Хроника Великой Отечественной войны/Декабрь 1941 года

1 декабря 1941 г. 163-й день войны

Северо-западный фронт. Войска 52-й армии вновь атаковали противника севернее Большой Вишеры. Наступление велось в широкой полосе. Противник упорно оборонялся в населённых пунктах, превращённых им в сильные узлы сопротивления.

Калининский фронт. «В ночь на 1 декабря 1941 года после всестороннего анализа хода и результатов боёв на Калининском фронте Ставка пришла к выводу, что метод частных атак, предпринятых этим фронтом на различных направлениях 27—29 ноября, неэффективен в данной конкретной обстановке. Ставка приказала Калининскому фронту сосредоточить в течение ближайших двух-трёх дней ударную группировку в составе не менее пяти-шести дивизий и нанести удар на Тургиново для выхода в тыл клинской группировки противника и тем самым содействовать войскам Западного фронта в её уничтожении.»

Западный фронт (Жуков, Георгий Константинович). Части 1-й ударной армии В. И. Кузнецова начали наступление через канал «Москва — Волга» против боевой группы Мантойфеля и к концу дня продвинулась на 5—7 км западнее канала Москва — Волга. Немцы перебрасывают из-под Калинина 1-ю танковую дивизию корпуса В. Моделя.

Группа армий «Центр». Пробивавшаяся вдоль шоссе от Солнечногорска немецкая 2-я танковая дивизия 4-й танковой армии заняла Красную Поляну. Немецкие войска теперь стояли в 17 километрах от границы Москвы и в 27 километрах от Кремля.

Утром начала наступление немецкая 4-я армия Клюге. В районе Звенигорода их пехотные дивизии успеха не имели, но северо-западнее Наро-Фоминска 292-я и 258-й пехотные дивизии прорвали оборону 33-й советской армии. Наступление 258-й пехотной дивизии вдоль шоссе на Кубинку в первые два дня декабря не встречало сопротивления. Фон Бок сообщил Гитлеру, что «он рад любому успеху, появись он на северо-восточном или восточном направлении. Что же касается окружения противника, то, как уже неоднократно докладывалось, у нас нет для этого необходимых сил». Южнее Наро-Фоминска враг пытался развить успех в сторону Киевского шоссе. (см. карту [www.rkka.ru/maps/nf1.gif «Прорыв противника на наро-фоминском направлении 01 — 03.12.1941»] 46 кб — Военно-исторический журнал).

Жуков, Георгий Константинович : «1 декабря гитлеровские войска неожиданно для нас прорвались в центре фронта, на стыке 5-й и 33-й армий, и двинулись по шоссе на Кубинку. Однако у деревни Акулово им преградила путь 32-я стрелковая дивизия, которая артиллерийским огнём уничтожила часть танков противника. Немало танков подорвалось и на минных полях.»

Ростов. Гальдер Франц: «04.00 — От фюрера получены три телеграммы: 1. Об освобождении Рундштедта от должности командующего группой армий „Юг“. 2. О назначении Рейхенау командующим группой армий „Юг“ с постановкой ему задачи — приостановить отход частей 1-й танковой группы, приняв все меры для её усиления и поддержки. …Командование 1-й танковой армии уверено, что промежуточная позиция не сможет быть удержана, так как две сильные моторизованные группы противника давят на фланги этой позиции, а на центральный участок противник подтягивает необычайно большое количество пехоты… Поэтому непонятно, почему войска, которые расположены всего в 9 км от гораздо лучшего рубежа, обрекаются на разгром на этой промежуточной позиции. Командование 1-й танковой армии требует поэтому разрешить отвести войска на основной рубеж по Миусу, который, как оно полагает, они смогут удержать. …Фюрер разрешил это.»

2 декабря 1941 г. 164-й день войны

С военно-морской базы Ханко, после 160-дневной обороны, эвакуировано в Ленинград свыше 22 тыс. чел. с вооружением.

Западный фронт (Жуков, Георгий Константинович). 1-я ударная армия (генерал-лейтенант Кузнецов Василий Иванович) наступает в направлении Деденево — Фёдоровка — южная окраина Клина и с целью освободить из окружения группу генерала Захарова в районе Каменка — Фёдоровка. 20-я армия (Власов, Андрей Андреевич) утром перешла в наступление с задачей окружить и уничтожить противника в районе Красной Поляны.

Группа армий «Центр». Наро-Фоминск. К полудню 2 декабря немецкий 478-й пехотный полк 258-й дивизии при поддержке 15-ти танков занял Петровское и Бурцево. До окраин Москвы оставалось 30 км.

Тула. Гудериан Гейнц (2-я танковая армия) : «2 декабря 3-й и 4-й танковым дивизиям, а также полку „Великая Германия“ удалось прорвать передний край обороны противника, для которого наше наступление явилось полной неожиданностью.»

Немцам удалось перерезать железную и шоссейную дороги Серпухов — Тула в районе Ревякино (15 километров севернее Тулы). Одновременно началось наступление противника севернее Тулы и с запада.

Гальдер Франц (нач. Ген. шт. Сух. войск Германии) : «Наступление под Тулой развивается успешно. Наступающий фланг группы армий вследствие тяжёлых боёв медленно продвигается вперёд. Общий вывод: сопротивление противника достигло своей кульминационной точки. В его распоряжении нет больше никаких новых сил.

Ростов. Преследуемые советскими войсками, части немецких моторизованных корпусов Клейста отошли на рубеж реки Миус от Куйбышево до Покровского и далее на линию Самбек, река Самбек, где им удалось закрепиться и с помощью подошедших подкреплений остановить наступление армий Южного фронта. Вследствие медленного наступления ударной группировки Южного фронта и приказа Ставки освободить Ростов-на-Дону, моторизованные корпуса противника не были окружены и уничтожены.

3 декабря 1941 г. 165-й день войны

Северо-западный фронт. (Курочкин Павел Алексеевич) Тихвин. 54-я армия (Федюнинский Иван Иванович) перешла в наступление в направлении Войбокало—Кириши. Второй удар наносился из района города Волхов вдоль правого берега реки Волхов. 3 декабря части северной оперативной группы овладели Лазаревичами. В тот же день южная оперативная группа вышла к железной дороге Тихвин — Будогощь южнее Ситомли.

Западный фронт (Жуков, Георгий Константинович). 1-я Ударная армия (Кузнецов Василий Иванович) и 20-я армия (Власов, Андрей Андреевич) выбили немцев из населённых пунктов Ольгово (9 километров западнее Яхромы) и Озерецкое (5 километров севернее Красной Поляны).

16-я армия (Рокоссовский, Константин Константинович). 8-я гвардейская панфиловская дивизия вместе с 7-й гвардейской дивизией вела ожесточённый бой за Крюково, станция переходила из рук в руки.

Группа армий «Центр». Части немецкой 4-й танковой армии (Гёпнер) захватили железнодорожную станцию Крюково (22 км от Москвы). Ближе всего к Москве подошли мотоциклисты 62-го сапёрного батальона — они добрались до станции Химки, в 16 км от Москвы. Эсэсовцы дивизии СС «Дас Райх» дошли до станции Ленино, в 17 км от Москвы.

Рокоссовский, Константин Константинович (16-я армия): «Противник оттеснил эти войска на рубеж Клушино, Матушкино, Крюково, Баранцево. Всё, что возможно, мы ввели в бой и на этом участке. Однако оставлять КП армии в Крюково уже было нельзя. Снаряды и мины рвались на улицах. На северной окраине наши отбивались от немецких танков. Самолёты врага бомбили оборонявшихся. Последним усилием врагу удалось ещё потеснить левый фланг нашей армии до рубежа Баранцево, Хованское, Петровское, Ленино. И на этом он выдохся.»

Наро-Фоминск. Командующим 33-й армии Ефремовым собрана группа войск в составе 18-й стрелковой бригады, 5-й танковой бригады Сахно (9 танков), 136-го (10 Т-34, 10 Т-60, 9 «Валентайнов» и 3 «Матильды») и 140-го (4 KB, 4 T-34, 1 Т-60 и 1 Т-26) танковых батальонов, 23-го и 24-го лыжных батальонов при поддержке дивизиона «катюш». После залпа «катюш» два танковых батальона пошли в атаку на деревню Юшково. Поддержку немецким пехотинцам в Юшково оказывали только САУ StuG III и одно 88-мм орудие. Попав под сильный удар танков, немцы под покровом ночи отошли в исходное положение, сохранив оставшийся личный состав и технику. Клюге сообщал, что войска 4-й армии находятся в исключительно тяжёлом положении и что помочь им за неимением сил невозможно.

Гальдер Франц (нач. Ген. шт. Сух. войск Германии): «На фронте 4-й армии наступающие части медленно и с большим трудом продвигаются вперёд. В это же время противник на некоторых участках фронта частными контратаками добивается успехов, окружая отдельные немецкие части. Так, например, в результате контратак противника оказалась окружённой 258-я пехотная дивизия….Нажим противника с направления Каширы вынуждает 17-ю танковую дивизию к отходу. Противник атакует её с востока, севера и запада. Пока неясно, сможет ли наше наступление, хотя бы частично, улучшить обстановку в районе севернее Тулы. Ни для чего большего наших сил не хватит.»

Гудериан Гейнц (2-я танковая армия) : «Наступление продолжалось и 3 декабря в условиях сильного снегопада и ветра. Дороги заледенели, передвижение было затруднено, 4-я танковая дивизия подорвала железнодорожную линию Тула — Москва и, наконец, достигла шоссе Тула-Серпухов. Этим, однако, наступательная сила дивизии была исчерпана, а все запасы горючего израсходованы. Противник отошёл на север. Положение оставалось напряжённым»

4 декабря 1941 г. 166-й день войны

Группа армий «Центр». В 14 час. 00 мин. штаб дивизии СС «Райх» 4-й танковой армии (Гёпнер) отдал приказ на переход к обороне. Находясь в двух десятках километров от Москвы, командир эсэсовского соединения вынужден был отвести свои передовые подразделения на западную окраину посёлка Ленино, для ведения обороны в течение ближайших дней.

Западный фронт (Жуков, Георгий Константинович). 33-я армия (Ефремов Михаил Григорьевич). Наро-Фоминск. Соединения армии разгромили прорвавшуюся группировку и восстановили фронт по реке Наре.

Гальдер Франц (нач. Ген. шт. Сух. войск Германии): «На фронте 4-й армии (в районе южнее автострады) наши войска, отходя на Наро-Фоминск (юго-западнее Москвы), отразили контратаки противника. Наши войска почти не продвинулись вперёд. Отмечено действие новой танковой бригады противника, две трети вооружения которой составляют английские танки. …Наша авиация начала налеты на транспорт, идущий по льду Ладожского озера…»

Войска левого крыла Западного фронта частями 49-й армии из района Лаптево на юг нанесли контрудар в райне Костово, Ревякино, окружили часть 4-й немецкой тд и восстановили связь Тулы с Москвой.

Гудериан Гейнц (2-я танковая армия) : «4 декабря разведка обнаружила крупные силы противника к северу и югу от клина наших войск, вышедших на шоссе Тула-Серпухов, 3-я танковая дивизия вела тяжёлые бои в лесу, восточнее Тулы. Наши успехи в течение этого дня были незначительными. …4 декабря 43-й армейский корпус занял исходные позиции для наступления, а 296-я пехотная дивизия, которой командовал генерал Штеммерманн, продолжала свой тяжёлый марш по направлению к Туле. О переходе дивизии в наступление в этот же день не могло быть и речи. Температура упала до минус 35 градусов. Авиаразведка донесла о передвижении крупных сил противника из Каширы на юг.»

Юго-западный фронт (Тимошенко Семён Константинович). В полосе правого крыла Юго-Западного фронта 4 декабря гитлеровцы овладели городом Елец. Ставка сосредоточивает на рубеже Ряжск — Раненбург — Мичуринск 61-ю резервную армию.

В Москве Сталин и премьер-министр польского эмигрантского правительства В. Сикорский подписали Декларацию о дружбе и взаимной помощи. Провозглашалось, что оба государства, совместно со своими союзниками, будут вести войну до полной победы над фашистской Германией.

5 декабря 1941 г. 167-й день войны

Началась Московская наступательная операция войск Западного, Калининского и правого крыла Юго-Западного фронтов (см.карту [www.rkka.ru/maps/moscow1.jpg «Контрнаступление под Москвой и общее наступление на Западном направлении 05.12.1941 — 20.04.1942» (537 кб — Великая Отечественная война. Энциклопедия))](см. [www.youtube.com/watch?v=DwC4Bb-mSzQ&feature=related YouTube Moscow defenders march]).

Калининский фронт.(Конев, Иван Степанович) Утром 5 декабря после 45-минутной артиллерийской подготовки перешли в контрнаступление 29-я и 31-я армии. Две стрелковые дивизии 29-й армии, наносившей удар юго-западнее Калинина, переправились по льду через Волгу и вклинились во вражескую оборону на 1—1,5 километра. Здесь наступавшие части встретили упорное сопротивление противника и остановились. В течение нескольких дней на этом участке шли бои, которые не принесли советским войскам заметных успехов.

Западный фронт (Жуков, Георгий Константинович). 20-я армия (Власов, Андрей Андреевич) остановила части немецкой 4-й танковой армии (Гёпнер) районе деревни Красная Поляна (27 км от Кремля).

16-я армия (Рокоссовский, Константин Константинович) отбила атаки немецко-фашистских войск на своём правом фланге, в районе Крюково, а левофланговыми дивизиями во взаимодействии с 5-й армией (Говоров, Леонид Александрович) отбросила противника из большой излучины реки Истры и освободила несколько населённых пунктов северо-восточнее Звенигорода. Завершилась Клинско-Солнечногорская оборонительная операция. В результате контрударов в районах Дмитрова, Яхромы, Красной Поляны и Крюково советские войска остановили продвижение противника.

33-я армия (Ефремов, Михаил Григорьевич) ликвидировала прорыв южнее Наро-Фоминска, где противник откатился на исходный рубеж. Завершилась Наро-Фоминская операция. Войска центра Западного фронта оттеснили противника на позиции севернее Кубинки и южнее Наро-Фоминска.

Завершилась Тульская оборонительная операция войск левого крыла Западного фронта. Гудериан Гейнц (2-я танковая армия) : «Перед лицом угрозы моим флангам и тылу и учитывая наступление неимоверно холодной погоды, в результате которой войска потеряли подвижность, я в ночь с 5 на 6 декабря впервые со времени начала этой войны решил прекратить это изолированное наступление и отвести далеко выдвинутые вперёд части на линию: верхнее течение р. Дон, р. Шат, р. Упа, где и занять оборону. …Наступление на Москву провалилось. Все жертвы и усилия наших доблестных войск оказались напрасными.»

Гальдер Франц (нач. Ген. шт. Сух. войск Германии): «Никакого значительного продвижения наших войск. Только на фронте 17-й армии наступают на юго-восток войска 4-го армейского корпуса. Наши войска всюду, где противник пытается наступать, удерживают свои позиции. Гудериан решился на отвод войск от Тулы. Мороз 36° ниже нуля. Намеченное наступление 3-й и 4-й танковых групп должно бы быть отменено. Противник прорвал наш фронт в районе восточнее Калинина.»

Группа армий «Центр». 5 декабря 1941 г. Фон Бок отдал распоряжение командующим 4-й армией, 4-й и 3-й танковых групп начать подготовку к возможному отходу. Приказ командующего ГА «Центр» № 2870 от 5 декабря 1941 г. гласил: «На случай, если последует приказ на частичный отрыв от противника и занятие обороны, группа армий устанавливает следующий общий рубеж: Нарские пруды — течение реки Москва до Каринское — Истринское водохранилище — Сенежское озеро — район восточнее Клин — левый фланг 36 мд в районе Волжского водохранилища…»

6 декабря 1941 г. 168-й день войны

Гальдер Франц (нач. Ген. шт. Сух. войск Германии): «Противник усиливает свои войска в районе Тихвина. Очень сильный мороз ( — 38 °C). Большое количество обморожений… Обстановка на фронте вечером. В результате наступления противника на северный фланг 3-й танковой группы создалась необходимость отвода наших войск, располагавшихся южнее Волжского водохранилища. Их нужно отвести к Клину. На остальных участках фронта — никаких значительных событий.»

Западный фронт (Жуков, Георгий Константинович). Началась Клинско-Солнечногорская наступательная операция войск правого крыла Западного фронта (30-я, 1-я Ударная, 20, 16 и 5-я армии) Рубеж обороны фронта проходил западнее Свердлово, Дмитров, Красная Поляна, р. Нара. 30-я армия (Лелюшенко, Дмитрий Данилович) утром нанесла удар в направлении Рогачево и Клина. В первый день наступления армия прорвала вражескую оборону.

Началась Тульская наступательная операция войск левого крыла Западного фронта (10, 49, 50-я армии, 1-й гвардейский кк). Рубеж обороны проходил от Тулы до Мордвес, Серебряные Пруды, Михайлов, Чернава. 10-я армия (Голиков Филипп Иванович) выдвигалась к фронту со стороны Рязани и наносила главный удар на Сталиногорск. Войска армии вступали в сражение с марша по мере подхода соединений к линии фронта. Передовые отряды двух стрелковых дивизий вступили в бой в районе станции Павелец. 330-я стрелковая дивизия под командованием полковника Г. Д. Соколова, совершив 30-километровый марш, в ночь на 7 декабря после короткого артиллерийского налёта ворвалась в Михайлов и к утру освободила его от вражеских войск.

Юго-западный фронт (Тимошенко, Семён Константинович). Началась Елецкая наступательная операция войск правого крыла Юго-Западного фронта (13-я армия, фронт оперативная группа Ф. Я. Костенко). Северо-восточнее Ельца была сформирована ударная группа 13-й армии (Городнянский, Авксентий Михайлович) в составе кавалерийской дивизии, стрелковой и танковой бригад. Юго-западнее Ельца, в районе Тербуны, сосредоточивалась оперативная группа фронта (Ф. Я. Костенко). В её состав входили 5-й кавалерийский корпус, две стрелковые дивизии, мотострелковая и танковая бригады. Обе группы перешли в наступление, не успев полностью закончить сосредоточение. «В этот день они не добились заметного продвижения, но своими атаками сковали часть сил врага.»

Первыми в ВВС гвардейскими авиаполками стали 29, 129, 155 и 526-й истребительные авиаполки (соответственно командиры — А. П. Юдаков, Ю. М. Беркаль, А. Ф. Шпак, А. П. Метелкин), 215-й штурмовой (майор Л. Д. Рейно) и 31-й бомбардировочный (Ф. И. Добыш) авиаполки.

7 декабря 1941 г. 169-й день войны

Северо-западный фронт. (Курочкин, Павел Алексеевич) Северная группа 4-й армии вышла на северо-западные окраины Тихвина. Центральная группа заняла Заболотье, совхоз «1 Мая» и вышла на восточные окраины Тихвина. Южная группа завязала бои в Ситомле. Пути отхода противника на северо-запад и юго-запад были перехвачены. Оставалась свободной только дорога в направлении Липной Горки. По этой дороге враг под прикрытием арьергардов пытался вывести свои войска из Тихвина.

Гальдер Франц (нач. Ген. шт. Сух. войск Германии): «Группа армий „Север“. У Тихвина обстановка очень напряжённая. Командование группы армии считает, что войска не смогут удержать город, и поэтому оно подготавливает отход войск на новую отсечную позицию.»

Западный фронт (Жуков, Георгий Константинович). 30-я армия (Лелюшенко, Дмитрий Данилович). В ночь на 7 декабря продолжала наступать на г. Клин и к исходу дня расширила прорыв до 35 км, а в глубину до 25 км, освободив ряд населённых пунктов. Враг начал срочно перебрасывать танки на Клинское направление.

16-я армия (Рокоссовский, Константин Константинович) после проведённой авиационной и артиллерийской подготовки перешла в наступление на Крюково и Истру. Для разгрома крюковской группировки врага была создана ударная группа под командованием генерал-майора В. А. Ревякина в составе двух дивизий (стрелковой и кавалерийской) и двух бригад (стрелковой и танковой). Вечером 1077-й полк 8-й гвардейской стрелковой дивизии овладел северной частью Крюково.

10-я армия (Голиков, Филипп Иванович) и 1-й гвардейский кавалерийский корпус (Белов, Павел Алексеевич) вынудили соединения 2-й танковой армии (Гудериан, Гейнц) 7 декабря 1941 г. оставить город Михайлов и начать отход от Тулы. 10-я армия выбила противника и из посёлка Серебряные Пруды.

Гальдер Франц (нач. Ген. шт. Сух. войск Германии): «Группа армий „Центр“. Отвод 10-й моторизованной дивизии у Михайлова (армия Гудериана), по всей вероятности, будет иметь очень неприятные последствия. Весьма напряжённая обстановка сложилась на северном фланге 4-й армии (в полосе 4-й танковой группы) и на фронте 3-й танковой группы. Противник совершил прорыв с севера на Клин. В районе восточнее Калинина противник также на ряде участков вклинился в наш фронт, но эти вклинения пока удалось локализовать. …События этого дня опять ужасающи и постыдны. Главком превратился в простого письмоносца. Фюрер, не замечая его, сам сносится с командующими группами армий. Самым ужасным является то, что ОКВ не понимает состояния наших войск и занимается латанием дыр, вместо того чтобы принимать принципиальные стратегические решения. Одним из решений такого рода должен быть приказ на отход войск группы армий „Центр“ на рубеж Руза, Осташков.»

Юго-западный фронт (Тимошенко, Семён Константинович). "7 декабря оперативная группа генерала Ф. Я. Костенко (5-й кавкорпус, 1-я гвардейская стрелковая дивизия, 129-я танковая бригада и 34-я мотострелковая бригада), которая была сосредоточена в тылу Юго-Западного фронта нанесла удар по 95-й и 45-й пехотным дивизиям 2-й армии генерала Р. Шмидта. Силы немецкой армии оказались рассечены на две части. Настоящий кризис возник в районе г. Ливны. Поздним вечером 7 декабря генерал Шмидт сообщал в штаб ГА «Центр»: «Наша армия отныне перешла к обороне. На будущее инициатива наступления переходит в руки противника, который получает свободу действий в переброске и сосредоточении сил. Фронт протяжённостью в 260 км делает необходимым наши пехотные дивизии располагать на участке в среднем равном 40 км и моторизованные дивизии — 30 км. Этими силами можно осуществлять только охранение, но нельзя организовать защиты….»

13-й армия (Городнянский, Авксентий Михайлович) к исходу дня продвинулись на 15 километров и завязала бои за Елец. Кавалеристы в боях за населённые пункты Захаровку и Алексеевку разгромили до двух батальонов 95-й немецкой пехотной дивизии.

8 декабря 1941 г. 170-й день войны

Северо-западный фронт. (Курочкин Павел Алексеевич) 8 декабря с наступлением темноты части северной и центральной оперативных групп развернули бои за Тихвин, стремясь завершить окружение засевших в нём немецких войск.

Гальдер Франц (нач. Ген. шт. Сух. войск Германии): «Наши войска эвакуировали Тихвин.»

Западный фронт (Жуков, Георгий Константинович). 1-я Ударная армия (Кузнецов, Василий Иванович) освободила крупный опорный пункт противника — город Яхрому. Немецкие войска были отброшены от канала Москва — Волга.

Гальдер Франц (нач. Ген. шт. Сух. войск Германии): «Группа армий „Центр“… От Яхромы войска оттянуты без всяких трудностей. В результате отвода высвобождены небольшие силы, которые будут брошены на ликвидацию прорыва противника у Клина. Почти все войска уже вышли на намеченный отсечный рубеж. Однако положение остаётся напряжённым.»

20-я армия (Власов, Андрей Андреевич) наступала на солнечногорском направлении. В ночь на 8 декабря командование армии организовало новую атаку, которая оказалась удачной. К 15 часам 8 декабря советские войска выбили противника из Красной Поляны, а к исходу дня — из Белого Раста и соседних деревень.

16-я армия (Рокоссовский, Константин Константинович) вела бои за Крюково. В результате ночной атаки наши войска разгромили крюковский гарнизон противника и к 10 часам утра 8 декабря полностью освободили Крюково. В ту же ночь 17-я стрелковая бригада во взаимодействии с кавалерийским полком очистила от немецко-фашистских захватчиков село Каменку. Это заставило врага начать отход в направлении Истры и Истринского водохранилища.

Группа армий «Центр». Командующий 4-й танковой группой генерал-полковник Гепнер отдал распоряжение оставить занимаемые позиции и на других участках своего фронта, в том числе в полосе дивизии СС «Райх». 8 декабря штаб эсэсовской дивизии приказал своим подчинённым частям ускорить занятие оборонительных позиций западнее Истры. …Античеловечная сущность нацизма отразилась в приказе командира дивизии СС «Райх» от 8 декабря 1941 г. Вот лишь выдержка из него: «…7) Все войсковые части, расположенные в населённых пунктах восточнее Истры, являются ответственными за то, чтобы места расквартирования [противника] были бы сожжены без остатка. Для каждого дома должны быть приготовлены пучки соломы и бутылки с бензином. Все дома должны быть подожжены в 7.00, 9 декабря. Надо следить за тем, чтобы зарево от пожаров не привлекло бы внимание противника…»

50-я армия (Болдин Иван Васильевич) перешла в наступление. Нанося удар в юго-восточном и южном направлениях, она создала угрозу перехвата путей отступления немецких частей из районов Венёва и Михайлова. 1-й гвардейский кавалерийский корпус (Белов, Павел Алексеевич), наступая со стороны Каширы в южном направлении, освободил Мордвес. 10-я армия (Голиков, Филипп Иванович), развивая наступление на Сталиногорск, перерезала железную дорогу Кашира — Павелец.

Юго-западный фронт (Тимошенко, Семён Константинович). 61-я армия подчинена главнокомандующему Юго-Западного направления. 3-я армия (Крейзер, Яков Григорьевич), используя успех войск 13-й армии и оперативной группы фронта, перешла в наступление из района южнее города Ефремова в западном направлении.

Жуков, Георгий Константинович: «Армия Гудериана, глубоко охваченная с флангов и не имевшая сил парировать контрнаступательные удары Западного фронта и оперативной группы Юго-Западного фронта, начала поспешно отходить в общем направлении на Узловую, Богородицк и далее на Сухиничи, бросая тяжёлые орудия, автомашины, тягачи и танки.»

Гудериан Гейнц (2-я танковая армия): «24-му танковому корпусу удалось планомерно оторваться от противника, но 53-й армейский корпус испытывал сильное давление его войск со стороны Каширы, 47-й танковый корпус в ночь на 8 декабря вынужден был в результате удара русских сдать Михайлов, 10-я мотодивизия понесла при этом тяжёлые потери… К счастью, нам удалось сохранить те наши танки, которые ещё были на ходу. Однако долго ли они смогут находиться в строю при таком холоде, знает один лишь бог.»

Гальдер Франц (нач. Ген. шт. Сух. войск Германии): "Разговор с фон Боком. Обсудили обстановку на фронте его группы армий. Результатом этого явился следующий вывод: «Группа армий ни на одном участке фронта не в состоянии сдержать крупное наступление»

«8 декабря Гитлер подписал директиву № 39 о переходе к обороне на всем советско-германском фронте. Немецкое верховное главнокомандование потребовало от командования сухопутных войск как можно быстрее организовать оборону и любой ценой удержать районы, имевшие важное оперативно-стратегическое и военно-хозяйственное значение. Командованию сухопутных войск было предложено в ходе оборонительных боёв отвести с фронта остатки разбитых соединений (прежде всего потрепанные танковые и моторизованные дивизии) и приступить к их восстановлению. В директиве предусматривалось заменить часть дивизий, утративших боеспособность, дивизиями, находившимися на западе, в частности во Франции. Для восполнения потерь, понесённых на советско-германском фронте, в Германии началась мобилизация мужчин, занятых на производстве и освобожденных от призыва. Их стали заменять советскими гражданами, насильно угнанными на работу в Германию, и военнопленными. Так было положено начало тотальной мобилизации в немецкую армию.»

СНК СССР принял постановление «О развитии добычи угля в восточных районах СССР».

Япония объявила войну Великобритании и США.

9 декабря 1941 г. 171-й день войны

Северо-западный фронт. Войска 4-й армии ночью штурмовали г. Тихвин и к 5 часам утра очистили его от немцев. Войска 52-й армии освободили Александровское (20 километров западнее Малой Вишеры). «Но в боевых действиях советских войск имелись и существенные недочеты. Части и соединения, как правило, не применяли глубоких обходов и охватов узлов сопротивления противника и атаковали их с фронта, что приводило к потере темпа наступления и позволяло врагу маневрировать силами и средствами при отражении ударов».

Гальдер: «Наши попытки расширить „бутылочное горло“ у Тихвина потерпели неудачу. Необходимо начать отход».

Калининский фронт. Войска 31-й армии, форсировав Волгу, прорвали оборону противника, перерезали шоссе Калинин — Тургиново и создали угрозу окружения противника в районе Калинина.

Гальдер: «Крайне сильный нажим противника юго-восточнее Калинина, видимо, позволит ему вновь овладеть городом».

Западный фронт (Жуков, Георгий Константинович). Части 30-й армии (Лелюшенко, Дмитрий Данилович) к исходу третьего дня продвинулись на 18 километров, освободили населённые пункты Рогачево и Ямугу, перехватили шоссе Калинин — Москва и вышли на подступы к Клину.

Лелюшенко Дмитрий Данилович: «Наступление на Клин продолжалось. К вечеру 9 декабря 1211-й стрелковый полк 365-й дивизии вырвался вперёд и завязал бой на северо-западной окраине города. С северо-востока подошла 371-я стрелковая дивизия. Это крайне встревожило врага. Уже к утру 9 декабря он дополнительно перебросил сюда 7-ю танковую дивизию и другие части с участков наших соседей — 1-й ударной и 20-й армий, что, в свою очередь, облегчило этим армиям наступление».

1-я Ударная армия (В. И. Кузнецов) преодолела сопротивление противника на рубеже реки Лутосни, протекающей по глубокому оврагу.

Войска 20-й армии (Власов, Андрей Андреевич) к исходу 9 декабря перерезали Ленинградское шоссе севернее и южнее Солнечногорска и подошли к городу.

За четверо суток противник укрепил оборону Клина и Солнечногорска и использовал удобные пути для отвода на запад войск и техники.

Тула. Оперативная группа Западного фронта под командованием генерал-майора П. А. Белова, наступая со стороны Каширы в южном направлении, освободила г. Венёв.

Гальдер: «Разговор с фон Боком. Он сообщил о донесении Гудериана, что состояние его войск внушает большие опасения и что он не знает, справятся ли они с задачей отражения русского наступления. Войска теряют доверие к своему командованию. Понизилась боевая мощь пехоты!»

Юго-западный фронт. Соединения оперативной группы фронта вышли на дорогу Ливны — Елец и перерезали врагу пути отхода на запад. Опасаясь окружения, немецкое командование начало отводить из Ельца части, оборонявшие город. 9 декабря советские войска полностью очистили Елец от захватчиков.

Гудериан: «9 декабря противник, развивая успех в районе Ливны, где действовала 2-я немецкая армия, окружил части 95-й пехотной дивизии. В полосе действий моей армии 47-й танковый корпус (Германия) отходил на юго-запад; 24-й танковый корпус отбивал атаки русских, предпринимавшиеся ими из Тулы.»

10 декабря 1941 г. 172-й день войны

Гальдер: "Группа армий «Север». Наши войска оставили Тихвин. Передвижение транспорта противника по льду Ладожского озера не прекращается. Обычные атаки противника через Неву, Ленинград постепенно приближается к своему падению… "

Западный фронт (Жуков, Георгий Константинович). Войска 20-й армии (Власов, Андрей Андреевич) завязали бои за Солнечногорск и в 3 часа дня ворвались в город.

Гальдер: «В районе севернее Клина обстановка становится все напряжённее. Отмечено прибытие новой дивизии противника. В районе юго-восточнее Калинина фронт кое-как восстановлен.»

«Чтобы не допустить отхода главных сил 2-й танковой армии противника в юго-западном направлении, командующий Западным фронтом приказал 10-й армии нанести удар на Богородицк, а 50-й армии — на Щёкино. Перегруппировка войск 10-й армии замедлила темп её наступления. Части 50-й армии, утомленные оборонительными боями, также не смогли добиться значительных успехов. В результате командованию 2-й танковой армии удалось вывести свои войска из образовавшегося восточнее Тулы „мешка“. В течение 9—10 декабря войска 10-й армии продолжали наступать в западном направлении. Преодолевая упорное сопротивление противника, они медленно продвигались вперёд. К исходу 10 декабря передовые части армии вышли к Дону восточнее Сталиногорска и на подступы к городу Епифани. Соединения 50-й армии достигли рубежа реки Упы южнее Тулы.»

Юго-западный фронт. Фронтовая оперативная группа генерал-лейтенанта Ф. Я. Костенко перерезала дорогу Ливны — Елец, лишив противника путей отхода на запад. Войска 13-й армии (Городнянский, Авксентий Михайлович) правого крыла Юго-Западного фронта перешли в наступление по всему фронту и продвинулись на 6—16 км.

Гальдер: «Группа армий «Центр». Противник усилил нажим на участке между Ельцом и Ливнами. Он, как видно, готовится предпринять наступление в направлении на Тим. Противник атакует позиции 2-й танковой дивизии (действуют три новые русские дивизии). В районе западнее Тулы в результате отхода нашей 296-й пехотной дивизии образовался разрыв линии фронта….23.45 — Телефонный звонок фельдмаршала фон Бока. Он сообщил, что фронт 2-й армии прорван у Ливен 2-й и 14-й кавалерийскими дивизиями и одной гвардейской дивизией русских.»

Гудериан : «В полосе действий 2-й армии противник расширил прорыв и перерезал дорогу Ливны-Чернова. 10-я мотодивизия моей армии вела оборонительные бои в Епифани. 53-й армейский и 24-й танковый корпуса достигли рубежа рек Дон, Шат, Упа. Между 296-й и 31-й пехотными дивизиями образовалась опасная брешь.»

11 декабря 1941 г. 173-й день войны

Северо-западный фронт. 52-я армия после перегруппировки возобновила наступление на Чудово.

Калининский фронт. «Угроза коммуникациям вражеской группировки, действовавшей в районе Калинина, вынудила командующего 9-й немецкой армией перебросить туда две пехотные дивизии с участка, на котором наступала наша 29-я армия. В результате сильных контратак этих дивизий наступление 31-й армии замедлилось. В это время войска 29-й армии, воспользовавшись ослаблением противника, возобновили наступление и 11 декабря овладели хорошо укреплённым опорным пунктом врага на южном берегу Волги — деревней Красное (15 километров юго-западнее Калинина).»

Западный фронт (Жуков, Георгий Константинович). 30-я армия (Лелюшенко, Дмитрий Данилович), сбивая 1-ю танковую, 14-ю и 36-ю мотопехотные дивизии противника и заняв Рогачево, окружила город Клин.

«10 и 11 декабря бои приняли предельно ожесточённый характер. Враг почти непрерывно контратаковал нашу ударную группировку. Сопротивление его было настолько упорным, что населённые пункты Ново-Щапово, Спас-Коркодин и другие по 4 раза переходили из рук в руки. В центре армии самоотверженно сражались воины 21-й танковой бригады Лесового, части 371-й дивизии Чернышева, 365-й дивизии Щукина и 379-й дивизии Чистова. На флангах врага громили уральцы Люхтикова и пехотинцы Виндушева, кавалеристы Иванова и Чудесова (24-я кавдивизия).»

Войска 1-й Ударной армии (Кузнецов, Василий Иванович), захватив г. Яхрому, преследуют отходящие 6-ю, 7-ю танковые и 23-ю пехотную дивизии противника и вышли юго-западнее Клина.

20-я армия (Власов, Андрей Андреевич), преследуя 2-ю танковую и 106-ю пехотную дивизии противника, заняла г. Солнечногорск. «Войска 20-й и 16-й армий, действовавшие на Солнечногорском и Истринском направлениях, к 11 декабря вышли на рубеж Истринского водохранилища и реки Истры. При отступлении гитлеровцы уничтожили переправы через реку и взорвали плотину водохранилища.»

16-я армия (Рокоссовский, Константин Константинович), преследуя 5-ю, 10-ю и 11-ю танковые дивизии, дивизию СС и 35-ю пехотную дивизию противника, заняла г. Истру.

«Учитывая характер обороны вражеских войск, командующий 16-й армией на подходе к истринскому рубежу создал две подвижные группы: одну — под командованием генерал-майора Ф. Т. Ремизова в составе кавалерийской дивизии, стрелковой и танковой бригад — с целью обхода Истринского водохранилища с севера и другую — под командованием генерал-майора M. E. Катукова в составе стрелковой дивизии, двух стрелковых и двух танковых бригад и отдельного танкового батальона — для обхода водохранилища с юга. Часть сил армии должна была переправиться по льду водохранилища и нанести удар с фронта.»

5-я армия (Говоров, Леонид Александрович) к исходу дня прорвала оборону 252-й, 87-й, 78-й, 267-й пехотных дивизий противника юго-западнее Звенигорода и заняла районы Кулебякино, Локотня.

50-я армия (Болдина Ивана Васильевича), разбив северо-восточное Тулы 3-ю, 4-ю танковые дивизии и полк СС «Великая Германия» противника, развивает наступление, тесня и охватывая 296-ю пехотную дивизию противника.

1-й гвардейский кавалерийский корпус (Белов, Павел Алексеевич), последовательно разбив 17-ю танковую, 29-ю мотопехотную, 167-ю пехотную дивизии противника, преследует их остатки и занял города Венёв и Сталиногорск.

10-я армия (Голиков, Филипп Иванович), отбрасывая на юго-запад части 18-й танковой и 10-й мотопехотной дивизий противника, заняла г. Михайлов и г. Епифань.

Гальдер Франц : «Вечерние данные об обстановке. В основном обстановка разрядилась. Противник продолжает оказывать давление на 1-ю танковую и 17-ю армии, 2-ю армию, 2-ю танковую армию, у Клина и Калинина.»

«11 декабря 1941 года гитлеровское правительство объявило войну США. Этим актом Гитлер, видимо, преследовал две цели. Во-первых, он хотел показать, что Германия, несмотря на потери, все ещё настолько сильна, что способна вести войну не только с Советским Союзом и Англией, но и с США. Во-вторых, он хотел скорее толкнуть Японию против Соединённых Штатов, чтобы исключить участие США в войне против Германии в Европе. Когда И. В. Сталин узнал об этом, он рассмеялся: — Интересно, какими силами и средствами гитлеровская Германия собирается воевать с США? Для такой войны она не имеет ни авиации дальнего действия, ни соответствующих морских сил.»

Германия и Италия объявили войну США.

12 декабря 1941 г. 174-й день войны

Западный фронт (Жуков, Георгий Константинович). Соединения 30-й армии охватили г. Клин с северо-запада, севера и востока.

Лелюшенко Дмитрий Данилович (30-я армия): «И всё же части армии продвигались медленно, а 18-я кавалерийская дивизия вынуждена была оставить два населённых пункта и несколько отошла назад. 12 декабря наступление армии явно застопорилось. 365-я и 371-я стрелковые дивизии, 8-я и 21-я танковые бригады не смогли продвинуться вперёд, а перед фронтом 379-й стрелковой дивизии появились новые части противника. …День 12 декабря стал решающим. На 371-ю и 365-ю стрелковые дивизии вновь перешли в контратаку более 150 танков противника с пехотой при мощной поддержке артиллерии и авиации. Но герои — уральцы и сибиряки не дрогнули, устояли.»

1-я Ударная армия (Кузнецов, Василий Иванович) охватила г. Клин с с юго-востока.

20-я армия (Власов, Андрей Андреевич) выбила противника из Солнечногорска.

1-й гвардейский кавалерийский корпус (Белов, Павел Алексеевич) во взаимодействии с 10-й армией (Голиков, Филипп Иванович) в ночь на 12 декабря освободили город Сталиногорск.

Группа армий «Центр». Гальдер Франц (нач. Ген. шт. Сух. войск Германии): «11.30 — Разговор с фельдмаршалом фон Боком: … Командование войск на участке фронта между Тулой и Курском потерпело полное банкротство… Группа армий „Центр“. 2-я армия передана в подчинение 2-й танковой армии. Положение на фронте 2-й армии очень напряжённое. …У Ефремова русские окружили немецкий полк. Такое же положение и у Буреломы. Обстановка на фронте 34-го армейского корпуса, как и прежде, весьма острая. Невозможно подвозить снабжение. 2-я танковая армия отразила наступление противника. Положение у Тулы — тяжёлое… На фронте 4-й армии день прошёл спокойно. На фронте 4-й танковой группы отражено наступление противника.»

"12 декабря 1941 г. начальник штаба 9-й армии отдал приказ на рекогносцировку и оборудование тыловых позиций по линии Теряево — Гнездово — дорога Старица-Лотошино. Намечалось широко использовать при строительстве новой обороны население, живущее вблизи расположения немецких войск (то есть заставлять мирных советских граждан расчищать снег, рыть окопы, рубить дрова и т. п.). Подчеркивалось, что «впереди позиций на глубину до 20 км необходимо подготовить создание „полной пустыни“. В этой зоне русские не должны найти ни одного жилого дома, ни одного сарая, ни одного пучка соломы, ни одного домашнего животного и ни одной картофелины. Для этого в более поздний период должны быть сожжены все поселения до последней избы…» Отметим, что этот приказ подготовлен офицерами Вермахта. Их отношение к мирному населению было отнюдь не лучшим, чем у эсэсовцев. Тысячи советских крестьян были обречены на голод и холод, грозившие быстрой смертью."

Юго-западный фронт. «12 декабря 5-й кавалерийский корпус выбил врага из населённых пунктов Орево, Россошное и Шатилово. В Россошном было освобождено 500 пленных красноармейцев… В ходе десятидневных боёв войска правого крыла Юго-Западного фронта нанесли серьёзное поражение 2-й немецкой армии. Только за шесть дней (с 6 по 12 декабря) было убито свыше 12 тыс. и взято в плен 300 фашистских солдат и офицеров.»

12 декабря советские 13-я армия и оперативная группа Костенко смогли частично окружить елецкую группировку немцев.

Гудериан Гейнц (2-я танковая армия) : «Над Ефремовом нависла угроза, и 12 декабря он был сдан. Для того, чтобы закрыть брешь, образовавшуюся на фронте 43-го армейского корпуса, 4-й армии было приказано направить туда 137-ю пехотную дивизию. Однако требовалось некоторое время для того, чтобы дивизия могла подойти к этому участку ввиду значительного расстояния и плохой погоды. Поэтому в течение 12 декабря мы вынуждены были направить все свои наличные подвижные силы на помощь попавшему в беду соседу справа.»

Был освобождён подмосковный посёлок Колюбакино, а также близлежащие деревни.

13 декабря 1941 г. 175-й день войны

Калининский фронт. (Конев, Иван Степанович) «13 декабря войска 31-й и 29-й армий Калининского фронта, развивая наступление, вышли на пути отхода калининской группировки противника. Во избежание лишних жертв по указанию Ставки гарнизонам в Калинине и Клине были предъявлены ультиматумы о сдаче. Гитлеровцы отвергли предложения советского командования, но в то же время, опасаясь окружения, начали поспешно отводить свои силы из этих городов. И опять, как и в районе Тулы, отступление фашистских войск на ряде участков превратилось в паническое бегство. Дороги отступления были забиты брошенными танками, артиллерией и обозами.»

Гальдер Франц (нач. Ген. шт. Сух. войск Германии): «Группа армий „Центр“ : …Обстановка в районе Клина, который все ещё находится в наших руках, несколько улучшилась. 2-я танковая дивизия закрыла брешь на фронте южнее 36-й моторизованной дивизии. …Наши войска успешно отошли на новый рубеж в районе юго-восточнее Калинина. Калинин удерживается нашими частями.»

Западный фронт (Жуков, Георгий Константинович). К исходу 13 декабря войска 30-й армии (Лелюшенко, Дмитрий Данилович), 1-я Ударной армии (Кузнецов, Василий Иванович) охватили клинскую группировку с северо-запада, востока и юго-востока. Противник, пытаясь выйти из-под удара, начал отходить по единственной ещё не перехваченной дороге на Теряеву Слободу.

16-я армия (Рокоссовский, Константин Константинович) Группа генерал-майора Ф. Т. Ремизова, сломив сопротивление противника на рубеже реки Истры (12 километров юго-западнее Солнечногорска), обошла Истринское водохранилище с севера. Группа генерал-майора M. E. Катукова, наступавшая южнее водохранилища, форсировала реку Истру в районе Павловской Слободы, обошла Истринское водохранилище с юга и 13 декабря завязала бои за город Истру.

5-я армия (Говоров, Леонид Александрович) В сражение вступил 2-й гвардейский кавалерийский корпус (Л. М. Доватор). Корпус имел задачу разгромить ближайшие резервы врага и перехватить дорогу Руза — Ново-Петровское. При поддержке стрелковых частей корпус пересек линию фронта в 10 километрах юго-западнее Звенигорода и развил удар в северо-западном направлении в тыл вражеским войскам, действовавшим западнее Истры и Звенигорода.

1-й гвардейский кавалерийский корпус (Белов, Павел Алексеевич) и 10-я армия (Голиков, Филипп Иванович) освободили город Епифань.

Юго-западный фронт (Тимошенко, Семён Константинович). 3-я армия освободила г. Ефремов. Части 13-й армии вышли на рубеж Лесные Локотцы — Шараповка и завершили окружение двух пехотных дивизий 34-го немецкого армейского корпуса в районе западнее Ельца.

Гальдер Франц (нач. Ген. шт. Сух. войск Германии): «Продолжаются попытки локализовать прорыв противника на участке 34-го армейского корпуса. Однако кавалерийские части противника с артиллерией уже находятся далеко за линией фронта. Положение на участках дивизий корпуса все ещё неясное. На остальных участках фронта группы армий атаки противника отражены. В районе западнее Тулы прорвались небольшие силы противника, но этот прорыв настолько глубок, что вынуждает нас оттянуть линию фронта назад. Отвод войск затрудняется гололедицей. На фронте 4-й армии усиленная боевая активность противника, местами вклинившегося в наше расположение.»

Гудериан Гейнц (2-я танковая армия) : «13 декабря 2-я армия продолжала отход. При этих обстоятельствах 2-я танковая армия не была в состоянии удержаться на рубеже Сталиногорск, р. Шат, р. Упа, тем более, что 112-я пехотная дивизия не имела достаточно сил для того, чтобы оказать дальнейшее сопротивление и задержать наступление свежих сил противника. Войска вынуждены были отходить за линию р. Плава. Действовавшие левее нас 4-я армия и прежде всего 4-я и 3-я танковые группы также не могли удержать свои позиции…. В этот день глубокий прорыв, предпринятый русскими 13 декабря через Ливны в направлении на Орёл, оказал своё действие — была окружена и частично уничтожена 45-я пехотная дивизия. Гололедица затрудняла все виды передвижения. Потери от обморожения были больше, чем от огня противника. Пришлось отвести 47-й танковый корпус, так как его сосед справа — 293-я пехотная дивизия 2-й армий — отступил от Ефремова.»

Опубликовано сообщение Совинформбюро о провале немецкого плана окружения и взятия Москвы: «…6 декабря 1941 года войска нашего Западного фронта, измотав противника в предшествующих боях, перешли в контрнаступление против его ударных фланговых группировок. В результате начатого наступления обе эти группировки разбиты и поспешно отходят, бросая технику, вооружение и неся огромные потери…».

14 декабря 1941 г. 176-й день войны

Ленинградский фронт. «Вместо того чтобы усилить ударные группы 54-й армии, командующий Ленинградским фронтом 8 декабря создал из правофланговых дивизий армии группу войск для удара на Синявино и тем самым отвлёк силы с главного направления. До 14 декабря ударная группа армии, наступавшая в направлении Киришей, блокировала противника в населённых пунктах Падрила, Воля и Оломна (все пункты южнее Войбокало).»

Западный фронт (Жуков, Георгий Константинович). Лелюшенко, Дмитрий Данилович (30-я армия) : «На рассвете 14 декабря мороз достиг 30°, кругом расстилалась белая пелена, ветви деревьев были покрыты снегом. Сразу же после полуночи 14 декабря наша армия, уплотнив боевые порядки на ударном направлении, всеми силами вновь перешла в наступление. Через 2 часа 1233-й стрелковый полк полковника В. И. Решетова из 371-й стрелковой дивизии, поддержанный 930-м артиллерийским полком майора Б. П. Бесединского, ворвался в Клин с северо-востока. Уже в 22 часа 14 декабря на южную окраину города проникли кавалеристы 24-й кавалерийской дивизии подполковника А. Ф. Чудесова.»

Гальдер Франц (нач. Ген. шт. Сух. войск Германии): «На участке 4-й армии противнику удалось добиться небольших вклинений тактического значения. В целом обстановка на фронте армии опасения не вызывает. У Клина обстановка постепенно стабилизируется. У Калинина ведутся бои с переменным успехом. Пока результаты этих боёв для нас в целом благоприятны… 3-я танковая группа понесла большие потери в материальной части. 4-я армия, отступая, также понесёт большие материальные потери. Таким образом, на новый рубеж мы выходим с ослабленными войсками. Сомнительно, чтобы в случае серьёзного наступления противника нам удалось удержать этот новый рубеж.»

20-я армия (Власов, Андрей Андреевич) 14 декабря группа генерал-майора Ф. Т. Ремизова была передана в состав 20-й армии. Группа Ремизова, сломив сопротивление противника на рубеже реки Истры (12 километров юго-западнее Солнечногорска), обошла Истринское водохранилище с севера.

1-й гвардейский кавалерийский корпус (Белов, Павел Алексеевич) и 10-я армия (Голиков, Филипп Иванович), сломив сопротивление немецких войск на рубеже рек Шать и Дон, 14 декабря вышли на фронт Дедилово — станция Узловая — Богородицк и продолжали развивать успех в западном направлении.

49-я армия (Захаркин, Иван Григорьевич) перешла в контрнаступление и за три дня боёв очистила от врага восточный берег Оки и освободила город Алексин.

50-я армия (Болдин Иван Васильевич) войсками 117-й стрелковой дивизии освободили Ясную Поляну. «Стремясь использовать успех 49-й армии, командование 50-й армии перенесло центр усилий своей армии с южного направления на юго-западное и западное. Этим пыталось воспользоваться немецко-фашистское командование, стремившееся во что бы то ни стало удержать за собой район Щекино и тем самым обеспечить отвод главных сил 2-й танковой армии. Вследствие фронтального наступления наших частей врагу удалось частично осуществить этот замысел. Однако главные силы противника под ударами советских войск вынуждены были поспешно отступить от Тулы в южном и юго-западном направлениях.»

Гальдер Франц (нач. Ген. шт. Сух. войск Германии): «Группа армий „Центр“. Никаких тревожных донесений с южного фланга 2-й армии не поступило. На центральном участке и северном фланге обстановка несколько улучшилась. Гудериан, по-видимому, крепко держит в руках свою 2-ю танковую армию и постепенно отводит её назад. Крайне неприятен разрыв фронта, образовавшийся юго-западнее Тулы. Пока не найдено никаких мер, которые могли бы исправить это положение. …Потери с 22.6 по 10.12. 1941 г… составили 775 078 человек…»

Гудериан Гейнц (2-я танковая армия) : "14 декабря я прибыл в Рославль, где встретился с главнокомандующим сухопутными войсками фельдмаршалом фон Браухичем… В результате совещания в Рославле последовал следующий приказ: «2-я армия переходит в подчинение командующего 2-й танковой армии. Обе армии должны удержать рубеж перед Курском, Орлом, Плавск, Алексин, а в крайнем случае по р. Ока.»

15 декабря 1941 г. 177-й день войны

Гальдер Франц (нач. Ген. шт. Сух. войск Германии): «Группа армий «Север». Противник оказывает сильное давление на наши войска у Малой Вишеры. Отдан приказ об отходе на Волхов. На ленинградском участке фронта (западнее Невы) отражено большое количество атак противника силой до батальона с большими для него потерями.»

Калининский фронт.(Конев, Иван Степанович) Советские войска подошли к окраинам Калинина с юго-запада, с севера и юго-востока. Противник начал отход из района Калинина в юго-западном направлении.

Западный фронт (Жуков, Георгий Константинович). Для того чтобы отрезать гитлеровцам пути отхода из Клина, в район Теряевой Слободы в ночь на 15 декабря был выброшен воздушный десант в составе 415 человек. Десантники перехватили дорогу на Теряеву Слободу, уничтожили мосты, разрушили линии связи. Бросая технику, противник отступал по проселочным дорогам. С началом отхода врага советская авиация наносила удары по отступавшим частям противника западнее Клина, Солнечногорска и Истры. В ночь 15 декабря части 371-й стрелковой и 24-й кавалерийской дивизий 30-й армии (Лелюшенко, Дмитрий Данилович) при содействии частей 1-й Ударной армии (Кузнецов, Василий Иванович), охватили город со всех сторон.

Лелюшенко Дмитрий Данилович (30-я армия) : «Сразу же после полуночи 14 декабря наша армия, уплотнив боевые порядки на ударном направлении, всеми силами вновь перешла в наступление. Через 2 часа 1233-й стрелковый полк полковника В. И. Решетова из 371-й стрелковой дивизии, поддержанный 930-м артиллерийским полком майора Б. П. Бесединского, ворвался в Клин с северо-востока… В 2 часа ночи 15 декабря в Клин с боем вошла и 348-я Уральская стрелковая дивизия под командованием полковника А. С. Люхтикова …Всю ночь шёл бой за этот важный узел шоссейных и железных дорог. Танковые бригады совместно с моторизованным и мотоциклетным полками почти сомкнули кольцо вокруг клинской группировки гитлеровцев и вышли на тыловые коммуникации неприятеля. Но у врага оставался ещё последний путь отхода — дорога на Волоколамск… В 2 часа ночи 15 декабря наши войска полностью очистили Клин от противника.»

16-я армия (Рокоссовский, Константин Константинович) и 20-я армия (Власов, Андрей Андреевич) создали угрозу окружения немецких войск в районе г. Истры и вынудили их отступить. 15 декабря советские войска освободили Истру.

1-я гвардейская кавалерийская дивизия очистила от гитлеровцев Дедилово.

10-я армия (Голиков Филипп Иванович) выбила врага из Богородицка.

Группа армий «Центр». 3-я и 4-я танковые армии переданы в подчинение 9-й армии (Штрауса) . Гальдер Франц (нач. Ген. шт. Сух. войск Германии): «Группа армий „Центр“ …В районе Клина обстановка относительно спокойная. Из района Клина выведены 14-я моторизованная и 7-я танковая дивизии. Севернее Клина отражено наступление противника.…Части 2-й танковой армии устояли под сильным натиском противника с северо-востока в районе восточнее Тулы. Противнику здесь местами удалось вклиниться в нашу оборону. Настроение наших войск явно подавленное. Имеются потери в материальной части. Ощущается нехватка горючего. … 9-я армия отразила атаки противника и готовится отойти на рубеж у Старицы. Ощущается недостаток продовольствия. Имеются потери транспортных средств.»

Юго-западный фронт (Тимошенко Семён Константинович). 13-й армия расчленила на части две пехотные дивизии 34-го немецкого армейского корпуса, окружённые в районе западнее Ельца.

15 декабря Политбюро ЦК ВКП(б) приняло решение о возвращении в Москву аппарата ЦК и части аппарата отдельных союзных наркоматов.

16 декабря 1941 г. 178-й день войны

Северо-западный фронт. (Курочкин, Павел Алексеевич) 52-я армия (Клыков, Николай Кузьмич) разгромила в районе Большой Вишеры окружённую группировку врага и продвинулась на 15 километров. Разбитые немецкие части начали отходить на рубеж реки Волхов.

Гальдер Франц (нач. Ген. шт. Сух. войск Германии): «Группа армий „Север“. Наступление противника на Малую Вишеру вынуждает нас отвести войска с этого участка фронта. Переброска войск противника через Ладожское озеро привела к усилению группировки противника на ладожском участке фронта. В ряде пунктов под Ленинградом противник вновь усилил свои атаки.»

Калининский фронт (Конев Иван Степанович) В 11 часов 16 декабря после ожесточённого боя в Калинин ворвались части 256-й стрелковой дивизии. К 13 часам 16 декабря город Калинин был полностью очищен от вражеских войск.

Западный фронт (Жуков, Георгий Константинович). Войска Западного фронта освободили г. Высоковск.

Завершилась Тульская операция: снята осада Тулы, нанесено существ. поражение 2-й ТА пр-ка, остатки которой отброшены на 130 км, ликвидирована угроза обхода Москвы с юга. Войска лев. крыла Зап. фр. вышли на рубеж Алексин, Щекино, форсировали р. Упу.

«Командующий Западным фронтом директивой от 16 декабря потребовал от общевойсковых армий продолжать безостановочное преследование противника и к исходу 21 декабря выйти на фронт Погорелое Городище — Бородино — Малоярославец — Плетеневка (8 километров западнее Калуги) — Одоево. Предлагалось в ходе преследования широко использовать подвижные отряды и лыжников с целью захвата узлов дорог, мостов и пунктов, имевших важное тактическое значение. Одновременно приказывалось перейти в контрнаступление войскам 33-й и 43-й армий.»

Группа армий «Центр». "В директиве Восточному фронту от 16 декабря Гитлер потребовал от командного состава группы армий «Центр» «заставить войска с фанатическим упорством оборонять занимаемые позиции, не обращая внимания на противника, прорывающегося на флангах и в тыл наших войск». Он надеялся удержать в своих руках важнейшие коммуникации западнее Москвы и узлы дорог, где размещались крупные интендантские склады. Такими узлами были Ржев, Вязьма, Юхнов, Калуга, Сухиничи, Брянск и Орёл. Германское командование решило превратить эти пункты в центры укреплённых районов и, опираясь на них, остановить наступление Красной Армии."

Юго-западный фронт (Тимошенко, Семён Константинович). 13-й армия (Городнянский, Авксентий Михайлович) уничтожила две пехотные дивизии 34-го немецкого армейского корпуса, окружённые в районе западнее Ельца. Завершилась Елецкая операция. Советские войска продвинулись на 80—100 км, ликвидировали елецкий выступ, нанесли существенное поражение войскам 2-й полевой армии, отвлекли на себя часть сил 2-й танковой армии, оказав этим помощь войскам левого крыла Западного фронта. Разгромив основные силы 34-го армейского корпуса и выйдя на рубеж Волово — Хомутово—Ливны — Вышне-Олыпаное, войска правого крыла Юго-Западного фронта решили поставленную перед ними задачу. 16 декабря войска фронта приступили к перегруппировке сил для нового наступления.

Гальдер Франц (нач. Ген. шт. Сух. войск Германии): «Группа армий „Центр“. 134-я пехотная дивизия прорвала кольцо окружения. От 45-й пехотной дивизии донесений ещё не поступало. Противник из района Ефремов, Елец подтягивает свежие силы на участок прорыва. Гудериан отходит. Противник оказывает сильный нажим на 3-ю танковую дивизию, а также на участок фронта южнее Алексина.»

Гудериан Гейнц (2-я танковая армия) : «Ночь я провёл без сна, ломая голову над тем, что я ещё мог бы предпринять для того, чтобы помочь моим солдатам, которые оставались совершенно беспомощными в условиях этой безумной зимы. Трудно даже себе представить их ужасное положение. Работники верховного командования, которые ни разу не были на фронте, не в состоянии представить себе истинного положения войск. Они всё время передают по телеграфу одни лишь невыполнимые приказы и отказываются удовлетворить все наши просьбы и выполнить наши предложения.»

17 декабря 1941 г. 179-й день войны

Ленинградский фронт получил приказ «активными действиями 42, 55, 8, 54-й армий и Приморской оперативной группы содействовать Волховскому фронту в разгроме противника, обороняющегося под Ленинградом, и в освобождении Ленинграда от блокады».

Волховский фронт (Мерецков, Кирилл Афанасьевич) образован 17 декабря 1941 г. Ставкой ВГК. В его состав вошли: 4-я армия (Иванов, Петр Алексеевич), 52-я армия (Клыков, Николай Кузьмич), 59-я армия (Галанин, Иван Васильевич) и 26-я (2-я Ударная) армия (Соколов, Григорий Григорьевич). Войска 54, 4 и 52-й армии в течение месяца вели активные боевые действия и нуждались в пополнении и отдыхе. Остро ощущался недостаток вооружения и боеприпасов. Тем не менее 17 декабря Ставка приказала войскам Волховского фронта «перейти в общее наступление, имея целью разбить противника, обороняющегося по зап. берегу р. Волхов, и… главными силами армий выйти на фронт Любань, ст. Чолово».

52-я армия (Клыков, Николай Кузьмич) 17 декабря перешла в наступление в направлении Грузино.

Гальдер Франц (нач. Ген. шт. Сух. войск Германии): «Группа армий „Север“. На участке восточнее Волхова положение как будто несколько упрочилось. Прорыв противника у Малой Вишеры ликвидирован. В районе южнее Ладожского озера выявлены две новые дивизии противника, переброшенные из Ленинграда…»

Западный фронт (Жуков, Георгий Константинович). К 17 декабря закончился первый этап контрнаступления Красной Армии под Москвой. За десять дней советские войска разбили ударные группировки врага, наступавшие на Москву. Началась Калужская наступательная операция войск левого крыла Западного фронта (49, 50 и 10-я армии, 1-й гвард. кк).

49-я армия (Захаркин, Иван Григорьевич) освободила г. Алексин и форсировала Оку в районе Тарусы.

50-я армия (Болдин Иван Васильевич) после трёхдневных боёв освободила Щекино.

2-й гвардейский кавалерийский корпус (Доватор, Лев Михайлович), разгромив в районе Загорье — Сафониха отступавшую 78-ю немецкую пехотную дивизию, вышел в район озера Тростенское.

Гальдер Франц (нач. Ген. шт. Сух. войск Германии): «Группа армий „Центр“. …Усилилось давление на позиции 31-й пехотной дивизии западнее Тулы. По-прежнему вызывает опасения разрыв фронта у Дубны. Под Алексином противник предпринял наступление, предположительно, силами трёх дивизий.»

Гудериан Гейнц (2-я танковая армия) : «17 декабря …наши наличные силы недостаточны для того, чтобы организовать стойкую оборону восточнее Оки. …Генералы доложили, что войска начинают сомневаться в способностях верховного командования, которое отдало свой последний приказ о наступлении, оценив при этом возможности противника совершенно неправильно. „Если бы мы обладали своей прежней маневренностью и боеспособностью, выполнение этого приказа ничего бы не стоило. Гололедица затрудняла все наши передвижения. Русские хорошо снаряжены и хорошо подготовлены к зиме, а у нас ничего нет“. …К этому времени фельдмаршал фон Бок подал рапорт о болезни и его сменил на посту командующего группой армий „Центр“ фельдмаршал фон Клюге.»

Севастополь. 17 декабря в 6.10 немецкие батареи провели огневую подготовку. Началось второе наступление войск противника (7 нем. пехот. дивизий, 2 румын. горнострелк. бригады) на город. Главный удар (силами трёх дивизий) наносился через Мекензиевы горы к Северной бухте, вспомогательный (одной дивизией) — вдоль р. Чёрной на Инкерман. «За день его дивизиям удалось продвинуться на 1-4 км, но и потери оказались велики — 1698 человек. Поддерживавший атаку 22-й дивизии 197-й штурмовой дивизион потерял 7 из 15 имевшихся самоходных установок.»

Гальдер Франц (нач. Ген. шт. Сух. войск Германии): «Группа армий „Юг“. Войска начали штурм Севастополя и продвинулись на 5 км… Операция по захвату Севастополя после первоначальных успехов, объясняемых внезапностью нашего наступления, натолкнулась на упорное сопротивление противника. Наступление будет продолжено завтра.»

18 декабря 1941 г. 180-й день войны

Ленинградский фронт. 54-я армия 18 декабря сломила сопротивление врага южнее Войбокало. «В результате многодневных боёв на этом направлении советские войска разгромили 11, 291 и 254-ю пехотные дивизии противника… Войска 54-й армии захватили южнее Войбокало 94 орудия и миномёта, 21 танк, 21 пулемёт, 90 автомашин и другое военное имущество. На поле боя противник оставил свыше 5 тыс. трупов своих солдат и офицеров.»

Северо-западный фронт. (Курочкин, Павел Алексеевич) В директиве от 18 декабря Ставка потребовала активных действий и от войск Северо-Западного фронта.

Калининский фронт.(Конев, Иван Степанович) «Ставка сократила полосу наступления Западного фронта, передав 30-ю армию в состав Калининского фронта… 18 декабря Ставка приказала командующему Калининским фронтом ввести в сражение в стыке 22-й и 29-й армий войска 39-й армии …Однако сосредоточение 39-й армии затянулось и закончилось только в конце декабря.»

Западный фронт (Жуков, Георгий Константинович). «18 декабря в контрнаступление перешли армии центра Западного фронта. Против них в полосе общей протяжённостью 130 километров, от железной дороги Москва — Можайск до города Тарусы, оборонялись соединения 4-й немецкой армии… Преимущество немецко-фашистских войск состояло также и в том, что они создали на этом рубеже заблаговременно подготовленную оборону. Здесь имелись опорные пункты и узлы сопротивления с окопами полного профиля, блиндажами и ходами сообщения, с хорошо организованной системой огня. Для прикрытия опорных пунктов и промежутков между ними противник широко применял различные противопехотные и противотанковые заграждения. Это значительно осложняло для наших войск и без того тяжёлые условия наступления.» (стр. 291)

1-я Ударная армия (Кузнецов, Василий Иванович), преследуя противника, 18 декабря заняла Теряеву Слободу.

20-я армия (Власов, Андрей Андреевич) и 16-я армия (Рокоссовский, Константин Константинович) 18 декабря завязали бои за город Волоколамск.

50-я армия (Болдин, Иван Васильевич), создав подвижную группу, в которую вошли стрелковая, танковая и кавалерийская дивизии, тульский рабочий полк и танковый батальон, в ночь на 18 декабря приступила к выполнению задачи по овладению Калугой.

Брянский фронт (Черевиченко, Яков Тимофеевич) воссоздан 18 декабря Директивой Ставки Верховного Главнокомандования. В состав вошли войска 61, 3 и 13-й армий. 61, 3, 13-я армии и оперативная группа фронта с утра 18 декабря перешли в общее наступление в северо-западном направлении с целью полного разгрома 2-й армии противника и выхода на рубеж Плавск — Чернь — Мценск. Брянский фронт был подчинён главнокомандованию Юго-Западного направления. «С 18 декабря действиями этих армий практически руководило уже командование Брянского фронта, хотя приказ о сформировании фронта главнокомандование Юго-Западного направления отдало только 24 декабря.»

Гудериан Гейнц (2-я танковая армия) : «18 декабря 2-й армии было приказано оборонять рубеж Тим, Ливны, Верховье и через несколько дней, примкнув к правому флангу 2-й танковой армии, отойти на рубеж р. Зуша. 2-й танковой армии было приказано отойти на рубеж Могилки, Верхние Плавы, Сороченка, Чукина, Козмино.»

Севастополь. «18 декабря обладая численным превосходством в силах и средствах, противник в первые два дня наступления прорвал оборону советских войск в районе полустанка Мекензиевы Горы и передовыми частями вышел к главному оборонительному рубежу. Командование оборонительного района подтянуло к этому участку 7-ю бригаду морской пехоты, 40-ю кавалерийскую и 388-ю стрелковую дивизии. Вражеские войска были остановлены в долине реки Бельбек.»

Гальдер Франц (нач. Ген. шт. Сух. войск Германии): «День прошёл в общем удовлетворительно. Наши войска продвинулись у Севастополя. …Все ещё продолжает вызывать беспокойство разрыв фронта у Дубны. У Алексина и Серпухова противник продолжает атаки, которые наши войска отражают с большим трудом. Эти участки также внушают беспокойство… нам, по-видимому, удалось отвести войска на рубеж Ламы и Рузы. …Фон Бок заехал попрощаться. Из-за болезни он передаёт командование войсками группы армий фон Клюге.»

19 декабря 1941 г. 181-й день войны

Западный фронт (Жуков, Георгий Константинович).

1-я Ударная армия (Кузнецов, Василий Иванович), преследуя противника, прорвалась к реке Ламе.

2-й гвардейский кавалерийский корпус (Доватор, Лев Михайлович) пытался с ходу форсировать Рузу на участке Толбузино — Палашкино (севернее города Рузы). «Противник подготовил этот рубеж к обороне и оказал советским войскам упорное сопротивление. Корпус вынужден был прорывать оборону в пешем строю. При организации прорыва 19 декабря смертью героев погибли командир корпуса генерал-майор Л. М. Доватор и командир 20-й гвардейской кавалерийской дивизии подполковник М. П. Тавлиев. Попытки 2-го гвардейского кавалерийского корпуса и подвижных групп под командованием генералов М. Е. Катукова и Ф. Т. Ремизова с ходу преодолеть оборонительный рубеж противника, проходивший по рекам Руза и Лама, также оказались безуспешными.»

49-я армия (Захаркин Иван Григорьевич), форсировав Оку севернее и южнее Тарусы, продвинулась вперёд почти на 20 километров и 19 декабря овладела этим городом.

1-й гвардейский кавалерийский корпус (Белов, Павел Алексеевич) с утра 19 декабря нанёс удар в направлении Одоево — Козельск, в брешь между немецкими частями 4-й армии и 2-й танковой армией.

Гудериан Гейнц (2-я танковая армия) : «19 декабря …4-я армия была атакована противником на своём левом фланге и местами отброшена назад.»

Гальдер Франц (нач. Ген. шт. Сух. войск Германии): «Группа армий „Центр“. Противник наступает на всем фронте… На фронте 2-й армии отражена крупная атака противника. …4-й армии грозит опасность быть окружённой в результате удара противника от Калуги. Противник прорвал фронт по обе стороны Тарусы и Алексина. Обстановка очень напряжённая. У Рузы противник прорвался с северо-запада. 5-й армейский корпус, сохраняя порядок, отходит с боями. Противник ведёт преследование.»

Севастополь. «Напряжённые бои происходили и на участке второго сектора обороны в районе деревни Нижний Чоргунь. К исходу 19 декабря немецким войскам удалось овладеть здесь высотой с Итальянским кладбищем и выйти к южной окраине деревни Верхний Чоргунь. 170-я немецкая пехотная дивизия, усиленная танками, пыталась прорваться к Инкерману. Немецкая авиация в это время усиленно бомбардировала Севастополь.»

Гальдер Франц (нач. Ген. шт. Сух. войск Германии): «Группа армий „Юг“. Противник предпринял в Севастополе контратаку при поддержке танков.»

19 декабря Гитлер отстранил от руководства сухопутными войсками генерал-фельдмаршала Браухича и сам занял пост главнокомандующего немецких сухопутных войск. «…Солдаты сухопутной армии и войск СС! Освободительная борьба нашего народа близится к своему кульминационному пункту! Предстоят решения мирового значения! Главным участком борьбы является сухопутная армия! Поэтому с сегодняшнего дня я лично принял командование сухопутными войсками. Участники многих сражений мировой войны — я неразрывно связан с Вами единой волей к победе! А.Гитлер. Ставка, 19 декабря 1941 г.»

«Активно боролись с врагом брянские партизаны. В ночь на 19 декабря они захватили посёлок Жуковку, расположенный вблизи шоссейной дороги Брянск — Рославль, и удерживали его в течение шести дней.»

20 декабря 1941 г. 182-й день войны

Западный фронт (Жуков, Георгий Константинович). 20-я армия (Власов, Андрей Андреевич) и 16-я армия (Рокоссовский, Константин Константинович) после упорных боёв освободили Волоколамск.

5-я армия (Говоров, Леонид Александрович) во взаимодействии с 16-й армией (Рокоссовский, Константин Константинович) к 20 декабря вышла на восточный берег реки Рузы.

Подвижная группа 50-й армии (Болдин, Иван Васильевич) продвигаясь только в тёмное время, не вступая в бои, обходя опорные пункты и узлы сопротивления противника, к исходу 20 декабря скрытно подошла с юга к Калуге.

Гальдер Франц (нач. Ген. шт. Сух. войск Германии): «Группа армий „Центр“. …В районе разрыва фронта западнее Тулы противник прорвался в наш тыл и оттуда своими лыжными и кавалерийскими частями вышел в район южнее Калуги. В это же время частям 43-го армейского корпуса удалось успешно отразить атаки противника перед своим фронтом. На остальных участках фронта противник предпринимал сильные атаки, однако наши части отошли лишь на некоторых участках. …(Гитлер): „Мы должны научиться ликвидировать прорывы“… Вбить в сознание каждого фронтовика необходимость сопротивления. Военно-воздушные силы планомерно (направлять) на населённые пункты (занятые противником). Воздействовать артиллерийским огнём. Сжигать населённые пункты! … У местного населения отобрать тёплую одежду. На повестке дня только одна задача — забота о немецком солдате!» …Мрачное положение на участке южнее Калуги. Сюда приближается кавалерия противника. "

Гудериан Гейнц (2-я танковая армия): "В 18 часов я был принят Гитлером… я доложил своё намерение отвести войска обеих армий от рубежа к рубежу до линии рек Зуша, Ока… Гитлер, вспылив, воскликнул: «Нет, это я запрещаю!»… Беседа закончилась неудачно. Когда я выходил из помещения, где делал доклад, Гитлер сказал Кейтелю: «Этого человека я не переубедил!» "

Юго-западный фронт. Войска правого фланга фронта (21-я и 40-я армии) начали Курско-Обоянскую операцию. В условиях высокого снежного покрова и отсутствия ударных подвижных соединений, а также превосходства над противником, наступление развивалось медленно. В этот день в наступление перешла только 40-я армия.

Севастополь. 20 декабря создалась угроза выхода немецких войск к Северной бухте. Ставка приняла срочные меры для усиления войск СОР. "Ставка Верховного Главнокомандования 20 декабря переподчинила Севастопольский оборонительный район Закавказскому фронту и приказала командующему фронтом генерал-лейтенанту Д. Т. Козлову срочно направить в Севастополь стрелковую дивизию или две стрелковые бригады и не менее 3 тыс. человек маршевого пополнения, усилить авиационное обеспечение обороны Севастополя и наладить регулярное снабжение его защитников боеприпасами. Командующему Черноморским флотом вице-адмиралу Ф. С. Октябрьскому, отозванному в Новороссийск в связи с подготовкой Керченской десантной операции, было приказано немедленно возвратиться в Севастополь и лично руководить его обороной.

Москва. В период с 16 по 20 декабря в Москве проходила встреча Сталина с министром иностранных дел Великобритании Энтони Иденом. "Последний прибыл в Москву для заключения договора о союзе в войне с Германией и послевоенном сотрудничестве. Сталин же дал ясно понять, что гораздо больше его интересует проблема будущих границ СССР. Он настойчиво требовал от Идена признания в договоре рубежей Советского Союза 1941 года, заявив при этом: «Наши войска могут в близком будущем вновь занять Балтийские государства»…На вопрос Идена об оказании Советским Союзом помощи в войне с Японией, Сталин ответил, что СССР к этому ещё не готов… Иден уехал из Москвы ни с чем, переговоры не были завершены «ввиду отказа Англии признать западную границу СССР.»

21 декабря 1941 года. 183-й день войны

Волховский фронт (Мерецков, Кирилл Афанасьевич). 4-я армия (П. А. Иванов) освободила город Будогощь. Северная оперативная группа армии соединилась с войсками 54-й армии в 20 км юго-восточнее города Волхова.

Гальдер Франц (нач. Ген. шт. Сух. войск Германии): «…На фронте 9-й армии в районе южнее Калинина противник предпринимал энергичные атаки, которые удалось отразить. Здесь войска также сильно измотаны. На фронте группы армий „Север“ отход происходит в основном по плану. Южнее Грузино отмечены вклинения противника в нашу оборону.»

Западный фронт (Жуков, Георгий Константинович). Подвижная группа В. С. Попова, 50-й армии (Болдин, Иван Васильевич), на рассвете захватила мост через Оку, ворвалась в Калугу и завязала уличные бои с гарнизоном противника. « Стрелковые дивизии 50-й армии, наступавшие на калужском направлении, значительно отстали, в результате чего фланги подвижной группы оказались открытыми. Этим воспользовался противник, имевший в районе Калуги значительные силы (части 20-й танковой, 137-й пехотной дивизий, мотоциклетный батальон и другие подразделения). Подтянув к Калуге дополнительно 31-ю и 131-ю пехотные дивизии 43-го армейского корпуса, немецкое командование бросило их против подвижной группы и вскоре отрезало её от главных сил 50-й армии. Группа генерал-майора В. С. Попова вынуждена была вести бои в окружении.»

Гальдер Франц (нач. Ген. шт. Сух. войск Германии): «Критическое положение сложилось южнее Калуги. Здесь противник ударом от Одоево ворвался в Калугу. Отбросить его удалось только после подхода охранного полка. Однако танки противника ещё до сих пор находятся в Калуге.»

Брянский фронт (Черевиченко, Яков Тимофеевич). 61-я армия перехватили шоссе и железную дорогу Тула — Орёл и овладели станцией Горбачёво.

Юго-западный фронт Войска фронта сумели почти полностью разгромить немецкий 34-й армейский корпус (2-й армии). 21 декабря немецкое командование отдало приказ о его расформировании.

Гудериан Гейнц (2-я танковая армия) : «…я ещё раз позвонил по телефону начальнику штаба оперативного руководства вооружённых сил генералу Йодлю и вторично заявил, что нынешние методы действий неизбежно приведут к исключительно большим человеческим жертвам, которые ничем не оправдываются. Необходимы резервы, причём незамедлительно, для того, чтобы, оторвавшись от противника, закрепиться на тыловой оборонительной полосе. Этот мой призыв не возымел никакого действия.»

Гальдер Франц (нач. Ген. шт. Сух. войск Германии): «Гудериан, по-видимому, совершенно потерял способность владеть собой.»

Севастополь. «Стремясь развить первоначальный успех, вражеские войска продолжали наступать севернее и южнее реки Бельбек и несколько потеснили в четвёртом секторе обороны части 95-й стрелковой дивизии. Во время вынужденного отхода 241-й полк 95-й дивизии попал в окружение западнее станции Бельбек. Организовав круговую оборону, полк стойко удерживал свои позиции. В ночь на 21 декабря его подразделения прорвали фронт противника и отошли на главный рубеж обороны в долине реки Бельбек…

Выполняя приказ Ставки, командование Закавказского фронта направило в Севастополь на кораблях Черноморского флота 345-ю стрелковую дивизию и 79-ю отдельную бригаду морской пехоты. Эти соединения, а также запасы боеприпасов были доставлены 21 декабря в Севастополь эскадрой флота под командованием вице-адмирала Ф. С. Октябрьского…

В этот день 24-я немецкая пехотная дивизия при поддержке танков пыталась прорваться к Инкерману на участке, обороняемом спешенной 40-й кавалерийской дивизией под командованием полковника Ф. Ф. Кудюрова. Вражеские танки прорвались через боевые порядки дивизии. Командир дивизии умело организовал борьбу с танками, и их атаки захлебнулись. Кавалеристы удержали свои позиции. В этом бою погиб полковник Кудюров, но его дивизия выполнила боевую задачу…

С 21 декабря линкор „Парижская Коммуна“, крейсер „Красный Крым“, лидер „Харьков“, эсминец „Бодрый“ и другие корабли систематически поддерживали сухопутные части огнём своей артиллерии. Каждую ночь в Севастополь приходили корабли и транспортные суда с пополнением, боеприпасами и снаряжением.»

22 декабря 1941 г. 184-й день войны

Волховский фронт (Мерецков, Кирилл Афанасьевич) Передовые части 4-й армии (П. А. Иванов) преодолели реку Волхов на участке Кириши — Лезно (25 километров южнее Кириши).

Калининский фронт.(Конев, Иван Степанович). «…командующему 39-й армией был отдан приказ: продолжая сосредоточение армии, с утра 22 декабря развернуть наступление на Ржевском направлении теми соединениями, которые уже вышли на исходные позиции. Выполняя этот приказ, командующий 39-й армией 22 декабря предпринял наступление силами лишь 220-й и 183-й стрелковых дивизий. Наступление войск, наносивших удар на Ржевском направлении, развивалось медленно.»

Западный фронт (Жуков, Георгий Константинович). 20-я армия (Власов, Андрей Андреевич) и 16-я армия (Рокоссовский, Константин Константинович), освободив Волоколамск, вышли к реке Ламе севернее и южнее города.

1-й гвардейский кавалерийский корпус (Белов, Павел Алексеевич) к исходу 22 декабря совместно с 217-й стрелковой дивизией 50-й армии (Болдин, Иван Васильевич), освободил от немецко-фашистских захватчиков город Одоев.

Гальдер Франц (нач. Ген. шт. Сух. войск Германии): «На фронте 2-й армии у Тима и Верховья — тяжёлые бои, которые, однако, протекают для нас успешно. На фронте 2-й танковой армии противник оказывает усиленный нажим от Тулы на северный фланг армии. Здесь нам пришлось отойти. Войска южного фланга 4-й армии юго-восточнее Калуги окружены противником, который одновременно развивает наступление от Тарусы. На этом участке положение необычайно тяжёлое. Пока ещё неизвестно, как удастся разрешить этот кризис. Несмотря на это, приказ об отходе по всему фронту не отдан. Отдано только распоряжение о применении кумулятивных снарядов.»

Севастополь. «Утром 22 декабря противник нанёс сильный удар южнее долины реки Бельбек в направлении кордона Мекензи № 1. В результате ожесточённого восьмичасового боя врагу удалось прорваться к кордону Мекензи и полустанку Мекензиевы Горы. Отдельные группы немецких автоматчиков просочились даже в район Братского кладбища, расположенного в двух километрах от Северной бухты. Чтобы ликвидировать угрозу выхода врага к Северной бухте, советское командование направило туда прибывшие накануне 79-ю отдельную бригаду морской пехоты под командованием полковника А. С. Потапова и части 345-й стрелковой дивизии, которой командовал подполковник Н. О. Гузь. Стремительной контратакой советские войска при поддержке артиллерии кораблей отбросили врага на исходные позиции.»

23 декабря 1941 г. 185-й день войны

Волховский фронт (Мерецков, Кирилл Афанасьевич). 52-я армия (Клыков Николай Кузьмич) достигла правого берега реки Волхов, но из-за ослабления и усталости войск форсировать реку с ходу не смогла.

Гальдер Франц (нач. Ген. шт. Сух. войск Германии): «Группа армий „Север“. Отход на рубеж по Волхову в основном проходит в соответствии с планом. Противник предпринимает усиленные атаки из Ленинграда на участке западнее Невы.»

Западный фронт (Жуков, Георгий Константинович). 33-я, 43-я и 49-я армия (Захаркин Иван Григорьевич) армии наступающие на Нарофоминском, Боровском и Малоярославском направлениях потеснили соединения немецкой 4-й армии.

Гальдер Франц (нач. Ген. шт. Сух. войск Германии): «Группа армий „Центр“. На фронте 2-й и 2-й танковой армий на ряде участков велись тяжёлые бои. В основном атаки противника отражены. Отход был произведён только на северном фланге армии Гудериана. Это результат слишком глубокого эшелонирования его войск! Чрезвычайно напряжённая обстановка сложилась на южном фланге 4-й армии. Фон Клюге считает, что с оперативной точки зрения положение очень серьёзное. Я же полагаю, что оперативной угрозы ещё нет, а есть только тактические неудачи. Велись неоднократные телефонные переговоры о намерении фон Клюге отвести южный фланг 4-й армии (12-й и 13-й армейские корпуса). Фюрер не согласен. Остальные участки фронта 4-й армии войска продолжают удерживать, ведя тяжёлые бои. 9-я армия отошла под мощными ударами противника. Русские продолжают оказывать нажим с севера».

Гудериан Гейнц (2-я танковая армия) : «В 43-м армейском корпусе мне сообщили, что 167-я пехотная дивизия также сильно пострадала, 296-я пехотная дивизия отступала по направлению к Белову. Способность этого корпуса к сопротивлению оценивалась очень низко. Между его левым флангом и 43-м армейским корпусом образовалась громадная брешь, которая не могла быть закрыта наличными силами, почти не имевшими возможности передвигаться вне дорог по непроходимой местности. Учитывая все это, я принял решение отвести по шоссе Тула — Орел 3-ю и 4-ю танковые дивизии к Орлу…»

24 декабря 1941 г. 186-й день войны

Волховский фронт (Мерецков, Кирилл Афанасьевич). «В директиве Ставки командующему Волховским фронтом от 24 декабря указывалось: „До проведения большой известной Вам операции Ставка Верховного Главнокомандования категорически приказывает, не прерывая ни на один день наступление частей фронта к р. Волхов, решительными ударами: 1. Очистить вост. берег р. Волхов от противника. 2. Не давая ему опомниться, на его плечах ворваться на зап. берег р. Волхов и овладеть тет-де-понами на местах переправ на участке Кириши, Грузино, Волховский ж. д. мост (на Окт. ж. д.) и у Селищенский Посёлок. Захваченные тет-депоны должны быть нами удержаны во что бы то ни стало“. Далее в директиве говорилось, что если не удастся занять мосты неожиданно для противника, то операцию по их захвату надлежит проводить „открытой силой“.…Однако, в связи с тем что сосредоточение резервных армий задерживалось, наступление восточнее реки Волхов в двадцатых числах декабря продолжали по-прежнему лишь войска 54, 4 и 52-й армий.» (тет-де-пон — предмостное укрепление)

Гальдер Франц (нач. Ген. шт. Сух. войск Германии): «Группа армий „Север“. Войска вышли за Волхов. Противник предпринимает атаки из Ленинграда».

Западный фронт (Жуков, Георгий Константинович). 33-я армия (Ефремов, Михаил Григорьевич) и 43-я армия (Голубев, Константин Дмитриевич) после перегруппировки и пополнения материальными средствами в ночь на 24 декабря возобновили наступление на нарофоминском, боровском и малоярославском направлениях . 1-й гвардейский кавалерийский корпус (Белов, Павел Алексеевич) вышел к Оке южнее Лихвина.

Гальдер Франц (нач. Ген. шт. Сух. войск Германии): «Группа армий „Центр“. Противник продолжает нажим на фронте 2-й и 2-й танковой армий. На отдельных участках он добился успехов. Особенно энергично он атакует войска на северном фланге 2-й танковой армии. Здесь нашим войскам пришлось отойти. Угрожаемое положение создалось и на участке прорыва между северным флангом 2-й армии и южным флангом 4-й армии. Опасное положение в районе Малоярославца, где противник прорвался крупными силами. На остальных участках фронта удалось отразить атаки противника. Отдан приказ об отводе войск южного фланга 4-й армии. 9-я армия в полном порядке отходит назад. Противник оказывает давление с севера».

Гудериан Гейнц (2-я танковая армия) : «24 декабря 2-я армия оставила Ливны. Севернее Лихвина противник переправился через Оку. По приказу главного командования сухопутных войск 4-я танковая дивизия была направлена на Белёв с задачей задержать противника. Намечаемая мной контратака сосредоточенными силами 24-го танкового корпуса грозила превратиться в частные, разрозненные действия».

«24 декабря Гудериан донёс в штаб ГА „Центр“, что „в прорванную брешь между 16 мд и 9 тд противник вклинивается крупными частями пехоты, поддержанной танками, в слабо защищённые участки нашей обороны между Кардаково и Покровским… Вначале успешная контратака южнее Покровского захлебнулась от огня тяжёлых и самых тяжёлых танков. 5 танков противника подбито. 4 наших противотанковых орудия выбыло из строя вследствие прямых попаданий. Нужно считаться с продолжением вклинения в свободные от наших войск зоны“… Центральный фронт 2-й армии от Ливны отступил на линию р. Сосна и р. Труды. Это донесение было направлено в генштаб ОКХ в 20 час.05 мин., 24 декабря 1941 г. Однако всего за час до этого фюрер отдал приказ, запрещающий дальнейший отход 2-й танковой армии и распорядился, чтобы о нём поставили в известность Гудериана. Он требовал „чрезвычайного напряжения всех сил“, но не указывал, на какие подкрепления можно рассчитывать, чтобы остановить советское наступление. Гудериан не имел права ослушаться приказа Гитлера, но возможностями для его исполнения не располагал. Поздним вечером 24 декабря генерал разрешил отвести назад 47-й моторизованный корпус и оставить н.п. Чернь.»

Брянский фронт (Черевиченко, Яков Тимофеевич). Главнокомандование Юго-Западного направления отдало приказ о сформировании фронта.

Севастополь. На транспортах и боевых кораблях из Поти и Туапсе прибыли 345-я стрелковая дивизия (10 тыс. солдат) и 81-й танковый батальон (26 танков).

25 декабря 1941 г. 187-й день войны

Ленинград. Произошло первое повышение норм выдачи хлеба в Ленинграде: рабочие и ИТР стали получать 350 г в день; служащие, иждивенцы и дети — 200 г.

Москва. «Для наведения порядка в движении поездов Государственный Комитет Обороны 25 декабря 1941 г. образовал Комитет по разгрузке транзитных и других застрявших на железных дорогах грузов. Этот Комитет также возглавил А. И. Микоян… 25 декабря Советское правительство утвердило план капитального шахтостроения на январь и I квартал 1942 г. Правительство обязало Наркомат угольной промышленности в течение указанного срока ввести в действие на Урале, в Кузбассе и Караганде 44 шахты общей мощностью 5 120 тыс. тонн угля в год.»

Волховский фронт (Мерецков, Кирилл Афанасьевич) 52-я армия (Клыков, Николай Кузьмич) захватила плацдарм северо-восточнее города Чудово. «Попытки передовых частей 4-й и 52-й армий развернуть наступление с захваченных плацдармов успеха не имели, так как противник подтянул из резерва к реке Волхов две дивизии и отразил атаки наступавших войск.»

Калининский фронт (Конев, Иван Степанович), стремясь завершить разгром основных сил 9-й немецкой армии, главными силами 30-й (Лелюшенко, Дмитрий Данилович) и 31-й (Юшкевич, Василий Александрович) армий нанёс удар в направлении Старицы с востока. 22-я (Вострухов, Владимир Иванович) и 29-я (Швецов, Василий Иванович) армии наступали на Старицу с севера с целью выхода во фланг основным силам противника. «Полностью выполнить эту задачу войскам фронта не удалось. Отсутствие сильных подвижных соединений и усталость войск не позволили вести наступление в нужном темпе. Преодолевая сопротивление врага, части 30-й и 31-й армий только к 25 декабря вышли на рубеж Высокое — Лотошино, где были остановлены противником на заранее подготовленном им рубеже.»

Гальдер Франц (нач. Ген. шт. Сух. войск Германии): «На остальных участках фронта (в том числе в районе Волоколамска) наши войска отражали местами очень упорные атаки противника. Фронт 9-й армии начал распадаться. На северном фланге в районе Торжка и западнее обозначается новая угроза. Исправить положение в настоящий момент нет никаких возможностей.»

Западный фронт (Жуков, Георгий Константинович). 1-я Ударная армия (Кузнецов, Василий Иванович) к 25 декабря вышла на рубеж Лотошино — Суворово (10 километров севернее Волоколамска).

50-я армия (Болдин, Иван Васильевич) вела боевые действия юго-восточнее и восточнее Калуги, стремясь охватить её с северо-востока. 25 декабря передовые части подошли к Калуге и завязали бои на её окраинах. В ходе боёв была установлена связь с подвижной группой армии, которая сражалась в городе в окружении. Наступавшая на левом фланге 217-я стрелковая дивизия к исходу 25 декабря очистила от вражеских войск Перемышль, а 413-я дивизия окружила гитлеровцев в Лихвине.

2-й гвардейский кавалерийский корпус не смог с ходу преодолеть оборонительный рубеж противника, проходивший по рекам Руза и Лама. 25 декабря наступление Западного фронта на этом участке прекратилось.

Завершилась Клинско-Солнечногорская операция.

«В ночь на 25 декабря группа партизан бежицких отрядов произвела внезапный налет на станцию Судимир. Партизаны забросали гранатами воинский эшелон и, заминировав полотно железной дороги вблизи станции, пустили под откос эшелон с танками и артиллерией.»

Брянский фронт (Черевиченко, Яков Тимофеевич) освободил г. Ливны. 61-я армия, преследуя отходившие немецкие части, утром 25 декабря выбили противника из Черни. «Разбитые в районе Горбачёва и Черни гитлеровцы вынуждены были отходить в западном и юго-западном направлениях. Однако на подступах к Оке наши войска встретили организованное сопротивление врага, сломить которое не смогли.»

Гудериан Гейнц (2-я танковая армия) : «В ночь на 25 декабря 10-я мотодивизия вынуждена была оставить Чернь в связи с охватывающим манёвром, предпринятым русскими. Успех русских был неожиданно увеличен тем, что части 53-го армейского корпуса, действовавшие левее 10-й мотодивизии, не смогли удержаться больше на своих позициях, и противнику удалось прорвать здесь наш фронт. Части 10-й мотодивизии были окружены в Черни. Я немедленно доложил командованию группы армий об этом неблагоприятном событии. Фельдмаршал фон Клюге бросил мне ряд резких упреков, сказав, что я должен был бы отдать приказ об оставлении Черни не в эту ночь, а, по крайней мере, на 24 часа раньше. Результатом задержки приказа и явилось окружение части 10-й мотодивизии. Я же, как об этом сообщалось выше, лично передал войскам приказ Гитлера удержать этот населённый пункт. Поэтому я с возмущением отклонил предъявленный мне несправедливый упрек. 25 декабря окружённым частям 10-й мотодивизии удалось вырваться из кольца окружения и достигнуть наших позиций, приведя с собой несколько сот пленных. Был отдан приказ об отходе на рубеж рек Зуша, Ока».

Гальдер Франц (нач. Ген. шт. Сух. войск Германии): «На фронте группы армий „Центр“ этот день был одним из самых критических дней. Прорыв противника вынудил части 2-й армии отойти. Гудериан, не считая нужным посоветоваться с командованием группы армий, также отходит на рубеж Оки и Зуши. В связи с этим командование группы армий потребовало сейчас же сменить Гудериана, что фюрер немедленно выполнил. Командование 2-й танковой и 2-й армиями принимает Шмидт.»

Юго-западный фронт. В ходе Курско-Обоянской операции войска 40-й армии освободили важный укреплённый пункт и районный центр Курской области посёлок Тим.

26 декабря 1941 года. 188-й день войны

Москва. Президиум Верховного Совета СССР принял Указ «Об ответственности рабочих и служащих предприятий военной промышленности за самовольный уход с предприятий». Все рабочие и служащие предприятий военной промышленности, а также предприятий других отраслей, обслуживающих военную промышленность по принципу кооперации, считались на период войны мобилизованными и закреплялись за теми предприятиями, на которых они работали; самовольный уход рассматривался как дезертирство; виновные в самовольном уходе карались по приговору военных трибуналов тюремным заключением на срок от 5 до 8 лет.

Западный фронт (Жуков, Георгий Константинович). 33-я армия (Ефремов, Михаил Григорьевич). «Отражая многочисленные контратаки и „вгрызаясь“ в оборону немцев, войска 33-й и 43-й армий сломили наконец сопротивление врага и вынудили его начать отход. 26 декабря войска 33-й армии освободили Наро-Фоминск.»

50-я армия (Болдин, Иван Васильевич). «В ночь на 26 декабря комиссар партизанского отряда П. С. Макеев проник в город Лихвин, вошёл в здание городской управы и от имени Советской власти приказал сотрудникам управы до прихода советских войск продолжать работу, срочно восстановить мост через Оку и произвести учёт всех запасов хлеба и продовольствия. Перепуганные сотрудники не осмелились нарушить приказ партизан. Днём 26 декабря они восстановили мост через Оку и организовали выпечку хлеба. В тот же день части 413-й стрелковой дивизии, сломив сопротивление немецко-фашистских войск, вступили в Лихвин.»

Гальдер Франц (нач. Ген. шт. Сух. войск Германии): «Группа армий „Центр“. Противник только на отдельных участках преследовал отходящие части 2-й и 2-й танковых армий. Противник пока ещё не сумел расширить свой прорыв на Оке, несмотря на то что через реку переправился целый кавалерийский корпус русских. … В районе Калуги обстановка несколько разрядилась. По-видимому, она стабилизируется и к северо-востоку от города. На фронте 4-й армии отражены многократные атаки противника.»

Гудериан Гейнц (2-я танковая армия) : «26 декабря утром я получил распоряжение Гитлера о переводе меня в резерв главного командования сухопутных войск. Моим преемником был командующий 2-й армией генерал Рудольф Шмидт».

Закавказский фронт (Козлов, Дмитрий Тимофеевич). «В некоторых пунктах северного побережья Керченского полуострова осуществить высадку оказалось невозможным. Мешала не только погода. Сказывались недочеты в организации управления, в частности отсутствие необходимого единства в командовании десантными отрядами. Более успешно в первый день проходила высадка на восточном побережье Керченского полуострова. Здесь, у мыса Хрони, у Камыш-Буруна, севернее Эльтигена и у Старого Карантина, было высажено около 3600 человек.»

«Высадка частей 51-й армии на северо-восточное побережье началась утром 26 декабря 1941 года. Условия были тяжёлыми: на море бушевал шторм, сила ветра достигала 7 баллов, у берега образовалась кромка льда, препятствовавшая подходу судов; температура воздуха упала до 10-15 градусов ниже нуля. К тому же ни Черноморский флот, ни Азовская флотилия не имели специальных средств для выгрузки тяжёлой техники и высадки войск на необорудованное побережье. Для переброски войск использовались малые боевые корабли, промысловые сейнеры, шаланды и земснаряд. На буксире они тащили рыбацкие лайбы и несамоходные плавсредства. Во время ночного перехода строй отрядов распался, рвались тросы, и многие лодки, в которые набивалось до 20 человек, были потеряны. Высадка десанта началась с опозданием и не во всех намеченных пунктах. Достичь внезапности при этом не удалось. Так, 1- й отряд Азовской флотилии в назначенный ему пункт — залив Казантип — добраться не смог и по приказанию командующего флотилией повернул к мысу Зюк, где высаживал войска 2-й отряд. Из состава 3-го отряда к пункту высадки у мыса Тархан в назначенное время вышли только один катер-тральщик и земснаряд „Ворошилов“, располагавшие всего двумя шлюпками. Успев свезти на берег лишь 18 человек, земснаряд с находившимися на нём 450 бойцами был потоплен немецкой авиацией. Подобрав из воды более 200 человек, командир отряда принял решение возвратиться в Темрюк. Неудача постигла отряд „Б“, которому следовало высадить десант на южном побережье Керченского полуострова, в районе горы Опук. Здесь подвела не только погода, но и организационные накладки. Выход отряда под командованием контр-адмирала Н. О. Абрамова из Анапы задержался на сутки, дважды он возвращался назад из-за шторма и „несогласований“ — суда на переходе теряли друг друга. В конце концов отряду назначили новое место высадки — в Керченском проливе у Камыш-Буруна. Доставленные к району высадки солдаты прыгали в ледяную воду и брели к берегу, где окапывались в ожидании следующей волны десанта.»

Манштейн Эрих (11-я армия): «26 декабря противник, переправив две дивизии через Керченский залив, высадил десанты по обе стороны от города Керчи. Затем последовала высадка более мелких десантов на северном побережье полуострова. Командование 42 ак (генерал граф Шпонек), имевшее в своём распоряжении для обороны полуострова только одну 46 пд, оказалось, конечно, в незавидном положении. … командование армии приказало 42 ак, используя слабость только что высадившегося противника, сбросить его в море. Для того чтобы целиком высвободить для выполнения этой задачи 46 пд, командование армии направило в район Феодосии стоявшую под Симферополем 4 румынскую горную бригаду и обеспечивавшую охранение восточного побережья Крыма 8 румынскую кавалерийскую бригаду с задачей ликвидации возможных десантов противника на этом критическом участке фронта. Одновременно туда был направлен из-под Геническа и Феодосии последний из полков отводимой из Крыма 73 пд (усиленный 213 пп)».

Крым. Началась Керченско-Феодосийская десантная операция войск Закавказского фронта (44-я и 51-я армии, фронт, авиация), сил Черноморского флота и Азовской военной флотилии. «В ночь на 25 декабря часть сил 51-й армии погрузилась в Темрюке и Кучугурах на суда Азовской военной флотилии, командующим которой был контр-адмирал С. Г. Горшков. Во второй половине дня суда с десантом направились к районам высадки. На Азовском море бушевал шторм.»

27 декабря 1941 г. 189-й день войны

Западный фронт (Жуков, Георгий Константинович). 10-я армия (Голиков, Филипп Иванович), прорвавшаяся на участке между северным флангом 2-й немецкой армии и южным флангом 4-й немецкой армии, на рассвете подошла к Белёву и с утра завязала бои за город.

Гальдер Франц (нач. Ген. шт. Сух. войск Германии): «Наибольшее беспокойство вызывает обстановка на фронте группы армий „Центр“. В результате прорыва противника у населённого пункта Трудки придётся отвести назад правый фланг группы армий „Центр“. Центральный участок фронта группы армии удерживается. На участке фронта у Оки прорвался кавалерийский корпус противника. Из-за снежных заносов затруднено движение железнодорожного транспорта. Все попытки сдержать противника восточнее Сухиничей (на участке корпуса Штумме) оканчиваются безуспешно».

Керчь. Из-за сильного шторма переброска войск через Керченский пролив фактически не производилась (сила ветра достигала 7—8 баллов). «Многие, особенно раненые, замерзли, так как 27 декабря шторм усилился, движение судов по проливу было запрещено и возобновилось лишь сутки спустя. Несмотря на противодействие со стороны противника, советским войскам удалось захватить ряд плацдармов по обе стороны Керчи и на северном побережье полуострова».

28 декабря 1941 г. 190-й день войны

Закончилось контрнаступление советских войск под Тихвином, проходившее с 26 ноября по 28 декабря.

Ленинградский фронт (Хозин, Михаил Семёнович) 54-я армия (Федюнинский, Иван Иванович) вышла на железную дорогу Мга—Кириши и завязала бои за Погостье и Посадников Остров, где встретила упорное сопротивление двух свежих немецких дивизий.

Западный фронт (Жуков, Георгий Константинович). 33-я армия (Ефремов, Михаил Григорьевич) и 43-я армия (Голубев, Константин Дмитриевич) прорвали оборону противника в районе Наро-Фоминска. 28 декабря 43-я армия (Голубев Константин Дмитриевич) овладела станцией Балабаново.

1-й гвардейский кавалерийский корпус (Белов, Павел Алексеевич), развивая наступление на участке между северным флангом 2-й немецкой армии и южным флангом 4-й немецкой армии в северо-западном направлении, 28 декабря освободил г. Козельск.

Гальдер Франц (нач. Ген. шт. Сух. войск Германии): «Группа армий „Центр“. Противник силами пехоты и при поддержке тяжёлых танков атаковал южный фланг 2-й армии. Специальные кумулятивные противотанковые боеприпасы доставляются непосредственно на фронт. Поэтому наши намерения здесь — оборона. …Брешь на Оке по-прежнему предмет особой заботы».

Юго-западный фронт. В ходе Курско-Обоянской операции в наступление перешли войска 21-й армии, начавшие продвижение на обоянском направлении.

Закавказский фронт (Козлов, Дмитрий Тимофеевич). В середине дня 28 декабря в Новороссийске на боевые корабли Черноморского флота, входившие в состав отряда высадки «А», погрузился первый эшелон десанта 44-й армии. Переход кораблей и транспортов этого отряда прошёл успешно.

Керчь. «Несмотря на противодействие со стороны противника, советским войскам удалось захватить ряд плацдармов по обе стороны Керчи и на северном побережье полуострова. До 28 декабря на берегу закрепились части 224-й и 302-й стрелковых дивизий и 83-й бригады морской пехоты, насчитывавшие около 14 тыс. бойцов.»

Гальдер Франц (нач. Ген. шт. Сух. войск Германии): «Группа армий „Юг“. До сих пор не удалось ликвидировать сопротивление противника в районе Керчи. Противник продолжает подтягивать сюда новые силы. Возобновилось наше наступление на Севастополь. На фронте 1-й танковой армии атаки противника отражены».

Манштейн Эрих (11-я армия) : «46 пд действительно удалось к 28 декабря ликвидировать плацдармы противника севернее и южнее Керчи, за исключением небольшой полосы земли на северном побережье. Тем не менее граф Шпонек вторично запросил разрешения оставить Керченский полуостров. Командование армии категорически возражало против этого, так как мы по-прежнему придерживались мнения, что после оставления Керченского полуострова сложится такая обстановка, справиться с которой нашей армии будет не по силам. Тем временем 54 ак 28 декабря перешёл в последнее наступление под Севастополем.»

29 декабря 1941 г. 191-й день войны

Москва. Президиум Верховного Совета СССР принял Указ «О военном налоге» (вводился с января 1942 г. и взимался со всех граждан СССР, достигших 18 лет; освобождались от налога военнослужащие и члены их семей, получающие пособие от государства, мужчины 60 лет и старше, женщины 55 лет и старше, а также пенсионеры, не имеющие других источников дохода; взимание военного налога позволило мобилизовать в доходы бюджета за годы войны св. 72,1 млрд руб.).

Совет Народных Комиссаров СССР принял Постановление «О восстановлении угольных шахт в Подмосковном бассейне».

Ночью 29 декабря партизанский отряд Сережинского района, Калининской области, разгромил вражеский гарнизон в деревне Усадьбе.

Группа армий «Центр». "Вечером 29 декабря 1941 г. штаб ГА «Центр» оценивал ситуацию следующим образом: «…на фронте 9 А противник продолжал ожесточённые атаки, против всех корпусов армии, атакуя в отдельных местах до 12-ти раз подряд. Северо-западнее Старица противник, ведя наступление силами не менее 4-х дивизий, осуществил главный прорыв и занял лес северо-западнее Обухово, Касково, Гришнево…».

Гальдер Франц (нач. Ген. шт. Сух. войск Германии): «Группа армий „Центр“. На фронте 2-й и 2-й танковой армий ощущается превосходство противника. Хотя нам удалось локализовать прорывы противника, однако оборона на этом сильно растянутом фронте, к которому противник всё время подтягивает войска, очень сложна, если учитывать к тому же и утомление наших войск. Противник прорвал наш фронт севернее Мценска и на северном фланге 2-й танковой армии. В районе разрыва фронта у Оки (в районе Сухиничей) создана сильная боевая группа, которая ведёт разведку боем (Штумме). Однако это не мешает главным силам противника беспрепятственно продвигаться в направлении Юхнова (высадка парашютного десанта противника!). Придётся сдать участок фронта у Калуги и севернее её (выдвинутая вперёд дуга фронта восточнее Малоярославца). Это необходимо, чтобы высвободить часть сил с этого участка фронта и бросить их против частей противника, прорвавшихся через Оку.»

Закавказский фронт (Козлов, Дмитрий Тимофеевич) «Из основных сил 44-й армии, которой командовал генерал-майор А. Н. Первушин, и кораблей Черноморского флота создавался отряд высадки „А“ под командованием капитана 1 ранга H. E. Басистого для десантирования в Феодосии. Отряд насчитывал 23 тыс. человек, 34 танка, 133 орудия и миномёта. В состав отряда входили крейсеры „Красный Кавказ“, „Красный Крым“, лидер „Харьков“, 7 эсминцев, 6 тральщиков, 15 малых охотников и 14 транспортов…Подойдя к району Феодосии, корабли в 3 часа 50 минут 29 декабря открыли огонь по городу и порту. Под прикрытием огня катера, на которых находились штурмовые отряды моряков, прорвались в темноте в гавань и овладели молом и маяком. Началась перевозка войск с крейсеров сторожевыми катерами и баркасами..»

«В 4.30 в гавань вошли эсминцы и крейсера. Прямо на причалы с боевых кораблей и транспортных судов началась высадка войск. Немцы сопротивлялись отчаянно. Хотя, по утверждению адмирала А. Зубкова, вражеские артиллеристы „после рождественской пьянки“ открыли огонь с опозданием, они сумели потопить 4 катера и нанести серьёзные повреждения всем кораблям отряда. Эсминец „Шаумян“ потерял грот-мачту, на „Железнякове“ разнесло кают-кампанию, а „Незаможник“, стремясь побыстрее выйти из-под обстрела, въехал носом в стенку, разворотил себе форштевень и вынужден был вернуться в Новороссийск. В крейсер „Красный Крым“, стоявший на рейде, попали 8 снарядов и 3 мины. Дважды снаряды поразили тральщик „Щит“. Крейсер „Красный Кавказ“ более двух часов швартовался у внешней стороны мола: мешал сильный отжимной ветер, а наличия в составе передового отряда хотя бы одного буксира не предусмотрели. За это время корабль получил 17 попаданий снарядов и мин и, не закончив выгрузку артиллерии и автомашин, вынужден был отойти на рейд. Его командир позднее докладывал, что „крейсер подавлял вражеские батареи, бил прямой наводкой по бронепоезду (?), по танкам (?). При этом досталось и ему самому“. Кто был пьян, а кто трезв? Тем не менее, к 11.30 на берегу оказалось более 5000 бойцов штурмовых отрядов при 20 орудиях и миномётах. За 3 последующих дня флот перебросил в Феодосию личный состав трёх стрелковых дивизий: 23 тыс. солдат и офицеров, 151 орудие и миномёт, 34 танка, 326 автомашин и тягачей, 1550 лошадей, более 1000 тонн боеприпасов и других грузов. Выбив к исходу 29 января немцев из города (заодно прикончили 160 раненых в госпитале, многих просто выбросили из окон на мороз) и отбросив две подошедшие румынские бригады, части 44-й армии начали развивать наступление в Северном направлении.»

Манштейн Эрих (11-я армия) : «29 декабря мы получили донесение из Феодосии, что ночью противник там высадил десант под прикрытием значительных сил флота. Незначительные силы наших войск, стоявшие под Феодосией (один саперный батальон, противотанковая истребительная артиллерия и несколько береговых батарей; румыны прибыли в Феодосию только в течение первой половины дня), не в состоянии были помешать высадке. Телефонная связь со штабом 42 корпуса, находившимся примерно в центре полуострова, была прервана. В 10 часов от него была получена радиограмма о том, что граф Шпонек ввиду высадки противником десанта у Феодосии приказал немедленно оставить Керченский полуостров. Приказ командования армии, запрещавший этот отход, уже не был принят радиостанцией штаба корпуса».

Гальдер Франц (нач. Ген. шт. Сух. войск Германии): «Очень тяжёлый день! В Крыму, командир 42-го армейского корпуса (граф Шпонек) — под впечатлением высадки в Феодосии десанта противника отвёл из Керчи 46-ю пехотную дивизию. Хотя он был тотчас же снят с должности, однако ущерб, нанесённый в результате отхода дивизии, вряд ли можно возместить».

30 декабря 1941 г. 192-й день войны

Группа армий «Центр». Гальдер Франц (нач. Ген. шт. Сух. войск Германии): «Очень тяжёлое положение создалось на фронте 9-й армии, где командование, как мне кажется, совершенно потеряло выдержку. В полдень мне позвонил взволнованный фон Клюге. Он сообщил, что 9-я армия хотела бы отойти за Ржев. В конце концов, ему, по-видимому, удалось добиться своего. К вечеру противник ещё несколько потеснил войска 9-й армии, однако настроение несколько поднялось. На фронт прибыли некоторые подкрепления».

Западный фронт (Жуков, Георгий Константинович). 49-я армия (Захаркин, Иван Григорьевич) и 50-я армия (Болдин, Иван Васильевич) окончательно выбили противника из Калуги. «В боях за Калугу наши войска уничтожили свыше 5 тыс. немецких солдат и офицеров и захватили 38 паровозов, 300 вагонов, 282 грузовые автомашины, 25 танков, 70 мотоциклов, 39 орудий и другое имущество.»

Кавказский фронт (Козлов, Дмитрий Тимофеевич) Ставка Верховного Главнокомандования направила в войска Директиву о переименовании Закавказского фронта в Кавказский фронт.

«К утру 30 декабря Феодосия была освобождена от фашистских захватчиков. Советские войска развернули наступление частью сил в северо-восточном, а частью в северном и северо-западном направлениях. К середине дня правофланговые соединения 44-й армии продвинулись на 5—6, а левофланговые — на 3—5 километров. Для всей группировки вражеских войск на Керченском полуострове создавалась реальная угроза окружения. Эта опасность вынудила их в ночь на 30 декабря оставить Керчь и начать отход вглубь Керченского полуострова.»

Гальдер Франц (нач. Ген. шт. Сух. войск Германии): «Снова тяжёлый день! Высадка противником десанта у Феодосии создаёт затруднительное в оперативном отношении положение в Крыму. Несмотря на это, группа армий решила продолжать наступление на Севастополь».

Оборона Севастополя. Манштейн Эрих (11-я армия) : «На северном же участке фронта — по согласованию с командиром 54 ак и командирами дивизий — должна была быть предпринята ещё одна последняя попытка прорыва к бухте Северной. Как и всегда, войска прилагали все свои силы. 16 пп под командованием полковника фон Холтица, наступавшему на направлении главного удара 22 пд, удалось ещё прорваться в полосу заграждений форта „Сталин“. Но на этом сила наступающих иссякла. 30 декабря командиры наступающих дивизий доложили, что дальнейшие попытки продолжать наступление не обещают успеха. Командование армии дало приказ окончательно приостановить наступление… Более того, нам пришлось, скрепя сердце, отдать приказ об отводе войск с северного участка фронта на высоты севернее долины Бельбека. Без этой меры было бы невозможно высвободить необходимые силы. Нашим войскам, глубоко вклинившимся в расположение противника, трудно было бы долго держаться. …Итак, первая попытка штурмом взять крепость Севастополь потерпела неудачу».

«За две недели боёв 54-й корпус потерял 7669 солдат и офицеров, из них 1318 убитыми и 255 пропавшими без вести, а также 15 штурмовых орудий StuGIII. Потери 30-го корпуса генерала фон Зальмута, наносившего вспомогательный удар, были значительно меньше. Советские потери косвенно оцениваются в 10-15 тыс. человек и не менее 15 танков.»

31 декабря 1941 года. Среда. 193-й день войны

Куйбышев. Подписано советско-польское Соглашение о предоставлении правительством Советского Союза польскому эмигрантскому пр-ву займа в 100 млн руб. для оказания помощи польским гражданам на территории СССР.

Западный фронт (Жуков, Георгий Константинович). 10-я армия (Голиков, Филипп Иванович) полностью очистила г. Белёв от вражеских войск. «Здесь наши бойцы захватили 25 орудий, 12 миномётов, 25 станковых пулемётов, 50 противотанковых ружей, 70 автомашин, 300 велосипедов, свыше 1000 бочек с бензином, много снарядов и продовольствия.»

Группа армий «Центр». "31 декабря 1941 г. в оперативном донесении ГА «Центр» в генштаб ОКХ отмечалось, что на фронте 40-го корпуса «противник с юга и востока на широком фронте начал наступление на Сухиничи, численностью до дивизии…». Констатировалось, что началась эвакуация немецких сил из н.п. Гатен, а также то, что «неприятель расширил прорыв между внутренними флангами 2 ТА и 4 А и атаковал германские войска в направлении к западу и северо-западу… Противник атаковал Сухиничи с востока и с юга численностью до дивизии, а кавалерийские части противника [1-й гв. кавкорпус — М. М.] продвинулись в направлении Юхнова, к северу.» [ 5]

Гальдер Франц (нач. Ген. шт. Сух. войск Германии): «На фронте 2-й и 2-й танковой армий атаки противника в основном отражены. На северном фланге 2-й танковой армии у Белёва ощущается нажим со стороны противника. В район прорыва на Оке противник перебрасывает пехоту. Давление на 43-й армейский корпус противник оказывает теперь также и с запада. В полосе 57-го моторизованного корпуса противник вклинился севернее Малоярославца. Войска 5-го армейского корпуса, по-видимому, отразили сильные атаки противника.»

Кавказский фронт (Козлов, Дмитрий Тимофеевич): «Днём 31 декабря закончилась выгрузка войск и боевой техники 44-й армии с транспортов. В результате на Керченский полуостров с 26 декабря было высажен 40 519 человек и выгружено 236 орудий и миномётов, 43 танка, 330 автомашин, 18 тракторов и много другого военного имущества. После упорных боёв войска 44-й армии к исходу 31 декабря продвинулись на 10—15 километров и овладели районом Владиславовки. Действовавшая на левом фланге армии 157-я стрелковая дивизия заняла район Карагоз. Отряд моряков развивал наступление на Коктебель». (стр.312)

Севастополь. Войска Севастопольского оборонительного района, усиленные Ставкой ВГК двумя стрелковыми дивизиями и одной бригадой, переброшенными по морю, при поддержке кораблей и авиации, отбросили противника от города в районе Мекензиевых гор.

Гальдер Франц (нач. Ген. шт. Сух. войск Германии): «Опять тяжёлый день! Наступление 22-й пехотной дивизии у Севастополя успеха не имело. В связи с этим необходимо приостановить наступление, чтобы высвободить силы для переброски в Феодосию, где противник усиливает свою группировку и расширяет фронт».

Перечень карт

1. [www.rkka.ru/maps/nf1.gif «Прорыв противника на наро-фоминском направлении 01 — 03.12.1941»] (46 кб — Военно-исторический журнал).
2. [www.rkka.ru/maps/moscow1.jpg «Контрнаступление под Москвой и общее наступление на Западном направлении 05.12.1941 — 20.04.1942»] (537 кб — Великая Отечественная война. Энциклопедия)).
3. [www.rkka.ru/maps/4army.gif «Боевые действия юго-восточнее Ленинграда 12.11 — 27.12.1941 г. 4-я А, 7-я А»] (89 кб — Военно-исторический журнал).

Ссылки

• [cmboat.ru/vov01-12-1941/ Великая Отечественная война 1941-1945 гг. День за днем. Материалы, публиковавшиеся к 60-летию Победы в журнале «Морской сборник» в 1991 — 1995 годы.]

Отрывок, характеризующий Хроника Великой Отечественной войны/Декабрь 1941 года

Опять волна общего любопытства, как и около церкви в Хамовниках, надвинула всех пленных к дороге, и Пьер благодаря своему росту через головы других увидал то, что так привлекло любопытство пленных. В трех колясках, замешавшихся между зарядными ящиками, ехали, тесно сидя друг на друге, разряженные, в ярких цветах, нарумяненные, что то кричащие пискливыми голосами женщины.
С той минуты как Пьер сознал появление таинственной силы, ничто не казалось ему странно или страшно: ни труп, вымазанный для забавы сажей, ни эти женщины, спешившие куда то, ни пожарища Москвы. Все, что видел теперь Пьер, не производило на него почти никакого впечатления – как будто душа его, готовясь к трудной борьбе, отказывалась принимать впечатления, которые могли ослабить ее.
Поезд женщин проехал. За ним тянулись опять телеги, солдаты, фуры, солдаты, палубы, кареты, солдаты, ящики, солдаты, изредка женщины.
Пьер не видал людей отдельно, а видел движение их.
Все эти люди, лошади как будто гнались какой то невидимою силою. Все они, в продолжение часа, во время которого их наблюдал Пьер, выплывали из разных улиц с одним и тем же желанием скорее пройти; все они одинаково, сталкиваясь с другими, начинали сердиться, драться; оскаливались белые зубы, хмурились брови, перебрасывались все одни и те же ругательства, и на всех лицах было одно и то же молодечески решительное и жестоко холодное выражение, которое поутру поразило Пьера при звуке барабана на лице капрала.
Уже перед вечером конвойный начальник собрал свою команду и с криком и спорами втеснился в обозы, и пленные, окруженные со всех сторон, вышли на Калужскую дорогу.
Шли очень скоро, не отдыхая, и остановились только, когда уже солнце стало садиться. Обозы надвинулись одни на других, и люди стали готовиться к ночлегу. Все казались сердиты и недовольны. Долго с разных сторон слышались ругательства, злобные крики и драки. Карета, ехавшая сзади конвойных, надвинулась на повозку конвойных и пробила ее дышлом. Несколько солдат с разных сторон сбежались к повозке; одни били по головам лошадей, запряженных в карете, сворачивая их, другие дрались между собой, и Пьер видел, что одного немца тяжело ранили тесаком в голову.
Казалось, все эти люди испытывали теперь, когда остановились посреди поля в холодных сумерках осеннего вечера, одно и то же чувство неприятного пробуждения от охватившей всех при выходе поспешности и стремительного куда то движения. Остановившись, все как будто поняли, что неизвестно еще, куда идут, и что на этом движении много будет тяжелого и трудного.
С пленными на этом привале конвойные обращались еще хуже, чем при выступлении. На этом привале в первый раз мясная пища пленных была выдана кониною.
От офицеров до последнего солдата было заметно в каждом как будто личное озлобление против каждого из пленных, так неожиданно заменившее прежде дружелюбные отношения.
Озлобление это еще более усилилось, когда при пересчитывании пленных оказалось, что во время суеты, выходя из Москвы, один русский солдат, притворявшийся больным от живота, – бежал. Пьер видел, как француз избил русского солдата за то, что тот отошел далеко от дороги, и слышал, как капитан, его приятель, выговаривал унтер офицеру за побег русского солдата и угрожал ему судом. На отговорку унтер офицера о том, что солдат был болен и не мог идти, офицер сказал, что велено пристреливать тех, кто будет отставать. Пьер чувствовал, что та роковая сила, которая смяла его во время казни и которая была незаметна во время плена, теперь опять овладела его существованием. Ему было страшно; но он чувствовал, как по мере усилий, которые делала роковая сила, чтобы раздавить его, в душе его вырастала и крепла независимая от нее сила жизни.
Пьер поужинал похлебкою из ржаной муки с лошадиным мясом и поговорил с товарищами.
Ни Пьер и никто из товарищей его не говорили ни о том, что они видели в Москве, ни о грубости обращения французов, ни о том распоряжении пристреливать, которое было объявлено им: все были, как бы в отпор ухудшающемуся положению, особенно оживлены и веселы. Говорили о личных воспоминаниях, о смешных сценах, виденных во время похода, и заминали разговоры о настоящем положении.
Солнце давно село. Яркие звезды зажглись кое где по небу; красное, подобное пожару, зарево встающего полного месяца разлилось по краю неба, и огромный красный шар удивительно колебался в сероватой мгле. Становилось светло. Вечер уже кончился, но ночь еще не начиналась. Пьер встал от своих новых товарищей и пошел между костров на другую сторону дороги, где, ему сказали, стояли пленные солдаты. Ему хотелось поговорить с ними. На дороге французский часовой остановил его и велел воротиться.
Пьер вернулся, но не к костру, к товарищам, а к отпряженной повозке, у которой никого не было. Он, поджав ноги и опустив голову, сел на холодную землю у колеса повозки и долго неподвижно сидел, думая. Прошло более часа. Никто не тревожил Пьера. Вдруг он захохотал своим толстым, добродушным смехом так громко, что с разных сторон с удивлением оглянулись люди на этот странный, очевидно, одинокий смех.
– Ха, ха, ха! – смеялся Пьер. И он проговорил вслух сам с собою: – Не пустил меня солдат. Поймали меня, заперли меня. В плену держат меня. Кого меня? Меня! Меня – мою бессмертную душу! Ха, ха, ха!.. Ха, ха, ха!.. – смеялся он с выступившими на глаза слезами.
Какой то человек встал и подошел посмотреть, о чем один смеется этот странный большой человек. Пьер перестал смеяться, встал, отошел подальше от любопытного и оглянулся вокруг себя.
Прежде громко шумевший треском костров и говором людей, огромный, нескончаемый бивак затихал; красные огни костров потухали и бледнели. Высоко в светлом небе стоял полный месяц. Леса и поля, невидные прежде вне расположения лагеря, открывались теперь вдали. И еще дальше этих лесов и полей виднелась светлая, колеблющаяся, зовущая в себя бесконечная даль. Пьер взглянул в небо, в глубь уходящих, играющих звезд. «И все это мое, и все это во мне, и все это я! – думал Пьер. – И все это они поймали и посадили в балаган, загороженный досками!» Он улыбнулся и пошел укладываться спать к своим товарищам.


В первых числах октября к Кутузову приезжал еще парламентер с письмом от Наполеона и предложением мира, обманчиво означенным из Москвы, тогда как Наполеон уже был недалеко впереди Кутузова, на старой Калужской дороге. Кутузов отвечал на это письмо так же, как на первое, присланное с Лористоном: он сказал, что о мире речи быть не может.
Вскоре после этого из партизанского отряда Дорохова, ходившего налево от Тарутина, получено донесение о том, что в Фоминском показались войска, что войска эти состоят из дивизии Брусье и что дивизия эта, отделенная от других войск, легко может быть истреблена. Солдаты и офицеры опять требовали деятельности. Штабные генералы, возбужденные воспоминанием о легкости победы под Тарутиным, настаивали у Кутузова об исполнении предложения Дорохова. Кутузов не считал нужным никакого наступления. Вышло среднее, то, что должно было совершиться; послан был в Фоминское небольшой отряд, который должен был атаковать Брусье.
По странной случайности это назначение – самое трудное и самое важное, как оказалось впоследствии, – получил Дохтуров; тот самый скромный, маленький Дохтуров, которого никто не описывал нам составляющим планы сражений, летающим перед полками, кидающим кресты на батареи, и т. п., которого считали и называли нерешительным и непроницательным, но тот самый Дохтуров, которого во время всех войн русских с французами, с Аустерлица и до тринадцатого года, мы находим начальствующим везде, где только положение трудно. В Аустерлице он остается последним у плотины Аугеста, собирая полки, спасая, что можно, когда все бежит и гибнет и ни одного генерала нет в ариергарде. Он, больной в лихорадке, идет в Смоленск с двадцатью тысячами защищать город против всей наполеоновской армии. В Смоленске, едва задремал он на Молоховских воротах, в пароксизме лихорадки, его будит канонада по Смоленску, и Смоленск держится целый день. В Бородинский день, когда убит Багратион и войска нашего левого фланга перебиты в пропорции 9 к 1 и вся сила французской артиллерии направлена туда, – посылается никто другой, а именно нерешительный и непроницательный Дохтуров, и Кутузов торопится поправить свою ошибку, когда он послал было туда другого. И маленький, тихенький Дохтуров едет туда, и Бородино – лучшая слава русского войска. И много героев описано нам в стихах и прозе, но о Дохтурове почти ни слова.
Опять Дохтурова посылают туда в Фоминское и оттуда в Малый Ярославец, в то место, где было последнее сражение с французами, и в то место, с которого, очевидно, уже начинается погибель французов, и опять много гениев и героев описывают нам в этот период кампании, но о Дохтурове ни слова, или очень мало, или сомнительно. Это то умолчание о Дохтурове очевиднее всего доказывает его достоинства.
Естественно, что для человека, не понимающего хода машины, при виде ее действия кажется, что важнейшая часть этой машины есть та щепка, которая случайно попала в нее и, мешая ее ходу, треплется в ней. Человек, не знающий устройства машины, не может понять того, что не эта портящая и мешающая делу щепка, а та маленькая передаточная шестерня, которая неслышно вертится, есть одна из существеннейших частей машины.
10 го октября, в тот самый день, как Дохтуров прошел половину дороги до Фоминского и остановился в деревне Аристове, приготавливаясь в точности исполнить отданное приказание, все французское войско, в своем судорожном движении дойдя до позиции Мюрата, как казалось, для того, чтобы дать сражение, вдруг без причины повернуло влево на новую Калужскую дорогу и стало входить в Фоминское, в котором прежде стоял один Брусье. У Дохтурова под командою в это время были, кроме Дорохова, два небольших отряда Фигнера и Сеславина.
Вечером 11 го октября Сеславин приехал в Аристово к начальству с пойманным пленным французским гвардейцем. Пленный говорил, что войска, вошедшие нынче в Фоминское, составляли авангард всей большой армии, что Наполеон был тут же, что армия вся уже пятый день вышла из Москвы. В тот же вечер дворовый человек, пришедший из Боровска, рассказал, как он видел вступление огромного войска в город. Казаки из отряда Дорохова доносили, что они видели французскую гвардию, шедшую по дороге к Боровску. Из всех этих известий стало очевидно, что там, где думали найти одну дивизию, теперь была вся армия французов, шедшая из Москвы по неожиданному направлению – по старой Калужской дороге. Дохтуров ничего не хотел предпринимать, так как ему не ясно было теперь, в чем состоит его обязанность. Ему велено было атаковать Фоминское. Но в Фоминском прежде был один Брусье, теперь была вся французская армия. Ермолов хотел поступить по своему усмотрению, но Дохтуров настаивал на том, что ему нужно иметь приказание от светлейшего. Решено было послать донесение в штаб.
Для этого избран толковый офицер, Болховитинов, который, кроме письменного донесения, должен был на словах рассказать все дело. В двенадцатом часу ночи Болховитинов, получив конверт и словесное приказание, поскакал, сопутствуемый казаком, с запасными лошадьми в главный штаб.


Ночь была темная, теплая, осенняя. Шел дождик уже четвертый день. Два раза переменив лошадей и в полтора часа проскакав тридцать верст по грязной вязкой дороге, Болховитинов во втором часу ночи был в Леташевке. Слезши у избы, на плетневом заборе которой была вывеска: «Главный штаб», и бросив лошадь, он вошел в темные сени.
– Дежурного генерала скорее! Очень важное! – проговорил он кому то, поднимавшемуся и сопевшему в темноте сеней.
– С вечера нездоровы очень были, третью ночь не спят, – заступнически прошептал денщицкий голос. – Уж вы капитана разбудите сначала.
– Очень важное, от генерала Дохтурова, – сказал Болховитинов, входя в ощупанную им растворенную дверь. Денщик прошел вперед его и стал будить кого то:
– Ваше благородие, ваше благородие – кульер.
– Что, что? от кого? – проговорил чей то сонный голос.
– От Дохтурова и от Алексея Петровича. Наполеон в Фоминском, – сказал Болховитинов, не видя в темноте того, кто спрашивал его, но по звуку голоса предполагая, что это был не Коновницын.
Разбуженный человек зевал и тянулся.
– Будить то мне его не хочется, – сказал он, ощупывая что то. – Больнёшенек! Может, так, слухи.
– Вот донесение, – сказал Болховитинов, – велено сейчас же передать дежурному генералу.
– Постойте, огня зажгу. Куда ты, проклятый, всегда засунешь? – обращаясь к денщику, сказал тянувшийся человек. Это был Щербинин, адъютант Коновницына. – Нашел, нашел, – прибавил он.
Денщик рубил огонь, Щербинин ощупывал подсвечник.
– Ах, мерзкие, – с отвращением сказал он.
При свете искр Болховитинов увидел молодое лицо Щербинина со свечой и в переднем углу еще спящего человека. Это был Коновницын.
Когда сначала синим и потом красным пламенем загорелись серники о трут, Щербинин зажег сальную свечку, с подсвечника которой побежали обгладывавшие ее прусаки, и осмотрел вестника. Болховитинов был весь в грязи и, рукавом обтираясь, размазывал себе лицо.
– Да кто доносит? – сказал Щербинин, взяв конверт.
– Известие верное, – сказал Болховитинов. – И пленные, и казаки, и лазутчики – все единогласно показывают одно и то же.
– Нечего делать, надо будить, – сказал Щербинин, вставая и подходя к человеку в ночном колпаке, укрытому шинелью. – Петр Петрович! – проговорил он. Коновницын не шевелился. – В главный штаб! – проговорил он, улыбнувшись, зная, что эти слова наверное разбудят его. И действительно, голова в ночном колпаке поднялась тотчас же. На красивом, твердом лице Коновницына, с лихорадочно воспаленными щеками, на мгновение оставалось еще выражение далеких от настоящего положения мечтаний сна, но потом вдруг он вздрогнул: лицо его приняло обычно спокойное и твердое выражение.
– Ну, что такое? От кого? – неторопливо, но тотчас же спросил он, мигая от света. Слушая донесение офицера, Коновницын распечатал и прочел. Едва прочтя, он опустил ноги в шерстяных чулках на земляной пол и стал обуваться. Потом снял колпак и, причесав виски, надел фуражку.
– Ты скоро доехал? Пойдем к светлейшему.
Коновницын тотчас понял, что привезенное известие имело большую важность и что нельзя медлить. Хорошо ли, дурно ли это было, он не думал и не спрашивал себя. Его это не интересовало. На все дело войны он смотрел не умом, не рассуждением, а чем то другим. В душе его было глубокое, невысказанное убеждение, что все будет хорошо; но что этому верить не надо, и тем более не надо говорить этого, а надо делать только свое дело. И это свое дело он делал, отдавая ему все свои силы.
Петр Петрович Коновницын, так же как и Дохтуров, только как бы из приличия внесенный в список так называемых героев 12 го года – Барклаев, Раевских, Ермоловых, Платовых, Милорадовичей, так же как и Дохтуров, пользовался репутацией человека весьма ограниченных способностей и сведений, и, так же как и Дохтуров, Коновницын никогда не делал проектов сражений, но всегда находился там, где было труднее всего; спал всегда с раскрытой дверью с тех пор, как был назначен дежурным генералом, приказывая каждому посланному будить себя, всегда во время сраженья был под огнем, так что Кутузов упрекал его за то и боялся посылать, и был так же, как и Дохтуров, одной из тех незаметных шестерен, которые, не треща и не шумя, составляют самую существенную часть машины.
Выходя из избы в сырую, темную ночь, Коновницын нахмурился частью от головной усилившейся боли, частью от неприятной мысли, пришедшей ему в голову о том, как теперь взволнуется все это гнездо штабных, влиятельных людей при этом известии, в особенности Бенигсен, после Тарутина бывший на ножах с Кутузовым; как будут предлагать, спорить, приказывать, отменять. И это предчувствие неприятно ему было, хотя он и знал, что без этого нельзя.
Действительно, Толь, к которому он зашел сообщить новое известие, тотчас же стал излагать свои соображения генералу, жившему с ним, и Коновницын, молча и устало слушавший, напомнил ему, что надо идти к светлейшему.


Кутузов, как и все старые люди, мало спал по ночам. Он днем часто неожиданно задремывал; но ночью он, не раздеваясь, лежа на своей постели, большею частию не спал и думал.
Так он лежал и теперь на своей кровати, облокотив тяжелую, большую изуродованную голову на пухлую руку, и думал, открытым одним глазом присматриваясь к темноте.
С тех пор как Бенигсен, переписывавшийся с государем и имевший более всех силы в штабе, избегал его, Кутузов был спокойнее в том отношении, что его с войсками не заставят опять участвовать в бесполезных наступательных действиях. Урок Тарутинского сражения и кануна его, болезненно памятный Кутузову, тоже должен был подействовать, думал он.
«Они должны понять, что мы только можем проиграть, действуя наступательно. Терпение и время, вот мои воины богатыри!» – думал Кутузов. Он знал, что не надо срывать яблоко, пока оно зелено. Оно само упадет, когда будет зрело, а сорвешь зелено, испортишь яблоко и дерево, и сам оскомину набьешь. Он, как опытный охотник, знал, что зверь ранен, ранен так, как только могла ранить вся русская сила, но смертельно или нет, это был еще не разъясненный вопрос. Теперь, по присылкам Лористона и Бертелеми и по донесениям партизанов, Кутузов почти знал, что он ранен смертельно. Но нужны были еще доказательства, надо было ждать.
«Им хочется бежать посмотреть, как они его убили. Подождите, увидите. Все маневры, все наступления! – думал он. – К чему? Все отличиться. Точно что то веселое есть в том, чтобы драться. Они точно дети, от которых не добьешься толку, как было дело, оттого что все хотят доказать, как они умеют драться. Да не в том теперь дело.
И какие искусные маневры предлагают мне все эти! Им кажется, что, когда они выдумали две три случайности (он вспомнил об общем плане из Петербурга), они выдумали их все. А им всем нет числа!»
Неразрешенный вопрос о том, смертельна или не смертельна ли была рана, нанесенная в Бородине, уже целый месяц висел над головой Кутузова. С одной стороны, французы заняли Москву. С другой стороны, несомненно всем существом своим Кутузов чувствовал, что тот страшный удар, в котором он вместе со всеми русскими людьми напряг все свои силы, должен был быть смертелен. Но во всяком случае нужны были доказательства, и он ждал их уже месяц, и чем дальше проходило время, тем нетерпеливее он становился. Лежа на своей постели в свои бессонные ночи, он делал то самое, что делала эта молодежь генералов, то самое, за что он упрекал их. Он придумывал все возможные случайности, в которых выразится эта верная, уже свершившаяся погибель Наполеона. Он придумывал эти случайности так же, как и молодежь, но только с той разницей, что он ничего не основывал на этих предположениях и что он видел их не две и три, а тысячи. Чем дальше он думал, тем больше их представлялось. Он придумывал всякого рода движения наполеоновской армии, всей или частей ее – к Петербургу, на него, в обход его, придумывал (чего он больше всего боялся) и ту случайность, что Наполеон станет бороться против него его же оружием, что он останется в Москве, выжидая его. Кутузов придумывал даже движение наполеоновской армии назад на Медынь и Юхнов, но одного, чего он не мог предвидеть, это того, что совершилось, того безумного, судорожного метания войска Наполеона в продолжение первых одиннадцати дней его выступления из Москвы, – метания, которое сделало возможным то, о чем все таки не смел еще тогда думать Кутузов: совершенное истребление французов. Донесения Дорохова о дивизии Брусье, известия от партизанов о бедствиях армии Наполеона, слухи о сборах к выступлению из Москвы – все подтверждало предположение, что французская армия разбита и сбирается бежать; но это были только предположения, казавшиеся важными для молодежи, но не для Кутузова. Он с своей шестидесятилетней опытностью знал, какой вес надо приписывать слухам, знал, как способны люди, желающие чего нибудь, группировать все известия так, что они как будто подтверждают желаемое, и знал, как в этом случае охотно упускают все противоречащее. И чем больше желал этого Кутузов, тем меньше он позволял себе этому верить. Вопрос этот занимал все его душевные силы. Все остальное было для него только привычным исполнением жизни. Таким привычным исполнением и подчинением жизни были его разговоры с штабными, письма к m me Stael, которые он писал из Тарутина, чтение романов, раздачи наград, переписка с Петербургом и т. п. Но погибель французов, предвиденная им одним, было его душевное, единственное желание.
В ночь 11 го октября он лежал, облокотившись на руку, и думал об этом.
В соседней комнате зашевелилось, и послышались шаги Толя, Коновницына и Болховитинова.
– Эй, кто там? Войдите, войди! Что новенького? – окликнул их фельдмаршал.
Пока лакей зажигал свечу, Толь рассказывал содержание известий.
– Кто привез? – спросил Кутузов с лицом, поразившим Толя, когда загорелась свеча, своей холодной строгостью.
– Не может быть сомнения, ваша светлость.
– Позови, позови его сюда!
Кутузов сидел, спустив одну ногу с кровати и навалившись большим животом на другую, согнутую ногу. Он щурил свой зрячий глаз, чтобы лучше рассмотреть посланного, как будто в его чертах он хотел прочесть то, что занимало его.
– Скажи, скажи, дружок, – сказал он Болховитинову своим тихим, старческим голосом, закрывая распахнувшуюся на груди рубашку. – Подойди, подойди поближе. Какие ты привез мне весточки? А? Наполеон из Москвы ушел? Воистину так? А?
Болховитинов подробно доносил сначала все то, что ему было приказано.
– Говори, говори скорее, не томи душу, – перебил его Кутузов.
Болховитинов рассказал все и замолчал, ожидая приказания. Толь начал было говорить что то, но Кутузов перебил его. Он хотел сказать что то, но вдруг лицо его сщурилось, сморщилось; он, махнув рукой на Толя, повернулся в противную сторону, к красному углу избы, черневшему от образов.
– Господи, создатель мой! Внял ты молитве нашей… – дрожащим голосом сказал он, сложив руки. – Спасена Россия. Благодарю тебя, господи! – И он заплакал.


Со времени этого известия и до конца кампании вся деятельность Кутузова заключается только в том, чтобы властью, хитростью, просьбами удерживать свои войска от бесполезных наступлений, маневров и столкновений с гибнущим врагом. Дохтуров идет к Малоярославцу, но Кутузов медлит со всей армией и отдает приказания об очищении Калуги, отступление за которую представляется ему весьма возможным.
Кутузов везде отступает, но неприятель, не дожидаясь его отступления, бежит назад, в противную сторону.
Историки Наполеона описывают нам искусный маневр его на Тарутино и Малоярославец и делают предположения о том, что бы было, если бы Наполеон успел проникнуть в богатые полуденные губернии.
Но не говоря о том, что ничто не мешало Наполеону идти в эти полуденные губернии (так как русская армия давала ему дорогу), историки забывают то, что армия Наполеона не могла быть спасена ничем, потому что она в самой себе несла уже тогда неизбежные условия гибели. Почему эта армия, нашедшая обильное продовольствие в Москве и не могшая удержать его, а стоптавшая его под ногами, эта армия, которая, придя в Смоленск, не разбирала продовольствия, а грабила его, почему эта армия могла бы поправиться в Калужской губернии, населенной теми же русскими, как и в Москве, и с тем же свойством огня сжигать то, что зажигают?
Армия не могла нигде поправиться. Она, с Бородинского сражения и грабежа Москвы, несла в себе уже как бы химические условия разложения.
Люди этой бывшей армии бежали с своими предводителями сами не зная куда, желая (Наполеон и каждый солдат) только одного: выпутаться лично как можно скорее из того безвыходного положения, которое, хотя и неясно, они все сознавали.
Только поэтому, на совете в Малоярославце, когда, притворяясь, что они, генералы, совещаются, подавая разные мнения, последнее мнение простодушного солдата Мутона, сказавшего то, что все думали, что надо только уйти как можно скорее, закрыло все рты, и никто, даже Наполеон, не мог сказать ничего против этой всеми сознаваемой истины.
Но хотя все и знали, что надо было уйти, оставался еще стыд сознания того, что надо бежать. И нужен был внешний толчок, который победил бы этот стыд. И толчок этот явился в нужное время. Это было так называемое у французов le Hourra de l'Empereur [императорское ура].
На другой день после совета Наполеон, рано утром, притворяясь, что хочет осматривать войска и поле прошедшего и будущего сражения, с свитой маршалов и конвоя ехал по середине линии расположения войск. Казаки, шнырявшие около добычи, наткнулись на самого императора и чуть чуть не поймали его. Ежели казаки не поймали в этот раз Наполеона, то спасло его то же, что губило французов: добыча, на которую и в Тарутине и здесь, оставляя людей, бросались казаки. Они, не обращая внимания на Наполеона, бросились на добычу, и Наполеон успел уйти.
Когда вот вот les enfants du Don [сыны Дона] могли поймать самого императора в середине его армии, ясно было, что нечего больше делать, как только бежать как можно скорее по ближайшей знакомой дороге. Наполеон, с своим сорокалетним брюшком, не чувствуя в себе уже прежней поворотливости и смелости, понял этот намек. И под влиянием страха, которого он набрался от казаков, тотчас же согласился с Мутоном и отдал, как говорят историки, приказание об отступлении назад на Смоленскую дорогу.
То, что Наполеон согласился с Мутоном и что войска пошли назад, не доказывает того, что он приказал это, но что силы, действовавшие на всю армию, в смысле направления ее по Можайской дороге, одновременно действовали и на Наполеона.


Когда человек находится в движении, он всегда придумывает себе цель этого движения. Для того чтобы идти тысячу верст, человеку необходимо думать, что что то хорошее есть за этими тысячью верст. Нужно представление об обетованной земле для того, чтобы иметь силы двигаться.
Обетованная земля при наступлении французов была Москва, при отступлении была родина. Но родина была слишком далеко, и для человека, идущего тысячу верст, непременно нужно сказать себе, забыв о конечной цели: «Нынче я приду за сорок верст на место отдыха и ночлега», и в первый переход это место отдыха заслоняет конечную цель и сосредоточивает на себе все желанья и надежды. Те стремления, которые выражаются в отдельном человеке, всегда увеличиваются в толпе.
Для французов, пошедших назад по старой Смоленской дороге, конечная цель родины была слишком отдалена, и ближайшая цель, та, к которой, в огромной пропорции усиливаясь в толпе, стремились все желанья и надежды, – была Смоленск. Не потому, чтобы люди знала, что в Смоленске было много провианту и свежих войск, не потому, чтобы им говорили это (напротив, высшие чины армии и сам Наполеон знали, что там мало провианта), но потому, что это одно могло им дать силу двигаться и переносить настоящие лишения. Они, и те, которые знали, и те, которые не знали, одинаково обманывая себя, как к обетованной земле, стремились к Смоленску.
Выйдя на большую дорогу, французы с поразительной энергией, с быстротою неслыханной побежали к своей выдуманной цели. Кроме этой причины общего стремления, связывавшей в одно целое толпы французов и придававшей им некоторую энергию, была еще другая причина, связывавшая их. Причина эта состояла в их количестве. Сама огромная масса их, как в физическом законе притяжения, притягивала к себе отдельные атомы людей. Они двигались своей стотысячной массой как целым государством.
Каждый человек из них желал только одного – отдаться в плен, избавиться от всех ужасов и несчастий. Но, с одной стороны, сила общего стремления к цели Смоленска увлекала каждою в одном и том же направлении; с другой стороны – нельзя было корпусу отдаться в плен роте, и, несмотря на то, что французы пользовались всяким удобным случаем для того, чтобы отделаться друг от друга и при малейшем приличном предлоге отдаваться в плен, предлоги эти не всегда случались. Самое число их и тесное, быстрое движение лишало их этой возможности и делало для русских не только трудным, но невозможным остановить это движение, на которое направлена была вся энергия массы французов. Механическое разрывание тела не могло ускорить дальше известного предела совершавшийся процесс разложения.
Ком снега невозможно растопить мгновенно. Существует известный предел времени, ранее которого никакие усилия тепла не могут растопить снега. Напротив, чем больше тепла, тем более крепнет остающийся снег.
Из русских военачальников никто, кроме Кутузова, не понимал этого. Когда определилось направление бегства французской армии по Смоленской дороге, тогда то, что предвидел Коновницын в ночь 11 го октября, начало сбываться. Все высшие чины армии хотели отличиться, отрезать, перехватить, полонить, опрокинуть французов, и все требовали наступления.
Кутузов один все силы свои (силы эти очень невелики у каждого главнокомандующего) употреблял на то, чтобы противодействовать наступлению.
Он не мог им сказать то, что мы говорим теперь: зачем сраженье, и загораживанье дороги, и потеря своих людей, и бесчеловечное добиванье несчастных? Зачем все это, когда от Москвы до Вязьмы без сражения растаяла одна треть этого войска? Но он говорил им, выводя из своей старческой мудрости то, что они могли бы понять, – он говорил им про золотой мост, и они смеялись над ним, клеветали его, и рвали, и метали, и куражились над убитым зверем.
Под Вязьмой Ермолов, Милорадович, Платов и другие, находясь в близости от французов, не могли воздержаться от желания отрезать и опрокинуть два французские корпуса. Кутузову, извещая его о своем намерении, они прислали в конверте, вместо донесения, лист белой бумаги.
И сколько ни старался Кутузов удержать войска, войска наши атаковали, стараясь загородить дорогу. Пехотные полки, как рассказывают, с музыкой и барабанным боем ходили в атаку и побили и потеряли тысячи людей.
Но отрезать – никого не отрезали и не опрокинули. И французское войско, стянувшись крепче от опасности, продолжало, равномерно тая, все тот же свой гибельный путь к Смоленску.



Бородинское сражение с последовавшими за ним занятием Москвы и бегством французов, без новых сражений, – есть одно из самых поучительных явлений истории.
Все историки согласны в том, что внешняя деятельность государств и народов, в их столкновениях между собой, выражается войнами; что непосредственно, вследствие больших или меньших успехов военных, увеличивается или уменьшается политическая сила государств и народов.
Как ни странны исторические описания того, как какой нибудь король или император, поссорившись с другим императором или королем, собрал войско, сразился с войском врага, одержал победу, убил три, пять, десять тысяч человек и вследствие того покорил государство и целый народ в несколько миллионов; как ни непонятно, почему поражение одной армии, одной сотой всех сил народа, заставило покориться народ, – все факты истории (насколько она нам известна) подтверждают справедливость того, что большие или меньшие успехи войска одного народа против войска другого народа суть причины или, по крайней мере, существенные признаки увеличения или уменьшения силы народов. Войско одержало победу, и тотчас же увеличились права победившего народа в ущерб побежденному. Войско понесло поражение, и тотчас же по степени поражения народ лишается прав, а при совершенном поражении своего войска совершенно покоряется.
Так было (по истории) с древнейших времен и до настоящего времени. Все войны Наполеона служат подтверждением этого правила. По степени поражения австрийских войск – Австрия лишается своих прав, и увеличиваются права и силы Франции. Победа французов под Иеной и Ауерштетом уничтожает самостоятельное существование Пруссии.
Но вдруг в 1812 м году французами одержана победа под Москвой, Москва взята, и вслед за тем, без новых сражений, не Россия перестала существовать, а перестала существовать шестисоттысячная армия, потом наполеоновская Франция. Натянуть факты на правила истории, сказать, что поле сражения в Бородине осталось за русскими, что после Москвы были сражения, уничтожившие армию Наполеона, – невозможно.
После Бородинской победы французов не было ни одного не только генерального, но сколько нибудь значительного сражения, и французская армия перестала существовать. Что это значит? Ежели бы это был пример из истории Китая, мы бы могли сказать, что это явление не историческое (лазейка историков, когда что не подходит под их мерку); ежели бы дело касалось столкновения непродолжительного, в котором участвовали бы малые количества войск, мы бы могли принять это явление за исключение; но событие это совершилось на глазах наших отцов, для которых решался вопрос жизни и смерти отечества, и война эта была величайшая из всех известных войн…
Период кампании 1812 года от Бородинского сражения до изгнания французов доказал, что выигранное сражение не только не есть причина завоевания, но даже и не постоянный признак завоевания; доказал, что сила, решающая участь народов, лежит не в завоевателях, даже на в армиях и сражениях, а в чем то другом.
Французские историки, описывая положение французского войска перед выходом из Москвы, утверждают, что все в Великой армии было в порядке, исключая кавалерии, артиллерии и обозов, да не было фуража для корма лошадей и рогатого скота. Этому бедствию не могло помочь ничто, потому что окрестные мужики жгли свое сено и не давали французам.
Выигранное сражение не принесло обычных результатов, потому что мужики Карп и Влас, которые после выступления французов приехали в Москву с подводами грабить город и вообще не выказывали лично геройских чувств, и все бесчисленное количество таких мужиков не везли сена в Москву за хорошие деньги, которые им предлагали, а жгли его.

Представим себе двух людей, вышедших на поединок с шпагами по всем правилам фехтовального искусства: фехтование продолжалось довольно долгое время; вдруг один из противников, почувствовав себя раненым – поняв, что дело это не шутка, а касается его жизни, бросил свою шпагу и, взяв первую попавшуюся дубину, начал ворочать ею. Но представим себе, что противник, так разумно употребивший лучшее и простейшее средство для достижения цели, вместе с тем воодушевленный преданиями рыцарства, захотел бы скрыть сущность дела и настаивал бы на том, что он по всем правилам искусства победил на шпагах. Можно себе представить, какая путаница и неясность произошла бы от такого описания происшедшего поединка.
Фехтовальщик, требовавший борьбы по правилам искусства, были французы; его противник, бросивший шпагу и поднявший дубину, были русские; люди, старающиеся объяснить все по правилам фехтования, – историки, которые писали об этом событии.
Со времени пожара Смоленска началась война, не подходящая ни под какие прежние предания войн. Сожжение городов и деревень, отступление после сражений, удар Бородина и опять отступление, оставление и пожар Москвы, ловля мародеров, переимка транспортов, партизанская война – все это были отступления от правил.
Наполеон чувствовал это, и с самого того времени, когда он в правильной позе фехтовальщика остановился в Москве и вместо шпаги противника увидал поднятую над собой дубину, он не переставал жаловаться Кутузову и императору Александру на то, что война велась противно всем правилам (как будто существовали какие то правила для того, чтобы убивать людей). Несмотря на жалобы французов о неисполнении правил, несмотря на то, что русским, высшим по положению людям казалось почему то стыдным драться дубиной, а хотелось по всем правилам стать в позицию en quarte или en tierce [четвертую, третью], сделать искусное выпадение в prime [первую] и т. д., – дубина народной войны поднялась со всей своей грозной и величественной силой и, не спрашивая ничьих вкусов и правил, с глупой простотой, но с целесообразностью, не разбирая ничего, поднималась, опускалась и гвоздила французов до тех пор, пока не погибло все нашествие.
И благо тому народу, который не как французы в 1813 году, отсалютовав по всем правилам искусства и перевернув шпагу эфесом, грациозно и учтиво передает ее великодушному победителю, а благо тому народу, который в минуту испытания, не спрашивая о том, как по правилам поступали другие в подобных случаях, с простотою и легкостью поднимает первую попавшуюся дубину и гвоздит ею до тех пор, пока в душе его чувство оскорбления и мести не заменяется презрением и жалостью.


Одним из самых осязательных и выгодных отступлений от так называемых правил войны есть действие разрозненных людей против людей, жмущихся в кучу. Такого рода действия всегда проявляются в войне, принимающей народный характер. Действия эти состоят в том, что, вместо того чтобы становиться толпой против толпы, люди расходятся врозь, нападают поодиночке и тотчас же бегут, когда на них нападают большими силами, а потом опять нападают, когда представляется случай. Это делали гверильясы в Испании; это делали горцы на Кавказе; это делали русские в 1812 м году.
Войну такого рода назвали партизанскою и полагали, что, назвав ее так, объяснили ее значение. Между тем такого рода война не только не подходит ни под какие правила, но прямо противоположна известному и признанному за непогрешимое тактическому правилу. Правило это говорит, что атакующий должен сосредоточивать свои войска с тем, чтобы в момент боя быть сильнее противника.
Партизанская война (всегда успешная, как показывает история) прямо противуположна этому правилу.
Противоречие это происходит оттого, что военная наука принимает силу войск тождественною с их числительностию. Военная наука говорит, что чем больше войска, тем больше силы. Les gros bataillons ont toujours raison. [Право всегда на стороне больших армий.]
Говоря это, военная наука подобна той механике, которая, основываясь на рассмотрении сил только по отношению к их массам, сказала бы, что силы равны или не равны между собою, потому что равны или не равны их массы.
Сила (количество движения) есть произведение из массы на скорость.
В военном деле сила войска есть также произведение из массы на что то такое, на какое то неизвестное х.
Военная наука, видя в истории бесчисленное количество примеров того, что масса войск не совпадает с силой, что малые отряды побеждают большие, смутно признает существование этого неизвестного множителя и старается отыскать его то в геометрическом построении, то в вооружении, то – самое обыкновенное – в гениальности полководцев. Но подстановление всех этих значений множителя не доставляет результатов, согласных с историческими фактами.
А между тем стоит только отрешиться от установившегося, в угоду героям, ложного взгляда на действительность распоряжений высших властей во время войны для того, чтобы отыскать этот неизвестный х.
Х этот есть дух войска, то есть большее или меньшее желание драться и подвергать себя опасностям всех людей, составляющих войско, совершенно независимо от того, дерутся ли люди под командой гениев или не гениев, в трех или двух линиях, дубинами или ружьями, стреляющими тридцать раз в минуту. Люди, имеющие наибольшее желание драться, всегда поставят себя и в наивыгоднейшие условия для драки.
Дух войска – есть множитель на массу, дающий произведение силы. Определить и выразить значение духа войска, этого неизвестного множителя, есть задача науки.
Задача эта возможна только тогда, когда мы перестанем произвольно подставлять вместо значения всего неизвестного Х те условия, при которых проявляется сила, как то: распоряжения полководца, вооружение и т. д., принимая их за значение множителя, а признаем это неизвестное во всей его цельности, то есть как большее или меньшее желание драться и подвергать себя опасности. Тогда только, выражая уравнениями известные исторические факты, из сравнения относительного значения этого неизвестного можно надеяться на определение самого неизвестного.
Десять человек, батальонов или дивизий, сражаясь с пятнадцатью человеками, батальонами или дивизиями, победили пятнадцать, то есть убили и забрали в плен всех без остатка и сами потеряли четыре; стало быть, уничтожились с одной стороны четыре, с другой стороны пятнадцать. Следовательно, четыре были равны пятнадцати, и, следовательно, 4а:=15у. Следовательно, ж: г/==15:4. Уравнение это не дает значения неизвестного, но оно дает отношение между двумя неизвестными. И из подведения под таковые уравнения исторических различно взятых единиц (сражений, кампаний, периодов войн) получатся ряды чисел, в которых должны существовать и могут быть открыты законы.
Тактическое правило о том, что надо действовать массами при наступлении и разрозненно при отступлении, бессознательно подтверждает только ту истину, что сила войска зависит от его духа. Для того чтобы вести людей под ядра, нужно больше дисциплины, достигаемой только движением в массах, чем для того, чтобы отбиваться от нападающих. Но правило это, при котором упускается из вида дух войска, беспрестанно оказывается неверным и в особенности поразительно противоречит действительности там, где является сильный подъем или упадок духа войска, – во всех народных войнах.
Французы, отступая в 1812 м году, хотя и должны бы защищаться отдельно, по тактике, жмутся в кучу, потому что дух войска упал так, что только масса сдерживает войско вместе. Русские, напротив, по тактике должны бы были нападать массой, на деле же раздробляются, потому что дух поднят так, что отдельные лица бьют без приказания французов и не нуждаются в принуждении для того, чтобы подвергать себя трудам и опасностям.


Так называемая партизанская война началась со вступления неприятеля в Смоленск.
Прежде чем партизанская война была официально принята нашим правительством, уже тысячи людей неприятельской армии – отсталые мародеры, фуражиры – были истреблены казаками и мужиками, побивавшими этих людей так же бессознательно, как бессознательно собаки загрызают забеглую бешеную собаку. Денис Давыдов своим русским чутьем первый понял значение той страшной дубины, которая, не спрашивая правил военного искусства, уничтожала французов, и ему принадлежит слава первого шага для узаконения этого приема войны.
24 го августа был учрежден первый партизанский отряд Давыдова, и вслед за его отрядом стали учреждаться другие. Чем дальше подвигалась кампания, тем более увеличивалось число этих отрядов.
Партизаны уничтожали Великую армию по частям. Они подбирали те отпадавшие листья, которые сами собою сыпались с иссохшего дерева – французского войска, и иногда трясли это дерево. В октябре, в то время как французы бежали к Смоленску, этих партий различных величин и характеров были сотни. Были партии, перенимавшие все приемы армии, с пехотой, артиллерией, штабами, с удобствами жизни; были одни казачьи, кавалерийские; были мелкие, сборные, пешие и конные, были мужицкие и помещичьи, никому не известные. Был дьячок начальником партии, взявший в месяц несколько сот пленных. Была старостиха Василиса, побившая сотни французов.
Последние числа октября было время самого разгара партизанской войны. Тот первый период этой войны, во время которого партизаны, сами удивляясь своей дерзости, боялись всякую минуту быть пойманными и окруженными французами и, не расседлывая и почти не слезая с лошадей, прятались по лесам, ожидая всякую минуту погони, – уже прошел. Теперь уже война эта определилась, всем стало ясно, что можно было предпринять с французами и чего нельзя было предпринимать. Теперь уже только те начальники отрядов, которые с штабами, по правилам ходили вдали от французов, считали еще многое невозможным. Мелкие же партизаны, давно уже начавшие свое дело и близко высматривавшие французов, считали возможным то, о чем не смели и думать начальники больших отрядов. Казаки же и мужики, лазившие между французами, считали, что теперь уже все было возможно.
22 го октября Денисов, бывший одним из партизанов, находился с своей партией в самом разгаре партизанской страсти. С утра он с своей партией был на ходу. Он целый день по лесам, примыкавшим к большой дороге, следил за большим французским транспортом кавалерийских вещей и русских пленных, отделившимся от других войск и под сильным прикрытием, как это было известно от лазутчиков и пленных, направлявшимся к Смоленску. Про этот транспорт было известно не только Денисову и Долохову (тоже партизану с небольшой партией), ходившему близко от Денисова, но и начальникам больших отрядов с штабами: все знали про этот транспорт и, как говорил Денисов, точили на него зубы. Двое из этих больших отрядных начальников – один поляк, другой немец – почти в одно и то же время прислали Денисову приглашение присоединиться каждый к своему отряду, с тем чтобы напасть на транспорт.
– Нет, бг'ат, я сам с усам, – сказал Денисов, прочтя эти бумаги, и написал немцу, что, несмотря на душевное желание, которое он имел служить под начальством столь доблестного и знаменитого генерала, он должен лишить себя этого счастья, потому что уже поступил под начальство генерала поляка. Генералу же поляку он написал то же самое, уведомляя его, что он уже поступил под начальство немца.
Распорядившись таким образом, Денисов намеревался, без донесения о том высшим начальникам, вместе с Долоховым атаковать и взять этот транспорт своими небольшими силами. Транспорт шел 22 октября от деревни Микулиной к деревне Шамшевой. С левой стороны дороги от Микулина к Шамшеву шли большие леса, местами подходившие к самой дороге, местами отдалявшиеся от дороги на версту и больше. По этим то лесам целый день, то углубляясь в середину их, то выезжая на опушку, ехал с партией Денисов, не выпуская из виду двигавшихся французов. С утра, недалеко от Микулина, там, где лес близко подходил к дороге, казаки из партии Денисова захватили две ставшие в грязи французские фуры с кавалерийскими седлами и увезли их в лес. С тех пор и до самого вечера партия, не нападая, следила за движением французов. Надо было, не испугав их, дать спокойно дойти до Шамшева и тогда, соединившись с Долоховым, который должен был к вечеру приехать на совещание к караулке в лесу (в версте от Шамшева), на рассвете пасть с двух сторон как снег на голову и побить и забрать всех разом.
Позади, в двух верстах от Микулина, там, где лес подходил к самой дороге, было оставлено шесть казаков, которые должны были донести сейчас же, как только покажутся новые колонны французов.
Впереди Шамшева точно так же Долохов должен был исследовать дорогу, чтобы знать, на каком расстоянии есть еще другие французские войска. При транспорте предполагалось тысяча пятьсот человек. У Денисова было двести человек, у Долохова могло быть столько же. Но превосходство числа не останавливало Денисова. Одно только, что еще нужно было знать ему, это то, какие именно были эти войска; и для этой цели Денисову нужно было взять языка (то есть человека из неприятельской колонны). В утреннее нападение на фуры дело сделалось с такою поспешностью, что бывших при фурах французов всех перебили и захватили живым только мальчишку барабанщика, который был отсталый и ничего не мог сказать положительно о том, какие были войска в колонне.
Нападать другой раз Денисов считал опасным, чтобы не встревожить всю колонну, и потому он послал вперед в Шамшево бывшего при его партии мужика Тихона Щербатого – захватить, ежели можно, хоть одного из бывших там французских передовых квартиргеров.


Был осенний, теплый, дождливый день. Небо и горизонт были одного и того же цвета мутной воды. То падал как будто туман, то вдруг припускал косой, крупный дождь.
На породистой, худой, с подтянутыми боками лошади, в бурке и папахе, с которых струилась вода, ехал Денисов. Он, так же как и его лошадь, косившая голову и поджимавшая уши, морщился от косого дождя и озабоченно присматривался вперед. Исхудавшее и обросшее густой, короткой, черной бородой лицо его казалось сердито.
Рядом с Денисовым, также в бурке и папахе, на сытом, крупном донце ехал казачий эсаул – сотрудник Денисова.
Эсаул Ловайский – третий, также в бурке и папахе, был длинный, плоский, как доска, белолицый, белокурый человек, с узкими светлыми глазками и спокойно самодовольным выражением и в лице и в посадке. Хотя и нельзя было сказать, в чем состояла особенность лошади и седока, но при первом взгляде на эсаула и Денисова видно было, что Денисову и мокро и неловко, – что Денисов человек, который сел на лошадь; тогда как, глядя на эсаула, видно было, что ему так же удобно и покойно, как и всегда, и что он не человек, который сел на лошадь, а человек вместе с лошадью одно, увеличенное двойною силою, существо.
Немного впереди их шел насквозь промокший мужичок проводник, в сером кафтане и белом колпаке.
Немного сзади, на худой, тонкой киргизской лошаденке с огромным хвостом и гривой и с продранными в кровь губами, ехал молодой офицер в синей французской шинели.
Рядом с ним ехал гусар, везя за собой на крупе лошади мальчика в французском оборванном мундире и синем колпаке. Мальчик держался красными от холода руками за гусара, пошевеливал, стараясь согреть их, свои босые ноги, и, подняв брови, удивленно оглядывался вокруг себя. Это был взятый утром французский барабанщик.
Сзади, по три, по четыре, по узкой, раскиснувшей и изъезженной лесной дороге, тянулись гусары, потом казаки, кто в бурке, кто во французской шинели, кто в попоне, накинутой на голову. Лошади, и рыжие и гнедые, все казались вороными от струившегося с них дождя. Шеи лошадей казались странно тонкими от смокшихся грив. От лошадей поднимался пар. И одежды, и седла, и поводья – все было мокро, склизко и раскисло, так же как и земля, и опавшие листья, которыми была уложена дорога. Люди сидели нахохлившись, стараясь не шевелиться, чтобы отогревать ту воду, которая пролилась до тела, и не пропускать новую холодную, подтекавшую под сиденья, колени и за шеи. В середине вытянувшихся казаков две фуры на французских и подпряженных в седлах казачьих лошадях громыхали по пням и сучьям и бурчали по наполненным водою колеям дороги.
Лошадь Денисова, обходя лужу, которая была на дороге, потянулась в сторону и толканула его коленкой о дерево.
– Э, чег'т! – злобно вскрикнул Денисов и, оскаливая зубы, плетью раза три ударил лошадь, забрызгав себя и товарищей грязью. Денисов был не в духе: и от дождя и от голода (с утра никто ничего не ел), и главное оттого, что от Долохова до сих пор не было известий и посланный взять языка не возвращался.
«Едва ли выйдет другой такой случай, как нынче, напасть на транспорт. Одному нападать слишком рискованно, а отложить до другого дня – из под носа захватит добычу кто нибудь из больших партизанов», – думал Денисов, беспрестанно взглядывая вперед, думая увидать ожидаемого посланного от Долохова.
Выехав на просеку, по которой видно было далеко направо, Денисов остановился.
– Едет кто то, – сказал он.
Эсаул посмотрел по направлению, указываемому Денисовым.
– Едут двое – офицер и казак. Только не предположительно, чтобы был сам подполковник, – сказал эсаул, любивший употреблять неизвестные казакам слова.
Ехавшие, спустившись под гору, скрылись из вида и через несколько минут опять показались. Впереди усталым галопом, погоняя нагайкой, ехал офицер – растрепанный, насквозь промокший и с взбившимися выше колен панталонами. За ним, стоя на стременах, рысил казак. Офицер этот, очень молоденький мальчик, с широким румяным лицом и быстрыми, веселыми глазами, подскакал к Денисову и подал ему промокший конверт.
– От генерала, – сказал офицер, – извините, что не совсем сухо…
Денисов, нахмурившись, взял конверт и стал распечатывать.
– Вот говорили всё, что опасно, опасно, – сказал офицер, обращаясь к эсаулу, в то время как Денисов читал поданный ему конверт. – Впрочем, мы с Комаровым, – он указал на казака, – приготовились. У нас по два писто… А это что ж? – спросил он, увидав французского барабанщика, – пленный? Вы уже в сраженье были? Можно с ним поговорить?
– Ростов! Петя! – крикнул в это время Денисов, пробежав поданный ему конверт. – Да как же ты не сказал, кто ты? – И Денисов с улыбкой, обернувшись, протянул руку офицеру.
Офицер этот был Петя Ростов.
Во всю дорогу Петя приготавливался к тому, как он, как следует большому и офицеру, не намекая на прежнее знакомство, будет держать себя с Денисовым. Но как только Денисов улыбнулся ему, Петя тотчас же просиял, покраснел от радости и, забыв приготовленную официальность, начал рассказывать о том, как он проехал мимо французов, и как он рад, что ему дано такое поручение, и что он был уже в сражении под Вязьмой, и что там отличился один гусар.
– Ну, я г'ад тебя видеть, – перебил его Денисов, и лицо его приняло опять озабоченное выражение.
– Михаил Феоклитыч, – обратился он к эсаулу, – ведь это опять от немца. Он пг'и нем состоит. – И Денисов рассказал эсаулу, что содержание бумаги, привезенной сейчас, состояло в повторенном требовании от генерала немца присоединиться для нападения на транспорт. – Ежели мы его завтг'а не возьмем, они у нас из под носа выг'вут, – заключил он.
В то время как Денисов говорил с эсаулом, Петя, сконфуженный холодным тоном Денисова и предполагая, что причиной этого тона было положение его панталон, так, чтобы никто этого не заметил, под шинелью поправлял взбившиеся панталоны, стараясь иметь вид как можно воинственнее.
– Будет какое нибудь приказание от вашего высокоблагородия? – сказал он Денисову, приставляя руку к козырьку и опять возвращаясь к игре в адъютанта и генерала, к которой он приготовился, – или должен я оставаться при вашем высокоблагородии?
– Приказания?.. – задумчиво сказал Денисов. – Да ты можешь ли остаться до завтрашнего дня?
– Ах, пожалуйста… Можно мне при вас остаться? – вскрикнул Петя.
– Да как тебе именно велено от генег'ала – сейчас вег'нуться? – спросил Денисов. Петя покраснел.
– Да он ничего не велел. Я думаю, можно? – сказал он вопросительно.
– Ну, ладно, – сказал Денисов. И, обратившись к своим подчиненным, он сделал распоряжения о том, чтоб партия шла к назначенному у караулки в лесу месту отдыха и чтобы офицер на киргизской лошади (офицер этот исполнял должность адъютанта) ехал отыскивать Долохова, узнать, где он и придет ли он вечером. Сам же Денисов с эсаулом и Петей намеревался подъехать к опушке леса, выходившей к Шамшеву, с тем, чтобы взглянуть на то место расположения французов, на которое должно было быть направлено завтрашнее нападение.
– Ну, бог'ода, – обратился он к мужику проводнику, – веди к Шамшеву.
Денисов, Петя и эсаул, сопутствуемые несколькими казаками и гусаром, который вез пленного, поехали влево через овраг, к опушке леса.


Дождик прошел, только падал туман и капли воды с веток деревьев. Денисов, эсаул и Петя молча ехали за мужиком в колпаке, который, легко и беззвучно ступая своими вывернутыми в лаптях ногами по кореньям и мокрым листьям, вел их к опушке леса.
Выйдя на изволок, мужик приостановился, огляделся и направился к редевшей стене деревьев. У большого дуба, еще не скинувшего листа, он остановился и таинственно поманил к себе рукою.
Денисов и Петя подъехали к нему. С того места, на котором остановился мужик, были видны французы. Сейчас за лесом шло вниз полубугром яровое поле. Вправо, через крутой овраг, виднелась небольшая деревушка и барский домик с разваленными крышами. В этой деревушке и в барском доме, и по всему бугру, в саду, у колодцев и пруда, и по всей дороге в гору от моста к деревне, не более как в двухстах саженях расстояния, виднелись в колеблющемся тумане толпы народа. Слышны были явственно их нерусские крики на выдиравшихся в гору лошадей в повозках и призывы друг другу.
– Пленного дайте сюда, – негромко сказал Денисоп, не спуская глаз с французов.
Казак слез с лошади, снял мальчика и вместе с ним подошел к Денисову. Денисов, указывая на французов, спрашивал, какие и какие это были войска. Мальчик, засунув свои озябшие руки в карманы и подняв брови, испуганно смотрел на Денисова и, несмотря на видимое желание сказать все, что он знал, путался в своих ответах и только подтверждал то, что спрашивал Денисов. Денисов, нахмурившись, отвернулся от него и обратился к эсаулу, сообщая ему свои соображения.
Петя, быстрыми движениями поворачивая голову, оглядывался то на барабанщика, то на Денисова, то на эсаула, то на французов в деревне и на дороге, стараясь не пропустить чего нибудь важного.
– Пг'идет, не пг'идет Долохов, надо бг'ать!.. А? – сказал Денисов, весело блеснув глазами.
– Место удобное, – сказал эсаул.
– Пехоту низом пошлем – болотами, – продолжал Денисов, – они подлезут к саду; вы заедете с казаками оттуда, – Денисов указал на лес за деревней, – а я отсюда, с своими гусаг'ами. И по выстг'елу…
– Лощиной нельзя будет – трясина, – сказал эсаул. – Коней увязишь, надо объезжать полевее…
В то время как они вполголоса говорили таким образом, внизу, в лощине от пруда, щелкнул один выстрел, забелелся дымок, другой и послышался дружный, как будто веселый крик сотен голосов французов, бывших на полугоре. В первую минуту и Денисов и эсаул подались назад. Они были так близко, что им показалось, что они были причиной этих выстрелов и криков. Но выстрелы и крики не относились к ним. Низом, по болотам, бежал человек в чем то красном. Очевидно, по нем стреляли и на него кричали французы.
– Ведь это Тихон наш, – сказал эсаул.
– Он! он и есть!
– Эка шельма, – сказал Денисов.
– Уйдет! – щуря глаза, сказал эсаул.
Человек, которого они называли Тихоном, подбежав к речке, бултыхнулся в нее так, что брызги полетели, и, скрывшись на мгновенье, весь черный от воды, выбрался на четвереньках и побежал дальше. Французы, бежавшие за ним, остановились.
– Ну ловок, – сказал эсаул.
– Экая бестия! – с тем же выражением досады проговорил Денисов. – И что он делал до сих пор?
– Это кто? – спросил Петя.
– Это наш пластун. Я его посылал языка взять.
– Ах, да, – сказал Петя с первого слова Денисова, кивая головой, как будто он все понял, хотя он решительно не понял ни одного слова.
Тихон Щербатый был один из самых нужных людей в партии. Он был мужик из Покровского под Гжатью. Когда, при начале своих действий, Денисов пришел в Покровское и, как всегда, призвав старосту, спросил о том, что им известно про французов, староста отвечал, как отвечали и все старосты, как бы защищаясь, что они ничего знать не знают, ведать не ведают. Но когда Денисов объяснил им, что его цель бить французов, и когда он спросил, не забредали ли к ним французы, то староста сказал, что мародеры бывали точно, но что у них в деревне только один Тишка Щербатый занимался этими делами. Денисов велел позвать к себе Тихона и, похвалив его за его деятельность, сказал при старосте несколько слов о той верности царю и отечеству и ненависти к французам, которую должны блюсти сыны отечества.
– Мы французам худого не делаем, – сказал Тихон, видимо оробев при этих словах Денисова. – Мы только так, значит, по охоте баловались с ребятами. Миродеров точно десятка два побили, а то мы худого не делали… – На другой день, когда Денисов, совершенно забыв про этого мужика, вышел из Покровского, ему доложили, что Тихон пристал к партии и просился, чтобы его при ней оставили. Денисов велел оставить его.
Тихон, сначала исправлявший черную работу раскладки костров, доставления воды, обдирания лошадей и т. п., скоро оказал большую охоту и способность к партизанской войне. Он по ночам уходил на добычу и всякий раз приносил с собой платье и оружие французское, а когда ему приказывали, то приводил и пленных. Денисов отставил Тихона от работ, стал брать его с собою в разъезды и зачислил в казаки.
Тихон не любил ездить верхом и всегда ходил пешком, никогда не отставая от кавалерии. Оружие его составляли мушкетон, который он носил больше для смеха, пика и топор, которым он владел, как волк владеет зубами, одинаково легко выбирая ими блох из шерсти и перекусывая толстые кости. Тихон одинаково верно, со всего размаха, раскалывал топором бревна и, взяв топор за обух, выстрагивал им тонкие колышки и вырезывал ложки. В партии Денисова Тихон занимал свое особенное, исключительное место. Когда надо было сделать что нибудь особенно трудное и гадкое – выворотить плечом в грязи повозку, за хвост вытащить из болота лошадь, ободрать ее, залезть в самую середину французов, пройти в день по пятьдесят верст, – все указывали, посмеиваясь, на Тихона.
– Что ему, черту, делается, меренина здоровенный, – говорили про него.
Один раз француз, которого брал Тихон, выстрелил в него из пистолета и попал ему в мякоть спины. Рана эта, от которой Тихон лечился только водкой, внутренне и наружно, была предметом самых веселых шуток во всем отряде и шуток, которым охотно поддавался Тихон.
– Что, брат, не будешь? Али скрючило? – смеялись ему казаки, и Тихон, нарочно скорчившись и делая рожи, притворяясь, что он сердится, самыми смешными ругательствами бранил французов. Случай этот имел на Тихона только то влияние, что после своей раны он редко приводил пленных.
Тихон был самый полезный и храбрый человек в партии. Никто больше его не открыл случаев нападения, никто больше его не побрал и не побил французов; и вследствие этого он был шут всех казаков, гусаров и сам охотно поддавался этому чину. Теперь Тихон был послан Денисовым, в ночь еще, в Шамшево для того, чтобы взять языка. Но, или потому, что он не удовлетворился одним французом, или потому, что он проспал ночь, он днем залез в кусты, в самую середину французов и, как видел с горы Денисов, был открыт ими.


Поговорив еще несколько времени с эсаулом о завтрашнем нападении, которое теперь, глядя на близость французов, Денисов, казалось, окончательно решил, он повернул лошадь и поехал назад.
– Ну, бг'ат, тепег'ь поедем обсушимся, – сказал он Пете.
Подъезжая к лесной караулке, Денисов остановился, вглядываясь в лес. По лесу, между деревьев, большими легкими шагами шел на длинных ногах, с длинными мотающимися руками, человек в куртке, лаптях и казанской шляпе, с ружьем через плечо и топором за поясом. Увидав Денисова, человек этот поспешно швырнул что то в куст и, сняв с отвисшими полями мокрую шляпу, подошел к начальнику. Это был Тихон. Изрытое оспой и морщинами лицо его с маленькими узкими глазами сияло самодовольным весельем. Он, высоко подняв голову и как будто удерживаясь от смеха, уставился на Денисова.
– Ну где пг'опадал? – сказал Денисов.
– Где пропадал? За французами ходил, – смело и поспешно отвечал Тихон хриплым, но певучим басом.
– Зачем же ты днем полез? Скотина! Ну что ж, не взял?..
– Взять то взял, – сказал Тихон.
– Где ж он?
– Да я его взял сперва наперво на зорьке еще, – продолжал Тихон, переставляя пошире плоские, вывернутые в лаптях ноги, – да и свел в лес. Вижу, не ладен. Думаю, дай схожу, другого поаккуратнее какого возьму.
– Ишь, шельма, так и есть, – сказал Денисов эсаулу. – Зачем же ты этого не пг'ивел?
– Да что ж его водить то, – сердито и поспешно перебил Тихон, – не гожающий. Разве я не знаю, каких вам надо?
– Эка бестия!.. Ну?..
– Пошел за другим, – продолжал Тихон, – подполоз я таким манером в лес, да и лег. – Тихон неожиданно и гибко лег на брюхо, представляя в лицах, как он это сделал. – Один и навернись, – продолжал он. – Я его таким манером и сграбь. – Тихон быстро, легко вскочил. – Пойдем, говорю, к полковнику. Как загалдит. А их тут четверо. Бросились на меня с шпажками. Я на них таким манером топором: что вы, мол, Христос с вами, – вскрикнул Тихон, размахнув руками и грозно хмурясь, выставляя грудь.
– То то мы с горы видели, как ты стречка задавал через лужи то, – сказал эсаул, суживая свои блестящие глаза.
Пете очень хотелось смеяться, но он видел, что все удерживались от смеха. Он быстро переводил глаза с лица Тихона на лицо эсаула и Денисова, не понимая того, что все это значило.
– Ты дуг'ака то не представляй, – сказал Денисов, сердито покашливая. – Зачем пег'вого не пг'ивел?
Тихон стал чесать одной рукой спину, другой голову, и вдруг вся рожа его растянулась в сияющую глупую улыбку, открывшую недостаток зуба (за что он и прозван Щербатый). Денисов улыбнулся, и Петя залился веселым смехом, к которому присоединился и сам Тихон.
– Да что, совсем несправный, – сказал Тихон. – Одежонка плохенькая на нем, куда же его водить то. Да и грубиян, ваше благородие. Как же, говорит, я сам анаральский сын, не пойду, говорит.
– Экая скотина! – сказал Денисов. – Мне расспросить надо…
– Да я его спрашивал, – сказал Тихон. – Он говорит: плохо зн аком. Наших, говорит, и много, да всё плохие; только, говорит, одна названия. Ахнете, говорит, хорошенько, всех заберете, – заключил Тихон, весело и решительно взглянув в глаза Денисова.
– Вот я те всыплю сотню гог'ячих, ты и будешь дуг'ака то ког'чить, – сказал Денисов строго.
– Да что же серчать то, – сказал Тихон, – что ж, я не видал французов ваших? Вот дай позатемняет, я табе каких хошь, хоть троих приведу.
– Ну, поедем, – сказал Денисов, и до самой караулки он ехал, сердито нахмурившись и молча.
Тихон зашел сзади, и Петя слышал, как смеялись с ним и над ним казаки о каких то сапогах, которые он бросил в куст.
Когда прошел тот овладевший им смех при словах и улыбке Тихона, и Петя понял на мгновенье, что Тихон этот убил человека, ему сделалось неловко. Он оглянулся на пленного барабанщика, и что то кольнуло его в сердце. Но эта неловкость продолжалась только одно мгновенье. Он почувствовал необходимость повыше поднять голову, подбодриться и расспросить эсаула с значительным видом о завтрашнем предприятии, с тем чтобы не быть недостойным того общества, в котором он находился.
Посланный офицер встретил Денисова на дороге с известием, что Долохов сам сейчас приедет и что с его стороны все благополучно.
Денисов вдруг повеселел и подозвал к себе Петю.
– Ну, г'асскажи ты мне пг'о себя, – сказал он.


Петя при выезде из Москвы, оставив своих родных, присоединился к своему полку и скоро после этого был взят ординарцем к генералу, командовавшему большим отрядом. Со времени своего производства в офицеры, и в особенности с поступления в действующую армию, где он участвовал в Вяземском сражении, Петя находился в постоянно счастливо возбужденном состоянии радости на то, что он большой, и в постоянно восторженной поспешности не пропустить какого нибудь случая настоящего геройства. Он был очень счастлив тем, что он видел и испытал в армии, но вместе с тем ему все казалось, что там, где его нет, там то теперь и совершается самое настоящее, геройское. И он торопился поспеть туда, где его не было.
Когда 21 го октября его генерал выразил желание послать кого нибудь в отряд Денисова, Петя так жалостно просил, чтобы послать его, что генерал не мог отказать. Но, отправляя его, генерал, поминая безумный поступок Пети в Вяземском сражении, где Петя, вместо того чтобы ехать дорогой туда, куда он был послан, поскакал в цепь под огонь французов и выстрелил там два раза из своего пистолета, – отправляя его, генерал именно запретил Пете участвовать в каких бы то ни было действиях Денисова. От этого то Петя покраснел и смешался, когда Денисов спросил, можно ли ему остаться. До выезда на опушку леса Петя считал, что ему надобно, строго исполняя свой долг, сейчас же вернуться. Но когда он увидал французов, увидал Тихона, узнал, что в ночь непременно атакуют, он, с быстротою переходов молодых людей от одного взгляда к другому, решил сам с собою, что генерал его, которого он до сих пор очень уважал, – дрянь, немец, что Денисов герой, и эсаул герой, и что Тихон герой, и что ему было бы стыдно уехать от них в трудную минуту.
Уже смеркалось, когда Денисов с Петей и эсаулом подъехали к караулке. В полутьме виднелись лошади в седлах, казаки, гусары, прилаживавшие шалашики на поляне и (чтобы не видели дыма французы) разводившие красневший огонь в лесном овраге. В сенях маленькой избушки казак, засучив рукава, рубил баранину. В самой избе были три офицера из партии Денисова, устроивавшие стол из двери. Петя снял, отдав сушить, свое мокрое платье и тотчас принялся содействовать офицерам в устройстве обеденного стола.
Через десять минут был готов стол, покрытый салфеткой. На столе была водка, ром в фляжке, белый хлеб и жареная баранина с солью.
Сидя вместе с офицерами за столом и разрывая руками, по которым текло сало, жирную душистую баранину, Петя находился в восторженном детском состоянии нежной любви ко всем людям и вследствие того уверенности в такой же любви к себе других людей.
– Так что же вы думаете, Василий Федорович, – обратился он к Денисову, – ничего, что я с вами останусь на денек? – И, не дожидаясь ответа, он сам отвечал себе: – Ведь мне велено узнать, ну вот я и узнаю… Только вы меня пустите в самую… в главную. Мне не нужно наград… А мне хочется… – Петя стиснул зубы и оглянулся, подергивая кверху поднятой головой и размахивая рукой.
– В самую главную… – повторил Денисов, улыбаясь.
– Только уж, пожалуйста, мне дайте команду совсем, чтобы я командовал, – продолжал Петя, – ну что вам стоит? Ах, вам ножик? – обратился он к офицеру, хотевшему отрезать баранины. И он подал свой складной ножик.
Офицер похвалил ножик.
– Возьмите, пожалуйста, себе. У меня много таких… – покраснев, сказал Петя. – Батюшки! Я и забыл совсем, – вдруг вскрикнул он. – У меня изюм чудесный, знаете, такой, без косточек. У нас маркитант новый – и такие прекрасные вещи. Я купил десять фунтов. Я привык что нибудь сладкое. Хотите?.. – И Петя побежал в сени к своему казаку, принес торбы, в которых было фунтов пять изюму. – Кушайте, господа, кушайте.
– А то не нужно ли вам кофейник? – обратился он к эсаулу. – Я у нашего маркитанта купил, чудесный! У него прекрасные вещи. И он честный очень. Это главное. Я вам пришлю непременно. А может быть еще, у вас вышли, обились кремни, – ведь это бывает. Я взял с собою, у меня вот тут… – он показал на торбы, – сто кремней. Я очень дешево купил. Возьмите, пожалуйста, сколько нужно, а то и все… – И вдруг, испугавшись, не заврался ли он, Петя остановился и покраснел.
Он стал вспоминать, не сделал ли он еще каких нибудь глупостей. И, перебирая воспоминания нынешнего дня, воспоминание о французе барабанщике представилось ему. «Нам то отлично, а ему каково? Куда его дели? Покормили ли его? Не обидели ли?» – подумал он. Но заметив, что он заврался о кремнях, он теперь боялся.
«Спросить бы можно, – думал он, – да скажут: сам мальчик и мальчика пожалел. Я им покажу завтра, какой я мальчик! Стыдно будет, если я спрошу? – думал Петя. – Ну, да все равно!» – и тотчас же, покраснев и испуганно глядя на офицеров, не будет ли в их лицах насмешки, он сказал:
– А можно позвать этого мальчика, что взяли в плен? дать ему чего нибудь поесть… может…
– Да, жалкий мальчишка, – сказал Денисов, видимо, не найдя ничего стыдного в этом напоминании. – Позвать его сюда. Vincent Bosse его зовут. Позвать.
– Я позову, – сказал Петя.
– Позови, позови. Жалкий мальчишка, – повторил Денисов.
Петя стоял у двери, когда Денисов сказал это. Петя пролез между офицерами и близко подошел к Денисову.
– Позвольте вас поцеловать, голубчик, – сказал он. – Ах, как отлично! как хорошо! – И, поцеловав Денисова, он побежал на двор.
– Bosse! Vincent! – прокричал Петя, остановясь у двери.
– Вам кого, сударь, надо? – сказал голос из темноты. Петя отвечал, что того мальчика француза, которого взяли нынче.
– А! Весеннего? – сказал казак.
Имя его Vincent уже переделали: казаки – в Весеннего, а мужики и солдаты – в Висеню. В обеих переделках это напоминание о весне сходилось с представлением о молоденьком мальчике.
– Он там у костра грелся. Эй, Висеня! Висеня! Весенний! – послышались в темноте передающиеся голоса и смех.
– А мальчонок шустрый, – сказал гусар, стоявший подле Пети. – Мы его покормили давеча. Страсть голодный был!
В темноте послышались шаги и, шлепая босыми ногами по грязи, барабанщик подошел к двери.
– Ah, c'est vous! – сказал Петя. – Voulez vous manger? N'ayez pas peur, on ne vous fera pas de mal, – прибавил он, робко и ласково дотрогиваясь до его руки. – Entrez, entrez. [Ах, это вы! Хотите есть? Не бойтесь, вам ничего не сделают. Войдите, войдите.]
– Merci, monsieur, [Благодарю, господин.] – отвечал барабанщик дрожащим, почти детским голосом и стал обтирать о порог свои грязные ноги. Пете многое хотелось сказать барабанщику, но он не смел. Он, переминаясь, стоял подле него в сенях. Потом в темноте взял его за руку и пожал ее.
– Entrez, entrez, – повторил он только нежным шепотом.
«Ах, что бы мне ему сделать!» – проговорил сам с собою Петя и, отворив дверь, пропустил мимо себя мальчика.
Когда барабанщик вошел в избушку, Петя сел подальше от него, считая для себя унизительным обращать на него внимание. Он только ощупывал в кармане деньги и был в сомненье, не стыдно ли будет дать их барабанщику.


От барабанщика, которому по приказанию Денисова дали водки, баранины и которого Денисов велел одеть в русский кафтан, с тем, чтобы, не отсылая с пленными, оставить его при партии, внимание Пети было отвлечено приездом Долохова. Петя в армии слышал много рассказов про необычайные храбрость и жестокость Долохова с французами, и потому с тех пор, как Долохов вошел в избу, Петя, не спуская глаз, смотрел на него и все больше подбадривался, подергивая поднятой головой, с тем чтобы не быть недостойным даже и такого общества, как Долохов.
Наружность Долохова странно поразила Петю своей простотой.
Денисов одевался в чекмень, носил бороду и на груди образ Николая чудотворца и в манере говорить, во всех приемах выказывал особенность своего положения. Долохов же, напротив, прежде, в Москве, носивший персидский костюм, теперь имел вид самого чопорного гвардейского офицера. Лицо его было чисто выбрито, одет он был в гвардейский ваточный сюртук с Георгием в петлице и в прямо надетой простой фуражке. Он снял в углу мокрую бурку и, подойдя к Денисову, не здороваясь ни с кем, тотчас же стал расспрашивать о деле. Денисов рассказывал ему про замыслы, которые имели на их транспорт большие отряды, и про присылку Пети, и про то, как он отвечал обоим генералам. Потом Денисов рассказал все, что он знал про положение французского отряда.
– Это так, но надо знать, какие и сколько войск, – сказал Долохов, – надо будет съездить. Не зная верно, сколько их, пускаться в дело нельзя. Я люблю аккуратно дело делать. Вот, не хочет ли кто из господ съездить со мной в их лагерь. У меня мундиры с собою.
– Я, я… я поеду с вами! – вскрикнул Петя.
– Совсем и тебе не нужно ездить, – сказал Денисов, обращаясь к Долохову, – а уж его я ни за что не пущу.
– Вот прекрасно! – вскрикнул Петя, – отчего же мне не ехать?..
– Да оттого, что незачем.
– Ну, уж вы меня извините, потому что… потому что… я поеду, вот и все. Вы возьмете меня? – обратился он к Долохову.
– Отчего ж… – рассеянно отвечал Долохов, вглядываясь в лицо французского барабанщика.
– Давно у тебя молодчик этот? – спросил он у Денисова.
– Нынче взяли, да ничего не знает. Я оставил его пг'и себе.
– Ну, а остальных ты куда деваешь? – сказал Долохов.
– Как куда? Отсылаю под г'асписки! – вдруг покраснев, вскрикнул Денисов. – И смело скажу, что на моей совести нет ни одного человека. Разве тебе тг'удно отослать тг'идцать ли, тг'иста ли человек под конвоем в гог'од, чем маг'ать, я пг'ямо скажу, честь солдата.
– Вот молоденькому графчику в шестнадцать лет говорить эти любезности прилично, – с холодной усмешкой сказал Долохов, – а тебе то уж это оставить пора.
– Что ж, я ничего не говорю, я только говорю, что я непременно поеду с вами, – робко сказал Петя.
– А нам с тобой пора, брат, бросить эти любезности, – продолжал Долохов, как будто он находил особенное удовольствие говорить об этом предмете, раздражавшем Денисова. – Ну этого ты зачем взял к себе? – сказал он, покачивая головой. – Затем, что тебе его жалко? Ведь мы знаем эти твои расписки. Ты пошлешь их сто человек, а придут тридцать. Помрут с голоду или побьют. Так не все ли равно их и не брать?
Эсаул, щуря светлые глаза, одобрительно кивал головой.
– Это все г'авно, тут Рассуждать нечего. Я на свою душу взять не хочу. Ты говог'ишь – помг'ут. Ну, хог'ошо. Только бы не от меня.
Долохов засмеялся.
– Кто же им не велел меня двадцать раз поймать? А ведь поймают – меня и тебя, с твоим рыцарством, все равно на осинку. – Он помолчал. – Однако надо дело делать. Послать моего казака с вьюком! У меня два французских мундира. Что ж, едем со мной? – спросил он у Пети.
– Я? Да, да, непременно, – покраснев почти до слез, вскрикнул Петя, взглядывая на Денисова.
Опять в то время, как Долохов заспорил с Денисовым о том, что надо делать с пленными, Петя почувствовал неловкость и торопливость; но опять не успел понять хорошенько того, о чем они говорили. «Ежели так думают большие, известные, стало быть, так надо, стало быть, это хорошо, – думал он. – А главное, надо, чтобы Денисов не смел думать, что я послушаюсь его, что он может мной командовать. Непременно поеду с Долоховым во французский лагерь. Он может, и я могу».
На все убеждения Денисова не ездить Петя отвечал, что он тоже привык все делать аккуратно, а не наобум Лазаря, и что он об опасности себе никогда не думает.
– Потому что, – согласитесь сами, – если не знать верно, сколько там, от этого зависит жизнь, может быть, сотен, а тут мы одни, и потом мне очень этого хочется, и непременно, непременно поеду, вы уж меня не удержите, – говорил он, – только хуже будет…


Одевшись в французские шинели и кивера, Петя с Долоховым поехали на ту просеку, с которой Денисов смотрел на лагерь, и, выехав из леса в совершенной темноте, спустились в лощину. Съехав вниз, Долохов велел сопровождавшим его казакам дожидаться тут и поехал крупной рысью по дороге к мосту. Петя, замирая от волнения, ехал с ним рядом.
– Если попадемся, я живым не отдамся, у меня пистолет, – прошептал Петя.
– Не говори по русски, – быстрым шепотом сказал Долохов, и в ту же минуту в темноте послышался оклик: «Qui vive?» [Кто идет?] и звон ружья.
Кровь бросилась в лицо Пети, и он схватился за пистолет.
– Lanciers du sixieme, [Уланы шестого полка.] – проговорил Долохов, не укорачивая и не прибавляя хода лошади. Черная фигура часового стояла на мосту.
– Mot d'ordre? [Отзыв?] – Долохов придержал лошадь и поехал шагом.
– Dites donc, le colonel Gerard est ici? [Скажи, здесь ли полковник Жерар?] – сказал он.
– Mot d'ordre! – не отвечая, сказал часовой, загораживая дорогу.
– Quand un officier fait sa ronde, les sentinelles ne demandent pas le mot d'ordre… – крикнул Долохов, вдруг вспыхнув, наезжая лошадью на часового. – Je vous demande si le colonel est ici? [Когда офицер объезжает цепь, часовые не спрашивают отзыва… Я спрашиваю, тут ли полковник?]
И, не дожидаясь ответа от посторонившегося часового, Долохов шагом поехал в гору.
Заметив черную тень человека, переходящего через дорогу, Долохов остановил этого человека и спросил, где командир и офицеры? Человек этот, с мешком на плече, солдат, остановился, близко подошел к лошади Долохова, дотрогиваясь до нее рукою, и просто и дружелюбно рассказал, что командир и офицеры были выше на горе, с правой стороны, на дворе фермы (так он называл господскую усадьбу).
Проехав по дороге, с обеих сторон которой звучал от костров французский говор, Долохов повернул во двор господского дома. Проехав в ворота, он слез с лошади и подошел к большому пылавшему костру, вокруг которого, громко разговаривая, сидело несколько человек. В котелке с краю варилось что то, и солдат в колпаке и синей шинели, стоя на коленях, ярко освещенный огнем, мешал в нем шомполом.
– Oh, c'est un dur a cuire, [С этим чертом не сладишь.] – говорил один из офицеров, сидевших в тени с противоположной стороны костра.
– Il les fera marcher les lapins… [Он их проберет…] – со смехом сказал другой. Оба замолкли, вглядываясь в темноту на звук шагов Долохова и Пети, подходивших к костру с своими лошадьми.
– Bonjour, messieurs! [Здравствуйте, господа!] – громко, отчетливо выговорил Долохов.
Офицеры зашевелились в тени костра, и один, высокий офицер с длинной шеей, обойдя огонь, подошел к Долохову.
– C'est vous, Clement? – сказал он. – D'ou, diable… [Это вы, Клеман? Откуда, черт…] – но он не докончил, узнав свою ошибку, и, слегка нахмурившись, как с незнакомым, поздоровался с Долоховым, спрашивая его, чем он может служить. Долохов рассказал, что он с товарищем догонял свой полк, и спросил, обращаясь ко всем вообще, не знали ли офицеры чего нибудь о шестом полку. Никто ничего не знал; и Пете показалось, что офицеры враждебно и подозрительно стали осматривать его и Долохова. Несколько секунд все молчали.
– Si vous comptez sur la soupe du soir, vous venez trop tard, [Если вы рассчитываете на ужин, то вы опоздали.] – сказал с сдержанным смехом голос из за костра.
Долохов отвечал, что они сыты и что им надо в ночь же ехать дальше.
Он отдал лошадей солдату, мешавшему в котелке, и на корточках присел у костра рядом с офицером с длинной шеей. Офицер этот, не спуская глаз, смотрел на Долохова и переспросил его еще раз: какого он был полка? Долохов не отвечал, как будто не слыхал вопроса, и, закуривая коротенькую французскую трубку, которую он достал из кармана, спрашивал офицеров о том, в какой степени безопасна дорога от казаков впереди их.
– Les brigands sont partout, [Эти разбойники везде.] – отвечал офицер из за костра.
Долохов сказал, что казаки страшны только для таких отсталых, как он с товарищем, но что на большие отряды казаки, вероятно, не смеют нападать, прибавил он вопросительно. Никто ничего не ответил.
«Ну, теперь он уедет», – всякую минуту думал Петя, стоя перед костром и слушая его разговор.
Но Долохов начал опять прекратившийся разговор и прямо стал расспрашивать, сколько у них людей в батальоне, сколько батальонов, сколько пленных. Спрашивая про пленных русских, которые были при их отряде, Долохов сказал:
– La vilaine affaire de trainer ces cadavres apres soi. Vaudrait mieux fusiller cette canaille, [Скверное дело таскать за собой эти трупы. Лучше бы расстрелять эту сволочь.] – и громко засмеялся таким странным смехом, что Пете показалось, французы сейчас узнают обман, и он невольно отступил на шаг от костра. Никто не ответил на слова и смех Долохова, и французский офицер, которого не видно было (он лежал, укутавшись шинелью), приподнялся и прошептал что то товарищу. Долохов встал и кликнул солдата с лошадьми.
«Подадут или нет лошадей?» – думал Петя, невольно приближаясь к Долохову.
Лошадей подали.
– Bonjour, messieurs, [Здесь: прощайте, господа.] – сказал Долохов.
Петя хотел сказать bonsoir [добрый вечер] и не мог договорить слова. Офицеры что то шепотом говорили между собою. Долохов долго садился на лошадь, которая не стояла; потом шагом поехал из ворот. Петя ехал подле него, желая и не смея оглянуться, чтоб увидать, бегут или не бегут за ними французы.
Выехав на дорогу, Долохов поехал не назад в поле, а вдоль по деревне. В одном месте он остановился, прислушиваясь.
– Слышишь? – сказал он.
Петя узнал звуки русских голосов, увидал у костров темные фигуры русских пленных. Спустившись вниз к мосту, Петя с Долоховым проехали часового, который, ни слова не сказав, мрачно ходил по мосту, и выехали в лощину, где дожидались казаки.
– Ну, теперь прощай. Скажи Денисову, что на заре, по первому выстрелу, – сказал Долохов и хотел ехать, но Петя схватился за него рукою.
– Нет! – вскрикнул он, – вы такой герой. Ах, как хорошо! Как отлично! Как я вас люблю.
– Хорошо, хорошо, – сказал Долохов, но Петя не отпускал его, и в темноте Долохов рассмотрел, что Петя нагибался к нему. Он хотел поцеловаться. Долохов поцеловал его, засмеялся и, повернув лошадь, скрылся в темноте.

Х
Вернувшись к караулке, Петя застал Денисова в сенях. Денисов в волнении, беспокойстве и досаде на себя, что отпустил Петю, ожидал его.
– Слава богу! – крикнул он. – Ну, слава богу! – повторял он, слушая восторженный рассказ Пети. – И чег'т тебя возьми, из за тебя не спал! – проговорил Денисов. – Ну, слава богу, тепег'ь ложись спать. Еще вздг'емнем до утг'а.
– Да… Нет, – сказал Петя. – Мне еще не хочется спать. Да я и себя знаю, ежели засну, так уж кончено. И потом я привык не спать перед сражением.
Петя посидел несколько времени в избе, радостно вспоминая подробности своей поездки и живо представляя себе то, что будет завтра. Потом, заметив, что Денисов заснул, он встал и пошел на двор.
На дворе еще было совсем темно. Дождик прошел, но капли еще падали с деревьев. Вблизи от караулки виднелись черные фигуры казачьих шалашей и связанных вместе лошадей. За избушкой чернелись две фуры, у которых стояли лошади, и в овраге краснелся догоравший огонь. Казаки и гусары не все спали: кое где слышались, вместе с звуком падающих капель и близкого звука жевания лошадей, негромкие, как бы шепчущиеся голоса.
Петя вышел из сеней, огляделся в темноте и подошел к фурам. Под фурами храпел кто то, и вокруг них стояли, жуя овес, оседланные лошади. В темноте Петя узнал свою лошадь, которую он называл Карабахом, хотя она была малороссийская лошадь, и подошел к ней.
– Ну, Карабах, завтра послужим, – сказал он, нюхая ее ноздри и целуя ее.
– Что, барин, не спите? – сказал казак, сидевший под фурой.
– Нет; а… Лихачев, кажется, тебя звать? Ведь я сейчас только приехал. Мы ездили к французам. – И Петя подробно рассказал казаку не только свою поездку, но и то, почему он ездил и почему он считает, что лучше рисковать своей жизнью, чем делать наобум Лазаря.
– Что же, соснули бы, – сказал казак.
– Нет, я привык, – отвечал Петя. – А что, у вас кремни в пистолетах не обились? Я привез с собою. Не нужно ли? Ты возьми.
Казак высунулся из под фуры, чтобы поближе рассмотреть Петю.
– Оттого, что я привык все делать аккуратно, – сказал Петя. – Иные так, кое как, не приготовятся, потом и жалеют. Я так не люблю.
– Это точно, – сказал казак.
– Да еще вот что, пожалуйста, голубчик, наточи мне саблю; затупи… (но Петя боялся солгать) она никогда отточена не была. Можно это сделать?
– Отчего ж, можно.
Лихачев встал, порылся в вьюках, и Петя скоро услыхал воинственный звук стали о брусок. Он влез на фуру и сел на край ее. Казак под фурой точил саблю.
– А что же, спят молодцы? – сказал Петя.
– Кто спит, а кто так вот.
– Ну, а мальчик что?
– Весенний то? Он там, в сенцах, завалился. Со страху спится. Уж рад то был.
Долго после этого Петя молчал, прислушиваясь к звукам. В темноте послышались шаги и показалась черная фигура.
– Что точишь? – спросил человек, подходя к фуре.
– А вот барину наточить саблю.
– Хорошее дело, – сказал человек, который показался Пете гусаром. – У вас, что ли, чашка осталась?
– А вон у колеса.
Гусар взял чашку.
– Небось скоро свет, – проговорил он, зевая, и прошел куда то.
Петя должен бы был знать, что он в лесу, в партии Денисова, в версте от дороги, что он сидит на фуре, отбитой у французов, около которой привязаны лошади, что под ним сидит казак Лихачев и натачивает ему саблю, что большое черное пятно направо – караулка, и красное яркое пятно внизу налево – догоравший костер, что человек, приходивший за чашкой, – гусар, который хотел пить; но он ничего не знал и не хотел знать этого. Он был в волшебном царстве, в котором ничего не было похожего на действительность. Большое черное пятно, может быть, точно была караулка, а может быть, была пещера, которая вела в самую глубь земли. Красное пятно, может быть, был огонь, а может быть – глаз огромного чудовища. Может быть, он точно сидит теперь на фуре, а очень может быть, что он сидит не на фуре, а на страшно высокой башне, с которой ежели упасть, то лететь бы до земли целый день, целый месяц – все лететь и никогда не долетишь. Может быть, что под фурой сидит просто казак Лихачев, а очень может быть, что это – самый добрый, храбрый, самый чудесный, самый превосходный человек на свете, которого никто не знает. Может быть, это точно проходил гусар за водой и пошел в лощину, а может быть, он только что исчез из виду и совсем исчез, и его не было.
Что бы ни увидал теперь Петя, ничто бы не удивило его. Он был в волшебном царстве, в котором все было возможно.
Он поглядел на небо. И небо было такое же волшебное, как и земля. На небе расчищало, и над вершинами дерев быстро бежали облака, как будто открывая звезды. Иногда казалось, что на небе расчищало и показывалось черное, чистое небо. Иногда казалось, что эти черные пятна были тучки. Иногда казалось, что небо высоко, высоко поднимается над головой; иногда небо спускалось совсем, так что рукой можно было достать его.
Петя стал закрывать глаза и покачиваться.
Капли капали. Шел тихий говор. Лошади заржали и подрались. Храпел кто то.
– Ожиг, жиг, ожиг, жиг… – свистела натачиваемая сабля. И вдруг Петя услыхал стройный хор музыки, игравшей какой то неизвестный, торжественно сладкий гимн. Петя был музыкален, так же как Наташа, и больше Николая, но он никогда не учился музыке, не думал о музыке, и потому мотивы, неожиданно приходившие ему в голову, были для него особенно новы и привлекательны. Музыка играла все слышнее и слышнее. Напев разрастался, переходил из одного инструмента в другой. Происходило то, что называется фугой, хотя Петя не имел ни малейшего понятия о том, что такое фуга. Каждый инструмент, то похожий на скрипку, то на трубы – но лучше и чище, чем скрипки и трубы, – каждый инструмент играл свое и, не доиграв еще мотива, сливался с другим, начинавшим почти то же, и с третьим, и с четвертым, и все они сливались в одно и опять разбегались, и опять сливались то в торжественно церковное, то в ярко блестящее и победное.
«Ах, да, ведь это я во сне, – качнувшись наперед, сказал себе Петя. – Это у меня в ушах. А может быть, это моя музыка. Ну, опять. Валяй моя музыка! Ну!..»
Он закрыл глаза. И с разных сторон, как будто издалека, затрепетали звуки, стали слаживаться, разбегаться, сливаться, и опять все соединилось в тот же сладкий и торжественный гимн. «Ах, это прелесть что такое! Сколько хочу и как хочу», – сказал себе Петя. Он попробовал руководить этим огромным хором инструментов.
«Ну, тише, тише, замирайте теперь. – И звуки слушались его. – Ну, теперь полнее, веселее. Еще, еще радостнее. – И из неизвестной глубины поднимались усиливающиеся, торжественные звуки. – Ну, голоса, приставайте!» – приказал Петя. И сначала издалека послышались голоса мужские, потом женские. Голоса росли, росли в равномерном торжественном усилии. Пете страшно и радостно было внимать их необычайной красоте.
С торжественным победным маршем сливалась песня, и капли капали, и вжиг, жиг, жиг… свистела сабля, и опять подрались и заржали лошади, не нарушая хора, а входя в него.
Петя не знал, как долго это продолжалось: он наслаждался, все время удивлялся своему наслаждению и жалел, что некому сообщить его. Его разбудил ласковый голос Лихачева.
– Готово, ваше благородие, надвое хранцуза распластаете.
Петя очнулся.
– Уж светает, право, светает! – вскрикнул он.
Невидные прежде лошади стали видны до хвостов, и сквозь оголенные ветки виднелся водянистый свет. Петя встряхнулся, вскочил, достал из кармана целковый и дал Лихачеву, махнув, попробовал шашку и положил ее в ножны. Казаки отвязывали лошадей и подтягивали подпруги.
– Вот и командир, – сказал Лихачев. Из караулки вышел Денисов и, окликнув Петю, приказал собираться.


Быстро в полутьме разобрали лошадей, подтянули подпруги и разобрались по командам. Денисов стоял у караулки, отдавая последние приказания. Пехота партии, шлепая сотней ног, прошла вперед по дороге и быстро скрылась между деревьев в предрассветном тумане. Эсаул что то приказывал казакам. Петя держал свою лошадь в поводу, с нетерпением ожидая приказания садиться. Обмытое холодной водой, лицо его, в особенности глаза горели огнем, озноб пробегал по спине, и во всем теле что то быстро и равномерно дрожало.
– Ну, готово у вас все? – сказал Денисов. – Давай лошадей.
Лошадей подали. Денисов рассердился на казака за то, что подпруги были слабы, и, разбранив его, сел. Петя взялся за стремя. Лошадь, по привычке, хотела куснуть его за ногу, но Петя, не чувствуя своей тяжести, быстро вскочил в седло и, оглядываясь на тронувшихся сзади в темноте гусар, подъехал к Денисову.
– Василий Федорович, вы мне поручите что нибудь? Пожалуйста… ради бога… – сказал он. Денисов, казалось, забыл про существование Пети. Он оглянулся на него.
– Об одном тебя пг'ошу, – сказал он строго, – слушаться меня и никуда не соваться.
Во все время переезда Денисов ни слова не говорил больше с Петей и ехал молча. Когда подъехали к опушке леса, в поле заметно уже стало светлеть. Денисов поговорил что то шепотом с эсаулом, и казаки стали проезжать мимо Пети и Денисова. Когда они все проехали, Денисов тронул свою лошадь и поехал под гору. Садясь на зады и скользя, лошади спускались с своими седоками в лощину. Петя ехал рядом с Денисовым. Дрожь во всем его теле все усиливалась. Становилось все светлее и светлее, только туман скрывал отдаленные предметы. Съехав вниз и оглянувшись назад, Денисов кивнул головой казаку, стоявшему подле него.
– Сигнал! – проговорил он.
Казак поднял руку, раздался выстрел. И в то же мгновение послышался топот впереди поскакавших лошадей, крики с разных сторон и еще выстрелы.
В то же мгновение, как раздались первые звуки топота и крика, Петя, ударив свою лошадь и выпустив поводья, не слушая Денисова, кричавшего на него, поскакал вперед. Пете показалось, что вдруг совершенно, как середь дня, ярко рассвело в ту минуту, как послышался выстрел. Он подскакал к мосту. Впереди по дороге скакали казаки. На мосту он столкнулся с отставшим казаком и поскакал дальше. Впереди какие то люди, – должно быть, это были французы, – бежали с правой стороны дороги на левую. Один упал в грязь под ногами Петиной лошади.
У одной избы столпились казаки, что то делая. Из середины толпы послышался страшный крик. Петя подскакал к этой толпе, и первое, что он увидал, было бледное, с трясущейся нижней челюстью лицо француза, державшегося за древко направленной на него пики.
– Ура!.. Ребята… наши… – прокричал Петя и, дав поводья разгорячившейся лошади, поскакал вперед по улице.
Впереди слышны были выстрелы. Казаки, гусары и русские оборванные пленные, бежавшие с обеих сторон дороги, все громко и нескладно кричали что то. Молодцеватый, без шапки, с красным нахмуренным лицом, француз в синей шинели отбивался штыком от гусаров. Когда Петя подскакал, француз уже упал. Опять опоздал, мелькнуло в голове Пети, и он поскакал туда, откуда слышались частые выстрелы. Выстрелы раздавались на дворе того барского дома, на котором он был вчера ночью с Долоховым. Французы засели там за плетнем в густом, заросшем кустами саду и стреляли по казакам, столпившимся у ворот. Подъезжая к воротам, Петя в пороховом дыму увидал Долохова с бледным, зеленоватым лицом, кричавшего что то людям. «В объезд! Пехоту подождать!» – кричал он, в то время как Петя подъехал к нему.
– Подождать?.. Ураааа!.. – закричал Петя и, не медля ни одной минуты, поскакал к тому месту, откуда слышались выстрелы и где гуще был пороховой дым. Послышался залп, провизжали пустые и во что то шлепнувшие пули. Казаки и Долохов вскакали вслед за Петей в ворота дома. Французы в колеблющемся густом дыме одни бросали оружие и выбегали из кустов навстречу казакам, другие бежали под гору к пруду. Петя скакал на своей лошади вдоль по барскому двору и, вместо того чтобы держать поводья, странно и быстро махал обеими руками и все дальше и дальше сбивался с седла на одну сторону. Лошадь, набежав на тлевший в утреннем свето костер, уперлась, и Петя тяжело упал на мокрую землю. Казаки видели, как быстро задергались его руки и ноги, несмотря на то, что голова его не шевелилась. Пуля пробила ему голову.
Переговоривши с старшим французским офицером, который вышел к нему из за дома с платком на шпаге и объявил, что они сдаются, Долохов слез с лошади и подошел к неподвижно, с раскинутыми руками, лежавшему Пете.
– Готов, – сказал он, нахмурившись, и пошел в ворота навстречу ехавшему к нему Денисову.
– Убит?! – вскрикнул Денисов, увидав еще издалека то знакомое ему, несомненно безжизненное положение, в котором лежало тело Пети.
– Готов, – повторил Долохов, как будто выговаривание этого слова доставляло ему удовольствие, и быстро пошел к пленным, которых окружили спешившиеся казаки. – Брать не будем! – крикнул он Денисову.
Денисов не отвечал; он подъехал к Пете, слез с лошади и дрожащими руками повернул к себе запачканное кровью и грязью, уже побледневшее лицо Пети.
«Я привык что нибудь сладкое. Отличный изюм, берите весь», – вспомнилось ему. И казаки с удивлением оглянулись на звуки, похожие на собачий лай, с которыми Денисов быстро отвернулся, подошел к плетню и схватился за него.
В числе отбитых Денисовым и Долоховым русских пленных был Пьер Безухов.


О той партии пленных, в которой был Пьер, во время всего своего движения от Москвы, не было от французского начальства никакого нового распоряжения. Партия эта 22 го октября находилась уже не с теми войсками и обозами, с которыми она вышла из Москвы. Половина обоза с сухарями, который шел за ними первые переходы, была отбита казаками, другая половина уехала вперед; пеших кавалеристов, которые шли впереди, не было ни одного больше; они все исчезли. Артиллерия, которая первые переходы виднелась впереди, заменилась теперь огромным обозом маршала Жюно, конвоируемого вестфальцами. Сзади пленных ехал обоз кавалерийских вещей.
От Вязьмы французские войска, прежде шедшие тремя колоннами, шли теперь одной кучей. Те признаки беспорядка, которые заметил Пьер на первом привале из Москвы, теперь дошли до последней степени.
Дорога, по которой они шли, с обеих сторон была уложена мертвыми лошадьми; оборванные люди, отсталые от разных команд, беспрестанно переменяясь, то присоединялись, то опять отставали от шедшей колонны.
Несколько раз во время похода бывали фальшивые тревоги, и солдаты конвоя поднимали ружья, стреляли и бежали стремглав, давя друг друга, но потом опять собирались и бранили друг друга за напрасный страх.
Эти три сборища, шедшие вместе, – кавалерийское депо, депо пленных и обоз Жюно, – все еще составляли что то отдельное и цельное, хотя и то, и другое, и третье быстро таяло.
В депо, в котором было сто двадцать повозок сначала, теперь оставалось не больше шестидесяти; остальные были отбиты или брошены. Из обоза Жюно тоже было оставлено и отбито несколько повозок. Три повозки были разграблены набежавшими отсталыми солдатами из корпуса Даву. Из разговоров немцев Пьер слышал, что к этому обозу ставили караул больше, чем к пленным, и что один из их товарищей, солдат немец, был расстрелян по приказанию самого маршала за то, что у солдата нашли серебряную ложку, принадлежавшую маршалу.
Больше же всего из этих трех сборищ растаяло депо пленных. Из трехсот тридцати человек, вышедших из Москвы, теперь оставалось меньше ста. Пленные еще более, чем седла кавалерийского депо и чем обоз Жюно, тяготили конвоирующих солдат. Седла и ложки Жюно, они понимали, что могли для чего нибудь пригодиться, но для чего было голодным и холодным солдатам конвоя стоять на карауле и стеречь таких же холодных и голодных русских, которые мерли и отставали дорогой, которых было велено пристреливать, – это было не только непонятно, но и противно. И конвойные, как бы боясь в том горестном положении, в котором они сами находились, не отдаться бывшему в них чувству жалости к пленным и тем ухудшить свое положение, особенно мрачно и строго обращались с ними.
В Дорогобуже, в то время как, заперев пленных в конюшню, конвойные солдаты ушли грабить свои же магазины, несколько человек пленных солдат подкопались под стену и убежали, но были захвачены французами и расстреляны.
Прежний, введенный при выходе из Москвы, порядок, чтобы пленные офицеры шли отдельно от солдат, уже давно был уничтожен; все те, которые могли идти, шли вместе, и Пьер с третьего перехода уже соединился опять с Каратаевым и лиловой кривоногой собакой, которая избрала себе хозяином Каратаева.
С Каратаевым, на третий день выхода из Москвы, сделалась та лихорадка, от которой он лежал в московском гошпитале, и по мере того как Каратаев ослабевал, Пьер отдалялся от него. Пьер не знал отчего, но, с тех пор как Каратаев стал слабеть, Пьер должен был делать усилие над собой, чтобы подойти к нему. И подходя к нему и слушая те тихие стоны, с которыми Каратаев обыкновенно на привалах ложился, и чувствуя усилившийся теперь запах, который издавал от себя Каратаев, Пьер отходил от него подальше и не думал о нем.
В плену, в балагане, Пьер узнал не умом, а всем существом своим, жизнью, что человек сотворен для счастья, что счастье в нем самом, в удовлетворении естественных человеческих потребностей, и что все несчастье происходит не от недостатка, а от излишка; но теперь, в эти последние три недели похода, он узнал еще новую, утешительную истину – он узнал, что на свете нет ничего страшного. Он узнал, что так как нет положения, в котором бы человек был счастлив и вполне свободен, так и нет положения, в котором бы он был бы несчастлив и несвободен. Он узнал, что есть граница страданий и граница свободы и что эта граница очень близка; что тот человек, который страдал оттого, что в розовой постели его завернулся один листок, точно так же страдал, как страдал он теперь, засыпая на голой, сырой земле, остужая одну сторону и пригревая другую; что, когда он, бывало, надевал свои бальные узкие башмаки, он точно так же страдал, как теперь, когда он шел уже босой совсем (обувь его давно растрепалась), ногами, покрытыми болячками. Он узнал, что, когда он, как ему казалось, по собственной своей воле женился на своей жене, он был не более свободен, чем теперь, когда его запирали на ночь в конюшню. Из всего того, что потом и он называл страданием, но которое он тогда почти не чувствовал, главное были босые, стертые, заструпелые ноги. (Лошадиное мясо было вкусно и питательно, селитренный букет пороха, употребляемого вместо соли, был даже приятен, холода большого не было, и днем на ходу всегда бывало жарко, а ночью были костры; вши, евшие тело, приятно согревали.) Одно было тяжело в первое время – это ноги.
Во второй день перехода, осмотрев у костра свои болячки, Пьер думал невозможным ступить на них; но когда все поднялись, он пошел, прихрамывая, и потом, когда разогрелся, пошел без боли, хотя к вечеру страшнее еще было смотреть на ноги. Но он не смотрел на них и думал о другом.
Теперь только Пьер понял всю силу жизненности человека и спасительную силу перемещения внимания, вложенную в человека, подобную тому спасительному клапану в паровиках, который выпускает лишний пар, как только плотность его превышает известную норму.
Он не видал и не слыхал, как пристреливали отсталых пленных, хотя более сотни из них уже погибли таким образом. Он не думал о Каратаеве, который слабел с каждым днем и, очевидно, скоро должен был подвергнуться той же участи. Еще менее Пьер думал о себе. Чем труднее становилось его положение, чем страшнее была будущность, тем независимее от того положения, в котором он находился, приходили ему радостные и успокоительные мысли, воспоминания и представления.


22 го числа, в полдень, Пьер шел в гору по грязной, скользкой дороге, глядя на свои ноги и на неровности пути. Изредка он взглядывал на знакомую толпу, окружающую его, и опять на свои ноги. И то и другое было одинаково свое и знакомое ему. Лиловый кривоногий Серый весело бежал стороной дороги, изредка, в доказательство своей ловкости и довольства, поджимая заднюю лапу и прыгая на трех и потом опять на всех четырех бросаясь с лаем на вороньев, которые сидели на падали. Серый был веселее и глаже, чем в Москве. Со всех сторон лежало мясо различных животных – от человеческого до лошадиного, в различных степенях разложения; и волков не подпускали шедшие люди, так что Серый мог наедаться сколько угодно.
Дождик шел с утра, и казалось, что вот вот он пройдет и на небе расчистит, как вслед за непродолжительной остановкой припускал дождик еще сильнее. Напитанная дождем дорога уже не принимала в себя воды, и ручьи текли по колеям.
Пьер шел, оглядываясь по сторонам, считая шаги по три, и загибал на пальцах. Обращаясь к дождю, он внутренне приговаривал: ну ка, ну ка, еще, еще наддай.
Ему казалось, что он ни о чем не думает; но далеко и глубоко где то что то важное и утешительное думала его душа. Это что то было тончайшее духовное извлечение из вчерашнего его разговора с Каратаевым.
Вчера, на ночном привале, озябнув у потухшего огня, Пьер встал и перешел к ближайшему, лучше горящему костру. У костра, к которому он подошел, сидел Платон, укрывшись, как ризой, с головой шинелью, и рассказывал солдатам своим спорым, приятным, но слабым, болезненным голосом знакомую Пьеру историю. Было уже за полночь. Это было то время, в которое Каратаев обыкновенно оживал от лихорадочного припадка и бывал особенно оживлен. Подойдя к костру и услыхав слабый, болезненный голос Платона и увидав его ярко освещенное огнем жалкое лицо, Пьера что то неприятно кольнуло в сердце. Он испугался своей жалости к этому человеку и хотел уйти, но другого костра не было, и Пьер, стараясь не глядеть на Платона, подсел к костру.
– Что, как твое здоровье? – спросил он.
– Что здоровье? На болезнь плакаться – бог смерти не даст, – сказал Каратаев и тотчас же возвратился к начатому рассказу.
– …И вот, братец ты мой, – продолжал Платон с улыбкой на худом, бледном лице и с особенным, радостным блеском в глазах, – вот, братец ты мой…
Пьер знал эту историю давно, Каратаев раз шесть ему одному рассказывал эту историю, и всегда с особенным, радостным чувством. Но как ни хорошо знал Пьер эту историю, он теперь прислушался к ней, как к чему то новому, и тот тихий восторг, который, рассказывая, видимо, испытывал Каратаев, сообщился и Пьеру. История эта была о старом купце, благообразно и богобоязненно жившем с семьей и поехавшем однажды с товарищем, богатым купцом, к Макарью.
Остановившись на постоялом дворе, оба купца заснули, и на другой день товарищ купца был найден зарезанным и ограбленным. Окровавленный нож найден был под подушкой старого купца. Купца судили, наказали кнутом и, выдернув ноздри, – как следует по порядку, говорил Каратаев, – сослали в каторгу.
– И вот, братец ты мой (на этом месте Пьер застал рассказ Каратаева), проходит тому делу годов десять или больше того. Живет старичок на каторге. Как следовает, покоряется, худого не делает. Только у бога смерти просит. – Хорошо. И соберись они, ночным делом, каторжные то, так же вот как мы с тобой, и старичок с ними. И зашел разговор, кто за что страдает, в чем богу виноват. Стали сказывать, тот душу загубил, тот две, тот поджег, тот беглый, так ни за что. Стали старичка спрашивать: ты за что, мол, дедушка, страдаешь? Я, братцы мои миленькие, говорит, за свои да за людские грехи страдаю. А я ни душ не губил, ни чужого не брал, акромя что нищую братию оделял. Я, братцы мои миленькие, купец; и богатство большое имел. Так и так, говорит. И рассказал им, значит, как все дело было, по порядку. Я, говорит, о себе не тужу. Меня, значит, бог сыскал. Одно, говорит, мне свою старуху и деток жаль. И так то заплакал старичок. Случись в их компании тот самый человек, значит, что купца убил. Где, говорит, дедушка, было? Когда, в каком месяце? все расспросил. Заболело у него сердце. Подходит таким манером к старичку – хлоп в ноги. За меня ты, говорит, старичок, пропадаешь. Правда истинная; безвинно напрасно, говорит, ребятушки, человек этот мучится. Я, говорит, то самое дело сделал и нож тебе под голова сонному подложил. Прости, говорит, дедушка, меня ты ради Христа.
Каратаев замолчал, радостно улыбаясь, глядя на огонь, и поправил поленья.
– Старичок и говорит: бог, мол, тебя простит, а мы все, говорит, богу грешны, я за свои грехи страдаю. Сам заплакал горючьми слезьми. Что же думаешь, соколик, – все светлее и светлее сияя восторженной улыбкой, говорил Каратаев, как будто в том, что он имел теперь рассказать, заключалась главная прелесть и все значение рассказа, – что же думаешь, соколик, объявился этот убийца самый по начальству. Я, говорит, шесть душ загубил (большой злодей был), но всего мне жальче старичка этого. Пускай же он на меня не плачется. Объявился: списали, послали бумагу, как следовает. Место дальнее, пока суд да дело, пока все бумаги списали как должно, по начальствам, значит. До царя доходило. Пока что, пришел царский указ: выпустить купца, дать ему награждения, сколько там присудили. Пришла бумага, стали старичка разыскивать. Где такой старичок безвинно напрасно страдал? От царя бумага вышла. Стали искать. – Нижняя челюсть Каратаева дрогнула. – А его уж бог простил – помер. Так то, соколик, – закончил Каратаев и долго, молча улыбаясь, смотрел перед собой.
Не самый рассказ этот, но таинственный смысл его, та восторженная радость, которая сияла в лице Каратаева при этом рассказе, таинственное значение этой радости, это то смутно и радостно наполняло теперь душу Пьера.


– A vos places! [По местам!] – вдруг закричал голос.
Между пленными и конвойными произошло радостное смятение и ожидание чего то счастливого и торжественного. Со всех сторон послышались крики команды, и с левой стороны, рысью объезжая пленных, показались кавалеристы, хорошо одетые, на хороших лошадях. На всех лицах было выражение напряженности, которая бывает у людей при близости высших властей. Пленные сбились в кучу, их столкнули с дороги; конвойные построились.
– L'Empereur! L'Empereur! Le marechal! Le duc! [Император! Император! Маршал! Герцог!] – и только что проехали сытые конвойные, как прогремела карета цугом, на серых лошадях. Пьер мельком увидал спокойное, красивое, толстое и белое лицо человека в треугольной шляпе. Это был один из маршалов. Взгляд маршала обратился на крупную, заметную фигуру Пьера, и в том выражении, с которым маршал этот нахмурился и отвернул лицо, Пьеру показалось сострадание и желание скрыть его.
Генерал, который вел депо, с красным испуганным лицом, погоняя свою худую лошадь, скакал за каретой. Несколько офицеров сошлось вместе, солдаты окружили их. У всех были взволнованно напряженные лица.
– Qu'est ce qu'il a dit? Qu'est ce qu'il a dit?.. [Что он сказал? Что? Что?..] – слышал Пьер.
Во время проезда маршала пленные сбились в кучу, и Пьер увидал Каратаева, которого он не видал еще в нынешнее утро. Каратаев в своей шинельке сидел, прислонившись к березе. В лице его, кроме выражения вчерашнего радостного умиления при рассказе о безвинном страдании купца, светилось еще выражение тихой торжественности.
Каратаев смотрел на Пьера своими добрыми, круглыми глазами, подернутыми теперь слезою, и, видимо, подзывал его к себе, хотел сказать что то. Но Пьеру слишком страшно было за себя. Он сделал так, как будто не видал его взгляда, и поспешно отошел.
Когда пленные опять тронулись, Пьер оглянулся назад. Каратаев сидел на краю дороги, у березы; и два француза что то говорили над ним. Пьер не оглядывался больше. Он шел, прихрамывая, в гору.
Сзади, с того места, где сидел Каратаев, послышался выстрел. Пьер слышал явственно этот выстрел, но в то же мгновение, как он услыхал его, Пьер вспомнил, что он не кончил еще начатое перед проездом маршала вычисление о том, сколько переходов оставалось до Смоленска. И он стал считать. Два французские солдата, из которых один держал в руке снятое, дымящееся ружье, пробежали мимо Пьера. Они оба были бледны, и в выражении их лиц – один из них робко взглянул на Пьера – было что то похожее на то, что он видел в молодом солдате на казни. Пьер посмотрел на солдата и вспомнил о том, как этот солдат третьего дня сжег, высушивая на костре, свою рубаху и как смеялись над ним.
Собака завыла сзади, с того места, где сидел Каратаев. «Экая дура, о чем она воет?» – подумал Пьер.
Солдаты товарищи, шедшие рядом с Пьером, не оглядывались, так же как и он, на то место, с которого послышался выстрел и потом вой собаки; но строгое выражение лежало на всех лицах.


Депо, и пленные, и обоз маршала остановились в деревне Шамшеве. Все сбилось в кучу у костров. Пьер подошел к костру, поел жареного лошадиного мяса, лег спиной к огню и тотчас же заснул. Он спал опять тем же сном, каким он спал в Можайске после Бородина.
Опять события действительности соединялись с сновидениями, и опять кто то, сам ли он или кто другой, говорил ему мысли, и даже те же мысли, которые ему говорились в Можайске.
«Жизнь есть всё. Жизнь есть бог. Все перемещается и движется, и это движение есть бог. И пока есть жизнь, есть наслаждение самосознания божества. Любить жизнь, любить бога. Труднее и блаженнее всего любить эту жизнь в своих страданиях, в безвинности страданий».
«Каратаев» – вспомнилось Пьеру.
И вдруг Пьеру представился, как живой, давно забытый, кроткий старичок учитель, который в Швейцарии преподавал Пьеру географию. «Постой», – сказал старичок. И он показал Пьеру глобус. Глобус этот был живой, колеблющийся шар, не имеющий размеров. Вся поверхность шара состояла из капель, плотно сжатых между собой. И капли эти все двигались, перемещались и то сливались из нескольких в одну, то из одной разделялись на многие. Каждая капля стремилась разлиться, захватить наибольшее пространство, но другие, стремясь к тому же, сжимали ее, иногда уничтожали, иногда сливались с нею.
– Вот жизнь, – сказал старичок учитель.
«Как это просто и ясно, – подумал Пьер. – Как я мог не знать этого прежде».
– В середине бог, и каждая капля стремится расшириться, чтобы в наибольших размерах отражать его. И растет, сливается, и сжимается, и уничтожается на поверхности, уходит в глубину и опять всплывает. Вот он, Каратаев, вот разлился и исчез. – Vous avez compris, mon enfant, [Понимаешь ты.] – сказал учитель.
– Vous avez compris, sacre nom, [Понимаешь ты, черт тебя дери.] – закричал голос, и Пьер проснулся.
Он приподнялся и сел. У костра, присев на корточках, сидел француз, только что оттолкнувший русского солдата, и жарил надетое на шомпол мясо. Жилистые, засученные, обросшие волосами, красные руки с короткими пальцами ловко поворачивали шомпол. Коричневое мрачное лицо с насупленными бровями ясно виднелось в свете угольев.
– Ca lui est bien egal, – проворчал он, быстро обращаясь к солдату, стоявшему за ним. – …brigand. Va! [Ему все равно… разбойник, право!]
И солдат, вертя шомпол, мрачно взглянул на Пьера. Пьер отвернулся, вглядываясь в тени. Один русский солдат пленный, тот, которого оттолкнул француз, сидел у костра и трепал по чем то рукой. Вглядевшись ближе, Пьер узнал лиловую собачонку, которая, виляя хвостом, сидела подле солдата.
– А, пришла? – сказал Пьер. – А, Пла… – начал он и не договорил. В его воображении вдруг, одновременно, связываясь между собой, возникло воспоминание о взгляде, которым смотрел на него Платон, сидя под деревом, о выстреле, слышанном на том месте, о вое собаки, о преступных лицах двух французов, пробежавших мимо его, о снятом дымящемся ружье, об отсутствии Каратаева на этом привале, и он готов уже был понять, что Каратаев убит, но в то же самое мгновенье в его душе, взявшись бог знает откуда, возникло воспоминание о вечере, проведенном им с красавицей полькой, летом, на балконе своего киевского дома. И все таки не связав воспоминаний нынешнего дня и не сделав о них вывода, Пьер закрыл глаза, и картина летней природы смешалась с воспоминанием о купанье, о жидком колеблющемся шаре, и он опустился куда то в воду, так что вода сошлась над его головой.
Перед восходом солнца его разбудили громкие частые выстрелы и крики. Мимо Пьера пробежали французы.
– Les cosaques! [Казаки!] – прокричал один из них, и через минуту толпа русских лиц окружила Пьера.
Долго не мог понять Пьер того, что с ним было. Со всех сторон он слышал вопли радости товарищей.
– Братцы! Родимые мои, голубчики! – плача, кричали старые солдаты, обнимая казаков и гусар. Гусары и казаки окружали пленных и торопливо предлагали кто платья, кто сапоги, кто хлеба. Пьер рыдал, сидя посреди их, и не мог выговорить ни слова; он обнял первого подошедшего к нему солдата и, плача, целовал его.
Долохов стоял у ворот разваленного дома, пропуская мимо себя толпу обезоруженных французов. Французы, взволнованные всем происшедшим, громко говорили между собой; но когда они проходили мимо Долохова, который слегка хлестал себя по сапогам нагайкой и глядел на них своим холодным, стеклянным, ничего доброго не обещающим взглядом, говор их замолкал. С другой стороны стоял казак Долохова и считал пленных, отмечая сотни чертой мела на воротах.
– Сколько? – спросил Долохов у казака, считавшего пленных.
– На вторую сотню, – отвечал казак.
– Filez, filez, [Проходи, проходи.] – приговаривал Долохов, выучившись этому выражению у французов, и, встречаясь глазами с проходившими пленными, взгляд его вспыхивал жестоким блеском.
Денисов, с мрачным лицом, сняв папаху, шел позади казаков, несших к вырытой в саду яме тело Пети Ростова.


С 28 го октября, когда начались морозы, бегство французов получило только более трагический характер замерзающих и изжаривающихся насмерть у костров людей и продолжающих в шубах и колясках ехать с награбленным добром императора, королей и герцогов; но в сущности своей процесс бегства и разложения французской армии со времени выступления из Москвы нисколько не изменился.
От Москвы до Вязьмы из семидесятитрехтысячной французской армии, не считая гвардии (которая во всю войну ничего не делала, кроме грабежа), из семидесяти трех тысяч осталось тридцать шесть тысяч (из этого числа не более пяти тысяч выбыло в сражениях). Вот первый член прогрессии, которым математически верно определяются последующие.
Французская армия в той же пропорции таяла и уничтожалась от Москвы до Вязьмы, от Вязьмы до Смоленска, от Смоленска до Березины, от Березины до Вильны, независимо от большей или меньшей степени холода, преследования, заграждения пути и всех других условий, взятых отдельно. После Вязьмы войска французские вместо трех колонн сбились в одну кучу и так шли до конца. Бертье писал своему государю (известно, как отдаленно от истины позволяют себе начальники описывать положение армии). Он писал:
«Je crois devoir faire connaitre a Votre Majeste l'etat de ses troupes dans les differents corps d'annee que j'ai ete a meme d'observer depuis deux ou trois jours dans differents passages. Elles sont presque debandees. Le nombre des soldats qui suivent les drapeaux est en proportion du quart au plus dans presque tous les regiments, les autres marchent isolement dans differentes directions et pour leur compte, dans l'esperance de trouver des subsistances et pour se debarrasser de la discipline. En general ils regardent Smolensk comme le point ou ils doivent se refaire. Ces derniers jours on a remarque que beaucoup de soldats jettent leurs cartouches et leurs armes. Dans cet etat de choses, l'interet du service de Votre Majeste exige, quelles que soient ses vues ulterieures qu'on rallie l'armee a Smolensk en commencant a la debarrasser des non combattans, tels que hommes demontes et des bagages inutiles et du materiel de l'artillerie qui n'est plus en proportion avec les forces actuelles. En outre les jours de repos, des subsistances sont necessaires aux soldats qui sont extenues par la faim et la fatigue; beaucoup sont morts ces derniers jours sur la route et dans les bivacs. Cet etat de choses va toujours en augmentant et donne lieu de craindre que si l'on n'y prete un prompt remede, on ne soit plus maitre des troupes dans un combat. Le 9 November, a 30 verstes de Smolensk».