История Приморского края

История Приморского края ведет свой отсчет с появления первых поселений на территории Приморского края, которые возникли в эпоху палеолита. Это были поселения собирателей и охотников на мамонтов, бизонов, носорогов, медведей, лосей. В разное время территория Приморья входила в состав таких государств, как Бохай, империя Цзинь, Российская империя, Дальневосточная республика.

Доисторический период

Самые ранние поселения людей относятся к верхнему палеолиту. Самым древним из них принято считать пещеру Географического общества в скале Екатериновского массива у села Екатериновка, которая датируется возрастом 32,8 тыс. лет. Исследователи в эту эпоху выделяют осиновскую и устиновскую археологические культуры. Осиновская культура названа по первому памятнику, открытому у села Осиновки в Михайловском районе. Первые памятники устиновской культуры были открыты у деревни Устиновки в Кавалеровском районе в 1954 году.

В неолите выделяется несколько археологических культур: руднинская, зайсановская, веткинская, иманская, бойсманская. Развитием древней традиции гончарства, представленной ранним керамическим комплексом Устиновка-3 (возраст 9305±31 л. н.), являются характерные для руднинской культуры слабопрофилированные с нерасчленённым контуром сосуды с бордюром тиснёного орнамента в верхней части в виде амурской плетёнки или узором из налепных валиков.

Неолитическая стоянка в пещере Чёртовы Ворота в 12 км от Дальнегорска в верховьях реки Кривой датируется возрастом 7742—7638 лет назад. В пещере наиболее полно представлен комплекс руднинской археологической культуры. Изделия из текстиля, найденные в пещере Чёртовы Ворота, являются древнейшими для региона Северо-Восточной Азии. Обнаруженные в пещере кости волка-собаки свидетельствуют о начальном этапе доместикации этого животного. Технология каменной индустрии руднинской культуры представляет собой развитие традиций, заложенных местной устиновской палеолитической культурой.

На берегу бухты Бойсмана находятся два неолитических памятника: поселение Бойсмана-1 и поселение с могильником Бойсмана-2 возрастом 5,5—6 тысяч лет.

Зайсановцы, расселившиеся в южной части края, были первыми земледельцами. Следы их самого раннего земледелия обнаружены в нижнем слое Кроуновки-1 и датируются 29—27 веками до н. э. Зёрна культурного проса обнаружены на поселениях Новоселище-4 в Ханкайском районе и Кроуновка-1 в Уссурийском районе. Поздний этап неолита Приморья представлен также группой памятников типа «Валентин-перешеек» (Лазовский район).

В бронзовом веке появляются следы военных конфликтов — укреплённые поселения и защитное вооружение. Сегодня выделены четыре культуры этой эпохи: маргаритовская, синегайская, дальнекутская и лидовская. Две последние начали свою жизнь в бронзовом веке, а завершили уже в железном веке. Памятники маргаритовской культуры переходного времени от неолита к эпохе палеометалла располагаются на востоке Приморья на побережье бухт Преображения, Моряк-рыболов, Евстафия, Ольга, в нижнем течении рек Киевки, Партизанской.

Древний мир

В начале железного века — примерно в 800-е годы до нашей эры — прибрежную зону занимало население янковской культуры. В это время появляются крупные посёлки, в которых люди жили круглый год. Основным видом деятельности было рыболовство, собирание растений, так же было развито земледелие. На побережье выращивали преимущественно просо, а в континентальной зоне — ячмень. В Приморье известны три местонахождения с антропологическим материалом в раковинных кучах: Чапаево-17, Зайсановка-7, Поспелово-1. Все они относятся к янковской культуре (2,8—2 тыс. л. н.).

Во второй половине I тысячелетия до нашей эры, в западных районах Приморья появляются племена воцзюй — носители кроуновской культуры. В середине I тысячелетия нашей эры Приморье было заселено племенами, входившими в союз хэйшуй мохэ.

Средние века

На территории Приморья в средние века существовало три империи, последовательно сменявшие друга друга: Бохай (698—926 гг.), Цзинь (1115—1234 гг.), Восточное Ся (1215—1233 гг.).

Этот период истории края характеризуется появлениям неравенства и сословий, становлением неподконтрольных народу органов власти, которые основаны на легитимном насилии. Экономика характеризуется качественными преобразованиями хозяйства (в первую очередь его производящих форм, таких как земледелие), развитием ремесла, торговли. Развитие экономики приводит к появлению первых городов. В области культуры начинается поляризация идеологии, разделение культуры на элитарную и массовую.

С начала VIII века территория края входила в состав государства Бохай (или Пархэ) и на тот момент делилась как минимум на две территориально-административные единицы: область Шуайбинь, названная по реке Суйфун (ныне Раздольная), в долине которой располагался её центр, и округ Янь (Яньчжоу), с центром находившимся вблизи современного поселка Краскино в Хасанском районе.

В 926 году Бохай было уничтожено под натиском киданей, после чего начинается объединение части племен хэйшуй мохэ (чжурчжени), которое завершилось созданием государства Цзинь, разгромившего в 1125 году киданьскую империю Ляо. Позже в ходе войн с китайской империей Сун Цзинь удалось захватить весь Северный Китай и удерживать его в течения столетия.

Почти всё Приморье входило в состав цзиньской губернии Суйпинь. На месте центра губернии, одноимённого города, сегодня располагается г. Уссурийск.

В начале XIII века территория Восточной Азии подверглась монгольским нашествиям. Это привело к потере восточных территорий империи Цзинь, которые выделились в самостоятельное государство Восточное Ся. В это время бывшее далекой окраиной Приморье стало одной из центральных областей нового чжурчжэньского государства. Однако в 1233 году, пройдя через Корё, монгольские войска осадили Южную столицу Восточного Ся, и с этого момента государство прекратило своё 19-летнее существование.

Окончательным итогом монгольских нашествий стало разрушение древних цивилизаций, опустошение и разорение Приморья. Как писал один из китайских летописцев «на том месте, где стояли города и кипела бурная жизнь, царило запустение и паслись дикие звери».

В 1260—1280-е годы хан Хубилай проводил серию мероприятий для усмирения Приморья.

В XV в. жители южного Приморья регулярно конфликтовали с соседями. Население корейского пограничья на Тумангане регулярно жаловалось королю на разорительные набеги чжурчженей. В частности в 1491 г. люди племени нимаче с р. Раздольной разорили пограничную крепость Цзаошань. В китайских источниках сохранились сведения об административно-территориальных округах, функционировавших в XVI—XVII вв. на территории Приморья: Силинь, Нимача, Суйфынь, Хуэ, Ялань и других.

К началу XVII в. Приморье было заселено племенами варка, воцзи и хурха. В 1607 г. по распоряжению Нурхаци князь Баяла, высокопоставленный начальник Эйду и адъютант Хур-хань с тысячным отрядом выступили против воцзи.

В 1609 г. Хурхань с отрядом в тысячу человек вторгся в округ Хуэ (бассейн р. Арсеньевки) и угнал 2 тыс. семей в Маньчжурию.

В декабре 1610 г. тысячный маньчжурский отряд под командованием Эйду пришёл в местность Суйфэнь (долина р. Раздольной) и прошёл по другим приморским землям. Вождям воцзи с р. Раздольной было предложено добровольно перейти на сторону маньчжоу. В округе Ялань (бассейн р. Партизанской), на территории воцзи, захватил более 10 тыс. человек.

В 1614 г. из округов Ялань и Силинь (восточный берег Уссурийского залива) было уведено в Маньчжурию 200 сдавшихся и 1000 плененных семей. В 1615 г. маньчжурские войска пошли в поход по двум дорогам на восточные племена. В сражениях было убито 800 чел., пленено 10 тыс. чел. и захвачено 500 семей.

Из захваченных людей были сформированы пять особых рот (нюру), в две из них вошли жители бассейна р. Раздольная, а в три — обитатели бассейна р. Большая Уссурка.

8 февраля 1635 г. отряды Убахая и Цзингурдая выступили против племен варка, напали на местность Нимань (долина Большой Уссурки) и захватили более 1000 чел. 15 ноября того же года маньчжурские войска напали на Южное Приморье. Они шли четырьмя колоннами. Первая, под командованием Убахая, двигалась на Эхэй-кулунь и Элэюсо; вторая, возглавляемая Доцзили, — на Ялань, Лилинь и Хуэ; третья, во главе с Чжафуни, — на Акули (долина р. Малиновки) и Нимань; четвертая, под командованием Ушита — на Нолэй и Авань.

С позиций официальной российской историографии, вплоть до появления русских первопроходцев край оставался нетронутым и забытым, чему отчасти способствовала политика самоизоляции, проводившаяся в Китае и Корее в XVII—XIX веках. Это, впрочем, не подтверждается свидетельствами самих русских первопроходцев, в частности, Ерофея Хабарова, который в своих «отписках» докладывал руководству о том, что «теми людми, Дмитрей Андреевичь да Осип Степановичь, той земли овладеть не можно, потому что та земля многолюдна и бой огненной».

Летом 1655 г. в северное Приморье зашли русские казаки под командованием Онуфрия Степанова.

Новое время

Информация об этом историческом периоде крайне скудная.

В 1709 г. в южном Приморье работали французские картографы Регис, Жарту и Фриделли. Составленной ими картой пользовались русские исследователи ещё в начале ХХ в.

В 1787 г. восточное побережье Приморья было частично обследовано Лаперузом, тогда же впервые на карту нанесена бухта Терней.

XIX век — начало XX века

В середине XIX века Россия начала укреплять свои позиции на северо-западном побережье Тихого океана.

В 1856 году из приморских частей Восточной Сибири вместе с Камчаткой была образована Приморская область, из состава которой в 1857 году была выделена Амурская область. В 1858 году в состав Приморской области вошло все, вновь приобретенное по Айгунскому договору пространство между Амуром и южной частью Охотского моря, а в 1860 по Пекинскому договору — пространство между правым берегом Амура, рекой Уссури и Японским морем, центром управления областью сделан город Николаевск, куда был переведен из Петропавловска флот, однако, эта территория на тот момент объявлялась в совместном хозяйственном ведении России и Китая.

В том же году было основано село Хабаровка, а в 1859 году заложен Софийск. 20 июня (2 июля по новому стилю) 1860 года был основан Владивосток, как военный пост. 14 ноября этого же года был подписан Пекинский договор, результатом подписания которого явилась передача южных земель Дальнего Востока под полную юрисдикцию России, с тех пор южная часть Приморья приняла нынешние очертания.

В это же время начинается переселенческое движение, которое осуществлялось двумя способами: принудительным и добровольным. В первом случае происходила отправка воинских команд по приказу, отправка казаков по жребию, направление крестьян в счет рекрутов, административное водворение государственных крестьян, ссылку катаржан и т. д. Добровольный способ, в отличие о принудительного, характеризовался свободным переселением желающих на новые земли.

Всего, в течение 1858—1914 годов в Приморье переселились 22 122 крестьянские семьи, 70 % которых были выходцами с Украины, при этом их доля в Южно-Уссурийском крае составляла 81,26 % от всех крестьян-переселенцев.

В 1880 году областное управление было переведено в Хабаровку, а из состава области выделен Владивостокский порт с полуостровом Муравьев-Амурским, образовавший отдельное Владивостокское военное губернаторство.

В 1884 году учреждено Приамурское генерал-губернаторство, в состав которого вошли области Приморская, Амурская и Забайкальская области и Сахалин, в том же году Сахалин был изъят из ведения губернатора Приморской области. В 1888 году Владивостокское военное губернаторство было опять присоединено к Приморской области, а областное управление перенесено во Владивосток.

26 июня 1889 года в составе Приморской области был образован округ Уссурийского казачьего войска с четырьмя станичными округами: Казакевичевским, Козловским, Платоно-Александровским и Полтавским.

Дальнейшее укрепление российских позиций на Дальнем Востоке ограничивалось малочисленностью российского населения и отдалённостью от населённых частей империи. С целью сократить время пути из Европейской части России до 2—3 недель, в мае 1891 года было начато строительство Транссибирской магистрали — железнодорожной магистрали между Челябинском и Владивостоком длиной около 7 тысяч километров. Регулярное сообщение между столицей империи — Санкт-Петербургом и тихоокеанскими портами России — Владивостоком и Дальним — по железной дороге было установлено 1 (14) июля 1903 года, когда Китайско-Восточная железная дорога, проходящая через Маньчжурию, была принята в постоянную эксплуатацию.

Немного ранее, в 1899 году, во Владивостоке был открыт Восточный институт — первое высшее учебное заведение в Восточной Сибири и на Дальнем Востоке, и одно из старейших в Восточной Азии.

17 июня 1909 года согласно закону «Об административном переустройстве Приморской области и острова Сахалина» из состава Приморской области были выделены Сахалинская и Камчатская области. В том же году Южно-Уссурийский уезд был разделён на 3 уезда: Никольск-Уссурийский, Иманский и Ольгинский. 26 февраля 1914 года из Приморской области в состав Сахалинской области был передан Удский уезд (центр — город Николаевск).

С 1861 по 1917 годы в Приморье прибыло 245 476 крестьян, которыми было основано 342 селения, и уже к началу февральской революции численность населения Приморья составила 307 332 человек.

Революция и Гражданская война

Сразу после Октябрьской революции, в ходе которой к власти пришли большевики, был объявлен «Декрет о мире» — Советская Россия 2 декабря 1917 года заключила перемирие и вышла из Первой мировой войны. 15-16 марта 1918 в Лондоне состоялась военная конференция Антанты, на которой обсуждался вопрос о начале интервенции. 1 августа 1918 года английские войска высадились во Владивостоке. На Дальнем Востоке интервенты продержались до 1922 года.

В это время граница Приморья была слабо охраняемой, что позволило перейти в Россию тысячам корейских иммигрантов, большая часть которых осела во Владивостокском округе, и составив в Посьетском районе до 90 % населения. Границу пересекали также и китайские иммигранты, которые, в отличие от корейцев, приходили в Приморье, как правило, на сезонные заработки.

6 апреля 1920 года была провозглашена Дальневосточная республика (ДВР), состав которой вошла, в том числе, и Приморская область. 22 ноября 1920 года из Иманского, Сахалинского, Удского и Хабаровского уездов Приморской области была образована Приамурская область ДВР с центром в городе Хабаровске.

26 мая 1921 года в южной части территории Приморской области в результате свержения власти большевиков было образовано независимое государственное образование — Приамурский земский край.

В ноябре 1921 года из Владивостока начался поход на Хабаровск и Анучино, завершившийся провалом.

Просуществовал Приамурский земский край до 25 октября 1922 года, когда Владивосток был взят войсками НРА ДВР под командованием Иеронима Уборевича.

Советский период

15 ноября 1922 года Дальневосточная республика была включена в состав РСФСР как Дальневосточная область с центром в Чите (с декабря 1923 года — в Хабаровске). Приморская область была переименована в Приморскую губернию. В августе 1923 года в состав Приморской губернии вошла территория ликвидированной Приамурской губернии.

4 января 1926 года декретом ВЦИК Дальневосточная область преобразована в Дальневосточный край, в составе которого предусматривалось 9 округов, объединяющих 76 районов. Территория упразднённой Приморской губернии была разделена на четыре округа: Владивостокский (в пределах Владивостокского уезда (за исключением северной части Тетюхинской волости), Никольско-Уссурийского уезда, а также Шмаковской, Спасской, Яковлевской и Чугуевской волостей Спасского уезда Приморской губернии, с центром в городе Владивостоке), Николаевский, Сахалинский и Хабаровский.

К середине 20-х годов население Приморья достигло 600 тысяч человек, что равнялось 44 % всех дальневосточников.

20 октября 1932 года вышло постановление ВЦИК и СНК РСФСР «О новом территориальном делении и районировании Дальневосточного края». В составе Дальневосточного края были образованы четыре области, в том числе Приморская с центром в городе Владивостоке.

В 30-е годы началась форсированная индустриализация и коллективизация сельского хозяйства. Это привело к миграции на Дальний Восток жителей западных и сибирских районов СССР. Миграция была как добровольной, так и принудительной (депортация заключенных ГУЛАГа).

Одновременно с этим сталинское руководство проводили политику этнических и социально-демографических чисток, результатом которых стало выселение нескольких десятков тысяч «неблагонадежных» и «социально-чуждых» лиц. В 1937 — 1938 годах принудительно были депортировано 200 тысяч жителей корейской (в Казахстан и Среднюю Азию) и китайской (в основном в Китай) национальностей. В результате этнических депортаций до конца 80-х годов XX века китайцы и корейцы исчезли из национального состава населения Приморья.

Летом 1938 года на самой южной границе Приморского края, в районе озера Хасан, между Маньчжоу-го (марионеточным государством, находящимся под управлением Японии) и Советский союзом произошли военные столкновения, вошедшие в историю, как Хасанские бои. Причиной конфликта послужили претензии Японии на территорию озера Хасан и реки Туманная, в результате двухнедельных столкновений победу одержал СССР. Потери СССР составили 960 погибших, 2752 раненых, потери Японской стороны — 650 убитых, 2500 раненых.

В том же году, 20 октября указом Президиума Верховного Совета СССР был образован Приморский край в составе РСФСР с центром во Владивостоке, в состав которого вошли Приморская и Уссурийская области Дальневосточного края.

18 сентября 1943 года была ликвидирована Уссурийская область, ранее входившая в Приморский край.

После окончания второй мировой войны Приморский край продолжал развиваться как крупный промышленно-аграрный район Дальнего Востока, но при этом сохранял сырьевую специализацию. Значительную роль в экономике края играл железнодорожный и морской транспорт.

15 сентября 1948 года Президиум Верховного Совета РСФСР постановил «Передать город Советская Гавань вместе с пригородной зоной из Приморского края в Хабаровский край»

В середине 60-х гг. XX века были созданы, ранее не имеющеюся в крае, отрасли промышленности: химическая, электротехническая, приборостроительная, инструментальная, фарфоровая, мебельная и др.

В это же время продолжались миграция жителей Европейской части России и Сибири, которая привела к увеличению численности населения края, с 1381 тысяч человек в 1959 до 1978 тысяч в 1979 году, при этом в социально-демографической структуре края преобладало городское население.

Постсоветский период

В середине 80-х годов началась «перестройка», которая внесла существенные изменения в экономическую, политическую, демографическую и социальную жизнь всего СССР, не исключением был и Приморский край.

В 1992 году Владивосток был открыт для иностранных граждан.

С началом в России экономических реформ в Приморье произошло разукрупнение большинства предприятий с образованием на их базе малых, акционерных, смешанных компаний, создание совместных с зарубежными фирмами предприятий. Развалилась система морского транспорта, огромный урон понесла рыбная промышленность, сельское хозяйство пришло в упадок. Понижение жизненного уровня населения привело к резкому снижению рождаемости, и эмиграции населения в Европейскую часть России, а также частично на Украину и в Белоруссию.

В 2000 году был создан Дальневосточный федеральный округ с центром в Хабаровске, в состав которого вошли все дальневосточные регионы России, в том числе и Приморский край.

Саммит АТЭС 2012

В начале XXI века наметилось некоторое улучшение социальной и экономической обстановки. Огромное значение для края, и особенно для Владивостока, имеет запланированное проведение саммита АТЭС на острове Русский осенью 2012 года. Кроме того существуют планы по созданию Большого Владивостока, самой крупной на Дальнем Востоке России городской агломерации.

См. также

• Зелёный Клин

Отрывок, характеризующий История Приморского края

– Это то и было бы прекрасно, – сказал Пьер.
Князь Андрей усмехнулся.
– Очень может быть, что это было бы прекрасно, но этого никогда не будет…
– Ну, для чего вы идете на войну? – спросил Пьер.
– Для чего? я не знаю. Так надо. Кроме того я иду… – Oн остановился. – Я иду потому, что эта жизнь, которую я веду здесь, эта жизнь – не по мне!


В соседней комнате зашумело женское платье. Как будто очнувшись, князь Андрей встряхнулся, и лицо его приняло то же выражение, какое оно имело в гостиной Анны Павловны. Пьер спустил ноги с дивана. Вошла княгиня. Она была уже в другом, домашнем, но столь же элегантном и свежем платье. Князь Андрей встал, учтиво подвигая ей кресло.
– Отчего, я часто думаю, – заговорила она, как всегда, по французски, поспешно и хлопотливо усаживаясь в кресло, – отчего Анет не вышла замуж? Как вы все глупы, messurs, что на ней не женились. Вы меня извините, но вы ничего не понимаете в женщинах толку. Какой вы спорщик, мсье Пьер.
– Я и с мужем вашим всё спорю; не понимаю, зачем он хочет итти на войну, – сказал Пьер, без всякого стеснения (столь обыкновенного в отношениях молодого мужчины к молодой женщине) обращаясь к княгине.
Княгиня встрепенулась. Видимо, слова Пьера затронули ее за живое.
– Ах, вот я то же говорю! – сказала она. – Я не понимаю, решительно не понимаю, отчего мужчины не могут жить без войны? Отчего мы, женщины, ничего не хотим, ничего нам не нужно? Ну, вот вы будьте судьею. Я ему всё говорю: здесь он адъютант у дяди, самое блестящее положение. Все его так знают, так ценят. На днях у Апраксиных я слышала, как одна дама спрашивает: «c'est ca le fameux prince Andre?» Ma parole d'honneur! [Это знаменитый князь Андрей? Честное слово!] – Она засмеялась. – Он так везде принят. Он очень легко может быть и флигель адъютантом. Вы знаете, государь очень милостиво говорил с ним. Мы с Анет говорили, это очень легко было бы устроить. Как вы думаете?
Пьер посмотрел на князя Андрея и, заметив, что разговор этот не нравился его другу, ничего не отвечал.
– Когда вы едете? – спросил он.
– Ah! ne me parlez pas de ce depart, ne m'en parlez pas. Je ne veux pas en entendre parler, [Ах, не говорите мне про этот отъезд! Я не хочу про него слышать,] – заговорила княгиня таким капризно игривым тоном, каким она говорила с Ипполитом в гостиной, и который так, очевидно, не шел к семейному кружку, где Пьер был как бы членом. – Сегодня, когда я подумала, что надо прервать все эти дорогие отношения… И потом, ты знаешь, Andre? – Она значительно мигнула мужу. – J'ai peur, j'ai peur! [Мне страшно, мне страшно!] – прошептала она, содрогаясь спиною.
Муж посмотрел на нее с таким видом, как будто он был удивлен, заметив, что кто то еще, кроме его и Пьера, находился в комнате; и он с холодною учтивостью вопросительно обратился к жене:
– Чего ты боишься, Лиза? Я не могу понять, – сказал он.
– Вот как все мужчины эгоисты; все, все эгоисты! Сам из за своих прихотей, Бог знает зачем, бросает меня, запирает в деревню одну.
– С отцом и сестрой, не забудь, – тихо сказал князь Андрей.
– Всё равно одна, без моих друзей… И хочет, чтобы я не боялась.
Тон ее уже был ворчливый, губка поднялась, придавая лицу не радостное, а зверское, беличье выраженье. Она замолчала, как будто находя неприличным говорить при Пьере про свою беременность, тогда как в этом и состояла сущность дела.
– Всё таки я не понял, de quoi vous avez peur, [Чего ты боишься,] – медлительно проговорил князь Андрей, не спуская глаз с жены.
Княгиня покраснела и отчаянно взмахнула руками.
– Non, Andre, je dis que vous avez tellement, tellement change… [Нет, Андрей, я говорю: ты так, так переменился…]
– Твой доктор велит тебе раньше ложиться, – сказал князь Андрей. – Ты бы шла спать.
Княгиня ничего не сказала, и вдруг короткая с усиками губка задрожала; князь Андрей, встав и пожав плечами, прошел по комнате.
Пьер удивленно и наивно смотрел через очки то на него, то на княгиню и зашевелился, как будто он тоже хотел встать, но опять раздумывал.
– Что мне за дело, что тут мсье Пьер, – вдруг сказала маленькая княгиня, и хорошенькое лицо ее вдруг распустилось в слезливую гримасу. – Я тебе давно хотела сказать, Andre: за что ты ко мне так переменился? Что я тебе сделала? Ты едешь в армию, ты меня не жалеешь. За что?
– Lise! – только сказал князь Андрей; но в этом слове были и просьба, и угроза, и, главное, уверение в том, что она сама раскается в своих словах; но она торопливо продолжала:
– Ты обращаешься со мной, как с больною или с ребенком. Я всё вижу. Разве ты такой был полгода назад?
– Lise, я прошу вас перестать, – сказал князь Андрей еще выразительнее.
Пьер, всё более и более приходивший в волнение во время этого разговора, встал и подошел к княгине. Он, казалось, не мог переносить вида слез и сам готов был заплакать.
– Успокойтесь, княгиня. Вам это так кажется, потому что я вас уверяю, я сам испытал… отчего… потому что… Нет, извините, чужой тут лишний… Нет, успокойтесь… Прощайте…
Князь Андрей остановил его за руку.
– Нет, постой, Пьер. Княгиня так добра, что не захочет лишить меня удовольствия провести с тобою вечер.
– Нет, он только о себе думает, – проговорила княгиня, не удерживая сердитых слез.
– Lise, – сказал сухо князь Андрей, поднимая тон на ту степень, которая показывает, что терпение истощено.
Вдруг сердитое беличье выражение красивого личика княгини заменилось привлекательным и возбуждающим сострадание выражением страха; она исподлобья взглянула своими прекрасными глазками на мужа, и на лице ее показалось то робкое и признающееся выражение, какое бывает у собаки, быстро, но слабо помахивающей опущенным хвостом.
– Mon Dieu, mon Dieu! [Боже мой, Боже мой!] – проговорила княгиня и, подобрав одною рукой складку платья, подошла к мужу и поцеловала его в лоб.
– Bonsoir, Lise, [Доброй ночи, Лиза,] – сказал князь Андрей, вставая и учтиво, как у посторонней, целуя руку.


Друзья молчали. Ни тот, ни другой не начинал говорить. Пьер поглядывал на князя Андрея, князь Андрей потирал себе лоб своею маленькою рукой.
– Пойдем ужинать, – сказал он со вздохом, вставая и направляясь к двери.
Они вошли в изящно, заново, богато отделанную столовую. Всё, от салфеток до серебра, фаянса и хрусталя, носило на себе тот особенный отпечаток новизны, который бывает в хозяйстве молодых супругов. В середине ужина князь Андрей облокотился и, как человек, давно имеющий что нибудь на сердце и вдруг решающийся высказаться, с выражением нервного раздражения, в каком Пьер никогда еще не видал своего приятеля, начал говорить:
– Никогда, никогда не женись, мой друг; вот тебе мой совет: не женись до тех пор, пока ты не скажешь себе, что ты сделал всё, что мог, и до тех пор, пока ты не перестанешь любить ту женщину, какую ты выбрал, пока ты не увидишь ее ясно; а то ты ошибешься жестоко и непоправимо. Женись стариком, никуда негодным… А то пропадет всё, что в тебе есть хорошего и высокого. Всё истратится по мелочам. Да, да, да! Не смотри на меня с таким удивлением. Ежели ты ждешь от себя чего нибудь впереди, то на каждом шагу ты будешь чувствовать, что для тебя всё кончено, всё закрыто, кроме гостиной, где ты будешь стоять на одной доске с придворным лакеем и идиотом… Да что!…
Он энергически махнул рукой.
Пьер снял очки, отчего лицо его изменилось, еще более выказывая доброту, и удивленно глядел на друга.
– Моя жена, – продолжал князь Андрей, – прекрасная женщина. Это одна из тех редких женщин, с которою можно быть покойным за свою честь; но, Боже мой, чего бы я не дал теперь, чтобы не быть женатым! Это я тебе одному и первому говорю, потому что я люблю тебя.
Князь Андрей, говоря это, был еще менее похож, чем прежде, на того Болконского, который развалившись сидел в креслах Анны Павловны и сквозь зубы, щурясь, говорил французские фразы. Его сухое лицо всё дрожало нервическим оживлением каждого мускула; глаза, в которых прежде казался потушенным огонь жизни, теперь блестели лучистым, ярким блеском. Видно было, что чем безжизненнее казался он в обыкновенное время, тем энергичнее был он в эти минуты почти болезненного раздражения.
– Ты не понимаешь, отчего я это говорю, – продолжал он. – Ведь это целая история жизни. Ты говоришь, Бонапарте и его карьера, – сказал он, хотя Пьер и не говорил про Бонапарте. – Ты говоришь Бонапарте; но Бонапарте, когда он работал, шаг за шагом шел к цели, он был свободен, у него ничего не было, кроме его цели, – и он достиг ее. Но свяжи себя с женщиной – и как скованный колодник, теряешь всякую свободу. И всё, что есть в тебе надежд и сил, всё только тяготит и раскаянием мучает тебя. Гостиные, сплетни, балы, тщеславие, ничтожество – вот заколдованный круг, из которого я не могу выйти. Я теперь отправляюсь на войну, на величайшую войну, какая только бывала, а я ничего не знаю и никуда не гожусь. Je suis tres aimable et tres caustique, [Я очень мил и очень едок,] – продолжал князь Андрей, – и у Анны Павловны меня слушают. И это глупое общество, без которого не может жить моя жена, и эти женщины… Ежели бы ты только мог знать, что это такое toutes les femmes distinguees [все эти женщины хорошего общества] и вообще женщины! Отец мой прав. Эгоизм, тщеславие, тупоумие, ничтожество во всем – вот женщины, когда показываются все так, как они есть. Посмотришь на них в свете, кажется, что что то есть, а ничего, ничего, ничего! Да, не женись, душа моя, не женись, – кончил князь Андрей.
– Мне смешно, – сказал Пьер, – что вы себя, вы себя считаете неспособным, свою жизнь – испорченною жизнью. У вас всё, всё впереди. И вы…
Он не сказал, что вы , но уже тон его показывал, как высоко ценит он друга и как много ждет от него в будущем.
«Как он может это говорить!» думал Пьер. Пьер считал князя Андрея образцом всех совершенств именно оттого, что князь Андрей в высшей степени соединял все те качества, которых не было у Пьера и которые ближе всего можно выразить понятием – силы воли. Пьер всегда удивлялся способности князя Андрея спокойного обращения со всякого рода людьми, его необыкновенной памяти, начитанности (он всё читал, всё знал, обо всем имел понятие) и больше всего его способности работать и учиться. Ежели часто Пьера поражало в Андрее отсутствие способности мечтательного философствования (к чему особенно был склонен Пьер), то и в этом он видел не недостаток, а силу.
В самых лучших, дружеских и простых отношениях лесть или похвала необходимы, как подмазка необходима для колес, чтоб они ехали.
– Je suis un homme fini, [Я человек конченный,] – сказал князь Андрей. – Что обо мне говорить? Давай говорить о тебе, – сказал он, помолчав и улыбнувшись своим утешительным мыслям.
Улыбка эта в то же мгновение отразилась на лице Пьера.
– А обо мне что говорить? – сказал Пьер, распуская свой рот в беззаботную, веселую улыбку. – Что я такое? Je suis un batard [Я незаконный сын!] – И он вдруг багрово покраснел. Видно было, что он сделал большое усилие, чтобы сказать это. – Sans nom, sans fortune… [Без имени, без состояния…] И что ж, право… – Но он не сказал, что право . – Я cвободен пока, и мне хорошо. Я только никак не знаю, что мне начать. Я хотел серьезно посоветоваться с вами.
Князь Андрей добрыми глазами смотрел на него. Но во взгляде его, дружеском, ласковом, всё таки выражалось сознание своего превосходства.
– Ты мне дорог, особенно потому, что ты один живой человек среди всего нашего света. Тебе хорошо. Выбери, что хочешь; это всё равно. Ты везде будешь хорош, но одно: перестань ты ездить к этим Курагиным, вести эту жизнь. Так это не идет тебе: все эти кутежи, и гусарство, и всё…
– Que voulez vous, mon cher, – сказал Пьер, пожимая плечами, – les femmes, mon cher, les femmes! [Что вы хотите, дорогой мой, женщины, дорогой мой, женщины!]
– Не понимаю, – отвечал Андрей. – Les femmes comme il faut, [Порядочные женщины,] это другое дело; но les femmes Курагина, les femmes et le vin, [женщины Курагина, женщины и вино,] не понимаю!
Пьер жил y князя Василия Курагина и участвовал в разгульной жизни его сына Анатоля, того самого, которого для исправления собирались женить на сестре князя Андрея.
– Знаете что, – сказал Пьер, как будто ему пришла неожиданно счастливая мысль, – серьезно, я давно это думал. С этою жизнью я ничего не могу ни решить, ни обдумать. Голова болит, денег нет. Нынче он меня звал, я не поеду.
– Дай мне честное слово, что ты не будешь ездить?
– Честное слово!


Уже был второй час ночи, когда Пьер вышел oт своего друга. Ночь была июньская, петербургская, бессумрачная ночь. Пьер сел в извозчичью коляску с намерением ехать домой. Но чем ближе он подъезжал, тем более он чувствовал невозможность заснуть в эту ночь, походившую более на вечер или на утро. Далеко было видно по пустым улицам. Дорогой Пьер вспомнил, что у Анатоля Курагина нынче вечером должно было собраться обычное игорное общество, после которого обыкновенно шла попойка, кончавшаяся одним из любимых увеселений Пьера.
«Хорошо бы было поехать к Курагину», подумал он.
Но тотчас же он вспомнил данное князю Андрею честное слово не бывать у Курагина. Но тотчас же, как это бывает с людьми, называемыми бесхарактерными, ему так страстно захотелось еще раз испытать эту столь знакомую ему беспутную жизнь, что он решился ехать. И тотчас же ему пришла в голову мысль, что данное слово ничего не значит, потому что еще прежде, чем князю Андрею, он дал также князю Анатолю слово быть у него; наконец, он подумал, что все эти честные слова – такие условные вещи, не имеющие никакого определенного смысла, особенно ежели сообразить, что, может быть, завтра же или он умрет или случится с ним что нибудь такое необыкновенное, что не будет уже ни честного, ни бесчестного. Такого рода рассуждения, уничтожая все его решения и предположения, часто приходили к Пьеру. Он поехал к Курагину.
Подъехав к крыльцу большого дома у конно гвардейских казарм, в которых жил Анатоль, он поднялся на освещенное крыльцо, на лестницу, и вошел в отворенную дверь. В передней никого не было; валялись пустые бутылки, плащи, калоши; пахло вином, слышался дальний говор и крик.
Игра и ужин уже кончились, но гости еще не разъезжались. Пьер скинул плащ и вошел в первую комнату, где стояли остатки ужина и один лакей, думая, что его никто не видит, допивал тайком недопитые стаканы. Из третьей комнаты слышались возня, хохот, крики знакомых голосов и рев медведя.
Человек восемь молодых людей толпились озабоченно около открытого окна. Трое возились с молодым медведем, которого один таскал на цепи, пугая им другого.
– Держу за Стивенса сто! – кричал один.
– Смотри не поддерживать! – кричал другой.
– Я за Долохова! – кричал третий. – Разними, Курагин.
– Ну, бросьте Мишку, тут пари.
– Одним духом, иначе проиграно, – кричал четвертый.
– Яков, давай бутылку, Яков! – кричал сам хозяин, высокий красавец, стоявший посреди толпы в одной тонкой рубашке, раскрытой на средине груди. – Стойте, господа. Вот он Петруша, милый друг, – обратился он к Пьеру.
Другой голос невысокого человека, с ясными голубыми глазами, особенно поражавший среди этих всех пьяных голосов своим трезвым выражением, закричал от окна: «Иди сюда – разойми пари!» Это был Долохов, семеновский офицер, известный игрок и бретёр, живший вместе с Анатолем. Пьер улыбался, весело глядя вокруг себя.
– Ничего не понимаю. В чем дело?
– Стойте, он не пьян. Дай бутылку, – сказал Анатоль и, взяв со стола стакан, подошел к Пьеру.
– Прежде всего пей.
Пьер стал пить стакан за стаканом, исподлобья оглядывая пьяных гостей, которые опять столпились у окна, и прислушиваясь к их говору. Анатоль наливал ему вино и рассказывал, что Долохов держит пари с англичанином Стивенсом, моряком, бывшим тут, в том, что он, Долохов, выпьет бутылку рому, сидя на окне третьего этажа с опущенными наружу ногами.
– Ну, пей же всю! – сказал Анатоль, подавая последний стакан Пьеру, – а то не пущу!
– Нет, не хочу, – сказал Пьер, отталкивая Анатоля, и подошел к окну.
Долохов держал за руку англичанина и ясно, отчетливо выговаривал условия пари, обращаясь преимущественно к Анатолю и Пьеру.
Долохов был человек среднего роста, курчавый и с светлыми, голубыми глазами. Ему было лет двадцать пять. Он не носил усов, как и все пехотные офицеры, и рот его, самая поразительная черта его лица, был весь виден. Линии этого рта были замечательно тонко изогнуты. В средине верхняя губа энергически опускалась на крепкую нижнюю острым клином, и в углах образовывалось постоянно что то вроде двух улыбок, по одной с каждой стороны; и всё вместе, а особенно в соединении с твердым, наглым, умным взглядом, составляло впечатление такое, что нельзя было не заметить этого лица. Долохов был небогатый человек, без всяких связей. И несмотря на то, что Анатоль проживал десятки тысяч, Долохов жил с ним и успел себя поставить так, что Анатоль и все знавшие их уважали Долохова больше, чем Анатоля. Долохов играл во все игры и почти всегда выигрывал. Сколько бы он ни пил, он никогда не терял ясности головы. И Курагин, и Долохов в то время были знаменитостями в мире повес и кутил Петербурга.
Бутылка рому была принесена; раму, не пускавшую сесть на наружный откос окна, выламывали два лакея, видимо торопившиеся и робевшие от советов и криков окружавших господ.
Анатоль с своим победительным видом подошел к окну. Ему хотелось сломать что нибудь. Он оттолкнул лакеев и потянул раму, но рама не сдавалась. Он разбил стекло.
– Ну ка ты, силач, – обратился он к Пьеру.
Пьер взялся за перекладины, потянул и с треском выворотип дубовую раму.
– Всю вон, а то подумают, что я держусь, – сказал Долохов.
– Англичанин хвастает… а?… хорошо?… – говорил Анатоль.
– Хорошо, – сказал Пьер, глядя на Долохова, который, взяв в руки бутылку рома, подходил к окну, из которого виднелся свет неба и сливавшихся на нем утренней и вечерней зари.
Долохов с бутылкой рома в руке вскочил на окно. «Слушать!»
крикнул он, стоя на подоконнике и обращаясь в комнату. Все замолчали.
– Я держу пари (он говорил по французски, чтоб его понял англичанин, и говорил не слишком хорошо на этом языке). Держу пари на пятьдесят империалов, хотите на сто? – прибавил он, обращаясь к англичанину.
– Нет, пятьдесят, – сказал англичанин.
– Хорошо, на пятьдесят империалов, – что я выпью бутылку рома всю, не отнимая ото рта, выпью, сидя за окном, вот на этом месте (он нагнулся и показал покатый выступ стены за окном) и не держась ни за что… Так?…
– Очень хорошо, – сказал англичанин.
Анатоль повернулся к англичанину и, взяв его за пуговицу фрака и сверху глядя на него (англичанин был мал ростом), начал по английски повторять ему условия пари.
– Постой! – закричал Долохов, стуча бутылкой по окну, чтоб обратить на себя внимание. – Постой, Курагин; слушайте. Если кто сделает то же, то я плачу сто империалов. Понимаете?
Англичанин кивнул головой, не давая никак разуметь, намерен ли он или нет принять это новое пари. Анатоль не отпускал англичанина и, несмотря на то что тот, кивая, давал знать что он всё понял, Анатоль переводил ему слова Долохова по английски. Молодой худощавый мальчик, лейб гусар, проигравшийся в этот вечер, взлез на окно, высунулся и посмотрел вниз.
– У!… у!… у!… – проговорил он, глядя за окно на камень тротуара.
– Смирно! – закричал Долохов и сдернул с окна офицера, который, запутавшись шпорами, неловко спрыгнул в комнату.
Поставив бутылку на подоконник, чтобы было удобно достать ее, Долохов осторожно и тихо полез в окно. Спустив ноги и расперевшись обеими руками в края окна, он примерился, уселся, опустил руки, подвинулся направо, налево и достал бутылку. Анатоль принес две свечки и поставил их на подоконник, хотя было уже совсем светло. Спина Долохова в белой рубашке и курчавая голова его были освещены с обеих сторон. Все столпились у окна. Англичанин стоял впереди. Пьер улыбался и ничего не говорил. Один из присутствующих, постарше других, с испуганным и сердитым лицом, вдруг продвинулся вперед и хотел схватить Долохова за рубашку.
– Господа, это глупости; он убьется до смерти, – сказал этот более благоразумный человек.
Анатоль остановил его:
– Не трогай, ты его испугаешь, он убьется. А?… Что тогда?… А?…
Долохов обернулся, поправляясь и опять расперевшись руками.
– Ежели кто ко мне еще будет соваться, – сказал он, редко пропуская слова сквозь стиснутые и тонкие губы, – я того сейчас спущу вот сюда. Ну!…
Сказав «ну»!, он повернулся опять, отпустил руки, взял бутылку и поднес ко рту, закинул назад голову и вскинул кверху свободную руку для перевеса. Один из лакеев, начавший подбирать стекла, остановился в согнутом положении, не спуская глаз с окна и спины Долохова. Анатоль стоял прямо, разинув глаза. Англичанин, выпятив вперед губы, смотрел сбоку. Тот, который останавливал, убежал в угол комнаты и лег на диван лицом к стене. Пьер закрыл лицо, и слабая улыбка, забывшись, осталась на его лице, хоть оно теперь выражало ужас и страх. Все молчали. Пьер отнял от глаз руки: Долохов сидел всё в том же положении, только голова загнулась назад, так что курчавые волосы затылка прикасались к воротнику рубахи, и рука с бутылкой поднималась всё выше и выше, содрогаясь и делая усилие. Бутылка видимо опорожнялась и с тем вместе поднималась, загибая голову. «Что же это так долго?» подумал Пьер. Ему казалось, что прошло больше получаса. Вдруг Долохов сделал движение назад спиной, и рука его нервически задрожала; этого содрогания было достаточно, чтобы сдвинуть всё тело, сидевшее на покатом откосе. Он сдвинулся весь, и еще сильнее задрожали, делая усилие, рука и голова его. Одна рука поднялась, чтобы схватиться за подоконник, но опять опустилась. Пьер опять закрыл глаза и сказал себе, что никогда уж не откроет их. Вдруг он почувствовал, что всё вокруг зашевелилось. Он взглянул: Долохов стоял на подоконнике, лицо его было бледно и весело.
– Пуста!
Он кинул бутылку англичанину, который ловко поймал ее. Долохов спрыгнул с окна. От него сильно пахло ромом.
– Отлично! Молодцом! Вот так пари! Чорт вас возьми совсем! – кричали с разных сторон.
Англичанин, достав кошелек, отсчитывал деньги. Долохов хмурился и молчал. Пьер вскочил на окно.
Господа! Кто хочет со мною пари? Я то же сделаю, – вдруг крикнул он. – И пари не нужно, вот что. Вели дать бутылку. Я сделаю… вели дать.
– Пускай, пускай! – сказал Долохов, улыбаясь.
– Что ты? с ума сошел? Кто тебя пустит? У тебя и на лестнице голова кружится, – заговорили с разных сторон.
– Я выпью, давай бутылку рому! – закричал Пьер, решительным и пьяным жестом ударяя по столу, и полез в окно.
Его схватили за руки; но он был так силен, что далеко оттолкнул того, кто приблизился к нему.
– Нет, его так не уломаешь ни за что, – говорил Анатоль, – постойте, я его обману. Послушай, я с тобой держу пари, но завтра, а теперь мы все едем к***.
– Едем, – закричал Пьер, – едем!… И Мишку с собой берем…
И он ухватил медведя, и, обняв и подняв его, стал кружиться с ним по комнате.


Князь Василий исполнил обещание, данное на вечере у Анны Павловны княгине Друбецкой, просившей его о своем единственном сыне Борисе. О нем было доложено государю, и, не в пример другим, он был переведен в гвардию Семеновского полка прапорщиком. Но адъютантом или состоящим при Кутузове Борис так и не был назначен, несмотря на все хлопоты и происки Анны Михайловны. Вскоре после вечера Анны Павловны Анна Михайловна вернулась в Москву, прямо к своим богатым родственникам Ростовым, у которых она стояла в Москве и у которых с детства воспитывался и годами живал ее обожаемый Боренька, только что произведенный в армейские и тотчас же переведенный в гвардейские прапорщики. Гвардия уже вышла из Петербурга 10 го августа, и сын, оставшийся для обмундирования в Москве, должен был догнать ее по дороге в Радзивилов.
У Ростовых были именинницы Натальи, мать и меньшая дочь. С утра, не переставая, подъезжали и отъезжали цуги, подвозившие поздравителей к большому, всей Москве известному дому графини Ростовой на Поварской. Графиня с красивой старшею дочерью и гостями, не перестававшими сменять один другого, сидели в гостиной.
Графиня была женщина с восточным типом худого лица, лет сорока пяти, видимо изнуренная детьми, которых у ней было двенадцать человек. Медлительность ее движений и говора, происходившая от слабости сил, придавала ей значительный вид, внушавший уважение. Княгиня Анна Михайловна Друбецкая, как домашний человек, сидела тут же, помогая в деле принимания и занимания разговором гостей. Молодежь была в задних комнатах, не находя нужным участвовать в приеме визитов. Граф встречал и провожал гостей, приглашая всех к обеду.