История Александрии

Эллинистический период (IV—I века до н. э.)

В 332 году до н. э. Александр Македонский без боя захватил персидскую сатрапию Египет, заручился поддержкой местного жречества и в западной части дельты Нила заложил новый город — Александрию Египетскую (она была основана на месте нескольких деревень, в которых уже с VII века до н. э. селились греки). В 331 году до н. э., пополнив в Египте свои войска, он направился через Сирию в Месопотамию. После смерти Александра Македонского (323 год до н. э.) один из его командиров, Птолемей I Сотер, получил в управление Египет и вскоре сделал его наследственным царством. Для усиления престижа своей власти, как наследника великого царя, Птолемей захватил тело Александра, которое предполагалось похоронить в Македонии. С этой целью он напал в Сирии на траурную процессию и увез забальзамированные останки Александра Великого в Египет, где захоронил в Александрии в специально сооружённой для этого усыпальнице.

Александрия была построена по плану двух греческих архитекторов — Динократа из Родоса и Сострата из Книда. Город, разделённый на пять кварталов, был прорезан двумя магистралями и состоял из широких, прямых улиц (главная из них имела 6 км в длину). Мостовые, парки, театры, ипподромы, водопровод и уличное освещение — всё это указывало на благоустроенную и богатую жизнь крупнейшего эллинистического города. Особым великолепием отличалась царская часть, занимавшая около трети всей городской территории. Пышные сады, зверинцы с редкими животными, роскошные бани и театры, помещения для многочисленной прислуги примыкали к богатейшим царским дворцам, составляя сложное целое резиденции Птолемеев. Здесь же находились и царские гробницы династии, в одной из которых покоилось выкраденное тело Александра Македонского.

В этой же части города находились знаменитые Александрийский мусейон и Александрийская библиотека. Египетские цари любили проявлять свою просвещённость и покровительствовать культуре, благодаря чему Александрийский музей (Мусейон) был крупнейшим центром науки и искусства на всём протяжении правления Птолемеев. Под музей была отведена часть дворцовых построек вдоль гавани, окружённых пристройками, залами и аллеями. В состав музея, кроме библиотеки, входили астрономическая башня, ботанический и зоологический сады. При Птолемеях музей напоминал своей деятельностью скорее современную академию наук, а при римлянах превратился в подобие университета.

Фактически Мусейон был создан бывшим правителем Афин и великим философом Деметрием Фалерским, который с 297 года до н. э. работал при дворе Птолемея I и стремился вернуть Египту былое научное величие. Непосредственно здания музея и библиотеки были построены к 290 году до н. э., а в 284 году до н. э. библиотеку возглавил основатель текстологии, выдающийся филолог и поэт Зенодот Эфесский, при котором была создана греческая грамматика, а также изобретены ударения и система пунктуации.

Выдающиеся учёные и писатели той эпохи, стекавшиеся со всех концов эллинистического мира и объединявшиеся вокруг музея, получали жалованье и бесплатный стол от царя; в портиках и тенистых аллеях, созданных наподобие афинских, они вели жаркие диспуты и передавали знания своим ученикам. В Александрийской библиотеке хранились сотни тысяч рукописей, для переписывания, реставрации и изучения которых имелся многочисленный штат. В музее, ставшем центром «Александрийской школы», процветали грамматика, литература, философия, теология, медицина, география, математика и астрономия.

Александрия довольно быстро превратилась в ведущий экономический и культурный центр восточной части Средиземноморья и всего эллинистического мира. Через город на рынки Средиземноморья вывозили зерно, льняные ткани, стекло, папирус, масло, соль и рабов. Из Аравии Птолемеи импортировали ароматические вещества, золото и драгоценные камни, из Индии — слоновую кость, жемчуг, драгоценные камни, хлопковые ткани, красящие вещества, специи и рис, из Китая — шёлковые ткани. Сухопутная торговля с Востоком шла через Иран, Аравию и Южную Сирию, морская — по Красному морю и каналу, соединившему море с Нилом (Птолемеи имели самый значительный торговый флот того времени).

На Средиземноморье главными торговыми партнёрами Египта были Финикия, Малая Азия, Греция, Рим и Карфаген. Две хорошо оборудованные гавани всегда шумного Александрийского порта были образованы расположенным перед ними островом Фаросом, на котором возвышался знаменитый своими размерами Александрийский маяк, завершённый в 283 году до н. э. архитектором Состратом Книдским. Птолемеи успешно промышляли и ростовщичеством (после Первой Пунической войны Птолемей III Эвергет даже отказал Карфагену в займе под предлогом своих дружественных отношений с Римом).

Население Александрии отличалось большой этнической и религиозной пестротой. Кроме греков, македонян, фракийцев, критян и египтян в отдельных кварталах проживали евреи, арабы, сирийцы и персы. Правящий аппарат Птолемеев состоял в основном из пришлых македонян и местных греков. Главной опорой царя была многочисленная армия, костяк которой комплектовался из греко-македонских наёмников. Также Птолемеи покровительствовали египетскому жречеству, представлявшему собой влиятельную экономическую силу. Ещё при основателе династии Птолемее I в стране образовался новый культ бога Сераписа, соединившего в себе важнейшие черты греческого и египетского пантеонов. Принятый как греками, так и большей частью египетского жречества, Серапис стал верховным богом всего Египта, покровителем Птолемеев и Александрии.

Из числа египтян и евреев выдвигались чиновники местной администрации, в том числе номархи, откупщики и сборщики налогов, которые охотно усваивали эллинскую культуру. Евреи массово мигрировали в благополучную Александрию, где для них были созданы благоприятные условия в сфере ремёсел, торговли, сельского хозяйства и даже государственной и военной службы. Постепенно евреи, уже при Птолемее I имевшие равные с греками права, составили значительную часть населения города и стали играть большую роль в его социально-экономической жизни. Они населяли два из пяти кварталов Александрии, имели довольно большую политическую и религиозную свободу, а глава общины (этнарх) ведал всеми судебными и другими вопросами внутри еврейской автономии.

Некоторые евреи города были очень богаты (крупные ростовщики, купцы, сборщики налогов, военачальники), но основная масса состояла из мелких и средних ремесленников и торговцев. На средства зажиточных евреев в Александрии была построена великолепная синагога, а иудейские храмы поскромнее существовали во всех частях города. Даже среди представителей «Александрийской школы» было немало выдающихся философов и теологов из числа эллинизированых евреев. При Птолемеях только дважды (в 145 и 88 годах до н. э.) происходили незначительные стычки между евреями и остальными горожанами.

В 273 году до н. э. Птолемей II Филадельф послал в Рим посольство с предложением союза и дружбы; тогда же впервые римские послы посетили с ответным визитом Александрию. Не особо поднаторевшие в коммерции римляне в своих торговых экспедициях редко заходили дальше Александрии, выступая лишь перекупщиками восточных товаров у более сноровистых и опытных купцов, коими на тот период считались греки, сирийцы, финикийцы и евреи. В 221 году до н. э., вскоре после смерти Птолемея III Эвергета, его сын Птолемей IV Филопатор приказал слугам умертвить свою мать и соправительницу Беренику II. При Птолемее IV евреи, отказавшиеся участвовать в богослужении по греческому обряду, лишались гражданских прав и даже преследовались египетскими властями.

Уже в конце II — начале III века до н. э. происходит ослабление Египта и потеря им первенствующего положения в эллинистическом мире. В 204 году до н. э. в результате массовых волнений солдат-египтян и заговора знати был убит Птолемей IV Филопатор, оставивший своим наследником малолетнего Птолемея V Эпифана. В Александрии начались обычные в таких случаях придворные интриги и смуты за право быть регентом царя. Министры убили мать Птолемея V Арсиною III, но вскоре толпа линчевала и нового регента.

Этим ослаблением захотели воспользоваться извечные соперники Птолемеев, Македония и Сирия, решившие произвести совместный раздел заморских владений Египта, но их планам помешал Рим, стремившийся не допустить прекращения поставок зерна из Александрии и начавший свой поход на Восток. Когда Антиох III Великий в 192 году до н. э. высадился в Греции, Птолемей V предложил Риму большую денежную помощь. После двух удачных походов, совершённых в 169 и 168 годах до н. э., Селевкиды подчинили себе почти всю территорию Египта. В руках Птолемеев оставалась лишь осаждённая Александрия, но под давлением римского посольства сирийцы были вынуждены вывести свои войска из долины Нила.

В Египте римская дипломатия старательно раздувала распри между двумя правившими братьями — Птолемеем VI Филометором и Птолемеем VIII Эвергетом, ослабляя тем самым страну. В 152 году до н. э. соправителем Египта был провозглашён сын Птолемея VI — Птолемей VII, что ещё более обострило и так натянутые отношения между братьями. Дальнейшему ослаблению Египта способствовала и часто возникавшая вражда существовавших при дворе Птолемеев группировок греко-македонской, египетской и еврейской знати. Последняя имела поддержку многочисленных соплеменников, ведь при Птолемее VI в Александрии поселилось множество евреев, бежавших из Палестины от гонений сирийцев.

В 145 году до н. э., после смерти Птолемея VI в сирийском походе, Птолемей VIII женился на вдове брата и своей сестре Клеопатре II, убил своего племянника и её сына Птолемея VII, а также всех недовольных, после чего столица лишилась многих видных учёных и чиновников, оппозиционных царю. В 131 году до н. э. при массовой поддержке жителей Александрии Клеопатра II подняла восстание и изгнала из страны Птолемея VIII и его жену Клеопатру III, приходившуюся ей дочерью. В 125 году до н. э. Клеопатра II была вынуждена бежать в Сирию, в 124 году до н. э. помирилась с братом и правила до его смерти в 116 году до н. э., после чего трон перешёл Клеопатре III и её старшему сыну Птолемею IX.

В 88 году до н. э. Птолемей X убил свою мать Клеопатру III, но в связи с народным недовольством был вынужден бежать из столицы, умерев по дороге на Кипр. В 80 году до н. э. Береника III была вынуждена выйти замуж за ставленника римского диктатора Суллы и своего двоюродного брата Птолемея XI, который убил её через несколько недель после свадьбы. Узнав об этом преступлении, толпа возмущённых горожан выволокла царя из дворца и убила.

Во время смуты 58 года до н. э. Птолемей XII Неос Дионис, проигнорировавший завоевание Римом Кипра, где правил его брат, был изгнан народом из Египта, а на троне воцарились его дочери Трифаэна (умерла в 57 году до н. э.) и Береника IV. В 55 году до н. э. войска римского наместника Сирии Авла Габиния без одобрения сената овладели Александрией и восстановили на престоле Птолемея XII, который с помощью римских клинков жестоко расправился с заговорщиками, казнив даже свою дочь Бенерику. После смерти Птолемея XII (51 год до н. э.) на египетский престол взошли его верная дочь Клеопатра VII, сопровождавшая отца в вынужденной ссылке, и её малолетний брат Птолемей XIII Теос Филопатор, сочетавшиеся формальным браком. В 48 году до н. э., опасаясь заговора влиятельных придворных регентов брата, Клеопатра бежала в Сирию и оттуда с наёмным войском двинулась в поход на Птолемея XIII.

В это время разбитый Цезарем римский полководец Гней Помпей Великий попытался найти убежище в Египте, надеясь на помощь юного царя Птолемея XIII, которому прежде покровительствовал. Но, вопреки ожиданиям, сошедший на берег Помпей был убит придворными Птолемея XIII, желавшего выслужиться перед Цезарем и привлечь его на свою сторону против Клеопатры. Преследовавший Помпея Гай Юлий Цезарь через два дня также высадился в Египте и, стремясь захватить богатую казну Птолемеев, решил вмешаться в здешние распри. Сперва он взыскал огромную сумму, которую ему был должен покойный Птолемей XII. Затем, под предлогом мести за коварно убитого Помпея, голову которого он с военными почестями похоронил у стен Александрии и даже воздвиг в честь него особый храм Немесиды, Цезарь казнил виновных придворных царя и приблизил к себе Клеопатру, тайно вернувшуюся в столицу.

Силы недовольного бесцеремонностью иноземцев Птолемея XIII при поддержке горожан осадили Цезаря в царском квартале Александрии, но вскоре были оттеснены подошедшими из Сирии римскими легионами. В ходе боёв за обладание городом была разрушена значительная часть зданий, а пожар, устроенный римлянами по приказу Цезаря, не только погубил стоявший в гавани флот, но также сильно повредил порт и Александрийскую библиотеку (уцелевшие в огне рукописи поместили в хранилище при Серапеуме). В январе 47 года до н. э. римляне разбили лагерь Птолемея XIII, который утонул в Ниле на одном из судов во время отступления. Обворожившая Цезаря Клеопатра, вновь формально сочетавшаяся браком с другим малолетним братом Птолемеем XIV, фактически стала полновластной правительницей Египта под римским протекторатом, гарантией которого являлись оставленные в стране три легиона.

Цезарь, вернувшийся в Рим триумфатором, с помощью видного египетского астронома и математика Созигена провёл реформу календаря. В 46 году до н. э. Клеопатра прибыла в Рим, но после убийства Цезаря (44 год до н. э.) была вынуждена вернуться в Александрию. Вскоре после этого Птолемей XIV был отравлен, а его наследником стал сын Клеопатры от Цезаря Птолемей XV Цезарион. В 43 году до н. э. в Египте разразился голод, почти все съестные запасы шли на обеспечение склонной к бунтам Александрии, из-за чего пришлось даже вывести из страны бесчинствующие римские легионы. Зимой 41 года до н. э. в Александрию ко двору Клеопатры прибыл Марк Антоний, так же, как и Цезарь, очарованный царицей. После сплошных пиров и веселья весной 40 года до н. э. он был вынужден покинуть Египет и вернуться в Рим.

Однако решив все свои дела, Марк Антоний поселился в Александрии, и в компании Клеопатры вёл праздную жизнь типичного восточного правителя, попутно наделяя её детей частями римских восточных владений. В 36 году до н. э. он совершил неудачный поход в Парфию, однако два года спустя ему удалось взять в плен армянского царя Артавазда II, в честь чего Антоний устроил в Александрии пышный триумф. В 32 году до н. э. Октавиан Август начал открытую войну против Антония, а в 31 году до н. э. в битве при Акциуме нанёс решительное поражение флоту Антония и Клеопатры, бежавших в Александрию.

Римский период (I век до н. э. — IV век н. э.)

Летом 30 года до н. э. Октавиан подошёл к Александрии, и легионы Антония перешли на его сторону. Опечаленный предательством, Антоний совершил самоубийство, после чего его примеру последовала и Клеопатра. Расчищая путь к абсолютной власти, Октавиан приказал убить старшего сына Антония и сына Клеопатры от Цезаря, Птолемея XV Цезариона. В руки римлян попали не только казна и огромные богатства Птолемеев, но и одна из богатейших стран того времени.

Захватив Египет, Октавиан положил конец почти трёхвековому правлению греческой династии Птолемеев, после чего страна стала римской провинцией, а фактически — личной вотчиной императорской семьи. Александрия, оказавшись в составе огромного государства, но, уступая в нём лишь Риму, укрепила своё значение как крупный торговый центр Средиземноморья и морские ворота Египта — хлебной житницы империи (если в начале I века до н. э. население города составляло 300 тыс. человек, то уже через столетие оно достигло 1 миллиона жителей). При Октавиане в Египте размещалось три римских легиона, позже — два. Префекты Египта и восточные легионы довольно часто вмешивались во внутренние дела Рима, выдвигая или поддерживая того или иного кандидата на трон.

Октавиан, выступивший как преемник Птолемеев и считавший Египет своей собственностью, почитался населением как «бог и спаситель». Он усилил и так немаленький налоговый гнёт, конфисковал часть земель у сильно окрепшего жречества, монополизировал в своих руках вывоз зерна (треть поступавшего в Рим зерна имела египетское происхождение), попутно подавляя возмущение недовольных. Но и Александрия оказывала большое влияние на Римскую империю, по всем весям которой стали распространятся египетские культы Исиды и Сераписа, особенно среди моряков и женщин (Калигула даже построил храм Исиды в Риме). Утончённый александрийский стиль поэзии вошёл в моду при дворе Рима и стал образцом для подражания.

Первые римские префекты Египта, начиная с Корнелия Галла, довольно успешно расширяли границы провинции, совершали военные походы в соседние Нубию и Аравию, даже возрождали земледелие и расчищали засорившиеся при последних Птолемеях ирриграционные каналы. В 26—25 годах до н. э., когда префект Египта с основными войсками совершал поход в Аравию, на провинцию напали племена нубийцев, но в 24 году до н. э. вернувшаяся римская армия восстановила границу между Египтом и Нубией. В 8 году до н. э. в Александрии лагерем стал XXII Дейотаров легион, который в основном предотвращал или пресекал насилие между местными греками, египтянами и евреями (в 35 году н. э. по приказу Калигулы в дополнение к нему в Александрию был переведён III Киренаикский легион).

Римляне сделали ставку на местных греков и эллинизированных египтян, которые в качестве средних и мелких чиновников, откупщиков и купцов играли главную роль в хозяйственной жизни провинции. Египетские евреи напротив были отнесены к низшему классу и отстранены от государственной и военной службы, что привело к росту антагонизма между этими крупнейшими общинами города (евреи Александрии, являясь самой многочисленной общиной диаспоры, составляли около трети почти миллионного населения города и владели более чем десятью синагогами). Со временем социальные противоречия лишь усилились, часто выплёскиваясь в открытые столкновения. Так, в 38 году, в ответ на требование евреев предоставить им полные гражданские права, греки при полном попустительстве римского наместника осквернили синагоги, установив в них статуи императора Калигулы, и массово разграбили дома в еврейских кварталах Александрии (римские солдаты по приказу наместника даже разоружали евреев, пытавшихся обороняться).

После беспорядков, которые считаются первым упоминаемым в истории еврейским погромом, руководители общины были подвергнуты публичному бичеванию, синагоги закрыты, а всем евреям власти предписали проживать лишь в одном из кварталов города. По смерти Калигулы (41 год) евреи вооружились и напали на ненавистных греков, но римские войска жестоко подавили бунт. Император Клавдий, наследовавший трон, вернул александрийским евреям их религиозные и национальные права, но запретил им добиваться расширения гражданских прав. С начала римского правления еврейскую общину возглавляли уже не этнархи, а совет из 71 старейшины. Жители Александрии из числа греков и римлян яростно противились вступлению евреев в число полноправных граждан.

Живший в первой половине I века выдающийся представитель еврейского эллинизма Филон Александрийский, умело соединявший догматы иудаизма с греческой философией Платона, Пифагора и Зенона Китийского, стал вдохновителем возникшего во II веке христианского учения о логосе («слове» или «мысли»), которое было положено в основу Евангелия от Иоанна или четвёртой книги Нового Завета, а также учений об ангелах и нечистой силе. После погрома, случившегося в Александрии в 38 году, он даже во главе еврейского посольства ездил в Рим на встречу с императором, но Калигула принял сторону греков.

В середине I века в Египте стало распространяться христианство, и вскоре Александрия превратилась в один из главных центров новой религии. По преданиям, основал христианскую церковь в Египте сам апостол и евангелист Марк, ставший в 42 году первым епископом Александрии. В 68 году во время празднества, посвящённого богу Серапису, он скончался от истязаний язычников, оставив во главе церкви своего ученика Аниана. Вообще, в первые столетия египетским христианам активно противостояли последователи различных религий, культов и сект многонациональной Александрии, в том числе язычники Сераписа, гностики-сифиане и иудеи.

Со второй половины I века для Египта на столетие настал «золотой век» процветания и достатка. Однако, в 66 году под влиянием Первой Иудейской войны александрийские евреи массово восстали против римского гнёта. Во время ожесточённых уличных боёв, в которых активно принимали участие III Киренаикский и VII Клавдиев легионы, усмирявшие восстание, около 50 тыс. евреев было убито. Летом 69 года римские войска провозгласили в Александрии новым императором Веспасиана. После разрушения Иерусалима (70 год) Александрия надолго стала мировым центром иудейской религии и культуры. Бежавшие из Палестины евреи нашли убежище в Египте и в 73 году подбили местных евреев на новое восстание против римлян. Веспасиан жестоко подавил мятеж, приказав в наказание за неповиновение разрушить знаменитый не только в Египте Ониасов храм.

Во II веке в Александрии было основано первое в христианском мире высшее учебное заведение, положившее начало знаменитой Александрийской богословской школе (на начальном этапе оно выступало за сближение христианского учения с эллинской философией). В этот же период, отличавшийся процветанием города, в Александрии насчитывалось почти 50 тыс. домов, около 2,5 тыс. храмов и более 1,5 тыс. так любимых римлянами терм. Летом 106 года принял мученическую смерть александрийский епископ Кедрон. В 115 году в городе начались новые массовые беспорядки между греками и евреями (последние даже разрушили надгробие взявшего Иерусалим полководца Помпея Великого).

Для восстановления порядка в Александрии император Траян выслал туда римский легион и военные суды, а для реконструкции разрушенных храмов провёл конфискацию имущества местных евреев. Подавление восстания и последовавшие за ним репрессии привели к почти полному уничтожению еврейской общины города. Римляне сожгли и разрушили до основания славившуюся со времён Птолемеев главную синагогу Александрии, а экономическое и социальное положение уцелевших евреев города значительно ухудшилось. При императоре Адриане (первая половина II века), уделявшем большое внимание развитию провинций, к пяти старым городским кварталам прибавился новый — Адрианов. В 152—154 годах Египет охватило массовое антиримское восстание, в котором принимали участие и набиравшие всё большую силу буколы («пастухи»). Этот мятеж отразился на доставке в Рим египетского зерна, что в свою очередь вызвало волнения в столице.

В 172 году на фоне вспыхнувшей эпидемии чумы буколы подняли в Нижнем Египте новое восстание, едва не овладев Александрией. К буколам, в их недоступные селения, спрятанные в камышах и болотах дельты Нила, бежали все обездоленные люди Египта и, собравшись там в организованные отряды, делали постоянные вылазки на административные центры и римские гарнизоны. Римляне под командованием полководца и сирийского наместника Гая Авидия Кассия с большим трудом подавили мятеж, который сильно подорвал египетскую экономику (хотя с движением буколов римские власти не могли совладать и в течение всего III века). В 175 году Кассий сам поднял восстание и при поддержке египетских и сирийских легионов объявил себя императором, однако при приближении Марка Аврелия был низложен и убит своими же солдатами (из-за этого прибывший в Александрию Марк Аврелий пощадил мятежников и не стал учинять привычной в таких случаях расправы).

Новое восстание узурпатора было подавлено в 193 году, когда сирийский губернатор Песценний Нигер при поддержке восточных легионов и парфян объявил себя императором и взял под свой контроль Сирию, Египет и часть Малой Азии, но вскоре был разбит Септимием Севером. В 202 году император Септимий Север посетил Александрию и сделал её столицей провинции Египет, даровав жителям города много прав и привилегий, а также проведя в Египте административную и налоговую реформы. В то же время он возобновил гонения на христиан и иудеев, закрыл Александрийское училище, откуда выпускались христианские миссионеры, после чего многие богословы покинули город. С III века начинается постепенный упадок Александрии. И хотя в 212 году император Каракалла пожаловал всем свободным египтянам римское гражданство, но рост в его правление налогового гнёта привёл к череде восстаний.

В 216 году вернувшийся из похода в Месопотамию Каракалла, озлобившись на жителей Александрии за их намёки на совершённые им братоубийство и связь с матерью, отдал город на разграбление солдатам и наложил на него огромный штраф. Римляне устроили в Александрии жестокую резню, изгнав из музея и разрушив жилища видных философов, преподававших учение Аристотеля. После убийства Каракаллы в 217 году большинство учёных, а также бежавших от гонений евреев, вернулись в Александрию (однако после этого разграбления больше не было никаких известий о судьбе хранившейся в городе мумии Александра Македонского). В 223—225 годах в Египте свирепствовала новая эпидемия чумы, унёсшая множество жизней.

В 231 году епископ Димитрий осудил на поместном соборе главу Александрийской христианской школы Оригена, перенёсшего свою преподавательскую деятельность в Палестину, и поставил на его место Иракла. В том же году Димитрий умер, Иракл стал епископом, а школу возглавил ученик Оригена Дионисий Великий, также избранный епископом в 247 году. С середины III века александрийские епископы стали носить почётный титул папы (впервые его использовал епископ Иракл). Также с III века благодаря деятельности Антония Великого в Александрийской церкви появилось монашество.

В 250 году Деций Траян объявил обязательным для всех участие в культе Гения императора (божества, которое покровительствовало императору), но египетские христиане восстали против этого нововведения. В 257—260 годах по указу императора Валериана I на египетских христиан обрушились новые гонения. В 260 году также притеснявший местных христиан египетский префект Луций Муссий Эмилиан поддержал восстание военачальника Макриана Старшего против императора Галлиена, после поражения заговорщиков сам в 261 году объявил себя императором, но в 262 году был разбит и убит в тюрьме.

В 262 году III Киренаикский легион перешёл под командование влиятельного пальмирского царя Одената, которого в благодарность за помощь Галлиен признал своим соправителем на Востоке. В 267 году, после убийства Одената, его вдова Зенобия присоединила Египет к своим владениям. В 272 году римский император Аврелиан, разрушивший Пальмиру, осадил Александрию, а в Египте началась война между сторонниками и противниками Рима. В 273 году римляне под командованием Аврелиана штурмом захватили город, разрушив при этом Александрийский музей и библиотеку, за поддержку горожанами Зенобии срыли городские стены, а затем разбили египетского правителя Фирма, ставшего на сторону пальмирцев.

Летом 297 года узурпатор Домиций Домициан поднял восстание против Диоклетиана и объявил себя императором, но вскоре Диоклетиан осадил Александрию. В декабре 297 года Домициан скончался, назначив своим преемником Ахиллея. В марте 298 года после изнурительной восьмимесячной осады город сдался, римляне жестоко расправились с мятежниками и казнили Ахиллея. Значительная часть античной Александрии исчезла именно при Диоклетиане, как в результате масштабных разрушений, так и нового строительства. Диоклетиан разделил Египет на три провинции, а на южной границе согласился платить ежегодную дань варварским племенам в обмен на ненападение. При нём усилился налоговый гнёт, латинский язык заменил греческий в качестве официального языка, а копты начали счёт лет в своём календаре с года воцарения Диоклетиана (284 год).

В 302 году император возобновил гонения на христиан, но уже в 313 году Константин I Великий своим эдиктом легализовал христианство по всей Римской империи. В период гонений императоров Диоклетиана и Максимиана епископ Пётр покинул Александрию и странствовал по империи, не переставая выступать против зарождавшегося арианства. В 305 году по велению взошедшего на престол императора Максимина II Даза была казнена христианская великомученица Екатерина Александрийская. В 311 году Петра арестовали в Александрии и, несмотря на массовые волнения верующих, вскоре казнили (в том же году в городе были казнены многие христиане, в том числе Святая Афанасия с тремя дочерьми, а также Святой Кир Александрийский и его ученик Иоанн).

С IV века пользовавшаяся большим авторитетом Александрийская архиепископская династия соперничала как с Константинопольским патриархатом, выступая против влияния несторианства, так и с властью римского префекта. В 325 году императором Константином Великим был созван Никейский собор, основной задачей которого было поставить точку в религиозных спорах между александрийским епископом Александром и популярным в народе пресвитером Арием (эти споры стали переходить в массовые стычки между сторонниками Александра и Ария на улицах и рынках Александрии). Итогом Никейского собора стала ссылка и заключение в тюрьму Ария, который осмелился придерживаться иного взгляда, чем император и послушные ему епископы, а в империи развернулось преследование и травля ариан.

Антиохийский собор 341 года осудил учение александрийского епископа Афанасия, преемника Александра Александрийского, и поддержал арианство. К середине IV века Афанасий Великий остался единственным епископом Востока, не принявшим арианство. В 335 году он был обвинён в причастности к убийству мелетианского епископа Арсения и сослан в Германию, где распространил идеи монашества, но в 337 году, после смерти Константина, смог вернуться. В 340 году Афанасий был повторно изгнан из Александрии, а после смерти местного арианского епископа Григория в 345 году вернулся на родную кафедру. В 355 году Афанасий был осуждён Миланским собором, после чего вновь бежал из Александрии и скрывался в Верхнем Египте до самой смерти покровительствовавшего арианам императора Констанция II в 361 году.

После реформ Юлиана II, уравнявшего все ветви христианства и даже язычество, Афанасий вернулся в Александрию, но после смерти Юлиана Отступника в 363 году поборник арианства Валент II начал новые преследования опальных епископов. Афанасий вновь бежал из Александрии, но вскоре вернулся и до своей смерти в 373 году занимал епископскую кафедру. Летом 365 года в результате мощного землетрясения, унёсшего жизни более 50 тыс. жителей, частично разрушился Александрийский маяк, ушли под воду расположенные в приморской части города дворцы Птолемеев, храм Посейдона, некоторые дома знати и соседний остров Антиродос. В 374 году римский префект Египта Палладий ворвался с толпой во время службы в храм и учинил погром. Преемник Афанасия Пётр II бежал из Египта, а ариане при поддержке Палладия возвели на александрийскую кафедру своего ставленника Лукия.

В Риме Пётр II нашёл поддержку у папы Дамасия I, но смог вернуться в Александрию лишь после смерти в 378 году покровителя ариан Валента II и изгнания народом в 379 году Лукия. В 379 году императором стал Феодосий I Великий, защитник учения Афанасия, при котором Константинопольский собор 381 года вновь осудил арианство. Однако этот же собор уравнял кафедры Рима и Константинополя, сместив Александрийскую кафедру на третье место, хотя до этого Александрийская церковь, как более древняя и притом апостольского происхождения, считалась первой по значению на всём христианском Востоке.

В 391 году из-за острого конфликта между язычниками и христианами в Александрии вспыхнули массовые волнения. Вскоре патриарх Феофил Александрийский получил от императора Феодосия I разрешение на уничтожение языческих храмов. В 392 году христиане разрушили храм Диониса, театр, значительную часть античных статуй, но главное — грандиозные Серапеумы в Александрии и Канобе (современный восточный пригород Абукир). Александрийский Серапеум кроме храмового комплекса включал и филиал Александрийской библиотеки. Он служил не только оплотом язычников; здесь вместо разрушенного Александрийского музея со времён императора Марка Аврелия (вторая половина II века) велись важные научные исследования. На развалинах Серапеума Феофил велел возвести монастырь и церковь Иоанна Предтечи, а на острове Фарос — церковь Архангела Рафаила.

Византийский период (IV—VII века)

В 395 году, после смерти Феодосия I, Римская империя окончательно была разделена между его сыновьями Аркадием и Гонорием на западную и восточную части, а Египет отошёл Византии. К началу византийского периода еврейское население Александрии вновь заметно возросло, но тогда же начались преследования иудеев со стороны христианской церкви.

В 412 году епископом Александрии стал Кирилл, который не только закрыл церкви катар и преследовал язычников, но и активно конфликтовал со светскими властями города, опираясь на преданных ему вооружённых монахов. В 415 году сторонники Кирилла убили главу Александрийской школы неоплатонизма Гипатию, избили префекта Ореста, а затем, после прокатившейся волны еврейских погромов, изгнали из города иудеев, разграбив их синагоги и дома (этот случай стал первым в истории изгнанием евреев из христианской страны).

Два десятилетия после Эфесского собора (431 год), на котором Кирилл осудил несторианство Антиохийской богословской школы, были периодом доминирования Александрии на христианском Востоке, пока Халкидонский собор (451 год) не осудил учения монофизитов и несториан, окончательно утвердив верховенство кафедры епископа Константинополя на Востоке. На этом же соборе под давлением византийского императора Маркиана, его жены Пульхерии и римского папы Льва I александрийский патриарх Диоскор был осуждён за поддержку ереси Евтихия и сослан в Малую Азию, где и умер в 464 году.

Большая часть верующих Египта поддержала популярного в народе Диоскора, что в свою очередь заложило основу для формирования Коптской церкви. Меньшая часть, преимущественно греки, осталась верна православному учению византийского обряда и стала основой Мелькитской церкви. После изгнания из города Диоскора патриархом Александрии (с 451 года за александрийскими епископами утвердился титул патриарха) был назначен ставленник Маркиана и ученик Кирилла Протерий, но последователи опального Диоскора восстали против него и даже истребили византийских солдат, посланных для усмирения волнений. Вскоре Маркиан жестоко подавил мятеж монофизитов и лишил жителей Александрии ряда привилегий, в том числе права льготного ввоза хлеба.

Во второй половине V века Александрия стала мировым центром монофизитского учения, сформировавшегося в среде радикальных последователей Кирилла Александрийского, а египетские монофизиты обособились от православной митрополии. Они, в отличие от православных, признавали наличие только одной, божественной природы Христа, и отвергали его человеческую природу. Несмотря на своё название, Коптская православная церковь, будучи одной из исторических преемниц Александрийской церкви, не приняла решений Халкидонского собора и вступила в противостояние с православной церковью византийского обряда.

После смерти императора Маркиана александрийские монофизиты, воспользовавшись отсутствием в городе византийского наместника, в марте 457 года убили патриарха Протерия и провозгласили новым патриархом монаха Тимофея. С этого времени конфликт коптов с Византией ещё более усилил церковный раскол, что привело к созданию в Александрийской церкви двух параллельных иерархий — греческой (мелькитской), которую поддерживали преимущественно жители городов, и альтернативной ей монофизитской (коптской), опиравшейся на сельское население Египта. Константинопольские патриархи активно боролись против коптской литургии (так называемой «литургии апостола Марка») и коптского обряда как такового, пытаясь добиться унификации богослужения на Востоке под византийские стандарты, но, несмотря на это, вскоре коптский язык повсеместно стал вытеснять из богослужения греческий.

Патриарший престол Александрийской церкви постоянно оспаривался мелькитскими и коптскими кандидатами (хотя до 536 года на нём преобладали коптские патриархи монофизитской ориентации). В 460 году император Лев I Макелла изгнал патриарха Тимофея II из Александрии, но тот в 475 году вернулся в город и низложил прежнего православного патриарха Тимофея III, однако вскоре умер (477 год). На кафедру вновь взошёл Тимофей III, после смерти которого (482 год) патриархом Александрии стал его преемник Иоанн I Талайя, в то время как монофизиты назвали патриархом Петра III Монга, находившегося в ссылке. Однако константинопольский патриарх Акакий поддержал именно монофизитов и вынудил Иоанна I бежать в Рим под защиту папы Феликса III.

В 509 году в Александрии произошли массовые столкновения между сторонниками монофизитского патриарха Иоанна III Никиота и войсками гарнизона, в ходе которых даже сгорела резиденция патриарха. Византийские императоры Флавий Зенон и Анастасий I придерживались монофизитского учения, но воцарение Юстина I (518 год) ознаменовалось поворотом к строгому православию и сближением Константинополя с Римом, после чего многие византийские монофизиты бежали в Александрию под крыло тамошних патриархов.

Очередное обострение религиозных отношений между монофизитами и православными произошло в 535 году, когда одновременно освободились престолы константинопольского и александрийского патриархатов. Последовавшая за этим череда назначений и смещений привела к тому, что когда в 536 году александрийский патриарх Феодосий I был смешен, а на его место при поддержке константинопольского патриарха Мина поставили Павла Тавеннисиота (первого последователя Халкидонского собора после 482 года), это не было признано египетскими монофизитами и привело к очередному расколу и появлению отдельной линии коптских патриархов. Эти церковные события сопровождались ожесточёнными столкновениями на улицах Александрии, в которых принимали участие не только верующие, но и византийские войска под командованием знаменитого полководца Нарсеса, вернувшиеся с очередной войны с Персией (после одного из таких столкновений в городе вспыхнул грандиозный по размеру пожар).

Всё это привело к ужесточению имперской политики в отношении Египта, который имел ключевое значение в поставках хлеба на рынки Византии. Теперь александрийские патриархи назначались из Константинополя, а в обязанности префекта входил личный контроль над отправкой караванов судов с зерном. Со времён императора Юстиниана I, жена которого Феодора симпатизировала монофизитам, и вплоть до арабского завоевания Египта коптские патриархи, спасаясь от преследований, имели своей резиденцией монастырь Святого Макария в горной части страны. В 540 году Павел Тавеннисиот был смещён, а новым патриархом избрали монаха Зоила. С 541 года египетская политика Константинополя, занятого изнурительными войнами с персами и остготами, несколько смягчилась, а местная администрация провинции стала в большей мере формироваться из числа египтян.

В византийский период в Александрии процветали разнообразные ремёсла, прежде всего изготовление текстильных и ювелирных изделий, порфировой скульптуры и колонн, резьба по мрамору, дереву и слоновой кости, переписывание книг и иллюстрирование рукописей. Многие произведённые в городе товары поставлялись на рынки других стран, особенно изделия из камня. Также во время византийского владычества вследствие перестройки крепостных стен площадь города несколько сократилась, и не стало восточных кварталов.

В 540—541 годах в Египте вспыхнула эпидемия чумы, вскоре перекинувшаяся на остальные части Византии, а в 551 году Юстиниан I низложил александрийского патриарха Зоила. К началу VII века из шести миллионов египетских христиан православные составляли всего около 5 %, а остальные причисляли себя к коптам. В 615 году персидский царь Хосров II Парвиз после долгой осады хитростью взял Александрию и захватил огромные богатства (по стечению обстоятельств сильный ветер подхватил и пригнал к лагерю персов византийские корабли, гружённые сокровищами жрецов и египетской знати). Губернатор Египта Никита (двоюродный брат византийского императора Ираклия I) вместе с патриархом Иоанном V были вынуждены бежать на Кипр, а затем в Константинополь.

В 629 году византийцы смогли вернуть себе власть над Египтом, и после потери Антиохии и Иерусалима (638 год) даже пытались укрепить его границы, но уже в 640 году в страну вторглись мусульмане, нашедшие поддержку у притесняемых властями коптов и евреев. В 633 году александрийский патриарх Кир, стремившийся в связи с угрозой арабского завоевания заручиться поддержкой населения, заключил унию с коптами и вскоре был назначен префектом Египта, однако церковный собор 649 года осудил унию с монофизитами.

Арабский период (VII—XII века)

В ноябре 641 года после 14-месячной осады византийцы сдали Александрию арабам, которые позволили 40 тыс. евреям остаться в городе. Греческий патриарх Александрии Пётр IV был вынужден c остатками армии бежать в Константинополь, после чего Александрийская церковь окончательно пришла в упадок и находилась в сильной зависимости от властей Византии. В том же году арабы основали в дельте Нила новую столицу Египта — город Фустат (Эль-Фустат), позже ставший районом Каира. В 645 году византийцы атакой с моря вернули себе Александрию, но в 646 году их армия была разбита арабами.

В 654 году византийский император Констант II в последний раз послал флот для отвоевания Египта, но он был вновь разбит арабами. С середины VII века вследствие бегства большей части греческого населения внешняя торговля Александрии стала постепенно угасать. Притеснявшаяся византийцами, Коптская церковь Египта при арабском правлении долгое время пользовалась относительной свободой, в то время как оставшиеся в стране православные подвергались преследованиям со стороны мусульманских властей, рассматривавших греков как потенциальных политических сторонников Византии.

Несмотря на демографический и культурный упадок, начавшийся в период халифата, на протяжении средних веков довольно крупная еврейская община Александрии была хорошо организована, имела своих значительных раввинов и учёных. Возглавлявший общину нагид решал гражданские, хозяйственные и уголовные споры, отвечал за сбор налогов с евреев и назначал раввинов. При арабах в Александрии поселилось немало иудеев из Сирии и Ирака, евреи активно участвовали в международной торговле (в том числе с Аравией, Персией и Индией), а некоторые из них даже занимали государственные должности.

В VIII—IX веках еврейская община Александрии вновь процветала, а мусульманские правители даже предоставляли евреям возможность совершать паломничество в Иерусалим. В 706 году арабский язык становится официальным языком Египта, в 725 году египетские копты поднимают восстание против мусульман, подавленное последними лишь в 733 году. В 727 году в противовес непокорным коптам и при поддержке византийского императора Льва III Исавра, активно боровшегося с арабами, на дотоле пустовавший православный Александрийский престол был избран деятельный патриарх Косма I.

В 731 году халиф позволил египетским православным восстановить пост александрийского патриарха, а Косма I даже сумел добиться возвращения грекам многих церквей, захваченных коптами после ухода византийцев. В 796 году Александрия, включая её знаменитый маяк, в очередной раз сильно пострадала от мощного землетрясения. В 828 году венецианские купцы, прибывшие в Александрию и узнавшие о том, что мусульмане начали разрушать христианские храмы для возведения мечетей, похитили хранившиеся в городе мощи высокопочитаемого апостола Марка и втайне перевезли их в Венецию.

В 868 году власть над Египтом переходит в руки членов тюркской династии Тулунидов, но в 905—935 годах страна вновь оказалась под прямым правлением аббасидских халифов Багдада. В 914 году в Египет из Туниса вторглась армия Фатимидов и заняла Александрию, но вскоре она была разбита подошедшими войсками Аббасидского халифа. В 919 году Убейдаллах вновь вторгся в Египет и захватил Александрию, но флот Фатимидов был потоплен у Рашида, а сухопутные силы в конце 920 года вытеснены войсками Аббасидов.

Весной 969 года фатимидская армия при поддержке притесняемых властями египетских шиитов всё же захватила Египет, где с 935 года правила тюркская династия Ихшидов. Фатимиды сделали своей столицей Каир, расположенный по соседству с бывшей египетской резиденцией халифов Фустатом. Основу административного аппарата Фатимидов составляли более образованные копты и евреи, многие из которых были выходцами из Александрии. К концу X века евреи считались самыми влиятельными купцами и ростовщиками как Александрии, так и всего Египта. Они держали в своих руках торговлю с Аравией и Индией, и даже кредитовали фатимидских халифов и визирей.

Однако с 1012 года халиф Аль-Хаким стал преследовать евреев и христиан, многие из них были вынуждены покинуть Александрию. После Первого крестового похода (конец XI века) в городе осело немало палестинских евреев. К XII веку александрийская гавань и каналы, связывавшие город с Нилом, обмелели и заполнились илом, после чего порт пришёл в упадок, что нанесло сильный удар по экономике и благосостоянию города. Также к началу XII века везде в коптском обряде, кроме коптских монастырей, демонстративно игнорировавших Константинополь, служились литургии, близкие к византийскому обряду.

Период Айюбидов и Мамлюков (XII—XVI века)

В 1171 году выдающийся мусульманский полководец Салах ад-Дин, происходивший из иракских курдов, низложил последнего халифа из династии Фатимидов, провозгласил себя новым султаном и признал духовным главой суннитского халифа Багдада из династии Аббасидов. Династия Айюбидов, основателем которой был Салах ад-Дин, опиралась на расквартированные в Египте тюркские войска и жестоко преследовала местных шиитов. Во второй половине XII века в Александрии проживало всего около трёх тысяч евреев, но некоторые из них занимали важные посты при дворе Салах ад-Дина. При нём в городе разрешалось селиться еврейским беженцам из Европы, подвергавшимся гонениям со стороны христиан. Также в конце XII — начале XIII века в Александрии насчитывалось более сорока христианских храмов, принадлежавших как коптам, так и православным.

В 1201 году в результате мощного землетрясения, произошедшего в восточном Средиземноморье, в Египте и Сирии погибло более 1 млн человек. В начале XIII века численность православного населения Александрии составляла около 100 тыс. человек, а александрийские патриархи установили во время крестовых походов тесные связи с Римом. Несмотря на это, вторгшиеся в Египет в 1219 году крестоносцы Пятого крестового похода выбрали латинского патриарха — Афанасия Клермонского. Однако ни он, ни его преемники так и не смогли получить реальную власть в городе, занимая свой пост формально (окончательно латинский патриархат Александрии был упразднён только при папе римском Иоанне XXIII во второй половине XX века).

В 1250 году мамлюки убили последнего султана из династии Айюбидов и захватили власть в Египте. В правление мамлюков население Александрии, как и число местных евреев и греков, продолжало сокращаться, а экономика страны пришла в полный упадок. Мамлюки, особенно после крестовых походов, притесняли христиан и иудеев, в 1301 году они даже обязали христиан носить синие тюрбаны, евреев — жёлтые, а самаритян — красные.

В 1347 году эпидемия чумы нанесла сильнейший урон населению и экономике всего Египта. В 1365 году флот Кипрского королевства крестоносцев захватил и разграбил Александрию. В XIV веку арабы отстроили часть Александрийского маяка, но в конце XV века султан Кайт-бей воздвиг на его месте крепость. В XIV—XV веках в городе поселилось немало еврейских беженцев из Испании, включая купцов, ремесленников, раввинов и учёных. В 1439 году александрийский патриарх Филофей I присоединился к Флорентийской унии, признав наряду с остальными восточными патриархами нововведения Рима каноническими, но вскоре уния Восточной (православной) и Латинской (католической) церквей была отвергнута.

Османский период (XVI—XX века)

В 1517 году Египет захватил османский султан Селим I, разбивший войска мамлюков. Турки сняли с евреев ограничения, наложенные на них при мамлюках, и разрешили им свободное отправление религиозных обрядов. Вскоре евреи заняли ключевые позиции в финансовой администрации страны, а в Александрию вновь потянулись беженцы-сефарды из Испании и Португалии. В монофизитском богослужении арабский язык стал повсеместно вытеснять коптский, но в целом коптское богослужение приблизилось к византийскому, хотя и испытало некоторое влияние сирийского, иудейского и мусульманского обрядов.

Резиденция александрийского православного патриарха была перенесена в Константинополь (Стамбул), что способствовало окончательному закреплению византийской литургии в богослужении Александрийской церкви. Патриарх Иоаким I Афинянин добился у турецких властей гарантий патриарших привилегий, но египетские православные приходы находились в тяжёлом финансовом положении и выживали только благодаря помощи других восточных патриархов и православных государств, прежде всего России. После тяжёлого поражения турецкого флота в битве при Лепанто от объединённых сил Священной лиги (1571 год) по Египту прокатилась волна христианских погромов.

В 1602 году чума заставила бежать из Александрии большинство жителей. В середине XVII века в городе осела волна еврейских беженцев с Украины. В 1700 году переселившиеся в Александрию евреи-рыбаки из соседнего города Рашид (Розетта) образовали новый еврейский квартал у морского побережья; во второй половине XVIII века в нём поселились новые группы рыбаков и моряков, но вскоре квартал был разрушен мощным землетрясением. Довольно зажиточные итальянские евреи, особенно из Ливорно, чьи предки были, в основном, сефардами, стали массово прибывать в Александрию в XVIII—XIX веках.

В 1710 году ушедший на покой александрийский патриарх Герасим II оставил своим преемником ливийского митрополита Самуила, но константинопольский патриарх Киприан I в 1712 году утвердил на Александрийскую кафедру Косму II, которого поддержали турецкие власти. Весной 1714 года Косма, сам избранный константинопольским патриархом под именем Косьмы III, возвратил на александрийский престол Самуила, а затем в 1723—1736 годах повторно занимал пост патриарха Александрии.

В 1741 году часть коптов под предводительством иерусалимского патриарха Анастасия заключили унию с Римом и образовали Коптскую католическую церковь, использовавшую, однако, в своём богослужении коптский обряд. Вскоре Анастасий вернулся в православие, но, несмотря на это, линия коптских апостольских викариев была продолжена. В 1746 году, несмотря на неприятие со стороны константинопольского патриарха Паисия II, Александрийскую православную кафедру возглавил Матфей Псалт. Он противостоял папской пропаганде и пытался объединиться с Эфиопской православной церковью, но в 1766 году под давлением египетских властей был вынужден уйти на покой. В 1780 году при патриархе Киприане древнейший в мире христианский монастырь Святой Екатерины прекратил получать средства от Александрийского патриархата, что привело к обострению и так непростых отношений Синайской православной церкви с Александрией.

В июне 1798 года французская армия под командованием Наполеона Бонапарта высадилась в районе Александрии, вскоре захватила город, разбила мамлюков и оккупировала значительную часть Египта (в конце XVIII века в некогда цветущей Александрии проживало лишь около 6 тыс. человек). В августе 1798 года в заливе Абукир британский флот под командованием адмирала Нельсона разгромил французскую эскадру. В июле 1799 года в том же заливе Абукир войска Бонапарта разбили турецкую армию, прибывшую в Египет на британских судах (турки потеряли 2 тыс. убитыми, 11 тыс. утонувшими и 5 тыс. пленными). В марте 1801 года англо-турецкие войска вновь высадились при Абукире, разбили французскую армию при Александрии и осадили город. В августе 1801 года французы сдали Александрию и эвакуировались через порт Эль-Ариш, а британцы конфисковали у них большое число древнеегипетских артефактов.

Во время народного восстания, вспыхнувшего в Египте против наполеоновских войск, толпы мусульман громили христианские кварталы и церкви. После ухода французских оккупантов страна в 1801—1805 годах вновь была охвачена смутой и христианскими погромами. Даже александрийский патриарх Парфений II Панкостас, спасаясь от насилия, в конце 1804 года бежал на Родос. Еврейская община также сильно пострадала во время французской оккупации, когда Бонапарт наложил тяжёлый штраф на иудеев и велел уничтожить древнюю синагогу. Новый период расцвета александрийских евреев начался в первой половине XIX века, когда были основаны школы, больницы и разнообразные общества.

В 1807 году в ходе англо-турецкой войны египетский хедив Мухаммед Али-паша изгнал из Египта британский корпус. При нём в стране установилась религиозная свобода и терпимость, власти покровительствовали христианским общинам, благодаря чему в Египет из других османских владений устремилось множество греков. Племянник Парфения II, ставший после смерти дяди в 1805 году патриархом Феофилом II, поддерживал иммиграцию греков и одобрял реформы Мухаммеда Али-паши. В этот период в Александрии развернулось масштабное строительство коммуникаций, дворцов и предприятий, а в 1820 году город вновь был соединён с Нилом судоходным каналом Махмудия.

Нищенское положение Александрийского православного патриархата особенно обострилось в 1821 году, когда в Молдове и Валахии были отняты принадлежавшие ему монастыри и имения. В 1825 году константинопольский патриарх Хрисанф под давлением османских властей созвал собор, лишивший Феофила II патриаршего престола. Последним назначенным в Константинополе предстоятелем Александрийской православной церкви стал Иерофей I (1825 год), вернувший патриаршую резиденцию в Александрию, после чего прежняя зависимость Александрийской патриархии от Константинополя несколько ослабла. На деньги, присланные из России, Иерофей I отреставрировал в Александрии полуразрушенный храм Святого Николая и перестроил здание патриархии, а также выкупил у арабов множество христианских пленников.

В 1824 году Святой Престол создал для египетских коптов-католиков свой патриархат, существовавший, однако, из-за противодействия со стороны османских властей лишь формально. В 1829 году коптский католический Александрийский патриархат наконец-то был признан властями и получил разрешение на строительство в Египте церквей. В 1831 году Мухаммед Али-паша открыто восстал против турецкого султана и даже нанёс ему несколько поражений. Но когда в 1840 году он отверг ультиматум Великобритании, Пруссии, Австрии и России, требовавших отказаться от захваченных владений Османской империи, объединённый англо-австрийский флот подошёл к Александрии и принудил египтян пойти на уступки (Мухаммед Али-паша был вынужден снова начать выплачивать дань туркам).

В 1845 году константинопольский патриарх Мелетий III возвёл на Александрийскую кафедру Артемия Пардалиса, но египетские православные при поддержке Мухаммеда Али-паши не признали его законным патриархом. Артемий так и не решился ехать в Александрию, а в начале 1847 года официально отрёкся от престола в пользу Иерофея II, преемника Иерофея I. В 1854 году первая в Африке железная дорога соединила Александрию с Каиром, а в 1860 году в городе начал работать старейший в Африке трамвай.

После обвинения евреев Дамаска в ритуальном убийстве христианского священника (1840) в Александрии в 1870, 1882 и 1901—1907 годах происходили массовые еврейские погромы. В конце XIX — начале XX веков в городе осело немало сирийских евреев из Алеппо. В мае 1882 года египетские офицеры Александрийского гарнизона отказались выполнять требования принятого хедивом англо-французского ультиматума и перешли под командование генерала Араби-паши. Новые египетские власти взяли курс на вытеснение европейского и турецкого влияния. В Александрии на волне арабского национализма начались массовые беспорядки, приведшие к гибели около 50-и европейцев и бегству остальных.

Франция не поддержала англичан и вывела свои войска из Александрии. В июле 1882 года британский флот начал массированный обстрел Александрии, уничтожив почти все фортификационные сооружения. Египетские части покинули форты, на следующий день захваченные британским десантом. После обстрела в Александрии вспыхнули сильные пожары, охватившие значительную часть города. Вскоре британцы полностью выбили египетскую армию из Александрии, а в сентябре 1882 года вошли в Каир. И хотя Египет формально оставался частью Османской империи, фактически он находился под британским протекторатом.

В период британского владычества Александрия была важной военно-морской базой, крупным торгово-финансовым центром (в 1888 году здесь даже открылась первая в стране биржа) и основным портом по вывозу египетского хлопка. В 1895 году римский папа Лев XIII повторно учредил коптский католический патриархат и в 1899 году возвёл епископа Кирилла в ранг патриарха Александрии. При александрийском патриархе Фотие (1900—1925) православная церковь начала выпускать свои печатные издания, открылась знаменитая Александрийская библиотека, усилилась иммиграция в Египет (прежде всего в Александрию) греков из Малой Азии и православных арабов.

Новейший период (XX—XXI века)

С 1914 по 1922 год Египет официально находился под протекторатом Великобритании. Во время Первой мировой войны многих палестинских евреев, которые не были османскими подданными, изгнали в Александрию, где они приняли участие в формировании частей, воевавших на стороне Антанты против Турции. Кровавый геноцид, устроенный османскими властями в 1915 году, привёл к появлению в Александрии многочисленных армянских беженцев, позже разъехавшихся по всему свету. После распада Османской империи (1918 год) в городе осели евреи из Турции, Греции, Ливана и Сирии, а также российские ашкеназы.

В феврале 1922 году Великобритания отменила протекторат над Египтом, формально признав его независимость, а в марте того же года султан Ахмед Фуад I был провозглашён королём Египта. После образования суверенного Египта большинство местных евреев не получили египетского гражданства. Патриарх Мелетий II (1926—1935), при котором велось активное строительство храмов и благотворительных учреждений, укрепил за Александрийской церковью юрисдикцию над всей Африкой; составленный им и утверждённый египетскими властями свод правил способствовал тому, что Александрийский патриархат стал более независимым и даже получил защиту от государства.

В 30-х годах в Александрию с Мальты был переведён штаб Средиземноморского флота Великобритании, после чего город превратился в важную военно-морскую базу. После вступлении Италии в войну летом 1940 года многие местные итальянцы были арестованы, а их имущество конфисковано. В декабре 1941 года итальянские водолазы потопили в Александрийской гавани два британских военных судна и ещё два серьёзно повредили. В результате операции погибло восемь человек, но британцы при помощи египетской полиции смогли захватить шестерых итальянских диверсантов.

В 1937 году в Александрии проживало 24,7 тыс. евреев, а в 1947 году — более 21,1 тысячи. Более половины александрийских евреев занималось торговлей, в том числе крупными экспортно-импортными операциями, им принадлежало несколько основных банков города. Многие местные евреи были ремесленниками, юристами, врачами, преподавателями, журналистами, художниками и музыкантами. В 1945 и 1952 годах еврейские погромы в Александрии повторились, а в 1947 году был принят закон, по которому не менее 75 % сотрудников компаний должны быть египетскими гражданами, что привело к увольнению и разорению многих александрийских евреев, не имевших местного гражданства.

Также в городе значительно уменьшилось количество местных греков, большинство из которых после Второй мировой войны эмигрировало из Египта, главным образом в Австралию. Сокращение паствы, ранее традиционно состоявшей из греков, заставило Александрийский патриархат усилить миссионерскую деятельность на Африканском континенте. После революции 1952 года из Александрии выехало много других европейцев (греков, итальянцев, французов, британцев, армян и евреев), ранее составлявших почти половину жителей города.

В 1948 году, когда началась война за независимость Израиля, некоторые местные евреи были интернированы, но большинство из них до 1950 года освободили. В июле 1954 года израильские спецслужбы запланировали с помощью местных евреев провести серию терактов в Александрии, но их заговор был раскрыт и египтяне с помощью беглых нацистов фактически покончили с израильской диверсионной сетью в стране. После провала израильской агентуры недоверие арабов к оставшимся евреям ещё более возросло. В октябре 1954 года сторонники организации Братья-мусульмане предприняли покушение на Насера в Александрии, после чего тот приказал казнить шестерых заговорщиков и арестовать ещё тысячу исламистов, в том числе и Сайида Кутуба.

После прихода к власти Насера (ноябрь 1954 года) многие евреи города были арестованы по обвинениям в сионизме, коммунизме и экономических преступлениях. С началом Суэцкого кризиса (1956 год) тысячи евреев Александрии были изгнаны из страны, а их имущество конфисковано; многие из евреев, особенно имевшие французское гражданство, эмигрировали во Францию. В 60-х годах в Александрии ещё проживало около 2,8 тыс. евреев, но после Шестидневной войны (1967 год) многие евреи, включая главного раввина, были арестованы или изгнаны, а их имущество вновь было реквизировано государством. В 1968 году часть мощей Апостола Марка, похищенных в IX веке венецианцами, была возвращена Ватиканом в Александрию.

Примечания

1. История Древнего мира, под редакцией В.Н. Дьякова и Н.М. Никольского, "Учпедгиз" (1952).

2. История Древнего Рима, Н.А. Машкин, "Госполитиздат" (1950).

3. История Средних веков, под редакцией Е.А. Косминского и С.Д. Сказкина, "Госполитиздат" (1952).

5. Краткая история евреев, С.М. Дубнов, "Феникс" (2003).

Смотрите также

• Эллинистический Египет
• Римский Египет
• Византийский Египет
• Египет в составе Арабского халифата
• Египет от распада Халифата до Османской империи
• История Османского Египта
• Александрия

Литература

• Густерин П. В. «Кайт-Бей» — Александрийский кремль // Мир музея. — 2011. — № 11.

Ссылки

• [www.conflictologist.narod.ru/saf.html#egypt Материалы по новейшей истории Египта].
• [www.kulichki.com/~gumilev/HE1/ История Востока]

Отрывок, характеризующий История Александрии

– Il y eu plutot des antecedents, je vous citerai Schwarzenberg. [Были примеры – Шварценберг.]
– C'est impossible, [Это невозможно,] – возразил другой.
– Пари. Le grand cordon, c'est different… [Лента – это другое дело…]
Когда все поднялись, чтоб уезжать, Элен, очень мало говорившая весь вечер, опять обратилась к Борису с просьбой и ласковым, значительным приказанием, чтобы он был у нее во вторник.
– Мне это очень нужно, – сказала она с улыбкой, оглядываясь на Анну Павловну, и Анна Павловна той грустной улыбкой, которая сопровождала ее слова при речи о своей высокой покровительнице, подтвердила желание Элен. Казалось, что в этот вечер из каких то слов, сказанных Борисом о прусском войске, Элен вдруг открыла необходимость видеть его. Она как будто обещала ему, что, когда он приедет во вторник, она объяснит ему эту необходимость.
Приехав во вторник вечером в великолепный салон Элен, Борис не получил ясного объяснения, для чего было ему необходимо приехать. Были другие гости, графиня мало говорила с ним, и только прощаясь, когда он целовал ее руку, она с странным отсутствием улыбки, неожиданно, шопотом, сказала ему: Venez demain diner… le soir. Il faut que vous veniez… Venez. [Приезжайте завтра обедать… вечером. Надо, чтоб вы приехали… Приезжайте.]
В этот свой приезд в Петербург Борис сделался близким человеком в доме графини Безуховой.


Война разгоралась, и театр ее приближался к русским границам. Всюду слышались проклятия врагу рода человеческого Бонапартию; в деревнях собирались ратники и рекруты, и с театра войны приходили разноречивые известия, как всегда ложные и потому различно перетолковываемые.
Жизнь старого князя Болконского, князя Андрея и княжны Марьи во многом изменилась с 1805 года.
В 1806 году старый князь был определен одним из восьми главнокомандующих по ополчению, назначенных тогда по всей России. Старый князь, несмотря на свою старческую слабость, особенно сделавшуюся заметной в тот период времени, когда он считал своего сына убитым, не счел себя вправе отказаться от должности, в которую был определен самим государем, и эта вновь открывшаяся ему деятельность возбудила и укрепила его. Он постоянно бывал в разъездах по трем вверенным ему губерниям; был до педантизма исполнителен в своих обязанностях, строг до жестокости с своими подчиненными, и сам доходил до малейших подробностей дела. Княжна Марья перестала уже брать у своего отца математические уроки, и только по утрам, сопутствуемая кормилицей, с маленьким князем Николаем (как звал его дед) входила в кабинет отца, когда он был дома. Грудной князь Николай жил с кормилицей и няней Савишной на половине покойной княгини, и княжна Марья большую часть дня проводила в детской, заменяя, как умела, мать маленькому племяннику. M lle Bourienne тоже, как казалось, страстно любила мальчика, и княжна Марья, часто лишая себя, уступала своей подруге наслаждение нянчить маленького ангела (как называла она племянника) и играть с ним.
У алтаря лысогорской церкви была часовня над могилой маленькой княгини, и в часовне был поставлен привезенный из Италии мраморный памятник, изображавший ангела, расправившего крылья и готовящегося подняться на небо. У ангела была немного приподнята верхняя губа, как будто он сбирался улыбнуться, и однажды князь Андрей и княжна Марья, выходя из часовни, признались друг другу, что странно, лицо этого ангела напоминало им лицо покойницы. Но что было еще страннее и чего князь Андрей не сказал сестре, было то, что в выражении, которое дал случайно художник лицу ангела, князь Андрей читал те же слова кроткой укоризны, которые он прочел тогда на лице своей мертвой жены: «Ах, зачем вы это со мной сделали?…»
Вскоре после возвращения князя Андрея, старый князь отделил сына и дал ему Богучарово, большое имение, находившееся в 40 верстах от Лысых Гор. Частью по причине тяжелых воспоминаний, связанных с Лысыми Горами, частью потому, что не всегда князь Андрей чувствовал себя в силах переносить характер отца, частью и потому, что ему нужно было уединение, князь Андрей воспользовался Богучаровым, строился там и проводил в нем большую часть времени.
Князь Андрей, после Аустерлицкой кампании, твердо pешил никогда не служить более в военной службе; и когда началась война, и все должны были служить, он, чтобы отделаться от действительной службы, принял должность под начальством отца по сбору ополчения. Старый князь с сыном как бы переменились ролями после кампании 1805 года. Старый князь, возбужденный деятельностью, ожидал всего хорошего от настоящей кампании; князь Андрей, напротив, не участвуя в войне и в тайне души сожалея о том, видел одно дурное.
26 февраля 1807 года, старый князь уехал по округу. Князь Андрей, как и большею частью во время отлучек отца, оставался в Лысых Горах. Маленький Николушка был нездоров уже 4 й день. Кучера, возившие старого князя, вернулись из города и привезли бумаги и письма князю Андрею.
Камердинер с письмами, не застав молодого князя в его кабинете, прошел на половину княжны Марьи; но и там его не было. Камердинеру сказали, что князь пошел в детскую.
– Пожалуйте, ваше сиятельство, Петруша с бумагами пришел, – сказала одна из девушек помощниц няни, обращаясь к князю Андрею, который сидел на маленьком детском стуле и дрожащими руками, хмурясь, капал из стклянки лекарство в рюмку, налитую до половины водой.
– Что такое? – сказал он сердито, и неосторожно дрогнув рукой, перелил из стклянки в рюмку лишнее количество капель. Он выплеснул лекарство из рюмки на пол и опять спросил воды. Девушка подала ему.
В комнате стояла детская кроватка, два сундука, два кресла, стол и детские столик и стульчик, тот, на котором сидел князь Андрей. Окна были завешаны, и на столе горела одна свеча, заставленная переплетенной нотной книгой, так, чтобы свет не падал на кроватку.
– Мой друг, – обращаясь к брату, сказала княжна Марья от кроватки, у которой она стояла, – лучше подождать… после…
– Ах, сделай милость, ты всё говоришь глупости, ты и так всё дожидалась – вот и дождалась, – сказал князь Андрей озлобленным шопотом, видимо желая уколоть сестру.
– Мой друг, право лучше не будить, он заснул, – умоляющим голосом сказала княжна.
Князь Андрей встал и, на цыпочках, с рюмкой подошел к кроватке.
– Или точно не будить? – сказал он нерешительно.
– Как хочешь – право… я думаю… а как хочешь, – сказала княжна Марья, видимо робея и стыдясь того, что ее мнение восторжествовало. Она указала брату на девушку, шопотом вызывавшую его.
Была вторая ночь, что они оба не спали, ухаживая за горевшим в жару мальчиком. Все сутки эти, не доверяя своему домашнему доктору и ожидая того, за которым было послано в город, они предпринимали то то, то другое средство. Измученные бессоницей и встревоженные, они сваливали друг на друга свое горе, упрекали друг друга и ссорились.
– Петруша с бумагами от папеньки, – прошептала девушка. – Князь Андрей вышел.
– Ну что там! – проговорил он сердито, и выслушав словесные приказания от отца и взяв подаваемые конверты и письмо отца, вернулся в детскую.
– Ну что? – спросил князь Андрей.
– Всё то же, подожди ради Бога. Карл Иваныч всегда говорит, что сон всего дороже, – прошептала со вздохом княжна Марья. – Князь Андрей подошел к ребенку и пощупал его. Он горел.
– Убирайтесь вы с вашим Карлом Иванычем! – Он взял рюмку с накапанными в нее каплями и опять подошел.
– Andre, не надо! – сказала княжна Марья.
Но он злобно и вместе страдальчески нахмурился на нее и с рюмкой нагнулся к ребенку. – Ну, я хочу этого, сказал он. – Ну я прошу тебя, дай ему.
Княжна Марья пожала плечами, но покорно взяла рюмку и подозвав няньку, стала давать лекарство. Ребенок закричал и захрипел. Князь Андрей, сморщившись, взяв себя за голову, вышел из комнаты и сел в соседней, на диване.
Письма всё были в его руке. Он машинально открыл их и стал читать. Старый князь, на синей бумаге, своим крупным, продолговатым почерком, употребляя кое где титлы, писал следующее:
«Весьма радостное в сей момент известие получил через курьера, если не вранье. Бенигсен под Эйлау над Буонапартием якобы полную викторию одержал. В Петербурге все ликуют, e наград послано в армию несть конца. Хотя немец, – поздравляю. Корчевский начальник, некий Хандриков, не постигну, что делает: до сих пор не доставлены добавочные люди и провиант. Сейчас скачи туда и скажи, что я с него голову сниму, чтобы через неделю всё было. О Прейсиш Эйлауском сражении получил еще письмо от Петиньки, он участвовал, – всё правда. Когда не мешают кому мешаться не следует, то и немец побил Буонапартия. Сказывают, бежит весьма расстроен. Смотри ж немедля скачи в Корчеву и исполни!»
Князь Андрей вздохнул и распечатал другой конверт. Это было на двух листочках мелко исписанное письмо от Билибина. Он сложил его не читая и опять прочел письмо отца, кончавшееся словами: «скачи в Корчеву и исполни!» «Нет, уж извините, теперь не поеду, пока ребенок не оправится», подумал он и, подошедши к двери, заглянул в детскую. Княжна Марья всё стояла у кроватки и тихо качала ребенка.
«Да, что бишь еще неприятное он пишет? вспоминал князь Андрей содержание отцовского письма. Да. Победу одержали наши над Бонапартом именно тогда, когда я не служу… Да, да, всё подшучивает надо мной… ну, да на здоровье…» и он стал читать французское письмо Билибина. Он читал не понимая половины, читал только для того, чтобы хоть на минуту перестать думать о том, о чем он слишком долго исключительно и мучительно думал.


Билибин находился теперь в качестве дипломатического чиновника при главной квартире армии и хоть и на французском языке, с французскими шуточками и оборотами речи, но с исключительно русским бесстрашием перед самоосуждением и самоосмеянием описывал всю кампанию. Билибин писал, что его дипломатическая discretion [скромность] мучила его, и что он был счастлив, имея в князе Андрее верного корреспондента, которому он мог изливать всю желчь, накопившуюся в нем при виде того, что творится в армии. Письмо это было старое, еще до Прейсиш Эйлауского сражения.
«Depuis nos grands succes d'Austerlitz vous savez, mon cher Prince, писал Билибин, que je ne quitte plus les quartiers generaux. Decidement j'ai pris le gout de la guerre, et bien m'en a pris. Ce que j'ai vu ces trois mois, est incroyable.
«Je commence ab ovo. L'ennemi du genre humain , comme vous savez, s'attaque aux Prussiens. Les Prussiens sont nos fideles allies, qui ne nous ont trompes que trois fois depuis trois ans. Nous prenons fait et cause pour eux. Mais il se trouve que l'ennemi du genre humain ne fait nulle attention a nos beaux discours, et avec sa maniere impolie et sauvage se jette sur les Prussiens sans leur donner le temps de finir la parade commencee, en deux tours de main les rosse a plate couture et va s'installer au palais de Potsdam.
«J'ai le plus vif desir, ecrit le Roi de Prusse a Bonaparte, que V. M. soit accueillie еt traitee dans mon palais d'une maniere, qui lui soit agreable et c'est avec еmpres sement, que j'ai pris a cet effet toutes les mesures que les circonstances me permettaient. Puisse je avoir reussi! Les generaux Prussiens se piquent de politesse envers les Francais et mettent bas les armes aux premieres sommations.
«Le chef de la garienison de Glogau avec dix mille hommes, demande au Roi de Prusse, ce qu'il doit faire s'il est somme de se rendre?… Tout cela est positif.
«Bref, esperant en imposer seulement par notre attitude militaire, il se trouve que nous voila en guerre pour tout de bon, et ce qui plus est, en guerre sur nos frontieres avec et pour le Roi de Prusse . Tout est au grand complet, il ne nous manque qu'une petite chose, c'est le general en chef. Comme il s'est trouve que les succes d'Austerlitz aurant pu etre plus decisifs si le general en chef eut ete moins jeune, on fait la revue des octogenaires et entre Prosorofsky et Kamensky, on donne la preference au derienier. Le general nous arrive en kibik a la maniere Souvoroff, et est accueilli avec des acclamations de joie et de triomphe.
«Le 4 arrive le premier courrier de Petersbourg. On apporte les malles dans le cabinet du Marieechal, qui aime a faire tout par lui meme. On m'appelle pour aider a faire le triage des lettres et prendre celles qui nous sont destinees. Le Marieechal nous regarde faire et attend les paquets qui lui sont adresses. Nous cherchons – il n'y en a point. Le Marieechal devient impatient, se met lui meme a la besogne et trouve des lettres de l'Empereur pour le comte T., pour le prince V. et autres. Alors le voila qui se met dans une de ses coleres bleues. Il jette feu et flamme contre tout le monde, s'empare des lettres, les decachete et lit celles de l'Empereur adressees a d'autres. А, так со мною поступают! Мне доверия нет! А, за мной следить велено, хорошо же; подите вон! Et il ecrit le fameux ordre du jour au general Benigsen
«Я ранен, верхом ездить не могу, следственно и командовать армией. Вы кор д'арме ваш привели разбитый в Пултуск: тут оно открыто, и без дров, и без фуража, потому пособить надо, и я так как вчера сами отнеслись к графу Буксгевдену, думать должно о ретираде к нашей границе, что и выполнить сегодня.
«От всех моих поездок, ecrit il a l'Empereur, получил ссадину от седла, которая сверх прежних перевозок моих совсем мне мешает ездить верхом и командовать такой обширной армией, а потому я командованье оной сложил на старшего по мне генерала, графа Буксгевдена, отослав к нему всё дежурство и всё принадлежащее к оному, советовав им, если хлеба не будет, ретироваться ближе во внутренность Пруссии, потому что оставалось хлеба только на один день, а у иных полков ничего, как о том дивизионные командиры Остерман и Седморецкий объявили, а у мужиков всё съедено; я и сам, пока вылечусь, остаюсь в гошпитале в Остроленке. О числе которого ведомость всеподданнейше подношу, донеся, что если армия простоит в нынешнем биваке еще пятнадцать дней, то весной ни одного здорового не останется.
«Увольте старика в деревню, который и так обесславлен остается, что не смог выполнить великого и славного жребия, к которому был избран. Всемилостивейшего дозволения вашего о том ожидать буду здесь при гошпитале, дабы не играть роль писарскую , а не командирскую при войске. Отлучение меня от армии ни малейшего разглашения не произведет, что ослепший отъехал от армии. Таковых, как я – в России тысячи».
«Le Marieechal se fache contre l'Empereur et nous punit tous; n'est ce pas que с'est logique!
«Voila le premier acte. Aux suivants l'interet et le ridicule montent comme de raison. Apres le depart du Marieechal il se trouve que nous sommes en vue de l'ennemi, et qu'il faut livrer bataille. Boukshevden est general en chef par droit d'anciennete, mais le general Benigsen n'est pas de cet avis; d'autant plus qu'il est lui, avec son corps en vue de l'ennemi, et qu'il veut profiter de l'occasion d'une bataille „aus eigener Hand“ comme disent les Allemands. Il la donne. C'est la bataille de Poultousk qui est sensee etre une grande victoire, mais qui a mon avis ne l'est pas du tout. Nous autres pekins avons, comme vous savez, une tres vilaine habitude de decider du gain ou de la perte d'une bataille. Celui qui s'est retire apres la bataille, l'a perdu, voila ce que nous disons, et a ce titre nous avons perdu la bataille de Poultousk. Bref, nous nous retirons apres la bataille, mais nous envoyons un courrier a Petersbourg, qui porte les nouvelles d'une victoire, et le general ne cede pas le commandement en chef a Boukshevden, esperant recevoir de Petersbourg en reconnaissance de sa victoire le titre de general en chef. Pendant cet interregne, nous commencons un plan de man?uvres excessivement interessant et original. Notre but ne consiste pas, comme il devrait l'etre, a eviter ou a attaquer l'ennemi; mais uniquement a eviter le general Boukshevden, qui par droit d'ancnnete serait notre chef. Nous poursuivons ce but avec tant d'energie, que meme en passant une riviere qui n'est рas gueable, nous brulons les ponts pour nous separer de notre ennemi, qui pour le moment, n'est pas Bonaparte, mais Boukshevden. Le general Boukshevden a manque etre attaque et pris par des forces ennemies superieures a cause d'une de nos belles man?uvres qui nous sauvait de lui. Boukshevden nous poursuit – nous filons. A peine passe t il de notre cote de la riviere, que nous repassons de l'autre. A la fin notre ennemi Boukshevden nous attrappe et s'attaque a nous. Les deux generaux se fachent. Il y a meme une provocation en duel de la part de Boukshevden et une attaque d'epilepsie de la part de Benigsen. Mais au moment critique le courrier, qui porte la nouvelle de notre victoire de Poultousk, nous apporte de Petersbourg notre nomination de general en chef, et le premier ennemi Boukshevden est enfonce: nous pouvons penser au second, a Bonaparte. Mais ne voila t il pas qu'a ce moment se leve devant nous un troisieme ennemi, c'est le православное qui demande a grands cris du pain, de la viande, des souchary, du foin, – que sais je! Les magasins sont vides, les сhemins impraticables. Le православное se met a la Marieaude, et d'une maniere dont la derieniere campagne ne peut vous donner la moindre idee. La moitie des regiments forme des troupes libres, qui parcourent la contree en mettant tout a feu et a sang. Les habitants sont ruines de fond en comble, les hopitaux regorgent de malades, et la disette est partout. Deux fois le quartier general a ete attaque par des troupes de Marieaudeurs et le general en chef a ete oblige lui meme de demander un bataillon pour les chasser. Dans une de ces attaques on m'a еmporte ma malle vide et ma robe de chambre. L'Empereur veut donner le droit a tous les chefs de divisions de fusiller les Marieaudeurs, mais je crains fort que cela n'oblige une moitie de l'armee de fusiller l'autre.
[Со времени наших блестящих успехов в Аустерлице, вы знаете, мой милый князь, что я не покидаю более главных квартир. Решительно я вошел во вкус войны, и тем очень доволен; то, что я видел эти три месяца – невероятно.
«Я начинаю аb ovo. Враг рода человеческого , вам известный, аттакует пруссаков. Пруссаки – наши верные союзники, которые нас обманули только три раза в три года. Мы заступаемся за них. Но оказывается, что враг рода человеческого не обращает никакого внимания на наши прелестные речи, и с своей неучтивой и дикой манерой бросается на пруссаков, не давая им времени кончить их начатый парад, вдребезги разбивает их и поселяется в потсдамском дворце.
«Я очень желаю, пишет прусской король Бонапарту, чтобы ваше величество были приняты в моем дворце самым приятнейшим для вас образом, и я с особенной заботливостью сделал для того все нужные распоряжения на сколько позволили обстоятельства. Весьма желаю, чтоб я достигнул цели». Прусские генералы щеголяют учтивостью перед французами и сдаются по первому требованию. Начальник гарнизона Глогау, с десятью тысячами, спрашивает у прусского короля, что ему делать, если ему придется сдаваться. Всё это положительно верно. Словом, мы думали внушить им страх только положением наших военных сил, но кончается тем, что мы вовлечены в войну, на нашей же границе и, главное, за прусского короля и заодно с ним. Всего у нас в избытке, недостает только маленькой штучки, а именно – главнокомандующего. Так как оказалось, что успехи Аустерлица могли бы быть положительнее, если б главнокомандующий был бы не так молод, то делается обзор осьмидесятилетних генералов, и между Прозоровским и Каменским выбирают последнего. Генерал приезжает к нам в кибитке по Суворовски, и его принимают с радостными и торжественными восклицаниями.
4 го приезжает первый курьер из Петербурга. Приносят чемоданы в кабинет фельдмаршала, который любит всё делать сам. Меня зовут, чтобы помочь разобрать письма и взять те, которые назначены нам. Фельдмаршал, предоставляя нам это занятие, ждет конвертов, адресованных ему. Мы ищем – но их не оказывается. Фельдмаршал начинает волноваться, сам принимается за работу и находит письма от государя к графу Т., князю В. и другим. Он приходит в сильнейший гнев, выходит из себя, берет письма, распечатывает их и читает письма Императора, адресованные другим… Затем пишет знаменитый суточный приказ генералу Бенигсену.
Фельдмаршал сердится на государя, и наказывает всех нас: неправда ли это логично!
Вот первое действие. При следующих интерес и забавность возрастают, само собой разумеется. После отъезда фельдмаршала оказывается, что мы в виду неприятеля, и необходимо дать сражение. Буксгевден, главнокомандующий по старшинству, но генерал Бенигсен совсем не того же мнения, тем более, что он с своим корпусом находится в виду неприятеля, и хочет воспользоваться случаем дать сражение самостоятельно. Он его и дает.
Это пултуская битва, которая считается великой победой, но которая совсем не такова, по моему мнению. Мы штатские имеем, как вы знаете, очень дурную привычку решать вопрос о выигрыше или проигрыше сражения. Тот, кто отступил после сражения, тот проиграл его, вот что мы говорим, и судя по этому мы проиграли пултуское сражение. Одним словом, мы отступаем после битвы, но посылаем курьера в Петербург с известием о победе, и генерал Бенигсен не уступает начальствования над армией генералу Буксгевдену, надеясь получить из Петербурга в благодарность за свою победу звание главнокомандующего. Во время этого междуцарствия, мы начинаем очень оригинальный и интересный ряд маневров. План наш не состоит более, как бы он должен был состоять, в том, чтобы избегать или атаковать неприятеля, но только в том, чтобы избегать генерала Буксгевдена, который по праву старшинства должен бы был быть нашим начальником. Мы преследуем эту цель с такой энергией, что даже переходя реку, на которой нет бродов, мы сжигаем мост, с целью отдалить от себя нашего врага, который в настоящее время не Бонапарт, но Буксгевден. Генерал Буксгевден чуть чуть не был атакован и взят превосходными неприятельскими силами, вследствие одного из таких маневров, спасавших нас от него. Буксгевден нас преследует – мы бежим. Только что он перейдет на нашу сторону реки, мы переходим на другую. Наконец враг наш Буксгевден ловит нас и атакует. Оба генерала сердятся и дело доходит до вызова на дуэль со стороны Буксгевдена и припадка падучей болезни со стороны Бенигсена. Но в самую критическую минуту курьер, который возил в Петербург известие о пултуской победе, возвращается и привозит нам назначение главнокомандующего, и первый враг – Буксгевден побежден. Мы теперь можем думать о втором враге – Бонапарте. Но оказывается, что в эту самую минуту возникает перед нами третий враг – православное , которое громкими возгласами требует хлеба, говядины, сухарей, сена, овса, – и мало ли чего еще! Магазины пусты, дороги непроходимы. Православное начинает грабить, и грабёж доходит до такой степени, о которой последняя кампания не могла вам дать ни малейшего понятия. Половина полков образуют вольные команды, которые обходят страну и все предают мечу и пламени. Жители разорены совершенно, больницы завалены больными, и везде голод. Два раза мародеры нападали даже на главную квартиру, и главнокомандующий принужден был взять баталион солдат, чтобы прогнать их. В одно из этих нападений у меня унесли мой пустой чемодан и халат. Государь хочет дать право всем начальникам дивизии расстреливать мародеров, но я очень боюсь, чтобы это не заставило одну половину войска расстрелять другую.]
Князь Андрей сначала читал одними глазами, но потом невольно то, что он читал (несмотря на то, что он знал, на сколько должно было верить Билибину) больше и больше начинало занимать его. Дочитав до этого места, он смял письмо и бросил его. Не то, что он прочел в письме, сердило его, но его сердило то, что эта тамошняя, чуждая для него, жизнь могла волновать его. Он закрыл глаза, потер себе лоб рукою, как будто изгоняя всякое участие к тому, что он читал, и прислушался к тому, что делалось в детской. Вдруг ему показался за дверью какой то странный звук. На него нашел страх; он боялся, не случилось ли чего с ребенком в то время, как он читал письмо. Он на цыпочках подошел к двери детской и отворил ее.
В ту минуту, как он входил, он увидал, что нянька с испуганным видом спрятала что то от него, и что княжны Марьи уже не было у кроватки.
– Мой друг, – послышался ему сзади отчаянный, как ему показалось, шопот княжны Марьи. Как это часто бывает после долгой бессонницы и долгого волнения, на него нашел беспричинный страх: ему пришло в голову, что ребенок умер. Всё, что oн видел и слышал, казалось ему подтверждением его страха.
«Всё кончено», подумал он, и холодный пот выступил у него на лбу! Он растерянно подошел к кроватке, уверенный, что он найдет ее пустою, что нянька прятала мертвого ребенка. Он раскрыл занавески, и долго его испуганные, разбегавшиеся глаза не могли отыскать ребенка. Наконец он увидал его: румяный мальчик, раскидавшись, лежал поперек кроватки, спустив голову ниже подушки и во сне чмокал, перебирая губками, и ровно дышал.
Князь Андрей обрадовался, увидав мальчика так, как будто бы он уже потерял его. Он нагнулся и, как учила его сестра, губами попробовал, есть ли жар у ребенка. Нежный лоб был влажен, он дотронулся рукой до головы – даже волосы были мокры: так сильно вспотел ребенок. Не только он не умер, но теперь очевидно было, что кризис совершился и что он выздоровел. Князю Андрею хотелось схватить, смять, прижать к своей груди это маленькое, беспомощное существо; он не смел этого сделать. Он стоял над ним, оглядывая его голову, ручки, ножки, определявшиеся под одеялом. Шорох послышался подле него, и какая то тень показалась ему под пологом кроватки. Он не оглядывался и всё слушал, глядя в лицо ребенка, его ровное дыханье. Темная тень была княжна Марья, которая неслышными шагами подошла к кроватке, подняла полог и опустила его за собою. Князь Андрей, не оглядываясь, узнал ее и протянул к ней руку. Она сжала его руку.
– Он вспотел, – сказал князь Андрей.
– Я шла к тебе, чтобы сказать это.
Ребенок во сне чуть пошевелился, улыбнулся и потерся лбом о подушку.
Князь Андрей посмотрел на сестру. Лучистые глаза княжны Марьи, в матовом полусвете полога, блестели более обыкновенного от счастливых слёз, которые стояли в них. Княжна Марья потянулась к брату и поцеловала его, слегка зацепив за полог кроватки. Они погрозили друг другу, еще постояли в матовом свете полога, как бы не желая расстаться с этим миром, в котором они втроем были отделены от всего света. Князь Андрей первый, путая волосы о кисею полога, отошел от кроватки. – Да. это одно что осталось мне теперь, – сказал он со вздохом.


Вскоре после своего приема в братство масонов, Пьер с полным написанным им для себя руководством о том, что он должен был делать в своих имениях, уехал в Киевскую губернию, где находилась большая часть его крестьян.
Приехав в Киев, Пьер вызвал в главную контору всех управляющих, и объяснил им свои намерения и желания. Он сказал им, что немедленно будут приняты меры для совершенного освобождения крестьян от крепостной зависимости, что до тех пор крестьяне не должны быть отягчаемы работой, что женщины с детьми не должны посылаться на работы, что крестьянам должна быть оказываема помощь, что наказания должны быть употребляемы увещательные, а не телесные, что в каждом имении должны быть учреждены больницы, приюты и школы. Некоторые управляющие (тут были и полуграмотные экономы) слушали испуганно, предполагая смысл речи в том, что молодой граф недоволен их управлением и утайкой денег; другие, после первого страха, находили забавным шепелявенье Пьера и новые, неслыханные ими слова; третьи находили просто удовольствие послушать, как говорит барин; четвертые, самые умные, в том числе и главноуправляющий, поняли из этой речи то, каким образом надо обходиться с барином для достижения своих целей.
Главноуправляющий выразил большое сочувствие намерениям Пьера; но заметил, что кроме этих преобразований необходимо было вообще заняться делами, которые были в дурном состоянии.
Несмотря на огромное богатство графа Безухого, с тех пор, как Пьер получил его и получал, как говорили, 500 тысяч годового дохода, он чувствовал себя гораздо менее богатым, чем когда он получал свои 10 ть тысяч от покойного графа. В общих чертах он смутно чувствовал следующий бюджет. В Совет платилось около 80 ти тысяч по всем имениям; около 30 ти тысяч стоило содержание подмосковной, московского дома и княжон; около 15 ти тысяч выходило на пенсии, столько же на богоугодные заведения; графине на прожитье посылалось 150 тысяч; процентов платилось за долги около 70 ти тысяч; постройка начатой церкви стоила эти два года около 10 ти тысяч; остальное около 100 та тысяч расходилось – он сам не знал как, и почти каждый год он принужден был занимать. Кроме того каждый год главноуправляющий писал то о пожарах, то о неурожаях, то о необходимости перестроек фабрик и заводов. И так, первое дело, представившееся Пьеру, было то, к которому он менее всего имел способности и склонности – занятие делами.
Пьер с главноуправляющим каждый день занимался . Но он чувствовал, что занятия его ни на шаг не подвигали дела. Он чувствовал, что его занятия происходят независимо от дела, что они не цепляют за дело и не заставляют его двигаться. С одной стороны главноуправляющий выставлял дела в самом дурном свете, показывая Пьеру необходимость уплачивать долги и предпринимать новые работы силами крепостных мужиков, на что Пьер не соглашался; с другой стороны, Пьер требовал приступления к делу освобождения, на что управляющий выставлял необходимость прежде уплатить долг Опекунского совета, и потому невозможность быстрого исполнения.
Управляющий не говорил, что это совершенно невозможно; он предлагал для достижения этой цели продажу лесов Костромской губернии, продажу земель низовых и крымского именья. Но все эти операции в речах управляющего связывались с такою сложностью процессов, снятия запрещений, истребований, разрешений и т. п., что Пьер терялся и только говорил ему:
– Да, да, так и сделайте.
Пьер не имел той практической цепкости, которая бы дала ему возможность непосредственно взяться за дело, и потому он не любил его и только старался притвориться перед управляющим, что он занят делом. Управляющий же старался притвориться перед графом, что он считает эти занятия весьма полезными для хозяина и для себя стеснительными.
В большом городе нашлись знакомые; незнакомые поспешили познакомиться и радушно приветствовали вновь приехавшего богача, самого большого владельца губернии. Искушения по отношению главной слабости Пьера, той, в которой он признался во время приема в ложу, тоже были так сильны, что Пьер не мог воздержаться от них. Опять целые дни, недели, месяцы жизни Пьера проходили так же озабоченно и занято между вечерами, обедами, завтраками, балами, не давая ему времени опомниться, как и в Петербурге. Вместо новой жизни, которую надеялся повести Пьер, он жил всё тою же прежней жизнью, только в другой обстановке.
Из трех назначений масонства Пьер сознавал, что он не исполнял того, которое предписывало каждому масону быть образцом нравственной жизни, и из семи добродетелей совершенно не имел в себе двух: добронравия и любви к смерти. Он утешал себя тем, что за то он исполнял другое назначение, – исправление рода человеческого и имел другие добродетели, любовь к ближнему и в особенности щедрость.
Весной 1807 года Пьер решился ехать назад в Петербург. По дороге назад, он намеревался объехать все свои именья и лично удостовериться в том, что сделано из того, что им предписано и в каком положении находится теперь тот народ, который вверен ему Богом, и который он стремился облагодетельствовать.
Главноуправляющий, считавший все затеи молодого графа почти безумством, невыгодой для себя, для него, для крестьян – сделал уступки. Продолжая дело освобождения представлять невозможным, он распорядился постройкой во всех имениях больших зданий школ, больниц и приютов; для приезда барина везде приготовил встречи, не пышно торжественные, которые, он знал, не понравятся Пьеру, но именно такие религиозно благодарственные, с образами и хлебом солью, именно такие, которые, как он понимал барина, должны были подействовать на графа и обмануть его.
Южная весна, покойное, быстрое путешествие в венской коляске и уединение дороги радостно действовали на Пьера. Именья, в которых он не бывал еще, были – одно живописнее другого; народ везде представлялся благоденствующим и трогательно благодарным за сделанные ему благодеяния. Везде были встречи, которые, хотя и приводили в смущение Пьера, но в глубине души его вызывали радостное чувство. В одном месте мужики подносили ему хлеб соль и образ Петра и Павла, и просили позволения в честь его ангела Петра и Павла, в знак любви и благодарности за сделанные им благодеяния, воздвигнуть на свой счет новый придел в церкви. В другом месте его встретили женщины с грудными детьми, благодаря его за избавление от тяжелых работ. В третьем именьи его встречал священник с крестом, окруженный детьми, которых он по милостям графа обучал грамоте и религии. Во всех имениях Пьер видел своими глазами по одному плану воздвигавшиеся и воздвигнутые уже каменные здания больниц, школ, богаделен, которые должны были быть, в скором времени, открыты. Везде Пьер видел отчеты управляющих о барщинских работах, уменьшенных против прежнего, и слышал за то трогательные благодарения депутаций крестьян в синих кафтанах.
Пьер только не знал того, что там, где ему подносили хлеб соль и строили придел Петра и Павла, было торговое село и ярмарка в Петров день, что придел уже строился давно богачами мужиками села, теми, которые явились к нему, а что девять десятых мужиков этого села были в величайшем разорении. Он не знал, что вследствие того, что перестали по его приказу посылать ребятниц женщин с грудными детьми на барщину, эти самые ребятницы тем труднейшую работу несли на своей половине. Он не знал, что священник, встретивший его с крестом, отягощал мужиков своими поборами, и что собранные к нему ученики со слезами были отдаваемы ему, и за большие деньги были откупаемы родителями. Он не знал, что каменные, по плану, здания воздвигались своими рабочими и увеличили барщину крестьян, уменьшенную только на бумаге. Он не знал, что там, где управляющий указывал ему по книге на уменьшение по его воле оброка на одну треть, была наполовину прибавлена барщинная повинность. И потому Пьер был восхищен своим путешествием по именьям, и вполне возвратился к тому филантропическому настроению, в котором он выехал из Петербурга, и писал восторженные письма своему наставнику брату, как он называл великого мастера.
«Как легко, как мало усилия нужно, чтобы сделать так много добра, думал Пьер, и как мало мы об этом заботимся!»
Он счастлив был выказываемой ему благодарностью, но стыдился, принимая ее. Эта благодарность напоминала ему, на сколько он еще больше бы был в состоянии сделать для этих простых, добрых людей.
Главноуправляющий, весьма глупый и хитрый человек, совершенно понимая умного и наивного графа, и играя им, как игрушкой, увидав действие, произведенное на Пьера приготовленными приемами, решительнее обратился к нему с доводами о невозможности и, главное, ненужности освобождения крестьян, которые и без того были совершенно счастливы.
Пьер втайне своей души соглашался с управляющим в том, что трудно было представить себе людей, более счастливых, и что Бог знает, что ожидало их на воле; но Пьер, хотя и неохотно, настаивал на том, что он считал справедливым. Управляющий обещал употребить все силы для исполнения воли графа, ясно понимая, что граф никогда не будет в состоянии поверить его не только в том, употреблены ли все меры для продажи лесов и имений, для выкупа из Совета, но и никогда вероятно не спросит и не узнает о том, как построенные здания стоят пустыми и крестьяне продолжают давать работой и деньгами всё то, что они дают у других, т. е. всё, что они могут давать.


В самом счастливом состоянии духа возвращаясь из своего южного путешествия, Пьер исполнил свое давнишнее намерение заехать к своему другу Болконскому, которого он не видал два года.
Богучарово лежало в некрасивой, плоской местности, покрытой полями и срубленными и несрубленными еловыми и березовыми лесами. Барский двор находился на конце прямой, по большой дороге расположенной деревни, за вновь вырытым, полно налитым прудом, с необросшими еще травой берегами, в середине молодого леса, между которым стояло несколько больших сосен.
Барский двор состоял из гумна, надворных построек, конюшень, бани, флигеля и большого каменного дома с полукруглым фронтоном, который еще строился. Вокруг дома был рассажен молодой сад. Ограды и ворота были прочные и новые; под навесом стояли две пожарные трубы и бочка, выкрашенная зеленой краской; дороги были прямые, мосты были крепкие с перилами. На всем лежал отпечаток аккуратности и хозяйственности. Встретившиеся дворовые, на вопрос, где живет князь, указали на небольшой, новый флигелек, стоящий у самого края пруда. Старый дядька князя Андрея, Антон, высадил Пьера из коляски, сказал, что князь дома, и проводил его в чистую, маленькую прихожую.
Пьера поразила скромность маленького, хотя и чистенького домика после тех блестящих условий, в которых последний раз он видел своего друга в Петербурге. Он поспешно вошел в пахнущую еще сосной, не отштукатуренную, маленькую залу и хотел итти дальше, но Антон на цыпочках пробежал вперед и постучался в дверь.
– Ну, что там? – послышался резкий, неприятный голос.
– Гость, – отвечал Антон.
– Проси подождать, – и послышался отодвинутый стул. Пьер быстрыми шагами подошел к двери и столкнулся лицом к лицу с выходившим к нему, нахмуренным и постаревшим, князем Андреем. Пьер обнял его и, подняв очки, целовал его в щеки и близко смотрел на него.
– Вот не ждал, очень рад, – сказал князь Андрей. Пьер ничего не говорил; он удивленно, не спуская глаз, смотрел на своего друга. Его поразила происшедшая перемена в князе Андрее. Слова были ласковы, улыбка была на губах и лице князя Андрея, но взгляд был потухший, мертвый, которому, несмотря на видимое желание, князь Андрей не мог придать радостного и веселого блеска. Не то, что похудел, побледнел, возмужал его друг; но взгляд этот и морщинка на лбу, выражавшие долгое сосредоточение на чем то одном, поражали и отчуждали Пьера, пока он не привык к ним.
При свидании после долгой разлуки, как это всегда бывает, разговор долго не мог остановиться; они спрашивали и отвечали коротко о таких вещах, о которых они сами знали, что надо было говорить долго. Наконец разговор стал понемногу останавливаться на прежде отрывочно сказанном, на вопросах о прошедшей жизни, о планах на будущее, о путешествии Пьера, о его занятиях, о войне и т. д. Та сосредоточенность и убитость, которую заметил Пьер во взгляде князя Андрея, теперь выражалась еще сильнее в улыбке, с которою он слушал Пьера, в особенности тогда, когда Пьер говорил с одушевлением радости о прошедшем или будущем. Как будто князь Андрей и желал бы, но не мог принимать участия в том, что он говорил. Пьер начинал чувствовать, что перед князем Андреем восторженность, мечты, надежды на счастие и на добро не приличны. Ему совестно было высказывать все свои новые, масонские мысли, в особенности подновленные и возбужденные в нем его последним путешествием. Он сдерживал себя, боялся быть наивным; вместе с тем ему неудержимо хотелось поскорей показать своему другу, что он был теперь совсем другой, лучший Пьер, чем тот, который был в Петербурге.
– Я не могу вам сказать, как много я пережил за это время. Я сам бы не узнал себя.
– Да, много, много мы изменились с тех пор, – сказал князь Андрей.
– Ну а вы? – спрашивал Пьер, – какие ваши планы?
– Планы? – иронически повторил князь Андрей. – Мои планы? – повторил он, как бы удивляясь значению такого слова. – Да вот видишь, строюсь, хочу к будущему году переехать совсем…
Пьер молча, пристально вглядывался в состаревшееся лицо (князя) Андрея.
– Нет, я спрашиваю, – сказал Пьер, – но князь Андрей перебил его:
– Да что про меня говорить…. расскажи же, расскажи про свое путешествие, про всё, что ты там наделал в своих именьях?
Пьер стал рассказывать о том, что он сделал в своих имениях, стараясь как можно более скрыть свое участие в улучшениях, сделанных им. Князь Андрей несколько раз подсказывал Пьеру вперед то, что он рассказывал, как будто всё то, что сделал Пьер, была давно известная история, и слушал не только не с интересом, но даже как будто стыдясь за то, что рассказывал Пьер.
Пьеру стало неловко и даже тяжело в обществе своего друга. Он замолчал.
– А вот что, душа моя, – сказал князь Андрей, которому очевидно было тоже тяжело и стеснительно с гостем, – я здесь на биваках, и приехал только посмотреть. Я нынче еду опять к сестре. Я тебя познакомлю с ними. Да ты, кажется, знаком, – сказал он, очевидно занимая гостя, с которым он не чувствовал теперь ничего общего. – Мы поедем после обеда. А теперь хочешь посмотреть мою усадьбу? – Они вышли и проходили до обеда, разговаривая о политических новостях и общих знакомых, как люди мало близкие друг к другу. С некоторым оживлением и интересом князь Андрей говорил только об устраиваемой им новой усадьбе и постройке, но и тут в середине разговора, на подмостках, когда князь Андрей описывал Пьеру будущее расположение дома, он вдруг остановился. – Впрочем тут нет ничего интересного, пойдем обедать и поедем. – За обедом зашел разговор о женитьбе Пьера.
– Я очень удивился, когда услышал об этом, – сказал князь Андрей.
Пьер покраснел так же, как он краснел всегда при этом, и торопливо сказал:
– Я вам расскажу когда нибудь, как это всё случилось. Но вы знаете, что всё это кончено и навсегда.
– Навсегда? – сказал князь Андрей. – Навсегда ничего не бывает.
– Но вы знаете, как это всё кончилось? Слышали про дуэль?
– Да, ты прошел и через это.
– Одно, за что я благодарю Бога, это за то, что я не убил этого человека, – сказал Пьер.
– Отчего же? – сказал князь Андрей. – Убить злую собаку даже очень хорошо.
– Нет, убить человека не хорошо, несправедливо…
– Отчего же несправедливо? – повторил князь Андрей; то, что справедливо и несправедливо – не дано судить людям. Люди вечно заблуждались и будут заблуждаться, и ни в чем больше, как в том, что они считают справедливым и несправедливым.
– Несправедливо то, что есть зло для другого человека, – сказал Пьер, с удовольствием чувствуя, что в первый раз со времени его приезда князь Андрей оживлялся и начинал говорить и хотел высказать всё то, что сделало его таким, каким он был теперь.
– А кто тебе сказал, что такое зло для другого человека? – спросил он.
– Зло? Зло? – сказал Пьер, – мы все знаем, что такое зло для себя.
– Да мы знаем, но то зло, которое я знаю для себя, я не могу сделать другому человеку, – всё более и более оживляясь говорил князь Андрей, видимо желая высказать Пьеру свой новый взгляд на вещи. Он говорил по французски. Je ne connais l dans la vie que deux maux bien reels: c'est le remord et la maladie. II n'est de bien que l'absence de ces maux. [Я знаю в жизни только два настоящих несчастья: это угрызение совести и болезнь. И единственное благо есть отсутствие этих зол.] Жить для себя, избегая только этих двух зол: вот вся моя мудрость теперь.
– А любовь к ближнему, а самопожертвование? – заговорил Пьер. – Нет, я с вами не могу согласиться! Жить только так, чтобы не делать зла, чтоб не раскаиваться? этого мало. Я жил так, я жил для себя и погубил свою жизнь. И только теперь, когда я живу, по крайней мере, стараюсь (из скромности поправился Пьер) жить для других, только теперь я понял всё счастие жизни. Нет я не соглашусь с вами, да и вы не думаете того, что вы говорите.
Князь Андрей молча глядел на Пьера и насмешливо улыбался.
– Вот увидишь сестру, княжну Марью. С ней вы сойдетесь, – сказал он. – Может быть, ты прав для себя, – продолжал он, помолчав немного; – но каждый живет по своему: ты жил для себя и говоришь, что этим чуть не погубил свою жизнь, а узнал счастие только тогда, когда стал жить для других. А я испытал противуположное. Я жил для славы. (Ведь что же слава? та же любовь к другим, желание сделать для них что нибудь, желание их похвалы.) Так я жил для других, и не почти, а совсем погубил свою жизнь. И с тех пор стал спокойнее, как живу для одного себя.
– Да как же жить для одного себя? – разгорячаясь спросил Пьер. – А сын, а сестра, а отец?
– Да это всё тот же я, это не другие, – сказал князь Андрей, а другие, ближние, le prochain, как вы с княжной Марьей называете, это главный источник заблуждения и зла. Le prochаin [Ближний] это те, твои киевские мужики, которым ты хочешь сделать добро.
И он посмотрел на Пьера насмешливо вызывающим взглядом. Он, видимо, вызывал Пьера.
– Вы шутите, – всё более и более оживляясь говорил Пьер. Какое же может быть заблуждение и зло в том, что я желал (очень мало и дурно исполнил), но желал сделать добро, да и сделал хотя кое что? Какое же может быть зло, что несчастные люди, наши мужики, люди такие же, как и мы, выростающие и умирающие без другого понятия о Боге и правде, как обряд и бессмысленная молитва, будут поучаться в утешительных верованиях будущей жизни, возмездия, награды, утешения? Какое же зло и заблуждение в том, что люди умирают от болезни, без помощи, когда так легко материально помочь им, и я им дам лекаря, и больницу, и приют старику? И разве не ощутительное, не несомненное благо то, что мужик, баба с ребенком не имеют дня и ночи покоя, а я дам им отдых и досуг?… – говорил Пьер, торопясь и шепелявя. – И я это сделал, хоть плохо, хоть немного, но сделал кое что для этого, и вы не только меня не разуверите в том, что то, что я сделал хорошо, но и не разуверите, чтоб вы сами этого не думали. А главное, – продолжал Пьер, – я вот что знаю и знаю верно, что наслаждение делать это добро есть единственное верное счастие жизни.
– Да, ежели так поставить вопрос, то это другое дело, сказал князь Андрей. – Я строю дом, развожу сад, а ты больницы. И то, и другое может служить препровождением времени. А что справедливо, что добро – предоставь судить тому, кто всё знает, а не нам. Ну ты хочешь спорить, – прибавил он, – ну давай. – Они вышли из за стола и сели на крыльцо, заменявшее балкон.
– Ну давай спорить, – сказал князь Андрей. – Ты говоришь школы, – продолжал он, загибая палец, – поучения и так далее, то есть ты хочешь вывести его, – сказал он, указывая на мужика, снявшего шапку и проходившего мимо их, – из его животного состояния и дать ему нравственных потребностей, а мне кажется, что единственно возможное счастье – есть счастье животное, а ты его то хочешь лишить его. Я завидую ему, а ты хочешь его сделать мною, но не дав ему моих средств. Другое ты говоришь: облегчить его работу. А по моему, труд физический для него есть такая же необходимость, такое же условие его существования, как для меня и для тебя труд умственный. Ты не можешь не думать. Я ложусь спать в 3 м часу, мне приходят мысли, и я не могу заснуть, ворочаюсь, не сплю до утра оттого, что я думаю и не могу не думать, как он не может не пахать, не косить; иначе он пойдет в кабак, или сделается болен. Как я не перенесу его страшного физического труда, а умру через неделю, так он не перенесет моей физической праздности, он растолстеет и умрет. Третье, – что бишь еще ты сказал? – Князь Андрей загнул третий палец.
– Ах, да, больницы, лекарства. У него удар, он умирает, а ты пустил ему кровь, вылечил. Он калекой будет ходить 10 ть лет, всем в тягость. Гораздо покойнее и проще ему умереть. Другие родятся, и так их много. Ежели бы ты жалел, что у тебя лишний работник пропал – как я смотрю на него, а то ты из любви же к нему его хочешь лечить. А ему этого не нужно. Да и потом,что за воображенье, что медицина кого нибудь и когда нибудь вылечивала! Убивать так! – сказал он, злобно нахмурившись и отвернувшись от Пьера. Князь Андрей высказывал свои мысли так ясно и отчетливо, что видно было, он не раз думал об этом, и он говорил охотно и быстро, как человек, долго не говоривший. Взгляд его оживлялся тем больше, чем безнадежнее были его суждения.
– Ах это ужасно, ужасно! – сказал Пьер. – Я не понимаю только – как можно жить с такими мыслями. На меня находили такие же минуты, это недавно было, в Москве и дорогой, но тогда я опускаюсь до такой степени, что я не живу, всё мне гадко… главное, я сам. Тогда я не ем, не умываюсь… ну, как же вы?…
– Отчего же не умываться, это не чисто, – сказал князь Андрей; – напротив, надо стараться сделать свою жизнь как можно более приятной. Я живу и в этом не виноват, стало быть надо как нибудь получше, никому не мешая, дожить до смерти.
– Но что же вас побуждает жить с такими мыслями? Будешь сидеть не двигаясь, ничего не предпринимая…
– Жизнь и так не оставляет в покое. Я бы рад ничего не делать, а вот, с одной стороны, дворянство здешнее удостоило меня чести избрания в предводители: я насилу отделался. Они не могли понять, что во мне нет того, что нужно, нет этой известной добродушной и озабоченной пошлости, которая нужна для этого. Потом вот этот дом, который надо было построить, чтобы иметь свой угол, где можно быть спокойным. Теперь ополчение.
– Отчего вы не служите в армии?
– После Аустерлица! – мрачно сказал князь Андрей. – Нет; покорно благодарю, я дал себе слово, что служить в действующей русской армии я не буду. И не буду, ежели бы Бонапарте стоял тут, у Смоленска, угрожая Лысым Горам, и тогда бы я не стал служить в русской армии. Ну, так я тебе говорил, – успокоиваясь продолжал князь Андрей. – Теперь ополченье, отец главнокомандующим 3 го округа, и единственное средство мне избавиться от службы – быть при нем.
– Стало быть вы служите?
– Служу. – Он помолчал немного.
– Так зачем же вы служите?
– А вот зачем. Отец мой один из замечательнейших людей своего века. Но он становится стар, и он не то что жесток, но он слишком деятельного характера. Он страшен своей привычкой к неограниченной власти, и теперь этой властью, данной Государем главнокомандующим над ополчением. Ежели бы я два часа опоздал две недели тому назад, он бы повесил протоколиста в Юхнове, – сказал князь Андрей с улыбкой; – так я служу потому, что кроме меня никто не имеет влияния на отца, и я кое где спасу его от поступка, от которого бы он после мучился.
– А, ну так вот видите!
– Да, mais ce n'est pas comme vous l'entendez, [но это не так, как вы это понимаете,] – продолжал князь Андрей. – Я ни малейшего добра не желал и не желаю этому мерзавцу протоколисту, который украл какие то сапоги у ополченцев; я даже очень был бы доволен видеть его повешенным, но мне жалко отца, то есть опять себя же.
Князь Андрей всё более и более оживлялся. Глаза его лихорадочно блестели в то время, как он старался доказать Пьеру, что никогда в его поступке не было желания добра ближнему.
– Ну, вот ты хочешь освободить крестьян, – продолжал он. – Это очень хорошо; но не для тебя (ты, я думаю, никого не засекал и не посылал в Сибирь), и еще меньше для крестьян. Ежели их бьют, секут, посылают в Сибирь, то я думаю, что им от этого нисколько не хуже. В Сибири ведет он ту же свою скотскую жизнь, а рубцы на теле заживут, и он так же счастлив, как и был прежде. А нужно это для тех людей, которые гибнут нравственно, наживают себе раскаяние, подавляют это раскаяние и грубеют от того, что у них есть возможность казнить право и неправо. Вот кого мне жалко, и для кого бы я желал освободить крестьян. Ты, может быть, не видал, а я видел, как хорошие люди, воспитанные в этих преданиях неограниченной власти, с годами, когда они делаются раздражительнее, делаются жестоки, грубы, знают это, не могут удержаться и всё делаются несчастнее и несчастнее. – Князь Андрей говорил это с таким увлечением, что Пьер невольно подумал о том, что мысли эти наведены были Андрею его отцом. Он ничего не отвечал ему.
– Так вот кого мне жалко – человеческого достоинства, спокойствия совести, чистоты, а не их спин и лбов, которые, сколько ни секи, сколько ни брей, всё останутся такими же спинами и лбами.
– Нет, нет и тысячу раз нет, я никогда не соглашусь с вами, – сказал Пьер.


Вечером князь Андрей и Пьер сели в коляску и поехали в Лысые Горы. Князь Андрей, поглядывая на Пьера, прерывал изредка молчание речами, доказывавшими, что он находился в хорошем расположении духа.
Он говорил ему, указывая на поля, о своих хозяйственных усовершенствованиях.
Пьер мрачно молчал, отвечая односложно, и казался погруженным в свои мысли.
Пьер думал о том, что князь Андрей несчастлив, что он заблуждается, что он не знает истинного света и что Пьер должен притти на помощь ему, просветить и поднять его. Но как только Пьер придумывал, как и что он станет говорить, он предчувствовал, что князь Андрей одним словом, одним аргументом уронит всё в его ученьи, и он боялся начать, боялся выставить на возможность осмеяния свою любимую святыню.
– Нет, отчего же вы думаете, – вдруг начал Пьер, опуская голову и принимая вид бодающегося быка, отчего вы так думаете? Вы не должны так думать.
– Про что я думаю? – спросил князь Андрей с удивлением.
– Про жизнь, про назначение человека. Это не может быть. Я так же думал, и меня спасло, вы знаете что? масонство. Нет, вы не улыбайтесь. Масонство – это не религиозная, не обрядная секта, как и я думал, а масонство есть лучшее, единственное выражение лучших, вечных сторон человечества. – И он начал излагать князю Андрею масонство, как он понимал его.
Он говорил, что масонство есть учение христианства, освободившегося от государственных и религиозных оков; учение равенства, братства и любви.
– Только наше святое братство имеет действительный смысл в жизни; всё остальное есть сон, – говорил Пьер. – Вы поймите, мой друг, что вне этого союза всё исполнено лжи и неправды, и я согласен с вами, что умному и доброму человеку ничего не остается, как только, как вы, доживать свою жизнь, стараясь только не мешать другим. Но усвойте себе наши основные убеждения, вступите в наше братство, дайте нам себя, позвольте руководить собой, и вы сейчас почувствуете себя, как и я почувствовал частью этой огромной, невидимой цепи, которой начало скрывается в небесах, – говорил Пьер.
Князь Андрей, молча, глядя перед собой, слушал речь Пьера. Несколько раз он, не расслышав от шума коляски, переспрашивал у Пьера нерасслышанные слова. По особенному блеску, загоревшемуся в глазах князя Андрея, и по его молчанию Пьер видел, что слова его не напрасны, что князь Андрей не перебьет его и не будет смеяться над его словами.
Они подъехали к разлившейся реке, которую им надо было переезжать на пароме. Пока устанавливали коляску и лошадей, они прошли на паром.
Князь Андрей, облокотившись о перила, молча смотрел вдоль по блестящему от заходящего солнца разливу.
– Ну, что же вы думаете об этом? – спросил Пьер, – что же вы молчите?
– Что я думаю? я слушал тебя. Всё это так, – сказал князь Андрей. – Но ты говоришь: вступи в наше братство, и мы тебе укажем цель жизни и назначение человека, и законы, управляющие миром. Да кто же мы – люди? Отчего же вы всё знаете? Отчего я один не вижу того, что вы видите? Вы видите на земле царство добра и правды, а я его не вижу.
Пьер перебил его. – Верите вы в будущую жизнь? – спросил он.
– В будущую жизнь? – повторил князь Андрей, но Пьер не дал ему времени ответить и принял это повторение за отрицание, тем более, что он знал прежние атеистические убеждения князя Андрея.
– Вы говорите, что не можете видеть царства добра и правды на земле. И я не видал его и его нельзя видеть, ежели смотреть на нашу жизнь как на конец всего. На земле, именно на этой земле (Пьер указал в поле), нет правды – всё ложь и зло; но в мире, во всем мире есть царство правды, и мы теперь дети земли, а вечно дети всего мира. Разве я не чувствую в своей душе, что я составляю часть этого огромного, гармонического целого. Разве я не чувствую, что я в этом огромном бесчисленном количестве существ, в которых проявляется Божество, – высшая сила, как хотите, – что я составляю одно звено, одну ступень от низших существ к высшим. Ежели я вижу, ясно вижу эту лестницу, которая ведет от растения к человеку, то отчего же я предположу, что эта лестница прерывается со мною, а не ведет дальше и дальше. Я чувствую, что я не только не могу исчезнуть, как ничто не исчезает в мире, но что я всегда буду и всегда был. Я чувствую, что кроме меня надо мной живут духи и что в этом мире есть правда.
– Да, это учение Гердера, – сказал князь Андрей, – но не то, душа моя, убедит меня, а жизнь и смерть, вот что убеждает. Убеждает то, что видишь дорогое тебе существо, которое связано с тобой, перед которым ты был виноват и надеялся оправдаться (князь Андрей дрогнул голосом и отвернулся) и вдруг это существо страдает, мучается и перестает быть… Зачем? Не может быть, чтоб не было ответа! И я верю, что он есть…. Вот что убеждает, вот что убедило меня, – сказал князь Андрей.
– Ну да, ну да, – говорил Пьер, – разве не то же самое и я говорю!
– Нет. Я говорю только, что убеждают в необходимости будущей жизни не доводы, а то, когда идешь в жизни рука об руку с человеком, и вдруг человек этот исчезнет там в нигде, и ты сам останавливаешься перед этой пропастью и заглядываешь туда. И, я заглянул…
– Ну так что ж! вы знаете, что есть там и что есть кто то? Там есть – будущая жизнь. Кто то есть – Бог.
Князь Андрей не отвечал. Коляска и лошади уже давно были выведены на другой берег и уже заложены, и уж солнце скрылось до половины, и вечерний мороз покрывал звездами лужи у перевоза, а Пьер и Андрей, к удивлению лакеев, кучеров и перевозчиков, еще стояли на пароме и говорили.
– Ежели есть Бог и есть будущая жизнь, то есть истина, есть добродетель; и высшее счастье человека состоит в том, чтобы стремиться к достижению их. Надо жить, надо любить, надо верить, – говорил Пьер, – что живем не нынче только на этом клочке земли, а жили и будем жить вечно там во всем (он указал на небо). Князь Андрей стоял, облокотившись на перила парома и, слушая Пьера, не спуская глаз, смотрел на красный отблеск солнца по синеющему разливу. Пьер замолк. Было совершенно тихо. Паром давно пристал, и только волны теченья с слабым звуком ударялись о дно парома. Князю Андрею казалось, что это полосканье волн к словам Пьера приговаривало: «правда, верь этому».
Князь Андрей вздохнул, и лучистым, детским, нежным взглядом взглянул в раскрасневшееся восторженное, но всё робкое перед первенствующим другом, лицо Пьера.
– Да, коли бы это так было! – сказал он. – Однако пойдем садиться, – прибавил князь Андрей, и выходя с парома, он поглядел на небо, на которое указал ему Пьер, и в первый раз, после Аустерлица, он увидал то высокое, вечное небо, которое он видел лежа на Аустерлицком поле, и что то давно заснувшее, что то лучшее что было в нем, вдруг радостно и молодо проснулось в его душе. Чувство это исчезло, как скоро князь Андрей вступил опять в привычные условия жизни, но он знал, что это чувство, которое он не умел развить, жило в нем. Свидание с Пьером было для князя Андрея эпохой, с которой началась хотя во внешности и та же самая, но во внутреннем мире его новая жизнь.


Уже смерклось, когда князь Андрей и Пьер подъехали к главному подъезду лысогорского дома. В то время как они подъезжали, князь Андрей с улыбкой обратил внимание Пьера на суматоху, происшедшую у заднего крыльца. Согнутая старушка с котомкой на спине, и невысокий мужчина в черном одеянии и с длинными волосами, увидав въезжавшую коляску, бросились бежать назад в ворота. Две женщины выбежали за ними, и все четверо, оглядываясь на коляску, испуганно вбежали на заднее крыльцо.
– Это Машины божьи люди, – сказал князь Андрей. – Они приняли нас за отца. А это единственно, в чем она не повинуется ему: он велит гонять этих странников, а она принимает их.
– Да что такое божьи люди? – спросил Пьер.
Князь Андрей не успел отвечать ему. Слуги вышли навстречу, и он расспрашивал о том, где был старый князь и скоро ли ждут его.
Старый князь был еще в городе, и его ждали каждую минуту.
Князь Андрей провел Пьера на свою половину, всегда в полной исправности ожидавшую его в доме его отца, и сам пошел в детскую.
– Пойдем к сестре, – сказал князь Андрей, возвратившись к Пьеру; – я еще не видал ее, она теперь прячется и сидит с своими божьими людьми. Поделом ей, она сконфузится, а ты увидишь божьих людей. C'est curieux, ma parole. [Это любопытно, честное слово.]
– Qu'est ce que c'est que [Что такое] божьи люди? – спросил Пьер
– А вот увидишь.
Княжна Марья действительно сконфузилась и покраснела пятнами, когда вошли к ней. В ее уютной комнате с лампадами перед киотами, на диване, за самоваром сидел рядом с ней молодой мальчик с длинным носом и длинными волосами, и в монашеской рясе.
На кресле, подле, сидела сморщенная, худая старушка с кротким выражением детского лица.
– Andre, pourquoi ne pas m'avoir prevenu? [Андрей, почему не предупредили меня?] – сказала она с кротким упреком, становясь перед своими странниками, как наседка перед цыплятами.
– Charmee de vous voir. Je suis tres contente de vous voir, [Очень рада вас видеть. Я так довольна, что вижу вас,] – сказала она Пьеру, в то время, как он целовал ее руку. Она знала его ребенком, и теперь дружба его с Андреем, его несчастие с женой, а главное, его доброе, простое лицо расположили ее к нему. Она смотрела на него своими прекрасными, лучистыми глазами и, казалось, говорила: «я вас очень люблю, но пожалуйста не смейтесь над моими ». Обменявшись первыми фразами приветствия, они сели.
– А, и Иванушка тут, – сказал князь Андрей, указывая улыбкой на молодого странника.
– Andre! – умоляюще сказала княжна Марья.
– Il faut que vous sachiez que c'est une femme, [Знай, что это женщина,] – сказал Андрей Пьеру.
– Andre, au nom de Dieu! [Андрей, ради Бога!] – повторила княжна Марья.
Видно было, что насмешливое отношение князя Андрея к странникам и бесполезное заступничество за них княжны Марьи были привычные, установившиеся между ними отношения.
– Mais, ma bonne amie, – сказал князь Андрей, – vous devriez au contraire m'etre reconaissante de ce que j'explique a Pierre votre intimite avec ce jeune homme… [Но, мой друг, ты должна бы быть мне благодарна, что я объясняю Пьеру твою близость к этому молодому человеку.]
– Vraiment? [Правда?] – сказал Пьер любопытно и серьезно (за что особенно ему благодарна была княжна Марья) вглядываясь через очки в лицо Иванушки, который, поняв, что речь шла о нем, хитрыми глазами оглядывал всех.
Княжна Марья совершенно напрасно смутилась за своих. Они нисколько не робели. Старушка, опустив глаза, но искоса поглядывая на вошедших, опрокинув чашку вверх дном на блюдечко и положив подле обкусанный кусочек сахара, спокойно и неподвижно сидела на своем кресле, ожидая, чтобы ей предложили еще чаю. Иванушка, попивая из блюдечка, исподлобья лукавыми, женскими глазами смотрел на молодых людей.
– Где, в Киеве была? – спросил старуху князь Андрей.
– Была, отец, – отвечала словоохотливо старуха, – на самое Рожество удостоилась у угодников сообщиться святых, небесных тайн. А теперь из Колязина, отец, благодать великая открылась…
– Что ж, Иванушка с тобой?
– Я сам по себе иду, кормилец, – стараясь говорить басом, сказал Иванушка. – Только в Юхнове с Пелагеюшкой сошлись…
Пелагеюшка перебила своего товарища; ей видно хотелось рассказать то, что она видела.
– В Колязине, отец, великая благодать открылась.
– Что ж, мощи новые? – спросил князь Андрей.
– Полно, Андрей, – сказала княжна Марья. – Не рассказывай, Пелагеюшка.
– Ни… что ты, мать, отчего не рассказывать? Я его люблю. Он добрый, Богом взысканный, он мне, благодетель, рублей дал, я помню. Как была я в Киеве и говорит мне Кирюша юродивый – истинно Божий человек, зиму и лето босой ходит. Что ходишь, говорит, не по своему месту, в Колязин иди, там икона чудотворная, матушка пресвятая Богородица открылась. Я с тех слов простилась с угодниками и пошла…