Дин Мартин

Дин Мартин Dean Martin
Студийная фотография 1960-х годов
Основная информация
Имя при рождении	Дино Пол Крочетти
Место рождения	Стьюбенвилл, Огайо, США
Годы активности	1939—1991
Профессии	актёр, певец, комик, продюсер
Жанры	биг бэнд, лёгкая музыка, поп, кантри
Псевдонимы	Dean Martin The King of Cool Dino Dino Martini
Сотрудничество	Фрэнк Синатра Джерри Льюис «Сэмми» Дэвис-младший
Лейблы	Capitol, Reprise, MGM, EMI Records
[www.deanmartin.com/martini/ Официальный сайт]

Ди́но Пол Кроче́тти (Dino Paul Crocetti; 7 июня 1917 года, Стьюбенвилл, Огайо, США — 25 декабря 1995 года, Беверли-Хиллз, Калифорния, США), более известный как Дин Ма́ртин (англ. Dean Martin) — американский эстрадно-джазовый певец (крунер) и актёр итальянского происхождения. В 1950-е годы Мартин неоднократно возглавлял американский чарт продаж. Вместе с Фрэнком Синатрой и Сэмми Дэвисом входил в «Крысиную стаю». Сотрудничество с Фрэнком Синатрой и Сэмми Дэвисом-младшим вывело Дина Мартина в ряды самых популярных и по-настоящему народных артистов Америки.

Мартин, исполнивший за время своей карьеры множество свинговых хитов и джазовых стандартов, был одним из наиболее типичных последователей Бинга Кросби, обладая похожим на Кросби тембром голоса и наследуя ему многими чертами своей исполнительской манеры. Тем не менее, Элвис Пресли находил стиль Мартина более «прохладным», считая певца королём «подлинного» кул-джаза, а обозреватель еженедельного американского журнала «Newsweek» отметил, что Мартин имел свой индивидуальный стиль, подчеркнув, что его «наплевательское отношение к публике вызывало любовь большинства поклонников его творчества». Этой точки зрения придерживался известный американский актёр Энтони Куинн. В интервью для журнала «Time» Куинн сказал: «Все мы изведены возложенными на нас обязательствами. Мы неизменно следуем правилам. Дино — это тот парень, которым бы в тайне хотел быть каждый из нас. Это человек, который может вести себя свободно, напиваться и язвить, не неся за это никакой ответственности».

Дин Мартин был совершенным эстрадным артистом. Со свойственной ему прямотой, он объяснил однажды: «Когда я пою песни о любви, я пою так, чтобы понравиться не женщине, а тому мужчине, с которым она пришла, потому что платит мне именно он». На счету Дина Мартина более ста картин, среди них «Рио Браво» (1959), «Одиннадцать друзей Оушена» (1960). Его музыкальная карьера стала развиваться после знакомства с Фрэнком Синатрой (1943), в дуэте с которым Дин исполнил много своих знаменитых хитов: «Love Me, Love Me», «Memories Are Made of This», «Innamorata» и др. 22 февраля 2010 года на Голливудской аллее славы была установлена звезда Дина Мартина. Церемония состоялась в казино «Фламинго».

Биография

Ранние годы: 1917—1946

Дин Мартин родился 7 июня 1917 года в Стьюбенвилле (штат Огайо, США), в семье итальянских иммигрантов Гаэтано и Анджелы Крочетти (девичья фамилия — Барра). Его отец был родом из Абруццо, а мать — неаполитанка, наполовину сицилийского происхождения. Дин с детства был очень предприимчивым и работящим и, как мог, помогал родителям. В начале 1920-х в Стюбенвилле наблюдался высокий рост преступности, из-за чего жители прозвали город «маленьким Чикаго» (англ. Little Chicago). Как следствие, Мартин не мог противостоять дурному влиянию.

В юности Мартин жил по соседству с «Сэмми» Дэвисом-младшим, Джимми Греком, в будущем — известным спортивным комментатором и букмекером Джимми Снайдером. Мартин был младшим, вторым ребёнком в семье. Брата Дина звали Билл. Мартин говорил только по-итальянски, пока в возрасте 5 лет не пошёл в школу. Уже будучи знаменитым певцом и актёром, Мартин признавался, что всегда стыдился своего происхождения и незнания английского языка. В интервью для журнала «Look» Дин сказал: «Итальянцы очень талантливы. Возьмите биографии современных певцов и увидите, что 90 % из них — итальянцы… И всё, потому что они поют сердцем, а не горлом. Любой может петь горлом, но, если вы так делаете, значит, вы просто произносите слова». Критики никогда не осуждали Мартина за то, что артист пел не горлом.

Подростком он начал играть на ударных инструментах и увлёкся музыкой. Ровесники насмехались над его неправильным английским, и Дин бросил школу за два года до выпуска. Предполагается, что именно там он получил большую часть своего образования, хотя официальная биография утверждает, что Мартин всё же окончил школу и получил аттестат о среднем образовании. В годы Великой депрессии Дино поставлял нелегальное спиртное между границами штата, продавал лотерейные билеты и заключал денежные пари. В те годы букмекерство приобрело огромную популярность в Соединённых Штатах. По прошествии времени Дино стал работать профессиональным крупье в одном из подпольных казино Стобенвила. Помимо этого Мартин тайно торговал спиртными напитками, сочинял необычные анекдоты, профессионально играл в блэкджек, работал на сталелитейном заводе и боксировал в полусреднем весе. В интервью для журнала «Houston Chronicle» друг детства Марио Камерленго сказал: «Он уже с детства был комиком. Помню, как он постоянно срывал уроки. Когда учитель говорил ему „Дино, выйди из кабинета“, он словно назло всем ударял меня по голове, убеждая окружающих, что инициатором драки был я».

В молодости Мартин профессионально занимался боксом, выступал на матчах, любил карточные игры. В возрасте 15 лет он стал боксёром, придумав себе прозвище «Парнишка крючок» (англ. Kid Crochet), а уже к 16 годам стал боксёром второго полусреднего веса с рекордом 25—11. На протяжении всей спортивной карьеры Дина преследовали различные травмы: травмированная губа, повреждённые суставы и сломанный нос. В 27 лет Мартин сделал операцию по ринопластике (пластика носа). Расходы на операцию оплатил известный американский комик Лу Костелло. В интервью Робу Паркеру для журнала «The Observer» Мартин рассказывал: «Я одержал победу над всеми, кроме своего одиннадцатого противника» (англ. I won all but eleven). На вопрос журналиста журнала «Look», сколько побед он одержал, Дин ответил: «Дюжину» (англ. a dozen). Официальная биография утверждает, что Дин принял участие в 36 поединках, одержав победу в 25 из них. В юности Мартин со своим приятелем Сонни Кингом, в будущем — известным певцом, часто устраивали любительские матчи, проходившие в частной квартире. Друзья продолжали борьбу до того момента, пока кто-то из них не отправлял своего соперника в нокаут. Каждый матч сопровождался почасовой оплатой, но, несмотря на это, Дин и Сонни удавалось собирать огромное количество зрителей. За каждый матч Дино зарабатывал от десяти долларов до двадцати пяти.

К двадцати годам Мартин оставил спортивную карьеру и посвятил себя выступлениям с местными музыкальными группами. После ухода из спорта взял себе псевдоним «Дино Мартини» (по имени известного тенора Метрополитен-оперы, Нино Мартини). Первое время Мартин выступал в оркестре под управлением Эрни Маккея в Кливленде. Он пел в напевающем стиле под влиянием Гарри Миллза («Mills Brothers»). Кроме того, Мартин выступал с местными музыкальными группами. В начале 1940-х годов 21-летний Дино начал выступать с оркестром Сэмми Уоткинса, который предложил ему изменить имя. Мартин с детства восторгался Голливудом и почти всё своё свободное время проводил в кинотеатрах Стюбенвилла. Большое влияние на будущего актёра оказал Бинг Кросби. В интервью для журнала «People» Дин рассказывал:

Когда в кинотеатре показывали фильмы с участием Бинга Кросби, я мог смотреть их целыми днями. Именно так я научился петь, ведь я действительно не умел читать ноты. Всему этому я научился у Кросби. Так делали Фрэнк Синатра и Перри Комо. Все мы так или иначе подражали ему; он был учителем для всех нас.

— Дин Мартин

В 1941 году Мартин женился на Элизабет Энн Макдональд. Брак закончился разводом в 1949 (Бетти страдала алкоголизмом), но за это время у них родились четверо детей. Всё это время Мартин работал над собственным стилем, отрабатывая внешний вид и индивидуальность. В 1943 году Мартин переехал в Нью-Йорк, начав выступать в престижном ночном клубе «Riobamba», где познакомился с Фрэнком Синатрой. В 1944 году во время Второй мировой войны Дин стал ведущим собственной радиопередачи «Песни Дина Мартина» продолжительностью 15 минут. В каждом выпуске программы Дин исполнял 4 песни. В конце 1944 года Мартин ушёл в армию в Акрон (штат Огайо), но вскоре был демобилизован как непригодный к службе по состоянию здоровья (с диагнозом двойная грыжа). Об этом пишет в своей автобиографии Джерри Льюис. К 1946 году Дин был уже довольно известным певцом, много выступал и гастролировал, подражая стилю Бинга Кросби, но о такой необычайной популярности, как у Синатры, речь не шла. К концу 1940-х Дин Мартин привлёк внимание голливудских продюсеров, снялся в нескольких фильмах, но активно сниматься начал только в начале 1950-х, делая по несколько картин в год.

Сотрудничество с Джерри Льюисом: 1946—1956

В 1946 году Мартин выпустил свой первый сингл «Which Way Did My Heart Go?». В том же году во время гастролей в Атлантик-Сити Дин Мартин познакомился с известным эстрадным комиком — Джерри Льюисом. Объединившись в единый дуэт, с 1948 года они заключают контракт с компанией «Парамаунт», исполняют песни и играют роли в кино. Только за несколько месяцев работы доходы Мартин и Льюиса повысились от 350 до 5000 долларов в неделю, и уже к концу 1940-х они завоевали популярность во всей стране. В скором времени у дуэта появилось множество подражателей, копировавших образ актёров. Одним из таких подражателей стал дуэт «The Organ Grinder and the Monkey». Официальный дебют Мартина и Льюиса состоялся в клубе «500» 24 июля 1946 года в Атлантик-Сити. Владелец клуба Пол Д’Амато из Атлантик-сити по прозвищу Скинни (с англ. Тощий) заранее предупредил Джерри и Дина о том, что в случае неудачного выступления во второй раз, они оба будут уволены. Роль Пола Д’Амато в Лодже, согласно мнению главного юрисконсульта комитета конгресса по расследованию политических убийств, состояла в том, чтобы защищать интересы главы чикагской мафии Сэма Джанканы. Ожидая своего выхода за кулисами, Льюис и Мартин решили выступить перед публикой без соответствующей репетиционной подготовки. Оба были уверены, что их выступление закончится «провалом». Они составили необычный дуэт серьёзного певца и глупого официанта, который попадает в разные истории. На сцене актёры спокойно меняли текст и отпускали шутки, которые им приходили в голову. Шоу снискало успех у американской и западноевропейской публики. Этот успех позволил Джерри и Дину провести серию концертов в Копакабане (Нью-Йорк). Как отметили зрители, выступление артистов поразило собравшихся прежде всего потому, что Льюис постоянно прерывал и перебивал Мартина, когда Дин начинал петь.

После выступления в клубе «500», Мартин подписал контракт с малоизвестным лейблом «Diamond Records». В четверг 11 июля 1946 года Дин записал четыре песни, ставшие первыми в его музыкальной карьере. На телевидении Дин и Джерри впервые выступили на телеканале «Си-Би-Эс» 20 июня 1948 в программе «Городской тост» (в 1955 году программа была переименована в Шоу Эда Салливана). В программе приняли участие Эд Салливан, Ричард Роджерс и Оскар II Хаммерстайн. Цикл радиопередач начался в 1949 году. В 1950 году Джерри и Дин становятся ведущими собственной концертной программы в популярном телешоу «Час комедии с Колгейт» (англ. Colgate Comedy Hour), которая продолжалась до 1955 года. Обязанности менеджера Джерри и Дина исполнил Эбби Грешлер. Именно Грешлер выступил инициатором одной из наиболее успешных сделок, совершённых за всю историю существования дуэта. Благодаря ей Дин и Джерри заработали 75 000 долларов, что позволило им основать собственную компанию «York Productions». Джерри и Дин осуществляли полный контроль над клубом, радио и телевизионными проектами. За время совместной работы они вместе сыграли в шестнадцати кинокомедиях. В 1949 году они уже гастролировали по всей стране, заключили контракт с кинокомпанией «Парамаунт», сыграв в комедии «Моя подруга Ирма»]], и выступали со своими номерами на радио. Со временем они стали зарабатывать миллионы. Дуэт Мартина и Льюиса пользовался большой популярностью в Америке в начале 1950-х. В 1953 году Джерри и Дин стали ведущими радио-программы «Чайница» (англ. The Caddy), где Мартин проявил себя как певец. Одна из песен, исполненных Мартином в программе — «That’s Amore» — номинировалась на премию «Оскар» в категории «Лучшая песня к фильму». Песня стала первым настоящим хитом Дина за семь лет, однако сам Дин открыто ненавидел эту песню.

Первоначально они выступали со своими юмористическими номерами в ночных клубах, далее последовала передача на радио, затем собственное телевизионное шоу, а итогом стала серия комедийных кинофильмов на студии «Paramount Pictures». На фоне успеха этого комического дуэта издательство «DC Comics» выпустило серию комиксов под названием «Приключения Дина Мартина и Джерри Льюиса». Однако со временем роль Дина Мартина в дуэте стала заметно снижаться. Льюис считался главной движущей силой дуэта, а Мартин постепенно начал чувствовать себя на вторых ролях. Неудовлетворённость таким состоянием дел нарастала, и летом 1956 дуэт прекратил своё существование. Несмотря на это, Льюис и Мартин оставались очень популярными в шоу-бизнесе, продолжив уже выступления сольно. В дальнейшем они долгое время отказывались комментировать свой разрыв и не появлялись на публике вместе. Вновь вдвоём их увидели лишь в 1976 году на одном из телемарафонов, а окончательно бывшие коллеги примирились лишь в конце 1980-х после гибели сына Дина Мартина.

Джерри Льюис стал продюсером, режиссёром, одновременно актёром, Дин стал самостоятельным артистом. Самой значительной работой Льюиса стала кинолента «Чокнутый профессор» (1963) — комический вариант романа Роберта Стивенсона о докторе Джекилле и мистере Хайде. В результате падения популярности в 1970-е годы Джерри Льюис перестал сниматься. Критики отмечают, что Дин Мартин был лучшим партнёром, с которым сотрудничал Льюис. Учитывая тот факт, что Льюис был талантливым артистом, он мог преуспеть с любым комиком. По отзывам современников, Льюис всегда акцентировал особое внимание на работе Мартина, отмечая при этом, что номер никогда не имел бы успеха без участия в нём Дина. Так, например, в телевизионном шоу «Дин и я», Льюис называет Мартина одним из величайших комиков всех времён. В интервью журналу «Look» Мартин признавался:

Как только Джерри делал что-то смешное, камера тут же направлялась на него и только потом на меня, когда мой номер уже закончился. Всё крутилось вокруг Джерри Льюиса, а я был на вторых ролях. Я каждый раз чувствовал себя идиотом, даже несмотря на то, что при всё этом зарабатывал кучу денег. Но я всегда знал, что деньги — это ещё не всё и был уверен, что способен на большее. И я доказал это. Ни обществу, ни стране или миру. Самому себе.

— Дин Мартин

В 1956 году было официально объявлено о распаде дуэта. Дуэт американцев Джерри Льюиса и Дина Мартина распался по инициативе Льюиса, который был намерен продолжить карьеру с другим партнёром. По отзывам коллег, в последние годы работы у Дина и Джерри часто возникали серьёзные разногласия. Отношения между ними окончательно разладились, когда Мартин заявил Джерри, что тот всегда был для него «ничем другим, кроме знака доллара» (англ. nothing to me but a dollar sign), а Джерри в разговоре с Питером Богдановичем заявил, что «некие люди» (англ. outside people) «натравливают» Мартина против Джерри. После распада дуэта для Дина настали сложные времена. Публика не хотела верить в распад дуэта и тем более в самостоятельность Дина. Дебютный фильм Мартина «Десять тысяч спален», премьера которого состоялась в апреле 1957 года, потерпел кассовый провал. После выхода фильма критик газеты «Нью-Йорк Таймс» Босли Кроутер отметил: «Без Льюиса Мартин стал очередным внешне привлекательным крунером… Вместе с Джерри они создавали единую сбалансированную команду, в которой каждый занимался тем, что умеет делать лучше всего. Дин Мартин — это человек с хорошим чувством юмора и обаянием». Дальнейшие годы доказали, что критика Кроутера ошибочна, поскольку Мартин преуспел в качестве самостоятельного эстрадного артиста.

После распада дуэта Дин Мартин по-прежнему оставался востребованным артистом. Однако в связи со стремительным развитием нового музыкального стиля — рок-н-ролла, карьера эстрадного певца резко пошла на спад. Существовало опасение, что дальнейшая творческая деятельность Мартина ограничится выступлениями в ночных клубах, а сам Мартин останется известен в мире кинематографа исключительно как бывший партнёр Льюиса. После распада Льюис сохранил свою популярность, благодаря ролям в фильмах. Позднее в одном интервью журналисты отметили многочисленные достижения Мартина, включая золотой альбом «Everybody Loves Somebody», потеснивший группу «Битлз» с вершин хит-парадов, разнообразные роли в кино и весьма успешное телевизионное шоу. «Всё-таки я сделал Джерри», — признавался в частном интервью Мартин.

Сольная карьера: 1957—1980

Мартин никогда не стремился начать карьеру профессионального актёра, несмотря на высокие гонорары за свои главные роли и новые контракты. Одну из своих первых главных ролей, Мартин сыграл в военной драме — «Молодые львы» (1957). В экранизации «Молодых львов» в главных ролях заняты трое самых знаковых и известных актёров конца пятидесятых — Марлон Брандо, Дин Мартин и Монтгомери Клифт. Мартин сыграл бродвейского певца Майкла Уайтэкера. Первоначально роль Дина Мартина должен был сыграть актёр Тони Рэндалл. Единственное из актёрских агентств, MCA, опасалось, что участие в картине начинающего актёра может стать серьёзной угрозой для студии. На экран этот фильм вышел в 1958 году, и именно эта роль принесла актёру всеобщую известность. За съёмки в фильме Мартин получил гонорар в размере 35 тысяч долларов. Известно, что именно после фильма «Молодые львы» Дин и Монтгомери Клифт стали близким друзьями. Мартин всегда был благодарен за помощь, которую оказал ему Клифт во время съёмок. Когда к концу 1950-х Клифт пристрастился к болеутоляющим и алкоголю, Дин продолжал оставаться его другом.

Через год Мартин впервые сыграл главную роль с Фрэнком Синатрой в картине «И подбежали они» (1958), снятой по одноименному бестселлеру Джеймса Джонса. После выхода этого фильма Мартин вошёл в состав Крысиной стаи. В 1960 году Мартин принял участие в съёмках художественного фильма Винсента Миннелли «Звонят колокола», где его партнёршей по фильму стала Джуди Холидей. После съёмок режиссёр Винсент Миннели в интервью для журнала «Time» сказал: «Дин скорее умрёт, чем заставит вас поверить, что его что-то заботит. Несмотря на своё внешнее безразличие, он всегда питал интерес к происходящему, но окружающие почему-то думали, что это последствия похмелья». В апреле 1962 года Дин получил приглашение на съёмки фильма киностудии 20th Century Fox — «Что-то должно случиться». Незадолго до съёмок компания 20th Century Fox уволила Мэрилин Монро из актёрского состава фильма «Что-то должно случиться» за большое количество «прогулов». Актриса часто не являлась на площадку, чем срывала съёмки. Согласно статье в «The New York Times», Мэрилин утверждала, что пропускала рабочие дни из-за болезни. Режиссёр отказался снимать фильм без неё, и окончание работы было отложено на неопределённое время. Предполагалось, что роль Мэрилин сыграет актриса Ли Ремик. На защиту интересов Мэрилин тогда встал Дин Мартин. Актёр отказался сниматься в фильме без участия в нём Монро, так как согласно контракту эту роль должна была сыграть звезда второй величины. Во многом благодаря усилиям Дина, Монро продолжила съёмки. Работа над фильмом не была завершена, и фильм был снят заново с другими актёрами.

В 1964 году Мартин снялся в комедии Билли Уайлдера «Поцелуй меня, глупышка», сыграв эстрадного певца по прозвищу «Дино». К середине 1960-х он считался одной из главных звёзд голливудского кинематографа. Дин Мартин был разноплановым актёром и с одинаковым успехом снимался в комедиях, вестернах, мюзиклах, военных драмах и семейных телесериалах. Среди его работ — фильмы «Рио Браво», «Молодые львы», «Одиннадцать друзей Оушена», «Сыновья Кэти Элдер», «Аэропорт» и ещё шесть десятков ролей. За фильм «Аэропорт» (1970) Дин получил 7 000 000 долларов (ставка доходности с учётом инфляции превышает гонорар актрисы Джулии Робертс, получившей 20 000 000 долларов за съёмки в фильме 2000 года «Эрин Брокович»). Более 30 лет Дин Мартин был одним из самых популярных артистов Лас-Вегаса. Мартин пел и был одним из самых успешных комиков, с пользой применяя всё то, чему научился в эпоху своих выступлений с Джерри Льюисом. Его дочь от второго брака Гэйл тоже пела в Лас-Вегасе, а также в его телевизионном шоу, иногда вела их вместе с отцом. Несмотря на то, что многие считали его дамским угодником, большую часть времени он проводил с семьёй. Его вторая жена Джинн рассказывала: «К ужину он всегда был дома» (англ. He was home every night for dinner). Сам же Мартин шутил на этот счёт: «Самые распространённые фразы в моём доме, это «привет», «пока» и «я беременна».

На сцене Мартин подражал имиджу Гарри Милза (из джаз-квартета The Mills Brothers), Бинга Кросби и Перри Комо, а с течением времени создал собственный стиль, появившийся в период работы с Фрэнком Синатрой. В этот период Дин создал новый публичный имидж. Интересно, что Дин Мартин, как и Синатра с детства любил петь, хотя специального музыкального образования у него не было. Ближе к 1960-м годам сотрудничество с Фрэнком Синатрой дало Мартину возможность показать себя в качестве певца, а такие песни, как «If», «You Belong To Me», «Love Me, Love Me», «That’s Amore», «I’d Cry Like Baby», «Sway», «Memories Are Made Of This», «Innamorata», «Angel Baby», «Dream A little Dream Of Me» и другие, сделали певца известной личностью и исполнителем XX века. Как и Синатра, он не умел читать ноты, но записал при этом более 600 песен и 100 альбомов (11 из них имели золотой статус). В 1964 году его хит «Everybody Loves Somebody» вытеснил с первого места в хит-параде США песню группы The Beatles «A Hard Day’s Night». А песня «Ain't That a Kick in the Head?» (Сэмми Кан/Джимми Ван Хэйсен), исполненная Мартином в фильме «Одиннадцать друзей Оушена», хотя и не стала в те годы хитом, в начале 90-х получила отклик в прессе и поп-культуре и вошла в саундтреки таких блокбастеров, как «Бронксская повесть» (1993) и «Поспешишь, людей насмешишь» (1997).

По словам автора газеты «Newsweek» Карена Шемера, старший сын Дина Мартина от второго брака, Пол (музыкант группы «Dino, Desi & Billy») гордился успехами отца и даже конкурировал с ним в британских хит-парадах. Так что конкуренция отца и сына всегда была достаточно жёсткой. Однажды Мартин заявил Полу: «Я намерен вытеснить твоих уродливых ягнят со строчек хит-парадов» (англ. I’m gonna knock your little pallies off the charts). Элвис Пресли говорил, что на него повлияло творчество Мартина, и свою знаменитую песню «Love Me Tender» он записал в его стиле. На Мартина, как и на Пресли, большое влияние оказала музыка в стиле кантри. Последовавшие синглы Дина также имели успех в хит-парадах: «The Door is Still Open to My Heart» (1964 год, США — 6-е место), «I Will» (1965 год, США — 10-е место), «Houston» (1965 год, США — 21-е место) и «Send Me the Pillow You Dream On» (1965 год, США — 22-е место). Несмотря на то, что в дискографии Мартина было почти 40 синглов, вошедших в хит-парад «Биллборд» в период с 1951 по 1968 год, только три из них заняли лидирующую позицию — «That’s Amore» (Capitol: 1953), «Memories Are Made of This» (Capitol: 1956) и «Everybody Loves Somebody» (Reprise: 1964). К 1965 году Мартин записал четыре альбома («Dean „Tex“ Martin», «The Hit Sound Of Dean Martin», «Welcome to My World» и «Gentle on My Mind»), в которые вошли песни в стиле кантри, ранее записанные такими известными музыкантами, как Джонни Кэш, Доллар Оуэнс и Джон Хартворд. В 1966 году в шоу-программу Дина Мартина был приглашены кантри-исполнители; в том же году Ассоциация кантри-музыки США присудили Мартину звание «Человека года».

Крысиная стая

Изначально прозвище «Крысиная стая» обозначало группу, созданную Хамфри Богартом и его друзьями. Джуди Гарленд была вице-президентом, а агент Свифти Лазар — секретарём. Сам Богарт занимался связями с общественностью. В группу также входили Дэвид Нивен, ресторатор Майк Романофф, композитор Джимми Ван Хёзен. В их уставе декларировалось: «Облегчение скуки и защита независимости. Восхищение самими собой и безразличие к другим». Известный американский актёр Уильям Холден находил их поведение скандальным.

С начала 1944 года у Дина сложились тесные дружеские отношения с Фрэнком Синатрой. Известно, что после знакомства с Фрэнком, Мартин покинул «Capitol Records» и перешёл на лейбл «Reprise Records», принадлежавшем Фрэнку Синатре. В интервью для журнала «Los Angeles Times» Синатра сказал: «Дин был для меня практически братом — не кровным, а выбранным». После смерти Богарта состав команды изменился. Бэколл стала жить с Синатрой, группа пополнилась Дином Мартином и Сэмми Дэвисом, а также актёрами Джои Бишопом и Питером Лоуфордом. В начале 1960-х годов лидерами крысиной стаи стали Фрэнк Синатра, Дин Мартин, Сэмми Дэвис. Они часто выступали в клубах Лас-Вегаса и на телевидении с импровизированными комическими и музыкальными номерами.

История рассказывает о том, как однажды, когда Синатра, Мартин и Дэвис утром после шумной вечеринки разъезжались по домам, их увидела жена одного из них, Хамфри Богарта, — актриса Лорен Бэколл. Посмотрев на них, она воскликнула: «Вы выглядите, как крысиная стая!» (англ. You look like a goddamn rat pack). С тех пор компания друзей, в которую помимо Фрэнка Синатры и Хамфри Богарта входили Дин Мартин, Джуди Гарленд, Сэмми Дэвис-младший, Бинг Кросби и другие голливудские знаменитости, именовала себя «Крысиной стаей». И хотя Синатра предпочитал, чтобы официально они назывались «Клан» (англ. Clan) или «Верхушка» (англ. The Summit), именно название «Крысиная стая» вошло в историю. Членов команды помимо совместного отдыха объединяла и совместная работа. У них были свои пароли, свой закодированный язык. «Птичка», например, означала половой член. «Большой Б» — Бог. «Горючее» — популярная марка виски «Jack Daniel's». «Тёлки», «куколки», «бабёшки» — девушки. «Небольшой хей-хей» означал «немного развлечься». Словом «Клайд» они обозначали Элвиса Пресли. «Клайд» — эквивалент пентюха, ничтожества, тупицы. Вскоре этот термин быстро распространился на всех, кто им не нравился.

Основным поприщем, на котором проявила себя «Крысиная стая», были музыка и кино. Фрэнк Синатра, например, начав свою карьеру, как певец в салуне, стал сниматься в кино практически сразу после того, как прославился как музыкант. Киноуспехам 1950-х Синатра был обязан одному из самых страшных событий своей жизни — временной потере голоса, которая заставила его отдать все силы кино, чтобы не кануть в неизвестность. На эти годы пришлись его лучшие роли в таких фильмах, как «Человек с золотой рукой» (1955, номинация на «Оскар») и «Неожиданно» (1954). Позднее голос к певцу вернулся, и Синатра снова сконцентрировался на музыкальной карьере, играя в кино лишь для удовольствия и дополнительных заработков. Многие из них снялись вместе с Синатрой, исполнившим главную роль в оригинальной версии «Одиннадцати друзей Оушена». Но более всего эта компания прославилась своими песенно-юмористическими шоу, а также активным участием в предвыборной кампании Джона Кеннеди. Известно, что молодой кандидат в президенты Джон Кеннеди обратился к Синатре за помощью в предвыборной кампании. Интересно, что сам Мартин был республиканцем. Друзья Синатры называли себя «крысами», но они действительно были друзьями, и на многое могли пойти ради успеха общего дела.

«Крысиная стая» прославились своими спектаклями в Лас-Вегасе, проходившими всегда при полном аншлаге. Накануне концертов люди спали в холле гостиницы или в машинах, в надежде попасть на их представление. Выступали они всегда в смокингах, пели соло, дуэтом и трио, сопровождая всё это шутками и смешными рассказами. Во многом благодаря этой троице — Синатра-Мартин-Дэвис — поднялся Лас-Вегас. В 1960 году Льюис Майлстоун снял членов «крысиной стаи» в фильме-ограблении «Одиннадцать друзей Оушена». Съёмки картины проходили в Лас-Вегасе в гостинице с игорным домом «Sands Hotel». Два года спустя они снялись в фильме — «Сержанты-3». В конце 1963 года во время съёмок третьего фильма «Робин и 7 гангстеров» с участием лидеров Крысиной стаи, стало известно об убийстве Кеннеди, а вскоре с началом американской войны во Вьетнаме и появлением движения за гражданские права чернокожих, Крысиная стая прекратила своё существование.

Крысиная стая была очень популярна в Лас-Вегасе. Об этом свидетельствуют различные напоминания о пребывании знаменитой команды деятелей американского шоу-бизнеса. Например, перед входом в гостиницу с игорным домом «Sands Hotel» заглавными буквами написаны слова «Дин Мартин — Может быть Фрэнк — Может быть Сэм» (англ. Dean Martin — Maybe Frank — Maybe Samm). На сегодняшний день сохранилось здание только одного казино, в котором выступала «Крысиная стая» — «Sahara». Лидеры Крысиной стаи всегда выступали в смокингах и шутили в основном на стандартные темы, рассказывая анекдоты или обсуждая в сатирических монологах национальные проблемы. Шутки артистов всегда отличались смелостью: комики часто шутили на темы политики, секса, расовых отношений. Часто предметом шуток становились сами участники Крысиной стаи: Фрэнк Синатра, Дин Мартин и Сэмми Дэвис. Дин с его мягким голосом подражал Кэри Гранту и Кларку Гейблу. Сэмми выбрал для себя Хамфри Богарта. Фрэнк был Джеймсом Кэгни. Дэвис, который был известен своей практикой занятий Иудаизмом, часто использовал на сцене еврейский язык Идиш. Этот приём пользовался большим успехом как у публики, так и у партнёров по сцене.

Творческая деятельность участников Крысиной стаи оказала существенное влияние на колониальную политику Америки в отношении чернокожего населения Африки и литературу. В середине восьмидесятых американская пресса сгруппировала под стягом «Brat Pack» (англ. «Банды сорванцов») целую когорту молодых писателей, среди которых выделялись Джон Макинери, Брет Истон Эллис и Тама Яновиц. Сэмми Дэвис как единственный темнокожий лидер команды, неоднократно сталкивался с расизмом. Как утверждает близкое окружение Сэмми, актёр неоднократно подвергался нападкам вместе с супругой, шведской актрисой Мэй Бритт. По этой причине Синатра и Мартин уверенно отказывались появляться в тех общественных местах, где запрещалось Дэвису. Тем самым артисты вынуждали городские казино приглашать в концертные программы и афроамериканских эстрадных исполнителей, а также осуществлять свободный вход чернокожим посетителям казино. Давняя подруга Мартина, актриса Дебби Рейнольдс, говорит: «Большинство простых людей мучались от того, что они не могли позволить себе и трети тех развлечений, которые были у Крысиной стаи».

В 1998 году режиссёр Роб Коэн снял одноимённый фильм о деятельности Крысиной стаи. Дина Мартина сыграл Джо Мантенья, роль Фрэнка Синатры исполнил Рэй Лиотта, роль Сэмми Дэвиса — Дон Чидл. Фильм основан на реальных событиях. В 2001 году Стивен Содерберг снял американскую трилогию, где на протяжении всех частей главные роли исполнили Джордж Клуни, Брэд Питт, Мэтт Деймон, Энди Гарсиа, Берни Мак, а также многие другие. В серию вошли фильмы «Одиннадцать друзей Оушена» (2001), являющийся ремейком одноимённого фильма 1960 года, а также «Двенадцать друзей Оушена» (2004) и «Тринадцать друзей Оушена» (2007).

Связи с мафией

Майкл Фридленд, автор книги «Дин Мартин: Король дороги» утверждает, что Дин Мартин поддерживал деловые связи с различными главарями мафии. По утверждению Фридлэнда, помощь в начале сольной карьеры Мартину оказали участники «Чикагского синдиката» (англ. Chicago Outfit), владевшие несколькими питейными заведениями в городе. Позднее, когда Мартин получил известность, он принял участие в нескольких концертных шоу-программах, организованных участниками синдиката. В те годы преступный клан возглавляли Тони («Джо Баттерс») Аккардо и Сэм Джанкана. Автор книги заявляет, что Мартин не был настроен столь негативно по отношению к мафии и мог оказывать их главарям определённую поддержку только в случае собственной выгоды. Известно, что многие эстрадные артисты, выступавшие в Лас-Вегасе, поддерживали связи с гангстерами и повсеместно оказывали им радушный приём, исключая всякую причастность к деятельности организованного преступного сообщества.

Автор книги «Животное в Голливуде» Джон Л. Смит рассказывает историю продолжительных дружеских отношений Дина Мартина с двумя мафиозными лидерами Джоном Розелли и Энтони Фиато («Животное»). Автор книги заявляет, что Фиато неоднократно помогал Мартину в решении разных проблем, включая возврат денег бывшей супруге Мартина, Бетти, не получившей по вине мошенников алименты в размере тысячи долларов. Этот случай с певцом, приведённый в новой биографии является одним из нескольких, подтверждающих, что Мартина с представителями мафии связывали не только дружеские, но и деловые отношения.

Работа на телевидении: 1960—1980

В 1965 году Мартин стал ведущим еженедельного комедийного шоу на телеканале «NBC» — «Шоу Дина Мартина» (англ. The Dean Martin Show). Программа выходила в эфир каждый четверг в 22:00 в течение 9 лет (в финальном сезоне — по пятницам). Мартин долгое время был профессиональным эстрадным крунером. Артист выбрал образ подвыпившего певца, проводящего время в обществе красивых молодых женщин. Интересно, что девушки, принимавшие участие в шоу-программе Дина, были участницами танцующей труппы «The Ding-a-Ling Sisters» (с англ. Сумасшедшие сёстры). В 1972 году их заменили «The Golddiggers» (с англ. Авантюристки). В одном из частных интервью Мартин заявил, что на сцене всегда придерживался иронически-пренебрежительной манеры поведения. В документальном фильме 1983 года «Вино, женщины и песни» (англ. Wine, Women and Song), Дин признаётся, что некоторые из своих номеров он предварительно записывал на аудиокассету. Несмотря на то, что артист почти никогда не репетировал текст своих выступлений, это никак не вредило успеху его сценических номеров. Свободный формат шоу позволял Мартину импровизировать. В зависимости от сюжета номера, артист мог произнести фразу на итальянском языке или употребить ругательное слово. Впоследствии это привело к возникновению разногласий между Мартином и цензорами телеканала «NBC», настаивавшими на критической проверке тематики шоу, а также к тому, что в студию был организован поток гневных писем от оскорблённых италоговорящих зрителей. Шоу-программа входила в «десятку лучших» телевизионных программ на американском телевидении и пользовалась большим успехом у телезрителей. Программа выходила в эфир на протяжении девяти лет. Популярность шоу была настолько высока, что Мартин подписал выгодный долгосрочный контракт на участие в своём шоу. Этот выдающийся успех эстрадного крунера позволил ему занять почётное место в Книге рекордов Гиннеса (11-й выпуск, 1972 год).

Режиссёром проекта был близкий друг Мартина Грег Гаррисон. Известно, что Гаррисон владел 50 процентами акций от шоу. Однако в настоящее время законность этой собственности является предметом судебного процесса, начатого по инициативе NBC Universal. Приглашёнными гостями телевизионного шоу становились актёры, музыкальные группы и известные публике эстрадные артисты. 13 января 1964 года в программе Дина Мартина дебютировала рок-группа «The Rolling Stones» во время своего первого визита в Америку. Музыканты были приглашены в небольшой эстрадный театр «The Hollywood Palace», хозяином которого был Дин Мартин. Представляя Стоунз, он сказал зрителям: «У них не такие уж длинные волосы. Просто лбы у них пониже, а брови повыше, чем у других». И далее, объявляя номер прыгуна с трамплина, он сообщил: «Это отец Роллинг Стоунз — с тех пор, как они появились на свет, он всё время пытается покончить с собой». «Просим на сцену Роллинг Стоунз». Обозреватель газеты «Time» написал: «Шоу-программа Дина Мартина очень напоминает старые телевизионные передачи, поскольку только для неё характерна непринуждённая спонтанность, которую телезрители наблюдали раньше». Известно, что после произошедшего известный американский певец и поэт-песенник Боб Дилан на обложке одного из своих альбомов написал: «Дин Мартин должен извиниться».

Известный гитарист Стив Ван Зандт рассказывал:

В 1964 году в Америку впервые приехали Rolling Stones. А Stones были для меня героями, как и для всех, кому Битлз представлялись пай-мальчиками. И вот Stones появились на телевизионном шоу Дина Мартина. Представляя их, Мартин издевался над ними, как мог. И многие потом писали об этом, дескать, как нехорошо — а я не понимаю, в чём драма. Дино был из старого мира, в который вторглись эти молодые, длинноволосые, шумные, безголосые, грязные, играющие мимо нот, имитирующие чёрных, панки-шпана. Дино работал всю жизнь, чтобы достичь своего положения. А тут — эти… Было совершенно естественно, что ему хотелось смешать их с грязью. Это как разборка на улице — а Дино сам был с улицы и мог справиться с чем угодно. Дино был представителем стиля, который окажется вечным, хотя после 1964 года выйдет из моды. Но это — неважно. Он был не просто крутейшим певцом своего легендарного поколения. Он просто был крутейшим — и точка. Он навсегда останется частью меня, ровно в той же степени, что и Rolling Stones.

— Стив Ван Зандт

Несмотря на то, что на телевидении Мартин имел репутацию человека, часто употребляющего алкогольные напитки, с годами артист кардинально изменил свой сценический образ. Вечеринкам с Синатрой и Дэвисом или распитию спиртного Мартин больше предпочитал чтение книг, игру в гольф или просмотр вестернов по телевизору. Комедийная актриса Филлис Дилер утверждает, что в действительности Мартин пил на сцене алкоголь, а не яблочный сок, как артист заверял аудиторию. Необычный цвет яблочного сока заставлял окружающих думать, что это виски. У Дина был отработанный приём: иметь пьяный вид, даже если он вовсе не пьян. Этот трюк имел свои преимущества. Если он действительно был пьян, все думали, что он притворяется. Дилер также отметила, что даже в состоянии алкогольного опьянения Мартин мог выглядеть абсолютно трезвым, однако артист всё же соблюдал установленные правила поведения, когда это было необходимо. По словам самого Мартина, этот трюк он позаимствовал у известного актёра и комика Джо Э. Льюиса, однако убедительная игра Дина в фильмах «И подбежали к нему» и «Рио Браво» привели к необоснованным обвинениям в алкоголизме.

«Рио Браво» — это вестерн режиссёра Говарда Хоукса. Мартин сыграл пьяницу, живущего в одном из небольших городков Рио Браво. Благодаря этому Мартин стал известен в качестве комедийного актёра. Эта роль была предельно рискованной для имиджа актёра, однако он без колебаний согласился. Актёрский риск Мартина не был напрасным: фильм признан одним из лучших в фильмографии актёра. В частном интервью 1978 года для журнала «Esquire» Мартин признался, что, хотя он любил сцену и с удовольствием выступал в ночных клубах, если бы его музыкальная карьера не сложилась, он хотел бы стать профессиональным игроком в гольф или бейсболистом.

В середине 1960-х Мартин исполнил главную роль и выступил со-продюсером четырёх серий фильма «Мэтт Хелм» (англ. Matt Helm) — фильм про контрразведчика-убийцу из ЦРУ, образ которого был создан писателем Дональдом Гамильтоном. В период с 1960 по 1993 год Гамильтон написал 27 романов о Хелме. По сюжету, главный герой работает на ЦРУ и убивает вражеских агентов. Действие цикла происходит во времена Холодной войны. В 1960—1970-е годы по книгам про Хелма было снято четыре фильма и один телесериал. В 1968 году Дин Мартин вступил в клуб мотоциклистов как супер-шпион и сердцеед Мэтт Хелм в пародии на Джеймса Бонда — «Сидящие в засаде». В 1969 году был запланирован фильм «Уничтожители» (англ. The Ravagers) с участием Шэрон Тэйт и Мартином в главной роли. Однако после убийства Шэрон членами группировки Чарльза Мэнсона фильм так и не был запущен.

К началу 1970-х шоу-программа Дина Мартина по-прежнему пользовалась успехом у телезрителей, и, хотя программа уже не входила в рейтинг «Top 40», одно имя Дина Мартина на афишах гарантировало успех казино и ночным клубам. Известно, что Мартин оставался единственным миноритарным акционером на лейбле RCA. К середине 1970-х Мартин принял решение уйти из шоу-бизнеса. В 1973—1974 годы Мартин практически не принимал участия в шоу. После закрытия шоу по инициативе телекомпании «NBC», в эфир вышла новая телевизионная программа «Dean Martin Celebrity Roast». Она выходила до 1984 года. Спустя 11 лет Мартин и «Крысиная стая» с успехом исполнили юмористические и сатирические монологи с участием таких знаменитостей, как Рональд Рейган, Хью Хефнер, Эд Макмахон, Уильям Конрад, Кирк Дуглас, Джордж Вашингтон, Бетт Дэвис и многими другими.

В 1972 году Мартин развёлся со своей второй супругой Джин. Спустя неделю после развода Мартин расторг контракт с гостиницей «Riviera». Причиной послужил отказ администрации казино удовлетворить просьбу Мартина выступать в «Riviera» только один вечер. Вскоре Дин получил приглашение выступить в известном гранд-отеле «MGM Grand Hotel» и подписал контракт на съёмки в трёх фильмах кинокомпании «MGM». В конце 1970-х Мартин открыл свой ночной клуб в Север Бэй Виллидж (штат Флорида). Клуб назывался «Дино» и располагался по соседству с клубом известного ресторатора Джелли Риццо. В течение почти десяти лет Мартин записывал четыре альбома в год для лейбла «Reprise Records». Свой последний альбом на лейбле «Reprise» Мартин записал в ноябре 1974 года. Альбом назывался «Once In A While» и был выпущен издателями лишь в 1978 году. В 1983 году вышел первый кантри-альбом Дина Мартина — «The Nashville Sessions». Единственным хитом с этой пластинки стала песня «(I Think That I Just Wrote) My First Country Song» (Думаю, что я написал свою первую кантри-песню). Позднее кавер-версию на неё записал известный певец Конвей Твитти. Следующий сингл «L.A. Is My Home/Drinking Champagne» был выпущен в 1985 году. Свою последнюю главную роль Мартин сыграл в фильме 1975 года «Господин Рикко». Поздние альбомы музыканта выпущены под лейблом «Warner Bros. Records».

1 декабря 1983 года Мартин был замешан в скандале. Во время игры в казино «Golden Nugget» в Атлантик Сити, Мартин и Синатра обвинили дилера и нескольких сотрудников казино в нарушении законов Нью-Джерси, так как дилер мешал карты вручную вместо использования специального башмака, как предусмотрено законом. Несмотря на то, что Синатра и Мартин дали ложные обвинительные показания в отношении работников казино, ни на одного из них не был наложен штраф контрольной комиссией казино. По прошествию времени «Golden Nugget» получили штраф в размере $25 тыс. Штраф оплатил Фрэнк Синатра, заявив при этом, что на нём лежит полная ответственность за случившееся. Синатра также признал, что причиной конфликта стали он сам и Дин Мартин. Вскоре после инцидента были уволены четверо сотрудников казино, крупье в казино, контролёр и распорядитель были временно отстранены от работы.

Последние годы: 1984—1995

Постаревшие участники «Крысиной стаи» в последний раз появились вместе на экране в комедии Гонки «Пушечное ядро» 1984 года. В 1985 году вышел последний сингл Дина Мартина — «Since I Met You Baby», на который был снят первый и единственный видеоклип Дина Мартина, транслировавшийся на телеканале «MTV». Режиссёром клипа выступил младший сын Мартина, Риччи.

В 1988 году в рамках американского тура состоялась серия совместных концертов с бывшими коллегами по «Крысиной стае» Сэмми Дэвисом и Фрэнком Синатрой. Для зрителей этих концертов был выпущен сборник новых песен, изданный в 1989 году. В интервью для журнала «Look» Дин рассказывал: «Меня никогда не заботило, чего хочет Нью-Йорк, Голливуд и Лас-Вегас. Я пою для всех. И думаю, что то, что я делаю, нравится многим». В ноябре 1989 года Мартин принял участие в концерте, посвящённом 60-летию карьеры Сэмми Дэвиса. Смерть Дэвиса в мае следующего года подвела черту под историей коллектива, который олицетворял гламурный гедонизм Голливуда пятидесятых годов. Последние концерты Мартина состоялись в конце 1991 года в Лас-Вегасе («Bally's Hotel»). Именно в этом отеле состоялось официальное примирение с Джерри Льюисом, приуроченное к 72-й годовщине со дня рождения Льюиса. В декабре 1990 года Дин Мартин выразил дружеские поздравления Фрэнку Синатре по случаю его 75-летия. В начале 1995 года Мартин удалился от общественной жизни.

На протяжении большей части жизни Дин был заядлым курильщиком. 16 сентября 1993 года ему поставили диагноз рак лёгких. От хирургического вмешательства Мартин отказался. Он умер от острой дыхательной недостаточности рождественским утром 25 декабря 1995 года в половине четвёртого утра у себя дома в Беверли-Хиллз, штат Калифорния, США в возрасте 78 лет. По свидетельствам очевидцев, за несколько часов перед смертью Дин пил красное вино и до двух часов ночи смотрел телевизор. В начале третьего ночи соседи услышали крики о помощи. На следующее утро актёр был найден мёртвым. По словам бывшей супруги Дина, Джин, она провела с ним весь вечер, однако эта информация официально не подтверждена.

Дин Мартин похоронен на Вествудском кладбище рядом со своей матерью и отцом. Поминальная служба прошла 28 декабря в часовне кладбища. На церемонии прощания и похоронах присутствовали самые близкие родственники, среди которых бывшие супруги актёра, его дети и коллеги, а также такие знаменитые артисты, как Джерри Льюис, Розмари Клуни, Ширли Маклейн, Тони Данца, Боб Ньюхарт, Чарли Шин, Чарльз Нельсон Рейли, Дороти Хэмилл, Дон Риклес и Роберт Стэк. Дин умер спустя 29 лет после смерти своей матери, Анджелы Крочетти, скончавшейся 25 декабря 1966 года. В память об артисте на Лас-Вегас-Стрип были потушены фонари. После смерти в 1995 году Мартин долгое время оставался вне сферы общественного внимания. Смерть Мартина стимулировала всплеск интереса к его музыке; вышло множество альбомов — как с известным материалом, так и не издававшиеся ранее работы, студийные версии и записи концертов. Биографии Дина посвящены книги: «Everybody Loves Somebody Sometime» (1974) Артура Маркса, «Dino: Living High in the Dirty Business of Dreams» (1992) Ника Тошеса, «Dean Martin: King of the Road» (2005) Майкла Фрилэнда.

Частная жизнь, личность

Дин Мартин был женат три раза и имел семерых детей от трёх браков. Первая супруга Мартина — Бетти Макдоналд. Близкое окружение актёра неоднократно обвиняло Бетти в том, что она была плохой женой и матерью. Как выяснилось позже в приватной беседе, его жена страдала алкоголизмом и, будучи в непотребном состоянии накануне, была оставлена дома. До сих пор неизвестна истинная причина развода супружеской пары. Некоторые предполагают, что причиной явилась привязанность Бетти к алкоголю или же причиной стала супружеская неверность со стороны Мартина. После развода Мартин получил опеку над детьми. Как утверждает близкое окружение музыканта, после развода Бетти вела затворническую жизнь в Сан-Франциско. От этого союза родилось 4 ребёнка: Стивен Крэйг (1942), Клодия Дин (1944—2001), Барбара Гэйл (1945) и Диана (Дина) (1948).

1 сентября 1949 года Мартин женился во второй раз на Джин Биггер. По свидетельствам очевидцев, эффектную молодую женщину неоднократно наблюдали в зрительном зале во время концертных выступлений Мартина в то время, когда Дин ещё был женат на Бетти. Их брак с Джин продлился двадцать четыре года (1949—1973). От этого союза родилось трое детей: Пол (1951—1987), Риччи Джеймс (1953) и Джина Кэролайн (1956). После развода Дин сохранил тёплые дружеские отношения. Супруги часто советовались друг с другом по поводу различных семейных вопросов. Когда состояние здоровья Дина резко ухудшилось, Джин всячески поддерживала мужа, советуя ему воспринимать смерть как нечто естественное и неизбежное, а также шанс вновь встретиться с покойными родителями и трагически погибшим сыном Полом, который погиб в авиакатастрофе 21 марта 1987 года в возрасте 35 лет. В начале 1960-х Дин Пол Мартин организовал свою молодёжную рок-группу «Dino, Desi & Billy». В середине 1970-х музыкальной карьерой решил заняться второй сын Дина Мартина — Рикки Мартин. В 1977 году он выпустил альбом «Beached», в записи которого приняли участие Карл Уилсон и Деннис Уилсон.

Третьей супругой Мартина была 26-летняя Кэтрин Хоун. Свадебная церемония состоялась 25 апреля 1973 года. Хоун работала администратором в салоне красоты на Родео-Драйв, Беверли Хиллз. 10 ноября 1976 года супруги развелись. Брак с Кэтрин продлился три года. Мартин усыновил её дочь Сашу, но брак это не спасло. Скандальные подробности личной жизни голливудской звезды описываются в книге «Everybody Loves Somebody Sometime (Especially Himself)», написанной Артуром Марксом и изданной в 1974 году. Под конец жизни актёр вернулся к своей второй жене Джин, хотя они больше официально не расписывались. Дядей Мартина был известный американский комик Леонард Барр. Он принял участие в нескольких выпусках телевизионного шоу Дина Мартина. Недолгое время Мартин был помолвлен с Гэйл Реншоу, ставшей победительницей международного конкурса красоты «Мисс Мира 1969».

По воспоминаниям друзей артиста, Дин Мартин страдал клаустрофобией, неуютно чувствовал себя в лифтах и на крупных концертных площадках (по настоянию Фрэнка Синатры), поэтому любил Калифорнию — из-за подземных толчков там было мало высотных зданий. Даже в небоскрёбах Нью-Йорка Дин не пользовался лифтами и всегда поднимался по лестнице. Известен случай, который произошёл во время концерта Фрэнка и Дина, состоявшегося в одном из концертных залов Нью-Йорка. По свидетельствам очевидцев, Дин привёл Синатру в бешенство вопросом: «Фрэнк, что, чёрт возьми, мы здесь делаем?» (англ. Frank, what the hell are we doing up here?).

Друзья вспоминали, что Дин был весьма спокойным человеком, любившим смеяться и заставлявшим смеяться других. По их словам, иногда Дин любил побыть один и не многие могли понять, что его беспокоит и о чём он думает.

Фильмография

Актёрские работы

Год		Русское название	Оригинальное название	Роль
1949	ф	Моя подруга Ирма	My Friend Irma	Стив Леирд
1950	ф	Дезертиры	At War with the Army	Вик Пиккинелли
1951	ф	Мой мальчик	That's My Boy	Билл Бейкер
1952	ф	Берегись, моряк	Sailor Beware	Эл Кроутерс
1952	ф	Лёгкая растяжка	Jumping Jacks	Чик Аллен
1952	ф	Дорога на Бали	Road to Bali	мужчина во сне Латы
1952	ф	Марионетка	The Stooge	Билл Миллер
1953	ф	Напуганные до смерти	Scared Stiff	Ларри Тодд
1953	ф	Кэдди	The Caddy	Джо Энтони
1953	ф	Деньги из дома	Money from Home	Герман Нельсон
1954	ф	Прожигая жизнь	Living It Up	Стив Харрис
1954	ф	Три круга цирка	3 Ring Circus	Питер Нельсон
1955	ф	Художники и модели	Artists and Models	Рик Тодд
1955	ф	Нельзя быть слишком молодым	You're Never Too Young	Боб Майлз
1956	ф	Голливуд или пропал	Hollywood or Bust	Стив Вайли
1956	ф	Кореши	Pardners	Силм Моузли ст./Силм Моузли млад.
1958	ф	Молодые львы	The Young Lions	Майкл Вайткер
1958	ф	И подбежали они	Some Came Running	Бама Диллерт
1959	ф	Рио Браво	Rio Bravo	Дино
1959	ф	Карьера	Career	Морис Новак
1960	ф	Кто была та леди?	Who Was That Lady?	Майкл Хейни'
1960	ф	Звонят колокола	Bells Are Ringing	Джеффри Мосс
1960	ф	Одиннадцать друзей Оушена	Ocean’s Eleven	Сэм Хармон
1961	ф	Всей работы на одну ночь	All in a Night's Work	Тони Райдер
1961	ф	Ада	Ada	Бо Гиллз
1962	ф	Что-то должно случиться	Something's Got to Give	Николас «Ник» Арден
1962	ф	Три сержанта	Sergeants 3	Сержант Чип Дил
1962	ф	Дорога в Гонконг	The Road to Hong Kong	камео
1962	ф	У кого есть акция?	Who's Got the Action?	Стив Флуд
1963	ф	Приди и протруби в свой рог	Come Blow Your Horn	The Bum
1963	ф	Игрушки на чердаке	Toys in the Attic	Джулиан Бернирс
1963	ф	Четверо из Техаса	4 for Texas	Джо Джаррет
1963	ф	Кто спал в моей кровати?	Who's Been Sleeping in My Bed?	Джейсон Стил
1964	ф	Что за путь!	What a Way to Go	Леонард Кроули
1964	ф	Робин и 7 гангстеров	Robin and the 7 Hoods	Литл Джон
1964	ф	Поцелуй меня, глупышка	Kiss Me, Stupid	Дино
1965	ф	Сыновья Кэти Элдер	The Sons of Katie Elder	Том Элдер
1965	ф	Свадьба на скалах	Marriage on the Rocks	Эрни Бревер
1965	ф	Глушители	The Silencers	Мэтт Хелм
1966	ф	Техас за рекой	Texas Across the River	Сэм Холлис
1966	ф	Закоулок убийц	Murderers' Row	Мэтт Хелм
1967	ф	Трудная ночь в Джерико	Rough Night in Jericho	Алекс Флуд
1967	ф	Сидящие в засаде	The Ambushers	Мэтт Хелм
1967	ф	Как спасти брак (И разрушить свою жизнь)	How to Save a Marriage and Ruin Your Life	Дэвид Слоэн
1968	ф	Бандольеро	Bandolero!	Ди Бишоп
1968	ф	Пятикарточный Стад-покер	5 Card Stud	Ван Морган
1969	ф	Команда разрушителей	The Wrecking Crew	Мэтт Хелм
1970	ф	Аэропорт	Airport	Вернон Димарест
1971	ф	Кое-что большое	Something Big	Джо Бейкер
1973	ф	Разборка	Showdown	Билл Месси
1975	ф	Мистер Рикко	Mr. Ricco	Джо Рикко
1981	ф	Гонки «Пушечное ядро»	The Cannonball Run	Джейми Блейк
1984	ф	Гонки «Пушечное ядро» 2	Cannonball Run 2	Джейми Блейк
1984	ф	Трагедия у алтаря	Terror in the Aisles	архивные фото

Память

Песни Дина Мартина часто использовались в фильмах и телесериалах. В рекламе Budweiser, транслируемой во время решающей игры Национальной футбольной лиги Супер Боул XLI используется песня «Ain’t that a Kick in the Head?». Такие хиты, как «That’s Amore», «Ain’t That A Kick in the Head», «Sway» и «визитная карточка» Мартина «Everybody Loves Somebody» вошли в саундтрек к фильмам:

• «Бронксская история»
• «Взрыв из прошлого»
• «Славные парни»
• «Казино»
• «Вернись ко мне»
• «Секреты Лос-Анджелеса»
• «Расплата»
• «Миссия невыполнима: Протокол Фантом»

Телесериалы

• «Белый воротничок»
• «Друзья»
• «Доктор Хаус»
• «Американский папаша!»
• «Западное крыло»
• «Клан Сопрано»

Видеоигры

• Fallout: New Vegas
• The Godfather: The Game
• The Godfather II
• Mafia II

В 1996 году в родном городе Мартина Стюбенвилле (Огайо) его именем был назван бульвар. Там же ежегодно проводится «Фестиваль имени Дина Мартина», в котором принимают участие близкие родственники актёра, друзья, интерпретаторы и известные эстрадные артисты, большинство из которых по происхождению итальянцы.

В 2004 году семья Мартина представила слушателям новый музыкальный альбом «Dino: The Essential Dean Martin». Альбом вошёл в «десятку лучших» альбомов на сайте iTunes. В течение недели, заканчивая 23 декабря 2006 песня, исполненная дуэтом Дина Мартина и Мартины Макбрайд «Baby, It’s Cold Outside» занимала 7-е место в хит-параде «R&R AC» и 36-е место в хит-параде «R&R Country chart». При жизни таких результатов артист достиг лишь в 1965 году с песней «I Will», занявшей 10-е место в музыкальном хит-параде.

В 2007 году был выпущен первый в дискографии Дина Мартина альбом-дуэтов, получивший название «Forever Cool». Альбом выпущен под лейблом Capitol/EMI. В дуэте с Мартином спели Кевин Спейси, Шелби Линн, Джосс Стоун, Big Bad Voodoo Daddy, Робби Уильямс, Макбрайд и другие.

В 2008 году в городе Ранчо-Мираж, штат Калифорния появилась улица Дина Мартина.

В феврале 2009 году Мартину была посмертно присуждена премия «Грэмми» в категории «За жизненные достижения». На церемонии вручения премии присутствовали четверо из ныне живущих детей Дина Мартина: Гейл, Диана, Риччи и Джин. В 2009 году имя Дина Мартина включили в Зал славы Хит-парада.

21 февраля 2009 посмертно выпущенный альбом «Amore!» достиг лидирующей позиции № 1 в еженедельном музыкальном хит-параде «Биллборд» Top Pop Catalog Albums.

Мартин — персонаж игровых автоматов из серии «Оргия Дина Мартина». В саундтреке к игре использованы несколько песен Дина Мартина.

На площадке перед знаменитым Китайским театром Граумана в цементе сохранились отпечатки Дина Мартина. Церемония состоялась в 1964 году. На Голливудской «Аллее славы» установлены три звезды имени Дина Мартина:

Год	Адрес	Категория
1980	6519 Голливудский б-р	За вклад в киноиндустрию
1986	1617 Вайн-стрит	За вклад в индустрию звукозаписи
1988	6651 Голливудский б-р	За вклад в развитие телевидения

Дискография

Год	Альбом	Фирма	Самые верхние позиции в чартах				Сертификация
			США	Великобритания	Австрия	Новая Зеландия	США	Великобритания
1953	Dean Martin Sings	Capitol	—	—	—	—
1956	Swingin' Down Yonder	Capitol	—	—	—	—
1957	Pretty Baby	Capitol	—	—	—	—
1958	This Is Dean Martin	Capitol	—	—	—	—
1959	Sleep Warm	Capitol	—	—	—	—
1959	A Winter Romance	Capitol	—	—	—	—		Серебряный
1961	This Time I'm Swingin'!	Capitol	—	18	—	—
1962	Dino: Italian Love Songs	Capitol	—	—	—	—
1962	Cha Cha de Amor	Capitol	—	—	—	—
1963	Dean Martin Sings/Sinatra Conducts	Capitol	—	—	—	—
1964	Hey, Brother, Pour the Wine	Capitol	—	—	—	—
1964	Everybody Loves Somebody	Reprise	2	—	—	—	Золотой
1965	The Best of Dean Martin	Capitol	—	—	—	—
1965	Houston	Capitol	11	—	—	—	Золотой
1965	The Door Is Still Open to My Heart	Capitol	9	—	—	—	Золотой
1965	Holiday Cheer	Capitol	—	—	—	—
1967	The Dean Martin Deluxe Set	Capitol	—	—	—	—
1967	At Ease With Dean	Capitol	—	35	—	—
1967	Welcome to My World	Hip-O Select	20	—	—	—	Золотой
1968	Gentle on My Mind	Capitol	14	9	—	—	Золотой
1968	Somewhere There’s a Someone	Reprise	40	—	—	—	Золотой
1969	The Best Of Dean Martin, Vol. 1	Capitol	—	40	—	—	Золотой
1970	My Woman My Woman My Wife	Hip-O Select	97	—	—	—
1971	White Christmas	MFP	—	45	—	—
1972	Dino	Hip-O	117	—	—	—
1976	20 Original Dean Martin Hits	Reprise	—	7	—	—		Золотой
1983	The Nashville Sessions	Warner Bros. Records	49	—	—	—
1999	The Capitol & Reprise Years	EMI	—	5	4	1	Золотой	Платиновый
2002	Love Songs	EMI	—	24	—	22		Серебряный
2004	The Essential Dean Martin	MGM	28	25	53	—	Золотой	Серебряный
2005	Live from Las Vegas	Capitol	—	—	—	—
2007	Forever Cool	Capitol	39	—	6	—
2010	That's Amore	EMI	—	23	—	—

Награды и номинации

Победы

• Золотой глобус
  • 1967 — Лучший актёр в комедийном шоу («Шоу Дина Мартина»)

Номинации

• Золотой глобус
  • 1968 — Лучшая мужская роль в комедии или мюзикле («Кто была эта леди?»)
  • 1968 — Лучший актёр в комедийном шоу («Шоу Дина Мартина»)
  • 1969 — Лучший актёр в комедийном шоу («Шоу Дина Мартина»)
  • 1970 — Лучший актёр в комедийном шоу («Шоу Дина Мартина»)
• Эмми
  • 1968 — Лучший комедийный актёр (с Джерри Льюисом)

Библиография

• Arthur Marx. Everybody Loves Somebody Sometime (Especially Himself): The story of Dean Martin and Jerry Lewis, New York, NY: Hawthorn Books, 1974, ISBN 978-0-8015-2430-1
• Jerry Lewis and James Kaplan. Dean & Me (A Love Story). Doubleday, New York, 2005. ISBN 0-7679-2086-4
• Tosches, Nick. Dino: Living High in the Dirty Business of Dreams. Delta Trade Paperbacks, New York, 1992 (1st edition). ISBN 0-385-33429-X
• Smith, John L. The Animal in Hollywood: Anthony Fiato’s Life in the Mafia. Barricade Books, New York, 1998. ISBN 1-56980-126-6

Ссылки

• [www.deanmartin.com Официальный сайт Дина Мартина] (англ.)
• Дин Мартин (англ.) на сайте Internet Movie Database
• [www.discogs.com/artist/Dean%2BMartin Дин Мартин] (англ.) на сайте Discogs
• [www.last.fm/ru/music/Dean%2BMartin Профиль Дин Мартин] на Last.fm
• [myspace.com/deanmartin Официальная страница Дин Мартин] (англ.) на сайте Myspace
• [www.deanmartinsteubenville.com/ Фестиваль им. Дина Мартина]  (англ.)
• [www.findagrave.com/cgi-bin/fg.cgi?page=gr&GRid=1190 Дин Мартин] на сайте Find a Grave  (англ.)
• [video.google.com/videosearch?q=%22archive+of+american+television+interview+with+jerry+lewis%22&num=50&so=2&start=0Jerry Интервью с Джерри Льюисом]  (англ.)
• [www.deanmartin.tv/ Дин Мартин]  (англ.)

Отрывок, характеризующий Дин Мартин

Наташа удивленными глазами смотрела на Соню. Видно, ей самой в первый раз представлялся этот вопрос и она не знала, что отвечать на него.
– Какие причины, не знаю. Но стало быть есть причины!
Соня вздохнула и недоверчиво покачала головой.
– Ежели бы были причины… – начала она. Но Наташа угадывая ее сомнение, испуганно перебила ее.
– Соня, нельзя сомневаться в нем, нельзя, нельзя, ты понимаешь ли? – прокричала она.
– Любит ли он тебя?
– Любит ли? – повторила Наташа с улыбкой сожаления о непонятливости своей подруги. – Ведь ты прочла письмо, ты видела его?
– Но если он неблагородный человек?
– Он!… неблагородный человек? Коли бы ты знала! – говорила Наташа.
– Если он благородный человек, то он или должен объявить свое намерение, или перестать видеться с тобой; и ежели ты не хочешь этого сделать, то я сделаю это, я напишу ему, я скажу папа, – решительно сказала Соня.
– Да я жить не могу без него! – закричала Наташа.
– Наташа, я не понимаю тебя. И что ты говоришь! Вспомни об отце, о Nicolas.
– Мне никого не нужно, я никого не люблю, кроме его. Как ты смеешь говорить, что он неблагороден? Ты разве не знаешь, что я его люблю? – кричала Наташа. – Соня, уйди, я не хочу с тобой ссориться, уйди, ради Бога уйди: ты видишь, как я мучаюсь, – злобно кричала Наташа сдержанно раздраженным и отчаянным голосом. Соня разрыдалась и выбежала из комнаты.
Наташа подошла к столу и, не думав ни минуты, написала тот ответ княжне Марье, который она не могла написать целое утро. В письме этом она коротко писала княжне Марье, что все недоразуменья их кончены, что, пользуясь великодушием князя Андрея, который уезжая дал ей свободу, она просит ее забыть всё и простить ее ежели она перед нею виновата, но что она не может быть его женой. Всё это ей казалось так легко, просто и ясно в эту минуту.

В пятницу Ростовы должны были ехать в деревню, а граф в среду поехал с покупщиком в свою подмосковную.
В день отъезда графа, Соня с Наташей были званы на большой обед к Карагиным, и Марья Дмитриевна повезла их. На обеде этом Наташа опять встретилась с Анатолем, и Соня заметила, что Наташа говорила с ним что то, желая не быть услышанной, и всё время обеда была еще более взволнована, чем прежде. Когда они вернулись домой, Наташа начала первая с Соней то объяснение, которого ждала ее подруга.
– Вот ты, Соня, говорила разные глупости про него, – начала Наташа кротким голосом, тем голосом, которым говорят дети, когда хотят, чтобы их похвалили. – Мы объяснились с ним нынче.
– Ну, что же, что? Ну что ж он сказал? Наташа, как я рада, что ты не сердишься на меня. Говори мне всё, всю правду. Что же он сказал?
Наташа задумалась.
– Ах Соня, если бы ты знала его так, как я! Он сказал… Он спрашивал меня о том, как я обещала Болконскому. Он обрадовался, что от меня зависит отказать ему.
Соня грустно вздохнула.
– Но ведь ты не отказала Болконскому, – сказала она.
– А может быть я и отказала! Может быть с Болконским всё кончено. Почему ты думаешь про меня так дурно?
– Я ничего не думаю, я только не понимаю этого…
– Подожди, Соня, ты всё поймешь. Увидишь, какой он человек. Ты не думай дурное ни про меня, ни про него.
– Я ни про кого не думаю дурное: я всех люблю и всех жалею. Но что же мне делать?
Соня не сдавалась на нежный тон, с которым к ней обращалась Наташа. Чем размягченнее и искательнее было выражение лица Наташи, тем серьезнее и строже было лицо Сони.
– Наташа, – сказала она, – ты просила меня не говорить с тобой, я и не говорила, теперь ты сама начала. Наташа, я не верю ему. Зачем эта тайна?
– Опять, опять! – перебила Наташа.
– Наташа, я боюсь за тебя.
– Чего бояться?
– Я боюсь, что ты погубишь себя, – решительно сказала Соня, сама испугавшись того что она сказала.
Лицо Наташи опять выразило злобу.
– И погублю, погублю, как можно скорее погублю себя. Не ваше дело. Не вам, а мне дурно будет. Оставь, оставь меня. Я ненавижу тебя.
– Наташа! – испуганно взывала Соня.
– Ненавижу, ненавижу! И ты мой враг навсегда!
Наташа выбежала из комнаты.
Наташа не говорила больше с Соней и избегала ее. С тем же выражением взволнованного удивления и преступности она ходила по комнатам, принимаясь то за то, то за другое занятие и тотчас же бросая их.
Как это ни тяжело было для Сони, но она, не спуская глаз, следила за своей подругой.
Накануне того дня, в который должен был вернуться граф, Соня заметила, что Наташа сидела всё утро у окна гостиной, как будто ожидая чего то и что она сделала какой то знак проехавшему военному, которого Соня приняла за Анатоля.
Соня стала еще внимательнее наблюдать свою подругу и заметила, что Наташа была всё время обеда и вечер в странном и неестественном состоянии (отвечала невпопад на делаемые ей вопросы, начинала и не доканчивала фразы, всему смеялась).
После чая Соня увидала робеющую горничную девушку, выжидавшую ее у двери Наташи. Она пропустила ее и, подслушав у двери, узнала, что опять было передано письмо. И вдруг Соне стало ясно, что у Наташи был какой нибудь страшный план на нынешний вечер. Соня постучалась к ней. Наташа не пустила ее.
«Она убежит с ним! думала Соня. Она на всё способна. Нынче в лице ее было что то особенно жалкое и решительное. Она заплакала, прощаясь с дяденькой, вспоминала Соня. Да это верно, она бежит с ним, – но что мне делать?» думала Соня, припоминая теперь те признаки, которые ясно доказывали, почему у Наташи было какое то страшное намерение. «Графа нет. Что мне делать, написать к Курагину, требуя от него объяснения? Но кто велит ему ответить? Писать Пьеру, как просил князь Андрей в случае несчастия?… Но может быть, в самом деле она уже отказала Болконскому (она вчера отослала письмо княжне Марье). Дяденьки нет!» Сказать Марье Дмитриевне, которая так верила в Наташу, Соне казалось ужасно. «Но так или иначе, думала Соня, стоя в темном коридоре: теперь или никогда пришло время доказать, что я помню благодеяния их семейства и люблю Nicolas. Нет, я хоть три ночи не буду спать, а не выйду из этого коридора и силой не пущу ее, и не дам позору обрушиться на их семейство», думала она.


Анатоль последнее время переселился к Долохову. План похищения Ростовой уже несколько дней был обдуман и приготовлен Долоховым, и в тот день, когда Соня, подслушав у двери Наташу, решилась оберегать ее, план этот должен был быть приведен в исполнение. Наташа в десять часов вечера обещала выйти к Курагину на заднее крыльцо. Курагин должен был посадить ее в приготовленную тройку и везти за 60 верст от Москвы в село Каменку, где был приготовлен расстриженный поп, который должен был обвенчать их. В Каменке и была готова подстава, которая должна была вывезти их на Варшавскую дорогу и там на почтовых они должны были скакать за границу.
У Анатоля были и паспорт, и подорожная, и десять тысяч денег, взятые у сестры, и десять тысяч, занятые через посредство Долохова.
Два свидетеля – Хвостиков, бывший приказный, которого употреблял для игры Долохов и Макарин, отставной гусар, добродушный и слабый человек, питавший беспредельную любовь к Курагину – сидели в первой комнате за чаем.
В большом кабинете Долохова, убранном от стен до потолка персидскими коврами, медвежьими шкурами и оружием, сидел Долохов в дорожном бешмете и сапогах перед раскрытым бюро, на котором лежали счеты и пачки денег. Анатоль в расстегнутом мундире ходил из той комнаты, где сидели свидетели, через кабинет в заднюю комнату, где его лакей француз с другими укладывал последние вещи. Долохов считал деньги и записывал.
– Ну, – сказал он, – Хвостикову надо дать две тысячи.
– Ну и дай, – сказал Анатоль.
– Макарка (они так звали Макарина), этот бескорыстно за тебя в огонь и в воду. Ну вот и кончены счеты, – сказал Долохов, показывая ему записку. – Так?
– Да, разумеется, так, – сказал Анатоль, видимо не слушавший Долохова и с улыбкой, не сходившей у него с лица, смотревший вперед себя.
Долохов захлопнул бюро и обратился к Анатолю с насмешливой улыбкой.
– А знаешь что – брось всё это: еще время есть! – сказал он.
– Дурак! – сказал Анатоль. – Перестань говорить глупости. Ежели бы ты знал… Это чорт знает, что такое!
– Право брось, – сказал Долохов. – Я тебе дело говорю. Разве это шутка, что ты затеял?
– Ну, опять, опять дразнить? Пошел к чорту! А?… – сморщившись сказал Анатоль. – Право не до твоих дурацких шуток. – И он ушел из комнаты.
Долохов презрительно и снисходительно улыбался, когда Анатоль вышел.
– Ты постой, – сказал он вслед Анатолю, – я не шучу, я дело говорю, поди, поди сюда.
Анатоль опять вошел в комнату и, стараясь сосредоточить внимание, смотрел на Долохова, очевидно невольно покоряясь ему.
– Ты меня слушай, я тебе последний раз говорю. Что мне с тобой шутить? Разве я тебе перечил? Кто тебе всё устроил, кто попа нашел, кто паспорт взял, кто денег достал? Всё я.
– Ну и спасибо тебе. Ты думаешь я тебе не благодарен? – Анатоль вздохнул и обнял Долохова.
– Я тебе помогал, но всё же я тебе должен правду сказать: дело опасное и, если разобрать, глупое. Ну, ты ее увезешь, хорошо. Разве это так оставят? Узнается дело, что ты женат. Ведь тебя под уголовный суд подведут…
– Ах! глупости, глупости! – опять сморщившись заговорил Анатоль. – Ведь я тебе толковал. А? – И Анатоль с тем особенным пристрастием (которое бывает у людей тупых) к умозаключению, до которого они дойдут своим умом, повторил то рассуждение, которое он раз сто повторял Долохову. – Ведь я тебе толковал, я решил: ежели этот брак будет недействителен, – cказал он, загибая палец, – значит я не отвечаю; ну а ежели действителен, всё равно: за границей никто этого не будет знать, ну ведь так? И не говори, не говори, не говори!
– Право, брось! Ты только себя свяжешь…
– Убирайся к чорту, – сказал Анатоль и, взявшись за волосы, вышел в другую комнату и тотчас же вернулся и с ногами сел на кресло близко перед Долоховым. – Это чорт знает что такое! А? Ты посмотри, как бьется! – Он взял руку Долохова и приложил к своему сердцу. – Ah! quel pied, mon cher, quel regard! Une deesse!! [О! Какая ножка, мой друг, какой взгляд! Богиня!!] A?
Долохов, холодно улыбаясь и блестя своими красивыми, наглыми глазами, смотрел на него, видимо желая еще повеселиться над ним.
– Ну деньги выйдут, тогда что?
– Тогда что? А? – повторил Анатоль с искренним недоумением перед мыслью о будущем. – Тогда что? Там я не знаю что… Ну что глупости говорить! – Он посмотрел на часы. – Пора!
Анатоль пошел в заднюю комнату.
– Ну скоро ли вы? Копаетесь тут! – крикнул он на слуг.
Долохов убрал деньги и крикнув человека, чтобы велеть подать поесть и выпить на дорогу, вошел в ту комнату, где сидели Хвостиков и Макарин.
Анатоль в кабинете лежал, облокотившись на руку, на диване, задумчиво улыбался и что то нежно про себя шептал своим красивым ртом.
– Иди, съешь что нибудь. Ну выпей! – кричал ему из другой комнаты Долохов.
– Не хочу! – ответил Анатоль, всё продолжая улыбаться.
– Иди, Балага приехал.
Анатоль встал и вошел в столовую. Балага был известный троечный ямщик, уже лет шесть знавший Долохова и Анатоля, и служивший им своими тройками. Не раз он, когда полк Анатоля стоял в Твери, с вечера увозил его из Твери, к рассвету доставлял в Москву и увозил на другой день ночью. Не раз он увозил Долохова от погони, не раз он по городу катал их с цыганами и дамочками, как называл Балага. Не раз он с их работой давил по Москве народ и извозчиков, и всегда его выручали его господа, как он называл их. Не одну лошадь он загнал под ними. Не раз он был бит ими, не раз напаивали они его шампанским и мадерой, которую он любил, и не одну штуку он знал за каждым из них, которая обыкновенному человеку давно бы заслужила Сибирь. В кутежах своих они часто зазывали Балагу, заставляли его пить и плясать у цыган, и не одна тысяча их денег перешла через его руки. Служа им, он двадцать раз в году рисковал и своей жизнью и своей шкурой, и на их работе переморил больше лошадей, чем они ему переплатили денег. Но он любил их, любил эту безумную езду, по восемнадцати верст в час, любил перекувырнуть извозчика и раздавить пешехода по Москве, и во весь скок пролететь по московским улицам. Он любил слышать за собой этот дикий крик пьяных голосов: «пошел! пошел!» тогда как уж и так нельзя было ехать шибче; любил вытянуть больно по шее мужика, который и так ни жив, ни мертв сторонился от него. «Настоящие господа!» думал он.
Анатоль и Долохов тоже любили Балагу за его мастерство езды и за то, что он любил то же, что и они. С другими Балага рядился, брал по двадцати пяти рублей за двухчасовое катанье и с другими только изредка ездил сам, а больше посылал своих молодцов. Но с своими господами, как он называл их, он всегда ехал сам и никогда ничего не требовал за свою работу. Только узнав через камердинеров время, когда были деньги, он раз в несколько месяцев приходил поутру, трезвый и, низко кланяясь, просил выручить его. Его всегда сажали господа.
– Уж вы меня вызвольте, батюшка Федор Иваныч или ваше сиятельство, – говорил он. – Обезлошадничал вовсе, на ярманку ехать уж ссудите, что можете.
И Анатоль и Долохов, когда бывали в деньгах, давали ему по тысяче и по две рублей.
Балага был русый, с красным лицом и в особенности красной, толстой шеей, приземистый, курносый мужик, лет двадцати семи, с блестящими маленькими глазами и маленькой бородкой. Он был одет в тонком синем кафтане на шелковой подкладке, надетом на полушубке.
Он перекрестился на передний угол и подошел к Долохову, протягивая черную, небольшую руку.
– Федору Ивановичу! – сказал он, кланяясь.
– Здорово, брат. – Ну вот и он.
– Здравствуй, ваше сиятельство, – сказал он входившему Анатолю и тоже протянул руку.
– Я тебе говорю, Балага, – сказал Анатоль, кладя ему руки на плечи, – любишь ты меня или нет? А? Теперь службу сослужи… На каких приехал? А?
– Как посол приказал, на ваших на зверьях, – сказал Балага.
– Ну, слышишь, Балага! Зарежь всю тройку, а чтобы в три часа приехать. А?
– Как зарежешь, на чем поедем? – сказал Балага, подмигивая.
– Ну, я тебе морду разобью, ты не шути! – вдруг, выкатив глаза, крикнул Анатоль.
– Что ж шутить, – посмеиваясь сказал ямщик. – Разве я для своих господ пожалею? Что мочи скакать будет лошадям, то и ехать будем.
– А! – сказал Анатоль. – Ну садись.
– Что ж, садись! – сказал Долохов.
– Постою, Федор Иванович.
– Садись, врешь, пей, – сказал Анатоль и налил ему большой стакан мадеры. Глаза ямщика засветились на вино. Отказываясь для приличия, он выпил и отерся шелковым красным платком, который лежал у него в шапке.
– Что ж, когда ехать то, ваше сиятельство?
– Да вот… (Анатоль посмотрел на часы) сейчас и ехать. Смотри же, Балага. А? Поспеешь?
– Да как выезд – счастлив ли будет, а то отчего же не поспеть? – сказал Балага. – Доставляли же в Тверь, в семь часов поспевали. Помнишь небось, ваше сиятельство.
– Ты знаешь ли, на Рожество из Твери я раз ехал, – сказал Анатоль с улыбкой воспоминания, обращаясь к Макарину, который во все глаза умиленно смотрел на Курагина. – Ты веришь ли, Макарка, что дух захватывало, как мы летели. Въехали в обоз, через два воза перескочили. А?
– Уж лошади ж были! – продолжал рассказ Балага. – Я тогда молодых пристяжных к каурому запрег, – обратился он к Долохову, – так веришь ли, Федор Иваныч, 60 верст звери летели; держать нельзя, руки закоченели, мороз был. Бросил вожжи, держи, мол, ваше сиятельство, сам, так в сани и повалился. Так ведь не то что погонять, до места держать нельзя. В три часа донесли черти. Издохла левая только.


Анатоль вышел из комнаты и через несколько минут вернулся в подпоясанной серебряным ремнем шубке и собольей шапке, молодцовато надетой на бекрень и очень шедшей к его красивому лицу. Поглядевшись в зеркало и в той самой позе, которую он взял перед зеркалом, став перед Долоховым, он взял стакан вина.
– Ну, Федя, прощай, спасибо за всё, прощай, – сказал Анатоль. – Ну, товарищи, друзья… он задумался… – молодости… моей, прощайте, – обратился он к Макарину и другим.
Несмотря на то, что все они ехали с ним, Анатоль видимо хотел сделать что то трогательное и торжественное из этого обращения к товарищам. Он говорил медленным, громким голосом и выставив грудь покачивал одной ногой. – Все возьмите стаканы; и ты, Балага. Ну, товарищи, друзья молодости моей, покутили мы, пожили, покутили. А? Теперь, когда свидимся? за границу уеду. Пожили, прощай, ребята. За здоровье! Ура!.. – сказал он, выпил свой стакан и хлопнул его об землю.
– Будь здоров, – сказал Балага, тоже выпив свой стакан и обтираясь платком. Макарин со слезами на глазах обнимал Анатоля. – Эх, князь, уж как грустно мне с тобой расстаться, – проговорил он.
– Ехать, ехать! – закричал Анатоль.
Балага было пошел из комнаты.
– Нет, стой, – сказал Анатоль. – Затвори двери, сесть надо. Вот так. – Затворили двери, и все сели.
– Ну, теперь марш, ребята! – сказал Анатоль вставая.
Лакей Joseph подал Анатолю сумку и саблю, и все вышли в переднюю.
– А шуба где? – сказал Долохов. – Эй, Игнатка! Поди к Матрене Матвеевне, спроси шубу, салоп соболий. Я слыхал, как увозят, – сказал Долохов, подмигнув. – Ведь она выскочит ни жива, ни мертва, в чем дома сидела; чуть замешкаешься, тут и слезы, и папаша, и мамаша, и сейчас озябла и назад, – а ты в шубу принимай сразу и неси в сани.
Лакей принес женский лисий салоп.
– Дурак, я тебе сказал соболий. Эй, Матрешка, соболий! – крикнул он так, что далеко по комнатам раздался его голос.
Красивая, худая и бледная цыганка, с блестящими, черными глазами и с черными, курчавыми сизого отлива волосами, в красной шали, выбежала с собольим салопом на руке.
– Что ж, мне не жаль, ты возьми, – сказала она, видимо робея перед своим господином и жалея салопа.
Долохов, не отвечая ей, взял шубу, накинул ее на Матрешу и закутал ее.
– Вот так, – сказал Долохов. – И потом вот так, – сказал он, и поднял ей около головы воротник, оставляя его только перед лицом немного открытым. – Потом вот так, видишь? – и он придвинул голову Анатоля к отверстию, оставленному воротником, из которого виднелась блестящая улыбка Матреши.
– Ну прощай, Матреша, – сказал Анатоль, целуя ее. – Эх, кончена моя гульба здесь! Стешке кланяйся. Ну, прощай! Прощай, Матреша; ты мне пожелай счастья.
– Ну, дай то вам Бог, князь, счастья большого, – сказала Матреша, с своим цыганским акцентом.
У крыльца стояли две тройки, двое молодцов ямщиков держали их. Балага сел на переднюю тройку, и, высоко поднимая локти, неторопливо разобрал вожжи. Анатоль и Долохов сели к нему. Макарин, Хвостиков и лакей сели в другую тройку.
– Готовы, что ль? – спросил Балага.
– Пущай! – крикнул он, заматывая вокруг рук вожжи, и тройка понесла бить вниз по Никитскому бульвару.
– Тпрру! Поди, эй!… Тпрру, – только слышался крик Балаги и молодца, сидевшего на козлах. На Арбатской площади тройка зацепила карету, что то затрещало, послышался крик, и тройка полетела по Арбату.
Дав два конца по Подновинскому Балага стал сдерживать и, вернувшись назад, остановил лошадей у перекрестка Старой Конюшенной.
Молодец соскочил держать под уздцы лошадей, Анатоль с Долоховым пошли по тротуару. Подходя к воротам, Долохов свистнул. Свисток отозвался ему и вслед за тем выбежала горничная.
– На двор войдите, а то видно, сейчас выйдет, – сказала она.
Долохов остался у ворот. Анатоль вошел за горничной на двор, поворотил за угол и вбежал на крыльцо.
Гаврило, огромный выездной лакей Марьи Дмитриевны, встретил Анатоля.
– К барыне пожалуйте, – басом сказал лакей, загораживая дорогу от двери.
– К какой барыне? Да ты кто? – запыхавшимся шопотом спрашивал Анатоль.
– Пожалуйте, приказано привесть.
– Курагин! назад, – кричал Долохов. – Измена! Назад!
Долохов у калитки, у которой он остановился, боролся с дворником, пытавшимся запереть за вошедшим Анатолем калитку. Долохов последним усилием оттолкнул дворника и схватив за руку выбежавшего Анатоля, выдернул его за калитку и побежал с ним назад к тройке.


Марья Дмитриевна, застав заплаканную Соню в коридоре, заставила ее во всем признаться. Перехватив записку Наташи и прочтя ее, Марья Дмитриевна с запиской в руке взошла к Наташе.
– Мерзавка, бесстыдница, – сказала она ей. – Слышать ничего не хочу! – Оттолкнув удивленными, но сухими глазами глядящую на нее Наташу, она заперла ее на ключ и приказав дворнику пропустить в ворота тех людей, которые придут нынче вечером, но не выпускать их, а лакею приказав привести этих людей к себе, села в гостиной, ожидая похитителей.
Когда Гаврило пришел доложить Марье Дмитриевне, что приходившие люди убежали, она нахмурившись встала и заложив назад руки, долго ходила по комнатам, обдумывая то, что ей делать. В 12 часу ночи она, ощупав ключ в кармане, пошла к комнате Наташи. Соня, рыдая, сидела в коридоре.
– Марья Дмитриевна, пустите меня к ней ради Бога! – сказала она. Марья Дмитриевна, не отвечая ей, отперла дверь и вошла. «Гадко, скверно… В моем доме… Мерзавка, девчонка… Только отца жалко!» думала Марья Дмитриевна, стараясь утолить свой гнев. «Как ни трудно, уж велю всем молчать и скрою от графа». Марья Дмитриевна решительными шагами вошла в комнату. Наташа лежала на диване, закрыв голову руками, и не шевелилась. Она лежала в том самом положении, в котором оставила ее Марья Дмитриевна.
– Хороша, очень хороша! – сказала Марья Дмитриевна. – В моем доме любовникам свидания назначать! Притворяться то нечего. Ты слушай, когда я с тобой говорю. – Марья Дмитриевна тронула ее за руку. – Ты слушай, когда я говорю. Ты себя осрамила, как девка самая последняя. Я бы с тобой то сделала, да мне отца твоего жалко. Я скрою. – Наташа не переменила положения, но только всё тело ее стало вскидываться от беззвучных, судорожных рыданий, которые душили ее. Марья Дмитриевна оглянулась на Соню и присела на диване подле Наташи.
– Счастье его, что он от меня ушел; да я найду его, – сказала она своим грубым голосом; – слышишь ты что ли, что я говорю? – Она поддела своей большой рукой под лицо Наташи и повернула ее к себе. И Марья Дмитриевна, и Соня удивились, увидав лицо Наташи. Глаза ее были блестящи и сухи, губы поджаты, щеки опустились.
– Оставь… те… что мне… я… умру… – проговорила она, злым усилием вырвалась от Марьи Дмитриевны и легла в свое прежнее положение.
– Наталья!… – сказала Марья Дмитриевна. – Я тебе добра желаю. Ты лежи, ну лежи так, я тебя не трону, и слушай… Я не стану говорить, как ты виновата. Ты сама знаешь. Ну да теперь отец твой завтра приедет, что я скажу ему? А?
Опять тело Наташи заколебалось от рыданий.
– Ну узнает он, ну брат твой, жених!
– У меня нет жениха, я отказала, – прокричала Наташа.
– Всё равно, – продолжала Марья Дмитриевна. – Ну они узнают, что ж они так оставят? Ведь он, отец твой, я его знаю, ведь он, если его на дуэль вызовет, хорошо это будет? А?
– Ах, оставьте меня, зачем вы всему помешали! Зачем? зачем? кто вас просил? – кричала Наташа, приподнявшись на диване и злобно глядя на Марью Дмитриевну.
– Да чего ж ты хотела? – вскрикнула опять горячась Марья Дмитриевна, – что ж тебя запирали что ль? Ну кто ж ему мешал в дом ездить? Зачем же тебя, как цыганку какую, увозить?… Ну увез бы он тебя, что ж ты думаешь, его бы не нашли? Твой отец, или брат, или жених. А он мерзавец, негодяй, вот что!
– Он лучше всех вас, – вскрикнула Наташа, приподнимаясь. – Если бы вы не мешали… Ах, Боже мой, что это, что это! Соня, за что? Уйдите!… – И она зарыдала с таким отчаянием, с каким оплакивают люди только такое горе, которого они чувствуют сами себя причиной. Марья Дмитриевна начала было опять говорить; но Наташа закричала: – Уйдите, уйдите, вы все меня ненавидите, презираете. – И опять бросилась на диван.
Марья Дмитриевна продолжала еще несколько времени усовещивать Наташу и внушать ей, что всё это надо скрыть от графа, что никто не узнает ничего, ежели только Наташа возьмет на себя всё забыть и не показывать ни перед кем вида, что что нибудь случилось. Наташа не отвечала. Она и не рыдала больше, но с ней сделались озноб и дрожь. Марья Дмитриевна подложила ей подушку, накрыла ее двумя одеялами и сама принесла ей липового цвета, но Наташа не откликнулась ей. – Ну пускай спит, – сказала Марья Дмитриевна, уходя из комнаты, думая, что она спит. Но Наташа не спала и остановившимися раскрытыми глазами из бледного лица прямо смотрела перед собою. Всю эту ночь Наташа не спала, и не плакала, и не говорила с Соней, несколько раз встававшей и подходившей к ней.
На другой день к завтраку, как и обещал граф Илья Андреич, он приехал из Подмосковной. Он был очень весел: дело с покупщиком ладилось и ничто уже не задерживало его теперь в Москве и в разлуке с графиней, по которой он соскучился. Марья Дмитриевна встретила его и объявила ему, что Наташа сделалась очень нездорова вчера, что посылали за доктором, но что теперь ей лучше. Наташа в это утро не выходила из своей комнаты. С поджатыми растрескавшимися губами, сухими остановившимися глазами, она сидела у окна и беспокойно вглядывалась в проезжающих по улице и торопливо оглядывалась на входивших в комнату. Она очевидно ждала известий об нем, ждала, что он сам приедет или напишет ей.
Когда граф взошел к ней, она беспокойно оборотилась на звук его мужских шагов, и лицо ее приняло прежнее холодное и даже злое выражение. Она даже не поднялась на встречу ему.
– Что с тобой, мой ангел, больна? – спросил граф. Наташа помолчала.
– Да, больна, – отвечала она.
На беспокойные расспросы графа о том, почему она такая убитая и не случилось ли чего нибудь с женихом, она уверяла его, что ничего, и просила его не беспокоиться. Марья Дмитриевна подтвердила графу уверения Наташи, что ничего не случилось. Граф, судя по мнимой болезни, по расстройству дочери, по сконфуженным лицам Сони и Марьи Дмитриевны, ясно видел, что в его отсутствие должно было что нибудь случиться: но ему так страшно было думать, что что нибудь постыдное случилось с его любимою дочерью, он так любил свое веселое спокойствие, что он избегал расспросов и всё старался уверить себя, что ничего особенного не было и только тужил о том, что по случаю ее нездоровья откладывался их отъезд в деревню.


Со дня приезда своей жены в Москву Пьер сбирался уехать куда нибудь, только чтобы не быть с ней. Вскоре после приезда Ростовых в Москву, впечатление, которое производила на него Наташа, заставило его поторопиться исполнить свое намерение. Он поехал в Тверь ко вдове Иосифа Алексеевича, которая обещала давно передать ему бумаги покойного.
Когда Пьер вернулся в Москву, ему подали письмо от Марьи Дмитриевны, которая звала его к себе по весьма важному делу, касающемуся Андрея Болконского и его невесты. Пьер избегал Наташи. Ему казалось, что он имел к ней чувство более сильное, чем то, которое должен был иметь женатый человек к невесте своего друга. И какая то судьба постоянно сводила его с нею.
«Что такое случилось? И какое им до меня дело? думал он, одеваясь, чтобы ехать к Марье Дмитриевне. Поскорее бы приехал князь Андрей и женился бы на ней!» думал Пьер дорогой к Ахросимовой.
На Тверском бульваре кто то окликнул его.
– Пьер! Давно приехал? – прокричал ему знакомый голос. Пьер поднял голову. В парных санях, на двух серых рысаках, закидывающих снегом головашки саней, промелькнул Анатоль с своим всегдашним товарищем Макариным. Анатоль сидел прямо, в классической позе военных щеголей, закутав низ лица бобровым воротником и немного пригнув голову. Лицо его было румяно и свежо, шляпа с белым плюмажем была надета на бок, открывая завитые, напомаженные и осыпанные мелким снегом волосы.
«И право, вот настоящий мудрец! подумал Пьер, ничего не видит дальше настоящей минуты удовольствия, ничто не тревожит его, и оттого всегда весел, доволен и спокоен. Что бы я дал, чтобы быть таким как он!» с завистью подумал Пьер.
В передней Ахросимовой лакей, снимая с Пьера его шубу, сказал, что Марья Дмитриевна просят к себе в спальню.
Отворив дверь в залу, Пьер увидал Наташу, сидевшую у окна с худым, бледным и злым лицом. Она оглянулась на него, нахмурилась и с выражением холодного достоинства вышла из комнаты.
– Что случилось? – спросил Пьер, входя к Марье Дмитриевне.
– Хорошие дела, – отвечала Марья Дмитриевна: – пятьдесят восемь лет прожила на свете, такого сраму не видала. – И взяв с Пьера честное слово молчать обо всем, что он узнает, Марья Дмитриевна сообщила ему, что Наташа отказала своему жениху без ведома родителей, что причиной этого отказа был Анатоль Курагин, с которым сводила ее жена Пьера, и с которым она хотела бежать в отсутствие своего отца, с тем, чтобы тайно обвенчаться.
Пьер приподняв плечи и разинув рот слушал то, что говорила ему Марья Дмитриевна, не веря своим ушам. Невесте князя Андрея, так сильно любимой, этой прежде милой Наташе Ростовой, променять Болконского на дурака Анатоля, уже женатого (Пьер знал тайну его женитьбы), и так влюбиться в него, чтобы согласиться бежать с ним! – Этого Пьер не мог понять и не мог себе представить.
Милое впечатление Наташи, которую он знал с детства, не могло соединиться в его душе с новым представлением о ее низости, глупости и жестокости. Он вспомнил о своей жене. «Все они одни и те же», сказал он сам себе, думая, что не ему одному достался печальный удел быть связанным с гадкой женщиной. Но ему всё таки до слез жалко было князя Андрея, жалко было его гордости. И чем больше он жалел своего друга, тем с большим презрением и даже отвращением думал об этой Наташе, с таким выражением холодного достоинства сейчас прошедшей мимо него по зале. Он не знал, что душа Наташи была преисполнена отчаяния, стыда, унижения, и что она не виновата была в том, что лицо ее нечаянно выражало спокойное достоинство и строгость.
– Да как обвенчаться! – проговорил Пьер на слова Марьи Дмитриевны. – Он не мог обвенчаться: он женат.
– Час от часу не легче, – проговорила Марья Дмитриевна. – Хорош мальчик! То то мерзавец! А она ждет, второй день ждет. По крайней мере ждать перестанет, надо сказать ей.
Узнав от Пьера подробности женитьбы Анатоля, излив свой гнев на него ругательными словами, Марья Дмитриевна сообщила ему то, для чего она вызвала его. Марья Дмитриевна боялась, чтобы граф или Болконский, который мог всякую минуту приехать, узнав дело, которое она намерена была скрыть от них, не вызвали на дуэль Курагина, и потому просила его приказать от ее имени его шурину уехать из Москвы и не сметь показываться ей на глаза. Пьер обещал ей исполнить ее желание, только теперь поняв опасность, которая угрожала и старому графу, и Николаю, и князю Андрею. Кратко и точно изложив ему свои требования, она выпустила его в гостиную. – Смотри же, граф ничего не знает. Ты делай, как будто ничего не знаешь, – сказала она ему. – А я пойду сказать ей, что ждать нечего! Да оставайся обедать, коли хочешь, – крикнула Марья Дмитриевна Пьеру.
Пьер встретил старого графа. Он был смущен и расстроен. В это утро Наташа сказала ему, что она отказала Болконскому.
– Беда, беда, mon cher, – говорил он Пьеру, – беда с этими девками без матери; уж я так тужу, что приехал. Я с вами откровенен буду. Слышали, отказала жениху, ни у кого не спросивши ничего. Оно, положим, я никогда этому браку очень не радовался. Положим, он хороший человек, но что ж, против воли отца счастья бы не было, и Наташа без женихов не останется. Да всё таки долго уже так продолжалось, да и как же это без отца, без матери, такой шаг! А теперь больна, и Бог знает, что! Плохо, граф, плохо с дочерьми без матери… – Пьер видел, что граф был очень расстроен, старался перевести разговор на другой предмет, но граф опять возвращался к своему горю.
Соня с встревоженным лицом вошла в гостиную.
– Наташа не совсем здорова; она в своей комнате и желала бы вас видеть. Марья Дмитриевна у нее и просит вас тоже.
– Да ведь вы очень дружны с Болконским, верно что нибудь передать хочет, – сказал граф. – Ах, Боже мой, Боже мой! Как всё хорошо было! – И взявшись за редкие виски седых волос, граф вышел из комнаты.
Марья Дмитриевна объявила Наташе о том, что Анатоль был женат. Наташа не хотела верить ей и требовала подтверждения этого от самого Пьера. Соня сообщила это Пьеру в то время, как она через коридор провожала его в комнату Наташи.
Наташа, бледная, строгая сидела подле Марьи Дмитриевны и от самой двери встретила Пьера лихорадочно блестящим, вопросительным взглядом. Она не улыбнулась, не кивнула ему головой, она только упорно смотрела на него, и взгляд ее спрашивал его только про то: друг ли он или такой же враг, как и все другие, по отношению к Анатолю. Сам по себе Пьер очевидно не существовал для нее.
– Он всё знает, – сказала Марья Дмитриевна, указывая на Пьера и обращаясь к Наташе. – Он пускай тебе скажет, правду ли я говорила.
Наташа, как подстреленный, загнанный зверь смотрит на приближающихся собак и охотников, смотрела то на того, то на другого.
– Наталья Ильинична, – начал Пьер, опустив глаза и испытывая чувство жалости к ней и отвращения к той операции, которую он должен был делать, – правда это или не правда, это для вас должно быть всё равно, потому что…
– Так это не правда, что он женат!
– Нет, это правда.
– Он женат был и давно? – спросила она, – честное слово?
Пьер дал ей честное слово.
– Он здесь еще? – спросила она быстро.
– Да, я его сейчас видел.
Она очевидно была не в силах говорить и делала руками знаки, чтобы оставили ее.


Пьер не остался обедать, а тотчас же вышел из комнаты и уехал. Он поехал отыскивать по городу Анатоля Курагина, при мысли о котором теперь вся кровь у него приливала к сердцу и он испытывал затруднение переводить дыхание. На горах, у цыган, у Comoneno – его не было. Пьер поехал в клуб.
В клубе всё шло своим обыкновенным порядком: гости, съехавшиеся обедать, сидели группами и здоровались с Пьером и говорили о городских новостях. Лакей, поздоровавшись с ним, доложил ему, зная его знакомство и привычки, что место ему оставлено в маленькой столовой, что князь Михаил Захарыч в библиотеке, а Павел Тимофеич не приезжали еще. Один из знакомых Пьера между разговором о погоде спросил у него, слышал ли он о похищении Курагиным Ростовой, про которое говорят в городе, правда ли это? Пьер, засмеявшись, сказал, что это вздор, потому что он сейчас только от Ростовых. Он спрашивал у всех про Анатоля; ему сказал один, что не приезжал еще, другой, что он будет обедать нынче. Пьеру странно было смотреть на эту спокойную, равнодушную толпу людей, не знавшую того, что делалось у него в душе. Он прошелся по зале, дождался пока все съехались, и не дождавшись Анатоля, не стал обедать и поехал домой.
Анатоль, которого он искал, в этот день обедал у Долохова и совещался с ним о том, как поправить испорченное дело. Ему казалось необходимо увидаться с Ростовой. Вечером он поехал к сестре, чтобы переговорить с ней о средствах устроить это свидание. Когда Пьер, тщетно объездив всю Москву, вернулся домой, камердинер доложил ему, что князь Анатоль Васильич у графини. Гостиная графини была полна гостей.
Пьер не здороваясь с женою, которую он не видал после приезда (она больше чем когда нибудь ненавистна была ему в эту минуту), вошел в гостиную и увидав Анатоля подошел к нему.
– Ah, Pierre, – сказала графиня, подходя к мужу. – Ты не знаешь в каком положении наш Анатоль… – Она остановилась, увидав в опущенной низко голове мужа, в его блестящих глазах, в его решительной походке то страшное выражение бешенства и силы, которое она знала и испытала на себе после дуэли с Долоховым.
– Где вы – там разврат, зло, – сказал Пьер жене. – Анатоль, пойдемте, мне надо поговорить с вами, – сказал он по французски.
Анатоль оглянулся на сестру и покорно встал, готовый следовать за Пьером.
Пьер, взяв его за руку, дернул к себе и пошел из комнаты.
– Si vous vous permettez dans mon salon, [Если вы позволите себе в моей гостиной,] – шопотом проговорила Элен; но Пьер, не отвечая ей вышел из комнаты.
Анатоль шел за ним обычной, молодцоватой походкой. Но на лице его было заметно беспокойство.
Войдя в свой кабинет, Пьер затворил дверь и обратился к Анатолю, не глядя на него.
– Вы обещали графине Ростовой жениться на ней и хотели увезти ее?
– Мой милый, – отвечал Анатоль по французски (как и шел весь разговор), я не считаю себя обязанным отвечать на допросы, делаемые в таком тоне.
Лицо Пьера, и прежде бледное, исказилось бешенством. Он схватил своей большой рукой Анатоля за воротник мундира и стал трясти из стороны в сторону до тех пор, пока лицо Анатоля не приняло достаточное выражение испуга.
– Когда я говорю, что мне надо говорить с вами… – повторял Пьер.
– Ну что, это глупо. А? – сказал Анатоль, ощупывая оторванную с сукном пуговицу воротника.
– Вы негодяй и мерзавец, и не знаю, что меня воздерживает от удовольствия разможжить вам голову вот этим, – говорил Пьер, – выражаясь так искусственно потому, что он говорил по французски. Он взял в руку тяжелое пресспапье и угрожающе поднял и тотчас же торопливо положил его на место.
– Обещали вы ей жениться?
– Я, я, я не думал; впрочем я никогда не обещался, потому что…
Пьер перебил его. – Есть у вас письма ее? Есть у вас письма? – повторял Пьер, подвигаясь к Анатолю.
Анатоль взглянул на него и тотчас же, засунув руку в карман, достал бумажник.
Пьер взял подаваемое ему письмо и оттолкнув стоявший на дороге стол повалился на диван.
– Je ne serai pas violent, ne craignez rien, [Не бойтесь, я насилия не употреблю,] – сказал Пьер, отвечая на испуганный жест Анатоля. – Письма – раз, – сказал Пьер, как будто повторяя урок для самого себя. – Второе, – после минутного молчания продолжал он, опять вставая и начиная ходить, – вы завтра должны уехать из Москвы.
– Но как же я могу…
– Третье, – не слушая его, продолжал Пьер, – вы никогда ни слова не должны говорить о том, что было между вами и графиней. Этого, я знаю, я не могу запретить вам, но ежели в вас есть искра совести… – Пьер несколько раз молча прошел по комнате. Анатоль сидел у стола и нахмурившись кусал себе губы.
– Вы не можете не понять наконец, что кроме вашего удовольствия есть счастье, спокойствие других людей, что вы губите целую жизнь из того, что вам хочется веселиться. Забавляйтесь с женщинами подобными моей супруге – с этими вы в своем праве, они знают, чего вы хотите от них. Они вооружены против вас тем же опытом разврата; но обещать девушке жениться на ней… обмануть, украсть… Как вы не понимаете, что это так же подло, как прибить старика или ребенка!…
Пьер замолчал и взглянул на Анатоля уже не гневным, но вопросительным взглядом.
– Этого я не знаю. А? – сказал Анатоль, ободряясь по мере того, как Пьер преодолевал свой гнев. – Этого я не знаю и знать не хочу, – сказал он, не глядя на Пьера и с легким дрожанием нижней челюсти, – но вы сказали мне такие слова: подло и тому подобное, которые я comme un homme d'honneur [как честный человек] никому не позволю.
Пьер с удивлением посмотрел на него, не в силах понять, чего ему было нужно.
– Хотя это и было с глазу на глаз, – продолжал Анатоль, – но я не могу…
– Что ж, вам нужно удовлетворение? – насмешливо сказал Пьер.
– По крайней мере вы можете взять назад свои слова. А? Ежели вы хотите, чтоб я исполнил ваши желанья. А?
– Беру, беру назад, – проговорил Пьер и прошу вас извинить меня. Пьер взглянул невольно на оторванную пуговицу. – И денег, ежели вам нужно на дорогу. – Анатоль улыбнулся.
Это выражение робкой и подлой улыбки, знакомой ему по жене, взорвало Пьера.
– О, подлая, бессердечная порода! – проговорил он и вышел из комнаты.
На другой день Анатоль уехал в Петербург.


Пьер поехал к Марье Дмитриевне, чтобы сообщить об исполнении ее желанья – об изгнании Курагина из Москвы. Весь дом был в страхе и волнении. Наташа была очень больна, и, как Марья Дмитриевна под секретом сказала ему, она в ту же ночь, как ей было объявлено, что Анатоль женат, отравилась мышьяком, который она тихонько достала. Проглотив его немного, она так испугалась, что разбудила Соню и объявила ей то, что она сделала. Во время были приняты нужные меры против яда, и теперь она была вне опасности; но всё таки слаба так, что нельзя было думать везти ее в деревню и послано было за графиней. Пьер видел растерянного графа и заплаканную Соню, но не мог видеть Наташи.
Пьер в этот день обедал в клубе и со всех сторон слышал разговоры о попытке похищения Ростовой и с упорством опровергал эти разговоры, уверяя всех, что больше ничего не было, как только то, что его шурин сделал предложение Ростовой и получил отказ. Пьеру казалось, что на его обязанности лежит скрыть всё дело и восстановить репутацию Ростовой.
Он со страхом ожидал возвращения князя Андрея и каждый день заезжал наведываться о нем к старому князю.
Князь Николай Андреич знал через m lle Bourienne все слухи, ходившие по городу, и прочел ту записку к княжне Марье, в которой Наташа отказывала своему жениху. Он казался веселее обыкновенного и с большим нетерпением ожидал сына.
Чрез несколько дней после отъезда Анатоля, Пьер получил записку от князя Андрея, извещавшего его о своем приезде и просившего Пьера заехать к нему.
Князь Андрей, приехав в Москву, в первую же минуту своего приезда получил от отца записку Наташи к княжне Марье, в которой она отказывала жениху (записку эту похитила у княжны Марьи и передала князю m lle Вourienne) и услышал от отца с прибавлениями рассказы о похищении Наташи.
Князь Андрей приехал вечером накануне. Пьер приехал к нему на другое утро. Пьер ожидал найти князя Андрея почти в том же положении, в котором была и Наташа, и потому он был удивлен, когда, войдя в гостиную, услыхал из кабинета громкий голос князя Андрея, оживленно говорившего что то о какой то петербургской интриге. Старый князь и другой чей то голос изредка перебивали его. Княжна Марья вышла навстречу к Пьеру. Она вздохнула, указывая глазами на дверь, где был князь Андрей, видимо желая выразить свое сочувствие к его горю; но Пьер видел по лицу княжны Марьи, что она была рада и тому, что случилось, и тому, как ее брат принял известие об измене невесты.
– Он сказал, что ожидал этого, – сказала она. – Я знаю, что гордость его не позволит ему выразить своего чувства, но всё таки лучше, гораздо лучше он перенес это, чем я ожидала. Видно, так должно было быть…
– Но неужели совершенно всё кончено? – сказал Пьер.
Княжна Марья с удивлением посмотрела на него. Она не понимала даже, как можно было об этом спрашивать. Пьер вошел в кабинет. Князь Андрей, весьма изменившийся, очевидно поздоровевший, но с новой, поперечной морщиной между бровей, в штатском платье, стоял против отца и князя Мещерского и горячо спорил, делая энергические жесты. Речь шла о Сперанском, известие о внезапной ссылке и мнимой измене которого только что дошло до Москвы.
– Теперь судят и обвиняют его (Сперанского) все те, которые месяц тому назад восхищались им, – говорил князь Андрей, – и те, которые не в состоянии были понимать его целей. Судить человека в немилости очень легко и взваливать на него все ошибки другого; а я скажу, что ежели что нибудь сделано хорошего в нынешнее царствованье, то всё хорошее сделано им – им одним. – Он остановился, увидав Пьера. Лицо его дрогнуло и тотчас же приняло злое выражение. – И потомство отдаст ему справедливость, – договорил он, и тотчас же обратился к Пьеру.
– Ну ты как? Все толстеешь, – говорил он оживленно, но вновь появившаяся морщина еще глубже вырезалась на его лбу. – Да, я здоров, – отвечал он на вопрос Пьера и усмехнулся. Пьеру ясно было, что усмешка его говорила: «здоров, но здоровье мое никому не нужно». Сказав несколько слов с Пьером об ужасной дороге от границ Польши, о том, как он встретил в Швейцарии людей, знавших Пьера, и о господине Десале, которого он воспитателем для сына привез из за границы, князь Андрей опять с горячностью вмешался в разговор о Сперанском, продолжавшийся между двумя стариками.
– Ежели бы была измена и были бы доказательства его тайных сношений с Наполеоном, то их всенародно объявили бы – с горячностью и поспешностью говорил он. – Я лично не люблю и не любил Сперанского, но я люблю справедливость. – Пьер узнавал теперь в своем друге слишком знакомую ему потребность волноваться и спорить о деле для себя чуждом только для того, чтобы заглушить слишком тяжелые задушевные мысли.
Когда князь Мещерский уехал, князь Андрей взял под руку Пьера и пригласил его в комнату, которая была отведена для него. В комнате была разбита кровать, лежали раскрытые чемоданы и сундуки. Князь Андрей подошел к одному из них и достал шкатулку. Из шкатулки он достал связку в бумаге. Он всё делал молча и очень быстро. Он приподнялся, прокашлялся. Лицо его было нахмурено и губы поджаты.
– Прости меня, ежели я тебя утруждаю… – Пьер понял, что князь Андрей хотел говорить о Наташе, и широкое лицо его выразило сожаление и сочувствие. Это выражение лица Пьера рассердило князя Андрея; он решительно, звонко и неприятно продолжал: – Я получил отказ от графини Ростовой, и до меня дошли слухи об искании ее руки твоим шурином, или тому подобное. Правда ли это?
– И правда и не правда, – начал Пьер; но князь Андрей перебил его.
– Вот ее письма и портрет, – сказал он. Он взял связку со стола и передал Пьеру.
– Отдай это графине… ежели ты увидишь ее.
– Она очень больна, – сказал Пьер.
– Так она здесь еще? – сказал князь Андрей. – А князь Курагин? – спросил он быстро.
– Он давно уехал. Она была при смерти…
– Очень сожалею об ее болезни, – сказал князь Андрей. – Он холодно, зло, неприятно, как его отец, усмехнулся.
– Но господин Курагин, стало быть, не удостоил своей руки графиню Ростову? – сказал князь Андрей. Он фыркнул носом несколько раз.
– Он не мог жениться, потому что он был женат, – сказал Пьер.
Князь Андрей неприятно засмеялся, опять напоминая своего отца.
– А где же он теперь находится, ваш шурин, могу ли я узнать? – сказал он.
– Он уехал в Петер…. впрочем я не знаю, – сказал Пьер.
– Ну да это всё равно, – сказал князь Андрей. – Передай графине Ростовой, что она была и есть совершенно свободна, и что я желаю ей всего лучшего.
Пьер взял в руки связку бумаг. Князь Андрей, как будто вспоминая, не нужно ли ему сказать еще что нибудь или ожидая, не скажет ли чего нибудь Пьер, остановившимся взглядом смотрел на него.
– Послушайте, помните вы наш спор в Петербурге, – сказал Пьер, помните о…
– Помню, – поспешно отвечал князь Андрей, – я говорил, что падшую женщину надо простить, но я не говорил, что я могу простить. Я не могу.
– Разве можно это сравнивать?… – сказал Пьер. Князь Андрей перебил его. Он резко закричал:
– Да, опять просить ее руки, быть великодушным, и тому подобное?… Да, это очень благородно, но я не способен итти sur les brisees de monsieur [итти по стопам этого господина]. – Ежели ты хочешь быть моим другом, не говори со мною никогда про эту… про всё это. Ну, прощай. Так ты передашь…
Пьер вышел и пошел к старому князю и княжне Марье.
Старик казался оживленнее обыкновенного. Княжна Марья была такая же, как и всегда, но из за сочувствия к брату, Пьер видел в ней радость к тому, что свадьба ее брата расстроилась. Глядя на них, Пьер понял, какое презрение и злобу они имели все против Ростовых, понял, что нельзя было при них даже и упоминать имя той, которая могла на кого бы то ни было променять князя Андрея.
За обедом речь зашла о войне, приближение которой уже становилось очевидно. Князь Андрей не умолкая говорил и спорил то с отцом, то с Десалем, швейцарцем воспитателем, и казался оживленнее обыкновенного, тем оживлением, которого нравственную причину так хорошо знал Пьер.


В этот же вечер, Пьер поехал к Ростовым, чтобы исполнить свое поручение. Наташа была в постели, граф был в клубе, и Пьер, передав письма Соне, пошел к Марье Дмитриевне, интересовавшейся узнать о том, как князь Андрей принял известие. Через десять минут Соня вошла к Марье Дмитриевне.
– Наташа непременно хочет видеть графа Петра Кирилловича, – сказала она.
– Да как же, к ней что ль его свести? Там у вас не прибрано, – сказала Марья Дмитриевна.
– Нет, она оделась и вышла в гостиную, – сказала Соня.
Марья Дмитриевна только пожала плечами.
– Когда это графиня приедет, измучила меня совсем. Ты смотри ж, не говори ей всего, – обратилась она к Пьеру. – И бранить то ее духу не хватает, так жалка, так жалка!
Наташа, исхудавшая, с бледным и строгим лицом (совсем не пристыженная, какою ее ожидал Пьер) стояла по середине гостиной. Когда Пьер показался в двери, она заторопилась, очевидно в нерешительности, подойти ли к нему или подождать его.
Пьер поспешно подошел к ней. Он думал, что она ему, как всегда, подаст руку; но она, близко подойдя к нему, остановилась, тяжело дыша и безжизненно опустив руки, совершенно в той же позе, в которой она выходила на середину залы, чтоб петь, но совсем с другим выражением.
– Петр Кирилыч, – начала она быстро говорить – князь Болконский был вам друг, он и есть вам друг, – поправилась она (ей казалось, что всё только было, и что теперь всё другое). – Он говорил мне тогда, чтобы обратиться к вам…
Пьер молча сопел носом, глядя на нее. Он до сих пор в душе своей упрекал и старался презирать ее; но теперь ему сделалось так жалко ее, что в душе его не было места упреку.
– Он теперь здесь, скажите ему… чтобы он прост… простил меня. – Она остановилась и еще чаще стала дышать, но не плакала.
– Да… я скажу ему, – говорил Пьер, но… – Он не знал, что сказать.
Наташа видимо испугалась той мысли, которая могла притти Пьеру.
– Нет, я знаю, что всё кончено, – сказала она поспешно. – Нет, это не может быть никогда. Меня мучает только зло, которое я ему сделала. Скажите только ему, что я прошу его простить, простить, простить меня за всё… – Она затряслась всем телом и села на стул.
Еще никогда не испытанное чувство жалости переполнило душу Пьера.
– Я скажу ему, я всё еще раз скажу ему, – сказал Пьер; – но… я бы желал знать одно…
«Что знать?» спросил взгляд Наташи.
– Я бы желал знать, любили ли вы… – Пьер не знал как назвать Анатоля и покраснел при мысли о нем, – любили ли вы этого дурного человека?
– Не называйте его дурным, – сказала Наташа. – Но я ничего – ничего не знаю… – Она опять заплакала.
И еще больше чувство жалости, нежности и любви охватило Пьера. Он слышал как под очками его текли слезы и надеялся, что их не заметят.
– Не будем больше говорить, мой друг, – сказал Пьер.
Так странно вдруг для Наташи показался этот его кроткий, нежный, задушевный голос.
– Не будем говорить, мой друг, я всё скажу ему; но об одном прошу вас – считайте меня своим другом, и ежели вам нужна помощь, совет, просто нужно будет излить свою душу кому нибудь – не теперь, а когда у вас ясно будет в душе – вспомните обо мне. – Он взял и поцеловал ее руку. – Я счастлив буду, ежели в состоянии буду… – Пьер смутился.
– Не говорите со мной так: я не стою этого! – вскрикнула Наташа и хотела уйти из комнаты, но Пьер удержал ее за руку. Он знал, что ему нужно что то еще сказать ей. Но когда он сказал это, он удивился сам своим словам.
– Перестаньте, перестаньте, вся жизнь впереди для вас, – сказал он ей.
– Для меня? Нет! Для меня всё пропало, – сказала она со стыдом и самоунижением.
– Все пропало? – повторил он. – Ежели бы я был не я, а красивейший, умнейший и лучший человек в мире, и был бы свободен, я бы сию минуту на коленях просил руки и любви вашей.
Наташа в первый раз после многих дней заплакала слезами благодарности и умиления и взглянув на Пьера вышла из комнаты.
Пьер тоже вслед за нею почти выбежал в переднюю, удерживая слезы умиления и счастья, давившие его горло, не попадая в рукава надел шубу и сел в сани.
– Теперь куда прикажете? – спросил кучер.
«Куда? спросил себя Пьер. Куда же можно ехать теперь? Неужели в клуб или гости?» Все люди казались так жалки, так бедны в сравнении с тем чувством умиления и любви, которое он испытывал; в сравнении с тем размягченным, благодарным взглядом, которым она последний раз из за слез взглянула на него.
– Домой, – сказал Пьер, несмотря на десять градусов мороза распахивая медвежью шубу на своей широкой, радостно дышавшей груди.
Было морозно и ясно. Над грязными, полутемными улицами, над черными крышами стояло темное, звездное небо. Пьер, только глядя на небо, не чувствовал оскорбительной низости всего земного в сравнении с высотою, на которой находилась его душа. При въезде на Арбатскую площадь, огромное пространство звездного темного неба открылось глазам Пьера. Почти в середине этого неба над Пречистенским бульваром, окруженная, обсыпанная со всех сторон звездами, но отличаясь от всех близостью к земле, белым светом, и длинным, поднятым кверху хвостом, стояла огромная яркая комета 1812 го года, та самая комета, которая предвещала, как говорили, всякие ужасы и конец света. Но в Пьере светлая звезда эта с длинным лучистым хвостом не возбуждала никакого страшного чувства. Напротив Пьер радостно, мокрыми от слез глазами, смотрел на эту светлую звезду, которая, как будто, с невыразимой быстротой пролетев неизмеримые пространства по параболической линии, вдруг, как вонзившаяся стрела в землю, влепилась тут в одно избранное ею место, на черном небе, и остановилась, энергично подняв кверху хвост, светясь и играя своим белым светом между бесчисленными другими, мерцающими звездами. Пьеру казалось, что эта звезда вполне отвечала тому, что было в его расцветшей к новой жизни, размягченной и ободренной душе.


С конца 1811 го года началось усиленное вооружение и сосредоточение сил Западной Европы, и в 1812 году силы эти – миллионы людей (считая тех, которые перевозили и кормили армию) двинулись с Запада на Восток, к границам России, к которым точно так же с 1811 го года стягивались силы России. 12 июня силы Западной Европы перешли границы России, и началась война, то есть совершилось противное человеческому разуму и всей человеческой природе событие. Миллионы людей совершали друг, против друга такое бесчисленное количество злодеяний, обманов, измен, воровства, подделок и выпуска фальшивых ассигнаций, грабежей, поджогов и убийств, которого в целые века не соберет летопись всех судов мира и на которые, в этот период времени, люди, совершавшие их, не смотрели как на преступления.
Что произвело это необычайное событие? Какие были причины его? Историки с наивной уверенностью говорят, что причинами этого события были обида, нанесенная герцогу Ольденбургскому, несоблюдение континентальной системы, властолюбие Наполеона, твердость Александра, ошибки дипломатов и т. п.
Следовательно, стоило только Меттерниху, Румянцеву или Талейрану, между выходом и раутом, хорошенько постараться и написать поискуснее бумажку или Наполеону написать к Александру: Monsieur mon frere, je consens a rendre le duche au duc d'Oldenbourg, [Государь брат мой, я соглашаюсь возвратить герцогство Ольденбургскому герцогу.] – и войны бы не было.
Понятно, что таким представлялось дело современникам. Понятно, что Наполеону казалось, что причиной войны были интриги Англии (как он и говорил это на острове Св. Елены); понятно, что членам английской палаты казалось, что причиной войны было властолюбие Наполеона; что принцу Ольденбургскому казалось, что причиной войны было совершенное против него насилие; что купцам казалось, что причиной войны была континентальная система, разорявшая Европу, что старым солдатам и генералам казалось, что главной причиной была необходимость употребить их в дело; легитимистам того времени то, что необходимо было восстановить les bons principes [хорошие принципы], а дипломатам того времени то, что все произошло оттого, что союз России с Австрией в 1809 году не был достаточно искусно скрыт от Наполеона и что неловко был написан memorandum за № 178. Понятно, что эти и еще бесчисленное, бесконечное количество причин, количество которых зависит от бесчисленного различия точек зрения, представлялось современникам; но для нас – потомков, созерцающих во всем его объеме громадность совершившегося события и вникающих в его простой и страшный смысл, причины эти представляются недостаточными. Для нас непонятно, чтобы миллионы людей христиан убивали и мучили друг друга, потому что Наполеон был властолюбив, Александр тверд, политика Англии хитра и герцог Ольденбургский обижен. Нельзя понять, какую связь имеют эти обстоятельства с самым фактом убийства и насилия; почему вследствие того, что герцог обижен, тысячи людей с другого края Европы убивали и разоряли людей Смоленской и Московской губерний и были убиваемы ими.
Для нас, потомков, – не историков, не увлеченных процессом изыскания и потому с незатемненным здравым смыслом созерцающих событие, причины его представляются в неисчислимом количестве. Чем больше мы углубляемся в изыскание причин, тем больше нам их открывается, и всякая отдельно взятая причина или целый ряд причин представляются нам одинаково справедливыми сами по себе, и одинаково ложными по своей ничтожности в сравнении с громадностью события, и одинаково ложными по недействительности своей (без участия всех других совпавших причин) произвести совершившееся событие. Такой же причиной, как отказ Наполеона отвести свои войска за Вислу и отдать назад герцогство Ольденбургское, представляется нам и желание или нежелание первого французского капрала поступить на вторичную службу: ибо, ежели бы он не захотел идти на службу и не захотел бы другой, и третий, и тысячный капрал и солдат, настолько менее людей было бы в войске Наполеона, и войны не могло бы быть.
Ежели бы Наполеон не оскорбился требованием отступить за Вислу и не велел наступать войскам, не было бы войны; но ежели бы все сержанты не пожелали поступить на вторичную службу, тоже войны не могло бы быть. Тоже не могло бы быть войны, ежели бы не было интриг Англии, и не было бы принца Ольденбургского и чувства оскорбления в Александре, и не было бы самодержавной власти в России, и не было бы французской революции и последовавших диктаторства и империи, и всего того, что произвело французскую революцию, и так далее. Без одной из этих причин ничего не могло бы быть. Стало быть, причины эти все – миллиарды причин – совпали для того, чтобы произвести то, что было. И, следовательно, ничто не было исключительной причиной события, а событие должно было совершиться только потому, что оно должно было совершиться. Должны были миллионы людей, отрекшись от своих человеческих чувств и своего разума, идти на Восток с Запада и убивать себе подобных, точно так же, как несколько веков тому назад с Востока на Запад шли толпы людей, убивая себе подобных.
Действия Наполеона и Александра, от слова которых зависело, казалось, чтобы событие совершилось или не совершилось, – были так же мало произвольны, как и действие каждого солдата, шедшего в поход по жребию или по набору. Это не могло быть иначе потому, что для того, чтобы воля Наполеона и Александра (тех людей, от которых, казалось, зависело событие) была исполнена, необходимо было совпадение бесчисленных обстоятельств, без одного из которых событие не могло бы совершиться. Необходимо было, чтобы миллионы людей, в руках которых была действительная сила, солдаты, которые стреляли, везли провиант и пушки, надо было, чтобы они согласились исполнить эту волю единичных и слабых людей и были приведены к этому бесчисленным количеством сложных, разнообразных причин.
Фатализм в истории неизбежен для объяснения неразумных явлений (то есть тех, разумность которых мы не понимаем). Чем более мы стараемся разумно объяснить эти явления в истории, тем они становятся для нас неразумнее и непонятнее.
Каждый человек живет для себя, пользуется свободой для достижения своих личных целей и чувствует всем существом своим, что он может сейчас сделать или не сделать такое то действие; но как скоро он сделает его, так действие это, совершенное в известный момент времени, становится невозвратимым и делается достоянием истории, в которой оно имеет не свободное, а предопределенное значение.
Есть две стороны жизни в каждом человеке: жизнь личная, которая тем более свободна, чем отвлеченнее ее интересы, и жизнь стихийная, роевая, где человек неизбежно исполняет предписанные ему законы.
Человек сознательно живет для себя, но служит бессознательным орудием для достижения исторических, общечеловеческих целей. Совершенный поступок невозвратим, и действие его, совпадая во времени с миллионами действий других людей, получает историческое значение. Чем выше стоит человек на общественной лестнице, чем с большими людьми он связан, тем больше власти он имеет на других людей, тем очевиднее предопределенность и неизбежность каждого его поступка.
«Сердце царево в руце божьей».
Царь – есть раб истории.
История, то есть бессознательная, общая, роевая жизнь человечества, всякой минутой жизни царей пользуется для себя как орудием для своих целей.
Наполеон, несмотря на то, что ему более чем когда нибудь, теперь, в 1812 году, казалось, что от него зависело verser или не verser le sang de ses peuples [проливать или не проливать кровь своих народов] (как в последнем письме писал ему Александр), никогда более как теперь не подлежал тем неизбежным законам, которые заставляли его (действуя в отношении себя, как ему казалось, по своему произволу) делать для общего дела, для истории то, что должно было совершиться.
Люди Запада двигались на Восток для того, чтобы убивать друг друга. И по закону совпадения причин подделались сами собою и совпали с этим событием тысячи мелких причин для этого движения и для войны: укоры за несоблюдение континентальной системы, и герцог Ольденбургский, и движение войск в Пруссию, предпринятое (как казалось Наполеону) для того только, чтобы достигнуть вооруженного мира, и любовь и привычка французского императора к войне, совпавшая с расположением его народа, увлечение грандиозностью приготовлений, и расходы по приготовлению, и потребность приобретения таких выгод, которые бы окупили эти расходы, и одурманившие почести в Дрездене, и дипломатические переговоры, которые, по взгляду современников, были ведены с искренним желанием достижения мира и которые только уязвляли самолюбие той и другой стороны, и миллионы миллионов других причин, подделавшихся под имеющее совершиться событие, совпавших с ним.
Когда созрело яблоко и падает, – отчего оно падает? Оттого ли, что тяготеет к земле, оттого ли, что засыхает стержень, оттого ли, что сушится солнцем, что тяжелеет, что ветер трясет его, оттого ли, что стоящему внизу мальчику хочется съесть его?
Ничто не причина. Все это только совпадение тех условий, при которых совершается всякое жизненное, органическое, стихийное событие. И тот ботаник, который найдет, что яблоко падает оттого, что клетчатка разлагается и тому подобное, будет так же прав, и так же не прав, как и тот ребенок, стоящий внизу, который скажет, что яблоко упало оттого, что ему хотелось съесть его и что он молился об этом. Так же прав и не прав будет тот, кто скажет, что Наполеон пошел в Москву потому, что он захотел этого, и оттого погиб, что Александр захотел его погибели: как прав и не прав будет тот, кто скажет, что завалившаяся в миллион пудов подкопанная гора упала оттого, что последний работник ударил под нее последний раз киркою. В исторических событиях так называемые великие люди суть ярлыки, дающие наименований событию, которые, так же как ярлыки, менее всего имеют связи с самым событием.
Каждое действие их, кажущееся им произвольным для самих себя, в историческом смысле непроизвольно, а находится в связи со всем ходом истории и определено предвечно.


29 го мая Наполеон выехал из Дрездена, где он пробыл три недели, окруженный двором, составленным из принцев, герцогов, королей и даже одного императора. Наполеон перед отъездом обласкал принцев, королей и императора, которые того заслуживали, побранил королей и принцев, которыми он был не вполне доволен, одарил своими собственными, то есть взятыми у других королей, жемчугами и бриллиантами императрицу австрийскую и, нежно обняв императрицу Марию Луизу, как говорит его историк, оставил ее огорченною разлукой, которую она – эта Мария Луиза, считавшаяся его супругой, несмотря на то, что в Париже оставалась другая супруга, – казалось, не в силах была перенести. Несмотря на то, что дипломаты еще твердо верили в возможность мира и усердно работали с этой целью, несмотря на то, что император Наполеон сам писал письмо императору Александру, называя его Monsieur mon frere [Государь брат мой] и искренно уверяя, что он не желает войны и что всегда будет любить и уважать его, – он ехал к армии и отдавал на каждой станции новые приказания, имевшие целью торопить движение армии от запада к востоку. Он ехал в дорожной карете, запряженной шестериком, окруженный пажами, адъютантами и конвоем, по тракту на Позен, Торн, Данциг и Кенигсберг. В каждом из этих городов тысячи людей с трепетом и восторгом встречали его.
Армия подвигалась с запада на восток, и переменные шестерни несли его туда же. 10 го июня он догнал армию и ночевал в Вильковисском лесу, в приготовленной для него квартире, в имении польского графа.
На другой день Наполеон, обогнав армию, в коляске подъехал к Неману и, с тем чтобы осмотреть местность переправы, переоделся в польский мундир и выехал на берег.
Увидав на той стороне казаков (les Cosaques) и расстилавшиеся степи (les Steppes), в середине которых была Moscou la ville sainte, [Москва, священный город,] столица того, подобного Скифскому, государства, куда ходил Александр Македонский, – Наполеон, неожиданно для всех и противно как стратегическим, так и дипломатическим соображениям, приказал наступление, и на другой день войска его стали переходить Неман.
12 го числа рано утром он вышел из палатки, раскинутой в этот день на крутом левом берегу Немана, и смотрел в зрительную трубу на выплывающие из Вильковисского леса потоки своих войск, разливающихся по трем мостам, наведенным на Немане. Войска знали о присутствии императора, искали его глазами, и, когда находили на горе перед палаткой отделившуюся от свиты фигуру в сюртуке и шляпе, они кидали вверх шапки, кричали: «Vive l'Empereur! [Да здравствует император!] – и одни за другими, не истощаясь, вытекали, всё вытекали из огромного, скрывавшего их доселе леса и, расстрояясь, по трем мостам переходили на ту сторону.
– On fera du chemin cette fois ci. Oh! quand il s'en mele lui meme ca chauffe… Nom de Dieu… Le voila!.. Vive l'Empereur! Les voila donc les Steppes de l'Asie! Vilain pays tout de meme. Au revoir, Beauche; je te reserve le plus beau palais de Moscou. Au revoir! Bonne chance… L'as tu vu, l'Empereur? Vive l'Empereur!.. preur! Si on me fait gouverneur aux Indes, Gerard, je te fais ministre du Cachemire, c'est arrete. Vive l'Empereur! Vive! vive! vive! Les gredins de Cosaques, comme ils filent. Vive l'Empereur! Le voila! Le vois tu? Je l'ai vu deux fois comme jete vois. Le petit caporal… Je l'ai vu donner la croix a l'un des vieux… Vive l'Empereur!.. [Теперь походим! О! как он сам возьмется, дело закипит. Ей богу… Вот он… Ура, император! Так вот они, азиатские степи… Однако скверная страна. До свиданья, Боше. Я тебе оставлю лучший дворец в Москве. До свиданья, желаю успеха. Видел императора? Ура! Ежели меня сделают губернатором в Индии, я тебя сделаю министром Кашмира… Ура! Император вот он! Видишь его? Я его два раза как тебя видел. Маленький капрал… Я видел, как он навесил крест одному из стариков… Ура, император!] – говорили голоса старых и молодых людей, самых разнообразных характеров и положений в обществе. На всех лицах этих людей было одно общее выражение радости о начале давно ожидаемого похода и восторга и преданности к человеку в сером сюртуке, стоявшему на горе.