Каликст II

Каликст II лат. Calixtus, Callistus PP. II<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
162-й папа римский
2 февраля 1119 — 13 декабря 1124
Церковь:	Римско-католическая церковь
Предшественник:	Геласий II
Преемник:	Гонорий II
Имя при рождении:	граф Гвидо, или Ги Бургундский
Оригинал имени при рождении:	фр. Gui, Guy de Bourgogne
Рождение:	ок. 1060 Кенже, Франция
Смерть:	13 декабря 1124(1124-12-13) Рим, Италия
Каликст II на Викискладе

Ка́ликст II (лат. Calixtus, Callistus PP. II; в миру граф Гви́до, или Ги Бургу́ндский; фр. Gui, Guy de Bourgogne; ок. 1060—13 декабря 1124, Латеранский дворец, Рим) — папа римский с 2 февраля 1119 по 13 декабря 1124 года.

Ранние годы

Ги был четвертым сыном Гильома I Великого, графа Бургундии, и близким родственником Людовика VI Французского, двоюродным братом Ардуина, короля Италии. Его сестра, Гизела, была замужем за Гумбертом II, графом Савойским, а затем - за Раньери Монферратским; другая сестра, Мод, была женой Эда I, герцога Бургундского. Его брат Раймунд Бургундский был женат на Урраке, наследнице Леона, и отцом будущего короля Альфонсо VII Леонского. Его брат Гуго был архиепископом Безансона .

Архиепископ Вьеннский

В 1088 году Ги был назначен архиепископом Вьеннским и в этом статусе принял участие в борьбе за инвеституру. Как архиепископ он был назначен папским легатом во Францию папой Пасхалием II. Пасхалий под давлением императора Священной Римской империи Генриха V в 1111 году уступил большую часть папских прерогатив, которых добился папа Григорий VII. Ги с родственниками в Бургундии и Франш-Конте возглавил про-папскую оппозицию императору.

По возвращении во Францию Ги немедленно созвал собрание французских и бургундских епископов в Вьенне, где императорские претензии на рукоположение духовенства были осуждены как еретические, а Генрих V отлучен на том основании, что он вымогал уступки у Пасхалия с помощью насилия. Эти указы были направлены папе с просьбой о подтверждении, которое было получено 20 октября 1112 года .

Папство

Во время ожесточенных столкновений между Генрихом V и преемником Пасхалия II, Геласием II, папа римский был вынужден бежать из Рима. Геласий в итоге скончался в аббатстве Клюни 29 января 1119 года. Там же архиепископ Ги Бургундский, который даже не был кардиналом, был избран папой 2 февраля 1119 года. Девять кардиналов приняли участие в выборах. Большинство остальных кардиналов были в Риме . Он был интронизирован во Вьенне 9 февраля 1119 года как Калискт II.

Вначале казалось, что новый папа готов вести переговоры с Генрихом V, который принял папское посольство в Страсбурге и отказался от поддержки антипапы Григория VIII, провозглашенного в Риме. Было решено, что папа и император должны встретиться в Шато-де-Муссон, недалеко от Реймса, и в октябре Каликст открыл совет в Реймсе с участием Людовика VI и большинства баронов Франции, а также более четырехсот епископов и настоятелей. Генрих V лично прибыл в Муссон, но не один, как было предусмотрено, а с армией из более тридцати тысяч человек.

Каликст II, опасаясь, что эта сила, вероятно, будет использоваться для оказания давления, остался в Реймсе. Там он тщетно пытался добиться примирения между братьями Генрихом I Английским и Робертом II, герцогом Нормандии. Совет тем временем принял указы против светской инвеституры и симонии. Поскольку никаких компромиссов между императором и папой не было достигнуто, 30 октября 1119 года Генрих V и его антипапа были торжественно отлучены .

По возвращении в Италию, где Григорий VIII был поддержан в Риме имперскими силами и итальянскими союзниками императора, Каликст II сумел одержать верх в борьбе за престол. С помощью норманнских князей он осадил город Сутри, где находился антипапа, и вынудил жителей выдать своего противника, которого заключил в тюрьму возле Салерно, и затем - в крепость Фумо .

Sicut Judaeis

В 1120 году Каликст II издал папскую буллу Sicut Judaeis ("О евреях") с изложением официальной позиции папства в отношении обращения с евреями. Это было обусловлено Первым крестовым походом, в ходе которого более пяти тысяч евреев были убиты крестоносцами. Булла была направлена на защиту евреев и повторила позицию папы Григория I, что евреи имеют право на "их законное свободу" . Булла запретила христианам под страхом отлучения от церкви принуждать евреев к переходу в христианскую веру, причинять им вред, мешать их обрядам и празднованиям.

Эта булла была впоследствии подтверждена папами Александром III, Целестином III (1191-1198), Иннокентием III (1199), Гонорием III (1216), Григорием IX (1235), Иннокентием IV (1246), Александром IV (1255), Урбаном IV (1262), Григорием X (1272-1274), Николаем III, Мартином IV (1281), Гонорием IV (1285-1287), Николаем IV (1288-92), Климентом VI (1348), Урбаном V (1365), Бонифацием IX (1389), Мартином V (1422) и Николаем V (1447) .

Вормсский конкордат

Самым важным делом Каликста было заключение с Генрихом V Вормского конкордата, положившего конец пятидесятилетнему спору за инвеституру.

Установив свою власть в Италии, папа Каликст решил вновь открыть переговоры с Генрихом V по вопросу об инвеституре. Генрих V стремился положить конец полемике, которая вредила императорской власти в Германии. Посольство трех кардиналов был послано Каликстом в Германию, и в октябре 1121 года в Вюрцбурге были начаты переговоры об окончательном урегулировании проблемы инвеституры. На совете было решено, что перемирие должно быть объявлено в Германии, а Церковь должна сохранить свободное использование своих владений, и что церковные земли, занятые императором, должны быть возвращены. Эти решения были доведены до Каликста, который посла легата Ламберта для участия синоде в Вормсе, где 23 сентября 1122 года был заключен Вормсский конкордат. Император отказался от своих претензий инвеституру кольцом и посохом и провозгласил свободу выборов епископов. Папа, со своей стороны, признал, что епископы должны получить инвеституру и скипетром (со стороны светской власти), что епископские выборы должны проводиться в присутствии императора или его представителей, что в случае спорных ситуаций при избрании император будет иметь право голоса. В Бургундии и Италии папа сохранял право исключительной инвеституры - без согласия императора. В результате этого конкордата император сохранил в своих руках инструменты воздействия на выборы епископов в Германии, но отказался от многого в отношении епископских выборов в Италии и Бургундии .

Первый Латеранский собор

На Латеранском соборе 18 марта 1123 года торжественно подтвердившем конкордат, папа постановил, что всякий, кто обещал идти крестоносцем против неверных и не исполнил этого обещания, подвергается годичному отлучению от церкви. Решения собора также были направлены против церковных грабителей и подделки церковных документов .

Смерть

Каликст II посвятил последние несколько лет своей жизни попыткам установить папский контроль над Кампаньей и установить примат Вьеннского архиепископа над Арльской кафедрой. Он также перестроил церковь Санта-Мария-ин-Космедин в Риме. От Каликста осталось несколько писем и жизнеописаний святых.

Калликст умер 13 декабря 1124 года в Латеранском дворце от лихорадки.

Литература

• Каликст, римские папы // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• Грегоровиус Ф. История города Рима в Средние века (от V до XVI столетия) / Перевод с немецкого М. Литвинова, В. Линде, В. Савина. — М.: Издательство АЛЬФА-КНИГА, 2008. — 1280 с. — (Полное издание в одном томе). — 6000 экз. — ISBN 978-5-9922-0191-8.
• Stroll, Calixtus II (1119-1124): a pope born to rule (2004)
• MacCaffrey, James. "Pope Callistus II." The Catholic Encyclopedia. Vol. 3. New York: Robert Appleton Company, 1908.

Ссылки

• [www.ecat.francis.ru/K/Kalikst_II.html Каликст II]. Католическая энциклопедия. Проверено 15 ноября 2009. [www.webcitation.org/65Nib6u6l Архивировано из первоисточника 12 февраля 2012].

Отрывок, характеризующий Каликст II

– Виновата с, – сказала горничная.
– Попросите ко мне графа.
Граф, переваливаясь, подошел к жене с несколько виноватым видом, как и всегда.
– Ну, графинюшка! Какое saute au madere [сотэ на мадере] из рябчиков будет, ma chere! Я попробовал; не даром я за Тараску тысячу рублей дал. Стоит!
Он сел подле жены, облокотив молодецки руки на колена и взъерошивая седые волосы.
– Что прикажете, графинюшка?
– Вот что, мой друг, – что это у тебя запачкано здесь? – сказала она, указывая на жилет. – Это сотэ, верно, – прибавила она улыбаясь. – Вот что, граф: мне денег нужно.
Лицо ее стало печально.
– Ах, графинюшка!…
И граф засуетился, доставая бумажник.
– Мне много надо, граф, мне пятьсот рублей надо.
И она, достав батистовый платок, терла им жилет мужа.
– Сейчас, сейчас. Эй, кто там? – крикнул он таким голосом, каким кричат только люди, уверенные, что те, кого они кличут, стремглав бросятся на их зов. – Послать ко мне Митеньку!
Митенька, тот дворянский сын, воспитанный у графа, который теперь заведывал всеми его делами, тихими шагами вошел в комнату.
– Вот что, мой милый, – сказал граф вошедшему почтительному молодому человеку. – Принеси ты мне… – он задумался. – Да, 700 рублей, да. Да смотри, таких рваных и грязных, как тот раз, не приноси, а хороших, для графини.
– Да, Митенька, пожалуйста, чтоб чистенькие, – сказала графиня, грустно вздыхая.
– Ваше сиятельство, когда прикажете доставить? – сказал Митенька. – Изволите знать, что… Впрочем, не извольте беспокоиться, – прибавил он, заметив, как граф уже начал тяжело и часто дышать, что всегда было признаком начинавшегося гнева. – Я было и запамятовал… Сию минуту прикажете доставить?
– Да, да, то то, принеси. Вот графине отдай.
– Экое золото у меня этот Митенька, – прибавил граф улыбаясь, когда молодой человек вышел. – Нет того, чтобы нельзя. Я же этого терпеть не могу. Всё можно.
– Ах, деньги, граф, деньги, сколько от них горя на свете! – сказала графиня. – А эти деньги мне очень нужны.
– Вы, графинюшка, мотовка известная, – проговорил граф и, поцеловав у жены руку, ушел опять в кабинет.
Когда Анна Михайловна вернулась опять от Безухого, у графини лежали уже деньги, всё новенькими бумажками, под платком на столике, и Анна Михайловна заметила, что графиня чем то растревожена.
– Ну, что, мой друг? – спросила графиня.
– Ах, в каком он ужасном положении! Его узнать нельзя, он так плох, так плох; я минутку побыла и двух слов не сказала…
– Annette, ради Бога, не откажи мне, – сказала вдруг графиня, краснея, что так странно было при ее немолодом, худом и важном лице, доставая из под платка деньги.
Анна Михайловна мгновенно поняла, в чем дело, и уж нагнулась, чтобы в должную минуту ловко обнять графиню.
– Вот Борису от меня, на шитье мундира…
Анна Михайловна уж обнимала ее и плакала. Графиня плакала тоже. Плакали они о том, что они дружны; и о том, что они добры; и о том, что они, подруги молодости, заняты таким низким предметом – деньгами; и о том, что молодость их прошла… Но слезы обеих были приятны…


Графиня Ростова с дочерьми и уже с большим числом гостей сидела в гостиной. Граф провел гостей мужчин в кабинет, предлагая им свою охотницкую коллекцию турецких трубок. Изредка он выходил и спрашивал: не приехала ли? Ждали Марью Дмитриевну Ахросимову, прозванную в обществе le terrible dragon, [страшный дракон,] даму знаменитую не богатством, не почестями, но прямотой ума и откровенною простотой обращения. Марью Дмитриевну знала царская фамилия, знала вся Москва и весь Петербург, и оба города, удивляясь ей, втихомолку посмеивались над ее грубостью, рассказывали про нее анекдоты; тем не менее все без исключения уважали и боялись ее.
В кабинете, полном дыма, шел разговор о войне, которая была объявлена манифестом, о наборе. Манифеста еще никто не читал, но все знали о его появлении. Граф сидел на отоманке между двумя курившими и разговаривавшими соседями. Граф сам не курил и не говорил, а наклоняя голову, то на один бок, то на другой, с видимым удовольствием смотрел на куривших и слушал разговор двух соседей своих, которых он стравил между собой.
Один из говоривших был штатский, с морщинистым, желчным и бритым худым лицом, человек, уже приближавшийся к старости, хотя и одетый, как самый модный молодой человек; он сидел с ногами на отоманке с видом домашнего человека и, сбоку запустив себе далеко в рот янтарь, порывисто втягивал дым и жмурился. Это был старый холостяк Шиншин, двоюродный брат графини, злой язык, как про него говорили в московских гостиных. Он, казалось, снисходил до своего собеседника. Другой, свежий, розовый, гвардейский офицер, безупречно вымытый, застегнутый и причесанный, держал янтарь у середины рта и розовыми губами слегка вытягивал дымок, выпуская его колечками из красивого рта. Это был тот поручик Берг, офицер Семеновского полка, с которым Борис ехал вместе в полк и которым Наташа дразнила Веру, старшую графиню, называя Берга ее женихом. Граф сидел между ними и внимательно слушал. Самое приятное для графа занятие, за исключением игры в бостон, которую он очень любил, было положение слушающего, особенно когда ему удавалось стравить двух говорливых собеседников.
– Ну, как же, батюшка, mon tres honorable [почтеннейший] Альфонс Карлыч, – говорил Шиншин, посмеиваясь и соединяя (в чем и состояла особенность его речи) самые народные русские выражения с изысканными французскими фразами. – Vous comptez vous faire des rentes sur l'etat, [Вы рассчитываете иметь доход с казны,] с роты доходец получать хотите?
– Нет с, Петр Николаич, я только желаю показать, что в кавалерии выгод гораздо меньше против пехоты. Вот теперь сообразите, Петр Николаич, мое положение…
Берг говорил всегда очень точно, спокойно и учтиво. Разговор его всегда касался только его одного; он всегда спокойно молчал, пока говорили о чем нибудь, не имеющем прямого к нему отношения. И молчать таким образом он мог несколько часов, не испытывая и не производя в других ни малейшего замешательства. Но как скоро разговор касался его лично, он начинал говорить пространно и с видимым удовольствием.
– Сообразите мое положение, Петр Николаич: будь я в кавалерии, я бы получал не более двухсот рублей в треть, даже и в чине поручика; а теперь я получаю двести тридцать, – говорил он с радостною, приятною улыбкой, оглядывая Шиншина и графа, как будто для него было очевидно, что его успех всегда будет составлять главную цель желаний всех остальных людей.
– Кроме того, Петр Николаич, перейдя в гвардию, я на виду, – продолжал Берг, – и вакансии в гвардейской пехоте гораздо чаще. Потом, сами сообразите, как я мог устроиться из двухсот тридцати рублей. А я откладываю и еще отцу посылаю, – продолжал он, пуская колечко.
– La balance у est… [Баланс установлен…] Немец на обухе молотит хлебец, comme dit le рroverbe, [как говорит пословица,] – перекладывая янтарь на другую сторону ртa, сказал Шиншин и подмигнул графу.
Граф расхохотался. Другие гости, видя, что Шиншин ведет разговор, подошли послушать. Берг, не замечая ни насмешки, ни равнодушия, продолжал рассказывать о том, как переводом в гвардию он уже выиграл чин перед своими товарищами по корпусу, как в военное время ротного командира могут убить, и он, оставшись старшим в роте, может очень легко быть ротным, и как в полку все любят его, и как его папенька им доволен. Берг, видимо, наслаждался, рассказывая всё это, и, казалось, не подозревал того, что у других людей могли быть тоже свои интересы. Но всё, что он рассказывал, было так мило степенно, наивность молодого эгоизма его была так очевидна, что он обезоруживал своих слушателей.
– Ну, батюшка, вы и в пехоте, и в кавалерии, везде пойдете в ход; это я вам предрекаю, – сказал Шиншин, трепля его по плечу и спуская ноги с отоманки.
Берг радостно улыбнулся. Граф, а за ним и гости вышли в гостиную.

Было то время перед званым обедом, когда собравшиеся гости не начинают длинного разговора в ожидании призыва к закуске, а вместе с тем считают необходимым шевелиться и не молчать, чтобы показать, что они нисколько не нетерпеливы сесть за стол. Хозяева поглядывают на дверь и изредка переглядываются между собой. Гости по этим взглядам стараются догадаться, кого или чего еще ждут: важного опоздавшего родственника или кушанья, которое еще не поспело.
Пьер приехал перед самым обедом и неловко сидел посредине гостиной на первом попавшемся кресле, загородив всем дорогу. Графиня хотела заставить его говорить, но он наивно смотрел в очки вокруг себя, как бы отыскивая кого то, и односложно отвечал на все вопросы графини. Он был стеснителен и один не замечал этого. Большая часть гостей, знавшая его историю с медведем, любопытно смотрели на этого большого толстого и смирного человека, недоумевая, как мог такой увалень и скромник сделать такую штуку с квартальным.