Франкские диалекты

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Франкские диалекты
Самоназвание:

Fränkisch

Страны:

Германия
Нидерланды

Классификация
Категория:

Языки Евразии

Индоевропейская семья

Германская ветвь
Западногерманская группа
Письменность:

латиница

См. также: Проект:Лингвистика
Фра́нкские диале́кты (нем. Fränkische Sprachen) — собирательное название для обозначение целой группы западногерманских языков и диалектов, которые появились во времена Франкской империи. К франкским диалектам причисляют языки нидерландов и африкаанс, которые восходят к нижнефранкским диалектам, диалекты западно-средненемецкого пространства в составе средненемецких диалектов и два переходных диалекта от средне- к южнонемецким языкам — восточно- и южно-франкский.



История развития

Франкские диалекты восходят к диалекту салических франков раннего средневековья. Согласно Ф. Энгельсу, самые первобытные формы можно увидеть в словарном запасе древних нижне- и среднефранских диалектов (рипуарские, мозельфранкские)[1]. Распространяясь дальше на юг, рейнфранкский и верхненемецкие франкские диалекты попали под сильное влияние алеманнского, а в случае с восточно-франскими диалектами — баварского диалекта. Например, франкская форма дифтонга uo (guot) вытесняет во второй половине IX века баварскую форму ö (göt) и алеманскую ua (guat). Они имеют больше общего с южными немецкими диалектами, чем с франскими диалектами среднего и южного Рейна, и поэтому они объединены в одну группу с верхненемецкими диалектами. Причина также в том, что эти регионы были заселены до франкского завоевания и колонизации алеманнскими и баварскими поселенцами, а также другими остатками мигрировавшего населения, которых при попытке вступить во Франкскую империю не только не выгнали, но даже наоборот приняли. Таким образом, на происхождение франкского диалекта повлияли смешанные верхненемецкие диалекты новых франкских поселенцев и порабощённых старых, швебов и эльбских германцев.

Широкое распространение франкского диалекта показывает его значение для формирования общего немецкого языка. Под властью франков была сформирована средневековая немецкая политическая система, возник общий деловой язык между различными племенными территориями. Франки были теми, кто объединил все восточные области империи, населённые западнонемецкими крупными племенами, заложив тем самым основу для развития немецкой нации. В настоящее время на той территории, которую населяли франки, проживают также саксы (то есть они проживают не только в Саксонии), баварцы, алеманы, гессы и тюрингцы (они почти потеряли свой оригинальный язык). Эти народы переняли элементы франкского языка и оказали обратное влияние на него далеко за пределами его распространения.

Так как во франкском языке появилось множество смешанных диалектов, он потерял своё единство. Продвигающееся с юга второе передвижение согласных, начавшееся в VI веке, выделило из прежде цельной языковой общности диалектные регионы с различными особенностями согласных. Это привело к распаду франкского диалекта на нижненемецкий, средненемецкий и верхненемецкий варианты. Такое разделение, особенно между средне- и нижненемецким, ничего не говорит о родственных отношениях соответствующих диалектов на границах областей. Данная структура выполнена строго в соответствии с особенностями звуков, в то время как лексика в средне- и нижнефранкских диалектах и сегодня во многом схожа. Пребывание на северо-востоке франков запечатлелось не только в языке, но и в местных названиях, таких как: Frankenfeld, Frankental, Fleming, Flemendorf и т. д.

Классификация

Нижнефранкский диалект

Средненемецкий франкский

В среднефранкских диалектах второе передвижение согласных распространилось ещё не так широко, как, например, в рейнфранских. t и k в конце слова (wat / was, ik / ich), p в начале и конце слова (pan / Pfanne, op / auf) остались неизменными. Литературное немецкое «переднее» ch (/ç/), напротив, произносится почти во всей рейнской области как sch (ʃ).

В рейнскофранском второе передвижение согласных произошло почти в той же степени, что и в литературном немецком. Только p в начале слова так и не претерпел изменений (Pund / Pfund, Peffer / Pfeffer). Типичным для пфальцского и соседних диалектов является алеманнская š перед согласными в конце слова (fascht, Poscht, Kaschte[n]). Это явление встречается и в южно-франкском.

Южнонемецкий франкский

Южно-франкский (Südfränkisch). Он является группой неоднородных переходных диалектов северного Баден-Вюртемберга, на границе верхне- и средненемецкого языкового пространства. Они возникли в напряжённой области между швабско-аллеманским, рейнфранкским и восточнофранкским диалектами. Различные наречия сегодня узко ограничены и употребляются вокруг таких центров, как Карлсруэ, Пфорцхайм, Хайльбронн и Крайхгау. В долине реки Энц южнее Пфорцхайма, где сталкиваются франкский и швабский, разговаривают на энцфранкском (Enztalfränkisch) и энцшвабском (Enztalschwäbisch) (встречаются оба наименования). Раньше эта область была целиком франкская, частью раннесредневекового Франкского королевства. Диалекты вокруг Мосбаха и Бухена также причисляются к южнофранкской группе.

В восточно- и южнофранкском диалектах второе передвижение согласных прошло в той же мере, что и литературном немецком языке, поэтому их и причисляют к верхненемецким диалектам, за исключением согласного b, который в южнофранкском всё ещё сохранился как w (haben — hawwe; hinüber — ’niewer; schreiben — schreiwe). По состоянию гласных они, как правило, имеют черты средненемецких диалектов, однако на периферии частично имеется дифтонгирование гласных.

Напишите отзыв о статье "Франкские диалекты"

Примечания

  1. ↑ Энгельс и языкознание. Сб. статей. — М., 1972.

Литература

  • Wörterbuch von Mittelfranken. Eine Bestandsaufnahme aus den Erhebungen des Sprachatlas von Mittelfranken. — Würzburg: Königshausen & Neumann, 2000. — ISBN 3-8260-1865-6.
  • Eberhard Wagner, Alfred Klepsch. Handwörterbuch von Bayerisch-Franken (HWBF). Kurzes Auswahlwörterbuch der Dialekte, die in den Regierungsbezirken Oberfranken, Mittelfranken und Unterfranken des deutschen Bundeslandes Bayern gesprochen werden. — Bayreuth: Verlag Fraenkischer Tag GmbH., 2007. — ISBN 978-3936897524.
  • Sprachatlas von Mittelfranken. — Heidelberg, 2003. — ISBN 3-8253-1422-7.

Отрывок, характеризующий Франкские диалекты



В противоположность Кутузову, в то же время, в событии еще более важнейшем, чем отступление армии без боя, в оставлении Москвы и сожжении ее, Растопчин, представляющийся нам руководителем этого события, действовал совершенно иначе.
Событие это – оставление Москвы и сожжение ее – было так же неизбежно, как и отступление войск без боя за Москву после Бородинского сражения.
Каждый русский человек, не на основании умозаключений, а на основании того чувства, которое лежит в нас и лежало в наших отцах, мог бы предсказать то, что совершилось.
Начиная от Смоленска, во всех городах и деревнях русской земли, без участия графа Растопчина и его афиш, происходило то же самое, что произошло в Москве. Народ с беспечностью ждал неприятеля, не бунтовал, не волновался, никого не раздирал на куски, а спокойно ждал своей судьбы, чувствуя в себе силы в самую трудную минуту найти то, что должно было сделать. И как только неприятель подходил, богатейшие элементы населения уходили, оставляя свое имущество; беднейшие оставались и зажигали и истребляли то, что осталось.
Сознание того, что это так будет, и всегда так будет, лежало и лежит в душе русского человека. И сознание это и, более того, предчувствие того, что Москва будет взята, лежало в русском московском обществе 12 го года. Те, которые стали выезжать из Москвы еще в июле и начале августа, показали, что они ждали этого. Те, которые выезжали с тем, что они могли захватить, оставляя дома и половину имущества, действовали так вследствие того скрытого (latent) патриотизма, который выражается не фразами, не убийством детей для спасения отечества и т. п. неестественными действиями, а который выражается незаметно, просто, органически и потому производит всегда самые сильные результаты.
«Стыдно бежать от опасности; только трусы бегут из Москвы», – говорили им. Растопчин в своих афишках внушал им, что уезжать из Москвы было позорно. Им совестно было получать наименование трусов, совестно было ехать, но они все таки ехали, зная, что так надо было. Зачем они ехали? Нельзя предположить, чтобы Растопчин напугал их ужасами, которые производил Наполеон в покоренных землях. Уезжали, и первые уехали богатые, образованные люди, знавшие очень хорошо, что Вена и Берлин остались целы и что там, во время занятия их Наполеоном, жители весело проводили время с обворожительными французами, которых так любили тогда русские мужчины и в особенности дамы.
Они ехали потому, что для русских людей не могло быть вопроса: хорошо ли или дурно будет под управлением французов в Москве. Под управлением французов нельзя было быть: это было хуже всего. Они уезжали и до Бородинского сражения, и еще быстрее после Бородинского сражения, невзирая на воззвания к защите, несмотря на заявления главнокомандующего Москвы о намерении его поднять Иверскую и идти драться, и на воздушные шары, которые должны были погубить французов, и несмотря на весь тот вздор, о котором нисал Растопчин в своих афишах. Они знали, что войско должно драться, и что ежели оно не может, то с барышнями и дворовыми людьми нельзя идти на Три Горы воевать с Наполеоном, а что надо уезжать, как ни жалко оставлять на погибель свое имущество. Они уезжали и не думали о величественном значении этой громадной, богатой столицы, оставленной жителями и, очевидно, сожженной (большой покинутый деревянный город необходимо должен был сгореть); они уезжали каждый для себя, а вместе с тем только вследствие того, что они уехали, и совершилось то величественное событие, которое навсегда останется лучшей славой русского народа. Та барыня, которая еще в июне месяце с своими арапами и шутихами поднималась из Москвы в саратовскую деревню, с смутным сознанием того, что она Бонапарту не слуга, и со страхом, чтобы ее не остановили по приказанию графа Растопчина, делала просто и истинно то великое дело, которое спасло Россию. Граф же Растопчин, который то стыдил тех, которые уезжали, то вывозил присутственные места, то выдавал никуда не годное оружие пьяному сброду, то поднимал образа, то запрещал Августину вывозить мощи и иконы, то захватывал все частные подводы, бывшие в Москве, то на ста тридцати шести подводах увозил делаемый Леппихом воздушный шар, то намекал на то, что он сожжет Москву, то рассказывал, как он сжег свой дом и написал прокламацию французам, где торжественно упрекал их, что они разорили его детский приют; то принимал славу сожжения Москвы, то отрекался от нее, то приказывал народу ловить всех шпионов и приводить к нему, то упрекал за это народ, то высылал всех французов из Москвы, то оставлял в городе г жу Обер Шальме, составлявшую центр всего французского московского населения, а без особой вины приказывал схватить и увезти в ссылку старого почтенного почт директора Ключарева; то сбирал народ на Три Горы, чтобы драться с французами, то, чтобы отделаться от этого народа, отдавал ему на убийство человека и сам уезжал в задние ворота; то говорил, что он не переживет несчастия Москвы, то писал в альбомы по французски стихи о своем участии в этом деле, – этот человек не понимал значения совершающегося события, а хотел только что то сделать сам, удивить кого то, что то совершить патриотически геройское и, как мальчик, резвился над величавым и неизбежным событием оставления и сожжения Москвы и старался своей маленькой рукой то поощрять, то задерживать течение громадного, уносившего его вместе с собой, народного потока.


Элен, возвратившись вместе с двором из Вильны в Петербург, находилась в затруднительном положении.
В Петербурге Элен пользовалась особым покровительством вельможи, занимавшего одну из высших должностей в государстве. В Вильне же она сблизилась с молодым иностранным принцем. Когда она возвратилась в Петербург, принц и вельможа были оба в Петербурге, оба заявляли свои права, и для Элен представилась новая еще в ее карьере задача: сохранить свою близость отношений с обоими, не оскорбив ни одного.
То, что показалось бы трудным и даже невозможным для другой женщины, ни разу не заставило задуматься графиню Безухову, недаром, видно, пользовавшуюся репутацией умнейшей женщины. Ежели бы она стала скрывать свои поступки, выпутываться хитростью из неловкого положения, она бы этим самым испортила свое дело, сознав себя виноватою; но Элен, напротив, сразу, как истинно великий человек, который может все то, что хочет, поставила себя в положение правоты, в которую она искренно верила, а всех других в положение виноватости.
В первый раз, как молодое иностранное лицо позволило себе делать ей упреки, она, гордо подняв свою красивую голову и вполуоборот повернувшись к нему, твердо сказала:
– Voila l'egoisme et la cruaute des hommes! Je ne m'attendais pas a autre chose. Za femme se sacrifie pour vous, elle souffre, et voila sa recompense. Quel droit avez vous, Monseigneur, de me demander compte de mes amities, de mes affections? C'est un homme qui a ete plus qu'un pere pour moi. [Вот эгоизм и жестокость мужчин! Я ничего лучшего и не ожидала. Женщина приносит себя в жертву вам; она страдает, и вот ей награда. Ваше высочество, какое имеете вы право требовать от меня отчета в моих привязанностях и дружеских чувствах? Это человек, бывший для меня больше чем отцом.]
Лицо хотело что то сказать. Элен перебила его.
– Eh bien, oui, – сказала она, – peut etre qu'il a pour moi d'autres sentiments que ceux d'un pere, mais ce n'est; pas une raison pour que je lui ferme ma porte. Je ne suis pas un homme pour etre ingrate. Sachez, Monseigneur, pour tout ce qui a rapport a mes sentiments intimes, je ne rends compte qu'a Dieu et a ma conscience, [Ну да, может быть, чувства, которые он питает ко мне, не совсем отеческие; но ведь из за этого не следует же мне отказывать ему от моего дома. Я не мужчина, чтобы платить неблагодарностью. Да будет известно вашему высочеству, что в моих задушевных чувствах я отдаю отчет только богу и моей совести.] – кончила она, дотрогиваясь рукой до высоко поднявшейся красивой груди и взглядывая на небо.
– Mais ecoutez moi, au nom de Dieu. [Но выслушайте меня, ради бога.]
– Epousez moi, et je serai votre esclave. [Женитесь на мне, и я буду вашею рабою.]
– Mais c'est impossible. [Но это невозможно.]
– Vous ne daignez pas descende jusqu'a moi, vous… [Вы не удостаиваете снизойти до брака со мною, вы…] – заплакав, сказала Элен.
Лицо стало утешать ее; Элен же сквозь слезы говорила (как бы забывшись), что ничто не может мешать ей выйти замуж, что есть примеры (тогда еще мало было примеров, но она назвала Наполеона и других высоких особ), что она никогда не была женою своего мужа, что она была принесена в жертву.
– Но законы, религия… – уже сдаваясь, говорило лицо.
– Законы, религия… На что бы они были выдуманы, ежели бы они не могли сделать этого! – сказала Элен.
Важное лицо было удивлено тем, что такое простое рассуждение могло не приходить ему в голову, и обратилось за советом к святым братьям Общества Иисусова, с которыми оно находилось в близких отношениях.
Через несколько дней после этого, на одном из обворожительных праздников, который давала Элен на своей даче на Каменном острову, ей был представлен немолодой, с белыми как снег волосами и черными блестящими глазами, обворожительный m r de Jobert, un jesuite a robe courte, [г н Жобер, иезуит в коротком платье,] который долго в саду, при свете иллюминации и при звуках музыки, беседовал с Элен о любви к богу, к Христу, к сердцу божьей матери и об утешениях, доставляемых в этой и в будущей жизни единою истинною католическою религией. Элен была тронута, и несколько раз у нее и у m r Jobert в глазах стояли слезы и дрожал голос. Танец, на который кавалер пришел звать Элен, расстроил ее беседу с ее будущим directeur de conscience [блюстителем совести]; но на другой день m r de Jobert пришел один вечером к Элен и с того времени часто стал бывать у нее.
В один день он сводил графиню в католический храм, где она стала на колени перед алтарем, к которому она была подведена. Немолодой обворожительный француз положил ей на голову руки, и, как она сама потом рассказывала, она почувствовала что то вроде дуновения свежего ветра, которое сошло ей в душу. Ей объяснили, что это была la grace [благодать].
Потом ей привели аббата a robe longue [в длинном платье], он исповедовал ее и отпустил ей грехи ее. На другой день ей принесли ящик, в котором было причастие, и оставили ей на дому для употребления. После нескольких дней Элен, к удовольствию своему, узнала, что она теперь вступила в истинную католическую церковь и что на днях сам папа узнает о ней и пришлет ей какую то бумагу.
Все, что делалось за это время вокруг нее и с нею, все это внимание, обращенное на нее столькими умными людьми и выражающееся в таких приятных, утонченных формах, и голубиная чистота, в которой она теперь находилась (она носила все это время белые платья с белыми лентами), – все это доставляло ей удовольствие; но из за этого удовольствия она ни на минуту не упускала своей цели. И как всегда бывает, что в деле хитрости глупый человек проводит более умных, она, поняв, что цель всех этих слов и хлопот состояла преимущественно в том, чтобы, обратив ее в католичество, взять с нее денег в пользу иезуитских учреждений {о чем ей делали намеки), Элен, прежде чем давать деньги, настаивала на том, чтобы над нею произвели те различные операции, которые бы освободили ее от мужа. В ее понятиях значение всякой религии состояло только в том, чтобы при удовлетворении человеческих желаний соблюдать известные приличия. И с этою целью она в одной из своих бесед с духовником настоятельно потребовала от него ответа на вопрос о том, в какой мере ее брак связывает ее.


Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=Франкские_диалекты&oldid=74183057»