носил, как бы всегда собираясь обнять что то, были круглые; приятная улыбка и большие карие нежные глаза были круглые.
Платону Каратаеву должно было быть за пятьдесят лет, судя по его рассказам о походах, в которых он участвовал давнишним солдатом. Он сам не знал и никак не мог определить, сколько ему было лет; но зубы его, ярко белые и крепкие, которые все выкатывались своими двумя полукругами, когда он смеялся (что он часто делал), были все хороши и целы; ни одного седого волоса не было в его бороде и волосах, и все тело его имело вид гибкости и в особенности твердости и сносливости.
Лицо его, несмотря на мелкие круглые морщинки, имело выражение невинности и юности; голос у него был приятный и певучий. Но главная особенность его речи состояла в непосредственности и спорости. Он, видимо, никогда не думал о том, что он сказал и что он скажет; и от этого в быстроте и верности его интонаций была особенная неотразимая убедительность.
Физические силы его и поворотливость были таковы первое время плена, что, казалось, он не понимал, что такое усталость и болезнь. Каждый день утром а вечером он, ложась, говорил: «Положи, господи, камушком, подними калачиком»; поутру, вставая, всегда одинаково пожимая плечами, говорил: «Лег – свернулся, встал – встряхнулся». И действительно, стоило ему лечь, чтобы тотчас же заснуть камнем, и стоило встряхнуться, чтобы тотчас же, без секунды промедления, взяться за какое нибудь дело, как дети, вставши, берутся за игрушки. Он все умел делать, не очень хорошо, но и не дурно. Он пек, парил, шил, строгал, тачал сапоги. Он всегда был занят и только по ночам позволял себе разговоры, которые он любил, и песни. Он пел песни, не так, как поют песенники, знающие, что их слушают, но пел, как поют птицы, очевидно, потому, что звуки эти ему было так же необходимо издавать, как необходимо бывает потянуться или расходиться; и звуки эти всегда бывали тонкие, нежные, почти женские, заунывные, и лицо его при этом бывало очень серьезно.
Попав в плен и обросши бородою, он, видимо, отбросил от себя все напущенное на него, чуждое, солдатское и невольно возвратился к прежнему, крестьянскому, народному складу.
– Солдат в отпуску – рубаха из порток, – говаривал он. Он неохотно говорил про свое солдатское время, хотя не жаловался, и часто повторял, что он всю службу ни разу бит не был. Когда он рассказывал, то преимущественно рассказывал из своих старых и, видимо, дорогих ему воспоминаний «христианского», как он выговаривал, крестьянского быта. Поговорки, которые наполняли его речь, не были те, большей частью неприличные и бойкие поговорки, которые говорят солдаты, но это были те народные изречения, которые кажутся столь незначительными, взятые отдельно, и которые получают вдруг значение глубокой мудрости, когда они сказаны кстати.
Часто он говорил совершенно противоположное тому, что он говорил прежде, но и то и другое было справедливо. Он любил говорить и говорил хорошо, украшая свою речь ласкательными и пословицами, которые, Пьеру казалось, он сам выдумывал; но главная прелесть его рассказов состояла в том, что в его речи события самые простые, иногда те самые, которые, не замечая их, видел Пьер, получали характер торжественного благообразия. Он любил слушать сказки, которые рассказывал по вечерам (всё одни и те же) один солдат, но больше всего он любил слушать рассказы о настоящей жизни. Он радостно улыбался, слушая такие рассказы, вставляя слова и делая вопросы, клонившиеся к тому, чтобы уяснить себе благообразие того, что ему рассказывали. Привязанностей, дружбы, любви, как понимал их Пьер, Каратаев не имел никаких; но он любил и любовно жил со всем, с чем его сводила жизнь, и в особенности с человеком – не с известным каким нибудь человеком, а с теми людьми, которые были перед его глазами. Он любил свою шавку, любил товарищей, французов, любил Пьера, который был его соседом; но Пьер чувствовал, что Каратаев, несмотря на всю свою ласковую нежность к нему (которою он невольно отдавал должное духовной жизни Пьера), ни на минуту не огорчился бы разлукой с ним. И Пьер то же чувство начинал испытывать к Каратаеву.
Платон Каратаев был для всех остальных пленных самым обыкновенным солдатом; его звали соколик или Платоша, добродушно трунили над ним, посылали его за посылками. Но для Пьера, каким он представился в первую ночь, непостижимым, круглым и вечным олицетворением духа простоты и правды, таким он и остался навсегда.
Платон Каратаев ничего не знал наизусть, кроме своей молитвы. Когда он говорил свои речи, он, начиная их, казалось, не знал, чем он их кончит.
Когда Пьер, иногда пораженный смыслом его речи, просил повторить сказанное, Платон не мог вспомнить того, что он сказал минуту тому назад, – так же, как он никак не мог словами сказать Пьеру свою любимую песню. Там было: «родимая, березанька и тошненько мне», но на словах не выходило никакого смысла. Он не понимал и не мог понять значения слов, отдельно взятых из речи. Каждое слово его и каждое действие было проявлением неизвестной ему деятельности, которая была его жизнь. Но жизнь его, как он сам смотрел на нее, не имела смысла как отдельная жизнь. Она имела смысл только как частица целого, которое он постоянно чувствовал. Его слова и действия выливались из него так же равномерно, необходимо и непосредственно, как запах отделяется от цветка. Он не мог понять ни цены, ни значения отдельно взятого действия или слова.
Получив от Николая известие о том, что брат ее находится с Ростовыми, в Ярославле, княжна Марья, несмотря на отговариванья тетки, тотчас же собралась ехать, и не только одна, но с племянником. Трудно ли, нетрудно, возможно или невозможно это было, она не спрашивала и не хотела знать: ее обязанность была не только самой быть подле, может быть, умирающего брата, но и сделать все возможное для того, чтобы привезти ему сына, и она поднялась ехать. Если князь Андрей сам не уведомлял ее, то княжна Марья объясняла ото или тем, что он был слишком слаб, чтобы писать, или тем, что он считал для нее и для своего сына этот длинный переезд слишком трудным и опасным.
В несколько дней княжна Марья собралась в дорогу. Экипажи ее состояли из огромной княжеской кареты, в которой она приехала в Воронеж, брички и повозки. С ней ехали m lle Bourienne, Николушка с гувернером, старая няня, три девушки, Тихон, молодой лакей и гайдук, которого тетка отпустила с нею.
Ехать обыкновенным путем на Москву нельзя было и думать, и потому окольный путь, который должна была сделать княжна Марья: на Липецк, Рязань, Владимир, Шую, был очень длинен, по неимению везде почтовых лошадей, очень труден и около Рязани, где, как говорили, показывались французы, даже опасен.
Во время этого трудного путешествия m lle Bourienne, Десаль и прислуга княжны Марьи были удивлены ее твердостью духа и деятельностью. Она позже всех ложилась, раньше всех вставала, и никакие затруднения не могли остановить ее. Благодаря ее деятельности и энергии, возбуждавшим ее спутников, к концу второй недели они подъезжали к Ярославлю.
В последнее время своего пребывания в Воронеже княжна Марья испытала лучшее счастье в своей жизни. Любовь ее к Ростову уже не мучила, не волновала ее. Любовь эта наполняла всю ее душу, сделалась нераздельною частью ее самой, и она не боролась более против нее. В последнее время княжна Марья убедилась, – хотя она никогда ясно словами определенно не говорила себе этого, – убедилась, что она была любима и любила. В этом она убедилась в последнее свое свидание с Николаем, когда он приехал ей объявить о том, что ее брат был с Ростовыми. Николай ни одним словом не намекнул на то, что теперь (в случае выздоровления князя Андрея) прежние отношения между ним и Наташей могли возобновиться, но княжна Марья видела по его лицу, что он знал и думал это. И, несмотря на то, его отношения к ней – осторожные, нежные и любовные – не только не изменились, но он, казалось, радовался тому, что теперь родство между ним и княжной Марьей позволяло ему свободнее выражать ей свою дружбу любовь, как иногда думала княжна Марья. Княжна Марья знала, что она любила в первый и последний раз в жизни, и чувствовала, что она любима, и была счастлива, спокойна в этом отношении.
В первый период своего существования выпуск осуществлялся раз в 3 года, а с 1862 года — ежегодно.
Содержание
- 1 Выпускницы[1]
- 1.1 1-й выпуск, 1776 год
- 1.2 2-й выпуск, 1779 год
- 1.3 3-й выпуск, 1782 год
- 1.4 4-й выпуск, 1785 год
- 1.5 5-й выпуск, 1788 год
- 1.6 6-й выпуск, 1791 год
- 1.7 7-й выпуск, 1794 год
- 1.8 8-й выпуск, 1797 год
- 1.9 9-й выпуск, 1800 год
- 1.10 10-й выпуск, 1803 год
- 1.11 11-й выпуск, 1806 год
- 1.12 12-й выпуск, 1809 год
- 1.13 13-й выпуск, 1812 год
- 1.14 14-й выпуск, 1815 год
- 1.15 15-й выпуск, 1818 год
- 1.16 16-й выпуск, 1821 год
- 1.17 17-й выпуск, 1824 год
- 1.18 18-й выпуск, 1827 год
- 1.19 19-й выпуск, 1830 год
- 1.20 20-й выпуск, 1833 год
- 1.21 21-й выпуск, 1836 год
- 1.22 22-й выпуск, 1839 год
- 1.23 23-й выпуск, 1842 год
- 1.24 24-й выпуск, 1845 год
- 1.25 25-й выпуск, 1848 год
- 1.26 26-й выпуск, 1851 год
- 1.27 27-й выпуск, 1854 год
- 1.28 28-й выпуск, 1857 год
- 1.29 29-й выпуск, 1860 год
- 1.30 30-й выпуск, 1862 год
- 1.31 31-й выпуск, 1863 год
- 1.32 32-й выпуск, 1864 год
- 1.33 33-й выпуск, 1865 год
- 1.34 34-й выпуск, 1866 год
- 1.35 35-й выпуск, 1867 год
- 1.36 36-й выпуск, 1868 год
- 1.37 37-й выпуск, 1869 год
- 1.38 38-й выпуск, 1870 год
- 1.39 39-й выпуск, 1871 год
- 1.40 40-й выпуск, 1872 год
- 1.41 41-й выпуск, 1873 год
- 1.42 42-й выпуск, 1874 год
- 1.43 43-й выпуск, 1875 год
- 1.44 44-й выпуск, 1876 год
- 1.45 45-й выпуск, 1877 год
- 1.46 46-й выпуск, 1878 год
- 1.47 47-й выпуск, 1879 год
- 1.48 48-й выпуск, 1880 год
- 1.49 49-й выпуск, 1881 год
- 1.50 50-й выпуск, 1882 год
- 1.51 51-й выпуск, 1883 год
- 1.52 52-й выпуск, 1884 год
- 1.53 53-й выпуск, 1885 год
- 1.54 54-й выпуск, 1886 год
- 1.55 55-й выпуск, 1887 год
- 1.56 56-й выпуск, 1888 год
- 1.57 57-й выпуск, 1889 год
- 1.58 58-й выпуск, 1890 год
- 1.59 59-й выпуск, 1891 год
- 1.60 60-й выпуск, 1892 год
- 1.61 61-й выпуск, 1893 год
- 1.62 62-й выпуск, 1894 год
- 1.63 63-й выпуск, 1895 год
- 1.64 64-й выпуск, 1896 год
- 1.65 65-й выпуск, 1897 год
- 1.66 66-й выпуск, 1898 год
- 1.67 67-й выпуск, 1899 год
- 1.68 68-й выпуск, 1900 год
- 1.69 69-й выпуск, 1901 год
- 1.70 70-й выпуск, 1902 год
- 1.71 71-й выпуск, 1903 год
- 1.72 72-й выпуск, 1904 год
- 1.73 73-й выпуск, 1905 год
- 1.74 74-й выпуск, 1906 год
- 1.75 75-й выпуск, 1907 год
- 1.76 76-й выпуск, 1908 год
- 1.77 77-й выпуск, 1909 год
- 1.78 78-й выпуск, 1910 год
- 1.79 79-й выпуск, 1911 год
- 1.80 80-й выпуск, 1912 год
- 1.81 81-й выпуск, 1913 год
- 1.82 82-й выпуск, 1914 год
- 1.83 83-й выпуск, 1915 год
- 1.84 84-й выпуск, 1916 год
- 1.85 85-й выпуск, 1917 год
- 1.86 86-й выпуск, 1919 (Новочеркасск)
- 1.87 Год выпуска неизвестен
- 2 Примечания
- 3 Ссылки
Выпускницы[1]
1-й выпуск, 1776 год
- В живописи: см. Смолянки Левицкого.
- 1. Алексеева, Наталия Александровна (Буксгевден), (пансионерка), (1758—1808), дочь полковника Александра Ивановича и Агафии Васильевны, рожд. Пущиной; была замужем за графом Фридрихом Вильгельмовичем (Фёдором Фёдоровичем) Буксгевденом, адъютантом князя Григория Григорьевича Орлова, впоследствии военным губернатором в Петербурге и Риге, генералом от инфантерии, главнокомандующим в войне против Швеции.
- 2. Акчурина, Наталия Сергеевна — (пансионерка), дочь обер-секретаря Правительствующего Сената Сергея Васильевича.
- 3. Алымова, Глафира Ивановна (Ржевская, Маскле) (1758—1826) дочь отставного полковника л.-гв. Конного полка Ивана Акинфиевича; окончила с шифром; с 1776г была фрейлиной Ея Величества; в 1777г вышла замуж за д.т.сов. Алексея Андреевича Ржевского, затем за савойца Ипполита Петровича Маскле, переводившего на фр.яз. басни Крылова и Хемницера, впоследствии камергера и русского консула в Ницце. Г. И. была пожалована орденом Св. Екатерины малого креста, а затем в статс-дамы.
- 4. Арбузова, Пелагея Никифоровна, дочь обер-секретаря Правительствующего Сената Никифора Никифоровича.
- 5. Арсеньева, Евдокия Дмитриевна (Цурикова), дочь генерал-майора Кавалергардского корпуса и первого Тульского губернского предводителя дворянства Дмитрия Васильевича и Прасковьи Александровны, рожд. Кашперовой; была замужем за Орловским губернским предводителем дворянства Цуриковым.
- Natalia Buxhoevden.gif
Алексеева
- LevitzkyAlymova1775.jpg
Алымова
- 6. Барыкова, Екатерина Алексеевна (Мельгунова), дочь колл.сов. Алексея Лаврентьевича и Прасковьи Ивановны.
- 7. Борщова, Наталья Семёновна (Мусина-Пушкина, фон дер Ховен)
- 8. Бутримова, Анастасия Ивановна, дочь прапорщика Тверского драгунского полка.
- Ivan Argunov 16.jpeg
Барыкова
- Borschova by levitskiy.jpg
Борщова
- 9. Вельяшева-Волынцова, Мария Ивановна (Обольянинова), (?-1825), дочь артиллерии ассесора Ивана Андреевича, впоследствии инженер-генерал-майора, писателя, бывшего депутатом в комиссии для составления нового Уложения и преподавателем в Кадетском Корпусе, и Екатерины Николаевны, рожд. Полуектовой-Волынцовой; была замужем за Петром Григорьевичем Обольяниновым.
- 10. Волкова, Пелагея Клементьевна, дочь адъютанта пограничного 4-го батальона Клементия Лукича.
- 11. Вяземская, Евдокия Григорьевна (впоследствии св. Евфросиния Колюпановская)
- 12. Глинская, Мария Фёдоровна, дочь Смоленского шляхтича Фёдора Елисеевича.
- 13. Графиня фон Вальштейн, Мария Александровна (Апраксина), дочь графа Франца Иосифовича и графини Екатерины Александровны, рожд. графини Румянцовой; окончила с шифром; вышла замуж за генерал-майора Ивана Александровича Апраксина; в 1809 г. была пожалована кавалерственной дамой ордена Св. Екатерины малого креста.
- 14. Дунина, Афимья Алексеевна (Туркестанова), (1758—1812), дочь поручика Алексея Алексеевича; была замужем за Василием Борисовичем Туркестановым (его 2-я жена).
- 15. Еропкина, Анна Алексеевна, дочь д.ст.сов. Алексея Михаиловича, окончила с шифром.
- 16. Еропкина, Прасковья Алексеевна, дочь д.ст.сов. Алексея Михаиловича.
- 17. Есипова, Наталья Петровна, дочь секунд-майора колл. сов. Петра Петровича.
- 18. Желтухина, Прасковья Васильевна, дочь подполковника Василия Степановича и Прасковьи Ивановны.
- 19. Жеребцова, Елена Алексеевна (Сверчкова), дочь д.ст.сов. сенатора Алексея Григорьевича; была замужем за Сверчковым.
- 20. Зверева, Серафима Николаевна (Нелидова), дочь отст.майора Николая Васильевича, была замужем за Петром Нелидовым.
- 21. Изъединова, Фиона Андреевна, дочь комиссара Андрея Григорьевича и Марфы Григорьевны.
- 22. Княжна Голицына, Мария Борисовна (Алмазова) (1758—1787), дочь отставного секунд-майора князя Бориса Сергеевича и княгини Наталии Александровны, рожд. княжны Долгоруковой; вышла замуж за Богородицкого уездного предводителя дворянства бригадира Петра Николаевича Алмазова
- 23. Княжна Голицына, Варвара Борисовна (1756—1784), сестра предыдущей, была фрейлиной.
- 24. Княжна Львова, Александра Петровна, дочь поручика.
- 25. Княжна Мещерская, Мария Фёдоровна, дочь капитана, князя Фёдора Юрьевича и кн. Прасковьи Платоновны, рожд. княжны Мещерской.
- 26. Княжна Мещерская, Анна Фёдоровна, сестра предыдущей.
- 27. Княжна Путятина, Елизавета Алексеевна (Пискарева), дочь мануфактур-коллегии прокурора, князя Алексея Абрамовича и княгини Марии Степановны; была замужем за майором Михаилом Матвеевичем Пискарёвым.
- 28. Княжна Щербатова, Елизавета Павловна (Поликарпова) (1758—1822), дочь подполковника князя Павла Николаевича и княгини Марии Фёдоровны, рожд. княжны Голицыной; была замужем за тайн.сов Александром Васильевичем Поликарповым, участником Турецкой войны, позднее Тверским губернатором, а затем сенатором.
- 29. Княжна Щербатова, Прасковья Михайловна, дочь князя Михаила Михайловича, историографа, почётного члена Академии Наук, и Наталии Ивановны, рожд. княжны Щербатовой; была замужем за генерал-поручиком кн. Феодором Павловичем Щербатовым.
- 30. Ланская, Варвара Дмитриевна (Мацнева), (1759—1817), дочь отставного капитана армии Дмитрия Артемьевича и Ульяны Яковлевны; была замужем за ст.советником Михаилом Михайловичем Мацневым.
- 31. Ласунская, Феодосия Анисимовна, дочь секунд-майора Петербургского пограничного 4-го батальона Анисима Фёдоровича и Анны Петровны.
- 32. Левшина, Александра Петровна (Черкасская) (1757—1782), дочь премьер-майора Петра Ивановича и Татьяны Ивановны, рожд. княжны Кольцовой-Масальской; окончила с шифром, была фрейлиной императрицы; в 1780 г. вышла замуж за капитана Измайловского полка кн. Петра Александровича Черкасского.
- Levshina by levitskiy.jpg
Левшина
- 33. Мансурова, Мария Александровна, дочь ротмистра л.-гв. Конного полка Александра Яковлевича, впоследствии обер-коменданта в Казани, и Аграфены Ивановны, урождённой Леонтьевой (сестра управляющего дворцовым хозяйством Царского Села Алексея Ивановича Леонтьева
- 34. Молчанова, Екатерина Ивановна (Олсуфьева) (1758—1809), дочь подполковника Ивана Яковлевича, воспитанница супруги обер-егермейстера Марии Павловны Нарышкиной, окончила с шифром; с 1776 г. была фрейлиной Имп. Екатерины II; вышла замуж за генерал-майора Сергея Адамовича Олсуфьева.
- Molchanova by levitskiy.jpg
Молчанова
- 35. Нелидова, Екатерина Ивановна
- 36. Нелюбова, Елизавета Васильевна, дочь майора.
- Dmitry Levitzky 001.jpg
Нелидова
- 37. Окунева, Варвара Александровна, дочь премьер-майора Александра Гавриловича и Марии Фёдоровны.
- 38. Олсуфьева, Анастасия Павловна (Исленьева) (? — 1815), дочь полковника Павла Матвеевича и Анастасии Алексеевны, рожд. Жолобовой, была замужем за бригадиром Александром Васильевичем Исленьевым.
- 39. Павлова, Прасковья Васильевна, дочь капитана Василия Васильевича.
- 40. Панина, Анна Ивановна, дочь капитана Ивана Александровича.
- 41. Панина, Екатерина Васильевна, дочь колл. сов. Василия Алексеевича и Надежды Андреевны, рожд. Ладыженской.
- 42. Пассек, Варвара Петровна (1761—1787), дочь генерал-аншефа, действ. камергера, Белорусского генерал-губернатора Петра Богдановича и Наталии Исаевны, рожд. баронессы Шафировой; была фрейлиной.
- 43. Потёмкина, Елизавета Дмитриевна, дочь ротмистра Дмитрия Степановича.
- 44. Потёмкина, Авдотья Дмитриевна, сестра предыдущей.
- Passek V.jpg
Пассек
- 45. Радванская, Екатерина Алексеевна, дочь полковника Алексея Петровича.
- 46. Рубановская Елизавета Васильевна (Радищева) (? — 1797), дочь камер-фурьера, впоследствии ст.сов., члена Гл. Дворц. Канц. Василия Кирилловича; окончила с шифром; вышла замуж за писателя Александра Николаевича Радищева(его 2-я жена)
- 47. Рубановская Дарья Васильевна (? — 1783), дочь камер-фурьера, впоследствии ст.сов., члена Гл. Дворц. Канц. Василия Кирилловича.
- 48. Свистунова, Анисья Матвеевна, дочь поручика галерных солдатских рот, впоследствии генерал-майора, Матвея Степановича.
- 49. Симонова, Елизавета Дмитриевна, дочь камер-цальмейстера Дмитрия Александровича.
- 50. Тишина, Варвара Ермолаевна (Новосильцова), (1760—1815), дочь ст.сов., члена Придворной Конторы Ермолая Васильевича; была замужем с 1779 г. за майором Новосильцовым.
- 51. Уварова, Фиона Ивановна, дочь сержанта Ивана Ильича.
- 52. Ушакова, Анна Ивановна, дочь полковника Ивана Ивановича
- 53. Шереметева, Мария Петровна (Самсонова), (р. 1760) дочь лейб-гв. подпоручика Петра Владимировича и Татьяны Сергеевны, рожд. княжны Голицыной; была замужем за Самсоновым.
- 54. Шишкина, Варвара Алексеевна, дочь генерал-провиантмейстера лейтенанта Алексея Семеновича.
2-й выпуск, 1779 год
- В живописи: см. Смолянки Левицкого.
- 1. Черкасова, Елизавета Александровна (баронесса фон Пальменбах) (1761—1832), дочь камергера и Государственной Медицинской Коллегии президента, барона Александра Ивановича и бар. Гедвиги Ивановны, рожд. принцессы Бирон; окончила с шифром, в 1781 г. вышла замуж за Евстафия Ивановича Пальменбаха; была пожалована кавалерственной дамой; с 1797 по 1802 г. состояла начальницей Имп. Восп. Общества.
- Cherkasova E.jpg
Черкасова
- 2. Ржевская, Феодосия Степановна (Голицына).
- Dmitrij Grigorievic Levickij 001.jpg
Ржевская
- 3. Бакунина, Пелагея Михайловна, дочь д.ст.сов., вице-президента Камер-коллегии Михаила Васильевича и Любови Петровны, рожд. княжны Мышецкой; окончила с шифром.
- 4. Хрущова, Екатерина Николаевна (фон Ломан) (р. 1761), дочь отставного премьер-майора Николая Семёновича и Прасковьи Михайловны, рожд. княжны Волконской; окончила с шифром; была замужем за полковником фон Ломан.
- 5. Княжна Хованская, Екатерина Николаевна (Нелединская-Мелецкая) (1762—1813), дочь кригс-комиссара князя Николая Васильевича и кн. Марии Николаевны, рожд. Щепотьевой; окончила с шифром; в 1786 г. вышла замуж за поэта Юрия Александровича Нелединского-Мелецкого, статс-секретаря Императора Павла I, впоследствии сенатора и почётного опекуна.
- Levitzky Khruscheva Khovanskaya.jpg
Хрущева и Хованская
- 6. Алексеева, Елизавета Александровна (Клингер) (р.1761), дочь полковника Александра Ивановича и Агафии Васильевны, рожд. Пущиной; окончила с шифром; была замужем за директором Шляхетского кадетского корпуса, генерал-лейтенантом, членом Сов. Воспит. Общ., писателем Фёдором Ивановичем Клингером
- 7. Сенявина, Мария Алексеевна (в замужестве Нарышкина) (1762—1822), дочь члена Государств. Адмиралтейств-Коллегии Алексея Наумовича и Анны-Елизаветы, рожд. фон Брадке; с 1781г была фрейлиной, потом вышла замуж за Александра Львовича Нарышкина, впоследствии обер-камергера, директора Имп. театров; была статс-дамой и кавалерственной дамой ордена Св. Екатерины малого креста.
- Maria Naryshkina by Argunov.jpeg
Нарышкина
- 8. Княжна Путятина, Ольга Алексеевна, дочь ст. сов, мануфактур-коллегии прокурора, князя Алексея Никитича и княгини Анны Ивановны, рожд. кн. Мещерской.
- 9. Графиня Головина, Наталия Николаевна (Голицына), дочь д.камергера графа Николая Александровича и графини Анастасии Степановны, рожд. Лопухиной; была замужем за князем Яковом Александровичем Голицыным.
- 10. Ржевская, Прасковья Степановна (Кологривова, Урусова), дочь генерал-поручикаСтепана Матвеевича и Софии Николаевны, рожд. баронессы Строгановой; была замужем 1-м браком за генерал-майором Иваном Сергеевичем Кологривовым, а 2-м — за тайн.сов. князем Никитою Сергеевичем Урусовым.
- 11. Глинская, Татьяна Фёдоровна (Окулова), дочь смоленского шляхтича Фёдора Елисеевича; была фрейлиной Ея Величества, потом вышла замуж за Окулова.
- 12. Разумовская, Наталия Васильевна (Муравьева) (1764—1844), дочь генерал-майора Василия Ивановича и Александры Фёдоровны, рожд. графини Апраксиной; была замужем за д.ст.сов. Муравьёвым.
- 13. Хрущова, Александра Андреевна (Голицына), дочь премьер-майора Андрея Ивановича и Натальи Семёновны, рожд. княжны Волконской; была замужем за майором князем Алексеем Ивановичем Голицыным.
- 14. Нелединская, Авдотья Андреевна, дочь отставного майора Андрея Фёдоровича и Мавры Васильевны.
- 15. Резанова, Авдотья Ивановна, дочь бригадира, впоследствии тайн.сов. Ивана Гавриловича и Анны Ивановны.
- 16. Львова, Надежда Васильевна, дочь отставного поручика Василия Яковлевича и Аграфены Никитичны; была учительницей в Имп. Восп. Общ.
- 17. Ушакова, Мария Мироновна, дочь полкового обозного л.-гв. Семёновского полка Мирона Ивановича и Анны Петровны.
- 18. Баронесса Черкасова, Прасковья Петровна, дочь отставного поручика л.-гв. Конного полка барона Петра Ивановича и баронессы Елизаветы Николаевны, рожд. Жеребцовой.
- 19. Толбузина, Анна Никифоровна, дочь флота капитан-лейтенанта Никифора Васильевича и Наталии Андреевны.
- 20. Жеребцова, Наталия Алексеевна (Чекалевская), дочь д.тайн.сов., сенатора Алексея Григорьевича; была замужем за Чекалевским.
- 21. Дьякова, Александра Алексеевна (Капнист), (р.1759), дочь полковника, впоследствии обер-прокурора Правительствующего Сената Алексея Афанасьевича и Евдокии Петровны, рожд. княжны Мышецкой; была замужем за писателем Василием Васильевичем Капнистом; сестра 2-й жены поэта Державина.
- 22. Княжна Мышецкая, Александра Семёновна, дочь секунд-майора.
- 23. Толстая, Александра Фёдоровна, дочь отставного капитана Фёдора Ивановича и Анны Ивановны.
- 24. Трегубова, Анна Яковлевна, дочь колл.сов. Якова Алексеевича.
- 25. Бешенцова, Варвара Ивановна, дочь надворн.сов. Ивана Фёдоровича.
- 26. Лопухина, Анна Николаевна, (? — 1812), дочь гв. капитана Николая Александровича и Анны Алексеевны, рожд. Жеребцовой (впоследствии супруги д.тайн.сов. Якова Лукича Хитрово).
- 27. Римская-Корсакова, Александра Егоровна, дочь отставного капитана Егора Семёновича; была фрейлиной.
- 28. Сумарокова, Анна Ивановна, дочь подполковника Ивана Петровича и Марии Ивановны.
- 29. Княжна Грузинская, Мария Леоновна, дочь гвардии майора, царевича Леона Бакаровича и царевны Александры Яковлевны, рожд. княжны Сибирской.
- 30. Галафеева, Анна Евграфовна, дочь надворн.сов. Евграфа Фёдоровича.
- 31. Графиня Толстая, Мария Андреевна (Арсеньева), дочь д.с.сов., графа Андрея Ивановича и графини Александры Ивановны, рожд. княжны Щетининой; была замужем за д.с.сов. Алексеем Ивановичем Арсеньевым.
- 32. Шишкина, Екатерина Алексеевна, дочь генерал-провиантмейстер-лейтенанта Алексея Семёновича.
- 33. Княжна Долгорукова, Анастасия Ивановна (Бухвостова), дочь секунд-майора князя Ивана Сергеевича и княгини Елены Николаевны, рожд. Нестеровой; была замужем за Дмитрием Ивановичем Бухвостовым.
- 34. Княжна Долгорукова, Екатерина Васильевна (Кожина), дочь премьер-майора князя Василия Сергеевича и княгини Анастасии Ивановны, рожд. Ладыженской, внучки князя-кесаря Ромодановского; была замужем за Василием Ивановичем Кожиным.
- 35. Толбузина, Прасковья Никифоровна, дочь флота капитан-лейтенанта Никифора Васильевича и Наталии Андреевны.
- 36. Трегубова, Мария Яковлевна, дочь колл.сов. Якова Алексеевича.
- 37. Княжна Щербатова, Анна Михайловна (? — 1852), дочь князя Михаила Михайловича, историографа, почётного члена Академии Наук, и Наталии Ивановны, рожд. Княжны Щербатовой.
- 38. Топильская, Варвара Петровна, дочь капитана л.гв. Семёновского полка Петра Ивановича.
- 39. Чичерина, Екатерина Васильевна, дочь майора Навагинского пехотного полка, впоследствии представителя Владимирского, а потом Тамбовского уездного суда, д.ст.сов. Василия Петровича и Евдокии Васильевны, рожд. Евреиновой.
- 40. Дурова, Татьяна Александровна, дочь колл.асс. Александра Дмитриевича.
- 41. Воронцова, Татьяна Ивановна, дочь полковника, члена Вотчинной Коллегии Ивана Петровича и Марфы Алексеевны.
- 42. Комынина, Екатерина Михайловна дочь гв. капитана Михаила Афанасьевича и Анны Александровны.
- 43. Неклюдова, Аграфена Васильевна, дочь капитана л.гв. Преображенского полка, впоследствии Тверского губернского предводителя дворянства Василия Ивановича, и Евдокии Яковлевны, рожд. Фёдоровой.
- 44. Верёвкина, Надежда Михайловна, дочь колл.сов., впоследствии д.ст.сов., писателя Михаила Ивановича и Елены Афанасьевны.
- 45. Волоцкая, Елизавета Семёновна, дочь капитана л.гв. Преображенского полка Семёна Борисовича.
- 46. Лупандина, Марфа Тимофеевна, дочь майора Тимофея Ивановича.
- 47. Воейкова, Прасковья Семёновна (Павло-Швыйковская) (р. 1762 г.), дочь колл.асс. Семёна Максимовича; была замужем за Василием Фёдоровичем Повало-Швыйковским.
- 48. Вельяшева-Волынцова, Прасковья Ивановна, дочь артиллерии асессора, писателя Ивана Андреевича.
- 49. Арсеньева, Варвара Ивановна, дочь отставного артиллерии поручика Ивана Михайловича.
- 50. Замыцкая, Анна Николаевна, дочь поручика Николая Алексеевича и Татьяны Фёдоровны.
- Пансионерки:
- 51. Богданова, Прасковья Ивановна, дочь поручика Ивана Яковлевича.
- 52. Томара, Софья Степановна, дочь бунчукового товарища.
- 53. Томара, Надежда Степановна, сестра предыдущей.
- 54. Кулябка, Мария Степановна, дочь бунчукового товарища Степана Григорьевича и Ульяны Фёдоровны, рожд. Остроградской.
- 55. Кулябка, Елизавета Степановна, сестра предыдущей.
- 56. Флоринская, Мария Павловна, дочь инженерного артиллерийского корпуса поручика Павла Андреевича.
- 57. Скоропадская, Елизавета Яковлевна (Дунина-Барковская), дочь майора лейб-кирасирского полка Якова Михайловича и Евфросинии Осиповны, рожд. Закревской, племянницы графа Разумовского; была замужем за бунчуковым товарищем Павлом Михайловичем Дунин-Барковским.
- 58. Вершницкая, Аграфена Гавриловна.
- 59. Панценбитер, Елизавета Фёдоровна.
- 60. Арабидзина, Анна Ивановна.
- 61. Арабидзина, Анна Ивановна.
- 62. Княжна Назарова, Прасковья Гавриловна, дочь сержанта л.гв. Семёновского полка, потом капитана Астраханского гарнизона, князя Гавриила Давыдовича.
3-й выпуск, 1782 год
- 1. Тухачевская, Ольга Фёдоровна, дочь надворн.сов. Фёдора Петровича; окончила с шифром.
- 2. Аксакова, Варвара Николаевна, дочь колл.сов., впоследствии Ярославского гражданского губернатора, д.тайн.сов., Николая Ивановича; окончила с шифром; в 1782 г. была взята ко Двору Вел. Кн. Павла Петровича, потом вышла замуж за ротмистра Кирасирского Ея Высочества полка, впоследствии ст. сов, Фёдора Фёдоровича фон-Шац.
- 3. Шереметева, Настасья Петровна, дочь гв. подпоручика Петра Владимировича и Татьяны Сергеевны; окончила с шифром.
- 4. Княжна Мещерская, Прасковья Платоновна, дочь генерал-аншефа, князя Платона Степановича, правителя Малороссии, потом наместника Казанского, Пензенского и Вятского, впоследствии при Императоре Павле I генерала от инфантерии и генерал-губернатора Казанского, и Надежды Александровны, рожд. Овцыной; окончила с шифром; была замужем за князем Фёдором Юрьевичем Мещерским.
- 5. Киреевская, Анна Михайловна, дочь подполковника Михаила Васильевича.
- 6. Жукова, Екатерина Михайловна, дочь колл.сов. Михаила Павловича; окончила с шифром.
- 7. Загоскина, Мария Григорьевна, дочь отставного прапорщика Григория Степановича; окончила с шифром.
- 8. Змеева, Мария Васильевна, дочь прапорщика Василия Степановича.
- 9. Княжна Шаховская, Мария Алексеевна (?-1803), дочь отставного гв. подпоручика князя Алексея Михайловича и княгини Наталии Федосеевны, рожд. Елагиной; была замужем за Петром Михайловичем Бутурлиным.
- 10. Княжна Давыдова, Анастасия Михайловна, дочь генерал-майора князя Михаила Михайловича.
- 11. Ивкова, Анна Васильевна (р.1765), дочь артиллерии подполковника Василия Ивановича.
- 12. Полянская, Екатерина Андреевна, дочь адмирала Андрея Ивановича; фрейлина Выс. Двора.
- 13. Мансурова, Александра Александровна, дочь ротмистра л.-гв. Конного полка Александра Яковлевича и Аграфены Ивановны, рожд. Леонтьевой.
- 14. Княжна Урусова, Елизавета Юрьевна, дочь подпоручика князя Юрия Васильевича.
- 15. Жедринская, Варвара Егоровна, дочь полковника Егора Михайловича.
- 16. Железная, Елизавета Ивановна, дочь колл.сов. Ивана Петровича.
- 17. Балашова, Александра Дмитриевна, дочь д.ст.сов., впоследствии сенатора Дмитрия Ивановича.
- 18. Барыкова, Пелагея Алексеевна, дочь ст. сов Алексея Лаврентьевича и Прасковьи Ивановны; была замужем за Новоладожским земским исправником инженер-капитаном Илларионом Никитичем Философовым.
- 19. Жохова, Наталья Гавриловна, дочь прокурора Канцелярии конфискации Гавриила Фёдоровича.
- 20. Ступишина, Мария Петровна, дочь генерал-поручика Петра Алексеевича.
- 21. Замятнина, Пелагея Александровна, дочь генерал-майора Александра Гавриловича и Анны Александровны.
- 22. Бахметева, Мария Николаевна, дочь поручика Николая Ивановича и Марии Ивановны, рожд. княжны Мышецкой.
- 23. Болкунова, Александра Фёдоровна, дочь колл.асс. Фёдора Петровича.
- 24. Княжна Хованская, Анна Александровна (1765—1832), дочь гв.капитана князя Александра Васильевича и княгини Анны Фёдоровны, рожд. графини . Головиной; была замужем за д.ст.сов. Александром Ивановичем Арсеньевым.
- 25. Резанова, Екатерина Ивановна, дочь тайн.сов. Ивана Гавриловича и Анны Ивановны.
- 26. Рыдванская, Елизавета Фёдоровна, дочь поручика Фёдора Николаевича и Натальи Григорьевны.
- 27. Львова, Анна Васильевна, дочь отставного поручика Василия Яковлевича и Аграфены Никитичны;
- 28. Лукина, Фиона Николаевна, дочь Николая Фёдоровича и Ольги Петровны.
- 29. Беклемишева, Ольга Александровна, дочь прапорщика Александра Васильевича.
- 30. Сытина, Флена Александровна, дочь колл.асс. Александра Кирилловича и Христины Ивановны.
- 31. Богданова, Наталья Ивановна, дочь поручика Ивана Яковлевича.
- 32. Небольсина, Александра Никитична, дочь колл.асс. Никиты Михайловича.
- 33. Челищева, Екатерина Алексеевна, дочь бригадира, впоследствии тайн.сов., сенатора Алексея Богдановича и Варвары Ивановны, рожд. графини Гендриковой; была фрейлиной.
- 34. Мошкова, Наталья Павловна, дочь отст. капитана л.гв. Преображенского полка.
- 35. Нарышкина, Мария Николаевна, дочь полковника, впоследствии ст. сов Николая Сергеевича и Анны Владимировны, рожд. Языковой.
- 36. Княжна Ратеева, Анна Николаевна, дочь подполковника Грузинского гусарского полка князя Николая Юрьевича.
- 37. Лодыженская, Мария Николаевна, дочь артиллерии капитана Николая Петровича.
- 38. Изъединова, Анна Андреевна, дочь комиссара Андрея Григорьевича и Марфы Григорьевны.
- 39. Перфильева, Евдокия Яковлевна, дочь обер-кригс-комиссара Якова Васильевича и Александры Андреевны.
- 40. Голубцова, Елизавета Николаевна, дочь надворн.сов. Николая Фёдоровича.
- 41. Хрущова, Анна Андреевна, дочь подполковника Андрея Ивановича и Натальи Семёновны, рожд. княжны Волконской;
- 42. Сигорская, Александра Ивановна, дочь поручика Ивана Даниловича.
- 43. Столыпина, Евдокия Даниловна, дочь капитана Даниила Александровича, убитого пугачёвцами в Краснослободске, и Екатерины Ивановны; была замужем за надворн.сов. Иваном Ивановичем Бабичевым.
- 44. Вагнер, Варвара Алексеевна, дочь подполковника Алексея Васильевича.
- 45. Тутолмина, Олимпиада Васильевна, дочь премьер-майора Василия Андреевича и прасковьи Матвеевны.
- 46. Княжна Голицына, Варвара Васильевна (1764—1828), дочь гв.капитана, впоследствии Коломенского предводителя дворянства князя Василия Михайловича и Марии Алексеевны, рожд. Татищевой; была замужем за генерал-лейтенантом В. В. Нелюбовым.
- 47. Молчанова, Анна Николаевна, дочь экзекутора Правительствующего Сената, впоследствии сенатора, Николая Андреевича и Варвары Андреевны.
- 48. Княжна Давыдова, Екатерина Ивановны, дочь надворн.сов. Ивана Михайловича.
- 49. Княжна Козловская, Наталья Михайловна, дочь тайн.сов. князя Михаила Семёновича и кн. Марии Николаевны.
- 50. Грекова, Дарья Николаевна, дочь инженер-подпоручика Николая Ивановича.
- 51. Графиня Апраксина, Варвара Александровна (1764—1830), дочь отставного капитана л.-гв. Измайловского полка графа Александра Фёдоровича и гр. Наталии Ивановны, рожд. княжны Одоевской; была замужем за вице-адмиралом Иваном Михайловичем Колокольцевым.
- 52. Чичерина, Мария Васильевна (1764—1830), дочь колл.сов. Василия Петровича.
- Пансионерки:
- 53. Княжна Трубецкая, Прасковья Юрьевна (1762—1848), дочь действительного тайного советника.
- 54. Шергина, Аграфена Егоровна, дочь майора.
- 55. Дохтурова, Александра Сергеевна, дочь поручика, потом капитана л.гв. Преображенского полка Сергея Петровича и Елизаветы Алексеевны, рожд. Коробьиной.
- 56. Лебядникова, Любовь Максимовна, дочь генерал-кригс комиссара.
- 57. Мельгунова, Наталия Ермолаевна, дочь колл.асс. Ермолая Исаевича и Пелагеи Фёдоровны.
- 58. Юшкова, Матрёна Алексеевна, дочь подполковника Алексея Васильевича.
- 59. Ирецкая, Мария Егоровна, дочь контр-адмирала Егора Никифоровича.
- 60. Княжна Мещерская, Анна Ивановна, дочь флигель-адъютанта князя Ивана Никаноровича; была замужем за колл.асс. Сергеем Васильевичем Безобразовым.
- 61. Баскакова, Мария Васильевна, дочь ст. сов, бывшего депутата Комиссии о новом Уложении, вице-президента Канцелярии Опек. иностр. Василия Григорьевича.
- 62. Баскакова, Александра Васильевна, сестра предыдущей.
- Dmitrij Grigorievic Levickij 001.jpg
Давыдова (с Ржевской, см. выше)
- RusPortraits v5-016 La P-sse Prascovie Youriewna Gagarine, 1762-1848.jpg
Трубецкая
4-й выпуск, 1785 год
- 1. Княжна Мещерская, Анастасия Платоновна, дочь генерал-аншефа, правителя Малороссии, потом наместника Казанского, Пензенского, Симбирского и Вятского, позже при Императоре Павле I генерала от инфантерии и генерал-губернатора Казанского, князя Платона Степановича и Надежды Александровны, рожд. Овцыной; была замужем за князем Д.А.Тенишевым.
- 2. Ярцова, Анна Филипповна, дочь генерал-майора Филиппа Ивановича, воронежского вице-губернатора; была замужем за князем В.А.Урусовым.
- 3. Ярцова, Марфа Филипповна, сестра предыдущей.
- 4. Княжна Оболенская, Елизавета Ивановна (1767-1841), дочь подполковника князя Ивана Петровича и кн. Марии Алексеевны, рожд. Тараканова.
- 5. Балашова, Елизавета Дмитриевна, дочь д.ст.сов., Дмитрия Ивановича.
- 6. Волкова, Пелагея Алексндровна, дочь д.ст.сов., Александра Андреевича.
- 7. Кашкина, Евфимия Евгениевна (р. 20 окт.1767), дочь генерал-майора, Выборгского генерал-губернатора и наместника Калужского и Тульского, Евгения Петровича и Екатерины Ивановны, рожд. Сафоновой; была замужем за надворн.сов. Василием Ивановичем Шубиным.
- 8. Княжна Барятинская, Аграфена Николаевна (1768-1833), дочь надворн.сов. князя Николая Фёдоровича и кн. Евдокии Петровны.
- 9. Бланк, Екатерина Карловна, дочь колл.сов. Карла Ивановича и жены его, рожд. Струговщиковой, дочери одного из помощников Растрелли.
- 10. Турчанинова, Елизавета Петровна, дочь бригадира Петра Ивановича и Екатерины Ивановны.
- 11. Ляпунова, Софья Ефимовна, дочь конюшенного Двора Ея Императорского Величества, берейтора капитанского ранга Ефима Ляпунова.
- 12. Харламова, Александра Евстигнеевна, дочь д.ст.сов. Евстигнея Саввича.
- 13. Княжна Голицына, Елизавета Андреевна (1761 – 1813), дочь князя Андрея Михаиловича и княгини Анны Фаддеевны, рожд. Хитрово; была замужем за майором Александром Васильевичем Грушецким.
- 14. Княжна Голицына, Авдотья Андреевна, сестра предыдущей.
- 15. Перфильева, Екатерина Яковлевна, дочь бригадира Якова Васильевича и Александры Андреевны.
- 16. Сытина, Елизавета Александровна, дочь колл.асс. Александра Кирилловича и Христины Ивановны; окончила с шифром.
- 17. Графиня Толстая, Елизавета Андреевна, дочь д.ст.сов. графа Андрея Ивановича и графини Александры Ивановны, рожд. княжны Щетининой; была замужем за Александром Фёдоровичем Боборыкиным.
- 18. Княжна Оболенская, Екатерина Николаевна (р.1768), дочь премьер-майора князя Николая Петровича и кн. Марии Алексеевны, рожд. княжны Белосельской.
- 19. Львова, Надежда Васильевна, дочь отставного поручика Василия Яковлевича.
- 20. Олина, Мария Михайловна, дочь артиллерии капитана Михаила Яковлевича и Анны Семеновны.
- 21. Дунина, Фиона Алексеевна, дочь поручика Алексея Алексеевича и Евдокии Исаевны; окончила с шифром.
- 22. Маклакова, Надежда Андреевна, дочь поручика Андрея Матвеевича; окончила с шифром; была классной дамой в Имп. Восп. Общ.
- 23. Кашинцова, Екатерина Васильевна, дочь капитана Василия Алексеевича.
- 24. Шипова, Варвара Ивановна (р.1767), дочь бригадира Ивана Ивановича и Екатерины Николаевны.
- 25. Барыкова, Аграфена Ивановна, дочь тит.сов. Ивана Алексеевича.
- 26. Барыкова, Александра Ивановна, сестра предыдущей.
- 27. Дурова, Вера Александровна, дочь колл.асс. Александра Дмитриевича.
- 28. Соколова, Надежда Семёновна, дочь колл.асс. Семёна Ивановича.
- 29. Обрескова, Мария Васильевна, дочь гв. капит.-поруч. Василия Ивановича.
- 30. Сытина, Дарья Сергеевна, дочь отст. поручика Сергея Павловича и Марии Ивановны.
- 31. Княжнина, Анна Яковлевна, дочь капитана Якова Борисовича, писателя, секретаря Бецкого и Екатерины Александровны, рожд. Сумароковой (дочери писателя).
- 32. Кургановская, Екатерина Алексеевна, дочь бригадира Алексея Евдокимовича.
- 33 Княжна Друцкая, Варвара Андреевна, дочь майора князя Андрея Даниловича.
- 34. фон-Штрик, София-Елена, дочь капитана.
- 35. Безобразова, Аграфена Алексеевна (1766-1848), дочь гв.поручика Адексея Григорьевича и Марии Яковлевны; была замужем 1-м браком за Пожарским, а 2-м браком за тайн.сов. князем Иваном Михайловичем Долгоруковым.
- 36. Безобразова, Евдокия Алексеевна, сестра предыдущей.
- 37. Соколова, Анна Александровна, дочь колл.асс. Александра Ивановича.
- 38. Княжна Вяземская, Елизавета Семёновна, дочь колл.сов. князя Семёна Ивановича и княгини Надежды Фёдоровны.
- 39. Уварова, Александра Ивановна, дочь артиллерии сержанта Ивана Ильича.
- 40. Караулова Елизавета Петровна, дочь надворн.сов. Петра Андреевича.
- 41. Молчанова, Александра Николаевна, дочь ст. сов Николая Андреевича.
- 42. Кологривова, Анна Сергеевна, дочь полковника Сергея Петровича и Татьяны Григорьевны; была замужем за Богородским предводителем дворянства Николаем Ильичем Мухановым.
- 43. Есипова, Анна Васильевна, дочь капитана Василия Дмитриевича и Евдокии Дмитриевны.
- 44. Мягкова, Екатерина Васильевна, дочь д.ст.сов. Василия Филипповича.
- 45. Графиня Апраксина, Елизавета Михайловна, дочь графа Михаиля Фёдоровича.
- 46. Бибикова, Екатерина Юрьевна, дочь полковника Юрия Богдановича и Анны Ивановны.
- 47. Молчанова, Анна Алекеевна, дочь надворн.сов. Алексея Петровича.
- 48. Воеводская, Феврония Григорьевна, дочь отставного ротмистра Смоленской шляхты Григория Даниловича и Февронии Ивановны, рожд. Краевской.
- 49. Гейкинг, Наталья Григорьевна, дочь подполковника.
- 50. Опочинина, Надежда Александровна (р.1768), дочь флота капитан-лейтенантаАлександра Ильича.
- 51. Нефнева, Агафья Ивановна, дочь квартирмейстера Казанского кирасирского полка Ивана Фёдоровича.
- 52. Сухотина, Мария Николаевна, дочь капитана Николая Григорьевича и Анны Никифоровны, рожд. княжны Мещерской.
- 53. Павлова, Наталья Васильевна, дочь капитана Василия Васильевича.
- 54. Аксенова, Елизавета Петровна, дочь поручика Архангелогородского карабинерного полка Петра Леонтьевича и Шарлотты Ивановны.
- 55. Пузыревская, Наталья Александровна, дочь премьер-майора Александра Николаевича и Татьяны Калистратовны.
- 56. Михина, Наталья Алексеевна, дочь надворн.сов. Алексея Ивановича.
- 57. Бакунина, Анна Михайловна, дочь д.ст.сов., вице-президента Камер-коллегии Михаила Васильевича и Любови Петровны, рожд. княжны Мышецкой;
- 58. Чебышева, Наталья Александровна, дочь майора Александра Сергеевича и Натальи Федоровны.
- 59. Рыкачева, Пелагея Марковна, дочь генерал-майора, потом тайн.сов. Марка Ивановича и Анны Даниловны, рожд. Опочининой.
- 60. Энгельгард, Александра Николаевна (?-1848), дочь Могилевского губернатора, генерал-майора Николая Богдановича и Надежды Петровны, рожд. Бутурлиной; была замужем за военным министром генералом от инфантерии графом Сергеем Кузьмичем Вязмитиновым.
- 61. Шишкова, Надежда Михайловна, дочь секунд-майора Михаила Яковлевича.
- 62. Похвиснева, Александра Александровна, дочь прапорщика Александра Петровича.
- 63. Малыгина, Александра Ивановна, дочь отст. поручика Александра Ефимовича.
- 64. Копьева, Елена Александровна, дочь колл.асс. Александра Петровича.
- 65. Караулова, Анна Александровна, дочь отст. секунд-майора Александра Семёновича.
- 66. Бахметева, Анна Ивановна, дочь тит.сов. Ивана Ивановича.
- 67. Лебядникова, Екатерина Максимовна, дочь генерал-кригс комиссара Максима Борисовича.
- 68. Хитрово, Екатерина Алексеевна, дочь секунд-майора Алексея Васильевича.
- 69. Вагнер, Анна Алексеевна, дочь подполковника Алексея Васильевича и Наталии Алексеевны.
- 70. фон-Шриппен, Агнеса-Юстина-Каролина Карловна, дочь секунд-майора.
- 71. Бегичева, Дарья Фёдоровна, дочь колл.сов. Фёдора Васильевича.
- 72. Рубановская, Екатерина Матвеевна, дочь капитана, потом бригадира л.-гв. Измайловского полка Матвея Корнильевича и Анастасии Тимофеевны.
- 73. Слатина, Пелагея Акимовна, дочь колл.сов. Акима Афанасьевича.
- 74. Долматова, Екатерина Потаповна, дочь премьер-майора Тобольского пехотного полка Потапа Тихоновича.
- 75. Батурина, Марья Алексеевна, дочь поручика Алексея Ивановича.
- 76. Обрютина, Александра Антоновна, дочь отст. секунд-майора Антона Антоновича и Елизаветы Харитоновны.
- Пансионерки:
- 77. Богданова, Анна Ивановна, дочь поручика Ивана Яковлевича и Наталии Сергеевны; окончила с шифром.
- 78. Дьячкова, Олимпиада Васильевна, дочь подполковника Василия Васильевича.
- 79. Мишукова, Анна Андреевна, дочь отст. майора Андрея Захарьевича.
- 80. Черешникова, Варвара Григорьевна, дочь генерал-майора Григория Ивановича.
- 81. Черешникова, Александра Григорьевна, сестра предыдущей.
- 82. Баронесса фон-Платто, Каролина, дочь майора Венгерского гусарского полка.
- 83. Обрескова, Екатерина Алексеевна (1766-1851), дочь д.тайн.сов., известного дипломата при Имп.Екатерине II, посла в Константинополе и сенатора Алексея Михайловича; окончила с шифром и была фрейлиной Ея Величества.
- 84. Салтыкова, Мария Александровна, дочь конференц-секретаря Академии Художеств Александра Михайловича и Марии Сергеевны (дочери С.С.Волчкова), (во 2-м браке за генералом П. Б. Пассек.
- 85. Салтыкова, Екатерина Александровна, сестра предыдущей; была замужем за Василием Николаевичем Чичериным.
- 86. Бем, Евва-Юлиана, дочь колл.асс..
- 87. Бем, Евва-Магдалена, сестра предыдущей.
- 88. Смирнова, Евгения Сергеевна (в замужестве Долгорукова) (1770 – 1804), дочь поручика, убитого Пугачёвым, и Авдотьи Сергеевны, воспитанницы Вел.Княгини Натальи Алексеевны; окончила с шифром; была взята ко двору Вел.Кн. Марии Фёдоровны; в 1787 г. вышла замуж за поэта и писателя, впоследствии Пензенского и Владимирского губернатора, князя Ивана Михайловича Долгорукова (его первая жена).
- 89. Мавро-Кордато, гречанка; была взята ко двору Ея Величества
- Agrafena Dolgorukova.jpg
Безобразова
- Evgenia Sergeevna Dolgorukova (Smirnova) by Jean-Louis Voille.jpg
Смирнова
5-й выпуск, 1788 год
- 1. Ашиткова, Клеопатра Семёновна, дочь ст. сов Семёна Ивановича и Марии Григорьевны, рожд. Бордаковой.
- 2. Графиня Апраксина, София Александровна (?-1822), дочь отставного капитана л.-гв. Измайловского полка графа Александра Фёдоровича и гр. Наталии Ивановны, рожд. княжны Одоевской; была замужем за поручиком Иваном Семёновичем Аничковым.
- 3. Адамович, Наталия Богдановна, дочь надворн.сов. Богдана Петровича.
- 4. Балашова, Прасковья Дмитриевна, дочь ст. сов, впоследствии председателя Гражданской Палаты в Смоленске, обер-прокурора Сената и сенатора Дмитрия Ивановича.
- 5. Бибикова, Екатерина Васильевна, дочь полковника Василия Фёдоровича.
- 6. Байкова, Екатерина Сергеевна, дочь полковника Сергея Ивановича.
- 7. Биркина, Елизавета Фёдоровна, дочь колл.асс. Фёдора Ивановича и Дарьи Борисовны.
- 8. Борноволокова, Анастасия Ивановна, дочь артиллерии поручика Ивана Михайловича.
- 9. Барыкова, Анна Ивановна, дочь тит.сов. Ивана Алексеевича.
- 10. Бегичева, Евдокия Фёдоровна, дочь колл.сов. Фёдора Васильевича.
- 11. Княжна Барятинская, Екатерина Сергеевна, дочь поручика князя Сергея Фёдоровича и княгини Марии Александровны, рожд. Хитрово; в 1797 г. вышла замуж за полковника князя Сергея Николаевича Голицына (его 2-я жена).
- 12. Княжна Волконская, Анна Алексеевна, дочь отст. прапорщика князя Алексея Степановича и княгини Екатерины Никитичны, рожд. Редкиной.
- 13. Волкова, Александра Николаевна, дочь ст. сов Алексея Степановича.
- 14. Вырубова, Александра Петровна, дочь отст. ротмистра Петра Петровича.
- 15. Волкова, Анна Алексеевна, дочь ст. сов Алексея Степановича.
- 16. Княжна Друцкая-Соколинская, Елизавета Александровна (р.1772), дочь отставного гв. капит.-поруч. князя Александра Степановича и княгини Веры Ивановны, рожд. Палибиной; была замужем за Петром Васильевичем Вонлярлярским.
- 17. Железная, Екатерина Ивановна, дочь надворн.сов. Ивана Петровича; окончила с шифром.
- 18. Измайлова, Анна Алексеевна, дочь секунд-майора Алексея Петровича и Анны Андреевны; окончила с шифром.
- 19. Коптева, Евгения Кузьминишна, дочь колл.секр.
- 20. Кайгородова, Екатерина Никифоровна, дочь колл.асс..
- 21. Голенищева-Кутузова, Любовь Алексеевна, дочь отст. надворн.сов. Алексея Кирьяковича.
- 22. Кареева, Надежда Борисовна, дочь артиллерии поручика Бориса Алексеевича.
- 23. Киреева, Варвара Александровна, дочь отст. поручика Александра Григорьевича.
- 24. Кологривова, Прасковья Семёновна, дочь подпоручика Семёна Ивановича.
- 25. Караулова, Елизавета Александровна, дочь отст. секунд-майора Александра Семёновича.
- 26. Кикина, Александра Андреевна (р.1770), дочь секунд-майора Андрея Ивановича и Марии Фёдоровны, рожд.Ермоловой.
- 27. Лутовинова, Анна Леонтьевна, дочь премьер-майора Леонтия Осиповича и Надежды Николаевны; окончила с шифром.
- 28. Лунина, Екатерина Афанасьевна, дочь отст. поручика Афанасия Никифоровича.
- 29. Лачинова, Ольга Михайловна, дочь прапорщика л.гв. Семёновского полка Михаила Григорьевича и Марии Сергеевны; окончила с шифром.
- 30. Лодыгина, Александра Степановна, дочь ротмистра Степана Петровича.
- 31. Ламанова, Елизавета Львовна, дочь капитана Льва Фёдоровича.
- 32. Ляпунова, Прасковья Петровна, дочь капитана Петра Николаевича и Прасковьи Никитичны.
- 33. Лихарева, Варвара Кононовна, дочь дочь отст. подпоручика Конона Петровича.
- 34. Львова, Мария Васильевна, дочь отставного поручика Василия Яковлевича и Аграфены Никитичны.
- 35. Маврина, Мария Савишна, дочь полковника Саввы Ивановича; окончила с шифром.
- 36. Майкова, Варвара Васильевна, дочь бригадира, писателя Василия Ивановича и Екатерины Васильевны, рожд. Мельгуновой.
- 37. Графиня Миних, Екатерина Антоновна, дочь отст. ротмистра л.-гв. Конного полка графа Антона Сергеевича и гр. Веры Николаевны, рожд. Чоглоковой; была замужем за графом д´Оллонвиль.
- 38. Графиня Миних, Мария Антоновна, сестра предыдущей; была замужем за бароном Карлом Павловичем Розен.
- 39. Немтинова, Елена Дмитриевна, дочь дворянина Дмитрия Андреевича.
- 40. Овцына, Екатерина Николаевна, дочь отст. ротмистра Николая Фёдоровича и Анастасии Фёдоровны.
- 41. Окулова, Аграфена Матвеевна, дочь обер-провиантмейстера Матвея Герасимовича.
- 42. Опочинина, Елизавета Васильевна, дочь секунд-майора Василия Тихоновича и Марии Яковлевны.
- 43. Полетика, Анна Ивновна, дочь пограничного доктора Ивана Андреевича и турчанки Ульяны Фёдоровны, до крещения носившей имя Фатьмы; окончила с шифром.
- 44. Поповкина, Варвара Кирилловна, дочь колл.сов. Кирилла Ильича.
- 45. Перфильева, Елизавета Яковлевна, дочь бригадира Якова Васильевича.
- 46. Пусторослева, Мария Александровна, дочь капитана Александра Ивановича.
- 47. Рябинина, Александра Михайловна, дочь обер-интенданта Государственной Адмиралтейств-Коллегии Михаила Ильича.
- 48. Графиня Стенбок, Сарра Яковлевна, дочь ротмистра л.-гв. Конного полка гр. Якова Фёдоровича и его 2-й жены гр. Екатерины Алексеевны, рожд. Дьяковой; была замужем за полковником Василием Никитичем Куломзиным.
- 49. Баронесса Соловьёва, Елизавета Ивановна, дочь полковника Ивана Осиповича; в первом браке была за Потёмкиным, во 2-м – за Борисом Антоновичем Непокойчицким.
- 50. Сабурова, Анастасия Егоровна (р.1770), дочь подполковника Егора Яковлевича и Анны Васильевны, рожд. княжны Дуловой.
- 51. Сухотина, Анастасия Николаевна (1771-1829), дочь капитана Николая Григорьевича и Анны Никифоровны, рожд. княжны Мещерской.
- 52. Турчанинова, Екатерина Петровна, дочь подполковника Смоленского драгунского полка петра Ивановича.
- 53. Титова, Мария Петровна, дочь премьер-майора Петра Васильевича и Феодосии Ивановны.
- 54. Черкасова, Аграфена Ивановна, дочь подпоручика Ивана Васильевича и Елизаветы Петровны.
- 55. Челищева, Мария Алексеевна, дочь ротмистра л.-гв. Конного полка, впоследствии тайн.сов., сенатора Алексея Богдановича и Варвары Ивановны, рожд. графини Гендриковой.
- 56. Шалыгина, Варвара Михайловна, дочь полковника.
- 57. Княжна Шаховская, Екатерина Леонтьевна, дочь отст. сержанта, князя Леонтия Васильевича.
- 58. Шарапова, Вера Дементьевна, дочь секунд-майора Кексгольмского пехотного полка Дементия Ильича.
- 59. Якобий, Анна Ивановна, дочь генерал-майора Украинской дивизии Ивана Варфоломеевича.
- 60. Языкова, Елизавета Евграфовна (р.1772), дочь прокурора Суздальской провинции, потом д.ст.сов. Евграфа Михайловича и Ольги Ивановны, рожд. Алымовой.
- Пансионерка:
- 61. Поздеева, Анна Петровна.
6-й выпуск, 1791 год
- 1. Аленина, Варвара Николаевна (1771-833), дочь отст. полковника Николая Яковлевича и Анны Семёновны, рожд. княжны Волконской.
- 2. Апочкина, Ольга Васильевна дочь секунд-майора Василия Тихоновича и Марии Яковлевны.
- 3. Ананьевская, Мария Ивановна дочь надворн.сов. Ивана Сергеевича.
- 4. Бороздина, Наталья Ивановна, дочь премьер-майора.
- 5. Фон-Беринг, Анна Томасовна, дочь колл.асс..
- 6. Валуева, Екатерина Петровна (1774-1848), дочь камергера Петра Степановича и Дарьи Александровны, рожд. Кошелевой; была камер-фрейлиной при Императрице Елизавете Алексеевне.
- 7. Веригина, Мария Федотовна (1774-1848), дочь генерал-майора Федота Михайловича; была замужем за тайн.сов. Михаилом Ивановичем Донуаровым.
- 8. Веригина, Наталья Федотовна (1768-1855), сестра предыдущей; в 1791 г. была пожалована во фрейлины к В.кн. Марии Фёдоровне; была замужем за д.тайн.сов. Сергеем Ивановичем Плещеевым; в 1826 г. была пожалована в статс-дамы и 1851 г. была награждена орденом Св.Екатерины большого креста.
- 9. Воейкова, Анна Николаевна, дочь подполковника Николая Леонтьевича.
- 10. Княжна Голицына, Варвара Васильевна, дочь гв. капитана Василия Сергеевича и Варвары Петровны, рожд. Бутурлиной.
- 11. Княжна Голицына, Аграфена Васильевна, сестра предыдущей.
- 12. Дергун, Настасья Андреевна, дочь колл.рег. секретаря Малороссийской Коллегии Андрея Фёдоровича.
- 13. Ефимович, Александра Дмитриевна, дочь отст. капитана Дмитрия Денисовича.
- 14. Заборовская, Варвара Петровна, дочь поручика Петра Осиповича.
- 15. Закревская, Елена Кирилловна, дочь флигель-адъютанта Кирилла Осиповича (племянника гетмана Разумовского); была замужем за ротмистром Василием Николаевичем Романовским.
- 16. Исмайлова, Елизавета Алексеевна, дочь майора Алексея Петровича и Анны Андреевны.
- 17. Исаева, Прасковья Аврамовна, дочь отст. майора.
- 18. Кудрявцева, Филицата Ивановна, дочь артиллерии капитана Ивана Александровича.
- 19. Кропотова, Екатерина Петровна, дочь поручика Петра Андреевича.
- 20. Карамышева, Екатерина Петровна, дочь отст. гв. прапорщика Петра Фёдоровича и Евдокии Петровны.
- 21. Крок, Доротея-Амалия Карловна, дочь надворн.сов. Карла Ивановича.
- 22. Лебядникова, Варвара Максимовна, дочь генерал-майора Максима Борисовича и Татьяны Матвеевны.
- 23. Литвинова, Юлия Борисовна, дочь отст. ротмистра Бориса Петровича и Анны Ивановны.
- 24. Майкова, Александра Васильевна (? – 1830), дочь бригадира, писателя Василия Ивановича и Екатерины Васильевны, рожд. Мельгуновой; окончила с шифром; была замужем за подполковником Андреем Сурниным.
- 25. Графиня Миних, Елизавета Антоновна, дочь отст. ротмистра л.-гв. Конного полка графа Антона Сергеевича и гр. Веры Николаевны, рожд. Чоглоковой; была замужем за генерал-лейтенантом Михаилом Дмитриевичем Хрущовым.
- 26. Фон-Мертенц, Елизавета Фердинандовна, дочь плац-майора.
- 27. Нелидова, Екатерина Ивановна, дочь поручика Ивана Борисовича.
- 28. Нелидова, Наталья Ивановна (?-1848), дочь отставного поручика Ивана Дмитриевича и Анны Александровны, рожд. Симоновой.
- 29. Назимова, Анастасия Михайловна, дочь надворн.сов., Великолуцкого предводителя дворянства Михаила Фёдоровича и Евдокии Ивановны, рожд. Елагиной.
- 30. Назимова, Анна Михайловна, сестра предыдущей.
- 31. Новокщенова, Мария Степановна, дочь флота капитана Степана Васильевича и Софии Ивановны.
- 32. Очаковская, Елена Михайловна, дочь секунд-майора Михаила Захаровича.
- 33. Пишчевич, Анна Семёновна, дочь генерал-майора Семёна Степановича; окончила с шифром.
- 34. Пусторослева, Анна Александровна, дочь капитана Александра Ивановича; окончила с шифром.
- 35. Подвысоцкая, Анастасия Яковлевна, дочь колл.асс. Якова Яковлевича и Елизаветы Андреевны.
- 36. Полетика, Екатерина Ивновна (1772-1842), дочь надворн.сов. доктора Ивана Андреевича и турчанки Ульяны Фёдоровны, до крещения носившей имя Фатьмы; окончила с шифром; была фрейлиной.
- 37. Панина, Варвара Ивновна, дочь капитана Ивана Александровича.
- 38. Спокойская-Францевиц, Олимпиада Степановна, дочь тит.сов. Степана Кирилловича.
- 39. Салманова, Степанида Андреевна, дочь секунд-майора; окончила с шифром; была замужем за помещиком Пензенской губернии Кохом.
- 40. Сумарокова, Екатерина Платоновна (р.1773), дочь капитана Платона Васильевича и Марии Ивановны, рожд. Бахметовой; окончила с шифром; была замужем за князем Григорием Ивановичем Волконским.
- 41. Соколова, Наталья Александровна, дочь колл.асс. Александра Ивановича.
- 42. Селиванова, Варвара Павловна (1774-1864), дочь секунд-майора, потом члена земского уездного суда в Зарайске Павла Михайловича и Надежды Николаевны, рожд. Нестеровой; окончила с медалью.
- 43. Скоропадская, Евфросинья Яковлевна, дочь майора лейб-кирасирского полка Якова Михайловича и Евфросинии Осиповны, рожд. Закревской, племянницы гетмана графа Разумовского.
- 44. Смирнова, Надежда Сергеевна, дочь поручика, убитого Пугачёвым; была замужем за купцом Алферовым.
- 45. Уварова, Федосья Алексеевна, дочь отст. ротмистра Алексея Артамоновича и Александры Васильевны.
- 46. Хомутова, Анна Владимировна, дочь ротмистра л.-гв. Конного полка Владимира Васильевича.
- 47. Черняева, Юлия Никитишна, дочь тит.сов..
- 48. Чоглокова, Мария Александровна, дочь отст. поручика л.гв. Преображенского полка Александра Саввича и Елены Ивановны.
- 49. Шагарова, Варвара Ивановна, дочь капитана л.-гв. Измайловского полка Ивана Петровича.
- 50. Шагарова, Александра Ивановна, сестра предыдущей.
- Пансионерки:
- 51. Рылеева, Елизавета Никитична, дочь генерал-поручика, бывшего СПБ обер-полицмейстера, потом СПБ губернатора, Никиты Ивановича; была фрейлиной Императрицы Марии Фёдоровны.
- 52. Княжна Воронецкая, София Андреевна, была фрейлиной Императрицы Марии Фёдоровны потом вышла замуж за Гревеница.
- Суворова, Наталья Александровна, жена графа Н. А. Зубова, дочь фельдмаршала Суворова (В СПИСКАХ ОКОНЧИВШИХ - Императорское воспитательное общество благородных девиц,Н.П.Черепнин Петроград 1915г - НЕ ЗНАЧИТСЯ. Т.Е. МОГЛА УЧИТЬСЯ, НО НЕ ОКОНЧИЛА.
- Natalia Zubov 1.jpg
Суворова
7-й выпуск, 1794 год
- 1. Аленина, Наталья Ивановна, дочь секунд-майора Ивана Михайловича; окончила с шифром.
- 2. Аксакова, Мария Николаевна, дочь д.ст.сов. Николая Ивановича.
- 3. Албедиль, Елена Алексеевна, дочь поручика Нижегородского пехотного полка.
- 4. Баранова, Прасковья Ивановна, дочь поручика Ивана Ивановича и Анны Денисовны.
- 5. Биретова, Любовь Ивановна, дочь прапорщика Ивана Ивановича.
- 6. Биретова, Глафира Ивановна, сестра предыдущей.
- 7. Бешенцова, Екатерина Александровна, дочь секунд-майора Александра Ивановича.
- 8. Богаевская, Екатерина Ивановна, дочь колл.асс..
- 9. Богаевская, Мария Ивановна, сестра предыдущей; окончила с шифром.
- 10. Бибикова, Анна Ивановна.
- 11. Веселовская, Анастасия Алексеевна, дочь поручика Алексея Петровича.
- 12. Воейкова, Прасковья Николаевна, дочь подполковника Николая Леонтьевича.
- 13. Воейкова, Варвара Ивановна, дочь отст. подпоручика Ивана Андреевича.
- 14. Горихвостова, Анна Захаровна, дочь тит.сов. Захара Матвеевича.
- 15. Дурова, Наталья Симоновна, дочь бригадира; окончила с шифром.
- 16. Княжна Долгорукова, Александра Яковлевна, дочь действ.камергера и управляющего Петергофом, князя Якова Петровича и кн.Елизаветы Фёдоровны, рожд. Дубянской; окончила с шифром; была замужем за ст. сов Даниилом Андреевичем Гиршфельдом.
- 17. Елчанинова, Анна Алексеевна, дочь полковника Алексея Федотовича.
- 18. Ермолаева, Прасковья Егоровна, дочь гв. прапорщика Егора Гавриловича.
- 19. Ермолаева, Анна Егоровна, сестра предыдущей.
- 20. Ильина, Александра Матвеевна, дочь надворн.сов. Матвея Алексеевича.
- 21. Ильина, Анна Матвеевна, сестра предыдущей; окончила с шифром.
- 22. Копьева, Ульяна Фёдоровна, дочь отст. поручика Фёдора Петровича.
- 23. Фон-Клуген, Елизавета Магнусовна, дочь премьер-майора Кексгольмского пехотного полка.
- 24. Кличка, Екатерина Францовна, дочь генерал-поручика Франца Николаевича.
- 25. Кудаева, Анна Ивановна, дочь премьер-майора; была взята камер-юнгферой ко двору Вел.Кн. Ольги Павловны.
- 26. Лобысевич, Марфа Афанасьевна, дочь отст. полковника, впоследствии д.ст.сов. Афанасия Кирилловича и Екатерины Михайловны, рожд. Губчиц; была замужем за адмиралом Максимом Петровичем Коробкою.
- 27. Ляпунова, Анастасия Алексеевна, дочь отст. подпоручика Алексея Николаевича.
- 28. Левандовская, Анна Михайловна, дочь обер-секретаря Правительствующего Сената Михаила Петровича.
- 29. КняжнаМещерская, Любовь Васильевна, дочь обер-провиантмейстера кн.Василия Никитича.
- 30. Княжна Мещерская, София Васильевна, сестра предыдущей.
- 31. Набокова, Екатерина Семёновна, дочь колл.асс. Семёна Фёдоровича.
- 32. Нестерова, Анна Александровна, дочь поручика Александра Фёдоровича.
- 33. Одинцова, Прасковья Ивановна, дочь премьер-майора Ивана Ивановича и Марии Ивановны; впоследствии монахиня.
- 34. Овсова, Елизавета Сергеевна, дочь подполковника Сергея Ивановича и Лукерьи Кондратьевны.
- 35. Овсова, Мария Сергеевна, сестра предыдущей.
- 36. Пишчевич, Надежда Семёновна, дочь генерал-майора Семёна Степановича.
- 37. Пишчевич, Варвара Семёновна, сестра предыдущей.
- 38. Подвысоцкая, Мария Яковлевна, дочь колл.асс. Якова Яковлевича и Елизаветы Андреевны.
- 39. Похвиснева, Елизавета Александровна, дочь прапорщика Александра Петровича и Анны Афанасьевны.
- 40. Путятина, Елизавета Петровна, дочь артиллерии капитана Петра Ивановича.
- 41. Попова, Мария Михайловна, дочь колл.асс. Михаила Осиповича и Аграфены Васильевны.
- 42. Поповкина, Елизавета Кирилловна, дочь колл.сов. Кирилла Ильича и Марфы Никитичны.
- 43. Повылошвыйковская, Варвара Ивановна, дочь отст. подпоручика Ивана Андреевича и Марии Григорьевны.
- 44. Пересветова, Анна Егоровна, дочь отст. ротмистра Егора Леонтьевича.
- 45. Баронесса фон-дер Пален, Марта-Вильгельмина-Доротея Густавовна, дочь отст. подполковника.
- 46. Полетика, Ульяна Степановна (р.ок.1776), дочь бунчукового товарища Степана Андреевича и Татьяны, рожд. Свет.
- 47. Раковская, Наталья Андреевна, дочь отст. подполковника Андрея Никифоровича; окончила с шифром.
- 48. Баронесса фон Розен, Елена Карловна, дочь майора; в 1800-1803 г.г. была классной дамой в Имп.Воспит.Обществе.
- 49. Соковнина, Надежда Николаевна (?-1815), дочь отст. полковника Николая Васильевича и Марфы Игнатьевны, рожд. Сахаровой.
- 50. Слизова, Мария Петровна, дочь галерного флота капитан-лейтенанта.
- 51. Тихорская, Наталья Фоминишна, дочь д-ра медицины, надворн.сов. Фомы Трофимовича.
- 52. Ушакова, Феодосия Петровна, дочь отст. прапорщика Петра Андреевича.
- 53. Фонлярская, Мария Богдановна, дочь отст. вахмистра Богдана Григорьевича.
- 54. Харитонова, Наталья Григорьевна.
- 55. Чебышева, Елизавета Николаевна, дочь поручика Николая Ивановича.
- 56. Черепанова, Анна Фёдоровна, дочь премьер-майора.
- 57. Черняева, Мария Никитична, дочь колл.асс. Никиты Исаевича и Надежды Алексеевны.
- 58. Щулепникова, Анна Сергеевна, дочь колл.асс. Сергея Афанасьевича.
- 59. Горская, Варвара Александровна.
- 60. Салтыкова, Екатерина Александровна, дочь бригадира Александра Васильевича.
8-й выпуск, 1797 год
- 1. Алединская, Наталья Павловна, дочь надворн.сов. Павла Михайловича.
- 2. Аксакова, Александра Николаевна, дочь д.тайн.сов., Николая Ивановича; была замужем за князем Петром Платоновичем Мещерским.
- 3. Алалыкина, Наталья Александровна, дочь бригадира.
- 4. Азанчевская, Александра Александровна, дочь капитан-исправника Александра Михайловича.
- 5. Аленина, Елизавета Ивановна, дочь колл.сов. Ивана Михайловича.
- 6. Арсеньева, Екатерина Ивановна (18.05.1778 – 22.11.1835), дочь колл.сов. Ивана Даниловича и Марии Матвеевны, рожд. Ханыковой; окончила с шифром; была фрейлиной Высочайшего Двора.
- 7. Арсеньева, Евдокия Ивановна, сестра предыдущей; учредительница женской богадельни в Москве.
- 8. Аксютина, Анна Степановна, дочь поручика Степана Ларионовича.
- 9. Бреверн, София Людвиговна, дочь колл.асс..
- 10. Бухарина, Александра Яковлевна (р.1779), дочь советника Государств. Адмиралтейств-Коллегии Якова Ивановича и Евдокии Петровны, рожд. Пущиной.
- 11. Бухарина, Анна Яковлевна (р.1780), сестра предыдущей; была замужем за Фёдором Ивановичем Пущиным.
- 12. Бантыш-Каменская, Екатерина Николаевна (р.1779), дочь ст. сов, управляющего Московским архивом Мин. Ин. Дел, Николая Николаевича и Марии Ивановны, рожд. Куприяновой.
- 13. Барыкова, Феодосия Ивановна, дочь колл.асс. Ивана Алексеевича и Дарья Ивановны.
- 14. Графиня де Бальмен, София Антоновна, дочь директора Кадетского корпуса, затем генерал-губернатора Орловского и Курского, графа Антона Богдановича.
- 15. Баратынская, Марфа Андреевна, дочь тит.сов. Андрея Васильевича и Евдокии Матвеевны, рожд. Яцыниной.
- 16. Фон-Гинцель, Марья Карловна, дочь генерал-поручика Карла Христиановича.
- 17. Гербель, Екатерина Густавовна, дочь артиллерии генерал-майора Густава Родионовича.
- 18. Голостенова, Агафья Ивановна, дочь секунд-майора.
- 19. Баронесса фон Диц, Елизавета Томасовна, дочь бригадира.
- 20. Баронесса фон Диц, Марья Томасовна, сестра предыдущей.
- 21. Елина, Екатерина Матвеевна, дочь надворн.сов. Матвея Ивановича.
- 22. Энгельгард, Надежда Фёдоровна (р.1777), дочь предводителя дворянства Духовщинского уезда Фёдора Ивановича и Анны ...., рожд. Бурлянской; была замужем за колл.асс. фон-Клингеном.
- 23. Жеребцова, Марья Сергеевна, дочь колл.асс. Сергея Алексеевича.
- 24. Зернова, Аграфена Павловна, дочь генерал-аудитор-лейтенанта Павла Михайловича.
- 25. Иванова, Степанида Евстигнеевна, дочь ст. сов Евстигнея Мартыновича.
- 26. Иванова, Таисия Евстигнеевна, сестра предыдущей.
- 27. Кутузова, Агафоклея Петровна, дочь прапорщика Петра Павловича.
- 28. Кочетова, Дарья, Николаевна, дочь ст. сов Николая Ивановича.
- 29. Ковалёва, Екатерина Петровна, дочь колл.секр Петра Александровича.
- 30. Кудаева, Авдотья Ивановна, дочь премьер-майора Ивана Семёновича.
- 31. Каховская, Александра Михайловна, дочь генерал-аншефа, впоследствии графа, Михаила Васильевича.
- 32. Каховская, Екатерина Михайловна, сестра предыдущей.
- 33. Лотарева, Марья Александровна, дочь отст. подпоручика Александра Михайловича.
- 34. Левшина, Надежда Васильевна, дочь поручика Василия Алексеевича.
- 35. Мацкевич, Анастасия Васильевна, дочь подпоручика Василия Андреевича; окончила с шифром.
- 36. Мацкевич, Любовь Гавриловна, дочь отст. секунд-майора Гавриила Андреевича.
- 37. Мацнева, Анна Антоновна, дочь колл.сов. Антона Ивановича и Христины Матвеевны.
- 38. Муравьёва, Ольга Назаровна (1779-1857), дочь ст. сов, Архангельского губернатора Назария Степановича и Марфы Филипповны, рожд. Казариновой; была замужем за Новгородским помещиком Николаем Андреевичем Набоковым.
- 39. Мордвинова, Елизавета Михайловна (06.05.1776-01.02.1802), дочь генерал-поручика Михаила Ивановича и Екатерины Александровны, рожд. Саблуковой; окончила с шифром; была замужем за д.ст.сов. Михаилом Ивановичем Полетикою.
- 40. Мордвинова, Екатерина Михайловна, сестра предыдущей.
- 41. Марина, Александра Николаевна, дочь ст. сов Николая Алексеевича.
- 42. Муромцова, Елизавета Матвеевна, дочь генерал-поручика Матвея Васильевича.
- 43. Муромцова, Анна Матвеевна, сестра предыдущей.
- 44. Олсуфьева, Варвара Михайловна, дочь ст. сов Михаила Матвеевича.
- 45. Протасьева, Александра Петровна, дочь ст. сов Петра Григорьевича.
- 46. Пенская, Мария Ивановна, дочь корнета Ивана Андреевича.
- 47. Пенская, Прасковья Ивановна, сестра предыдущей.
- 48. Повало-Швыйковская, Феврония Семёновна, (р.1784) дочь отст. поручика Семёна Александровича и Софьи Григорьевны, рожд. Воеводской.
- 49. Пузыревская, Александра Макаровна, дочь капрала.
- 50. Пасынкова, Прасковья Фёдоровна, дочь генерал-майора морской артиллерии, цейхмейстера Фёдора Ивановича.
- 51. Плюскова, Наталья Яковлевна (?-1845), дочь колл.асс. Якова Алексеевича; окончила с шифром, была фрейлиной Вел.Кн. Елизаветы Алексеевны, а потом Имп.Марии Феодоровны; была в дружеских отношениях с И.И.Дмитриевым и другими писателями.
- 52. Потёмкина, Екатерина Алексеевна (р.1779), дочь унтер-егермейстера генерал-майорского чина Алексея Яковлевича и Анны Богдановны, рожд. княжны Друцкой-Соколинской.
- 53. Рамбур, Елена Алексеевна, дочь колл.сов. Алексея Степановича.
- 54. Римская-Корсакова, София Николаевна, дочь подпоручика Николая Данииловича.
- 55. Баронесса фон-Сакен, Варвара Ерофеевна, дочь премьер-майора, сестра известного впоследствии генерала от кавалерии графа Д.Е.Остен-Сакена.
- 56. Сушка, Мартина Леоновна, дочь тит.сов..
- 57. Слизова, Екатерина Петровна, дочь флота капитана генерал-майорского чина Петра Борисовича.
- 58. Ушакова, Варвара Николаевна, дочь гв.поручика.
- 59. Баронесса фон-Узлер, Елизавета Карловна, дочь майора.
- 60. Храповицкая, Анастасия Николаевна (р.24.09.1778), дочь надворн.сов. Николая Михайловича и Елены Алексеевны, рожд. Дуниной.
- 61. Храпова, Екатерина Парфёновна, дочь подполковника Парфёна Лукича.
- 62. Хомякова, Прасковья Афанасьевна, дочь капитана Афанасия Ивановича.
- 63. Черепанова, Александра Фёдоровна, дочь премьер-майора; окончила с шифром; была фрейлиной Имп.Марии Феодоровны; в 1798г. вышла замуж за Генерал-адъютанта и сенатора Абрама Андреевича Баратынского; мать поэта Баратынского.
- 64. Чоглокова, Аграфена Александровна, дочь отст. поручика л.гв. Преображенского полка Александра Саввича и Елены Ивановны.
- 65. Шмит, Екатерина Христиановна, дочь колл.сов. Христиана Мартыновича.
- 66. Фон-Шредер, Амалия Яковлевна, дочь колл.сов. Якова Андреевича.
- 67. Шлаттер, Наталия Ивановна, дочь ст. сов Ивана Ивановича и Евдокии Христофоровны.
- 68. Шмит, Анна Ивановна, дочь надворн.сов. Ивана Ивановича.
9-й выпуск, 1800 год
- 1. Акиншина, Анна Васильевна, дочь майора Василия Алексеевича.
- 2. Антропова, Екатерина Николаевна, дочь ст. сов Николая Никитича.
- 3. Апухтина, Глафира Александровна, дочь поручика Александра Андреевича и Настасьи Фёдоровны.
- 4. Апухтина, Елизавета Александровна, сестра предыдущей.
- 5. Арсеньева, Анастасия Ивановна, дочь колл.сов. Ивана Даниловича.
- 6. Астафьева, Александра Филипповна, дочь премьер-майора Филиппа Васильевича.
- 7. Белинкова, Мария Никитишна, дочь колл.асс..
- 8. Белинкова, Екатерина Никитишна, сестра предыдущей.
- 9. Берг, Констанция Ивановна, дочь премьер-майора.
- 10. Боголюбова, Анна Гавриловна, дочь колл.сов. Гавриила Семёновича.
- 11. Боголюбова, Наталья Гавриловна, сестра предыдущей; окончила с шифром.
- 12. Фон-Бретлинг, Елизавета Яковлевна, дочь бригадира Якова Ивановича.
- 13. Фон-Бриммер, Анна Астафьевна, дочь секунд-майора Астафия Ивановича.
- 14. Бунина, Александра Максимовна, дочь подпоручика Максима Дмитриевича.
- 15. Бутузова, Анна Яковлевна, дочь секунд-майора Якова Леонтьевича.
- 16. Буцковская, Елизавета Мартыновна, дочь артиллерии полковника.
- 17. Бухарина, Елизавета Григорьевна (р.1781), дочь генерал-майора Григория Ивановича и Дарьи Васильевны, рожд. Репьевой (1-я жена его).
- 18. Великопольская, Екатерина Николаевна, дочь отст. полковника Николая Львовича.
- 19. Беер-фон-Вейсфельд, Анна Фаддеевна, дочь бригадира Фаддея Астафьевича.
- 20. Воейкова, Прасковья Васильевна, дочь д.ст.сов., Орловского губернатора, Василия Ивановича и Евдокии Александровны, рожд. княжны Касаткиной-Ростовской; была замужем за М.А.Челищевым.
- 21. Воронец, Екатерина Алексеевна (р.1784), дочь колл.асс. Алексея Герасимовича и Евфросиньи Михайловны, рожд.Энгельгардт.
- 22. Фон-Гартонг, Елизавета Петровна, дочь поручика Петра Васильевича и Анны Акимовны; окончила с шифром.
- 23. Газан, Екатерина Яковлевна, дочь отст. капитана.
- 24. Гитербок, Христина Карловна, дочь майора Карла Михайловича; окончила с шифром.
- 25. Фон-Гофман, Анна Германовна, дочь майора.
- 26. Долинская, Марфа Григорьевна, дочь надворн.сов. Григория Григорьевича.
- 27. Елина, Александра Васильевна, дочь премьер-майора.
- 28. Энгельгардт, Вера Фёдоровна, дочь секунд-майора, предводителя дворянства Духовщинского уезда Фёдора Ивановича и Анны ...., рожд. Бурлянской; была замужем за отст. ротмистром Булацель.
- 29. Жегулина, Мария Семёновна, дочь тайн.сов. Семёна Семёновича и Прасковьи Семёновны, рожд. Роговиковой; окончила с шифром.
- 30. Жегулина, Евдокия Семёновна, сестра предыдущей; была замужем за генерал-лейтенантом Иваном Захаровичем Ершовым.
- 31. Замятнина, Александра Алексеевна, дочь капитана Алексея Ивановича.
- 32. Зиновьева, Александра Петровна, дочь прапорщика Петра Семёновича.
- 33. Звягина, Варвара Степановна, дочь поручика Степана Матвеевича.
- 34. Зуева, Доминика Васильевна, дочь колл.асс. Василия Фёдоровича.
- 35. Ильина, Пульхерия Матвеевна, дочь надворн.сов. Матвея Алексеевича.
- 36. Казаринова, Варвара Александровна, дочь прапорщика Александра Ивановича.
- 37. Каховская, Харитина Борисовна, дочь отст. поручика Бориса Васильевича.
- 38. Фон-Киль, Екатерина Ивановна, дочь артиллерии подполковника Ивана Мартыновича.
- 39. Козлова, Анна Яковлевна, дочь колл.асс. Якова Ивановича; была замужем за Языковым.
- 40. Колумбус, Анна Антоновна, дочь плац-майора Антона Ивановича.
- 41. Фон-Клуген, Наталья Максимовна, дочь подполковника.
- 42. Кудаева, Мария Ивановна, дочь майора Ивана Семёновича.
- 43. Левшина, Евгения Васильевна, дочь поручика Василия Алексеевича и Федосьи Степановны; окончила с шифром.
- 44. Литвинова, Варвара Ивановна, дочь отст. секунд-майора.
- 45. Лобысевич, Анна Афанасьевна, дочь отст. полковника Афанасия Кирилловича.
- 46. Макшеева, Надежда Михайловна, дочь губ.секр. Михаила Алексеевича и Прасковьи Ивановны.
- 47. Макшеева, Елизавета Михайловна, сестра предыдущей.
- 48. Минина, Марья Евграфовна, дочь майора Евграфа Александровича и Елизаветы Петровны, рожд. Гребенщиковой.
- 49. Мономахова, Елизавета Васильевна, дочь отст. поручика Василия Егоровича.
- 50. Нефнева, Прасковья Ивановна, дочь колл.асс..
- 51. Нефедьева, Александра Ильинична (1782-1857), дочь генерал-поручика Ильи Гаврииловича.
- 52. Обухова, Марья Гавриловна, дочь майора.
- 53. Обухова, Елена Гавриловна, сестра предыдущей.
- 54. Обухова, Александра Петровна, дочь надворн.сов. Петра Ивановича и Варвары Григорьевны.
- 55. Палицына, Надежда Петровна, дочь премьер-майора Петра Борисовича.
- 56. Пенская, Елена Ивановна, дочь корнета Ивана Андреевича.
- 57. Пистолькорс, Любовь Карловна, дочь майора Карла Григорьевича; окончила с шифром.
- 58. Пистолькорс, Александра Карловна, сестра предыдущей.
- 59. Графиня Потоцкая, Октавия Станиславовна, дочь генерал-аншефа.
- 60. Пальменбах, София Евстафьевна, дочь полковника Евстафия Ивановича и Елизаветы Александровны, рожд. баронессы Черкасовой, впоследствии начальницы Имп.Воспит.Общ.; окончила с шифром; была фрейлиной Ея Величества; была замужем за д.тайн.сов., сенатором Павлом Львовичем Батюшковым, дядей поэта.
- 61. Пальменбах, Александра Евстафьевна, сестра предыдущей; окончила с шифром; была замужем за д.тайн.сов., сенатором, бароном Андреем Яковлевичем Бюлером.
- 62. Путятина, Наталья Петровна (р.1779), дочь ст. сов Петра Ивановича и Варвары Семёновны, рожд. Качаловой.
- 63. Рагозина, Елизавета Дмитриевна, дочь гв. прапорщика Дмитрия Николаевича и Анны Николаевны.
- 64. Фон-Рек, Екатерина Ивановна, дочь генерал-поручика Ивана Григорьевича.
- 65. Фон-Рек, Дарья Ивановна, сестра предыдущей.
- 66. Сапожникова, Марья Тимофеевна, дочь колл.асс. Тимофея Ефимовича и Прасковьи Ивановны.
- 67. Сиверс, Елизавета Лаврентьевна (р. 1782), дочь д.ст.сов., члена Новгородской палаты уголовного суда, позднее директора Боровицких водяных сообщений, Лаврентия Эбергардовича и жены его, рожд. бар. Ведель; была замужем за фон-Кампфом.
- 68. Сизова, Анна Петровна, дочь капитан-лейтенанта.
- 69. Сыробоярская, Авдотья Сергеевна, дочь отст. прапорщика Сергея Алексеевича.
- 70. Смагина, Любовь Тихоновна, дочь ст.сов. Тихона Афанасьевича.
- 71. Степанова, Мария Фёдоровна, дочь надворн.сов. Фёдора Денисьевича и Варвары Филипповны.
- 72. Стойкина, Глафира Степановна, дочь надворн.сов. Степана Дмитриевича и Надежды Васильевны.
- 73. Суковкина, Наталья Ивановна, дочь надворн.сов. Ивана Алексеевича.
- 74. Суковкина, Анастасия Ивановна, сестра предыдущей.
- 75. Тереховская, Анна Мартыновна, дочь профессора, надворн.сов. Мартына Матвеевича и Варвары Владимировны.
- 76. Баронесса Тонус, Екатерина, дочь полковника.
- 77. Туловская, Анна Осиповна, дочь Белорусского шляхтича Осипа Петровича.
- 78. Княжна Туркестанова, Александра Васильевна (р. 15.02.1781), дочь директора Экономии Смоленского Наместничества, князя Василия Борисовича и княгини Евфимии Алексеевны, рожд. Дуниной (смолянки 1-го выпуска); в 1806 г. вышла замуж за гв. поручика Матвея Антоновича Храповицкого.
- 79. Княжна Туркестанова, Елизавета Васильевна (1783-1842), сестра предыдущей; в 1803 г. вышла замуж за полковника Ивана Яковлевича Потёмкина.
- 80. Тухачевская, Наталья Сергеевна, дочь колл.асс., Верхнеломовского городничего, Сергея Семёновича.
- 81. Тухачевская, Пелагея Сергеевна, сестра предыдущей
- 82. Княжна Урусова, Дарья Никитична, дочь тайн.сов. князя Никиты Сергеевича.
- 83. Княжна Урусова, Наталья Никитична, сестра предыдущей.
- 84. Флейшер, Наталья Кондратовна, дочь колл.асс. Кондрата Самойловича.
- 85. Филатьева, Мария Мартыновна, дочь Смоленского купца.
- 86. Филатьева, Мария Мартыновна, сестра предыдущей.
- 87. Филатьева, Анна Мартыновна, сестра предыдущей.
- 88. Харитонова, Мария Григорьевна, дочь артиллерии майора.
- 89. Харитонова, Глафира Григорьевна, сестра предыдущей; окончила с шифром; была классной дамой и инспектриссой в Имп.Воспит.Общ.; была замужем за Брозиным.
- 90. Харитонова, Ольга Григорьевна, сестра предыдущей.
- 91. Хрипунова, Мария Козьминична, дочь надворн.сов. Козьмы Фёдоровича; 1801 – 1810 г. была классной дамой в Имп.Воспит.Общ.;
- 92. Цвилева, Елизавета Степановна, дочь колл.асс. Степана Лукича.
- 93. Цвилева, Мария Степановна, сестра предыдущей.
- 94. Шерыгина, Елизавета Михайловна, дочь прапорщика Михаила Васильевича.
- 95. Шмит, Мария Христиановна, дочь колл.сов. Христиана Мартыновича.
- 96. Штебер, Екатерина Петровна, дочь подполковника Петра Ивановича.
- 97. Штевенг, Каролина Петровна, дочь надворн.сов..
- Dorothea von Lieven.jpg
Ливен
10-й выпуск, 1803 год
- 1. Амантова, Мария Мартыновна, дочь колл.секр Мартына Афанасьевича.
- 2. Ахшарумова, Зиновия Ивановна, дочь надворн.сов. Ивана Вениаминовича и Елены Михайловны, рожд. Бартошевич (в перв. Браке была за Ант. Ант. Пашкевичем).
- 3. Графиня де-Бальмен, Мария Антоновна, дочь генерал-поручика графа Антона Богдановича.
- 4. Беклемишева, Прасковья Ивановна, дочь отст. гв. прапорщика Ивана Алексеевича.
- 5. Берг, Евгения Петровна, дочь артиллерии майора Петра Филипповича.
- 6. Баронесса Бюлова, Софья Егоровна, дочь флота лейтенанта.
- 7. Битяговская, Елизавета Петровна, дочь капитана Петра Кондратьевича.
- 8. Бишова, Мария Петровна, дочь артиллерии поручика Петра Ивановича.
- 9. Борзова, Анна Михайловна, дочь губ.секр. Михаила Григорьевича.
- 10. Буксгевден, Екатерина Филипповна (1783-1856), дочь майора; была замужем за Иваном Михайловичем Татариновым; известная сектантка.
- 11. Буславская, Авдотья Васильевна, дочь подпоручика Василия Андреевича и Татьяны Яковлевны.
- 12. Враская, Анна Петровна, дочь колл.асс. Петра Ивановича.
- 13. Враская, Наталья Петровна, сестра предыдущей.
- 14. Волкова, Елизавета Александровна, дочь д.ст.сов. Александра Андреевича; окончила с шифром.
- 15. Гарижская, Анна Гавриловна, дочь тит.сов. Гавриила Васильевича.
- 16. Гейкинг, Александра Фёдоровна, дочь майора.
- 17. Гейкинг, Наталья Фёдоровна, сестра предыдущей.
- 18. Готшейт, Мария Ивановна, дочь надворн.сов. Ивана Григорьевича.
- 19. Гронау, Елизавета Александровна, дочь артиллерии капитана.
- 20. Денисьева, Мария Матвеевна, дочь капитана Матвея Сидоровича.
- 21. Долгово-Сабурова, Мария Ивановна, дочь капитана.
- 22. Екимова, Прасковья Алексеевна, дочь отставного подпоручика Алексея Семёновича.
- 23. Кабанова, Наталья Фёдоровна, дочь прапорщика Фёдора Ивановича.
- 24. Камарашева, Елена Ильинична, дочь капитана Ильи Антоновича.
- 25. Кастюрина, Мария Александровна, дочь секунд-майора Александра Ивановича.
- 26. Ковалёва, Мария Петровна, дочь колл.секр Петра Александровича.
- 27. Княжна Козловская, Елизавета Николаевна, дочь подполковника князя Николая Михайловича.
- 28. Колокольцова, Любовь Ивановна, дочь капитан-лейтенанта.
- 29. Криштофович, Варвара Осиповна, дочь тит.сов. Осипа Константиновича.
- 30. Крюковская, Варвара Васильевна, дочь колл.сов. Василия Ивановича.
- 31. Лаптева, Екатерина Петровна, дочь отст. прапорщика Петра Андреевича.
- 32. Лундышева, Дарья Дмитриевна, дочь тит.сов. Дмитрия Ивановича.
- 33. Мазырина, Надежда Антиповна, дочь прапорщика Антипа Петровича.
- 34. Мартынова, Мария Фёдоровна, дочь надворн.сов. Фёдора Михайловича.
- 35. Мартынова, Серафима Фёдоровна, сестра предыдущей.
- 36. Мацова, Вера Дмитриевна, дочь майора.
- 37. Михайлова, Мария Ивановна, дочь полковника Ивана Ивановича.
- 38. Наумова, Александра Егоровна, дочь генерал-контролёра Егора Александровича.
- 39. Обрезкова, Мария Александровна, дочь генерала-от-кавалерии, Выборгского губернатора Александра Васильевича и Анны Фёдоровны, рожд. Ермоловой; была замужем за шт.-капитаном Пановым.
- 40. Нечуя-Каховская, Анастасия Алексеевна, дочь секунд-майора, Астраханского вице-губернатора Алексея Васильевича и Евфросиньи Семёновны; окончила с шифром; была классной дамой, потом инспектриссой в Имп.Воспит.Общ..
- 41. Нечуя-Каховская, Анна Алексеевна, сестра предыдущей.
- 42. Овсова, Анна Сергеевна, дочь подполковника Сергея Ивановича.
- 43. Ожегович-Девинарц, Мария Степановна, дочь надворн.сов..
- 44. Ожегович-Девинарц, Александра Степановна, сестра предыдущей.
- 45. Петровская, Варвара Антоновна, дочь тит.сов..
- 46. Пипер, Анастасия Петровна, дочь полковн. Петра Ивановича; окончила с шифром; в 1803-1812 г. была классной дамой в Имп.Воспит.Общ..
- 47. Повало-Швыйковская, Мария Яковлевна, дочь тит.сов. Якова Ивановича.
- 48. Повало-Швыйковская, Александра Семёновна (р.1790), дочь отст. поручика Семёна Александровича и Софьи Григорьевны, рожд.Воеводской.
- 49. Полонская, Елизавета Григорьевна, дочь колл.асс. Григория Николаевича.
- 50. Радожицкая, Прасковья Тимофеевна, дочь колл.асс. Тимофея Ивановича; окончила с шифром.
- 51. Рамбур, Александра Алексеевна, дочь надворн.сов. Алексея Степановича.
- 52. Реан, Анна Карловна, дочь инженер-генерал-майора Карла Ивановича.
- 53. Фон-Рек, София Ивановна, дочь генерал-майора Ивана Григорьевича.
- 54. Фон-Рек, Сусанна Ивановна, сестра предыдущей.
- 55. Рылеева, Мария Николаевна, дочь надворн.сов.; в 1803-1808 г. была классной дамой в Имп.Воспит.Общ..
- 56. Рылеева, Ольга Николаевна, сестра предыдущей.
- 57. Румянцова, Мария Александровна, дочь морской артиллерии лейтенанта.
- 58. Сазонова, Наталья Васильевна, дочь надворн.сов. Василия Ивановича и Татьяны Фёдоровны.
- 59. Северикова, Мария Константиновна, дочь обер-провиянтмейстера Константина Максимовича.
- 60. Седлецкая, Александра Аполлоновна, дочь подпоручика Аполлона Михайловича.
- 61. Семанж, Мария Васильевна, дочь артиллерии подполковника Василия Ивановича.
- 62. Сотникова, Екатерина Ивановна, дочь прапорщика Ивана Петровича и Акулины Андрияновны.
- 63. Скачкова, Анна Ивановна, дочь отставн. полковника.
- 64. Станкевич, Федосья Епафродитовна, дочь колл.асс. Епафродита Ивановича и Марфы Ивановны, рожд. Нащокиной; окончила с шифром; была замужем за Николаем Александровичем Алалыкиным.
- 65. Сутгоф, Анна-Екатерина, дочь советника Коллегии Иностранных Дел.
- 66. Таптыкова, София Николаевна, дочь надворн.сов. Николая Михайловича.
- 67. Тауберт, Доротея Петровна, дочь премьер-майора.
- 68. Тауберт, София Петровна, сестра предыдущей.
- 69. Тимлер, Анна Петровна, дочь артиллерии капитана Петра Ивановича.
- 70. Тимлер, Екатерина Петровна, сестра предыдущей.
- 71. Тихорская, София Фоминишна, дочь колл.сов. Фомы Трофимовича; окончила с шифром.
- 72. Токарева, Надежда Алексеевна, дочь колл.сов. Алексея Карповича.
- 73. Княжна Туркестанова, Прасковья Васильевна (26.10.1784-20.04.1844), дочь директора Экономии Смоленского Наместничества, князя Василия Борисовича и княгини Евфимии Алексеевны, рожд. Дуниной (смолянки 1-го выпуска).
- 74. Баронесса Узлер, Мария Карловна, дочь майора.
- 75. Фон-Фоларт, Кристина Людвиговна, дочь капитана.
- 76. Флейшер, Екатерина Кондратовна, дочь колл.асс. Кондратия Самойловича.
- 77. Ханыкова, Анна Дмитриевна, дочь майора Дмитрия Николаевича.
- 78. Хрипунова, Александра Козьминична, дочь надворн.сов.; была замужем за Олонкиным.
- 79. Чирикова, Вера Афанасьевна, дочь д.ст.сов. Афанасия Ивановича.
- 80. Чоглокова, Вера Николаевна, дочь майора.
- 81. Княжна Шелешпанская, Варвара Петровна, дочь секунд-майора Петра Сергеевича.
- 82. Шефлер, Шарлота Ивановна, дочь секунд-майора Ивана Ивановича.
- 83. Шильт, Наталия Ивановна, дочь надворн.сов. Ивана Ивановича; окончила с шифром.
- 84. Шлихтен, Екатерина, дочь капитана.
- 85. Штренге, Наталия Андреевна, дочь надворн.сов., д-ра медицины; окончила с шифром.
- 86. Шупинская, Елизавета Андреевна, дочь секунд-майора Андрея Михайловича.
- 87. Ярославова, Ирина Николаевна, дочь секунд-майора Николая Александровича.
- 88. Ярославова, Елизавета Николаевна, сестра предыдущей.
- 89. Боровская, Надежда Яковлевна, дочь надворн.сов. Якова Ивановича.
- 90. Дитмар, Екатерина Егоровна, дочь майора Егора Ивановича.
- 91. Евреинова, Елизавета Мелентьевна, дочь поручика Мелентия Сергеевича.
- 92. Искус-Гронская, Ольга Васильевна, дочь колл.асс. Василия Ивановича.
- 93. Калиновская, Варвара Ивановна, дочь ст. сов Ивана Захарьевича; окончила с шифром; в 1808 – 1813 г. была классной дамой в Имп.Воспит.Общ.;
- 94. Минут, Шарлота Ивановна, дочь штаб-лекаря.
- 95. Морская, Прасковья Фёдоровна, дочь надворн.сов..
- 96. Подгурская, Анна Герасимовна, дочь майора Герасима Никитича.
- 97. Полубояринова, Варвара Максимовна, дочь надворн.сов. Максима Козьмича.
- 98. Протасова, Елена Аврамовна, дочь надворн.сов. Аврама Семёновича.
- 99. Рикорд, Анна Ивановна, дочь отст. полковника Ивана Ивановича.
- 100. Смирнова, Мария Сергеевна, дочь колл.асс. Сергея Кирилловича.
- 101. Худолеева, Авдотья Ивановна, дочь подпоручика Ивана Семёновича.
- Пансионерки:
- 102. Радожицкая, Ольга Тимофеевна.
- 103. Степанова, Елена Дмитриевна.
- 104. Степанова, Екатерина Дмитриевна.
- 105. Маркиза де Траверсе, Клара Ивановна, дочь маркиза Ивана Ивановича, бывшего адмиралом и морским министром; была замужем 1-м браком за Монтовичем, 2-м за Розановым и 3-м за Тизенгаузеном.
- 106. Черникова, Александра Васильевна.
- 107. Портнова, Екатерина Михайловна, окончила с шифром.
- 108. Графиня Воронцова, Прасковья Артемьевна (1786 - 1842), дочь д.тайн.сов., сенатора графа Артемия Ивановича и гр. Прасковьи Фёдоровны, рожд. Квашниной-Самариной; окончила с шифром; была замужем за Тамбовским помещиком колл.сов. Александром Ульяновичем Тимофеевым.
11-й выпуск, 1806 год
- 1. Авдеева, Глафира Николаевна, дочь отст. капитана Николая Петровича.
- 2. Аплечеева, Александра Фёдоровна, дочь флота капитана.
- 3. Андреева, Елизавета Андреевна, дочь колл.секр Андрея Никитича.
- 4. Анненкова, Александра Петровна, дочь поручика Петра Ивановича.
- 5. Берхман, Анна Ивановна, дочь генерал-майора Ивана Фёдоровича.
- 6. Беренс, Сарра Соломоновна, дочь майора Соломона Яковлевича.
- 7. Бачманова, Александра Андреевна, дочь флота капитана бригадирского ранга.
- 8. Графиня Боассезон, Ефрозина, дочь генерал-майора.
- 9. Борщова, Надежда Сергеевна (р. 1790), дочь Генерал-кригс-комиссара Сергея Семёновича.
- 10. Богаевская, Елена Ивановна, дочь ст. сов Ивана Ивановича; окончила с шифром.
- 11. Богаевская, Наталья Ивановна, сестра предыдущей.
- 12. Бишова, Наталья Петровна, дочь артиллерии поручика Петра Ивановича.
- 13. Буславская, Вера Васильевна, дочь поручика Василия Андреевича и Татьяны Яковлевны.
- 14. Бурнашева, Вера Михайловна, дочь дворянина Новгородск. губ. Михаила Ефимовича.
- 15. Бухвостова, София Яковлевна, дочь гв. ост. Капитана Якова Петровича; окончила с шифром.
- 16. Княжна де Брольи-Ревель, Александра-Симплиция (06.01.1787 – 16.03.1824), дочь князя Августа-Виктора и княгини Луизы, рожд. де ля Брусс де Вертейляк; окончила с шифром; была замужем за бароном Павлом Андреевичем Николаи, посланником в Копенгагене.
- 17. Княжна Вадбольская, Софья Михайловна, дочь полковника князя Михаила Михаиловича.
- 18. Княжна Вадбольская, Авдотья Михайловна, сестра предыдущей.
- 19. Великопольская, Елизавета Николаевна, дочь отст. полковника Николая Львовича.
- 20. Верховская, Марья Ларионовна, дочь тит.сов. Лариона Васильевича.
- 21. Вильк, Шарлота Христиановна, дочь надворн.сов. Христиана Ивановича.
- 22. Воронцова, Александра Алексеевна, дочь колл.асс. Алексея Герасимовича.
- 23. Вульф, Екатерина Григорьевна, дочь майора Григория Петровича.
- 24. Княжна Вадбольская, Анна Михайловна, дочь поручика князя Михаила Ивановича.
- 25. Валуева, Прасковья Петровна (?-1859), дочь д.тайн.сов. Петра Семёновича и Дрьи Александровны, рожд. Кошелевой; с 1819г. была замужем за полковником Николаем Ивановичем Аксаковым (его 2-я жена).
- 26. Валуева, Елизавета Алексеевна, дочь ст. сов Алексея Степановича и Марии Петровны, рожд.Ломаковой.
- 27. Вепрейская, Анна Васильевна, дочь поручика Василия Васильевича.
- 28. Волоцкая, Ксения Алексеевна, дочь артиллерии штык-юнкера Алексея Сергеевича.
- 29. Вонлярлярская, Александра Наркисовна, дочь надворн.сов. Наркиса Николаевича.
- 30. Гаврикова, Евфимия Васильевна, дочь колл.сов. Василия Васильевича.
- 31. Фон-Ганскау, Маргарита, дочь Курляндского дворянина.
- 32. Горчакова, Варвара Николаевна, дочь бригадира Николая Ивановича.
- 33. Денисьева, Анна Дмитриевна, дочь отст. гв. прапорщика Дмитрия Александровича; окончила с шифром; была классной дамой и инспектриссой в Имп.Воспит.Общ..
- 34. Денисьева, Александра Дмитриевна, сестра предыдущей.
- 35. Дьяконова, Прасковья Алексевна, дочь военного советника Алексея Семёновича; окончила с шифром.
- 36. Дитмар, Анна Егоровна, дочь майора Егора Ивановича.
- 37. Дитмар, Екатерина Леонтьевна, дочь колл.сов.; окончила с шифром.
- 38. Елагина, Мария Алексеевна, дочь майора.
- 39. Елагина, Мария Васильевна, дочь надворн.сов. Василия Ивановича.
- 40. Ельцына, Фёкла Прокофьевна, дочь ст. сов Прокофия Яковлевича.
- 41. Ельцына, Наталья Прокофьевна, сестра предыдущей.
- 42. Ермолаева, Евдокия Ивановна, дочь подпоручика.
- 43. Жеглова, Александра Фёдоровна, дочь прапорщика Фёдора Борисовича.
- 44. Журавская, Екатерина Ивановна, дочь капитана Ивана Ивановича.
- 45. Журавская, Ольга Ивановна, сестра предыдущей.
- 46. Заремба, Анна Николаеввна, дочь квартального поручика.
- 47. Иванова, Анна Петровна, дочь колл.асс. Петра Ивановича.
- 48. Игнатьева, Екатерина Афанасьевна, дочь бригадира.
- 49. Инглис, Дарья, Александровна, дочь майора.
- 50. Козлянинова, Анна Петровна, дочь колл.сов. Петра Ивановича.
- 51. Карачинская, Варвара Васильевна, дочь колл.сов. Василия Яковлевича.
- 52. Карачинская, Елизавета Васильевна, сестра предыдущей.
- 53. Кологривова, София Ивановна, дочь майора Ивана Сергеевича; была замужем за Филатьевым.
- 54. Колесова, Елизавета Ивановна, дочь подполк. Ивана Львовича.
- 55. Колесова, Варвара Ивановна, сестра предыдущей.
- 56. Клибер, Екатерина Андреевна, дочь придворного штаб-лекаря, надворн.сов..
- 57. Фон-Клуген, Наталья Максимовна, дочь подполковника.
- 58. Квашнна-Самарина, Анна Степановна, дочь ротмистра Степана Яковлевича.
- 59. Калиновская, Татьяна Ивановна, дочь ст. сов Ивана Захарьевича; в 1808-188гг. была классной дамой в Имп.Воспит.Общ..
- 60. Куницкая, Александра Антоновна, дочь отст. прапорщика Антона Борисовича.
- 61. Костяевская, Анастасия Гавриловна, дочь подпоручика Гавриила Никитича; окончила с шифром.
- 62. Калмычка, Мария Петровна.
- 63. Лизакевич, Александра Павловна, дочь бригадира; была замужем за надворн.сов. Петром Зайцевым.
- 64. Лундышева, Прасковья Дмитриевна, дочь колл.сов. Дмитрия Ивановича.
- 65. Лялина, Любовь Потаповна, дочь вице-адмирала Потапа Петровича.
- 66. Лесли, Глафира Доримедонтовна, дочь поручика Доримедонта Николаевича.
- 67. Мазырина, Феоктиста Антиповна, дочь тит.сов. Антипа Петровича.
- 68. Малышева, Александра Захаровна, дочь отст. поручика Захара Яковлевича и Пелагеи Ивановны.
- 69. Манзей, Мария Лонгиновна, дочь ст. сов Лонгина Михайловича.
- 70. Мантурова, Евдокия Фёдоровна, дочь надворн.сов. Фёдора Ивановича.
- 71. Мосолова, Анна Николаевна, дочь вице-адмирала.
- 72. Княжна Мышецкая, Екатерина Михайловна, дочь поручика князя Михаила Григорьевича.
- 73. Де-Массуер, Анна, дочь польской службы майора.
- 74. Де-Массуер, Франциска, сестра предыдущей.
- 75. Де-Массуер, Луиза, сестра предыдущей.
- 76. Николаева, София Юрьевна, дочь отст. гв. прапорщика Юрия Алексеевича и Варвары Севастьяновны.
- 77. Княжна Несвицкая, Варвара Дмитриевна (р.1786), дочь бригадира князя Дмитрия Михайловича и княгини Марии Ильиничны.
- 78. Княжна Несвицкая, Екатерина Дмитриевна, сестра предыдущей.
- 79. Обрезкова, Мария Александровна, дочь генерала-от-кавалерии, Выборгского губернатора Александра Васильевича и Анны Фёдоровны, рожд. Ермоловой; была замужем за Никитою Николаевичем Шеншиным.
- 80. Осипова, Екатерина Николаевна, дочь колл.асс. Николая Ивановича и Анны Сергеевны.
- 81. Обернибесова, Устинья Андреевна, дочь прапорщика Андрея Терентьевича.
- 82. Окунева, Варвара Семёновна, дочь генерал-майора Семёна Гаврииловича; была замужем за князем Александром Александровичем Черкасским (мать известного публициста князя В.А.Черкасского).
- 83. Огарева, Анастасия Сергеевна (р.1790), дочь отст. гв. подпоручика Сергея Алексеевича.
- 84. Оскерко, Елена Ксавериевна, дочь польского генерала.
- 85. Охлестышева, Надежда Фёдоровна, дочь д.ст.сов. Фёдора Михайловича.
- 86. Полонская, Анна Андреевна, дочь майора Андрея Ивановича и Надежды Александровны; окончила с шифром.
- 87. Путимцова, Федосья Тимофеевна, дочь колл.сов. Тимофея Андреевича.
- 88. Путята, Елизавета Петровна, дочь отст. ротмистра Петра Ивановича.
- 89. Пушкина, Екатерина Юрьевна (? – 1842), дочь подполковника Юрия Алексеевича и Надежды Герасимовны, рожд. Рахманиновой.
- 90. Потапова, Софья Николаевна, дочь тайн.сов. Николая Алексеевича.
- 91. Пущина, Аграфена Николаевна, дочь майора Николая Фёдоровича.
- 92. Протасова, Настасья Аврамовна, дочь надворн.сов. Аврама Семёновича.
- 93. Рошток, Екатерина Андреевна, дочь надворн.сов. Андрея Фёдоровича.
- 94. Рыбина, Екатерина Андреевна, дочь надворн.сов. Андрея Петровича.
- 95. Рачинская, Екатерина Михайловна, дочь колл.асс. Михаила Самойловича.
- 96. Рыкачева, Екатерина Степановна, дочь надворн.сов. Степана Васильевича.
- 97. Рындина, Варвара Кирилловна, дочь тайн.сов. Кирилла Степановича; окончила с шифром.
- 98. Семанж, Анна Васильевна, дочь подполковника.
- 99. Сикстель, Марья Христиановна, дочь майора.
- 100. Сикстель, Елена Христиановна, сестра предыдущей.
- 101. Скачкова, Марья Ивановна, дочь д.ст.сов..
- 102. Стойкина, Анна Степановна, дочь надворн.сов. Степана Дмитриевича.
- 103. Стойкина, Екатерина Степановна, сестра предыдущей.
- 104. Стойкина, Софья Степановна, сестра предыдущей.
- 105. Суханова, Вера Козьминична, дочь майора Козьмы Фёдоровича.
- 106. Селиванова, Настасья Алексеевна, дочь капитана Алексея Васильевича.
- 107. Смирнова, Александра Сергеевна, дочь колл.асс. Сергея Кирилловича.
- 108. Стемповская, Розалия, дочь польского шляхтича.
- 109. Старошершавина, Екатерина Ивановна, дочь колл.сов..
- 110. Скрипицына, Татьяна Ульяновна, дочь дворянина Новгородск. губ. Ульяна Фёдоровича.
- 111. Скрипицына, Надежда Степановна, дочь поручика Степана Степановича.
- 112. Графиня Толстая, Вера Ивановна, дочь бригадира и Кологривского уездного предводителя дворянства графа Ивана Андреевича и графини Анны Феодоровны, рожд. Майковой; была замужем за шт.-ротмистром Семёном Антоновичем Хлюстиным, сестра Толстого-Американца.
- 113. Графиня Толстая, Екатерина Ивановна, сестра предыдущей; была замужем за гв.капитаном Шупинским, сестра Толстого-Американца.
- 114. Княжна Туркестанова, Авдотья Васильевна (р. 1787), дочь колл.сов. и директора Экономии Смоленского Наместничества, князя Василия Борисовича и княгини Евфимии Алексеевны, рожд. Дуниной (смолянки 1-го выпуска); была замужем за Василием Яковлевичем Порошиным.
- 115. Титова, Вера Васильевна, дочь отст. полковника Василия Васильевича.
- 116. Фон-Тизенгаузен, Ульяна Карловна, дочь тит.сов..
- 117. Тибенкова, Екатерина Петровна, дочь отст. поручика Петра Павловича.
- 118. Тибенкова, Федосья Петровна, сестра предыдущей.
- 119. Княжна Урусова, Елизавета Никитична, дочь тайн.сов. князя Никиты Сергеевича.
- 120. Философова, Евгения Николаевна, дочь колл.асс. Николая Дмитриевича.
- 121. Фон-Фоларт, Елизавета Людвиговна, дочь колл.асс..
- 122. Хвостова, Прасковья Николаевна (р. 1788), дочь артиллерии капитана Николая Петровича и Надежды Ивановны, рожд. Шишковой.
- 123. Чашникова, Екатерина Александровна, дочь надворн.сов. Александра Ивановича.
- 124. Черкесова, Екатерина Павловна, дочь капитана Павла Ивановича.
- 125. Чихачева, Прасковья Николаевна, дочь д.ст.сов. Николая Матвеевича; окончила с шифром.
- 126. Чихачева, Екатерина Васильевна, дочь отст. гв. прапорщика Василия Яковлевича.
- 127. Шкот, Софья Андреевна, дочь генерал-майора Андрея Андреевича и Сарры Яковлевны.
- 128. Шмит, Елена Ивановна, дочь надворн.сов..
- 129. Шишкина, Мария Павловна, дочь отст. гв. прапорщика Павла Алексеевича.
- 130. Баронесса Шлиппенбах, Александра Антоновна, дочь надворн.сов. барона Антона Ивановича.
- 131. Якимовская, Мария Ивановна, дочь малороссийского возного Ивана Спиридоновича.
- 132. Шредер, Анна Еремеевна, дочь колл.асс. Еремея Фёдоровича.
- 133. Мусина-Пушкина, Мария Ивановна, дочь отст. генерал-майора Ивана Алексеевича и Марии Александровна, рожд. княжны Дадиани.
12-й выпуск, 1809 год
- 1. Аргамакова, Александра Андреевна, дочь майора Андрея Кондратьевича и Екатерины Григорьевны, рожд. Бордаковой.
- 2. Арсеньева, Анна Васильевна (1792 – 14.01.1832), дочь отст. бригадира, Московского губернского предводителя дворянства Василия Дмитриевича и Евдокии Александровны, рожд. Соймоновой.
- 3. Ахматова, Мария Исааковна, дочь майора Исаака Антиповича.
- 4. Ахлестышева, Варвара Фёдоровна, дочь ст. сов Фёдора Михайловича.
- 5. Ахте, Анна Ивановна.
- 6. Бакаева, Наталья Ивановна, дочь майора Ивана Михайловича; окончила с шифром.
- 7. Берхман, Ульяна Ивановна, дочь генерал-майора Ивана Фёдоровича.
- 8. Бедрицкая, Наталья Ивановна, дочь капитана Ивана Андреевича.
- 9. Беклешова, Екатерина Сергеевна, дочь генерал-лейтенанта Сергея Андреевича и Екатерины Ивановны, рожд. Осокиной; была замужем за надворн.сов. Брылкиным.
- 10. Принцесса Бирон, Луиза Карловна (р. 1793), дочь младшего сына Бирона, принца Карла-Эрнеста Курляндского и жены его, рожд княжны Понинской; окончила с шифром; была фрейлиной Их Величеств; была замужем за обер-шенком графом Михаилом Юрьевичем Виельгорским (2-я его жена).
- 11. Принцесса Бирон, Екатерина Карловна, сестра предыдущей; была фрейлиной Их Величеств; была замужем за обер-шенком графом Михаилом Юрьевичем Виельгорским (1-я его жена).
- 12. Баронесса Де Боде, Клементина Карловна; окончила с шифром.
- 13. Бооль, Доротея Ивановна, дочь генерал-лейтенанта Ивана Карловича.
- 14. Бошняк, Анна Карловна, дочь майора Карла Ивановича и Надежды Александровны.
- 15. Брылкина, Анна Михайловна, дочь колл.сов. Михаила Никитича.
- 16. Бухарина, Евдокия Николаевна, дочь майора Николая Фадеевича и Анны Михайловны.
- 17. Быкова, Варвара Васильевна, дочь майора Василия Михайловича.
- 18. Валуева, Наталья Дмитриевна, дочь надворн.сов. Дмитрия Михайловича.
- 19. Васильева, Александра Николаевна, дочь надворн.сов. Николая Осиповича.
- 20. Васкова, Мария Ивановна, дочь д.ст.сов. Ивана Кузьмича и Анны Ивановны, рожд. Ламб.
- 21. Вишневецкая, Прасковья Константиновна, дочь майора Константина Алексеевича.
- 22. Воеводская, Мария Иосифовна, дочь капитана Иосифа Яковлевича.
- 23. Волкова, Александра Петровна, дочь надворн.сов. Петра Васильевича.
- 24. Вындомская, Вера Петровна (? – 1868), дочь ст. сов Петра Фёдоровича.
- 25. Гамалей, Анна Петровна, дочь ротмистра Петра Николаевича и Анны Ивановны, рожд. Покорской-Жоравко; была замужем за капитаном Павлом Васильевичем Беловым.
- 26. Глинка, Софья Андреевна (р. 1787), дочь гв. подпоручика Андрея Ильича; была замужем за Петром Степановичем Лавровым.
- 27. Грушецкая, Мария Владимировна, дочь д.ст.сов. Владимира Сергеевича и Анастасии Сергеевны, рожд. Окуневой.
- 28. Длотовская, Елена Ивановна, дочь поручика Ивана Лукича.
- 29. Друкорт, Вера николаевна, дочь колл.асс. Николая Леонтьевича.
- 30. Эйлер, Дарья Ивановна, дочь отст. полковника.
- 31. Эйлер, Елизавета Ивановна, сестра предыдущей.
- 32. Естифеева, Елизавета Петровна, дочь колл.сов. Петра Петровича.
- 33. Жабина, Александра Андреевна, дочь корнета Андрея Фёдоровича.
- 34. Жукова, Евдокия Петровна, дочь колл.сов. Петра Михаиловича.
- 35. Ильинская, Евдокия Васильевна, дочь тит.сов. Василия Фёдоровича.
- 36. Карнович, Параскева Гавриловна (1791 – 1828), дочь коллежского советника, директора театральной части в московском Воспитательном доме Гавриила Степановича и Екатерины Андреевны, рожд. Засецкой; была замужем за Терским.
- 37. Карнович, София Гавриловна (1792 – 1858), сестра предыдущей.
- 38. Корсакова, Мария Дмитриевна, дочь генерал-майора.
- 39. Комнено, Екатерина Христофоровна, дочь генерал-майора, члена Инсп. Экспедиции Военной Коллегии Христофора Марковича и Марии Александровны; была замужем за Бессарабским вице-губернатором Матвеем Егоровичем Крупенским.
- 40. Комнено, Анна Христофоровна, сестра предыдущей, замужем за Петром Николаевичем Софиано.
- 41. Кламмер, Анна Фёдоровна, дочь надворн.сов. Фёдора Фёдоровича.
- 42. Клокачева, Мария Петровна, дочь майора Петра Алексеевича.
- 43. Кромина, Александра Евграфовна, дочь герольдмейстера Евграфа Кузьмича.
- 44. Криштофович, Елизавета Азарьевна, дочь майора Азария Тимофеевича и Ульяны Ильиничны, рожд. Шостак.
- 45. Лазарева, Вера Петровна, дочь тайн.сов. сенатора Петра Гаврииловича и Анны Андреевны, рожд. Якоби, сестра известного адмирала Михаила Петровича Лазарева; была замужем за д.ст.сов. Петром Петровичем Львовым (2-я его жена).
- 46. Ланская, Анна Петровна, дочь отст. полковника Петра Сергеевича.
- 47. Лисянская, Александра Ананьевна, дочь капитан-лейтенанта.
- 48. Лишевич-Бородулич, Любовь Яковлевна, дочь прапорщика Якова Самойловича.
- 49. Лукашевич, Варвара Лукинична, дочь генерал-майора Луки Михайловича.
- 50. Макарова, Надежда Петровна, дочь тит.сов. Петра Лукьяновича; в 1810-1812 г.г. была классной дамой в Имп.Воспит.Общ..
- 51. Мансурова, Юлия Александровна, дочь премьер-майора Александра Николаевича.
- 52. Мартьянова, Анна Ивановна, дочь капитана Ивана Яковлевича.
- 53. Матчина, Александра Егоровна, дочь майора.
- 54. Матчина, Мария Павловна, дочь надворн.сов. Павла Сергеевича.
- 55. Мистрова, Екатерина Ильинична, дочь отст. подпоручика Ильи Алексеевича.
- 56. Могилевцова, Александра Григорьевна, дочь майора Григория Петровича.
- 57. Мордвинова, Анна Николаевна, дочь инженер-прапорщика, впоследствии графа Николая Семёновича и Генриетты Александровна, рожд. Коблей.
- 58. Муравьёва, Прасковья Ивановна, дочь отст. артиллерии майора Ивана Матвеевича и жены его, рожд. Базаниной; была замужем за Ушаковым, убитым в 1813г.
- 59. Нелидова, Алексанра Аггеевна, дочь капитан-лейтенанта Аггея Никитича.
- 60. Нелюбова, София Гавриловна, дочь капитана Гавриила Васильевича.
- 61. Нелюбова, Екатерина Алексеевна, дочь надворн.сов..
- 62. Николева, Елисавета Сергеевна, дочь надворн.сов. Сергея Алексеевича.
- 63. Озерова, Александра Ивановна, дочь ст. сов, Ивана Петровича и Надежды Васильевны, рожд. Скарятиной; окончила с шифром.
- 64. Парпура, Евдокия Максимовна, дочь надворн.сов. Максима Осиповича.
- 65. Портнова, Екатерина Николаевна, дочь надворн.сов. Николая Семёновича.
- 66. Савич, Анфиса Васильевна, дочь капитана Василия Васильевича.
- 67. Серебрякова, Наталья Гавриловна, дочь надворн.сов. Гавриила Ивановича.
- 68. Симишина, Анна Михайловна, дочь колл.сов. Михаила Панфиловича.
- 69. Старошершавина, Евдокия Ивановна, дочь колл.сов. Ивана Михайловича; окончила с шифром.
- 70. Талызина, Ксения Григорьевна, дочь отст. поручика Григория Семёновича.
- 71. Тарбеева, Любовь Михайловна, дочь подполковн. Михаила Александровича.
- 72. Тимофеева, Мария Козьминична, дочь капитана Козьмы Мартыновича.
- 73. Уварова, Елисавета Ивановна, дочь отст. артиллерии штык-юнкера Ивана Ильича.
- 74. Княжна Урусова, Анна Дмитриевна, дочь майора князя Дмитрия Михайловича.
- 75. Философова, Наталья Илларионовна, дочь инженер-капитана Иллариона Никитича.
- 76. Философова, Екатерина Илларионовна, сестра предыдущей.
- 77. Фон-Фохт, Наталья Петровна дочь отст. полковника Петра Андреевича.
- 78. Фон-Франк, Доротея Германовна.
- 79. Княжна Херхеулидзева, Татьяна Семёновна, дочь ст. сов; окончила с шифром, известна в литературных кругах 1820-х годов под именем Темиры, друг Козлова и Жуковского, писательница; была замужем за д.ст.сов. Владимиром Ивановичем Вейдемейером.
- 80. Княжна Херхеулидзева, Клеопатра Семёновна, сестра предыдущей.
- 81. Княжна Хованская, Варвара Ивановна, дочь полковника князя Ивана Сергеевича.
- 82. Храповицкая, Ольга Михайловна (р.1788) дочь тит.сов. Михаила Михайловича и Анастасии Ефимовны, рожд. Вальцовой; окончила с шифром; в 1812-1817г.г. была была классной дамой в Имп.Воспит.Общ..
- 83. Чемесова, Варвара Ефимовна, дочь колл.сов. Ефима Петровича.
- 84. Чихачёва, Вера Николаевна, дочь д.ст.сов. Николая Матвеевича.
- 85. Чоглокова, Александра Николаевна, дочь надворн.сов. Николая Николаевича.
- 86. Чоглокова, Наталья Николаевна, сестра предыдущей.
- 87. Княжна Шаховская, Анна Михайловна, дочь отст. артиллерии капитана князя Михаила Александровича и кн. Елисаветы Сергеевны, рожд. Графини Головиной.
- 88. Шипова, Мария Павловна (1792-1870), дочь надворн.сов. Павла Антоновича и Елисаветы Сергеевны, рожд. Щулепниковой; окончила с шифром; была замужем за камергером и генерал-майором Николаем Николаевичем Леонтьевым; 36 лет состояла начальницей в Имп.Воспит.Общ., была пожалована в статс-дамы.
- 89. Шишкина, Олимпиада Петровна (01.07.1791 – 11.05.1854), дочь тит.сов. Петра Васильевича; окончила с шифром; была сначала фрейлиной В.Кн. Екатерины Павловны, а потом Имп. Александры Феодоровны; писательница («Заметки и воспоминания русской путешественницы по России в 1845г.», «Князь Скопин-Шуйский, или Россия начала XVII столетия», «Прокопий Ляпунов, или междуцарствие в России» и др.).
- 90. Баронесса Шлиппенбах, Мария Антоновна, дочь надворн.сов. барона Антона Ивановича.
- 91. Шуханова, Варвара Даниловна, дочь отст. полковника; с 1812г. была классной дамой в Имп.Воспит.Общ..
- 92. Юрьева, Павла Степановна, дочь надворн.сов. Степана Александровича.
- Louise-biron-wielhorski.JPG
Луиза Бирон
13-й выпуск, 1812 год
- 1. Абрютина, Ольга Михайловна, дочь колл.асс. Михаила Ивановича.
- 2. Аплечеева, Елисавета Александровна, дочь флота капитан-лейтенанта Александра Васильевича.
- 3. Алферьева, Александра Николаевна, дочь тит.сов. Николая Ивановича и Александры Петровны.
- 4. Анреп, Елисавета Романовна, дочь генерал-лейтенанта.
- 5. Анреп, Софья Романовна, сестра предыдущей.
- 6. Антонова, Александра Андреевна, дочь ст. сов Андрея Ивановича.
- 7. Асеева, Надежда Петровна, дочь надворн.сов. Петра Алексеевича.
- 8. Фон-Ашеберг, Анна Фёдоровна, дочь отст. майора.
- 9. Баронесса Аш, Мария Казимировна.
- 10. Фон-Барбер, Мария Антоновна, дочь отст. ротмистра Антона Михайловича.
- 11. Бачманова, Мария Егоровна, дочь отст. премьер-майора Егора Ульяновича.
- 12. Бачманова, Мария Андреевна, дочь флота капитана бригадирского ранга Андрея Марковича.
- 13. Баукеева, Мария Гавриловна, дочь майора Гавриила Фомича.
- 14. Бейнер, Анжелика Владиславовна, дочь секретаря Военной Коллегии Комиссариатской экспедиции Владислава Гаврииловича; окончила с шифром.
- 15. Берг, Христина Бургартовна, дочь генерал-лейтенанта Бургарта Максимилиановича и Анны Ивановны, рожд. Дункер.
- 16. Белокопытова, Александра Семёновна, дочь инженер-полковника Семёна Фёдоровича; окончила с шифром.
- 17. Бибикова, Мария Ильинична, дочь ст. сов Ильи Ивановича.
- 18. Борейша, Ульяна Фоминична, дочь дворнина.
- 19. Бороздина, Мария Петровна, дочь колл.сов. Петра Саввича.
- 20. Бриммер, Вильгельмина Михайловна, дочь майора.
- 21. Буш, Екатерина Ивановна, дочь ст. сов.
- 22. Бутенева, Надежда Петровна, (р.1791), дочь колл.асс., городничего в г.Кашире Петра Семёновича и Александры Васильевны, рожд. Спафарьевой; окончила с шифром; была замужем за колл.асс. Татариновым.
- 23. Вахтина, Мария Васильевна, дочь колл.асс. Василия Фёдоровича.
- 24. Веригина, Татьяна Петровна, дочь капитана Петра Ивановича; в 1813-1815г.г. была классной дамой в Имп.Воспит.Общ..
- 25. Волкова, Мария Леонтьевна, дочь майора Леонтия Тимофеевича.
- 26. Воронцова, Анна Алексеевна, дочь колл.асс. Алексея Герасимовича.
- 27. Княжна Волконская, Елисавета Григорьевна, дочь майора князя Григория Ивановича и кн. Екатерины Платоновны, рожд. Сумароковой; была фрейлиной; в 1825г. вышла замуж за князя Хилкова Дмитрия Александровича.
- 28. Княжна Голицына, Елисавета Николаевна, (р.1797), дочь д.ст.сов., главного надзирателя СПБ Воспитательного Дома князя Николая Васильевича и кн. Марии Андреевны, рожд. княжны Корибут-Воронецкой; была белицей в новгородском Свято-Духовском монастыре.
- 29. Грушецкая, Елисавета Владимировна, дочь д.ст.сов., Владимира Сергеевича.
- 30. Гусева, Елисавета Гавриловна, дочь колл.асс. Гавриила Фёдоровича; окончила с шифром.
- 31. Данзас, Юлия Карловна, дочь генерал-майора; была фрейлиной.
- 32. Демор, Ольга Фёдоровна, дочь ст. сов Фёдора Ивановича.
- 33. Дерюгина, Елена Ивановна, дочь надворн.сов. Ивана Тимофеевича.
- 34. Дирина, Анна Егоровна, дочь колл.сов. Егора Наумовича.
- 35. Добржанская, София Дмитриевна, дочь колл.сов. Дмитрия Никифоровича.
- 36. Жабина, Варвара Андреевна, дочь отст. корнета.
- 37. Жураковская, Ольга Петровна, дочь колл.асс. Петра Николаевича.
- 38. Зелёная, Анастасия Николаевна, дочь флота лейтенанта Николая Степановича.
- 39. Зыкова, Елена Александровна, дочь ст. сов Александра Михайловича.
- 40. Квашнина-Самарина, Екатерина Владимировна, (10.06.1794 – 20.11.1877), дочь подполковника Владимира Ивановича; окончила с шифром; была фрейлиной Вел.кн. Анны Павловны; в 1818г. вышла замуж за полковника л.-гв. гусарского Его Величества полка Михаила Петровича Родзянко; в 1839-1877г.г. состояла начальницей С.-Петербургского училища ордена Св.Екатерины; в 1859г. была пожалована кавалерственной дамой ордена Св.Екатерины малого креста.
- 41. Келлер, Мария Андреевна, дочь колл.сов..
- 42. Кобякова, Любовь Николаевна, дочь колл.асс. Николая Александровича.
- 43. Кологривова, Анна Михайловна, дочь поручика Михаила Петровича.
- 44. Колюбакина, Анастасия Александровна, дочь д.ст.сов..
- 45. Копосова, Евдокия Семёновна, дочь надворн.сов. Семёна Ивановича.
- 46. Корсак, Иоанна Викентьевна, дочь Белорусск.губ. Сенского повета подкомория.
- 47. Кох, Павлина Фёдоровна, дочь тайн.сов..
- 48. Княжна Кропоткина, Варвара Алексеевна, дочь колл.асс. князя Алексея Григорьевича.
- 49. Курош, Пелагея Фёдоровна, дочь поручика Фёдора Ивановича.
- 50. Баронесса Левенштерн, Юлия Карловна, дочь артиллерии полковника.
- 51. Баронесса Левенштерн, Софья Карловна, сестра предыдущей.
- 52. Леонтович, Варвара Фёдоровна, дочь колл.асс. Фёдора Васильевича.
- 53. Лодыгина, Александра Михайловна, дочь полковника Михаила Степановича.
- 54. Лыкошина, Елисавета Демьяновна, дочь подпоручика Демьяна Ивановича.
- 55. Ляхова, Варвара Никифоровна, дочь отст. корнета Никифора Григорьевича.
- 56. Майкова, Екатерина Николаевна, (1795 – 1884) дочь отст. д.ст.сов. Николая Александровича; была замужем за Петром Гавриловичем Сысоевым.
- 57. Мацкевич, Аграфена Васильевна, дочь подпоручика Василия Андреевича.
- 58. Машина, Елена Васильевна, дочь капитан-лейтенанта Василия Андреяновича.
- 59. Меллер, Елисавета Андреевна, дочь отст. артиллерии генерал-майора.
- 60. Мейсман, Элеонора Ивановна, дочь колл.сов..
- 61. Микулина, Мария Дмитриевна, дочь ст. сов.
- 62. Миклашевская, Мария Петровна, дочь майора Петра Павловича.
- 63. Михайлова, София Александровна, дочь ст. сов.
- 64. Михайлова, Екатерина Ивановна, дочь тит.сов..
- 65. Мышенкова, Прасковья Ивановна, дочь капитана Ивана Петровича.
- 66. Назимова, Прасковья Васильевна, дочь майора Василия Ивановича.
- 67. Небольсина, Анна Павловна, дочь флота капитана 1 ранга Павла Александровича; в 1815 – 1841 гг. была классной дамой в Имп.Воспит.Общ..
- 68. Нечаева, Елисавета Дмитриевна, дочь шт.-капитана Дмитрия Григорьевича.
- 69. Одинцова, Надежда Ивановна, дочь вице-адмирала.
- 70. Окунева, Вера Петровна, дочь капитана Петра Богдановича.
- 71. Ольденбург, Анна-Юлианна Фёдоровна, дочь отст. майора Фёдора Данииловича.
- 72. Баронесса фон-дер Пален, Луиза-Амалия Михайловна, дочь бригадира.
- 73. Подлуцкая, Татьяна Ивановна, дочь тит.сов. Ивана Яковлевича; в 1813 – 1828 гг. была преподавательницей музыки в Имп.Воспит.Общ..
- 74. Палибина, Ольга Васильевна, дочь флота капитан-лейтенанта Василия Михайловича.
- 75. Полчанинова, Елисавета Ивановна, дочь поручика.
- 76. Баронесса Притвиц, Мария Карловна, дочь майора лейб-кирасирского полка Карла Фёдоровича.
- 77. Радищева Анна Александровна, дочь ст. сов; в 1814-1841 гг. была классной дамой в Имп.Воспит.Общ..
- 78. Радищева, Фёкла Александровна, сестра предыдущей.
- 79. Раковская, Александра Степановна, дочь подпоручика.
- 80. Ребинина, Екатерина Александровна, дочь колл.асс. Александра Родионовича.
- 81. Резвая, Анна Николаевна, дочь д.ст.сов. Николая Петровича; окончила с шифром.
- 82. Романович, Екатерина Игнатьевна, дочь бывших польских войск ротмистра.
- 83. Ростиславская, Пелагея Антоновна, дочь майора.
- 84. Рюпина, Акилина Ильинична, дочь отст. капитана Ильи Максимовича; окончила с шифром.
- 85. Сарычева, Александра Алексеевна, дочь контр-адмирала Алексея Андреевича.
- 86. Тверитинова, Екатерина Алексеевна, дочь генералмайора.
- 87. Тверитинова, Мария Алексеевна, сестра предыдущей.
- 88. Тимофеева, Екатерина Степановна, дочь надворн.сов. Семёна Григорьевича.
- 89. Тунцельман, Юлиана-Луиза Ивановна, дочь инженер-полковника; окончила с шифром.
- 90. Тушнева, Елизавета Михайловна, дочь флота капитана 1 ранга Михаила Михайловича; окончила с шифром.
- 91. Фетисова, Ирина Ивановна, дочь ст. сов Ивана Ильича.
- 92. Филимонова, Настасья Гавриловна, дочь ст. сов Гавриила Андреевича.
- 93. Цамутали, Елена Ивановна, дочь флота лейтенанта Ивана Степановича.
- 94. Чаликова, Марфа Антоновна, дочь полковника Антона Степановича.
- 95. Челищева, Анна Захаровна, дочь колл.сов. Захара Богдановича и Анны Андреевны.
- 96. Баронесса Черкасова, Анна Петровна, дочь колл.сов. барона Петра Александровича и баронессы Анны Петровны, рожд. Ивковой; была замужем за сенатором графом Петром Фёдоровичем Буксгевденом.
- 97. Чихачёва, Федосия Николаевна, дочь л.-гв. прапорщика Николая Яковлевича.
- 98. Шатилова, Мария Васильевна, дочь надворн.сов. Василия Михайловича.
- 99. Шатилова, Наталья Львовна, дочь отст. майора Льва Михайловича.
- 100. Шилинг, Матильда Ивановна, дочь польского камергера.
- 101. Шульгина, Макрина Макаровна, дочь надворн.сов. Макара Васильевича.
- 102. Щупинская, Анна Ивановна, дочь майора Ивана Александровича.
- 103. Языкова, Александра Петровна (1796-1864), дочь генерал-майора Петра Григорьевича и Александры Васильевны, рожд. баронессы Менгден-фон-Альтенвога; была замужем за графом Ивеличем.
- 104. Яниш, Мария Ефимовна, дочь отставного генерал-майора Ефима Андреевича.
- BoroovikovskiyV PtERodzenMIN.jpg
Екатерина Родзянко
14-й выпуск, 1815 год
- 1. Аверкиева, Анна Михайловна, дочь колл.сов. Михаила Ивановича и Акилины Гавриловны.
- 2. Фон- Адлерберг, Екатерина Густавовна (р. 23 марта 1797г.), дочь флота капитан-лейтенанта фон - Эриха-Густава и Екатерины Вильгельмовны, рожд. Лейонстен; окончила с шифром.
- 3. Анреп, Мария Романовна, дочь генерал-лейтенанта; окончила с шифром.
- 4. Анреп, Доротея Романовна, сестра предыдущей.
- 5. Базина, Варвара Алексеевна, дочь генерал-лейтенанта Алексея Осиповича.
- 6. Бейнер, Любовь Владиславовна, дочь колл.секр Владислава Гавриловича.
- 7. Бекетова, Александра Аполлоновна (р.1797), дочь надворн.сов. Аполлона Николаевича и Прасковьи Петровны, рожд. Опочининой; была замужем за подпоручиком Ермолаевым.
- 8. Благово, Екатерина Фёдоровна, дочь надворн.сов..
- 9. Болотникова, Анна Павловна, дочь поручика Павла Сергеевича.
- 10. Болотникова, Елисавета Фёдоровна, дочь майора Фёдора Ивановича и Екатерины Николаевны.
- 11. Бровцына, Татьяна Николаевна, дочь надворн.сов. Николая Степановича.
- 12. Фон- Бушен, Амалия Николаевна, дочь генерал-лейтенанта; окончила с шифром.
- 13. Белокопытова, Прасковья Семёновна, дочь инженер-полковника Семёна Фёдоровича.
- 14. Владыкина, Мария Ивановна, дочь колл.асс..
- 15. Власова, Александра Васильевна, дочь корабельного мастера VII класса.
- 16. Власова, Мария Васильевна, сестра предыдущей.
- 17. Волкова, Ульяна Васильевна, дочь колл.секр Василия Ивановича; в 1818-1846г.г. была классной дамой в Имп.Воспит.Общ..
- 18. Воронина Надежда Фёдоровна, дочь д.ст.сов..
- 19. Княжна Гагарина, Анна Алексеевна, дочь колл.рег..
- 20. Княжна Гагарина, Ольга Алексеевна, сестра предыдущей.
- 21. Геринг, Екатерина Ивановна, дочь отст. артиллерии генерал-майора.
- 22. Гербель, Ульяна Густавовна, дочь генерал-лейтенанта.
- 23. Давыдова, Анна Ивановна, дочь колл.асс. Ивана Егоровича; окончила с шифром.
- 24. Давыдова, Авдотья Николаевна, дочь поручика Николая Ивановича.
- 25. Демидова, Анна Григорьевна, дочь отставного генерал-майора, потом гофмейстера, Григория Александровича и Екатерины Петровны, рожд. княжны Лопухиной; была фрейлиной; в 1831г. вышла замуж за Александра Егоровича Энгельгардта.
- 26. Княжна Долгорукая, Ольга Васильевна.
- 27. Забелло, Елена Андреевна, дочь корнета Андрея Кирилловича и Стефаниды Ивановны.
- 28. Заливкина, Александра Андреевна, дочь надворн.сов..
- 29. Золотухина, Прасковья Афанасьевна, дочь колл.сов. Афанасия Ивановича.
- 30. Зыкова, Александра Петровна, дочь колл.асс. Петра Сергеевича.
- 31. Иванова, Марья Андреевна, дочь колл.асс. Андрея Ивановича.
- 32. Ивашкина, Елисавета Ивановна, дочь губ.секр. Ивана Васильевича.
- 33. Ирецкая, Варвара Фёдоровна, дочь отст. капитана Фёдора Егоровича.
- 34. Кадеус, Елисавета Осиповна, дочь ст. сов Осипа Андреевича.
- 35. Калиновская, Евдокия Ивановна, дочь бригадира; в 1819-1848 гг. была классной дамой в Имп.Воспит.Общ..
- 36. Княжна Кострова, Надежда Григорьевна, дочь Порховского помещика князя Григория Прокофьевича.
- 37. Киткина, Елена Ювенальевна, дочь подпоручика Ювеналия Ивановича.
- 38. Книпер, Наталья Фёдоровна, дочь полковника.
- 39. Колюбакина, Александра Фёдоровна, дочь флота капитан-лейтенанта Фёдора Андреевича.
- 40. Копосова, Наталья Семёновна, дочь надворн.сов. Семёна Ивановича.
- 41. Корсакова, Прасковья Никифоровна, дочь тит.сов. Никифора Гаврииловича.
- 42. Кривская, Екатерина Васильевна, дочь поручика Василия Васильевича и Анны Ивановны.
- 43. Крымова, Мария Никитична, дочь надворн.сов. Никиты Ивановича и Прасковьи Севастьяновны, впоследствии инокиня Варсонофия (в СПБ Новодевичьем монастыре).
- 44. Ксиландер, Степанида ивановна, дочь поручика тит.сов..
- 45. Голенищева-Кутузова, Варвара Михайловна, дочь отст. капитана 2-го ранга Михаила Ивановича.
- 46. Голенищева-Кутузова, Александра Васильевна, дочь камер-цалмейстера.
- 47. Голенищева-Кутузова, Екатерина Васильевна, сестра предыдущей.
- 48. Лескова, Екатерина Яковлевна, дочь колл.асс..
- 49. Лыкошина, Вера Демьяновна, дочь подпоручика Демьяна Ивановича и Февронии Григорьевны.
- 50. Лисянская, Анна Ананьевна, дочь флота капитан-лейтенанта.
- 51. Маврина, Мария Александровна, дочь надворн.сов. Александра Егоровича.
- 52. Мышенкова, Любовь Ивановна, дочь капитана Ивана Петровича.
- 53. Де-Мор, Татьяна Фёдоровна, дочь ст. сов.
- 54. Мосолова, Мария Николаевна, дочь вице-адмирала.
- 55. Матюшкина, Анна Михайловна († 21 июня 1822 г.), дочь морской артиллерии унтер-лейтенанта Михаила Васильевича и Елисаветы Васильевны, рожд. Грушецкой.
- 56. Можайская, Анна Тимофеевна, дочь д.ст.сов. Тимофея Ивановича и Варвары Павловны; в 1816-1822 гг. была классной дамой в Имп.Воспит.Общ..
- 57. Меллер, Александра Сергеевна, дочь колл.асс..
- 58. Маркова, София Яковлевна, дочь д.ст.сов..
- 59. Микулина, София Яковлевна, дочь майора.
- 60. Микулина, Феодосия Яковлевна, сестра предыдущей.
- 61. Назимова, София Васильевна, дочь майора Василия Ивановича.
- 62. Окунева, Любовь Петровна, дочь капитана Петра Богдановича.
- 63. Оконишникова, Мария Васильевна, дочь ст. сов; окончила с шифром.
- 64. Оконишникова, Татьяна Васильевна, сестра предыдущей; в 1815-1820 гг. была классной дамой в Имп.Воспит.Общ..
- 65. Обер, Анна Осиповна, дочь ст. сов.
- 66. Овечкина, Елена Гавриловна, дочь генерал-майора.
- 67. Панафидина, Елена Фёдоровна, дочь подпоручика Фёдора Никифоровича и Марии Семёновны.
- 68. Перфильева, Любовь Саввишна, дочь губернского регистр. Саввы Алексеевича и Анны Фёдоровны.
- 69. Петрова, Варвара Ивановна, дочь премьер-майора Ивана Фёдоровича.
- 70. Потёмкина, Варвара Дмитриевна (р. 1796), дочь ротмистра Дмитрия Алексеевича и Анны Ивановны, рожд. Пенской.
- 71. Пыпина, Прасковья Александровна, дочь майора.
- 72. Першина, Наталья Петровна, дочь полковника.
- 73. Подобедова, Анна Сергеевна, дочь д.ст.сов..
- 74. Раковская, Анастасия Степановна, дочь подпоручика Степана Михайловича и Февронии Антоновны.
- 75. Раевская, Наталья Федосеевна, дочь майора Федосия Михайловича.
- 76. Раевская, Александра Федосеевна, сестра предыдущей.
- 77. Ратькова, Александра Аврамовна, дочь флигель-адъютанта, полковника Аврама Петровича и Анны Александровны; окончила с шифром.
- 78. Ратькова, Елисавета Аврамовна, сестра предыдущей.
- 79. Речь, Анна Карловна, дочь подполковника.
- 80. Силичева, Анна Григорьевна, дочь капитана Григория Васильевича.
- 81. Солонина, Мария Николаевна, дочь надворного и Суда Генерального Черниговского 1-го департамента советника Николая Федотовича и Наталии Степановны, рожд. Карлицкой.
- 82. Квашнина-Самарина, Анна Владимировна, дочь подполковника Владимира Ивановича.
- 83. Свечина, Мария Ивановна († 1868), дочь ротмистра Ивана Ивановича и Дарьи Александровны.
- 84. Савицкая, Варвара Васильевна, дочь ст. сов.
- 85. Суслова, Александра Афанасьевна, дочь полковника Афанасия Иудовича.
- 86. Сарычева, Любовь Алексеевна, дочь контр-адмирала; окончила с шифром.
- 87. Степанова, Наталья Петровна, дочь надворн.сов..
- 88. Сахновская, Макрина Михайловна, дочь Черниговского вице-губернатора, ст. сов Михаила Акимовича и Екатерины Федотовны, рожд. Новиковой.
- 89. Стогова, Агафья Ивановна, дочь прапорщика Ивана Марковича и Евфросинии Афанасьевны.
- 90. Сталинская, Мария Михайловна.
- 91. Семенникова, Пелагея Тихоновна, дочь секунд-майора Тихона Сидоровича и Ульяны Афанасьевны.
- 92. Суворова, Александра Евграфовна, дочь поручика Евграфа Васильевича и Ульяны Афанасьевны.
- 93. Тетеревникова, Евдокия Никитична, дочь ст. сов Никиты Семёновича и Домникии Осиповны.
- 94. Тютчева, Пелагея Дмитриевна, дочь подполковника Дмитрия Николаевича и Анны Николаевны, рожд. Титовой; была замужем за Лизандером.
- 95. Графиня Толстая, София Дмитриевна, дочь генерал-майора графа Дмитрия Борисовича и гр. Елисаветы Андреевны, рожд. Закревской.
- 96. Тверитинова, Анна Васильевна, дочь майора.
- 97. Телепнева, Елисавета Стахеевна, дочь генерал-лейтенанта Стахея Никитича и Анны Сергеевны; окончила с шифром.
- 98. Телепнева, Мария Стахеевна, сестра предыдущей.
- 99. Толмачёва, Авдотья Никитична, дочь колл.рег..
- 100. Устимович, Варвара Прокофьевна, дочь ст. сов Прокофия Андреевича Сахно-Устимович и Александры Андреевны, рожд. Волковой; была замужем за Евгением Андреевичем Ратаевым.
- 101. Ушакова, Варвара Павловна, дочь полковника.
- 102. Фелькнер, Елисавета Фёдоровна, дочь полковника.
- 103. Княжна Херхеулидзева, Наталья Семёновна, дочь ст. сов князя Семёна Захарьевича.
- 104. Ховрина, Екатерина Васильевна.
- 105. Графиня Цукато, Юлия Егоровна, дочь генерал-майора графа Егора Гавриловича и гр. Марии Ивановны.
- 106. Графиня Цукато, Александра Егоровна, сестра предыдущей.
- 107. Чагина, Варвара Петровна, дочь секунд-майора Петра Петровича.
- 108. Чаликова, Мария Антоновна, дочь подполковника л.-гв. Уланск. полка.
- 109. Шиллер, Луиза Егоровна, дочь полковника.
- 110. Фон-Шельтинг, Екатерина Романовна, дочь флота капитана 1-го ранга.
- 111. Шупинская, Надежда Ивановна, дочь майора; окончила с шифром.
- 112. Шрейдер, Елена Петровна, дочь полковника.
- 113. Яниш, Анна Ефимовна, дочь генерал-майора.
- 114. Нелидова, Мария Васильевна; окончила с шифром († 1870 г.); дочь тайн.сов., сенатора Василия Ивановича и Анастасии Алексеевны, рожд. Сенявиной; была замужем за министром Имп. Двора, генерал-адъютантом графом Владимиром Фёдоровичем Адлербергом; была статс-дамой.
15-й выпуск, 1818 год
- 1. Фон-Адлерберг, Анна Яковлевна, дочь флота капитан-лейтенанта, начальника над Ревельским портом Якова Фёдоровича и Амалии ... , рожд. Штольценвальд.
- 2. Аничкова, Елисавета Кондратьевна, дочь полковника Кондратия Сергеевича и Александры ... , рожд. Вальховской (2-я его жена Анна Петровна Ханыкова.
- 3. Аршеневская, Варвара Андреевна, дочь майора Андрея Ивановича.
- 4. Княжна Багратион, Александра Александровна.
- 5. Балкашина, Анастасия Николаевна, дочь колл.асс. Николая Петровича и Надежды Даниловны.
- 6. Балкашина, Надежда Ивановна, дочь надворн.сов. Ивана Тимофеевича и Марфы Алексеевны, рожд. Есиповой.
- 7. Баркгаузен, Елисавета Давыдовна, дочь капитана.
- 8. Бачманова, Евпраксия Евграфовна, дочь надворн.сов. Ефграфа Никифоровича.
- 9. Бекман, Варвара Петровна, дочь майора.
- 10. Белли, Вильгельмина Карловна, дочь тит.сов..
- 11. Бестужева, Мария Александровна, дочь ст. сов Александра Федосеевича, сестра декабриста и писателя Марлинского.
- 12. Бобоедова, Вера Ивановна, дочь поручика Ивана Фёдоровича.
- 13. Боль, Елисавета Ивановна, дочь генерал-лейтенанта.
- 14. Бороздина, Устинья Фоминична, дочь майора Фомы Степановича.
- 15. Бороздина, София Петровна, дочь колл.сов..
- 16. Борщова, Александра Михайловна, дочь полковника Михаила Андреевича; окончила с шифром.
- 17. Брант, София Сергеевна, дочь надворн.сов. Сергея Петровича.
- 18. Бровцына, Елисавета Петровна, дочь генерал-майора Петра Севастьяновича.
- 19. Бухвостова, Прасковья Степановна, дочь сержанта Степана Степановича.
- 20. Быкова, Фёкла Петровна, дочь Новоладожского помещика Петра Васильевича.
- 21. Де-Вальмонт, София Густавовна, дочь поручика.
- 22. Вальховская, Аграфена Михайловна, дочь флота капитана I ранга.
- 23. Ваценко, Екатерина Яковлевна, дочь колл.сов..
- 24. Волховская, Елена Григорьевна, дочь надворн.сов. Григория Ивановича.
- 25. Волховская, Александра Григорьевна, сестра предыдущей.
- 26. Фон-дер-Визе, Екатерина Ивановна, дочь генерал-лейтенанта.
- 27. Графиня Витгенштейн, Эмилия Петровна, дочь генерала от кавалерии, члена Госуд. Совета и фельдмаршала, графа, впоследствии светлейшего князя, Петра Христиановича и графини Антуаетты Станиславовны, рожд. Снарской; была замужем за князем Петром Ивановичем Трубецким, впоследствии сенатором.
- 28. Витовтова, Александра Александровна, дочь генерал-лейтенанта.
- 29. Войнова, Ольга Ивановна, дочь надворн.сов. Ивана Фёдоровича.
- 30. Княжна Волконская, Анна Юрьевна, дочь полковника князя Юрия Николаевича и Александры Петровны, рожд. Бабушкиной.
- 31. Воронина, Мария Фёдоровна, дочь д.ст.сов. Фёдора Фокича.
- 32. Воронова, Елена Фёдоровна, дочь прапорщика Фёдора Харитоновича; окончила с шифром.
- 33. Воронова, Наталья Фёдоровна, дочь генерал-майора.
- 34. Гаврилова, Анна Фёдоровна, дочь колл.асс. Фёдора Гавриловича.
- 35. Фон-Гаузен, Прасковья Генриховна, дочь колл.асс. Фон-Генриха Фёдоровича.
- 36. Гжелинская, Мария Фёдоровна, (р. 1800г.), дочь колл.асс. Фёдора Алексеевича и Екатерины Фёдоровны, рожд. Красовской.
- 37. Княжна Голицына, Варвара Николаевна, дочь д.ст.сов. князя Николая Васильевича и княгини Марии Андреевны, рожд. княжны Воронецкой-Корибут.
- 38. Гринёва, Варвара Семёновна, дочь майора Семёна Петровича.
- 39. Денисьева, Варвара Дмитриевна, дочь прапорщика Дмитрия Александровича.
- 40. Дункер, Шарлотта Карловна, дочь полковника Шведской службы; окончила с шифром; в 1818 – 1827 г.г. была классной дамой в Имп.Воспит.Общ..
- 41. Дункер, Эмилия Карловна, сестра предыдущей.
- 42. Дьякевич, Люция Казимировна, дочь помещика Могилёвской губ. Казимира Фаддеевича.
- 43. Евсюкова, Елисавета Михайловна, дочь колл.сов..
- 44. Езерская, Александра Осиповна, дочь майора Витебского мушкаетерского полка.
- 45. Ефимова, Ольга Ивановна, дочь майора Ивана Алексеевича и Анны.
- 46. Зварыкина, Елисавета Фёдоровна, дочь генерал-лейтенанта.
- 47. Золотухина, Мария Афанасьевна, дочь колл.сов. Афанасия Ивановича.
- 48. Ивина, Ольга Петровна, дочь артиллерии капитана Петра Ивановича.
- 49. Ивкова, Наталья Ивановна, дочь прапорщика Ивана Дмитриевича и Акилины Андреевны.
- 50. Ивкова, Елисавета Яковлевна, дочь поручика Якова Васильевича и Александры Никитичны.
- 51. Извекова, Любовь Алексеевна, дочь колл.асс..
- 52. Измайлова, Екатерина Васильевна, дочь майора Василия Васильевича.
- 53. Камараш, Александра Ильинична, дочь колл.сов. Ильи Антоновича.
- 54. Козловская, Екатерина Дмитриевна; окончила с шифром.
- 55. Княжна Колунчакова, Ольга Алексеевна, дочь колл.асс..
- 56. Корсакова, Варвара Александровна, дочь отст. гв. прапорщика Александра Степановича; окончила с шифром.
- 57. Крейтер, София Богдановна, дочь д.ст.сов..
- 58. Кругликова, Анастасия Ивановна, дочь подполковн. Ивана Венедиктовича.
- 59. Голенищева-Кутузова, Анна Николаевна, дочь капитана Николая Васильевича и Александра Яковлевны.
- 60. Лаврентьева, Федора Васильевна, дочь колл.сов. Василия Лаврентиевича.
- 61. Левандо, Александра Александровна, дочь ст. сов.
- 62. Левандо, София Александровна, сестра предыдущей.
- 63. Лесли, Анна Доримедонтовна, дочь тит.сов. Доримедонта Николаевича.
- 64. Лодыгина, Прасковья Петровна, дочь городового секр. Петра Ивановича.
- 65. Малоземова, Вера Яковлевна, дочь ст. сов, инспектора над классами Имп.Воспит.Общ..
- 66. Мамаева, Елисавета Петровна, дочь отставного генерал-майора Петра Даниловича.
- 67. Маркевич, София Андреевна, дочь генерал-майора.
- 68. Матрасенкова, Елена Петровна, дочь колл.асс. и Екатерины Павловны.
- 69. Мельникова, Елисавета Ивановна, дочь ст. сов Ивана Андреевича.
- 70. Мерлина, Анна Павловна, дочь артиллерии генерал-майора.
- 71. Баронесса фон-Мершед-Гюллесем, Марья Карловна.
- 72. Княжна Мещерсая, Екатерина Степановна, дочь ротмистра князя Степана Ипполитовича.
- 73. Микулина, Елисавета Яковлевна, дочь майора Якова Васильевича и Екатерины Григорьевны.
- 74. Мордвинова, Варвара Ивановна, (р. 28 янв. 1802 † 25 апр. 1835), дочь колл.асс. Ивана Яковлевича и Анастасии Яковлевны, рожд. Подвысоцкой; была замужем за тит.сов. Фёдором Семёновичем Метлиным.
- 75. Мордвинова, София Владимировна, дочь генерал-майора Владимира Михайловича.
- 76. Муравьёва-Апостол, Анна Ивановна (р.1797), дочь тайн.сов., сенатора, посланника в Гамбурге, потом в Мадриде, члена Коллегии Иностранных Дел, товарища министра Народн. Просвещения и писателя, Ивана Матвеевича и Анны Семёновны, рожд. Черноевич; была замужем за Хрущёвым.
- 77. Надеина, Любовь Сергеевна, дочь колл.асс. Сергея Фёдоровича.
- 78. Нащокина, Анна Николаевна, дочь майора Николая Михайловича.
- 79. Нелединская, Александра Михайловна, дочь флота капитана I ранга Михаила Николаевича и Таисии Васильевны; окончила с шифром; была замужем за артиллерии поручиком Александром Александровичем Нелединским.
- 80. Нелюбохтина, Александра Васильевна.
- 81. Непейцына, Надежда Сергеевна, дочь генерал-майора Сергея Васильевича.
- 82. Нордштейн, Екатерина Васильевна, дочь Кронштадской Контрольной Экспедиции советника, кап.-лейтенанта Василия Николаевича.
- 83. Овсянникова, Анастасия Александровна, дочь генерал-майора Александра Степановича.
- 84. Ошанина, Любовь Дмитриевна, дочь капитана Дмитрия Васильевича.
- 85. Панютина, Евпраксия Александровна, дочь прапорщика Александра Ивановича и Прасковьи Дмитриевны.
- 86. Панютина, Мария Сергеевна, дочь поручика Сергея Алексеевича.
- 87. Дель-Пардо, Клементина Венедиктовна, дочь испанского генерала.
- 88. Пестова, Мария Васильевна, дочь тит.сов. Василия Семёновича.
- 89. Петрова, Анна Филипповна, дочь подполковника.
- 90. Подобедова, Мария Сергеевна, дочь д.ст.сов. Сергея Ивановича.
- 91. Подобедова, Варвара Сергеевна, сестра предыдущей.
- 92. Политковская, Екатерина Николаевна, дочь ст. сов.
- 93. Постельникова, Авдотья Евгеньевна, дочь колл.сов. Евгения Яковлевича и Марии Николаевны.
- 94. Потёмкина, Любовь Сергеевна, дочь колл.асс. Сергея Дмитриевича.
- 95. Прево-де-Люмиан, Елисавета Ивановна, дочь генерал-майора, члена Военно-Учебного Комитета Ивана Ивановича.
- 96. Фон-Риттер, Гедвига-Кристина Егоровна, дочь генерал-лейтенанта фон-Егора Ивановича.
- 97. Рихтер, Мария Козьминична, дочь дворянина.
- 98. Румянцова, Варвара Ивановна, дочь колл.сов. Ивана Александровича и Аграфены Андреевны.
- 99. Квашнина-Самарина, Любовь Павловна, дочь артиллерии капитана Павла Ивановича.
- 100. Квашнина-Самарина, Александра Владимировна, дочь отст. подполковника Владимира Ивановича.
- 101. Санкина, Екатерина Михайловна, дочь колл.сов. Михаила Андреевича.
- 102. Слизунова, Елена Ивановна, дочь инженер-майора Ивана Евсеевича.
- 103. Слонецкая, Анна Демьяновна, дочь надворн.сов., учителя Имп.Воспит.Общ. Демьяна Гаврииловича; окончила с шифром; в 1820-1846 г.г. была классной дамой в Имп.Воспит.Общ..
- 104. Смирнова, Мария Логгиновна, дочь помещика Тверской губ. Логгина Михайловича.
- 105. Спиллер, Екатерина Карловна, дочь хорунжего Карла Степановича.
- 106. Фон-Стакельберг, Каролина Карловна, дочь тит.сов. фон-Карла Адамовича.
- 107. Старицына, Мария Козьминична, дочь колл.асс. Козьмы Дементьевича; в 1820-1825 г.г. была классной дамой в Имп.Воспит.Общ..
- 108. Стенгоф, Луиза Густавовна, дочь поручика бывшей шведской службы.
- 109. Стенгоф, Каролина Густавовна, сестра предыдущей.
- 110. Стрежнева, Анна Петровна, дочь надворн.сов. Петра Ивановича и Марии Ильиничны.
- 111. Светлейшая княжна Суворова-Италийская, графиня Рымникская, Мария Аркадьевна, дочь генерал-лейтенанта князя Аркадия Александровича и княгини Елены Александровны, рожд. Нарышкиной; внучка князя А.В. Суворова-Рымникского; окончила с шифром; была замужем за генерал-лейтенантом, князем Михаилом Михайловичем Голицыным.
- 112. Суслова, Александра Петровна, дочь майора.
- 113. Титова, Анна Михайловна, дочь колл.асс. и Прасковьи Фёдоровны.
- 114. Фон-Толь, Луиза Александровна, дочь колл.асс..
- 115. Томашевская, Анастасия Степановна, дочь колл.сов. Степана Семёновича.
- 116. Фон-Триттгоф, Мария Густавовна, дочь колл.сов. Густава Фёдоровича; окончила с медалью; в 1819-1851 г.г. была классной дамой в Имп.Воспит.Общ.; скончалась монахиней.
- 117. Фон-Тунцельман, Амалия Ивановна, дочь инженер-полковника.
- 118. Харламова, Екатерина Николаевна, дочь ст. сов Николая Гаврииловича.
- 119. Худякова, Екатерина Васильевна, дочь поручика Василия Петровича.
- 120. Цеге-Мантейфель, Амалия Николаевна, дочь польского камергера.
- 121. Цеге-Мантейфель, Мария Николаевна, сестра предыдущей.
- 122. Цеге-Мантейфель, Екатерина Николаевна, сестра предыдущих.
- 123. Чернева, Екатерина Дмитриевна, дочь поручика Дмитрия Васильевича и Анны Петровны.
- 124. Чихачева, Ольга Васильевна, дочь прапорщика Василия Яковлевича.
- 125. Чичерина, Екатерина Николаевна, дочь колл.сов. Николая Сергеевича и Анны Михайловны.
- 126. Княжна Шаховская, Мария Егоровна, дочь майора князя Егора Ивановича.
- 127. Шевич, Варвара Ивановна, дочь генерал-лейтенанта Ивана Егоровича; окончила с шифром.
- 128. Шипова, Домна Павловна, дочь надворн.сов.; окончила с шифром; была замужем за отст. полковником Михаилом Степановичем Веселовским (2-я его жена).
- 129. Шульгина, Аграфена Дмитриевна, дочь майора Дмитрия Егоровича.
- 130. Шушерина, Александра Семёновна, дочь прапорщика и Дарьи Ивановны.
- 131. Юхарева, Анна Меркуриевна, дочь подполковника, Шлиссельбургского плац-майора Меркурия Ивановича.
- 132. Яковлева, Александра Ивановна, дочь генерал-лейтенанта.
- 133. Яковлева, Татьяна Ивановна, сестра предыдущей.
- 134. Мордвинова, Аграфена Саввична, дочь капитан-лейтенанта.
- 135. Рейх, Дарья Миновна, дочь Горийского коменданта.
- 136. Заливкина, Александра Андреевна, дочь надворн.сов..
16-й выпуск, 1821 год
- Бахтина, Дарья Ивановна
- Дубровицкая, Дарья Фёдоровна
- Зарина, Дарья Александровна
- Раковская, Дарья Николаевна
- Анненская, Александра Николаевна
- Ендаурова, Александра Николаевна
- Попова, Олимпиада Павловна
- Попова, Надежда Павловна
- Бибикова, Анастасия Юрьевна
- Бибикова, Мария Юрьевна
- Княжна Оболенская (в замужестве Толстая), Мария Юрьевна
- Арцыбашева, Ольга Ивановна
- Лаврова, Ольга Ивановна
17-й выпуск, 1824 год
- Тарасова, Варвара Петровна
- Тарасова, Анна Петровна
- Барятинская, Ольга Ивановна
- Тимковская, Ольга Ивановна
- Княжна Голицына, Вера Дмитриевна
- Княжна Мышецкая, Олимпиада Михайловна
- Княжна Мышецкая, Анна Александровна
18-й выпуск, 1827 год
- Княжна Голицына, Анна Петровна
- Воейкова Мария Васильевна, дочь колл. сов. Василия Ивановича
19-й выпуск, 1830 год
- Дубенская, Варвара Ивановна
- Дубенская, Екатерина Ивановна
- Фомина, Елисавета Ивановна
- Фомина, Александра Ивановна
- Воейкова, Евдокия Васильевна
- Баронесса Врангель, Ида Ермолаевна
- Кульнева Елена Михайловна
20-й выпуск, 1833 год
- Закревская, Елизавета Дмитриевна
- Горемыкина, Ольга Ивановна
- Баронесса фон Врангель, Анна Григорьевна
- Некрасова, Елена Александровна
- Кононович, Ольга Ивановна
- Фишер, Ольга Ивановна
- Комарова, Елисавета Васильевна
- Реми, Шарлотта Гавриловна
21-й выпуск, 1836 год
- Гилленшмидт, Дарья Григорьевна
- Демидова, Александра Николаевна
- Керн, Екатерина Ермолаевна
- Курута, Ольга Ивановна
- Нахимова, Александра Николаевна
- Сафонова, Наталья Ивановна
- Стрекалова, Елисавета Степановна
- Сушкова, Александра Николаевна
- Ужумедзская-Грицевич, Мария Ивановна
- Цвиленева, Мария Ивановна
- Тихановская, Александра Васильевна
- Ee kern.jpg
Екатерина Керн
22-й выпуск, 1839 год
23-й выпуск, 1842 год
- Полтавцева (в замужестве Скобелева), Ольга Николаевна
- Жаринова, Ольга Ивановна
- Баранова, Надежда Николаевна
- Перфильева, Анна Макаровна
- Olga Skobeleva by Hau.jpg
Ольга Полтавцева
24-й выпуск, 1845 год
- Княжна Мышецкая, Олимпиада Гаврииловна
- Дурова, Дарья Николаевна
- Бриммер, Дарья Густавовна
- Рогинская, Апполинария Ивановна
- Буткова, Мария Ивановна
- Грушецкая, Мария Ивановна
- Нефедьева, Александра Николаевна
- Гандина, Александра, Николаевна
- Попова, Софья Васильевна
25-й выпуск, 1848 год
- Бурман, Елена Ивановна (в замужестве Молоховец)
- Таптыкова, Евдокия Ивановна
- Бикбулатова, Мария Яковлевна
- Княжна Путятина, Апполинария Лаврентьевна
- Баженова, Мария Ивановна
- Ельчанинова (в замужестве Невельская), Екатерина Ивановна
- Княжна Голицына, Елена Михайловна
- Остроградская, Ольга Ивановна
- Балакшина, А. В. (Начальница СПб Александровской гимназии)
26-й выпуск, 1851 год
- Баранова, Екатерина Николаевна
- Денисьева, Александра Урвановна
- Денисьева, Елена Александровна
- Налибина, Александра Николаевна
- Литке (Анзимирова), Мария Николаевна
- Тютчева, Дарья Фёдоровна
- Тютчева, Екатерина Фёдоровна
27-й выпуск, 1854 год
- Баранова, Анна Дмитриевна
- Коноплина, Александра Алексеевна
- Тыртова, Мария Ивановна
- Вахтина, Александра Николаевна
- Воейкова, Ольга Петровна
- Карпека, Александра Николаевна
- Нейдгарт, Варвара Александровна (Начальница Училища Ордена св. Екатерины в Москве)
- Клеменко, Елена Константиновна
28-й выпуск, 1857 год
- Шамшина, Ольга Ивановна
- Дурново, Александра Николаевна
- Хвицкая, Александра Николаевна
- Ковалькова, Калерия Васильевна
- Сабо, С. И. (Начальница в СПб институте принцессы Ольденбургской)
29-й выпуск, 1860 год
- Фомина, Елисавета Петровна
- Бирилева, Ольга, Алексеевна
- Карпова, Ольга, Алексеевна
- Обухова, Дарья, Иосифовна
- Трескина, Александра Алексеевна
- Люба, Александра Николаевна
- Ефимьева, А. П. (Была врачом в СПб Елизаветинской детской болнице)
30-й выпуск, 1862 год
- Водовозова, Елизавета Николаевна
- Рашет, Мария Ивановна
- Малофеева, Мария Ивановна
- Лейхтфельд, Александра Николаевна
31-й выпуск, 1863 год
- Григорьева, Александра Алексеевна
- Измайлова, Мария Ивановна
- Лунина, Мария Ивановна
- Ляпунова, Александра Николаевна
32-й выпуск, 1864 год
33-й выпуск, 1865 год
- Григорьева, Ольга Алексеевна
- Ковальская, Неонила Андреевна
- Михайлова, Ольга Ивановна
- Скворцова, Ольга Ивановна
- Попова, Ольга Петровна
34-й выпуск, 1866 год
- Рубан, Людмила, Иосифовна
- Скворцова, Мария Ивановна
- Филиппова, Мария Александровна
- Шелковникова, Александра Николаевна
35-й выпуск, 1867 год
- Забусова, Ольга Ивановна
- Лихачева Елизавета Федоровна
- Петерсен, Ольга Карловна
- Попова, Лидия Петровна
- Пушкина, Мария Львовна, племянница поэта
36-й выпуск, 1868 год
37-й выпуск, 1869 год
38-й выпуск, 1870 год
- Гаттенбергер, Ольга Константиновна
- Мизко-Василевская, Мария Ивановна
- Воронихина, Александра Николаевна
- Востросаблина, Александра Николаевна
39-й выпуск, 1871 год
40-й выпуск, 1872 год
41-й выпуск, 1873 год
- фон Зонн, Ольга Карловна
- Воейкова, Мария Петровна
- Павловская, Мария Ивановна
- Шустова (в замужестве Гриипенберг), Александра Николаевна
42-й выпуск, 1874 год
- Графиня Ребиндер, Ольга Карловна
- Елисеенкова, Мария Ивановна
- фон Кремер, Мария Ивановна
- Редингер, Александра Николаевна
- Синбугина, Александра Николаевна
- Попова, Калерия Михайловна
43-й выпуск, 1875 год
- Айгустова, Ольга Алексеевна
- Бельгард, Мария Валерьяновна
- Беляева, Мария Васильевна
- Колпаковская, Мария Герасимовна
- Чекмарева, Мария Ивановна
- Четыркина, Мария Ивановна
44-й выпуск, 1876 год
- Баранова, Анна Константиновна
- Дмитриева, Вера Константиновна
- Радомская, Мария Ивановна
- Попова, Анна Николаевна
- Малевская-Малевич, Елизавета Юрьевна
- Ешевская, Александра Степановна
- Голубинина, Вера Ефимовна
45-й выпуск, 1877 год
- Гаттенбергер, Варвара Николаевна
- Лебедева, Анна Ивановна
- Васильева, Ольга Ивановна
- Винчи Мария-Ольга Викторовна(Викентьевна)(1856-?)
- Зварковская, Лидия Александровна
- Бородухина, Мария Ивановна
- Филатьева, Александра Николаевна
- Михайлова, Мария Афанасьевна
- Ковальковская, Антонина Леопольдовна
- Иванова, Анна Алексеевна
- Колпаковская, Александра Герасимовна
- Реми, Надежда Фридриховна
- Скоповская, Людмила Викторовна
46-й выпуск, 1878 год
- фон Беринг, Ольга Ивановна
- Винчи, Елизавета Викторовна (Викентьевна) (В замужестве Лоферт) (1858-19?) — в 1903—1918 — начальница приюта Господа нашего Иисуса Христа в память отрока Василия, Императорского Человеколюбивого Общества. Гатчинская,5 Санкт-Петербург.
- Николаева, Лидия Александровна
- Рыжова, Ольга Алексеевна
- Стрижева, Мария Максимовна
- Дмитриева, Мария Константиновна
- Дмитриева, Анастасия Ивановна
47-й выпуск, 1879 год
- Тяжельникова, Ольга Ивановна
- Калмыкова, Лидия Александровна
- Захарова, Мария Ивановна
- Мищенко, Мария Ивановна
- Руадзе, Мария Ивановна
- Рева, Надежда Андреевна
- Реми, Серафима Фридриховна
48-й выпуск, 1880 год
- Лебедева, Ольга Ивановна
- Воейкова, Надежда Николаевна
- Дацкова, Мария Ивановна
- Графиня Доливо-Добровольская-Евдокимова, Александра Викторовна
- Бугреева, Александра Николаевна
- графиня Де-Тулуз-Лотрек, Александра Валериановна
49-й выпуск, 1881 год
- Её королевское величество Зорка-Любица Николаевна, дочь Николая I, короля ЧЕрногории и королевы Милены, супруга короля Петра I Караджоржевича Черногорскаго)
- Лебедева, Мария Васильевна
- Величковская, Наталья Константиновна
- Княжна Урусова, Лидия Александровна
- Барышникова, Александра Николаевна
- Спекторская, Александра Николаевна
- Быстрова, Анна Александровна
- Попова, Мария Николаевна
- Лутковская, Софья Владимировна
50-й выпуск, 1882 год
- Великая княгиня Милица Николаевна
- Голохвастова, Александра Алексеевна
- Графиня Доливо-Добровольская-Евдокимова, Юлия Викторовна
- Попова, Анна Михайловна
- Milica Nikolajevna.jpg
Милица Николаевна
51-й выпуск, 1883 год
- Соколова, Елисавета Ивановна
- Баронесса Бойе, Александра Алексеевна
- Беляева, Мария Тимофеевна
- Богдановская (в замужестве Попова), Вера Евстафьевна
52-й выпуск, 1884 год
- Великая княгиня Анастасия Николаевна
- Дьяконова, Лидия Александровна
- Рукина, Александра Николаевна
- Манштейн, Надежда Андреевна
- Попова, Евгения Александровна
- Жонголович, Антонина Юрьевна
53-й выпуск, 1885 год
- Баронесса Бойе, Ольга Алексеевна
- Грессер, Александра Николаевна
- Вельк, Архелая Карловна
- Княжна Оболенская, Ольга Владимировна
- Толстая, Екатерина Анатолиевна
54-й выпуск, 1886 год
- Бельгард, Софья Карловна (1867—?), дочь К. А. Бельгарда воспитывалась в институте с 1881 года
- Голохвастова, Ольга Алексеевна
- Горлова, Александра Николаевна
- Добровольская, Надежда Владимировна
- Попова, Надежда Александровна
55-й выпуск, 1887 год
- Баранова, Мария Павловна
- Гобято, Александра Николаевна
- Казнакова, Лидия Васильевна
- Попова, Мария Михайловна
- Попова, Мария Александровна
- Попова, Евлалия Андреевна
- Скугаревская, Ксения Николаевна (в замужестве Россолимо) (1871-1952) — мать шахматиста Николая Россолимо.
56-й выпуск, 1888 год
- Княжна Голицына, София Эммануиловна (1869—п.1918) — дочь Эммануила Васильевича и Анастасии Михайловны; с 1892 — супруга Василия Михайловича Наумова (ум. 1905). Пропала без вести[2].
- Бубнова, Лидия Александровна
- Гумилевская, Лидия Александровна
- Тыртова, Ольга Алексеевна
- Алексеева, Мария Ивановна
57-й выпуск, 1889 год
- Княжна Голицына, Надежда Эммануиловна (1871—1938) — дочь Эммануила Васильевича и Анастасии Михайловны; расстреляна[2].
- Затрапезникова, Апполинария Михайловна
- Федюшкина, Александра Николаевна
- Оленина, Мария Григорьевна (в замужестве Розе) (1872—1942)
58-й выпуск, 1890 год
- Полторанова, Александра Николаевна
- Сороко, Александра Николаевна
- Аристова Надежда Николаевна, дочь действительного статского советника Николая Яковлевича и Ольги Петровны
59-й выпуск, 1891 год
- Принцесса черногорская Елена Черногорская, в браке с Виктором Эммануилом III королева Италии и Албании, императрица Эфиопии.
- Княжна Голицына, Варвара Николаевна
- Новикова (в замужестве Котельникова), Екатерина Ал.
- Шевцова, Александра Николаевна
- Bundesarchiv Bild 102-00061, Elena von Montenegro 140x190.jpg
60-й выпуск, 1892 год
- Абаза, Ольга Ивановна
- Мягкова, Ольга Ивановна
- Ивашкевич, Мария Ивановна
- Попова, Анна Владимировна
- Рапп (в замужестве Де Опик), Людмила Владимировна
61-й выпуск, 1893 год
- аф Энегельм, Екатерина Фёдоровна (в замужестве кн. Багратион-Мухранская)
- Баронесса фон Штакельберг, Лидия Александровна
- Эммануель, Лидия Александровна
- Добровольская, Анна Адамовна
- Грессер (в замужестве Баратова), Вера Николаевна
- Алексеевская, Ольга Ивановна
- Драшковская (в замужестве Баумгарт), Вера Ивановна (мать Е. А. Княжецкой)
Бартошевич Александра Владимировна ( в замужестве Шереметевская)
- Екатерина Фёдоровна аф Энегельм.JPG
Екатерина Энегельм
62-й выпуск, 1894 год
- Петрова (в замужестве Адамова), Клавдия Андреевна
- Шилейко, Ольга Ивановна
- Скалон, Анна Александровна
- Аристова,Надежда Николаевна.
63-й выпуск, 1895 год
- Бибикова (в замужестве Татищева), Варавара Михайловна
- Глотова, Ольга Ивановна
- Рубан, Мария Ивановна
- Эрдели, Ксения Александровна
64-й выпуск, 1896 год
- Лебедева, Зинаида Алексеевна
- Попова, Софья Алексеевна
- Россет, Нина Сильвестровна, дочь генерал-майора, Сильвестра Оттовича и Ольги Никифоровны
65-й выпуск, 1897 год
66-й выпуск, 1898 год
- Кременецкая, Елена Александровна
- Лебедева, Зинаида, Александровна
- Попова, Елена Константиновна
- Княжна Александрова, Татьяна Владимировна
67-й выпуск, 1899 год
- Дмитриева, Мария Александровна
- Чекина, Анна Дмитриевна (в замужестве Лачина; внучатая племянница Николая Александровича Качалова)
- Маслова, Надежда Антониевна (урожденная Веселовская)
68-й выпуск, 1900 год
- Беляева, Мария Петровна
- Беляева, Ольга Петровна
- Добролюбова, Мария Михайловна
- Порохина, Наталья Константиновна
- Баронесса Кулемина Надежда Александровна, дочь генерал-майора Кулемина Александра Владимировича и Елизаветы Викторовны
- Баронесса Сафонова Елена Александровна
69-й выпуск, 1901 год
- Новаковская, Нина Александровна
- Богаевская, Александра Алексеевна
- Дмитриева, Зоя Александровна
- Аристова,Ольга Николаевна, дочь действительного статского советника Николая Яковлевича и Ольги Петровны
70-й выпуск, 1902 год
71-й выпуск, 1903 год
- Гаттенбергер, Ольга Петровна
- Кушлянская, Елена Апполинарьевна
- Воронцова-Вельяминова, Мария Ивановна
- Мосолова (урож.Жаботинская),Ольга Владимировна
72-й выпуск, 1904 год
- Лебедева, Калерия Николаевна
- Новосёлова, Ольга Ивановна
- Мешкова, Ольга Алексеевна
- Куколь-Яснопольская, Александра Николаевна
- Королькова, Наталья Александровна
- Оболенская (Репня), Ксения Ивановна
- Попова, Инна Владимировна
- Люцканова, Радость (дочь болгарскаго посланника)
73-й выпуск, 1905 год
- Петровская (в замужестве Мещанинова), Александра Александровна
- Тхоржевская (в замужестве Эрдели), Наталия Корнельевна
- Николаевская, Ольга Ивановна
- Кравченко, Александра Николаевна
- Летягина, Марина Яковлевна
- Бондырева (в замужестве Гилевская), Мария Павловна, дочь губ. секр. Павла Михайловича
- Медведева Ольга Михайловна (в замужестве Чернозатонская)
74-й выпуск, 1906 год
- Булыгина, Дарья Николаевна
- Баранова, Нина Николаевна
- Графиня Армфельт, Александра Николаевна
- Попова, Евгения Петровна
- Беридзе, Нина Иосифовна — дочь полковника Иосифа Бежановича и Анны Ивановны; замужем за Бондаревым; Житецкая (по второму браку)
75-й выпуск, 1907 год
- Языкова, Глафира Александровна
- Баранова, Вера Петровна
- Попова, Мария Павловна
- Попова, Мария Сергеевна
- Игельстром (в замужестве Постовская), София Генриховна
- Младенцова (в замужестве Грудзинская), Анна Дмитриевна
- Логинова Надежда Александровна
76-й выпуск, 1908 год
- Мессинг, Мария Ивановна
- Федоровская, Александра Николаевна
- Ильинская, Наталия Викторовна
- Берёзина, Валентина Георгиевна
- Попова, Елена Сергеевна
- Шипова, Александра Павловна, замужем за полковником лейб-гвардии Кирасирского полка Н. А. Петровским.
Васильева Раиса Ильинична
77-й выпуск, 1909 год
- Рогович, Мария Михайловна
- Устругова, Лидия Александровна
- Добровольская, Надежда Михайловна
- Попова, Вера Павловна
- Паруцкая, Мария Васильевна
78-й выпуск, 1910 год
- Хитрово (в замужестве Эрдели), Маргарита С.
- Рипке, Ольга Ивановна
- Кублицкая, Татьяна Петровна
- Андреева, Александра Николаевна
Ильина, Анна Дмитриевна(дочь действительного статского советника Ильина Дмитрия Петровича, В замужестве Рожнова)
79-й выпуск, 1911 год
- Буткевич, Наталия Николаевна
- Лысова (в замужестве Захарченко-Шульц), Мария Владиславовна
- Комарова (в замужестве Оболенская), Нина Петровна — поэтесса Хабиас.
- Перекрестова (в замужестве фон Гессе), Ольга Сергеевна
- Попова, Зоя Николаевна
- Попова, Ксения Сергеевна
80-й выпуск, 1912 год
- Милоданович, Елена Евгениевна
- Жукова, Наталья Константиновна
- Толченкова, Наталья Константиновна
- Чистоткина, Надежда Сергеевна
- Реймерс, Ольга Алексеевна
- Павлова, Мария Ивановна
- Тимофеева, Александра Николаевна
- Баронесса фон дер Ропп, Мария Васильевна
- Антипина, Мария Васильевна
- Путник, Радойка (дочь сербского воеводы)
- Семевская, Наталья Васильевна
81-й выпуск, 1913 год
- Дмитриева, Анна Петровна
- Комарова, Елена Петровна (1899 — 5 октября 1976, Москва)
- Малама, Елена Владимировна (1897—19??) (дочь надв. сов. Владимира Валериановича и Ольги Болеславовны (урожд. Новицкой), племянница Александра Валериановича Маламы, егермейстера Двора Е. И. В. Николая II
- Милоданович, Ольга Евгениевна
- Павлова, Ольга Ивановна
- Тавастшерна, Наталья Александровна
- Шамиль, Нафисат (внучка Шамиля)
- Хроновская, Мария Ивановна (1895—1969) (в замужестве Устругова), дочь действительного статского советника Ивана Нероновича и Марии Федоровны
- Хроновская, Мария Ивановна.jpg
Мария Хроновская
- Беридзе Тамара Иосифовна — дочь полковника Иосифа Бежановича и Анны Ивановны
82-й выпуск, 1914 год
- Бао (в замужестве Лавровская), Наталья Константиновна
- Чекмарёва (в замужестве Гансон), Анна Викторовна
- Друцкая, Надежда Сергеевна
- Розе, Зинаида Константиновна
- Баронесса де Боде, София Николаевна — Первопоходник
- Сулина, Ольга Ивановна
- Чистоткина, Наталья Сергеевна
- Армфельт, Ольга Карловна
- Беляева, Екатерина Сергеевна
- Попова, Наталья Павловна
- Грюнбладт, Александра Ивановна
- Некрасова, Маргарита Михайловна
- Кривоносова, Елена Васильевна{источник?}
83-й выпуск, 1915 год
- Кулакова (в замужестве Дормуа), Евгения Дмитриевна
- Аристова,Елизавета Федоровна*
84-й выпуск, 1916 год
- Длузская, Ирэна Станиславовна
- Калабина, Александра Дмитриевна
85-й выпуск, 1917 год
- Кононова, В. В.
- Кологривова Надежда Алексеевна (14.10.1900-11.07.1994), в замужестве Павлинова, Брак.
- Солнцева Нина Анатольевна (1900-1970), в замужестве Давыдова.
- Мицкевич, Нина Захаровна, дочь директора Имп. Училища Правоведения, расстреляна в СССР.
- Шокрова(в замужестве), Анастасия (отчество было в списках утеряно или не точно)
- Крубер Нина Владимировна (1900 - 2004),в замужестве Костенко - Радзиевская, умерла в США
- Панченко Лидия Сергеевна (1900 - 1984),в замужестве Перова.
86-й выпуск, 1919 (Новочеркасск)
- Mаксимович, Александра Анатольевна (в замужестве Афанасьева) (1901-1988), дочь генерал-майора Максимовича, Анатолия Александровича.
Год выпуска неизвестен
- Абакумова, Екатерина Львовна (Геккер) (1897—1950) (супруга Геккера Романа Фёдоровича)
- Абакумова Ольга Львовна (19??-196?)
- Соколова Надежда Михайловна (в замужестве Дурново)(1873—1955)
- Лури Вера Григорьевна
- Люблинская Ольга Ивановна
- Анна Вильгельевна Гинденбург
- Каменская Варвара Васильена(27.11.1903-24.08.1987)
- Лебедева Анастасия Васильевна 19.04.1893-25.01.1972
- Четыркина Анна Захаровна (1889 - 1968).
Учились, но возможно не закончили
- Баронесса Будберг, Мария Игнатьевна (в базе выпускниц значится [history.h15.ru/db/db.php?table=%60%D1%EC%EE%EB%FC%ED%FB%E9%60&%D4%E0%EC%E8%EB%E8%DF=%C1%F3%E4%E1%E5%F0%E3&%C8%EC%DF=&%CE%F2%F7%E5%F1%F2%E2%EE=&%D2%E8%F2%F3%EB=&%D0%EE%E6%E4%E5%ED%E8%E5=&%D1%EC%E5%F0%F2%FC=&%C2%FB%EF%F3%F1%EA=&%CD%EE%EC%E5%F0=&%C4%E5%F2%E0%EB%E8= Будберг Мария Бурхартовна]: воспитанница, 1914, приготовительный класс)
- Борщова Елизавета Михайловна (1798—1815). Воспитанница Смольного института. Похоронена на Большеохтинском кладбище Санкт-Петербурга, Киевская дорожка. Стела из розового гранита с рельефом.
- Вербицкая, тетка поэта Велимира Хлебникова — закончила с Золотой медалью. Её сестра Екатерина Николаевна, мать поэта, также училась в институте, но ушла на курсы медсестер во время Русско-турецкой войны, не закончив обучения.
- Графиня [Старчак, Александра Николаевна] (была направлена в Институт Благородных Девиц в 1914 г., но не закончила его из-за начала революции).
- Долгорукова, Екатерина Михайловна (ок. 1865) (Светлейшая княгиня Юрьевская — морганатическая супруга императора Александра II)
- Иволина Александра Георгиевна (1905—1976) (дочь известного священника Томской епархии Георгия Иволина, училась с 1911 по 1917)
- Икскуль, Юлия Шарлотта (не ранее 1840 и не позднее 1861)
- Каменская Варвара Васильевна (1903-1987). Воспитаница Смольного института благородных девиц.
- Сантагано-Горчакова, Александра Александровна (ок. 1860; возможно, училась не в Институте благородных девиц, а в Петербургском Патриотическом институте)
- Серебрякова (в замужестве Щербакова) Раиса Васильевна (1900-198..)
- Ухтомская, Алла Фёдоровна (1904—1976)
- Ухтомская, Кира Фёдоровна (1906—1971)
- Шмидт Мария Генриховна (1902). Воспитанница Смольного института.
Напишите отзыв о статье "Список воспитанниц Смольного Института благородных девиц"
Примечания
Ссылки
- Императорское Воспитательное Общество Благородных Девиц - 200. Исторический очерк 1764-1964. — Сан-Паулу: Типография Бразильской Православной Епархии, 1963.
- Дмитрий Григорьевич Левицкий 1735—1822: Каталог временной выставки — Государственный русский музей. — Л.: Искусство, Ленинградское отделение, 1987. — 142 с.
- [history.h15.ru/db/db.php?table=%60%D1%EC%EE%EB%FC%ED%FB%E9%60 Поиск по базе данных выпускниц]
- Н.П.Черепнин Императорское Воспитательное Общество Благородных Девиц. Исторический очерк 1764-1914 Петроград Государственная типография 1915 том 3
Отрывок, характеризующий Список воспитанниц Смольного Института благородных девиц
Когда он вернулся назад в комнату, Пьер сидел на том же месте, где он сидел прежде, опустив руки на голову. Лицо его выражало страдание. Он действительно страдал в эту минуту. Когда капитан вышел и Пьер остался один, он вдруг опомнился и сознал то положение, в котором находился. Не то, что Москва была взята, и не то, что эти счастливые победители хозяйничали в ней и покровительствовали ему, – как ни тяжело чувствовал это Пьер, не это мучило его в настоящую минуту. Его мучило сознание своей слабости. Несколько стаканов выпитого вина, разговор с этим добродушным человеком уничтожили сосредоточенно мрачное расположение духа, в котором жил Пьер эти последние дни и которое было необходимо для исполнения его намерения. Пистолет, и кинжал, и армяк были готовы, Наполеон въезжал завтра. Пьер точно так же считал полезным и достойным убить злодея; но он чувствовал, что теперь он не сделает этого. Почему? – он не знал, но предчувствовал как будто, что он не исполнит своего намерения. Он боролся против сознания своей слабости, но смутно чувствовал, что ему не одолеть ее, что прежний мрачный строй мыслей о мщенье, убийстве и самопожертвовании разлетелся, как прах, при прикосновении первого человека.Капитан, слегка прихрамывая и насвистывая что то, вошел в комнату.
Забавлявшая прежде Пьера болтовня француза теперь показалась ему противна. И насвистываемая песенка, и походка, и жест покручиванья усов – все казалось теперь оскорбительным Пьеру.
«Я сейчас уйду, я ни слова больше не скажу с ним», – думал Пьер. Он думал это, а между тем сидел все на том же месте. Какое то странное чувство слабости приковало его к своему месту: он хотел и не мог встать и уйти.
Капитан, напротив, казался очень весел. Он прошелся два раза по комнате. Глаза его блестели, и усы слегка подергивались, как будто он улыбался сам с собой какой то забавной выдумке.
– Charmant, – сказал он вдруг, – le colonel de ces Wurtembourgeois! C'est un Allemand; mais brave garcon, s'il en fut. Mais Allemand. [Прелестно, полковник этих вюртембергцев! Он немец; но славный малый, несмотря на это. Но немец.]
Он сел против Пьера.
– A propos, vous savez donc l'allemand, vous? [Кстати, вы, стало быть, знаете по немецки?]
Пьер смотрел на него молча.
– Comment dites vous asile en allemand? [Как по немецки убежище?]
– Asile? – повторил Пьер. – Asile en allemand – Unterkunft. [Убежище? Убежище – по немецки – Unterkunft.]
– Comment dites vous? [Как вы говорите?] – недоверчиво и быстро переспросил капитан.
– Unterkunft, – повторил Пьер.
– Onterkoff, – сказал капитан и несколько секунд смеющимися глазами смотрел на Пьера. – Les Allemands sont de fieres betes. N'est ce pas, monsieur Pierre? [Экие дурни эти немцы. Не правда ли, мосье Пьер?] – заключил он.
– Eh bien, encore une bouteille de ce Bordeau Moscovite, n'est ce pas? Morel, va nous chauffer encore une pelilo bouteille. Morel! [Ну, еще бутылочку этого московского Бордо, не правда ли? Морель согреет нам еще бутылочку. Морель!] – весело крикнул капитан.
Морель подал свечи и бутылку вина. Капитан посмотрел на Пьера при освещении, и его, видимо, поразило расстроенное лицо его собеседника. Рамбаль с искренним огорчением и участием в лице подошел к Пьеру и нагнулся над ним.
– Eh bien, nous sommes tristes, [Что же это, мы грустны?] – сказал он, трогая Пьера за руку. – Vous aurai je fait de la peine? Non, vrai, avez vous quelque chose contre moi, – переспрашивал он. – Peut etre rapport a la situation? [Может, я огорчил вас? Нет, в самом деле, не имеете ли вы что нибудь против меня? Может быть, касательно положения?]
Пьер ничего не отвечал, но ласково смотрел в глаза французу. Это выражение участия было приятно ему.
– Parole d'honneur, sans parler de ce que je vous dois, j'ai de l'amitie pour vous. Puis je faire quelque chose pour vous? Disposez de moi. C'est a la vie et a la mort. C'est la main sur le c?ur que je vous le dis, [Честное слово, не говоря уже про то, чем я вам обязан, я чувствую к вам дружбу. Не могу ли я сделать для вас что нибудь? Располагайте мною. Это на жизнь и на смерть. Я говорю вам это, кладя руку на сердце,] – сказал он, ударяя себя в грудь.
– Merci, – сказал Пьер. Капитан посмотрел пристально на Пьера так же, как он смотрел, когда узнал, как убежище называлось по немецки, и лицо его вдруг просияло.
– Ah! dans ce cas je bois a notre amitie! [А, в таком случае пью за вашу дружбу!] – весело крикнул он, наливая два стакана вина. Пьер взял налитой стакан и выпил его. Рамбаль выпил свой, пожал еще раз руку Пьера и в задумчиво меланхолической позе облокотился на стол.
– Oui, mon cher ami, voila les caprices de la fortune, – начал он. – Qui m'aurait dit que je serai soldat et capitaine de dragons au service de Bonaparte, comme nous l'appellions jadis. Et cependant me voila a Moscou avec lui. Il faut vous dire, mon cher, – продолжал он грустным я мерным голосом человека, который сбирается рассказывать длинную историю, – que notre nom est l'un des plus anciens de la France. [Да, мой друг, вот колесо фортуны. Кто сказал бы мне, что я буду солдатом и капитаном драгунов на службе у Бонапарта, как мы его, бывало, называли. Однако же вот я в Москве с ним. Надо вам сказать, мой милый… что имя наше одно из самых древних во Франции.]
И с легкой и наивной откровенностью француза капитан рассказал Пьеру историю своих предков, свое детство, отрочество и возмужалость, все свои родственныеимущественные, семейные отношения. «Ma pauvre mere [„Моя бедная мать“.] играла, разумеется, важную роль в этом рассказе.
– Mais tout ca ce n'est que la mise en scene de la vie, le fond c'est l'amour? L'amour! N'est ce pas, monsieur; Pierre? – сказал он, оживляясь. – Encore un verre. [Но все это есть только вступление в жизнь, сущность же ее – это любовь. Любовь! Не правда ли, мосье Пьер? Еще стаканчик.]
Пьер опять выпил и налил себе третий.
– Oh! les femmes, les femmes! [О! женщины, женщины!] – и капитан, замаслившимися глазами глядя на Пьера, начал говорить о любви и о своих любовных похождениях. Их было очень много, чему легко было поверить, глядя на самодовольное, красивое лицо офицера и на восторженное оживление, с которым он говорил о женщинах. Несмотря на то, что все любовные истории Рамбаля имели тот характер пакостности, в котором французы видят исключительную прелесть и поэзию любви, капитан рассказывал свои истории с таким искренним убеждением, что он один испытал и познал все прелести любви, и так заманчиво описывал женщин, что Пьер с любопытством слушал его.
Очевидно было, что l'amour, которую так любил француз, была ни та низшего и простого рода любовь, которую Пьер испытывал когда то к своей жене, ни та раздуваемая им самим романтическая любовь, которую он испытывал к Наташе (оба рода этой любви Рамбаль одинаково презирал – одна была l'amour des charretiers, другая l'amour des nigauds) [любовь извозчиков, другая – любовь дурней.]; l'amour, которой поклонялся француз, заключалась преимущественно в неестественности отношений к женщине и в комбинация уродливостей, которые придавали главную прелесть чувству.
Так капитан рассказал трогательную историю своей любви к одной обворожительной тридцатипятилетней маркизе и в одно и то же время к прелестному невинному, семнадцатилетнему ребенку, дочери обворожительной маркизы. Борьба великодушия между матерью и дочерью, окончившаяся тем, что мать, жертвуя собой, предложила свою дочь в жены своему любовнику, еще и теперь, хотя уж давно прошедшее воспоминание, волновала капитана. Потом он рассказал один эпизод, в котором муж играл роль любовника, а он (любовник) роль мужа, и несколько комических эпизодов из souvenirs d'Allemagne, где asile значит Unterkunft, где les maris mangent de la choux croute и где les jeunes filles sont trop blondes. [воспоминаний о Германии, где мужья едят капустный суп и где молодые девушки слишком белокуры.]
Наконец последний эпизод в Польше, еще свежий в памяти капитана, который он рассказывал с быстрыми жестами и разгоревшимся лицом, состоял в том, что он спас жизнь одному поляку (вообще в рассказах капитана эпизод спасения жизни встречался беспрестанно) и поляк этот вверил ему свою обворожительную жену (Parisienne de c?ur [парижанку сердцем]), в то время как сам поступил во французскую службу. Капитан был счастлив, обворожительная полька хотела бежать с ним; но, движимый великодушием, капитан возвратил мужу жену, при этом сказав ему: «Je vous ai sauve la vie et je sauve votre honneur!» [Я спас вашу жизнь и спасаю вашу честь!] Повторив эти слова, капитан протер глаза и встряхнулся, как бы отгоняя от себя охватившую его слабость при этом трогательном воспоминании.
Слушая рассказы капитана, как это часто бывает в позднюю вечернюю пору и под влиянием вина, Пьер следил за всем тем, что говорил капитан, понимал все и вместе с тем следил за рядом личных воспоминаний, вдруг почему то представших его воображению. Когда он слушал эти рассказы любви, его собственная любовь к Наташе неожиданно вдруг вспомнилась ему, и, перебирая в своем воображении картины этой любви, он мысленно сравнивал их с рассказами Рамбаля. Следя за рассказом о борьбе долга с любовью, Пьер видел пред собою все малейшие подробности своей последней встречи с предметом своей любви у Сухаревой башни. Тогда эта встреча не произвела на него влияния; он даже ни разу не вспомнил о ней. Но теперь ему казалось, что встреча эта имела что то очень значительное и поэтическое.
«Петр Кирилыч, идите сюда, я узнала», – слышал он теперь сказанные сю слова, видел пред собой ее глаза, улыбку, дорожный чепчик, выбившуюся прядь волос… и что то трогательное, умиляющее представлялось ему во всем этом.
Окончив свой рассказ об обворожительной польке, капитан обратился к Пьеру с вопросом, испытывал ли он подобное чувство самопожертвования для любви и зависти к законному мужу.
Вызванный этим вопросом, Пьер поднял голову и почувствовал необходимость высказать занимавшие его мысли; он стал объяснять, как он несколько иначе понимает любовь к женщине. Он сказал, что он во всю свою жизнь любил и любит только одну женщину и что эта женщина никогда не может принадлежать ему.
– Tiens! [Вишь ты!] – сказал капитан.
Потом Пьер объяснил, что он любил эту женщину с самых юных лет; но не смел думать о ней, потому что она была слишком молода, а он был незаконный сын без имени. Потом же, когда он получил имя и богатство, он не смел думать о ней, потому что слишком любил ее, слишком высоко ставил ее над всем миром и потому, тем более, над самим собою. Дойдя до этого места своего рассказа, Пьер обратился к капитану с вопросом: понимает ли он это?
Капитан сделал жест, выражающий то, что ежели бы он не понимал, то он все таки просит продолжать.
– L'amour platonique, les nuages… [Платоническая любовь, облака…] – пробормотал он. Выпитое ли вино, или потребность откровенности, или мысль, что этот человек не знает и не узнает никого из действующих лиц его истории, или все вместе развязало язык Пьеру. И он шамкающим ртом и маслеными глазами, глядя куда то вдаль, рассказал всю свою историю: и свою женитьбу, и историю любви Наташи к его лучшему другу, и ее измену, и все свои несложные отношения к ней. Вызываемый вопросами Рамбаля, он рассказал и то, что скрывал сначала, – свое положение в свете и даже открыл ему свое имя.
Более всего из рассказа Пьера поразило капитана то, что Пьер был очень богат, что он имел два дворца в Москве и что он бросил все и не уехал из Москвы, а остался в городе, скрывая свое имя и звание.
Уже поздно ночью они вместе вышли на улицу. Ночь была теплая и светлая. Налево от дома светлело зарево первого начавшегося в Москве, на Петровке, пожара. Направо стоял высоко молодой серп месяца, и в противоположной от месяца стороне висела та светлая комета, которая связывалась в душе Пьера с его любовью. У ворот стояли Герасим, кухарка и два француза. Слышны были их смех и разговор на непонятном друг для друга языке. Они смотрели на зарево, видневшееся в городе.
Ничего страшного не было в небольшом отдаленном пожаре в огромном городе.
Глядя на высокое звездное небо, на месяц, на комету и на зарево, Пьер испытывал радостное умиление. «Ну, вот как хорошо. Ну, чего еще надо?!» – подумал он. И вдруг, когда он вспомнил свое намерение, голова его закружилась, с ним сделалось дурно, так что он прислонился к забору, чтобы не упасть.
Не простившись с своим новым другом, Пьер нетвердыми шагами отошел от ворот и, вернувшись в свою комнату, лег на диван и тотчас же заснул.
На зарево первого занявшегося 2 го сентября пожара с разных дорог с разными чувствами смотрели убегавшие и уезжавшие жители и отступавшие войска.
Поезд Ростовых в эту ночь стоял в Мытищах, в двадцати верстах от Москвы. 1 го сентября они выехали так поздно, дорога так была загромождена повозками и войсками, столько вещей было забыто, за которыми были посылаемы люди, что в эту ночь было решено ночевать в пяти верстах за Москвою. На другое утро тронулись поздно, и опять было столько остановок, что доехали только до Больших Мытищ. В десять часов господа Ростовы и раненые, ехавшие с ними, все разместились по дворам и избам большого села. Люди, кучера Ростовых и денщики раненых, убрав господ, поужинали, задали корму лошадям и вышли на крыльцо.
В соседней избе лежал раненый адъютант Раевского, с разбитой кистью руки, и страшная боль, которую он чувствовал, заставляла его жалобно, не переставая, стонать, и стоны эти страшно звучали в осенней темноте ночи. В первую ночь адъютант этот ночевал на том же дворе, на котором стояли Ростовы. Графиня говорила, что она не могла сомкнуть глаз от этого стона, и в Мытищах перешла в худшую избу только для того, чтобы быть подальше от этого раненого.
Один из людей в темноте ночи, из за высокого кузова стоявшей у подъезда кареты, заметил другое небольшое зарево пожара. Одно зарево давно уже видно было, и все знали, что это горели Малые Мытищи, зажженные мамоновскими казаками.
– А ведь это, братцы, другой пожар, – сказал денщик.
Все обратили внимание на зарево.
– Да ведь, сказывали, Малые Мытищи мамоновские казаки зажгли.
– Они! Нет, это не Мытищи, это дале.
– Глянь ка, точно в Москве.
Двое из людей сошли с крыльца, зашли за карету и присели на подножку.
– Это левей! Как же, Мытищи вон где, а это вовсе в другой стороне.
Несколько людей присоединились к первым.
– Вишь, полыхает, – сказал один, – это, господа, в Москве пожар: либо в Сущевской, либо в Рогожской.
Никто не ответил на это замечание. И довольно долго все эти люди молча смотрели на далекое разгоравшееся пламя нового пожара.
Старик, графский камердинер (как его называли), Данило Терентьич подошел к толпе и крикнул Мишку.
– Ты чего не видал, шалава… Граф спросит, а никого нет; иди платье собери.
– Да я только за водой бежал, – сказал Мишка.
– А вы как думаете, Данило Терентьич, ведь это будто в Москве зарево? – сказал один из лакеев.
Данило Терентьич ничего не отвечал, и долго опять все молчали. Зарево расходилось и колыхалось дальше и дальше.
– Помилуй бог!.. ветер да сушь… – опять сказал голос.
– Глянь ко, как пошло. О господи! аж галки видно. Господи, помилуй нас грешных!
– Потушат небось.
– Кому тушить то? – послышался голос Данилы Терентьича, молчавшего до сих пор. Голос его был спокоен и медлителен. – Москва и есть, братцы, – сказал он, – она матушка белока… – Голос его оборвался, и он вдруг старчески всхлипнул. И как будто только этого ждали все, чтобы понять то значение, которое имело для них это видневшееся зарево. Послышались вздохи, слова молитвы и всхлипывание старого графского камердинера.
Камердинер, вернувшись, доложил графу, что горит Москва. Граф надел халат и вышел посмотреть. С ним вместе вышла и не раздевавшаяся еще Соня, и madame Schoss. Наташа и графиня одни оставались в комнате. (Пети не было больше с семейством; он пошел вперед с своим полком, шедшим к Троице.)
Графиня заплакала, услыхавши весть о пожаре Москвы. Наташа, бледная, с остановившимися глазами, сидевшая под образами на лавке (на том самом месте, на которое она села приехавши), не обратила никакого внимания на слова отца. Она прислушивалась к неумолкаемому стону адъютанта, слышному через три дома.
– Ах, какой ужас! – сказала, со двора возвративись, иззябшая и испуганная Соня. – Я думаю, вся Москва сгорит, ужасное зарево! Наташа, посмотри теперь, отсюда из окошка видно, – сказала она сестре, видимо, желая чем нибудь развлечь ее. Но Наташа посмотрела на нее, как бы не понимая того, что у ней спрашивали, и опять уставилась глазами в угол печи. Наташа находилась в этом состоянии столбняка с нынешнего утра, с того самого времени, как Соня, к удивлению и досаде графини, непонятно для чего, нашла нужным объявить Наташе о ране князя Андрея и о его присутствии с ними в поезде. Графиня рассердилась на Соню, как она редко сердилась. Соня плакала и просила прощенья и теперь, как бы стараясь загладить свою вину, не переставая ухаживала за сестрой.
– Посмотри, Наташа, как ужасно горит, – сказала Соня.
– Что горит? – спросила Наташа. – Ах, да, Москва.
И как бы для того, чтобы не обидеть Сони отказом и отделаться от нее, она подвинула голову к окну, поглядела так, что, очевидно, не могла ничего видеть, и опять села в свое прежнее положение.
– Да ты не видела?
– Нет, право, я видела, – умоляющим о спокойствии голосом сказала она.
И графине и Соне понятно было, что Москва, пожар Москвы, что бы то ни было, конечно, не могло иметь значения для Наташи.
Граф опять пошел за перегородку и лег. Графиня подошла к Наташе, дотронулась перевернутой рукой до ее головы, как это она делала, когда дочь ее бывала больна, потом дотронулась до ее лба губами, как бы для того, чтобы узнать, есть ли жар, и поцеловала ее.
– Ты озябла. Ты вся дрожишь. Ты бы ложилась, – сказала она.
– Ложиться? Да, хорошо, я лягу. Я сейчас лягу, – сказала Наташа.
С тех пор как Наташе в нынешнее утро сказали о том, что князь Андрей тяжело ранен и едет с ними, она только в первую минуту много спрашивала о том, куда? как? опасно ли он ранен? и можно ли ей видеть его? Но после того как ей сказали, что видеть его ей нельзя, что он ранен тяжело, но что жизнь его не в опасности, она, очевидно, не поверив тому, что ей говорили, но убедившись, что сколько бы она ни говорила, ей будут отвечать одно и то же, перестала спрашивать и говорить. Всю дорогу с большими глазами, которые так знала и которых выражения так боялась графиня, Наташа сидела неподвижно в углу кареты и так же сидела теперь на лавке, на которую села. Что то она задумывала, что то она решала или уже решила в своем уме теперь, – это знала графиня, но что это такое было, она не знала, и это то страшило и мучило ее.
– Наташа, разденься, голубушка, ложись на мою постель. (Только графине одной была постелена постель на кровати; m me Schoss и обе барышни должны были спать на полу на сене.)
– Нет, мама, я лягу тут, на полу, – сердито сказала Наташа, подошла к окну и отворила его. Стон адъютанта из открытого окна послышался явственнее. Она высунула голову в сырой воздух ночи, и графиня видела, как тонкие плечи ее тряслись от рыданий и бились о раму. Наташа знала, что стонал не князь Андрей. Она знала, что князь Андрей лежал в той же связи, где они были, в другой избе через сени; но этот страшный неумолкавший стон заставил зарыдать ее. Графиня переглянулась с Соней.
– Ложись, голубушка, ложись, мой дружок, – сказала графиня, слегка дотрогиваясь рукой до плеча Наташи. – Ну, ложись же.
– Ах, да… Я сейчас, сейчас лягу, – сказала Наташа, поспешно раздеваясь и обрывая завязки юбок. Скинув платье и надев кофту, она, подвернув ноги, села на приготовленную на полу постель и, перекинув через плечо наперед свою недлинную тонкую косу, стала переплетать ее. Тонкие длинные привычные пальцы быстро, ловко разбирали, плели, завязывали косу. Голова Наташи привычным жестом поворачивалась то в одну, то в другую сторону, но глаза, лихорадочно открытые, неподвижно смотрели прямо. Когда ночной костюм был окончен, Наташа тихо опустилась на простыню, постланную на сено с края от двери.
– Наташа, ты в середину ляг, – сказала Соня.
– Нет, я тут, – проговорила Наташа. – Да ложитесь же, – прибавила она с досадой. И она зарылась лицом в подушку.
Графиня, m me Schoss и Соня поспешно разделись и легли. Одна лампадка осталась в комнате. Но на дворе светлело от пожара Малых Мытищ за две версты, и гудели пьяные крики народа в кабаке, который разбили мамоновские казаки, на перекоске, на улице, и все слышался неумолкаемый стон адъютанта.
Долго прислушивалась Наташа к внутренним и внешним звукам, доносившимся до нее, и не шевелилась. Она слышала сначала молитву и вздохи матери, трещание под ней ее кровати, знакомый с свистом храп m me Schoss, тихое дыханье Сони. Потом графиня окликнула Наташу. Наташа не отвечала ей.
– Кажется, спит, мама, – тихо отвечала Соня. Графиня, помолчав немного, окликнула еще раз, но уже никто ей не откликнулся.
Скоро после этого Наташа услышала ровное дыхание матери. Наташа не шевелилась, несмотря на то, что ее маленькая босая нога, выбившись из под одеяла, зябла на голом полу.
Как бы празднуя победу над всеми, в щели закричал сверчок. Пропел петух далеко, откликнулись близкие. В кабаке затихли крики, только слышался тот же стой адъютанта. Наташа приподнялась.
– Соня? ты спишь? Мама? – прошептала она. Никто не ответил. Наташа медленно и осторожно встала, перекрестилась и ступила осторожно узкой и гибкой босой ступней на грязный холодный пол. Скрипнула половица. Она, быстро перебирая ногами, пробежала, как котенок, несколько шагов и взялась за холодную скобку двери.
Ей казалось, что то тяжелое, равномерно ударяя, стучит во все стены избы: это билось ее замиравшее от страха, от ужаса и любви разрывающееся сердце.
Она отворила дверь, перешагнула порог и ступила на сырую, холодную землю сеней. Обхвативший холод освежил ее. Она ощупала босой ногой спящего человека, перешагнула через него и отворила дверь в избу, где лежал князь Андрей. В избе этой было темно. В заднем углу у кровати, на которой лежало что то, на лавке стояла нагоревшая большим грибом сальная свечка.
Наташа с утра еще, когда ей сказали про рану и присутствие князя Андрея, решила, что она должна видеть его. Она не знала, для чего это должно было, но она знала, что свидание будет мучительно, и тем более она была убеждена, что оно было необходимо.
Весь день она жила только надеждой того, что ночью она уввдит его. Но теперь, когда наступила эта минута, на нее нашел ужас того, что она увидит. Как он был изуродован? Что оставалось от него? Такой ли он был, какой был этот неумолкавший стон адъютанта? Да, он был такой. Он был в ее воображении олицетворение этого ужасного стона. Когда она увидала неясную массу в углу и приняла его поднятые под одеялом колени за его плечи, она представила себе какое то ужасное тело и в ужасе остановилась. Но непреодолимая сила влекла ее вперед. Она осторожно ступила один шаг, другой и очутилась на середине небольшой загроможденной избы. В избе под образами лежал на лавках другой человек (это был Тимохин), и на полу лежали еще два какие то человека (это были доктор и камердинер).
Камердинер приподнялся и прошептал что то. Тимохин, страдая от боли в раненой ноге, не спал и во все глаза смотрел на странное явление девушки в бедой рубашке, кофте и вечном чепчике. Сонные и испуганные слова камердинера; «Чего вам, зачем?» – только заставили скорее Наташу подойти и тому, что лежало в углу. Как ни страшно, ни непохоже на человеческое было это тело, она должна была его видеть. Она миновала камердинера: нагоревший гриб свечки свалился, и она ясно увидала лежащего с выпростанными руками на одеяле князя Андрея, такого, каким она его всегда видела.
Он был таков же, как всегда; но воспаленный цвет его лица, блестящие глаза, устремленные восторженно на нее, а в особенности нежная детская шея, выступавшая из отложенного воротника рубашки, давали ему особый, невинный, ребяческий вид, которого, однако, она никогда не видала в князе Андрее. Она подошла к нему и быстрым, гибким, молодым движением стала на колени.
Он улыбнулся и протянул ей руку.
Для князя Андрея прошло семь дней с того времени, как он очнулся на перевязочном пункте Бородинского поля. Все это время он находился почти в постояниом беспамятстве. Горячечное состояние и воспаление кишок, которые были повреждены, по мнению доктора, ехавшего с раненым, должны были унести его. Но на седьмой день он с удовольствием съел ломоть хлеба с чаем, и доктор заметил, что общий жар уменьшился. Князь Андрей поутру пришел в сознание. Первую ночь после выезда из Москвы было довольно тепло, и князь Андрей был оставлен для ночлега в коляске; но в Мытищах раненый сам потребовал, чтобы его вынесли и чтобы ему дали чаю. Боль, причиненная ему переноской в избу, заставила князя Андрея громко стонать и потерять опять сознание. Когда его уложили на походной кровати, он долго лежал с закрытыми глазами без движения. Потом он открыл их и тихо прошептал: «Что же чаю?» Памятливость эта к мелким подробностям жизни поразила доктора. Он пощупал пульс и, к удивлению и неудовольствию своему, заметил, что пульс был лучше. К неудовольствию своему это заметил доктор потому, что он по опыту своему был убежден, что жить князь Андрей не может и что ежели он не умрет теперь, то он только с большими страданиями умрет несколько времени после. С князем Андреем везли присоединившегося к ним в Москве майора его полка Тимохина с красным носиком, раненного в ногу в том же Бородинском сражении. При них ехал доктор, камердинер князя, его кучер и два денщика.
Князю Андрею дали чаю. Он жадно пил, лихорадочными глазами глядя вперед себя на дверь, как бы стараясь что то понять и припомнить.
– Не хочу больше. Тимохин тут? – спросил он. Тимохин подполз к нему по лавке.
– Я здесь, ваше сиятельство.
– Как рана?
– Моя то с? Ничего. Вот вы то? – Князь Андрей опять задумался, как будто припоминая что то.
– Нельзя ли достать книгу? – сказал он.
– Какую книгу?
– Евангелие! У меня нет.
Доктор обещался достать и стал расспрашивать князя о том, что он чувствует. Князь Андрей неохотно, но разумно отвечал на все вопросы доктора и потом сказал, что ему надо бы подложить валик, а то неловко и очень больно. Доктор и камердинер подняли шинель, которою он был накрыт, и, морщась от тяжкого запаха гнилого мяса, распространявшегося от раны, стали рассматривать это страшное место. Доктор чем то очень остался недоволен, что то иначе переделал, перевернул раненого так, что тот опять застонал и от боли во время поворачивания опять потерял сознание и стал бредить. Он все говорил о том, чтобы ему достали поскорее эту книгу и подложили бы ее туда.
– И что это вам стоит! – говорил он. – У меня ее нет, – достаньте, пожалуйста, подложите на минуточку, – говорил он жалким голосом.
Доктор вышел в сени, чтобы умыть руки.
– Ах, бессовестные, право, – говорил доктор камердинеру, лившему ему воду на руки. – Только на минуту не досмотрел. Ведь вы его прямо на рану положили. Ведь это такая боль, что я удивляюсь, как он терпит.
– Мы, кажется, подложили, господи Иисусе Христе, – говорил камердинер.
В первый раз князь Андрей понял, где он был и что с ним было, и вспомнил то, что он был ранен и как в ту минуту, когда коляска остановилась в Мытищах, он попросился в избу. Спутавшись опять от боли, он опомнился другой раз в избе, когда пил чай, и тут опять, повторив в своем воспоминании все, что с ним было, он живее всего представил себе ту минуту на перевязочном пункте, когда, при виде страданий нелюбимого им человека, ему пришли эти новые, сулившие ему счастие мысли. И мысли эти, хотя и неясно и неопределенно, теперь опять овладели его душой. Он вспомнил, что у него было теперь новое счастье и что это счастье имело что то такое общее с Евангелием. Потому то он попросил Евангелие. Но дурное положение, которое дали его ране, новое переворачиванье опять смешали его мысли, и он в третий раз очнулся к жизни уже в совершенной тишине ночи. Все спали вокруг него. Сверчок кричал через сени, на улице кто то кричал и пел, тараканы шелестели по столу и образам, в осенняя толстая муха билась у него по изголовью и около сальной свечи, нагоревшей большим грибом и стоявшей подле него.
Душа его была не в нормальном состоянии. Здоровый человек обыкновенно мыслит, ощущает и вспоминает одновременно о бесчисленном количестве предметов, но имеет власть и силу, избрав один ряд мыслей или явлений, на этом ряде явлений остановить все свое внимание. Здоровый человек в минуту глубочайшего размышления отрывается, чтобы сказать учтивое слово вошедшему человеку, и опять возвращается к своим мыслям. Душа же князя Андрея была не в нормальном состоянии в этом отношении. Все силы его души были деятельнее, яснее, чем когда нибудь, но они действовали вне его воли. Самые разнообразные мысли и представления одновременно владели им. Иногда мысль его вдруг начинала работать, и с такой силой, ясностью и глубиною, с какою никогда она не была в силах действовать в здоровом состоянии; но вдруг, посредине своей работы, она обрывалась, заменялась каким нибудь неожиданным представлением, и не было сил возвратиться к ней.
«Да, мне открылась новое счастье, неотъемлемое от человека, – думал он, лежа в полутемной тихой избе и глядя вперед лихорадочно раскрытыми, остановившимися глазами. Счастье, находящееся вне материальных сил, вне материальных внешних влияний на человека, счастье одной души, счастье любви! Понять его может всякий человек, но сознать и предписать его мот только один бог. Но как же бог предписал этот закон? Почему сын?.. И вдруг ход мыслей этих оборвался, и князь Андрей услыхал (не зная, в бреду или в действительности он слышит это), услыхал какой то тихий, шепчущий голос, неумолкаемо в такт твердивший: „И пити пити питии“ потом „и ти тии“ опять „и пити пити питии“ опять „и ти ти“. Вместе с этим, под звук этой шепчущей музыки, князь Андрей чувствовал, что над лицом его, над самой серединой воздвигалось какое то странное воздушное здание из тонких иголок или лучинок. Он чувствовал (хотя это и тяжело ему было), что ему надо было старательна держать равновесие, для того чтобы воздвигавшееся здание это не завалилось; но оно все таки заваливалось и опять медленно воздвигалось при звуках равномерно шепчущей музыки. „Тянется! тянется! растягивается и все тянется“, – говорил себе князь Андрей. Вместе с прислушаньем к шепоту и с ощущением этого тянущегося и воздвигающегося здания из иголок князь Андрей видел урывками и красный, окруженный кругом свет свечки и слышал шуршанъе тараканов и шуршанье мухи, бившейся на подушку и на лицо его. И всякий раз, как муха прикасалась к егв лицу, она производила жгучее ощущение; но вместе с тем его удивляло то, что, ударяясь в самую область воздвигавшегося на лице его здания, муха не разрушала его. Но, кроме этого, было еще одно важное. Это было белое у двери, это была статуя сфинкса, которая тоже давила его.
«Но, может быть, это моя рубашка на столе, – думал князь Андрей, – а это мои ноги, а это дверь; но отчего же все тянется и выдвигается и пити пити пити и ти ти – и пити пити пити… – Довольно, перестань, пожалуйста, оставь, – тяжело просил кого то князь Андрей. И вдруг опять выплывала мысль и чувство с необыкновенной ясностью и силой.
«Да, любовь, – думал он опять с совершенной ясностью), но не та любовь, которая любит за что нибудь, для чего нибудь или почему нибудь, но та любовь, которую я испытал в первый раз, когда, умирая, я увидал своего врага и все таки полюбил его. Я испытал то чувство любви, которая есть самая сущность души и для которой не нужно предмета. Я и теперь испытываю это блаженное чувство. Любить ближних, любить врагов своих. Все любить – любить бога во всех проявлениях. Любить человека дорогого можно человеческой любовью; но только врага можно любить любовью божеской. И от этого то я испытал такую радость, когда я почувствовал, что люблю того человека. Что с ним? Жив ли он… Любя человеческой любовью, можно от любви перейти к ненависти; но божеская любовь не может измениться. Ничто, ни смерть, ничто не может разрушить ее. Она есть сущность души. А сколь многих людей я ненавидел в своей жизни. И из всех людей никого больше не любил я и не ненавидел, как ее». И он живо представил себе Наташу не так, как он представлял себе ее прежде, с одною ее прелестью, радостной для себя; но в первый раз представил себе ее душу. И он понял ее чувство, ее страданья, стыд, раскаянье. Он теперь в первый раз поняд всю жестокость своего отказа, видел жестокость своего разрыва с нею. «Ежели бы мне было возможно только еще один раз увидать ее. Один раз, глядя в эти глаза, сказать…»
И пити пити пити и ти ти, и пити пити – бум, ударилась муха… И внимание его вдруг перенеслось в другой мир действительности и бреда, в котором что то происходило особенное. Все так же в этом мире все воздвигалось, не разрушаясь, здание, все так же тянулось что то, так же с красным кругом горела свечка, та же рубашка сфинкс лежала у двери; но, кроме всего этого, что то скрипнуло, пахнуло свежим ветром, и новый белый сфинкс, стоячий, явился пред дверью. И в голове этого сфинкса было бледное лицо и блестящие глаза той самой Наташи, о которой он сейчас думал.
«О, как тяжел этот неперестающий бред!» – подумал князь Андрей, стараясь изгнать это лицо из своего воображения. Но лицо это стояло пред ним с силою действительности, и лицо это приближалось. Князь Андрей хотел вернуться к прежнему миру чистой мысли, но он не мог, и бред втягивал его в свою область. Тихий шепчущий голос продолжал свой мерный лепет, что то давило, тянулось, и странное лицо стояло перед ним. Князь Андрей собрал все свои силы, чтобы опомниться; он пошевелился, и вдруг в ушах его зазвенело, в глазах помутилось, и он, как человек, окунувшийся в воду, потерял сознание. Когда он очнулся, Наташа, та самая живая Наташа, которую изо всех людей в мире ему более всего хотелось любить той новой, чистой божеской любовью, которая была теперь открыта ему, стояла перед ним на коленях. Он понял, что это была живая, настоящая Наташа, и не удивился, но тихо обрадовался. Наташа, стоя на коленях, испуганно, но прикованно (она не могла двинуться) глядела на него, удерживая рыдания. Лицо ее было бледно и неподвижно. Только в нижней части его трепетало что то.
Князь Андрей облегчительно вздохнул, улыбнулся и протянул руку.
– Вы? – сказал он. – Как счастливо!
Наташа быстрым, но осторожным движением подвинулась к нему на коленях и, взяв осторожно его руку, нагнулась над ней лицом и стала целовать ее, чуть дотрогиваясь губами.
– Простите! – сказала она шепотом, подняв голову и взглядывая на него. – Простите меня!
– Я вас люблю, – сказал князь Андрей.
– Простите…
– Что простить? – спросил князь Андрей.
– Простите меня за то, что я сделала, – чуть слышным, прерывным шепотом проговорила Наташа и чаще стала, чуть дотрогиваясь губами, целовать руку.
– Я люблю тебя больше, лучше, чем прежде, – сказал князь Андрей, поднимая рукой ее лицо так, чтобы он мог глядеть в ее глаза.
Глаза эти, налитые счастливыми слезами, робко, сострадательно и радостно любовно смотрели на него. Худое и бледное лицо Наташи с распухшими губами было более чем некрасиво, оно было страшно. Но князь Андрей не видел этого лица, он видел сияющие глаза, которые были прекрасны. Сзади их послышался говор.
Петр камердинер, теперь совсем очнувшийся от сна, разбудил доктора. Тимохин, не спавший все время от боли в ноге, давно уже видел все, что делалось, и, старательно закрывая простыней свое неодетое тело, ежился на лавке.
– Это что такое? – сказал доктор, приподнявшись с своего ложа. – Извольте идти, сударыня.
В это же время в дверь стучалась девушка, посланная графиней, хватившейся дочери.
Как сомнамбулка, которую разбудили в середине ее сна, Наташа вышла из комнаты и, вернувшись в свою избу, рыдая упала на свою постель.
С этого дня, во время всего дальнейшего путешествия Ростовых, на всех отдыхах и ночлегах, Наташа не отходила от раненого Болконского, и доктор должен был признаться, что он не ожидал от девицы ни такой твердости, ни такого искусства ходить за раненым.
Как ни страшна казалась для графини мысль, что князь Андрей мог (весьма вероятно, по словам доктора) умереть во время дороги на руках ее дочери, она не могла противиться Наташе. Хотя вследствие теперь установившегося сближения между раненым князем Андреем и Наташей приходило в голову, что в случае выздоровления прежние отношения жениха и невесты будут возобновлены, никто, еще менее Наташа и князь Андрей, не говорил об этом: нерешенный, висящий вопрос жизни или смерти не только над Болконским, но над Россией заслонял все другие предположения.
Пьер проснулся 3 го сентября поздно. Голова его болела, платье, в котором он спал не раздеваясь, тяготило его тело, и на душе было смутное сознание чего то постыдного, совершенного накануне; это постыдное был вчерашний разговор с капитаном Рамбалем.
Часы показывали одиннадцать, но на дворе казалось особенно пасмурно. Пьер встал, протер глаза и, увидав пистолет с вырезным ложем, который Герасим положил опять на письменный стол, Пьер вспомнил то, где он находился и что ему предстояло именно в нынешний день.
«Уж не опоздал ли я? – подумал Пьер. – Нет, вероятно, он сделает свой въезд в Москву не ранее двенадцати». Пьер не позволял себе размышлять о том, что ему предстояло, но торопился поскорее действовать.
Оправив на себе платье, Пьер взял в руки пистолет и сбирался уже идти. Но тут ему в первый раз пришла мысль о том, каким образом, не в руке же, по улице нести ему это оружие. Даже и под широким кафтаном трудно было спрятать большой пистолет. Ни за поясом, ни под мышкой нельзя было поместить его незаметным. Кроме того, пистолет был разряжен, а Пьер не успел зарядить его. «Все равно, кинжал», – сказал себе Пьер, хотя он не раз, обсуживая исполнение своего намерения, решал сам с собою, что главная ошибка студента в 1809 году состояла в том, что он хотел убить Наполеона кинжалом. Но, как будто главная цель Пьера состояла не в том, чтобы исполнить задуманное дело, а в том, чтобы показать самому себе, что не отрекается от своего намерения и делает все для исполнения его, Пьер поспешно взял купленный им у Сухаревой башни вместе с пистолетом тупой зазубренный кинжал в зеленых ножнах и спрятал его под жилет.
Подпоясав кафтан и надвинув шапку, Пьер, стараясь не шуметь и не встретить капитана, прошел по коридору и вышел на улицу.
Тот пожар, на который так равнодушно смотрел он накануне вечером, за ночь значительно увеличился. Москва горела уже с разных сторон. Горели в одно и то же время Каретный ряд, Замоскворечье, Гостиный двор, Поварская, барки на Москве реке и дровяной рынок у Дорогомиловского моста.
Путь Пьера лежал через переулки на Поварскую и оттуда на Арбат, к Николе Явленному, у которого он в воображении своем давно определил место, на котором должно быть совершено его дело. У большей части домов были заперты ворота и ставни. Улицы и переулки были пустынны. В воздухе пахло гарью и дымом. Изредка встречались русские с беспокойно робкими лицами и французы с негородским, лагерным видом, шедшие по серединам улиц. И те и другие с удивлением смотрели на Пьера. Кроме большого роста и толщины, кроме странного мрачно сосредоточенного и страдальческого выражения лица и всей фигуры, русские присматривались к Пьеру, потому что не понимали, к какому сословию мог принадлежать этот человек. Французы же с удивлением провожали его глазами, в особенности потому, что Пьер, противно всем другим русским, испуганно или любопытна смотревшим на французов, не обращал на них никакого внимания. У ворот одного дома три француза, толковавшие что то не понимавшим их русским людям, остановили Пьера, спрашивая, не знает ли он по французски?
Пьер отрицательно покачал головой и пошел дальше. В другом переулке на него крикнул часовой, стоявший у зеленого ящика, и Пьер только на повторенный грозный крик и звук ружья, взятого часовым на руку, понял, что он должен был обойти другой стороной улицы. Он ничего не слышал и не видел вокруг себя. Он, как что то страшное и чуждое ему, с поспешностью и ужасом нес в себе свое намерение, боясь – наученный опытом прошлой ночи – как нибудь растерять его. Но Пьеру не суждено было донести в целости свое настроение до того места, куда он направлялся. Кроме того, ежели бы даже он и не был ничем задержан на пути, намерение его не могло быть исполнено уже потому, что Наполеон тому назад более четырех часов проехал из Дорогомиловского предместья через Арбат в Кремль и теперь в самом мрачном расположении духа сидел в царском кабинете кремлевского дворца и отдавал подробные, обстоятельные приказания о мерах, которые немедленно должны были бытт, приняты для тушения пожара, предупреждения мародерства и успокоения жителей. Но Пьер не знал этого; он, весь поглощенный предстоящим, мучился, как мучаются люди, упрямо предпринявшие дело невозможное – не по трудностям, но по несвойственности дела с своей природой; он мучился страхом того, что он ослабеет в решительную минуту и, вследствие того, потеряет уважение к себе.
Он хотя ничего не видел и не слышал вокруг себя, но инстинктом соображал дорогу и не ошибался переулками, выводившими его на Поварскую.
По мере того как Пьер приближался к Поварской, дым становился сильнее и сильнее, становилось даже тепло от огня пожара. Изредка взвивались огненные языка из за крыш домов. Больше народу встречалось на улицах, и народ этот был тревожнее. Но Пьер, хотя и чувствовал, что что то такое необыкновенное творилось вокруг него, не отдавал себе отчета о том, что он подходил к пожару. Проходя по тропинке, шедшей по большому незастроенному месту, примыкавшему одной стороной к Поварской, другой к садам дома князя Грузинского, Пьер вдруг услыхал подле самого себя отчаянный плач женщины. Он остановился, как бы пробудившись от сна, и поднял голову.
В стороне от тропинки, на засохшей пыльной траве, были свалены кучей домашние пожитки: перины, самовар, образа и сундуки. На земле подле сундуков сидела немолодая худая женщина, с длинными высунувшимися верхними зубами, одетая в черный салоп и чепчик. Женщина эта, качаясь и приговаривая что то, надрываясь плакала. Две девочки, от десяти до двенадцати лет, одетые в грязные коротенькие платьица и салопчики, с выражением недоумения на бледных, испуганных лицах, смотрели на мать. Меньшой мальчик, лет семи, в чуйке и в чужом огромном картузе, плакал на руках старухи няньки. Босоногая грязная девка сидела на сундуке и, распустив белесую косу, обдергивала опаленные волосы, принюхиваясь к ним. Муж, невысокий сутуловатый человек в вицмундире, с колесообразными бакенбардочками и гладкими височками, видневшимися из под прямо надетого картуза, с неподвижным лицом раздвигал сундуки, поставленные один на другом, и вытаскивал из под них какие то одеяния.
Женщина почти бросилась к ногам Пьера, когда она увидала его.
– Батюшки родимые, христиане православные, спасите, помогите, голубчик!.. кто нибудь помогите, – выговаривала она сквозь рыдания. – Девочку!.. Дочь!.. Дочь мою меньшую оставили!.. Сгорела! О о оо! для того я тебя леле… О о оо!
– Полно, Марья Николаевна, – тихим голосом обратился муж к жене, очевидно, для того только, чтобы оправдаться пред посторонним человеком. – Должно, сестрица унесла, а то больше где же быть? – прибавил он.
– Истукан! Злодей! – злобно закричала женщина, вдруг прекратив плач. – Сердца в тебе нет, свое детище не жалеешь. Другой бы из огня достал. А это истукан, а не человек, не отец. Вы благородный человек, – скороговоркой, всхлипывая, обратилась женщина к Пьеру. – Загорелось рядом, – бросило к нам. Девка закричала: горит! Бросились собирать. В чем были, в том и выскочили… Вот что захватили… Божье благословенье да приданую постель, а то все пропало. Хвать детей, Катечки нет. О, господи! О о о! – и опять она зарыдала. – Дитятко мое милое, сгорело! сгорело!
– Да где, где же она осталась? – сказал Пьер. По выражению оживившегося лица его женщина поняла, что этот человек мог помочь ей.
– Батюшка! Отец! – закричала она, хватая его за ноги. – Благодетель, хоть сердце мое успокой… Аниска, иди, мерзкая, проводи, – крикнула она на девку, сердито раскрывая рот и этим движением еще больше выказывая свои длинные зубы.
– Проводи, проводи, я… я… сделаю я, – запыхавшимся голосом поспешно сказал Пьер.
Грязная девка вышла из за сундука, прибрала косу и, вздохнув, пошла тупыми босыми ногами вперед по тропинке. Пьер как бы вдруг очнулся к жизни после тяжелого обморока. Он выше поднял голову, глаза его засветились блеском жизни, и он быстрыми шагами пошел за девкой, обогнал ее и вышел на Поварскую. Вся улица была застлана тучей черного дыма. Языки пламени кое где вырывались из этой тучи. Народ большой толпой теснился перед пожаром. В середине улицы стоял французский генерал и говорил что то окружавшим его. Пьер, сопутствуемый девкой, подошел было к тому месту, где стоял генерал; но французские солдаты остановили его.
– On ne passe pas, [Тут не проходят,] – крикнул ему голос.
– Сюда, дяденька! – проговорила девка. – Мы переулком, через Никулиных пройдем.
Пьер повернулся назад и пошел, изредка подпрыгивая, чтобы поспевать за нею. Девка перебежала улицу, повернула налево в переулок и, пройдя три дома, завернула направо в ворота.
– Вот тут сейчас, – сказала девка, и, пробежав двор, она отворила калитку в тесовом заборе и, остановившись, указала Пьеру на небольшой деревянный флигель, горевший светло и жарко. Одна сторона его обрушилась, другая горела, и пламя ярко выбивалось из под отверстий окон и из под крыши.
Когда Пьер вошел в калитку, его обдало жаром, и он невольно остановился.
– Который, который ваш дом? – спросил он.
– О о ох! – завыла девка, указывая на флигель. – Он самый, она самая наша фатера была. Сгорела, сокровище ты мое, Катечка, барышня моя ненаглядная, о ох! – завыла Аниска при виде пожара, почувствовавши необходимость выказать и свои чувства.
Пьер сунулся к флигелю, но жар был так силен, что он невольна описал дугу вокруг флигеля и очутился подле большого дома, который еще горел только с одной стороны с крыши и около которого кишела толпа французов. Пьер сначала не понял, что делали эти французы, таскавшие что то; но, увидав перед собою француза, который бил тупым тесаком мужика, отнимая у него лисью шубу, Пьер понял смутно, что тут грабили, но ему некогда было останавливаться на этой мысли.
Звук треска и гула заваливающихся стен и потолков, свиста и шипенья пламени и оживленных криков народа, вид колеблющихся, то насупливающихся густых черных, то взмывающих светлеющих облаков дыма с блестками искр и где сплошного, сноповидного, красного, где чешуйчато золотого, перебирающегося по стенам пламени, ощущение жара и дыма и быстроты движения произвели на Пьера свое обычное возбуждающее действие пожаров. Действие это было в особенности сильно на Пьера, потому что Пьер вдруг при виде этого пожара почувствовал себя освобожденным от тяготивших его мыслей. Он чувствовал себя молодым, веселым, ловким и решительным. Он обежал флигелек со стороны дома и хотел уже бежать в ту часть его, которая еще стояла, когда над самой головой его послышался крик нескольких голосов и вслед за тем треск и звон чего то тяжелого, упавшего подле него.
Пьер оглянулся и увидал в окнах дома французов, выкинувших ящик комода, наполненный какими то металлическими вещами. Другие французские солдаты, стоявшие внизу, подошли к ящику.
– Eh bien, qu'est ce qu'il veut celui la, [Этому что еще надо,] – крикнул один из французов на Пьера.
– Un enfant dans cette maison. N'avez vous pas vu un enfant? [Ребенка в этом доме. Не видали ли вы ребенка?] – сказал Пьер.
– Tiens, qu'est ce qu'il chante celui la? Va te promener, [Этот что еще толкует? Убирайся к черту,] – послышались голоса, и один из солдат, видимо, боясь, чтобы Пьер не вздумал отнимать у них серебро и бронзы, которые были в ящике, угрожающе надвинулся на него.
– Un enfant? – закричал сверху француз. – J'ai entendu piailler quelque chose au jardin. Peut etre c'est sou moutard au bonhomme. Faut etre humain, voyez vous… [Ребенок? Я слышал, что то пищало в саду. Может быть, это его ребенок. Что ж, надо по человечеству. Мы все люди…]
– Ou est il? Ou est il? [Где он? Где он?] – спрашивал Пьер.
– Par ici! Par ici! [Сюда, сюда!] – кричал ему француз из окна, показывая на сад, бывший за домом. – Attendez, je vais descendre. [Погодите, я сейчас сойду.]
И действительно, через минуту француз, черноглазый малый с каким то пятном на щеке, в одной рубашке выскочил из окна нижнего этажа и, хлопнув Пьера по плечу, побежал с ним в сад.
– Depechez vous, vous autres, – крикнул он своим товарищам, – commence a faire chaud. [Эй, вы, живее, припекать начинает.]
Выбежав за дом на усыпанную песком дорожку, француз дернул за руку Пьера и указал ему на круг. Под скамейкой лежала трехлетняя девочка в розовом платьице.
– Voila votre moutard. Ah, une petite, tant mieux, – сказал француз. – Au revoir, mon gros. Faut etre humain. Nous sommes tous mortels, voyez vous, [Вот ваш ребенок. А, девочка, тем лучше. До свидания, толстяк. Что ж, надо по человечеству. Все люди,] – и француз с пятном на щеке побежал назад к своим товарищам.
Пьер, задыхаясь от радости, подбежал к девочке и хотел взять ее на руки. Но, увидав чужого человека, золотушно болезненная, похожая на мать, неприятная на вид девочка закричала и бросилась бежать. Пьер, однако, схватил ее и поднял на руки; она завизжала отчаянно злобным голосом и своими маленькими ручонками стала отрывать от себя руки Пьера и сопливым ртом кусать их. Пьера охватило чувство ужаса и гадливости, подобное тому, которое он испытывал при прикосновении к какому нибудь маленькому животному. Но он сделал усилие над собою, чтобы не бросить ребенка, и побежал с ним назад к большому дому. Но пройти уже нельзя было назад той же дорогой; девки Аниски уже не было, и Пьер с чувством жалости и отвращения, прижимая к себе как можно нежнее страдальчески всхлипывавшую и мокрую девочку, побежал через сад искать другого выхода.
Когда Пьер, обежав дворами и переулками, вышел назад с своей ношей к саду Грузинского, на углу Поварской, он в первую минуту не узнал того места, с которого он пошел за ребенком: так оно было загромождено народом и вытащенными из домов пожитками. Кроме русских семей с своим добром, спасавшихся здесь от пожара, тут же было и несколько французских солдат в различных одеяниях. Пьер не обратил на них внимания. Он спешил найти семейство чиновника, с тем чтобы отдать дочь матери и идти опять спасать еще кого то. Пьеру казалось, что ему что то еще многое и поскорее нужно сделать. Разгоревшись от жара и беготни, Пьер в эту минуту еще сильнее, чем прежде, испытывал то чувство молодости, оживления и решительности, которое охватило его в то время, как он побежал спасать ребенка. Девочка затихла теперь и, держась ручонками за кафтан Пьера, сидела на его руке и, как дикий зверек, оглядывалась вокруг себя. Пьер изредка поглядывал на нее и слегка улыбался. Ему казалось, что он видел что то трогательно невинное и ангельское в этом испуганном и болезненном личике.
На прежнем месте ни чиновника, ни его жены уже не было. Пьер быстрыми шагами ходил между народом, оглядывая разные лица, попадавшиеся ему. Невольно он заметил грузинское или армянское семейство, состоявшее из красивого, с восточным типом лица, очень старого человека, одетого в новый крытый тулуп и новые сапоги, старухи такого же типа и молодой женщины. Очень молодая женщина эта показалась Пьеру совершенством восточной красоты, с ее резкими, дугами очерченными черными бровями и длинным, необыкновенно нежно румяным и красивым лицом без всякого выражения. Среди раскиданных пожитков, в толпе на площади, она, в своем богатом атласном салопе и ярко лиловом платке, накрывавшем ее голову, напоминала нежное тепличное растение, выброшенное на снег. Она сидела на узлах несколько позади старухи и неподвижно большими черными продолговатыми, с длинными ресницами, глазами смотрела в землю. Видимо, она знала свою красоту и боялась за нее. Лицо это поразило Пьера, и он, в своей поспешности, проходя вдоль забора, несколько раз оглянулся на нее. Дойдя до забора и все таки не найдя тех, кого ему было нужно, Пьер остановился, оглядываясь.
Фигура Пьера с ребенком на руках теперь была еще более замечательна, чем прежде, и около него собралось несколько человек русских мужчин и женщин.
– Или потерял кого, милый человек? Сами вы из благородных, что ли? Чей ребенок то? – спрашивали у него.
Пьер отвечал, что ребенок принадлежал женщине и черном салопе, которая сидела с детьми на этом месте, и спрашивал, не знает ли кто ее и куда она перешла.
– Ведь это Анферовы должны быть, – сказал старый дьякон, обращаясь к рябой бабе. – Господи помилуй, господи помилуй, – прибавил он привычным басом.
– Где Анферовы! – сказала баба. – Анферовы еще с утра уехали. А это либо Марьи Николавны, либо Ивановы.
– Он говорит – женщина, а Марья Николавна – барыня, – сказал дворовый человек.
– Да вы знаете ее, зубы длинные, худая, – говорил Пьер.
– И есть Марья Николавна. Они ушли в сад, как тут волки то эти налетели, – сказала баба, указывая на французских солдат.
– О, господи помилуй, – прибавил опять дьякон.
– Вы пройдите вот туда то, они там. Она и есть. Все убивалась, плакала, – сказала опять баба. – Она и есть. Вот сюда то.
Но Пьер не слушал бабу. Он уже несколько секунд, не спуская глаз, смотрел на то, что делалось в нескольких шагах от него. Он смотрел на армянское семейство и двух французских солдат, подошедших к армянам. Один из этих солдат, маленький вертлявый человечек, был одет в синюю шинель, подпоясанную веревкой. На голове его был колпак, и ноги были босые. Другой, который особенно поразил Пьера, был длинный, сутуловатый, белокурый, худой человек с медлительными движениями и идиотическим выражением лица. Этот был одет в фризовый капот, в синие штаны и большие рваные ботфорты. Маленький француз, без сапог, в синей шипели, подойдя к армянам, тотчас же, сказав что то, взялся за ноги старика, и старик тотчас же поспешно стал снимать сапоги. Другой, в капоте, остановился против красавицы армянки и молча, неподвижно, держа руки в карманах, смотрел на нее.
– Возьми, возьми ребенка, – проговорил Пьер, подавая девочку и повелительно и поспешно обращаясь к бабе. – Ты отдай им, отдай! – закричал он почти на бабу, сажая закричавшую девочку на землю, и опять оглянулся на французов и на армянское семейство. Старик уже сидел босой. Маленький француз снял с него последний сапог и похлопывал сапогами один о другой. Старик, всхлипывая, говорил что то, но Пьер только мельком видел это; все внимание его было обращено на француза в капоте, который в это время, медлительно раскачиваясь, подвинулся к молодой женщине и, вынув руки из карманов, взялся за ее шею.
Красавица армянка продолжала сидеть в том же неподвижном положении, с опущенными длинными ресницами, и как будто не видала и не чувствовала того, что делал с нею солдат.
Пока Пьер пробежал те несколько шагов, которые отделяли его от французов, длинный мародер в капоте уж рвал с шеи армянки ожерелье, которое было на ней, и молодая женщина, хватаясь руками за шею, кричала пронзительным голосом.
– Laissez cette femme! [Оставьте эту женщину!] – бешеным голосом прохрипел Пьер, схватывая длинного, сутоловатого солдата за плечи и отбрасывая его. Солдат упал, приподнялся и побежал прочь. Но товарищ его, бросив сапоги, вынул тесак и грозно надвинулся на Пьера.
– Voyons, pas de betises! [Ну, ну! Не дури!] – крикнул он.
Пьер был в том восторге бешенства, в котором он ничего не помнил и в котором силы его удесятерялись. Он бросился на босого француза и, прежде чем тот успел вынуть свой тесак, уже сбил его с ног и молотил по нем кулаками. Послышался одобрительный крик окружавшей толпы, в то же время из за угла показался конный разъезд французских уланов. Уланы рысью подъехали к Пьеру и французу и окружили их. Пьер ничего не помнил из того, что было дальше. Он помнил, что он бил кого то, его били и что под конец он почувствовал, что руки его связаны, что толпа французских солдат стоит вокруг него и обыскивает его платье.
– Il a un poignard, lieutenant, [Поручик, у него кинжал,] – были первые слова, которые понял Пьер.
– Ah, une arme! [А, оружие!] – сказал офицер и обратился к босому солдату, который был взят с Пьером.
– C'est bon, vous direz tout cela au conseil de guerre, [Хорошо, хорошо, на суде все расскажешь,] – сказал офицер. И вслед за тем повернулся к Пьеру: – Parlez vous francais vous? [Говоришь ли по французски?]
Пьер оглядывался вокруг себя налившимися кровью глазами и не отвечал. Вероятно, лицо его показалось очень страшно, потому что офицер что то шепотом сказал, и еще четыре улана отделились от команды и стали по обеим сторонам Пьера.
– Parlez vous francais? – повторил ему вопрос офицер, держась вдали от него. – Faites venir l'interprete. [Позовите переводчика.] – Из за рядов выехал маленький человечек в штатском русском платье. Пьер по одеянию и говору его тотчас же узнал в нем француза одного из московских магазинов.
– Il n'a pas l'air d'un homme du peuple, [Он не похож на простолюдина,] – сказал переводчик, оглядев Пьера.
– Oh, oh! ca m'a bien l'air d'un des incendiaires, – смазал офицер. – Demandez lui ce qu'il est? [О, о! он очень похож на поджигателя. Спросите его, кто он?] – прибавил он.
– Ти кто? – спросил переводчик. – Ти должно отвечать начальство, – сказал он.
– Je ne vous dirai pas qui je suis. Je suis votre prisonnier. Emmenez moi, [Я не скажу вам, кто я. Я ваш пленный. Уводите меня,] – вдруг по французски сказал Пьер.
– Ah, Ah! – проговорил офицер, нахмурившись. – Marchons! [A! A! Ну, марш!]
Около улан собралась толпа. Ближе всех к Пьеру стояла рябая баба с девочкою; когда объезд тронулся, она подвинулась вперед.
– Куда же это ведут тебя, голубчик ты мой? – сказала она. – Девочку то, девочку то куда я дену, коли она не ихняя! – говорила баба.
– Qu'est ce qu'elle veut cette femme? [Чего ей нужно?] – спросил офицер.
Пьер был как пьяный. Восторженное состояние его еще усилилось при виде девочки, которую он спас.
– Ce qu'elle dit? – проговорил он. – Elle m'apporte ma fille que je viens de sauver des flammes, – проговорил он. – Adieu! [Чего ей нужно? Она несет дочь мою, которую я спас из огня. Прощай!] – и он, сам не зная, как вырвалась у него эта бесцельная ложь, решительным, торжественным шагом пошел между французами.
Разъезд французов был один из тех, которые были посланы по распоряжению Дюронеля по разным улицам Москвы для пресечения мародерства и в особенности для поимки поджигателей, которые, по общему, в тот день проявившемуся, мнению у французов высших чинов, были причиною пожаров. Объехав несколько улиц, разъезд забрал еще человек пять подозрительных русских, одного лавочника, двух семинаристов, мужика и дворового человека и нескольких мародеров. Но из всех подозрительных людей подозрительнее всех казался Пьер. Когда их всех привели на ночлег в большой дом на Зубовском валу, в котором была учреждена гауптвахта, то Пьера под строгим караулом поместили отдельно.
В Петербурге в это время в высших кругах, с большим жаром чем когда нибудь, шла сложная борьба партий Румянцева, французов, Марии Феодоровны, цесаревича и других, заглушаемая, как всегда, трубением придворных трутней. Но спокойная, роскошная, озабоченная только призраками, отражениями жизни, петербургская жизнь шла по старому; и из за хода этой жизни надо было делать большие усилия, чтобы сознавать опасность и то трудное положение, в котором находился русский народ. Те же были выходы, балы, тот же французский театр, те же интересы дворов, те же интересы службы и интриги. Только в самых высших кругах делались усилия для того, чтобы напоминать трудность настоящего положения. Рассказывалось шепотом о том, как противоположно одна другой поступили, в столь трудных обстоятельствах, обе императрицы. Императрица Мария Феодоровна, озабоченная благосостоянием подведомственных ей богоугодных и воспитательных учреждений, сделала распоряжение об отправке всех институтов в Казань, и вещи этих заведений уже были уложены. Императрица же Елизавета Алексеевна на вопрос о том, какие ей угодно сделать распоряжения, с свойственным ей русским патриотизмом изволила ответить, что о государственных учреждениях она не может делать распоряжений, так как это касается государя; о том же, что лично зависит от нее, она изволила сказать, что она последняя выедет из Петербурга.
У Анны Павловны 26 го августа, в самый день Бородинского сражения, был вечер, цветком которого должно было быть чтение письма преосвященного, написанного при посылке государю образа преподобного угодника Сергия. Письмо это почиталось образцом патриотического духовного красноречия. Прочесть его должен был сам князь Василий, славившийся своим искусством чтения. (Он же читывал и у императрицы.) Искусство чтения считалось в том, чтобы громко, певуче, между отчаянным завыванием и нежным ропотом переливать слова, совершенно независимо от их значения, так что совершенно случайно на одно слово попадало завывание, на другие – ропот. Чтение это, как и все вечера Анны Павловны, имело политическое значение. На этом вечере должно было быть несколько важных лиц, которых надо было устыдить за их поездки во французский театр и воодушевить к патриотическому настроению. Уже довольно много собралось народа, но Анна Павловна еще не видела в гостиной всех тех, кого нужно было, и потому, не приступая еще к чтению, заводила общие разговоры.
Новостью дня в этот день в Петербурге была болезнь графини Безуховой. Графиня несколько дней тому назад неожиданно заболела, пропустила несколько собраний, которых она была украшением, и слышно было, что она никого не принимает и что вместо знаменитых петербургских докторов, обыкновенно лечивших ее, она вверилась какому то итальянскому доктору, лечившему ее каким то новым и необыкновенным способом.
Все очень хорошо знали, что болезнь прелестной графини происходила от неудобства выходить замуж сразу за двух мужей и что лечение итальянца состояло в устранении этого неудобства; но в присутствии Анны Павловны не только никто не смел думать об этом, но как будто никто и не знал этого.
– On dit que la pauvre comtesse est tres mal. Le medecin dit que c'est l'angine pectorale. [Говорят, что бедная графиня очень плоха. Доктор сказал, что это грудная болезнь.]
– L'angine? Oh, c'est une maladie terrible! [Грудная болезнь? О, это ужасная болезнь!]
– On dit que les rivaux se sont reconcilies grace a l'angine… [Говорят, что соперники примирились благодаря этой болезни.]
Слово angine повторялось с большим удовольствием.
– Le vieux comte est touchant a ce qu'on dit. Il a pleure comme un enfant quand le medecin lui a dit que le cas etait dangereux. [Старый граф очень трогателен, говорят. Он заплакал, как дитя, когда доктор сказал, что случай опасный.]
– Oh, ce serait une perte terrible. C'est une femme ravissante. [О, это была бы большая потеря. Такая прелестная женщина.]
– Vous parlez de la pauvre comtesse, – сказала, подходя, Анна Павловна. – J'ai envoye savoir de ses nouvelles. On m'a dit qu'elle allait un peu mieux. Oh, sans doute, c'est la plus charmante femme du monde, – сказала Анна Павловна с улыбкой над своей восторженностью. – Nous appartenons a des camps differents, mais cela ne m'empeche pas de l'estimer, comme elle le merite. Elle est bien malheureuse, [Вы говорите про бедную графиню… Я посылала узнавать о ее здоровье. Мне сказали, что ей немного лучше. О, без сомнения, это прелестнейшая женщина в мире. Мы принадлежим к различным лагерям, но это не мешает мне уважать ее по ее заслугам. Она так несчастна.] – прибавила Анна Павловна.
Полагая, что этими словами Анна Павловна слегка приподнимала завесу тайны над болезнью графини, один неосторожный молодой человек позволил себе выразить удивление в том, что не призваны известные врачи, а лечит графиню шарлатан, который может дать опасные средства.
– Vos informations peuvent etre meilleures que les miennes, – вдруг ядовито напустилась Анна Павловна на неопытного молодого человека. – Mais je sais de bonne source que ce medecin est un homme tres savant et tres habile. C'est le medecin intime de la Reine d'Espagne. [Ваши известия могут быть вернее моих… но я из хороших источников знаю, что этот доктор очень ученый и искусный человек. Это лейб медик королевы испанской.] – И таким образом уничтожив молодого человека, Анна Павловна обратилась к Билибину, который в другом кружке, подобрав кожу и, видимо, сбираясь распустить ее, чтобы сказать un mot, говорил об австрийцах.
– Je trouve que c'est charmant! [Я нахожу, что это прелестно!] – говорил он про дипломатическую бумагу, при которой отосланы были в Вену австрийские знамена, взятые Витгенштейном, le heros de Petropol [героем Петрополя] (как его называли в Петербурге).
– Как, как это? – обратилась к нему Анна Павловна, возбуждая молчание для услышания mot, которое она уже знала.
И Билибин повторил следующие подлинные слова дипломатической депеши, им составленной:
– L'Empereur renvoie les drapeaux Autrichiens, – сказал Билибин, – drapeaux amis et egares qu'il a trouve hors de la route, [Император отсылает австрийские знамена, дружеские и заблудшиеся знамена, которые он нашел вне настоящей дороги.] – докончил Билибин, распуская кожу.
– Charmant, charmant, [Прелестно, прелестно,] – сказал князь Василий.
– C'est la route de Varsovie peut etre, [Это варшавская дорога, может быть.] – громко и неожиданно сказал князь Ипполит. Все оглянулись на него, не понимая того, что он хотел сказать этим. Князь Ипполит тоже с веселым удивлением оглядывался вокруг себя. Он так же, как и другие, не понимал того, что значили сказанные им слова. Он во время своей дипломатической карьеры не раз замечал, что таким образом сказанные вдруг слова оказывались очень остроумны, и он на всякий случай сказал эти слова, первые пришедшие ему на язык. «Может, выйдет очень хорошо, – думал он, – а ежели не выйдет, они там сумеют это устроить». Действительно, в то время как воцарилось неловкое молчание, вошло то недостаточно патриотическое лицо, которого ждала для обращения Анна Павловна, и она, улыбаясь и погрозив пальцем Ипполиту, пригласила князя Василия к столу, и, поднося ему две свечи и рукопись, попросила его начать. Все замолкло.
– Всемилостивейший государь император! – строго провозгласил князь Василий и оглянул публику, как будто спрашивая, не имеет ли кто сказать что нибудь против этого. Но никто ничего не сказал. – «Первопрестольный град Москва, Новый Иерусалим, приемлет Христа своего, – вдруг ударил он на слове своего, – яко мать во объятия усердных сынов своих, и сквозь возникающую мглу, провидя блистательную славу твоея державы, поет в восторге: «Осанна, благословен грядый!» – Князь Василий плачущим голосом произнес эти последние слова.
Билибин рассматривал внимательно свои ногти, и многие, видимо, робели, как бы спрашивая, в чем же они виноваты? Анна Павловна шепотом повторяла уже вперед, как старушка молитву причастия: «Пусть дерзкий и наглый Голиаф…» – прошептала она.
Князь Василий продолжал:
– «Пусть дерзкий и наглый Голиаф от пределов Франции обносит на краях России смертоносные ужасы; кроткая вера, сия праща российского Давида, сразит внезапно главу кровожаждущей его гордыни. Се образ преподобного Сергия, древнего ревнителя о благе нашего отечества, приносится вашему императорскому величеству. Болезную, что слабеющие мои силы препятствуют мне насладиться любезнейшим вашим лицезрением. Теплые воссылаю к небесам молитвы, да всесильный возвеличит род правых и исполнит во благих желания вашего величества».
– Quelle force! Quel style! [Какая сила! Какой слог!] – послышались похвалы чтецу и сочинителю. Воодушевленные этой речью, гости Анны Павловны долго еще говорили о положении отечества и делали различные предположения об исходе сражения, которое на днях должно было быть дано.
– Vous verrez, [Вы увидите.] – сказала Анна Павловна, – что завтра, в день рождения государя, мы получим известие. У меня есть хорошее предчувствие.
Предчувствие Анны Павловны действительно оправдалось. На другой день, во время молебствия во дворце по случаю дня рождения государя, князь Волконский был вызван из церкви и получил конверт от князя Кутузова. Это было донесение Кутузова, писанное в день сражения из Татариновой. Кутузов писал, что русские не отступили ни на шаг, что французы потеряли гораздо более нашего, что он доносит второпях с поля сражения, не успев еще собрать последних сведений. Стало быть, это была победа. И тотчас же, не выходя из храма, была воздана творцу благодарность за его помощь и за победу.
Предчувствие Анны Павловны оправдалось, и в городе все утро царствовало радостно праздничное настроение духа. Все признавали победу совершенною, и некоторые уже говорили о пленении самого Наполеона, о низложении его и избрании новой главы для Франции.
Вдали от дела и среди условий придворной жизни весьма трудно, чтобы события отражались во всей их полноте и силе. Невольно события общие группируются около одного какого нибудь частного случая. Так теперь главная радость придворных заключалась столько же в том, что мы победили, сколько и в том, что известие об этой победе пришлось именно в день рождения государя. Это было как удавшийся сюрприз. В известии Кутузова сказано было тоже о потерях русских, и в числе их названы Тучков, Багратион, Кутайсов. Тоже и печальная сторона события невольно в здешнем, петербургском мире сгруппировалась около одного события – смерти Кутайсова. Его все знали, государь любил его, он был молод и интересен. В этот день все встречались с словами:
– Как удивительно случилось. В самый молебен. А какая потеря Кутайсов! Ах, как жаль!
– Что я вам говорил про Кутузова? – говорил теперь князь Василий с гордостью пророка. – Я говорил всегда, что он один способен победить Наполеона.
Но на другой день не получалось известия из армии, и общий голос стал тревожен. Придворные страдали за страдания неизвестности, в которой находился государь.
– Каково положение государя! – говорили придворные и уже не превозносили, как третьего дня, а теперь осуждали Кутузова, бывшего причиной беспокойства государя. Князь Василий в этот день уже не хвастался более своим protege Кутузовым, а хранил молчание, когда речь заходила о главнокомандующем. Кроме того, к вечеру этого дня как будто все соединилось для того, чтобы повергнуть в тревогу и беспокойство петербургских жителей: присоединилась еще одна страшная новость. Графиня Елена Безухова скоропостижно умерла от этой страшной болезни, которую так приятно было выговаривать. Официально в больших обществах все говорили, что графиня Безухова умерла от страшного припадка angine pectorale [грудной ангины], но в интимных кружках рассказывали подробности о том, как le medecin intime de la Reine d'Espagne [лейб медик королевы испанской] предписал Элен небольшие дозы какого то лекарства для произведения известного действия; но как Элен, мучимая тем, что старый граф подозревал ее, и тем, что муж, которому она писала (этот несчастный развратный Пьер), не отвечал ей, вдруг приняла огромную дозу выписанного ей лекарства и умерла в мучениях, прежде чем могли подать помощь. Рассказывали, что князь Василий и старый граф взялись было за итальянца; но итальянец показал такие записки от несчастной покойницы, что его тотчас же отпустили.
Общий разговор сосредоточился около трех печальных событий: неизвестности государя, погибели Кутайсова и смерти Элен.
На третий день после донесения Кутузова в Петербург приехал помещик из Москвы, и по всему городу распространилось известие о сдаче Москвы французам. Это было ужасно! Каково было положение государя! Кутузов был изменник, и князь Василий во время visites de condoleance [визитов соболезнования] по случаю смерти его дочери, которые ему делали, говорил о прежде восхваляемом им Кутузове (ему простительно было в печали забыть то, что он говорил прежде), он говорил, что нельзя было ожидать ничего другого от слепого и развратного старика.
– Я удивляюсь только, как можно было поручить такому человеку судьбу России.
Пока известие это было еще неофициально, в нем можно было еще сомневаться, но на другой день пришло от графа Растопчина следующее донесение:
«Адъютант князя Кутузова привез мне письмо, в коем он требует от меня полицейских офицеров для сопровождения армии на Рязанскую дорогу. Он говорит, что с сожалением оставляет Москву. Государь! поступок Кутузова решает жребий столицы и Вашей империи. Россия содрогнется, узнав об уступлении города, где сосредоточивается величие России, где прах Ваших предков. Я последую за армией. Я все вывез, мне остается плакать об участи моего отечества».
Получив это донесение, государь послал с князем Волконским следующий рескрипт Кутузову:
«Князь Михаил Иларионович! С 29 августа не имею я никаких донесений от вас. Между тем от 1 го сентября получил я через Ярославль, от московского главнокомандующего, печальное известие, что вы решились с армиею оставить Москву. Вы сами можете вообразить действие, какое произвело на меня это известие, а молчание ваше усугубляет мое удивление. Я отправляю с сим генерал адъютанта князя Волконского, дабы узнать от вас о положении армии и о побудивших вас причинах к столь печальной решимости».
Девять дней после оставления Москвы в Петербург приехал посланный от Кутузова с официальным известием об оставлении Москвы. Посланный этот был француз Мишо, не знавший по русски, но quoique etranger, Busse de c?ur et d'ame, [впрочем, хотя иностранец, но русский в глубине души,] как он сам говорил про себя.
Государь тотчас же принял посланного в своем кабинете, во дворце Каменного острова. Мишо, который никогда не видал Москвы до кампании и который не знал по русски, чувствовал себя все таки растроганным, когда он явился перед notre tres gracieux souverain [нашим всемилостивейшим повелителем] (как он писал) с известием о пожаре Москвы, dont les flammes eclairaient sa route [пламя которой освещало его путь].
Хотя источник chagrin [горя] г на Мишо и должен был быть другой, чем тот, из которого вытекало горе русских людей, Мишо имел такое печальное лицо, когда он был введен в кабинет государя, что государь тотчас же спросил у него:
– M'apportez vous de tristes nouvelles, colonel? [Какие известия привезли вы мне? Дурные, полковник?]
– Bien tristes, sire, – отвечал Мишо, со вздохом опуская глаза, – l'abandon de Moscou. [Очень дурные, ваше величество, оставление Москвы.]
– Aurait on livre mon ancienne capitale sans se battre? [Неужели предали мою древнюю столицу без битвы?] – вдруг вспыхнув, быстро проговорил государь.
Мишо почтительно передал то, что ему приказано было передать от Кутузова, – именно то, что под Москвою драться не было возможности и что, так как оставался один выбор – потерять армию и Москву или одну Москву, то фельдмаршал должен был выбрать последнее.
Государь выслушал молча, не глядя на Мишо.
– L'ennemi est il en ville? [Неприятель вошел в город?] – спросил он.
– Oui, sire, et elle est en cendres a l'heure qu'il est. Je l'ai laissee toute en flammes, [Да, ваше величество, и он обращен в пожарище в настоящее время. Я оставил его в пламени.] – решительно сказал Мишо; но, взглянув на государя, Мишо ужаснулся тому, что он сделал. Государь тяжело и часто стал дышать, нижняя губа его задрожала, и прекрасные голубые глаза мгновенно увлажились слезами.
Но это продолжалось только одну минуту. Государь вдруг нахмурился, как бы осуждая самого себя за свою слабость. И, приподняв голову, твердым голосом обратился к Мишо.
– Je vois, colonel, par tout ce qui nous arrive, – сказал он, – que la providence exige de grands sacrifices de nous… Je suis pret a me soumettre a toutes ses volontes; mais dites moi, Michaud, comment avez vous laisse l'armee, en voyant ainsi, sans coup ferir abandonner mon ancienne capitale? N'avez vous pas apercu du decouragement?.. [Я вижу, полковник, по всему, что происходит, что провидение требует от нас больших жертв… Я готов покориться его воле; но скажите мне, Мишо, как оставили вы армию, покидавшую без битвы мою древнюю столицу? Не заметили ли вы в ней упадка духа?]
Увидав успокоение своего tres gracieux souverain, Мишо тоже успокоился, но на прямой существенный вопрос государя, требовавший и прямого ответа, он не успел еще приготовить ответа.
– Sire, me permettrez vous de vous parler franchement en loyal militaire? [Государь, позволите ли вы мне говорить откровенно, как подобает настоящему воину?] – сказал он, чтобы выиграть время.
– Colonel, je l'exige toujours, – сказал государь. – Ne me cachez rien, je veux savoir absolument ce qu'il en est. [Полковник, я всегда этого требую… Не скрывайте ничего, я непременно хочу знать всю истину.]
– Sire! – сказал Мишо с тонкой, чуть заметной улыбкой на губах, успев приготовить свой ответ в форме легкого и почтительного jeu de mots [игры слов]. – Sire! j'ai laisse toute l'armee depuis les chefs jusqu'au dernier soldat, sans exception, dans une crainte epouvantable, effrayante… [Государь! Я оставил всю армию, начиная с начальников и до последнего солдата, без исключения, в великом, отчаянном страхе…]
– Comment ca? – строго нахмурившись, перебил государь. – Mes Russes se laisseront ils abattre par le malheur… Jamais!.. [Как так? Мои русские могут ли пасть духом перед неудачей… Никогда!..]
Этого только и ждал Мишо для вставления своей игры слов.
– Sire, – сказал он с почтительной игривостью выражения, – ils craignent seulement que Votre Majeste par bonte de c?ur ne se laisse persuader de faire la paix. Ils brulent de combattre, – говорил уполномоченный русского народа, – et de prouver a Votre Majeste par le sacrifice de leur vie, combien ils lui sont devoues… [Государь, они боятся только того, чтобы ваше величество по доброте души своей не решились заключить мир. Они горят нетерпением снова драться и доказать вашему величеству жертвой своей жизни, насколько они вам преданы…]
– Ah! – успокоенно и с ласковым блеском глаз сказал государь, ударяя по плечу Мишо. – Vous me tranquillisez, colonel. [А! Вы меня успокоиваете, полковник.]
Государь, опустив голову, молчал несколько времени.
– Eh bien, retournez a l'armee, [Ну, так возвращайтесь к армии.] – сказал он, выпрямляясь во весь рост и с ласковым и величественным жестом обращаясь к Мишо, – et dites a nos braves, dites a tous mes bons sujets partout ou vous passerez, que quand je n'aurais plus aucun soldat, je me mettrai moi meme, a la tete de ma chere noblesse, de mes bons paysans et j'userai ainsi jusqu'a la derniere ressource de mon empire. Il m'en offre encore plus que mes ennemis ne pensent, – говорил государь, все более и более воодушевляясь. – Mais si jamais il fut ecrit dans les decrets de la divine providence, – сказал он, подняв свои прекрасные, кроткие и блестящие чувством глаза к небу, – que ma dinastie dut cesser de rogner sur le trone de mes ancetres, alors, apres avoir epuise tous les moyens qui sont en mon pouvoir, je me laisserai croitre la barbe jusqu'ici (государь показал рукой на половину груди), et j'irai manger des pommes de terre avec le dernier de mes paysans plutot, que de signer la honte de ma patrie et de ma chere nation, dont je sais apprecier les sacrifices!.. [Скажите храбрецам нашим, скажите всем моим подданным, везде, где вы проедете, что, когда у меня не будет больше ни одного солдата, я сам стану во главе моих любезных дворян и добрых мужиков и истощу таким образом последние средства моего государства. Они больше, нежели думают мои враги… Но если бы предназначено было божественным провидением, чтобы династия наша перестала царствовать на престоле моих предков, тогда, истощив все средства, которые в моих руках, я отпущу бороду до сих пор и скорее пойду есть один картофель с последним из моих крестьян, нежели решусь подписать позор моей родины и моего дорогого народа, жертвы которого я умею ценить!..] Сказав эти слова взволнованным голосом, государь вдруг повернулся, как бы желая скрыть от Мишо выступившие ему на глаза слезы, и прошел в глубь своего кабинета. Постояв там несколько мгновений, он большими шагами вернулся к Мишо и сильным жестом сжал его руку пониже локтя. Прекрасное, кроткое лицо государя раскраснелось, и глаза горели блеском решимости и гнева.
– Colonel Michaud, n'oubliez pas ce que je vous dis ici; peut etre qu'un jour nous nous le rappellerons avec plaisir… Napoleon ou moi, – сказал государь, дотрогиваясь до груди. – Nous ne pouvons plus regner ensemble. J'ai appris a le connaitre, il ne me trompera plus… [Полковник Мишо, не забудьте, что я вам сказал здесь; может быть, мы когда нибудь вспомним об этом с удовольствием… Наполеон или я… Мы больше не можем царствовать вместе. Я узнал его теперь, и он меня больше не обманет…] – И государь, нахмурившись, замолчал. Услышав эти слова, увидав выражение твердой решимости в глазах государя, Мишо – quoique etranger, mais Russe de c?ur et d'ame – почувствовал себя в эту торжественную минуту – entousiasme par tout ce qu'il venait d'entendre [хотя иностранец, но русский в глубине души… восхищенным всем тем, что он услышал] (как он говорил впоследствии), и он в следующих выражениях изобразил как свои чувства, так и чувства русского народа, которого он считал себя уполномоченным.
– Sire! – сказал он. – Votre Majeste signe dans ce moment la gloire de la nation et le salut de l'Europe! [Государь! Ваше величество подписывает в эту минуту славу народа и спасение Европы!]
Государь наклонением головы отпустил Мишо.
В то время как Россия была до половины завоевана, и жители Москвы бежали в дальние губернии, и ополченье за ополченьем поднималось на защиту отечества, невольно представляется нам, не жившим в то время, что все русские люди от мала до велика были заняты только тем, чтобы жертвовать собою, спасать отечество или плакать над его погибелью. Рассказы, описания того времени все без исключения говорят только о самопожертвовании, любви к отечеству, отчаянье, горе и геройстве русских. В действительности же это так не было. Нам кажется это так только потому, что мы видим из прошедшего один общий исторический интерес того времени и не видим всех тех личных, человеческих интересов, которые были у людей того времени. А между тем в действительности те личные интересы настоящего до такой степени значительнее общих интересов, что из за них никогда не чувствуется (вовсе не заметен даже) интерес общий. Большая часть людей того времени не обращали никакого внимания на общий ход дел, а руководились только личными интересами настоящего. И эти то люди были самыми полезными деятелями того времени.
Те же, которые пытались понять общий ход дел и с самопожертвованием и геройством хотели участвовать в нем, были самые бесполезные члены общества; они видели все навыворот, и все, что они делали для пользы, оказывалось бесполезным вздором, как полки Пьера, Мамонова, грабившие русские деревни, как корпия, щипанная барынями и никогда не доходившая до раненых, и т. п. Даже те, которые, любя поумничать и выразить свои чувства, толковали о настоящем положении России, невольно носили в речах своих отпечаток или притворства и лжи, или бесполезного осуждения и злобы на людей, обвиняемых за то, в чем никто не мог быть виноват. В исторических событиях очевиднее всего запрещение вкушения плода древа познания. Только одна бессознательная деятельность приносит плоды, и человек, играющий роль в историческом событии, никогда не понимает его значения. Ежели он пытается понять его, он поражается бесплодностью.
Значение совершавшегося тогда в России события тем незаметнее было, чем ближе было в нем участие человека. В Петербурге и губернских городах, отдаленных от Москвы, дамы и мужчины в ополченских мундирах оплакивали Россию и столицу и говорили о самопожертвовании и т. п.; но в армии, которая отступала за Москву, почти не говорили и не думали о Москве, и, глядя на ее пожарище, никто не клялся отомстить французам, а думали о следующей трети жалованья, о следующей стоянке, о Матрешке маркитантше и тому подобное…
Николай Ростов без всякой цели самопожертвования, а случайно, так как война застала его на службе, принимал близкое и продолжительное участие в защите отечества и потому без отчаяния и мрачных умозаключений смотрел на то, что совершалось тогда в России. Ежели бы у него спросили, что он думает о теперешнем положении России, он бы сказал, что ему думать нечего, что на то есть Кутузов и другие, а что он слышал, что комплектуются полки, и что, должно быть, драться еще долго будут, и что при теперешних обстоятельствах ему не мудрено года через два получить полк.
По тому, что он так смотрел на дело, он не только без сокрушения о том, что лишается участия в последней борьбе, принял известие о назначении его в командировку за ремонтом для дивизии в Воронеж, но и с величайшим удовольствием, которое он не скрывал и которое весьма хорошо понимали его товарищи.
За несколько дней до Бородинского сражения Николай получил деньги, бумаги и, послав вперед гусар, на почтовых поехал в Воронеж.
Только тот, кто испытал это, то есть пробыл несколько месяцев не переставая в атмосфере военной, боевой жизни, может понять то наслаждение, которое испытывал Николай, когда он выбрался из того района, до которого достигали войска своими фуражировками, подвозами провианта, гошпиталями; когда он, без солдат, фур, грязных следов присутствия лагеря, увидал деревни с мужиками и бабами, помещичьи дома, поля с пасущимся скотом, станционные дома с заснувшими смотрителями. Он почувствовал такую радость, как будто в первый раз все это видел. В особенности то, что долго удивляло и радовало его, – это были женщины, молодые, здоровые, за каждой из которых не было десятка ухаживающих офицеров, и женщины, которые рады и польщены были тем, что проезжий офицер шутит с ними.
В самом веселом расположении духа Николай ночью приехал в Воронеж в гостиницу, заказал себе все то, чего он долго лишен был в армии, и на другой день, чисто начисто выбрившись и надев давно не надеванную парадную форму, поехал являться к начальству.
Начальник ополчения был статский генерал, старый человек, который, видимо, забавлялся своим военным званием и чином. Он сердито (думая, что в этом военное свойство) принял Николая и значительно, как бы имея на то право и как бы обсуживая общий ход дела, одобряя и не одобряя, расспрашивал его. Николай был так весел, что ему только забавно было это.
От начальника ополчения он поехал к губернатору. Губернатор был маленький живой человечек, весьма ласковый и простой. Он указал Николаю на те заводы, в которых он мог достать лошадей, рекомендовал ему барышника в городе и помещика за двадцать верст от города, у которых были лучшие лошади, и обещал всякое содействие.
– Вы графа Ильи Андреевича сын? Моя жена очень дружна была с вашей матушкой. По четвергам у меня собираются; нынче четверг, милости прошу ко мне запросто, – сказал губернатор, отпуская его.
Прямо от губернатора Николай взял перекладную и, посадив с собою вахмистра, поскакал за двадцать верст на завод к помещику. Все в это первое время пребывания его в Воронеже было для Николая весело и легко, и все, как это бывает, когда человек сам хорошо расположен, все ладилось и спорилось.
Помещик, к которому приехал Николай, был старый кавалерист холостяк, лошадиный знаток, охотник, владетель коверной, столетней запеканки, старого венгерского и чудных лошадей.
Николай в два слова купил за шесть тысяч семнадцать жеребцов на подбор (как он говорил) для казового конца своего ремонта. Пообедав и выпив немножко лишнего венгерского, Ростов, расцеловавшись с помещиком, с которым он уже сошелся на «ты», по отвратительной дороге, в самом веселом расположении духа, поскакал назад, беспрестанно погоняя ямщика, с тем чтобы поспеть на вечер к губернатору.
Переодевшись, надушившись и облив голову холодной подои, Николай хотя несколько поздно, но с готовой фразой: vaut mieux tard que jamais, [лучше поздно, чем никогда,] явился к губернатору.
Это был не бал, и не сказано было, что будут танцевать; но все знали, что Катерина Петровна будет играть на клавикордах вальсы и экосезы и что будут танцевать, и все, рассчитывая на это, съехались по бальному.
Губернская жизнь в 1812 году была точно такая же, как и всегда, только с тою разницею, что в городе было оживленнее по случаю прибытия многих богатых семей из Москвы и что, как и во всем, что происходило в то время в России, была заметна какая то особенная размашистость – море по колено, трын трава в жизни, да еще в том, что тот пошлый разговор, который необходим между людьми и который прежде велся о погоде и об общих знакомых, теперь велся о Москве, о войске и Наполеоне.
Общество, собранное у губернатора, было лучшее общество Воронежа.
Дам было очень много, было несколько московских знакомых Николая; но мужчин не было никого, кто бы сколько нибудь мог соперничать с георгиевским кавалером, ремонтером гусаром и вместе с тем добродушным и благовоспитанным графом Ростовым. В числе мужчин был один пленный итальянец – офицер французской армии, и Николай чувствовал, что присутствие этого пленного еще более возвышало значение его – русского героя. Это был как будто трофей. Николай чувствовал это, и ему казалось, что все так же смотрели на итальянца, и Николай обласкал этого офицера с достоинством и воздержностью.
Как только вошел Николай в своей гусарской форме, распространяя вокруг себя запах духов и вина, и сам сказал и слышал несколько раз сказанные ему слова: vaut mieux tard que jamais, его обступили; все взгляды обратились на него, и он сразу почувствовал, что вступил в подобающее ему в губернии и всегда приятное, но теперь, после долгого лишения, опьянившее его удовольствием положение всеобщего любимца. Не только на станциях, постоялых дворах и в коверной помещика были льстившиеся его вниманием служанки; но здесь, на вечере губернатора, было (как показалось Николаю) неисчерпаемое количество молоденьких дам и хорошеньких девиц, которые с нетерпением только ждали того, чтобы Николай обратил на них внимание. Дамы и девицы кокетничали с ним, и старушки с первого дня уже захлопотали о том, как бы женить и остепенить этого молодца повесу гусара. В числе этих последних была сама жена губернатора, которая приняла Ростова, как близкого родственника, и называла его «Nicolas» и «ты».
Катерина Петровна действительно стала играть вальсы и экосезы, и начались танцы, в которых Николай еще более пленил своей ловкостью все губернское общество. Он удивил даже всех своей особенной, развязной манерой в танцах. Николай сам был несколько удивлен своей манерой танцевать в этот вечер. Он никогда так не танцевал в Москве и счел бы даже неприличным и mauvais genre [дурным тоном] такую слишком развязную манеру танца; но здесь он чувствовал потребность удивить их всех чем нибудь необыкновенным, чем нибудь таким, что они должны были принять за обыкновенное в столицах, но неизвестное еще им в провинции.
Во весь вечер Николай обращал больше всего внимания на голубоглазую, полную и миловидную блондинку, жену одного из губернских чиновников. С тем наивным убеждением развеселившихся молодых людей, что чужие жены сотворены для них, Ростов не отходил от этой дамы и дружески, несколько заговорщически, обращался с ее мужем, как будто они хотя и не говорили этого, но знали, как славно они сойдутся – то есть Николай с женой этого мужа. Муж, однако, казалось, не разделял этого убеждения и старался мрачно обращаться с Ростовым. Но добродушная наивность Николая была так безгранична, что иногда муж невольно поддавался веселому настроению духа Николая. К концу вечера, однако, по мере того как лицо жены становилось все румянее и оживленнее, лицо ее мужа становилось все грустнее и бледнее, как будто доля оживления была одна на обоих, и по мере того как она увеличивалась в жене, она уменьшалась в муже.
Николай, с несходящей улыбкой на лице, несколько изогнувшись на кресле, сидел, близко наклоняясь над блондинкой и говоря ей мифологические комплименты.
Переменяя бойко положение ног в натянутых рейтузах, распространяя от себя запах духов и любуясь и своей дамой, и собою, и красивыми формами своих ног под натянутыми кичкирами, Николай говорил блондинке, что он хочет здесь, в Воронеже, похитить одну даму.
– Какую же?
– Прелестную, божественную. Глаза у ней (Николай посмотрел на собеседницу) голубые, рот – кораллы, белизна… – он глядел на плечи, – стан – Дианы…
Муж подошел к ним и мрачно спросил у жены, о чем она говорит.
– А! Никита Иваныч, – сказал Николай, учтиво вставая. И, как бы желая, чтобы Никита Иваныч принял участие в его шутках, он начал и ему сообщать свое намерение похитить одну блондинку.
Муж улыбался угрюмо, жена весело. Добрая губернаторша с неодобрительным видом подошла к ним.
– Анна Игнатьевна хочет тебя видеть, Nicolas, – сказала она, таким голосом выговаривая слова: Анна Игнатьевна, что Ростову сейчас стало понятно, что Анна Игнатьевна очень важная дама. – Пойдем, Nicolas. Ведь ты позволил мне так называть тебя?
– О да, ma tante. Кто же это?
– Анна Игнатьевна Мальвинцева. Она слышала о тебе от своей племянницы, как ты спас ее… Угадаешь?..
– Мало ли я их там спасал! – сказал Николай.
– Ее племянницу, княжну Болконскую. Она здесь, в Воронеже, с теткой. Ого! как покраснел! Что, или?..
– И не думал, полноте, ma tante.
– Ну хорошо, хорошо. О! какой ты!
Губернаторша подводила его к высокой и очень толстой старухе в голубом токе, только что кончившей свою карточную партию с самыми важными лицами в городе. Это была Мальвинцева, тетка княжны Марьи по матери, богатая бездетная вдова, жившая всегда в Воронеже. Она стояла, рассчитываясь за карты, когда Ростов подошел к ней. Она строго и важно прищурилась, взглянула на него и продолжала бранить генерала, выигравшего у нее.
– Очень рада, мой милый, – сказала она, протянув ему руку. – Милости прошу ко мне.
Поговорив о княжне Марье и покойнике ее отце, которого, видимо, не любила Мальвинцева, и расспросив о том, что Николай знал о князе Андрее, который тоже, видимо, не пользовался ее милостями, важная старуха отпустила его, повторив приглашение быть у нее.
Николай обещал и опять покраснел, когда откланивался Мальвинцевой. При упоминании о княжне Марье Ростов испытывал непонятное для него самого чувство застенчивости, даже страха.
Отходя от Мальвинцевой, Ростов хотел вернуться к танцам, но маленькая губернаторша положила свою пухленькую ручку на рукав Николая и, сказав, что ей нужно поговорить с ним, повела его в диванную, из которой бывшие в ней вышли тотчас же, чтобы не мешать губернаторше.
– Знаешь, mon cher, – сказала губернаторша с серьезным выражением маленького доброго лица, – вот это тебе точно партия; хочешь, я тебя сосватаю?
– Кого, ma tante? – спросил Николай.
– Княжну сосватаю. Катерина Петровна говорит, что Лили, а по моему, нет, – княжна. Хочешь? Я уверена, твоя maman благодарить будет. Право, какая девушка, прелесть! И она совсем не так дурна.
– Совсем нет, – как бы обидевшись, сказал Николай. – Я, ma tante, как следует солдату, никуда не напрашиваюсь и ни от чего не отказываюсь, – сказал Ростов прежде, чем он успел подумать о том, что он говорит.
– Так помни же: это не шутка.
– Какая шутка!
– Да, да, – как бы сама с собою говоря, сказала губернаторша. – А вот что еще, mon cher, entre autres. Vous etes trop assidu aupres de l'autre, la blonde. [мой друг. Ты слишком ухаживаешь за той, за белокурой.] Муж уж жалок, право…
– Ах нет, мы с ним друзья, – в простоте душевной сказал Николай: ему и в голову не приходило, чтобы такое веселое для него препровождение времени могло бы быть для кого нибудь не весело.
«Что я за глупость сказал, однако, губернаторше! – вдруг за ужином вспомнилось Николаю. – Она точно сватать начнет, а Соня?..» И, прощаясь с губернаторшей, когда она, улыбаясь, еще раз сказала ему: «Ну, так помни же», – он отвел ее в сторону:
– Но вот что, по правде вам сказать, ma tante…
– Что, что, мой друг; пойдем вот тут сядем.
Николай вдруг почувствовал желание и необходимость рассказать все свои задушевные мысли (такие, которые и не рассказал бы матери, сестре, другу) этой почти чужой женщине. Николаю потом, когда он вспоминал об этом порыве ничем не вызванной, необъяснимой откровенности, которая имела, однако, для него очень важные последствия, казалось (как это и кажется всегда людям), что так, глупый стих нашел; а между тем этот порыв откровенности, вместе с другими мелкими событиями, имел для него и для всей семьи огромные последствия.
– Вот что, ma tante. Maman меня давно женить хочет на богатой, но мне мысль одна эта противна, жениться из за денег.
– О да, понимаю, – сказала губернаторша.
– Но княжна Болконская, это другое дело; во первых, я вам правду скажу, она мне очень нравится, она по сердцу мне, и потом, после того как я ее встретил в таком положении, так странно, мне часто в голову приходило что это судьба. Особенно подумайте: maman давно об этом думала, но прежде мне ее не случалось встречать, как то все так случалось: не встречались. И во время, когда Наташа была невестой ее брата, ведь тогда мне бы нельзя было думать жениться на ней. Надо же, чтобы я ее встретил именно тогда, когда Наташина свадьба расстроилась, ну и потом всё… Да, вот что. Я никому не говорил этого и не скажу. А вам только.
Губернаторша пожала его благодарно за локоть.
– Вы знаете Софи, кузину? Я люблю ее, я обещал жениться и женюсь на ней… Поэтому вы видите, что про это не может быть и речи, – нескладно и краснея говорил Николай.
– Mon cher, mon cher, как же ты судишь? Да ведь у Софи ничего нет, а ты сам говорил, что дела твоего папа очень плохи. А твоя maman? Это убьет ее, раз. Потом Софи, ежели она девушка с сердцем, какая жизнь для нее будет? Мать в отчаянии, дела расстроены… Нет, mon cher, ты и Софи должны понять это.
Николай молчал. Ему приятно было слышать эти выводы.
– Все таки, ma tante, этого не может быть, – со вздохом сказал он, помолчав немного. – Да пойдет ли еще за меня княжна? и опять, она теперь в трауре. Разве можно об этом думать?
– Да разве ты думаешь, что я тебя сейчас и женю. Il y a maniere et maniere, [На все есть манера.] – сказала губернаторша.
– Какая вы сваха, ma tante… – сказал Nicolas, целуя ее пухлую ручку.
Приехав в Москву после своей встречи с Ростовым, княжна Марья нашла там своего племянника с гувернером и письмо от князя Андрея, который предписывал им их маршрут в Воронеж, к тетушке Мальвинцевой. Заботы о переезде, беспокойство о брате, устройство жизни в новом доме, новые лица, воспитание племянника – все это заглушило в душе княжны Марьи то чувство как будто искушения, которое мучило ее во время болезни и после кончины ее отца и в особенности после встречи с Ростовым. Она была печальна. Впечатление потери отца, соединявшееся в ее душе с погибелью России, теперь, после месяца, прошедшего с тех пор в условиях покойной жизни, все сильнее и сильнее чувствовалось ей. Она была тревожна: мысль об опасностях, которым подвергался ее брат – единственный близкий человек, оставшийся у нее, мучила ее беспрестанно. Она была озабочена воспитанием племянника, для которого она чувствовала себя постоянно неспособной; но в глубине души ее было согласие с самой собою, вытекавшее из сознания того, что она задавила в себе поднявшиеся было, связанные с появлением Ростова, личные мечтания и надежды.
Когда на другой день после своего вечера губернаторша приехала к Мальвинцевой и, переговорив с теткой о своих планах (сделав оговорку о том, что, хотя при теперешних обстоятельствах нельзя и думать о формальном сватовстве, все таки можно свести молодых людей, дать им узнать друг друга), и когда, получив одобрение тетки, губернаторша при княжне Марье заговорила о Ростове, хваля его и рассказывая, как он покраснел при упоминании о княжне, – княжна Марья испытала не радостное, но болезненное чувство: внутреннее согласие ее не существовало более, и опять поднялись желания, сомнения, упреки и надежды.
В те два дня, которые прошли со времени этого известия и до посещения Ростова, княжна Марья не переставая думала о том, как ей должно держать себя в отношении Ростова. То она решала, что она не выйдет в гостиную, когда он приедет к тетке, что ей, в ее глубоком трауре, неприлично принимать гостей; то она думала, что это будет грубо после того, что он сделал для нее; то ей приходило в голову, что ее тетка и губернаторша имеют какие то виды на нее и Ростова (их взгляды и слова иногда, казалось, подтверждали это предположение); то она говорила себе, что только она с своей порочностью могла думать это про них: не могли они не помнить, что в ее положении, когда еще она не сняла плерезы, такое сватовство было бы оскорбительно и ей, и памяти ее отца. Предполагая, что она выйдет к нему, княжна Марья придумывала те слова, которые он скажет ей и которые она скажет ему; и то слова эти казались ей незаслуженно холодными, то имеющими слишком большое значение. Больше же всего она при свидании с ним боялась за смущение, которое, она чувствовала, должно было овладеть ею и выдать ее, как скоро она его увидит.
Но когда, в воскресенье после обедни, лакей доложил в гостиной, что приехал граф Ростов, княжна не выказала смущения; только легкий румянец выступил ей на щеки, и глаза осветились новым, лучистым светом.
– Вы его видели, тетушка? – сказала княжна Марья спокойным голосом, сама не зная, как это она могла быть так наружно спокойна и естественна.
Когда Ростов вошел в комнату, княжна опустила на мгновенье голову, как бы предоставляя время гостю поздороваться с теткой, и потом, в самое то время, как Николай обратился к ней, она подняла голову и блестящими глазами встретила его взгляд. Полным достоинства и грации движением она с радостной улыбкой приподнялась, протянула ему свою тонкую, нежную руку и заговорила голосом, в котором в первый раз звучали новые, женские грудные звуки. M lle Bourienne, бывшая в гостиной, с недоумевающим удивлением смотрела на княжну Марью. Самая искусная кокетка, она сама не могла бы лучше маневрировать при встрече с человеком, которому надо было понравиться.
«Или ей черное так к лицу, или действительно она так похорошела, и я не заметила. И главное – этот такт и грация!» – думала m lle Bourienne.
Ежели бы княжна Марья в состоянии была думать в эту минуту, она еще более, чем m lle Bourienne, удивилась бы перемене, происшедшей в ней. С той минуты как она увидала это милое, любимое лицо, какая то новая сила жизни овладела ею и заставляла ее, помимо ее воли, говорить и действовать. Лицо ее, с того времени как вошел Ростов, вдруг преобразилось. Как вдруг с неожиданной поражающей красотой выступает на стенках расписного и резного фонаря та сложная искусная художественная работа, казавшаяся прежде грубою, темною и бессмысленною, когда зажигается свет внутри: так вдруг преобразилось лицо княжны Марьи. В первый раз вся та чистая духовная внутренняя работа, которою она жила до сих пор, выступила наружу. Вся ее внутренняя, недовольная собой работа, ее страдания, стремление к добру, покорность, любовь, самопожертвование – все это светилось теперь в этих лучистых глазах, в тонкой улыбке, в каждой черте ее нежного лица.
Ростов увидал все это так же ясно, как будто он знал всю ее жизнь. Он чувствовал, что существо, бывшее перед ним, было совсем другое, лучшее, чем все те, которые он встречал до сих пор, и лучшее, главное, чем он сам.
Разговор был самый простой и незначительный. Они говорили о войне, невольно, как и все, преувеличивая свою печаль об этом событии, говорили о последней встрече, причем Николай старался отклонять разговор на другой предмет, говорили о доброй губернаторше, о родных Николая и княжны Марьи.
Княжна Марья не говорила о брате, отвлекая разговор на другой предмет, как только тетка ее заговаривала об Андрее. Видно было, что о несчастиях России она могла говорить притворно, но брат ее был предмет, слишком близкий ее сердцу, и она не хотела и не могла слегка говорить о нем. Николай заметил это, как он вообще с несвойственной ему проницательной наблюдательностью замечал все оттенки характера княжны Марьи, которые все только подтверждали его убеждение, что она была совсем особенное и необыкновенное существо. Николай, точно так же, как и княжна Марья, краснел и смущался, когда ему говорили про княжну и даже когда он думал о ней, но в ее присутствии чувствовал себя совершенно свободным и говорил совсем не то, что он приготавливал, а то, что мгновенно и всегда кстати приходило ему в голову.
Во время короткого визита Николая, как и всегда, где есть дети, в минуту молчания Николай прибег к маленькому сыну князя Андрея, лаская его и спрашивая, хочет ли он быть гусаром? Он взял на руки мальчика, весело стал вертеть его и оглянулся на княжну Марью. Умиленный, счастливый и робкий взгляд следил за любимым ею мальчиком на руках любимого человека. Николай заметил и этот взгляд и, как бы поняв его значение, покраснел от удовольствия и добродушно весело стал целовать мальчика.
Княжна Марья не выезжала по случаю траура, а Николай не считал приличным бывать у них; но губернаторша все таки продолжала свое дело сватовства и, передав Николаю то лестное, что сказала про него княжна Марья, и обратно, настаивала на том, чтобы Ростов объяснился с княжной Марьей. Для этого объяснения она устроила свиданье между молодыми людьми у архиерея перед обедней.
Хотя Ростов и сказал губернаторше, что он не будет иметь никакого объяснения с княжной Марьей, но он обещался приехать.
Как в Тильзите Ростов не позволил себе усомниться в том, хорошо ли то, что признано всеми хорошим, точно так же и теперь, после короткой, но искренней борьбы между попыткой устроить свою жизнь по своему разуму и смиренным подчинением обстоятельствам, он выбрал последнее и предоставил себя той власти, которая его (он чувствовал) непреодолимо влекла куда то. Он знал, что, обещав Соне, высказать свои чувства княжне Марье было бы то, что он называл подлость. И он знал, что подлости никогда не сделает. Но он знал тоже (и не то, что знал, а в глубине души чувствовал), что, отдаваясь теперь во власть обстоятельств и людей, руководивших им, он не только не делает ничего дурного, но делает что то очень, очень важное, такое важное, чего он еще никогда не делал в жизни.
После его свиданья с княжной Марьей, хотя образ жизни его наружно оставался тот же, но все прежние удовольствия потеряли для него свою прелесть, и он часто думал о княжне Марье; но он никогда не думал о ней так, как он без исключения думал о всех барышнях, встречавшихся ему в свете, не так, как он долго и когда то с восторгом думал о Соне. О всех барышнях, как и почти всякий честный молодой человек, он думал как о будущей жене, примеривал в своем воображении к ним все условия супружеской жизни: белый капот, жена за самоваром, женина карета, ребятишки, maman и papa, их отношения с ней и т. д., и т. д., и эти представления будущего доставляли ему удовольствие; но когда он думал о княжне Марье, на которой его сватали, он никогда не мог ничего представить себе из будущей супружеской жизни. Ежели он и пытался, то все выходило нескладно и фальшиво. Ему только становилось жутко.
Страшное известие о Бородинском сражении, о наших потерях убитыми и ранеными, а еще более страшное известие о потере Москвы были получены в Воронеже в половине сентября. Княжна Марья, узнав только из газет о ране брата и не имея о нем никаких определенных сведений, собралась ехать отыскивать князя Андрея, как слышал Николай (сам же он не видал ее).
Получив известие о Бородинском сражении и об оставлении Москвы, Ростов не то чтобы испытывал отчаяние, злобу или месть и тому подобные чувства, но ему вдруг все стало скучно, досадно в Воронеже, все как то совестно и неловко. Ему казались притворными все разговоры, которые он слышал; он не знал, как судить про все это, и чувствовал, что только в полку все ему опять станет ясно. Он торопился окончанием покупки лошадей и часто несправедливо приходил в горячность с своим слугой и вахмистром.
Несколько дней перед отъездом Ростова в соборе было назначено молебствие по случаю победы, одержанной русскими войсками, и Николай поехал к обедне. Он стал несколько позади губернатора и с служебной степенностью, размышляя о самых разнообразных предметах, выстоял службу. Когда молебствие кончилось, губернаторша подозвала его к себе.
– Ты видел княжну? – сказала она, головой указывая на даму в черном, стоявшую за клиросом.
Николай тотчас же узнал княжну Марью не столько по профилю ее, который виднелся из под шляпы, сколько по тому чувству осторожности, страха и жалости, которое тотчас же охватило его. Княжна Марья, очевидно погруженная в свои мысли, делала последние кресты перед выходом из церкви.
Николай с удивлением смотрел на ее лицо. Это было то же лицо, которое он видел прежде, то же было в нем общее выражение тонкой, внутренней, духовной работы; но теперь оно было совершенно иначе освещено. Трогательное выражение печали, мольбы и надежды было на нем. Как и прежде бывало с Николаем в ее присутствии, он, не дожидаясь совета губернаторши подойти к ней, не спрашивая себя, хорошо ли, прилично ли или нет будет его обращение к ней здесь, в церкви, подошел к ней и сказал, что он слышал о ее горе и всей душой соболезнует ему. Едва только она услыхала его голос, как вдруг яркий свет загорелся в ее лице, освещая в одно и то же время и печаль ее, и радость.
– Я одно хотел вам сказать, княжна, – сказал Ростов, – это то, что ежели бы князь Андрей Николаевич не был бы жив, то, как полковой командир, в газетах это сейчас было бы объявлено.
Княжна смотрела на него, не понимая его слов, но радуясь выражению сочувствующего страдания, которое было в его лице.
– И я столько примеров знаю, что рана осколком (в газетах сказано гранатой) бывает или смертельна сейчас же, или, напротив, очень легкая, – говорил Николай. – Надо надеяться на лучшее, и я уверен…
Княжна Марья перебила его.
– О, это было бы так ужа… – начала она и, не договорив от волнения, грациозным движением (как и все, что она делала при нем) наклонив голову и благодарно взглянув на него, пошла за теткой.
Вечером этого дня Николай никуда не поехал в гости и остался дома, с тем чтобы покончить некоторые счеты с продавцами лошадей. Когда он покончил дела, было уже поздно, чтобы ехать куда нибудь, но было еще рано, чтобы ложиться спать, и Николай долго один ходил взад и вперед по комнате, обдумывая свою жизнь, что с ним редко случалось.
Княжна Марья произвела на него приятное впечатление под Смоленском. То, что он встретил ее тогда в таких особенных условиях, и то, что именно на нее одно время его мать указывала ему как на богатую партию, сделали то, что он обратил на нее особенное внимание. В Воронеже, во время его посещения, впечатление это было не только приятное, но сильное. Николай был поражен той особенной, нравственной красотой, которую он в этот раз заметил в ней. Однако он собирался уезжать, и ему в голову не приходило пожалеть о том, что уезжая из Воронежа, он лишается случая видеть княжну. Но нынешняя встреча с княжной Марьей в церкви (Николай чувствовал это) засела ему глубже в сердце, чем он это предвидел, и глубже, чем он желал для своего спокойствия. Это бледное, тонкое, печальное лицо, этот лучистый взгляд, эти тихие, грациозные движения и главное – эта глубокая и нежная печаль, выражавшаяся во всех чертах ее, тревожили его и требовали его участия. В мужчинах Ростов терпеть не мог видеть выражение высшей, духовной жизни (оттого он не любил князя Андрея), он презрительно называл это философией, мечтательностью; но в княжне Марье, именно в этой печали, выказывавшей всю глубину этого чуждого для Николая духовного мира, он чувствовал неотразимую привлекательность.
«Чудная должна быть девушка! Вот именно ангел! – говорил он сам с собою. – Отчего я не свободен, отчего я поторопился с Соней?» И невольно ему представилось сравнение между двумя: бедность в одной и богатство в другой тех духовных даров, которых не имел Николай и которые потому он так высоко ценил. Он попробовал себе представить, что бы было, если б он был свободен. Каким образом он сделал бы ей предложение и она стала бы его женою? Нет, он не мог себе представить этого. Ему делалось жутко, и никакие ясные образы не представлялись ему. С Соней он давно уже составил себе будущую картину, и все это было просто и ясно, именно потому, что все это было выдумано, и он знал все, что было в Соне; но с княжной Марьей нельзя было себе представить будущей жизни, потому что он не понимал ее, а только любил.
Мечтания о Соне имели в себе что то веселое, игрушечное. Но думать о княжне Марье всегда было трудно и немного страшно.
«Как она молилась! – вспомнил он. – Видно было, что вся душа ее была в молитве. Да, это та молитва, которая сдвигает горы, и я уверен, что молитва ее будет исполнена. Отчего я не молюсь о том, что мне нужно? – вспомнил он. – Что мне нужно? Свободы, развязки с Соней. Она правду говорила, – вспомнил он слова губернаторши, – кроме несчастья, ничего не будет из того, что я женюсь на ней. Путаница, горе maman… дела… путаница, страшная путаница! Да я и не люблю ее. Да, не так люблю, как надо. Боже мой! выведи меня из этого ужасного, безвыходного положения! – начал он вдруг молиться. – Да, молитва сдвинет гору, но надо верить и не так молиться, как мы детьми молились с Наташей о том, чтобы снег сделался сахаром, и выбегали на двор пробовать, делается ли из снегу сахар. Нет, но я не о пустяках молюсь теперь», – сказал он, ставя в угол трубку и, сложив руки, становясь перед образом. И, умиленный воспоминанием о княжне Марье, он начал молиться так, как он давно не молился. Слезы у него были на глазах и в горле, когда в дверь вошел Лаврушка с какими то бумагами.
– Дурак! что лезешь, когда тебя не спрашивают! – сказал Николай, быстро переменяя положение.
– От губернатора, – заспанным голосом сказал Лаврушка, – кульер приехал, письмо вам.
– Ну, хорошо, спасибо, ступай!
Николай взял два письма. Одно было от матери, другое от Сони. Он узнал их по почеркам и распечатал первое письмо Сони. Не успел он прочесть нескольких строк, как лицо его побледнело и глаза его испуганно и радостно раскрылись.
– Нет, это не может быть! – проговорил он вслух. Не в силах сидеть на месте, он с письмом в руках, читая его. стал ходить по комнате. Он пробежал письмо, потом прочел его раз, другой, и, подняв плечи и разведя руками, он остановился посреди комнаты с открытым ртом и остановившимися глазами. То, о чем он только что молился, с уверенностью, что бог исполнит его молитву, было исполнено; но Николай был удивлен этим так, как будто это было что то необыкновенное, и как будто он никогда не ожидал этого, и как будто именно то, что это так быстро совершилось, доказывало то, что это происходило не от бога, которого он просил, а от обыкновенной случайности.
Тот, казавшийся неразрешимым, узел, который связывал свободу Ростова, был разрешен этим неожиданным (как казалось Николаю), ничем не вызванным письмом Сони. Она писала, что последние несчастные обстоятельства, потеря почти всего имущества Ростовых в Москве, и не раз высказываемые желания графини о том, чтобы Николай женился на княжне Болконской, и его молчание и холодность за последнее время – все это вместе заставило ее решиться отречься от его обещаний и дать ему полную свободу.
«Мне слишком тяжело было думать, что я могу быть причиной горя или раздора в семействе, которое меня облагодетельствовало, – писала она, – и любовь моя имеет одною целью счастье тех, кого я люблю; и потому я умоляю вас, Nicolas, считать себя свободным и знать, что несмотря ни на что, никто сильнее не может вас любить, как ваша Соня».
Оба письма были из Троицы. Другое письмо было от графини. В письме этом описывались последние дни в Москве, выезд, пожар и погибель всего состояния. В письме этом, между прочим, графиня писала о том, что князь Андрей в числе раненых ехал вместе с ними. Положение его было очень опасно, но теперь доктор говорит, что есть больше надежды. Соня и Наташа, как сиделки, ухаживают за ним.
С этим письмом на другой день Николай поехал к княжне Марье. Ни Николай, ни княжна Марья ни слова не сказали о том, что могли означать слова: «Наташа ухаживает за ним»; но благодаря этому письму Николай вдруг сблизился с княжной в почти родственные отношения.
На другой день Ростов проводил княжну Марью в Ярославль и через несколько дней сам уехал в полк.
Письмо Сони к Николаю, бывшее осуществлением его молитвы, было написано из Троицы. Вот чем оно было вызвано. Мысль о женитьбе Николая на богатой невесте все больше и больше занимала старую графиню. Она знала, что Соня была главным препятствием для этого. И жизнь Сони последнее время, в особенности после письма Николая, описывавшего свою встречу в Богучарове с княжной Марьей, становилась тяжелее и тяжелее в доме графини. Графиня не пропускала ни одного случая для оскорбительного или жестокого намека Соне.
Но несколько дней перед выездом из Москвы, растроганная и взволнованная всем тем, что происходило, графиня, призвав к себе Соню, вместо упреков и требований, со слезами обратилась к ней с мольбой о том, чтобы она, пожертвовав собою, отплатила бы за все, что было для нее сделано, тем, чтобы разорвала свои связи с Николаем.
– Я не буду покойна до тех пор, пока ты мне не дашь этого обещания.
Соня разрыдалась истерически, отвечала сквозь рыдания, что она сделает все, что она на все готова, но не дала прямого обещания и в душе своей не могла решиться на то, чего от нее требовали. Надо было жертвовать собой для счастья семьи, которая вскормила и воспитала ее. Жертвовать собой для счастья других было привычкой Сони. Ее положение в доме было таково, что только на пути жертвованья она могла выказывать свои достоинства, и она привыкла и любила жертвовать собой. Но прежде во всех действиях самопожертвованья она с радостью сознавала, что она, жертвуя собой, этим самым возвышает себе цену в глазах себя и других и становится более достойною Nicolas, которого она любила больше всего в жизни; но теперь жертва ее должна была состоять в том, чтобы отказаться от того, что для нее составляло всю награду жертвы, весь смысл жизни. И в первый раз в жизни она почувствовала горечь к тем людям, которые облагодетельствовали ее для того, чтобы больнее замучить; почувствовала зависть к Наташе, никогда не испытывавшей ничего подобного, никогда не нуждавшейся в жертвах и заставлявшей других жертвовать себе и все таки всеми любимой. И в первый раз Соня почувствовала, как из ее тихой, чистой любви к Nicolas вдруг начинало вырастать страстное чувство, которое стояло выше и правил, и добродетели, и религии; и под влиянием этого чувства Соня невольно, выученная своею зависимою жизнью скрытности, в общих неопределенных словах ответив графине, избегала с ней разговоров и решилась ждать свидания с Николаем с тем, чтобы в этом свидании не освободить, но, напротив, навсегда связать себя с ним.
Хлопоты и ужас последних дней пребывания Ростовых в Москве заглушили в Соне тяготившие ее мрачные мысли. Она рада была находить спасение от них в практической деятельности. Но когда она узнала о присутствии в их доме князя Андрея, несмотря на всю искреннюю жалость, которую она испытала к нему и к Наташе, радостное и суеверное чувство того, что бог не хочет того, чтобы она была разлучена с Nicolas, охватило ее. Она знала, что Наташа любила одного князя Андрея и не переставала любить его. Она знала, что теперь, сведенные вместе в таких страшных условиях, они снова полюбят друг друга и что тогда Николаю вследствие родства, которое будет между ними, нельзя будет жениться на княжне Марье. Несмотря на весь ужас всего происходившего в последние дни и во время первых дней путешествия, это чувство, это сознание вмешательства провидения в ее личные дела радовало Соню.
В Троицкой лавре Ростовы сделали первую дневку в своем путешествии.
В гостинице лавры Ростовым были отведены три большие комнаты, из которых одну занимал князь Андрей. Раненому было в этот день гораздо лучше. Наташа сидела с ним. В соседней комнате сидели граф и графиня, почтительно беседуя с настоятелем, посетившим своих давнишних знакомых и вкладчиков. Соня сидела тут же, и ее мучило любопытство о том, о чем говорили князь Андрей с Наташей. Она из за двери слушала звуки их голосов. Дверь комнаты князя Андрея отворилась. Наташа с взволнованным лицом вышла оттуда и, не замечая приподнявшегося ей навстречу и взявшегося за широкий рукав правой руки монаха, подошла к Соне и взяла ее за руку.
– Наташа, что ты? Поди сюда, – сказала графиня.
Наташа подошла под благословенье, и настоятель посоветовал обратиться за помощью к богу и его угоднику.
Тотчас после ухода настоятеля Нашата взяла за руку свою подругу и пошла с ней в пустую комнату.
– Соня, да? он будет жив? – сказала она. – Соня, как я счастлива и как я несчастна! Соня, голубчик, – все по старому. Только бы он был жив. Он не может… потому что, потому… что… – И Наташа расплакалась.
– Так! Я знала это! Слава богу, – проговорила Соня. – Он будет жив!
Соня была взволнована не меньше своей подруги – и ее страхом и горем, и своими личными, никому не высказанными мыслями. Она, рыдая, целовала, утешала Наташу. «Только бы он был жив!» – думала она. Поплакав, поговорив и отерев слезы, обе подруги подошли к двери князя Андрея. Наташа, осторожно отворив двери, заглянула в комнату. Соня рядом с ней стояла у полуотворенной двери.
Князь Андрей лежал высоко на трех подушках. Бледное лицо его было покойно, глаза закрыты, и видно было, как он ровно дышал.
– Ах, Наташа! – вдруг почти вскрикнула Соня, хватаясь за руку своей кузины и отступая от двери.
– Что? что? – спросила Наташа.
– Это то, то, вот… – сказала Соня с бледным лицом и дрожащими губами.
Наташа тихо затворила дверь и отошла с Соней к окну, не понимая еще того, что ей говорили.
– Помнишь ты, – с испуганным и торжественным лицом говорила Соня, – помнишь, когда я за тебя в зеркало смотрела… В Отрадном, на святках… Помнишь, что я видела?..
– Да, да! – широко раскрывая глаза, сказала Наташа, смутно вспоминая, что тогда Соня сказала что то о князе Андрее, которого она видела лежащим.
– Помнишь? – продолжала Соня. – Я видела тогда и сказала всем, и тебе, и Дуняше. Я видела, что он лежит на постели, – говорила она, при каждой подробности делая жест рукою с поднятым пальцем, – и что он закрыл глаза, и что он покрыт именно розовым одеялом, и что он сложил руки, – говорила Соня, убеждаясь, по мере того как она описывала виденные ею сейчас подробности, что эти самые подробности она видела тогда. Тогда она ничего не видела, но рассказала, что видела то, что ей пришло в голову; но то, что она придумала тогда, представлялось ей столь же действительным, как и всякое другое воспоминание. То, что она тогда сказала, что он оглянулся на нее и улыбнулся и был покрыт чем то красным, она не только помнила, но твердо была убеждена, что еще тогда она сказала и видела, что он был покрыт розовым, именно розовым одеялом, и что глаза его были закрыты.
– Да, да, именно розовым, – сказала Наташа, которая тоже теперь, казалось, помнила, что было сказано розовым, и в этом самом видела главную необычайность и таинственность предсказания.
– Но что же это значит? – задумчиво сказала Наташа.
– Ах, я не знаю, как все это необычайно! – сказала Соня, хватаясь за голову.
Через несколько минут князь Андрей позвонил, и Наташа вошла к нему; а Соня, испытывая редко испытанное ею волнение и умиление, осталась у окна, обдумывая всю необычайность случившегося.
В этот день был случай отправить письма в армию, и графиня писала письмо сыну.
– Соня, – сказала графиня, поднимая голову от письма, когда племянница проходила мимо нее. – Соня, ты не напишешь Николеньке? – сказала графиня тихим, дрогнувшим голосом, и во взгляде ее усталых, смотревших через очки глаз Соня прочла все, что разумела графиня этими словами. В этом взгляде выражались и мольба, и страх отказа, и стыд за то, что надо было просить, и готовность на непримиримую ненависть в случае отказа.
Соня подошла к графине и, став на колени, поцеловала ее руку.
– Я напишу, maman, – сказала она.
Соня была размягчена, взволнована и умилена всем тем, что происходило в этот день, в особенности тем таинственным совершением гаданья, которое она сейчас видела. Теперь, когда она знала, что по случаю возобновления отношений Наташи с князем Андреем Николай не мог жениться на княжне Марье, она с радостью почувствовала возвращение того настроения самопожертвования, в котором она любила и привыкла жить. И со слезами на глазах и с радостью сознания совершения великодушного поступка она, несколько раз прерываясь от слез, которые отуманивали ее бархатные черные глаза, написала то трогательное письмо, получение которого так поразило Николая.
На гауптвахте, куда был отведен Пьер, офицер и солдаты, взявшие его, обращались с ним враждебно, но вместе с тем и уважительно. Еще чувствовалось в их отношении к нему и сомнение о том, кто он такой (не очень ли важный человек), и враждебность вследствие еще свежей их личной борьбы с ним.
Но когда, в утро другого дня, пришла смена, то Пьер почувствовал, что для нового караула – для офицеров и солдат – он уже не имел того смысла, который имел для тех, которые его взяли. И действительно, в этом большом, толстом человеке в мужицком кафтане караульные другого дня уже не видели того живого человека, который так отчаянно дрался с мародером и с конвойными солдатами и сказал торжественную фразу о спасении ребенка, а видели только семнадцатого из содержащихся зачем то, по приказанию высшего начальства, взятых русских. Ежели и было что нибудь особенное в Пьере, то только его неробкий, сосредоточенно задумчивый вид и французский язык, на котором он, удивительно для французов, хорошо изъяснялся. Несмотря на то, в тот же день Пьера соединили с другими взятыми подозрительными, так как отдельная комната, которую он занимал, понадобилась офицеру.
Все русские, содержавшиеся с Пьером, были люди самого низкого звания. И все они, узнав в Пьере барина, чуждались его, тем более что он говорил по французски. Пьер с грустью слышал над собою насмешки.
На другой день вечером Пьер узнал, что все эти содержащиеся (и, вероятно, он в том же числе) должны были быть судимы за поджигательство. На третий день Пьера водили с другими в какой то дом, где сидели французский генерал с белыми усами, два полковника и другие французы с шарфами на руках. Пьеру, наравне с другими, делали с той, мнимо превышающею человеческие слабости, точностью и определительностью, с которой обыкновенно обращаются с подсудимыми, вопросы о том, кто он? где он был? с какою целью? и т. п.
Вопросы эти, оставляя в стороне сущность жизненного дела и исключая возможность раскрытия этой сущности, как и все вопросы, делаемые на судах, имели целью только подставление того желобка, по которому судящие желали, чтобы потекли ответы подсудимого и привели его к желаемой цели, то есть к обвинению. Как только он начинал говорить что нибудь такое, что не удовлетворяло цели обвинения, так принимали желобок, и вода могла течь куда ей угодно. Кроме того, Пьер испытал то же, что во всех судах испытывает подсудимый: недоумение, для чего делали ему все эти вопросы. Ему чувствовалось, что только из снисходительности или как бы из учтивости употреблялась эта уловка подставляемого желобка. Он знал, что находился во власти этих людей, что только власть привела его сюда, что только власть давала им право требовать ответы на вопросы, что единственная цель этого собрания состояла в том, чтоб обвинить его. И поэтому, так как была власть и было желание обвинить, то не нужно было и уловки вопросов и суда. Очевидно было, что все ответы должны были привести к виновности. На вопрос, что он делал, когда его взяли, Пьер отвечал с некоторою трагичностью, что он нес к родителям ребенка, qu'il avait sauve des flammes [которого он спас из пламени]. – Для чего он дрался с мародером? Пьер отвечал, что он защищал женщину, что защита оскорбляемой женщины есть обязанность каждого человека, что… Его остановили: это не шло к делу. Для чего он был на дворе загоревшегося дома, на котором его видели свидетели? Он отвечал, что шел посмотреть, что делалось в Москве. Его опять остановили: у него не спрашивали, куда он шел, а для чего он находился подле пожара? Кто он? повторили ему первый вопрос, на который он сказал, что не хочет отвечать. Опять он отвечал, что не может сказать этого.
– Запишите, это нехорошо. Очень нехорошо, – строго сказал ему генерал с белыми усами и красным, румяным лицом.
На четвертый день пожары начались на Зубовском валу.
Пьера с тринадцатью другими отвели на Крымский Брод, в каретный сарай купеческого дома. Проходя по улицам, Пьер задыхался от дыма, который, казалось, стоял над всем городом. С разных сторон виднелись пожары. Пьер тогда еще не понимал значения сожженной Москвы и с ужасом смотрел на эти пожары.
В каретном сарае одного дома у Крымского Брода Пьер пробыл еще четыре дня и во время этих дней из разговора французских солдат узнал, что все содержащиеся здесь ожидали с каждым днем решения маршала. Какого маршала, Пьер не мог узнать от солдат. Для солдата, очевидно, маршал представлялся высшим и несколько таинственным звеном власти.
Эти первые дни, до 8 го сентября, – дня, в который пленных повели на вторичный допрос, были самые тяжелые для Пьера.
Х
8 го сентября в сарай к пленным вошел очень важный офицер, судя по почтительности, с которой с ним обращались караульные. Офицер этот, вероятно, штабный, с списком в руках, сделал перекличку всем русским, назвав Пьера: celui qui n'avoue pas son nom [тот, который не говорит своего имени]. И, равнодушно и лениво оглядев всех пленных, он приказал караульному офицеру прилично одеть и прибрать их, прежде чем вести к маршалу. Через час прибыла рота солдат, и Пьера с другими тринадцатью повели на Девичье поле. День был ясный, солнечный после дождя, и воздух был необыкновенно чист. Дым не стлался низом, как в тот день, когда Пьера вывели из гауптвахты Зубовского вала; дым поднимался столбами в чистом воздухе. Огня пожаров нигде не было видно, но со всех сторон поднимались столбы дыма, и вся Москва, все, что только мог видеть Пьер, было одно пожарище. Со всех сторон виднелись пустыри с печами и трубами и изредка обгорелые стены каменных домов. Пьер приглядывался к пожарищам и не узнавал знакомых кварталов города. Кое где виднелись уцелевшие церкви. Кремль, неразрушенный, белел издалека с своими башнями и Иваном Великим. Вблизи весело блестел купол Ново Девичьего монастыря, и особенно звонко слышался оттуда благовест. Благовест этот напомнил Пьеру, что было воскресенье и праздник рождества богородицы. Но казалось, некому было праздновать этот праздник: везде было разоренье пожарища, и из русского народа встречались только изредка оборванные, испуганные люди, которые прятались при виде французов.
Очевидно, русское гнездо было разорено и уничтожено; но за уничтожением этого русского порядка жизни Пьер бессознательно чувствовал, что над этим разоренным гнездом установился свой, совсем другой, но твердый французский порядок. Он чувствовал это по виду тех, бодро и весело, правильными рядами шедших солдат, которые конвоировали его с другими преступниками; он чувствовал это по виду какого то важного французского чиновника в парной коляске, управляемой солдатом, проехавшего ему навстречу. Он это чувствовал по веселым звукам полковой музыки, доносившимся с левой стороны поля, и в особенности он чувствовал и понимал это по тому списку, который, перекликая пленных, прочел нынче утром приезжавший французский офицер. Пьер был взят одними солдатами, отведен в одно, в другое место с десятками других людей; казалось, они могли бы забыть про него, смешать его с другими. Но нет: ответы его, данные на допросе, вернулись к нему в форме наименования его: celui qui n'avoue pas son nom. И под этим названием, которое страшно было Пьеру, его теперь вели куда то, с несомненной уверенностью, написанною на их лицах, что все остальные пленные и он были те самые, которых нужно, и что их ведут туда, куда нужно. Пьер чувствовал себя ничтожной щепкой, попавшей в колеса неизвестной ему, но правильно действующей машины.
Пьера с другими преступниками привели на правую сторону Девичьего поля, недалеко от монастыря, к большому белому дому с огромным садом. Это был дом князя Щербатова, в котором Пьер часто прежде бывал у хозяина и в котором теперь, как он узнал из разговора солдат, стоял маршал, герцог Экмюльский.
Их подвели к крыльцу и по одному стали вводить в дом. Пьера ввели шестым. Через стеклянную галерею, сени, переднюю, знакомые Пьеру, его ввели в длинный низкий кабинет, у дверей которого стоял адъютант.
Даву сидел на конце комнаты над столом, с очками на носу. Пьер близко подошел к нему. Даву, не поднимая глаз, видимо справлялся с какой то бумагой, лежавшей перед ним. Не поднимая же глаз, он тихо спросил:
– Qui etes vous? [Кто вы такой?]
Пьер молчал оттого, что не в силах был выговорить слова. Даву для Пьера не был просто французский генерал; для Пьера Даву был известный своей жестокостью человек. Глядя на холодное лицо Даву, который, как строгий учитель, соглашался до времени иметь терпение и ждать ответа, Пьер чувствовал, что всякая секунда промедления могла стоить ему жизни; но он не знал, что сказать. Сказать то же, что он говорил на первом допросе, он не решался; открыть свое звание и положение было и опасно и стыдно. Пьер молчал. Но прежде чем Пьер успел на что нибудь решиться, Даву приподнял голову, приподнял очки на лоб, прищурил глаза и пристально посмотрел на Пьера.
– Я знаю этого человека, – мерным, холодным голосом, очевидно рассчитанным для того, чтобы испугать Пьера, сказал он. Холод, пробежавший прежде по спине Пьера, охватил его голову, как тисками.
– Mon general, vous ne pouvez pas me connaitre, je ne vous ai jamais vu… [Вы не могли меня знать, генерал, я никогда не видал вас.]
– C'est un espion russe, [Это русский шпион,] – перебил его Даву, обращаясь к другому генералу, бывшему в комнате и которого не заметил Пьер. И Даву отвернулся. С неожиданным раскатом в голосе Пьер вдруг быстро заговорил.
– Non, Monseigneur, – сказал он, неожиданно вспомнив, что Даву был герцог. – Non, Monseigneur, vous n'avez pas pu me connaitre. Je suis un officier militionnaire et je n'ai pas quitte Moscou. [Нет, ваше высочество… Нет, ваше высочество, вы не могли меня знать. Я офицер милиции, и я не выезжал из Москвы.]
– Votre nom? [Ваше имя?] – повторил Даву.
– Besouhof. [Безухов.]
– Qu'est ce qui me prouvera que vous ne mentez pas? [Кто мне докажет, что вы не лжете?]
– Monseigneur! [Ваше высочество!] – вскрикнул Пьер не обиженным, но умоляющим голосом.
Даву поднял глаза и пристально посмотрел на Пьера. Несколько секунд они смотрели друг на друга, и этот взгляд спас Пьера. В этом взгляде, помимо всех условий войны и суда, между этими двумя людьми установились человеческие отношения. Оба они в эту одну минуту смутно перечувствовали бесчисленное количество вещей и поняли, что они оба дети человечества, что они братья.
В первом взгляде для Даву, приподнявшего только голову от своего списка, где людские дела и жизнь назывались нумерами, Пьер был только обстоятельство; и, не взяв на совесть дурного поступка, Даву застрелил бы его; но теперь уже он видел в нем человека. Он задумался на мгновение.
– Comment me prouverez vous la verite de ce que vous me dites? [Чем вы докажете мне справедливость ваших слов?] – сказал Даву холодно.
Пьер вспомнил Рамбаля и назвал его полк, и фамилию, и улицу, на которой был дом.
– Vous n'etes pas ce que vous dites, [Вы не то, что вы говорите.] – опять сказал Даву.
Пьер дрожащим, прерывающимся голосом стал приводить доказательства справедливости своего показания.
Но в это время вошел адъютант и что то доложил Даву.
Даву вдруг просиял при известии, сообщенном адъютантом, и стал застегиваться. Он, видимо, совсем забыл о Пьере.
Когда адъютант напомнил ему о пленном, он, нахмурившись, кивнул в сторону Пьера и сказал, чтобы его вели. Но куда должны были его вести – Пьер не знал: назад в балаган или на приготовленное место казни, которое, проходя по Девичьему полю, ему показывали товарищи.
Он обернул голову и видел, что адъютант переспрашивал что то.
– Oui, sans doute! [Да, разумеется!] – сказал Даву, но что «да», Пьер не знал.
Пьер не помнил, как, долго ли он шел и куда. Он, в состоянии совершенного бессмыслия и отупления, ничего не видя вокруг себя, передвигал ногами вместе с другими до тех пор, пока все остановились, и он остановился. Одна мысль за все это время была в голове Пьера. Это была мысль о том: кто, кто же, наконец, приговорил его к казни. Это были не те люди, которые допрашивали его в комиссии: из них ни один не хотел и, очевидно, не мог этого сделать. Это был не Даву, который так человечески посмотрел на него. Еще бы одна минута, и Даву понял бы, что они делают дурно, но этой минуте помешал адъютант, который вошел. И адъютант этот, очевидно, не хотел ничего худого, но он мог бы не войти. Кто же это, наконец, казнил, убивал, лишал жизни его – Пьера со всеми его воспоминаниями, стремлениями, надеждами, мыслями? Кто делал это? И Пьер чувствовал, что это был никто.
Это был порядок, склад обстоятельств.
Порядок какой то убивал его – Пьера, лишал его жизни, всего, уничтожал его.
От дома князя Щербатова пленных повели прямо вниз по Девичьему полю, левее Девичьего монастыря и подвели к огороду, на котором стоял столб. За столбом была вырыта большая яма с свежевыкопанной землей, и около ямы и столба полукругом стояла большая толпа народа. Толпа состояла из малого числа русских и большого числа наполеоновских войск вне строя: немцев, итальянцев и французов в разнородных мундирах. Справа и слева столба стояли фронты французских войск в синих мундирах с красными эполетами, в штиблетах и киверах.
Преступников расставили по известному порядку, который был в списке (Пьер стоял шестым), и подвели к столбу. Несколько барабанов вдруг ударили с двух сторон, и Пьер почувствовал, что с этим звуком как будто оторвалась часть его души. Он потерял способность думать и соображать. Он только мог видеть и слышать. И только одно желание было у него – желание, чтобы поскорее сделалось что то страшное, что должно было быть сделано. Пьер оглядывался на своих товарищей и рассматривал их.
Два человека с края были бритые острожные. Один высокий, худой; другой черный, мохнатый, мускулистый, с приплюснутым носом. Третий был дворовый, лет сорока пяти, с седеющими волосами и полным, хорошо откормленным телом. Четвертый был мужик, очень красивый, с окладистой русой бородой и черными глазами. Пятый был фабричный, желтый, худой малый, лет восемнадцати, в халате.
Пьер слышал, что французы совещались, как стрелять – по одному или по два? «По два», – холодно спокойно отвечал старший офицер. Сделалось передвижение в рядах солдат, и заметно было, что все торопились, – и торопились не так, как торопятся, чтобы сделать понятное для всех дело, но так, как торопятся, чтобы окончить необходимое, но неприятное и непостижимое дело.
Чиновник француз в шарфе подошел к правой стороне шеренги преступников в прочел по русски и по французски приговор.
Потом две пары французов подошли к преступникам и взяли, по указанию офицера, двух острожных, стоявших с края. Острожные, подойдя к столбу, остановились и, пока принесли мешки, молча смотрели вокруг себя, как смотрит подбитый зверь на подходящего охотника. Один все крестился, другой чесал спину и делал губами движение, подобное улыбке. Солдаты, торопясь руками, стали завязывать им глаза, надевать мешки и привязывать к столбу.
Двенадцать человек стрелков с ружьями мерным, твердым шагом вышли из за рядов и остановились в восьми шагах от столба. Пьер отвернулся, чтобы не видать того, что будет. Вдруг послышался треск и грохот, показавшиеся Пьеру громче самых страшных ударов грома, и он оглянулся. Был дым, и французы с бледными лицами и дрожащими руками что то делали у ямы. Повели других двух. Так же, такими же глазами и эти двое смотрели на всех, тщетно, одними глазами, молча, прося защиты и, видимо, не понимая и не веря тому, что будет. Они не могли верить, потому что они одни знали, что такое была для них их жизнь, и потому не понимали и не верили, чтобы можно было отнять ее.
Пьер хотел не смотреть и опять отвернулся; но опять как будто ужасный взрыв поразил его слух, и вместе с этими звуками он увидал дым, чью то кровь и бледные испуганные лица французов, опять что то делавших у столба, дрожащими руками толкая друг друга. Пьер, тяжело дыша, оглядывался вокруг себя, как будто спрашивая: что это такое? Тот же вопрос был и во всех взглядах, которые встречались со взглядом Пьера.
На всех лицах русских, на лицах французских солдат, офицеров, всех без исключения, он читал такой же испуг, ужас и борьбу, какие были в его сердце. «Да кто жо это делает наконец? Они все страдают так же, как и я. Кто же? Кто же?» – на секунду блеснуло в душе Пьера.
– Tirailleurs du 86 me, en avant! [Стрелки 86 го, вперед!] – прокричал кто то. Повели пятого, стоявшего рядом с Пьером, – одного. Пьер не понял того, что он спасен, что он и все остальные были приведены сюда только для присутствия при казни. Он со все возраставшим ужасом, не ощущая ни радости, ни успокоения, смотрел на то, что делалось. Пятый был фабричный в халате. Только что до него дотронулись, как он в ужасе отпрыгнул и схватился за Пьера (Пьер вздрогнул и оторвался от него). Фабричный не мог идти. Его тащили под мышки, и он что то кричал. Когда его подвели к столбу, он вдруг замолк. Он как будто вдруг что то понял. То ли он понял, что напрасно кричать, или то, что невозможно, чтобы его убили люди, но он стал у столба, ожидая повязки вместе с другими и, как подстреленный зверь, оглядываясь вокруг себя блестящими глазами.
Пьер уже не мог взять на себя отвернуться и закрыть глаза. Любопытство и волнение его и всей толпы при этом пятом убийстве дошло до высшей степени. Так же как и другие, этот пятый казался спокоен: он запахивал халат и почесывал одной босой ногой о другую.
Когда ему стали завязывать глаза, он поправил сам узел на затылке, который резал ему; потом, когда прислонили его к окровавленному столбу, он завалился назад, и, так как ему в этом положении было неловко, он поправился и, ровно поставив ноги, покойно прислонился. Пьер не сводил с него глаз, не упуская ни малейшего движения.
Должно быть, послышалась команда, должно быть, после команды раздались выстрелы восьми ружей. Но Пьер, сколько он ни старался вспомнить потом, не слыхал ни малейшего звука от выстрелов. Он видел только, как почему то вдруг опустился на веревках фабричный, как показалась кровь в двух местах и как самые веревки, от тяжести повисшего тела, распустились и фабричный, неестественно опустив голову и подвернув ногу, сел. Пьер подбежал к столбу. Никто не удерживал его. Вокруг фабричного что то делали испуганные, бледные люди. У одного старого усатого француза тряслась нижняя челюсть, когда он отвязывал веревки. Тело спустилось. Солдаты неловко и торопливо потащили его за столб и стали сталкивать в яму.
Все, очевидно, несомненно знали, что они были преступники, которым надо было скорее скрыть следы своего преступления.
Пьер заглянул в яму и увидел, что фабричный лежал там коленами кверху, близко к голове, одно плечо выше другого. И это плечо судорожно, равномерно опускалось и поднималось. Но уже лопатины земли сыпались на все тело. Один из солдат сердито, злобно и болезненно крикнул на Пьера, чтобы он вернулся. Но Пьер не понял его и стоял у столба, и никто не отгонял его.
Когда уже яма была вся засыпана, послышалась команда. Пьера отвели на его место, и французские войска, стоявшие фронтами по обеим сторонам столба, сделали полуоборот и стали проходить мерным шагом мимо столба. Двадцать четыре человека стрелков с разряженными ружьями, стоявшие в середине круга, примыкали бегом к своим местам, в то время как роты проходили мимо них.
Пьер смотрел теперь бессмысленными глазами на этих стрелков, которые попарно выбегали из круга. Все, кроме одного, присоединились к ротам. Молодой солдат с мертво бледным лицом, в кивере, свалившемся назад, спустив ружье, все еще стоял против ямы на том месте, с которого он стрелял. Он, как пьяный, шатался, делая то вперед, то назад несколько шагов, чтобы поддержать свое падающее тело. Старый солдат, унтер офицер, выбежал из рядов и, схватив за плечо молодого солдата, втащил его в роту. Толпа русских и французов стала расходиться. Все шли молча, с опущенными головами.
– Ca leur apprendra a incendier, [Это их научит поджигать.] – сказал кто то из французов. Пьер оглянулся на говорившего и увидал, что это был солдат, который хотел утешиться чем нибудь в том, что было сделано, но не мог. Не договорив начатого, он махнул рукою и пошел прочь.
После казни Пьера отделили от других подсудимых и оставили одного в небольшой, разоренной и загаженной церкви.
Перед вечером караульный унтер офицер с двумя солдатами вошел в церковь и объявил Пьеру, что он прощен и поступает теперь в бараки военнопленных. Не понимая того, что ему говорили, Пьер встал и пошел с солдатами. Его привели к построенным вверху поля из обгорелых досок, бревен и тесу балаганам и ввели в один из них. В темноте человек двадцать различных людей окружили Пьера. Пьер смотрел на них, не понимая, кто такие эти люди, зачем они и чего хотят от него. Он слышал слова, которые ему говорили, но не делал из них никакого вывода и приложения: не понимал их значения. Он сам отвечал на то, что у него спрашивали, но не соображал того, кто слушает его и как поймут его ответы. Он смотрел на лица и фигуры, и все они казались ему одинаково бессмысленны.
С той минуты, как Пьер увидал это страшное убийство, совершенное людьми, не хотевшими этого делать, в душе его как будто вдруг выдернута была та пружина, на которой все держалось и представлялось живым, и все завалилось в кучу бессмысленного сора. В нем, хотя он и не отдавал себе отчета, уничтожилась вера и в благоустройство мира, и в человеческую, и в свою душу, и в бога. Это состояние было испытываемо Пьером прежде, но никогда с такою силой, как теперь. Прежде, когда на Пьера находили такого рода сомнения, – сомнения эти имели источником собственную вину. И в самой глубине души Пьер тогда чувствовал, что от того отчаяния и тех сомнений было спасение в самом себе. Но теперь он чувствовал, что не его вина была причиной того, что мир завалился в его глазах и остались одни бессмысленные развалины. Он чувствовал, что возвратиться к вере в жизнь – не в его власти.
Вокруг него в темноте стояли люди: верно, что то их очень занимало в нем. Ему рассказывали что то, расспрашивали о чем то, потом повели куда то, и он, наконец, очутился в углу балагана рядом с какими то людьми, переговаривавшимися с разных сторон, смеявшимися.
– И вот, братцы мои… тот самый принц, который (с особенным ударением на слове который)… – говорил чей то голос в противуположном углу балагана.
Молча и неподвижно сидя у стены на соломе, Пьер то открывал, то закрывал глаза. Но только что он закрывал глаза, он видел пред собой то же страшное, в особенности страшное своей простотой, лицо фабричного и еще более страшные своим беспокойством лица невольных убийц. И он опять открывал глаза и бессмысленно смотрел в темноте вокруг себя.
Рядом с ним сидел, согнувшись, какой то маленький человек, присутствие которого Пьер заметил сначала по крепкому запаху пота, который отделялся от него при всяком его движении. Человек этот что то делал в темноте с своими ногами, и, несмотря на то, что Пьер не видал его лица, он чувствовал, что человек этот беспрестанно взглядывал на него. Присмотревшись в темноте, Пьер понял, что человек этот разувался. И то, каким образом он это делал, заинтересовало Пьера.
Размотав бечевки, которыми была завязана одна нога, он аккуратно свернул бечевки и тотчас принялся за другую ногу, взглядывая на Пьера. Пока одна рука вешала бечевку, другая уже принималась разматывать другую ногу. Таким образом аккуратно, круглыми, спорыми, без замедления следовавшими одно за другим движеньями, разувшись, человек развесил свою обувь на колышки, вбитые у него над головами, достал ножик, обрезал что то, сложил ножик, положил под изголовье и, получше усевшись, обнял свои поднятые колени обеими руками и прямо уставился на Пьера. Пьеру чувствовалось что то приятное, успокоительное и круглое в этих спорых движениях, в этом благоустроенном в углу его хозяйстве, в запахе даже этого человека, и он, не спуская глаз, смотрел на него.
– А много вы нужды увидали, барин? А? – сказал вдруг маленький человек. И такое выражение ласки и простоты было в певучем голосе человека, что Пьер хотел отвечать, но у него задрожала челюсть, и он почувствовал слезы. Маленький человек в ту же секунду, не давая Пьеру времени выказать свое смущение, заговорил тем же приятным голосом.
– Э, соколик, не тужи, – сказал он с той нежно певучей лаской, с которой говорят старые русские бабы. – Не тужи, дружок: час терпеть, а век жить! Вот так то, милый мой. А живем тут, слава богу, обиды нет. Тоже люди и худые и добрые есть, – сказал он и, еще говоря, гибким движением перегнулся на колени, встал и, прокашливаясь, пошел куда то.
– Ишь, шельма, пришла! – услыхал Пьер в конце балагана тот же ласковый голос. – Пришла шельма, помнит! Ну, ну, буде. – И солдат, отталкивая от себя собачонку, прыгавшую к нему, вернулся к своему месту и сел. В руках у него было что то завернуто в тряпке.
– Вот, покушайте, барин, – сказал он, опять возвращаясь к прежнему почтительному тону и развертывая и подавая Пьеру несколько печеных картошек. – В обеде похлебка была. А картошки важнеющие!
Пьер не ел целый день, и запах картофеля показался ему необыкновенно приятным. Он поблагодарил солдата и стал есть.
– Что ж, так то? – улыбаясь, сказал солдат и взял одну из картошек. – А ты вот как. – Он достал опять складной ножик, разрезал на своей ладони картошку на равные две половины, посыпал соли из тряпки и поднес Пьеру.
– Картошки важнеющие, – повторил он. – Ты покушай вот так то.
Пьеру казалось, что он никогда не ел кушанья вкуснее этого.
– Нет, мне все ничего, – сказал Пьер, – но за что они расстреляли этих несчастных!.. Последний лет двадцати.
– Тц, тц… – сказал маленький человек. – Греха то, греха то… – быстро прибавил он, и, как будто слова его всегда были готовы во рту его и нечаянно вылетали из него, он продолжал: – Что ж это, барин, вы так в Москве то остались?
– Я не думал, что они так скоро придут. Я нечаянно остался, – сказал Пьер.
– Да как же они взяли тебя, соколик, из дома твоего?
– Нет, я пошел на пожар, и тут они схватили меня, судили за поджигателя.
– Где суд, там и неправда, – вставил маленький человек.
– А ты давно здесь? – спросил Пьер, дожевывая последнюю картошку.
– Я то? В то воскресенье меня взяли из гошпиталя в Москве.
– Ты кто же, солдат?
– Солдаты Апшеронского полка. От лихорадки умирал. Нам и не сказали ничего. Наших человек двадцать лежало. И не думали, не гадали.
– Что ж, тебе скучно здесь? – спросил Пьер.
– Как не скучно, соколик. Меня Платоном звать; Каратаевы прозвище, – прибавил он, видимо, с тем, чтобы облегчить Пьеру обращение к нему. – Соколиком на службе прозвали. Как не скучать, соколик! Москва, она городам мать. Как не скучать на это смотреть. Да червь капусту гложе, а сам прежде того пропадае: так то старички говаривали, – прибавил он быстро.
– Как, как это ты сказал? – спросил Пьер.
– Я то? – спросил Каратаев. – Я говорю: не нашим умом, а божьим судом, – сказал он, думая, что повторяет сказанное. И тотчас же продолжал: – Как же у вас, барин, и вотчины есть? И дом есть? Стало быть, полная чаша! И хозяйка есть? А старики родители живы? – спрашивал он, и хотя Пьер не видел в темноте, но чувствовал, что у солдата морщились губы сдержанною улыбкой ласки в то время, как он спрашивал это. Он, видимо, был огорчен тем, что у Пьера не было родителей, в особенности матери.
– Жена для совета, теща для привета, а нет милей родной матушки! – сказал он. – Ну, а детки есть? – продолжал он спрашивать. Отрицательный ответ Пьера опять, видимо, огорчил его, и он поспешил прибавить: – Что ж, люди молодые, еще даст бог, будут. Только бы в совете жить…
– Да теперь все равно, – невольно сказал Пьер.
– Эх, милый человек ты, – возразил Платон. – От сумы да от тюрьмы никогда не отказывайся. – Он уселся получше, прокашлялся, видимо приготовляясь к длинному рассказу. – Так то, друг мой любезный, жил я еще дома, – начал он. – Вотчина у нас богатая, земли много, хорошо живут мужики, и наш дом, слава тебе богу. Сам сем батюшка косить выходил. Жили хорошо. Христьяне настоящие были. Случилось… – И Платон Каратаев рассказал длинную историю о том, как он поехал в чужую рощу за лесом и попался сторожу, как его секли, судили и отдали ь солдаты. – Что ж соколик, – говорил он изменяющимся от улыбки голосом, – думали горе, ан радость! Брату бы идти, кабы не мой грех. А у брата меньшого сам пят ребят, – а у меня, гляди, одна солдатка осталась. Была девочка, да еще до солдатства бог прибрал. Пришел я на побывку, скажу я тебе. Гляжу – лучше прежнего живут. Животов полон двор, бабы дома, два брата на заработках. Один Михайло, меньшой, дома. Батюшка и говорит: «Мне, говорит, все детки равны: какой палец ни укуси, все больно. А кабы не Платона тогда забрили, Михайле бы идти». Позвал нас всех – веришь – поставил перед образа. Михайло, говорит, поди сюда, кланяйся ему в ноги, и ты, баба, кланяйся, и внучата кланяйтесь. Поняли? говорит. Так то, друг мой любезный. Рок головы ищет. А мы всё судим: то не хорошо, то не ладно. Наше счастье, дружок, как вода в бредне: тянешь – надулось, а вытащишь – ничего нету. Так то. – И Платон пересел на своей соломе.
Помолчав несколько времени, Платон встал.
– Что ж, я чай, спать хочешь? – сказал он и быстро начал креститься, приговаривая:
– Господи, Иисус Христос, Никола угодник, Фрола и Лавра, господи Иисус Христос, Никола угодник! Фрола и Лавра, господи Иисус Христос – помилуй и спаси нас! – заключил он, поклонился в землю, встал и, вздохнув, сел на свою солому. – Вот так то. Положи, боже, камушком, подними калачиком, – проговорил он и лег, натягивая на себя шинель.
– Какую это ты молитву читал? – спросил Пьер.
– Ась? – проговорил Платон (он уже было заснул). – Читал что? Богу молился. А ты рази не молишься?
– Нет, и я молюсь, – сказал Пьер. – Но что ты говорил: Фрола и Лавра?
– А как же, – быстро отвечал Платон, – лошадиный праздник. И скота жалеть надо, – сказал Каратаев. – Вишь, шельма, свернулась. Угрелась, сукина дочь, – сказал он, ощупав собаку у своих ног, и, повернувшись опять, тотчас же заснул.
Наружи слышались где то вдалеке плач и крики, и сквозь щели балагана виднелся огонь; но в балагане было тихо и темно. Пьер долго не спал и с открытыми глазами лежал в темноте на своем месте, прислушиваясь к мерному храпенью Платона, лежавшего подле него, и чувствовал, что прежде разрушенный мир теперь с новой красотой, на каких то новых и незыблемых основах, воздвигался в его душе.
В балагане, в который поступил Пьер и в котором он пробыл четыре недели, было двадцать три человека пленных солдат, три офицера и два чиновника.
Все они потом как в тумане представлялись Пьеру, но Платон Каратаев остался навсегда в душе Пьера самым сильным и дорогим воспоминанием и олицетворением всего русского, доброго и круглого. Когда на другой день, на рассвете, Пьер увидал своего соседа, первое впечатление чего то круглого подтвердилось вполне: вся фигура Платона в его подпоясанной веревкою французской шинели, в фуражке и лаптях, была круглая, голова была совершенно круглая, спина, грудь, плечи, даже руки, которые он носил, как бы всегда собираясь обнять что то, были круглые; приятная улыбка и большие карие нежные глаза были круглые.
Платону Каратаеву должно было быть за пятьдесят лет, судя по его рассказам о походах, в которых он участвовал давнишним солдатом. Он сам не знал и никак не мог определить, сколько ему было лет; но зубы его, ярко белые и крепкие, которые все выкатывались своими двумя полукругами, когда он смеялся (что он часто делал), были все хороши и целы; ни одного седого волоса не было в его бороде и волосах, и все тело его имело вид гибкости и в особенности твердости и сносливости.
Лицо его, несмотря на мелкие круглые морщинки, имело выражение невинности и юности; голос у него был приятный и певучий. Но главная особенность его речи состояла в непосредственности и спорости. Он, видимо, никогда не думал о том, что он сказал и что он скажет; и от этого в быстроте и верности его интонаций была особенная неотразимая убедительность.
Физические силы его и поворотливость были таковы первое время плена, что, казалось, он не понимал, что такое усталость и болезнь. Каждый день утром а вечером он, ложась, говорил: «Положи, господи, камушком, подними калачиком»; поутру, вставая, всегда одинаково пожимая плечами, говорил: «Лег – свернулся, встал – встряхнулся». И действительно, стоило ему лечь, чтобы тотчас же заснуть камнем, и стоило встряхнуться, чтобы тотчас же, без секунды промедления, взяться за какое нибудь дело, как дети, вставши, берутся за игрушки. Он все умел делать, не очень хорошо, но и не дурно. Он пек, парил, шил, строгал, тачал сапоги. Он всегда был занят и только по ночам позволял себе разговоры, которые он любил, и песни. Он пел песни, не так, как поют песенники, знающие, что их слушают, но пел, как поют птицы, очевидно, потому, что звуки эти ему было так же необходимо издавать, как необходимо бывает потянуться или расходиться; и звуки эти всегда бывали тонкие, нежные, почти женские, заунывные, и лицо его при этом бывало очень серьезно.
Попав в плен и обросши бородою, он, видимо, отбросил от себя все напущенное на него, чуждое, солдатское и невольно возвратился к прежнему, крестьянскому, народному складу.
– Солдат в отпуску – рубаха из порток, – говаривал он. Он неохотно говорил про свое солдатское время, хотя не жаловался, и часто повторял, что он всю службу ни разу бит не был. Когда он рассказывал, то преимущественно рассказывал из своих старых и, видимо, дорогих ему воспоминаний «христианского», как он выговаривал, крестьянского быта. Поговорки, которые наполняли его речь, не были те, большей частью неприличные и бойкие поговорки, которые говорят солдаты, но это были те народные изречения, которые кажутся столь незначительными, взятые отдельно, и которые получают вдруг значение глубокой мудрости, когда они сказаны кстати.
Часто он говорил совершенно противоположное тому, что он говорил прежде, но и то и другое было справедливо. Он любил говорить и говорил хорошо, украшая свою речь ласкательными и пословицами, которые, Пьеру казалось, он сам выдумывал; но главная прелесть его рассказов состояла в том, что в его речи события самые простые, иногда те самые, которые, не замечая их, видел Пьер, получали характер торжественного благообразия. Он любил слушать сказки, которые рассказывал по вечерам (всё одни и те же) один солдат, но больше всего он любил слушать рассказы о настоящей жизни. Он радостно улыбался, слушая такие рассказы, вставляя слова и делая вопросы, клонившиеся к тому, чтобы уяснить себе благообразие того, что ему рассказывали. Привязанностей, дружбы, любви, как понимал их Пьер, Каратаев не имел никаких; но он любил и любовно жил со всем, с чем его сводила жизнь, и в особенности с человеком – не с известным каким нибудь человеком, а с теми людьми, которые были перед его глазами. Он любил свою шавку, любил товарищей, французов, любил Пьера, который был его соседом; но Пьер чувствовал, что Каратаев, несмотря на всю свою ласковую нежность к нему (которою он невольно отдавал должное духовной жизни Пьера), ни на минуту не огорчился бы разлукой с ним. И Пьер то же чувство начинал испытывать к Каратаеву.
Платон Каратаев был для всех остальных пленных самым обыкновенным солдатом; его звали соколик или Платоша, добродушно трунили над ним, посылали его за посылками. Но для Пьера, каким он представился в первую ночь, непостижимым, круглым и вечным олицетворением духа простоты и правды, таким он и остался навсегда.
Платон Каратаев ничего не знал наизусть, кроме своей молитвы. Когда он говорил свои речи, он, начиная их, казалось, не знал, чем он их кончит.
Когда Пьер, иногда пораженный смыслом его речи, просил повторить сказанное, Платон не мог вспомнить того, что он сказал минуту тому назад, – так же, как он никак не мог словами сказать Пьеру свою любимую песню. Там было: «родимая, березанька и тошненько мне», но на словах не выходило никакого смысла. Он не понимал и не мог понять значения слов, отдельно взятых из речи. Каждое слово его и каждое действие было проявлением неизвестной ему деятельности, которая была его жизнь. Но жизнь его, как он сам смотрел на нее, не имела смысла как отдельная жизнь. Она имела смысл только как частица целого, которое он постоянно чувствовал. Его слова и действия выливались из него так же равномерно, необходимо и непосредственно, как запах отделяется от цветка. Он не мог понять ни цены, ни значения отдельно взятого действия или слова.
Получив от Николая известие о том, что брат ее находится с Ростовыми, в Ярославле, княжна Марья, несмотря на отговариванья тетки, тотчас же собралась ехать, и не только одна, но с племянником. Трудно ли, нетрудно, возможно или невозможно это было, она не спрашивала и не хотела знать: ее обязанность была не только самой быть подле, может быть, умирающего брата, но и сделать все возможное для того, чтобы привезти ему сына, и она поднялась ехать. Если князь Андрей сам не уведомлял ее, то княжна Марья объясняла ото или тем, что он был слишком слаб, чтобы писать, или тем, что он считал для нее и для своего сына этот длинный переезд слишком трудным и опасным.
В несколько дней княжна Марья собралась в дорогу. Экипажи ее состояли из огромной княжеской кареты, в которой она приехала в Воронеж, брички и повозки. С ней ехали m lle Bourienne, Николушка с гувернером, старая няня, три девушки, Тихон, молодой лакей и гайдук, которого тетка отпустила с нею.
Ехать обыкновенным путем на Москву нельзя было и думать, и потому окольный путь, который должна была сделать княжна Марья: на Липецк, Рязань, Владимир, Шую, был очень длинен, по неимению везде почтовых лошадей, очень труден и около Рязани, где, как говорили, показывались французы, даже опасен.
Во время этого трудного путешествия m lle Bourienne, Десаль и прислуга княжны Марьи были удивлены ее твердостью духа и деятельностью. Она позже всех ложилась, раньше всех вставала, и никакие затруднения не могли остановить ее. Благодаря ее деятельности и энергии, возбуждавшим ее спутников, к концу второй недели они подъезжали к Ярославлю.
В последнее время своего пребывания в Воронеже княжна Марья испытала лучшее счастье в своей жизни. Любовь ее к Ростову уже не мучила, не волновала ее. Любовь эта наполняла всю ее душу, сделалась нераздельною частью ее самой, и она не боролась более против нее. В последнее время княжна Марья убедилась, – хотя она никогда ясно словами определенно не говорила себе этого, – убедилась, что она была любима и любила. В этом она убедилась в последнее свое свидание с Николаем, когда он приехал ей объявить о том, что ее брат был с Ростовыми. Николай ни одним словом не намекнул на то, что теперь (в случае выздоровления князя Андрея) прежние отношения между ним и Наташей могли возобновиться, но княжна Марья видела по его лицу, что он знал и думал это. И, несмотря на то, его отношения к ней – осторожные, нежные и любовные – не только не изменились, но он, казалось, радовался тому, что теперь родство между ним и княжной Марьей позволяло ему свободнее выражать ей свою дружбу любовь, как иногда думала княжна Марья. Княжна Марья знала, что она любила в первый и последний раз в жизни, и чувствовала, что она любима, и была счастлива, спокойна в этом отношении.