Якоби, Валерий Иванович

Валерий Иванович Якоби
Валерiй Ивановичъ Якобiй
Фотография, 1875 год.
Дата рождения:	3 мая (15 мая) 1834(1834-05-15)
Место рождения:	деревня Кудряково, Лаишевский уезд, Казанская губерния, Российская империя
Дата смерти:	13 мая (26 мая) 1902(1902-05-26) (68 лет)
Место смерти:	Ницца, Франция
Происхождение:	дворянин
Подданство:	Российская империя Российская империя
Жанр:	историческая, жанровая живопись
Учёба:	Императорская Академия художеств класс А. Т. Маркова
Стиль:	академизм
Влияние на:	Ф. Ф. Бухгольц, Н. С. Самокиш
Награды:	медали Императорской Академии художеств: малая серебряная медаль за картину «Разносчик фруктов» большая серебряная медаль за картину «Татарин, продавец халатов» малая золотая медаль за картину «Светлое Воскресенье нищего» большая золотая медаль за картину «Привал арестантов».
Звания:	профессор, академик, член академического Совета Императорской Академии художеств

Вале́рий Ива́нович Яко́би (Яко́бий) (3 [15] мая 1834, Казанская губерния — 13 [26] мая 1902, Ницца) — русский живописец, профессор, академик, член академического Совета Императорской Академии художеств, один из учредителей Товарищества передвижных художественных выставок.

Брат революционера, впоследствии психиатра и этнографа П. И. Якоби.

Биография

Якобий Валерий Иванович — жанровый и портретный живописец, сын помещика; получив общее образование в казанской гимназии, поступил студентом в Казанский университет, но не окончил в нём курса. Когда составлялось в Казанской губернии ополчение для участия в Крымской кампании, Якоби записался в него и отправился в его рядах к месту военных действий, но на пути туда был, вместе со своим отрядом, остановлен, так как война прекратилась.

Тогда он решил посвятить себя живописи, любовь к которой чувствовал ещё на школьной скамье, и, прибыв в 1856 году в Санкт-Петербург, стал посещать классы академии художеств. Состоя в ней учеником профессора А. Т. Маркова, он прошёл её курс чрезвычайно быстро и получил одну за другой все награды, установленные для полного его окончания, а именно малую серебряную медаль в 1858 году, за картину «Разносчик фруктов» (находится в Третьяковской галерее в Москве), большую серебряную медаль в 1859 году, за картину «Татарин, продавец халатов», малую золотую медаль в 1861 году, за картину «Светлое Воскресенье нищего» и большую золотую медаль в 1862 году, за картину «Привал арестантов» (в Третьяковской галерее), произведшую большое впечатление на публику, живо принимавшую тогда к сердцу вопросы, вызвавшее благотворные реформы императора Александра II, между прочим и вопрос об облегчении участи каторжников и ссыльных.

Вскоре по получении большой золотой медали, Якоби отправился за границу в качестве пенсионера академии. Посетив сперва Германию, он проехал в Швейцарию и работал некоторое время в Цюрихе, под руководством профессора Колера, а затем жил в Париже, Неаполе и Риме. В это время, кроме небольших жанровых картин, им написаны две исторические — «Террористы и умеренные первой французской революции» (в московском публичном музее, самое лучшее из всех произведений художника) и «Кардинал Гиз, получивший голову адмирала Колиньи, убитого в Варфоломеевскую ночь»; последняя, находившаяся на академической выставке 1864 году, доставила Якоби звание академика. Он возвратился в Санкт-Петербург, в 1869 году и через год после того, за картину «Арест герцога Бирона», был возведен в звание профессора, а в 1870 году сделан членом академического совета.

В 1878 году провел шесть месяцев в Париже в качестве комиссара при русском художественном отделе на тамошней всемирной выставке и члена её международного жюри со стороны России. В 1883 году, оставаясь членом совета академии, был назначен профессором-преподавателем в её классах. От обеих этих должностей уволен в отставку в 1891 году вследствие происшедшего тогда коренного преобразования академии, и последние годы своей жизни провел отчасти в Санкт-Петербурге, преимущественно же в Алжире и на юге Франции.

Якоби был человек умный и, бесспорно, даровитый, но чересчур скорое прохождение им художественной школы невыгодно отразилось в его работах: рисовал он очень посредственно, прибегая даже в мелочах к помощи манекена и фотографии, плохо справлялся с перспективой, писал довольно сухо и неуверенно, был цветист в колорите и не силен в светотени, но все эти недостатки старался скрывать занимательностью сюжета, эффектным расположением композиции и нарядностью изображенных костюмов и прочих аксессуаров. Главные его произведения, кроме вышеупомянутых — картины: «Парижский тряпичник перед дверью таверны» (1865, у наследников А. А. Сомова), «Политика после завтрака» (1869, в московском публичном музее), «Волынский в заседании кабинета министров» (1876, у великого князя Николая Константиновича), «Костюмированное утро при дворе императрицы Анны Иоанновны», «Свадьба в Ледяном доме» (1881, в музей императора Александра III, в Санкт-Петербурге) и «Первое торжественное собрание академии художеств» (1889, там же), а также портреты Н. А. Киреева и госпожи Рудзинской с дочерью.

При написании этой статьи использовался материал из Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона (1890—1907).

Галерея

• Jacobi InaguarationofAcademy.jpg

  «Инаугурация Императорский Академии художеств 7 июля 1765 года», (1889) — Научно-исследовательский музей Российской Академии художеств.

• Valery Jacobi Ninth Thermidor.jpg

  «9-е Термидора», (1864) — Государственная Третьяковская галерея.

• Jesters of empress Anna Ioanovna by V.Jacobi (1872).jpg

  «Шуты при дворе императрицы Анны Иоанновны», (1872) — Государственная Третьяковская галерея.

• Ministers Cabinet of Empress Anna Ivanovna.png

  «А. П. Волынский на заседании кабинета министров», (1889) — Омский областной музей изобразительных искусств имени М. А. Врубеля.

• Valery Jacobi Orientalische Landschaftpict.jpeg

  «Восточный пейзаж с видом на город и двумя путешественниками на переднем плане», (ранее 1902) — частное собрание.

• JacobiSereneHoliday.jpg

  «Светлое Воскресенье нищего», (1860) — Государственный Русский музей.

• Valery Jacobi Autumn.jpg

  «Осень», (1865) — Государственный Русский музей.

• Valery Jacobi Family Artist.jpg

  «Семья художника», (1867) — частное собрание.

• Valety Jacobi Before The Duel.jpg

  «Перед дуэлью», (1877) — Севастопольский художественный музей имени М. П. Крошицкого.

• YakobiV UVhodaVMechetRYB.jpg

  «У входа в мечеть», (1883) — Рыбинский государственный историко-архитектурный и художественный музей-заповедник.

• Valery Yakobi Turk.jpg

  «Турчанка», (ранее 1902) — Екатеринбургский музей изобразительных искусств.

Литература

• Сомов А. И. Якобий // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• [bse.sci-lib.com/article128185.html Якоби Валерий Иванович] / Гл. ред. А. М. Прохоров. — Большая советская энциклопедия (В 30 томах). Изд. 3-е. — М.: «Советская Энциклопедия», 1978. — Т. 30: «Экслибрис — Яя». — С. 480. — 632 с. — 632 тыс, экз.

Ссылки

• [www.art-catalog.ru/artist.php?id_artist=182 Якоби Валерий Иванович на сайте Art-каталог] (рус.).
• Ревзин, Григорий. [www.kommersant.ru/doc.aspx?DocsID=538952 Тлетворное влияние Родины] (рус.) // Журнал «Коммерсантъ-Власть». — М: Издательский дом «Комерсантъ», 2005. — № 2 (605) от 17 января.
• Руденко, Елена. [www.kommersant.ru/doc.aspx?DocsID=773889 Юбилей в картинках. Академия художеств отмечает 250-летие.] (рус.) // Журнал «Коммерсантъ-Weekend». — М: Издательский дом «Комерсантъ», 2007. — № 42 (18) от 15 июня.

Отрывок, характеризующий Якоби, Валерий Иванович

– И как это вы не боитесь, барин, право! – обратился к Пьеру краснорожий широкий солдат, оскаливая крепкие белые зубы.
– А ты разве боишься? – спросил Пьер.
– А то как же? – отвечал солдат. – Ведь она не помилует. Она шмякнет, так кишки вон. Нельзя не бояться, – сказал он, смеясь.
Несколько солдат с веселыми и ласковыми лицами остановились подле Пьера. Они как будто не ожидали того, чтобы он говорил, как все, и это открытие обрадовало их.
– Наше дело солдатское. А вот барин, так удивительно. Вот так барин!
– По местам! – крикнул молоденький офицер на собравшихся вокруг Пьера солдат. Молоденький офицер этот, видимо, исполнял свою должность в первый или во второй раз и потому с особенной отчетливостью и форменностью обращался и с солдатами и с начальником.
Перекатная пальба пушек и ружей усиливалась по всему полю, в особенности влево, там, где были флеши Багратиона, но из за дыма выстрелов с того места, где был Пьер, нельзя было почти ничего видеть. Притом, наблюдения за тем, как бы семейным (отделенным от всех других) кружком людей, находившихся на батарее, поглощали все внимание Пьера. Первое его бессознательно радостное возбуждение, произведенное видом и звуками поля сражения, заменилось теперь, в особенности после вида этого одиноко лежащего солдата на лугу, другим чувством. Сидя теперь на откосе канавы, он наблюдал окружавшие его лица.
К десяти часам уже человек двадцать унесли с батареи; два орудия были разбиты, чаще и чаще на батарею попадали снаряды и залетали, жужжа и свистя, дальние пули. Но люди, бывшие на батарее, как будто не замечали этого; со всех сторон слышался веселый говор и шутки.
– Чиненка! – кричал солдат на приближающуюся, летевшую со свистом гранату. – Не сюда! К пехотным! – с хохотом прибавлял другой, заметив, что граната перелетела и попала в ряды прикрытия.
– Что, знакомая? – смеялся другой солдат на присевшего мужика под пролетевшим ядром.
Несколько солдат собрались у вала, разглядывая то, что делалось впереди.
– И цепь сняли, видишь, назад прошли, – говорили они, указывая через вал.
– Свое дело гляди, – крикнул на них старый унтер офицер. – Назад прошли, значит, назади дело есть. – И унтер офицер, взяв за плечо одного из солдат, толкнул его коленкой. Послышался хохот.
– К пятому орудию накатывай! – кричали с одной стороны.
– Разом, дружнее, по бурлацки, – слышались веселые крики переменявших пушку.
– Ай, нашему барину чуть шляпку не сбила, – показывая зубы, смеялся на Пьера краснорожий шутник. – Эх, нескладная, – укоризненно прибавил он на ядро, попавшее в колесо и ногу человека.
– Ну вы, лисицы! – смеялся другой на изгибающихся ополченцев, входивших на батарею за раненым.
– Аль не вкусна каша? Ах, вороны, заколянились! – кричали на ополченцев, замявшихся перед солдатом с оторванной ногой.
– Тое кое, малый, – передразнивали мужиков. – Страсть не любят.
Пьер замечал, как после каждого попавшего ядра, после каждой потери все более и более разгоралось общее оживление.
Как из придвигающейся грозовой тучи, чаще и чаще, светлее и светлее вспыхивали на лицах всех этих людей (как бы в отпор совершающегося) молнии скрытого, разгорающегося огня.
Пьер не смотрел вперед на поле сражения и не интересовался знать о том, что там делалось: он весь был поглощен в созерцание этого, все более и более разгорающегося огня, который точно так же (он чувствовал) разгорался и в его душе.
В десять часов пехотные солдаты, бывшие впереди батареи в кустах и по речке Каменке, отступили. С батареи видно было, как они пробегали назад мимо нее, неся на ружьях раненых. Какой то генерал со свитой вошел на курган и, поговорив с полковником, сердито посмотрев на Пьера, сошел опять вниз, приказав прикрытию пехоты, стоявшему позади батареи, лечь, чтобы менее подвергаться выстрелам. Вслед за этим в рядах пехоты, правее батареи, послышался барабан, командные крики, и с батареи видно было, как ряды пехоты двинулись вперед.
Пьер смотрел через вал. Одно лицо особенно бросилось ему в глаза. Это был офицер, который с бледным молодым лицом шел задом, неся опущенную шпагу, и беспокойно оглядывался.
Ряды пехотных солдат скрылись в дыму, послышался их протяжный крик и частая стрельба ружей. Через несколько минут толпы раненых и носилок прошли оттуда. На батарею еще чаще стали попадать снаряды. Несколько человек лежали неубранные. Около пушек хлопотливее и оживленнее двигались солдаты. Никто уже не обращал внимания на Пьера. Раза два на него сердито крикнули за то, что он был на дороге. Старший офицер, с нахмуренным лицом, большими, быстрыми шагами переходил от одного орудия к другому. Молоденький офицерик, еще больше разрумянившись, еще старательнее командовал солдатами. Солдаты подавали заряды, поворачивались, заряжали и делали свое дело с напряженным щегольством. Они на ходу подпрыгивали, как на пружинах.
Грозовая туча надвинулась, и ярко во всех лицах горел тот огонь, за разгоранием которого следил Пьер. Он стоял подле старшего офицера. Молоденький офицерик подбежал, с рукой к киверу, к старшему.
– Имею честь доложить, господин полковник, зарядов имеется только восемь, прикажете ли продолжать огонь? – спросил он.
– Картечь! – не отвечая, крикнул старший офицер, смотревший через вал.
Вдруг что то случилось; офицерик ахнул и, свернувшись, сел на землю, как на лету подстреленная птица. Все сделалось странно, неясно и пасмурно в глазах Пьера.
Одно за другим свистели ядра и бились в бруствер, в солдат, в пушки. Пьер, прежде не слыхавший этих звуков, теперь только слышал одни эти звуки. Сбоку батареи, справа, с криком «ура» бежали солдаты не вперед, а назад, как показалось Пьеру.
Ядро ударило в самый край вала, перед которым стоял Пьер, ссыпало землю, и в глазах его мелькнул черный мячик, и в то же мгновенье шлепнуло во что то. Ополченцы, вошедшие было на батарею, побежали назад.
– Все картечью! – кричал офицер.
Унтер офицер подбежал к старшему офицеру и испуганным шепотом (как за обедом докладывает дворецкий хозяину, что нет больше требуемого вина) сказал, что зарядов больше не было.
– Разбойники, что делают! – закричал офицер, оборачиваясь к Пьеру. Лицо старшего офицера было красно и потно, нахмуренные глаза блестели. – Беги к резервам, приводи ящики! – крикнул он, сердито обходя взглядом Пьера и обращаясь к своему солдату.
– Я пойду, – сказал Пьер. Офицер, не отвечая ему, большими шагами пошел в другую сторону.
– Не стрелять… Выжидай! – кричал он.
Солдат, которому приказано было идти за зарядами, столкнулся с Пьером.
– Эх, барин, не место тебе тут, – сказал он и побежал вниз. Пьер побежал за солдатом, обходя то место, на котором сидел молоденький офицерик.
Одно, другое, третье ядро пролетало над ним, ударялось впереди, с боков, сзади. Пьер сбежал вниз. «Куда я?» – вдруг вспомнил он, уже подбегая к зеленым ящикам. Он остановился в нерешительности, идти ему назад или вперед. Вдруг страшный толчок откинул его назад, на землю. В то же мгновенье блеск большого огня осветил его, и в то же мгновенье раздался оглушающий, зазвеневший в ушах гром, треск и свист.
Пьер, очнувшись, сидел на заду, опираясь руками о землю; ящика, около которого он был, не было; только валялись зеленые обожженные доски и тряпки на выжженной траве, и лошадь, трепля обломками оглобель, проскакала от него, а другая, так же как и сам Пьер, лежала на земле и пронзительно, протяжно визжала.


Пьер, не помня себя от страха, вскочил и побежал назад на батарею, как на единственное убежище от всех ужасов, окружавших его.
В то время как Пьер входил в окоп, он заметил, что на батарее выстрелов не слышно было, но какие то люди что то делали там. Пьер не успел понять того, какие это были люди. Он увидел старшего полковника, задом к нему лежащего на валу, как будто рассматривающего что то внизу, и видел одного, замеченного им, солдата, который, прорываясь вперед от людей, державших его за руку, кричал: «Братцы!» – и видел еще что то странное.
Но он не успел еще сообразить того, что полковник был убит, что кричавший «братцы!» был пленный, что в глазах его был заколон штыком в спину другой солдат. Едва он вбежал в окоп, как худощавый, желтый, с потным лицом человек в синем мундире, со шпагой в руке, набежал на него, крича что то. Пьер, инстинктивно обороняясь от толчка, так как они, не видав, разбежались друг против друга, выставил руки и схватил этого человека (это был французский офицер) одной рукой за плечо, другой за гордо. Офицер, выпустив шпагу, схватил Пьера за шиворот.
Несколько секунд они оба испуганными глазами смотрели на чуждые друг другу лица, и оба были в недоумении о том, что они сделали и что им делать. «Я ли взят в плен или он взят в плен мною? – думал каждый из них. Но, очевидно, французский офицер более склонялся к мысли, что в плен взят он, потому что сильная рука Пьера, движимая невольным страхом, все крепче и крепче сжимала его горло. Француз что то хотел сказать, как вдруг над самой головой их низко и страшно просвистело ядро, и Пьеру показалось, что голова французского офицера оторвана: так быстро он согнул ее.
Пьер тоже нагнул голову и отпустил руки. Не думая более о том, кто кого взял в плен, француз побежал назад на батарею, а Пьер под гору, спотыкаясь на убитых и раненых, которые, казалось ему, ловят его за ноги. Но не успел он сойти вниз, как навстречу ему показались плотные толпы бегущих русских солдат, которые, падая, спотыкаясь и крича, весело и бурно бежали на батарею. (Это была та атака, которую себе приписывал Ермолов, говоря, что только его храбрости и счастью возможно было сделать этот подвиг, и та атака, в которой он будто бы кидал на курган Георгиевские кресты, бывшие у него в кармане.)
Французы, занявшие батарею, побежали. Наши войска с криками «ура» так далеко за батарею прогнали французов, что трудно было остановить их.
С батареи свезли пленных, в том числе раненого французского генерала, которого окружили офицеры. Толпы раненых, знакомых и незнакомых Пьеру, русских и французов, с изуродованными страданием лицами, шли, ползли и на носилках неслись с батареи. Пьер вошел на курган, где он провел более часа времени, и из того семейного кружка, который принял его к себе, он не нашел никого. Много было тут мертвых, незнакомых ему. Но некоторых он узнал. Молоденький офицерик сидел, все так же свернувшись, у края вала, в луже крови. Краснорожий солдат еще дергался, но его не убирали.
Пьер побежал вниз.
«Нет, теперь они оставят это, теперь они ужаснутся того, что они сделали!» – думал Пьер, бесцельно направляясь за толпами носилок, двигавшихся с поля сражения.
Но солнце, застилаемое дымом, стояло еще высоко, и впереди, и в особенности налево у Семеновского, кипело что то в дыму, и гул выстрелов, стрельба и канонада не только не ослабевали, но усиливались до отчаянности, как человек, который, надрываясь, кричит из последних сил.


Главное действие Бородинского сражения произошло на пространстве тысячи сажен между Бородиным и флешами Багратиона. (Вне этого пространства с одной стороны была сделана русскими в половине дня демонстрация кавалерией Уварова, с другой стороны, за Утицей, было столкновение Понятовского с Тучковым; но это были два отдельные и слабые действия в сравнении с тем, что происходило в середине поля сражения.) На поле между Бородиным и флешами, у леса, на открытом и видном с обеих сторон протяжении, произошло главное действие сражения, самым простым, бесхитростным образом.
Сражение началось канонадой с обеих сторон из нескольких сотен орудий.
Потом, когда дым застлал все поле, в этом дыму двинулись (со стороны французов) справа две дивизии, Дессе и Компана, на флеши, и слева полки вице короля на Бородино.
От Шевардинского редута, на котором стоял Наполеон, флеши находились на расстоянии версты, а Бородино более чем в двух верстах расстояния по прямой линии, и поэтому Наполеон не мог видеть того, что происходило там, тем более что дым, сливаясь с туманом, скрывал всю местность. Солдаты дивизии Дессе, направленные на флеши, были видны только до тех пор, пока они не спустились под овраг, отделявший их от флеш. Как скоро они спустились в овраг, дым выстрелов орудийных и ружейных на флешах стал так густ, что застлал весь подъем той стороны оврага. Сквозь дым мелькало там что то черное – вероятно, люди, и иногда блеск штыков. Но двигались ли они или стояли, были ли это французы или русские, нельзя было видеть с Шевардинского редута.