Христианство и гомосексуальность

На протяжении всей христианской истории гомосексуальные отношения рассматривались в христианстве как грех, а его причина (как вообще причина любого греха) объяснялась повреждением человеческой природы и её склонностью ко греху после грехопадения. Такой взгляд на гомосексуальные отношения содержится в официальной позиции Римско-католической церкви, официальной позиции Русской православной церкви, Древневосточных церквей и ряда Протестантских церквей (включая Церковь адвентистов седьмого дня, большинство Баптистских, Методистских и Пятидесятнических церквей).

В настоящее время ряд либеральных протестантских церквей не считают моногамные однополые отношения греховными или аморальными. В части этих церквей, а также в некоторых других открытые гомосексуалы допускаются к священническому служению, имеются прецеденты рукоположения гомосексуалов в епископов. Разногласия в вопросах отношения к однополым бракам и рукоположению открытых гомосексуалов стали причиной острых дискуссий в других церквях.

Терминология

См. также: Терминология для обозначения гомосексуальности

В русскоязычной христианской литературе для описания гомосексуальных отношений используются такие термины как «гомосексуализм», «гомосексуальные связи», «мужеложство», «содомия» и другие. В литературе стран западного мира термин англ. homosexualism (нем. Homosexualismus и т. д.) используется редко. Вместо него чаще употребляется термин англ. homosexuality (нем. Homosexualität и т. д.), который в среде русскоязычных христиан применим мало.

Христианские авторы проводят четкое разграничение между гомосексуальной ориентацией и гомосексуальным поведением, в связи с чем в русскоязычной христианской литературе термины гомосексуализм и гомосексуальность употребляются как имеющие значимые смысловые отличия друг от друга. Так, согласно «Православной энциклопедии», «считается необходимым отличать от гомосексуализма гомосексуальность — извращённое половое влечение человека преимущественно к лицам одного с ним пола <…>, поскольку гомосексуальность может оставаться под контролем индивида и не реализоваться на практике, хотя, как правило, гомосексуальность подразумевает и соответствующее сексуальное поведение. В свою очередь гомосексуализм не всегда является следствием гомосексуальности».

В англоязычной христианской литературе термин homosexuality, который в современной русскоязычной христианской литературе переводится в основном как гомосексуализм или реже как гомосексуальность, может употребляться как для обозначения гомосексуального поведения, так и для указания сексуальной ориентации человека. При этом, по мнению современных англоязычных авторов, в библейских текстах речь идёт не о сексуальной ориентации, но о гомосексуальном поведении. Гомосексуальность («гомосексуализм», англ. homosexuality) как «определение» рассматривается в качестве современного понятия.

Проректор Киевской духовной академии доцент В. В. Бурега в статье, созданной на основе доклада на Международной конференции «Христианство и современные концепции человека» в Кракове, отмечает, что «стремление говорить о гомосексуальном влечении и поведении как о нормальном явлении» приводит к отказу от использования термина «гомосексуализм» и использовании вместо него слова «гомосексуальность», с этим же смысловым наполнением. Таким образом, уже в терминологии, ставшей распространенной в странах Европы и в Америке, «содержится определенный вызов для христианской антропологии».

Исторические аспекты

Раннее христианство

Влияние иудаизма

Ранние христианские представления о сексуальности, начиная с апостольских времен, были сформированы на основе ортодоксальных иудейских предписаний и характеризовались антагонистическим отношением к гомосексуальному половому акту, рассматривая его совокупно с гетеросексуальными прелюбодеяниями, как грех.

Иудейская литература периода Второго Храма единодушно выступает против практики гомосексуальных отношений. Эти же взгляды выражают и книги еврейских авторов, например, Иосифа Флавия и Филона Александрийского.

Формирование христианского вероучения происходило в обстановке сильного влияния иудаизма, и в то время христианство воспринималось как одно из ответвлений (секта) в иудаизме. Нравственные и ритуальные нормы иудаизма регламентировались Законом Моисея. Христианство и иудаизм имеют общие первоисточники (Ветхий Завет, он же Танах), и между ними много общего в вопросах представлений о нравственности и о сексуальных нормах, включая отношение к гомосексуальному поведению. Преемственность моральных норм Ветхого Завета в христианстве связана с принятием нравственных заповедей Ветхого Завета в их христианском понимании (в контексте учения Иисуса Христа и апостолов). Эта преемственность прослеживается при сравнении трудов историков и богословов первых веков нашей эры и, в частности, трудов Отцов Церкви.

Новый Завет и апостольское христианство

Нравственные нормы христианства в области сексуальных отношений основаны на текстах Ветхого и Нового Заветов. Нагорная проповедь рассматривается как сконцентрированный взгляд на мораль, связывающий заповеди и учение Нового Завета с заповедями Ветхого Завета.

В Нагорной проповеди Иисус использовал классические ценности иудаизма, излагая при этом, с точки зрения христианских богословов, даже более строгие нравственные нормы, чем требования ветхозаветного иудаизма и иудаизма времен Иисуса. Принимая моральные сексуальные нормы ветхозаветного иудаизма как более подробное изложение принципов сексуальной нравственности Десятисловия (заповедь «не прелюбодействуй»), христианство в то же время делает главный акцент на требованиях прежде всего внутренней нравственной чистоты (мысли и желания человека).

Отцы Церкви

Помимо библейских текстов, в православии и католичестве в качестве существенного для верующих этих церквей довода приводятся также высказывания Отцов Церкви, святых и (у католиков) Учителей Церкви, вера которых относится к области Священного Предания. В протестантизме эта раннехристианская литература рассматривается как историческое свидетельство о взглядах христиан того времени.

Многие Отцы, Учители Церкви и святые высказывались по вопросу гомосексуальных отношений в крайне резкой осуждающей форме, ссылаясь на Священное Писание.

Иоанн Златоуст в толкованиях Послания апостола Павла к римлянам утверждал, что «мужеложники хуже убийц». Также осуждали гомосексуальные отношения Василий Великий, Григорий Нисский, блаженный Августин, Иоанн IV Постник и многие другие.

Эпоха Вселенских соборов

Исходя из категоричного осуждения гомосексуальных отношений церковью, в христианских государствах принимались законы, карающие эти отношения. В 342 году христианские императоры Констанций II и Констант объявили наказание смертью для мужчин, вступающих в однополые отношения. В 390 году христианские императоры Валентиниан II, Феодосий I Великий и Грациан осудили мужчин, «играющих роль женщин», приговаривая виновных в этом к публичному сожжению. Христианский император Юстиниан I обвинил совершающих гомосексуальные акты в том, что их поведение является причиной таких явлений как голод, землетрясения и мор от болезней. Указав на библейский рассказ об уничтожении городов Содома и Гоморры, он предписывает карать за гомосексуальные акты смертной казнью (законы 538 и 544 годов). Известно также, что по указу Юстиниана мужеложников кастрировали и водили по городу на всеобщее обозрение.

Исследователи усматривают связь между логикой законов Юстиниана и последующими законами, нередко предписывающими смертную казнь за гомосексуальные акты в христианских государствах. Дальнейшая многовековая история полна осуждений за гомосексуальные отношения как инквизицией, так и государственными «законами против содомии», хотя число приговорённых к наказаниям за гомосексуальные отношения было незначительным в сравнении с числом казнённых по обвинениям в ереси и колдовстве.

Средние века

В период с VI по XIV век богословы часто считали содомию или самым тяжким сексуальным грехом, или одним из тягчайших грехов такого рода. В документах раннего средневековья понятие содомии чаще всего не уточнялось, но по мнению некоторых авторов, в 14 веке понятие содомия употреблялось главным образом для обозначения гомосексуальных актов. Так, Альберт Великий четко отделил содомию от мастурбации, прелюбодеяния (нарушения супружеской верности), внебрачных связей и развращенности, утверждал, что содомия бросала вызов «красоте, разуму и природе» и настаивал на том, что содомия — худший из грехов.

Учитель и святой Католической Церкви Фома Аквинский в «Сумме теологии» утверждал, что гомосексуальные акты противоречат естественному праву (тому моральному закону, который, согласно Фоме, дан Богом всем людям вне зависимости от их веры и религии). Представления Фомы Аквинского прочно вошли в современное официальное учение Католической Церкви. На протяжении веков традиционное нравственное богословие описывает особую порочность однополых сексуальных отношений, нередко упоминая гомосексуальные акты в одном ряду с кровосмешением и скотоложеством.

В средние века церковь учила, что грех содомии может навлечь кару Господню на страну или город, подобно тому, как за свои грехи были наказаны Содом и Гоморра. Кораблекрушение, в котором в 1120 году погиб Уильям, сын и наследник короля Генриха I, короля Англии, историк Генрих Хантингдонский рассматривал как последствие греха содомии, в котором были повинны почти все на борту.

Во время крестовых походов гомосексуализм как явление в Европе часто отождествляли с исламом, учитывая продажи мальчиков из европейских стран в гаремы мусульманских правителей. Также в гомосексуализме обвинялись еретики-катары, эти обвинения связывали с тем, что их bonhommes («совершенные») во время своих проповеднических миссий странствовали парами (будучи мужчинами).

В позднем средневековье борьба церкви с содомией приобрела более организованный характер, особенно в XII—XIII веках, после учреждения инквизиции и ужесточении законов против гомосексуальных отношений. К концу XIII века обвинения в гомосексуальных действиях стали обычными в расследованиях инквизиции. На Наблусском соборе (1120) в Иерусалимском королевстве были приняты законы против содомии, за которую приговаривали к сожжению или изгнанию из королевства. Падение королевства крестоносцев в 1291 году объясняли в том числе и распространением содомии в ордене тамплиеров. Обвинения в гомосексуализме были в числе основных при суде над тамплиерами во Франции в начале XIV века. Третий Латеранский собор 1179 года был первым католическим Вселенским церковным собором, установившим точное наказание за содомию. Монахи наказывались изгнанием из ордена или заключением в монастыре. Миряне подлежали изоляции и лишению общения с верующими.

Новая и новейшая история

Наказания за гомосексуальные акты в европейских государствах стали отменять или смягчать лишь начиная с эпохи Просвещения, что совпадает с распространением скептицизма к церкви и её учению.

Уголовная ответственность за гомосексуализм отменена в преимущественно христианских странах во второй половине XX века. В США такие законы в ряде штатов были окончательно отменены лишь в 2003 году, когда Верховный суд США признал их неконституционными. Противники легитимации гомосексуализма и однополых браков и ныне мотивируют своё мнение христианскими убеждениями^{[Некорректные обобщения]}.

Консервативное христианское богословие

Консервативное христианское богословие рассматривает однополые отношения безусловно греховными и запрещенными Богом. Данная позиция основана на текстах Библии, которые считаются боговдохновенными, точными и безошибочными, а также на точке зрения, согласно которой библейский текст следует понимать буквально тогда, когда контекст не предполагает иносказательного истолкования.

Библейские тексты, используемые для формирования своей позиции относительно гомосексуальных отношений, а также комментарии с позиций консервативного богословия перечислены ниже.

Сотворение человека

См. также: Адам и Ева

Повествование о сотворении человека содержится в тексте книги Бытие 1:26-28 и в Синодальном переводе звучит следующим образом:

И сотворил Бог человека по образу Своему, по образу Божию сотворил его; мужчину и женщину сотворил их. И благословил их Бог, и сказал им Бог: плодитесь и размножайтесь, и наполняйте землю.

С точки зрения христианского богословия, этот текст описывает союз мужчины и женщины как божественную конструкцию, как идеал человеческой сексуальности, представленный физическими отношениями состоящих в браке мужчины и женщины. Таким образом, «гетеросексуальность сразу объявляется порядком Творения», о чём говорит и текст Бытие 2:24: «Потому оставит человек отца своего и мать свою и прилепится к жене своей; и будут [два] одна плоть». «Эта исключительно гетеросексуальная форма брачного сексуального союза с участием мужчины и женщины образует божественную парадигму, порядок Творения для человечества с самого начала. Эта парадигма означает, что брак не может представлять сексуальный союз между мужчиной и другим мужчиной или женщиной и другой женщиной. Этот стандарт брака между мужчиной и женщиной остается нормой во всем Писании. Любое отклонение от этой гетеросексуальной нормы изображается библейскими авторами как искажение нормы Творения» (Рим. 1:24-27).

Христианскими авторами этот библейский текст рассматривается как образ Божий, заложенный в союзе мужчины и женщины как человеческих существ дополняющих друг друга и соответствующих друг другу. Данный отрывок показывает противоестественность гомосексуализма, являющегося извращением естественного положения вещей, в котором секс предназначен для продолжения рода, и таким образом бросающего вызов ясно выраженной в Библии воле Бога, заложенной Творцом в основу всего живого.

Комментаторы Библии обращают внимание на то, что Иисус неоднократно цитирует из книги Бытие, 1:26 (в Мк.10:6-8 и в Мф.19:5), делая акцент на словах «Бог создал» и «с момента сотворения» в качестве подтверждения взаимоотношений между мужчиной и женщиной как идеала брачного союза во времена Нового Завета, а гетеросексуальности — как нормы и Божьего установления.

«Библия начинается и завершается брачным союзом. Книга Бытие представляет брак как первое Божье учреждение ... в то время как заключительные главы книги Откровение описывают брачный союз в качестве метафоры, чтобы изобразить отношения между Христом и Его народом. Важно отметить, что брак находится в уникальном положении в конце недели сотворения, чтобы подчеркнуть Божий идеал для человеческой расы».

Содом и Гоморра

См. также: Содом и Гоморра

Повествование о грехе жителей Содома и Гоморры и истреблении этих городов содержится в тексте книги Бытия 19:4-11. Эта библейская история упоминается в Новом Завете (2Пет. 2:6-12, Иуд. 1:7,8) в контексте осуждения за дерзостное греховное поведение. Это повествование имеет важное значение в обсуждении однополых сношений, особенно мужских.

Традиционная точка зрения, представленная в трудах Отцов Церкви, акцентирует особое внимание на противоестественности гомосексуальных отношений. Кроме того, иногда упоминается (например, в Толковой Библии Лопухина), что «вопль Содомский и Гоморрский», дошедший до Бога и повлекший возмездие, указывает на «грех притеснения слабых сильными, соединённый с кровопролитием и убийством», чем «страдали и жители Содома, которые отличались крайней нравственной распущенностью и высокомерно-презрительным отношением к низшим и слабейшим (Иез. 16:47-56)». Традиционная интерпретация полагает, что гомосексуальные отношения были крайним проявлением развращённости жителей Содома и Гоморры, и что Бог истребил эти города именно потому, что там процветал содомский грех.

Современное консервативное богословие основой греховности Содома и Гоморры считает мужеложство, при этом упоминая и о других грехах или отягчающих обстоятельствах. В частности, Роберт Гагнон (Robert A. J. Gagnon) делает акцент на том, что тяжесть греха Содома и Гоморры заключалась в сексуальных надругательствах над гостями, Лев Шихляров на том, что поведение содомлян свидетельствует не только о половой, но главным образом о духовной извращенности и о ненависти и жестокости.

Трактовка истории Содома и Гоморы как нарушение законов гостеприимства, но не греха сексуального характера, отвергается как явно не согласующаяся с двукратным использованием в тексте Библии древнееврейского глагола yada (познал), используемого для описания действий сексуального характера.

Традиционно в христианском богословии проводится связь осуждения не только содомлян (желавших совершить гомосексуальное насилие), но и окрестных городов с их сексуально безнравственным поведением на основании других текстов Библии. Так, ссылаются на текст Нового Завета в посланиях Иуды и Петра, где под «осквернением плоти» и «хождением за иной плотью» понимают гомосексуализм, распространённый не только в Содоме, но и в окрестных городах.

В своих комментариях этих стихов традиционные христианские богословы обращают внимание не только на сексуальный характер греховного поведения («блудодействующие», «неистово развратные»), но и на исключительную дерзость и наглость тех, чьи грехи сравнивают с грехами Содома и Гоморры, которые являются примером греха человеческого и суда Божия и символом нарушения основополагающего принципа святости (смешения несовместимого). Богословы указывают, что апостол таким образом напоминает судьбу Содома любителям пороков («мечтателям, которые оскверняют плоть»), в том числе «оскверняющим» себя половыми извращениями (содомией), но при этом оправдывающими себя благодатью Божией (извращали благодать Божью).

Таким образом, Содом и Гоморра стали нарицательными в христианском богословии (со времен апостолов и на основании упомянутых выше посланий) для обозначения крайней степени сексуальной аморальности (содомия) или крайней порочности и дерзостной греховности. В культуре Содом и Гоморра стали символом порочности, безнравственности и божественного возмездия, а сам Содом ассоциируется с содомией.

Заповеди книги Левит

Одним из наиболее упоминаемых текстов Библии в контексте запрета гомосексуальных отношений являются заповеди закона Моисея, изложенные в книге Левит 18:22 и 20:13. В Синодальном переводе Библии на русский язык текст Левит 18:22 звучит следующим образом: «Не ложись с мужчиною, как с женщиною: это мерзость».

Консервативные христианские богословы рассматривают данный отрывок Библии как категорический запрет гомосексуальных отношений, указывая на то, что согласно библейскому тексту это нечто совершенно противное Богу.

При обсуждении книги Левит ряд авторов обращают внимание на всеобъемлющий, то есть общевременной и общекультурный характер законодательства, регулирующего сексуальные отношения. В дополнение к гомосексуализму библейский текст группирует, указывая наказание в виде смерти, ряд незаконных сексуальных практик, запрет которых выходит за пределы культуры только лишь древнего Израиля: кровосмешение, зоофилию и прелюбодеяние, и которые до сих пор остаются запретными в абсолютном большинстве культур.

Комментаторы Библии указывают на преемственность заповедей книги Левит, регулирующих сексуальное поведение, в новозаветный период. При этом они подчеркивают, что апостол Павел, автор четырнадцати новозаветных посланий не считал, что требования Бога о чистоте сексуальных отношений, изложенные в законе Моисея, утратили силу для христиан. Напротив, евангельская свобода от ветхозаветного закона не затрагивает моральные аспекты, включающие запрет гомосексуальных отношений, но лишь церемониально-диетические, обусловленные временем и культурой. В числе прочего, этот вывод следует из четырёх запретов для христиан-неевреев, сформулированных Апостолами в книге Деяния, 15:29а, согласно которым следует «воздерживаться от идоложертвенного и крови, и удавленины, и блуда», где блуд (porneia) означает любые незаконные сексуальные практики. Таким образом, в Новом Завете запреты включают в себя тот же список и в той же последовательности, в каком они сформулированы в книге Левит: запрет принесенного в жертву идолам (Лев. 17:7-9), запрет есть кровь (Лев. 17:10-12), запрет употреблять в пищу животных, чья кровь не слита (Лев. 17:13-16), а также запрет на такие сексуальные практики как инцест, прелюбодеяние, гомосексуальные практики и скотоложество.

Ряд авторов обращают внимание на то, что Библия применяет очень сильный термин для оценки гомосексуализма — «мерзость». Американский социолог и криминолог Дэвид Гринберг</span>^ru_de, комментируя отношение Библии, отмечает: «Когда слово toevah („мерзость“) появляется в еврейской Библии, оно может относиться к идолопоклонству, культовой проституции, магии или гаданиям; иногда оно используется в более широком контексте. Но оно всегда обозначает нечто ужасно отвратительное». Этим же словом Библия описывает принесение в жертву идолам детей.

Некоторые богословские источники могут рассматривать этот отрывок с позиций не вызывающего сомнений осуждения гомосексуализма в целом, при этом указывая на языческие ритуалы, во время которых практиковались гомосексуальные отношения.

Доктор социологических наук, профессор Санкт-Петербургского христианского университета и ведущий научный сотрудник Института социологии РАН В. А. Бачинин, основывая свою позицию на библейских текстах, утверждает, что «однозначно прописанное в тексте Священного Писания осуждение Богом гомосексуальных отношений исключает возможность каких-либо разночтений относительно нравственной оценки указанного порока».

Гива Вениаминова

См. также: Наложница в Гиве

В повествовании Книги Судей главы 19 описывается история, которая похожа на историю Содома и Гоморры: Тогда как они развеселили сердца свои, вот, жители города, люди развратные, окружили дом, стучались в двери и говорили старику, хозяину дома: выведи человека, вошедшего в дом твой, мы познаем его (Суд. 19:22).

Интерпретация этого отрывка консервативным богословием аналогична интерпретации текста повествования о Содоме и Гоморре, текст рассматривается в контексте осуждения гомосексуальных отношений. При этом комментаторы обращают внимание на то, что разрушенная религиозная жизнь имеет катастрофические последствия, в частности, приводит к безнравственности и угрожает существованию общества и государства.

Текст послания Римлянам

Текст Послания Апостола Павла Римлянам 1:24—27 консервативными христианами считается «наиболее важной библейской ссылкой при обсуждении гомосексуальности» и в Синодальном переводе передаёт стих 27 следующим образом: «подобно и мужчины, оставив естественное употребление женского пола, разжигались похотью друг на друга, мужчины на мужчинах делая срам и получая в самих себе должное возмездие за своё заблуждение (Рим.1:27)».

С точки зрения консервативных богословов, данный стих описывает прекращение «естественного употребления женского пола» и рассматривается как описание последствий для человека отказа от почитания Бога, в результате чего «извращаются... инстинкты, изменяя своему истинному назначению» и человек предаётся «на волю противоестественных пороков». Эти богословы настаивают, что в этих стихах Апостол Павел говорит, что любые гомосексуальные акты — противоестественное явление.

Отрывок из Римлянам 1:24—27 также считается единственным упоминанием в Библии женской гомосексуальности, хотя некоторые авторы утверждают, что запрет гомосексуальных актов распространяется только на мужчин.

Текст послания Коринфянам

Одним из текстов Библии, на котором основано категорическое непринятие гомосексуальных отношений, является отрывок из 1 Послания Апостола Павла Коринфянам 6:9-10: Или не знаете, что неправедные Царства Божия не наследуют? Не обманывайтесь: ни блудники, ни идолослужители, ни прелюбодеи, ни малакии, ни мужеложники, ни воры, ни лихоимцы, ни пьяницы, ни злоречивые, ни хищники — Царства Божия не наследуют.

Консервативные христиане утверждают, что практикующие перечисленные в данном тексте грехи не войдут в Царство Божье, подчеркивая при этом, что в число запрещенных Богом входят гомосексуальные отношения, которые рассматриваются как «самый противоестественный грех».

Переводы слова ἀρσενοκοῖται

Традиционные богословы оспаривают подобные^{[какие?]} интерпретации.

Переводы слова μαλακία

Буквальное значение древнегреческого термина из 1 Послания Апостола Павла Коринфянам 6:9 μαλακία — «мягкий», «нежный», «роскошный», «изящный», «элегантный», «утончённый». В переводе Библии «New American Standard Bible» это слово интерпретируется как «женоподобный» («effeminate», употребляется как синоним «гомосексуала»). В примечании перевода Библии «New King James Version» слово μαλακία интерпретируется как «мальчик — партнёр гомосексуала» («catamites»). В современных переводах, как «New International version» и более свежий «International Standard», μαλακία переводится вне контекста гомосексуальности — как «проститутка мужского пола» («male prostitutes»). Русскоязычным переводом Библии РБО-2011 данное слово объединено со следующим за ним термином ἀρσενοκοῖται с общим значением «гомосексуалисты», в русскоязычном переводе «Слово Жизни» 9-й стих включает слова «развратники, гомосексуалисты и извращенцы». В словаре устаревших и малоупотребительных слов, содержащемся в изданиях канонической Библии Российского Библейского общества, указано: «малакий (греч.) — букв, „слабый, изнеженный“. Пассивный гомосексуалист».

Считается, что два слова — ἀρσενοκοῖται и μαλακία, стоящие вместе, описывают гомосексуальную пару, осуждая как активного, так и пассивного партнёра. Эта версия представлена, к примеру, в переводе Библии «English Standard Version» и содержится в комментариях богословов на текст 1 Послания Апостола Павла Коринфянам 6:9, подразумевая под термином малакия пассивного, а под термином мужеложник — активного гомосексуалиста.

Текст послания Тимофею

Дискуссии по поводу понимания текста 1 Послания Апостола Павла Тимофею 1:10 аналогичны спорам вокруг 1 Коринфянам 6:9. В обоих случаях употребляется древнегреческое слово άρσενοκοίται.

Современные взгляды на гомосексуальное поведение и гомосексуальную ориентацию

Изменения во взглядах общества

Современные взгляды на гомосексуальное поведения в западном обществе существенно отличаются от тех, которые преобладали ещё XIX-ХХ вв. Ранее о гомосексуальном поведении было принято говорить почти исключительно как об извращении, а в христианских церквях — как о грехе и искажении установленного Богом порядка. С юридической точки зрения гомосексуализм рассматривался как преступление (направленное против общественной морали), или как заболевание. Но в ХХ в. на Западе произошли радикальные изменения во взглядах, о гомосексуализме перестали говорить как об извращении.

В XX—XXI веке в обществе отношение к гомосексуальной ориентации подвергается существенным изменениям. Всемирная организация здравоохранения исключает гомосексуальность из списка психических расстройств, не рассматривая, впрочем, гомосексуальную ориентацию в качестве нормы подобной ориентации гетеросексуальной. Во многих странах мира происходит процесс принятия гомосексуальной ориентации как нормы в социальной, юридической и медицинской сферах.

Психологи принимаются изучать природу гомосексуальности и многие из них приходят к заключению, что сексуальная ориентация взрослого человека не поддаётся изменению.

Особенности взглядов в современном христианстве

Последние изменения во взглядах общества ставят христианские церкви перед необходимостью формулировать и утверждать своё отношение к гомосексуальному поведению и гомосексуальной ориентации в новых исторических условиях. При формировании своего отношения к гомосексуализму (гомосексуальности) в христианских конфессиях принято указывать на то, что сам термин «гомосексуальность» (в русском языке распространен его вариант «гомосексуализм») в литературе может обозначать как гомосексуальное поведение, так и гомосексуальную ориентацию.

Основываясь на однозначных (на их взгляд) указаниях из Писания, а также на авторитете Предания (в православии и католицизме), гомосексуальное поведение традиционно в христианстве рассматривается как однозначно греховное, но само гомосексуальное влечение не квалифицирует как грех. Подобная позиция распространена во многих конфессиях, от католиков до мормонов.

Наиболее консервативные христиане и фундаменталисты как например, пятидесятники Ассамблеи Бога, не признают врождённый характер гомосексуальной ориентации, считая возможным изменение сексуальной ориентации и поведения с помощью Бога. Другие же, как, например, в католичестве (и иногда отчасти в православии), признают гомосексуальные наклонности природным свойством, с которым, однако, человек должен бороться и, если не может построить гетеросексуальные отношения в браке, то соблюдать полное сексуальное воздержание.

Пересмотр традиционных взглядов на гомосексуальное поведение имел место в некоторых протестантских конфессиях в последние десятилетия.

Классификация основных позиций в христианстве

Взгляды на природу гомосексуальности лежат в основании разнообразия позиций по поводу гомосексуальных отношений. Как правило, рассматриваются две диаметральные точки зрения — консервативная и либеральная, которые оценивают гомосексуальные отношения противоположным образом. Однако на самом деле в церковной реальности эти диаметральные точки зрения имеют более широкий спектр оттенков. К примеру, Холбен (L.R. Holben), автор специального исследования «Что христиане думают о гомосексуальности: Шесть характерных точек зрения» («What Christians think about homosexuality: Six representative viewpoints»), представляет шесть различных позиций христиан по вопросу гомосексуальности. Эти позиции коротко перечислены ниже.

• Гомосексуализм — это мерзость. Такова наиболее консервативная оценка. Её представители считают, что гомосексуальные отношения подлежат осуждению при любых обстоятельствах. Они утверждают, что Библия осуждает гомосексуальные отношения как преступление против Бога, природы и общества. Холбен указывает, что представители этой точки зрения считают, что гомосексуалами движет исключительно похоть, и они не способны построить отношения в любви, без сексуальной эксплуатации. Свою позицию они полагают традиционно-христианской, настаивая, что либеральное отношение к гомосексуальности — это отход последних десятилетий от подлинной традиции. Такой точки зрения придерживаются отдельные представители и группы крайне правого крыла христианства, включая многие фундаменталистские церкви.
• Ожидание изменения гомосексуальности. Эта точка зрения близка к первой, но, в отличие от неё, гомосексуальность воспринимается не столько как преступление, сколько как нездоровое состояние. Акцент делается на том, что гомосексуальность является продуктом падшего мира и, в конечном счёте, последствием грехопадения прародителей в Эдеме. Представители этой позиции считают, что гомосексуальность может быть излечена через репаративную терапию, молитву или изгнание бесов (экзорцизм). Этой точки зрения придерживаются многие харизматические, фундаменталистские и другие протестантские церкви, а также различные консервативно-христианские организации, ставящие перед собою цель исцеления от гомосексуальности.
• Ожидание целибата при гомосексуальности. Представители этого взгляда разделяют мнение светских учёных, считающих, что сексуальная ориентация взрослого человека неизменна в большинстве случаев, и что очень немногие люди, ведущие гомосексуальный образ жизни, способны превратиться в экс-геев. Тем не менее, представители этой позиции продолжают считать гомосексуальные отношения греховными, что приводит их к мнению, что от гомосексуалов Бог ожидает полного сексуального воздержания. Это наиболее современная точка зрения в Римско-католической церкви и ряде протестантских деноминаций.
• Гомосексуальность частично приемлема. Представители такой точки зрения считают, что гомосексуальные отношения нежелательны, но если гомосексуалы не могут изменить свою сексуальную ориентацию и не в состоянии жить в полном воздержании, то построение моногамных однополых отношений является для них наименьшим злом в сравнении с промискуитетом. Это мнение обычно не утверждается на официальном церковном уровне, но присутствует среди христианских лидеров различных деноминаций.
• Равенство сексуальных ориентаций. Представители данного взгляда считают гомосексуальность нормальной формой сексуальных ориентаций и ставят целью достижение равного статуса отношений и равных прав гомосексуалов и гетеросексуалов. Лица гомосексуальной ориентации признаются способными входить в преданные однополые отношения, основанные на любви. Это мнение утверждается в либеральных христианских церквях.
• Освобождение гомосексуальности. Отличие данной позиции от предыдущей несущественно: утверждается не только равенство сексуальных ориентаций, но и особое предназначение гомосексуалов освободить церковь от патриархальных представлений о сексуальности, а гомофобия представляется глубоким пороком. Подобные убеждения проповедуются квир-богословием, особенно — в Метропольной общинной церкви

Консервативный взгляд на целомудрие, брак и гомосексуальные отношения

В консервативном христианском богословии существует единство взглядов в отношении таких основных понятий как недопустимость беспорядочной сексуальной жизни или супружеской неверности. Однако присутствуют разногласия в отношении различных частных нюансов, касающихся сексуальных практик и контроля рождаемости. Все эти нюансы в той или иной мере связаны с представлениями о следовании воле Бога, целомудрии и интерпретациями заповеди «не прелюбодействуй». Подобный подход находит своё отражение и в позиции по поводу однополой любви.

В традиционном христианском богословии гомосексуальное поведение рассматривается как искажение Божьего намерения и считается греховным. Согласно традиционной богословской точке зрения, апостол Павел в своих посланиях стремился осудить гомосексуальное поведение, но не самих гомосексуалистов.

Традиционные семейные ценности

См. также: Церковный брак и Семейные ценности

Традиционный христианский взгляд на брак и семью основан на понимании человека как созданного Богом существа, принадлежащего одному из двух полов (мужчина или женщина), которые в браке дополняют друг друга. Различия между полами рассматривается как особый дар Творца. Так, в Основах социальной концепции Русской Православной Церкви говорится:

«Различие между полами есть особый дар Творца созданным Им людям. „И сотворил Бог человека по образу Своему, по образу Божию сотворил его; мужчину и женщину сотворил их“ (Быт. 1. 27). Будучи в равной степени носителями образа Божия и человеческого достоинства, мужчина и женщина созданы для целостного единения друг с другом в любви: „Потому оставит человек отца своего и мать свою, и прилепится к жене своей; и будут два одна плоть“ (Быт. 2. 24). Воплощая изначальную волю Господа о творении, благословенный Им супружеский союз становится средством продолжения и умножения человеческого рода: „И благословил их Бог, и сказал им Бог: плодитесь и размножайтесь, и наполняйте землю, и обладайте ею“ (Быт. 1. 28). Особенности полов не сводятся к различиям телесного устроения. Мужчина и женщина являют собой два различных образа существования в едином человечестве. Они нуждаются в общении и взаимном восполнении. Однако в падшем мире отношения полов могут извращаться, переставая быть выражением богоданной любви и вырождаясь в проявление греховного пристрастия падшего человека к своему „я“».

По традиции основными целями брака считаются: рождение и воспитание детей, взаимная помощь и средство к укрощению плотского вожделения («во избежание блуда»: 1Кор. 7:2—6). Рождение и воспитание детей занимает особо важное место в понимании традиционного христианского брака, а намеренный отказ от рождения детей из эгоистических побуждений рассматривается грехом.

Конституция II Ватиканского Собора Католической Церкви «Gaudium et spes» утверждает: «По своему естественному характеру сам брачный институт и супружеская любовь предназначены для рождения и воспитания потомства, которым они и увенчиваются». Зачатие и рождение детей понимается как естественное (природное) назначение сексуальных отношений. Об этом учили многие известные Отцы Церкви и святые в истории христианства.

Невагинальные половые акты, такие как мастурбация, анальный и оральный секс, при которых физически не может происходить зачатие, традиционно рассматриваются «противоестественными» и «извращёнными». К этому же ряду сексуальных практик в христианской традиции относятся и гомосексуальные акты. Заявляя о том, что гомосексуальные отношения являются грехом, Катехизис католической церкви ссылается, в частности, на отсутствие возможности зачатия в однополых сексуальных актах, а также взаимодополняемости полов.

В последнее время в церковных кругах всё больше обсуждается необходимость защиты «традиционных семейных ценностей» в обществе. Эти ценности связывают с такими качествами и установками как «чистота и нравственная красота отношений между мужчиной и женщиной» и «многодетность — чадолюбие, любовь к детям, желание иметь много детей, потребность заботиться, воспитывать и развивать их», которые рассматриваются в качестве средства преодоления демографического кризиса. По мнению защитников «традиционных семейных ценностей», понятие семьи исключает такие явления как однополые отношения, внебрачное сожительство и отказ от деторождения. Критика однополых отношений занимает особое место в системе «традиционной семьи», однополые союзы рассматриваются в качестве «антисемейной идеи» и «социальной патологии». Верующие сторонники «традиционных семейных ценностей» активно выступают против однополых браков, рассматривая деятельность по пропаганде подобных «браков» как целенаправленную.

Нарушения целомудрия

В церковной исторической традиции в качестве законных сексуальных отношений рассматривается лишь вагинальный секс в браке, а брак понимается как союз мужчины и женщины. Гомосексуальные отношения считаются грехом как между мужчинами, так и между женщинами, несмотря на то, что прямой запрет однополых отношений в заповеди книги Левит, как она понимается в традиционном богословии, относится к мужчинам (откуда и происходит термин «мужеложество»).

Запрет на однополый секс рассматривается в контексте истолкования одной из десяти заповедей Моисея «не прелюбодействуй». Различные нарушения этой заповеди считаются отступлением от добродетели целомудрия. Так, например, в компендиуме Катехизиса Католической церкви говорится:

«Грехи, глубоко противоречащие целомудрию, каждый в соответствии с природой своего объекта таковы: супружеская измена, мастурбация, блуд, порнография, проституция, изнасилование, гомосексуальные действия».

В синодальном переводе Библии 1 Послания Тимофею 1:8-10 в перечне грехов, нарушающих десять заповедей, мужеложество поставлено в одном ряду с блудом.

В традиционном богословии гомосексуальные действия могут рассматриваться обособленно от грехов прелюбодеяния и блуда, поскольку прелюбодеяние в узком смысле понимается только как супружеская неверность, а блуд — как внебрачная сексуальная связь между мужчиной и женщиной.

Понятие естественного закона

Согласно традиционному пониманию греха и добродетели в христианском богословии, эти понятия доступны человеку не только благодаря сверхъестественному откровению Бога, данному в Писании и Предании, но и благодаря естественному нравственному закону, понимание которого доступно человеку посредством разума. Поэтому основы нравственного закона известны и тем, кто не знаком со сверхъестественным откровением. Подобное понимание отражено в трудах Отцов Церкви (Иустин Философ, Ириней Лионский, Климент Александрийский, Ориген, Афанасий Великий, Григорий Богослов, Кирилл Александрийский, Максим Исповедник, Иоанн Златоуст).</div></blockquote> Так, Тертуллиан об этом писал:

«Итак, прежде Моисеева Закона, написанного на каменных скрижалях, я утверждаю, существовал неписаный закон, который обыкновенно понимался естественным образом и соблюдался предками». «Вы спрашиваете о законе Божием — он общий для всего человечества и высечен на скрижалях нашей природы, на которые указывает апостол».

В период средневековья наиболее подробно понятие естественного закона развивается в рамках католической теологии (в томизме). Фома Аквинский объясняет его суть следующим образом:

«Естественный закон — не что иное, как свет разума, влитый в нас Богом; посредством его мы знаем, что надо делать и чего надо избегать».

Данное представление является не только частью Священного Предания, но и вошло в основу официального учения Католической Церкви. Так, Папа Лев XIII так же утверждает:

«Естественный закон вписан в душу каждого человека и запечатлен в ней, ибо он есть человеческий разум, приказывающий делать добро и запрещающий грешить».

Основываясь на подобном представлении о естественном законе, Катехизис Католической Церкви утверждает, что гомосексуальные акты «противоречат естественному закону».

Позиции христианских конфессий в вопросах гомосексуального поведения

Отношение к гомосексуальности отличается у христиан различных конфессий, а многие конфессии не имеют единой точки зрения в отношении этого вопроса. Позиции христианских конфессий в вопросах гомосексуального поведения и сексуальной ориентации в настоящее время могут различаться в некоторых деталях (в вопросах допуска к служению или участия в евхаристии), более радикальные отличия между позициями некоторых либеральных протестантских конфессий и церквями, сохранившими традиционный для христианства взгляд в вопросах сексуального поведения.

Далее представлены официальные позиции некоторых наиболее известных и крупных конфессий и церквей, мнения богословов и верующих внутри них, а также позиции конфессий, в отношении которых нет консенсуса, являются ли они христианскими или парахристианскими (Свидетели Иеговы, мормоны).

Точки зрения крупнейших религиозных организаций в христианстве (численностью более 10 млн человек)

№	Название	Численность верующих млн. человек	Конфессия	Признание греховности гомосексуального поведения	Ссылки, комментарии
1	Римско-католическая церковь (латинский обряд)	1 197	Католицизм	Да
2	Русская Православная Церковь	от 85 до 164	Православие	Да
3	Ассамблеи Бога	67,5	Протестантизм (пятидесятники)	Да
4	Эфиопская православная церковь	39	Древневосточные церкви	Да
5	Адвентисты седьмого дня	25	Протестантизм (адвентисты)	Да
6	Церковь Англии	25	Протестантизм (англикане)	Нет
7	Евангелическая Церковь Германии	23,70	Протестантизм	Нет
8	Китайский христианский совет	23	Протестантизм	нет данных
9	Румынская православная церковь	от 16 до 18,8	Православие	Да
10	Англиканская церковь Нигерии	18	Протестантизм (англикане)	Да
11	Свидетели Иеговы	16,5	Парахристианство	Да
12	Южная баптистская конвенция	16,20	Протестантизм (баптисты)	Да
13	Церковь Иисуса Христа святых последних дней	14,5	Парахристианство	Да
14	Церковь Христа в Конго	13	Протестантизм	нет данных
15	Объединённая методистская церковь (США)	12,5	Протестантизм (методисты)	Да
16	Коптская православная церковь	12	Древневосточные церкви	Да
17	Церковь «Китай за Христа»	12	Протестантизм (пятидесятники)	нет данных
18	Церковь Уганды	11	Протестантизм (англикане)	Да
19	Новоапостольская церковь	10	Протестантизм	Нет
20	Китайское евангельское братство	10	Протестантизм (пятидесятники)	нет данных
21	Церковь Бога во Христе	10	Протестантизм (пятидесятники)	Да
22	Украинская православная церковь Киевского патриархата	от 7 до 10	Православие (альтернативное)	Да

Католичество

Официальная позиция Католической церкви, изложенная в её катехизисе, осуждает гомосексуальные акты как противоречащие естественному закону, функции деторождения и взаимодополняемости мужчины и женщины:

«Опираясь на Священное Писание, представляющее гомосексуальные действия как тяжкую форму разврата, Предание неизменно объявляет „гомосексуальные акты безусловно беззаконными“. Они противоречат естественному закону. Они лишают половой акт его функции дарования жизни. Они не вытекают из подлинной эмоциональной и сексуальной взаимодополняемости. Ни в коем случае они не могут быть одобрены».

Православие

Православные церкви, аналогично официальному католичеству, осуждают гомосексуальные отношения как грех. К примеру, Русская православная церковь в «Основах социальной концепции» утверждает, что:

«Священное Писание и учение Церкви недвусмысленно осуждают гомосексуальные половые связи, усматривая в них порочное искажение богоданной природы человека».

В соответствии с традицией восточного христианства православие рассматривает гомосексуальность в контексте представления о греховных страстях, с которыми так или иначе приходится бороться каждому человеку.

Русская Православная Церковь, недвусмысленно осуждая гомосексуализм как грех, в то же время считает необходимым христианское милосердное отношение к людям с гомосексуальными наклонностями. В утвержденных Архиерейским собором Русской Православной Церкви 13–16 августа 2000 г. "Основах социальной концепции Русской Православной Церкви" говорится о необходимости для Церкви относиться «с пастырской ответственностью к людям, имеющим гомосексуальные наклонности», о необходимости и возможности «христианского общения» христиан с гомосексуалистами, оказания «духовной поддержки» и молитвенной помощи гомосексуалистам в избавлении от гомосексуализма.

Древневосточные церкви

Древневосточные церкви традиционно придерживаются осуждения гомосексуальных отношений.

Англиканство

В Англиканской церкви отношение к гомосексуальности является спорным вопросом.

Многие церкви Англиканского Сообщества занимают консервативную позицию. В то же время ряд церквей не заявили официальной точки зрения. Наиболее либеральную позицию занимает Епископальная церковь США.

Протестантизм

Лютеранство

Среди лютеран присутствуют противоположные позиции в отношении гомосексуальности. Либеральное направление, составляющее большинство лютеран, не считает гомосексуальные отношения грехом. Так, Евангелическая лютеранская церковь в Америке, Евангелическая Церковь Германии, Протестантская церковь Нидерландов благословляют однополые союзы и открывают служение для гомосексуалов, живущих в преданных однополых отношениях. Церковь Дании и Евангельско-лютеранская Церковь Италии благословляют однополые союзы, Церковь Норвегии разрешает гомосексуалам становиться священниками. С 1 ноября 2009 года Церковь Швеции стала первой крупной деноминацией, которая официально венчает однополые браки, а в ноябре 2009 года в епископы Стокгольма была посвящена открытая лесбиянка Ева Брунне. Другой крупной деноминацией, где благословляются однополые браки и разрешено служение священников-гомосексуалов, в июле 2011 года стала Евангелически-Лютеранская церковь Канады.

Консервативные деноминации, например, Лютеранская церковь — Миссурийский синод, Лютеранская Церковь Австралии, Висконсинский евангелический лютеранский синод считают гомосексуальные отношения греховными и допускают к служению лишь тех, кто борется с гомосексуальными наклонностями.

Лютеранские церкви на постсоветском пространстве придерживаются ортодоксальных позиций. В 2008 г. Эстонский Совет Церквей опубликовал общую позицию его членов, согласно которой «традиция Священного Писания не может быть истолкована в смысле дозволения практики гомосексуализма. По Библии гомосексуализм есть грех, рассматриваемый отрицательно как в Ветхом, так и Новом Заветах. Согласно пониманию церковной жизни и практики, грех не может «быть превращён в норму». Данная позиция была подтверждена епископами Эстонской, Латвийской и Литовской Евангелическо-Лютеранских церквей.

Пресвитерианство

Среди пресвитериан нет единого мнения и в течение многих лет ведутся споры в отношении гомосексуальности. Пресвитерианская церковь в Америке (Presbyterian Church in America), Ассоциация реформированной пресвитерианской церкви (Associate Reformed Presbyterian Church) и Ортодоксальная пресвитерианская церковь (Orthodox Presbyterian Church) осуждают однополые отношения как несовместимые с библейской моралью, но верят, что гомосексуалы могут покаяться и бросить свой «образ жизни». В Бразилии Пресвитерианская церковь (Igreja Presbiteriana do Brasil) осуждает гомосексуальные отношения и, более того, выступила с осуждением закона против гомофобии. Пресвитерианская организация OneByOne считает своей миссией «исправление» гомосексуалов.

Вместе с тем, Объединённая церковь Канады, 70 % численности членов которой составили пресвитериане, совершенно открыта в отношении гомосексуальности и поддерживает однополые браки (см. выше). В мае 2011 года Пресвитерианская церковь США после 30-летней дискуссии приняла решение рукополагать и допускать к пасторскому служению открытых гомосексуалов. Церковь Шотландии разрешает церемонию заключения однополого союза с 2006 года, в 2009 году был рукоположен первый гей, в 2013 году официально принято решение допускать до рукоположения открытых геев, состоящих в церковных союзах.

Баптизм

Среди баптистов не существует полного единства в отношении гомосексуальности.

Многие баптистские церкви осуждают гомосексуальные отношения как грех. Так, Южная баптистская конвенция выпустила ряд резолюций, в которых отвергает гомосексуальные отношения как «проявление развратной природы», «извращение божественных стандартов», «нарушение природы» и «мерзость перед Богом». Она также выступает против однополых браков. Коалиция Американские баптистские церкви США аналогичным образом утверждает, что «гомосексуальная практика несовместима с христианским учением», и выступает против однополых браков. Некоторые отдельные приходы, однако, придерживаются противоположного взгляда. Таких же консервативных позиций придерживаются и евангельские христиане-баптисты на постсоветском пространстве, считая гомосексуализм «греховным пристрастием», которое «требует исцеления». Любая попытка легализовать однополые отношения признаётся как «откровенный бунт против Бога и определённых Им естественных законов».

Ряд церквей занимают более гибкую позицию. Так, Национальная баптистская конвенция США не формулирует официальную позицию, оставляя это на рассмотрение каждой отдельной конгрегации. При этом она утверждает, что большинство баптистских церквей не считают гомосексуальные отношения выражением воли Бога и выступают против посвящения в служители открытых гомосексуалов. Баптистский союз Великобритании считает, что однополые пары «не должны подвергаться дискриминации из-за своей сексуальной ориентации», но и те христиане, которые считают однополые отношения неправильными, не должны принуждаться изменять свою позицию в том, что является принципом их веры.

Сравнительно небольшое число конгрегаций баптистов открыто для принятия гомосексуальных отношений. К примеру, Альянс баптистов поддерживает однополые браки.

Методизм

Среди методистов преобладает традиционная позиция осуждения гомосексуальных отношений.

Адвентизм

Церковь адвентистов седьмого дня выступает против однополой сексуальной практики, утверждая, что «сексуальные отношения допустимы только в супружеских отношениях между мужчиной и женщиной», а все отношения вне рамок супружеской близости не соответствуют замыслу Бога.

Пятидесятничество

Большинство церквей, которые находятся в движении пятидесятников, считают гомосексуальные отношения грехом. Крупнейшая пятидесятническая церковь Ассамблеи Бога, ссылаясь на традиционное понимание библейских текстов, называет гомосексуальные отношения «извращением». Гомосексуализм рассматривается скорее как поведение, а не ориентация, взрослые могут изменить свою сексуальную ориентация после покаяния на гетеросексуальную, так как для Бога нет ничего невозможного. С категорическим осуждением гомосексуализма выступали и другие международные пятидесятнические церкви — Церковь Бога, Международная церковь четырёхстороннего Евангелия, Пятидесятнические ассамблеи мира, Церковь Бога во Христе, Международная пятидесятническая церковь святости. Позиция Объединённой пятидесятнической церкви гласит, что любой служитель церкви, признанный виновным в сексуальных грехах, лишается сана немедленно и теряет право на дальнейшее служение в церкви когда-либо.

Столь же твёрдую позицию занимают Христиане веры евангельской (пятидесятники) в России. Член Экспертного совета Комитета Государственной Думы РФ по делам общественных объединений и религиозных организаций епископ К. В. Бендас утверждает, что гомосексуализм является «не болезнью, которую надо лечить, а именно грехом, который необходимо искоренять!».

Пятидесятнические церкви в основном выступают против однополых союзов, гей-пасторов и стремятся отлучать прихожан, которые продолжают гомосексуальную практику.

Церковь Иисуса Христа Святых последних дней (мормоны)

Церковь Иисуса Христа Святых последних дней разъясняет, что гомосексуальные наклонности сами по себе не являются греховными. Однако гомосексуальные отношения считаются серьёзным грехом на уровне или даже выше, чем другая сексуальная активность вне законного гетеросексуального брака. Мормоны активно выступают против однополых браков в США, утверждая, что те подрывают истинную цель брака. Так, вклад мормонов в кампанию 2008 года против однополых браков в Калифорнии («Предложение 8») составил от 50 % до 75 % бюджета этой кампании.

Вместе с этим, церковь мормонов призвала своих членов протянуть руки гомосексуалам с любовью и пониманием, что вызвало критику и протесты со стороны более консервативных церквей.

Свидетели Иеговы

Свидетели Иеговы рассматривают гомосексуальные контакты любой природы в качестве разновидности блуда наряду с любыми сексуальными контактами, выходящими за пределы интимной жизни состоящих в законном браке мужчины и женщины. Однополые браки при этом отвергаются как противоречащие библейскому определению брака в виде союза мужчины и женщины.

Согласно учению свидетелей Иеговы, Бог не одобряет и не потворствует гомосексуальным практикам, а также не разрешает гомосексуальные союзы, которые он считает отвратительными. Члены общества свидетелей Иеговы обязаны воздерживаться от любой формы гомосексуального поведения, которое рассматривается как серьёзный грех; нераскаивающихся гомосексуалов исключают из собрания. Однако учение свидетелей Иеговы учит отвергать гомосексуальное поведение, но не людей, при этом оно призывает людей, имеющих гомосексуальные желания, бороться со своими влечениями точно так же, как призывает к этому гетеросексуальных людей не состоящих в браке или состоящих в браке с человеком, который не может иметь сексуальных контактов. Кроме того, учение свидетелей Иеговы говорит, что осуждение гомосексуальных практик в Библии не может быть основанием для гомофобии или для презрения по отношению к гомосексуалам, и что ко всем ближним следует относиться с уважением и достойным образом.

Христианское служение для испытывающих гомосексуальное влечение

Организации для христиан, испытывающих гомосексуальное влечение

В зависимости от особенностей учения церквей христианам, испытывающим гомосексуальное влечение, предлагается либо научиться поддерживать гетеросексуальные отношения, поборов гомосексуальные наклонности, либо жить в сексуальном воздержании, либо иметь однополые отношения с постоянным партнёром. Первые два варианта соответствуют позиции консервативных христиан, третий вариант допускается либеральными христианами. В соответствии с этими установками существуют разные виды поддержки гомосексуальных христиан околоцерковными организациями.

Так, Международная католическая организация «Мужество», сосредотачивается на поддержке воздержания от однополого секса.

Другие группы сверх этого побуждают гомосексуальных членов стремиться снижать или полностью изживать свои однополые влечения. Примерами таких групп долгое время являлись международная организация «Исход» и Любовь победила. Изначально эти группы назывались организациями «экс-геев», но сейчас использование этого термина пересматривается. Так, Алан Чамберз, президент международной организации «Исход», считает этот термин некорректным, поскольку слово «экс-гей» предполагает полное изменение сексуальной ориентации.

Однако не все активисты подобных групп разделяют такую точку зрения. Организация ПФОКС по-прежнему называет себя «экс-геевской». Позитивная альтернатива гомосексуальности представляет собой коалицию организаций, которые ставят своей целью «помочь людям с нежелательными однополыми влечениями реализовать свои личные стремления к переменам — будь то путём развития их природного гетеросексуального потенциала, либо выбрав безбрачный образ жизни, без сексуальных отношений».

На постсоветском пространстве также начинают развиваться христианские организации, ставящие своей целью освобождение от гомосексуализма (например, консервативные организации «Любовь против гомосексуализма» и «Преодоление Х»).

Религиозно-мотивированные изменения сексуальной ориентации

В 1999 году изданием Journal of Psychology & Theology были опубликованы результаты исследования 140 человек (102 мужчины и 38 женщин), пытающихся изменить свою сексуальную ориентацию, руководствуясь религиозными убеждениями.

Спустя год с момента первоначального наблюдения поведенческий показатель успеха составлял 60,8% для мужчин и 71,1% для женщин. При этом участники считались поведенчески успешными в случае воздержания от физического гомосексуального контакта в течение года.

Согласно выводам исследования, проведенном профессором психологии Кимом Шейфером (Kim Schaeffer) и его коллегами из Point Loma Nazarene University «успех был связан с сильной религиозной мотивацией и позитивным психическим состоянием здоровья». Среди людей, не вошедших в число поведенчески успешных, большинство (88,2%) указали, что они продолжают пытаться изменить свою сексуальную ориентацию, что доказывает, согласно выводам исследования, что участники считают вероятным достижение изменений сексуальной ориентации.

Психологические аспекты

Консервативные христианские группы, которые ставят своей целью преодоление гомосексуальных наклонностей, нередко обращаются к использованию репаративной терапии. Репаративная терапия, поддерживаемая в основном организацией «Национальная ассоциация по исследованию и терапии гомосексуальности» (NARTH), идейно опирающейся на католическую доктрину святого Фомы Аквинского, неоднократно была подвергнута критике и порицанию со стороны многих ведущих профессиональных медицинских, психологических и педагогических ассоциаций. В августе 2009 года Американская психологическая ассоциация (АПА), подтвердив свои более ранние заявления на эту тему, подчеркнула, что специалисты должны предоставлять верующим геям и лесбиянкам адекватную и реалистичную информацию. По мнению психологов, гомосексуалы сами должны сделать свой собственный выбор образа жизни, исходя из предоставленной им информации. Психологи фактически сочли допустимым для сохранения психического здоровья гомосексуалов лишь два варианта — соблюдение сексуального воздержания или поддержание однополых отношений, полностью отвергнув попытки смены сексуальной ориентации как бесперспективные и небезопасные для здоровья (риск повышения тревожности, депрессий, попыток суицида). По поводу репаративной терапии в отчёте АПА указывалось: «С научной точки зрения было обосновано, что сексуальная ориентация вряд ли изменится в результате усилий, прилагаемых с этой целью».

Душепопечение

Однозначно осуждая гомосексуализм и пропаганду гомосексуализма, консервативные церкви относятся с пастырской ответственностью к людям, имеющим гомосексуальные наклонности. Традиционный подход в христианской церкви направлен на предотвращение греховного сексуального поведения и возникновение греховных склонностей и на помощь тем, кто уже был вовлечен в это поведение и приобрел определенные греховные наклонности.

Помощь церкви и душепопечителей традиционно направляется как на ободрение и решение эмоциональных проблем, так и на изложение христианских подходов в вопросе преодоления греховных наклонностей и избавления от приобретенных привычек. Гомосексуальное поведение рассматривается как приобретенные привычки (результат неправильных отношений в семье, изнасилований и совращений, неправильные попытки решить свои сексуальные проблемы), которые могут быть изменены.

В процессе оказания помощи душепопечителями обращается внимание на следующее:

• Описание греховности (а не врожденности) этого поведения в Библии и возможность его изменения ("... ни малакии, ни мужеложники... - Царства Божия не наследуют. И такими были некоторые из вас; но омылись, но освятились, но оправдались именем Господа нашего Иисуса Христа и Духом Бога нашего" (1 Кор. 6:9-11)).
• Направление внимания на необходимость углубления отношений с Богом через изучение Писание и чтение духовной литературы, молитву, пост, участие в церковной жизни, обрядах и таинствах, служении другим людям.
• Необходимость приобретения навыков самоконтроля, воздержания.
• Необходимость полного преобразования жизни, отказа от старых привычек и прежних взглядов: "старые греховные навыки должны быть разрушены и заменены новыми, благочестивыми".

Либеральное и гей-богословие

Либеральное богословие

Ряд христианских церквей, как, например, Евангелическая церковь Германии, Церковь Швеции, Церковь Дании, Церковь Исландии, Протестантская церковь Нидерландов, Церковь Шотландии, Объединённая церковь Канады, Епископальная церковь США, Евангелическая лютеранская церковь в Америке, Евангелически-Лютеранская церковь Канады, Евангелическо-лютеранская церковь Италии, старокатолические церкви разных стран и другие не рассматривают моногамные однополые союзы греховными и допускает совершение обрядов благословения таких однополых пар.

Богословы этих церквей целом согласны с основными христианскими принципами недопустимости неупорядоченной сексуальной жизни. Но моногамные отношения между гомосексуалами, основанные на взаимной любви и верности, не рассматриваются ими в качестве нарушения добродетели целомудрия. В некоторых либеральных церквях осуществляются обряды благословения пар гомосексуалов, которые хотят иметь однополые семьи.

Нравственное оправдание однополых союзов, с точки зрения либеральных богословов, заключается в том, что если некоторым лицам природно присуща гомосексуальная ориентация, то преданные и верные отношения между двумя такими людьми отражают Божественный дар любви. К примеру, англиканский теолог Норман Питтенгер (Norman Pittenger) утверждает:

«Для мужчины или женщины, испытывающих постоянное сексуальные желание и влечение к своему же полу, гомосексуальная связь является фактически способом прославления Бога и открытия себя действию высшей могущественной любви в человеческих отношениях».

Оригинальный текст (англ.)  

For a man or woman whose sexual desire and drive is inevitably towards the same gender, acting in homosexual physical expression is in fact a way of glorifying God and opening the self to the working of the divine love in human affairs.

Некоторые либеральные богословы и церкви в настоящее время вообще не рассматривают гомосексуальность в качестве аномалии, нарушающей божественный порядок. Они утверждают, что гомосексуальная ориентация заложена в природу гомосексуалов «самим Творцом». К примеру, в 2003 году Генеральный собор Объединённой церкви Канады утвердил, что «человеческая сексуальная ориентация, будь то гетеросексуальная или гомосексуальная, является даром Бога и частью чудесного разнообразия творения» («sexual orientations, whether heterosexual or homosexual, are a gift from God and part of the marvelous diversity of creation»).

Следует сказать, что часть либеральных церквей не приравнивает однополые союзы к браку между мужчиной и женщиной, основываясь именно на том, что однополые пары не могут порождать детей естественным образом. Однако они считают, что деторождение не является единственной целью любви и сексуальных отношений, и что если в основе однополых союзов лежит любовь, то такие союзы имеют право на существование и над ними может совершаться церковный обряд. Другая же часть либеральных церквей не считает, что браком может считаться только союз между мужчиной и женщиной, и освящает однополые браки.

Некоторые либеральные церкви активно вовлечены в кампании в поддержку однополых браков в обществе. Так, например, крупнейшая протестантская деноминация Канады Объединённая церковь Канады выступала в поддержку легализации однополых браков в Канаде. Объединённая Церковь Христа стала первой крупной деноминацией США, которая сделала заявление в поддержку «равных прав на брак для всех людей, независимо от пола» в резолюции 2005 года «In support of equal marriage rights for all».

В то время как традиционные интерпретации рассматривают библейские пассажи о гомосексуальном поведении буквально и применяют к любым однополым отношениям, либеральные интерпретаторы продвигают изучением текстов на языках оригинала и приспосабливают понимание смысла к соответствующему историческому контексту.

Либеральная позиция опирается на современные представления о гомосексуальности как форме сексуальной ориентации, подчёркивая отсутствие этих представлений у древних библейских авторов. Сторонники такой позиции считают, что осуждающее отношение к гомосексуальной активности было культурально обусловлено и устарело в наше время, подобно тому как устарели многие другие явления, о которых Библия говорит как о приемлемых и даже санкционированных Богом в условиях древнего мира. Интерпретация текстов Библии на основе современных представлений о сексуальности большинством исследователей считается заведомым искажением, а попытки найти в ней такие представления признаются безуспешными.

Либеральные христиане идут существенно дальше по пути борьбы с дискриминацией гомосексуалов, нежели традиционные, поддерживая весь пакет требований движения за права ЛГБТ, включая усыновление детей и равенство брака. Либеральные христиане включают гомосексуалов в число дискриминируемых обществом групп.

В настоящее время ряд либеральных протестантских церквей не считают моногамные однополые отношения греховными или аморальными.

Квир-богословие

Во второй половине XX века сформировалось взгляды, направленные на критику традиционных взглядов на гомосексуализм, которые рассматривали как основанные на позициях гетеронормативности. В 1990-е годы вне библейских и религиозных исследований авторами была разработана так называемая квир-теория, которая подвергает сомнению жёсткие бинарные различия и стабильность категорий мужчин и женщин, гетеросексуалов и гомосексуалов. Данная теория рассматривается как «родительское» направление исследований по отношению к квир-теологии, которая определённое время развивалась внутри квир-теории.

Начиная с 1970-х годов на фоне развития гей-освободительного движения после Стоунволлских бунтов возникло направление теологии, критикующее гетеронормативность и направленное на принятие духовного и сексуального опыта геев и лесбиянок в церкви. В числе теологов этого направления находятся геи и лесбиянки, которые, в частности, выделяют важность опыта каминг-аута для духовного роста. Это направление известно как «гей-богословие» или «гей-лесбийское богословие». В своём развитии оно прошло три этапа, последний из которых начинается в 1990-х годах, связан с квир-теорией и называется «квир-богословие».

Квир-богословие родственно богословским движениям освобождения, таким как латиноамериканская, афроамериканская, феминистская теологии освобождения и использует аналогичную методологию. Эти формы теологии освобождения угнетенных людей, принадлежащих определённому социальному классу, расе или полу, сделались образцом для квир-богословия. Аналогично теологам этих направлений освобождения квир-богословы считают, что Библия провозглашает освобождение не только в духовном, но и в социальном смысле: от гнёта общественной стигматизации и дискриминации и выступают в поддержку сексуальных меньшинств в либеральной богословской мысли.

Квир-богословы отрицают использование религиозных аргументов как основания для дискриминации гомосексуалов, а также оправдания таких явлений как сексизм и гетеросексизм, равно как рабства, сегрегации и расизма. С тех же позиций освобождения от дискриминации и стигмы они выступают за полное включение гомосексуалов в церковную жизнь, а также поддерживают движения за их права в обществе.

Одной из ведущих сил в развитии квир-богословия стала Метропольная общинная церковь, специально созданная как религиозный институт с положительным отношением к сексуальным меньшинствам, которые в настоящее время составляют большую часть паствы и служителей церкви.

Трактование библейских текстов

Методы прочтения и интерпретации библейских текстов, осуждающих гомосексуальное поведение, представителями квир-идеологии могут осуществляться в рамках идеологического критицизма и являться маргинальными.

Либеральные христиане считают, что эти тексты осуждают не любые, а определённые типы гомосексуального поведения — гомосексуальное насилие, педофилия, проституция и акты во время языческих ритуалов.

Либеральная точка зрения заключается в доводе, что пассаж о сотворении человека не содержит прямого запрета на однополые отношения, и что порождение потомства не является единственной или наиважнейшей целью интимной близости. Либеральные богословы не рассматривают слова «плодитесь и размножайтесь» в качестве общеобязательной заповеди, данной всем людям на все времена. В частности, они считают, что благословение одного вида сексуальных отношений не значит запрещение другого.

На протяжении жизни последнего поколения некоторые либеральные авторы предложили пересмотреть тексты Библии, до этого рассматриваемые как осуждение гомосексуальных отношений. В пересмотренных интерпретациях они утверждают, что осуждение гомосексуального насилия, совершённого жителями истреблённых городов Содома и Гоморры, не должно отождествляться с общим осуждением всех форм однополых отношений, а также указывают на нарушение культурной традиции гостеприимства.

Организации для гомосексуалов и ЛГБТ-активизм в христианстве

В разных странах мира существуют ряд организаций, целенаправленно отстаивающих включение в церковную жизнь практикующих гомосексуальные отношения людей без требований изменения сексуальной ориентации или воздержания от сексуальной активности, а также выступают за гражданские права лиц гомосексуальной ориентации в обществе.

Поддерживающий гомосексуальность ЛГБТ-активизм в рамках православных церквей менее распространён, чем в католичестве и протестантизме. Одной из немногих подобных групп является организация Axios — ассоциация православных христиан византийского обряда и католиков восточного обряда, которые являются геями, лесбиянками, бисексуалами и трансгендерами. Основанная в Лос-Анджелесе, эта организация имеет отделения в нескольких штатах США, а также в Канаде и Австралии.

В Америке в 1980 году была основана коалиция гей-включающих конгрегаций пресвитериан More Light Presbyterians, которая оказывает неформальную поддержку миссии полного принятия людей любой сексуальной ориентации в жизнь церкви.

В рамках Объединённой методистской церкви (United Methodist Church) присутствует движение Reconciling Ministries Network, нацеленное на более открытое принятие геев, лесбиянок, бисексуалов и трансгендеров.

В 1976 году была образована сравнительно малочисленная (порядка 1500 членов) независимая организация Международное родство адвентистов седьмого дня, выступающая в поддержку сексуальных меньшинств среди адвентистов. Церковь адвентистов седьмого дня судилась с этой ЛГБТ-христианской организацией по поводу употребления ею наименования адвентизма в названии, однако суды были проиграны..

Некоторые пятидесятники-единственники, отлучённые из родных церквей, организовали движения, которые не осуждают гомосексуальные отношения: Скала Христовой церкви (The Rock of Christ Church), Апостольское ходатайственное служение (Apostolic Intercessory Ministry), Национальный гей-пятидесятнический альянс (The National Gay Pentecostal Alliance), Международное содружество примирения пятидесятников (Fellowship of Reconciling Pentecostals International). Часть этих движений, объединившись друг с другом, образовали альянс церквей Гей-апостольских пятидесятников.

Бывший пятидесятнический служитель Трой Перри (исключённый из родной церкви за гомосексуализм) в 1968 году организовал позднее выделившуюся в отдельную конфессию Метропольную общинную церковь (см. выше), которая служит геям и лесбиянкам, принимая их гомосексуальность.

Среди мормонов присутствуют и движения, которые не согласны с официальной консервативной церковной доктриной и стремятся изменить её в сторону принятия гомосексуальных отношений. К числу таких групп относятся, например, Affirmation: Gay & Lesbian Mormons и Gamofites.

Существует Международная сеть поддержки для лесбиянок, геев, бисексуалов и трансгендеров — нынешних и бывших Свидетелей Иеговы (International Support Network for Lesbian, Gay, Bisexual, Transgender Current and Former Jehovah’s Witnesses), которая оказывает духовную помощь этим группам лиц, не принадлежа к официальной организации и заявляя, что её члены могут избрать собственный духовный путь, а также англиканская Целостность, католическая Достоинство, экуменическая Гей-христианская сеть, международная и межконфессиональная Движение христиан лесбиянок и геев . В России - ЛГБТ-служение "Nuntiare et Recreare" - для ЛГБТ-верующих различной конфессиональной и религиозной принадлежности[www.nuntiare.org/].

Исследование религиозности гомосексуалов

Среди людей, исповедующих христианство, по всему миру присутствует множество гомосексуалов. Их отношения с церквями и религиозными группами и практика их веры оказываются различными и зависят как от их индивидуальных особенностей, так и от особенностей религиозной среды, с которой они соприкасаются.

Георг Барна (George Barna), консервативный христианский автор и исследователь, в 2009 году провёл опрос в США и обнаружил, что геи и лесбиянки имеют более многочисленную принадлежность к христианству, чем предполагалось.

«Люди, которые изображают взрослых гомосексуалов как безбожников и гедонистов, ненавидящих христианство, не оперируют фактами», — заключил он. «Подавляющее большинство гомосексуалов называют веру центральным аспектом своей жизни, считают себя христианами и утверждают, что приверженность Иисусу Христу занимает значительное место в их повседневной жизни».

Оригинальный текст (англ.)  

«People who portray gay adults as godless, hedonistic, Christian bashers are not working with the facts». «A substantial majority of gays cite their faith as a central facet of their life, consider themselves to be Christian, and claim to have some type of meaningful personal commitment to Jesus Christ active in their life today».

Исследование выявило существенное различие между выборками гетеросексуальных и гомосексуальных жителей Америки. Согласно данным опроса, значительно меньшее количество гомосексуальных респондентов были определены как «возрождённые (рождённые свыше) христиане» (27 % по сравнению с 47 % среди гетеросексуалов). Также отличалась и степень их приверженности вере и семьям. Другие значительные контрасты были замечены в отношении сравнения «либеральной» и «консервативной» социальных позиций, а также в понимании Бога: 43% гомосексуальных участников разделяют «ортодоксальное, библейское» понимание Бога, которого придерживаются 71 % гетеросексуальных участников. В итоге Барна делает вывод:

«Эти данные показывают, что миллионы гомосексуальных людей заинтересованы в вере, но не в местной церкви, и не сфокусированы на принятых инструментах и традициях, которые представляют зону комфорта для многих воцерковлённых христиан. <…> Взрослые гомосексуалы имеют явно отличающиеся способы интерпретации Библии по ряду центральных богословских вопросов, таких как представления о Боге».

Оригинальный текст (англ.)  

«The data indicates that millions of gay people are interested in faith but not in the local church and do not appear to be focused on the traditional tools and traditions that represent the comfort zone of most churched Christians.» «Gay adults clearly have a different way of interpreting the Bible on a number of central theological matters, such as perspectives about God.»

Кандейк Челью-Ходж (Candace Chellew-Hodge), основательница либерально-христианского лесбийского онлайн-журнала Whoseoever, так прокомментировала выводы этого исследования:

«В общем, я признательна Барна за беспристрастное погружение в предмет религиозной веры геев и лесбиянок. Я думаю, что его исследование важно и может продвинуться достаточно далеко по пути рассеивания устоявшегося представления будто бы „геи против Бога“, которое настойчиво муссируется в средствах массовой информации. Однако, его общий вывод по-прежнему пагубен: геи и лесбиянки являются христианами, но они совсем не так хороши, как правильные гетеросексуалы».

Оригинальный текст (англ.)  

All in all, I'm grateful for Barna even wandering into the subject of gay and lesbian religious belief. I think his study is important and can go a long way to dispelling the old «gays vs. God» dichotomy that too often gets played out in the media. However, his overall message is still harmful: Gays and lesbians are Christians — they're just not as good as straight ones

Челью-Ходж утверждает, что Барна сформулировал свой доклад с излишней иронией и скептицизмом, и что в своих выводах он не сумел понять причины тех отличий, которые выявило исследование. Причина, почему меньшее количество гомосексуалов посещают церковь, — утверждает она, — в том, что существует гораздо меньше церквей, которые согласны принимать их. В той же мере геи и лесбиянки не склонны воспринимать Библию как однозначно истинную, потому что практика применения текстов Библии против гомосексуалов вынуждает их относиться к этим текстам более сдержанно и критически, и позволяет им обращать внимание на многочисленные противоречия в этих текстах.

Литература

Справочные издания

• [books.google.ru/books?id=N6nYCeP_w8YC&printsec=frontcover&hl=ru&source=gbs_ge_summary_r&cad=0#v=onepage&q&f=false Homosexuality and Religion: An Encyclopedia] / Siker, Jeffrey S. editor. — Greenwood Publishing Group, 2007. — 258 p. — ISBN 0313330883, 9780313330889.
• Гомосексуализм // Новый Библейский словарь: в 2 ч. — СПб.: Мирт, 1999—2001. — Ч.2: Библейские реалии. — 2001. — с. 178-179
• Гомосексуализм (Homosexuality) // Словарь библейских образов. Под ред. Л. Райкена. — СПб: Библия для всех, 2005, стр. 226-227
• Гомосексуализм (Homosexuality) // Теологический энциклопедический словарь / Под ред. У. Элвелла — М.: Ассоциация «Духовное возрождение», 2003. с. 322-325
• [www.pravenc.ru/text/166121.html Гомосексуализм] // Православная энциклопедия. Том XII. — М.: Церковно-научный центр «Православная энциклопедия», 2006. — С. 42—44. — 752 с. — 39 000 экз. — ISBN 5-89572-017-Х

Богословие

Источники в поддержку традиционного понимания

Книги:

• Gagnon Robert A. J. The Bible and Homosexual Practice: Texts and Hermeneutics  (англ.). — Nashville: Abingdon Press, 2001. — 520 p. — ISBN 068708413X, ISBN 978-0-687-08413-5.
• Peterson David. Holiness & Sexuality: Homosexuality in a biblical context  (англ.). — Milton Keynes, UK: Paternoster, 2004. — 220 p. — ISBN 1842272691.

Статьи:

• Gagnon Robert A. J. Sexuality (англ.) // Dictionary for Theological Interpretation of the Bible / Kevin J. Vanhoozer, Craig. G. Bartholomew, Daniel J. Treier, and N. T. Wright. — Grand Rapids, MI: Baker Academic, 2005. — P. 739-748. — ISBN 028105780X.

• Шрайнер Томас Р. [www.reformed.org.ua/2/617/Schreiner Новозаветный взгляд на гомосексуализм] (рус.).

• Бурега, Владимир [www.pravoslavie.ru/smi/54825.htm Отношение к проблеме гомосексуализма в современном западном христианстве] // Православие.ру, 13 июля 2012

Источники в поддержку либерального понимания

• Щедровицкий Д. В. [www.shchedrovitskiy.ru/PentateuchOfMoses.php Введение в Ветхий Завет. Пятикнижие Моисеево]. — 4-е, испр.. — М.: Оклик, 2008. — С. 682—684. — ISBN 978-5-91349-005-6, ISBN 978-5-91349-004-9.

Источники по истории христианства

• Барбер, Малколм. [www.gumer.info/bibliotek_Buks/History/Malkolm/_Index.php Процесс тамплиеров]. — М.: Алетейа, Энигма, 1998. — 496 p.
• Boswell John. Christianity, Social Tolerance and Homosexuality. — Chicago: University of Chicago Press, 1980. — P. 424. — ISBN 0226067114.

Ссылки

• [ccconline.ru/#c22625 «Целомудрие и гомосексуализм» в Катехизисе Католической Церкви]
• [www.krotov.info/libr_min/01_a/ali/son.htm «В страхе Божьем познавать с открытым сердцем» Джеймс Алисон]
• [www.unavoce.ru/library/cma_gays.html Католическая медицинская ассоциация. Гомосексуальность и надежда]
• [robgagnon.net/ Сайт Роберта Гагнона с набором статей о гомосексуализме]  (англ.)
• [www.watchtower.org/u/200702b/article_01.htm Как избавиться от гомосексуальных наклонностей?] «Пробудитесь!», фев. 2007 г.

Отрывок, характеризующий Христианство и гомосексуальность

Все с тем же говором и хохотом офицеры поспешно стали собираться; опять поставили самовар на грязной воде. Но Ростов, не дождавшись чаю, пошел к эскадрону. Уже светало; дождик перестал, тучи расходились. Было сыро и холодно, особенно в непросохшем платье. Выходя из корчмы, Ростов и Ильин оба в сумерках рассвета заглянули в глянцевитую от дождя кожаную докторскую кибиточку, из под фартука которой торчали ноги доктора и в середине которой виднелся на подушке чепчик докторши и слышалось сонное дыхание.
– Право, она очень мила! – сказал Ростов Ильину, выходившему с ним.
– Прелесть какая женщина! – с шестнадцатилетней серьезностью отвечал Ильин.
Через полчаса выстроенный эскадрон стоял на дороге. Послышалась команда: «Садись! – солдаты перекрестились и стали садиться. Ростов, выехав вперед, скомандовал: «Марш! – и, вытянувшись в четыре человека, гусары, звуча шлепаньем копыт по мокрой дороге, бренчаньем сабель и тихим говором, тронулись по большой, обсаженной березами дороге, вслед за шедшей впереди пехотой и батареей.
Разорванные сине лиловые тучи, краснея на восходе, быстро гнались ветром. Становилось все светлее и светлее. Ясно виднелась та курчавая травка, которая заседает всегда по проселочным дорогам, еще мокрая от вчерашнего дождя; висячие ветви берез, тоже мокрые, качались от ветра и роняли вбок от себя светлые капли. Яснее и яснее обозначались лица солдат. Ростов ехал с Ильиным, не отстававшим от него, стороной дороги, между двойным рядом берез.
Ростов в кампании позволял себе вольность ездить не на фронтовой лошади, а на казацкой. И знаток и охотник, он недавно достал себе лихую донскую, крупную и добрую игреневую лошадь, на которой никто не обскакивал его. Ехать на этой лошади было для Ростова наслаждение. Он думал о лошади, об утре, о докторше и ни разу не подумал о предстоящей опасности.
Прежде Ростов, идя в дело, боялся; теперь он не испытывал ни малейшего чувства страха. Не оттого он не боялся, что он привык к огню (к опасности нельзя привыкнуть), но оттого, что он выучился управлять своей душой перед опасностью. Он привык, идя в дело, думать обо всем, исключая того, что, казалось, было бы интереснее всего другого, – о предстоящей опасности. Сколько он ни старался, ни упрекал себя в трусости первое время своей службы, он не мог этого достигнуть; но с годами теперь это сделалось само собою. Он ехал теперь рядом с Ильиным между березами, изредка отрывая листья с веток, которые попадались под руку, иногда дотрогиваясь ногой до паха лошади, иногда отдавая, не поворачиваясь, докуренную трубку ехавшему сзади гусару, с таким спокойным и беззаботным видом, как будто он ехал кататься. Ему жалко было смотреть на взволнованное лицо Ильина, много и беспокойно говорившего; он по опыту знал то мучительное состояние ожидания страха и смерти, в котором находился корнет, и знал, что ничто, кроме времени, не поможет ему.
Только что солнце показалось на чистой полосе из под тучи, как ветер стих, как будто он не смел портить этого прелестного после грозы летнего утра; капли еще падали, но уже отвесно, – и все затихло. Солнце вышло совсем, показалось на горизонте и исчезло в узкой и длинной туче, стоявшей над ним. Через несколько минут солнце еще светлее показалось на верхнем крае тучи, разрывая ее края. Все засветилось и заблестело. И вместе с этим светом, как будто отвечая ему, раздались впереди выстрелы орудий.
Не успел еще Ростов обдумать и определить, как далеки эти выстрелы, как от Витебска прискакал адъютант графа Остермана Толстого с приказанием идти на рысях по дороге.
Эскадрон объехал пехоту и батарею, также торопившуюся идти скорее, спустился под гору и, пройдя через какую то пустую, без жителей, деревню, опять поднялся на гору. Лошади стали взмыливаться, люди раскраснелись.
– Стой, равняйся! – послышалась впереди команда дивизионера.
– Левое плечо вперед, шагом марш! – скомандовали впереди.
И гусары по линии войск прошли на левый фланг позиции и стали позади наших улан, стоявших в первой линии. Справа стояла наша пехота густой колонной – это были резервы; повыше ее на горе видны были на чистом чистом воздухе, в утреннем, косом и ярком, освещении, на самом горизонте, наши пушки. Впереди за лощиной видны были неприятельские колонны и пушки. В лощине слышна была наша цепь, уже вступившая в дело и весело перещелкивающаяся с неприятелем.
Ростову, как от звуков самой веселой музыки, стало весело на душе от этих звуков, давно уже не слышанных. Трап та та тап! – хлопали то вдруг, то быстро один за другим несколько выстрелов. Опять замолкло все, и опять как будто трескались хлопушки, по которым ходил кто то.
Гусары простояли около часу на одном месте. Началась и канонада. Граф Остерман с свитой проехал сзади эскадрона, остановившись, поговорил с командиром полка и отъехал к пушкам на гору.
Вслед за отъездом Остермана у улан послышалась команда:
– В колонну, к атаке стройся! – Пехота впереди их вздвоила взводы, чтобы пропустить кавалерию. Уланы тронулись, колеблясь флюгерами пик, и на рысях пошли под гору на французскую кавалерию, показавшуюся под горой влево.
Как только уланы сошли под гору, гусарам ведено было подвинуться в гору, в прикрытие к батарее. В то время как гусары становились на место улан, из цепи пролетели, визжа и свистя, далекие, непопадавшие пули.
Давно не слышанный этот звук еще радостнее и возбудительное подействовал на Ростова, чем прежние звуки стрельбы. Он, выпрямившись, разглядывал поле сражения, открывавшееся с горы, и всей душой участвовал в движении улан. Уланы близко налетели на французских драгун, что то спуталось там в дыму, и через пять минут уланы понеслись назад не к тому месту, где они стояли, но левее. Между оранжевыми уланами на рыжих лошадях и позади их, большой кучей, видны были синие французские драгуны на серых лошадях.


Ростов своим зорким охотничьим глазом один из первых увидал этих синих французских драгун, преследующих наших улан. Ближе, ближе подвигались расстроенными толпами уланы, и французские драгуны, преследующие их. Уже можно было видеть, как эти, казавшиеся под горой маленькими, люди сталкивались, нагоняли друг друга и махали руками или саблями.
Ростов, как на травлю, смотрел на то, что делалось перед ним. Он чутьем чувствовал, что ежели ударить теперь с гусарами на французских драгун, они не устоят; но ежели ударить, то надо было сейчас, сию минуту, иначе будет уже поздно. Он оглянулся вокруг себя. Ротмистр, стоя подле него, точно так же не спускал глаз с кавалерии внизу.
– Андрей Севастьяныч, – сказал Ростов, – ведь мы их сомнем…
– Лихая бы штука, – сказал ротмистр, – а в самом деле…
Ростов, не дослушав его, толкнул лошадь, выскакал вперед эскадрона, и не успел он еще скомандовать движение, как весь эскадрон, испытывавший то же, что и он, тронулся за ним. Ростов сам не знал, как и почему он это сделал. Все это он сделал, как он делал на охоте, не думая, не соображая. Он видел, что драгуны близко, что они скачут, расстроены; он знал, что они не выдержат, он знал, что была только одна минута, которая не воротится, ежели он упустит ее. Пули так возбудительно визжали и свистели вокруг него, лошадь так горячо просилась вперед, что он не мог выдержать. Он тронул лошадь, скомандовал и в то же мгновение, услыхав за собой звук топота своего развернутого эскадрона, на полных рысях, стал спускаться к драгунам под гору. Едва они сошли под гору, как невольно их аллюр рыси перешел в галоп, становившийся все быстрее и быстрее по мере того, как они приближались к своим уланам и скакавшим за ними французским драгунам. Драгуны были близко. Передние, увидав гусар, стали поворачивать назад, задние приостанавливаться. С чувством, с которым он несся наперерез волку, Ростов, выпустив во весь мах своего донца, скакал наперерез расстроенным рядам французских драгун. Один улан остановился, один пеший припал к земле, чтобы его не раздавили, одна лошадь без седока замешалась с гусарами. Почти все французские драгуны скакали назад. Ростов, выбрав себе одного из них на серой лошади, пустился за ним. По дороге он налетел на куст; добрая лошадь перенесла его через него, и, едва справясь на седле, Николай увидал, что он через несколько мгновений догонит того неприятеля, которого он выбрал своей целью. Француз этот, вероятно, офицер – по его мундиру, согнувшись, скакал на своей серой лошади, саблей подгоняя ее. Через мгновенье лошадь Ростова ударила грудью в зад лошади офицера, чуть не сбила ее с ног, и в то же мгновенье Ростов, сам не зная зачем, поднял саблю и ударил ею по французу.
В то же мгновение, как он сделал это, все оживление Ростова вдруг исчезло. Офицер упал не столько от удара саблей, который только слегка разрезал ему руку выше локтя, сколько от толчка лошади и от страха. Ростов, сдержав лошадь, отыскивал глазами своего врага, чтобы увидать, кого он победил. Драгунский французский офицер одной ногой прыгал на земле, другой зацепился в стремени. Он, испуганно щурясь, как будто ожидая всякую секунду нового удара, сморщившись, с выражением ужаса взглянул снизу вверх на Ростова. Лицо его, бледное и забрызганное грязью, белокурое, молодое, с дырочкой на подбородке и светлыми голубыми глазами, было самое не для поля сражения, не вражеское лицо, а самое простое комнатное лицо. Еще прежде, чем Ростов решил, что он с ним будет делать, офицер закричал: «Je me rends!» [Сдаюсь!] Он, торопясь, хотел и не мог выпутать из стремени ногу и, не спуская испуганных голубых глаз, смотрел на Ростова. Подскочившие гусары выпростали ему ногу и посадили его на седло. Гусары с разных сторон возились с драгунами: один был ранен, но, с лицом в крови, не давал своей лошади; другой, обняв гусара, сидел на крупе его лошади; третий взлеаал, поддерживаемый гусаром, на его лошадь. Впереди бежала, стреляя, французская пехота. Гусары торопливо поскакали назад с своими пленными. Ростов скакал назад с другими, испытывая какое то неприятное чувство, сжимавшее ему сердце. Что то неясное, запутанное, чего он никак не мог объяснить себе, открылось ему взятием в плен этого офицера и тем ударом, который он нанес ему.
Граф Остерман Толстой встретил возвращавшихся гусар, подозвал Ростова, благодарил его и сказал, что он представит государю о его молодецком поступке и будет просить для него Георгиевский крест. Когда Ростова потребовали к графу Остерману, он, вспомнив о том, что атака его была начата без приказанья, был вполне убежден, что начальник требует его для того, чтобы наказать его за самовольный поступок. Поэтому лестные слова Остермана и обещание награды должны бы были тем радостнее поразить Ростова; но все то же неприятное, неясное чувство нравственно тошнило ему. «Да что бишь меня мучает? – спросил он себя, отъезжая от генерала. – Ильин? Нет, он цел. Осрамился я чем нибудь? Нет. Все не то! – Что то другое мучило его, как раскаяние. – Да, да, этот французский офицер с дырочкой. И я хорошо помню, как рука моя остановилась, когда я поднял ее».
Ростов увидал отвозимых пленных и поскакал за ними, чтобы посмотреть своего француза с дырочкой на подбородке. Он в своем странном мундире сидел на заводной гусарской лошади и беспокойно оглядывался вокруг себя. Рана его на руке была почти не рана. Он притворно улыбнулся Ростову и помахал ему рукой, в виде приветствия. Ростову все так же было неловко и чего то совестно.
Весь этот и следующий день друзья и товарищи Ростова замечали, что он не скучен, не сердит, но молчалив, задумчив и сосредоточен. Он неохотно пил, старался оставаться один и о чем то все думал.
Ростов все думал об этом своем блестящем подвиге, который, к удивлению его, приобрел ему Георгиевский крест и даже сделал ему репутацию храбреца, – и никак не мог понять чего то. «Так и они еще больше нашего боятся! – думал он. – Так только то и есть всего, то, что называется геройством? И разве я это делал для отечества? И в чем он виноват с своей дырочкой и голубыми глазами? А как он испугался! Он думал, что я убью его. За что ж мне убивать его? У меня рука дрогнула. А мне дали Георгиевский крест. Ничего, ничего не понимаю!»
Но пока Николай перерабатывал в себе эти вопросы и все таки не дал себе ясного отчета в том, что так смутило его, колесо счастья по службе, как это часто бывает, повернулось в его пользу. Его выдвинули вперед после Островненского дела, дали ему батальон гусаров и, когда нужно было употребить храброго офицера, давали ему поручения.


Получив известие о болезни Наташи, графиня, еще не совсем здоровая и слабая, с Петей и со всем домом приехала в Москву, и все семейство Ростовых перебралось от Марьи Дмитриевны в свой дом и совсем поселилось в Москве.
Болезнь Наташи была так серьезна, что, к счастию ее и к счастию родных, мысль о всем том, что было причиной ее болезни, ее поступок и разрыв с женихом перешли на второй план. Она была так больна, что нельзя было думать о том, насколько она была виновата во всем случившемся, тогда как она не ела, не спала, заметно худела, кашляла и была, как давали чувствовать доктора, в опасности. Надо было думать только о том, чтобы помочь ей. Доктора ездили к Наташе и отдельно и консилиумами, говорили много по французски, по немецки и по латыни, осуждали один другого, прописывали самые разнообразные лекарства от всех им известных болезней; но ни одному из них не приходила в голову та простая мысль, что им не может быть известна та болезнь, которой страдала Наташа, как не может быть известна ни одна болезнь, которой одержим живой человек: ибо каждый живой человек имеет свои особенности и всегда имеет особенную и свою новую, сложную, неизвестную медицине болезнь, не болезнь легких, печени, кожи, сердца, нервов и т. д., записанных в медицине, но болезнь, состоящую из одного из бесчисленных соединений в страданиях этих органов. Эта простая мысль не могла приходить докторам (так же, как не может прийти колдуну мысль, что он не может колдовать) потому, что их дело жизни состояло в том, чтобы лечить, потому, что за то они получали деньги, и потому, что на это дело они потратили лучшие годы своей жизни. Но главное – мысль эта не могла прийти докторам потому, что они видели, что они несомненно полезны, и были действительно полезны для всех домашних Ростовых. Они были полезны не потому, что заставляли проглатывать больную большей частью вредные вещества (вред этот был мало чувствителен, потому что вредные вещества давались в малом количестве), но они полезны, необходимы, неизбежны были (причина – почему всегда есть и будут мнимые излечители, ворожеи, гомеопаты и аллопаты) потому, что они удовлетворяли нравственной потребности больной и людей, любящих больную. Они удовлетворяли той вечной человеческой потребности надежды на облегчение, потребности сочувствия и деятельности, которые испытывает человек во время страдания. Они удовлетворяли той вечной, человеческой – заметной в ребенке в самой первобытной форме – потребности потереть то место, которое ушиблено. Ребенок убьется и тотчас же бежит в руки матери, няньки для того, чтобы ему поцеловали и потерли больное место, и ему делается легче, когда больное место потрут или поцелуют. Ребенок не верит, чтобы у сильнейших и мудрейших его не было средств помочь его боли. И надежда на облегчение и выражение сочувствия в то время, как мать трет его шишку, утешают его. Доктора для Наташи были полезны тем, что они целовали и терли бобо, уверяя, что сейчас пройдет, ежели кучер съездит в арбатскую аптеку и возьмет на рубль семь гривен порошков и пилюль в хорошенькой коробочке и ежели порошки эти непременно через два часа, никак не больше и не меньше, будет в отварной воде принимать больная.
Что же бы делали Соня, граф и графиня, как бы они смотрели на слабую, тающую Наташу, ничего не предпринимая, ежели бы не было этих пилюль по часам, питья тепленького, куриной котлетки и всех подробностей жизни, предписанных доктором, соблюдать которые составляло занятие и утешение для окружающих? Чем строже и сложнее были эти правила, тем утешительнее было для окружающих дело. Как бы переносил граф болезнь своей любимой дочери, ежели бы он не знал, что ему стоила тысячи рублей болезнь Наташи и что он не пожалеет еще тысяч, чтобы сделать ей пользу: ежели бы он не знал, что, ежели она не поправится, он не пожалеет еще тысяч и повезет ее за границу и там сделает консилиумы; ежели бы он не имел возможности рассказывать подробности о том, как Метивье и Феллер не поняли, а Фриз понял, и Мудров еще лучше определил болезнь? Что бы делала графиня, ежели бы она не могла иногда ссориться с больной Наташей за то, что она не вполне соблюдает предписаний доктора?
– Эдак никогда не выздоровеешь, – говорила она, за досадой забывая свое горе, – ежели ты не будешь слушаться доктора и не вовремя принимать лекарство! Ведь нельзя шутить этим, когда у тебя может сделаться пневмония, – говорила графиня, и в произношении этого непонятного не для нее одной слова, она уже находила большое утешение. Что бы делала Соня, ежели бы у ней не было радостного сознания того, что она не раздевалась три ночи первое время для того, чтобы быть наготове исполнять в точности все предписания доктора, и что она теперь не спит ночи, для того чтобы не пропустить часы, в которые надо давать маловредные пилюли из золотой коробочки? Даже самой Наташе, которая хотя и говорила, что никакие лекарства не вылечат ее и что все это глупости, – и ей было радостно видеть, что для нее делали так много пожертвований, что ей надо было в известные часы принимать лекарства, и даже ей радостно было то, что она, пренебрегая исполнением предписанного, могла показывать, что она не верит в лечение и не дорожит своей жизнью.
Доктор ездил каждый день, щупал пульс, смотрел язык и, не обращая внимания на ее убитое лицо, шутил с ней. Но зато, когда он выходил в другую комнату, графиня поспешно выходила за ним, и он, принимая серьезный вид и покачивая задумчиво головой, говорил, что, хотя и есть опасность, он надеется на действие этого последнего лекарства, и что надо ждать и посмотреть; что болезнь больше нравственная, но…
Графиня, стараясь скрыть этот поступок от себя и от доктора, всовывала ему в руку золотой и всякий раз с успокоенным сердцем возвращалась к больной.
Признаки болезни Наташи состояли в том, что она мало ела, мало спала, кашляла и никогда не оживлялась. Доктора говорили, что больную нельзя оставлять без медицинской помощи, и поэтому в душном воздухе держали ее в городе. И лето 1812 года Ростовы не уезжали в деревню.
Несмотря на большое количество проглоченных пилюль, капель и порошков из баночек и коробочек, из которых madame Schoss, охотница до этих вещиц, собрала большую коллекцию, несмотря на отсутствие привычной деревенской жизни, молодость брала свое: горе Наташи начало покрываться слоем впечатлений прожитой жизни, оно перестало такой мучительной болью лежать ей на сердце, начинало становиться прошедшим, и Наташа стала физически оправляться.


Наташа была спокойнее, но не веселее. Она не только избегала всех внешних условий радости: балов, катанья, концертов, театра; но она ни разу не смеялась так, чтобы из за смеха ее не слышны были слезы. Она не могла петь. Как только начинала она смеяться или пробовала одна сама с собой петь, слезы душили ее: слезы раскаяния, слезы воспоминаний о том невозвратном, чистом времени; слезы досады, что так, задаром, погубила она свою молодую жизнь, которая могла бы быть так счастлива. Смех и пение особенно казались ей кощунством над ее горем. О кокетстве она и не думала ни раза; ей не приходилось даже воздерживаться. Она говорила и чувствовала, что в это время все мужчины были для нее совершенно то же, что шут Настасья Ивановна. Внутренний страж твердо воспрещал ей всякую радость. Да и не было в ней всех прежних интересов жизни из того девичьего, беззаботного, полного надежд склада жизни. Чаще и болезненнее всего вспоминала она осенние месяцы, охоту, дядюшку и святки, проведенные с Nicolas в Отрадном. Что бы она дала, чтобы возвратить хоть один день из того времени! Но уж это навсегда было кончено. Предчувствие не обманывало ее тогда, что то состояние свободы и открытости для всех радостей никогда уже не возвратится больше. Но жить надо было.
Ей отрадно было думать, что она не лучше, как она прежде думала, а хуже и гораздо хуже всех, всех, кто только есть на свете. Но этого мало было. Она знала это и спрашивала себя: «Что ж дальше?А дальше ничего не было. Не было никакой радости в жизни, а жизнь проходила. Наташа, видимо, старалась только никому не быть в тягость и никому не мешать, но для себя ей ничего не нужно было. Она удалялась от всех домашних, и только с братом Петей ей было легко. С ним она любила бывать больше, чем с другими; и иногда, когда была с ним с глазу на глаз, смеялась. Она почти не выезжала из дому и из приезжавших к ним рада была только одному Пьеру. Нельзя было нежнее, осторожнее и вместе с тем серьезнее обращаться, чем обращался с нею граф Безухов. Наташа Осссознательно чувствовала эту нежность обращения и потому находила большое удовольствие в его обществе. Но она даже не была благодарна ему за его нежность; ничто хорошее со стороны Пьера не казалось ей усилием. Пьеру, казалось, так естественно быть добрым со всеми, что не было никакой заслуги в его доброте. Иногда Наташа замечала смущение и неловкость Пьера в ее присутствии, в особенности, когда он хотел сделать для нее что нибудь приятное или когда он боялся, чтобы что нибудь в разговоре не навело Наташу на тяжелые воспоминания. Она замечала это и приписывала это его общей доброте и застенчивости, которая, по ее понятиям, таковая же, как с нею, должна была быть и со всеми. После тех нечаянных слов о том, что, ежели бы он был свободен, он на коленях бы просил ее руки и любви, сказанных в минуту такого сильного волнения для нее, Пьер никогда не говорил ничего о своих чувствах к Наташе; и для нее было очевидно, что те слова, тогда так утешившие ее, были сказаны, как говорятся всякие бессмысленные слова для утешения плачущего ребенка. Не оттого, что Пьер был женатый человек, но оттого, что Наташа чувствовала между собою и им в высшей степени ту силу нравственных преград – отсутствие которой она чувствовала с Kyрагиным, – ей никогда в голову не приходило, чтобы из ее отношений с Пьером могла выйти не только любовь с ее или, еще менее, с его стороны, но даже и тот род нежной, признающей себя, поэтической дружбы между мужчиной и женщиной, которой она знала несколько примеров.
В конце Петровского поста Аграфена Ивановна Белова, отрадненская соседка Ростовых, приехала в Москву поклониться московским угодникам. Она предложила Наташе говеть, и Наташа с радостью ухватилась за эту мысль. Несмотря на запрещение доктора выходить рано утром, Наташа настояла на том, чтобы говеть, и говеть не так, как говели обыкновенно в доме Ростовых, то есть отслушать на дому три службы, а чтобы говеть так, как говела Аграфена Ивановна, то есть всю неделю, не пропуская ни одной вечерни, обедни или заутрени.
Графине понравилось это усердие Наташи; она в душе своей, после безуспешного медицинского лечения, надеялась, что молитва поможет ей больше лекарств, и хотя со страхом и скрывая от доктора, но согласилась на желание Наташи и поручила ее Беловой. Аграфена Ивановна в три часа ночи приходила будить Наташу и большей частью находила ее уже не спящею. Наташа боялась проспать время заутрени. Поспешно умываясь и с смирением одеваясь в самое дурное свое платье и старенькую мантилью, содрогаясь от свежести, Наташа выходила на пустынные улицы, прозрачно освещенные утренней зарей. По совету Аграфены Ивановны, Наташа говела не в своем приходе, а в церкви, в которой, по словам набожной Беловой, был священник весьма строгий и высокой жизни. В церкви всегда было мало народа; Наташа с Беловой становились на привычное место перед иконой божией матери, вделанной в зад левого клироса, и новое для Наташи чувство смирения перед великим, непостижимым, охватывало ее, когда она в этот непривычный час утра, глядя на черный лик божией матери, освещенный и свечами, горевшими перед ним, и светом утра, падавшим из окна, слушала звуки службы, за которыми она старалась следить, понимая их. Когда она понимала их, ее личное чувство с своими оттенками присоединялось к ее молитве; когда она не понимала, ей еще сладостнее было думать, что желание понимать все есть гордость, что понимать всего нельзя, что надо только верить и отдаваться богу, который в эти минуты – она чувствовала – управлял ее душою. Она крестилась, кланялась и, когда не понимала, то только, ужасаясь перед своею мерзостью, просила бога простить ее за все, за все, и помиловать. Молитвы, которым она больше всего отдавалась, были молитвы раскаяния. Возвращаясь домой в ранний час утра, когда встречались только каменщики, шедшие на работу, дворники, выметавшие улицу, и в домах еще все спали, Наташа испытывала новое для нее чувство возможности исправления себя от своих пороков и возможности новой, чистой жизни и счастия.
В продолжение всей недели, в которую она вела эту жизнь, чувство это росло с каждым днем. И счастье приобщиться или сообщиться, как, радостно играя этим словом, говорила ей Аграфена Ивановна, представлялось ей столь великим, что ей казалось, что она не доживет до этого блаженного воскресенья.
Но счастливый день наступил, и когда Наташа в это памятное для нее воскресенье, в белом кисейном платье, вернулась от причастия, она в первый раз после многих месяцев почувствовала себя спокойной и не тяготящеюся жизнью, которая предстояла ей.
Приезжавший в этот день доктор осмотрел Наташу и велел продолжать те последние порошки, которые он прописал две недели тому назад.
– Непременно продолжать – утром и вечером, – сказал он, видимо, сам добросовестно довольный своим успехом. – Только, пожалуйста, аккуратнее. Будьте покойны, графиня, – сказал шутливо доктор, в мякоть руки ловко подхватывая золотой, – скоро опять запоет и зарезвится. Очень, очень ей в пользу последнее лекарство. Она очень посвежела.
Графиня посмотрела на ногти и поплевала, с веселым лицом возвращаясь в гостиную.


В начале июля в Москве распространялись все более и более тревожные слухи о ходе войны: говорили о воззвании государя к народу, о приезде самого государя из армии в Москву. И так как до 11 го июля манифест и воззвание не были получены, то о них и о положении России ходили преувеличенные слухи. Говорили, что государь уезжает потому, что армия в опасности, говорили, что Смоленск сдан, что у Наполеона миллион войска и что только чудо может спасти Россию.
11 го июля, в субботу, был получен манифест, но еще не напечатан; и Пьер, бывший у Ростовых, обещал на другой день, в воскресенье, приехать обедать и привезти манифест и воззвание, которые он достанет у графа Растопчина.
В это воскресенье Ростовы, по обыкновению, поехали к обедне в домовую церковь Разумовских. Был жаркий июльский день. Уже в десять часов, когда Ростовы выходили из кареты перед церковью, в жарком воздухе, в криках разносчиков, в ярких и светлых летних платьях толпы, в запыленных листьях дерев бульвара, в звуках музыки и белых панталонах прошедшего на развод батальона, в громе мостовой и ярком блеске жаркого солнца было то летнее томление, довольство и недовольство настоящим, которое особенно резко чувствуется в ясный жаркий день в городе. В церкви Разумовских была вся знать московская, все знакомые Ростовых (в этот год, как бы ожидая чего то, очень много богатых семей, обыкновенно разъезжающихся по деревням, остались в городе). Проходя позади ливрейного лакея, раздвигавшего толпу подле матери, Наташа услыхала голос молодого человека, слишком громким шепотом говорившего о ней:
– Это Ростова, та самая…
– Как похудела, а все таки хороша!
Она слышала, или ей показалось, что были упомянуты имена Курагина и Болконского. Впрочем, ей всегда это казалось. Ей всегда казалось, что все, глядя на нее, только и думают о том, что с ней случилось. Страдая и замирая в душе, как всегда в толпе, Наташа шла в своем лиловом шелковом с черными кружевами платье так, как умеют ходить женщины, – тем спокойнее и величавее, чем больнее и стыднее у ней было на душе. Она знала и не ошибалась, что она хороша, но это теперь не радовало ее, как прежде. Напротив, это мучило ее больше всего в последнее время и в особенности в этот яркий, жаркий летний день в городе. «Еще воскресенье, еще неделя, – говорила она себе, вспоминая, как она была тут в то воскресенье, – и все та же жизнь без жизни, и все те же условия, в которых так легко бывало жить прежде. Хороша, молода, и я знаю, что теперь добра, прежде я была дурная, а теперь я добра, я знаю, – думала она, – а так даром, ни для кого, проходят лучшие годы». Она стала подле матери и перекинулась с близко стоявшими знакомыми. Наташа по привычке рассмотрела туалеты дам, осудила tenue [манеру держаться] и неприличный способ креститься рукой на малом пространстве одной близко стоявшей дамы, опять с досадой подумала о том, что про нее судят, что и она судит, и вдруг, услыхав звуки службы, ужаснулась своей мерзости, ужаснулась тому, что прежняя чистота опять потеряна ею.
Благообразный, тихий старичок служил с той кроткой торжественностью, которая так величаво, успокоительно действует на души молящихся. Царские двери затворились, медленно задернулась завеса; таинственный тихий голос произнес что то оттуда. Непонятные для нее самой слезы стояли в груди Наташи, и радостное и томительное чувство волновало ее.
«Научи меня, что мне делать, как мне исправиться навсегда, навсегда, как мне быть с моей жизнью… – думала она.
Дьякон вышел на амвон, выправил, широко отставив большой палец, длинные волосы из под стихаря и, положив на груди крест, громко и торжественно стал читать слова молитвы:
– «Миром господу помолимся».
«Миром, – все вместе, без различия сословий, без вражды, а соединенные братской любовью – будем молиться», – думала Наташа.
– О свышнем мире и о спасении душ наших!
«О мире ангелов и душ всех бестелесных существ, которые живут над нами», – молилась Наташа.
Когда молились за воинство, она вспомнила брата и Денисова. Когда молились за плавающих и путешествующих, она вспомнила князя Андрея и молилась за него, и молилась за то, чтобы бог простил ей то зло, которое она ему сделала. Когда молились за любящих нас, она молилась о своих домашних, об отце, матери, Соне, в первый раз теперь понимая всю свою вину перед ними и чувствуя всю силу своей любви к ним. Когда молились о ненавидящих нас, она придумала себе врагов и ненавидящих для того, чтобы молиться за них. Она причисляла к врагам кредиторов и всех тех, которые имели дело с ее отцом, и всякий раз, при мысли о врагах и ненавидящих, она вспоминала Анатоля, сделавшего ей столько зла, и хотя он не был ненавидящий, она радостно молилась за него как за врага. Только на молитве она чувствовала себя в силах ясно и спокойно вспоминать и о князе Андрее, и об Анатоле, как об людях, к которым чувства ее уничтожались в сравнении с ее чувством страха и благоговения к богу. Когда молились за царскую фамилию и за Синод, она особенно низко кланялась и крестилась, говоря себе, что, ежели она не понимает, она не может сомневаться и все таки любит правительствующий Синод и молится за него.
Окончив ектенью, дьякон перекрестил вокруг груди орарь и произнес:
– «Сами себя и живот наш Христу богу предадим».
«Сами себя богу предадим, – повторила в своей душе Наташа. – Боже мой, предаю себя твоей воле, – думала она. – Ничего не хочу, не желаю; научи меня, что мне делать, куда употребить свою волю! Да возьми же меня, возьми меня! – с умиленным нетерпением в душе говорила Наташа, не крестясь, опустив свои тонкие руки и как будто ожидая, что вот вот невидимая сила возьмет ее и избавит от себя, от своих сожалений, желаний, укоров, надежд и пороков.
Графиня несколько раз во время службы оглядывалась на умиленное, с блестящими глазами, лицо своей дочери и молилась богу о том, чтобы он помог ей.
Неожиданно, в середине и не в порядке службы, который Наташа хорошо знала, дьячок вынес скамеечку, ту самую, на которой читались коленопреклоненные молитвы в троицын день, и поставил ее перед царскими дверьми. Священник вышел в своей лиловой бархатной скуфье, оправил волосы и с усилием стал на колена. Все сделали то же и с недоумением смотрели друг на друга. Это была молитва, только что полученная из Синода, молитва о спасении России от вражеского нашествия.
– «Господи боже сил, боже спасения нашего, – начал священник тем ясным, ненапыщенным и кротким голосом, которым читают только одни духовные славянские чтецы и который так неотразимо действует на русское сердце. – Господи боже сил, боже спасения нашего! Призри ныне в милости и щедротах на смиренные люди твоя, и человеколюбно услыши, и пощади, и помилуй нас. Се враг смущаяй землю твою и хотяй положити вселенную всю пусту, восста на ны; се людие беззаконии собрашася, еже погубити достояние твое, разорити честный Иерусалим твой, возлюбленную тебе Россию: осквернити храмы твои, раскопати алтари и поругатися святыне нашей. Доколе, господи, доколе грешницы восхвалятся? Доколе употребляти имать законопреступный власть?
Владыко господи! Услыши нас, молящихся тебе: укрепи силою твоею благочестивейшего, самодержавнейшего великого государя нашего императора Александра Павловича; помяни правду его и кротость, воздаждь ему по благости его, ею же хранит ны, твой возлюбленный Израиль. Благослови его советы, начинания и дела; утверди всемогущною твоею десницею царство его и подаждь ему победу на врага, яко же Моисею на Амалика, Гедеону на Мадиама и Давиду на Голиафа. Сохрани воинство его; положи лук медян мышцам, во имя твое ополчившихся, и препояши их силою на брань. Приими оружие и щит, и восстани в помощь нашу, да постыдятся и посрамятся мыслящий нам злая, да будут пред лицем верного ти воинства, яко прах пред лицем ветра, и ангел твой сильный да будет оскорбляяй и погоняяй их; да приидет им сеть, юже не сведают, и их ловитва, юже сокрыша, да обымет их; да падут под ногами рабов твоих и в попрание воем нашим да будут. Господи! не изнеможет у тебе спасати во многих и в малых; ты еси бог, да не превозможет противу тебе человек.
Боже отец наших! Помяни щедроты твоя и милости, яже от века суть: не отвержи нас от лица твоего, ниже возгнушайся недостоинством нашим, но помилуй нас по велицей милости твоей и по множеству щедрот твоих презри беззакония и грехи наша. Сердце чисто созижди в нас, и дух прав обнови во утробе нашей; всех нас укрепи верою в тя, утверди надеждою, одушеви истинною друг ко другу любовию, вооружи единодушием на праведное защищение одержания, еже дал еси нам и отцем нашим, да не вознесется жезл нечестивых на жребий освященных.
Господи боже наш, в него же веруем и на него же уповаем, не посрами нас от чаяния милости твоея и сотвори знамение во благо, яко да видят ненавидящий нас и православную веру нашу, и посрамятся и погибнут; и да уведят все страны, яко имя тебе господь, и мы людие твои. Яви нам, господи, ныне милость твою и спасение твое даждь нам; возвесели сердце рабов твоих о милости твоей; порази враги наши, и сокруши их под ноги верных твоих вскоре. Ты бо еси заступление, помощь и победа уповающим на тя, и тебе славу воссылаем, отцу и сыну и святому духу и ныне, и присно, и во веки веков. Аминь».
В том состоянии раскрытости душевной, в котором находилась Наташа, эта молитва сильно подействовала на нее. Она слушала каждое слово о победе Моисея на Амалика, и Гедеона на Мадиама, и Давида на Голиафа, и о разорении Иерусалима твоего и просила бога с той нежностью и размягченностью, которою было переполнено ее сердце; но не понимала хорошенько, о чем она просила бога в этой молитве. Она всей душой участвовала в прошении о духе правом, об укреплении сердца верою, надеждою и о воодушевлении их любовью. Но она не могла молиться о попрании под ноги врагов своих, когда она за несколько минут перед этим только желала иметь их больше, чтобы любить их, молиться за них. Но она тоже не могла сомневаться в правоте читаемой колено преклонной молитвы. Она ощущала в душе своей благоговейный и трепетный ужас перед наказанием, постигшим людей за их грехи, и в особенности за свои грехи, и просила бога о том, чтобы он простил их всех и ее и дал бы им всем и ей спокойствия и счастия в жизни. И ей казалось, что бог слышит ее молитву.


С того дня, как Пьер, уезжая от Ростовых и вспоминая благодарный взгляд Наташи, смотрел на комету, стоявшую на небе, и почувствовал, что для него открылось что то новое, – вечно мучивший его вопрос о тщете и безумности всего земного перестал представляться ему. Этот страшный вопрос: зачем? к чему? – который прежде представлялся ему в середине всякого занятия, теперь заменился для него не другим вопросом и не ответом на прежний вопрос, а представлением ее. Слышал ли он, и сам ли вел ничтожные разговоры, читал ли он, или узнавал про подлость и бессмысленность людскую, он не ужасался, как прежде; не спрашивал себя, из чего хлопочут люди, когда все так кратко и неизвестно, но вспоминал ее в том виде, в котором он видел ее в последний раз, и все сомнения его исчезали, не потому, что она отвечала на вопросы, которые представлялись ему, но потому, что представление о ней переносило его мгновенно в другую, светлую область душевной деятельности, в которой не могло быть правого или виноватого, в область красоты и любви, для которой стоило жить. Какая бы мерзость житейская ни представлялась ему, он говорил себе:
«Ну и пускай такой то обокрал государство и царя, а государство и царь воздают ему почести; а она вчера улыбнулась мне и просила приехать, и я люблю ее, и никто никогда не узнает этого», – думал он.
Пьер все так же ездил в общество, так же много пил и вел ту же праздную и рассеянную жизнь, потому что, кроме тех часов, которые он проводил у Ростовых, надо было проводить и остальное время, и привычки и знакомства, сделанные им в Москве, непреодолимо влекли его к той жизни, которая захватила его. Но в последнее время, когда с театра войны приходили все более и более тревожные слухи и когда здоровье Наташи стало поправляться и она перестала возбуждать в нем прежнее чувство бережливой жалости, им стало овладевать более и более непонятное для него беспокойство. Он чувствовал, что то положение, в котором он находился, не могло продолжаться долго, что наступает катастрофа, долженствующая изменить всю его жизнь, и с нетерпением отыскивал во всем признаки этой приближающейся катастрофы. Пьеру было открыто одним из братьев масонов следующее, выведенное из Апокалипсиса Иоанна Богослова, пророчество относительно Наполеона.
В Апокалипсисе, главе тринадцатой, стихе восемнадцатом сказано: «Зде мудрость есть; иже имать ум да почтет число зверино: число бо человеческо есть и число его шестьсот шестьдесят шесть».
И той же главы в стихе пятом: «И даны быта ему уста глаголюща велика и хульна; и дана бысть ему область творити месяц четыре – десять два».
Французские буквы, подобно еврейскому число изображению, по которому первыми десятью буквами означаются единицы, а прочими десятки, имеют следующее значение:
a b c d e f g h i k.. l..m..n..o..p..q..r..s..t.. u…v w.. x.. y.. z
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 20 30 40 50 60 70 80 90 100 110 120 130 140 150 160
Написав по этой азбуке цифрами слова L'empereur Napoleon [император Наполеон], выходит, что сумма этих чисел равна 666 ти и что поэтому Наполеон есть тот зверь, о котором предсказано в Апокалипсисе. Кроме того, написав по этой же азбуке слова quarante deux [сорок два], то есть предел, который был положен зверю глаголати велика и хульна, сумма этих чисел, изображающих quarante deux, опять равна 666 ти, из чего выходит, что предел власти Наполеона наступил в 1812 м году, в котором французскому императору минуло 42 года. Предсказание это очень поразило Пьера, и он часто задавал себе вопрос о том, что именно положит предел власти зверя, то есть Наполеона, и, на основании тех же изображений слов цифрами и вычислениями, старался найти ответ на занимавший его вопрос. Пьер написал в ответе на этот вопрос: L'empereur Alexandre? La nation Russe? [Император Александр? Русский народ?] Он счел буквы, но сумма цифр выходила гораздо больше или меньше 666 ти. Один раз, занимаясь этими вычислениями, он написал свое имя – Comte Pierre Besouhoff; сумма цифр тоже далеко не вышла. Он, изменив орфографию, поставив z вместо s, прибавил de, прибавил article le и все не получал желаемого результата. Тогда ему пришло в голову, что ежели бы ответ на искомый вопрос и заключался в его имени, то в ответе непременно была бы названа его национальность. Он написал Le Russe Besuhoff и, сочтя цифры, получил 671. Только 5 было лишних; 5 означает «е», то самое «е», которое было откинуто в article перед словом L'empereur. Откинув точно так же, хотя и неправильно, «е», Пьер получил искомый ответ; L'Russe Besuhof, равное 666 ти. Открытие это взволновало его. Как, какой связью был он соединен с тем великим событием, которое было предсказано в Апокалипсисе, он не знал; но он ни на минуту не усумнился в этой связи. Его любовь к Ростовой, антихрист, нашествие Наполеона, комета, 666, l'empereur Napoleon и l'Russe Besuhof – все это вместе должно было созреть, разразиться и вывести его из того заколдованного, ничтожного мира московских привычек, в которых, он чувствовал себя плененным, и привести его к великому подвигу и великому счастию.
Пьер накануне того воскресенья, в которое читали молитву, обещал Ростовым привезти им от графа Растопчина, с которым он был хорошо знаком, и воззвание к России, и последние известия из армии. Поутру, заехав к графу Растопчину, Пьер у него застал только что приехавшего курьера из армии.
Курьер был один из знакомых Пьеру московских бальных танцоров.
– Ради бога, не можете ли вы меня облегчить? – сказал курьер, – у меня полна сумка писем к родителям.
В числе этих писем было письмо от Николая Ростова к отцу. Пьер взял это письмо. Кроме того, граф Растопчин дал Пьеру воззвание государя к Москве, только что отпечатанное, последние приказы по армии и свою последнюю афишу. Просмотрев приказы по армии, Пьер нашел в одном из них между известиями о раненых, убитых и награжденных имя Николая Ростова, награжденного Георгием 4 й степени за оказанную храбрость в Островненском деле, и в том же приказе назначение князя Андрея Болконского командиром егерского полка. Хотя ему и не хотелось напоминать Ростовым о Болконском, но Пьер не мог воздержаться от желания порадовать их известием о награждении сына и, оставив у себя воззвание, афишу и другие приказы, с тем чтобы самому привезти их к обеду, послал печатный приказ и письмо к Ростовым.
Разговор с графом Растопчиным, его тон озабоченности и поспешности, встреча с курьером, беззаботно рассказывавшим о том, как дурно идут дела в армии, слухи о найденных в Москве шпионах, о бумаге, ходящей по Москве, в которой сказано, что Наполеон до осени обещает быть в обеих русских столицах, разговор об ожидаемом назавтра приезде государя – все это с новой силой возбуждало в Пьере то чувство волнения и ожидания, которое не оставляло его со времени появления кометы и в особенности с начала войны.
Пьеру давно уже приходила мысль поступить в военную службу, и он бы исполнил ее, ежели бы не мешала ему, во первых, принадлежность его к тому масонскому обществу, с которым он был связан клятвой и которое проповедывало вечный мир и уничтожение войны, и, во вторых, то, что ему, глядя на большое количество москвичей, надевших мундиры и проповедывающих патриотизм, было почему то совестно предпринять такой шаг. Главная же причина, по которой он не приводил в исполнение своего намерения поступить в военную службу, состояла в том неясном представлении, что он l'Russe Besuhof, имеющий значение звериного числа 666, что его участие в великом деле положения предела власти зверю, глаголящему велика и хульна, определено предвечно и что поэтому ему не должно предпринимать ничего и ждать того, что должно совершиться.


У Ростовых, как и всегда по воскресениям, обедал кое кто из близких знакомых.
Пьер приехал раньше, чтобы застать их одних.
Пьер за этот год так потолстел, что он был бы уродлив, ежели бы он не был так велик ростом, крупен членами и не был так силен, что, очевидно, легко носил свою толщину.
Он, пыхтя и что то бормоча про себя, вошел на лестницу. Кучер его уже не спрашивал, дожидаться ли. Он знал, что когда граф у Ростовых, то до двенадцатого часу. Лакеи Ростовых радостно бросились снимать с него плащ и принимать палку и шляпу. Пьер, по привычке клубной, и палку и шляпу оставлял в передней.
Первое лицо, которое он увидал у Ростовых, была Наташа. Еще прежде, чем он увидал ее, он, снимая плащ в передней, услыхал ее. Она пела солфеджи в зале. Он внал, что она не пела со времени своей болезни, и потому звук ее голоса удивил и обрадовал его. Он тихо отворил дверь и увидал Наташу в ее лиловом платье, в котором она была у обедни, прохаживающуюся по комнате и поющую. Она шла задом к нему, когда он отворил дверь, но когда она круто повернулась и увидала его толстое, удивленное лицо, она покраснела и быстро подошла к нему.
– Я хочу попробовать опять петь, – сказала она. – Все таки это занятие, – прибавила она, как будто извиняясь.
– И прекрасно.
– Как я рада, что вы приехали! Я нынче так счастлива! – сказала она с тем прежним оживлением, которого уже давно не видел в ней Пьер. – Вы знаете, Nicolas получил Георгиевский крест. Я так горда за него.
– Как же, я прислал приказ. Ну, я вам не хочу мешать, – прибавил он и хотел пройти в гостиную.
Наташа остановила его.
– Граф, что это, дурно, что я пою? – сказала она, покраснев, но, не спуская глаз, вопросительно глядя на Пьера.
– Нет… Отчего же? Напротив… Но отчего вы меня спрашиваете?
– Я сама не знаю, – быстро отвечала Наташа, – но я ничего бы не хотела сделать, что бы вам не нравилось. Я вам верю во всем. Вы не знаете, как вы для меля важны и как вы много для меня сделали!.. – Она говорила быстро и не замечая того, как Пьер покраснел при этих словах. – Я видела в том же приказе он, Болконский (быстро, шепотом проговорила она это слово), он в России и опять служит. Как вы думаете, – сказала она быстро, видимо, торопясь говорить, потому что она боялась за свои силы, – простит он меня когда нибудь? Не будет он иметь против меня злого чувства? Как вы думаете? Как вы думаете?
– Я думаю… – сказал Пьер. – Ему нечего прощать… Ежели бы я был на его месте… – По связи воспоминаний, Пьер мгновенно перенесся воображением к тому времени, когда он, утешая ее, сказал ей, что ежели бы он был не он, а лучший человек в мире и свободен, то он на коленях просил бы ее руки, и то же чувство жалости, нежности, любви охватило его, и те же слова были у него на устах. Но она не дала ему времени сказать их.
– Да вы – вы, – сказала она, с восторгом произнося это слово вы, – другое дело. Добрее, великодушнее, лучше вас я не знаю человека, и не может быть. Ежели бы вас не было тогда, да и теперь, я не знаю, что бы было со мною, потому что… – Слезы вдруг полились ей в глаза; она повернулась, подняла ноты к глазам, запела и пошла опять ходить по зале.
В это же время из гостиной выбежал Петя.
Петя был теперь красивый, румяный пятнадцатилетний мальчик с толстыми, красными губами, похожий на Наташу. Он готовился в университет, но в последнее время, с товарищем своим Оболенским, тайно решил, что пойдет в гусары.
Петя выскочил к своему тезке, чтобы переговорить о деле.
Он просил его узнать, примут ли его в гусары.
Пьер шел по гостиной, не слушая Петю.
Петя дернул его за руку, чтоб обратить на себя его вниманье.
– Ну что мое дело, Петр Кирилыч. Ради бога! Одна надежда на вас, – говорил Петя.
– Ах да, твое дело. В гусары то? Скажу, скажу. Нынче скажу все.
– Ну что, mon cher, ну что, достали манифест? – спросил старый граф. – А графинюшка была у обедни у Разумовских, молитву новую слышала. Очень хорошая, говорит.
– Достал, – отвечал Пьер. – Завтра государь будет… Необычайное дворянское собрание и, говорят, по десяти с тысячи набор. Да, поздравляю вас.
– Да, да, слава богу. Ну, а из армии что?
– Наши опять отступили. Под Смоленском уже, говорят, – отвечал Пьер.
– Боже мой, боже мой! – сказал граф. – Где же манифест?
– Воззвание! Ах, да! – Пьер стал в карманах искать бумаг и не мог найти их. Продолжая охлопывать карманы, он поцеловал руку у вошедшей графини и беспокойно оглядывался, очевидно, ожидая Наташу, которая не пела больше, но и не приходила в гостиную.
– Ей богу, не знаю, куда я его дел, – сказал он.
– Ну уж, вечно растеряет все, – сказала графиня. Наташа вошла с размягченным, взволнованным лицом и села, молча глядя на Пьера. Как только она вошла в комнату, лицо Пьера, до этого пасмурное, просияло, и он, продолжая отыскивать бумаги, несколько раз взглядывал на нее.
– Ей богу, я съезжу, я дома забыл. Непременно…
– Ну, к обеду опоздаете.
– Ах, и кучер уехал.
Но Соня, пошедшая в переднюю искать бумаги, нашла их в шляпе Пьера, куда он их старательно заложил за подкладку. Пьер было хотел читать.
– Нет, после обеда, – сказал старый граф, видимо, в этом чтении предвидевший большое удовольствие.
За обедом, за которым пили шампанское за здоровье нового Георгиевского кавалера, Шиншин рассказывал городские новости о болезни старой грузинской княгини, о том, что Метивье исчез из Москвы, и о том, что к Растопчину привели какого то немца и объявили ему, что это шампиньон (так рассказывал сам граф Растопчин), и как граф Растопчин велел шампиньона отпустить, сказав народу, что это не шампиньон, а просто старый гриб немец.
– Хватают, хватают, – сказал граф, – я графине и то говорю, чтобы поменьше говорила по французски. Теперь не время.
– А слышали? – сказал Шиншин. – Князь Голицын русского учителя взял, по русски учится – il commence a devenir dangereux de parler francais dans les rues. [становится опасным говорить по французски на улицах.]
– Ну что ж, граф Петр Кирилыч, как ополченье то собирать будут, и вам придется на коня? – сказал старый граф, обращаясь к Пьеру.
Пьер был молчалив и задумчив во все время этого обеда. Он, как бы не понимая, посмотрел на графа при этом обращении.
– Да, да, на войну, – сказал он, – нет! Какой я воин! А впрочем, все так странно, так странно! Да я и сам не понимаю. Я не знаю, я так далек от военных вкусов, но в теперешние времена никто за себя отвечать не может.
После обеда граф уселся покойно в кресло и с серьезным лицом попросил Соню, славившуюся мастерством чтения, читать.
– «Первопрестольной столице нашей Москве.
Неприятель вошел с великими силами в пределы России. Он идет разорять любезное наше отечество», – старательно читала Соня своим тоненьким голоском. Граф, закрыв глаза, слушал, порывисто вздыхая в некоторых местах.
Наташа сидела вытянувшись, испытующе и прямо глядя то на отца, то на Пьера.
Пьер чувствовал на себе ее взгляд и старался не оглядываться. Графиня неодобрительно и сердито покачивала головой против каждого торжественного выражения манифеста. Она во всех этих словах видела только то, что опасности, угрожающие ее сыну, еще не скоро прекратятся. Шиншин, сложив рот в насмешливую улыбку, очевидно приготовился насмехаться над тем, что первое представится для насмешки: над чтением Сони, над тем, что скажет граф, даже над самым воззванием, ежели не представится лучше предлога.
Прочтя об опасностях, угрожающих России, о надеждах, возлагаемых государем на Москву, и в особенности на знаменитое дворянство, Соня с дрожанием голоса, происходившим преимущественно от внимания, с которым ее слушали, прочла последние слова: «Мы не умедлим сами стать посреди народа своего в сей столице и в других государства нашего местах для совещания и руководствования всеми нашими ополчениями, как ныне преграждающими пути врагу, так и вновь устроенными на поражение оного, везде, где только появится. Да обратится погибель, в которую он мнит низринуть нас, на главу его, и освобожденная от рабства Европа да возвеличит имя России!»
– Вот это так! – вскрикнул граф, открывая мокрые глаза и несколько раз прерываясь от сопенья, как будто к носу ему подносили склянку с крепкой уксусной солью. – Только скажи государь, мы всем пожертвуем и ничего не пожалеем.
Шиншин еще не успел сказать приготовленную им шутку на патриотизм графа, как Наташа вскочила с своего места и подбежала к отцу.
– Что за прелесть, этот папа! – проговорила она, целуя его, и она опять взглянула на Пьера с тем бессознательным кокетством, которое вернулось к ней вместе с ее оживлением.
– Вот так патриотка! – сказал Шиншин.
– Совсем не патриотка, а просто… – обиженно отвечала Наташа. – Вам все смешно, а это совсем не шутка…
– Какие шутки! – повторил граф. – Только скажи он слово, мы все пойдем… Мы не немцы какие нибудь…
– А заметили вы, – сказал Пьер, – что сказало: «для совещания».
– Ну уж там для чего бы ни было…
В это время Петя, на которого никто не обращал внимания, подошел к отцу и, весь красный, ломающимся, то грубым, то тонким голосом, сказал:
– Ну теперь, папенька, я решительно скажу – и маменька тоже, как хотите, – я решительно скажу, что вы пустите меня в военную службу, потому что я не могу… вот и всё…
Графиня с ужасом подняла глаза к небу, всплеснула руками и сердито обратилась к мужу.
– Вот и договорился! – сказала она.
Но граф в ту же минуту оправился от волнения.
– Ну, ну, – сказал он. – Вот воин еще! Глупости то оставь: учиться надо.
– Это не глупости, папенька. Оболенский Федя моложе меня и тоже идет, а главное, все равно я не могу ничему учиться теперь, когда… – Петя остановился, покраснел до поту и проговорил таки: – когда отечество в опасности.
– Полно, полно, глупости…
– Да ведь вы сами сказали, что всем пожертвуем.
– Петя, я тебе говорю, замолчи, – крикнул граф, оглядываясь на жену, которая, побледнев, смотрела остановившимися глазами на меньшого сына.
– А я вам говорю. Вот и Петр Кириллович скажет…
– Я тебе говорю – вздор, еще молоко не обсохло, а в военную службу хочет! Ну, ну, я тебе говорю, – и граф, взяв с собой бумаги, вероятно, чтобы еще раз прочесть в кабинете перед отдыхом, пошел из комнаты.
– Петр Кириллович, что ж, пойдем покурить…
Пьер находился в смущении и нерешительности. Непривычно блестящие и оживленные глаза Наташи беспрестанно, больше чем ласково обращавшиеся на него, привели его в это состояние.
– Нет, я, кажется, домой поеду…
– Как домой, да вы вечер у нас хотели… И то редко стали бывать. А эта моя… – сказал добродушно граф, указывая на Наташу, – только при вас и весела…
– Да, я забыл… Мне непременно надо домой… Дела… – поспешно сказал Пьер.
– Ну так до свидания, – сказал граф, совсем уходя из комнаты.
– Отчего вы уезжаете? Отчего вы расстроены? Отчего?.. – спросила Пьера Наташа, вызывающе глядя ему в глаза.
«Оттого, что я тебя люблю! – хотел он сказать, но он не сказал этого, до слез покраснел и опустил глаза.
– Оттого, что мне лучше реже бывать у вас… Оттого… нет, просто у меня дела.
– Отчего? нет, скажите, – решительно начала было Наташа и вдруг замолчала. Они оба испуганно и смущенно смотрели друг на друга. Он попытался усмехнуться, но не мог: улыбка его выразила страдание, и он молча поцеловал ее руку и вышел.
Пьер решил сам с собою не бывать больше у Ростовых.


Петя, после полученного им решительного отказа, ушел в свою комнату и там, запершись от всех, горько плакал. Все сделали, как будто ничего не заметили, когда он к чаю пришел молчаливый и мрачный, с заплаканными глазами.
На другой день приехал государь. Несколько человек дворовых Ростовых отпросились пойти поглядеть царя. В это утро Петя долго одевался, причесывался и устроивал воротнички так, как у больших. Он хмурился перед зеркалом, делал жесты, пожимал плечами и, наконец, никому не сказавши, надел фуражку и вышел из дома с заднего крыльца, стараясь не быть замеченным. Петя решился идти прямо к тому месту, где был государь, и прямо объяснить какому нибудь камергеру (Пете казалось, что государя всегда окружают камергеры), что он, граф Ростов, несмотря на свою молодость, желает служить отечеству, что молодость не может быть препятствием для преданности и что он готов… Петя, в то время как он собирался, приготовил много прекрасных слов, которые он скажет камергеру.
Петя рассчитывал на успех своего представления государю именно потому, что он ребенок (Петя думал даже, как все удивятся его молодости), а вместе с тем в устройстве своих воротничков, в прическе и в степенной медлительной походке он хотел представить из себя старого человека. Но чем дальше он шел, чем больше он развлекался все прибывающим и прибывающим у Кремля народом, тем больше он забывал соблюдение степенности и медлительности, свойственных взрослым людям. Подходя к Кремлю, он уже стал заботиться о том, чтобы его не затолкали, и решительно, с угрожающим видом выставил по бокам локти. Но в Троицких воротах, несмотря на всю его решительность, люди, которые, вероятно, не знали, с какой патриотической целью он шел в Кремль, так прижали его к стене, что он должен был покориться и остановиться, пока в ворота с гудящим под сводами звуком проезжали экипажи. Около Пети стояла баба с лакеем, два купца и отставной солдат. Постояв несколько времени в воротах, Петя, не дождавшись того, чтобы все экипажи проехали, прежде других хотел тронуться дальше и начал решительно работать локтями; но баба, стоявшая против него, на которую он первую направил свои локти, сердито крикнула на него:
– Что, барчук, толкаешься, видишь – все стоят. Что ж лезть то!
– Так и все полезут, – сказал лакей и, тоже начав работать локтями, затискал Петю в вонючий угол ворот.
Петя отер руками пот, покрывавший его лицо, и поправил размочившиеся от пота воротнички, которые он так хорошо, как у больших, устроил дома.
Петя чувствовал, что он имеет непрезентабельный вид, и боялся, что ежели таким он представится камергерам, то его не допустят до государя. Но оправиться и перейти в другое место не было никакой возможности от тесноты. Один из проезжавших генералов был знакомый Ростовых. Петя хотел просить его помощи, но счел, что это было бы противно мужеству. Когда все экипажи проехали, толпа хлынула и вынесла и Петю на площадь, которая была вся занята народом. Не только по площади, но на откосах, на крышах, везде был народ. Только что Петя очутился на площади, он явственно услыхал наполнявшие весь Кремль звуки колоколов и радостного народного говора.
Одно время на площади было просторнее, но вдруг все головы открылись, все бросилось еще куда то вперед. Петю сдавили так, что он не мог дышать, и все закричало: «Ура! урра! ура!Петя поднимался на цыпочки, толкался, щипался, но ничего не мог видеть, кроме народа вокруг себя.
На всех лицах было одно общее выражение умиления и восторга. Одна купчиха, стоявшая подле Пети, рыдала, и слезы текли у нее из глаз.
– Отец, ангел, батюшка! – приговаривала она, отирая пальцем слезы.
– Ура! – кричали со всех сторон. С минуту толпа простояла на одном месте; но потом опять бросилась вперед.
Петя, сам себя не помня, стиснув зубы и зверски выкатив глаза, бросился вперед, работая локтями и крича «ура!», как будто он готов был и себя и всех убить в эту минуту, но с боков его лезли точно такие же зверские лица с такими же криками «ура!».
«Так вот что такое государь! – думал Петя. – Нет, нельзя мне самому подать ему прошение, это слишком смело!Несмотря на то, он все так же отчаянно пробивался вперед, и из за спин передних ему мелькнуло пустое пространство с устланным красным сукном ходом; но в это время толпа заколебалась назад (спереди полицейские отталкивали надвинувшихся слишком близко к шествию; государь проходил из дворца в Успенский собор), и Петя неожиданно получил в бок такой удар по ребрам и так был придавлен, что вдруг в глазах его все помутилось и он потерял сознание. Когда он пришел в себя, какое то духовное лицо, с пучком седевших волос назади, в потертой синей рясе, вероятно, дьячок, одной рукой держал его под мышку, другой охранял от напиравшей толпы.
– Барчонка задавили! – говорил дьячок. – Что ж так!.. легче… задавили, задавили!
Государь прошел в Успенский собор. Толпа опять разровнялась, и дьячок вывел Петю, бледного и не дышащего, к царь пушке. Несколько лиц пожалели Петю, и вдруг вся толпа обратилась к нему, и уже вокруг него произошла давка. Те, которые стояли ближе, услуживали ему, расстегивали его сюртучок, усаживали на возвышение пушки и укоряли кого то, – тех, кто раздавил его.
– Этак до смерти раздавить можно. Что же это! Душегубство делать! Вишь, сердечный, как скатерть белый стал, – говорили голоса.
Петя скоро опомнился, краска вернулась ему в лицо, боль прошла, и за эту временную неприятность он получил место на пушке, с которой он надеялся увидать долженствующего пройти назад государя. Петя уже не думал теперь о подаче прошения. Уже только ему бы увидать его – и то он бы считал себя счастливым!
Во время службы в Успенском соборе – соединенного молебствия по случаю приезда государя и благодарственной молитвы за заключение мира с турками – толпа пораспространилась; появились покрикивающие продавцы квасу, пряников, мака, до которого был особенно охотник Петя, и послышались обыкновенные разговоры. Одна купчиха показывала свою разорванную шаль и сообщала, как дорого она была куплена; другая говорила, что нынче все шелковые материи дороги стали. Дьячок, спаситель Пети, разговаривал с чиновником о том, кто и кто служит нынче с преосвященным. Дьячок несколько раз повторял слово соборне, которого не понимал Петя. Два молодые мещанина шутили с дворовыми девушками, грызущими орехи. Все эти разговоры, в особенности шуточки с девушками, для Пети в его возрасте имевшие особенную привлекательность, все эти разговоры теперь не занимали Петю; ou сидел на своем возвышении пушки, все так же волнуясь при мысли о государе и о своей любви к нему. Совпадение чувства боли и страха, когда его сдавили, с чувством восторга еще более усилило в нем сознание важности этой минуты.
Вдруг с набережной послышались пушечные выстрелы (это стреляли в ознаменование мира с турками), и толпа стремительно бросилась к набережной – смотреть, как стреляют. Петя тоже хотел бежать туда, но дьячок, взявший под свое покровительство барчонка, не пустил его. Еще продолжались выстрелы, когда из Успенского собора выбежали офицеры, генералы, камергеры, потом уже не так поспешно вышли еще другие, опять снялись шапки с голов, и те, которые убежали смотреть пушки, бежали назад. Наконец вышли еще четверо мужчин в мундирах и лентах из дверей собора. «Ура! Ура! – опять закричала толпа.
– Который? Который? – плачущим голосом спрашивал вокруг себя Петя, но никто не отвечал ему; все были слишком увлечены, и Петя, выбрав одного из этих четырех лиц, которого он из за слез, выступивших ему от радости на глаза, не мог ясно разглядеть, сосредоточил на него весь свой восторг, хотя это был не государь, закричал «ура!неистовым голосом и решил, что завтра же, чего бы это ему ни стоило, он будет военным.
Толпа побежала за государем, проводила его до дворца и стала расходиться. Было уже поздно, и Петя ничего не ел, и пот лил с него градом; но он не уходил домой и вместе с уменьшившейся, но еще довольно большой толпой стоял перед дворцом, во время обеда государя, глядя в окна дворца, ожидая еще чего то и завидуя одинаково и сановникам, подъезжавшим к крыльцу – к обеду государя, и камер лакеям, служившим за столом и мелькавшим в окнах.
За обедом государя Валуев сказал, оглянувшись в окно:
– Народ все еще надеется увидать ваше величество.
Обед уже кончился, государь встал и, доедая бисквит, вышел на балкон. Народ, с Петей в середине, бросился к балкону.
– Ангел, отец! Ура, батюшка!.. – кричали народ и Петя, и опять бабы и некоторые мужчины послабее, в том числе и Петя, заплакали от счастия. Довольно большой обломок бисквита, который держал в руке государь, отломившись, упал на перилы балкона, с перил на землю. Ближе всех стоявший кучер в поддевке бросился к этому кусочку бисквита и схватил его. Некоторые из толпы бросились к кучеру. Заметив это, государь велел подать себе тарелку бисквитов и стал кидать бисквиты с балкона. Глаза Пети налились кровью, опасность быть задавленным еще более возбуждала его, он бросился на бисквиты. Он не знал зачем, но нужно было взять один бисквит из рук царя, и нужно было не поддаться. Он бросился и сбил с ног старушку, ловившую бисквит. Но старушка не считала себя побежденною, хотя и лежала на земле (старушка ловила бисквиты и не попадала руками). Петя коленкой отбил ее руку, схватил бисквит и, как будто боясь опоздать, опять закричал «ура!», уже охриплым голосом.
Государь ушел, и после этого большая часть народа стала расходиться.
– Вот я говорил, что еще подождать – так и вышло, – с разных сторон радостно говорили в народе.
Как ни счастлив был Петя, но ему все таки грустно было идти домой и знать, что все наслаждение этого дня кончилось. Из Кремля Петя пошел не домой, а к своему товарищу Оболенскому, которому было пятнадцать лет и который тоже поступал в полк. Вернувшись домой, он решительно и твердо объявил, что ежели его не пустят, то он убежит. И на другой день, хотя и не совсем еще сдавшись, но граф Илья Андреич поехал узнавать, как бы пристроить Петю куда нибудь побезопаснее.


15 го числа утром, на третий день после этого, у Слободского дворца стояло бесчисленное количество экипажей.
Залы были полны. В первой были дворяне в мундирах, во второй купцы с медалями, в бородах и синих кафтанах. По зале Дворянского собрания шел гул и движение. У одного большого стола, под портретом государя, сидели на стульях с высокими спинками важнейшие вельможи; но большинство дворян ходило по зале.
Все дворяне, те самые, которых каждый день видал Пьер то в клубе, то в их домах, – все были в мундирах, кто в екатерининских, кто в павловских, кто в новых александровских, кто в общем дворянском, и этот общий характер мундира придавал что то странное и фантастическое этим старым и молодым, самым разнообразным и знакомым лицам. Особенно поразительны были старики, подслеповатые, беззубые, плешивые, оплывшие желтым жиром или сморщенные, худые. Они большей частью сидели на местах и молчали, и ежели ходили и говорили, то пристроивались к кому нибудь помоложе. Так же как на лицах толпы, которую на площади видел Петя, на всех этих лицах была поразительна черта противоположности: общего ожидания чего то торжественного и обыкновенного, вчерашнего – бостонной партии, Петрушки повара, здоровья Зинаиды Дмитриевны и т. п.
Пьер, с раннего утра стянутый в неловком, сделавшемся ему узким дворянском мундире, был в залах. Он был в волнении: необыкновенное собрание не только дворянства, но и купечества – сословий, etats generaux – вызвало в нем целый ряд давно оставленных, но глубоко врезавшихся в его душе мыслей о Contrat social [Общественный договор] и французской революции. Замеченные им в воззвании слова, что государь прибудет в столицу для совещания с своим народом, утверждали его в этом взгляде. И он, полагая, что в этом смысле приближается что то важное, то, чего он ждал давно, ходил, присматривался, прислушивался к говору, но нигде не находил выражения тех мыслей, которые занимали его.
Был прочтен манифест государя, вызвавший восторг, и потом все разбрелись, разговаривая. Кроме обычных интересов, Пьер слышал толки о том, где стоять предводителям в то время, как войдет государь, когда дать бал государю, разделиться ли по уездам или всей губернией… и т. д.; но как скоро дело касалось войны и того, для чего было собрано дворянство, толки были нерешительны и неопределенны. Все больше желали слушать, чем говорить.
Один мужчина средних лет, мужественный, красивый, в отставном морском мундире, говорил в одной из зал, и около него столпились. Пьер подошел к образовавшемуся кружку около говоруна и стал прислушиваться. Граф Илья Андреич в своем екатерининском, воеводском кафтане, ходивший с приятной улыбкой между толпой, со всеми знакомый, подошел тоже к этой группе и стал слушать с своей доброй улыбкой, как он всегда слушал, в знак согласия с говорившим одобрительно кивая головой. Отставной моряк говорил очень смело; это видно было по выражению лиц, его слушавших, и по тому, что известные Пьеру за самых покорных и тихих людей неодобрительно отходили от него или противоречили. Пьер протолкался в середину кружка, прислушался и убедился, что говоривший действительно был либерал, но совсем в другом смысле, чем думал Пьер. Моряк говорил тем особенно звучным, певучим, дворянским баритоном, с приятным грассированием и сокращением согласных, тем голосом, которым покрикивают: «Чеаек, трубку!», и тому подобное. Он говорил с привычкой разгула и власти в голосе.
– Что ж, что смоляне предложили ополченцев госуаю. Разве нам смоляне указ? Ежели буародное дворянство Московской губернии найдет нужным, оно может выказать свою преданность государю импературу другими средствами. Разве мы забыли ополченье в седьмом году! Только что нажились кутейники да воры грабители…
Граф Илья Андреич, сладко улыбаясь, одобрительно кивал головой.
– И что же, разве наши ополченцы составили пользу для государства? Никакой! только разорили наши хозяйства. Лучше еще набор… а то вернется к вам ни солдат, ни мужик, и только один разврат. Дворяне не жалеют своего живота, мы сами поголовно пойдем, возьмем еще рекрут, и всем нам только клич кликни гусай (он так выговаривал государь), мы все умрем за него, – прибавил оратор одушевляясь.
Илья Андреич проглатывал слюни от удовольствия и толкал Пьера, но Пьеру захотелось также говорить. Он выдвинулся вперед, чувствуя себя одушевленным, сам не зная еще чем и сам не зная еще, что он скажет. Он только что открыл рот, чтобы говорить, как один сенатор, совершенно без зубов, с умным и сердитым лицом, стоявший близко от оратора, перебил Пьера. С видимой привычкой вести прения и держать вопросы, он заговорил тихо, но слышно:
– Я полагаю, милостивый государь, – шамкая беззубым ртом, сказал сенатор, – что мы призваны сюда не для того, чтобы обсуждать, что удобнее для государства в настоящую минуту – набор или ополчение. Мы призваны для того, чтобы отвечать на то воззвание, которым нас удостоил государь император. А судить о том, что удобнее – набор или ополчение, мы предоставим судить высшей власти…
Пьер вдруг нашел исход своему одушевлению. Он ожесточился против сенатора, вносящего эту правильность и узкость воззрений в предстоящие занятия дворянства. Пьер выступил вперед и остановил его. Он сам не знал, что он будет говорить, но начал оживленно, изредка прорываясь французскими словами и книжно выражаясь по русски.
– Извините меня, ваше превосходительство, – начал он (Пьер был хорошо знаком с этим сенатором, но считал здесь необходимым обращаться к нему официально), – хотя я не согласен с господином… (Пьер запнулся. Ему хотелось сказать mon tres honorable preopinant), [мой многоуважаемый оппонент,] – с господином… que je n'ai pas L'honneur de connaitre; [которого я не имею чести знать] но я полагаю, что сословие дворянства, кроме выражения своего сочувствия и восторга, призвано также для того, чтобы и обсудить те меры, которыми мы можем помочь отечеству. Я полагаю, – говорил он, воодушевляясь, – что государь был бы сам недоволен, ежели бы он нашел в нас только владельцев мужиков, которых мы отдаем ему, и… chair a canon [мясо для пушек], которую мы из себя делаем, но не нашел бы в нас со… со… совета.
Многие поотошли от кружка, заметив презрительную улыбку сенатора и то, что Пьер говорит вольно; только Илья Андреич был доволен речью Пьера, как он был доволен речью моряка, сенатора и вообще всегда тою речью, которую он последнею слышал.
– Я полагаю, что прежде чем обсуждать эти вопросы, – продолжал Пьер, – мы должны спросить у государя, почтительнейше просить его величество коммюникировать нам, сколько у нас войска, в каком положении находятся наши войска и армии, и тогда…
Но Пьер не успел договорить этих слов, как с трех сторон вдруг напали на него. Сильнее всех напал на него давно знакомый ему, всегда хорошо расположенный к нему игрок в бостон, Степан Степанович Апраксин. Степан Степанович был в мундире, и, от мундира ли, или от других причин, Пьер увидал перед собой совсем другого человека. Степан Степанович, с вдруг проявившейся старческой злобой на лице, закричал на Пьера:
– Во первых, доложу вам, что мы не имеем права спрашивать об этом государя, а во вторых, ежели было бы такое право у российского дворянства, то государь не может нам ответить. Войска движутся сообразно с движениями неприятеля – войска убывают и прибывают…
Другой голос человека, среднего роста, лет сорока, которого Пьер в прежние времена видал у цыган и знал за нехорошего игрока в карты и который, тоже измененный в мундире, придвинулся к Пьеру, перебил Апраксина.
– Да и не время рассуждать, – говорил голос этого дворянина, – а нужно действовать: война в России. Враг наш идет, чтобы погубить Россию, чтобы поругать могилы наших отцов, чтоб увезти жен, детей. – Дворянин ударил себя в грудь. – Мы все встанем, все поголовно пойдем, все за царя батюшку! – кричал он, выкатывая кровью налившиеся глаза. Несколько одобряющих голосов послышалось из толпы. – Мы русские и не пожалеем крови своей для защиты веры, престола и отечества. А бредни надо оставить, ежели мы сыны отечества. Мы покажем Европе, как Россия восстает за Россию, – кричал дворянин.
Пьер хотел возражать, но не мог сказать ни слова. Он чувствовал, что звук его слов, независимо от того, какую они заключали мысль, был менее слышен, чем звук слов оживленного дворянина.
Илья Андреич одобривал сзади кружка; некоторые бойко поворачивались плечом к оратору при конце фразы и говорили:
– Вот так, так! Это так!
Пьер хотел сказать, что он не прочь ни от пожертвований ни деньгами, ни мужиками, ни собой, но что надо бы знать состояние дел, чтобы помогать ему, но он не мог говорить. Много голосов кричало и говорило вместе, так что Илья Андреич не успевал кивать всем; и группа увеличивалась, распадалась, опять сходилась и двинулась вся, гудя говором, в большую залу, к большому столу. Пьеру не только не удавалось говорить, но его грубо перебивали, отталкивали, отворачивались от него, как от общего врага. Это не оттого происходило, что недовольны были смыслом его речи, – ее и забыли после большого количества речей, последовавших за ней, – но для одушевления толпы нужно было иметь ощутительный предмет любви и ощутительный предмет ненависти. Пьер сделался последним. Много ораторов говорило после оживленного дворянина, и все говорили в том же тоне. Многие говорили прекрасно и оригинально.
Издатель Русского вестника Глинка, которого узнали («писатель, писатель! – послышалось в толпе), сказал, что ад должно отражать адом, что он видел ребенка, улыбающегося при блеске молнии и при раскатах грома, но что мы не будем этим ребенком.
– Да, да, при раскатах грома! – повторяли одобрительно в задних рядах.
Толпа подошла к большому столу, у которого, в мундирах, в лентах, седые, плешивые, сидели семидесятилетние вельможи старики, которых почти всех, по домам с шутами и в клубах за бостоном, видал Пьер. Толпа подошла к столу, не переставая гудеть. Один за другим, и иногда два вместе, прижатые сзади к высоким спинкам стульев налегающею толпой, говорили ораторы. Стоявшие сзади замечали, чего не досказал говоривший оратор, и торопились сказать это пропущенное. Другие, в этой жаре и тесноте, шарили в своей голове, не найдется ли какая мысль, и торопились говорить ее. Знакомые Пьеру старички вельможи сидели и оглядывались то на того, то на другого, и выражение большей части из них говорило только, что им очень жарко. Пьер, однако, чувствовал себя взволнованным, и общее чувство желания показать, что нам всё нипочем, выражавшееся больше в звуках и выражениях лиц, чем в смысле речей, сообщалось и ему. Он не отрекся от своих мыслей, но чувствовал себя в чем то виноватым и желал оправдаться.
– Я сказал только, что нам удобнее было бы делать пожертвования, когда мы будем знать, в чем нужда, – стараясь перекричать другие голоса, проговорил он.
Один ближайший старичок оглянулся на него, но тотчас был отвлечен криком, начавшимся на другой стороне стола.
– Да, Москва будет сдана! Она будет искупительницей! – кричал один.
– Он враг человечества! – кричал другой. – Позвольте мне говорить… Господа, вы меня давите…


В это время быстрыми шагами перед расступившейся толпой дворян, в генеральском мундире, с лентой через плечо, с своим высунутым подбородком и быстрыми глазами, вошел граф Растопчин.
– Государь император сейчас будет, – сказал Растопчин, – я только что оттуда. Я полагаю, что в том положении, в котором мы находимся, судить много нечего. Государь удостоил собрать нас и купечество, – сказал граф Растопчин. – Оттуда польются миллионы (он указал на залу купцов), а наше дело выставить ополчение и не щадить себя… Это меньшее, что мы можем сделать!
Начались совещания между одними вельможами, сидевшими за столом. Все совещание прошло больше чем тихо. Оно даже казалось грустно, когда, после всего прежнего шума, поодиночке были слышны старые голоса, говорившие один: «согласен», другой для разнообразия: «и я того же мнения», и т. д.
Было велено секретарю писать постановление московского дворянства о том, что москвичи, подобно смолянам, жертвуют по десять человек с тысячи и полное обмундирование. Господа заседавшие встали, как бы облегченные, загремели стульями и пошли по зале разминать ноги, забирая кое кого под руку и разговаривая.
– Государь! Государь! – вдруг разнеслось по залам, и вся толпа бросилась к выходу.
По широкому ходу, между стеной дворян, государь прошел в залу. На всех лицах выражалось почтительное и испуганное любопытство. Пьер стоял довольно далеко и не мог вполне расслышать речи государя. Он понял только, по тому, что он слышал, что государь говорил об опасности, в которой находилось государство, и о надеждах, которые он возлагал на московское дворянство. Государю отвечал другой голос, сообщавший о только что состоявшемся постановлении дворянства.
– Господа! – сказал дрогнувший голос государя; толпа зашелестила и опять затихла, и Пьер ясно услыхал столь приятно человеческий и тронутый голос государя, который говорил: – Никогда я не сомневался в усердии русского дворянства. Но в этот день оно превзошло мои ожидания. Благодарю вас от лица отечества. Господа, будем действовать – время всего дороже…
Государь замолчал, толпа стала тесниться вокруг него, и со всех сторон слышались восторженные восклицания.
– Да, всего дороже… царское слово, – рыдая, говорил сзади голос Ильи Андреича, ничего не слышавшего, но все понимавшего по своему.
Из залы дворянства государь прошел в залу купечества. Он пробыл там около десяти минут. Пьер в числе других увидал государя, выходящего из залы купечества со слезами умиления на глазах. Как потом узнали, государь только что начал речь купцам, как слезы брызнули из его глаз, и он дрожащим голосом договорил ее. Когда Пьер увидал государя, он выходил, сопутствуемый двумя купцами. Один был знаком Пьеру, толстый откупщик, другой – голова, с худым, узкобородым, желтым лицом. Оба они плакали. У худого стояли слезы, но толстый откупщик рыдал, как ребенок, и все твердил:
– И жизнь и имущество возьми, ваше величество!
Пьер не чувствовал в эту минуту уже ничего, кроме желания показать, что все ему нипочем и что он всем готов жертвовать. Как упрек ему представлялась его речь с конституционным направлением; он искал случая загладить это. Узнав, что граф Мамонов жертвует полк, Безухов тут же объявил графу Растопчину, что он отдает тысячу человек и их содержание.
Старик Ростов без слез не мог рассказать жене того, что было, и тут же согласился на просьбу Пети и сам поехал записывать его.
На другой день государь уехал. Все собранные дворяне сняли мундиры, опять разместились по домам и клубам и, покряхтывая, отдавали приказания управляющим об ополчении, и удивлялись тому, что они наделали.



Наполеон начал войну с Россией потому, что он не мог не приехать в Дрезден, не мог не отуманиться почестями, не мог не надеть польского мундира, не поддаться предприимчивому впечатлению июньского утра, не мог воздержаться от вспышки гнева в присутствии Куракина и потом Балашева.
Александр отказывался от всех переговоров потому, что он лично чувствовал себя оскорбленным. Барклай де Толли старался наилучшим образом управлять армией для того, чтобы исполнить свой долг и заслужить славу великого полководца. Ростов поскакал в атаку на французов потому, что он не мог удержаться от желания проскакаться по ровному полю. И так точно, вследствие своих личных свойств, привычек, условий и целей, действовали все те неперечислимые лица, участники этой войны. Они боялись, тщеславились, радовались, негодовали, рассуждали, полагая, что они знают то, что они делают, и что делают для себя, а все были непроизвольными орудиями истории и производили скрытую от них, но понятную для нас работу. Такова неизменная судьба всех практических деятелей, и тем не свободнее, чем выше они стоят в людской иерархии.
Теперь деятели 1812 го года давно сошли с своих мест, их личные интересы исчезли бесследно, и одни исторические результаты того времени перед нами.
Но допустим, что должны были люди Европы, под предводительством Наполеона, зайти в глубь России и там погибнуть, и вся противуречащая сама себе, бессмысленная, жестокая деятельность людей – участников этой войны, становится для нас понятною.
Провидение заставляло всех этих людей, стремясь к достижению своих личных целей, содействовать исполнению одного огромного результата, о котором ни один человек (ни Наполеон, ни Александр, ни еще менее кто либо из участников войны) не имел ни малейшего чаяния.
Теперь нам ясно, что было в 1812 м году причиной погибели французской армии. Никто не станет спорить, что причиной погибели французских войск Наполеона было, с одной стороны, вступление их в позднее время без приготовления к зимнему походу в глубь России, а с другой стороны, характер, который приняла война от сожжения русских городов и возбуждения ненависти к врагу в русском народе. Но тогда не только никто не предвидел того (что теперь кажется очевидным), что только этим путем могла погибнуть восьмисоттысячная, лучшая в мире и предводимая лучшим полководцем армия в столкновении с вдвое слабейшей, неопытной и предводимой неопытными полководцами – русской армией; не только никто не предвидел этого, но все усилия со стороны русских были постоянно устремляемы на то, чтобы помешать тому, что одно могло спасти Россию, и со стороны французов, несмотря на опытность и так называемый военный гений Наполеона, были устремлены все усилия к тому, чтобы растянуться в конце лета до Москвы, то есть сделать то самое, что должно было погубить их.
В исторических сочинениях о 1812 м годе авторы французы очень любят говорить о том, как Наполеон чувствовал опасность растяжения своей линии, как он искал сражения, как маршалы его советовали ему остановиться в Смоленске, и приводить другие подобные доводы, доказывающие, что тогда уже будто понята была опасность кампании; а авторы русские еще более любят говорить о том, как с начала кампании существовал план скифской войны заманивания Наполеона в глубь России, и приписывают этот план кто Пфулю, кто какому то французу, кто Толю, кто самому императору Александру, указывая на записки, проекты и письма, в которых действительно находятся намеки на этот образ действий. Но все эти намеки на предвидение того, что случилось, как со стороны французов так и со стороны русских выставляются теперь только потому, что событие оправдало их. Ежели бы событие не совершилось, то намеки эти были бы забыты, как забыты теперь тысячи и миллионы противоположных намеков и предположений, бывших в ходу тогда, но оказавшихся несправедливыми и потому забытых. Об исходе каждого совершающегося события всегда бывает так много предположений, что, чем бы оно ни кончилось, всегда найдутся люди, которые скажут: «Я тогда еще сказал, что это так будет», забывая совсем, что в числе бесчисленных предположений были делаемы и совершенно противоположные.
Предположения о сознании Наполеоном опасности растяжения линии и со стороны русских – о завлечении неприятеля в глубь России – принадлежат, очевидно, к этому разряду, и историки только с большой натяжкой могут приписывать такие соображения Наполеону и его маршалам и такие планы русским военачальникам. Все факты совершенно противоречат таким предположениям. Не только во все время войны со стороны русских не было желания заманить французов в глубь России, но все было делаемо для того, чтобы остановить их с первого вступления их в Россию, и не только Наполеон не боялся растяжения своей линии, но он радовался, как торжеству, каждому своему шагу вперед и очень лениво, не так, как в прежние свои кампании, искал сражения.
При самом начале кампании армии наши разрезаны, и единственная цель, к которой мы стремимся, состоит в том, чтобы соединить их, хотя для того, чтобы отступать и завлекать неприятеля в глубь страны, в соединении армий не представляется выгод. Император находится при армии для воодушевления ее в отстаивании каждого шага русской земли, а не для отступления. Устроивается громадный Дрисский лагерь по плану Пфуля и не предполагается отступать далее. Государь делает упреки главнокомандующим за каждый шаг отступления. Не только сожжение Москвы, но допущение неприятеля до Смоленска не может даже представиться воображению императора, и когда армии соединяются, то государь негодует за то, что Смоленск взят и сожжен и не дано пред стенами его генерального сражения.
Так думает государь, но русские военачальники и все русские люди еще более негодуют при мысли о том, что наши отступают в глубь страны.
Наполеон, разрезав армии, движется в глубь страны и упускает несколько случаев сражения. В августе месяце он в Смоленске и думает только о том, как бы ему идти дальше, хотя, как мы теперь видим, это движение вперед для него очевидно пагубно.
Факты говорят очевидно, что ни Наполеон не предвидел опасности в движении на Москву, ни Александр и русские военачальники не думали тогда о заманивании Наполеона, а думали о противном. Завлечение Наполеона в глубь страны произошло не по чьему нибудь плану (никто и не верил в возможность этого), а произошло от сложнейшей игры интриг, целей, желаний людей – участников войны, не угадывавших того, что должно быть, и того, что было единственным спасением России. Все происходит нечаянно. Армии разрезаны при начале кампании. Мы стараемся соединить их с очевидной целью дать сражение и удержать наступление неприятеля, но и этом стремлении к соединению, избегая сражений с сильнейшим неприятелем и невольно отходя под острым углом, мы заводим французов до Смоленска. Но мало того сказать, что мы отходим под острым углом потому, что французы двигаются между обеими армиями, – угол этот делается еще острее, и мы еще дальше уходим потому, что Барклай де Толли, непопулярный немец, ненавистен Багратиону (имеющему стать под его начальство), и Багратион, командуя 2 й армией, старается как можно дольше не присоединяться к Барклаю, чтобы не стать под его команду. Багратион долго не присоединяется (хотя в этом главная цель всех начальствующих лиц) потому, что ему кажется, что он на этом марше ставит в опасность свою армию и что выгоднее всего для него отступить левее и южнее, беспокоя с фланга и тыла неприятеля и комплектуя свою армию в Украине. А кажется, и придумано это им потому, что ему не хочется подчиняться ненавистному и младшему чином немцу Барклаю.
Император находится при армии, чтобы воодушевлять ее, а присутствие его и незнание на что решиться, и огромное количество советников и планов уничтожают энергию действий 1 й армии, и армия отступает.
В Дрисском лагере предположено остановиться; но неожиданно Паулучи, метящий в главнокомандующие, своей энергией действует на Александра, и весь план Пфуля бросается, и все дело поручается Барклаю, Но так как Барклай не внушает доверия, власть его ограничивают.
Армии раздроблены, нет единства начальства, Барклай не популярен; но из этой путаницы, раздробления и непопулярности немца главнокомандующего, с одной стороны, вытекает нерешительность и избежание сражения (от которого нельзя бы было удержаться, ежели бы армии были вместе и не Барклай был бы начальником), с другой стороны, – все большее и большее негодование против немцев и возбуждение патриотического духа.
Наконец государь уезжает из армии, и как единственный и удобнейший предлог для его отъезда избирается мысль, что ему надо воодушевить народ в столицах для возбуждения народной войны. И эта поездка государя и Москву утрояет силы русского войска.
Государь отъезжает из армии для того, чтобы не стеснять единство власти главнокомандующего, и надеется, что будут приняты более решительные меры; но положение начальства армий еще более путается и ослабевает. Бенигсен, великий князь и рой генерал адъютантов остаются при армии с тем, чтобы следить за действиями главнокомандующего и возбуждать его к энергии, и Барклай, еще менее чувствуя себя свободным под глазами всех этих глаз государевых, делается еще осторожнее для решительных действий и избегает сражений.
Барклай стоит за осторожность. Цесаревич намекает на измену и требует генерального сражения. Любомирский, Браницкий, Влоцкий и тому подобные так раздувают весь этот шум, что Барклай, под предлогом доставления бумаг государю, отсылает поляков генерал адъютантов в Петербург и входит в открытую борьбу с Бенигсеном и великим князем.
В Смоленске, наконец, как ни не желал того Багратион, соединяются армии.
Багратион в карете подъезжает к дому, занимаемому Барклаем. Барклай надевает шарф, выходит навстречу v рапортует старшему чином Багратиону. Багратион, в борьбе великодушия, несмотря на старшинство чина, подчиняется Барклаю; но, подчинившись, еще меньше соглашается с ним. Багратион лично, по приказанию государя, доносит ему. Он пишет Аракчееву: «Воля государя моего, я никак вместе с министром (Барклаем) не могу. Ради бога, пошлите меня куда нибудь хотя полком командовать, а здесь быть не могу; и вся главная квартира немцами наполнена, так что русскому жить невозможно, и толку никакого нет. Я думал, истинно служу государю и отечеству, а на поверку выходит, что я служу Барклаю. Признаюсь, не хочу». Рой Браницких, Винцингероде и тому подобных еще больше отравляет сношения главнокомандующих, и выходит еще меньше единства. Сбираются атаковать французов перед Смоленском. Посылается генерал для осмотра позиции. Генерал этот, ненавидя Барклая, едет к приятелю, корпусному командиру, и, просидев у него день, возвращается к Барклаю и осуждает по всем пунктам будущее поле сражения, которого он не видал.
Пока происходят споры и интриги о будущем поле сражения, пока мы отыскиваем французов, ошибившись в их месте нахождения, французы натыкаются на дивизию Неверовского и подходят к самым стенам Смоленска.
Надо принять неожиданное сражение в Смоленске, чтобы спасти свои сообщения. Сражение дается. Убиваются тысячи с той и с другой стороны.
Смоленск оставляется вопреки воле государя и всего народа. Но Смоленск сожжен самими жителями, обманутыми своим губернатором, и разоренные жители, показывая пример другим русским, едут в Москву, думая только о своих потерях и разжигая ненависть к врагу. Наполеон идет дальше, мы отступаем, и достигается то самое, что должно было победить Наполеона.


На другой день после отъезда сына князь Николай Андреич позвал к себе княжну Марью.
– Ну что, довольна теперь? – сказал он ей, – поссорила с сыном! Довольна? Тебе только и нужно было! Довольна?.. Мне это больно, больно. Я стар и слаб, и тебе этого хотелось. Ну радуйся, радуйся… – И после этого княжна Марья в продолжение недели не видала своего отца. Он был болен и не выходил из кабинета.
К удивлению своему, княжна Марья заметила, что за это время болезни старый князь так же не допускал к себе и m lle Bourienne. Один Тихон ходил за ним.
Через неделю князь вышел и начал опять прежнюю жизнь, с особенной деятельностью занимаясь постройками и садами и прекратив все прежние отношения с m lle Bourienne. Вид его и холодный тон с княжной Марьей как будто говорил ей: «Вот видишь, ты выдумала на меня налгала князю Андрею про отношения мои с этой француженкой и поссорила меня с ним; а ты видишь, что мне не нужны ни ты, ни француженка».
Одну половину дня княжна Марья проводила у Николушки, следя за его уроками, сама давала ему уроки русского языка и музыки, и разговаривая с Десалем; другую часть дня она проводила в своей половине с книгами, старухой няней и с божьими людьми, которые иногда с заднего крыльца приходили к ней.
О войне княжна Марья думала так, как думают о войне женщины. Она боялась за брата, который был там, ужасалась, не понимая ее, перед людской жестокостью, заставлявшей их убивать друг друга; но не понимала значения этой войны, казавшейся ей такою же, как и все прежние войны. Она не понимала значения этой войны, несмотря на то, что Десаль, ее постоянный собеседник, страстно интересовавшийся ходом войны, старался ей растолковать свои соображения, и несмотря на то, что приходившие к ней божьи люди все по своему с ужасом говорили о народных слухах про нашествие антихриста, и несмотря на то, что Жюли, теперь княгиня Друбецкая, опять вступившая с ней в переписку, писала ей из Москвы патриотические письма.
«Я вам пишу по русски, мой добрый друг, – писала Жюли, – потому что я имею ненависть ко всем французам, равно и к языку их, который я не могу слышать говорить… Мы в Москве все восторжены через энтузиазм к нашему обожаемому императору.
Бедный муж мой переносит труды и голод в жидовских корчмах; но новости, которые я имею, еще более воодушевляют меня.
Вы слышали, верно, о героическом подвиге Раевского, обнявшего двух сыновей и сказавшего: «Погибну с ними, но не поколеблемся!И действительно, хотя неприятель был вдвое сильнее нас, мы не колебнулись. Мы проводим время, как можем; но на войне, как на войне. Княжна Алина и Sophie сидят со мною целые дни, и мы, несчастные вдовы живых мужей, за корпией делаем прекрасные разговоры; только вас, мой друг, недостает… и т. д.
Преимущественно не понимала княжна Марья всего значения этой войны потому, что старый князь никогда не говорил про нее, не признавал ее и смеялся за обедом над Десалем, говорившим об этой войне. Тон князя был так спокоен и уверен, что княжна Марья, не рассуждая, верила ему.
Весь июль месяц старый князь был чрезвычайно деятелен и даже оживлен. Он заложил еще новый сад и новый корпус, строение для дворовых. Одно, что беспокоило княжну Марью, было то, что он мало спал и, изменив свою привычку спать в кабинете, каждый день менял место своих ночлегов. То он приказывал разбить свою походную кровать в галерее, то он оставался на диване или в вольтеровском кресле в гостиной и дремал не раздеваясь, между тем как не m lle Bourienne, a мальчик Петруша читал ему; то он ночевал в столовой.
Первого августа было получено второе письмо от кня зя Андрея. В первом письме, полученном вскоре после его отъезда, князь Андрей просил с покорностью прощения у своего отца за то, что он позволил себе сказать ему, и просил его возвратить ему свою милость. На это письмо старый князь отвечал ласковым письмом и после этого письма отдалил от себя француженку. Второе письмо князя Андрея, писанное из под Витебска, после того как французы заняли его, состояло из краткого описания всей кампании с планом, нарисованным в письме, и из соображений о дальнейшем ходе кампании. В письме этом князь Андрей представлял отцу неудобства его положения вблизи от театра войны, на самой линии движения войск, и советовал ехать в Москву.
За обедом в этот день на слова Десаля, говорившего о том, что, как слышно, французы уже вступили в Витебск, старый князь вспомнил о письме князя Андрея.
– Получил от князя Андрея нынче, – сказал он княжне Марье, – не читала?
– Нет, mon pere, [батюшка] – испуганно отвечала княжна. Она не могла читать письма, про получение которого она даже и не слышала.
– Он пишет про войну про эту, – сказал князь с той сделавшейся ему привычной, презрительной улыбкой, с которой он говорил всегда про настоящую войну.
– Должно быть, очень интересно, – сказал Десаль. – Князь в состоянии знать…
– Ах, очень интересно! – сказала m llе Bourienne.
– Подите принесите мне, – обратился старый князь к m llе Bourienne. – Вы знаете, на маленьком столе под пресс папье.
M lle Bourienne радостно вскочила.
– Ах нет, – нахмурившись, крикнул он. – Поди ты, Михаил Иваныч.
Михаил Иваныч встал и пошел в кабинет. Но только что он вышел, старый князь, беспокойно оглядывавшийся, бросил салфетку и пошел сам.
– Ничего то не умеют, все перепутают.
Пока он ходил, княжна Марья, Десаль, m lle Bourienne и даже Николушка молча переглядывались. Старый князь вернулся поспешным шагом, сопутствуемый Михаилом Иванычем, с письмом и планом, которые он, не давая никому читать во время обеда, положил подле себя.
Перейдя в гостиную, он передал письмо княжне Марье и, разложив пред собой план новой постройки, на который он устремил глаза, приказал ей читать вслух. Прочтя письмо, княжна Марья вопросительно взглянула на отца.
Он смотрел на план, очевидно, погруженный в свои мысли.
– Что вы об этом думаете, князь? – позволил себе Десаль обратиться с вопросом.
– Я! я!.. – как бы неприятно пробуждаясь, сказал князь, не спуская глаз с плана постройки.
– Весьма может быть, что театр войны так приблизится к нам…
– Ха ха ха! Театр войны! – сказал князь. – Я говорил и говорю, что театр войны есть Польша, и дальше Немана никогда не проникнет неприятель.
Десаль с удивлением посмотрел на князя, говорившего о Немане, когда неприятель был уже у Днепра; но княжна Марья, забывшая географическое положение Немана, думала, что то, что ее отец говорит, правда.
– При ростепели снегов потонут в болотах Польши. Они только могут не видеть, – проговорил князь, видимо, думая о кампании 1807 го года, бывшей, как казалось, так недавно. – Бенигсен должен был раньше вступить в Пруссию, дело приняло бы другой оборот…
– Но, князь, – робко сказал Десаль, – в письме говорится о Витебске…
– А, в письме, да… – недовольно проговорил князь, – да… да… – Лицо его приняло вдруг мрачное выражение. Он помолчал. – Да, он пишет, французы разбиты, при какой это реке?
Десаль опустил глаза.
– Князь ничего про это не пишет, – тихо сказал он.
– А разве не пишет? Ну, я сам не выдумал же. – Все долго молчали.
– Да… да… Ну, Михайла Иваныч, – вдруг сказал он, приподняв голову и указывая на план постройки, – расскажи, как ты это хочешь переделать…
Михаил Иваныч подошел к плану, и князь, поговорив с ним о плане новой постройки, сердито взглянув на княжну Марью и Десаля, ушел к себе.
Княжна Марья видела смущенный и удивленный взгляд Десаля, устремленный на ее отца, заметила его молчание и была поражена тем, что отец забыл письмо сына на столе в гостиной; но она боялась не только говорить и расспрашивать Десаля о причине его смущения и молчания, но боялась и думать об этом.
Ввечеру Михаил Иваныч, присланный от князя, пришел к княжне Марье за письмом князя Андрея, которое забыто было в гостиной. Княжна Марья подала письмо. Хотя ей это и неприятно было, она позволила себе спросить у Михаила Иваныча, что делает ее отец.
– Всё хлопочут, – с почтительно насмешливой улыбкой, которая заставила побледнеть княжну Марью, сказал Михаил Иваныч. – Очень беспокоятся насчет нового корпуса. Читали немножко, а теперь, – понизив голос, сказал Михаил Иваныч, – у бюра, должно, завещанием занялись. (В последнее время одно из любимых занятий князя было занятие над бумагами, которые должны были остаться после его смерти и которые он называл завещанием.)
– А Алпатыча посылают в Смоленск? – спросила княжна Марья.
– Как же с, уж он давно ждет.


Когда Михаил Иваныч вернулся с письмом в кабинет, князь в очках, с абажуром на глазах и на свече, сидел у открытого бюро, с бумагами в далеко отставленной руке, и в несколько торжественной позе читал свои бумаги (ремарки, как он называл), которые должны были быть доставлены государю после его смерти.
Когда Михаил Иваныч вошел, у него в глазах стояли слезы воспоминания о том времени, когда он писал то, что читал теперь. Он взял из рук Михаила Иваныча письмо, положил в карман, уложил бумаги и позвал уже давно дожидавшегося Алпатыча.
На листочке бумаги у него было записано то, что нужно было в Смоленске, и он, ходя по комнате мимо дожидавшегося у двери Алпатыча, стал отдавать приказания.
– Первое, бумаги почтовой, слышишь, восемь дестей, вот по образцу; золотообрезной… образчик, чтобы непременно по нем была; лаку, сургучу – по записке Михаила Иваныча.
Он походил по комнате и заглянул в памятную записку.
– Потом губернатору лично письмо отдать о записи.
Потом были нужны задвижки к дверям новой постройки, непременно такого фасона, которые выдумал сам князь. Потом ящик переплетный надо было заказать для укладки завещания.
Отдача приказаний Алпатычу продолжалась более двух часов. Князь все не отпускал его. Он сел, задумался и, закрыв глаза, задремал. Алпатыч пошевелился.
– Ну, ступай, ступай; ежели что нужно, я пришлю.
Алпатыч вышел. Князь подошел опять к бюро, заглянув в него, потрогал рукою свои бумаги, опять запер и сел к столу писать письмо губернатору.
Уже было поздно, когда он встал, запечатав письмо. Ему хотелось спать, но он знал, что не заснет и что самые дурные мысли приходят ему в постели. Он кликнул Тихона и пошел с ним по комнатам, чтобы сказать ему, где стлать постель на нынешнюю ночь. Он ходил, примеривая каждый уголок.
Везде ему казалось нехорошо, но хуже всего был привычный диван в кабинете. Диван этот был страшен ему, вероятно по тяжелым мыслям, которые он передумал, лежа на нем. Нигде не было хорошо, но все таки лучше всех был уголок в диванной за фортепиано: он никогда еще не спал тут.
Тихон принес с официантом постель и стал уставлять.
– Не так, не так! – закричал князь и сам подвинул на четверть подальше от угла, и потом опять поближе.
«Ну, наконец все переделал, теперь отдохну», – подумал князь и предоставил Тихону раздевать себя.
Досадливо морщась от усилий, которые нужно было делать, чтобы снять кафтан и панталоны, князь разделся, тяжело опустился на кровать и как будто задумался, презрительно глядя на свои желтые, иссохшие ноги. Он не задумался, а он медлил перед предстоявшим ему трудом поднять эти ноги и передвинуться на кровати. «Ох, как тяжело! Ох, хоть бы поскорее, поскорее кончились эти труды, и вы бы отпустили меня! – думал он. Он сделал, поджав губы, в двадцатый раз это усилие и лег. Но едва он лег, как вдруг вся постель равномерно заходила под ним вперед и назад, как будто тяжело дыша и толкаясь. Это бывало с ним почти каждую ночь. Он открыл закрывшиеся было глаза.
– Нет спокоя, проклятые! – проворчал он с гневом на кого то. «Да, да, еще что то важное было, очень что то важное я приберег себе на ночь в постели. Задвижки? Нет, про это сказал. Нет, что то такое, что то в гостиной было. Княжна Марья что то врала. Десаль что то – дурак этот – говорил. В кармане что то – не вспомню».
– Тишка! Об чем за обедом говорили?
– Об князе, Михайле…
– Молчи, молчи. – Князь захлопал рукой по столу. – Да! Знаю, письмо князя Андрея. Княжна Марья читала. Десаль что то про Витебск говорил. Теперь прочту.
Он велел достать письмо из кармана и придвинуть к кровати столик с лимонадом и витушкой – восковой свечкой и, надев очки, стал читать. Тут только в тишине ночи, при слабом свете из под зеленого колпака, он, прочтя письмо, в первый раз на мгновение понял его значение.
«Французы в Витебске, через четыре перехода они могут быть у Смоленска; может, они уже там».
– Тишка! – Тихон вскочил. – Нет, не надо, не надо! – прокричал он.
Он спрятал письмо под подсвечник и закрыл глаза. И ему представился Дунай, светлый полдень, камыши, русский лагерь, и он входит, он, молодой генерал, без одной морщины на лице, бодрый, веселый, румяный, в расписной шатер Потемкина, и жгучее чувство зависти к любимцу, столь же сильное, как и тогда, волнует его. И он вспоминает все те слова, которые сказаны были тогда при первом Свидании с Потемкиным. И ему представляется с желтизною в жирном лице невысокая, толстая женщина – матушка императрица, ее улыбки, слова, когда она в первый раз, обласкав, приняла его, и вспоминается ее же лицо на катафалке и то столкновение с Зубовым, которое было тогда при ее гробе за право подходить к ее руке.
«Ах, скорее, скорее вернуться к тому времени, и чтобы теперешнее все кончилось поскорее, поскорее, чтобы оставили они меня в покое!»


Лысые Горы, именье князя Николая Андреича Болконского, находились в шестидесяти верстах от Смоленска, позади его, и в трех верстах от Московской дороги.
В тот же вечер, как князь отдавал приказания Алпатычу, Десаль, потребовав у княжны Марьи свидания, сообщил ей, что так как князь не совсем здоров и не принимает никаких мер для своей безопасности, а по письму князя Андрея видно, что пребывание в Лысых Горах небезопасно, то он почтительно советует ей самой написать с Алпатычем письмо к начальнику губернии в Смоленск с просьбой уведомить ее о положении дел и о мере опасности, которой подвергаются Лысые Горы. Десаль написал для княжны Марьи письмо к губернатору, которое она подписала, и письмо это было отдано Алпатычу с приказанием подать его губернатору и, в случае опасности, возвратиться как можно скорее.
Получив все приказания, Алпатыч, провожаемый домашними, в белой пуховой шляпе (княжеский подарок), с палкой, так же как князь, вышел садиться в кожаную кибиточку, заложенную тройкой сытых саврасых.
Колокольчик был подвязан, и бубенчики заложены бумажками. Князь никому не позволял в Лысых Горах ездить с колокольчиком. Но Алпатыч любил колокольчики и бубенчики в дальней дороге. Придворные Алпатыча, земский, конторщик, кухарка – черная, белая, две старухи, мальчик казачок, кучера и разные дворовые провожали его.
Дочь укладывала за спину и под него ситцевые пуховые подушки. Свояченица старушка тайком сунула узелок. Один из кучеров подсадил его под руку.
– Ну, ну, бабьи сборы! Бабы, бабы! – пыхтя, проговорил скороговоркой Алпатыч точно так, как говорил князь, и сел в кибиточку. Отдав последние приказания о работах земскому и в этом уж не подражая князю, Алпатыч снял с лысой головы шляпу и перекрестился троекратно.
– Вы, ежели что… вы вернитесь, Яков Алпатыч; ради Христа, нас пожалей, – прокричала ему жена, намекавшая на слухи о войне и неприятеле.
– Бабы, бабы, бабьи сборы, – проговорил Алпатыч про себя и поехал, оглядывая вокруг себя поля, где с пожелтевшей рожью, где с густым, еще зеленым овсом, где еще черные, которые только начинали двоить. Алпатыч ехал, любуясь на редкостный урожай ярового в нынешнем году, приглядываясь к полоскам ржаных пелей, на которых кое где начинали зажинать, и делал свои хозяйственные соображения о посеве и уборке и о том, не забыто ли какое княжеское приказание.
Два раза покормив дорогой, к вечеру 4 го августа Алпатыч приехал в город.
По дороге Алпатыч встречал и обгонял обозы и войска. Подъезжая к Смоленску, он слышал дальние выстрелы, но звуки эти не поразили его. Сильнее всего поразило его то, что, приближаясь к Смоленску, он видел прекрасное поле овса, которое какие то солдаты косили, очевидно, на корм и по которому стояли лагерем; это обстоятельство поразило Алпатыча, но он скоро забыл его, думая о своем деле.
Все интересы жизни Алпатыча уже более тридцати лет были ограничены одной волей князя, и он никогда не выходил из этого круга. Все, что не касалось до исполнения приказаний князя, не только не интересовало его, но не существовало для Алпатыча.
Алпатыч, приехав вечером 4 го августа в Смоленск, остановился за Днепром, в Гаченском предместье, на постоялом дворе, у дворника Ферапонтова, у которого он уже тридцать лет имел привычку останавливаться. Ферапонтов двенадцать лет тому назад, с легкой руки Алпатыча, купив рощу у князя, начал торговать и теперь имел дом, постоялый двор и мучную лавку в губернии. Ферапонтов был толстый, черный, красный сорокалетний мужик, с толстыми губами, с толстой шишкой носом, такими же шишками над черными, нахмуренными бровями и толстым брюхом.
Ферапонтов, в жилете, в ситцевой рубахе, стоял у лавки, выходившей на улицу. Увидав Алпатыча, он подошел к нему.
– Добро пожаловать, Яков Алпатыч. Народ из города, а ты в город, – сказал хозяин.
– Что ж так, из города? – сказал Алпатыч.
– И я говорю, – народ глуп. Всё француза боятся.
– Бабьи толки, бабьи толки! – проговорил Алпатыч.
– Так то и я сужу, Яков Алпатыч. Я говорю, приказ есть, что не пустят его, – значит, верно. Да и мужики по три рубля с подводы просят – креста на них нет!
Яков Алпатыч невнимательно слушал. Он потребовал самовар и сена лошадям и, напившись чаю, лег спать.
Всю ночь мимо постоялого двора двигались на улице войска. На другой день Алпатыч надел камзол, который он надевал только в городе, и пошел по делам. Утро было солнечное, и с восьми часов было уже жарко. Дорогой день для уборки хлеба, как думал Алпатыч. За городом с раннего утра слышались выстрелы.
С восьми часов к ружейным выстрелам присоединилась пушечная пальба. На улицах было много народу, куда то спешащего, много солдат, но так же, как и всегда, ездили извозчики, купцы стояли у лавок и в церквах шла служба. Алпатыч прошел в лавки, в присутственные места, на почту и к губернатору. В присутственных местах, в лавках, на почте все говорили о войске, о неприятеле, который уже напал на город; все спрашивали друг друга, что делать, и все старались успокоивать друг друга.
У дома губернатора Алпатыч нашел большое количество народа, казаков и дорожный экипаж, принадлежавший губернатору. На крыльце Яков Алпатыч встретил двух господ дворян, из которых одного он знал. Знакомый ему дворянин, бывший исправник, говорил с жаром.
– Ведь это не шутки шутить, – говорил он. – Хорошо, кто один. Одна голова и бедна – так одна, а то ведь тринадцать человек семьи, да все имущество… Довели, что пропадать всем, что ж это за начальство после этого?.. Эх, перевешал бы разбойников…
– Да ну, будет, – говорил другой.
– А мне что за дело, пускай слышит! Что ж, мы не собаки, – сказал бывший исправник и, оглянувшись, увидал Алпатыча.
– А, Яков Алпатыч, ты зачем?
– По приказанию его сиятельства, к господину губернатору, – отвечал Алпатыч, гордо поднимая голову и закладывая руку за пазуху, что он делал всегда, когда упоминал о князе… – Изволили приказать осведомиться о положении дел, – сказал он.
– Да вот и узнавай, – прокричал помещик, – довели, что ни подвод, ничего!.. Вот она, слышишь? – сказал он, указывая на ту сторону, откуда слышались выстрелы.
– Довели, что погибать всем… разбойники! – опять проговорил он и сошел с крыльца.
Алпатыч покачал головой и пошел на лестницу. В приемной были купцы, женщины, чиновники, молча переглядывавшиеся между собой. Дверь кабинета отворилась, все встали с мест и подвинулись вперед. Из двери выбежал чиновник, поговорил что то с купцом, кликнул за собой толстого чиновника с крестом на шее и скрылся опять в дверь, видимо, избегая всех обращенных к нему взглядов и вопросов. Алпатыч продвинулся вперед и при следующем выходе чиновника, заложив руку зазастегнутый сюртук, обратился к чиновнику, подавая ему два письма.
– Господину барону Ашу от генерала аншефа князя Болконского, – провозгласил он так торжественно и значительно, что чиновник обратился к нему и взял его письмо. Через несколько минут губернатор принял Алпатыча и поспешно сказал ему:
– Доложи князю и княжне, что мне ничего не известно было: я поступал по высшим приказаниям – вот…
Он дал бумагу Алпатычу.
– А впрочем, так как князь нездоров, мой совет им ехать в Москву. Я сам сейчас еду. Доложи… – Но губернатор не договорил: в дверь вбежал запыленный и запотелый офицер и начал что то говорить по французски. На лице губернатора изобразился ужас.
– Иди, – сказал он, кивнув головой Алпатычу, и стал что то спрашивать у офицера. Жадные, испуганные, беспомощные взгляды обратились на Алпатыча, когда он вышел из кабинета губернатора. Невольно прислушиваясь теперь к близким и все усиливавшимся выстрелам, Алпатыч поспешил на постоялый двор. Бумага, которую дал губернатор Алпатычу, была следующая:
«Уверяю вас, что городу Смоленску не предстоит еще ни малейшей опасности, и невероятно, чтобы оный ею угрожаем был. Я с одной, а князь Багратион с другой стороны идем на соединение перед Смоленском, которое совершится 22 го числа, и обе армии совокупными силами станут оборонять соотечественников своих вверенной вам губернии, пока усилия их удалят от них врагов отечества или пока не истребится в храбрых их рядах до последнего воина. Вы видите из сего, что вы имеете совершенное право успокоить жителей Смоленска, ибо кто защищаем двумя столь храбрыми войсками, тот может быть уверен в победе их». (Предписание Барклая де Толли смоленскому гражданскому губернатору, барону Ашу, 1812 года.)
Народ беспокойно сновал по улицам.
Наложенные верхом возы с домашней посудой, стульями, шкафчиками то и дело выезжали из ворот домов и ехали по улицам. В соседнем доме Ферапонтова стояли повозки и, прощаясь, выли и приговаривали бабы. Дворняжка собака, лая, вертелась перед заложенными лошадьми.
Алпатыч более поспешным шагом, чем он ходил обыкновенно, вошел во двор и прямо пошел под сарай к своим лошадям и повозке. Кучер спал; он разбудил его, велел закладывать и вошел в сени. В хозяйской горнице слышался детский плач, надрывающиеся рыдания женщины и гневный, хриплый крик Ферапонтова. Кухарка, как испуганная курица, встрепыхалась в сенях, как только вошел Алпатыч.
– До смерти убил – хозяйку бил!.. Так бил, так волочил!..
– За что? – спросил Алпатыч.
– Ехать просилась. Дело женское! Увези ты, говорит, меня, не погуби ты меня с малыми детьми; народ, говорит, весь уехал, что, говорит, мы то? Как зачал бить. Так бил, так волочил!
Алпатыч как бы одобрительно кивнул головой на эти слова и, не желая более ничего знать, подошел к противоположной – хозяйской двери горницы, в которой оставались его покупки.
– Злодей ты, губитель, – прокричала в это время худая, бледная женщина с ребенком на руках и с сорванным с головы платком, вырываясь из дверей и сбегая по лестнице на двор. Ферапонтов вышел за ней и, увидав Алпатыча, оправил жилет, волосы, зевнул и вошел в горницу за Алпатычем.
– Аль уж ехать хочешь? – спросил он.
Не отвечая на вопрос и не оглядываясь на хозяина, перебирая свои покупки, Алпатыч спросил, сколько за постой следовало хозяину.
– Сочтем! Что ж, у губернатора был? – спросил Ферапонтов. – Какое решение вышло?
Алпатыч отвечал, что губернатор ничего решительно не сказал ему.
– По нашему делу разве увеземся? – сказал Ферапонтов. – Дай до Дорогобужа по семи рублей за подводу. И я говорю: креста на них нет! – сказал он.
– Селиванов, тот угодил в четверг, продал муку в армию по девяти рублей за куль. Что же, чай пить будете? – прибавил он. Пока закладывали лошадей, Алпатыч с Ферапонтовым напились чаю и разговорились о цене хлебов, об урожае и благоприятной погоде для уборки.
– Однако затихать стала, – сказал Ферапонтов, выпив три чашки чая и поднимаясь, – должно, наша взяла. Сказано, не пустят. Значит, сила… А намесь, сказывали, Матвей Иваныч Платов их в реку Марину загнал, тысяч осьмнадцать, что ли, в один день потопил.
Алпатыч собрал свои покупки, передал их вошедшему кучеру, расчелся с хозяином. В воротах прозвучал звук колес, копыт и бубенчиков выезжавшей кибиточки.
Было уже далеко за полдень; половина улицы была в тени, другая была ярко освещена солнцем. Алпатыч взглянул в окно и пошел к двери. Вдруг послышался странный звук дальнего свиста и удара, и вслед за тем раздался сливающийся гул пушечной пальбы, от которой задрожали стекла.
Алпатыч вышел на улицу; по улице пробежали два человека к мосту. С разных сторон слышались свисты, удары ядер и лопанье гранат, падавших в городе. Но звуки эти почти не слышны были и не обращали внимания жителей в сравнении с звуками пальбы, слышными за городом. Это было бомбардирование, которое в пятом часу приказал открыть Наполеон по городу, из ста тридцати орудий. Народ первое время не понимал значения этого бомбардирования.
Звуки падавших гранат и ядер возбуждали сначала только любопытство. Жена Ферапонтова, не перестававшая до этого выть под сараем, умолкла и с ребенком на руках вышла к воротам, молча приглядываясь к народу и прислушиваясь к звукам.
К воротам вышли кухарка и лавочник. Все с веселым любопытством старались увидать проносившиеся над их головами снаряды. Из за угла вышло несколько человек людей, оживленно разговаривая.
– То то сила! – говорил один. – И крышку и потолок так в щепки и разбило.
– Как свинья и землю то взрыло, – сказал другой. – Вот так важно, вот так подбодрил! – смеясь, сказал он. – Спасибо, отскочил, а то бы она тебя смазала.
Народ обратился к этим людям. Они приостановились и рассказывали, как подле самих их ядра попали в дом. Между тем другие снаряды, то с быстрым, мрачным свистом – ядра, то с приятным посвистыванием – гранаты, не переставали перелетать через головы народа; но ни один снаряд не падал близко, все переносило. Алпатыч садился в кибиточку. Хозяин стоял в воротах.
– Чего не видала! – крикнул он на кухарку, которая, с засученными рукавами, в красной юбке, раскачиваясь голыми локтями, подошла к углу послушать то, что рассказывали.