Головкин, Владимир Константинович

Владимир Константинович Головкин
Место рождения	село Балай, Канский уезд, Енисейская губерния, Российская империя (ныне Уярский район, Красноярский край)
Место смерти	Бутовский полигон, Московская область, СССР
Принадлежность	Российская империя Российская империя РСФСР РСФСР СССР СССР
Род войск	пехота
Годы службы	1911—1937
Звание	подполковник (Русская армия), служебная категория К-14 (РККА)

Влади́мир Константи́нович Голо́вкин (1881, село Балай, Канский уезд, Енисейская губерния — 9 декабря 1937, Бутовский полигон, Московская область) — русский советский военный деятель, преподаватель, филателист-исследователь.

Биография

Родился Владимир в 1881 году селе Балай Канского уезда Енисейской губернии (ныне Уярский район Красноярского края) в дворянской семье. В детстве он получил всестороннюю подготовку, вплоть до совершенного владения французским языком. В 1911 году Владимир окончил Академию Генштаба (очевидно по второму разряду, так как в списках Генерального штаба 1914, 1916 годов он не значился).

К октябрю 1917 года Владимир Константинович был уже в звании подполковника. Он принял Октябрьскую революцию; стал военспецом РККА, работал в школе комсостава «Выстрел» в должности преподавателя методики обучения войск.

В 1931 году Головкин был арестован по делу «Весна». 14 февраля того же года он признал обвинение в заговоре. По некоторым данным, был завербован ОГПУ. К 1937 году В. К. Головкин занимал должность заведующего военной кафедрой Планового института Госплана СССР, имел служебную категорию К-14.

Проживал по адресу: г. Москва, Барышкинский пер., д. 1/22, кв. 3.

23 сентября 1937 года Владимир Константинович был арестован по обвинению в шпионаже и антисоветской агитации. 30 ноября того же года Головкин был приговорён Комиссией НКВД СССР и Прокурора СССР к высшей мере наказания. Расстрелян 9 декабря 1937 года на Бутовском полигоне под Москвой. Похоронен в Бутово Московской области. 3 сентября 1957 года Владимир Константинович Головкин был реабилитирован посмертно.

Вклад в филателию

Владимир Головкин был секретарём московского отделения Всероссийского общества коллекционеров (ВОФ). В Обществе он пользовался авторитетом как большой знаток отечественных марок, консультант и эксперт; был членом правления ВОФ.

Владимир Константинович собирал и исследовал российские знаки почтовой оплаты, цельные вещи Российской империи. В его коллекции были такие редкости, как, например, провизорные штемпельные конверты Царства Польского. Его коллекция частично пострадала при аресте, а частично была распродана дочерью.

Данные о В. К. Головкине были также включены в изданную в Москве «Адресную книжку коллекционеров денежных знаков и бон» (1925):

Головкин, Владимир Константин. 41 г. Москва, Лефортово, Высшая стрелковая школа. 1100 зн.

Произведения

Военное дело

В. К. Головкин — автор многочисленных трудов по тактике, значительная часть которых была уничтожена после ареста, а остальные попали в фонды спецхрана.

Филателия

Владимир Головкин участвовал в подготовке «Каталога почтовых марок и цельных вещей» под редакцией Ф. Г. Чучина. В 1927 году появились его первые исследовательские статьи о марках Грузии, Тувы и Монголии.

В 1936 году по инициативе Головкина и с его помощью выходил на папиросной бумаге малотиражный машинописный журнал «Материалы по вопросам коллекционирования», рассылавшийся по одному экземпляру в местные отделения ВОФ. В этом журнале Владимир Константинович впервые опубликовал известные ему данные о штемпелях Тувы и составленный им первый в мире каталог марок Тувы, который стал основой для процесса научной каталогизации знаков почтовой оплаты Тувы. Он вместе с Пашковым, а в последующем и с Широковым работал над изучением и систематизацией провизориев периода Гражданской войны. Однако оформить этот материал в виде каталога и издать его Головкин не успел. С. М. Блехман считал себя учеником В. К. Головкина в области изучения тувинских почтовых знаков.

Избранные статьи

• Головкин В. Ручные надпечатки на марках Грузии // Советский коллекционер. — 1927. — № 1—2.
• Головкин В. Почтовые марки Тувинской республики // Советский коллекционер. — 1927. — № 8 (71).
• Головкин В. Марки Монголии // Советский коллекционер. — 1927. — № 9.
• Головкин В. Надпечатки на марках Тувы // Советский коллекционер. — 1927. — № 10.
• Головкин В. Новое в марках Монголии // Советский коллекционер. — 1927. — № 11.
• Головкин В. Фальсификация пиастров на 5 руб Романовской // Советский филателист. — 1928. — № 1.
• Головкин В. Поддельные надпечатки на марках Монголии // Советский коллекционер. — 1928. — № 3.

См. также

• Всероссийское общество филателистов
• Головкины
• История почты и почтовых марок Тывы

Литература

• Тинченко Я. Ю. [web.archive.org/web/20020907005956/www.tuad.nsk.ru/~history/Author/Russ/T/TimchenkoJaJu/golgofa/razd1-2.html Голгофа русского офицерства в СССР, 1930—1931 годы.] — М.: Моск. обществ. науч. фонд, 2000. — 496 с. — ISBN 5-89554-195-X. (Проверено 5 июня 2010)

Ссылки

• [kluchnik-v.narod.ru/Spiski/Spisok-002.htm Список лиц с высшим общим военным образованием состоящих на службе в Рабоче-Крестьянской Красной Армии. Составлен по данным к 1-му марта 1923 года]. Интересные материалы по генеалогии и военной истории. Владимир kluchnik; Яндекс.Народ. Проверено 5 июня 2010. [www.webcitation.org/67F8hBcKv Архивировано из первоисточника 27 апреля 2012].
• [www.grwar.ru/persons/persons.html?id=2692 Головкин, Владимир Константинович] на сайте «[www.grwar.ru/ Русская армия в Великой войне]»

Портал «Филателия»   Портал «Персоналии»   Портал «СССР»   Портал «Россия»

Отрывок, характеризующий Головкин, Владимир Константинович

– Ну, – сказал свитский офицер, – это картечь!
Он показывал на французские орудия, которые снимались с передков и поспешно отъезжали.
На французской стороне, в тех группах, где были орудия, показался дымок, другой, третий, почти в одно время, и в ту минуту, как долетел звук первого выстрела, показался четвертый. Два звука, один за другим, и третий.
– О, ох! – охнул Несвицкий, как будто от жгучей боли, хватая за руку свитского офицера. – Посмотрите, упал один, упал, упал!
– Два, кажется?
– Был бы я царь, никогда бы не воевал, – сказал Несвицкий, отворачиваясь.
Французские орудия опять поспешно заряжали. Пехота в синих капотах бегом двинулась к мосту. Опять, но в разных промежутках, показались дымки, и защелкала и затрещала картечь по мосту. Но в этот раз Несвицкий не мог видеть того, что делалось на мосту. С моста поднялся густой дым. Гусары успели зажечь мост, и французские батареи стреляли по ним уже не для того, чтобы помешать, а для того, что орудия были наведены и было по ком стрелять.
– Французы успели сделать три картечные выстрела, прежде чем гусары вернулись к коноводам. Два залпа были сделаны неверно, и картечь всю перенесло, но зато последний выстрел попал в середину кучки гусар и повалил троих.
Ростов, озабоченный своими отношениями к Богданычу, остановился на мосту, не зная, что ему делать. Рубить (как он всегда воображал себе сражение) было некого, помогать в зажжении моста он тоже не мог, потому что не взял с собою, как другие солдаты, жгута соломы. Он стоял и оглядывался, как вдруг затрещало по мосту будто рассыпанные орехи, и один из гусар, ближе всех бывший от него, со стоном упал на перилы. Ростов побежал к нему вместе с другими. Опять закричал кто то: «Носилки!». Гусара подхватили четыре человека и стали поднимать.
– Оооо!… Бросьте, ради Христа, – закричал раненый; но его всё таки подняли и положили.
Николай Ростов отвернулся и, как будто отыскивая чего то, стал смотреть на даль, на воду Дуная, на небо, на солнце. Как хорошо показалось небо, как голубо, спокойно и глубоко! Как ярко и торжественно опускающееся солнце! Как ласково глянцовито блестела вода в далеком Дунае! И еще лучше были далекие, голубеющие за Дунаем горы, монастырь, таинственные ущелья, залитые до макуш туманом сосновые леса… там тихо, счастливо… «Ничего, ничего бы я не желал, ничего бы не желал, ежели бы я только был там, – думал Ростов. – Во мне одном и в этом солнце так много счастия, а тут… стоны, страдания, страх и эта неясность, эта поспешность… Вот опять кричат что то, и опять все побежали куда то назад, и я бегу с ними, и вот она, вот она, смерть, надо мной, вокруг меня… Мгновенье – и я никогда уже не увижу этого солнца, этой воды, этого ущелья»…
В эту минуту солнце стало скрываться за тучами; впереди Ростова показались другие носилки. И страх смерти и носилок, и любовь к солнцу и жизни – всё слилось в одно болезненно тревожное впечатление.
«Господи Боже! Тот, Кто там в этом небе, спаси, прости и защити меня!» прошептал про себя Ростов.
Гусары подбежали к коноводам, голоса стали громче и спокойнее, носилки скрылись из глаз.
– Что, бг'ат, понюхал пог'оху?… – прокричал ему над ухом голос Васьки Денисова.
«Всё кончилось; но я трус, да, я трус», подумал Ростов и, тяжело вздыхая, взял из рук коновода своего отставившего ногу Грачика и стал садиться.
– Что это было, картечь? – спросил он у Денисова.
– Да еще какая! – прокричал Денисов. – Молодцами г'аботали! А г'абота сквег'ная! Атака – любезное дело, г'убай в песи, а тут, чог'т знает что, бьют как в мишень.
И Денисов отъехал к остановившейся недалеко от Ростова группе: полкового командира, Несвицкого, Жеркова и свитского офицера.
«Однако, кажется, никто не заметил», думал про себя Ростов. И действительно, никто ничего не заметил, потому что каждому было знакомо то чувство, которое испытал в первый раз необстреленный юнкер.
– Вот вам реляция и будет, – сказал Жерков, – глядишь, и меня в подпоручики произведут.
– Доложите князу, что я мост зажигал, – сказал полковник торжественно и весело.
– А коли про потерю спросят?
– Пустячок! – пробасил полковник, – два гусара ранено, и один наповал , – сказал он с видимою радостью, не в силах удержаться от счастливой улыбки, звучно отрубая красивое слово наповал .


Преследуемая стотысячною французскою армией под начальством Бонапарта, встречаемая враждебно расположенными жителями, не доверяя более своим союзникам, испытывая недостаток продовольствия и принужденная действовать вне всех предвидимых условий войны, русская тридцатипятитысячная армия, под начальством Кутузова, поспешно отступала вниз по Дунаю, останавливаясь там, где она бывала настигнута неприятелем, и отбиваясь ариергардными делами, лишь насколько это было нужно для того, чтоб отступать, не теряя тяжестей. Были дела при Ламбахе, Амштетене и Мельке; но, несмотря на храбрость и стойкость, признаваемую самим неприятелем, с которою дрались русские, последствием этих дел было только еще быстрейшее отступление. Австрийские войска, избежавшие плена под Ульмом и присоединившиеся к Кутузову у Браунау, отделились теперь от русской армии, и Кутузов был предоставлен только своим слабым, истощенным силам. Защищать более Вену нельзя было и думать. Вместо наступательной, глубоко обдуманной, по законам новой науки – стратегии, войны, план которой был передан Кутузову в его бытность в Вене австрийским гофкригсратом, единственная, почти недостижимая цель, представлявшаяся теперь Кутузову, состояла в том, чтобы, не погубив армии подобно Маку под Ульмом, соединиться с войсками, шедшими из России.
28 го октября Кутузов с армией перешел на левый берег Дуная и в первый раз остановился, положив Дунай между собой и главными силами французов. 30 го он атаковал находившуюся на левом берегу Дуная дивизию Мортье и разбил ее. В этом деле в первый раз взяты трофеи: знамя, орудия и два неприятельские генерала. В первый раз после двухнедельного отступления русские войска остановились и после борьбы не только удержали поле сражения, но прогнали французов. Несмотря на то, что войска были раздеты, изнурены, на одну треть ослаблены отсталыми, ранеными, убитыми и больными; несмотря на то, что на той стороне Дуная были оставлены больные и раненые с письмом Кутузова, поручавшим их человеколюбию неприятеля; несмотря на то, что большие госпитали и дома в Кремсе, обращенные в лазареты, не могли уже вмещать в себе всех больных и раненых, – несмотря на всё это, остановка при Кремсе и победа над Мортье значительно подняли дух войска. Во всей армии и в главной квартире ходили самые радостные, хотя и несправедливые слухи о мнимом приближении колонн из России, о какой то победе, одержанной австрийцами, и об отступлении испуганного Бонапарта.
Князь Андрей находился во время сражения при убитом в этом деле австрийском генерале Шмите. Под ним была ранена лошадь, и сам он был слегка оцарапан в руку пулей. В знак особой милости главнокомандующего он был послан с известием об этой победе к австрийскому двору, находившемуся уже не в Вене, которой угрожали французские войска, а в Брюнне. В ночь сражения, взволнованный, но не усталый(несмотря на свое несильное на вид сложение, князь Андрей мог переносить физическую усталость гораздо лучше самых сильных людей), верхом приехав с донесением от Дохтурова в Кремс к Кутузову, князь Андрей был в ту же ночь отправлен курьером в Брюнн. Отправление курьером, кроме наград, означало важный шаг к повышению.
Ночь была темная, звездная; дорога чернелась между белевшим снегом, выпавшим накануне, в день сражения. То перебирая впечатления прошедшего сражения, то радостно воображая впечатление, которое он произведет известием о победе, вспоминая проводы главнокомандующего и товарищей, князь Андрей скакал в почтовой бричке, испытывая чувство человека, долго ждавшего и, наконец, достигшего начала желаемого счастия. Как скоро он закрывал глаза, в ушах его раздавалась пальба ружей и орудий, которая сливалась со стуком колес и впечатлением победы. То ему начинало представляться, что русские бегут, что он сам убит; но он поспешно просыпался, со счастием как будто вновь узнавал, что ничего этого не было, и что, напротив, французы бежали. Он снова вспоминал все подробности победы, свое спокойное мужество во время сражения и, успокоившись, задремывал… После темной звездной ночи наступило яркое, веселое утро. Снег таял на солнце, лошади быстро скакали, и безразлично вправе и влеве проходили новые разнообразные леса, поля, деревни.
На одной из станций он обогнал обоз русских раненых. Русский офицер, ведший транспорт, развалясь на передней телеге, что то кричал, ругая грубыми словами солдата. В длинных немецких форшпанах тряслось по каменистой дороге по шести и более бледных, перевязанных и грязных раненых. Некоторые из них говорили (он слышал русский говор), другие ели хлеб, самые тяжелые молча, с кротким и болезненным детским участием, смотрели на скачущего мимо их курьера.
Князь Андрей велел остановиться и спросил у солдата, в каком деле ранены. «Позавчера на Дунаю», отвечал солдат. Князь Андрей достал кошелек и дал солдату три золотых.
– На всех, – прибавил он, обращаясь к подошедшему офицеру. – Поправляйтесь, ребята, – обратился он к солдатам, – еще дела много.
– Что, г. адъютант, какие новости? – спросил офицер, видимо желая разговориться.
– Хорошие! Вперед, – крикнул он ямщику и поскакал далее.
Уже было совсем темно, когда князь Андрей въехал в Брюнн и увидал себя окруженным высокими домами, огнями лавок, окон домов и фонарей, шумящими по мостовой красивыми экипажами и всею тою атмосферой большого оживленного города, которая всегда так привлекательна для военного человека после лагеря. Князь Андрей, несмотря на быструю езду и бессонную ночь, подъезжая ко дворцу, чувствовал себя еще более оживленным, чем накануне. Только глаза блестели лихорадочным блеском, и мысли изменялись с чрезвычайною быстротой и ясностью. Живо представились ему опять все подробности сражения уже не смутно, но определенно, в сжатом изложении, которое он в воображении делал императору Францу. Живо представились ему случайные вопросы, которые могли быть ему сделаны,и те ответы,которые он сделает на них.Он полагал,что его сейчас же представят императору. Но у большого подъезда дворца к нему выбежал чиновник и, узнав в нем курьера, проводил его на другой подъезд.
– Из коридора направо; там, Euer Hochgeboren, [Ваше высокородие,] найдете дежурного флигель адъютанта, – сказал ему чиновник. – Он проводит к военному министру.
Дежурный флигель адъютант, встретивший князя Андрея, попросил его подождать и пошел к военному министру. Через пять минут флигель адъютант вернулся и, особенно учтиво наклонясь и пропуская князя Андрея вперед себя, провел его через коридор в кабинет, где занимался военный министр. Флигель адъютант своею изысканною учтивостью, казалось, хотел оградить себя от попыток фамильярности русского адъютанта. Радостное чувство князя Андрея значительно ослабело, когда он подходил к двери кабинета военного министра. Он почувствовал себя оскорбленным, и чувство оскорбления перешло в то же мгновенье незаметно для него самого в чувство презрения, ни на чем не основанного. Находчивый же ум в то же мгновение подсказал ему ту точку зрения, с которой он имел право презирать и адъютанта и военного министра. «Им, должно быть, очень легко покажется одерживать победы, не нюхая пороха!» подумал он. Глаза его презрительно прищурились; он особенно медленно вошел в кабинет военного министра. Чувство это еще более усилилось, когда он увидал военного министра, сидевшего над большим столом и первые две минуты не обращавшего внимания на вошедшего. Военный министр опустил свою лысую, с седыми висками, голову между двух восковых свечей и читал, отмечая карандашом, бумаги. Он дочитывал, не поднимая головы, в то время как отворилась дверь и послышались шаги.