Берке

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Берке
монг. Бэрх, араб. بركة خان‎, тат. Бәркә<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>

<tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Берке
работа современного художника</td></tr>

Правитель Улуса Джучи
1257 — 1266
Предшественник: Улагчи
Преемник: Менгу-Тимур
 
Вероисповедание: тенгрианство, затем ислам
Рождение: 1209(1209)
Смерть: 1266(1266)
Род: Чингизиды
Отец: Джучи
Супруга: Тагтагай-хатун (старшая)
Джиджек-хатун

Берке (монг. Бэрх хан; тат. Бәркә, Bärkä, Бэрхэ[1], Берка[2], Беркай[3]; 12091266) — пятый правитель Джучиева Улуса (1257—1266), сын Джучи, внук Чингисхана. Первым из монгольских правителей принял ислам. Воевал против своего родича-чингизида Хулагу, ильхана Ирана, вступив в союз против него с египетскими мамлюками. Продолжал политику своего брата Бату по сохранению целостности и укреплению самостоятельности улуса, который к концу правления Берке стал фактически независимым от великого хана государством.





Ранние годы

Берке был третьим сыном Джучи. В 1229 году он, как и другие чингизиды, участвовал в курултае, провозгласившем великим ханом Йекэ Монгол Улус Угэдэя. Берке командовал одним из подразделений монгольской армии, выступившей в 1236 году под предводительством Бату в западный поход. Он удачно действовал против кыпчаков, захватив в плен военачальников Арджумака, Куранбаса и Капарана.

После вторжения в Восточную Европу Бату возвратился на нижнюю Волгу (1242 год), которая стала центром разросшегося Улуса Джучи. Берке получил во владение одну из его частей, охватывавшую северокавказские степи. Он пользовался выгодами от торговых путей, проходивших из Ирана и Малой Азии через Дербент. В 1254 году Бату, забрав эти владения себе, приказал Берке передвинуться к востоку от Волги.[4][5]

Видимо, к 1240-м годам относится обращение Берке в ислам.[6] Уже на всемонгольском курултае 1251 года в знак уважения к присутствующему Берке животных для пира резали по мусульманскому обычаю.[7] Гийом де Рубрук, посетивший ставку Берке в 1253, сообщает, что там было запрещено есть свинину. Рубрук, правда, сомневался в искренности Берке, говоря, что он «выдаёт себя за Сарацина».[4] Джузджани, обычно, впрочем, преувеличивающий успехи ислама среди монгольских правителей, сообщает, что Берке с юных лет обучался Корану под руководством одного имама в Ходженте, а ислам ханафитского толка принял от суфийского шейха Сайф ад-Дина Бохарзи, жившего в Бухаре.

Берке вместе с другими братьями представлял Бату (уклонившегося от участия) на курултае 1246 года, когда великим ханом был провозглашён Гуюк. В 1251 году Бату направил Берке и Сартака с тремя туменами войска в Монголию для поддержки толуида Мункэ, которого Бату предложил выдвинуть в великие ханы. 1 июля джучидские войска, не позволив выступить несогласным из улусов Чагатая и Угэдэя, возвели Мункэ на престол. После этого между домами Джучи и Толуя, как пишет Рашид ад-Дин, «был проторен путь единения и дружбы»[8]. Судебный процесс, завершившийся массовыми казнями бывших до этого у власти чагатаидов и угэдэидов (1252 год), курировал также Берке. Алгуй, внук Чагатая, позднее воевал с Улусом Джучи, чтобы отомстить Берке за то, что «Мангу-хан, подученный им, истребил весь его род».[9]

Захват власти

Берке стал правителем улуса в 1257 году,[10] после того как один за другим умерли Сартак и Улагчи, сын и внук Бату. Сартак, возвращаясь от Мункэ, утвердившего его правителем улуса, на приглашение посетить ставку Берке якобы ответил: «Ты мусульманин, я же держусь веры христианской; видеть лицо мусульманское для меня несчастие».[11] Спустя некоторое время Сартак скончался; по сведениям Киракоса Гандзакеци, он был отравлен Берке и его братом Беркечаром.[12] Боракчин-хатун, вдова Бату, ставшая регентшей при малолетнем Улагчи, после его смерти хотела посадить на престол Туда-Мункэ, внука Бату. Поскольку Боракчин не нашла поддержки в своём улусе, она решила обратиться за помощью к Хулагу. Однако замысел был раскрыт, она была схвачена при попытке к бегству в Иран и казнена.[13]

Внутренняя политика

Управление

Взойдя на престол, Берке, по словам Абулгази, «утвердил за всеми старшими и младшими братьями те уделы, которые были даны им Бату». С другой стороны, у булгар и мордвы было введено центральное управление взамен местных администраций.[14] Однако, Башкирия сохранила автономию во главе с местной династией правителей: Иоганка Венгр пишет о «государе всей Баскардии, зараженном сарацинским заблуждением».[15] В те же годы на Руси, как и в других подвластных монголам странах, по приказу великого хана Мункэ, была организована перепись населения для более эффективного рекрутирования воинов и сбора налогов. В китайской хронике Юань-ши под 1257 годом сообщается, что Мункэ «Китата, сына ханского зятя Ринциня, назначил в должность даругация в Русь».[16]

В 1257 году имперские чиновники появились во Владимиро-Суздальском, Рязанском и Муромском княжествах. Здесь была проведена перепись и организованы военные округа по стандартам монгольской десятеричной системы (тумэны, тысячи, сотни, десятки). От налогов были освобождены лишь представители духовенства. «Toe же зимы приехаши численици, исщетоша всю землю Суждальскую и Рязанскую и Муромскую и ставиша десятники, и сотники, и тысящники и темники и идоша в Ворду, толико не чтоша игуменов, черньцов, попов, клирошан, кто зрит на св. Богородицу и на владыку».[17] Помня о действиях карательной экспедиции 1252 года («Неврюева рать») население княжеств почти не предпринимало попыток к сопротивлению.

Сложнее для монгольских чиновников обстояло дело в Новгороде, не подвергшемся в своё время прямому завоеванию. Новгородцы не позволили провести у себя перепись, несмотря на то, что чиновники явились в город в сопровождении князя Александра Ярославича. Горожане лишь «даша дары цесареви, и отпустиша я с миром».[18] Княживший в Новгороде сын Александра Василий, противник переписи, избегая столкновения с отцом, выехал в Псков. Разгневанный Александр выгнал сына из Пскова и отправил его в Суздальское княжество, а советников Василия подверг жестоким наказаниям.

Однако вторая попытка провести перепись в Новгороде, предпринятая через два года, окончилась успехом. Новгородские летописи повествуют, что перепись была проведена с большими трудностями, которые чуть не привели к военному столкновению. Простые горожане и беднота были настроены сражаться с татарами, но, видимо, боярская верхушка решила согласиться на перепись. В ходе переписи бояре стремились переложить тяготы дани на простой народ, что вызвало возмущение горожан ("творяху бо бояре собе легко, а меншимъ зло"). Тем не менее перепись была проведена, и татары, сопровождаемые князем Александром Ярославичем уехали. ("и отъехаша оканьнии, вземше число, а князь Олександръ поеха после, посадивъ сына своего Дмитрия на столе").

Юго-Западная Русь

В первые годы своего правления Берке должен был уделить особое внимание южнорусским делам. Галицкий князь Даниил Романович, стремившийся обрести независимость от ордынского правительства, достиг в этом направлении серьёзных успехов. Ещё около 1256 года он изгнал монгольские войска из Северной Подолии, Болоховской земли и Восточной Волыни.[19] Ответные действия военачальника Курумиши, а именно, попытки штурма Владимира-Волынского и Луцка, окончились неудачей. Однако в 1258 году[20] Берке поставил в приднепровском улусе вместо Курумиши темника Бурундая, снабдив того большим количеством войск.

Бурундай решил использовать противоречия между Даниилом и его прежним союзником Миндовгом, великим князем литовским, и в том же году предпринял поход на Литву, потребовав от Даниила присоединиться к нему со своими войсками. Галицкий князь, опасаясь встречи с монголами, отправил вместо себя своего брата Василько. Бурундай выступил от среднего течения Днепра, из района Ворсклы и Псёла, к берегам Немана, на правобережье которого соединился с Василько Романовичем, шедшим из Берестья. Объединённые силы продвинулись на север, разорив центральную литовскую провинцию, где находился город Тракай, и Нельшанскую землю.[20] Была захвачена богатая добыча, но большую её часть русские вынуждены были уступить монголам. В то же время, основные литовские войска избежали решающего боя.[19] Русско-ордынское войско, пройдя через земли ятвягов, повернуло в обратный путь, на юг. Результатами похода стало нанесение ущерба Литве. Видимо, уже в тот период ордынское правительство видело в возрастающей литовской экспансии угрозу своему влиянию в Юго-Западной Руси. Кроме того, мусульманские купцы, на которых опирался Берке, могли быть заинтересованы в открытии ещё одного торгового пути к Балтийскому морю, в придачу к новгородскому.[19]

В следующем году Бурундай двинулся через Волынь на Польшу. В Шумске военачальника встретили Василько Романович и Лев Данилович, сын бежавшего в Венгрию Даниила, а также холмский епископ Иван. Бурундай приказал князьям уничтожить крепостные сооружения Данилова, Стожеска, Львова, Кременца и Луцка, угрожая в случае неповиновения разгромом их владений. Когда приказ был выполнен, ордынский воевода двинулся к Владимиру-Волынскому, чьи укрепления были также срыты. Жители Холма, однако, отказались уничтожить крепостные сооружения без непосредственного приказа Даниила и заперли перед Бурундаем ворота. Решив не осаждать город, монголы опустошили его окрестности, а затем направились в польские земли — к Люблину и Завихосту. Взяв Сандомир, жители которого были перебиты, а также небольшой городок Лысец, войско Бурундая вернулось на Днепр.

В следующие пятнадцать лет после 1259 в летописях не упоминается о монгольских походах на территорию Юго-Западной Руси. Это связано не только с начавшимися на Кавказе войнами Орды против Хулагуидов, но и, в большей степени, с полным утверждением монгольской власти в этом регионе.[21] Даниил Романович вынужден был возвратиться на родину как покорный вассал Берке. В военные округа Подолии, Галича и Волыни, организованные, вероятно, Бурундаем, были назначены представители ордынской администрации для наблюдения за сбором налогов и рекрутированием. Западнорусские князья обязаны были получать ярлык при любой перемене на престоле в каждом княжестве.[19]

Религиозная политика

Мусульманские источники высоко оценивают Берке, однако принятие им ислама было, по-видимому, политическим шагом, не повлёкшим исламизации широких слоёв кочевого населения.[6] Этот шаг позволил правителю получить поддержку влиятельных торговых кругов городских центров Волжской Булгарии и Средней Азии, привлечь на службу образованных мусульман. В системе управления улусом появились некоторые традиционные исламские элементы. Так, египетские источники сообщают о визире Берке по имени Шереф ад-Дин ал-Казвини, хорошо владевшем арабским и тюркским языками.

С другой стороны, ориентация на мусульманское население улуса ставила Берке в конфронтацию с другим активным религиозным элементом — несторианским. В первые годы его правления в Самарканде было казнено много несториан, разрушена их церковь. По мнению Л. Н. Гумилёва, именно со стремлением Берке уменьшить влияние несториан можно связать учреждение в 1261 году митрополитом Кириллом по ходатайству князя Александра Ярославича православной епархии в Сарае.[22] К тому же, улусное правительство могло использовать православное духовенство как посредников в отношениях с восстановленной Византийской империей.[23]

Города и торговля

Политика Берке была направлена на развитие городской жизни, ремёсел и торговли.[6] В его правление значительных масштабов достигло градостроительство, что связано с покровительством главы улуса исламу. Ордынские города застраивались мечетями, минаретами, медресе, караван-сараями. В первую очередь это относится к Сарай-Бату, столице государства, которая в это время стала известна как Сарай-Берке (бытует ошибочное отождествление Сарай-Берке и Сарай ал-Джедид).[25] Локализация города Сарая периода правления хана Берке на месте Селитренного или Царевского городищ вызывает сомнения, так как здесь не были обнаружены слои XIII века.[26]. Оправившийся после завоевания Булгар стал одним из важнейших экономических и политических центров улуса. Он был резиденцией Берке, о чём свидетельствуют братья Поло, посетившие его в 12611262 годах.[27] В Булгаре находился монетный двор.

Фактором, способствовавшим росту ордынских городов, была интенсивная транзитная торговля. Ещё при Бату мусульманские купцы привлекались на службу в качестве откупщиков налогов. Видимо, нигде в Монгольской империи они не получили таких торговых привилегий и признания, как в Улусе Джучи при Бату и Берке. Большое внимание ордынские правители уделяли поддержке торговых путей из Волжской Булгарии, Руси, Крыма и Нижнего Поволжья в Хорезм, Среднюю Азию, Монголию и Китай, понимая, какую выгоду можно извлечь из взимаемых пошлин. Торговля Азии с Восточной, а через неё — с Западной Европой никогда ранее не достигала таких масштабов, как в эту эпоху.[6]

Внешняя политика

Улус Джучи и смута в империи

Обстановка в Монгольской империи в начале 1260-х отличалась большой напряжённостью. В последовавшей после смерти великого хана Мункэ (1259) борьбе за верховную власть между его братьями Хубилаем и Ариг-бугой Берке поддерживал последнего. В Булгаре чеканились монеты с именем Ариг-буги, однако практической помощи Берке ему не оказывал. Одновременно усилился, воспользовавшись смутой, чагатаид Алгуй, в 1262 разбивший войска Ариг-буги. Он подчинил себе Хорезм, изгнав из всех городов наместников и чиновников Берке. Уничтожение в Бухаре джучидского отряда численностью в 5000 человек также связывается с действиями Алгуя. Военные силы Берке были заняты на юге и западе, поэтому он ничего не мог противопоставить Алгую, захватившему и разрушившему важнейший торговый город Отрар.[3]

Причины конфликта с Хулагу

На южной границе Улуса Джучи, на Кавказе, конфликт между двоюродными братьями перешёл в 1262 году в вооружённое столкновение: войска Берке начали военные действия против сил Хулагу. Идеологическим обоснованием войны была месть правоверного Берке за казнённого по приказу Хулагу аббасидского халифа аль-Мустасима, однако причины конфликта лежали глубже. Джучиды претендовали на закавказские территории (Арран и Азербайджан), обосновывая свои претензии завещанием Чингисхана. На деле власть в Закавказье до середины 1250-х принадлежала наместникам великого хана — Чормагану, а с 1243 года — Байджу, который противодействовал настойчивым попыткам Бату проводить свою политику в Южном Азербайджане и Малой Азии. До поры джучиды были вынуждены мириться с таким положением дел. Но армия под командованием Хулагу, выступившего в 1253 году в иранский поход, перешла Амударью лишь в начале 1256, когда стало известно о смерти Бату. Видимо, правитель Джучиева улуса выразил недовольство тем, что к югу от границ его владений будет действовать ещё одна имперская армия. Тем не менее Бату выполнил приказ Мункэ о наборе для похода по два человека из каждого десятка и отправил к Хулагу около трёх туменов войска под началом Балакана, Тутара и Кули. Позже эти войска принимали участие и во взятии Багдада (1258), и правоверный Берке, ставший к тому времени правителем, не выразил явного неудовольствия по этому поводу. Лишь после того, как Хулагу отказался отдать джучидам Закавказье и Южный Азербайджан в качестве доли завоеваний, вражда между двоюродными братьями усилилась. В придачу к этому в начале 1260 в ставке Хулагу был казнён Балакан (правда, его судили с санкции Берке); внезапно скончались Тутар и Кули, у Берке были подозрения, что их отравили. Он приказал своим войскам возвращаться в Дешт-и-Кыпчак, а если не удастся — уходить в Египет.

Союз с мамлюкским Египтом

Неясно, были ли к этому времени установлены прямые контакты между правителями Джучиева улуса и Египта. Первое письмо султана Бейбарса Берке датируется разными источниками 659 или 660 годом хиджры (конец 1260/1261 или, соответственно, конец 1261/1262). Но известно, что джучидские отряды, начавшие прибывать в Египет в 660 г.х. нашли там самый тёплый приём. Ордынцы были размещены в домах, специально построенных для них в Каире, одарены одеждами, лошадьми и деньгами. Военачальников султан сделал эмирами своих войск, прочих включил в число бахритов.[28] Бейбарс был чрезвычайно заинтересован в сильном союзнике, способном сковать войска Хулагу и не допустить очередного вторжения ильхана в Сирию. Естественно, что султан поспешил завязать дипломатические отношения с Берке, слава которого в исламских странах была велика. Возможно, большое влияние оказало и то, что джучиды опирались на кыпчаков при укреплении автономии своего улуса и главным образом из кыпчаков формировали свои войска, а ядро мамлюков составляли также кыпчаки, попавшие ранее в исламский мир в качестве рабов, — близость культурная и языковая или даже кровное родство мамлюков и ордынцев могли сыграть роль в установлении этого союза.

Первое египетское посольство в Джучиев улус отправилось из Каира в конце 1262 года. Возглавляли его эмир Сейф ад-Дин Кушар-бек и законовед Маджд ад-Дин Рудзравери. В своём письме к Берке султан призывал его к священной войне против Хулагу, описывал состояние своих войск. В Константинополе послы были с почётом приняты императором Михаилом VIII Палеологом. Они также встретили здесь два ордынских посольства. Одно из них направлялось в Каир, а другое, посетив греческого императора, возвращалось на родину. С ним последовали и послы Бейбарса. Переплыв Чёрное море, они высадились на Судакском берегу Крыма, а затем на почтовых лошадях достигли ставки Берке, где пробыли 26 дней. Письмо Бейбарса было переведено на тюркский язык и зачитано Берке, который был весьма доволен его содержанием. Он богато одарил послов, вручил им ответные грамоты и отправил с ними в обратный путь своих посланников — Арбугу, Уртимура и Унамаса.

Кавказская кампания 1262—1263

Ко времени прибытия посольства Бейбарса в кыпчакские степи завершился первый этап войны на Кавказе между Берке и Хулагу. Подробное описание этих событий даёт Рашид ад-Дин.[29] Когда в августе 1262 года через Дербент в Ширван вторглось 30-тысячное конное войско под командованием Ногая, из Аладага выступила хулагуидская армия. Её авангард под командованием Ширемун-нойона спустя два месяца столкнулся с Ногаем у Шемахи и потерпел поражение. Но 14 ноября, когда к месту боевых действий подтянулись силы Абатай-нойона, джучидская армия была разгромлена у Шаберана, а Ногай бежал. Утром 8 декабря всё хулагуидское войско подошло к Дербенту. Сражение длилось весь день, и ордынцы в итоге отступили, оставив крепость.

Ширемун и Абатай, соединившись с Абагой, сыном Хулагу, перешли Терек и захватили лагерь и обозы войск Ногая. Берке организовал контрнаступление, и 13 января 1263 года на берегу Терека состоялась битва. Хулагуидская армия потерпела поражение, причём множество воинов при отступлении провалилось сквозь тонкий лёд реки. Потери с обеих сторон были так велики, что Берке, согласно Ибн Василу, воскликнул: «Да посрамит Аллах Халавуна этого, погубившего монголов мечами монголов. Если бы мы действовали сообща, то мы покорили бы всю землю.»[30] Войско Берке, пройдя за Дербент, вскоре отступило обратно на север. В то же время, Хулагу, вернувшись в свою столицу Тебриз, занялся приготовлениями к продолжению войны. Среди прочего, он приказал казнить всех ордынских купцов-уртаков, занимавшихся в Тебризе торговыми операциями, а их имущество конфисковать. Берке ответил казнью персидских купцов, торговавших в его владениях.[31]

Поход во Фракию

В 1265 году состоялся совместный монгольско-болгарский поход на Византию. Ордынское войско насчитывало 20 тысяч человек,[32] причём и Берке, и Ногай находились в то время на Кавказе.[33] Причиной участия болгарского царя Константина I Тиха в этом походе была месть Михаилу VIII Палеологу за ослепление малолетнего императора Иоанна IV, брата жены Константина.[32] Берке же хотел наказать византийского императора за задержку в Константинополе египетского посольства (отправившегося из Каира 27 августа 1263), а, кроме того, освободить из заключения конийского султана Изз ад-Дина Кей-Кавуса II, о чём просил брат последнего Рукн ад-Дин Килич-Арслан IV. Союзные войска не стали атаковать Константинополь, а направились к городку Энос, находившемуся в устье Марицы, на берегу Эгейского моря, куда под предлогом встречи с императором незадолго до того перебрался Изз ад-Дин Кей-Кавус. Освободив султана и захватив в плен множество жителей Фракии, ордынцы вернулись в кыпчакские степи. Сразу после отхода ордынских войск из Фракии египетских послов освободили. Изз ад-Дин Кей-Кавус был милостиво принят Берке и прожил в Орде остаток жизни, получив во владение земли в Крыму. Берке, как и Бату в своё время, вмешиваясь в дела сельджукских султанов, показывал, что Малая Азия является сферой интересов Улуса Джучи.

Поход во Фракию был также карательной мерой Берке против Византии за союзнические отношения с государством Хулагуидов. Михаил Палеолог оправдывал задержку египетского посольства страхом перед нападением Хулагу. Византийский император действительно не хотел портить отношения с могущественным соседом, которому в начале 1265 отправил с посольством свою дочь Марию, предназначавшуюся Хулагу в жёны. Но посольство находилось ещё в пути, когда Хулагу умер (8 февраля). Мария стала женой Абаги, наследника Хулагу.

Кавказская кампания 1265—1266. Смерть Берке

В первое время Берке и Абага поддерживали мирные отношения. Ильхан даже позволил ордынцам построить в Тебризе мечеть с именем Берке и мастерские для выделки тканей. Однако вскоре мастерские были разрушены, а военные действия вспыхнули с новой силой. Неясно, что послужило поводом к возобновлению конфликта, но персидские источники сообщают, что войну инициировали Джучиды. В июле 1265 войско во главе с Ногаем вновь вторглось в Южный Азербайджан через Дербентский проход. Навстречу выступил Юшумут, брат Абаги, и 19 июля 1265 года две армии сошлись в при Аксу. Ногай потерял в битве глаз, его войско было разбито и отступило на север, в Ширван.

Затем ильхан с основной армией переправился через Куру. Навстречу подходило войско Берке, и Абага возвратился на южный берег реки, разрушив переправы. Обе армии встали лагерем и через реку начали обстрел из луков. Так продолжалось 14 дней. Берке двинулся к Тифлису, надеясь форсировать Куру там. Однако в пути он заболел и умер.[34] Ордынская армия после смерти Берке не продолжила военных действий и отступила на север.[35]

Согласно персидским источникам, тело Берке было отвезено в Сарай-Бату и там похоронено.[36][37] Его гробница, вероятно, может находиться на городище Лапас, на левом берегу Ахтубы, в сорока километрах севернее Сарая. Здесь выявлены развалины четырёх мавзолеев, в которых, предположительно погребены четыре правителя-мусульманина: Берке, Узбек, Джанибек и Бердибек.[38]

Личность. Семья

Арабский историк аль-Муфаддаль, описавший визит египетского посольства (1263) в ставку правителя Джучиева Улуса, оставил словесный портрет самого Берке: [39]

Жидкая борода; большое лицо жёлтого цвета; волосы зачёсаны за оба уха; в ухе золотое кольцо с ценным камнем. На нём шёлковый халат; на голове колпак и золотой пояс с дорогими камнями на зелёной булгарской коже; на обеих ногах башмаки из красной шагреневой кожи. Он не был опоясан мечом, но на кушаке его чёрные рога витые, усыпанные золотом.

Благодаря тому же историку известно, что Берке страдал ломотой в ногах. Болезнь ног, согласно Рашид ад-Дину, была наследственным недугом племени унгират (кунгират) [40]. Ей страдали Беркеевы дядя и брат — Угэдэй и Бату, сыновья хонхирадок Уки и Бортэ.

В сочинении аль-Муфаддаля зафиксированы имена трёх жён Берке. Старшую звали Тагтагай-хатун, двух других — Джиджек-хатун и Кехар-хатун. Аль-Муфаддаль добавляет, что «сына у него нет»[39]. По сведениям аль-Айни, дочь Берке по имени Урбай-хатун была выдана за Кей-Кавуса II по прибытии его из византийского плена в Улус Джучи. В «Повести о Петре царевиче Ордынском» сообщается о том, что епископ ростовский Кирилл вылечил около 1253 года некоего ордынского царевича, который в разных вариантах называется то сыном Бату, то сыном Берке [41][42] . По семейному преданию дворян Тутолминых, этот царевич, носивший имя Аслан, впоследствии тайно бежал от отца в Ростов, где принял крещение, став основателем их рода [43]. По преданию дворян Чириковых, их род происходит от святого Петра, племянника царя Берке, житие которого описано в четьи-минеи под 30 июня.

В литературе (например, у В. В. Бартольда в «Двенадцати лекциях по истории турецких народов Средней Азии» [44], а также у С. Лэн-Пуля и А. Н. Поляка) существует мнение, что дочь Берке была женой мамлюкского султана Бейбарса и матерью его первого сына Саида Берке-хана, и именно в честь джучида сын Бейбарса получил своё имя. Однако арабские источники (Ибн Тагриберди, Ибн Ийас) указывают, что женой Бейбарса стала дочь Хусам ад-Дина Берке-хана ибн Даулет-хана аль-Хорезми, одного из вождей хорезмийцев, приглашённых в Египет айюбидским султаном ас-Салихом Айюбом[45]. Возможно, у Бейбарса I были и другие жёны — но они не указаны в арабских источниках. Однако Ибн Шаддад добавляет, что первый сын Бейбарса родился в сафаре 658 г. х. / начале 1260 г. н. э., то есть, если эти данные верны, то Саид Берке-хан родился до того, как Бейбарс стал султаном и были установлены дипломатические отношения с джучидом Берке.

Наследники

После смерти Берке правителем улуса на курултае был избран Менгу-Тимур, сын Тукана, внук Бату. После своего избрания Мункэ-Тимур начинает издавать ярлыки и чеканить монету от своего имени, а не от имени великого хана. С этого времени на монетах выбивается новый титул правителя Джучиева Улуса — «правосудный великий хан».[46]

В художественной литературе

  • Берке — один из центральных персонажей исторического романа Ильяса Есенберлина «Шестиглавый Айдахар» (1971), входящего в трилогию «Золотая Орда».
  • Взаимоотношения русских княжеств с Ордой времён Берке описываются в историческом романе Алексея Югова «Александр Невский», входящем в дилогию «Ратоборцы» (1983).
  • Борьба за власть между Берке и Сартаком является одним из узловых моментов прошлого Ордуси, страны, описанной в «Евразийской симфонии», цикле альтернативноисторических произведений Хольма ван Зайчика. Сартак побеждает Берке и договаривается с Александром Невским о равноправном объединении Орды и Руси в единую Ордусь.[47]

Напишите отзыв о статье "Берке"

Примечания

  1. Бичурин Н. Я. (Иакинф). История первых четырёх ханов из дома Чингисова // История монголов. — М.: АСТ:Транзиткнига, 2005. — С. 202. — ISBN 5-17-031003-X.
  2. [www.lrc-lib.ru/rus_letopisi/Laurence/gif_mm.php?file=542.gif Указатель личных имён Лаврентьевской летописи]. Полное собрание русских летописей. Том первый. — Рукописные памятники Древней Руси. Проверено 28 декабря 2008. [www.webcitation.org/65dg6PHKj Архивировано из первоисточника 22 февраля 2012].
  3. 1 2 Бартольд В. В. Беркай // Бартольд В. В. Работы по истории и филологии тюркских и монгольских народов. — М.: Наука, 1968. — Т. 5. — С. 503—507.
  4. 1 2 Гийом де Рубрук. [www.osh.ru/pedia/history/east/middle_ages/Rubruk/rub-20.shtml Путешествие в Восточные страны].
  5. Егоров В. Л. [www.gumer.info/bibliotek_Buks/History/egor/04.php Историческая география Золотой Орды в XIII-XIV вв]. — М.: Наука, 1985. — С. 163-164.
  6. 1 2 3 4 Греков Б. Д., Якубовский А. Ю. Часть I. Образование и развитие Золотой Орды в XIII—XIV вв. // [www.krotov.info/lib_sec/04_g/gre/grekov_01.htm Золотая Орда и её падение]. — М.-Л., 1950.
  7. Рашид ад-Дин. [samlib.ru/k/konstantin_p/t2.shtml Сборник летописей]. — М., Л.: Издательство АН СССР, 1960. — Т. 2. — С. 133.
  8. Рашид ад-Дин. [samlib.ru/k/konstantin_p/t2.shtml Сборник летописей]. — М., Л.: Издательство АН СССР, 1960. — Т. 2. — С. 81.
  9. Киракос Гандзакеци. [www.vostlit.info/Texts/rus8/Gandzakeci/frametext5.htm История Армении]. — М.: Наука, 1976. — С. 236.
  10. А. Н. Насонов на основании данных русских летописей датировал начало правления Берке 1258 годом.
  11. Джузджани. [www.vostlit.info/Texts/rus4/Juzdjani/frametext.htm Табакат и-Насири] // Сборник материалов, относящихся к истории Золотой Орды. — М.: Наука, 1941.
  12. Киракос Гандзакеци. [www.vostlit.info/Texts/rus8/Gandzakeci/frametext5.htm История Армении]. — М.: Наука, 1976. — С. 227.
  13. Сафаргалиев М. Г. Распад Золотой Орды. — Саранск: Мордовское книжное издательство, 1960. — С. 47.
  14. Сафаргалиев М. Г. Распад Золотой Орды. — Саранск: Мордовское книжное издательство, 1960. — С. 51.
  15. Сафаргалиев М. Г. Распад Золотой Орды. — Саранск: Мордовское книжное издательство, 1960. — С. 38.
  16. Бичурин Н. Я. (Иакинф). История первых четырёх ханов из дома Чингисова // История монголов. — М.: АСТ:Транзиткнига, 2005. — С. 218. — ISBN 5-17-031003-X.
  17. [www.krotov.info/acts/12/pvl/lavr28.htm Лаврентьевская летопись. (Полное собрание русских летописей)]. — Л., 1926—1928. — Т. 1.
  18. [www.lrc-lib.ru/rus_letopisi/Novgorod/gif_mm.php?file=082.gif Новгородская первая летопись старшего извода]. Полное собрание русских летописей. Том третий. — Рукописные памятники Древней Руси. Проверено 29 декабря 2008. [www.webcitation.org/65dg7HSlV Архивировано из первоисточника 22 февраля 2012].
  19. 1 2 3 4 Вернадский Г. В. Глава III. Золотая Орда // [gumilevica.kulichki.net/VGV/vgv303.htm#vgv303para03 Монголы и Русь] = The Mongols and Russia. — Тверь, М.: ЛЕАН, АГРАФ, 1997. — С. 164-165. — 480 с. — ISBN 5-85929-004-6.
  20. 1 2 Егоров В. Л. [www.gumer.info/bibliotek_Buks/History/egor/05.php Историческая география Золотой Орды в XIII-XIV вв]. — М.: Наука, 1985. — С. 187.
  21. Егоров В. Л. [www.gumer.info/bibliotek_Buks/History/egor/05.php Историческая география Золотой Орды в XIII-XIV вв]. — М.: Наука, 1985. — С. 188.
  22. Гумилёв Л. Н. [www.kulichki.com/~gumilev/SIK/sik03f.htm#sik03chapter09-3 Поиски вымышленного царства]. — М.: Айрис-пресс, 2002. — С. 208. — 432 с. — ISBN 5-8112-0021-8.
  23. Вернадский Г. В. Глава III. Золотая Орда // [gumilevica.kulichki.net/VGV/vgv303.htm#vgv303para03 Монголы и Русь] = The Mongols and Russia. — Тверь, М.: ЛЕАН, АГРАФ, 1997. — С. 160. — 480 с. — ISBN 5-85929-004-6.
  24. [www.bolgar.info/s_mechet.php Соборная мечеть]. — Сайт «Болгарского государственного историко-архитектурного музея-заповедника». Проверено 21 декабря 2008. [www.webcitation.org/619biVB9O Архивировано из первоисточника 23 августа 2011].
  25. Егоров В. Л. [www.gumer.info/bibliotek_Buks/History/egor/03.php Историческая география Золотой Орды в XIII-XIV вв]. — М.: Наука, 1985. — С. 111-112.
  26. Пачкалов А. В. О местоположении Сарая (первой столицы Золотой Орды) // Археологія та етнологія Східноі Эвропи. Матеріали і дослідження. Т. III. Одеса, 2002. С. 177; Пачкалов А. В. Монетные дворы Золотой Орды и их локализация // Archivum Eurasiae Medii Aevi. Vol. XIII. Wiesbaden, 2004. С. 131—183; Пачкалов А. В. Трансгрессия Каспийского моря и история золотоордынских городов в Северном Прикаспии // Восток — Запад: Диалог культур и цивилизаций Евразии. Вып. 8. Казань, 2007. С. 171—180; Пачкалов А. В. О местоположении Старого Сарая — столицы Золотой Орды // XV Всероссийская нумизматическая конференция. Тезисы докладов и сообщений. М., 2009. С. 73-74.
  27. Сафаргалиев М. Г. Распад Золотой Орды. — Саранск: Мордовское книжное издательство, 1960. — С. 52.
  28. Закиров С. Дипломатические отношения Золотой Орды с Египтом. — М., 1966. — С. 39.
  29. Рашид ад-Дин. Рассказ о происшествии разногласий между Хулагу-ханом и Беркеем... // [www.vostlit.info/Texts/rus16/Rasidaddin_4/frametext2.html Сборник летописей]. — М., Л.: Издательство Академии Наук СССР, 1946. — Т. 3. — С. 58—60.
  30. Цит. по:Закиров С. Дипломатические отношения Золотой Орды с Египтом. — М., 1966. — С. 15.
  31. Вассаф. [www.vostlit.info/Texts/rus3/Vassaf/frametext.htm История Вассафа] // Сборник материалов, относящихся к истории Золотой Орды. — М., 1941. — С. 50.
  32. 1 2 Никифор Григора. [www.gumer.info/bibliotek_Buks/History/grig/04.php Римская история] / Перевод под редакцией П. Шалфеева. — СПб., 1862. — Т. 1. — С. 94—95.
  33. Егоров В. Л. [www.gumer.info/bibliotek_Buks/History/egor/05.php Историческая география Золотой Орды в XIII-XIV вв]. — М.: Наука, 1985. — С. 192.
  34. Рашид ад-Дин. Рассказ о битве войска Абага-хана с Нокаем и Беркеем... // [www.vostlit.info/Texts/rus16/Rasidaddin_4/frametext3.html Сборник летописей]. — М., Л.: Издательство Академии Наук СССР, 1946. — Т. 3. — С. 68.
  35. Егоров В. Л. [www.gumer.info/bibliotek_Buks/History/egor/05.php Историческая география Золотой Орды в XIII-XIV вв]. — М.: Наука, 1985. — С. 196.
  36. Рашид ад-Дин. [www.vostlit.info/Texts/rus16/Rasidaddin_4/frametext3.html Сборник летописей]. — М., Л.: Издательство Академии Наук СССР, 1946. — Т. 3. — С. 68.
  37. Абу Бакр ал-Кутби ал-Ахари. [www.vostlit.info/Texts/rus9/Uvejs/text.phtml Тарих-и шейх Увейс]. — Баку: Элм, 1984. — С. 89.
  38. Егоров В. Л. [www.gumer.info/bibliotek_Buks/History/egor/03.php Историческая география Золотой Орды в XIII-XIV вв]. — М.: Наука, 1985. — С. 116—117.
  39. 1 2 Из сочинения Эдьмуфаддаля // Сборник материалов, относящихся к истории Золотой Орды. — Т. 1: Извлечения из сочинений арабских. — С. 193.
  40. Рашид ад-Дин. [www.vostlit.info/Texts/rus16/Rasidaddin_2/kniga1/frametext4.html Сборник летописей] / Перевод с персидского Л. А. Хетагурова, редакция и примечания профессора А. А. Семенова. — М., Л.: Издательство АН СССР, 1952. — Т. 1, кн. 1. — С. 154.
  41. Петр, царевич ордынский // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
  42. [www.bibliotekar.ru/rus/62.htm Повесть о Петре царевиче Ордынском]. — на сайте «Библиотекарь.Ру». Проверено 29 декабря 2008. [www.webcitation.org/65dg8ICSP Архивировано из первоисточника 22 февраля 2012].
  43. [kn.sobaka.ru/n103/01.html Квартальный надзиратель №103]
  44. Бартольд В. В. Тюрки: Двенадцать лекций по истории турецких народов Средней Азии. — Алматы: Жалын, 1993. — ISBN 5-610-01145-0.
  45. Ayalon D. [books.google.ru/books?id=FKD39Cbmdh0C&lpg=PP1&pg=PA189#v=onepage&q&f=false The Wafidiya in the Mamluk Kingdom] // International encyclopaedia of Islamic dynasties. — Anmol Publications PVT. LTD., 2002. — С. 189. — ISBN 8126104031.
  46. Почекаев Р.Ю. [www.kyrgyz.ru/?page=36 Правовое положение Улуса Джучи в Монгольской империи 1224-1269 гг]. — Библиотека «Центральноазиатского исторического сервера». Проверено 21 декабря 2008. [www.webcitation.org/619bhhfze Архивировано из первоисточника 23 августа 2011].
  47. Фанталов А. [www.politolog.h11.ru/zaichik.htm Ван Зайчик и его «Евразийская симфония»]. Проверено 26 декабря 2008. [www.webcitation.org/65dg9PzQK Архивировано из первоисточника 22 февраля 2012].

Библиография

Источники

  1. Из сочинения Эдьмуфаддаля // Сборник материалов, относящихся к истории Золотой Орды / Пер. В. Г. Тизенгаузена. — СПб.: Типография Императорской Академии Наук, 1884. — Т. 1: Извлечения из сочинений арабских. — С. 187-199.
  2. [www.vostlit.info/Texts/rus4/Juzdjani/frametext.htm Из «Насировых разрядов» Джузджани] // Сборник материалов, относящихся к истории Золотой Орды / Пер. В. Г. Тизенгаузена. — М.: Издательство АН СССР, 1941. — Т. 2. — С. 13—19.
  3. Рашид ад-Дин. Сборник летописей / Перевод с персидского Ю. П. Верховского, редакция профессора И. П. Петрушевского. — М., Л.: Издательство АН СССР, 1960. — Т. 2.
  4. Рашид ад-Дин. Сборник летописей / Перевод А. К. Арендса. — М., Л.: Издательство АН СССР, 1946. — Т. 3.

Литература

  1. Берке-Агуль // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
  2. Бартольд В. В. [www.akademic-bartold.ru/node/688 Беркай] // Бартольд В. В. Сочинения. — М.: Наука, 1968. — Т. V: Работы по истории и филологии тюркских и монгольских народов. — С. 503−507.
  3. Вернадский Г. В. Глава III. Золотая Орда // [gumilevica.kulichki.net/VGV/vgv303.htm#vgv303para03 Монголы и Русь] = The Mongols and Russia / Пер с англ. Е. П. Беренштейна, Б. Л. Губмана, О. В. Строгановой. — Тверь, М.: ЛЕАН, АГРАФ, 1997. — 480 с. — 7000 экз. — ISBN 5-85929-004-6.
  4. Греков Б. Д., Якубовский А. Ю. [kitap.net.ru/archive/16.php Золотая Орда и её падение]. — М., Л.: Издательство АН СССР, 1950.
  5. Егоров В. Л. [asiapacific.narod.ru/countries/mongolia/nevski.htm#top Александр Невский и Чингизиды ( политические взаимоотношения России с Золотой Ордой в конце XIII в.)] // Отечественная история. — 1997. — № 2.
  6. Егоров В. Л. [annals.xlegio.ru/volga/egorov/egorov.htm Историческая география Золотой Орды в XIII-XIV вв.] / Отв. редактор В. И. Буганов. — М.: Наука, 1985. — 11 000 экз.
  7. Закиров С. Дипломатические отношения Золотой Орды с Египтом / Отв. редактор В. А. Ромодин. — М.: Наука, 1966. — 160 с.
  8. Мыськов Е. П. Политическая история Золотой Орды (1236—1313 гг.). — Волгоград: Издательство Волгоградского государственного университета, 2003. — 178 с. — 250 экз. — ISBN 5-85534-807-5.
  9. Почекаев Р. Ю. [www.eurasiabooks.ru/index.php/books-index/47-prodygy/122-poshekaev.html?start=2 Цари ордынские. Биографии ханов и правителей Золотой Орды]. — СПб.: ЕВРАЗИЯ, 2010. — 408 с. — 1000 экз. — ISBN 978-5-91852-010-9.
  10. Сафаргалиев М. Г. Распад Золотой Орды. — Саранск: Мордовское книжное издательство, 1960. — 1500 экз.
  11. Фёдоров-Давыдов Г. А. Общественный строй Золотой Орды. — М.: Издательство Московского университета, 1973. — 3285 экз.
  12. Мельник А. Г. Иконография ростовского святого Петра царевича // История и культура Ростовской земли. 2011. — Ростов, 2012. — С. 100-125.

Ссылки

  • Почекаев Р.Ю. [www.kyrgyz.ru/?page=36 Правовое положение Улуса Джучи в Монгольской империи 1224-1269 гг]. — Библиотека «Центральноазиатского исторического сервера». Проверено 21 декабря 2008. [www.webcitation.org/619bhhfze Архивировано из первоисточника 23 августа 2011].
  • [horde.charm.ru/berke-intro.shtml Монеты Берке]. Константин Хромов. — Ранние монгольские монеты Крыма. [www.webcitation.org/65dgImmXh Архивировано из первоисточника 22 февраля 2012].
Предшественник:
Улагчи
Правитель Улуса Джучи
12571266
Преемник:
Менгу-Тимур

Отрывок, характеризующий Берке

Если допустить, как то делают историки, что великие люди ведут человечество к достижению известных целей, состоящих или в величии России или Франции, или в равновесии Европы, или в разнесении идей революции, или в общем прогрессе, или в чем бы то ни было, то невозможно объяснить явлений истории без понятий о случае и о гении.
Если цель европейских войн начала нынешнего столетия состояла в величии России, то эта цель могла быть достигнута без всех предшествовавших войн и без нашествия. Если цель – величие Франции, то эта цель могла быть достигнута и без революции, и без империи. Если цель – распространение идей, то книгопечатание исполнило бы это гораздо лучше, чем солдаты. Если цель – прогресс цивилизации, то весьма легко предположить, что, кроме истребления людей и их богатств, есть другие более целесообразные пути для распространения цивилизации.
Почему же это случилось так, а не иначе?
Потому что это так случилось. «Случай сделал положение; гений воспользовался им», – говорит история.
Но что такое случай? Что такое гений?
Слова случай и гений не обозначают ничего действительно существующего и потому не могут быть определены. Слова эти только обозначают известную степень понимания явлений. Я не знаю, почему происходит такое то явление; думаю, что не могу знать; потому не хочу знать и говорю: случай. Я вижу силу, производящую несоразмерное с общечеловеческими свойствами действие; не понимаю, почему это происходит, и говорю: гений.
Для стада баранов тот баран, который каждый вечер отгоняется овчаром в особый денник к корму и становится вдвое толще других, должен казаться гением. И то обстоятельство, что каждый вечер именно этот самый баран попадает не в общую овчарню, а в особый денник к овсу, и что этот, именно этот самый баран, облитый жиром, убивается на мясо, должно представляться поразительным соединением гениальности с целым рядом необычайных случайностей.
Но баранам стоит только перестать думать, что все, что делается с ними, происходит только для достижения их бараньих целей; стоит допустить, что происходящие с ними события могут иметь и непонятные для них цели, – и они тотчас же увидят единство, последовательность в том, что происходит с откармливаемым бараном. Ежели они и не будут знать, для какой цели он откармливался, то, по крайней мере, они будут знать, что все случившееся с бараном случилось не нечаянно, и им уже не будет нужды в понятии ни о случае, ни о гении.
Только отрешившись от знаний близкой, понятной цели и признав, что конечная цель нам недоступна, мы увидим последовательность и целесообразность в жизни исторических лиц; нам откроется причина того несоразмерного с общечеловеческими свойствами действия, которое они производят, и не нужны будут нам слова случай и гений.
Стоит только признать, что цель волнений европейских народов нам неизвестна, а известны только факты, состоящие в убийствах, сначала во Франции, потом в Италии, в Африке, в Пруссии, в Австрии, в Испании, в России, и что движения с запада на восток и с востока на запад составляют сущность и цель этих событий, и нам не только не нужно будет видеть исключительность и гениальность в характерах Наполеона и Александра, но нельзя будет представить себе эти лица иначе, как такими же людьми, как и все остальные; и не только не нужно будет объяснять случайностию тех мелких событий, которые сделали этих людей тем, чем они были, но будет ясно, что все эти мелкие события были необходимы.
Отрешившись от знания конечной цели, мы ясно поймем, что точно так же, как ни к одному растению нельзя придумать других, более соответственных ему, цвета и семени, чем те, которые оно производит, точно так же невозможно придумать других двух людей, со всем их прошедшим, которое соответствовало бы до такой степени, до таких мельчайших подробностей тому назначению, которое им предлежало исполнить.


Основной, существенный смысл европейских событий начала нынешнего столетия есть воинственное движение масс европейских народов с запада на восток и потом с востока на запад. Первым зачинщиком этого движения было движение с запада на восток. Для того чтобы народы запада могли совершить то воинственное движение до Москвы, которое они совершили, необходимо было: 1) чтобы они сложились в воинственную группу такой величины, которая была бы в состоянии вынести столкновение с воинственной группой востока; 2) чтобы они отрешились от всех установившихся преданий и привычек и 3) чтобы, совершая свое воинственное движение, они имели во главе своей человека, который, и для себя и для них, мог бы оправдывать имеющие совершиться обманы, грабежи и убийства, которые сопутствовали этому движению.
И начиная с французской революции разрушается старая, недостаточно великая группа; уничтожаются старые привычки и предания; вырабатываются, шаг за шагом, группа новых размеров, новые привычки и предания, и приготовляется тот человек, который должен стоять во главе будущего движения и нести на себе всю ответственность имеющего совершиться.
Человек без убеждений, без привычек, без преданий, без имени, даже не француз, самыми, кажется, странными случайностями продвигается между всеми волнующими Францию партиями и, не приставая ни к одной из них, выносится на заметное место.
Невежество сотоварищей, слабость и ничтожество противников, искренность лжи и блестящая и самоуверенная ограниченность этого человека выдвигают его во главу армии. Блестящий состав солдат итальянской армии, нежелание драться противников, ребяческая дерзость и самоуверенность приобретают ему военную славу. Бесчисленное количество так называемых случайностей сопутствует ему везде. Немилость, в которую он впадает у правителей Франции, служит ему в пользу. Попытки его изменить предназначенный ему путь не удаются: его не принимают на службу в Россию, и не удается ему определение в Турцию. Во время войн в Италии он несколько раз находится на краю гибели и всякий раз спасается неожиданным образом. Русские войска, те самые, которые могут разрушить его славу, по разным дипломатическим соображениям, не вступают в Европу до тех пор, пока он там.
По возвращении из Италии он находит правительство в Париже в том процессе разложения, в котором люди, попадающие в это правительство, неизбежно стираются и уничтожаются. И сам собой для него является выход из этого опасного положения, состоящий в бессмысленной, беспричинной экспедиции в Африку. Опять те же так называемые случайности сопутствуют ему. Неприступная Мальта сдается без выстрела; самые неосторожные распоряжения увенчиваются успехом. Неприятельский флот, который не пропустит после ни одной лодки, пропускает целую армию. В Африке над безоружными почти жителями совершается целый ряд злодеяний. И люди, совершающие злодеяния эти, и в особенности их руководитель, уверяют себя, что это прекрасно, что это слава, что это похоже на Кесаря и Александра Македонского и что это хорошо.
Тот идеал славы и величия, состоящий в том, чтобы не только ничего не считать для себя дурным, но гордиться всяким своим преступлением, приписывая ему непонятное сверхъестественное значение, – этот идеал, долженствующий руководить этим человеком и связанными с ним людьми, на просторе вырабатывается в Африке. Все, что он ни делает, удается ему. Чума не пристает к нему. Жестокость убийства пленных не ставится ему в вину. Ребячески неосторожный, беспричинный и неблагородный отъезд его из Африки, от товарищей в беде, ставится ему в заслугу, и опять неприятельский флот два раза упускает его. В то время как он, уже совершенно одурманенный совершенными им счастливыми преступлениями, готовый для своей роли, без всякой цели приезжает в Париж, то разложение республиканского правительства, которое могло погубить его год тому назад, теперь дошло до крайней степени, и присутствие его, свежего от партий человека, теперь только может возвысить его.
Он не имеет никакого плана; он всего боится; но партии ухватываются за него и требуют его участия.
Он один, с своим выработанным в Италии и Египте идеалом славы и величия, с своим безумием самообожания, с своею дерзостью преступлений, с своею искренностью лжи, – он один может оправдать то, что имеет совершиться.
Он нужен для того места, которое ожидает его, и потому, почти независимо от его воли и несмотря на его нерешительность, на отсутствие плана, на все ошибки, которые он делает, он втягивается в заговор, имеющий целью овладение властью, и заговор увенчивается успехом.
Его вталкивают в заседание правителей. Испуганный, он хочет бежать, считая себя погибшим; притворяется, что падает в обморок; говорит бессмысленные вещи, которые должны бы погубить его. Но правители Франции, прежде сметливые и гордые, теперь, чувствуя, что роль их сыграна, смущены еще более, чем он, говорят не те слова, которые им нужно бы было говорить, для того чтоб удержать власть и погубить его.
Случайность, миллионы случайностей дают ему власть, и все люди, как бы сговорившись, содействуют утверждению этой власти. Случайности делают характеры тогдашних правителей Франции, подчиняющимися ему; случайности делают характер Павла I, признающего его власть; случайность делает против него заговор, не только не вредящий ему, но утверждающий его власть. Случайность посылает ему в руки Энгиенского и нечаянно заставляет его убить, тем самым, сильнее всех других средств, убеждая толпу, что он имеет право, так как он имеет силу. Случайность делает то, что он напрягает все силы на экспедицию в Англию, которая, очевидно, погубила бы его, и никогда не исполняет этого намерения, а нечаянно нападает на Мака с австрийцами, которые сдаются без сражения. Случайность и гениальность дают ему победу под Аустерлицем, и случайно все люди, не только французы, но и вся Европа, за исключением Англии, которая и не примет участия в имеющих совершиться событиях, все люди, несмотря на прежний ужас и отвращение к его преступлениям, теперь признают за ним его власть, название, которое он себе дал, и его идеал величия и славы, который кажется всем чем то прекрасным и разумным.
Как бы примериваясь и приготовляясь к предстоящему движению, силы запада несколько раз в 1805 м, 6 м, 7 м, 9 м году стремятся на восток, крепчая и нарастая. В 1811 м году группа людей, сложившаяся во Франции, сливается в одну огромную группу с серединными народами. Вместе с увеличивающейся группой людей дальше развивается сила оправдания человека, стоящего во главе движения. В десятилетний приготовительный период времени, предшествующий большому движению, человек этот сводится со всеми коронованными лицами Европы. Разоблаченные владыки мира не могут противопоставить наполеоновскому идеалу славы и величия, не имеющего смысла, никакого разумного идеала. Один перед другим, они стремятся показать ему свое ничтожество. Король прусский посылает свою жену заискивать милости великого человека; император Австрии считает за милость то, что человек этот принимает в свое ложе дочь кесарей; папа, блюститель святыни народов, служит своей религией возвышению великого человека. Не столько сам Наполеон приготовляет себя для исполнения своей роли, сколько все окружающее готовит его к принятию на себя всей ответственности того, что совершается и имеет совершиться. Нет поступка, нет злодеяния или мелочного обмана, который бы он совершил и который тотчас же в устах его окружающих не отразился бы в форме великого деяния. Лучший праздник, который могут придумать для него германцы, – это празднование Иены и Ауерштета. Не только он велик, но велики его предки, его братья, его пасынки, зятья. Все совершается для того, чтобы лишить его последней силы разума и приготовить к его страшной роли. И когда он готов, готовы и силы.
Нашествие стремится на восток, достигает конечной цели – Москвы. Столица взята; русское войско более уничтожено, чем когда нибудь были уничтожены неприятельские войска в прежних войнах от Аустерлица до Ваграма. Но вдруг вместо тех случайностей и гениальности, которые так последовательно вели его до сих пор непрерывным рядом успехов к предназначенной цели, является бесчисленное количество обратных случайностей, от насморка в Бородине до морозов и искры, зажегшей Москву; и вместо гениальности являются глупость и подлость, не имеющие примеров.
Нашествие бежит, возвращается назад, опять бежит, и все случайности постоянно теперь уже не за, а против него.
Совершается противодвижение с востока на запад с замечательным сходством с предшествовавшим движением с запада на восток. Те же попытки движения с востока на запад в 1805 – 1807 – 1809 годах предшествуют большому движению; то же сцепление и группу огромных размеров; то же приставание серединных народов к движению; то же колебание в середине пути и та же быстрота по мере приближения к цели.
Париж – крайняя цель достигнута. Наполеоновское правительство и войска разрушены. Сам Наполеон не имеет больше смысла; все действия его очевидно жалки и гадки; но опять совершается необъяснимая случайность: союзники ненавидят Наполеона, в котором они видят причину своих бедствий; лишенный силы и власти, изобличенный в злодействах и коварствах, он бы должен был представляться им таким, каким он представлялся им десять лет тому назад и год после, – разбойником вне закона. Но по какой то странной случайности никто не видит этого. Роль его еще не кончена. Человека, которого десять лет тому назад и год после считали разбойником вне закона, посылают в два дня переезда от Франции на остров, отдаваемый ему во владение с гвардией и миллионами, которые платят ему за что то.


Движение народов начинает укладываться в свои берега. Волны большого движения отхлынули, и на затихшем море образуются круги, по которым носятся дипломаты, воображая, что именно они производят затишье движения.
Но затихшее море вдруг поднимается. Дипломатам кажется, что они, их несогласия, причиной этого нового напора сил; они ждут войны между своими государями; положение им кажется неразрешимым. Но волна, подъем которой они чувствуют, несется не оттуда, откуда они ждут ее. Поднимается та же волна, с той же исходной точки движения – Парижа. Совершается последний отплеск движения с запада; отплеск, который должен разрешить кажущиеся неразрешимыми дипломатические затруднения и положить конец воинственному движению этого периода.
Человек, опустошивший Францию, один, без заговора, без солдат, приходит во Францию. Каждый сторож может взять его; но, по странной случайности, никто не только не берет, но все с восторгом встречают того человека, которого проклинали день тому назад и будут проклинать через месяц.
Человек этот нужен еще для оправдания последнего совокупного действия.
Действие совершено. Последняя роль сыграна. Актеру велено раздеться и смыть сурьму и румяны: он больше не понадобится.
И проходят несколько лет в том, что этот человек, в одиночестве на своем острове, играет сам перед собой жалкую комедию, мелочно интригует и лжет, оправдывая свои деяния, когда оправдание это уже не нужно, и показывает всему миру, что такое было то, что люди принимали за силу, когда невидимая рука водила им.
Распорядитель, окончив драму и раздев актера, показал его нам.
– Смотрите, чему вы верили! Вот он! Видите ли вы теперь, что не он, а Я двигал вас?
Но, ослепленные силой движения, люди долго не понимали этого.
Еще большую последовательность и необходимость представляет жизнь Александра I, того лица, которое стояло во главе противодвижения с востока на запад.
Что нужно для того человека, который бы, заслоняя других, стоял во главе этого движения с востока на запад?
Нужно чувство справедливости, участие к делам Европы, но отдаленное, не затемненное мелочными интересами; нужно преобладание высоты нравственной над сотоварищами – государями того времени; нужна кроткая и привлекательная личность; нужно личное оскорбление против Наполеона. И все это есть в Александре I; все это подготовлено бесчисленными так называемыми случайностями всей его прошедшей жизни: и воспитанием, и либеральными начинаниями, и окружающими советниками, и Аустерлицем, и Тильзитом, и Эрфуртом.
Во время народной войны лицо это бездействует, так как оно не нужно. Но как скоро является необходимость общей европейской войны, лицо это в данный момент является на свое место и, соединяя европейские народы, ведет их к цели.
Цель достигнута. После последней войны 1815 года Александр находится на вершине возможной человеческой власти. Как же он употребляет ее?
Александр I, умиротворитель Европы, человек, с молодых лет стремившийся только к благу своих народов, первый зачинщик либеральных нововведений в своем отечестве, теперь, когда, кажется, он владеет наибольшей властью и потому возможностью сделать благо своих народов, в то время как Наполеон в изгнании делает детские и лживые планы о том, как бы он осчастливил человечество, если бы имел власть, Александр I, исполнив свое призвание и почуяв на себе руку божию, вдруг признает ничтожность этой мнимой власти, отворачивается от нее, передает ее в руки презираемых им и презренных людей и говорит только:
– «Не нам, не нам, а имени твоему!» Я человек тоже, как и вы; оставьте меня жить, как человека, и думать о своей душе и о боге.

Как солнце и каждый атом эфира есть шар, законченный в самом себе и вместе с тем только атом недоступного человеку по огромности целого, – так и каждая личность носит в самой себе свои цели и между тем носит их для того, чтобы служить недоступным человеку целям общим.
Пчела, сидевшая на цветке, ужалила ребенка. И ребенок боится пчел и говорит, что цель пчелы состоит в том, чтобы жалить людей. Поэт любуется пчелой, впивающейся в чашечку цветка, и говорит, цель пчелы состоит во впивании в себя аромата цветов. Пчеловод, замечая, что пчела собирает цветочную пыль к приносит ее в улей, говорит, что цель пчелы состоит в собирании меда. Другой пчеловод, ближе изучив жизнь роя, говорит, что пчела собирает пыль для выкармливанья молодых пчел и выведения матки, что цель ее состоит в продолжении рода. Ботаник замечает, что, перелетая с пылью двудомного цветка на пестик, пчела оплодотворяет его, и ботаник в этом видит цель пчелы. Другой, наблюдая переселение растений, видит, что пчела содействует этому переселению, и этот новый наблюдатель может сказать, что в этом состоит цель пчелы. Но конечная цель пчелы не исчерпывается ни тою, ни другой, ни третьей целью, которые в состоянии открыть ум человеческий. Чем выше поднимается ум человеческий в открытии этих целей, тем очевиднее для него недоступность конечной цели.
Человеку доступно только наблюдение над соответственностью жизни пчелы с другими явлениями жизни. То же с целями исторических лиц и народов.


Свадьба Наташи, вышедшей в 13 м году за Безухова, было последнее радостное событие в старой семье Ростовых. В тот же год граф Илья Андреевич умер, и, как это всегда бывает, со смертью его распалась старая семья.
События последнего года: пожар Москвы и бегство из нее, смерть князя Андрея и отчаяние Наташи, смерть Пети, горе графини – все это, как удар за ударом, падало на голову старого графа. Он, казалось, не понимал и чувствовал себя не в силах понять значение всех этих событий и, нравственно согнув свою старую голову, как будто ожидал и просил новых ударов, которые бы его покончили. Он казался то испуганным и растерянным, то неестественно оживленным и предприимчивым.
Свадьба Наташи на время заняла его своей внешней стороной. Он заказывал обеды, ужины и, видимо, хотел казаться веселым; но веселье его не сообщалось, как прежде, а, напротив, возбуждало сострадание в людях, знавших и любивших его.
После отъезда Пьера с женой он затих и стал жаловаться на тоску. Через несколько дней он заболел и слег в постель. С первых дней его болезни, несмотря на утешения докторов, он понял, что ему не вставать. Графиня, не раздеваясь, две недели провела в кресле у его изголовья. Всякий раз, как она давала ему лекарство, он, всхлипывая, молча целовал ее руку. В последний день он, рыдая, просил прощения у жены и заочно у сына за разорение именья – главную вину, которую он за собой чувствовал. Причастившись и особоровавшись, он тихо умер, и на другой день толпа знакомых, приехавших отдать последний долг покойнику, наполняла наемную квартиру Ростовых. Все эти знакомые, столько раз обедавшие и танцевавшие у него, столько раз смеявшиеся над ним, теперь все с одинаковым чувством внутреннего упрека и умиления, как бы оправдываясь перед кем то, говорили: «Да, там как бы то ни было, а прекрасжейший был человек. Таких людей нынче уж не встретишь… А у кого ж нет своих слабостей?..»
Именно в то время, когда дела графа так запутались, что нельзя было себе представить, чем это все кончится, если продолжится еще год, он неожиданно умер.
Николай был с русскими войсками в Париже, когда к нему пришло известие о смерти отца. Он тотчас же подал в отставку и, не дожидаясь ее, взял отпуск и приехал в Москву. Положение денежных дел через месяц после смерти графа совершенно обозначилось, удивив всех громадностию суммы разных мелких долгов, существования которых никто и не подозревал. Долгов было вдвое больше, чем имения.
Родные и друзья советовали Николаю отказаться от наследства. Но Николай в отказе от наследства видел выражение укора священной для него памяти отца и потому не хотел слышать об отказе и принял наследство с обязательством уплаты долгов.
Кредиторы, так долго молчавшие, будучи связаны при жизни графа тем неопределенным, но могучим влиянием, которое имела на них его распущенная доброта, вдруг все подали ко взысканию. Явилось, как это всегда бывает, соревнование – кто прежде получит, – и те самые люди, которые, как Митенька и другие, имели безденежные векселя – подарки, явились теперь самыми требовательными кредиторами. Николаю не давали ни срока, ни отдыха, и те, которые, по видимому, жалели старика, бывшего виновником их потери (если были потери), теперь безжалостно накинулись на очевидно невинного перед ними молодого наследника, добровольно взявшего на себя уплату.
Ни один из предполагаемых Николаем оборотов не удался; имение с молотка было продано за полцены, а половина долгов оставалась все таки не уплаченною. Николай взял предложенные ему зятем Безуховым тридцать тысяч для уплаты той части долгов, которые он признавал за денежные, настоящие долги. А чтобы за оставшиеся долги не быть посаженным в яму, чем ему угрожали кредиторы, он снова поступил на службу.
Ехать в армию, где он был на первой вакансии полкового командира, нельзя было потому, что мать теперь держалась за сына, как за последнюю приманку жизни; и потому, несмотря на нежелание оставаться в Москве в кругу людей, знавших его прежде, несмотря на свое отвращение к статской службе, он взял в Москве место по статской части и, сняв любимый им мундир, поселился с матерью и Соней на маленькой квартире, на Сивцевом Вражке.
Наташа и Пьер жили в это время в Петербурге, не имея ясного понятия о положении Николая. Николай, заняв у зятя деньги, старался скрыть от него свое бедственное положение. Положение Николая было особенно дурно потому, что своими тысячью двумястами рублями жалованья он не только должен был содержать себя, Соню и мать, но он должен был содержать мать так, чтобы она не замечала, что они бедны. Графиня не могла понять возможности жизни без привычных ей с детства условий роскоши и беспрестанно, не понимая того, как это трудно было для сына, требовала то экипажа, которого у них не было, чтобы послать за знакомой, то дорогого кушанья для себя и вина для сына, то денег, чтобы сделать подарок сюрприз Наташе, Соне и тому же Николаю.
Соня вела домашнее хозяйство, ухаживала за теткой, читала ей вслух, переносила ее капризы и затаенное нерасположение и помогала Николаю скрывать от старой графини то положение нужды, в котором они находились. Николай чувствовал себя в неоплатном долгу благодарности перед Соней за все, что она делала для его матери, восхищался ее терпением и преданностью, но старался отдаляться от нее.
Он в душе своей как будто упрекал ее за то, что она была слишком совершенна, и за то, что не в чем было упрекать ее. В ней было все, за что ценят людей; но было мало того, что бы заставило его любить ее. И он чувствовал, что чем больше он ценит, тем меньше любит ее. Он поймал ее на слове, в ее письме, которым она давала ему свободу, и теперь держал себя с нею так, как будто все то, что было между ними, уже давным давно забыто и ни в каком случае не может повториться.
Положение Николая становилось хуже и хуже. Мысль о том, чтобы откладывать из своего жалованья, оказалась мечтою. Он не только не откладывал, но, удовлетворяя требования матери, должал по мелочам. Выхода из его положения ему не представлялось никакого. Мысль о женитьбе на богатой наследнице, которую ему предлагали его родственницы, была ему противна. Другой выход из его положения – смерть матери – никогда не приходила ему в голову. Он ничего не желал, ни на что не надеялся; и в самой глубине души испытывал мрачное и строгое наслаждение в безропотном перенесении своего положения. Он старался избегать прежних знакомых с их соболезнованием и предложениями оскорбительной помощи, избегал всякого рассеяния и развлечения, даже дома ничем не занимался, кроме раскладывания карт с своей матерью, молчаливыми прогулками по комнате и курением трубки за трубкой. Он как будто старательно соблюдал в себе то мрачное настроение духа, в котором одном он чувствовал себя в состоянии переносить свое положение.


В начале зимы княжна Марья приехала в Москву. Из городских слухов она узнала о положении Ростовых и о том, как «сын жертвовал собой для матери», – так говорили в городе.
«Я и не ожидала от него другого», – говорила себе княжна Марья, чувствуя радостное подтверждение своей любви к нему. Вспоминая свои дружеские и почти родственные отношения ко всему семейству, она считала своей обязанностью ехать к ним. Но, вспоминая свои отношения к Николаю в Воронеже, она боялась этого. Сделав над собой большое усилие, она, однако, через несколько недель после своего приезда в город приехала к Ростовым.
Николай первый встретил ее, так как к графине можно было проходить только через его комнату. При первом взгляде на нее лицо Николая вместо выражения радости, которую ожидала увидать на нем княжна Марья, приняло невиданное прежде княжной выражение холодности, сухости и гордости. Николай спросил о ее здоровье, проводил к матери и, посидев минут пять, вышел из комнаты.
Когда княжна выходила от графини, Николай опять встретил ее и особенно торжественно и сухо проводил до передней. Он ни слова не ответил на ее замечания о здоровье графини. «Вам какое дело? Оставьте меня в покое», – говорил его взгляд.
– И что шляется? Чего ей нужно? Терпеть не могу этих барынь и все эти любезности! – сказал он вслух при Соне, видимо не в силах удерживать свою досаду, после того как карета княжны отъехала от дома.
– Ах, как можно так говорить, Nicolas! – сказала Соня, едва скрывая свою радость. – Она такая добрая, и maman так любит ее.
Николай ничего не отвечал и хотел бы вовсе не говорить больше о княжне. Но со времени ее посещения старая графиня всякий день по нескольку раз заговаривала о ней.
Графиня хвалила ее, требовала, чтобы сын съездил к ней, выражала желание видеть ее почаще, но вместе с тем всегда становилась не в духе, когда она о ней говорила.
Николай старался молчать, когда мать говорила о княжне, но молчание его раздражало графиню.
– Она очень достойная и прекрасная девушка, – говорила она, – и тебе надо к ней съездить. Все таки ты увидишь кого нибудь; а то тебе скука, я думаю, с нами.
– Да я нисколько не желаю, маменька.
– То хотел видеть, а теперь не желаю. Я тебя, мой милый, право, не понимаю. То тебе скучно, то ты вдруг никого не хочешь видеть.
– Да я не говорил, что мне скучно.
– Как же, ты сам сказал, что ты и видеть ее не желаешь. Она очень достойная девушка и всегда тебе нравилась; а теперь вдруг какие то резоны. Всё от меня скрывают.
– Да нисколько, маменька.
– Если б я тебя просила сделать что нибудь неприятное, а то я тебя прошу съездить отдать визит. Кажется, и учтивость требует… Я тебя просила и теперь больше не вмешиваюсь, когда у тебя тайны от матери.
– Да я поеду, если вы хотите.
– Мне все равно; я для тебя желаю.
Николай вздыхал, кусая усы, и раскладывал карты, стараясь отвлечь внимание матери на другой предмет.
На другой, на третий и на четвертый день повторялся тот же и тот же разговор.
После своего посещения Ростовых и того неожиданного, холодного приема, сделанного ей Николаем, княжна Марья призналась себе, что она была права, не желая ехать первая к Ростовым.
«Я ничего и не ожидала другого, – говорила она себе, призывая на помощь свою гордость. – Мне нет никакого дела до него, и я только хотела видеть старушку, которая была всегда добра ко мне и которой я многим обязана».
Но она не могла успокоиться этими рассуждениями: чувство, похожее на раскаяние, мучило ее, когда она вспоминала свое посещение. Несмотря на то, что она твердо решилась не ездить больше к Ростовым и забыть все это, она чувствовала себя беспрестанно в неопределенном положении. И когда она спрашивала себя, что же такое было то, что мучило ее, она должна была признаваться, что это были ее отношения к Ростову. Его холодный, учтивый тон не вытекал из его чувства к ней (она это знала), а тон этот прикрывал что то. Это что то ей надо было разъяснить; и до тех пор она чувствовала, что не могла быть покойна.
В середине зимы она сидела в классной, следя за уроками племянника, когда ей пришли доложить о приезде Ростова. С твердым решением не выдавать своей тайны и не выказать своего смущения она пригласила m lle Bourienne и с ней вместе вышла в гостиную.
При первом взгляде на лицо Николая она увидала, что он приехал только для того, чтобы исполнить долг учтивости, и решилась твердо держаться в том самом тоне, в котором он обратится к ней.
Они заговорили о здоровье графини, об общих знакомых, о последних новостях войны, и когда прошли те требуемые приличием десять минут, после которых гость может встать, Николай поднялся, прощаясь.
Княжна с помощью m lle Bourienne выдержала разговор очень хорошо; но в самую последнюю минуту, в то время как он поднялся, она так устала говорить о том, до чего ей не было дела, и мысль о том, за что ей одной так мало дано радостей в жизни, так заняла ее, что она в припадке рассеянности, устремив вперед себя свои лучистые глаза, сидела неподвижно, не замечая, что он поднялся.
Николай посмотрел на нее и, желая сделать вид, что он не замечает ее рассеянности, сказал несколько слов m lle Bourienne и опять взглянул на княжну. Она сидела так же неподвижно, и на нежном лице ее выражалось страдание. Ему вдруг стало жалко ее и смутно представилось, что, может быть, он был причиной той печали, которая выражалась на ее лице. Ему захотелось помочь ей, сказать ей что нибудь приятное; но он не мог придумать, что бы сказать ей.
– Прощайте, княжна, – сказал он. Она опомнилась, вспыхнула и тяжело вздохнула.
– Ах, виновата, – сказала она, как бы проснувшись. – Вы уже едете, граф; ну, прощайте! А подушку графине?
– Постойте, я сейчас принесу ее, – сказала m lle Bourienne и вышла из комнаты.
Оба молчали, изредка взглядывая друг на друга.
– Да, княжна, – сказал, наконец, Николай, грустно улыбаясь, – недавно кажется, а сколько воды утекло с тех пор, как мы с вами в первый раз виделись в Богучарове. Как мы все казались в несчастии, – а я бы дорого дал, чтобы воротить это время… да не воротишь.
Княжна пристально глядела ему в глаза своим лучистым взглядом, когда он говорил это. Она как будто старалась понять тот тайный смысл его слов, который бы объяснил ей его чувство к ней.
– Да, да, – сказала она, – но вам нечего жалеть прошедшего, граф. Как я понимаю вашу жизнь теперь, вы всегда с наслаждением будете вспоминать ее, потому что самоотвержение, которым вы живете теперь…
– Я не принимаю ваших похвал, – перебил он ее поспешно, – напротив, я беспрестанно себя упрекаю; но это совсем неинтересный и невеселый разговор.
И опять взгляд его принял прежнее сухое и холодное выражение. Но княжна уже увидала в нем опять того же человека, которого она знала и любила, и говорила теперь только с этим человеком.
– Я думала, что вы позволите мне сказать вам это, – сказала она. – Мы так сблизились с вами… и с вашим семейством, и я думала, что вы не почтете неуместным мое участие; но я ошиблась, – сказала она. Голос ее вдруг дрогнул. – Я не знаю почему, – продолжала она, оправившись, – вы прежде были другой и…
– Есть тысячи причин почему (он сделал особое ударение на слово почему). Благодарю вас, княжна, – сказал он тихо. – Иногда тяжело.
«Так вот отчего! Вот отчего! – говорил внутренний голос в душе княжны Марьи. – Нет, я не один этот веселый, добрый и открытый взгляд, не одну красивую внешность полюбила в нем; я угадала его благородную, твердую, самоотверженную душу, – говорила она себе. – Да, он теперь беден, а я богата… Да, только от этого… Да, если б этого не было…» И, вспоминая прежнюю его нежность и теперь глядя на его доброе и грустное лицо, она вдруг поняла причину его холодности.
– Почему же, граф, почему? – вдруг почти вскрикнула она невольно, подвигаясь к нему. – Почему, скажите мне? Вы должны сказать. – Он молчал. – Я не знаю, граф, вашего почему, – продолжала она. – Но мне тяжело, мне… Я признаюсь вам в этом. Вы за что то хотите лишить меня прежней дружбы. И мне это больно. – У нее слезы были в глазах и в голосе. – У меня так мало было счастия в жизни, что мне тяжела всякая потеря… Извините меня, прощайте. – Она вдруг заплакала и пошла из комнаты.
– Княжна! постойте, ради бога, – вскрикнул он, стараясь остановить ее. – Княжна!
Она оглянулась. Несколько секунд они молча смотрели в глаза друг другу, и далекое, невозможное вдруг стало близким, возможным и неизбежным.
……


Осенью 1814 го года Николай женился на княжне Марье и с женой, матерью и Соней переехал на житье в Лысые Горы.
В три года он, не продавая именья жены, уплатил оставшиеся долги и, получив небольшое наследство после умершей кузины, заплатил и долг Пьеру.
Еще через три года, к 1820 му году, Николай так устроил свои денежные дела, что прикупил небольшое именье подле Лысых Гор и вел переговоры о выкупе отцовского Отрадного, что составляло его любимую мечту.
Начав хозяйничать по необходимости, он скоро так пристрастился к хозяйству, что оно сделалось для него любимым и почти исключительным занятием. Николай был хозяин простой, не любил нововведений, в особенности английских, которые входили тогда в моду, смеялся над теоретическими сочинениями о хозяйстве, не любил заводов, дорогих производств, посевов дорогих хлебов и вообще не занимался отдельно ни одной частью хозяйства. У него перед глазами всегда было только одно именье, а не какая нибудь отдельная часть его. В именье же главным предметом был не азот и не кислород, находящиеся в почве и воздухе, не особенный плуг и назем, а то главное орудие, чрез посредство которого действует и азот, и кислород, и назем, и плуг – то есть работник мужик. Когда Николай взялся за хозяйство и стал вникать в различные его части, мужик особенно привлек к себе его внимание; мужик представлялся ему не только орудием, но и целью и судьею. Он сначала всматривался в мужика, стараясь понять, что ему нужно, что он считает дурным и хорошим, и только притворялся, что распоряжается и приказывает, в сущности же только учился у мужиков и приемам, и речам, и суждениям о том, что хорошо и что дурно. И только тогда, когда понял вкусы и стремления мужика, научился говорить его речью и понимать тайный смысл его речи, когда почувствовал себя сроднившимся с ним, только тогда стал он смело управлять им, то есть исполнять по отношению к мужикам ту самую должность, исполнение которой от него требовалось. И хозяйство Николая приносило самые блестящие результаты.
Принимая в управление имение, Николай сразу, без ошибки, по какому то дару прозрения, назначал бурмистром, старостой, выборным тех самых людей, которые были бы выбраны самими мужиками, если б они могли выбирать, и начальники его никогда не переменялись. Прежде чем исследовать химические свойства навоза, прежде чем вдаваться в дебет и кредит (как он любил насмешливо говорить), он узнавал количество скота у крестьян и увеличивал это количество всеми возможными средствами. Семьи крестьян он поддерживал в самых больших размерах, не позволяя делиться. Ленивых, развратных и слабых он одинаково преследовал и старался изгонять из общества.
При посевах и уборке сена и хлебов он совершенно одинаково следил за своими и мужицкими полями. И у редких хозяев были так рано и хорошо посеяны и убраны поля и так много дохода, как у Николая.
С дворовыми он не любил иметь никакого дела, называл их дармоедами и, как все говорили, распустил и избаловал их; когда надо было сделать какое нибудь распоряжение насчет дворового, в особенности когда надо было наказывать, он бывал в нерешительности и советовался со всеми в доме; только когда возможно было отдать в солдаты вместо мужика дворового, он делал это без малейшего колебания. Во всех же распоряжениях, касавшихся мужиков, он никогда не испытывал ни малейшего сомнения. Всякое распоряжение его – он это знал – будет одобрено всеми против одного или нескольких.
Он одинаково не позволял себе утруждать или казнить человека потому только, что ему этого так хотелось, как и облегчать и награждать человека потому, что в этом состояло его личное желание. Он не умел бы сказать, в чем состояло это мерило того, что должно и чего не должно; но мерило это в его душе было твердо и непоколебимо.
Он часто говаривал с досадой о какой нибудь неудаче или беспорядке: «С нашим русским народом», – и воображал себе, что он терпеть не может мужика.
Но он всеми силами души любил этот наш русский народ и его быт и потому только понял и усвоил себе тот единственный путь и прием хозяйства, которые приносили хорошие результаты.
Графиня Марья ревновала своего мужа к этой любви его и жалела, что не могла в ней участвовать, но не могла понять радостей и огорчений, доставляемых ему этим отдельным, чуждым для нее миром. Она не могла понять, отчего он бывал так особенно оживлен и счастлив, когда он, встав на заре и проведя все утро в поле или на гумне, возвращался к ее чаю с посева, покоса или уборки. Она не понимала, чем он восхищался, рассказывая с восторгом про богатого хозяйственного мужика Матвея Ермишина, который всю ночь с семьей возил снопы, и еще ни у кого ничего не было убрано, а у него уже стояли одонья. Она не понимала, отчего он так радостно, переходя от окна к балкону, улыбался под усами и подмигивал, когда на засыхающие всходы овса выпадал теплый частый дождик, или отчего, когда в покос или уборку угрожающая туча уносилась ветром, он, красный, загорелый и в поту, с запахом полыни и горчавки в волосах, приходя с гумна, радостно потирая руки, говорил: «Ну еще денек, и мое и крестьянское все будет в гумне».
Еще менее могла она понять, почему он, с его добрым сердцем, с его всегдашнею готовностью предупредить ее желания, приходил почти в отчаяние, когда она передавала ему просьбы каких нибудь баб или мужиков, обращавшихся к ней, чтобы освободить их от работ, почему он, добрый Nicolas, упорно отказывал ей, сердито прося ее не вмешиваться не в свое дело. Она чувствовала, что у него был особый мир, страстно им любимый, с какими то законами, которых она не понимала.
Когда она иногда, стараясь понять его, говорила ему о его заслуге, состоящей в том, что он делает добро своих подданных, он сердился и отвечал: «Вот уж нисколько: никогда и в голову мне не приходит; и для их блага вот чего не сделаю. Все это поэзия и бабьи сказки, – все это благо ближнего. Мне нужно, чтобы наши дети не пошли по миру; мне надо устроить наше состояние, пока я жив; вот и все. Для этого нужен порядок, нужна строгость… Вот что!» – говорил он, сжимая свой сангвинический кулак. «И справедливость, разумеется, – прибавлял он, – потому что если крестьянин гол и голоден, и лошаденка у него одна, так он ни на себя, ни на меня не сработает».