Бадж, Дон

Дон Бадж
Гражданство	США
Дата рождения	13 июня 1915(1915-06-13)
Дата смерти	26 января 2000(2000-01-26) (84 года)
Место рождения	Окленд, Калифорния, США
Место смерти	Скрантон, Пенсильвания, США
Рабочая рука	правша
Одиночный разряд
Турниры серии Большого шлема
Австралия	победа (1938)
Франция	победа (1938)
Уимблдон	победа (1937, 1938)
США	победа (1937, 1938)
Парный разряд
Турниры серии Большого шлема
Уимблдон	победа (1937, 1938)
США	победа (1937, 1938)
Завершил выступления

Джон Дональд (Дон) Бадж (англ. John Donald "Don" Budge; 13 июня 1915, Окленд (Калифорния) — 26 января 2000, Скрантон) — американский теннисист, первый в истории обладатель Большого шлема (1938), четырнадцатикратный победитель турниров Большого шлема в одиночном, мужском парном и смешанном парном разрядах. Двукратный обладатель Кубка Дэвиса в составе сборной США (1937, 1938). Член Международного зала теннисной славы с 1964 года.

Личная жизнь

Джон Дональд Бадж родился в семье бывшего футболиста «Глазго Рейнджерс», переехавшего в США (где тот работал печатником и шофёром грузовика), и всегда проявлял интерес не только к теннису, но и к другим видам спорта.

В 1933 году поступил в Калифорнийский университет в Беркли, но вскоре бросил учёбу, чтобы сосредоточиться на теннисе.

В 1942 году вступил в ряды ВВС США. В процессе тренировок, преодолевая полосу препятствий, он получил травму плеча, которая после войны не позволила ему продолжать борьбу за самые высокие места в рейтинге. Тем не менее, находясь в армии, он участвовал в ряде показательных матчей в США и на Тихоокеанском театре боевых действий.

В декабре 1999 года автомобиль Баджа врезался в дерево в горах Поконо. Извлечённого из обломков автомобиля Баджа направили в больницу со сломанной ногой и внутренними повреждениями. Он умер, не приходя в сознание, 26 января 2000 года.

Бадж — автор двух книг: «Бадж о теннисе» (англ. Budge on Tennis, 1939) и «Теннисные мемуары» (англ. Don Budge: A Tennis Memoir,1969).

Спортивная карьера

Любительская карьера

Дон Бадж начал играть в теннис только в 14 лет. Несмотря на это, уже в 19 лет он был включён в сборную США в Кубке Дэвиса, в составе которой выиграл семь матчей подряд, прежде чем уступить в финальном матче со сборной Великобритании Фреду Перри и Банни Остину. В том же году он пробился в свой первый финал турнира Большого шлема, уступив с Джином Мако в финале чемпионата США другой американской паре, Джону ван Рину и Уилмеру Эллисону.

В 1936 году Бадж дебютировал в Уимблдонском турнире, где на его пути в полуфинале встал Перри, первая ракетка мира среди любителей. На чемпионате США Бадж дошёл до финала в одиночном разряде, а в паре с Мако снова встретился в финале с ван Рином и Эллисоном, но на этот раз победу праздновали они с Мако.

В 1937 году Перри перешёл в профессионалы, и после его ухода Бадж начал одну из самых длинных в истории любительского тенниса серию из 92 побед подряд (большее число побед подряд одержал в середине 20-х годов только Билл Тилден, который выступал только в США). За 1937 и 1938 годы он выиграл шесть подряд турниров Большого шлема, в том числе все четыре — чемпионаты Австралии, Франции, США и Уимблдонский турнир — в 1938 году, став первым в истории обладателем Большого шлема. В это время он также выиграл семь титулов в мужских и смешанных парах: по три победы он одержал с Мако и Элис Марбл и один раз, на чемпионате США 1937 года, победил в миксте с Сарой Фабиан. В 1937 и 1938 годах он также привёл сборную США к победам в Кубке Дэвиса, впервые после одиннадцатилетнего перерыва. Его биографы называют его пятисетовый матч в полуфинале Кубка Дэвиса против барона Готфрида фон Грамма, выступавшего за нацистскую Германию, который Бадж выиграл, уступая 2-0 по сетам, с общим счётом 6-8, 5-7, 6-4, 6-2, 8-6, лучшим теннисным матчем в истории. Капитан сборной США, Уолтер Пейт, так отозвался об этом матче: «Никто из живущих сегодня и никто из уже умерших не смог бы победить сегодня ни одного из них».

И в 1937, и в 1938 году агентство «Associated Press» избирало Баджа «спортсменом года». В 1937 году он был также удостоен приза Салливана, которым награждается лучший спортсмен-любитель США.

Профессиональная карьера

После выигрыша Большого шлема Бадж решил, что пора переходить в профессиональный спорт. Его первый матч в профессиональном туре состоялся уже 3 января 1939 года, а противником был Эллсуорт Вайнз. Сезон оказался успешным для Баджа, выигравшего профессиональные турниры Уэмбли (Лондон) и на стадионе «Ролан Гаррос» в Париже («чемпионат мира» среди профессионалов), а также победившего Фреда Перри в серии матчей, проходивших в марте и апреле.

В 1940—1942 годах, когда в Европе шла война, Бадж выступал только на американской земле. После не слишком убедительного начала сезона 1940 года, когда он несколько раз уступал Перри в локальных турнирах, он сумел победить британца в финале чемпионата США среди профессионалов. После этого турнира скарлатина и ангина вывели его из строя до конца сезона.

Следующий год Бадж начал с совместного турне с Элис Марбл. Его основным соперником по этому турне был 47-летний Тилден, который оказывал упорное сопротивление Баджу, бывшему на 20 лет моложе его, и даже выиграл несколько матчей, но в целом счёт в матчах показывал значительное превосходство Баджа. Турне продолжалось до мая, а затем Бадж лёг на пластическую операцию, не позволившую ему подойти в лучшей форме к профессиональному чемпионату США, где он проиграл в первом же круге. В дальнейшем ему удалось дойти до финала турнира в Форест-Хиллз (Нью-Йорк), но там его переиграл Перри. В парном разряде Бадж и Перри выступали вместе и уверенно выиграли этот турнир.

Несмотря на вступление США во Вторую мировую войну, профессиональные турне и турниры в 1942 году продолжались. Бадж, начавший тур с трёх поражений, постепенно нагнал и обогнал соперников к середине февраля, доведя в итоге тур до уверенной победы. 4 июля в финале профессионального чемпионата США, в этом году игравшегося на травяных кортах, он переиграл Роберта Риггса со счётом 6-2, 6-2, 6-2, став двукратным чемпионом США как среди любителей, так и среди профессионалов.

Бадж вернулся в профессиональный теннис после войны. Несмотря на травму, он сумел дойти до финала чемпионата мира среди профессионалов в Лос-Анджелесе в декабре 1945 года в одиночном разряде, а в парном — выиграть этот турнир с Фредом Перри. В 1946, 1947 и 1949 годах Бадж трижды уступал Риггсу в финале профессионального чемпионата США, а в последний раз он дошёл до финала этого турнира в 1953 году, проиграв в четырёх сетах Панчо Гонсалесу, начавшему серию из семи подряд побед в этом турнире.

В 1964 году имя Дона Баджа было включено в списки Международного зала теннисной славы.

Участие в финалах турниров Большого шлема

Одиночный разряд (7)

Победы (6)

Год	Турнир	Соперник в финале	Счёт в финале
1937	Уимблдонский турнир	Готфрид фон Крамм	6-3, 6-4, 6-2
1937	Чемпионат США	Готфрид фон Крамм	6-1, 7-9, 6-1, 3-6, 6-1
1938	Чемпионат Австралии	Джон Бромвич	6-4, 6-2, 6-1
1938	Чемпионат Франции	Родерих Менцель	6-3, 6-2, 6-4
1938	Уимблдонский турнир (2)	Банни Остин	6-1, 6-0, 6-3
1938	Чемпионат США (2)	Джин Мако	6-3, 6-8, 6-2, 6-1

Поражение (1)

Год	Турнир	Соперник в финале	Счёт в финале
1936	Чемпионат США	Фред Перри	6-2, 2-6, 6-8, 6-1, 8-10

Мужской парный разряд (7)

Победы (4)

Год	Турнир	Партнёр	Соперники в финале	Счёт в финале
1936	Чемпионат США	Джин Мако	Джон ван Рин Уилмер Эллисон	6-4, 6-2, 6-4
1937	Уимблдонский турнир	Джин Мако	Реймонд Таки Пэт Хьюз	6-0, 6-4, 6-8, 6-1
1938	Уимблдонский турнир (2)	Джин Мако	Георг фон Метакса Хеннер Хенкель	6-4, 3-6, 6-3, 8-6
1938	Чемпионат США (2)	Джин Мако	Джон Бромвич Адриан Квист	6-3, 6-2, 6-1

Поражения (3)

Год	Турнир	Партнёр	Соперники в финале	Счёт в финале
1935	Чемпионат США	Джин Мако	Джон ван Рин Уилмер Эллисон	2-6, 3-6, 6-2, 6-3, 1-6
1937	Чемпионат США (2)	Джин Мако	Готфрид фон Крамм Хеннер Хенкель	4-6, 5-7, 4-6
1938	Чемпионат Франции	Джин Мако	Ивон Петра Бернар Дестремю	6–3, 3–6, 7–9, 1–6

Смешанный парный разряд (5)

Победы (4)

Год	Турнир	Партнёр	Соперники в финале	Счёт в финале
1937	Уимблдонский турнир	Элис Марбл	Симон Матьё Ивон Петра	6-4, 6-1
1937	Чемпионат США	Сара Фабиан	Сильвия Энротен Ивон Петра	6-2, 8-10, 6-0
1938	Уимблдонский турнир (2)	Элис Марбл	Сара Фабиан Хеннер Хенкель	6-1, 6-4
1938	Чемпионат США (2)	Элис Марбл	Тельма Койн Джон Бромвич	6-1, 6-2

Поражение (1)

Год	Турнир	Партнёр	Соперники в финале	Счёт в финале
1936	Чемпионат США	Сара Фабиан	Элис Марбл Джин Мако	3-6, 2-6

Стиль игры

Биографии Дона Баджа отмечают его сильную подачу и в особенности его мощный удар закрытой ракеткой. Мало кто из соперников рисковал подавать мяч под этот удар. Сам Бадж рассказывал, что этот удар у него остался с детства, когда он отбивал бейсбольный мяч слева. Он играл очень тяжёлой ракеткой, почти на целый фунт тяжелее, чем у соперников, позволявшей ему наносить особенно сильные удары. Хотя лучше всего Бадж играл с задней линии, игра у сетки тоже не вызывала у него проблем. Отмечается также его способность одинаково хорошо играть на всех видах покрытий: Билл Тилден говорил, что Бадж показывает лучшую в истории игру 365 дней в году. В его биографиях уделяется внимание и его спокойной, корректной манере поведения, противопоставляемой истерикам игроков более поздних поколений. Характер Баджа и его скорость на корте, позволявшая прикрывать все углы, делали его особенно ценным партнёром в парной игре.

Ссылки

• [www.tennisfame.com/hall-of-famers/don-budge Дон Бадж] на сайте Международного зала теннисной славы  (англ.)
• [www.itftennis.com/procircuit/players/player/profile.aspx?playerid= Профиль на сайте ITF]  (англ.)
• [www.daviscup.com/en/players/player.aspx?id= Профиль на сайте Кубка Дэвиса] (англ.)

• [pabook.libraries.psu.edu/palitmap/bios/Budge__Don.html Биография на сайте Книжного центра Пенсильвании]  (англ.)
• [www.tennisarchives.com/coureurfiche.php?coureurid=540 Дон Бадж на Tennis Archives]

Отрывок, характеризующий Бадж, Дон

– Хоть бы привал сделали, а то еще верст пять пропрем не емши.
– То то любо было, как немцы нам коляски подавали. Едешь, знай: важно!
– А здесь, братец, народ вовсе оголтелый пошел. Там всё как будто поляк был, всё русской короны; а нынче, брат, сплошной немец пошел.
– Песенники вперед! – послышался крик капитана.
И перед роту с разных рядов выбежало человек двадцать. Барабанщик запевало обернулся лицом к песенникам, и, махнув рукой, затянул протяжную солдатскую песню, начинавшуюся: «Не заря ли, солнышко занималося…» и кончавшуюся словами: «То то, братцы, будет слава нам с Каменскиим отцом…» Песня эта была сложена в Турции и пелась теперь в Австрии, только с тем изменением, что на место «Каменскиим отцом» вставляли слова: «Кутузовым отцом».
Оторвав по солдатски эти последние слова и махнув руками, как будто он бросал что то на землю, барабанщик, сухой и красивый солдат лет сорока, строго оглянул солдат песенников и зажмурился. Потом, убедившись, что все глаза устремлены на него, он как будто осторожно приподнял обеими руками какую то невидимую, драгоценную вещь над головой, подержал ее так несколько секунд и вдруг отчаянно бросил ее:
Ах, вы, сени мои, сени!
«Сени новые мои…», подхватили двадцать голосов, и ложечник, несмотря на тяжесть амуниции, резво выскочил вперед и пошел задом перед ротой, пошевеливая плечами и угрожая кому то ложками. Солдаты, в такт песни размахивая руками, шли просторным шагом, невольно попадая в ногу. Сзади роты послышались звуки колес, похрускиванье рессор и топот лошадей.
Кутузов со свитой возвращался в город. Главнокомандующий дал знак, чтобы люди продолжали итти вольно, и на его лице и на всех лицах его свиты выразилось удовольствие при звуках песни, при виде пляшущего солдата и весело и бойко идущих солдат роты. Во втором ряду, с правого фланга, с которого коляска обгоняла роты, невольно бросался в глаза голубоглазый солдат, Долохов, который особенно бойко и грациозно шел в такт песни и глядел на лица проезжающих с таким выражением, как будто он жалел всех, кто не шел в это время с ротой. Гусарский корнет из свиты Кутузова, передразнивавший полкового командира, отстал от коляски и подъехал к Долохову.
Гусарский корнет Жерков одно время в Петербурге принадлежал к тому буйному обществу, которым руководил Долохов. За границей Жерков встретил Долохова солдатом, но не счел нужным узнать его. Теперь, после разговора Кутузова с разжалованным, он с радостью старого друга обратился к нему:
– Друг сердечный, ты как? – сказал он при звуках песни, ровняя шаг своей лошади с шагом роты.
– Я как? – отвечал холодно Долохов, – как видишь.
Бойкая песня придавала особенное значение тону развязной веселости, с которой говорил Жерков, и умышленной холодности ответов Долохова.
– Ну, как ладишь с начальством? – спросил Жерков.
– Ничего, хорошие люди. Ты как в штаб затесался?
– Прикомандирован, дежурю.
Они помолчали.
«Выпускала сокола да из правого рукава», говорила песня, невольно возбуждая бодрое, веселое чувство. Разговор их, вероятно, был бы другой, ежели бы они говорили не при звуках песни.
– Что правда, австрийцев побили? – спросил Долохов.
– А чорт их знает, говорят.
– Я рад, – отвечал Долохов коротко и ясно, как того требовала песня.
– Что ж, приходи к нам когда вечерком, фараон заложишь, – сказал Жерков.
– Или у вас денег много завелось?
– Приходи.
– Нельзя. Зарок дал. Не пью и не играю, пока не произведут.
– Да что ж, до первого дела…
– Там видно будет.
Опять они помолчали.
– Ты заходи, коли что нужно, все в штабе помогут… – сказал Жерков.
Долохов усмехнулся.
– Ты лучше не беспокойся. Мне что нужно, я просить не стану, сам возьму.
– Да что ж, я так…
– Ну, и я так.
– Прощай.
– Будь здоров…
… и высоко, и далеко,
На родиму сторону…
Жерков тронул шпорами лошадь, которая раза три, горячась, перебила ногами, не зная, с какой начать, справилась и поскакала, обгоняя роту и догоняя коляску, тоже в такт песни.


Возвратившись со смотра, Кутузов, сопутствуемый австрийским генералом, прошел в свой кабинет и, кликнув адъютанта, приказал подать себе некоторые бумаги, относившиеся до состояния приходивших войск, и письма, полученные от эрцгерцога Фердинанда, начальствовавшего передовою армией. Князь Андрей Болконский с требуемыми бумагами вошел в кабинет главнокомандующего. Перед разложенным на столе планом сидели Кутузов и австрийский член гофкригсрата.
– А… – сказал Кутузов, оглядываясь на Болконского, как будто этим словом приглашая адъютанта подождать, и продолжал по французски начатый разговор.
– Я только говорю одно, генерал, – говорил Кутузов с приятным изяществом выражений и интонации, заставлявшим вслушиваться в каждое неторопливо сказанное слово. Видно было, что Кутузов и сам с удовольствием слушал себя. – Я только одно говорю, генерал, что ежели бы дело зависело от моего личного желания, то воля его величества императора Франца давно была бы исполнена. Я давно уже присоединился бы к эрцгерцогу. И верьте моей чести, что для меня лично передать высшее начальство армией более меня сведущему и искусному генералу, какими так обильна Австрия, и сложить с себя всю эту тяжкую ответственность для меня лично было бы отрадой. Но обстоятельства бывают сильнее нас, генерал.
И Кутузов улыбнулся с таким выражением, как будто он говорил: «Вы имеете полное право не верить мне, и даже мне совершенно всё равно, верите ли вы мне или нет, но вы не имеете повода сказать мне это. И в этом то всё дело».
Австрийский генерал имел недовольный вид, но не мог не в том же тоне отвечать Кутузову.
– Напротив, – сказал он ворчливым и сердитым тоном, так противоречившим лестному значению произносимых слов, – напротив, участие вашего превосходительства в общем деле высоко ценится его величеством; но мы полагаем, что настоящее замедление лишает славные русские войска и их главнокомандующих тех лавров, которые они привыкли пожинать в битвах, – закончил он видимо приготовленную фразу.
Кутузов поклонился, не изменяя улыбки.
– А я так убежден и, основываясь на последнем письме, которым почтил меня его высочество эрцгерцог Фердинанд, предполагаю, что австрийские войска, под начальством столь искусного помощника, каков генерал Мак, теперь уже одержали решительную победу и не нуждаются более в нашей помощи, – сказал Кутузов.
Генерал нахмурился. Хотя и не было положительных известий о поражении австрийцев, но было слишком много обстоятельств, подтверждавших общие невыгодные слухи; и потому предположение Кутузова о победе австрийцев было весьма похоже на насмешку. Но Кутузов кротко улыбался, всё с тем же выражением, которое говорило, что он имеет право предполагать это. Действительно, последнее письмо, полученное им из армии Мака, извещало его о победе и о самом выгодном стратегическом положении армии.
– Дай ка сюда это письмо, – сказал Кутузов, обращаясь к князю Андрею. – Вот изволите видеть. – И Кутузов, с насмешливою улыбкой на концах губ, прочел по немецки австрийскому генералу следующее место из письма эрцгерцога Фердинанда: «Wir haben vollkommen zusammengehaltene Krafte, nahe an 70 000 Mann, um den Feind, wenn er den Lech passirte, angreifen und schlagen zu konnen. Wir konnen, da wir Meister von Ulm sind, den Vortheil, auch von beiden Uferien der Donau Meister zu bleiben, nicht verlieren; mithin auch jeden Augenblick, wenn der Feind den Lech nicht passirte, die Donau ubersetzen, uns auf seine Communikations Linie werfen, die Donau unterhalb repassiren und dem Feinde, wenn er sich gegen unsere treue Allirte mit ganzer Macht wenden wollte, seine Absicht alabald vereitelien. Wir werden auf solche Weise den Zeitpunkt, wo die Kaiserlich Ruseische Armee ausgerustet sein wird, muthig entgegenharren, und sodann leicht gemeinschaftlich die Moglichkeit finden, dem Feinde das Schicksal zuzubereiten, so er verdient». [Мы имеем вполне сосредоточенные силы, около 70 000 человек, так что мы можем атаковать и разбить неприятеля в случае переправы его через Лех. Так как мы уже владеем Ульмом, то мы можем удерживать за собою выгоду командования обоими берегами Дуная, стало быть, ежеминутно, в случае если неприятель не перейдет через Лех, переправиться через Дунай, броситься на его коммуникационную линию, ниже перейти обратно Дунай и неприятелю, если он вздумает обратить всю свою силу на наших верных союзников, не дать исполнить его намерение. Таким образом мы будем бодро ожидать времени, когда императорская российская армия совсем изготовится, и затем вместе легко найдем возможность уготовить неприятелю участь, коей он заслуживает».]
Кутузов тяжело вздохнул, окончив этот период, и внимательно и ласково посмотрел на члена гофкригсрата.
– Но вы знаете, ваше превосходительство, мудрое правило, предписывающее предполагать худшее, – сказал австрийский генерал, видимо желая покончить с шутками и приступить к делу.
Он невольно оглянулся на адъютанта.
– Извините, генерал, – перебил его Кутузов и тоже поворотился к князю Андрею. – Вот что, мой любезный, возьми ты все донесения от наших лазутчиков у Козловского. Вот два письма от графа Ностица, вот письмо от его высочества эрцгерцога Фердинанда, вот еще, – сказал он, подавая ему несколько бумаг. – И из всего этого чистенько, на французском языке, составь mеmorandum, записочку, для видимости всех тех известий, которые мы о действиях австрийской армии имели. Ну, так то, и представь его превосходительству.
Князь Андрей наклонил голову в знак того, что понял с первых слов не только то, что было сказано, но и то, что желал бы сказать ему Кутузов. Он собрал бумаги, и, отдав общий поклон, тихо шагая по ковру, вышел в приемную.
Несмотря на то, что еще не много времени прошло с тех пор, как князь Андрей оставил Россию, он много изменился за это время. В выражении его лица, в движениях, в походке почти не было заметно прежнего притворства, усталости и лени; он имел вид человека, не имеющего времени думать о впечатлении, какое он производит на других, и занятого делом приятным и интересным. Лицо его выражало больше довольства собой и окружающими; улыбка и взгляд его были веселее и привлекательнее.
Кутузов, которого он догнал еще в Польше, принял его очень ласково, обещал ему не забывать его, отличал от других адъютантов, брал с собою в Вену и давал более серьезные поручения. Из Вены Кутузов писал своему старому товарищу, отцу князя Андрея:
«Ваш сын, – писал он, – надежду подает быть офицером, из ряду выходящим по своим занятиям, твердости и исполнительности. Я считаю себя счастливым, имея под рукой такого подчиненного».
В штабе Кутузова, между товарищами сослуживцами и вообще в армии князь Андрей, так же как и в петербургском обществе, имел две совершенно противоположные репутации.
Одни, меньшая часть, признавали князя Андрея чем то особенным от себя и от всех других людей, ожидали от него больших успехов, слушали его, восхищались им и подражали ему; и с этими людьми князь Андрей был прост и приятен. Другие, большинство, не любили князя Андрея, считали его надутым, холодным и неприятным человеком. Но с этими людьми князь Андрей умел поставить себя так, что его уважали и даже боялись.
Выйдя в приемную из кабинета Кутузова, князь Андрей с бумагами подошел к товарищу,дежурному адъютанту Козловскому, который с книгой сидел у окна.
– Ну, что, князь? – спросил Козловский.
– Приказано составить записку, почему нейдем вперед.
– А почему?
Князь Андрей пожал плечами.
– Нет известия от Мака? – спросил Козловский.
– Нет.
– Ежели бы правда, что он разбит, так пришло бы известие.
– Вероятно, – сказал князь Андрей и направился к выходной двери; но в то же время навстречу ему, хлопнув дверью, быстро вошел в приемную высокий, очевидно приезжий, австрийский генерал в сюртуке, с повязанною черным платком головой и с орденом Марии Терезии на шее. Князь Андрей остановился.
– Генерал аншеф Кутузов? – быстро проговорил приезжий генерал с резким немецким выговором, оглядываясь на обе стороны и без остановки проходя к двери кабинета.
– Генерал аншеф занят, – сказал Козловский, торопливо подходя к неизвестному генералу и загораживая ему дорогу от двери. – Как прикажете доложить?
Неизвестный генерал презрительно оглянулся сверху вниз на невысокого ростом Козловского, как будто удивляясь, что его могут не знать.
– Генерал аншеф занят, – спокойно повторил Козловский.
Лицо генерала нахмурилось, губы его дернулись и задрожали. Он вынул записную книжку, быстро начертил что то карандашом, вырвал листок, отдал, быстрыми шагами подошел к окну, бросил свое тело на стул и оглянул бывших в комнате, как будто спрашивая: зачем они на него смотрят? Потом генерал поднял голову, вытянул шею, как будто намереваясь что то сказать, но тотчас же, как будто небрежно начиная напевать про себя, произвел странный звук, который тотчас же пресекся. Дверь кабинета отворилась, и на пороге ее показался Кутузов. Генерал с повязанною головой, как будто убегая от опасности, нагнувшись, большими, быстрыми шагами худых ног подошел к Кутузову.
– Vous voyez le malheureux Mack, [Вы видите несчастного Мака.] – проговорил он сорвавшимся голосом.
Лицо Кутузова, стоявшего в дверях кабинета, несколько мгновений оставалось совершенно неподвижно. Потом, как волна, пробежала по его лицу морщина, лоб разгладился; он почтительно наклонил голову, закрыл глаза, молча пропустил мимо себя Мака и сам за собой затворил дверь.
Слух, уже распространенный прежде, о разбитии австрийцев и о сдаче всей армии под Ульмом, оказывался справедливым. Через полчаса уже по разным направлениям были разосланы адъютанты с приказаниями, доказывавшими, что скоро и русские войска, до сих пор бывшие в бездействии, должны будут встретиться с неприятелем.
Князь Андрей был один из тех редких офицеров в штабе, который полагал свой главный интерес в общем ходе военного дела. Увидав Мака и услыхав подробности его погибели, он понял, что половина кампании проиграна, понял всю трудность положения русских войск и живо вообразил себе то, что ожидает армию, и ту роль, которую он должен будет играть в ней.
Невольно он испытывал волнующее радостное чувство при мысли о посрамлении самонадеянной Австрии и о том, что через неделю, может быть, придется ему увидеть и принять участие в столкновении русских с французами, впервые после Суворова.