Сантильян, Фернандо де
Поделись знанием:
– Руби его! Я приказываю!.. – прокричал Растопчин, вдруг побледнев так же, как Верещагин.
– Сабли вон! – крикнул офицер драгунам, сам вынимая саблю.
Другая еще сильнейшая волна взмыла по народу, и, добежав до передних рядов, волна эта сдвинула переднии, шатая, поднесла к самым ступеням крыльца. Высокий малый, с окаменелым выражением лица и с остановившейся поднятой рукой, стоял рядом с Верещагиным.
– Руби! – прошептал почти офицер драгунам, и один из солдат вдруг с исказившимся злобой лицом ударил Верещагина тупым палашом по голове.
«А!» – коротко и удивленно вскрикнул Верещагин, испуганно оглядываясь и как будто не понимая, зачем это было с ним сделано. Такой же стон удивления и ужаса пробежал по толпе.
«О господи!» – послышалось чье то печальное восклицание.
Но вслед за восклицанием удивления, вырвавшимся У Верещагина, он жалобно вскрикнул от боли, и этот крик погубил его. Та натянутая до высшей степени преграда человеческого чувства, которая держала еще толпу, прорвалось мгновенно. Преступление было начато, необходимо было довершить его. Жалобный стон упрека был заглушен грозным и гневным ревом толпы. Как последний седьмой вал, разбивающий корабли, взмыла из задних рядов эта последняя неудержимая волна, донеслась до передних, сбила их и поглотила все. Ударивший драгун хотел повторить свой удар. Верещагин с криком ужаса, заслонясь руками, бросился к народу. Высокий малый, на которого он наткнулся, вцепился руками в тонкую шею Верещагина и с диким криком, с ним вместе, упал под ноги навалившегося ревущего народа.
Одни били и рвали Верещагина, другие высокого малого. И крики задавленных людей и тех, которые старались спасти высокого малого, только возбуждали ярость толпы. Долго драгуны не могли освободить окровавленного, до полусмерти избитого фабричного. И долго, несмотря на всю горячечную поспешность, с которою толпа старалась довершить раз начатое дело, те люди, которые били, душили и рвали Верещагина, не могли убить его; но толпа давила их со всех сторон, с ними в середине, как одна масса, колыхалась из стороны в сторону и не давала им возможности ни добить, ни бросить его.
«Топором то бей, что ли?.. задавили… Изменщик, Христа продал!.. жив… живущ… по делам вору мука. Запором то!.. Али жив?»
Только когда уже перестала бороться жертва и вскрики ее заменились равномерным протяжным хрипеньем, толпа стала торопливо перемещаться около лежащего, окровавленного трупа. Каждый подходил, взглядывал на то, что было сделано, и с ужасом, упреком и удивлением теснился назад.
«О господи, народ то что зверь, где же живому быть!» – слышалось в толпе. – И малый то молодой… должно, из купцов, то то народ!.. сказывают, не тот… как же не тот… О господи… Другого избили, говорят, чуть жив… Эх, народ… Кто греха не боится… – говорили теперь те же люди, с болезненно жалостным выражением глядя на мертвое тело с посиневшим, измазанным кровью и пылью лицом и с разрубленной длинной тонкой шеей.
Полицейский старательный чиновник, найдя неприличным присутствие трупа на дворе его сиятельства, приказал драгунам вытащить тело на улицу. Два драгуна взялись за изуродованные ноги и поволокли тело. Окровавленная, измазанная в пыли, мертвая бритая голова на длинной шее, подворачиваясь, волочилась по земле. Народ жался прочь от трупа.
В то время как Верещагин упал и толпа с диким ревом стеснилась и заколыхалась над ним, Растопчин вдруг побледнел, и вместо того чтобы идти к заднему крыльцу, у которого ждали его лошади, он, сам не зная куда и зачем, опустив голову, быстрыми шагами пошел по коридору, ведущему в комнаты нижнего этажа. Лицо графа было бледно, и он не мог остановить трясущуюся, как в лихорадке, нижнюю челюсть.
– Ваше сиятельство, сюда… куда изволите?.. сюда пожалуйте, – проговорил сзади его дрожащий, испуганный голос. Граф Растопчин не в силах был ничего отвечать и, послушно повернувшись, пошел туда, куда ему указывали. У заднего крыльца стояла коляска. Далекий гул ревущей толпы слышался и здесь. Граф Растопчин торопливо сел в коляску и велел ехать в свой загородный дом в Сокольниках. Выехав на Мясницкую и не слыша больше криков толпы, граф стал раскаиваться. Он с неудовольствием вспомнил теперь волнение и испуг, которые он выказал перед своими подчиненными. «La populace est terrible, elle est hideuse, – думал он по французски. – Ils sont сошше les loups qu'on ne peut apaiser qu'avec de la chair. [Народная толпа страшна, она отвратительна. Они как волки: их ничем не удовлетворишь, кроме мяса.] „Граф! один бог над нами!“ – вдруг вспомнились ему слова Верещагина, и неприятное чувство холода пробежало по спине графа Растопчина. Но чувство это было мгновенно, и граф Растопчин презрительно улыбнулся сам над собою. „J'avais d'autres devoirs, – подумал он. – Il fallait apaiser le peuple. Bien d'autres victimes ont peri et perissent pour le bien publique“, [У меня были другие обязанности. Следовало удовлетворить народ. Много других жертв погибло и гибнет для общественного блага.] – и он стал думать о тех общих обязанностях, которые он имел в отношении своего семейства, своей (порученной ему) столице и о самом себе, – не как о Федоре Васильевиче Растопчине (он полагал, что Федор Васильевич Растопчин жертвует собою для bien publique [общественного блага]), но о себе как о главнокомандующем, о представителе власти и уполномоченном царя. „Ежели бы я был только Федор Васильевич, ma ligne de conduite aurait ete tout autrement tracee, [путь мой был бы совсем иначе начертан,] но я должен был сохранить и жизнь и достоинство главнокомандующего“.
(перенаправлено с «Сантильан, Фернандо де»)
Фернандо де Сантильян или Эрнандо де Сантильян (исп. Fernando de Santillan или исп. Hernando de Santillán; около 1519 — 8 июня 1574, Лима, Перу) — испанский юрист, чиновник и историк, епископ Чаркаса. Составил официальный доклад об истории инков, в частности, об административном устройстве империи, а также системе податей. Автор известной «Подати Сантильана» (es:Tasa de Santillán), внедрённой в 1558 году в Чили.
Биография
О его юности ничего неизвестно.
Оидор Аудиенции в Лиме
Оидором в Лиме был с 1548 года.[1]
Судья Королевской Аудиенции в Перу
В 1550 году был судьей Королевской Аудиенции в Лиме.
Поездка в Чили
В 1557 году едет в Чили вместе с новым губернатором Гарсия Уртадо де Мендоса.
Подать Сантильана
Фернандо являлся автором известной «Подати Сантильана» (es:Tasa de Santillán), внедрённой в 1558 году в Чили — это были первые законы, регулировавшие отношения между испанцами и мапуче. Они были установлены из-за большого уменьшения населения от миграций и плохого обращения с индейцами.
Подать состояла в системе миты и заключалась в обязательстве касика группы индейцев посылать одного из шести индейцев на рудники и шахты, и каждого пятого на сельскохозяйственные работы. От работ освобождались женщины и лица не достигшие 18 лет и старшие 50 лет, и устанавливалось, что индейцев содержали энкомендеро, которые должны были лечить их от болезней, заботиться об обращении их в христианство, не обращаться с ними как со зверьми, и не принуждать их к работам по воскресеньям и праздникам. Утверждалось существование системы алькальдов на шахтах, обязанных присматривать за дисциплиной промывателей золота.
4 июня 1559 года он вынес постановление о добром правлении, замирении и защите Чили.[2]
Снова в Лиме
В 1561 году вновь оказывается в Лиме в качестве оидора. В 1563 году на королевский запрос об инкской системе податей он предоставил свой ответ.[3]
Оидор и Президент Аудиенции в Кито
Он был оидором Королевской Аудиенции в Кито. Так, он написал королю в 1564 году письмо о своём прибытии в этот город и принятии служебных обязанностей[4]
11 октября 1564 года он принял на себя обязанности в Аудиенции. Президентом он был три года.
Также им были вынесены приговоры:
В коллекции Саласара и Кастро под каталожным номером 630 (без даты и места составления) хранится его письмо, как Президента Аудиенции в Кито, впоследствии епископа Чаркас, своим законным дочерям с наставлением жить честно и по-христиански.[6]
Епископство в Чаркас
В 1578 году согласно королевской грамоте на посту епископа в Чаркас его сменил Алонсо Гранеро Рамирес де Авалос.[7]
Смерть
По сведениям Антонио де Ульоа, государственного судьи Королевской палаты, смерть Фернандо де Сантильяна наступила 8 июня 1574 года в городе Лима на пути к своему епископскому месту в город Ла-Плата.[7]
Личная жизнь
Жена
Его женой с 1555 года была Ана Вильегас.[1]
Дети
Известны две его дочери:
- Менсиа
- Инес де Сантильан.
Произведения
Оригинал его Доклада хранится в Библиотеке Эскориала (Испания). Доклад касается системы управления империи Инков, а также системы их податей. Он описывает вред, нанесённый землям Перу испанскими неурядицами и гражданскими войнами.
- [kuprienko.info/tres-relaciones-de-antiguedades-peruanas/ RELACION DEL ORIGEN, DESCENDENCIA, POLITICA Y GOBIERNO DE LOS INCA (1555).]. [archive.is/bwq4 Архивировано из первоисточника 10 июля 2012].
Русский перевод
- Фернандо де Сантильян. [kuprienko.info/el-testamento-inedito-del-inca-sayri-tupac-en-cuzco-25-10-1558-al-ruso/ Фернандо де Сантильян. Выдержки из его "Доклада о начале, происхождении, политике и управлении Инков" (1555).]. www.bloknot.info (А.Скромницкий) (30 ноября 2010). — Сведения об инках извлечены книги: Fernando de Santillan. Relacion del orígen, descendencia, política y gobierno de los incas // Tres relaciones de antigüedades peruanas. – Madrid, 1879. Проверено 30 ноября 2010. [www.webcitation.org/61BPKg6LT Архивировано из первоисточника 24 августа 2011].
Напишите отзыв о статье "Сантильян, Фернандо де"
Примечания
- ↑ 1 2 [www.biografiadechile.cl/detalle.php?IdContenido=381&IdCategoria=8&IdArea=35&TituloPagina=Historia%20de%20Chile :: Biografía de Chile ::. Historia de Chile — Biografías — Hernando de Santillán y Figueroa: 1519—1574 — Un juez reformador]
- ↑ [biblioteca.serindigena.org/libros_digitales/cvhynt/v_i/1p/v1_pp_1_historia_antigua_c2-3_.html 3. El descenso demográfico]
- ↑ [books.google.com.ua/books?id=mCnXCsZX_rkC&pg=PA154&lpg=PA154&dq=Hernando+de+Santillan&source=bl&ots=g1Zhf1g9-f&sig=rgUiTnQNBW4K6T5ep0D5QNqWkJI&hl=ru&ei=9Bd3SpfuBtuF_Aads7joAQ&sa=X&oi=book_result&ct=result&resnum=1 Sabine MacCormack. Religion in the Andes. стр. 154]
- ↑ [books.google.com.ua/books?id=PH_cf27ucZAC&pg=PA155&lpg=PA155&dq=Licenciado+Fernando+de+Santillan&source=bl&ots=tkRrVli84u&sig=Ezq71Pt5eiGyLwbHGenKd_NbkKM&hl=ru&ei=0gx3Sr2SGpOKmwOTwMX_Cw&sa=X&oi=book_result&ct=result&resnum=10 María Cristina Navarrete. Génesis y desarrollo de la esclavitud en Colombia siglos XVI y XVII. стр. 155]
- ↑ [censoarchivos.mcu.es/CensoGuia/fondoDetail.htm?id=929728 Censo-Guía de Archivos de España e Iberoamérica]
- ↑ [books.google.com.ua/books?id=TPnQNjedP8IC&pg=PA88&lpg=PA88&dq=Licenciado+Fernando+de+Santillan&source=bl&ots=4nSRpIOHUb&sig=SXzTT3ktp_5JIT7W3dUbP4rBzJk&hl=ru&ei=5gx3SsCjK4eAnQOQi52UDA&sa=X&oi=book_result&ct=result&resnum=5 Fondos americanistas de la Colección Salazar y Castro]
- ↑ 1 2 web.archive.org/web/20061230005831/es.geocities.com/gengranero/ALONSOGRANERO.htm (недоступная ссылка — история, копия)
Библиография
- Куприенко С.А. [books.google.ru/books?id=vnYVTrJ2PVoC&printsec=frontcover&hl=ru&source=gbs_ge_summary_r&cad=0#v=onepage&q&f=false Источники XVI-XVII веков по истории инков: хроники, документы, письма] / Под ред. С.А. Куприенко.. — К.: Видавець Купрієнко С.А., 2013. — 418 с. — ISBN 978-617-7085-03-3.
См. также
| ||||||||||||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Сантильян, Фернандо де
– Граф!.. – проговорил среди опять наступившей минутной тишины робкий и вместе театральный голос Верещагина. – Граф, один бог над нами… – сказал Верещагин, подняв голову, и опять налилась кровью толстая жила на его тонкой шее, и краска быстро выступила и сбежала с его лица. Он не договорил того, что хотел сказать.– Руби его! Я приказываю!.. – прокричал Растопчин, вдруг побледнев так же, как Верещагин.
– Сабли вон! – крикнул офицер драгунам, сам вынимая саблю.
Другая еще сильнейшая волна взмыла по народу, и, добежав до передних рядов, волна эта сдвинула переднии, шатая, поднесла к самым ступеням крыльца. Высокий малый, с окаменелым выражением лица и с остановившейся поднятой рукой, стоял рядом с Верещагиным.
– Руби! – прошептал почти офицер драгунам, и один из солдат вдруг с исказившимся злобой лицом ударил Верещагина тупым палашом по голове.
«А!» – коротко и удивленно вскрикнул Верещагин, испуганно оглядываясь и как будто не понимая, зачем это было с ним сделано. Такой же стон удивления и ужаса пробежал по толпе.
«О господи!» – послышалось чье то печальное восклицание.
Но вслед за восклицанием удивления, вырвавшимся У Верещагина, он жалобно вскрикнул от боли, и этот крик погубил его. Та натянутая до высшей степени преграда человеческого чувства, которая держала еще толпу, прорвалось мгновенно. Преступление было начато, необходимо было довершить его. Жалобный стон упрека был заглушен грозным и гневным ревом толпы. Как последний седьмой вал, разбивающий корабли, взмыла из задних рядов эта последняя неудержимая волна, донеслась до передних, сбила их и поглотила все. Ударивший драгун хотел повторить свой удар. Верещагин с криком ужаса, заслонясь руками, бросился к народу. Высокий малый, на которого он наткнулся, вцепился руками в тонкую шею Верещагина и с диким криком, с ним вместе, упал под ноги навалившегося ревущего народа.
Одни били и рвали Верещагина, другие высокого малого. И крики задавленных людей и тех, которые старались спасти высокого малого, только возбуждали ярость толпы. Долго драгуны не могли освободить окровавленного, до полусмерти избитого фабричного. И долго, несмотря на всю горячечную поспешность, с которою толпа старалась довершить раз начатое дело, те люди, которые били, душили и рвали Верещагина, не могли убить его; но толпа давила их со всех сторон, с ними в середине, как одна масса, колыхалась из стороны в сторону и не давала им возможности ни добить, ни бросить его.
«Топором то бей, что ли?.. задавили… Изменщик, Христа продал!.. жив… живущ… по делам вору мука. Запором то!.. Али жив?»
Только когда уже перестала бороться жертва и вскрики ее заменились равномерным протяжным хрипеньем, толпа стала торопливо перемещаться около лежащего, окровавленного трупа. Каждый подходил, взглядывал на то, что было сделано, и с ужасом, упреком и удивлением теснился назад.
«О господи, народ то что зверь, где же живому быть!» – слышалось в толпе. – И малый то молодой… должно, из купцов, то то народ!.. сказывают, не тот… как же не тот… О господи… Другого избили, говорят, чуть жив… Эх, народ… Кто греха не боится… – говорили теперь те же люди, с болезненно жалостным выражением глядя на мертвое тело с посиневшим, измазанным кровью и пылью лицом и с разрубленной длинной тонкой шеей.
Полицейский старательный чиновник, найдя неприличным присутствие трупа на дворе его сиятельства, приказал драгунам вытащить тело на улицу. Два драгуна взялись за изуродованные ноги и поволокли тело. Окровавленная, измазанная в пыли, мертвая бритая голова на длинной шее, подворачиваясь, волочилась по земле. Народ жался прочь от трупа.
В то время как Верещагин упал и толпа с диким ревом стеснилась и заколыхалась над ним, Растопчин вдруг побледнел, и вместо того чтобы идти к заднему крыльцу, у которого ждали его лошади, он, сам не зная куда и зачем, опустив голову, быстрыми шагами пошел по коридору, ведущему в комнаты нижнего этажа. Лицо графа было бледно, и он не мог остановить трясущуюся, как в лихорадке, нижнюю челюсть.
– Ваше сиятельство, сюда… куда изволите?.. сюда пожалуйте, – проговорил сзади его дрожащий, испуганный голос. Граф Растопчин не в силах был ничего отвечать и, послушно повернувшись, пошел туда, куда ему указывали. У заднего крыльца стояла коляска. Далекий гул ревущей толпы слышался и здесь. Граф Растопчин торопливо сел в коляску и велел ехать в свой загородный дом в Сокольниках. Выехав на Мясницкую и не слыша больше криков толпы, граф стал раскаиваться. Он с неудовольствием вспомнил теперь волнение и испуг, которые он выказал перед своими подчиненными. «La populace est terrible, elle est hideuse, – думал он по французски. – Ils sont сошше les loups qu'on ne peut apaiser qu'avec de la chair. [Народная толпа страшна, она отвратительна. Они как волки: их ничем не удовлетворишь, кроме мяса.] „Граф! один бог над нами!“ – вдруг вспомнились ему слова Верещагина, и неприятное чувство холода пробежало по спине графа Растопчина. Но чувство это было мгновенно, и граф Растопчин презрительно улыбнулся сам над собою. „J'avais d'autres devoirs, – подумал он. – Il fallait apaiser le peuple. Bien d'autres victimes ont peri et perissent pour le bien publique“, [У меня были другие обязанности. Следовало удовлетворить народ. Много других жертв погибло и гибнет для общественного блага.] – и он стал думать о тех общих обязанностях, которые он имел в отношении своего семейства, своей (порученной ему) столице и о самом себе, – не как о Федоре Васильевиче Растопчине (он полагал, что Федор Васильевич Растопчин жертвует собою для bien publique [общественного блага]), но о себе как о главнокомандующем, о представителе власти и уполномоченном царя. „Ежели бы я был только Федор Васильевич, ma ligne de conduite aurait ete tout autrement tracee, [путь мой был бы совсем иначе начертан,] но я должен был сохранить и жизнь и достоинство главнокомандующего“.
