Grumman S-2 Tracker
Поделись знанием:
Grumman S-2 TrackerGrumman S-2 Tracker
Соня, Наташа спали, не раздеваясь, в диванной. В эту ночь еще нового раненого провозили через Поварскую, и Мавра Кузминишна, стоявшая у ворот, заворотила его к Ростовым. Раненый этот, по соображениям Мавры Кузминишны, был очень значительный человек. Его везли в коляске, совершенно закрытой фартуком и с спущенным верхом. На козлах вместе с извозчиком сидел старик, почтенный камердинер. Сзади в повозке ехали доктор и два солдата.
– Пожалуйте к нам, пожалуйте. Господа уезжают, весь дом пустой, – сказала старушка, обращаясь к старому слуге.
– Да что, – отвечал камердинер, вздыхая, – и довезти не чаем! У нас и свой дом в Москве, да далеко, да и не живет никто.
– К нам милости просим, у наших господ всего много, пожалуйте, – говорила Мавра Кузминишна. – А что, очень нездоровы? – прибавила она.
Камердинер махнул рукой.
– Не чаем довезти! У доктора спросить надо. – И камердинер сошел с козел и подошел к повозке.
– Хорошо, – сказал доктор.
Камердинер подошел опять к коляске, заглянул в нее, покачал головой, велел кучеру заворачивать на двор и остановился подле Мавры Кузминишны.
– Господи Иисусе Христе! – проговорила она.
Мавра Кузминишна предлагала внести раненого в дом.
– Господа ничего не скажут… – говорила она. Но надо было избежать подъема на лестницу, и потому раненого внесли во флигель и положили в бывшей комнате m me Schoss. Раненый этот был князь Андрей Болконский.
Наступил последний день Москвы. Была ясная веселая осенняя погода. Было воскресенье. Как и в обыкновенные воскресенья, благовестили к обедне во всех церквах. Никто, казалось, еще не мог понять того, что ожидает Москву.
Только два указателя состояния общества выражали то положение, в котором была Москва: чернь, то есть сословие бедных людей, и цены на предметы. Фабричные, дворовые и мужики огромной толпой, в которую замешались чиновники, семинаристы, дворяне, в этот день рано утром вышли на Три Горы. Постояв там и не дождавшись Растопчина и убедившись в том, что Москва будет сдана, эта толпа рассыпалась по Москве, по питейным домам и трактирам. Цены в этот день тоже указывали на положение дел. Цены на оружие, на золото, на телеги и лошадей всё шли возвышаясь, а цены на бумажки и на городские вещи всё шли уменьшаясь, так что в середине дня были случаи, что дорогие товары, как сукна, извозчики вывозили исполу, а за мужицкую лошадь платили пятьсот рублей; мебель же, зеркала, бронзы отдавали даром.
В степенном и старом доме Ростовых распадение прежних условий жизни выразилось очень слабо. В отношении людей было только то, что в ночь пропало три человека из огромной дворни; но ничего не было украдено; и в отношении цен вещей оказалось то, что тридцать подвод, пришедшие из деревень, были огромное богатство, которому многие завидовали и за которые Ростовым предлагали огромные деньги. Мало того, что за эти подводы предлагали огромные деньги, с вечера и рано утром 1 го сентября на двор к Ростовым приходили посланные денщики и слуги от раненых офицеров и притаскивались сами раненые, помещенные у Ростовых и в соседних домах, и умоляли людей Ростовых похлопотать о том, чтоб им дали подводы для выезда из Москвы. Дворецкий, к которому обращались с такими просьбами, хотя и жалел раненых, решительно отказывал, говоря, что он даже и не посмеет доложить о том графу. Как ни жалки были остающиеся раненые, было очевидно, что, отдай одну подводу, не было причины не отдать другую, все – отдать и свои экипажи. Тридцать подвод не могли спасти всех раненых, а в общем бедствии нельзя было не думать о себе и своей семье. Так думал дворецкий за своего барина.
Проснувшись утром 1 го числа, граф Илья Андреич потихоньку вышел из спальни, чтобы не разбудить к утру только заснувшую графиню, и в своем лиловом шелковом халате вышел на крыльцо. Подводы, увязанные, стояли на дворе. У крыльца стояли экипажи. Дворецкий стоял у подъезда, разговаривая с стариком денщиком и молодым, бледным офицером с подвязанной рукой. Дворецкий, увидав графа, сделал офицеру и денщику значительный и строгий знак, чтобы они удалились.
– Ну, что, все готово, Васильич? – сказал граф, потирая свою лысину и добродушно глядя на офицера и денщика и кивая им головой. (Граф любил новые лица.)
– Хоть сейчас запрягать, ваше сиятельство.
– Ну и славно, вот графиня проснется, и с богом! Вы что, господа? – обратился он к офицеру. – У меня в доме? – Офицер придвинулся ближе. Бледное лицо его вспыхнуло вдруг яркой краской.
– Граф, сделайте одолжение, позвольте мне… ради бога… где нибудь приютиться на ваших подводах. Здесь у меня ничего с собой нет… Мне на возу… все равно… – Еще не успел договорить офицер, как денщик с той же просьбой для своего господина обратился к графу.
– А! да, да, да, – поспешно заговорил граф. – Я очень, очень рад. Васильич, ты распорядись, ну там очистить одну или две телеги, ну там… что же… что нужно… – какими то неопределенными выражениями, что то приказывая, сказал граф. Но в то же мгновение горячее выражение благодарности офицера уже закрепило то, что он приказывал. Граф оглянулся вокруг себя: на дворе, в воротах, в окне флигеля виднелись раненые и денщики. Все они смотрели на графа и подвигались к крыльцу.
– Пожалуйте, ваше сиятельство, в галерею: там как прикажете насчет картин? – сказал дворецкий. И граф вместе с ним вошел в дом, повторяя свое приказание о том, чтобы не отказывать раненым, которые просятся ехать.
– Ну, что же, можно сложить что нибудь, – прибавил он тихим, таинственным голосом, как будто боясь, чтобы кто нибудь его не услышал.
В девять часов проснулась графиня, и Матрена Тимофеевна, бывшая ее горничная, исполнявшая в отношении графини должность шефа жандармов, пришла доложить своей бывшей барышне, что Марья Карловна очень обижены и что барышниным летним платьям нельзя остаться здесь. На расспросы графини, почему m me Schoss обижена, открылось, что ее сундук сняли с подводы и все подводы развязывают – добро снимают и набирают с собой раненых, которых граф, по своей простоте, приказал забирать с собой. Графиня велела попросить к себе мужа.
– Что это, мой друг, я слышу, вещи опять снимают?
– Знаешь, ma chere, я вот что хотел тебе сказать… ma chere графинюшка… ко мне приходил офицер, просят, чтобы дать несколько подвод под раненых. Ведь это все дело наживное; а каково им оставаться, подумай!.. Право, у нас на дворе, сами мы их зазвали, офицеры тут есть. Знаешь, думаю, право, ma chere, вот, ma chere… пускай их свезут… куда же торопиться?.. – Граф робко сказал это, как он всегда говорил, когда дело шло о деньгах. Графиня же привыкла уж к этому тону, всегда предшествовавшему делу, разорявшему детей, как какая нибудь постройка галереи, оранжереи, устройство домашнего театра или музыки, – и привыкла, и долгом считала всегда противоборствовать тому, что выражалось этим робким тоном.
Она приняла свой покорно плачевный вид и сказала мужу:
– Послушай, граф, ты довел до того, что за дом ничего не дают, а теперь и все наше – детское состояние погубить хочешь. Ведь ты сам говоришь, что в доме на сто тысяч добра. Я, мой друг, не согласна и не согласна. Воля твоя! На раненых есть правительство. Они знают. Посмотри: вон напротив, у Лопухиных, еще третьего дня все дочиста вывезли. Вот как люди делают. Одни мы дураки. Пожалей хоть не меня, так детей.
Граф замахал руками и, ничего не сказав, вышел из комнаты.
– Папа! об чем вы это? – сказала ему Наташа, вслед за ним вошедшая в комнату матери.
– Ни о чем! Тебе что за дело! – сердито проговорил граф.
– Нет, я слышала, – сказала Наташа. – Отчего ж маменька не хочет?
– Тебе что за дело? – крикнул граф. Наташа отошла к окну и задумалась.
– Папенька, Берг к нам приехал, – сказала она, глядя в окно.
Берг, зять Ростовых, был уже полковник с Владимиром и Анной на шее и занимал все то же покойное и приятное место помощника начальника штаба, помощника первого отделения начальника штаба второго корпуса.
Он 1 сентября приехал из армии в Москву.
Ему в Москве нечего было делать; но он заметил, что все из армии просились в Москву и что то там делали. Он счел тоже нужным отпроситься для домашних и семейных дел.
Берг, в своих аккуратных дрожечках на паре сытых саврасеньких, точно таких, какие были у одного князя, подъехал к дому своего тестя. Он внимательно посмотрел во двор на подводы и, входя на крыльцо, вынул чистый носовой платок и завязал узел.
Из передней Берг плывущим, нетерпеливым шагом вбежал в гостиную и обнял графа, поцеловал ручки у Наташи и Сони и поспешно спросил о здоровье мамаши.
– Какое теперь здоровье? Ну, рассказывай же, – сказал граф, – что войска? Отступают или будет еще сраженье?
– Один предвечный бог, папаша, – сказал Берг, – может решить судьбы отечества. Армия горит духом геройства, и теперь вожди, так сказать, собрались на совещание. Что будет, неизвестно. Но я вам скажу вообще, папаша, такого геройского духа, истинно древнего мужества российских войск, которое они – оно, – поправился он, – показали или выказали в этой битве 26 числа, нет никаких слов достойных, чтоб их описать… Я вам скажу, папаша (он ударил себя в грудь так же, как ударял себя один рассказывавший при нем генерал, хотя несколько поздно, потому что ударить себя в грудь надо было при слове «российское войско»), – я вам скажу откровенно, что мы, начальники, не только не должны были подгонять солдат или что нибудь такое, но мы насилу могли удерживать эти, эти… да, мужественные и древние подвиги, – сказал он скороговоркой. – Генерал Барклай до Толли жертвовал жизнью своей везде впереди войска, я вам скажу. Наш же корпус был поставлен на скате горы. Можете себе представить! – И тут Берг рассказал все, что он запомнил, из разных слышанных за это время рассказов. Наташа, не спуская взгляда, который смущал Берга, как будто отыскивая на его лице решения какого то вопроса, смотрела на него.
– Такое геройство вообще, каковое выказали российские воины, нельзя представить и достойно восхвалить! – сказал Берг, оглядываясь на Наташу и как бы желая ее задобрить, улыбаясь ей в ответ на ее упорный взгляд… – «Россия не в Москве, она в сердцах се сынов!» Так, папаша? – сказал Берг.
В это время из диванной, с усталым и недовольным видом, вышла графиня. Берг поспешно вскочил, поцеловал ручку графини, осведомился о ее здоровье и, выражая свое сочувствие покачиваньем головы, остановился подле нее.
– Да, мамаша, я вам истинно скажу, тяжелые и грустные времена для всякого русского. Но зачем же так беспокоиться? Вы еще успеете уехать…
– Я не понимаю, что делают люди, – сказала графиня, обращаясь к мужу, – мне сейчас сказали, что еще ничего не готово. Ведь надо же кому нибудь распорядиться. Вот и пожалеешь о Митеньке. Это конца не будет?
Граф хотел что то сказать, но, видимо, воздержался. Он встал с своего стула и пошел к двери.
Берг в это время, как бы для того, чтобы высморкаться, достал платок и, глядя на узелок, задумался, грустно и значительно покачивая головой.
– А у меня к вам, папаша, большая просьба, – сказал он.
– Гм?.. – сказал граф, останавливаясь.
– Еду я сейчас мимо Юсупова дома, – смеясь, сказал Берг. – Управляющий мне знакомый, выбежал и просит, не купите ли что нибудь. Я зашел, знаете, из любопытства, и там одна шифоньерочка и туалет. Вы знаете, как Верушка этого желала и как мы спорили об этом. (Берг невольно перешел в тон радости о своей благоустроенности, когда он начал говорить про шифоньерку и туалет.) И такая прелесть! выдвигается и с аглицким секретом, знаете? А Верочке давно хотелось. Так мне хочется ей сюрприз сделать. Я видел у вас так много этих мужиков на дворе. Дайте мне одного, пожалуйста, я ему хорошенько заплачу и…
Граф сморщился и заперхал.
– У графини просите, а я не распоряжаюсь.
– Ежели затруднительно, пожалуйста, не надо, – сказал Берг. – Мне для Верушки только очень бы хотелось.
– Ах, убирайтесь вы все к черту, к черту, к черту и к черту!.. – закричал старый граф. – Голова кругом идет. – И он вышел из комнаты.
Графиня заплакала.
– Да, да, маменька, очень тяжелые времена! – сказал Берг.
Наташа вышла вместе с отцом и, как будто с трудом соображая что то, сначала пошла за ним, а потом побежала вниз.
На крыльце стоял Петя, занимавшийся вооружением людей, которые ехали из Москвы. На дворе все так же стояли заложенные подводы. Две из них были развязаны, и на одну из них влезал офицер, поддерживаемый денщиком.
– Ты знаешь за что? – спросил Петя Наташу (Наташа поняла, что Петя разумел: за что поссорились отец с матерью). Она не отвечала.
– За то, что папенька хотел отдать все подводы под ранепых, – сказал Петя. – Мне Васильич сказал. По моему…
– По моему, – вдруг закричала почти Наташа, обращая свое озлобленное лицо к Пете, – по моему, это такая гадость, такая мерзость, такая… я не знаю! Разве мы немцы какие нибудь?.. – Горло ее задрожало от судорожных рыданий, и она, боясь ослабеть и выпустить даром заряд своей злобы, повернулась и стремительно бросилась по лестнице. Берг сидел подле графини и родственно почтительно утешал ее. Граф с трубкой в руках ходил по комнате, когда Наташа, с изуродованным злобой лицом, как буря ворвалась в комнату и быстрыми шагами подошла к матери.
– Это гадость! Это мерзость! – закричала она. – Это не может быть, чтобы вы приказали.
Берг и графиня недоумевающе и испуганно смотрели на нее. Граф остановился у окна, прислушиваясь.
– Маменька, это нельзя; посмотрите, что на дворе! – закричала она. – Они остаются!..
– Что с тобой? Кто они? Что тебе надо?
– Раненые, вот кто! Это нельзя, маменька; это ни на что не похоже… Нет, маменька, голубушка, это не то, простите, пожалуйста, голубушка… Маменька, ну что нам то, что мы увезем, вы посмотрите только, что на дворе… Маменька!.. Это не может быть!..
Граф стоял у окна и, не поворачивая лица, слушал слова Наташи. Вдруг он засопел носом и приблизил свое лицо к окну.
Графиня взглянула на дочь, увидала ее пристыженное за мать лицо, увидала ее волнение, поняла, отчего муж теперь не оглядывался на нее, и с растерянным видом оглянулась вокруг себя.
| S-2 Tracker | |
|---|---|
 | |
| Противолодочный самолёт S-2 «Трекер» перед взлётом с авианосца USS Bennington (CV-20) | |
| Тип | палубный противолодочный самолёт |
| Разработчик | Грумман |
| Производитель | Грумман Де Хевиленд Канада |
| Первый полёт | 4 декабря 1952 |
| Начало эксплуатации | февраль 1954 |
| Конец эксплуатации | 1976 (ВМС США) |
| Статус | эксплуатируется (ВМС Аргентины) |
| Основные эксплуатанты | ВМС США Королевские ВМС Канады Королевские ВМС Австралии ВМС Аргентины |
| Единиц произведено | 1185 (в США) 99 (в Канаде) |
| Варианты | E-1 Трейсер C-1 Трейдер |
 Изображения на Викискладе
| |
Грумман S-2 «Трекер» (англ. Grumman S-2 Tracker, до 1962 - S2F) — американский палубный противолодочный самолёт.
S-2 стал первым самолётом ВМФ США, который был оснащён одновременно средствами обнаружения и средствами уничтожения подводных лодок. У предшественников S-2 функции обнаружения и атаки были разделены, противолодочная система AF Guardian состояла из двух однотипных самолётов, один из которых нёс радар, а второй – противолодочные торпеды.
Содержание
История
Разработка первой модели (G-89) начата фирмой Grumman 30 июня 1950 года, когда был получен заказ на два прототипа XS2F-1 и 15 предсерийных самолётов S2F-1. Прототип впервые поднялся в воздух 4 декабря 1952 года, а первая боевая эскадрилья (VS-26) была сформирована в феврале 1954 года.
В дальнейшем на базе S2F были созданы самолёт ДРЛО WF (E-1 Tracer) и транспортный самолёт TF (C-1 Trader).
Всего было произведено 1185 машин. Кроме того, 99 самолётов было построено по лицензии в Канаде фирмой «Де Хевиленд Канада». Списанные самолёты американской постройки продавались другим странам (Аргентина, Бразилия, Ливан, Южная Корея, Тайвань, Таиланд, Турция, Уругвай, Венесуэла).
В середине 1970-х годов на замену «Трекеру» пришёл новый палубный противолодочный самолёт S-3 «Викинг». Последняя эскадрилья S-2 (VS-37, оснащённая моделью S-2G) была расформирована в 1976 году. После этого несколько «Трекеров» использовали в качестве самолётов для пожаротушения, остальные проданы другим странам.
Задействованные структуры
В разработке и производстве самолётов S-2 были задействованы следующие структуры:[1]
Конструкция
Самолёт представляет собой цельнометаллический двухдвигательный высокоплан с классическим хвостовым оперением. Экипаж - 4 человека: два пилота, оператор РЛС, оператор гидроакустических буёв (РГБ) и магнитометра.
Фюзеляж дюралюминевый по схеме полумонококка. Кабина в носовой части, доступ через дверь в левом борту. В средней части фюзеляжа находится бомбовый отсек длиной 4 м, за которым в выдвижном обтекателе находится вращающаяся антенна радара. В хвостовой части самолёта расположен крюк аэрофинишёра и выдвижная штанга для магнитометра.
Крыло состоит из центроплана и двух складывающихся консолей. Механизм складывания крыла гидравлический. Топливные баки расположены в объёме центроплана. На правом крыле расположен прожектор и вытянутая вперёд штанга газоанализатора. Крыло и стабилизатор оборудованы системой противообледенения.
Шасси трёхстоечное. Основные стойки одноколёсные, убираются в мотогондолу. Передняя стойка двухколёсная.
Оборудование
Главным средством поиска был радар APS-38, который обнаруживает воздухозаборник подводной лодки на расстоянии 10-20 миль. Начиная с модели S-2D оснащается радаром APS-88A.
Дополнительное средство обнаружения – индукционный магнитометр ASQ-10, который для уменьшения влияния собственного магнитного поля размещался на выдвижной штанге длиной 4,8 м. Магнитометр позволял обнаруживать подводную лодку на расстоянии до 300 м.
Для поиска подводных целей применялись одноразовые радиогидроакустические буи (РГБ) с гидрофонами ненаправленного действия. Прослушивание шумов осуществлялось по радиоканалу с расстояния до 135 км.
Начиная с модели S-2B, использовались два типа РГБ: Jezebel для ненаправленного поиска на больших дистанциях (применяется узкополосная фильтрация сигналов) и Julie для определения координат лодки по запаздыванию эха при взрыве практического глубинного заряда.
Дистанционно управляемый прожектор с силой света 130 МКд расположен на передней кромке правого крыла может автоматически направлять луч по сигналу радара.
Начиная с модели S-2D (1957 год) на самолёт устанавливается газоанализатор ASR-2 Sniffer (крепится к штанге на правом крыле) для поиска подводных лодок по отработанным газам двигателя. Дальность обнаружения – до 500 м. Принцип действия прибора – определение концентрации угарного газа в воздухе.
Модификации
| Модель | с 1962 г. | Особенности модели[2] |
|---|---|---|
| XS2F-1 | Самолёты-прототипы с двигателями R1820-76WA (1450 л. с.). Построено 2 единицы | |
| YS2F-1 | YS-2A | Первые предсерийные самолёты. Построено 15 единиц |
| S2F-1 | S-2A | Первая промышленная модель с двигателями R-1820-82WA (1525 л. с.). Построено 755 единиц |
| S2F-1T | TS-2A | Учебно-тренировочный самолёт. Выпускался в двух вариантах: для тренировки пилотов и для тренировки операторов противолодочного оружия. Вариант ПЛО был вооружён практическими глубинными зарядами (30 штук), практическими ракетами и глубинными бомбами. Построено 207 единиц |
| S2F-1U | US-2A | Вспомогательный самолёт (лёгкий транспорт, буксировщик мишеней) без вооружения. Конвертирована 51 единица S-2A |
| S2F-1S | S-2B | Модернизация S-2A. Новые гидроакустические буи Julie/Jezebel и аппаратура для обработки информации от них. Модернизация прекращена с появлением серийной модели S-2F. |
| - | US-2B | Вспомогательный самолёт, буксировщик мишеней. Вариант, идентичный US-2A, с возможностью транспортировки груза в бомбовом отсеке и 5 пассажиров. Конвертировано 75 единиц S-2A. |
| S2F-1S1 | S-2F | S2F-1S с модернизированной системой обработки информации от гидроакустический буёв Julie/Jezebel |
| US-2F | US-2F | Транспортный самолёт, конверсия S-2F |
| S2F-2 | S-2С | Расширен бомбовый отсек под ядерную глубинную бомбу, увеличено хвостовое оперение. В серии с 12 июля 1954 г. Построено 60 самолётов. После появления модификации S-2D переоборудованы в транспортные самолёты US-2C. |
| S2F-2P | RS-2С | Самолёт фоторазведки. Демонтировано противолодочное оружие, установлены 6 фотокамер. Конвертирован 1 самолёт S-2C |
| S2F-2U | US-2C | Вспомогательный транспортный самолёт, буксировщик мишеней. Конвертированная модель S-2C. |
| S2F-3 | S-2D | В разработке с декабря 1957 года, испытания — с мая 1959 года, на вооружении — с ноября 1960 года. Увеличенная передняя часть фюзеляжа и хвостовое оперение, дополнительная ёмкость баков, расширенные гондолы двигателей для размещения гидроакустических буёв. Длина увеличена на 457 мм, ширина фюзеляжа — на 82 мм. Улучшена комфортность, увеличен запас топлива. Установлены новые двигатели R1820-82A, новая поисковая РЛС APS-88A, система РЭБ ALD-2B и доплеровская навигационная система APN-122. Удалён обтекатель системы РЭБ над кабиной, антенны новой системы РЭБ установлены на концах крыльев. Усилены пилоны для подвески оружия, увеличено количество сбрасываемых буёв. Построено 100 самолётов |
| ES-2D | ES-2D | Самолёты, построенные для охраны тихоокеанских полигонов ВМФ США. Предназначались для расчистки территории от посторонних судов во время ракетных пусков. Использовался также как самолёт РЭБ.
Конвертировано 7 единиц S-2D. |
| US-2D | US-2D | Вспомогательный самолёт. Убрано противолодочное оружие кроме радара и прожектора. Конвертировано 54 единицы S-2D. |
| S2F-3S | S-2E | Последний серийный вариант самолёта. Выпускался до июня 1968 года. Модернизирована система обработки информации от гидроакустический буёв Julie/Jezebel. Установлены тактическая навигационная система ASN-30 и РЛС APS-88A DITACS. Улучшенный магнитный детектор с дальностью 500 м. Построено 252 единицы, в том числе 14 единиц для Австралии. |
| S-2G | S-2G | Конверсия S-2E с модернизированной электроникой, 1973 г. Установлена система AQA-7 DIFAR и ПКР AGM-12B Bullpup. Модернизировано 37 единиц. |
| CS2F-1 | CP-121 (с 1968 г.) | Производство De Havilland Canada, 1956 год. По сравнению с S-2A антенна РЭБ в обтекателе над кабиной перемещена в концы крыльев. Построено 44 единицы |
| CS2F-2 | CP-121 (с 1968 г.) | Вторая серия самолётов производства De Havilland Canada. По сравнению с CS2F-1 улучшена чувствительность радара и магнитного детектора. Построено 55 единиц |
| CS2F-3 | CP-121 (с 1968 г.) | Конверсия 43 самолётов CS2F-2 в середине 1960-х годов. Новый навигационный компьютер, допплеровский радар, более чувствительные буи системы Jezebel/Julie. |
| Military S-2T Turbo Tracker |
1986 год. Разработка на основе S-2G с заменой электроники, турбовинтовыми двигателями TPE331-15AW фирмы Garrett и 4-лопастными винтами. По заказу Тайваня поставлены 2 машины и 30 комплектов для сборки на месте (всего 260 млн долл.). | |
| S-2ET | 1986 год. Модификация с турбовинтовыми двигателями TPE331 (военный вариант). | |
| S-2AT | 1986 год. Гражданский пожарный самолёт. Модификация с турбовинтовыми двигателями TPE331 | |
| Conair Firecat | S-2A, переоборудованный в Канаде в пожарный самолёт. Пневматики большого размера для посадки на грунт и бак ёмкостью 3300 литров огнегасящей жидкости. С 1987 года. | |
| Conair Turbo Firecat | S-2A, переоборудованный в Канаде в пожарный самолёт. Турбовинтовые двигатели PT6A-67AF фирмы Pratt and Whitney, пневматики большого размера для посадки на грунт и бак ёмкостью 3450 литров огнегасящей жидкости. С 1987 года в Firecat и Turbo Firecat переоборудовано 36 самолётов. |
Интересные факты
На военно-морском жаргоне этот самолёт называли «стуф» (stoof, непереводимое сочетание букв по созвучию с шифром S2F: S-two-F). Созданный на его базе самолёт ДРЛО E-1 «Трейсер» из-за характерного крышеобразного радара над фюзеляжем называли «stoof with the roof» (стуф с крышей)[3].
Тактико-технические характеристики
Источник данных: Канадский музей авиации [4].
Технические характеристики- Экипаж: 4 человека (2 пилота, 2 оператора)
- Длина: 13,26 м
- Размах крыла: 22,12 м
- Ширина со сложенным крылом: 8,33 м
- Размах хвостового опререния: 8,06 м
- Высота: 5,33 м
- Площадь крыла: 45,06 м²
- Колея шасси: 5,64 м
- Пневматики:
- основные стойки: 2 × 825x216 мм
- передняя стойка: 2 × 439x86 мм
- Масса пустого: 8 308 кг
- Максимальная взлётная масса: 11 860 кг
- Максимальная посадочная масса: 10 630 кг
- Силовая установка: 2 × 9-цилиндровых радиальных воздушного охлаждения Wright R-1820 82 WA
- Мощность двигателей: 2 × 1 525 л.с.
- Масса двигателя: 617 кг
- Воздушный винт: трёхлопастной металлический
Лётные характеристики
- Максимальная скорость: 450 км/ч
- Крейсерская скорость: 240 км/ч
- Практическая дальность: 2 170 км
- Продолжительность полёта: 9 часов
- Практический потолок: 6 700 м
- Длина разбега: 340 м (минимальная)
Вооружение
- Боевая нагрузка: 1400 кг
- Управляемые ракеты: AGM-12B Bullpup (начиная с S-2E)
- Гнёзда для 32 гидроакустических буёв и маркеров в задней части мотогондол
- Выбрасыватель для маркеров и практических глубинных зарядов
- поисковый радар APS-38 (APS-88A начиная с S-2D)
- система электронного противодействия APA-69
- магнитометр ASQ-10 индукционный
- газоанализатор ASR-2 Sniffer (начиная с S-2D)
Прочее
- прожектор яркостью 130 МКд на правом крыле </ul>
Напишите отзыв о статье "Grumman S-2 Tracker"
Примечания
- ↑ [babel.hathitrust.org/cgi/pt?id=uc1.$b655549;view=1up;seq=783 Statement of Rear. Adm. William I. Martin, Acting Deputy Chief of Naval Operations (Air). (англ.)] / Hearings on Military Posture, and H.R. 4016 : Hearings before the Committee on Armed Services, 89th Congress, 1st Session. — Washington, D.C. : U.S. Government Printing Office, 1965. — P.901 — 1556 p.
- ↑ [home.planet.nl/~roden171/typese.html Mail]
- ↑ O'Rourke, G.G. Of Hosenoses, Stoofs, and Lefthanded Spads. — United States Naval Institute Proceedings, July 1968.
- ↑ D.H. Tate. [www.aviation.technomuses.ca/assets/pdf/e_GrummanCS2F-CP121Tracker.pdf Grumman CS2F / CP-121 Tracker, Royal Canadian Navy]. — Canada Aviation Museum, 1974—78. — 19 с.
Ссылки
- [nationaldefense.ru/includes/periodics/armstrade/2011/0111/18095418/detail.shtml Национальная оборона / Рынки вооружений / «Охотник» возвращается в небо]
Отрывок, характеризующий Grumman S-2 Tracker
Но как ни хлопотали все люди, к поздней ночи еще не все могло быть уложено. Графиня заснула, и граф, отложив отъезд до утра, пошел спать.Соня, Наташа спали, не раздеваясь, в диванной. В эту ночь еще нового раненого провозили через Поварскую, и Мавра Кузминишна, стоявшая у ворот, заворотила его к Ростовым. Раненый этот, по соображениям Мавры Кузминишны, был очень значительный человек. Его везли в коляске, совершенно закрытой фартуком и с спущенным верхом. На козлах вместе с извозчиком сидел старик, почтенный камердинер. Сзади в повозке ехали доктор и два солдата.
– Пожалуйте к нам, пожалуйте. Господа уезжают, весь дом пустой, – сказала старушка, обращаясь к старому слуге.
– Да что, – отвечал камердинер, вздыхая, – и довезти не чаем! У нас и свой дом в Москве, да далеко, да и не живет никто.
– К нам милости просим, у наших господ всего много, пожалуйте, – говорила Мавра Кузминишна. – А что, очень нездоровы? – прибавила она.
Камердинер махнул рукой.
– Не чаем довезти! У доктора спросить надо. – И камердинер сошел с козел и подошел к повозке.
– Хорошо, – сказал доктор.
Камердинер подошел опять к коляске, заглянул в нее, покачал головой, велел кучеру заворачивать на двор и остановился подле Мавры Кузминишны.
– Господи Иисусе Христе! – проговорила она.
Мавра Кузминишна предлагала внести раненого в дом.
– Господа ничего не скажут… – говорила она. Но надо было избежать подъема на лестницу, и потому раненого внесли во флигель и положили в бывшей комнате m me Schoss. Раненый этот был князь Андрей Болконский.
Наступил последний день Москвы. Была ясная веселая осенняя погода. Было воскресенье. Как и в обыкновенные воскресенья, благовестили к обедне во всех церквах. Никто, казалось, еще не мог понять того, что ожидает Москву.
Только два указателя состояния общества выражали то положение, в котором была Москва: чернь, то есть сословие бедных людей, и цены на предметы. Фабричные, дворовые и мужики огромной толпой, в которую замешались чиновники, семинаристы, дворяне, в этот день рано утром вышли на Три Горы. Постояв там и не дождавшись Растопчина и убедившись в том, что Москва будет сдана, эта толпа рассыпалась по Москве, по питейным домам и трактирам. Цены в этот день тоже указывали на положение дел. Цены на оружие, на золото, на телеги и лошадей всё шли возвышаясь, а цены на бумажки и на городские вещи всё шли уменьшаясь, так что в середине дня были случаи, что дорогие товары, как сукна, извозчики вывозили исполу, а за мужицкую лошадь платили пятьсот рублей; мебель же, зеркала, бронзы отдавали даром.
В степенном и старом доме Ростовых распадение прежних условий жизни выразилось очень слабо. В отношении людей было только то, что в ночь пропало три человека из огромной дворни; но ничего не было украдено; и в отношении цен вещей оказалось то, что тридцать подвод, пришедшие из деревень, были огромное богатство, которому многие завидовали и за которые Ростовым предлагали огромные деньги. Мало того, что за эти подводы предлагали огромные деньги, с вечера и рано утром 1 го сентября на двор к Ростовым приходили посланные денщики и слуги от раненых офицеров и притаскивались сами раненые, помещенные у Ростовых и в соседних домах, и умоляли людей Ростовых похлопотать о том, чтоб им дали подводы для выезда из Москвы. Дворецкий, к которому обращались с такими просьбами, хотя и жалел раненых, решительно отказывал, говоря, что он даже и не посмеет доложить о том графу. Как ни жалки были остающиеся раненые, было очевидно, что, отдай одну подводу, не было причины не отдать другую, все – отдать и свои экипажи. Тридцать подвод не могли спасти всех раненых, а в общем бедствии нельзя было не думать о себе и своей семье. Так думал дворецкий за своего барина.
Проснувшись утром 1 го числа, граф Илья Андреич потихоньку вышел из спальни, чтобы не разбудить к утру только заснувшую графиню, и в своем лиловом шелковом халате вышел на крыльцо. Подводы, увязанные, стояли на дворе. У крыльца стояли экипажи. Дворецкий стоял у подъезда, разговаривая с стариком денщиком и молодым, бледным офицером с подвязанной рукой. Дворецкий, увидав графа, сделал офицеру и денщику значительный и строгий знак, чтобы они удалились.
– Ну, что, все готово, Васильич? – сказал граф, потирая свою лысину и добродушно глядя на офицера и денщика и кивая им головой. (Граф любил новые лица.)
– Хоть сейчас запрягать, ваше сиятельство.
– Ну и славно, вот графиня проснется, и с богом! Вы что, господа? – обратился он к офицеру. – У меня в доме? – Офицер придвинулся ближе. Бледное лицо его вспыхнуло вдруг яркой краской.
– Граф, сделайте одолжение, позвольте мне… ради бога… где нибудь приютиться на ваших подводах. Здесь у меня ничего с собой нет… Мне на возу… все равно… – Еще не успел договорить офицер, как денщик с той же просьбой для своего господина обратился к графу.
– А! да, да, да, – поспешно заговорил граф. – Я очень, очень рад. Васильич, ты распорядись, ну там очистить одну или две телеги, ну там… что же… что нужно… – какими то неопределенными выражениями, что то приказывая, сказал граф. Но в то же мгновение горячее выражение благодарности офицера уже закрепило то, что он приказывал. Граф оглянулся вокруг себя: на дворе, в воротах, в окне флигеля виднелись раненые и денщики. Все они смотрели на графа и подвигались к крыльцу.
– Пожалуйте, ваше сиятельство, в галерею: там как прикажете насчет картин? – сказал дворецкий. И граф вместе с ним вошел в дом, повторяя свое приказание о том, чтобы не отказывать раненым, которые просятся ехать.
– Ну, что же, можно сложить что нибудь, – прибавил он тихим, таинственным голосом, как будто боясь, чтобы кто нибудь его не услышал.
В девять часов проснулась графиня, и Матрена Тимофеевна, бывшая ее горничная, исполнявшая в отношении графини должность шефа жандармов, пришла доложить своей бывшей барышне, что Марья Карловна очень обижены и что барышниным летним платьям нельзя остаться здесь. На расспросы графини, почему m me Schoss обижена, открылось, что ее сундук сняли с подводы и все подводы развязывают – добро снимают и набирают с собой раненых, которых граф, по своей простоте, приказал забирать с собой. Графиня велела попросить к себе мужа.
– Что это, мой друг, я слышу, вещи опять снимают?
– Знаешь, ma chere, я вот что хотел тебе сказать… ma chere графинюшка… ко мне приходил офицер, просят, чтобы дать несколько подвод под раненых. Ведь это все дело наживное; а каково им оставаться, подумай!.. Право, у нас на дворе, сами мы их зазвали, офицеры тут есть. Знаешь, думаю, право, ma chere, вот, ma chere… пускай их свезут… куда же торопиться?.. – Граф робко сказал это, как он всегда говорил, когда дело шло о деньгах. Графиня же привыкла уж к этому тону, всегда предшествовавшему делу, разорявшему детей, как какая нибудь постройка галереи, оранжереи, устройство домашнего театра или музыки, – и привыкла, и долгом считала всегда противоборствовать тому, что выражалось этим робким тоном.
Она приняла свой покорно плачевный вид и сказала мужу:
– Послушай, граф, ты довел до того, что за дом ничего не дают, а теперь и все наше – детское состояние погубить хочешь. Ведь ты сам говоришь, что в доме на сто тысяч добра. Я, мой друг, не согласна и не согласна. Воля твоя! На раненых есть правительство. Они знают. Посмотри: вон напротив, у Лопухиных, еще третьего дня все дочиста вывезли. Вот как люди делают. Одни мы дураки. Пожалей хоть не меня, так детей.
Граф замахал руками и, ничего не сказав, вышел из комнаты.
– Папа! об чем вы это? – сказала ему Наташа, вслед за ним вошедшая в комнату матери.
– Ни о чем! Тебе что за дело! – сердито проговорил граф.
– Нет, я слышала, – сказала Наташа. – Отчего ж маменька не хочет?
– Тебе что за дело? – крикнул граф. Наташа отошла к окну и задумалась.
– Папенька, Берг к нам приехал, – сказала она, глядя в окно.
Берг, зять Ростовых, был уже полковник с Владимиром и Анной на шее и занимал все то же покойное и приятное место помощника начальника штаба, помощника первого отделения начальника штаба второго корпуса.
Он 1 сентября приехал из армии в Москву.
Ему в Москве нечего было делать; но он заметил, что все из армии просились в Москву и что то там делали. Он счел тоже нужным отпроситься для домашних и семейных дел.
Берг, в своих аккуратных дрожечках на паре сытых саврасеньких, точно таких, какие были у одного князя, подъехал к дому своего тестя. Он внимательно посмотрел во двор на подводы и, входя на крыльцо, вынул чистый носовой платок и завязал узел.
Из передней Берг плывущим, нетерпеливым шагом вбежал в гостиную и обнял графа, поцеловал ручки у Наташи и Сони и поспешно спросил о здоровье мамаши.
– Какое теперь здоровье? Ну, рассказывай же, – сказал граф, – что войска? Отступают или будет еще сраженье?
– Один предвечный бог, папаша, – сказал Берг, – может решить судьбы отечества. Армия горит духом геройства, и теперь вожди, так сказать, собрались на совещание. Что будет, неизвестно. Но я вам скажу вообще, папаша, такого геройского духа, истинно древнего мужества российских войск, которое они – оно, – поправился он, – показали или выказали в этой битве 26 числа, нет никаких слов достойных, чтоб их описать… Я вам скажу, папаша (он ударил себя в грудь так же, как ударял себя один рассказывавший при нем генерал, хотя несколько поздно, потому что ударить себя в грудь надо было при слове «российское войско»), – я вам скажу откровенно, что мы, начальники, не только не должны были подгонять солдат или что нибудь такое, но мы насилу могли удерживать эти, эти… да, мужественные и древние подвиги, – сказал он скороговоркой. – Генерал Барклай до Толли жертвовал жизнью своей везде впереди войска, я вам скажу. Наш же корпус был поставлен на скате горы. Можете себе представить! – И тут Берг рассказал все, что он запомнил, из разных слышанных за это время рассказов. Наташа, не спуская взгляда, который смущал Берга, как будто отыскивая на его лице решения какого то вопроса, смотрела на него.
– Такое геройство вообще, каковое выказали российские воины, нельзя представить и достойно восхвалить! – сказал Берг, оглядываясь на Наташу и как бы желая ее задобрить, улыбаясь ей в ответ на ее упорный взгляд… – «Россия не в Москве, она в сердцах се сынов!» Так, папаша? – сказал Берг.
В это время из диванной, с усталым и недовольным видом, вышла графиня. Берг поспешно вскочил, поцеловал ручку графини, осведомился о ее здоровье и, выражая свое сочувствие покачиваньем головы, остановился подле нее.
– Да, мамаша, я вам истинно скажу, тяжелые и грустные времена для всякого русского. Но зачем же так беспокоиться? Вы еще успеете уехать…
– Я не понимаю, что делают люди, – сказала графиня, обращаясь к мужу, – мне сейчас сказали, что еще ничего не готово. Ведь надо же кому нибудь распорядиться. Вот и пожалеешь о Митеньке. Это конца не будет?
Граф хотел что то сказать, но, видимо, воздержался. Он встал с своего стула и пошел к двери.
Берг в это время, как бы для того, чтобы высморкаться, достал платок и, глядя на узелок, задумался, грустно и значительно покачивая головой.
– А у меня к вам, папаша, большая просьба, – сказал он.
– Гм?.. – сказал граф, останавливаясь.
– Еду я сейчас мимо Юсупова дома, – смеясь, сказал Берг. – Управляющий мне знакомый, выбежал и просит, не купите ли что нибудь. Я зашел, знаете, из любопытства, и там одна шифоньерочка и туалет. Вы знаете, как Верушка этого желала и как мы спорили об этом. (Берг невольно перешел в тон радости о своей благоустроенности, когда он начал говорить про шифоньерку и туалет.) И такая прелесть! выдвигается и с аглицким секретом, знаете? А Верочке давно хотелось. Так мне хочется ей сюрприз сделать. Я видел у вас так много этих мужиков на дворе. Дайте мне одного, пожалуйста, я ему хорошенько заплачу и…
Граф сморщился и заперхал.
– У графини просите, а я не распоряжаюсь.
– Ежели затруднительно, пожалуйста, не надо, – сказал Берг. – Мне для Верушки только очень бы хотелось.
– Ах, убирайтесь вы все к черту, к черту, к черту и к черту!.. – закричал старый граф. – Голова кругом идет. – И он вышел из комнаты.
Графиня заплакала.
– Да, да, маменька, очень тяжелые времена! – сказал Берг.
Наташа вышла вместе с отцом и, как будто с трудом соображая что то, сначала пошла за ним, а потом побежала вниз.
На крыльце стоял Петя, занимавшийся вооружением людей, которые ехали из Москвы. На дворе все так же стояли заложенные подводы. Две из них были развязаны, и на одну из них влезал офицер, поддерживаемый денщиком.
– Ты знаешь за что? – спросил Петя Наташу (Наташа поняла, что Петя разумел: за что поссорились отец с матерью). Она не отвечала.
– За то, что папенька хотел отдать все подводы под ранепых, – сказал Петя. – Мне Васильич сказал. По моему…
– По моему, – вдруг закричала почти Наташа, обращая свое озлобленное лицо к Пете, – по моему, это такая гадость, такая мерзость, такая… я не знаю! Разве мы немцы какие нибудь?.. – Горло ее задрожало от судорожных рыданий, и она, боясь ослабеть и выпустить даром заряд своей злобы, повернулась и стремительно бросилась по лестнице. Берг сидел подле графини и родственно почтительно утешал ее. Граф с трубкой в руках ходил по комнате, когда Наташа, с изуродованным злобой лицом, как буря ворвалась в комнату и быстрыми шагами подошла к матери.
– Это гадость! Это мерзость! – закричала она. – Это не может быть, чтобы вы приказали.
Берг и графиня недоумевающе и испуганно смотрели на нее. Граф остановился у окна, прислушиваясь.
– Маменька, это нельзя; посмотрите, что на дворе! – закричала она. – Они остаются!..
– Что с тобой? Кто они? Что тебе надо?
– Раненые, вот кто! Это нельзя, маменька; это ни на что не похоже… Нет, маменька, голубушка, это не то, простите, пожалуйста, голубушка… Маменька, ну что нам то, что мы увезем, вы посмотрите только, что на дворе… Маменька!.. Это не может быть!..
Граф стоял у окна и, не поворачивая лица, слушал слова Наташи. Вдруг он засопел носом и приблизил свое лицо к окну.
Графиня взглянула на дочь, увидала ее пристыженное за мать лицо, увидала ее волнение, поняла, отчего муж теперь не оглядывался на нее, и с растерянным видом оглянулась вокруг себя.
